Про белого волка рассказ

      
— Î òîì, ÷òî òû âñ¸ ðàññêàçàë ñûùèêó, ÿ óæå çíàþ, íî ìåíÿ çàèíòåðåñîâàë Áåëûé Áàðàøåê. Êòî îí òàêîé? –
— Òîëüêî ïîêëÿíèòåñü, ÷òî îòïóñòèòå ìåíÿ íà ñâîáîäó.
— Ýòî ñëàäêîå ñëîâî ñâîáîäà, — çàäóì÷èâî ïðîòÿíóë Ëèñ, âûïóñòèâ çàÿ÷üè óøè, íî çàõëîïíóâ äâåðü. –
— Ãîâîðè, êòî îí òàêîé?
— Áåëûé Áàðàøåê çíàåò îáî âñ¸ì íà ñâåòå, äàæå î òîì, ÷òî âû…
-Òñ-ñ-ñ! – çàøèïåë Ëèñ êàê çìåÿ. – Äàëüøå íå áîëòàé, åñëè õî÷åøü óéòè íà ñâîáîäó. Ãäå îí æèâ¸ò? –
— Ó ñåáÿ âî äâîðå, — ñêàçàë Àìîðàëüíûé Çàÿö.
— Òî÷íåå, — äîïûòûâàëñÿ Ëèñ.
— Ðÿäîì ñ êîðîâîé, — óòî÷íèë Àìîðàëüíûé Çàÿö. —
«Êîðîâà – íåíóæíûé ñâèäåòåëü, ñ íåé íàäî äîãîâîðèòüñÿ: ïðåäëîæèòü ïîáîëüøå ñåíà,   à åñëè íå ñîãëàñèòüñÿ, íà ìîë÷àíèå, ïóñòü ïåíÿåò íà ñåáÿ». – ðàçìûøëÿë Ëèñ, çàäûìèâ ñèãàðîé. –
— Ñïàñèáî òåáå. Çàÿö, ÷òî âûâåë ìåíÿ íà Áåëîãî Áàðàøêà, à òåïåðü – ñòóïàé ê ñâîåé Çàé÷èõå, ÿ íå ñòàíó òåáÿ åñòü, ïîòîìó, ÷òî òû âåñü ïðîïàõ íèêîòèíîì. Ñúåøü òàêîãî çàé÷èêà è ïîìð¸øü åù¸. Ñòóïàé, íî ïîìíè î íàøåì ðàçãîâîðå – íèêîìó íå ñëîâà. – Íå çíàë äîêòîð Ëèñ, ÷òî âåñü ðàçãîâîð, ñ Àìîðàëüíûì Çàéöåì, îò íà÷àëà äî êîíöà, ïîäñëóøàë Áåøåíûé Âîëê, ñòîÿ ó äâåðåé. Êàê òîëüêî îí óçíàë ïðî Áåëîãî Áàðàøêà, îáëèçíóëñÿ — îáðàäîâàëñÿ. Ëèñ áðîñèëñÿ ïèñàòü òàêèå ñòðîêè ïèñüìà: « Óâàæàåìàÿ Êîðîâà! Åñëè ñ âàìè æèâ¸ò Áåëûé Áàðàøåê, ïðîñüáà ñîîáùèòü îá ýòîì ìíå, çà âîçíàãðàæäåíèå – è ïîäïèñü, —  ñûùèê Ìàëåíüêèå Ãëàçêè». Çàòåì, îí âûçâàë Ëèñèöó è âåëåë ñðî÷íî íàéòè Áåøåíîãî Âîëêà.  Òîò íå çàñòàâèë ñåáÿ æäàòü: îí ñðàçó æå âîø¸ë.
— Õîðîøî: âîâðåìÿ…- ïîõâàëèë âîëêà äîêòîð. Ëèñèöà âûøëà. – Òû çíàåøü, ïî÷åìó òåáÿ âñå íàçûâàþò Áåøåíûì Âîëêîì? – ñïðîñèë Ëèñ.
— Íàâåðíî ïîòîìó, ÷òî áåøåíî ãîíÿþñü çà çàéöàìè. – âåñåëî îòâåòèë Âîëê. Îí îáëèçíóëñÿ.
— Ñêîðî òåáå ïðèä¸òñÿ ãîíÿòüñÿ çà Áåëûì Áàðàøêîì. Âîò ïèñüìî, ðàçûùåøü Êîðîâó, îòäàøü åé, ïîäîæä¸øü, ÷òî îíà ñêàæåò.
— Íàïèøåò, — âñòàâèë Âîëê.   
-Íåò, ñêàæåò, — íàñòàèâàë Ëèñ, — îíà æå êîðîâà – íåãðàìîòíàÿ.
— Ìîæåò áûòü íåãðàìîòíàÿ, — íå óíèìàëñÿ Áåøåíûé Âîëê, — íî, ñêîëüêî ëèòðîâ ìîëîêà â äåíü äà¸ò – òî÷íî çíàåò. – Íó, ëàäíî, — ñêðèâèëñÿ Ëèñ, — ýòî íå ãëàâíîå: ãëàâíîå – âûéòè ÷åðåç êîðîâó íà Áåëîãî Áàðàøêà ïîòîìó, ÷òî îí çíàåò… — Ëèñ ïåðåø¸ë íà ø¸ïîò, à   Áåøåíûé Âîëê ñëóøàë åãî è ïîääàêèâàë. Êîãäà ïîñëåäíèé êàê ïòèöà, ðèíóëñÿ âûïîëíÿòü ïîðó÷åíèÿ äîêòîðà Ëèñà, ðûæèé ìîøåííèê ñêàçàë: «Ïîñìîòðèì, êàêîâ îí âñåçíàþùèé Áåëûé Áàðàøåê». – Îí îáëèçíóëñÿ, ïåðåä ãëàçàìè ïðåäñòàëà âîëíóþùàÿ êàðòèíà êàê îí, ( äîñòîïî÷òèìûé Ëèñ), âíîâü çàâëàäåë âîëøåáíûìè êîíôåòàìè, è ÷òî ðàâíûõ åìó, ïî áîãàòñòâó, íèêîãî íå îñòàëîñü. Ñ ýòèìè ìûñëÿìè, õîðîøåíüêî çåâíóâ, Ëèñ êðåïêî óñíóë. Åãî ðàçáóäèëè  íàñëåäóþùåå óòðî. Ïðèíåñëè ÷àøå÷êó êîôå, çàòåì. Íà åãî èìÿ ïðèøëà ïîñûëêà. Ëèñ ñðàçó æå îïðåäåëèë ðàçìàøèñòûé, ñ îøèáêàìè ïî÷åðê «Áåøåíîãî Âîëêà». Äà, ýòî ïèñàë îí. Íå äóìàÿ î ïëîõîì, Ëèñ âåëåë âñêðûòü ïîñûëêó è íå ïîâåðèë ñâîèì ãëàçàì: â íåé àêêóðàòíî áûëè ñëîæåíû êîñòî÷êè «Áåëîãî Áàðàøêà». Òàì æå áûëî ïèñüìî îò «Áåøåíîãî Âîëêà».  Âîò åãî ñîäåðæàíèå: »Óâàæàåìûé äîêòîð! ß íàø¸ë «Áåëîãî Áàðàøêà» áåç òðóäà ó Êîðîâû. Îíà îêàçàëà ìíå îãðîìíóþ ïîääåðæêó è ïîêàçàëà ýòîãî âóíäåðêèíäà. «Áåëûé Áàðàøåê,» äåéñòâèòåëüíî îáî âñ¸ì çíàë. Ó íåãî áûëè áîëüøèå óìíûå ãëàçà è ìÿãêîå íåæíîå òåëüöå. Ñîîáùàþ îá ýòîì ïîòîìó, ÷òî «Áåëîãî Áàðàøêà» áîëüøå íåò. Äî ñèõ ïîð íå ïîíèìàþ, êàê îí îêàçàëñÿ â ìî¸ì æèâîòå?» —   
