Проект рассказ о слове клубника

27 Ноя 2021, 05:42

Кузбасский суд признал экс-кандидата в Госдуму от «Яблока» Вячеслава Чернова виновным по административным делам об «экстремизме». Его подозревают в «негативной оценке» депутатов и местного олигарха, которые могут быть причастны к рейдерскому захвату бизнеса.

Центральный районный суд Кемерова признал Чернова виновным в двух эпизодах по ст. 20.3.1 КоАП (возбуждение ненависти либо вражды). Дело рассматривал судья Дмитрий Торощин.

Чернову дали 10 суток по каждому протоколу, но сроки по административным делам не суммируются, поэтому он должен провести в спецприемнике 10 суток. Решение будет обжаловано, заявила жена политика сайту «Абажур».

Оба дела возбудил прокурор Центрального района Кемерова Валерий Дементьянов, хотя Чернов — житель Таштагола. Протоколы связаны с роликами Чернова в инстаграме. Первый касался известного кузбасского олигарха и бывшего вице-губернатора Игоря Прокудина, второй — депутатов таштагольского райсовета. Автор рассказывал об их участии в, как он считает, рейдерском захвате его имущества в курортном городе Шерегеш.

Тайга.инфо подробно писала, что в ноябре 2018 года Чернова и нескольких его коллег-бизнесменов вызвали на закрытое совещание с губернатором в шерегешскую гостиницу «Ольга». Вячеслав сделал запись этой встречи и передал кемеровскому журналисту Роману Куприянову, который опубликовал фрагменты в интернете. Судя по записи, губернатор предлагал представителям среднего и мелкого бизнеса уйти с горы Зеленая в Шерегеше на его условиях и угрожал. Согласились все, кроме Чернова. Теперь власти пытаются отобрать его объекты через суд. После публикации фрагментов разговора с закрытого совещания к кемеровскому журналисту Роману Куприянову вломился СОБР, выбив балконную дверь. Интересантом «захвата» недвижимости называли бывшего вице-губернатора Игоря Прокудина, с которым региональное правительство подписало соглашение «о сотрудничестве по созданию благоприятных условий социально-экономического развития спортивно-туристического комплекса „Шерегеш“».

«По результатам лингвистической экспертизы <…> в тексте видеоролика, который начинается со слов „Бессовестный и жадный бывший чиновник Прокудин“ и оканчивается словами „скверная ситуация“, имеются языковые единицы и выражения, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также унижение лиц по принадлежности к социальной группе представителей российской власти, — утверждалось в первом протоколе (копия имеется в распоряжении редакции).— Для номинации представителей российской государственной власти и судебной системы используются следующие слова и выражения: шайка жуликов в мантиях, продажные жалкие депутатишки, шайки бессовестных жуликов, чинуши и депутатишки, шайка одуревших мерзавцев, мучители».

Кого прокурор подразумевал под «государственной властью» в документе не уточняется, как и то, каким образом указанные слова «возбуждают ненависть». Напомним, что к «государственной власти» относятся чиновники и депутаты федерального и регионального уровня, а местные — к муниципальной.

Кроме того, прокурор считает, что использованные слова «создают образ представителей социальной группы государственной власти как антинародной, преступной, действия которой направлены на служение незаконно обогатившимся преступникам». Во втором протоколе утверждается, что была дана «негативная оценка» группе лиц «депутаты Таштагольского муниципального района».

«Все мои высказывания относились в адрес участников рейдерского захвата моего имущества. Никакого обращения в адрес групп, объединенных какими-то признаками, не было», — заявил Тайге. инфо Чернов.

Дела были возбуждены по рапортам сотрудников Центра по противодействию экстремизму ГУ МВД по Кузбассу. Фамилии этих полицейских — Быховский и Болтивец, они могут работать в кабинетах №44 и №45 областного главка.

Центр по противодействию экстремизму ГУ МВД России по Кемеровской области возглавляет подполковник Андрей Шапоренко. Всем главком полиции руководит выходец из Челябинска Игорь Иванов.

«Посадят — значит буду сидеть, — отмечал ранее в фейсбуке Чернов. — Это же за правду, а не за преступление. Как будто есть какой-то смысл болтаться на свободе при том, что происходит. Россия уже одна большая тюрьма если внимательно приглядеться».

Вячеслав Чернов баллотировался в Госдуму от «Яблока» по Новокузнецкому округу, а после выборов начал собственное расследование массовых фальсификаций голосования в Кузбассе.

Кроме того, в октябре 2021 года ГУ МВД по Кемеровской области возбудило дело по ч. 2 ст. 128.1 УК (клевета через интернет). В документе сказано, что еще 26 июля сотрудники центра «Э» регионального главка полиции решили «осмотреть» аккаунт Вячеслава Чернова в инстаграме и обнаружили там рассказ бизнесмена об экс-председателем облизбиркома Петре Батыреве, в котором политик говорил, что «Батырев мог из нуля голосов за «Единую Россию» сделать 100% за «Единую Россию» и якобы выражался в его адрес «оскорбительными словами». У Чернова прошел обыск, силовики забрали технику.

