Пропп в я исторические корни волшебной сказки л 1986

АРХЕТИП ИНИЦИАЦИИ В ПОЭМЕ А.С.
ПУШКИНА

«РУСЛАН
И ЛЮДМИЛА»

В
поэме «Руслан и Людмила» не только
заглавные герои, но и другие персонажи
проживают — каждый по-своему — сюжет
посвящения, всякий раз иронически обыгрываемый
Пушкиным.

Согласно
В.И. Тюпе, «общая» «модель фабульной
организации текста», восходящая к архетипу
инициации, включает в себя фазу
обособления, (нового) партнерства, лиминальную
фазу испытания смертью и фазу преображения
[8, с. 39]. При этом, замечает
ученый, пороговая стадия развития сюжета
«может выступать в архаических формах
ритуально-символической смерти героя или
посещения им потусторонней «страны мертвых»,
может заостряться до смертельного риска…а
может редуцироваться до легкого повреждения
или до встречи со смертью в той
или иной форме…» [8, с. 39].

Если
отталкиваться от подобной модели, то можно
обнаружить, что своеобразную пародийную инициацию
проходит, например, пушкинский хвастливый воин.

Центральным
событием истории Фарлафа становится, по
сути, его позорное бегство от разъяренного
Рогдая. Ретирада героя, завершившаяся падением
с коня, равнозначна символическому испытанию
смертью, соответствует переходной фазе сюжета
инициации.

По
словам В.Я. Проппа, весь обряд посвящения
«представляет собой нисхождение в преисподнюю»,
путешествие в загробный мир [5, с.
100]. Мертвое царство, защищенное лесом или
рекой, посещает в поисках невесты и
герой волшебной сказки. У Пушкина
утомленный дорожными тяготами Фарлаф,

Все
утро сладко продремав,

Укрывшись
от лучей полдневных,

У
ручейка, наедине,

Для
подкрепленья сил душевных,

Обедал
в мирной тишине [7, с. 23].

Интересно,
что в черновых вариантах второй песни
лес — «лесок» или роща — прямо
упоминается поэтом, ср.: «Спокойно в роще
[поспав]», «Спокойно в роще подремав», «В
густой лесок наедине» [7, с. 218].
Беловой автограф содержит лишь намек на
подобное местоположение персонажа: спрятаться от
солнца Фарлаф мог, вероятно, как раз
в тени деревьев. Пушкин иронически
трансформирует традиционные «лиминальные» образы,
превращая таинственный лес и огненную реку
в сень дерев и ручеек, низводя страну
мертвых до идиллического «уголка» — места
полуденного отдыха трусливого героя.

Кроме
того, по наблюдению фольклориста, сказочная
граница «иного» мира проходит иногда по
канаве, «через которую надо перепрыгнуть» и
рядом с которой порой располагается жилище
Бабы-Яги [5, с. 60]. Напомним, что
именно у канавы Фарлаф впервые встречает
Наину, чей облик весьма близок облику
хозяйки избушки на курьих ножках.

В
комплексах посвящения некоторых народов, замечает
Пропп, «извилистое углубление в земле,
высохшее русло реки» изображало змею —
тотемное животное, «проглатывающее», а затем
«выхаркивающее» неофита [5, с. 225]. В
поэме трусливый соперник Руслана падает в
овраг, образовавшийся оттого, что

На
месте славного побега

Весной
растопленного снега

Потоки
мутные текли

И рыли
влажну грудь земли [7, с. 24].

Падение
Фарлафа можно трактовать как травестийный
эквивалент обрядового «поглощения», «пожирания»
мальчика зооморфным чудовищем — временной
гибели посвящаемого, пребывания «на том свете».

Первобытные
охотники верили, будто смерть есть
превращение в животных [5, с. 77].
Позднее одним из ведущих мотивов
архаической танатологии становится, по
утверждению Р.Г. Назирова, «сближение или
даже слияние» понятий смерти и земли:
«Земля порождает все живое, …но она
же и поглощает умерших, принимает их
обратно. Постепенно архаические народы развили
представление о подземных мирах, где живут
покойники» [3, с. 175]. Не случайно
спуск в преисподнюю является «кульминацией
героической биографии», «от Гильгамеша и Мауи
до Иисуса Христа» [3, с. 178].

Пушкинский
текст предлагает комически сниженный вариант
этого великого сюжета — «катабазис»
рухнувшего на дно глубокой рытвины (почти
буквально провалившегося сквозь землю) Фарлафа.
Примечательно, что рассматриваемый фрагмент поэмы
насыщен словами со значением смерти. Так,
спасаясь от преследования, герой

Со
страха скорчась, обмирал,

И,
верной смерти ожидая,

Коня
еще быстрее гнал [7, с. 23].

Или:

Земли
не взвидел с небесами

И
смерть принять уж был готов [7, с.
24]

и т.
д.

Последняя
фраза особенно интересна: описывая реальное
положение персонажа, она вместе с тем
отсылает читателя к акту символического
ослепления посвящаемого.

Стремясь
вызвать у юноши иллюзию смерти, участники
древнего обряда не только подвергали его
побоям, вводили в наркотический транс, но и
на некоторое время лишали зрения, залепляли
глаза [5, с. 74]. Рудименты слепоты
главного действующего лица сохранила и
русская волшебная сказка: «В избушке яги
герой иногда жалуется на глаза. …«Дай-ка
мне наперед воды глаза промыть, напои
меня, накорми, да тогда и выспрашивай»
(Аф. 303)» [5, с. 75]. Фарлаф, целым
и невредимым выбравшийся из канавы,
«невзвидел» белого света от страха. Но
можно предположить, что герой действительно ничего
не видел — в момент головокружительного
кульбита и сразу после него, когда

… вверх
ногами

Свалился
тяжко в грязный ров… [7, с. 24].

