Прочитайте несколько фрагментов из рассказа виктора петровича астафьева бабушкин праздник

Обзовите человека дураком и пусть радуется. Это снова «Вечерний Вавилонъ».

СВЯТО МЕСТО 3.0

Лучше характеристики, чем человек пишет себе сам, невозможно и придумать.

Давненько не появлялась на «Уран-Баторе» рубрика «Вечерний Вавилонъ». Вчера нарисовался очень удачный повод для реанимации. С качественным заходом в психологию как конкретной руководительницы заколючинского образовательного учреждения, так и в ментальный сад-огород целой гильдии. А впрочем — решать вам. Прошу к столу.

***

«В конце прошлого года в Красноярске вышла книга «Школьный музей — путь к В. П. Астафьеву» авторского коллектива Железногорской гимназии N96, носящей имя Виктора Петровича.

Я познакомилась с В. П. Астафьевым, когда училась на филологическом факультете Томского государственного университета (это были 80-е годы). Самое яркое впечатление произвёл его ответ на один мудрёный вопрос, который подготовили студенты. Виктор Петрович много рассказывал об Александре Солженицыне, о том, чем тот занимается в эмиграции (шёл 1984 год) и какие пишет произведения. И его спросили:

— Александр Солженицын, по вашему мнению,- самый настоящий русский писатель, а нам преподаватель литературоведения говорит, что он диссидент и не любит свою Родину.

Этим преподавателем был всеми уважаемый на факультете профессор Николай Николаевич Киселёв, заведующий кафедрой советской литературы. Он, естественно, сидел в зале. И каков же был ответ писателя?

— Ваш преподаватель — дурак!

В зале раздался смех, вместе со всеми смеялся и Николай Николаевич. А для меня это был жизненный урок: ещё больше стала уважать и понимать гения нашего факультета Н.Н.Киселёва за его мужество, а В.П.Астафьева — за его неподкупность.

Мы всем коллективом искали новые формы, чтобы наши ребята начали читать, и, в первую очередь, В.П.Астафьева. Родилась идея провести игру «Поле чудес» по его творчеству. Все готовились, школа гудела. В течение двух месяцев изучали творчество писателя. А я написала писателю вот это письмо:

«Именно сейчас, в век быстрых перемен, на рубеже веков, мы ищем ответы на такие вопросы: «Каким должен быть педагог сегодня? Что нужно воспитывать в наших учениках? Каким должен быть гражданин России?» В поисках ответов на эти вопросы нам помогают Ваши произведения, Виктор Петрович. Обращение к родным истокам, к нравственности и совести человека даёт возможность всем беречь и укреплять тот «стержневой корень», который и является основой жизни человека, школы, города, страны, без сохранения которого жизнь полноценной не будет. А ведь об этом мы читали именно в Ваших рассуждениях. Поэтому ученики нашей школы уже 20 лет обращаются к Вашему творчеству, Виктор Петрович. И именно к Вашему творчеству мы обращаемся и в день юбилея нашей школы. 26 ноября 1996 года мы будем проводить вечер в школе, посвящённый Вашему творчеству, где центральным мероприятием будет «Поле чудес» по книге «Царь-рыба». Уважаемый Виктор Петрович, нам бы очень хотелось, чтобы Вы своей рукой написали для нас один только вопрос для суперигры. Ваш вопрос — это будет самый настоящий подарок не только для победителя игры, но и всей нашей школы в день 20-летия.

По поручению всего педагогического коллектива и коллектива учащихся школы библиотекарь школы Евгения Валерьевна Бреус».

Виктор Петрович сразу откликнулся.

И вот зал переполнен, идёт игра «Поле чудес». Самым значительным моментом был вопрос, присланный самим Виктором Петровичем Астафьевым. Что самое интересное, вторую любимую фразу писателя мы не смогли сразу разгадать. Нам он прислал именно те слова А.С.Пушкина и А.Н.Некрасова, которые выражали его собственные взгляды на жизнь, это его кредо.

Наша школа стала жить разговорами о прошедшей игре. Появился ещё больший интерес к В.П.Астафьеву, и не только к его творчеству, но и к нему, как к человеку. У нас появилась потребность встретиться с ним. Виктор Петрович наше приглашение принял с удовольствием. 18 февраля 1997 года я вместе с коллегой Г.Н.Блиновым поехала к нему в Академгородок, чтобы встретить его и привезти к нам в гости. Встретил он нас очень радушно. Мне тогда, как, впрочем, и сейчас, не верилось, что я в гостях у такого человека.

