24 ноября глава Следственного комитета Александр Бастрыкин обвинил Моргенштерна в торговле наркотиками в соцсетях. До этого против рэпера выдвигали обвинения в экстремизме, незаконной торговле алкоголем, создании и распространении вредного для несовершеннолетних медиаконтента.
Пока следователи СК детально изучают клипы Алишера Моргенштерна на предмет пропаганды запрещённых веществ и паразитического образа жизни, «Собеседник» вспомнил, кто ещё в истории отечественной музыки исполнял песни о наркотиках.
«Лошадка» Найка Борзова
«Мы когда-нибудь за это в адском пламени сгорим,
Но всё это потом, а данный момент – кокаин»
Про маленькую лошадку-драгдилера мы впервые услышали в 1996 году, когда эта песня вышла в альбоме группы «Инфекция» под названием «Возьми свою суку на руки». Но радиостанции не горели желанием ставить в эфир трек со словом «кокаин». Пока однажды Евгений Маргулис в гостях программы «Соки-воды» на радио 101 не попросил ведущего Кирилла Кальяна поставить песню Найка Борзова, которая ему понравилась. После эфира на радио звонили возмущённые слушатели и требовали запретить композицию за открытую пропаганду наркотиков. Тогда некоторые радиостанции нашли компромисс и просто запикивали слово «кокаин».
По словам самого Найка Борзова, песня совсем не про драгдилеров, это поверхностный уровень. Это метафора о простых и несчастных людях, которые живут и работают, как лошади. А тележку они везут не с коксом, а со своими иллюзиями.
«Марихуана» Линды
«Ма-ма-ма-марихуана
Это не крапива, не бери ее»
Альбом «Ворона» 20-летней Светланы Гейман вышел в 1997 году тиражом более 1,5 млн экземпляров. В восторге от творчества Линды были как слушатели-неофиты, так и профессиональное сообщество музыкальных критиков. В ноября 2010 года журнал «Афиша» включил этот диск в список «50 лучших русских альбомом всех времён».
Песня «Марихуана» из этого альбома без ограничений транслировалась на всех радиостанциях. Трек стал громким хитом и долго держался на верхних строчках хит-парадов. Для продвижения композиции продюсер Максим Фадеев специально распустил слух, что вокалистка страдает от наркотической зависимости. Сама Линда вспоминала, как на концертах к ней часто подходили агрессивные родители, обвинявшие певицу в том, что её песни подсадили их детей на наркоту.
«Дельфины» Ильи Лагутенко
«Тонешь, тонешь, не потонешь,
Ты сломаешься однажды,
Может выпьешь яда, слижешь дважды»
Песня «Дельфины» Мумий Тролля была очень популярна в 1990-х. Автор текста Илья Лагутенко вдохновился фразой на английском «I’ve got you under my skin» и перевел ее на русский. Строки «мне под кожу бы», «обалдевшие вены» недвусмысленно намекают, что дельфины – это метафора наркотиков. На концертах фанаты запускают в воздух надувные шарики в форме дельфинов. В клипе на эту песню участвуют типичные герои 90-х: бандиты с оружием, невеста и красивые полуобнаженные девушки. Кавер-версии «Дельфинов» записывали многие популярные исполнители, в том числе Земфира.
«Капитан Немо» группы «Химера»
«Я пропал в большой тайге.
встретил бога на игле.
завязал узлом живот.
снег украл мой тёплый след»
Питерская альтернативная группа «Химера» была популярна в 1990-х. Фронтмен Эдуард Старков славился своими эпатажными перформансами. Как-то на выступлении Эдик опрыскал зрителей из шприца собственной кровью, набрав её из вены прямо на глазах ошарашенной публики. В своем творчестве Старков неоднократно упоминает запрещённые вещества. Прямым текстом об этом говорится в «Капитане Немо», где лирический герой песни «встретил бога на игле». В феврале 1997 года лидер группы повесился. Есть версия, что к самоубийству артиста подтолкнуло употребление наркотиков.
«Когда ты вернёшься» Дельфина
«Когда ты вернешься, я не буду больше пить,
себе последний косяк я позволю забить.