Читайте также: Как фальсифицировали выборы Госдумы в Кузбассе: «Я примерно человек 300 вырезал, по колено в кровище был»

На следующей неделе состоится первый суд по иску о ликвидации общества «Мемориал» за несоблюдение закона об «иностранных агентах». С призывом отозвать иск обратились к Генеральной прокуратуре РФ первый президент СССР Михаил Горбачев и главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов, лауреаты Нобелевской премии мира. Многие комментаторы благодарны Горбачеву за этот жест.

Натали Радько

Это хорошо. Нобелевские лауреаты Горбачёв и Муратов поддержали «Мемориал»

Плохо то, что не нобелевские лауреаты «авторитеты» в стране, а потомки палачей в законе и стукачи.

Александр Скобов

Старенькому Горбачеву, конечно, сердечное спасибо. Все-таки он человек, что бы там ни говорили некоторые олдовые-в-законе. И понятно, что при его статусе, бэкграунде и прочих вещах, заменяющих понятие «классовая принадлежность», текст должен был быть лоялистский и легалистский по форме. Критиковать эту форму глупо и неуместно. Просто люди иной классовой принадлежности должны понимать, что на практике означает призыв к прокуратуре урегулировать свои претензии к «Мемориалу» во внесудебном порядке. Это означает, что прокуратура будет по-тихому принуждать Московский Правозащитный Центр «Мемориал» к отказу от реальной правозащитной деятельности. В частности – к отказу от своего списка политзаключенных. И мой настоятельный совет этим людям, не связанным условностями придворного этикета – не забывать, что мы имеет дело с преступной, бандитской, фашистской властью, последовательно восстанавливающей тоталитаризм. И никакого «урегулирования претензий» с ней быть не может – ни судебного, ни внесудебного. Ибо разногласия по земельному вопросу.

«Остальных» на самом деле не так уж мало. Открытое письмо в защиту «Мемориала» подписали сотни деятелей культуры как в России, так и за ее пределами, в том числе Стивен Фрай, Том Стоппард, Джон Кутзее и другие. Среди известных российских имен — Юрий Норштейн, Владимир Познер, Леонид Ярмольник, Андрей Макаревич. Сбор подписей продолжается в комментариях под постами поэта Татьяны Щербины и главного редактора «Кольты» Марии Степановой. Подписи под открытым письмом музыкантов собирает Михаил Нодельман.

Кирилл Шулика

Вообще меня очень радует та общественная кампания в защиту «Мемориала», которую я вижу. Она офигенно важная и результат она сама по себе. «Мемориал» же никуда и после решения суда не денется, чтобы вы понимали, ибо это люди, причем подвижники, а не бумаги с печатью.

Пресс-секретарь Кремля Дмитрий Песков несколько дней назад заявил, что с «Мемориалом» «давно есть проблемы в плане соблюдения норм российского законодательства». Многие комментаторы уверены, что «проблемы» есть не у «Мемориала», а у российских властей.

Кирилл Лятс

Нас сегодня невозможно представить без Мемориала, потому что Мемориал — это сервер нашей совести.
Это больше, чем институт, хотя, конечно, Мемориал взял на себе в конце восьмидесятых системообразующую функцию. Он стал лакмусовой бумажкой для порядочных людей и порталом в десталинизируемое общество для всех.
Страна не смогла пойти по пути денквдизации, потому что, в отличие от фашистской Германии, почти в каждой семье могли быть и жертвы, и палачи — репрессировали не по нацпризнаку и даже не по политическим мотивам, а для поддержания общего уровня страха.
Мемориал давал и правду, и утешение, и покаяние тем, кто его искал.
Покушение на Мемориал — это куда большее надругательство над чувствами людей, чем сомнения в существовании 28 панфиловцев. Это реальное возбуждение вражды и ненависти по историческому и политическому признаку ко всем потомкам и к еще ныне живущим репрессированным (например, моя бабушка жива, а ее семья была раскулачена, а отец замучен до смерти в лагере Соликамска, разве ей не плюет в лицо прокуратура, требуя закрыть Мемориал?!)
Шаг за шагом уничтожаются элементы свободы, которой мы добились во второй половине 80-х:
— повальное приклеивание ярлыка иноагента всем честным журналистам
— преследования за госизмену
— посадки за митинги, пикеты и посты
— запрет на просветительскую деятельность
— запрет на исторические исследования, если они хоть как то сравнивают деятельность властей СССР и Третьего Рейха…
Уничтожение Мемориала, думается, это еще один шаг в бездну, сравнивать с которой запрещено.
Морок окутал нашу страну почище пандемии.
Очень хочется, чтобы мы все очнулись.

Александр Морозов

Мемориал — это линза, которая сфокусировала свет миллионов отдельных душ, у каждой из которых была своя «световая нитка», проходящая через историю семьи в ХХ веке. Это был «свет молитвы о ненасилии». Государственное насилие ХХ века — шокирующее, не вмещаемое сознанием — было главной темой всей российской культуры во второй половине столетия. Мемориал был институцией, которая символизировала коллективную волю тех, кто стремился вытащить общество из-под этой травмы. Два поколения — наши родители и мы — в 1985-1991 гг. — верили, что удастся положить конец политическому произволу и насилию, порождаемому идейной монополией государства. Из этой надежды рождалось и новое российское общество, и государство, и, как казалось тогда, гуманистичная рамка нашего человеческого сосуществования, которая сохранится на долгие года вперед. Уничтожение Мемориала — это не просто закрытие «общественной организации». Это уничтожение той линзы, которая собирала свет, дающий возможность существовать и основаниям права, морали и политической философии, которые вообще создают возможность существования общества. Беспамятство, отказ от рефлексии, тьма и рассеяние — вот что порождается сегодня теми, кто исполняя «беззаконный закон», уничтожает «Мемориал».