Первобытному
неофиту замазывали лицо известковой кашей
[5, с. 74], глаза пушкинского персонажа
залепила дорожная грязь.

Обращает
на себя внимание сцена спасения Фарлафа:

…Во
рву остался,

Дохнуть
не смея; про себя

Он,
лежа, думал: жив ли я?

Куда
соперник злой девался?

Вдруг
слышит прямо над собой

Старухи
голос гробовой… [7, с. 24].

И далее:

Смущенный
витязь поневоле

Ползком
оставил грязный ров;

Окрестность
робко озирая,

Вздохнул
и молвил оживая:

«Ну,
слава богу, я здоров!» [7, с. 25].

В
полном соответствии со схемой инициации
герой возрождается: «прозревает», возвращается к
жизни и держит путь в родные края
(«Ступай тихохонько назад [7, с. 25]»,
— советует ему Наина). Более того,
пережитое потрясение, кажется, стирает из
памяти витязя значительную часть его прошлого:

Благоразумный
наш герой

Тотчас
отправился домой,

Сердечно
позабыв о славе

И даже
о княжне младой… [7, с. 25].

И это
вновь обращает читателя к обряду инициации:
жестокости посвящения «отшибали ум» у
готовящегося присоединиться к мужскому союзу
мальчика [5, с. 89]. Однако, по
иронической логике автора, преображения персонажа
не происходит. Фарлаф был и остается
трусом, способным услышать нечто зловещее в
голосе «старушечки чуть-чуть живой» [7, с.
24] — такой мы видим колдунью в
предыдущих эпизодах встречи с Рогдаем и объяснения
с Финном. Поэтому незадачливый воин
возвращается не в Киев, ко двору
князя Владимира, исходную точку странствий
всех четырех витязей, а лишь под
Киев, в свое «наследственное селенье» [7,
с. 25]. В целом, сцена преследования
Фарлафа выполняет в произведении своеобразную
прогностическую функцию. Реализовав известную
метафору, заставив героя в прямом смысле
ударить в грязь лицом, поэт предсказывает
его будущее нравственное падение и поражение.
Руководимый злой волшебницей, Фарлаф совершит
поистине грязный поступок — убьет
беззащитного Руслана и похитит его невесту.
А значит, для того чтобы стать
«новым», «другим» человеком, соперник князя
должен сознаться в преступлении, очиститься
от грязи и, подобно древнему неофиту,
заново посмотреть на мир и самого себя.

Согласно
Проппу, конечной целью, вершиной всего
обряда было обретение посвящаемым тотемного
помощника и вместе с ним — магической
власти над зверем [5, с. 185]. В
сказке это отразилось в мотиве чудесных
способностей, волшебных даров, полученных героем
от учителя, Бабы-Яги, благодарного мертвеца
и др. Хвастливый витязь Пушкина не
научился угадывать судьбу, повелевать животными
или понимать, о чем говорят птицы.
Напротив,

…шум
малейший по дубраве,

Полет
синицы, ропот вод

Его
бросали в жар и в пот [7, с.
25].

Между
тем поэт наделяет своего героя помощниками,
правда, весьма специфическими.

Как
известно, образ Яги — «матери и
хозяйки зверей» [5, с. 111], стража
на пути в царство мертвых, восходит к
эпохе матриархата, к фигуре архаической
распорядительницы обряда инициации [5, с.
108—110]. В поэме роль такой
«распорядительницы» — наставника, дарителя
«волшебного средства» — исполняет Наина:

«Встань,
молодец: все тихо в поле;

Ты
никого не встретишь боле;

Я
привела тебе коня;

Вставай,
послушайся меня» [7, с. 24—25].

Главная
функция сказочного коня, по словам Проппа,
заключается в «посредничестве между двумя
царствами», перенесении всадника в «тридесятое»
государство [5, с. 176]. Чтобы справиться
со столь сложной задачей, помощник,
полагает ученый, должен иметь замогильную
природу [5, с. 173]. Вот почему
сказочный герой нередко меняет свою лошадь
у Бабы-Яги и «у входа в иной
мир» «получает иного коня» [5, с.
174]. Белогривый конь Фарлафа, действительно,
выполняет традиционную миссию, доставляет витязя
«на тот свет», только происходит это
неожиданно прозаично. Кроме того, вопреки
канону, Наина, «Баба-Яга» пушкинской поэмы,
вручает Фарлафу «волшебное средство» не у
входа, а на выходе из
«преисподней», уже после того, как витязь
«ползком оставил грязный ров». И судя
по всему, перед нами не «иной»,
«обмененный», а прежний, возвращенный герою
конь — «помощник», бросивший своего хозяина,
сбежавший от несчастного седока. Переправа
в область смерти приобретает у Пушкина
анекдотический характер: хвастливый воин
оказывается не в силах укротить даже
собственную лошадь.

В ходе
развития действия Наина сама становится
помощницей Фарлафа — обратившись кошкой,
указывает ему путь к спящему у ног
невесты Руслану. Кошка же, по свидетельству
А.Н. Афанасьева, издавна связывалась в
народных поверьях с ведьмой [2, с.
263], ставшей в поздних русских сказках
«сюжетным эквивалентом» Бабы-Яги [4, с.
109]. По предположению Назирова, «архаическая
Яга мыслилась птицей» [4, с. 103]. В
облике птицы первоначально представлялась автору
Наина пятой песни поэмы. В черновиках
читаем:

И
ведьма птицей обратилась

Летит
[7, с. 258],

И
ведьма птицей обратилась

По
холмам и лесам<?>

С
куста на куст перелетает [7, с. 258]

и т.
п.