Когда ты вернешься, капли крови с иглы
Упадут в последний раз на руки мои»
Песня «Когда ты вернёшься» была записана в 1991 году группой «Дубовый Гаайъ». В романтической композиции в исполнении Дельфина звучит призыв завязать с вредной зависимостью, так как эйфория от наркотиков фальшива. Лирический герой обещает своей девушке соскочить с иглы.
«Кто не бахался», «Убей барыгу», «Жизнь и Свобода» группы «Многоточие»
«Баян»-бабаян, вот открытие 90-х
Подростков давно уже не цепляет план
Бокс сменяет стакан, открывая в рай мостик
Христа на кресте заменил демон-герман.
…Кто не бахался – тот мало чего понял,
тот, кто бахался – не понял ни ***»
В нулевые в рэпе было принято осуждать наркоманию. В творчестве «Многоточия» героинщиков сравнивают с Фаустом, продавшим душу дьяволу. Кроме того, в песнях есть намёк, что продажа тяжёлых наркотиков выгодна элитам, поэтому важно самому нести ответственность за свою жизнь и быть «независимым от системы». Трек «Жизнь и Свобода» записан в жанре плача-монолога на могиле погибшего от передоза брата. Рэп красочно описывает историю падения и деградации личности наркозависимых.
СОЧИНЕНИЕ 1
Этот
текст для анализа и сочинения представляет собой панегирик профессору
Московского университета Виктору Дмитриевичу Дувакину. Благодарный ученик,
автор данного текста, вспоминает своего учителя.
Думаю, что ключевой вопрос, который, безусловно,
ставит автор, можно сформулировать так: проблема соответствия, или когда не
стыдно за прожитую жизнь.
Фигура
Дувакина складывается для читателя из нескольких ярких, запоминающихся черт.
Во-первых, Дувакин — настоящий профессор: массивный, медлительный, рассеянный; удачи
записных остроумцев «он принимал без видимого огорчения — снисходительно и
добродушно — а то и с откровенным удовольствием», — радуется автор текста.
Больше
всего, отмечает автор, профессор Дувакин любил предвоенное присловье Литмузея,
сочиненное про него: «Дувакин вспомнил то, что забыл, и тут же забыл, что
вспомнил».
И
это не случайно.
Виктор
Дмитриевич Дувакин мог перепутать место рождения студента, но любимого
Маяковского и Своих учеников он помнил и никогда не забывал: «память — это
страсть», — подчеркивает автор. Поэтому полтора десятка неизвестных статей
Маяковского Дувакин изучал так ревностно и, только убедившись в их подлинности,
принял.
Профессор
Дувакин бесконечно предан любимому Маяковскому и бесконечно предан своим
ученикам: «память — это страсть». Эта его «бесконечность» (иначе говоря –
способность оставаться человеком) стала очевидна в феврале 1966, когда
вызванный на суд по делу Синявского — Даниэля в качестве свидетеля профессор
Дувакин рассказывал про любимого Андрюшу (Синявский) так, как сказал бы у себя
дома или на кафедре. «Для этого мрачного места больше подходили другие слова»,
— замечает автор. Профессору хватило духа быть верным себе, он смог не
испугаться, не предать.
Жизнь
и поступки профессора Дувакина открывают перед читателем удивительного
человека: милого, доброго и в то же время твердого в убеждениях и бесконечно,
со всей страстью преданного высшим человеческим ценностям.
Кульминацией
рассказа о профессоре Дувакине становится эпизод о заседании кафедры, когда Дувакина
осудили и потребовали уволить за несоответствие занимаемой должности. Наиболее
полно авторское отношение к нему выражено в словах Зины Новлянской (всё
заседание кафедры студенты томились под дверью): «Для нас вы
соответствуете».
На
окончание университета профессор Дувакин каждому Своему студенту подарил по
книге Маяковского с указанием страницы и строчки; автору текста досталось
«Смотрите на жизнь без оков и шор».
«И
я стараюсь. Правда, когда снимаю очки, почти ничего не вижу», — так
самоиронично заканчивает свой рассказ о человеке, давшем образец
профессиональной страсти и образец человечности, Владимир Владимирович
Радзишевский, литературовед, литературный критик, журналист.