— Ýòîãî íå ìîæåò áûòü! – â ñåðäöàõ âñêðèêíóë äîêòîð Ëèñ, è , êàæåòñÿ, ïîòåðÿë äàð ðå÷è ïîòîìó, ÷òî Ëèñèöà, âîøåäøàÿ â êàáèíåò, íèêàê íå ìîãëà óñëûøàòü äàëüíåéøèõ èíñòðóêöèé. – Âñ¸! – íàêîíåö çàãîâîðèë äîêòîð, — «Áåøåíîãî Âîëêà» ÿ âû÷¸ðêèâàþ èç ñïèñêà  äðóçåé. ß íàòðàâëþ íà íåãî áóëüäîãà «Ìàëåíüêèå Ãëàçêè».  Êñòàòè, ãäå îí ñåé÷àñ? – Ëåæèò – Ãäå? – Ó íàñ â ëå÷åáíèöå , — îòâå÷àëà Ëèñèöà. – ß äàëà åìó âàø ïîðîøîê, êîãäà  îí ïîïðîñèë ïðèíÿòü ÷òî-íèáóäü îò ãîëîâíîé áîëè. – ×àñ îò ÷àñó íå ëåã÷å! – âñêðè÷àë Ëèñ. – Íåìåäëåííî ðàçáóäè åãî: èíà÷å åìó íè÷òî óæå íå ïîìîæåò! – Ëèñèöà áðîñèëàñü âûïîëíÿòü ïðèêàçàíèå øåôà. Ëèñ õîäèë ïî êîìíàòå âçàä è âïåð¸ä, îò íåãîäîâàíèÿ, îí êèïåë êàê ÷àéíèê. Ïðèáåæàëà çàïûõàâøàÿñÿ Ëèñèöà. 
— «Ìàëåíüêèå Ãëàçêè» ïðèø¸ë â ñåáÿ! – ñîîáùèëà îíà.
— Äîáðî, — ïðîöåäèë ñêâîçü çóáû ãëàââðà÷. Îí ñõâàòèë ïèñüìî «Áåøåíîãî âîëêà» è ðàçîðâàë åãî íà êóñêè. Òóò âîø¸ë, åëå-åëå äåðæàñü íà âåñó, ñûùèê «Ìàëåíüêèå Ãëàçêè». – ×òî ñ âàìè ñëó÷èëîñü? – ó÷àñòëèâî ñïðîñèë Ëèñ. – Âàì íåçäîðîâèòñÿ? – Íåìíîãî, — îòìàõíóëñÿ ñûùèê.  —  Ýòî ñêîðî ïðîéä¸ò, — ïðîäîëæèë îí, òÿæåëî îïóñêàÿñü â êðåñëî. – Åñëè áû íå ìî¸ áåçâûõîäíîå ïîëîæåíèå, òåáÿ áû çäåñü íå áûëî, äîðîãîé ìîé ñûùèê, — óñìåõíóëñÿ Ëèñ ïðî ñåáÿ, à âñëóõ ñêàçàë: « Âàì äàëè ÿä». – « Êòî?» — ïîäñêî÷èë ñûùèê, è åãî ìàëåíüêèå ãëàçêè çàñâåòèëèñü îãí¸ì.
— «Áåøåíûé Âîëê» âàñ õîòåë îòðàâèòü.
— À-à,- ïðîòÿíóë ñûùèê,- ïîíèìàþ: îí õîòåë óáðàòü ìåíÿ çàòî, ÷òî ÿ ðàçîáëà÷èë åãî, êàêîå êîâàðñòâî…
— Äà-äà,- îæèâèëñÿ Ëèñ,- «Áåøåíûé Âîëê» î÷åíü êîâàðåí: îí ñïîñîáåí íà âñ¸; âîò íåäàâíî ïðèñëàë ìíå ïî ïî÷òå ïîñûëêó, îòêðûâàþ, à òàì êîñòî÷êè «Áåëîãî Áàðàøêà» è åù¸ ãíóñíîå ïîñëàíèå. 
-Ãäå îíî?- îæèâèëñÿ ñûùèê.
— Ê ñîæàëåíüþ, ÿ åãî ïîðâàë: îíî ðàçîçëèëî ìåíÿ.
— Âñ¸ ýòî ñòðàííî,- çàäóì÷èâî ïðîãîâîðèë «Ìàëåíüêèå ãëàçêè».- Íó, íè÷åãî: ïîêà ÿ ÷óâñòâóþ ñåáÿ íåâàæíî, ïîýòîìó ÿ íå ìîãó çàíÿòüñÿ «Áåøåíûì Âîëêîì», íî ìíå áû õîòåëîñü ñåé÷àñ âåðíóòüñÿ ê îäíîìó íåäàâíåìó ðàçãîâîðó,- íåîæèäàííî ïðîèçí¸ñ «Ìàëåíüêèå Ãëàçêè», ó Ëèñà äàæå ìóðàøêè ïîïîëçëè. 
— Ïî÷åìó âû ðåøèëè óáðàòü «Àìîðàëüíîãî Çàéöà»?
— Ïîòîìó, ÷òî îí áûë â ñãîâîðå ñ «Áåøåíûì âîëêîì».
— È ÷òî îíè ñîáèðàëèñü äåëàòü?- äîïûòûâàëñÿ ñûùèê.
— Âîéòè â ñãîâîð ñ ìûøîíêîì Ãðèìîì è åãî äðóãîì êîòîì Ôåëèêñîì. Âìåñòå ñ «Äèêèìè Êîòàìè», îíè íàìåðåâàëèñü çàõâàòèòü ìîé çàìîê è ðàçðóøèòü, íåíàâèñòíóþ èì,  ëå÷åáíèöó, âîñïîëüçîâàòüñÿ ìîèìè òðóäàìè è ïîâñþäó òâîðèòü ïðîèçâîë.
— Õîðîøî,- áóðêíóë «Ìàëåíüêèå Ãëàçêè»,- ðàçáåð¸ìñÿ.- Êîãäà ñûùèê âûøåë, Ëèñ ïðèêàçàë, ÷òîáû ê íåìó íèêîãî íå ïóñêàëè.

