Пяти лет отроду как пишется

К сегодняшнему дню скопилось множество таких тетрадей разного формата. И как я теперь понимаю, с бесценными для меня текстами, многие из которых написаны детской рукой. Я постоянно обращаюсь к этим записям. 

— Ищете в них сюжеты, истоки будущих произведений..?

— Именно тема природы и привела меня в детскую литературу. Бывать на лоне дикой природы — для меня огромное счастье, а писать о ней — счастье вдвойне.

Не знаю почему, но я всегда ощущал дикую природу своим домом. И где-то в потаённых закрайках своей души искренне верил, что я родился именно в лесной чаще или на берегу тихой лесной речушки-безымянки под песню варакушки или соловьиные переливы, а может быть, моей колыбелью было уютное местечко, затерявшееся на просторе таинственного мохового болота. Я действительно чувствую себя лесным человеком, и вся боль, что причиняется природе, непременно отдаётся в моём сознании.

Всё это и послужило тем самым отправным моментом в моём творчестве как писателя-натуралиста, чьи произведения в первую очередь адресованы юным читателям. Так я и пришёл в детскую литературу, прежде всего как писатель-природолюб. 

— Первые художественные, литературные уроки у кого брали? Кто из писателей вам ближе всего?

— Хорошо помню, как в свои 9-10 лет прочитал «Тихий Дон» Шолохова. Тогда книгу мне, по моей же просьбе, принесла из нашей сельской библиотеки мать. Поводом к прочтению столь взрослой книги стало изучение в школе шолоховского рассказа «Нахалёнок». Сказать, что я был потрясён авторским словом, значит не сказать ничего. Многие абзацы текста я просто заучивал наизусть. Когда в разговоре с моей учительницей по литературе я вдруг начал пересказывать сюжеты романа «Тихий Дон», то обомлевшая Антонина Максимовна, именно так звали учительницу, была просто в восторге от моих познаний и немедленно пригласила в школу мою мать, которая и подтвердила, что я действительно прочитал все четыре книги романа. Вообще роман «Тихий Дон» к сегодняшнему дню перечитан мной четыре раза, и всякий раз, познавая слово Мастера, я открывал для себя всё новое и новое. Слово нужно чувствовать, и только тогда оно ляжет на лист бумаги светлой строкой, радующей читательскую душу. А это великий труд и огромный талант. Простота изложения текста и изящество слога должны быть тесно связаны.

А тогда после «Тихого Дона» к 13 годам я уже прочитал «Прощай, Гульсары!» Чингиза Айтматова, повести «Дожить до рассвета» и «Сотников» Василя Быкова, «Братья и сёстры» Фёдора Абрамова, «Живые и мёртвые» Константина Симонова, «Последний поклон» Виктора Астафьева и ещё много чего из того, что хранилось в нашей, весьма богатой сельской библиотеке. Все эти книги мне приходилось истребовать почти что «боем» — библиотекарша порой наотрез отказывалась мне выдавать «взрослую» литературу. Выручала мать. 

Ну и, конечно, я не мыслил себя без произведений Виталия Бианки и Георгия Скребицкого, Бориса Житкова и Михаила Пришвина. Зачитывался Джеком Лондоном и Иваном Соколовым-Микитовым. Я читал запоем, непременно при всяком удобном случае стараясь уговорить родителей купить полюбившуюся книгу в свою домашнюю библиотеку.

Наверное, у всех названных автором, абсолютно не подозревая для себя самого, я и брал уроки как ученик-заочник. Но очень прилежный. 

Уже в начальной школе я начал активную переписку с редакцией журнала «Юный натуралист». Я задавал вопросы, и мне по-взрослому отвечали. Это была очень серьёзная школа познания природы, что говорится в теории. Я очень благодарен за это общение редакции журнала. Тогда я естественно нисколько не думал о том, что спустя годы, сам стану автором этого журнала.