Мне,
к счастью, тоже повезло встречать в жизни таких людей, как профессор Дувакин. И
хотя у меня нет напутственной строчки от них, я часто спрашиваю себя, как бы
поступил в той или иной ситуации человек, ставший для меня ориентиром.
403 слова
СОЧИНЕНИЕ 2
Текст Владимира Радзишевского – панегирик
профессору Московского университета Виктору Дмитриевичу Дувакину. Благодарный
ученик, автор данного текста, вспоминает своего учителя. Можно сказать, что в
тексте Радзишевского поднимается проблема верности себе, своим принципам, автор ставит вопрос о
том, когда не стыдно за прожитую жизнь.
Комментируя текст, следует привести первый
пример-иллюстрацию, важную для понимания проблемы. Автор восхищается преданностью
любимого профессора своему делу.
Виктор Дмитриевич Дувакин мог перепутать
место рождения студента, но любимого Маяковского он помнил и никогда не
забывал: «память — это страсть», — подчеркивает автор. Поэтому полтора
десятка неизвестных статей Маяковского Дувакин изучал так ревностно и, только
убедившись в их подлинности, принял. Виктор Дмитриевич всю жизнь занимался
Маяковским – «разбирал строчку за строчкой, отыскивал источники и реалии,
толковал, комментировал...»
Продолжая комментировать текст, нельзя не
привести в качестве второго примера-иллюстрации, важной для понимания
проблемы, эпизод, когда Профессор Дувакин не предал своего ученика.
Эта его способность оставаться человеком стала очевидна в феврале
1966, когда вызванный на суд по делу Синявского — Даниэля в качестве
свидетеля профессор Дувакин рассказывал про любимого Андрюшу (Синявский) так,
как сказал бы у себя дома или на кафедре. «Для этого мрачного места больше
подходили другие слова», — замечает автор. Профессору хватило духа быть верным
себе, он смог не испугаться, не предать.
Эти примеры преданности делу и
верности ученикам с разных сторон показывают мужество и человечность
профессора. Жизнь и поступки профессора Дувакина открывают перед читателем
удивительного человека: милого, доброго и в то же время твердого в убеждениях и
со всей страстью преданного высшим человеческим ценностям.
Наиболее полно авторское отношение к
проблеме верности своим убеждениям и принципам выражено в словах Зины Новлянской.
Когда Дувакина осудили и потребовали уволить за несоответствие занимаемой
должности, всё заседание кафедры студенты томились под дверью. И вот когда
Виктор Дмитриевич вышел, она упрямо замотался головой: «Для
нас вы соответствуете».
На окончание университета профессор
Дувакин каждому своему студенту подарил по книге Маяковского с указанием
страницы и строчки; автору текста досталось «Смотрите на жизнь без оков
и шор».
«И я стараюсь.
Правда, когда снимаю очки, почти ничего не
вижу», — так самоиронично заканчивает свой рассказ о человеке, давшем образец
профессиональной страсти и образец человечности, Владимир Владимирович
Радзишевский, литературовед, литературный критик, журналист.
Многим людям в жизни нужен нравственный
камертон. На рубеже 19-20 веков таким нравственным ориентиром был Лев Толстой.
В 80-90 годы 20 века – академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, два
десятилетия ранее – академик Сахаров. Мне, к счастью, тоже повезло
встречать в жизни таких людей, как профессор Дувакин. Я был на лекциях Бибихина,
слушал и продолжаю читать Ольгу Седакову, был знаком со многими
другими прекрасными людьми. Это такая порода людей – с ними воздух чище
и дышится легко и свободно. И хотя у меня нет напутственной строчки от них,
я часто спрашиваю себя, как бы поступил в той или иной ситуации человек,
ставший для меня ориентиром.
450 слов
ИСХОДНЫЙ
ТЕКСТ
(1)Полжизни Виктор Дмитриевич Дувакин проработал на
филологическом факультете Московского университета. (2)Нам, его последним
дипломникам, он казался в нашу студенческую пору старым—престарым.(3)Ещё бы: он был на похоронах Есенина, дважды
видел Маяковского…
(4)Массивный, медлительный, по—профессорски
рассеянный, Виктор Дмитриевич
никак не мог избежать внимания записных остроумцев. (5)Их удачи
он принимал без видимого огорчения – снисходительно
и добродушно, а то и с откровенным удовольствием. (6)«Уж полночь близится – Дувакина всё нет!..» – пели,
изображая отчаяние, заждавшиеся студенты в университетском капустнике.