                Ñåðèÿ 9. Êîâàðíûé ñûð.               
               
— ß íàø¸ë ñûð!- êðèêíóë ìûøîíîê Õâîñòèê.
— òàì î÷åíü ìíîãî âñÿêîãî ñûðà,- ïîäòâåðäèë çàïûõàâøèéñÿ Ãðûçóíîê «Îñòðûå Çóáêè».
— Ãäå?- â îäèí ãîëîñ ñïðîñèëè îñòàëüíûå ìûøè.
— Âîçëå çàìêà çëîãî Ëèñà.
— À âäðóã òàì îïàñíîñòü?- íàñòîðîæåííî ñïðîñèë ìûøîíîê Ãðèì.
— Íó, êàêèå îïàñíîñòè?!- íàïåðåáîé ïèùàëè ìûøàòà.- Íåò òàì, êðîìå ñûðà, íè÷åãî è íèêîãî.
— À ìîæåò, ýòî ëîâóøêà ïîäñòðîåííàÿ ëèñîì?- îñòîðîæíè÷àë êîò Ôåëèêñ.
— Äà êàêàÿ òàì ëîâóøêà,- íå óíèìàëèñü Ãðûçóíîê ñ Õâîñòèêîì,- ñûðà òàê ìíîãî è îí òàêîé âêóñíûé, ÷òî ëîâóøêîé âîîáùå íå ïàõíåò.
— Íó, ðàç òàêîå äåëî,- çàêëþ÷èë ìûøîíîê Ãðèì,- ÿ äóìàþ íóæíî çàáðàòü ñûð ñ ñîáîé.

История бультерьера

1

Я увидел его впервые в сумерках.

Рано утром я получил телеграмму от своего школьного товарища Джека:

«Посылаю тебе замечательного щенка. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит».

У Джека такой характер, что он мог прислать мне адскую машину или бешеного хорька вместо щенка, поэтому я дожидался посылки с некоторым любопытством. Когда она прибыла, я увидел, что на ней написано: «Опасно». Изнутри при малейшем движении доносилось ворчливое повизгиванье. Заглянув в заделанное решеткой отверстие, я увидел не тигренка, а всего-навсего маленького белого бультерьера. Он старался укусить меня и все время сварливо рычал. Рычанье его было мне неприятно. Собаки умеют рычать на два лада: низким, грудным голосом — это вежливое предупреждение или исполненный достоинства ответ, и громким, высоким ворчаньем — это последнее слово перед нападением. Как любитель собак, я думал, что умею управлять ими. Поэтому, отпустив носильщика, я достал перочинный нож, молоток, топорик, ящик с инструментами, кочергу и сорвал решетку. Маленький бесенок грозно рычал при каждом ударе молотка и, как только я повернул ящик набок, устремился прямо к моим ногам. Если бы только его лапка не запуталась в проволочной сетке, мне пришлось бы плохо. Я вскочил на стол, где он не мог меня достать, и попытался урезонить его. Я всегда был сторонником разговоров с животными. Я утверждаю, что они улавливают общий смысл нашей речи и наших намерений, хотя бы даже и не понимая слов. Но этот щенок, по-видимому, считал меня лицемером и презрительно отнесся к моим заискиваниям. Сперва он уселся под столом, зорко глядя во все стороны, не появится ли пытающаяся спуститься нога. Я был вполне уверен, что мог бы привести его к повиновению взглядом, но мне никак не удавалось взглянуть ему в глаза, и поэтому я оставался на столе. Я человек хладнокровный. Ведь я представитель фирмы, торгующей железным товаром, а наш брат вообще славится присутствием духа, уступая разве только господам, торгующим готовым платьем.

Итак, я достал сигару и закурил, сидя по-турецки на столе, в то время как маленький деспот дожидался внизу моих ног. Затем я вынул из кармана телеграмму и перечел ее: «Замечательный щенок. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит». Думаю, что мое хладнокровие успешно заменило в этом случае вежливость, ибо полчаса спустя рычанье затихло. По прошествии часа он уже не бросался на газету, осторожно спущенную со стола для испытания его чувств. Возможно, что раздражение, вызванное клеткой, немного улеглось. А когда я зажег третью сигару, он проковылял к камину и улегся там, впрочем, не забывая меня — на это я не мог пожаловаться. Один его глаз все время следил за мной. Я же следил обоими глазами не за ним, а за его коротким хвостиком. Если бы этот хвост хоть единый раз дернулся в сторону, я почувствовал бы, что победил. Но хвостик оставался неподвижным. Я достал книжку и продолжал сидеть на столе до тех пор, пока не затекли ноги и начал гаснуть огонь в камине. К десяти часам стало прохладно, а в половине одиннадцатого огонь совсем потух. Подарок моего друга встал на ноги и, позевывая, потягиваясь, отправился ко мне под кровать, где лежал меховой половик. Легко переступив со стола на буфет и с буфета на камин, я также достиг постели и, без шума раздевшись, ухитрился улечься, не встревожив своего повелителя. Не успел я еще заснуть, когда услышал легкое царапанье и почувствовал, что кто-то ходит по кровати, затем по ногам. Снап [snap — «хвать», «щелк» (англ.)], по-видимому, нашел, что внизу слишком холодно.

Он свернулся у меня в ногах очень неудобным для меня образом. Но напрасно было бы пытаться устроиться поуютнее, потому что, едва я пробовал двинуться, он вцеплялся в мою ногу с такой яростью, что только толстое одеяло спасало меня от тяжкого увечья.

Прошел целый час, прежде чем мне удалось так расположить ноги, передвигая их каждый раз на волосок, что можно было наконец уснуть. В течение ночи я несколько раз был разбужен гневным рычаньем щенка — быть может, потому, что осмеливался шевелить ногой без его разрешения, но, кажется, также и за то, что позволял себе изредка храпеть.

Утром я хотел встать раньше Снапа. Видите ли, я назвал его Снапом… Полное его имя было Джинджерснап [gingersnap — хрустящий пряник с имбирем (англ.)]. Некоторым собакам с трудом приискиваешь кличку, другим же не приходится придумывать клички — они как-то являются сами собой.

Итак, я хотел встать в семь часов. Снап предпочел отложить вставанье до восьми, поэтому мы встали в восемь. Он разрешил мне затопить камин и позволил одеться, ни разу не загнав меня на стол. Выходя из комнаты и собираясь завтракать, я заметил:

— Снап, друг мой, некоторые люди стали бы воспитывать тебя побоями, но мне кажется, что мой план лучше. Теперешние доктора рекомендуют систему лечения, которая называется «оставлять без завтрака». Я испробую ее на тебе.

