Проблема рассказа большой шлем

«Губернатор» — рассказ Леонида Андреева, впервые опубликованный в журнале «Правда» в 1906 году (№ 3). В произведении рассказывается о представителе власти, который обречённо ожидает исполнения «смертного приговора», вынесенного ему народным судом^[1].

Творческая история[править | править код]

В этом рассказе Андреев попытался художественно осмыслить сущность происходивших в России политических событий^[2], в ча­стности, ряда террористических актов, один из которых — убий­ство эсером П. И. Каляевым 4 февраля 1905 года московского гене­рал-губернатора великого князя Сергея Александровича — и под­сказал писателю тему его произведения. Андреев писал В. В. Вересаеву: «Поводом к убийству великого князя послужило избиение на улицах Москвы демонстрантов 5 и 6 декабря — тогда же социал-революционеры „приговорили“ его и Трепова к смерти, о чём оповестили всех прокламациями. И все, и сам С. А., ждали, и казнь совершилась»^[3].

В сентябре 1905 года М. Горький сообщал издателю сборников «Знания» К. П. Пятницкому: «Андреев написал своего „Губернато­ра“ — озаглавив его „Бог отмщения“. Вышло длинно, не очень сильно и вообще — не удалось, что он, к великому удовольствию моему, и сам понял. Печатать эту вещь не надо как по первой — указанной — причине, так и по нецензурности, коя не искупается содержанием — то есть рассказ плох пока, и рисковать — не стоит. Но все же — какой это талант, Леонид! — есть места большой силы, дьявольски глубокие по настроению»^[4]. Через месяц Андреев признался Пятницкому: «Губернатор мой вышел плох, оставил его на время или совсем»^[5]. Но вскоре рассказ был опубликован.

Оценка[править | править код]

Критика оказа­лась разноречивой. Антон Крайний (3. Н. Гиппиус), вопреки обыкновению, похвалил это произведение: «Единственная недур­ная вещь Андреева в его сборнике это — рассказ „Губернатор“, испорченный только тем, что неизменно портит нашу последнюю беллетристику, — тем, что это — „картинка революционного вре­мени“ <…> Повестям, рассказам, поэмам и трагедиям наступает время, когда проходят времена прокламаций»^[6]. В. П. Кранихфельд высказался резче: «Рассказ страшно растянут и производит впечатление искусственности и публици­стичности». Ни один живой губернатор, по мнению обозревателя, не расценит его иначе, «как детскую побасенку из мира сенти­ментальных чудаков»^[7].

Ю. Айхенвальд не нашел в «Губернаторе» злободневной публи­цистичности, как другие, но не признал его и художественно убедительным: «…Узоры человеческих переживаний слишком кра­сивы и эффектны для того, чтобы все это могло потрясти душу». Идею же произведения критик определил так: «Героем рассказа является не столько губернатор, сколько мистический Закон — Мститель. Задачей автора было <…> показать, как неумолимые Эри­нии преследуют несчастного преступника»^[8]. С этой же, концептуально-содержательной, стороны, подошел к анализу «Губернатора» и К. И. Арабажин. «Достаточно было нескольких месяцев подъёма народной жизни, — писал он в своей книге о Леониде Андрееве, — чтобы переродить, хотя бы и на вре­мя, заядлого пессимиста. Из произведений этого года явно под влиянием гапоновской и последующих за ней историй написана повесть „Губернатор“. Она дает нам несколько талантливых стра­ниц для выяснения коллективной психологии и очень тонко и вдумчиво объясняет происхождение и психологические мотивы террора. Как бы отрицательно мы ни относились к террору и с точки зрения этической и с точки зрения политической бесплодности его, мы не можем отрицать, что явления террористического характера имеют глубокие корни в обществе и не могут быть объясняемы по казенному способу,— преступностью безумцев. Андреев дает нам в этом смысле удивительную по наблюдательности и меткости картину»^[9].

Экранизации[править | править код]

В 1928 году рассказ был экранизирован режиссёром Я. Протазано­вым под названием «Белый орёл». В. И. Качалов, исполнитель главной роли, дал ей остросоциальную интерпретацию: «Всю реакцию губернатора на расстрел рабочих я старался раскрыть не в плане реакции человека, а в плане реакции государственного деятеля, физически расстрелявшего рабочих, но сознающего, что он расстреливал не их, а самого себя, свой класс, свой режим»^[10].

Примечания[править | править код]

Каифа Морарг распростёрся ниц, его колени погрузились в тёмную почву Терры. Кулаки воина ударились о землю. Его вырвало.

На нём был шлем, устаревшей модели Mk II, и он быстро заполнился. В прежние времена в этом не было бы большой проблемы. Щёлкнув, открылись бы фильтры, освобождая дыхательные пути и сливая прочь мерзкую жижу. Однако теперь они забились до предела, и легионер почувствовал, как слизь вперемешку с кислотой заполняет его рот и ноздри, вдобавок затуманивая взор.