(7)«Виктор Ду—, Виктор
Дувакин, где я вас найду?» – импровизировали в
самодеятельной бригаде, объединившей энтузиастов поэзии Маяковского.
(8)Но из обширного фольклора о себе Виктор Дмитриевич больше
всего любил присловье, сочинённое ещё в недрах предвоенного Литмузея: «Дувакин
вспомнил то, что он забыл, и тут же забыл то, что вспомнил».
(9)Первое время его собеседования со мной начинались одним и
тем же загадочным вопросом:
– Вы,
кажется, родом из Козлова?
– (10)Нет,
– отвечаю для краткости, – я из—под Винницы.
(11)Всем было видно, что каждый раз это было ему как
подарок. (12)Его лицо тотчас озарялось счастливой улыбкой, и он с видом
заговорщика смаковал пикантную фразу из арсенала Маяковского: «Как плюются в
Виннице». (13)Память –
это страсть, и Дувакин мог забыть что угодно, только не
строку своего поэта.
(14)При случае Виктор Дмитриевич готов был прорычать что—нибудь из Державина,
выхватить клок у Алексея Константиновича Толстого, спародировать Игоря
Северянина, погудеть Пастернаком… (15)Но Маяковского читал постоянно, с
аппетитом –
как в яблоко вгрызался. (16)Его Дувакин любил безоговорочно
и потому помнил вдоль и поперёк. (17)И только потому, что любил и помнил, им
занимался –
разбирал строчку за строчкой, отыскивал источники и реалии,
толковал, комментировал…
(18)На пятом курсе я принёс Виктору Дмитриевичу полтора
десятка неизвестных
статей Маяковского, подписанных разными псевдонимами.(19)На
полках уже стояли три полных собрания сочинений поэта, и поздняя студенческая
находка выглядела слишком неправдоподобно. (20)Виктор Дмитриевич
вызвал Варвару Аветовну Арутчеву, долгие годы работавшую с
рукописями Маяковского, и они вдвоём, проверяя на прочность, стали терзать
меня так, как потом уже не терзал никто. (21)Когда я позже рассказывал
об этом Рудольфу Дуганову, он хмыкнул: «Ну как же!(22)Дувакин
знает всего Маяковского наизусть. (23)И если соглашается нановые
тексты, то для порядка должен будет их выучить». (24)А тут не стихи, а
проза, и не строчками, а погонными метрами. (25)Через два года нашу общую
публикацию Рудик надписал: «Бесконечному Виктору Дмитриевичу…»
(26)«Бесконечность» Виктора Дмитриевича стала очевидной для
многих в феврале 1966 года, когда судили Андрея Синявского, его бывшего
студента из семинара по Маяковскому. (27)Дувакина вызвали в суд свидетелем. (28)И
он сказал там то, что сказал бы у себя дома, на кафедре или в студенческой
аудитории. (29)Он помнил Андрюшу с первых занятий, когда тот выглядел ещё
классическим гадким утенком. (30)Но время шло, и гадкий утёнок на глазах
превратился в прекрасного белого лебедя… (31)Судья вынужден был остановить
свидетеля. (32)Для этого мрачного места больше подходили другие слова,
которыми, кстати, вовсю осыпали Синявского и Даниэля в газетах: подонки, оборотни, пасквилянты, нравственные уроды, наследники
Смердякова… (33)Если бы Дувакин ими
воспользовался, если бы подтолкнул своего воспитанника за решётку, он выполнил
бы долг советского преподавателя и коллеги по филфаку гордились бы им. (34)А
так на учёном совете они скопом осудили его и потребовали уволить за несоответствие
занимаемой должности. (35)Всё это заседание мы протомились за дверью. (36)Когда
вышел Виктор Дмитриевич, Зина Новлянская упрямо замотала головой: «Для нас вы
соответствуете».