Он постарел, но его открытость и какой-то свой особенный прищур остались неизменными. Моё же представление о жилище писателя оправдалось. Обстановка в квартире скромная, но добротная, всюду витал дух размеренности, справедливости, гостеприимства.

По пути в Железногорск мы заехали в поликлинику, где В.П.Астафьеву необходимо было поставить укол, он недомогал. Но самое интересное — насыщенное, весёлое и захватывающее общение в пути. Он с юмором рассказывал нам о том, в каких странах бывал, какие там порядки, о своих планах и о многом другом. Мы вспомнили с ним нашу томскую встречу, а когда я ещё напомнила вопрос про А.Солженицына и как он на него ответил, он долго смеялся.

Мы подъехали к КПП (контрольно-пропускному пункту, город закрытый и все въезжают по пропускам). Пропуск для В.П.Астафьева мы заказали заранее. Но случился казус: мы все прошли, а его не пускают. Одна цифра в заявке не совпадала с номером его паспорта. Мы заволновались. В школе уже давно нас ждут, мы и без того задержались. Прошу помочь в данной ситуации руководство школы. И пока идут разные звонки, обращаюсь к сотрудницам КПП и объясняю им, кто перед ними стоит, какие книги он написал, но это не действует. Они ответили так: «Мы о нём не слышали и книг его не читали». Мне стало стыдно перед Виктором Петровичем, а он всё понимал и только улыбался. Наконец раздался заветный звонок от начальства, и Виктор Петрович перешагнул границу нашего города.

С первых же минут он обаял публику незатейливым вопросом:

— Когда получали зарплату?

Узнав, что буквально на днях, да ещё и за этот месяц, от души порадовавшись, сказал:

— Тогда мне с вами легко будет разговаривать.

И разговор полился действительно легко и непринуждённо. А начал Виктор Петрович с воспоминаний о своей родной Овсянке, о детстве и о родных. Он словно бы и не ставил перед собой какой-то видимой цели, а просто выражал то, что искренне чувствовал в данный момент. И потому каждый эпизод его биографии непреднамеренно превращался в нечто ёмкое и яркое — не только о нём самом, но и о времени, в котором он жил и живёт, о событиях и людях, с которыми свела его судьба.

Вместе с ним пережили мы и его первое потрясение детства, поразившее своим варварством:

— В 1931 году утонула мама. Когда её принесло к Шалонину быку (залив такой есть), пикетчик (тот, кто отталкивает от берега брёвна) багром вытащил её из воды и отрезал палец с обручальным кольцом.

Подготовила вопросы В.П.Астафьеву и я.

— Какое качество в людях вы цените больше всего? — спросила его.

Он снова показал себя большим оригиналом:

— В мужике — мужицкое, в женщине — женское.

И, уже сменив юмористическую нотку на вновь серьёзный тон, добавил:

— Я считаю большим бедствием то, что послабел мужик российский. И охотно слабеет дальше. Всё на бабу перевалил. Так нельзя, так не надо надсажать бабу. Она, конечно, у нас двужильная, а может, и семижильная, потому как никакая другая баба такой доли бы не вытерпела. Брыкнулась бы давно и ушла куда-нибудь от этих мужиков.

Следующая встреча с писателем состоялась уже в Овсянке в июне 1999 года. Она была вновь не случайной, мы готовились к 75-летию Виктора Петровича и, конечно же, с большим удовольствием участвовали в краевом конкурсе «Любимый цветок Астафьева». Клуб почитателей творчества Астафьева в нашей школе, организатором которого я была, пригласили на торжественную церемонию награждения всех участников конкурса на родину Виктора Петровича в село Овсянка. И вот долгожданная встреча. В гостиной сельской библиотеки, где собрались все участники викторины, негде было яблоку упасть. Все ждали только одного — не столько награждения, сколько появления самого Виктора Петровича. Он вошёл, и все встали. В знак поклонения перед возрастом и мудростью этого человека, в знак почтения и уважения ко всему, что связано с его именем.

А Виктор Петрович сразу же начал шутить:

— Ой вы, гости-господа, вы откуда и куда?