В
окончательном тексте пушкинская колдунья, как
мы помним, превращается в крылатого змея.
Соединивший в себе черты змеи и птицы
[5, с. 247], сказочный змей выступает
в различных ипостасях, например, охраняет
потустороннее царство и приносит туда
похищенных девушек [5, с. 216—281]. Наина
тоже выполняет функцию похитителя, помогая
Фарлафу украсть у Руслана киевскую княжну.
При этом возвращенная в отчий дом
Людмила спит непробудным сном, т. е.,
подобно сказочным царевнам, оказавшимся в
плену у змея, все еще находится по
ту сторону жизни, в мире мертвых. Но
самое замечательное в другом. Престарелая
дева, руками Фарлафа похитившая княжну,
всерьез считает себя жертвой похищения,
объявляет Финна «девичьим вором», вероломно
разбившим (укравшим) ее целомудренное сердце:

«Изменник,
изверг! о позор!

Но
трепещи, девичий вор!» [7, с. 20].

Наконец,
нельзя не отметить еще одного игрового
приема Пушкина. Согласно Афанасьеву, наши
предки были убеждены, будто, желая соблазнить
какую-либо из женщин, змей принимает вид
несказанно прекрасного юноши [1, с. 292].Не
случайно библейский змей-искуситель был воспринят
народным сознанием как «зачинщик нечистых
помыслов и блуда», который «соблазнил
первую чету и продолжает соблазнять ее
потомков» [1, с. 296]. У Пушкина
Наина играет роль травестийного искусителя
— обольщает Фарлафа мыслью о княжне,
внушая ему идею убийства Руслана, и с
маниакальной настойчивостью пытается заключить в
свои объятия Финна:

«Проснулись
чувства, я сгораю,

Томлюсь
желаньями любви…

Приди
в объятия мои…

О
милый, милый! умираю…» [7, с. 19].

Получается
забавный перевертыш: не змей в человеческом
обличье вступает в беззаконную связь с
красавицей, но неприступная прежде красавица,
превратившись в безобразную старуху, способную
принимать облик змея, стремится соблазнить седого
старца.

К фазе
символического пребывания в стране мертвых
протосюжетной схемы обряда инициации [8, с.
38] относится в пушкинском произведении и
сцена убийства Руслана. Показательно, что
Пушкин вновь нагнетает здесь образы,
связанные с понятием смерти, потустороннего
мира. Так, например, Фарлаф следует за
колдуньей «Тропами мрачными дубрав» [7, с.
72] (ср. в одном из черновых
вариантов: «…средь дебрей и дубрав» [7,
с. 258]), а долина, по которой скачет
герой, лежит «в мертвой тишине» [7,
с. 73]. По наблюдению О.А. Проскурина,
строки пятой главы поэмы:

Луна
чуть светит над горою;

Объяты
рощи темнотою,

Долина
в мертвой тишине…

Изменник
едет на коне [7, с. 73],

перекликаются
со «знаменитым «ночным пейзажем» Жуковского:
«Вот уж солнце за горами…Мрачен дол,
и мрачен лес…Бор заснул, долина спит»
[6, с. 42—43]. Самый же «состав»
пушкинских рифм отсылает к первым стихам
«Людмилы» — «рифмами на -ою и -не»
начинается баллада [6, с. 43]. «В
ответ на сетования Людмилы появляется
роковой всадник («Скачет по полю ездок»);
его роль, — отмечает исследователь, —
Пушкин пародически передает трусливому Фарлафу:
именно ему предстоит оказаться носителем
смерти и мчать на коне очарованную девицу…»
[6, с. 43].

Итак,
даже столь драматичный, казалось бы, эпизод
истории Фарлафа обнаруживает игровой, пародийный
подтекст. Хвастливый воин вновь не
выдерживает испытания, испытания чужой смертью,
но в игровом, подвижном мире «Руслана
и Людмилы» возможны любые, самые
неожиданные повороты развития действия. И
автор даст герою шанс исправить ошибки
— в финале поэмы Фарлаф «у ног
Руслана» объявит «свой стыд и мрачное
злодейство» [7, с. 85]. Это и станет
настоящим преображением витязя, завершит сюжет
его инициации гармонирующим с общей
тональностью произведения мажорным аккордом.

Список
литературы:

1.Афанасьев
А.Н. Поэтические воззрения славян на
природу. Опыт сравнительного изучения славянских
преданий и верований в связи с
мифическими сказаниями других родственных
народов. В 3 т. Т. 2. М.: Современный
писатель, 1995. — 400 с.

2.Афанасьев
А.Н. Поэтические воззрения славян на
природу. Опыт сравнительного изучения славянских
преданий и верований в связи с
мифическими сказаниями других родственных
народов. В 3 т. Т. 3. М.:
Современный писатель, 1995. — 416 с.

3.Назиров
Р.Г. Архаические образы смерти и фольклор
// Назиров Р.Г. О мифологии и
литературе, или Преодоление смерти: статьи
и исследования разных лет. Уфа: Уфимский
полиграфкомбинат, 2010. — С. 174—181.