Задыхаясь, Каифа потянулся к затвору на шее. Он не открывался. Задвижка заржавела три дня назад, и с тех пор Гвардеец Смерти не мог её открыть.

Легионер уже должен был утонуть, однако этого не происходило. Он должен был давиться без остановки, но рефлекс перестал срабатывать. Каифа сглотнул. Он открыл глаза. Он ощущал перекатывающиеся комья, однако почему-то не чувствовал потребностей в дыхании, проглатывании или осмотре оных.

Он успокоился. К нему вернулось хоть какое-то зрение, теперь затянутое зелёным. Каифа видел, как его собственные руки царапали окружающую мульчу. Он увидел, как почерневшая от артиллерийского огня и боевой алхимии пыль Терры отслаивается с пластин его латной перчатки.

В поле зрения показался ботинок. Морарг поднял глаза, узнавая нависшую над ним размытую фигуру Задала Крозия. Апотекарий грузно опустился на колено рядом с ним.

– Чем-то захворал, брат? – вопросил он.

Морарг засмеялся, кашляя желчью.

– Проще сказать, чем НЕ захворал.

Крозий промолчал. Пожалуй, ему в этом отношении было куда тяжелее. Апотекарии Гвардии Смерти обладали исключительной репутацией с самого начала. Они возвысились над воинами, способными поглощать любой яд, бойцами, которые продолжали сражаться даже посреди затянутых токсичными облаками окопов. Они мастерски обращались со своими собственными зельями – теми, что лечили, вторгались в кровеносную систему и сражались на клеточном уровне. Что им оставалось теперь? Апотекариям придётся заняться чем-нибудь ещё, чтобы сохранить своё место в легионе. Места для лекарств больше не оставалось – не теперь, когда всё, абсолютно всё обратилось болезнью.

Морарг болезненно перевернулся на бок, раскинувшись в густой грязище. Было славно хоть на мгновение дать отдых своим ноющим суставам.

– Как я могу снова провести очистку? – кисло спросил он. – Проклятье, не жрал уже несколько дней.

Никто из них не ел. Припасы на борту всех до единого кораблей сгнили. Казалось, что никому из легионеров Гвардии Смерти больше не нужно есть, хотя, без сомнения, на каком-то этапе всё же придётся.

Крозий достал гаечный ключ, потянулся к затвору у горла Морарга и сумел открыть его. Рвотные массы хлынули наружу, окрашивая и без того чумазый нагрудник очередной серовато-бурой полосой.

– Всё ещё задаёшь вопросы, – ухмыльнулся Крозий. – Добро. Немногие до сих пор задают вопросы.

– Видать, они поумнее.

Крозий просканировал собрата по оружию ауспиком с замызганной линзой.

– Терпеть не могу апатию. Это хуже всего. Мы никогда не были равнодушными.

Апотекарий встал. Морарг с некоторой неуклюжестью последовал его примеру. Сервоприводы с правой стороны его доспеха оказались заблокированы, а это значило, что ему придётся тянуть вес брони, используя собственное тело. Это сделало его намного более медлительным, чем раньше – но с другой стороны, его тело тоже менялось, и кто знает, чем завершится эта трансформация? Может, вернётся прежняя скорость. Или, как знать, она сменится чем-то ещё более полезным. Легионер потянулся к своему клинку – гладию с затупленной кромкой, блестевшей химической плёнкой. На растрескавшихся губах появился вкус желудочного сока.

Впереди тянулись усеянные окопами равнины, множество перекрывающихся зон поражения, созданных усилиями защитников Тронного мира. Окружающий пейзаж отличался особой мрачностью – стелющийся туман наполовину скрывал множество разбитых орудийных башен и уничтоженных боевых машин. Стены самого Дворца виднелись вдалеке высоченным серым экраном, напоминая континентальный шельф или геологический разлом. До них всё ещё было очень, очень далеко.

Вокруг Каифы, растянувшись рваной линией, ступали другие Гвардейцы Смерти – серые тени в тумане, неспешно марширующие в бой. Их поступь была устрашающе тихой – хлюпанье сапог в грязи, хрип дыхательных масок, скрежет разъеденных сочленений брони. Время от времени их оружие изрыгало вспышки плазмы или потоки фосфекса. Жёсткие боевые предписания рушились, и легионеры пользовались всем, чем хотелось. У некоторых единиц стрелкового оружия появились новые выпуклые придатки, пульсирующие, словно лёгочные мешки. Другие казались готовым развалиться хламом.

Впереди торчала одинокая оборонительная башня, выступавшая из токсичного болота, словно нос корабля. Она почернела от многочисленных попаданий, но всё ещё функционировала. Остатки трёх-четырёх разбитых пехотных батальонов защитников сектора отступили, выбитые из траншейных систем Гвардией Смерти. Захваченную территорию по-хорошему следовало бы выровнять, хотя подобная перспектива наполнила Морарга усталостью. Он мог просто-напросто погрузиться в грязь. Поспать, полежать немножко…

Крозий, между тем, уже двинулся в путь, закинув на плечо какую-то курносую пушку, удобно устроившуюся посреди гниющих зарослей игл и гнёзд эстракторов.