(37)…На окончание университета Виктор Дмитриевич всем нам
подарил по книге Маяковского со своими комментариями, а на титуле каждому указал
его страницу и строчки. (38)Вале Мартыновой досталось:
«Послушайте!
(39)Ведь, если звёзды зажигают – значит – это кому—нибудь нужно?»
(40)Марине: «Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по—своему лошадь». ( 41)А мне: « Ищите свой корень и свой глагол,
во тьму филологии
влазьте. (42)Смотрите на жизнь без очков и шор».
(43)И я стараюсь. (44)Правда, когда снимаю очки, почти
ничего не вижу.
(По
В.В. Радзишевскому*)
* Владимир Владимирович Радзишевский (род. в 1942 г.) – литературовед, литературный критик,
журналист.
Встреча членов российского Совета по правам человека с президентом Владимиром Путиным длилась несколько часов, правозащитники спросили его о многих важных темах. Так, они подняли вопрос о пытках в российских тюрьмах – и Путин сказал, что с этой проблемой надо разбираться. Задали вопрос об «иноагентах», на что Путин заметил, что личные сообщения в соцсетях от «иноагентов» с пометками выглядят «комично». Президент также сказал, что надеется на объективное разбирательство вокруг «Мемориала», но обратил внимание, что, «по данным израильских специалистов, «Мемориал» причислял к жертвам советских политических репрессий в том числе людей, которые служили нацистам и убивали евреев».
Действительно ли этот разговор правозащитников с Путиным может привести к положительным изменениям в обозначенных сферах, Настоящему Времени рассказали члены совета Ева Меркачева и Игорь Каляпин.
— Ева, вы вчера снова говорили о реформировании законодательства так, чтобы в Уголовном кодексе появилась отдельная статья за пытки. Вы правда считаете, что проблема пыток лежит в плоскости этой статьи, по которой наказывают людей?
Ева Меркачева: Разумеется, нет. Но я считаю, что это будет огромный шаг, потому что когда мы включим статью «Пытки» в наш Уголовный кодекс, мы тем самым в принципе на государственном уровне признаем, что пытки существуют, что это проблема, что с этим нужно бороться и что мы выполняем международные соглашения. Ведь Россия ратифицировала Конвенцию ООН против пыток, и в этой конвенции есть определение пыток, и благодаря этой конвенции мы должны идти в том направлении, чтобы не просто признавать, но и наказывать конкретно за них, а не за что-то другое, как, например, превышение должностных полномочий.
— А что происходило в той части разговора, которую уже не транслировали? Путин говорил о «Мемориале», что он запросил некие отдельные справки о ликвидации «Мемориала». Говорит, что «Мемориал» уважает, но тут же говорит, что «Мемориал» защищает нацистов. Что это все значит?
Ева Меркачева: На самом деле, я пыталась вникнуть в эту историю и оказалось, что где-то в августе месяце этого года было заявление руководителя «Мемориала» Яна Рачинского, и он говорит, что действительно есть такое исследование израильского ученого. Он, правда, не понял, почему тот решил сразу же положить его в основу такой научной публикации, не сообщив – «Мемориалу» в первую очередь – о том, что есть история с этими людьми, которые, судя по всему, действительно принимали участие в массовых расстрелах и которые, можно сказать, совершали преступления против человечества.
Как случилось так, что они попали в список жертв политических репрессий, сложно сказать. Наверное, для этого требуется специальное расследование. Может быть, какие-то отдельные люди ввели в заблуждение комиссию «Мемориала», и на каком-то этапе чисто технически попали эти фамилии. Но в любом случае такая история была. Никаких сомнений в том, что подобная ошибка произошла.
Значит ли это, что это каким-то образом оправдывает тех, кто хочет ликвидировать «Мемориал»? Ни в коем случае. Ликвидация «Мемориала», о чем мы говорили неоднократно, – это серьезные последствия для нашего гражданского общества, потому что у нас эта организация ассоциируется с памятью жертв политических репрессий, ассоциируется с чем-то, что изначально было про права человека. Напомню, что в основе создания «Мемориала» стоял Сахаров.