4.Назиров
Р.Г. Избушка на курьих ножках //
Назиров Р.Г. О мифологии и литературе,
или Преодоление смерти: статьи и
исследования разных лет. Уфа: Уфимский
полиграфкомбинат, 2010. — С. 100—110.

5.Пропп
В.Я. Исторические корни волшебной сказки.
2-е изд. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. —
364, [1] с.

6.Проскурин
О.А. Поэзия Пушкина, или Подвижный
Палимпсест. М.: Новое лит. обозрение, 1999.
— 462 с.

7.Пушкин
А.С. Полное собрание сочинений. В 17
т. Т. 4. М.: Воскресенье, 1994. —
514 с.

8.Тюпа
В.И. Анализ художественного текста: учеб.
пособие для студ. филол. фак. высш.
учеб. заведений. 3-е изд., стер. М.:
Издательский центр «Академия», 2009. — 336
с.

Источник

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Пропп.

Влади́мир (Ге́рман Вольдема́р) Я́ковлевич Пропп (16 [28] апреля 1895, Санкт-Петербург — 22 августа 1970, Ленинград)^[5] — советский филолог, фольклорист, профессор Ленинградского университета^[4]. Получил мировое признание^[4], является основоположником сравнительно-типологического метода в фольклористике^[4], одним из создателей современной теории текста^[4]. Современные структуралисты считают В. Я. Проппа одним из своих предшественников^[4].

Владимир Яковлевич Пропп

Дата рождения	16 (28) апреля 1895
Место рождения	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти	22 августа 1970^[1]^[2]^[3]
Место смерти	Ленинград, РСФСР, СССР^[2]
Страна	Российская империя СССР
Научная сфера	фольклористика, этнография
Место работы	ЛГУ
Альма-матер	Петроградский университет
Учёная степень	доктор филологических наук
Учёное звание	профессор
Ученики	Р. И. Беккер, Н. А. Бутинов, Ю. А. Добровольская, Н. И. Криничная, И. П. Лупанова, М. П. Чередникова, М. И. Шахнович
Известен как	основоположник сравнительно-типологического метода в фольклористике, один из основоположников современной теории текста^[4]
Награды и премии
Медиафайлы на Викискладе

БиографияПравить

Родился 16 (28) апреля 1895 года в Санкт-Петербурге в семье поволжских немцев. Отец — Яков Филиппович Пропп (1858—1919), зажиточный поволжский крестьянин, родившийся в селе Гуссенбах (ныне с. Линёво, Волгоградская область). Мать — Анна Елизавета Фридриховна, урожденная Бейзель (?—1942).

В 1914-18 гг. изучал русскую и германскую филологию на филологическом факультете в Петроградском университете. Впоследствии преподавал немецкий язык в вузах Ленинграда. В годы Первой мировой войны Пропп собирался на фронт, однако в армию студентов не призывали. Тогда он сдал экзамены по анатомии, физиологии, хирургии, работал в лазарете санитаром и братом милосердия.

В послереволюционные годы, в период Гражданской войны и позже (1917-29) семья Проппов жила в своём доме на хуторе Пропп^[4]^[6]. За это время Владимир Яковлевич был в отцовском имении несколько раз. В конце 1918 года навестил больного отца^[4], в марте 1919 года приехал уже на похороны Якова Филипповича. На некоторое время остался здесь и работал на поле^[4] с родственниками.

Работал школьным учителем в деревне Голый Карамыш^[4], в 70 км от хутора.

Затем Пропп вернулся в Петроград. Летом 1923 года он приезжал в бывшее имение с женой^[4].

20 декабря 1929 года в немецкой колонии Гуссенбах Медведицкого кантона произошло раскулачивание^[4]. По акту, составленному ударной бригадой Гуссенбахского сельсовета, имущество Анны Пропп передали в колхоз им. Сталина^[4].

С 1932 года Пропп преподавал и вёл научную работу в Ленинградском университете (ЛГУ). С 1937 года стал доцентом, с 1938 года — профессор филологического факультета ЛГУ, последовательно на кафедрах романо-германской филологии, фольклора и, вплоть до 1969 года, русской литературы; в 1963-64 заведовал кафедрой.

В период «борьбы с космополитизмом» (1949-52) преподавал на кафедре этнографии и антропологии исторического факультета.

Был дважды женат. В браке с Серафимой Павловной Соколовой родились дочери Мария и Елена. От брака с Елизаветой Яковлевной Антиповой (1905-79) — сын Михаил (1937-18), гидробиолог, заслуженный деятель науки РФ.

Скончался 22 августа 1970 года в Ленинграде в возрасте 75 лет. Похоронен на Северном кладбище.

Исследование сказкиПравить

Самая известная работа учёного — «Морфология сказки» (Ленинград, 1928) — монография, посвященная структуре народных сказок. Исследуя фольклор, ученый выделил в сказках постоянные и переменные элементы. К постоянным он причислил действия, которые совершали персонажи для развития сюжета, и их последовательность. К переменным — отнёс языковой стиль произведений, количество действий и способы их исполнения, а также мотивировки и атрибуты персонажей. Над первым научным трудом Пропп работал 10 лет.

Известные учёные — литературовед Борис Эйхенбаум, этнограф Дмитрий Зеленин, лингвист Виктор Жирмунский — одобрили работу исследователя. Однако большой популярности тогда она не получила^[7].

Пропп выделил повторяющиеся постоянные функции действующего лица (всего 31), положив начало структурно-типологическому изучению нарратива. Работа Проппа оказала значительное влияние на развитие структуралистских исследований мифологических, фольклорных, литературных текстов.