Встреча эта состоялась 6 июня, в день рождения Александра Сергеевича, что само по себе уже символично. И, как сообщила директор библиотеки Анна Козынцева, это не случайно: Виктор Петровича являлся лауреатом Пушкинской премии. Мы не стали победителями, но нас отметили как самых активных участников. И вот наша мечта сбылась, Виктор Петрович сам собственноручно вручил мне свои книги и оставил на каждой из них свой автограф. Мне он подписал книгу адресно, что особенно тронуло меня. Это ещё раз говорит о том, что он с любовью, неформально относится к людям. Кстати, про любимый цветок В.П.Астафьева мы узнали от самого него, это стародуб. Его даже в энциклопедии не найти, зато он всегда был на приусадебном участке писателя в Овсянке, и разводил он его сам. Только вот почему именно этот цветок стал его любимым — этот секрет Виктор Петрович нам не раскрыл.

Общаться мы продолжали и дальше, но, к сожалению, личных встреч уже больше не было, не успели.

В шесть вечера 2 февраля 2019 года на пороге гимназии N96 один за другим стали появляться взрослые — серьёзные, абсолютно разные люди. Это были выпускники, окончившие школу 20 лет назад. Они соскучились по родной школе и в юбилейный год её окончания прилетели из разных уголков страны, чтобы вспомнить свои беззаботные, насыщенные событиями, творческие детские годы. Удивлений, восторга и радости от всех перемен, которые произошли за эти два десятилетия в родной гимназии, было целое море. Но больше всего заинтриговало выпускников помещение, на котором была надпись «Музей памяти В.П.Астафьева». И вот здесь началось самое главное.

— Здравствуйте, уважаемые гости! Прежде всего я расскажу вам, почему наша гимназия носит имя В.П.Астафьева. И поэтому прошу обратить внимание на раздел «Наши встречи». В 1996 году в нашей школе проходила литературная игра «Поле чудес» по произведениям писателя-земляка В.П.Астафьева. Вы, наверное, помните эти события?

С такими словами обратился к выпускникам опытный молодой экскурсовод, десятиклассник Артём Шляхтуров. И какого же было его удивление, когда тридцать взрослых мужчин и женщин, перебивая друг друга, чуть ли не продолжили его рассказ. Они были свидетелями всех тех событий, они помнят, с каким азартом и интересом принимали участие в игре «Поле чудес», к которой В.П.Астафьев собственноручно написал два супервопроса. Они и сейчас взахлёб отвечают на эти вопросы. Ну а когда юный экскурсовод начал рассказывать о приезде писателя в школу, то воспоминания о той знаменитой встрече 28 февраля 1997 года посыпались градом. Ведь они сами были свидетелями этого события…

Признанием и оценкой такой масштабной и многогранной деятельности, связанной с музеем памяти В.П.Астафьева, стали победы в краевом конкурсе «Социальное партнёрство во имя развития» в номинации «Астафьевское наследие» в 2015, 2018 годах. Но самая главная награда для нас — это то, что дети читают книги нашего земляка, современника, знаменитого писателя В.П.Астафьева, у них есть потребность находить в его творчестве те внутренние опоры, которые ребята ищут.

В мае 2019 года исполнилось 95 лет со дня рождения В.П.Астафьева. Наша гимназия, которая гордо носит имя писателя, готовилась к этому событию. Главным подарком для всех почитателей его творчества, для учащихся города Железногорска, Красноярского края, России стали буктрейлеры, которые были размещены на сайте гимназии и в сети Интернет. Мы можем смело сказать, что Виктор Петрович всегда с нами, он в наших сердцах. Дети не только читают его произведения, но и говорят о них.

Евгения БРЕУС.

Цитата

Над входом в школу-гимназию N96 висит памятная табличка — «Имени В.П.Астафьева» — имени человека, который стал страницей её биографии. Только сам уже не переступит её порог. Но он жив! Я уверена: жив не только в моём сердце, в сердцах учеников нашей гимназии, а также в сердцах любого россиянина, знакомого с его творчеством.

Вхожу в школьный музей: сколько здесь фотографий знакомого, родного лица, а главное — его книг! В них он оставил нам жизнь свою, свою душу, свои заветы. И мы их не забудем, дорогой Виктор Петрович, мы будем следовать последним, потому что это — чистый родник, их которого хочется пить. Целебное свойство у этого родника: кто хочет сберечь душу — черпай!