Кроме того, тема «иноагентов» звучала еще не раз, и поднимал ее, в частности, Генри Резник, который очень был обеспокоен тем, что «иноагентами» признаются юристы. В частности, он еще вспомнил историю с Институтом права и публичной политики, который тоже был признан «иноагентом». Он рассказывает, что уважаемые люди, которые вошли в попечительский совет этого института – они все юристы, они все, по сути, светочи нашего права ,– они убеждены, что включение самого института подвергает их риску, что их тоже могут потом включить в список физических лиц – «иноагентов». Но в любом случае есть перегиб.
На самом деле, мне кажется, что президент тоже считает, что во всех этих ситуациях надо подходить сугубо индивидуально и закон об «иноагентах» нужно менять.
— Игорь, вопросы на вчерашнем заседании, как я понял, распределял Валерий Фадеев. Вы вчера не задали вопрос?
Игорь Каляпин: Нет, я не задал вопрос. Просто от нашей команды выступала Ева Меркачева. И, на мой взгляд, она со своей задачей прекрасно справилась – она озвучила все то, что нужно было сказать.
— Игорь, вы согласны с тем, что если включить в Уголовный кодекс статью о пытках, то это значит, что Россия признает, что в России есть пытки? И в СПЧ правда верят, что если появится отдельная права за пытки, проблема будет решена?
Игорь Каляпин: Нет, конечно же. Специальная статья, специальный состав, включение которого в Уголовный кодекс мы добиваемся под названием «Пытка», – это необходимое условие, но недостаточное. Необходимо выполнить несколько условий для того, чтобы у нас в стране появился действенный реальный механизм по противодействию пыткам. И появление в УК такой специальной статьи – это одно из таких необходимых условий, но недостаточное, может быть, даже не самое важное.
— Ева, почему Владимиру Путину никто не задал вопрос: «Это же вы подписали этот закон об «иноагентах», а теперь вы говорите о том, что его нужно обсуждать с профессиональным сообществом»?
Ева Меркачева: Начнем с того, что закон об «иноагентах» менялся много раз, в него бесконечно вносились какие-то доработки и изменения. Зачастую даже было сложно отследить, с какой спешностью депутаты пытались его подправить, и все время они его подправляли, на мой взгляд, в сторону ужесточения. В итоге получилось то, о чем сказал Павел Николаевич Гусев, когда не продуманы многие механизмы, в том числе главное – выход из этого статуса. Поэтому люди и не понимают, за что их признали «иноагентами», и не знают, как этого статуса потом в дальнейшем можно было бы лишиться.
Все это мы подняли, и, мне кажется, в принципе, нас услышали. У меня лично сложилось очень позитивное ощущение от этой встречи. Более того, она ведь длилась, наверное, больше, чем все предыдущие встречи, – почти пять часов мы общались с президентом. Это много, это означает, что он хочет очень внимательно выслушать каждого правозащитника. Выступили практически все, кто хотел.
— Игорь, поднимался ли вопрос отравления Навального на этой встрече? Была ли вообще произнесена фамилия «Навальный»?
Игорь Каляпин: Насколько я помню, нет.
— А почему?
Игорь Каляпин: Потому что по этому поводу ничего нового президенту сказать, насколько я понимаю, никто не мог. Какой бы вы вопрос задали президенту Путину про Навального? По-моему, все ясно.
— Например: «Почему до сих пор нет расследования о его отравлении»?
Игорь Каляпин: А что непонятно-то? Путин много раз свою позицию по этому поводу высказал. Она может нравиться, она может не нравиться. Мне она не нравится, я ее считаю незаконной. Но вы понимаете, что это не судебный процесс и Путин – не обвиняемый в этом процессе.
— Путин много чего обещал на этой встрече – обещал разобраться, обещал пересмотреть. Вы верите, что после этой встречи что-то изменится? Что какой-то из репрессивных законов после вчерашнего заседания будет отменен?
Ева Меркачева: Я верю, и не только на уровне интуиции. Мне показалось, по тому, как президент внимательно все слушал, и по тому, как он отвечал каждому члену СПЧ, что есть не просто надежда, что произойдет что-то хорошее.
Игорь: Каляпин: Я не верю.