В 1930-е годы Владимир Пропп выступает с докладами по фольклористике. Ученый представлял исследования «Сказочной комиссии» на отделении этнографии при Географическом обществе, на секции фольклора в Институте истории искусств, на секции «Живая старина» в Институте сравнительного изучения литератур и языков Запада и Востока им. Веселовского.

С 1937 года Владимир Пропп работал на кафедре фольклора в ЛГУ, где ему присвоили звание кандидата филологических наук без аттестации и экзаменов, а через год назначили профессором.

Докторской диссертацией ученого стала рукопись книги «Исторические корни волшебной сказки» — продолжение предыдущей монографии.

В этой работе Пропп писал не о структуре сказок, а об их происхождении. Он изучал мифологию первобытных народов и объяснял истоки волшебной сказки в племенных обрядах инициации: их участники также проходили испытания, порой терпели неудачи, потом благополучно выполняли задания и получали «новый облик». Так сюжет любой сказки объяснялся обрядом инициации, в ходе которых дети получали новый статус.

«Морфология» и «Исторические корни» представляют собой как бы две части или два тома одного большого труда. Второй прямо вытекает из первого, первый есть предпосылка второго. <…> Я по возможности строго методически и последовательно перехожу от научного описания явлений и фактов к объяснению их исторических причин».

В работе «Исторические корни волшебной сказки» (Ленинград, 1946) Пропп развивает гипотезу, разработанную Пьерром Сентивом (псевдоним Эмиля Нурри). Пропп видит в народных сказках напоминание о тотемических ритуалах инициации.

Очевидно, что структура сказок имеет характер инициации. Проблема — как выяснить, описывает ли сказка систему обрядов, относящихся к определённой стадии культуры, или же её сценарий инициации оказывается «воображаемым», не связан историко-культурным контекстом, но выражает внеисторическое архетипическое поведение психики.

В качестве примера Пропп обращается к тотемическим инициациям; этот тип инициации был недоступен для женщин, но основным персонажем славянских сказок оказывается как раз женщина: старая ведьма, Баба-Яга. Она выступает посвящающим старшим с точки зрения гипотезы о обрядовом происхождении сказки. А посвящающий, хотя всегда являлся мужчиной, имел символические признаки обоих полов, или даже только женские^[8].

Пропп приводит этнографические данные, показывающие процесс разложения древней тотемической религии и превращения сакральных некогда устных преданий в сказки. Рассматривая этносы, ещё не расставшиеся с тотемизмом (и не имеющие сказок как таковых), находящиеся в процессе его разложения, и современные сказки «культурных» народов, Пропп приходит к выводу о единстве происхождения волшебной сказки.

ОпалаПравить

После выхода книги «Исторические корни волшебной сказки» в 1946 году Проппа уволили из Академии наук. Его обвинили в антимарксизме, идеализме и религиозности идей. В журнале «Советская этнография» вышла рецензия «Против буржуазных традиций в фольклористике (о книге проф. В. Я. Проппа „Исторические корни…“)». Здесь учёного раскритиковали за мистицизм, «извращение и фальсификацию истинной картины общественных отношений» и отсутствие опоры на труды Максима Горького — он тоже изучал сказки. И считал, что волшебные сюжеты — это мечты людей о лучшей жизни, об изменении реальности. В 1940-е годы это было серьезным обвинением — печатать другие работы автора «антимарксистской книги» никто не решался. За последующие 12 лет после выхода книги Пропп опубликовал лишь три статьи по фольклору, тезисы и статью о проблеме артикля в современном немецком языке.

Аграрные праздники и древнерусское искусствоПравить

Третью монографию «Русский героический эпос» Пропп издал в 1958 году. Он писал ее 10 лет, то бросая, то снова возвращаясь к работе. Проанализировав тексты всех известных ему былин, ученый нашел связь «развития эпоса с ходом развития русской истории», объяснил многочисленные загадки в былинах, описал специфику былинных героев, раскрыл особенности поэтики этого жанра.

Автор, анализируя фольклор, указывает на аграрный характер славянских праздников и верований, таких как Масленица, Семик. Базисом для книги во многом послужила работа Дж. Фрэзера «Золотая ветвь»^[9].

Четвертая монография Владимира Проппа — «Русские аграрные праздники» — вышла в 1963 году. Изучая годовой цикл, сравнивая праздники между собой, ученый пришел к выводу, что частично они состоят из одинаковых элементов, иногда различно оформленных, а иногда тождественных.

В 1960-е годы выходили и другие работы фольклориста: «Об историзме русского эпоса (ответ академику Б. Л. Рыбакову)», «Фольклор и действительность», «Об историзме русского фольклора и методах его изучения». В последние годы жизни ученый увлекся древнерусским искусством: иконописью и архитектурой православных храмов. Он собрал тысячи фотографий и зарисовок икон, соборов, церквей, часовен. В планах у Владимира Проппа была работа о систематизации форм православных храмов^[7].

Однако учёный не успел написать очередной масштабный труд. После смерти Владимира Проппа в СССР опубликовали еще две его книги: «Проблемы комизма и смеха» и «Русская сказка».

См. такжеПравить

Мономиф
Аарне, Антти Аматус
Чичеров, Владимир Иванович

Основные трудыПравить

Морфология сказки. — Л.: Academia, 1928.
Русская сказка. — Л., 1984.
Исторические корни волшебной сказки. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. — 364 с.
Фольклор и действительность. — М.: Наука, 1989. — 233 с.
Русский героический эпос. — Лабиринт, 2006. — 624 с. — ISBN 5-87604-051-7.
Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне). (Собр. тр. В. Я. Проппа.) Науч. ред., комм. Ю. С. Рассказова. — М.: Лабиринт, 1999.