Было жестоко весь день не давать ему еды, но я выдержал характер. Он расцарапал всю дверь, и мне потом пришлось заново красить ее, но зато к вечеру он охотно согласился взять из моих рук немного пищи.

Не прошло и недели, как мы уже были друзьями. Теперь он спал у меня на кровати, не пытаясь искалечить меня при малейшем движении. Система лечения, которая называлась «оставлять без завтрака», сделала чудеса, и через три месяца нас нельзя было разлить водой.

Казалось, чувство страха было ему незнакомо. Когда он встречал маленькую собачку, он не обращал на нее никакого внимания, но стоило появиться здоровому псу, как он струной натягивал свой обрубленный хвост и принимался прохаживаться вокруг него, презрительно шаркая задними ногами и поглядывая на небо, на землю, вдаль — куда угодно, за исключением самого незнакомца, отмечая его присутствие только частым рычаньем на высоких нотах. Если незнакомец не спешил удалиться, начинался бой. После боя незнакомец в большинстве случаев удалялся с особой готовностью. Случалось и Снапу быть побитым, но никакой горький опыт не мог вселить в него и крупицы осторожности.

Однажды, катаясь в извозчичьей карете во время собачьей выставки, Снап увидел слоноподобного сенбернара на прогулке. Его размеры вызвали восторг щенка, он стремглав ринулся из окна кареты и сломал себе ногу.

У него не было чувства страха. Он не был похож ни на одну из известных мне собак. Например, если случалось мальчику швырнуть в него камнем, он тотчас же пускался бежать, но не от мальчика, а к нему. И если мальчик снова швырял камень, Снап немедленно разделывался с ним, чем приобрел всеобщее уважение. Только я и рассыльный нашей конторы умели видеть его хорошие стороны. Только нас двоих он считал достойными своей дружбы. К половине лета Карнеджи, Вандербильдт и Астор [три американских миллиардера], вместе взятые, не могли бы собрать достаточно денег, чтобы купить у меня моего маленького Снапа.

2

Хотя я не был коммивояжером, тем не менее моя фирма, в которой я служил, отправила меня осенью в путешествие, и Снап остался вдвоем с квартирной хозяйкой. Они не сошлись характерами. Он ее презирал, она его боялась, оба они ненавидели друг друга.

Я был занят сбытом проволоки в северных штатах. Получавшиеся на мое имя письма доставлялись мне раз в неделю. В этих письмах моя хозяйка постоянно жаловалась мне на Снапа.

Прибыв в Мендозу, в Северной Дакоте, я нашел хороший сбыт для проволоки. Разумеется, главные сделки я заключал с крупными торговцами, но я потолкался среди фермеров, чтобы получить от них практические указания, и таким образом познакомился с фермой братьев Пенруф.

Нельзя побывать в местности, где занимаются скотоводством, и не услышать о злодеяниях какого-нибудь лукавого и смертоносного волка. Прошло то время, когда волки попадались на отраву. Братья Пенруф, как и все разумные ковбои, отказались от отравы и капканов и принялись обучать разного рода собак охоте на волка, надеясь не только избавить окрестности от врагов, но и позабавиться.

Гончие собаки оказались слишком добродушными для решительной борьбы, датские доги — чересчур неуклюжими, а борзые не могли преследовать зверя, не видя его. Каждая порода имела какой-нибудь роковой недостаток. Ковбои надеялись добиться толку с помощью смешанной своры, и когда меня пригласили на охоту, я очень забавлялся разнообразием участвовавших в ней собак. Было там немало ублюдков, но встречались также и чистокровные собаки — между прочим, несколько русских волкодавов, стоивших, наверно, уйму денег.

Гилтон Пенруф, старший из братьев, необычайно гордился ими и ожидал от них великих подвигов.

— Борзые слишком тонкокожи для волчьей охоты, доги — медленно бегают, но, увидите, полетят клочья, когда вмешаются мои волкодавы.

Таким образом, борзые предназначались для гона, доги — для резерва, а волкодавы — для генерального сражения. Кроме того, припасено было две-три гончих, которые должны были своим тонким чутьем выслеживать зверя, если его потеряют из виду.

Славное было зрелище, когда мы двинулись в путь между холмами в ясный октябрьский день! Воздух был прозрачен и чист, и, несмотря на позднее время года, не было ни снега, ни мороза. Кони ковбоев слегка горячились и раза два показали мне, каким образом они избавляются от своих седоков.

Мы заметили на равнине два-три серых пятна, которые были, по словам Гилтона, волками или шакалами. Свора понеслась с громким лаем. Но поймать им никого не удалось, хотя они носились до самого вечера. Только одна из борзых догнала волка и, получив рану в плечо, отстала.

— Мне кажется, Гилт, что от твоих волкодавов мало будет толку, — сказал Гарвин, младший из братьев. — Я готов стоять за маленького черного дога против всех остальных, хотя он простой ублюдок.

— Ничего не пойму! — проворчал Гилтон. — Даже шакалам никогда не удавалось улизнуть от этих борзых, не то что волкам. Гончие — также превосходные — выследят хоть трехдневный след. А доги могут справиться даже с медведем.

— Не спорю, — сказал отец, — твои собаки могут гнать, могут выслеживать и могут справиться с медведем, но дело в том, что им неохота связываться с волком. Вся окаянная свора попросту трусит. Я много бы дал, чтобы вернуть уплаченные за них деньги.

Так они толковали, когда я распростился с ними и уехал дальше.

Борзые были сильны и быстроноги, но вид волка, очевидно, наводил ужас на всех собак. У них не хватало духа помериться с ним силами, и невольно воображение переносило меня к бесстрашному щенку, разделявшему мою постель в течение последнего года. Как мне хотелось, чтобы он был здесь! Неуклюжие гиганты получили бы руководителя, которого никогда не покидает смелость.

На следующей моей остановке, в Бароке, я получил с почты пакет, заключавший два послания от моей хозяйки: первое — с заявлением, что «эта подлая собака безобразничает в моей комнате», другое, еще более пылкое, — с требованием немедленного удаления Снапа.

«Почему бы не выписать его в Мендозу? — подумал я. — Всего двадцать часов пути. Пенруфы будут рады моему Снапу».

3

Следующая моя встреча с Джинджерснапом вовсе не настолько отличалась от первой, как можно было ожидать. Он бросился на меня, притворялся, что хочет укусить, непрерывно ворчал. Но ворчанье было грудное, басистое, а обрубок хвоста усиленно подергивался.

Пенруфы несколько раз затевали волчью охоту, с тех пор как я жил у них, и были вне себя от неизменных неудач. Собаки почти каждый раз поднимали волка, но никак не могли покончить с ним, охотники же ни разу не находились достаточно близко, чтобы узнать, почему они трусят.

Старый Пенруф был теперь вполне убежден, что «во всем негодном сброде нет ни одной собаки, способной потягаться хотя бы с кроликом».