Помню, как упросил отца во дворе нашего деревенского дома выстроить мне небольшой, но весьма вместительный домик, так называемый «живой уголок», где я хранил огромную коллекцию птичьих гнёзд, перьев, куда я приносил всё, что так или иначе могло просветить меня в познании мира дикой природы. 

Но в моей литературной судьбе были ещё несколько человек, которые не только помогли сделать мне первый шаг к читателю, но и, наставили на путь истинный.

Во-первых, это Олег Львович Малов, журналист, дипломат, писатель, и Сергей Юрьевич Фокин, которые в 90-е годы были сотрудниками издательства «Московский комсомолец» (Фокин работает там и ныне), поддержавшие моё творчество не только добрым словом, но и тем, что помогли напечататься.

Во-вторых, это Сергей Владимирович Михалков. Человек-легенда. Человек-эпоха. Встречи с ним мне дали очень многое. Его напутствие «Пиши больше для детей, они не обидят» стало ключевым во всей моей литературной деятельности с конца 90-х годов минувшего века. Я очень горжусь тем, что моё писательское удостоверение подписано именно Сергеем Владимировичем Михалковым. Берегу его не только как реликвию, но и как талисман успеха.

И в-третьих, это Владимир Георгиевич Скребицкий. Учёный, писатель, старший сын писателя-натуралиста Георгия Скребицкого. Именно Владимир Георгиевич написал предисловие к одной из моих первых книг, тем самым поддержав меня не только своим именем, но и добрым словом напутствия.

— Вы часто выступаете перед юными читателями… Чего в этом больше — необходимости пропагандировать свои книги, своё творчество или желания обратной связи? 

— Если поступает предложение выступить перед читательской аудиторией, а их поступает весьма много, то я стараюсь не отказывать, при этом хорошо осознавая всю ответственность такого мероприятия.

Естественно, выступающий на таких встречах писатель в первую очередь «заряжен» духом своего собственного творчества, что вполне закономерно, и всегда выходит на первый план. Для меня же встречи с читателями — не просто диалог «читатель-писатель», а возможность прочувствовать читательскую аудиторию, её отношение к той или иной литературе, вкус к слову, и при необходимости постараться настроить сердечный камертон на нужный звук. И если после таких встреч хотя бы один из присутствовавших слушателей возьмёт в руки книгу писателя-натуралиста, вовсе не обязательно мою, и прочитает её, навсегда полюбив мир дикой природы, то значит моя цель выступления достигнута. Ведь добро, сострадание и истина есть три основных добродетели, обязательно присутствующие в творчестве писателя-природолюба, порождающие в человеке душевную теплоту, что вообщем-то и есть первооснова самой человечности, на которой держится нравственность и любовь. Читайте книги о природе и будете добрее! И чем раньше человек усвоит эти постулаты, тем щедрее и отзывчивее будет его душа, тем искреннее будут его помыслы к окружающим и к самому себе. 

— И еще — такой вот вопрос… Отношения детской литературы и литературно-художественной критики — существуют ли они? И нужна ли вообще критика детской литературе?

— Критика в этом случае есть как раз то звено между писателем и читателем, которое не только связывает, но и облагораживает литературу, в том числе и детскую, убирая с неё налёт шероховатостей и нечёткостей, определяя её на соответствующую ступень понимания. Однажды литературный критик Ирина Арзамазцева, которую я очень ценю за искренность в литературной критике, выступая в Центральном доме литераторов в Москве, обращаясь к моему творчеству как творчеству писателя-натуралиста, отметила, что такая литература «помогает восстановить наш сегодняшний расчленённый мир». Это было сказано в 2004 году. А как актуально в нынешний день!

И дай бог, чтобы у каждого писателя, и особенно детского, был свой собственный критик, не только в душе и сердце, но и как понимающий читатель, способный не прерывая связующей нити между писательской мыслью и её воплощением в слове, мог сохранить и приумножить дар сочинительства, сохранив не только его индивидуальность, но и избавить от всех ненужностей. Мой призыв — каждому писателю по критику. А если можно, то и не по одному! 