Алексей Миноровский

Мемориал — современная проекция средневекового монашеского ордена, только светского, мирского. Это своего рода «домострой» для современного человека в области коллективной исторической памяти, выстраиваемой вокруг гуманистических ценностей. Уничтожение «Мемориала» — наступление тьмы в ее онтологическом смысле на все то светлое и чистое, что может быть в человеке. Вот что бы я сказал, если бы спросили меня.

На Change.org опубликована петиция «Руки прочь от «Мемориала»!» – на момент написания этой заметки под ней было около 75 000 подписей. Цель создателей петиции – собрать 100 000 подписей к 23 ноября, когда по делу «Мемориала» пройдут предварительные слушания в суде. Защищать организацию в суде будут Генри Резник и Илья Новиков.

Сергей Пархоменко

Друзья, петиция в защиту Мемориала набирает подписи час за часом, но пока там ещё далеко даже до 100 000. Хотя и эта цифра совсем не отражает того громадного количества сторонников Мемориала, людей, которые ему благодарны и которые не представляют себе жизни в России без этой важнейшей гражданской институции.

Я понимаю, что многие из нас давно разочаровались в действенности петиций как инструмента прямого политического и гражданского действия.

Но в данном случае петиция в защиту Мемориала — это акт моральной поддержки, это способ выразить солидарность с людьми, которые подвергаются жестокому давлению власти за то, что отдали много лет своей жизни работе над делом исторической памяти в России.

Поддержите петицию. Поставьте ваше имя в список тех, для кого затея разрушить Мемориал — преступна и злонамеренна.

18 ноября в Москве прошла пресс-конференция, на которой обсуждались иски прокуратуры и значение «Мемориала» для российского гражданского общества. Запись пресс-конференции доступна в YouTube. Ключевые моменты выступлений участников пересказывает «РосКомСвобода».

Илья Барабанов

Не мог не сходить на пресс-конференцию в «Мемориал» по поводу его возможной скорой ликвидации, историческое все же событие. И вот после многих правильных слов встает австрийский журналист и спрашивает: «Что нам говорит происходящее о ситуации в России? Куда страна катится?»

Прием понятный. У европейского зрителя нет времени и желания вникать во все нюансы, что там в этой далекой и снежной России вновь вытворяют, так что нужен синхрон секунд на 30 с общим описанием ситуации.

А я сразу вспомнил, как почти двадцать лет назад стажером еще сидел в редакции «Новой газеты», а в соседнем «аквариуме» интервью какому-то голландскому телеканалу давала Анна Политковская. И вот я через стекло слушаю, как она полтора часа подробно рассказывает про пытки, убийства, внесудебные казни, похищения, зинданы, батальоны смерти.

Голландский журналист все это терпеливо выслушивает, а под конец разговора задает вопрос: «Анна Степановна, все что вы рассказали очень важно и интересно, но не могли бы вы в двух словах описать, что же сейчас происходит в Чечне?»

Ей богу, я тогда подумал, что она сейчас пришибет эту съемочную группу чем-то тяжелым.

Если «Мемориал» будет ликвидирован, общество может потерять доступ к созданной обществом базе данных о репрессиях, отмечает Дмитрий Шабельников:

О Международном Мемориале уже сказали много хороших слов многие хорошие люди. Меня тоже в разные моменты связывали с ним самые разные проекты, обсуждения, идеи и просто знакомства с людьми, которых «Мемориал» к себе притягивает. «Мемориал» — это, среди многого другого, и потрясающий архив с рукописными воспоминаниями и письмами, и «Возвращение имен», и частично «Последний адрес», и конкурс детских сочинений, лекции и обсуждения, книги и даже настольные игры.

Но сказать сейчас я хочу об одном: о базе данных. В условиях, когда государство, на словах осуждая советские репрессии и даже открывая памятники их жертвам, продолжает во многом скрывать архивную информацию, «Мемориал» взял на себя координацию этого огромного труда — вытаскивания всей доступной информации, ее обработки и сведения в одну базу, доступную в два клика любому желающему. Началась эта работа еще в начале 1990-х: архивы тогда «приоткрылись», но зато все нужно было делать на бумаге. Сегодня это очень важный и теперь уже удобный инструмент, не только для родственников, но и для любого исследователя или просто интересующегося историей России ХХ века. Когда мне, например, попадается какой-нибудь персонаж 1910-х, скажем, годов, о котором совсем ничего не известно, я обязательно прогоняю его по базе «Мемориала» — и если там не найдется он сам, то почти непременно найдутся какие-нибудь родственники (особенности отечественной истории, чего уж).