– За работу, братишка, – сказал апотекарий.

Морарг последовал за ним.

– Как всегда, – кисло отозвался он.

Было непросто вспомнить, как именно всё это произошло. Морарг понятия не имел, как долго они пробыли в варпе до прибытия в зону боевых действий на Терре. Это могло занять целую жизнь – или даже больше.

Осознать все эти события оказалось нелегко. Он чувствовал себя непривычно древним, и всё же изменения пришли незадолго до того, как флот снова вынырнул в реальное пространство. По правде говоря, Каифа всё ещё был совсем новым, переделанным, свежим, окрещённым в купели разложения.

В его памяти оставались только обрывки и фрагменты перерождения. Легионер мог вспомнить длительный период пребывания в ясном сознании, когда он сидел на корточках посреди долгого, извилистого коридора на борту «Терминус Эст» и наблюдал, как мухи вылетают из сломанных атмосферных уплотнителей. Он пытался уползти прочь, громыхая по всему коридору, пока его броня вминалась в панели пола. Невзирая на все его усилия, мухи проникли внутрь, извиваясь и растекаясь, заполняя воздухозаборники и прогрызая плоть. Гвардеец Смерти закричал, и крылатые твари хлынули ему в горло, заставив легионера умолкнуть.

Чем закончилась эта борьба? Он не помнил. Он даже не знал, действительно ли всё случилось именно так. Он видел слишком много дурных снов, безумных кошмаров, запертых в этих узких коридорах и мостиках, кошмаров, растянувшихся на часы, дни, месяцы, годы. Все корабли превратились в подобие неподвижно зависших в варпе гробниц, их защитные экраны оказались бесполезными, а внутренние помещения звенели от криков, или же снов о них, или же от видений снов.

Здесь и сейчас Каифа Морарг поднял глаза. Оборонительная башня находилась в пределах оптимальной стрельбы, но он не стал браться за болтер. Рука легионера продолжала сжимать клинок, и этого было достаточно. Он мог видеть цели, жирные пятна на внутреннем сканере визора – скопище потрёпанных имперских отрядов, отрезанных предыдущей атакой и теперь пытавшихся вернуться к башне. Они двигались пешком, перебегая трусцой или едва ковыляя. Морарг заметил, что враги облачены в пёструю смесь различной униформы и броневых пластин. Некоторые из них были хорошо вооружены, сжимая в руках продолжавшее исправно функционировать тяжёлое вооружение, другие же выглядели сущими оборванцами. То были ошмётки былого, те, кто уцелели в предшествующем наступлении Гвардии Смерти. Со всех сторон горизонт пылал яростью конфликта, заставлявшей землю дрожать и вздыматься, но здесь и сейчас конфликт утратил свой пыл, превратившись в пристанище для ленивых и не нашедших себе места, укрытую мглой сельскую глубинку для призрачных останков. Гвардейцам Смерти придётся идти ещё очень, очень долго, прежде чем они столкнутся с обещанным им пламенем битвы.

Крозий двигался впереди. Морарг увидел, как апотекарий выстрелил из наплечной пушки. Взметнулись клубы коричнево-зелёных оттенков, и какой-то снаряд врезался прямо в середину отступающей группы защитников Терры. Он взорвался с мокрым шлепком, забрызгав дюжину солдат светящейся плёнкой. Все они разом взвыли, хватаясь за свои шлемы. Несколько других бойцов, находившихся за пределами радиуса взрыва, повернулись и открыли ответный огонь, посылая потоки лазерного огня и ливень твердотельных снарядов в Крозия. Апотекарий попросту поглощал их, продолжая тяжёлый, размеренный шаг и готовясь к очередному выстрелу.

Даже до перерождения подобные вояки не причинили бы Крозию серьёзных неудобств – впрочем, он по крайней мере потрудился бы уклониться от выстрелов или же ответил на них с куда большей агрессией. Он мог бы атаковать их на ближней дистанции, не сделав ни единого выстрела. Теперь же он просто шагал, словно в оцепенении, окутанный своей новой впитывающей кожей из пятнистого керамита и плоти.

«Способны ли мы чувствовать, как когда-то? – задался вопросом Морарг, глядя на свои измазанные в грязи руки, – под силу ли мне отдаться былой удали?»

Затем он обратил взор к башне. Это была прочная, уродливая штуковина из рокритовых блоков на металлическом основании. Из-за её верхнего парапета вели концентрированный лазерный огонь, похоже, способный нанести атакующим некоторый урон. Внутри располагались около сотни защитников; пытавшиеся спастись от Крозия несчастные могли бы увеличить их число, если бы их не перебили на открытом воздухе. Солдаты должны были понимать, что каждый из них встретит смерть вдали от центрального оплота, сгинув посреди пустошей в полном одиночестве.