— Когда-то, в 1920-1930-е гг., под критику педагогической системы даже Корней Чуковский попал… «Заглядывают» ли в нынешние детские книги педагоги-практики, теоретики педагогики, школьного и дошкольного воспитания? О чём-то они просят детских писателей?

— Отрадно отметить, что сегодняшняя детская литература, пережив тяжёлые времена 90-х прошлого века, заняла свою нишу не только в среде читающей аудитории, но и в аудитории педагогов-практиков. О сегодняшних детских писателях не забывают в учебных заведениях, их произведения читают, над ними размышляют. К примеру, мои рассказы о природе, не единожды предлагались в качестве изложения на ОГЭ по литературе. 

Хорошо знаю, что произведения многих известных мне сегодняшних авторов, к примеру таких как Светлана Лаврова, Елена Габова, Ольга Колпакова, Тамара Михеева, очень востребованы в школе. Этих авторов неплохо знают и в Беларуси. 

И это правильно. Хорошая литература! Именно такая формирует у юного читателя правильное мировоззрение, широкий кругозор и понимание самого себя в жизни общества. А ещё, и это не секрет, чтение, литература формируют сознание как минимум на 20 лет вперед, а это значит, что прочитанные сегодняшним молодым поколением книги закладывают мировоззрение и мысли, с которыми оно, поколение, придёт в будущее. Вот вам и отношение к семье, к старшему поколению, к государству, вот она основа патриотического воспитания и любви к Отечеству. И в этом отношении писатель и педагог-практик, как проводник и литературы в юную читательскую душу действуют в одной связке. И вот тут сами понимаете, о чём должен просить педагог писателя, — о хорошей книге, которая подарит достойные плоды будущего…

— Сочетание классики и современных произведений на рынке детской книги… на чьей стороне перевес?

— Сегодняшний рынок литературы, в том числе и детской, весьма разнообразен и не прост. И во всём этом многогранном мире книжных новинок порой бывает трудно разобраться, что нужно юному читателю, а что нет. И тут на первый план, как разрешение этой дилеммы, выступает классика. И это хорошо. Почему?

Пройдя «многослойную» в поколениях читательскую цензуру, став своего рода эталоном для чтения, классическая литература обрела тем самым своего благодарного читателя. Поэтому издатели чаще всего берутся издавать произведение, уже проверенные читателями не одного поколения, и не желают браться за рукописи неизвестных им автором, имя которых им ни о чём не говорит, да и критики они на свои произведения так же ещё не нажили (видите, опять возвращаемся к критикам). Вот и получается, что классика перевешивает и, как следствие, доминирует на книжном рынке. Но уверяю, что это не страшно. Ведь на полках книжных магазинов рядом с классикой должна стоять только хорошая современная литература. 

— Работу в области детской литературы вы сочетаете с занятием историей литературы, литературоведением. Недавно издали книгу о Фёдоре Абрамове в «ЖЗЛ»… Расскажите об этом направлении в вашем творчестве?

— Действительно, работаю не только в области литературы о природе, а ещё пишу и книги о культурно-историческом наследии, литературоведении. И это не случайно. По первому образованию я — историк. Затем психолог и юрист. Было ещё одно образование — среднее медицинское, которое я получил сразу же после школы, и семь лет проработал в медицинских учреждениях. Всё это было вовсе не профессиональное шараханье. Это был самый настоящий поиск себя, и я ни о чём не жалею. Всё это мне сегодня очень помогает в моей работе.

Как член Русского географического общества, я много путешествую по России, очень люблю Беларусь и много где бывал. Вообще, с Беларусью очень тесно связана история не только моей семьи, но и рода. Но это отдельная тема разговора.

В поездках по стране рождаются очерки о достопримечательностях и известных людях. Что-то пишется сразу, а что-то долго отлёживается и ждёт своей доработки. Так, к примеру, уже более пяти лет на моём письменном столе находится очерк о Якубе Коласе, в чьей биографии отметилось и Подмосковье, а именно город Пушкино, а если быть еще точнее, дачный посёлок Клязьма, где поэт жил во время эвакуации у своих родственников. Черновик очерка о Коласе постоянно дорабатывается, в него привносится что-то новое, и когда будет окончательный вариант — сказать сложно. Всё это и называется творческим процессом. 