В других странах такими вещами занимается государство или общественные институты, финансируемые государством. Некоторое время назад были разговоры о плане создания новой базы данных с участием уважаемого мной Музея истории ГУЛАГа (который как раз финансируется государством). Это я могу только приветствовать, но, представляя себе отношение к открытости архивной информации со стороны некоторых государственных структур, я, честно говоря, не очень верю в успех этого мероприятия (совершенно не сомневаясь, опять же, в искренних намерениях ГМИГ).

Я очень надеюсь, что «Мемориал» не ликвидируют — вон даже фадеевский СПЧ «обеспокоен ситуацией» и называет предлагаемую ликвидацию «несоразмерной совокупности нарушения и несправедливой» (как будто все остальные действия властей в последнее время соразмерны и справедливы). Но все мы понимаем, что это запросто может произойти.

База сейчас продублирована и несколько расширена еще одной хорошей организацией, Открытый список. Тем не менее надеюсь, что мемориальская база сейчас многократно скопирована, потому что это настоящее сокровище и важное культурное достояние, при всех ее недостатках, вызванных не только обстоятельствами создания, но и все той же проблемой — ограничения доступа к архивам.

Андрей Десницкий

Мемориал, объявленный в России иностранным агентом — это не просто правозащитная риторика, это уникальные базы данных и профессиональная работа с ними. Любой историк, который так или иначе касается подобных тем, обойтись без них не может, и Мемориал открыт и доступен для сотрудничества.

По-видимому, в случае объявления их экстремистами (а прокуратура требует уже и этого) доступ к этим базам на территории РФ будет закрыт, их распространение будет считаться подсудным правонарушением (КоАП РФ статья 20.29), а любое другое сообщество, которое в иных условиях взялось бы за продолжение такой работы, будет бежать от нее, как от огня. История репрессий станет запретной темой на территории нашей страны.

Полагаю, что «национализация» этой информации и ее засекречивание — основная цель нынешнего наступления на Мемориал.

Зачем это нужно государству, вполне понятно. Репрессии невозможно оправдать, но их можно заболтать. «Сколько-сколько миллионов погибло? Нет, ну были, конечно, отдельные перегибы на местах, но в целом весь наш народ как тогда, так и сегодня… Так сколько погибло миллионов? А докажите!»

И уже не докажешь.

Я не смотрел новый фильм про «Ивана Денисовича», но судя по рецензиям, он сделан по той же модели: вот Иван Денисович идет парадом по Красной площади защищать Москву, ему улыбается Вождь Народов, вот он подбивает пять танков под мудрым руководством Вождя, ну, потом, конечно, не без перегибов на местах, но даже в холодном карцере молитва чудотворная его спасает от гибели неминучей и всякая такая развесистая клюква. Солженицынский рассказ о простом советском мужике превращается в расписную матрешку, где трагедия – часть узора. Рассказ об обыденности зла, о простом человеке вывернут наизнанку с этими парадами, подвигами и чудесами. С моралью: мы выстояли, мы победили, ура!

За сохранение уникальной базы «Мемориала» выступают и многие «охранители». Егор Холмогоров предложил не ликвидировать общество «Мемориал», а переформатировать его, переименовав в общество «Память», и другие правые консерваторы его поддержали.

Наталия Осипова

Переименовать «Мемориал» в «Память» — это хороший троллинг у Егора Холмогорова. Но самое важное, всерьез — это сохранить архивы и данные о репрессированных. Из госархивов добыть эти данные очень непросто. Нужна открытая база в общем доступе, это несомненно. Расприватизация темы репрессий — это очень правильно.

Правый Григоров

Конечно политическая часть «Мемориала» жёстко выступала против России, поддерживали даже террористов и радикальных исламистов, не говоря уже о заукраинцах.
Вместе с тем «Мемориал» – это реликт эпохи «Перестройки», и большой объём памяти восстановлен.
Нам не хотелось бы, чтобы пропало наследие и архивы о репрессированных, как историк-архивист я это прекрасно понимаю, а архивы должны открываться.
Потому поддерживаю инициативу Егора по реорганизации «Мемориала» с исключением политической и русофобской деятельности, направленных против государства российского.
Буквально сегодня говорил об этом с воронежским профессором истории Аркадием Минаковым.
Мы готовы выступить в качестве представителей русского гражданского общества, сохранить архивы, историческую память, реорганизовать «Мемориал», исключив из него враждебную деятельность против России.

Отдельная дискуссия развернулась после выступления Григория Явлинского, в котором бывший лидер «Яблока» связал преследование «Мемориала» с «Умным голосованием».

За этим выводом стоит длинная логическая цепочка: за законы об «иноагентах» голосовали в том числе депутаты от КПРФ, а «Умное голосование», в свою очередь, предлагало голосовать за них на последних парламентских выборах – тем самым подписывая приговор оппозиционным организациям.

Дмитрий Колезев

Григорий Алексеевич Явлинский не дает о себе забыть. Вот выпустил очередную статью об уничтожении «Мемориала» и вроде как выступил в защиту, но при этом не преминул заявить, что атака на «Мемориал» стала следствием… «Умного голосования», которое-де привело в Госдуму коммунистов и тем сделало возможным такой шаг.

В общем, коварный Алексей Навальный сидит и из тюрьмы уничтожает остатки гражданского общества в России, негодяй этакий. А Явлинский нас от него защищает.