На следующий день мы вышли на заре — те же добрые лошади, те же отличные ездоки, те же большие сизые, желтые и рябые собаки. Но, кроме того, с нами была маленькая белая собачка, все время льнувшая ко мне и знакомившая со своими зубами не только собак, но и лошадей, когда они осмеливались ко мне приблизиться. Кажется, Снап перессорился с каждым человеком, собакой и лошадью по соседству.

Мы остановились на вершине большого плоскоголового холма. Вдруг Гилтон, осматривавший окрестности в бинокль, воскликнул:

— Вижу его! Вот он идет к ручью, Скелл. Должно быть, это шакал.

Теперь надо было заставить и борзых увидеть добычу. Это нелегкое дело, так как они не могут смотреть в бинокль, а равнина покрыта кустарником выше собачьего роста.

Тогда Гилтон позвал: «Сюда, Дандер!» — и выставил ногу вперед. Одним проворным прыжком Дандер взлетел на седло и стал там, балансируя на лошади, между тем как Гилтон настойчиво показывал ему:

— Вон он, Дандер, смотри! Куси, куси его, там, там!

Дандер усиленно всмотрелся в точку, указываемую хозяином, затем, должно быть, увидел что-то, ибо с легким тявканьем соскочил на землю и бросился бежать. Другие собаки последовали за ним. Мы поспешили им вслед, однако значительно отставая, так как почва была изрыта оврагами, барсучьими норами, покрыта камнями, кустарником. Слишком быстрая скачка могла окончиться печально.

Итак, все мы отстали; я же, человек, непривычный к седлу, отстал больше всех. Время от времени мелькали собаки, то скакавшие по равнине, то слетавшие в овраг, с тем чтобы немедленно появиться с другой стороны. Признанным вожаком был борзой Дандер, и, взобравшись на следующий гребень, мы увидели всю картину охоты: шакал, летящий вскачь, собаки, бегущие на четверть мили сзади, но, видимо, настигавшие его. Когда мы в следующий раз увидели их, шакал был бездыханен, и все собаки сидели вокруг него, исключая двух гончих и Джинджерснапа.

— Опоздали к пиру! — заметил Гилтон, взглянув на отставших гончих. Затем с гордостью потрепал Дандера: — Все-таки, как видите, не потребовалось вашего щенка!

— Скажи пожалуйста, какая смелость: десять больших собак напали на маленького шакала! — насмешливо заметил отец. — Погоди, дай нам встретить волка.

На следующий день мы снова отправились в путь.

Поднявшись на холм, мы увидели движущуюся серую точку. Движущаяся белая точка означает антилопу, красная — лисицу, а серая — волка или шакала. Волк это или шакал, определяют по хвосту. Висячий хвост принадлежит шакалу, поднятый кверху — ненавистному волку.

Как и вчера, Дандеру показали добычу, и он, как и вчера, повел за собой пеструю стаю — борзых, волкодавов, гончих, догов, бультерьера и всадников. На миг мы увидели погоню: без сомнения, это был волк, двигавшийся длинными прыжками впереди собак. Почему-то мне показалось, что передовые собаки не так быстро бегут, как тогда, когда они гнались за шакалом. Что было дальше, никто не видел. Собаки вернулись обратно одна за другой, а волк исчез.

Насмешки и попреки посыпались теперь на собак.

— Эх! Струсили, попросту струсили! — с отвращением проговорил отец. — Свободно могли нагнать его, но чуть только он повернул на них, они удрали. Тьфу!

— А где же он, несравненный, бесстрашный терьер? — спросил Гилтон презрительно.

— Не знаю, — сказал я. — Вероятнее всего, он и не видел волка. Но если когда-нибудь увидит — бьюсь об заклад, он изберет победу или смерть.

В эту ночь вблизи фермы волк зарезал нескольких коров, и мы еще раз снарядились на охоту.

Началось приблизительно так же, как накануне. Уже много позже полудня мы увидели серого молодца с поднятым хвостом не дальше как за полмили. Гилтон посадил Дандера на седло. Я последовал его примеру и подозвал Снапа. Его лапки были так коротки, что вспрыгнуть на спину лошади он не мог. Наконец он вскарабкался с помощью моей ноги. Я показывал ему волка и повторял «Куси, куси!» до тех пор, пока он в конце концов не приметил зверя и не бросился со всех ног вдогонку за уже бежавшими борзыми.

Погоня шла на этот раз не чащей кустарника, вдоль реки, а открытой равниной. Мы поднялись все вместе на плоскогорье и увидели погоню как раз в ту минуту, когда Дандер настиг волка и рявкнул у него за спиной. Серый повернулся к нему для боя, и перед нами предстало славное зрелище. Собаки подбегали по две и по три, окружая волка кольцом и лая на него, пока не налетел последним маленький белый песик. Этот не стал тратить времени на лай, а ринулся, прямо к горлу волка, промахнулся, однако успел вцепиться ему в нос. Тогда десять больших собак сомкнулись над волком, и две минуты спустя он был мертв. Мы мчались вскачь, чтобы не упустить развязки, и хоть издали, но явственно рассмотрели, что Снап оправдал мою рекомендацию.

Теперь настал мой черед похваляться. Снап показал им, как ловят волков, и наконец-то мендозская свора доконала волка без помощи людей.

Было два обстоятельства, несколько омрачивших торжество победы: во-первых, это был молодой волк, почти волчонок. Вот почему он сдуру бросился бежать по равнине. А во-вторых, Снап был ранен — у него была глубокая царапина на плече.

Когда мы с торжеством двинулись в обратный путь, я заметил, что он прихрамывает.

— Сюда! — крикнул я. — Сюда, Снап!

Он раза два попытался вскочить на седло, но не мог.

— Дайте мне его сюда, Гилтон, — попросил я.

— Благодарю покорно. Можете сами возиться со своей гремучей змеей, — ответил Гилтон, так как всем теперь было известно, что связываться со Снапом небезопасно.

— Сюда, Снап, бери! — сказал я, протягивая ему хлыст.

Он ухватился за него зубами, и таким образом я поднял его на седло и доставил домой. Я ухаживал за ним, как за ребенком. Он показал этим ковбоям, кого не хватает в их своре. У гончих прекрасные носы, у борзых быстрые ноги, волкодавы и доги — силачи, но все они ничего не стоят, потому что мужество есть только у бультерьера. В этот день ковбои разрешили волчий вопрос, что вы увидите сами, если побываете в Мендозе, ибо в каждой из местных свор теперь имеется свой бультерьер.

4

На следующий день была годовщина появления у меня Снапа. Погода стояла ясная, солнечная. Снега еще не было. Ковбои снова собрались на волчью охоту. К всеобщему разочарованию, рана Снапа не заживала. Он спал, по обыкновению, у меня в ногах, и на одеяле оставались следы крови. Он, конечно, не мог участвовать в травле. Решили отправиться без него. Его заманили в амбар и заперли там. Затем мы отправились в путь. Все отчего-то предчувствовали недоброе. Я знал, что без моей собаки мы потерпим неудачу, но не воображал, как она будет велика.