В 2021 году вышел в свет мой большой литературоведческий труд о писателе Фёдоре Абрамове, чья биография, кстати, связана с Минском. Плодом этой огромной работы, которая заняла у меня в общей сложности десять лет, стали книга «Фёдор Абрамов. Раненое сердце», изданная в серии «ЖЗЛ» в «Молодой гвардии», и трёхтомник «Фёдор Абрамов: «Я жил на своей земле…», выпущенный в издательстве «Икар», в г. Москва.

Этот труд состоялся в первую очередь по благословению вдовы писателя — Людмилы Владимировны Крутиковой Абрамовой (её судьба также крепко связана с Минском — тут она была в оккупации, в конце 40-х — начале 50-х годов преподавала в Белорусском государственном университете, где и защитила кандидатскую диссертацию по филологии), позволившей мне единственному доступ к архиву писателя, хранящемуся в Пушкинском доме (ИРЛИ) РАН в Санкт-Петербурге. А воссоздать образ Фёдора Абрамова не только как писателя, но и как человека, помогли мне люди, лично знавшие писателя. 

Литературоведение — очень интересный, но и в то же время каторжный труд. В архивах работать очень не просто. Перелопатишь сотню писем, а почерпнёшь и добавишь только малый штрих или эпизод к жизнеописанию своего героя. А сколько времени на это потратишь?! Так, только два года я разбирал архив Фёдора Абрамова, систематизировал для дальнейшей работы.

В настоящий момент у меня в работе находятся две книги о ярких мастерах литературы. Предпочту пока не раскрывать их имён. Пусть это останется тайной и станет сюрпризом для почитателей их творчества. 

— Знаю, что вы — давний автор белорусского детского журнала «Качели»… Как сложилось такое сотрудничество?

— С журналом «Качели» у меня дружба давняя. Люблю его за то, что белорусский и русский языки идут в нём дружно, как говорится, в ровный шаг… Люблю за сохранение национальных традиций. 

«Привела» меня в «Качели» тогдашний главный редактор журнала Эмилия Петровна Луканская, с которой я познакомился на одной из книжных минских выставок. Светлейшей души человек! Настоящий мастер своего дела. Журналист с Большой буквы. Общение с ней — счастье.

Так и началось моё сотрудничество с журналом. За многие годы в журнале были напечатаны десятки моих рассказов, анонсировались и мои книги, печатались главы из повестей.

Ценю и сегодняшнего главного редактора — Гуляеву Татьяну Александровну. При её руководстве журнал приобрёл несколько иной формат, и стал ещё ближе юным читателям, укрепляя добрый душевный задел будущего поколения Беларуси. 

— Знакома ли вам белорусская детская литература?

— С белорусской детской литературой я хорошо знаком. Могу назвать имена многих белорусских писателей работающих в этом направлении. Это Микола Чернявский, Владимир Липский, Михаил Позняков, Владимир Яговдик, Геннадий Авласенко, Валерий Кастрючин… Не могу не отметить замечательного поэта Андрея Сметанина, прозаиков Евгению Пастернак и Андрея Жвалевского — изумительный литературный дуэт, вот уже многие годы работающий в жанре детской прозы.

К моему счастью, имею честь всех их знать лично и очень ценю. Это удивительные белорусские поэты и прозаики, способствующие своим могучим даром изящной работы со словом творить добро. С такими авторами белорусская детская литература в надёжных руках! А еще ценю их за твёрдую гражданскую позицию, направленную на сохранение и приумножение национальной культуры, как истинных патриотов-ревнителей белорусского языка и белорусской культуры в целом. Такое сочетание — дорогого стоит. Думаю, что читатель с этим согласится. 