Ну, я гиперболизирую, конечно. Но вообще, видимо, это не одного Явлинского мысль. Лев Шлосберг недавно в твиттере писал, что происходящее вокруг «Мемориала» стало следствием выборов в Госдуму — победы «Единой Росси» и усиления КПРФ. Правда, слова «Умное голосование» Шлосберг все-таки не произнес. Но его мысль творчески развел Григорий Явлинский.

Свою мысль развивает в телеграме и сам Лев Шлосберг:

Депутаты фракции КПРФ голосовали за эти законы, начиная с 2012 года. Более того – депутаты от фракции КПРФ были инициаторами внесения проектов этих законов. Это и есть реальная позиция политической партии КПРФ. Для КПРФ поддержка этого закона – сознательный политический выбор.

Признанные «иностранными агентами» «Мемориал», Ассоциацию «Голос», «Команда 29», средства массовой информации, отдельных граждан сейчас уничтожают политически, морально и физически по нормам федерального закона, полностью поддержанного КПРФ.

Политическая поддержка КПРФ для сотрудников правозащитных организаций, журналистов, политиков, деятелей культуры и науки – всех, но в особенности тех, кто признан или может быть признан бессудным и волюнтаристским путём «иностранным агентом» – это политическое самоубийство.

Взывать к праву, подписывать петиции с требованием отмены варварского закона об «иностранных агентах» и при этом голосовать за КПРФ и призывать к этому других людей – это политическая шизофрения или «стокгольмский синдром».

С этими умозаключениями спорит поддержавший КПРФ на выборах сотрудник «Мемориала» Александр Черкасов:

Некоторые люди, вроде бы сочувствуя «Мемориалу», указывают, что в наездах на нас виновата КПРФ и те, кто агитировал за неправильных кандидатов (дальше идёт много общих слов). Имеются в виду, очевидно (а в комментах это и не скрывают) Алексей Навальный и его «Умное голосование» (ну и я сам, похоже, виноват, как унтер-офицерская вдова, поскольку агитировал за Михаил Лобанов, за что и был отдельно проклят).

Эти рассуждения — не только гешефт и подмена сущностей. Тут ещё нарушены причинно — следственные связи.

1. Нам достоверно известно, что решительный «наезд» на «Мемориал» замышлялся и планировался ещё в середине лета, задолго до сентябрьских «выборов» (и их итогов, столь неутешительных для, в общем, симпатичных мне людей).

2. Бумаги, положенные в основу иска Мосгорпрокуратуры о закрытии Правозащитного центра» Мемориал», датированы декабрем 2020 года — они остались от прошлого прокурорского» наезда», который нам тогда удалось отбить без потерь (да, нас «прессовали» постоянно, — но мы на этом не пиарились).

Так что попытка увиноватить Навального и пр. тут разбивается о даты: это «разводка». Допускаю, что кто-то в это искренне верит, но увы.

Спасибо всем за слова солидарности и поддержки. Только не надо использовать наши трудности.

Многие блогеры высказываются еще резче.

Анастасия Брюханова

Я не понимаю, что должно было произойти с политиками, которые долгие десятилетия называли себя оппозицией, чтобы они внезапно стали оправдывать и даже легитимизировать репрессии. «А что вы хотели? Вы же сами проголосовали, и теперь Путин и все остальные имеют полное право на репрессии» — по сути именно это и пытаются продвигать Лев Шлосберг, Григорий Явлинский и другие представители партии «Яблоко».

Хотя и сторонники Навального, и те, кто голосовал по их рекомендациям, и кандидаты, прошедшие благодаря им, и сам Путин прекрасно понимают, что это не так. Все знают, что избраны случайные люди, «табуретки» без имени и поддержки, поддержанные вопреки, а не благодаря.

Но на сцену вышли проигравшие всё «опытные политики», которые решили обвинить народ, по сути жертву, в том, что их репрессируют. Такую подмену понятий и манипуляцию не смогли бы придумать кремлёвские политтехнологи, такую глупость могут выдавать только озлобленные люди, обнаружившие себя с рекордно низкой поддержкой граждан собственной страны. И которые больше не в состоянии критически оценивать не только себя, но и реальность.

Хочется лишь верить, что когда они обвиняют жертву в том, что она сама виновата в репрессиях, они за закрытыми дверьми не радуются, мол, так этой жертве и надо.

Предисловие издателя:

Этот рассказ «Худой» прислал «Рыжеватому» несколько лет
спустя после того, как, крадучись, словно, вор, вышел из его дома, сел в ночное
такси и уехал в аэропорт. Рассказ был, видимо, попыткой оправдаться, а в
результате превратился в обвинение, которое «Рыжеватый», никому не показывая,
долго держал в ящике своего компьютерного «стола». Он думал, что уже никогда больше
не встретится с «Худым», но, оказалось, что рассказ был только первым актом драмы,
которая теперь заслуживала уже романа (пока еще не написанного).

Разбирая архив, оставленный мне «Рыжеватым», я наткнулся на
этот рассказ и, прочитав его, словно кусочек своей жизни, решил «дать ему волю»
— в конце концов имеют же право и «Худой», и «Рыжеватый» на свою долю оправдания.