Неужто отчаянье ещё не овладело их душами? Созрел ли кто-то из солдат для заключения своих собственных пактов с силами, в которые они верили, чтобы избежать страшной участи?

Как ни странно, эта мысль разозлила Морарга. Впрочем, оно и к лучшему. Он начал вращать клинком вокруг себя, смазывая сочленения своей брони, чтобы вернуть хоть какое-то чувство.

Впереди маячила башня. Гвардия Смерти приближалась, неспешно продвигаясь по одному или по двое безо всяких тактических построений, окружая башню со всех сторон.

– Приготовься, – процедил Морарг, размахивая клинком. – Приготовься.

После боя Морарг и Крозий отдыхали на бывшем сторожевом посту, располагавшемся прямо на вершине захваченной башни. Все окна были выбиты, а оборудование – уничтожено. Гвардейцы Смерти уселись рядом, расположившись спиной к стене. Крозий вынул из заплечного ранца инструмент – нечто тонкое и паукообразное – и вертел его в ладонях снова и снова. Морарг положил свой клинок на колени. Теперь он был покрыт свежей кровью, большая часть которой стекала липкими ручейками по его броне.

Перед воинами лежала голова, только что отсечённая от тела. Это была смертная женщина, всё ещё в шлеме, из-под заляпанного козырька которого виднелись грязные щёки. Вокруг валялись и другие части тела, некоторые закованные в броневые пластины, другие же больше напоминали куски гниющего мяса. От них уже начинало вонять.

Морарг бросил взгляд на голову.

– Когда ты в последний раз видел его?

– Кого? – отозвался Крозий.

– Примарха.

Апотекарий на мгновение задумался.

– Давным-давно.

Каифа помнил, что сам он в последний раз видел Мортариона на борту «Стойкости» несколько дней назад. Примарх восседал на своём командном троне, окружённый пеленой химических газов – настолько густой, что очертания прародителя Четырнадцатого легиона оставались практически полностью скрыты. Однако Мораргу удавалось разглядеть его громадные новые крылья, похожие на паутину грязной марли, которые раскинулись вверх и в стороны, согнувшись под навесом трона.

– Он сделал выбор, – угрюмо процедил Морарг.

– Таково его бремя.

– И где же ты был, когда до тебя дошло?

– Дошло – что?

– Что он сделал это. Ради всех нас.

Крозий задумался. Иглы его устройства издавали щёлкающий звук, когда что-то втягивалось внутрь, и это ненадолго отвлекло его.

– Я не помню. «Терминус Эст», а? Да, думаю так. Мы же все там были, не правда ли? Когда Тифон…

– Не произноси это имя.

– Калас. Так лучше? Когда он… Да, мне кажется, я был там. Пахло иначе, даже раньше, – голова Крозия медленно откинулась назад, упираясь в рокрит. – Я увидел примарха там, посреди всего этого, издалека. Он поднимался с нижней палубы. Я ослабел, как и мы все. Ничем не мог помочь ни себе, ни другим. Пошёл за ним в надежде поговорить. Я думал, что, быть может, смогу… но к тому времени всё уже закончилось.

– Он бы не стал ничего требовать от тебя.

– Не стал бы, но я об этом и не думал. Никто из нас не думал. – Крозий выдохнул, и тонкая серая дымка сползла с решётки его шлема. – На какой-то миг я увидел его лицо, хотя свет то включался, то гас. Короче говоря, я видел примарха по частям. Урывками. Временами казалось, что он смеётся. Временами – что кричит. Я окликнул его. Сказал, что всё это – причуды варпа. Нам следовало копать глубже. Отдал бы он приказ? Сказал бы мне, что делать? Я пошёл бы на всё. Прикажи он, и все мы приняли бы смерть.

Морарг внимал.

– Что же он сказал вам?

– Не знаю, слышал ли он меня. Был этот… вой. Думаю, это могло продолжаться неделями. Ты помнишь, как всё было. Вой кораблей, заставляющий думать, что у тебя крыша поехала, помнишь?

Морарг этого не слышал. В его воспоминаниях корабль никогда не выл. Вместо этого были мухи, их было много – в глазах, в животе, жужжащих и кусачих.

– Но затем примарх увидел меня, а я увидел его. Он менялся буквально на глазах, и вот тогда я понял – он что-то сделал. Да, так он и выглядел. Никогда не видел подобного прежде. Он был разгневан. И в то же время угрюм. Проклятье, какое-то мгновение я даже видел, как он страдает.

Морарг посмотрел на отрубленную голову, лежавшую в луже крови. Плоть с неё уже начала отслаиваться.

– Так что же это было?