Беседовал Алесь КАРЛЮКЕВИЧ  

К вековому юбилею «Дюжины ножей» мы собрали дюжину фактов из жизни одного из самых читаемых авторов последнего десятилетия Российской Империи.

visit-petersburg.ru
Севастополь образца 1880-х. Из собрания Русского музея.

1. Короткие штанишки

Он родился в Севастополе, в многодетной семье купца, и путаница с датой его рождения будет продолжаться больше века. На его могиле выбит год 1884-й, советская энциклопедия указывает 1881-й, и лишь относительно недавно доподлинно установлена точная дата – 15 (27) марта 1880-го. Образование – куценькое, в нынешней терминологии неполное среднее. Но шушукались, прежде всего в черносотенных кругах, о другом. Всякий раз, когда кто-то говорил ему: «Аркадий Тимофеевич, наверное, вы всё-таки еврей», он притворно вздыхал в ответ: «Ну вот… Опять раздеваться».

2. Во глубине Донбасских руд

С пятнадцати лет от роду Аверченко служил мальчиком на побегушках в частной транспортной конторе, а в 1897-м завербовался на Донбасс, конторщиком в правление рудников: «Это был самый грязный и глухой рудник в свете. Между осенью и другими временами года разница заключалась лишь в том, что осенью грязь была там выше колен, а в другое время — ниже. И все обитатели этого места пили, как сапожники, и я пил не хуже других». По счастью, в будущем контора правления перебазировалась в благородный и культурный Харьков. И Аверченко вместе с ней. В противном случае, кто знает, может, и в самом деле спился бы.

wikimedia.org
В своих харьковских журналах Аверченко не только писал сатирические тексты, но и недурно рисовал карикатуры. Фрагмент полосы журнала «Штык» №9, 1907.

3. Осерчавший губернатор

От унылой беспросветности канцелярского труда по-прежнему мелкий клерк Аверченко решает заняться литературным ремеслом. В октябре 1903-го в харьковской газете «Южный край» печатается его первый рассказ. Начало положено. В революционном 1905-м Аверченко запускает остросатирический журнал «Штык». А когда власти закрывают издание, начинает издавать еще более острый «Меч»: сам пишет, сам редактирует, сам рисует карикатуры. Журнал пользуется бешеной популярностью у всех харькивьян, за исключением здешнего генерал-губернатора Пешкова: в 1907-м своим волевым решением он закрывает «Меч», а заодно дает команду уволить нахального конторщика. «Вы хороший человек, но ни к черту не годитесь», — резюмировал директор рудников, визируя приказ об увольнении. Все, в Харькове Аверченко больше ловить нечего. В начале 1908-го он уезжает в столицу.

4. Куча поганок

В ту пору на лотках и прилавках Петербурга в глазах рябило от количества предлагаемых изданий. Александр Куприн вспоминал: «Тогда, как грибы поганки после дождя, начали ежедневно расти в большом количестве юмористические и сатирические журналы. Правда, большинство из них не успевало прожить больше недели». А чего стоили одни названия: «Адская Почта», «Бич», «Жало», «Пули», «Секира», «Яд». Большинство были оппозиционными, но беспартийными по сути. Перебравшийся в столицу Аверченко делает свой выбор и поступает в «Стрекозу». В тот самый журнал, где в 1880-м дебютировал Антон Палыч. Который Чехов.

из архива автора
Реклама ресторана «Вена» в журнале «Новый Сатирикон». 1913.

5. Взлетел стрекозой

Рассказывает Александр Куприн: «Вот именно в пивной лавке на углу Чернышева переулка и Фонтанки, где обычно заседали старые писари, специалисты писать на высочайшее имя, и где весьма искусно варили раков, там я прочитал впервые, в «Стрекозе», один из прелестных маленьких рассказов Аверченко, а прочитав, взволновался, умилился, рассмеялся и обрадовался…». Эти двое быстро сошлись и подружились. Помимо дел литературных, их объединили совместное увлечение французской борьбой и шумные кутежи в самом литературном питерском ресторане того времени – в «Вене», что на улице Гоголя, ныне – Малой Морской.  