Мы забрались уже далеко, блуждая среди холмов, как вдруг, мелькая в кустарнике, примчался за нами вдогонку белый мячик. Минуту спустя к моей лошади подбежал Снап, ворча и помахивая обрубком хвоста. Я не мог отправить его обратно, так как он ни за что не послушался бы. Рана его имела скверный вид. Подозвав его, я протянул ему хлыст и поднял на седло, «Здесь, — подумал я, — ты просидишь до возвращения домой». Но не тут-то было. Крик Гилтона «ату, ату!» известил нас, что он увидел волка. Дандер и Райл, его соперник, оба бросились вперед, столкнулись и упали вместе, растянувшись на земле. Между тем Снап, зорко приглядываясь, высмотрел волка, и не успел я оглянуться, как он уже соскочил с седла, и понесся зигзагами, вверх, вниз, над кустарником, под кустарником, прямо на врага. В течение нескольких минут он вел за собой всю свору. Недолго, конечно. Большие борзые увидели движущуюся точку, и по равнине вытянулась длинная цепь собак. Травля обещала быть интересной, так как волк был совсем недалеко и собаки мчались во всю прыть.

— Они свернули в Медвежий овраг! — крикнул Гарвин. — За мной! Мы можем выйти им наперерез!

Итак, мы повернули обратно и быстро поскакали по северному склону холма, в то время как погоня, по-видимому, двигалась вдоль южного склона.

Мы поднялись на гребень и готовились уже спуститься, когда Гилтон крикнул:

— Он здесь! Мы наткнулись прямо на него.

Гилтон соскочил с лошади, бросил поводья и побежал вперед. Я сделал то же. Навстречу нам по открытой поляне, переваливаясь, бежал большой волк. Голова его была опущена, хвост вытянут по прямой линии, а в пятидесяти шагах за ним мчался Дандер, несясь, как ястреб над землей, вдвое быстрее, чем волк. Минуту спустя борзой пес настиг его и рявкнул, но попятился, как только волк повернулся к нему. Они находились теперь как раз под нами, не дальше как в пятидесяти футах. Гарвин достал револьвер, но Гилтон, к несчастью, остановил его:

— Нет, нет! Посмотрим, что будет.

Через мгновение примчалась вторая борзая, затем одна за другой и остальные собаки. Каждая неслась, горя яростью и жаждой крови, готовая тут же разорвать серого на части. Но каждая поочередно отступала в сторону и принималась лаять на безопасном расстоянии. Минуты две погодя подоспели и русские волкодавы — славные, красивые псы. Издали они, без сомнения, желали ринуться прямо на старого волка. Но бесстрашный его вид, мускулистая шея, смертоносные челюсти устрашили их задолго до встречи с ним, и они также примкнули к общему кругу, в то время как затравленный бандит поворачивался то в одну сторону, то в другую, готовый сразиться с каждой из них и со всеми вместе.

Вот появились и доги, грузные твари, каждая такого же веса, как волк. Их тяжелое дыхание переходило в угрожающий хрип, по мере того как они надвигались, готовые разорвать волка в клочья. Но как только они увидели его вблизи — угрюмого, бесстрашного, с мощными челюстями, с неутомимыми лапами, готового умереть, если надо, но уверенного в том, что умрет не он один, — эти большие доги, все трое, почувствовали, подобно остальным, внезапный прилив застенчивости: да, да, они бросятся на него немного погодя, не сейчас, а как только переведут дух. Волка они, конечно, не боятся. Голоса их звучали отвагой. Они хорошо знали, что несдобровать первому, кто сунется, но это все равно, только не сейчас. Они еще немного полают, чтобы подбодрить себя.

В то время как десять больших псов праздно метались вокруг безмолвного зверя, в дальнем кустарнике послышался шорох. Затем скачками пронесся белоснежный резиновый мячик, вскоре превратившийся в маленького бультерьера. Снап, медленно бегущий и самый маленький из своры, примчался, тяжело дыша — так тяжело, что, казалось, он задыхается, и подлетел прямо к кольцу вокруг хищника, с которым никто не дерзал сразиться. Заколебался ли он? Ни на мгновение. Сквозь кольцо лающих собак он бросился напролом к старому деспоту холмов, целясь прямо в глотку. И волк ударил его с размаху своими двадцатью клыками. Однако малыш бросился на него вторично, и что произошло тогда, трудно сказать. Собаки смешались. Мне почудилось, что я увидел, как маленький белый пес вцепился в нос волка, на которого сейчас напала вся свора. Мы не могли помочь собакам, но они и не нуждались в нас. У них был вожак несокрушимой смелости, и когда битва наконец закончилась, перед нами на земле лежали волк — могучий гигант — и вцепившаяся в его нос маленькая белая собачка.

Мы стояли вокруг, готовые вмешаться, но лишенные возможности это сделать. Наконец все было кончено: волк был мертв. Я окликнул Снапа, но он не двинулся. Я наклонился к нему.

— Снап, Снап, все кончено, ты убил его! — Но песик был неподвижен. Теперь только увидел я две глубокие раны на его теле. Я попытался приподнять его: — Пусти, старина: все кончено!

Он слабо заворчал и отпустил волка.

Грубые скотоводы стояли вокруг него на коленях, и старый Пенруф пробормотал дрогнувшим голосом:

— Лучше бы у меня пропало двадцать быков!

Я взял Снапа на руки, назвал его по имени и погладил по голове. Он слегка заворчал, как видно, на прощание, лизнул мне руку и умолк навсегда.

Печально возвращались мы домой. С нами была шкура чудовищного волка, но она не могла нас утешить. Мы похоронили неустрашимого Снапа на холме за фермой. Я слышал при этом, как стоящий рядом Пенруф пробормотал:

— Вот это действительно храбрец! Без храбрости в нашем деле недалеко уйдешь.

Мальчику Грише поручили присматривать за телятами, так как они не поспевали за стадом. Гришина избушка стояла у оврага, на дне которого тек ручей. К избушке стол по ночам приходить волк и Гриша попросил Таню принести ему дедушкино ружье…

Гриша читать

I

Быстро пролетают ласточки над степью, но ещё быстрее летят ветерки.

В полдень горячие ветерки пахнут горькой полынью. Если к ним прислушаться, слышно, как звенит жаво­ронок и свистят суслики.

К вечеру над зелёными оврагами, где растёт сочный щавель и гуляют большие дрофы, тихо летят тёплые ветерки. В тёплом ветерке слышны крики коршуна и быстрый стук коготков тушканчика.