– Если б я знал. В тот самый момент примарх как будто бы что-то понял. Нечто, что давило на него всю жизнь, и теперь он это понял. Наш отец не был шокирован. Удивления в его глазах тоже не наблюдалось, – Крозий задумался. – Знаешь, я всего раз в жизни видел подобное выражение лица. Ещё во время приведения к Согласию Акасты. Я хлопотал над застарелой травмой позвоночника у одного боевого брата – эта травма сильно мешала ему в бою. В стремлении исправить слабость он увеличил интенсивность силовых упражнений на тридцать процентов. Ко мне он приходил только по приказу. В конечном итоге мы нашли проблему, и дело было не в позвоночнике. Понимаешь, вражеский огонь повредил соединительные порты под панцирем, так что проблема была в броне. Когда я сообщил ему об этом, то увидел точно такую же реакцию. Теперь он всё понял. Понял, почему все его усилия ничем бы ему не помогли. Этого никогда бы не произошло. Все усилия были напрасными, но теперь ему открылось решение проблемы, – пальцы Крозия бессознательно вернулись к пучку игл. – Он не выглядел счастливым. Никто бы не был счастлив, осознав тщетность своих усилий. Так что это даже нельзя назвать облегчением. Это было как…

Апотекарий умолк.

Некоторое время и Морарг хранил безмолвие. Говорить стало труднее, чем раньше. В горле застряла мокрота, и его никак не удавалось прочистить.

– Я спрошу тебя кое о чём, – произнёс он наконец, – спрошу всего раз и больше никогда не заговорю об этом.

Крозий повернулся лицом к собрату по легиону и навострил уши.

– Верное ли он принял решение?

Ответа не последовало.

– Я имею в виду, – начал Морарг, понимая, что сказанного не воротишь, а в скором времени слов станет ещё больше, – мы все жили ради этого. Никто не способен вынести больше, чем мы. Я даже не помню, сколько всё это длилось. Должно быть, дело было в каком-то трюке. Ведьмовстве. Под силу ли нам было пережить это? – он покачал головой. – Посмотри на меня. Я не знаю, что за сделку он заключил. И не уверен, что мы оказались на правильной стороне.

Крозий захохотал. По крайней мере, эти звуки могли быть смехом.

– Не уверен? Ты никогда не отличался развитым воображением, братишка, – апотекарий поднял набор игл. – Когда я принимаю удары, то не чувствую их. Мне больше не нужно есть, не нужно спать. Мой разум стал куда острее. В прежние времена я был грубым мясником. Удалял прогеноиды, зашивал болтерные раны… Только зря тратил время, на самом деле. Но теперь – о, теперь у меня полно особых идей.

Апотекарий неловко пошевелился, перемещая свою тушу, и поднялся на ноги. Весь процесс занял втрое больше времени, чем раньше, и каждое движение казалось тяжёлым и неуклюжим.

– Ты прав, – отрезал Крозий. – Никогда больше не поднимай этот вопрос. Ты да я, мы оба знали его на Барбарусе. Оба были на этом корабле. Он никогда не отдавал неверных приказов. Он тот, кто он есть.

Затем апотекарий побрёл прочь. Когда он покидал комнату, его ботинок опустился на лишённую тела голову и раздавил её вместе со шлемом, словно тот был сделан из фарфора.

Морарг проводил его долгим взглядом.

– Тогда почему его нет с нами? – спросил он вслух. – Почему мы сражаемся в этом мире, а его нет?

Покинув башню, Гвардия Смерти двинулась на север, направляясь непосредственно к первой линии стен. Никаких распоряжений с зависшего на орбите флота не поступало. В прошлом приказы отправлялись заранее, все возможные случаи тщательно учитывались и прорабатывались. Маршруты наступления наносились на карты, опорные точки отмечались, а обязанности – распределялись между отдельными подразделениями. Легион никогда не блистал тактической гибкостью, но в его основательности сомневаться не приходилось.

Однако теперь корабли на орбите безмолвствовали. Высадившиеся бойцы прокладывали свой собственный курс, действуя только по самым общим инструкциям. Да, им был известен пункт назначения и вероятные уровни сопротивления, но всё промежуточные данные оставались расплывчатыми.

Но всё это не имело ни малейшего значения. Гвардейцы Смерти маршировали, словно автоматы, привыкая к тому, как теперь функционировали их тела, чувствуя гравитацию мира, который для большинства из них был чужой территорией.

Возможно, в этом и заключался план. Пускай они раскроют свой потенциал. Напрягут новые мускулы под коркой слизи и грязи перед настоящим испытанием – новым сражением против Легионес Астартес.

Морарг пробирался сквозь зловоние. Он вступал в бой, если этого требовала обстановка – впрочем, такое случалось лишь в тех случаях, когда какая-нибудь отчаявшаяся группа защитников выскакивала из-под прикрытия полуразрушенных в результате бомбардировки домов в попытке убить его. Окружающий Морарга пейзаж когда-то был городским районом, застроенным обитаемыми шпилями, что не знали себе равных во всём Империуме. Теперь же он превратился в сглаженную равнину из груд обломков и остроконечных развалин, за которыми виднелись желчно-чёрные небеса и был слышен постоянный грохот артиллерийских орудий. Место солнца занял северный горизонт, и постоянное свечение заставляло все тени уходить на юг. Лишь изредка, после какой-то особенно мощной вспышки, можно было разглядеть профиль самого Дворца – монументального и неподвижного левиафана, свернувшегося на дальней окраине мира. Оплота, к которому ещё предстоит приблизиться – не говоря уже о пробитии его стен.