Рассказ публикуется с незначительными (в том числе
смысловыми) изменениями, которые ни в коей мере не оказывают влияния на
первоначальный замысел автора.

ТРУБКА

                        «Трубка. Трубочка  (ж.)… ствол с пролетною                                      пустотою. Трубка
табачная, курительная  —                                    вероятно
вначале чубук,  потом и весь снаряд, а                              наконец одна головка, в которую набивается                                    табак  и вставляется чубук; »                                                                                             Толковый
Словарь В. Даля, т.4

Она оказалась  в этом
магазине довольно случайно — привез какой-то моряк из плавания, откуда-то с
Востока. Она сама не помнила своего рождения, но очень явно и ясно вспоминала
смуглые руки и тепло дома, где она появилась. Тепло всегда окружало ее, и, наверное,
поэтому она воспринимала мир уютным и теплым, полным дыхания и жара. Ей
хотелось  быть благодарной к своему
создателю, и она, сохраняя в себе тлеющий огонек, ровно и мягко пропускала дым,
насыщая его ароматами трав и какой-то своей силой, доставшейся ей от
вереска.    

И вот — она оказалась в антикварном магазине. Конечно, ей
жалко было расставаться со своим создателем, но …    

Лежа на полке, она с любопытством рассматривала все
предметы, которые здесь находились, и, в общем-то, не жалела о такой вот своей
судьбе — переходить из рук в руки. В этом даже была определенная прелесть — она
имела  возможность  ждать нового, надеяться на встречу с кем-то совершенно
удивительным. Ей всегда хотелось тепла, человеческого тепла, дыхания горячих
губ и густого жара, тяжелыми пластами распирающего ее изнутри.    

Многие люди подходили к ней, рассматривали, цокали языком и
клали  на место. Прикосновение рук было
приятным, конечно, но, скорее, забавляло ее, чем вызывало желание вместе дышать
и гореть.    

Но вот однажды в магазин зашли двое мужчин. Их визит, по
всей видимости, был случайным, потому что они вяло рассматривали всякие побрякушки,
переползая взглядом с одной полки на другую. Один из них, с рыжеватой бородкой,
вел себя более уверенно и импульсивно. Он уже собирался выйти из магазина, как
его приятель, высокий и худой, вдруг сказал:    

— Посмотри-ка, это как раз такая трубка, какую мы с тобой
искали!    

— Да, правда, серьезная вещь… И цена у нее — мать честная!..    

Худой повертел трубку в руках, и его  ладони показались Трубке настолько теплыми, что
она прямо-таки разомлела.  Она даже
как-то постаралась втереться в ладонь, уйти туда, закутаться, высовывая наружу
только кончик красивого, резного чубука.    

— Лежит, как влитая. Давай возьмем, а? Удивительная штука.

Худой немного задумался, поглаживая трубку и добавил:

— Один ведь  раз  живем. 
Будет  памятью  о 
нашей дружбе на всю жизнь. Как думаешь?                                 

Трубка чувствовала, что и у Рыжеватого она вызвала
восхищение. Правда, его ладонь хотела быть мягкой и трепетной, но получилась
плохо  скрываемая мужская сальная дрожь и
неуютные угловатые обжимания.    

Как бы то ни было, она оказалась в доме. Тот новый вечер был
прекрасен. На столе, покрытом черной скатертью, стояли невысокие подсвечники,
горели свечи, рубиновыми блестками играло вино в бокалах, и двое приятелей вели
долгую, неспешную беседу. Трубка была бережно вынута из специального бархатного
мешка, который ей купили в том же магазине. Более того, у нее появились и  специальные 
инструменты,  которые лежали тут
же и своим таинственным металлическим блеском придавали значительность всему
ритуалу. А табак!..     

И вот, наконец, табак. Трубка давно не вбирала в себя такую
волшебную, пахнущую  древним Востоком, горами
и океаном, смесь. Худой (он казался более уравновешенным, спокойным) не
торопясь смешал  табаки, бережливо, щепотками
переложил чуть влажный душистый мякиш в головку трубки и начал  неспешно 
и уверенно приминать, надавливая большим пальцем, а потом и
металлической пяточкой

— Здорово в руке сидит…    

— А запах то какой — по всему дому.

Рыжеватый на секунду задумался, вытряхивая  где-то 
под самым потолком школьные тетради своей памяти. 

— Кажется, последний раз мы с тобой баловались этим делом
классе в 10-м. Верно?    

— Да, летит время. — Худой согласно кивнул, думая уже
совершенно о другом. Трубка настолько была возбуждена от приятного  чувства, что сама даже, изнутри, от самого
дна, стала нагреваться:  

— Ну, вот сейчас… сейчас, — Думала она лихорадочно. Ну что
же ты медлишь,  давай огонь. … Ах, эти
глупые спички! Все время ломаются в неподходящий момент! Ну скорей же,
скорей!!    