Из сочинения Александры БРЕУС, выпускницы гимназии N96 имени В.П.Астафьева.

krasrab.ru.

P.S.

Не удержусь, пожалуй, от двух цитат в завершение этого дивного опуса. Мало ли что, вдруг кому-то из детишек или взрослых действительно захочется почитать про карамельного классика? Первая позаимствована из книжки «Изюм из булки» Виктора «Куклы» Шендеровича:

«Мой приятель, журналист Георгий Елин, работая над материалом об Астафьеве, с классиком подружился. И как-то раз Виктор Петрович позвал его в гости к своему приятелю, там же, в красноярской Овсянке…

— Но только, — предупредил Жору Виктор Петрович, — ты при нем плохо о евреях не говори. Он их любит отчего-то.

(Астафьев был, как видно, толерантный человек — и был способен на дружбу с человеком, который любит евреев.)

На астафьевское предупреждение Жора Елин среагировал вполне честно.

— А чего мне плохо о них говорить — я к ним нормально отношусь.

— Да ну! — не поверил классик такой концентрации юдофилов в Овсянке — и, по словам Жоры, даже задумался.

— Виктор Петрович, — сказал Жора, осторожно ступая на заминированное поле. — Ну, смотрите: вот, например, Бакланов… Хороший человек?

— Гришка? — переспросил Астафьев. — Гришка человек золотой!

— Ну, вот видите, — сказал Жора. — А ведь он — еврей!

И тут классик, что называется, закрыл тему.

— Гришка, — возразил он, — такой хороший человек, что даже не еврей!»

booksonline.com.

Вторая цитата получилась очень объёмной, извиняюсь, и если вам проще разглядывать картинки, то файл этот можно смело закрывать. Ну, а если нет — приготовьтесь вздрогнуть. Сейчас попрёт «русский мир».

«К сожалению, то, что в 86 году казалось исключительным или даже немыслимым, в 90-м стало заурядным, обычным явлением. Идеологи нового нацизма типа Шафаревича, черные штурмовики общества «Память» и других, «породненных» с ним объединений, непрерывный поток публикаций фашистского толка, попустители и покрыватели в МВД, КГБ и ЦК — все это сплетается в тугой клубок, становится каждодневным кошмаром нашей действительности. И пожалуй, если не самая страшная, то уж точно самая позорная подробность этого непрерывного шабаша — участие в нем русских писателей, и не только бездарей и завистников, ни на что другое просто не годных, но и тех, что успели заслужить уважение и любовь требовательных читателей.

Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН — В. П. АСТАФЬЕВУ

Уважаемый Виктор Петрович!

Позволю себе высказать несколько суждений о писателе Астафьеве. Ему, думаю, принадлежат лучшие за многие десятилетия описания природы («Царь-рыба»); в «Правде» он сказал о войне, как никто не говорил. Главное же — писатель честен, не циничен, печален, его боль за Россию — настоящая и сильная: картины гибели, распада, бездуховности — самые беспощадные.

Не скрывает Астафьев и наиболее ненавистных, тех, кого прямо или косвенно считает виноватыми… Это интеллигенты-дармоеды, «туристы»; те, кто орут «по-басурмански», москвичи, восклицающие: «Вот когда я был в Варне, в Баден-Бадене». Наконец, — инородцы.

На это скажут, что Астафьев отнюдь не ласкает также и своих, русских крестьян, городских обывателей. Так, да не так! Как доходит дело до «корня зла», обязательно все же появляется зловещий горожанин Гога Герцев (имя и фамилия более чем сомнительны: похоже на Герцена, а Гога после подвергся осмеянию в связи с Грузией). Страшны жизнь и душа героев «Царь-рыбы», но уж Гога куда хуже всех пьяниц и убийц, вместе взятых, ибо от него вся беда.