ПримечанияПравить

ЛитератураПравить

Берков П. Н. Метод исследования народного творчества в трудах В. Я. Проппа (к 70-летию со дня рождения) // Вестник ЛГУ. Серия литературы, языка и истории. 1966. Вып. 1, № 2.
Типологические исследования по фольклору. Сборник статей памяти В. Я. Проппа (1895—1970). М., 1975.
Неизвестный В. Я. Пропп. «Древо жизни. Дневник старости. Переписка» / Предисл., сост. А. Н. Мартыновой; Подгот.текста, коммент. А. Н. Мартыновой, Н. А. Прозоровой. — СПб.: Алетейя, 2002. — ISBN 5-89329-512-9.
Уорнер Э. Э. Владимир Яковлевич Пропп и русская фольклористика. Изд-во СПбГУ, 2005. — ISBN 5-8465-0092-7.
Reinhard Breymayer: Vladimir Jakovlevič Propp (1895—1970) — Leben, Wirken und Bedeutsamkeit. B: Linguistica Biblica 15/16 (1972), 36-77 (67-77 Bibliographie).
Serena Grazzini: Der strukturalistische Zirkel. Theorien über Mythos und Märchen bei Propp, Lévi-Strauss, Meletinskij. Wiesbaden 1999 (DUV: Literaturwissenschaft).
Vilmos Voigt: Propp, Vladimir Jakovlevič. В: Enzyklopädie des Märchens, том 10 (2002), 1435—1442.

СсылкиПравить

Путилов Б. Н. Пропп, Владимир Яковлевич // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. — М. : Советская энциклопедия, 1962—1978.
Исторические корни волшебной сказки
Морфология сказки
Морфология сказки, Л., 1928 (на сайте feb-web.ru)
Проблемы комизма и смеха.
Ольшанский Д. Рождение структурализма из анализа волшебной сказки / Toronto Slavic Quarterly, No. 25
Статья «Владимир Яковлевич Пропп и его любимое Линёво», сайт wolgadeutsche.ru
Владимир Пропп (1895—1970) / Литературная энциклопедия (2008)
Биография Владимира Проппа в Галерее русских мыслителей (Международного общества философов, 2007)
О Пропповском центре
V. Ya. Propp’s Structuralism
Владимир Пропп на портале «Культура»
Когут К. С. Неизвестный Пропп

Источник

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Пропп.

Владимир Яковлевич Пропп

Дата рождения	16 (28) апреля 1895
Место рождения	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти	22 августа 1970^[1]^[2]^[3]
Место смерти	Ленинград, РСФСР, СССР^[2]
Страна	Российская империя СССР
Научная сфера	фольклористика, этнография
Место работы	ЛГУ
Альма-матер	Петроградский университет
Учёная степень	доктор филологических наук
Учёное звание	профессор
Ученики	Р. И. Беккер, Н. А. Бутинов, Ю. А. Добровольская, Н. И. Криничная, И. П. Лупанова, М. П. Чередникова, М. И. Шахнович
Известен как	основоположник сравнительно-типологического метода в фольклористике, один из основоположников современной теории текста^[4]
Награды и премии
Медиафайлы на Викискладе

БиографияПравить

Работал школьным учителем в деревне Голый Карамыш^[4], в 70 км от хутора.

Затем Пропп вернулся в Петроград. Летом 1923 года он приезжал в бывшее имение с женой^[4].

Скончался 22 августа 1970 года в Ленинграде в возрасте 75 лет. Похоронен на Северном кладбище.

Исследование сказкиПравить

«Морфология» и «Исторические корни» представляют собой как бы две части или два тома одного большого труда. Второй прямо вытекает из первого, первый есть предпосылка второго. <…> Я по возможности строго методически и последовательно перехожу от научного описания явлений и фактов к объяснению их исторических причин».

ОпалаПравить

Аграрные праздники и древнерусское искусствоПравить

См. такжеПравить

Мономиф
Аарне, Антти Аматус
Чичеров, Владимир Иванович

Основные трудыПравить

Морфология сказки. — Л.: Academia, 1928.
Русская сказка. — Л., 1984.
Исторические корни волшебной сказки. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. — 364 с.
Фольклор и действительность. — М.: Наука, 1989. — 233 с.
Русский героический эпос. — Лабиринт, 2006. — 624 с. — ISBN 5-87604-051-7.
Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне). (Собр. тр. В. Я. Проппа.) Науч. ред., комм. Ю. С. Рассказова. — М.: Лабиринт, 1999.

ПримечанияПравить

ЛитератураПравить

Берков П. Н. Метод исследования народного творчества в трудах В. Я. Проппа (к 70-летию со дня рождения) // Вестник ЛГУ. Серия литературы, языка и истории. 1966. Вып. 1, № 2.
Типологические исследования по фольклору. Сборник статей памяти В. Я. Проппа (1895—1970). М., 1975.
Неизвестный В. Я. Пропп. «Древо жизни. Дневник старости. Переписка» / Предисл., сост. А. Н. Мартыновой; Подгот.текста, коммент. А. Н. Мартыновой, Н. А. Прозоровой. — СПб.: Алетейя, 2002. — ISBN 5-89329-512-9.
Уорнер Э. Э. Владимир Яковлевич Пропп и русская фольклористика. Изд-во СПбГУ, 2005. — ISBN 5-8465-0092-7.
Reinhard Breymayer: Vladimir Jakovlevič Propp (1895—1970) — Leben, Wirken und Bedeutsamkeit. B: Linguistica Biblica 15/16 (1972), 36-77 (67-77 Bibliographie).
Serena Grazzini: Der strukturalistische Zirkel. Theorien über Mythos und Märchen bei Propp, Lévi-Strauss, Meletinskij. Wiesbaden 1999 (DUV: Literaturwissenschaft).
Vilmos Voigt: Propp, Vladimir Jakovlevič. В: Enzyklopädie des Märchens, том 10 (2002), 1435—1442.