Фотопортрет А.Т.Аверченко. 1913, ателье Карла Буллы. Снимок находится в общественном достоянии.

6. Талантливый яд

Буквально за считанные месяцы провинциальный журналист Аверченко покорил столицу, став одним из ведущих сотрудников, а затем и редактором нового сатирического журнала «Сатирикон», созданного на базе терявшей популярность и нуждавшейся в реорганизации «Стрекозы». Уже в первом номере (1 апреля 1908) редакция дерзко заявила: «Мы будем хлестко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей политической и общественной жизни. Смех, ужасный ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будет нашим оружием».

В «Сатириконе» у Аверченко обнаружился редкий дар объединять вокруг общего классного дела исключительно талантливых людей. В разные годы с журналом сотрудничали такие мастера, как Бакст, Добужинский, Билибин, Кустодиев, Тэффи, Саша Черный, Мандельштам, Маяковский, Куприн, Алексей Толстой, Леонид Андреев, Грин. При этом редактор Аверченко никогда не правил чужие рукописи: «Пусть сами за себя отвечают». Неурядицы с учредителями, в том числе финансовые, привели к тому, что в 1913 году Аверченко взялся самостоятельно издавать журнал «Новый Сатирикон». Большая часть старой команды переметнулась к нему, а популярность журнала с этого времени распространилась уже по всей империи.

wikimedia.org
Белые пятна на полосах «Сатирикона», в местах, где размещались зарезанные цензурой произведения или рисунки, это еще полбеды. Случалось, из продажи изымались целые номера журнала.

7. В гости к царю не пошел

В своих номерах «Сатирикон» часто обращался к политической сатире, по коей причине нередко выходил с белыми пятнами на полосах. Доведенный до бешенства придирками цензуры Аверченко отзывался об умственных способностях членов столичного цензурного комитета так: «Какое-то сплошное безысходное царство свинцовых голов, медных лбов и чугунных мозгов. Расцвет русской металлургии». И все же журналу удавалось держать марку, и, искусно лавируя меж цензурных подводных камней, оставаться острозлободневными.

От них изрядно доставалось всей российской политической элите, включая «святого старца» Распутина. Кстати сказать, через Главное управление по делам печати Николай II много раз пытался прекратить поток оскорблений и нападок, изливаемый прессой на Распутина, однако оснований не находилось – российский закон не препятствовал критиковать недостойные действия частных лиц. О как! Но в отношении самого монарха и членов его августейшей фамилии сатириконовцы вынужденно пользовались эзоповым языком. Впрочем, в части вынужденности момент дискуссионный, учитывая, что при всей своей внешней радикальности, на основы существующего строя журнал не посягал. За что, к слову, его всячески шпыняли большевики. Хотя тот же Урицкий вспоминал, что в эмиграции «для него, для Ленина и некоторых его друзей получение этого журнала было настоящим праздником».

wikimedia.org
Реклама новой книги Аверченко (1917), экземпляр которой находился в личной библиотеке императрицы Александры Федоровны. 7 мая 1918 года Николай II запишет в своем тобольском дневнике: «Вчера начал читать вслух книгу Аверченко «Синее с золотом»»… До расстрела царской семьи оставалось чуть более двух месяцев.

Занятно, что таким же праздником «Сатирикон» служил и для членов царской семьи – каждый новый выпуск в Царском Селе читали от корки до корки. Супруги Романовы и их дети особенно любили прозу Аверченко и Тэффи, и стихи Саши Черного. Каждая сольная новинка от этих авторов обязательно приобреталась в личную библиотеку, причем, говорят, император собственноручно переплетал их в кожу и атлас. Однажды Николай II даже пригласил Аверченко к себе, в Царское – почитать вслух. Но тот не поехал, притворившись больным. И все равно был подвергнут обструкции Куприным, который выговаривал другу: «Надо суметь так себя поставить в литературе и в жизни, чтобы самодержцу и в голову не могло прийти — звать тебя в гости!».