Вечером замирают над землёй холодные, еле слыш­ные ветерки. Они рождаются на озёрах и болотцах. Пахнут они камышом, и слышится в них печальный крик кулика-перевозчика, что летает над водой и кри­чит: „тирли-ли-ли… тирли-ли-ли…“

Ветерки летают над степью и видят, как распуска­ются по ночам маки, как волчица подкрадывается к зайцу.

Утром, когда восходит солнце, они видят, как просы­паются жаворонки, полевые мыши, цветы и в избушке, на самом краю степи, просыпается пастушок Гриша.

II

Гришина избушка стоит у оврага. На дне оврага бежит ручей. Сюда Гриша приводит на водопой телят. Телята совсем маленькие, они не могут поспеть за остальным стадом. Их отдали Грише, пока они не под­растут.

Утром телята напились из ручья и разбрелись щи­пать траву. У ручья на мокром песке много разных следов. Гриша рассматривает их и узнаёт, кто приходил сюда ночью: крестики — от птичьих лапок, чуть замет­ные царапины от коготков тушканчика… Гриша вздрог­нул: на песке, как собачьи, только больше и пальцы врозь, отпечатались волчьи следы.

Он огляделся вокруг, пересчитал телят. Был день, светило солнце, и Гриша успокоился. Он увидел, как жаворонок кончил свою песню, сел на землю, быстро побежал между травинками и притаился на гнезде. Гриша подошёл к нему. Жаворонок не испугался, он только растопырил крылышки и ещё крепче прижался к гнезду.

„У него избушки нет, а он волков не боится!“ подумал Гриша и совсем перестал бояться.

В полдень пришла Таня и принесла Грише обед.

Гриша, дедушка сказал, что тебе одному тут страшно!..

Мне совсем не страшно, только попроси у де­душки ружьё!

— А зачем тебе ружьё?

Волков стрелять!

Таня засмеялась:

— Никаких тут волков нет!

— Нет, есть. Пойдём, я тебе покажу.

И Гриша привёл Таню к ручью в овраг.

А это что, — спросила Таня, — птица клювом чиркала?

Нет. это тушканчик прибегал воду пить. А это волк…

Таня молча рассмотрела волчьи следы и не пове­рила:

— Да это же собака, только большая!

— Нет, не собака, — сказал Гриша и вздохнул.

Они сели на краю оврага, и Гриша стал рассказы­вать про диких уток, про коршуна, который прилетает сюда каждое утро, а сам всё время думал: «Хорошо бы Таня осталась!»

Но Таня ушла. Гриша долго смотрел ей вслед. Та­нино платье становилось всё меньше и меньше, пока не затерялось среди белого ковыля.

Вечером, когда козодой чёрной, бесшумной тенью пролетел над степью, Гриша загнал телят в избушку. Телята улеглись на соломе за печкой, а Гриша сел у окна и стал смотреть.

Ill

Над холмами, на том месте, где зашло солнце, горела красная полоса. Гриша увидел на этой полосе чёрную точку. Точка шевелилась, становилась всё больше, и Гриша понял: это волк. Волк шёл к избушке. Шерсть у волка была взъерошенная. Одна лапа волочилась по земле.

«Хромой он, подумал Гриша, и злой!»

Он потрогал засов на дверях и вернулся к окну. Красная полоса над холмами потухла. Стало темно и совсем тихо, только телята за печкой жуют.

„Уооаауу…“ — за стеной избушки завыл волк. Телята застучали копытами, сбились в кучу. Гриша схватил спички, зажёг пук соломы. Солома вспыхнула и заго­релись за окном два зелёных огонька, два волчьих глаза. Волк сидел недалеко от избушки и смотрел на окно.

„Эх. ружьё бы!*‘ подумал Гриша. Руки у него дро­жали, солома выпала и рассыпалась на полу. Огонь потух, и в темноте волк опять завыл.

Гриша схватил ведро и уда­рил по стене. Ведро загремело волк замолчал. А потом завыл издалека.

Было темно и страшно. Гри­ша плакал и бил, бил изо всех сил ведром в стену. А волк до самого утра ходил вокруг избуш­ки. и. только когда совсем рас­свело, он ушёл. Гриша бросил ведро, лёг на солому и уснул.

IV

Он проснулся, когда солнце было высоко.

Телята сгрудились около двери и смотрели на Гришу, но Гриша не выпустил их в степь. Он закрыл дверь и пошёл в деревню.

За холмами он увидел Таню. Таня шла медленно. Она несла ружьё.

Гриша, ты куда?

Так, смотрю, где трава получше. Дедушка пат­роны дал?

Дал один, сказал: «Летом волки не страшные!^» Это же хромой волк, вот и бродит голодный.

— А зачем ты телят закрыл?

Вдруг он в овраге притаился, а у меня и ружья нет.

Телята мычали в избушке. Гриша выпустил их. взял ружьё и пошёл к ручью. Таня засмеялась:

— Смотри не промахнись!

Но она сама боялась и пряталась за Гришу. Они подошли к оврагу. Никакого волка там не было, только трясогузка бегала по берегу и трясла хвостиком.

— Я-то не боюсь, сказал Гриша и положил ружьё на землю,— а вот утащит телёнка…

Страх прошёл. Снова зазвенели вокруг жаворонки, запахли травы. Гриша заметил, что маленькая тучка выросла и надвинулась на солнце. ..Если будет дождь, Таня останется”, — подумал Гриша и стал рассказывать ей. что ночью совсем не страшно, а на рассвете можно увидеть, как с озера летят цапли.

Про волка он не говорил. Он боялся, что Таня испугается и уйдёт.

Пока он рассказывал, туча захлестнула лолнеба. Ветер пригнул ковыль к земле. Далеко за холмами повисли серые дожди. Блеснула молния. Гриша бросился собирать телят. Таня помогала ему, и, когда загнали телят, первые капли застучали по крыше избушки.

А как же дедушка? — спросила Таня.

Он знает, что ты ко мне пошла. — сказал Гриша.

И Таня осталась.

Дождь лил всё сильней. Гриша постелил Тане ват­ник на солому. Рядом положил ружьё.

Спи и не бойся, а я тебе сказку расскажу!

— Расскажи про Муху-Цокотуху.

Гриша стал рассказывать про Муху-Цокотуху, а Таня вынула из ружья патрон и стала играть им.

Гриша рассказывал, а сам глядел в окно.

— Купила муха самовар и пошла дальше, говорит Гриша.

— Куда пошла?

— Пошла, и пошла, и пошла в клуб!

Таня лежала на соломе, слушала сказку и… раско­выривала патрон.

— Зачем в клуб? Самовар ставить? спросила Таня, а сама уже весь патрон расковыряла, дробинки рассыпались на солому.

Волк пришёл, когда Таня уснула. Гриша видел, как он метнулся за окном. Тихо, чтоб не разбудить Таню, он взял ружьё и стал искать патрон.

Когда он нашёл на соломе пустую гильзу, волк за­выл. Таня проснулась и шёпотом спросила:

— Кто это?