Наконец, первые огоньки табака заиграли на ее поверхности.
Трубка глубоко, очень глубоко, как раньше, вздохнула:    

— Ну вот оно… Какое блаженство! Как давно это было! Как
давно! Какое счастье…  Какие сильные
руки у  этого  парня  и мягкое, ровное дыхание…

Необыкновенное чувство насыщенности жизни переполняло все
существо Трубки. Внутренний жар был настолько силен, что она  перестала даже обращать внимание на
происходящее снаружи. Все детали интерьера, разговоры, настроения людей и их
прикосновения стали для нее несущественны. Они как бы потеряли свою значимость
и ценность, превращаясь в неясный общий фон снаружи. Еще бы! Ведь внутри, у
самого дна, вырывался наружу стиснутый плотным табачным слоем огонь, и
малиновый жар из самой головы расходился по всему телу сладким, пьянящим дурманом. 

И ей уже было безразлично, какие руки ее держали. Не таким
уж заметным было нервное, крупное дыхание Рыжеватого, и даже капли слюны  от его неправильного прикуса уже совсем не
вызывали у нее холодную дрожь брезгливости. 

Но …»Ничто не вечно под луной!»  Неспешно догорали последние комочки табака,
превращаясь в легкий, воздушный пепел; из сумеречной дымки стали выступать
контуры  двух друзей, ведущих  спокойный, мечтательный разговор. Трубка
остывала.

Худой, бережно придерживая ее голову, мягко, но уверенно,
сдвинул чубук, и аккуратно снял его, обнажив слегка потемневшую от смолы шейку
трубки. Дышать стало удивительно легко, и она с благодарностью приняла в себя
маленький металлический шомпол со щеточкой, открывая самые труднодоступные
места. Она медленно, долго и умиротворенно остывала, покоясь в руке худого
парня, и в полудреме вспоминала жар, и руки, и горы, и давнее — давнее журчание
воды, неизвестно каким образом дремавшее в глубинах ее памяти…

Проходили дни, недели, месяцы. Поздно вечером каждой пятницы
друзья садились за стол, и опять начинался этот сладостный  ритуал, которого она с таким нетерпением
ждала всю неделю. Иногда, правда, на столе оказывались сигареты, появлялись
новые люди, и разные запахи и страсти бродили по ночному дому. Она смотрела на
тощенькие дамские сигаретки в белой полупрозрачной оберточке с чувством
снисхождения и даже материнской заботы. 
Они пыжились в попытках выглядеть привлекательно, подчеркивая золотой
полосочкой проступающий сквозь матовую оболочку плотный табачный стержень. Но
все это было нарочито и неумно. Мужчины предпочитали Трубку и только ее.

Трубка не многое понимала в разговорах людей, но их душевное
состояние она чувствовала великолепно. То состояние, которое иногда называют
сердечным жаром или внутренней дрожью. Со временем ей стало казаться, что в
отношениях этих двух людей что-то происходит. При всей внешней нарядности, разукрашенных
словах о дружбе и лубочных воспоминаниях молодости в сердце у каждого копилась
невысказанная,  никотинная,
сигаретная  горечь, которая тяжелыми
смоляными пластами запирала все поры души, не давая вырваться наружу
искренности и  мягкому, согревающему
человеческому теплу и свету.

Это постоянно тревожило ее, но временами она забывалась,
окунаясь с головой в восхитительный ритуал пятницы. Так было и на этот раз.
Горели свечи, и вино в бокалах, и все, как сотню лет назад.  Огонек пламени временами высвечивал на стене
комнаты дрожащую тень худенькой женщины и силуэты двух друзей. Трубка уже стала
забываться, предвкушая то блаженное состояние жара и медленного  засыпания, которое было главным в ее жизни. Но
какое-то неприятное чувство не давало ей полностью отдаться огню. То ли Худой
слишком нервничал, набивая табак, и оставил воздушные карманы, то ли Рыжеватый
слишком  тяжело  давил на 
ее голову, совсем не давая дышать… Одним словом, разгоралась она с
большим трудом. Какое-то седьмое чувство подсказывало ей, что лучше бы  вообще не разгораться — есть на столе
беленькие сигаретки. Пусть сегодня будет их праздник. Но назойливый огонь провинциальной
зажигалки сделал свое дело, прожигая всю табачную массу до самого дна, и трубка
«поплыла».   Сквозь горячий туман
до ее сознания доходили отдельные слова, но, казалось, что ничего не может
побеспокоить ее.

— Ты знаешь, я должен сказать тебе одну неприятную вещь.

Темнота комнаты скрадывала 
нервные движения Худого. 

— Какую? Что еще стряслось? Неужели ты передумал? Мы ведь
обо всем договорились!

Рыжеватый как-то сразу насторожился, плотно сжимая  в кулаке трубку, которую до этого долго и
молчаливо мусолил во рту. Запрыгали огонечки дамской сигаретки, взволновано
пощелкивая сухими табачинками.

— Я проиграл все деньги… 
И твои тоже… У меня не осталось даже на еду… Я не знаю, что
делать… Я просто в полном отчаянии…

Руки Худого нервно теребили потемневшие мешки под глазами.
Лоб покрылся неприятной, липкой испариной, которая потом туго скрипела на холодных
ладонях. Замерло все. Мертвая тишина осела на скатерть, парализуя даже малейшее
действие.

Трубка не могла ждать долго. Имея внутри огонь, она могла
жить только вместе с дыханием человека. Душистый дым выносил наружу мельчайшие
смоляные капельки, которые сейчас медленно и коварно осаждались на стенках ее
горла.