Или по-другому: голод, распад, русская беда — а тут: «было что-то неприятное в облике и поведении Отара. Когда, где он научился барственности? Или на курсах он был один, а в Грузии другой, похожий на того всем надоевшего типа, которого и грузином-то не поворачивается язык назвать. Как обломанный, занозистый сучок на дереве человеческом, торчит он по всем российским базарам, вплоть до Мурманска и Норильска, с пренебрежением обдирая доверчивый северный народ подгнившим фруктом или мятыми, полумертвыми цветами. Жадный, безграмотный, из тех, кого в России уничижительно зовут «копеечная душа», везде он распоясан, везде с растопыренными карманами, от немытых рук залоснившимися, везде он швыряет деньги, но дома усчитывает жену, детей, родителей в медяках, развел он автомобилеманию, пресмыкание перед импортом, зачем-то, видать, для соблюдения моды, возит за собой жирных детей, и в гостиницах можно увидеть четырехпудового одышливого Гогию, восьми лет отроду, всунутого в джинсы, с сонными глазами, утонувшими среди лоснящихся щек» (рассказ «Ловля пескарей в Грузии», журнал «Наш современник», 1986, No 5, с. 125).

Слова, мною подчеркнутые, несут большую нагрузку: всем — надоели кавказские торгаши, «копеечные души»; то есть, иначе говоря, у всех у нас этого нет — только у них: за счет бедных («доверчивых») северян жиреет отвратительный Гогия (почему Гогия, а не Гоги?). Сила ненавидящего слова так велика, что у читателей не должно возникнуть сомнений: именно эти немногие грузины (хорошо известно, что торгует меньше 1% народа) — в них особое зло и, пожалуй, если бы не они, то доверчивый северный народ ел бы много отнюдь не подгнивших фруктов и не испытывал недостатка в прекрасных цветах.

«Но ведь тут много правды, — воскликнет иной простак, — есть на свете такие Гоги, и Астафьев не против грузинского народа, что хорошо видно из всего рассказа о пескарях в Грузии». Разумеется, не против: но вдруг забыл (такому мастеру непростительно), что крупица правды, использованная для ложной цели, в ложном контексте, — это уже неправда и, может быть, худшая.

В наш век, при наших обстоятельствах только сами грузины и могут так о себе писать или еще жестче (да, кстати, и пишут — их литература, театр, искусство давно уже не хуже российского); подобное же лирическое отступление, написанное русским пером, — та самая ложка дегтя, которую не уравновесят целые бочки русско-грузинского меда. Пушкин сказал: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделит со мною это чувство»; стоит задуматься — кто же презирает, кто же — иностранец?

Однако продолжим. Почему-то многие толкуют о «грузинских» обидах по поводу цитированного рассказа; а ведь в нем же находится одна из самых дурных, безнравственных страниц нашей словесности: «По дикому своему обычаю, монголы в православных церквах устраивали конюшни. И этот дивный и суровый храм (Гелати) они тоже решили осквернить, загнали в него мохнатых коней, развели костры и стали жрать недожаренную, кровавую конину, обдирая лошадей здесь же, в храме, и, пьяные от кровавого разгула, они посваливались раскосыми мордами в вонючее конское дерьмо, еще не зная, что созидатели на земле для вечности строят и храмы вечные» (там же, с. 133).

Что тут скажешь? Удивляюсь молчанию казахов, бурятов. И кстати бы вспомнить тут других монголоидов — калмыков, крымских татар — как их в 1944 году из родных домов, степей, гор «раскосыми мордами в дерьмо…»

— Чего тут рассуждать? — расистские строки. Сказать по правде, такой текст, вставленный в рассказ о благородной красоте христианского храма Гелати, выглядит не меньшим кощунством, чем описанные в нем надругательства.

170 лет назад монархист, горячий патриот-государственник Николай Михайлович Карамзин, совершенно не думавший о чувствах монголов и других «инородцев», иначе описал Батыево нашествие; перечислив ужасы завоевания (растоптанные конями дети, изнасилованные девушки, свободные люди, ставшие рабами у варваров, «живые завидуют спокойствию мертвых»), — ярко обрисовав все это, историк-писатель, мы угадываем, задумался о том, что, в сущности, нет дурных народов, а есть трагические обстоятельства, — и прибавил удивительно честную фразу: «Россия испытала тогда все бедствия, терпенные Римскою империей … когда северные дикие народы громили ее цветущие области. Варвары действуют по одним правилам и разнствуют между собою только в силе».

Карамзин, горюющий о страшном несчастье, постигшем его родину, даже тут опасается изменить своему обычному широкому взгляду на вещи, высокой объективности: ведь ужас татарского бедствия он сравнивает с набегами на Рим «северных варваров», среди которых важную роль играли древние славяне, прямые предки тех, кого громит и грабит Батый.