Чем ближе он подходил, тем тяжелее становились его шаги. В разуме Морарга возник образ громадной сферы из горячей воды, дрожавшей и отталкивающей его назад. Казалось, словно некто – или нечто – знал, что с ним сотворили, что за распухшие сущности сновали в его забившихся венах, и отторгал всё это.

Он больше не спал, никогда. Сон остался в другой эпохе, когда его доспехи с лёгкостью отделялись от соединительных портов в теле. И всё же ему приснился сон наяву, с открытыми глазами. Каифа видел, как Властители старого Барбаруса шагали впереди него, молочно-бледные в этом тумане, и улыбались, как в былые времена, когда они были хозяевами.

Отбросить их было немалым достижением. После того, как все чудовища были убиты, на какое-то краткое время показалось, что не осталось ни тиранов, ни страданий – лишь чистое небо над головой.

Ради этого ты последуешь за ним. Игнорируя дрожь, озабоченность и оплошности. Тебе известно, что он тоже страдал – заброшенный в мир, который не был для него родным, который мучил его и заставлял сомневаться. Но ты узрел, что он сохранил свою внутреннюю суть – и победил. Позднее ты увидишь, что он не удостоился за это уважения со стороны империи, частью которой он стал. Его презирали, несмотря на все его свершения. И это презрение сплотило легион – сделав его крепким, словно сжатая рукавица, ибо каждое оскорбление тщательно запоминалось и лелеялось, а каждая толика силы тщательно собиралась и поддерживалась в надлежащей форме, чтобы со временем свести счёты.

Морарг не сомневался, что другие легионы восхищаются своими примархами. Не сомневался, что они славно бились за них в стремлении заслужить похвалу или избежать позора. Но он знал и другое – мало кто из кузенов любил своего сюзерена так, как Гвардейцы Смерти. Чужаки видели в Четырнадцатом легионе угрюмое сборище измазанных в грязи работяг, которых презирали даже союзники. Для своих же они были такими, какими их создала Вселенная – крепкой сталью, прошедшей через быстрое легирование и закалённой в печах презрения. Ржавчина представляла собой лишь поверхностную иллюзию – нечто, что скрывает их силу и заставляет врагов недооценивать истинную силу легиона.

«Гвардия Смерти, – как-то раз сказал Мораргу чужак из Ультрадесанта во время непростой совместной кампании. – Иногда мне кажется, что это нездоровое имя».

Морарг не стал опускаться до объяснений. Если бы он так поступил, то мог бы заметить, что сын Макрагга не знает ничего о смерти, не говоря уже о том, что вырос он в мире стабильности и порядка. Если бы Ультрадесантник был окружён смертью с самого рождения, осознавал бы её как неотъемлемую часть своего бытия, столь же привычную, как вода или сердцебиение, тогда бы он понял. Легион не восхвалял смерть, но вместе с тем не пытался быть стражей от неё или пытаться сдержать её. Ещё до великих перемен они удерживали смерть в своих руках, чувствуя, как её холодное дыхание смешивается с их собственным, скрываясь в его белой дымке.

Каифа поднял голову, очнувшись от своих размышлений. В нескольких сотнях метров из-за завесы конденсата виднелся ещё один могучий бастион. Его вершина оставалась целой, а множество орудий пребывали в полной боевой готовности. На тёмных боках укрепления мигали красные огни, а над высокими вратами была вырезана аквила, столь же чёрная, как и окружавший её камень.

Морарг остановился. Это место обещало стать крепким орешком. Гвардейцы Смерти расположились вокруг – крошечные пятнышки на фоне приближающейся цитадели.

Он посмотрел на свой клинок. Поднёс его к слабому свету и увидел, как яркое сияние горящего горизонта отражается от его режущей кромки.

Вот только источником света был вовсе не горизонт. Огненный свет струился откуда-то сверху, преломляющийся и бурлящий, словно вода. Пыль под ногами легионера зашевелилась, поднятая внезапно содрогнувшимся воздухом. Наполнявшая воронки от взрывов маслянистая вода вспенилась и забулькала. Откуда-то впереди – возможно, из самого бастиона – взревел предупредительный клаксон.

Морарг поднял глаза. Клубившиеся облака разошлись. Лучи бледного света пронзали их, проникая в почерневшую землю. Сквозь призму парящих «Грозовых птиц» прорвался посадочный модуль. Он был огромен – окутанная дымом и пламенем туша, ведомая множеством тяжёлых двигателей, работавших на пределе, чтобы замедлить падение.

Каифа попятился, поскользнувшись при этом – легионер стремился держаться подальше от снижавшейся твари. Модуль опускался на землю, вокруг него затрещали молнии статических разрядов, пустившиеся в пляс по металлическим панелям с символикой Гвардии Смерти. Глазам Морарга открылись глубокие повреждения на каждой из его деталей – ржавчина, вздувшиеся заклёпки, трещины. Причиной их появления не стало ни одно известное оружие. Посадочный модуль менялся сам по себе, как и все они.