СсылкиПравить

Путилов Б. Н. Пропп, Владимир Яковлевич // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. — М. : Советская энциклопедия, 1962—1978.
Исторические корни волшебной сказки
Морфология сказки
Морфология сказки, Л., 1928 (на сайте feb-web.ru)
Проблемы комизма и смеха.
Ольшанский Д. Рождение структурализма из анализа волшебной сказки / Toronto Slavic Quarterly, No. 25
Статья «Владимир Яковлевич Пропп и его любимое Линёво», сайт wolgadeutsche.ru
Владимир Пропп (1895—1970) / Литературная энциклопедия (2008)
Биография Владимира Проппа в Галерее русских мыслителей (Международного общества философов, 2007)
О Пропповском центре
V. Ya. Propp’s Structuralism
Владимир Пропп на портале «Культура»
Когут К. С. Неизвестный Пропп

Источник

Библиографическое описание:

Давлетова, С. Ш. Сказкотворчество как метод развития речи детей школьного возраста / С. Ш. Давлетова. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2021. — № 34 (376). — С. 157-159. — URL: https://moluch.ru/archive/376/83761/ (дата обращения: 29.12.2021).

Сказкотворчество — популярный метод, который используется психологами и преподавателями с детьми разного возраста. Этот метод помогает ребенку раскрыться как творцу и использовать багаж своих знаний (слов, образов, приемов, сюжетов и т. п.). Кроме того, ребенок действует в определенных этических рамках и рамках той культуры, которой он принадлежит.

Психологи отмечают, что сказка является средством встречи слушателя или читателя с самим собой: «что метафора, лежащая в основе сказки выступала не только «волшебным зеркалом» реального мира, но — в первую очередь — его собственного, скрытого, еще не осознанного внутреннего мира…» [7, с. 17]

Сказкотерапия помогает достичь следующих целей: разобраться человеку в мире своих внутренних переживаний, обеспечить контакт с самим собой и окружающими, не навязывая нравоучительных рекомендаций.

Любая сказка, по мнению психологов, выполняет три функции: диагностическую, терапевтическую и прогностическую.

Диагностическая сказка выявляет жизненные сценарии и стратегии поведения человека. Например, психолог предлагает сочинить сказку: «Сочини сказку о мальчике пяти лет», затем он проводит анализ сказки и выявляет проблемные моменты в поведении на основе полученного текста. Диагностическая сказка может способствовать выявлению отношения или состояния человека, о которых он не хочет или не может говорить вслух.

Терапевтическая сказка — сказка, благодаря которой, собственно, происходят позитивные изменения в состоянии и поведении человека.

В источниках отмечается, что сказкотерапия — наиболее детский метод психотерапии, потому что «обращен к чистому детскому началу каждого человека. Через восприятие сказок мы воспитываем ребенка, развиваем его внутренний мир, лечим душу даем знания о законах жизни и способах появления творческой силы и смекалки, а также помогает ему лучше узнать и понять самого себя». [7, с. 17]

Однако заниматься сказкотерапией самостоятельно без предварительной подготовки не стоит. Следует почитать необходимую литературу по теме, так как сказкотерапия — интимный процесс.

Сочинение сказки — это интересная игра, в которую легко вовлечь ребенка. Сказка помогает решить какие-то моральные проблемы, которые всегда в конце разрешатся чудесным образом. Сказка способствует развитию воображения.

Изучая материал по методу сказкотворчества, мною найдено несколько вариантов составления текстов:

Работа с шаблонами
Принцип ассоциаций
Конструирование сказок по карточкам Проппа
«Сказочная карта»

Более подробно о каждом из вариантов.

Работа с шаблонами — самый простой способ сочинительства. Ребенок ориентируется на определенный шаблон, схему:

–

Время

действия (когда происходило /будет происходить событие?). Например: давным-давно, в стародавние времена.

– Место действия (где происходило /будет происходить событие?). Например, в тридевятом царстве, на дне морском.

– Главный герой (кто участвует в основных событиях?). Придумай имя герою, опиши его внешность, расскажи, какой он по характеру, что он любит, что ему не нравится…

– Основной противник (тот, с кем придётся сражаться, обыгрывать в состязании или победить в отгадывании загадок). Придумай ему имя и опиши его внешность.

– Основное событие (что произошло, чтобы главный герой и основной противник встретились?).

– Помощники главного героя (те, кто помогают герою справиться с проблемой, дают совет или волшебный предмет, приходят на помощь в сложной ситуации).

– Помощники могут быть и у основного противника (они вредят герою, мешают справиться с задачей, отвлекают).

– Заключительное событие (чем заканчивается сказка?). [4, c.17]

Возможен вариант более сжатого шаблона — схематическая характеристика героев будущей сказки: главный герой — кто? — какой?; его помощник — кто? — какой?; волшебный предмет — что? — для чего? что умеет?; злодей — кто? — какой? и т. п.