Мало этого примера, вот еще один! Вы, Виктор Петрович, конечно, помните строки из «Хаджи-Мурата», где описывается горская деревня, разрушенная русской армией: «Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена мечеть… Старики-хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы, от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми, и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения».

Сильно писал Лев Николаевич Толстой. Ну а если вообразить эти строки, написанные горцем, грузином, «иностранцем»?

С грустью приходится констатировать, что в наши дни меняется понятие народного писателя; в прошлом — это прежде всего выразитель высоких идей, стремлений, ведущий народ за собою; ныне это может быть и глашатай народной злобы, предрассудков, не поднимающий людей, а опускающийся вместе с ними.

На этом фоне уже пустяк фраза из повести «Печальный детектив», что герой в пединституте изучает лермонтовские переводы с немецкого вместе с «десятком еврейчат». Любопытно было бы только понять, — к чему они в рассказе, если ни до, ни после больше не появляются? К тому, может быть, что вот-де в городе развивается страшный, печальный детектив, а десяток инородцев (отчего десяток: видно, все в пединституте сконцентрировались? Как видно, конкурс для них особенно благоприятный?) — эти люди заняты своей ненужной деятельностью! Или тут обычная астафьевская злая ирония насчет литературоведения: вот-де «еврейчата» доказывают, что Лермонтов портил немецкую словесность, ну а сами-то хороши…

Итак, интеллигенты, москвичи, туристы, толстые Гогии, Гоги Герцевы, косомордые, еврейчата, наконец дамы и господа из литфондовских домов; на них обрушивается ливень злобы, презрения, отрицания. Как ни на кого другого: они хуже всех…

А если всерьез, то Вам, Виктор Петрович, замечу, как читатель, как специалист по русской истории: Вы (да и не Вы один!) нарушаете, вернее, очень хотите нарушить, да не всегда удается — собственный дар мешает оспорить — главный закон российской мысли и российской словесности. Закон, завещанный величайшими мастерами, состоит в том, чтобы, размышляя о плохом, ужасном, прежде всего, до всех сторонних объяснений, винить себя, брать на себя; помнить, что нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен изнутри (любимое Львом Толстым изречение Герцена). Что касается всех личных, общественных, народных несчастий, то чем страшнее и сильнее они, тем в большей степени их первоисточники находятся внутри, а не снаружи. Только подобный нравственней подход ведет к истинному, высокому мастерству. Иной взгляд — самоубийство для художника, ибо обрекает его на злое бесплодие.

Простите за резкие слова, но Вы сами, своими сочинениями, учите подходить без прикрас.

С уважением, Н.Эйдельман, авг. 86.

В.П.АСТАФЬЕВ — Н.Я.ЭЙДЕЛЬМАНУ

Не напоивши, не накормивши, добра не сделавши — врага не наживешь.

Русская пословица.

Натан Яковлевич!

Вы и представить себе не можете, сколько радости доставило мне Ваше письмо. Кругом говорят, отовсюду пишут о национальном возрождении русского народа, но говорить и писать одно, а возрождаться не на словах, не на бумаге, совсем другое дело. У всякого национального возрождения, тем более у русского, должны быть противники и враги. Возрождаясь, мы можем дойти до того, что станем петь свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном нам «эсперанто», «тонко» названном «литературным языком». В своих шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и лермонтоведы у нас будут тоже русские, и, жутко подумать, — собрания сочинений отечественных классиков будем составлять сами, энциклопедии и всякого рода редакции, театры, кино тоже «приберем к рукам» и, о ужас! о кошмар! сами прокомментируем «Дневники» Достоевского.

Нынче летом умерла под Загорском тетушка моей жены, бывшая нам вместо матери, и перед смертью сказала мне, услышав о комедии, разыгранной грузинами на съезде: «Не отвечай на зло злом, оно и не прибавится». Последую ее совету и на Ваше черное письмо, переполненное не просто злом, а перекипевшим гноем еврейского высокоинтеллектуального высокомерия (Вашего привычного уже «трунения»), не отвечу злом, хотя мог бы, кстати, привести цитаты и в первую голову из Стасова, насчет клопа, укус которого не смертелен, но…

Лучше я разрешу Ваше недоумение и недоумение московских евреев по поводу слова «еврейчата», откуда, мол, оно взялось, мы его и слыхом не слыхивали?! «… этот Куликовский был из числа тех поляков, которых мой отец вывез маленькими из Польши и присвоил себе в собственность, между ними было и несколько жиденят…» (Н.Эйдельман. История и современность в художественном сознании поэта, с. 339).