В конце концов языки пламени потухли, и устройство грузно ударилось о землю – его выступающие ноги погрузились в грязь на метр в глубину. Выдвинулась и опустилась входная аппарель. Бледный газ хлынул наружу, вырываясь из решёток и горловин труб, стекая каскадом вниз по длинному пологому склону.

Из проёма, менее чем в двадцати метрах от того места, где стоял Морарг, появились восемь фигур. Семеро из них были гигантами, чьи доспехи покрывал слой настолько плотной грязи, что она фактически образовывала наружный слой защиты. В своих руках воители сжимали косы-жнецы, а окованные железом каблуки лязгали при спуске.

Восьмым шёл их повелитель, и он был настоящим исполином. Он вырос до неприличия, словно растянутый нетерпеливыми пальцами бога, его кости трещали, а серая кожа рвалась. Лицо повелителя оставалось скрытым за дыхательным аппаратом, рваный капюшон бросал тень на глаза. Его громадные крылья мотылька расправились – слишком большие, чтобы их не заметить, слишком хрупкие, чтобы нести его ввысь. Чем они были – притворством или проклятием?

Фигура спустилась с трапа, хромая и опираясь на древко своей косы. Морарг не отрывал от него глаз – как, впрочем, и вся Гвардия Смерти. Бойцы молчали. Некоторые не видели господина со времён самой великой перемены. Даже Морарг, один из тех, кто долгое время служил ему верным советником, с тех самых пор не видел его как следует – только сквозь пелену и тени.

Теперь примарх снова оказался на открытом воздухе, освещённый тусклым солнцем своего родного мира. Он казался слишком высоким, слишком вытянутым – пугалом в пёстрых доспехах, скреплённых гниющими лентами или, быть может, колдовством, а может, и просто его волей.

Мортарион, Повелитель Смерти, достиг конца аппарели. Его расколотые ботинки ступили на разорённую землю. Едва они коснулись её, грязь высохла и рассыпалась прахом, а усики тёмной поросли взметнулись вверх и обвились поверх его сабатонов, прежде чем высохнуть, зачахнуть и умереть. Воздух ощутимо похолодал, а по и без того едкому ландшафту, переполненному всевозможными миазмами, разнёсся запах серы.

Примарх остановился. Затем он медленно опустился на колени, протянул когтистую длань и зачерпнул горсть земли. Какое-то мгновение он растирал её в руке, а затем прижал к своей дыхательной маске, будто желая попробовать её, вдохнуть аромат землицы – или, быть может, просто почувствовать её на своей иссохшей коже.

Затем он встал. Движения примарха выглядели нескладными, медлительными, словно он находился под водой, вдобавок сопровождались визгом и скрипом ветхой брони.

Морарг осторожно приблизился к нему. Приблизился, сам не понимая, почему – за исключением того, что прошло уже много времени, а адъютанту положено быть рядом со своим господином.

Мортарион позволил ему подойти. Саван Смерти расступился.

– Я хотел попробовать её, – произнёс примарх голосом, напоминавшим шелест ветра среди погребальных колоколов. – Разумеется, всё изменилось. Мы все изменились.

Морарг остановился перед своим повелителем, вытянув шею, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Мои сердца рады видеть тебя вновь, господин.

Лицо Мортариона скривилось под капюшоном, словно сухая улыбка или гримаса изуродовала его черты.

– Я бы прибыл пораньше. Мой отец сделал это место отравой для меня. Пожалуй, единственной отравой, способной поразить меня теперь. Тем не менее, я к ней адаптировался. – Мортарион выглянул из-под капюшона и направил свой взор к бастиону впереди. Внезапно это место стало куда менее впечатляющим. – И сейчас Он слабеет. Мало-помалу Его силы уходят. Мы сжимаем Его в тисках, а? Мы выжмем из Него все остатки хладнокровия.

Морарг не понимал. Его восприятие стало более расслабленным, чем когда бы то ни было. Или, быть может, дело было в другом – способность схватывать какие-то вещи более уверенно соседствовала со склонностью терять контроль над другими. Должно быть, замешательство воина показалось настолько очевидным, что Мортарион не двинулся с места и не взялся за косу, а остался стоять по щиколотку в гниющей растительности, взращенной его присутствием.

– Ты больше не тот, кем был прежде, Каифа, – изрёк Мортарион. – Когда-то ты был простым голодранцем с ядовитого мира. Я вылепил из тебя нечто иное. Затем тебя преобразил мой отец. А теперь в дело вмешалась куда более древняя сила, и ты изменился в третий раз. Ты всё ещё тот же самый человек? Ты носишь то же самое имя. Возможно, это и есть вещь, связывающая нас с нашей первоосновой. Наши имена. Наша символика. Всё остальное – клинки, плоть, сила – всё это преходяще.