Принцип ассоциаций помогает ребенку быстро создать текст. Для этого сочинителю достаточно заполнить таблицу из трех столбиков по следующему алгоритму: в первый столбик ребенок записывает 5–7 слов-ассоциаций будущей сказки. Любые, первое, что придет в голову. Неважно, какой они будут части речи. Одно слово из этого столбика подчеркивается. Во второй столбик записываются синонимы к подчеркнутому слову. Из второго столбика тоже выделяется одно слово, к которому в третьем столбике сочинитель запишет антонимы. Завершающий этап — составить предложения с каждым словом таблицы. Этот способ требует внимательности и достаточного мастерства. Поэтому не всегда сказка, написанная на ассоциациях, будет понятна и логична. Ребенок часто не думает о сюжете сказки, а увлечен составление предложений [5, c.17].

Способ конструирования сказок по карточкам Проппа основан на учении об устойчивых функциях действующих лиц сказки. Так В. Я. Пропп [8, с.17] в волшебной сказке выделял 31 функцию:

отлучка кого-либо из членов семьи,
запрет, обращенный к герою,
нарушение запрета,
выведывание,
выдача,
подвох,
невольное пособничество,
вредительство (или недостача),
посредничество,
начинающееся противодействие,
герой покидает дом,
даритель испытывает героя,
герой реагирует на действия будущего дарителя,
получение волшебного средства,
герой переносится, доставляется или приводится к месту нахождения предмета поисков,
герой и антагонист вступают в борьбу,
героя метят,
антагонист побежден,
беда или недостача ликвидируется,
возвращение героя,
герой подвергается преследованиям,
герой спасается от преследования,
герой неузнанным прибывает домой или в другую страну,
ложный герой предъявляет необоснованные притязания,
герою предлагается трудная задача,
задача решается,
героя узнают,
ложный герой или антагонист изобличается,
герою дается новый облик,
враг наказывается,
герой вступает в брак.

Многие исследователи заметили, что сказочные сюжеты «дублируются», кочуют из одного произведения в другое. В классификации А. Н. Афанасьева выделяются бытовые, волшебные и сказки о животных [1, с.17]. Пропп предлагал изучать сказки не по сюжетам, а по мотивам:

причина, заставляющая героя действовать (выгнали из дома, заставили что-либо найти),
появление цели,
обнаружение предмета и помощи в поиске,
стремление перехитрить врага,
бегство и погоня,
содействие чудесных помощников и предметов,
битва с врагом,
победа и наказание,
торжество героя.

Мотивы выписываются или зарисовываются на отдельные листы-карты. Ребёнок рассказывает свою историю, «переходя» от мотива к мотиву, и добавляет в повествование «обстоятельства», выпавшие случайным образом на карточке.

«Сказочная карта» — увлекательная игра для детей дошкольного и младшего школьного возраста. На игровое поле наносятся знакомые ребенку объекты. [5, c.17] Следуя по маршруту, сочинитель-игрок будет получать каждый раз новую историю.

Сказка — не просто жанр устного народного творчества. Сказка помогает человеку организовать психику, увидеть себя в этом огромном мире, разобраться в скрытых проблемах. Именно в сказках ребенок видит пример того, как могут выстраиваться отношения между людьми.

Сказкотворчество — увлекательный игровой процесс по созданию текстов и развитию речи у детей. Существует несколько способов сочинительства сказок: от работы по шаблонам до выдумывания на игровом поле по картам-конструкторам.

Сказкотворчество — это метод развития речи школьников. Он позволяет расширять кругозор, пополнять словарный запас, стилизовать тексты под народную сказку, развивать творческие способности ребенка.

Литература:

Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки. / А. Н. Афанасьев. — М.: Альфа-Книга, 2008. — 1087с.
Белокурова, С. П. Словарь литературоведческих терминов [Электронный ресурс] / Белокурова, С. П. Словарь литературоведческих терминов. — М., 2005 — Режим доступа: http://www.gramma.ru/LIT/?id=3.0, свободный. — Загл. с экрана.
Бикбаева, Г. П. Сочинение сказок по картам Проппа. Конспект занятия в детском саду [Электронный ресурс] / Г. П. Бикбаева — Режим доступа: http://50ds.ru/vospitatel/8896-sochinenie-skazok-po-kartam-proppa.html, свободный. — Загл. с экрана.
Вдовиченко, Н.Конспект непосредственно-образовательной деятельности «Что за прелесть эти сказки!» [Электронный ресурс] / Н. Вдовиченко — Режим доступа: http://www.maaam.ru/detskijsad/konspekt-neposredstveno-obrazovatelnoi-dejatelnosti-chto-za-prelest-yeti-skazki.html, свободный. — Загл. с экрана.
Кашина, А. Как сочинить сказку [Электронный ресурс] / А.Кашина. — Режим доступа: http://www.4kiddy.com/ru/education/how-to-compose-a-story#.UZ0W39Mpkrs, свободный. — Загл. с экрана.
Кудрявцев, В. Т. О смысле детского словотворчества / В. Т. Кудрявцев // Детский сад от А до Я. — 2005. — № 2. — С.142.
Пономарева, В. Что такое сказкотерапия? [Электронный ресурс] / В. Пономарева — Режим доступа: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-4670/, свободный. — Загл. с экрана.
Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1986. — 368с.

Основные термины (генерируются автоматически): герой, сказка, главный герой, ребенок, основной противник, будущая сказка, волшебный предмет, диагностическая сказка, ложный герой, принцип ассоциаций.

Источник