8. Одну революцию принял, другую нет

Февральскую 1917-го Аверченко принял с надеждой и радостью, а от октябрьского переворота пришел в ужас, поименовав его «пришествием Хама». И сам Аверченко, и большая часть редакции «Нового Сатирикона» заняли по отношению к советской власти резко отрицательную позицию. В августе 1918-го правительственным распоряжением журнал был закрыт. Даже странно, что не раньше. Часть сотрудников, включая самого Аверченко, подались в эмиграцию, а оставшиеся стали сотрудничать с советской прессой. Уже оказавшись в Европе на вопрос, как он относится к большевикам, Аркадий Тимофеевич ответит: «Это дело вкуса. Некоторым и индийская чума нравится. В особенности если она не у него, а у соседа».

9. Уходил на миноносце

После закрытия журнала, не без оснований опасаясь ареста Аверченко бежал из Петрограда в Москву. Оттуда, на пару с Тэффи, в Киев.

Рассказывает Надежда Тэффи: «Мои хлопоты по отъезду уже почти закончились. Сундук был уложен. Другой сундук, в котором были сложены (последнее мое увлечение) старинные русские шали, поставлен был в квартире Лоло.

– А вдруг за это время назначат какую-нибудь неделю бедноты или, наоборот, неделю элегантности, и все эти вещи конфискуют?

Я попросила в случае опасности заявить, что сундук пролетарского происхождения, принадлежит бывшей кухарке Федосье. А чтобы лучше поверили и вообще отнеслись с уважением – положила сверху портрет Ленина с надписью: «Душеньке Феничке в знак приятнейших воспоминаний. Любящий Вова». Впоследствии оказалось, что и это не помогло…».

Первую половину 1919-го Аверченко провел в городах занятого белыми юга России, а затем обосновался в родном Севастополе. Здесь он стал активно сотрудничать с газетой «Юг», сочиняя тексты в пользу Добровольческой армии: «После такого со мной обращения «рабоче-крестьянской», для меня золотопогонник приятнее родного любимого дяди! Потому, что ежели что выбирать из двух, то я предпочитаю, чтобы мне на ногу наступили, чем снесли полчерепа наганом». Остались свидетельства, что по заказу белогвардейского генштаба он порой сочинял шутливые тексты для прокламаций, которыми осыпали с аэропланов окопы красных бойцов. 15 ноября 1920-го Аверченко покинул Крым на миноносце, на котором, с его слов, находились  три моряка и семь гимназистов: «Вот где я получил настоящее удовольствие! В течение двух дней я был заправским капитаном самого настоящего миноносца. Это, брат, тебе не фельетоны писать».

izbrannoe.com
Обложка первого издания «Дюжины ножей».

10. Ильича зацепило

Еще в Севастополе Аверченко написал большую часть текстов-памфлетов для сборника «Дюжина ножей в спину революции», который в 1921 году был издан в Париже. Удивительным образом экземпляр книги добрался до большевистской Москвы и попал в руки Ленину. Еще удивительнее, что Ильич не просто внимательно прочел ее, но написал отзыв и отослал для публикации в «Правду». Под псевдонимом «Н. Ленин» и под заголовком «Талантливая книжка». И это при том, что после октября 1917-го рецензий на художественные произведения Владимир Ильич не писал в принципе. Получается, сделал исключение только для Аверченко. Больше того: начав за упокой — «Это – книжка озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко…», Ильич окончил текст сугубо за здравие — «Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять». Говорят, подобное внимание большевистского вождя самого Аркадия Тимофеевича раздосадовало. В ответ он написал фельетон «Pro doma sua», в котором грустно скаламбурил: «Сам Ленин вдруг меня заметил, и в гроб сходя благословил».

Аверченко, Николая II и Ленина связывало хотя бы то, что дореволюционное издание книги «Синее с золотом» обнаружили в Екатеринбурге, в комнате расстрелянного большевиками императора, а изданный в Париже сборник писателя «Дюжина ножей в спину революции» хранился в кабинете скончавшегося в Горках Ильича.