Он подошёл ещё ближе к Мораргу, возвышаясь над ним и с каждым движением источая всё новые и ещё более отвратительные миазмы.

– Я превратился в то, что ненавидел всей душой. Во мне больше нет ни конца, ни начала. Я стал неестественным, я не могу пересечь начертанной Им границы. Я оскорбляю Его чувство… гигиены.

Следующее слово слишком легко сорвалось с губ Морарга, словно вызванное заклинанием. «Демон».

– Преображение приносит с собой определённые дары, – согласился Мортарион. – Теперь я вижу, куда устремлён Его разум. Я вижу Его сущность, горящую, словно пламя в пустоте. Более того, теперь я даже понимаю некоторые вещи, которые Он делал, – примарх хрипло рассмеялся. – Конечно, теперь уже слишком поздно.

– И всё же… разве всё так и есть? – голос Морарга был полон отчаянья. – Вы могли бы вернуть нас, правда ведь? Если бы вы этого захотели?

Примарх, похоже, не расслышал вопроса. Или, быть может, счёл его недостойным ответа.

– Я всю жизнь искал конца, – мягко сказал он, обращаясь к самому себе. – Я желал положить конец страданиям. Желал положить конец преследовавшим меня желаниям. Затем я решил положить конец этому прогнившему Империуму и подумал, что таков будет мой последний вызов. Но всё же каждый раз, когда я получал то, чего хотел, я видел впереди возможность приближения иного конца, что-то ещё, что следовало выполнить. Но потом, на проклятой посудине Каласа, я сделал окончательный выбор и предал забвению саму идею. В этом и заключается парадокс – я давал слово и всегда выполнял его. Я всегда был таким. У меня есть воспоминания о временах, предшествующих моему рождению. Воспоминания о событиях, что ещё не произошли. Я вижу мир чувств, словно раскинутый передо мной мятый плащ, а сам изо всех сил пытаюсь удержать его подол.

И тогда Морарг понял. Обратного пути не было. Возможность не просто ушла – теперь в ней не было ни малейшего смысла. Легион прошёл точку невозврата.

– Тогда… – неуверенно начал легионер, чувствуя, как в нём кипят болезни, ощущая атрофию мускулов, – что нам теперь делать?

Мортарион выпрямился во весь рост. Он протянул руку, и земля Терры высыпалась из его вытянутых когтей.

Воздух сгустился. Звук жужжания усилился, стало заметно теплее. По окружающей территории прокатился грохот, открывая трещины, которые зияли и лопались.

Морарг почувствовал в горле горький привкус. В ушах зазвенело, и ему внезапно захотелось уйти прочь. Он узнал запах, который почувствовал ещё на «Терминус Эст» – тех самых необузданных сил, что блуждали по всем поражённым болезнями палубам корабля.

Взгляд легионера проследил за направлением руки примарха как раз вовремя, чтобы увидеть стихийное бедствие, обрушившееся на далёкий бастион. Земля под ним взбунтовалась, разлетаясь на части в неистово жужжащих облаках. По внешним стенам вздымались вверх огромные трещины, из которых, словно внутренности, выступала чёрно-зелёная листва. Снова сработала аварийная сигнализация – жалкое мяуканье на фоне надвигающейся бури раскалывающейся земли. Раздался взрыв, выпустивший вспышки зелёных молний, затем ещё один. Сторожевая башня рухнула лавиной щебня и пыли, громадная аквила раскололась надвое. Казалось, что тысяча лет деградации превратилась в несколько мгновений, сжатых в беспорядочном видеоряде.

Собравшиеся Гвардейцы Смерти молча наблюдали за происходящим. Бойцы не проронили ни единого слова. Один за другим, увидев учинённое разрушение, они направились к крепости. Когда внешние стены рухнули, легионеры безмолвно направили оружие к множеству брешей. Смерть и обещание смерти взывали к ним.

Мортарион двинулся вместе со всеми, продолжая удерживать свою колдовскую хватку на бастионе. По мере того, как примарх делал очередной шаг, окружавший его воздух раскалывался, разрывался и скользил, словно жир по стеклу. Когти примарха сжались, и ещё несколько адамантиевых противовзрывных пластин превратились в разлетающиеся обломки. Саван Смерти сопровождал его – воплощённые призраки распада, их косы потрескивали энергией вдоль угольно-чёрных лезвий.

Аура разложения была не более чем притворством. Морарг всё время наблюдал за происходящим и видел, что за этой дряхлой, укутанной тряпками оболочкой свернулась истинная сила. Тогда он понял, о чём идёт речь. Это была сила за гранью мечты. Это была сила, над которой не властно время. Это было заквашенное в вечности отчаяние, первобытная боль, которая однажды задушит сами звёзды.

Он двинулся вслед за Мортарионом, безмолвно печатая шаг в ногу с ним.

– Что делать? – выдохнул примарх, покачивая своим грубым клинком в полной боевой готовности. – То, что мы делали всегда. Оставаться стойкими.