На этом я и кончу, пожалуй, хотя цитировать мог бы многое. Полагаю, что память у меня не хуже Вашей, а вот глаз, зрячий, один, оттого и пишу на клетчатой бумаге, по возможности кратко.

Более всего меня в Вашем письме поразило скопище зла. Это что же Вы, старый человек, в душе-то носите?! Какой груз зла и ненависти клубится в вашем чреве? Хорошо хоть фамилией своей подписываетесь, не предаете своего отца. А то вон не менее, чем Вы, злой, но совершенно ссученный атеист — Иосиф Аронович Крывелев и фамилию украл, и ворованной моралью — падалью питается. Жрет со стола лжи и глазки невинно закатывает, считая всех вокруг людьми бесчестными и лживыми.

Пожелаю Вам того же, чего пожелала дочь нашего последнего царя, стихи которой были вложены в Евангелие: «Господь! Прости нашим врагам, Господь! Прими и их в объятия». И она, и сестры ее, и братец обезножевший окончательно в ссылке, и отец с матерью расстреляны, кстати, евреями и латышами, которых возглавлял отпетый, махровый сионист Юрковский. Так что Вам, в минуты утишения души, стоит подумать и над тем, что в лагерях вы находились и за преступления Юрковского и иже с ним, маялись по велению «Высшего судии», а не по развязности одного Ежова.

Как видите, мы, русские, еще не потеряли памяти и мы все еще народ Большой, и нас все еще мало убить, но надо и повалить.

Засим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!

14 сентября 1986 г. село Овсянка.

За почерк прощения не прошу — война виновата.

Н.Я.ЭЙДЕЛЬМАН — В.П.АСТАФЬЕВУ

Виктор Петрович, желая оскорбить — удручили. В диких снах не мог вообразить в одном из «властителей дум» столь примитивного, животного шовинизма, столь элементарного невежества. Дело не в том, что расстрелом царской семьи (давно установлено, что большая часть исполнителей была екатеринбургские рабочие) руководил не «сионист Юрковский», а большевик Юровский. Сионисты преследовали, как Вам, очевидно, неизвестно, совсем иные цели — создание еврейского государства в Палестине.

Дело не в том, что ничтожный Крывелев носит, представьте себе, собственную фамилию (как и множество столь несимпатичных «воинствующих безбожников» разных национальностей). Дело даже не в логике «Майн Кампф» о наследственном национальном грехе (хотя, если мой отец сидел за «грех Юрковского», тогда Ваши личные беды, выходит, — плата за раздел Польши, унижение «инородцев», еврейские погромы и прочее).

Наконец, дело не в том, что Вы оказались неспособным прочесть мое письмо, ибо не ответили ни на одну его строку. (Филологического вопроса о происхождении слова «еврейчата» я не ставил. Да, кстати, ведь Вы заменили его в отдельном издании на «вейчата». Неужели цензуры забоялись?) Главное: найти в моем письме много зла можно было лишь в цитатах. Ваших цитатах, Виктор Петрович. Может быть, обознавшись, на них и обрушились?..

Несколько раз елейно толкуя о христианском добре, Вы постоянно выступаете неистовым — «око за око» — ветхозаветным иудеем. Подобный тип мышления и чувствования — уже есть ответ о причинах русских и российских бед: «нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен изнутри».

Спор наш (если это спор) разрешится очень просто: если сможете еще писать хорошо, лучше, сохранив в неприкосновенности нынешний строй мыслей, — тогда Ваша правда. Но ведь не сможете. Последуете примеру Белова, одолевшего-таки злобностью свой дар и научившегося писать вполне бездарную прозу (см. его роман «Все впереди» — «Наш современник», 1986 г., No 7— 8).

Прощайте, говорить, к сожалению, не о чем.

28 сентября 1986 г. Н.Эйдельман».

lib.ru.

Так-то вот.