Та самая ленинская рецензия на Аверченко. «Правда», №263, 22 ноября 1921.

11. Не вывезли за ненадобностью

В 1922 году Аверченко поселился в Праге. За свои немногие эмигрантские годы он много мотался по Европе, читал на публике свои старые и новые рассказы. Правда, с новыми получалось не очень: «Тяжело как-то стало писать… Не пишется. Как будто не на настоящем стою». Вскоре он тяжело заболел. Казалось, начал поправляться, но после возвращения с курорта снова попал в больницу, и 12 марта 1925-го скончался на больничной койке в возрасте 44-х лет. Диагноз: полное ослабление сердечной мышцы, расширение аорты и склероз почек.

В своем завещании писатель просил вернуть его прах на родину. По этой причине тело Аверченко положили в металлический гроб и заключили в специальный футляр на случай, если кто-либо в будущем возьмется доставить гроб на родину. Но по сей день прах русского писателя покоится на Ольшанском кладбище Праги, где поставлен более чем скромный памятник. С высеченной на мраморе неверной датой рождения.

journal.spbu.ru
Могила Аверченко

12. Гордость не наш конёк

о́троду

о́троду, нареч. (никогда: о́троду не ви́дел тако́го), но сущ. о́т роду (от рождения: пяти́ ле́т о́т роду)

Источник: Орфографический академический ресурс «Академос» Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН (словарная база 2020)

Делаем Карту слов лучше вместе

Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!

Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.

Вопрос: каталогизировать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?

Синонимы к слову «отроду&raquo

Предложения со словом «отроду&raquo

• В 17 лет начал, как и большинство его сверстников-норвежцев, жизнь моряка дальнего плавания и уже к 1875 году, двадцати лет отроду, стал обладателем капитанского диплома.
• Прошёл он ещё немного и вдруг увидел, под сенью большого дерева, на зелёной мураве, сидит такая красавица, каких он отроду ещё не видывал.
• Конечно, на самом деле горько было девушке восемнадцати зим отроду неволить себя, ведь о злом нраве её будущего жениха складывали басни.
• (все предложения)

Цитаты из русской классики со словом «отроду»

• Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволила брать.
• Князь радовался мундиру, радовался воле, пылко бросался на все наслаждения, на все удовольствия; отроду не останавливавшийся ни на чем и отроду ни на чем не останавливаемый, он часто обжигался, был обманут, ссорился и при всем этом был славный товарищ и лихой малый.
• Г-жа Простакова. Как за что, мой батюшка! Солдаты такие добрые. До сих пор волоска никто не тронул. Не прогневайся, мой батюшка, что урод мой вас прозевал. Отроду никого угостить не смыслит. Уж так рохлею родился, мой батюшка.
• (все цитаты из русской классики)

Значение слова «отроду&raquo

• О́ТРОДУ, нареч. (с отрицанием «не»: отроду не…). Разг. Ни разу за всю жизнь; никогда. (Малый академический словарь, МАС)

  Все значения слова ОТРОДУ

Смотрите также

О́ТРОДУ, нареч. (с отрицанием «не»: отроду не…). Разг. Ни разу за всю жизнь; никогда.

Все значения слова «отроду»

• В 17 лет начал, как и большинство его сверстников-норвежцев, жизнь моряка дальнего плавания и уже к 1875 году, двадцати лет отроду, стал обладателем капитанского диплома.

• Прошёл он ещё немного и вдруг увидел, под сенью большого дерева, на зелёной мураве, сидит такая красавица, каких он отроду ещё не видывал.

• Конечно, на самом деле горько было девушке восемнадцати зим отроду неволить себя, ведь о злом нраве её будущего жениха складывали басни.

• (все предложения)

• сроду
• ни-ни
• отродясь
• ввек
• вовек
• (ещё синонимы…)

• Разбор по составу слова «отроду»