— Дыхания, дыхания!

Её горло сжималось, стискивалось желтоватой пленкой смолы, и
тлеющий уголек табака стал понемногу затухать. Сейчас уже она сама пыталась всеми
силами избавиться от огня, коварного огня, который с каждой пушинкой дыма
наносил всё новые и новые капли смолы на её разбухшее горло. Рыжеватый в
глубокой задумчивости вертел Трубку, перекладывая её из одной руки в другую. В
какой-то момент тошнотворная масса смолы, залепившая горло, стала настолько
велика, что Трубка стала терять сознание. Откуда-то сбоку до неё донеслись
слова:

— Потухла… Как ты ее откручивал-то, м-мать…

Крупные, узловатые пальцы сжали голову полузадушенной Трубки
и, сильно надавливая на чубук, попытались сдвинуть его с места. Не тут-то было!
Трубка и сама была бы рада все сбросить с себя снаружи и изнутри, лишь бы,
наконец, освободиться от липкой массы, запершей её дыхание.

Сильнее… еще сильнее… Чубук не поддавался, и это еще
больше раздражало Рыжеватого. Наконец, нажим стал таким невыносимым, что Трубка
напряглась изо всех своих сил, выдавливая микроскопические капельки вереского
масла, глубоко сидящего в ее клеточках ещё с самого рождения. Дерево стонало,
сжималось, изгибая каждую, высохшую до струны, клеточку несчастного вереска.

Острая боль и резкий, хлопающий звук пронзили все тело
Трубки. Последнее, что она видела, перед тем, как потерять сознание, был
отваливающийся чубук с кусочком дерева внутри. Кусочком ее горла.

                                                    ***

Она пришла в себя поздно ночью. Недоеденные салаты кисло
размазались по тарелкам, грязная посуда уныло разбрелась по залитой воском скатерти.
Трубка лежала без движения, холодная, бесформенная, и грустно глядела на пачку
сигарет нагловатого песочного цвета. Самодовольный Окурок небрежно навалился на
край пачки:

— Ну что, довыёживалась? Вот так-то!

Окурок чванливо, как верблюд на этикетке, сбросил слюнявый
комочек пепла, и добавил:

— А всё – издатели!.. Поэты!.. Прозаики!.. Про каких заик
теперь думать будешь? Дышать-то есть чем?

Единственная белая сигареточка, оставшаяся в смятой пачке,
неодобрительно посмотрела на вальяжного Окурка. Видно было, что в свое время
она пыталась выскользнуть из пачки, но застряла своим надломленным фильтром в
узкой зажеванной фольге.

— Не больно ты уж и воображай! Подумаешь — верблюд на
этикетке! А сам-то, сам-то — всего на всего Окурок!

Трубка молчала. Ей было грустно. Боли не было и не было
горечи, но грусть, как седой и плотный дым, окутывала все ее существо.

Рано-рано утром, как только полезли сквозь жалюзи сероватые
блики рассвета, Худой пришел к Трубке и в полной тишине бережно и внимательно
вычистил её, отскоблив ложечкой налипшую смолу и не сгоревшие комья табака. Его
дыхание было тяжелым, густым, с примесью алкоголя и желчного духа желудка. Нарушенная
координация движений выдавала внутреннюю ватную пустоту, которая глубоко засела
в тоскливых, опухших глазах.

Не совсем уверенным движением он открыл ящик телевизионной тумбы,
достал бархатный мешочек и бережно, немного помедлив, уложил туда Трубку и
чубук. В ящике было тепло и сухо, даже теплее, чем снаружи. Наверху стоял
большой телевизор, и тепло его передавалось вниз, нагревая то пространство, где
находилась Трубка. Это было даже приятно. Она чувствовала себя в покое,
безопасности, уюте. Деревянные стенки ящика добавляли ощущение дома, комфорта.

Вот только не было дыхания и жара… Но она даже стала
забывать об этом понемногу. Лишь изредка, 
заслышав голоса  в комнате,
представляла себе вечерние свечи, черную скатерть, рубиновые блики вина и
теплые губы человека.

Прошло немного времени.

Однажды ночью дверца ящика отворилась, и трубка увидела
Худого, который был одет в дорожную форму. В отдалении, в дверях, стояли чемоданы.
Её сердце радостно забилось: «Неужели он возьмет меня с собой?! Как это
было бы здорово! Я совершенно уверена, что его руки могут сделать мне новое
горло, и мы снова будем наслаждаться жаром жизни!»

Худой открыл бархатный мешочек и вытащил Трубку. Его ладони
окутывали всё тело Трубки, баюкая её медленными и плавными движениями.

Он думал.

А она почувствовала иголочки нервозности, и ее сердце
тоскливо сжалось от предчувствия. Хлопнула входная дверь, и резкий голос позвал:

— Ну Вы идете уже или нет?

Худой нервным движением, не оставляя себе времени на
раздумья, положил трубку в мешок, резко затянул тесьму и всё убрал в ящик.

Шаги по комнате, дверной замок, и тишина.

И тишина… и тишина… и тишина… и тишина… и тишина…
и тишина… и тишина…