Волк! — сказал Гриша.

Таня сидела на ватнике тихая и напуганная.

Волк замолчал и стал лапами разгребать землю под дверью. Телята перестали жевать. Стало так тихо, что Гриша слышал только, как стучит у него сердце.

Он бросил ружьё, схватил кнут и хлопнул кнутом в дверь. Волк отбежал.

— Гриша, я не нарочно, — сказала Таня. Я не верила!

— Что —не верила?

— Не верила, что волк!

— Ты спи, пускай только подкопается, я его кнутом убью!

Гриша знал, что волка он не убьёт: он успокаивал Таню.

Таня положила солому в пустую консервную банку и зажгла. Когда огонь затухал, она подкладывала новые соломинки.

— Гриша, я скажу дедушке, что тебе здесь одному нельзя!

— Не говори, ни за что не говори!

А вдруг много волков придёт?

— А как же Робинзон Крузо?

Гриша стоял около двери и сжимал кнут в руке.

Таня посмотрела на него, хотела что-то сказать, но ничего не сказала. Ей стало почти не страшно. Она только боялась, что Гриша будет ругать её за патрон. Но Гриша молчал. Ему почему-то захотелось, чтобы волк подкопался под дверь.

Всю ночь волк ходил вокруг избушки, и они слы­шали, как он дышал за дверью.

На рассвете, когда окошко стало серым, волк ушёл.

V

Гриша ещё спал, когда Таня проснулась. Она по­дошла к двери и прислушалась. Услышала, как звенят жаворонки, открыла дверь, выпустила телят и пошла к ручью за водой.

Таня зачерпнула воды и села на берегу. Она боя­лась идти назад. „Гриша не боится, и я не буду“, — по­думала Таня.

Она медленно шла к избушке. Ей хотелось побе­жать, но бежать ещё страшней. Тогда волк узнает, что она боится.

И вдруг — порх… Из-под самых ног взлетел жаво­ронок. Таня вздрогнула, уронила котелок и хотела за­плакать.

А жаворонок поднимался всё выше и выше к солнцу.

Он весь дрожал и трепыхался от песен. Таня смо­трела на жаворонка, пока он не исчез в синем небе.

Она улыбнулась, вытерла слёзы и пошла в избушку.

Гриша проснулся и спросил Таню:

— Ты за обедом пойдёшь?

— Пойду, сказала Таня, и попрошу у дедушки побольше патронов. Ведь к нам опять может прийти волк!

(Илл. Митурича М.)

Ответы на вопросы учебника «Литературное чтение» 3 класс, 1 часть, Климанова, Виноградская, страницы 59-61. 

УКМ «Перспектива»

Сказка «Иван-царевич и серый волк»

1. Перечитайте начало сказки. Можно ли назвать сад Берендея волшебным? Почему? Какие невероятные события происходили в нём?

В саду росли золотые яблоки, а значит его можно назвать волшебным. 

В сад прилетала жар-птица и клевала яблоки.

2. Какой вы представляете себе жар-птицу? Опишите её.

Жар-птица мне представляется огненной, очень горячей, обжигающей. Она небольшая, но с огромным хвостом.

3. Кто помогал Иван-царевичу? По каким признакам можно сказать, что это волшебное существо?

Ему помогал серый волк. Это волшебное существо потому, что умеет говорить и превращаться в животных или человека.

4. Сколько царей повстречал Иван-царевич? Какие запреты серого волка он нарушил?

Иван-царевич встретил двух царей: Кусмана и Афрона. Третьего царя Далмата он не видел.

Он тронул клетку, тронул уздечку, нарушив наказ серого волка.

5. Найдите в тексте описание тех событий, которые повторяются три раза. Является ли это признаком волшебной сказки?

Троекратные повторы являются важным признаком волшебной сказки.

6. Обратите внимание на построение сказки. Выпишите начало сказки, концовку, троекратные повторы.

Начало: Жил-был царь Берендей и было у него три сына.

Троекратные повторы: три ночи сыновья караулили сад; в три стороны разъехались братья; у трёх царей побывал Иван, три предмета похитил.

Концовка: стали они жить-поживать и горя не знать.

7. Расскажите, как сыновья выполняли распоряжения отца.

Старшие сыновья проспали всю ночь и никого не видели.

Иван сторожил ответственно и сумел вырвать перо у жар-птицы.

8. Охарактеризуйте сыновей по их словам, подумайте над их поступками. Каким был Иван-царевич? Какими были его братья? У кого слова не расходятся с делом?

Старшие сыновья были ленивыми и жадными. Они спали, вместо того, чтобы сторожить. Они были завистливыми и коварными. Они убили Ивана.

Иван был добрым и честным. Он сторожил сад, он отправился на поиски жар-птицы. Но он был непослушным и хотел украсть уздечку и клетку.

У Ивана слова не расходятся с делом: сказал, что будет сторожить, и сторожил. Сказал, что добудет жар-птицу — и добыл.

9. Почему Ивану-царевичу, а не его братьям достались конь, жар-птица, Елена? Выберите ответ.

Выбираем ответ: Иван-царевич был заботливый, добрый и любящий сын.

10. Найдите в сказке устойчивые выражения. Как вы понимаете их?

Глаз не смыкал. Не спал всю ночь

Сон и прочь с глаз. Расхотелось спать.

Синие леса мимо глаз пропускает, озёра хвостом заметает. Очень быстро бежит.

Путь-дорога. Направление пути.

Откуда не возьмись. Вдруг, неожиданно.

Служить верой-правдой. Служить честно.

Долго ли, коротко ли. Неопределённое время.

Пустить нехорошую славу. Опорочить доброе имя.

11. Вспомните, какие фантастические события происходили в сказке. Выстроите их в правильном порядке.

1. Половина ночи прошла…
2. Сел Иван-царевич на него верхом…
3. Только дотронулся до клетки…
4. Серый волк перевернулся через голову…
5. Серый волк перекинулся через спину…
6. Серый волк спрыснул мёртвой водой…

12. Разделите текст по смыслу на части. Озаглавьте каждую часть. Выделите в них опорные слова и выражения. Составьте план. Перескажите сказку близко к тексту.

План пересказа сказки «Иван-царевич и серый волк»

1. Три брата в саду.
2. Встреча с серым волком.
3. Три царя.
4. Возвращение.
5. Смерть и воскрешение.

Пересказ сказки «Иван-царевич и серый волк» для 3 класса

Жил-был царь Берендей и было у него три сына. Имелся у царя сад, в котором росли золотые яблоки. Но стал кто-то яблоки воровать и отправил царь сыновей стеречь яблоки. Старшие сыновья проспали всю ночь и никого не видели, а младший Иван увидел жар-птицу и вырвал у ней перо.

Берендей попросил сыновей достать ему жар-птицу и сыновья разъехались в разные стороны. Однажды Иван спал в лесу, а проснувшись нашёл от коня только косточки. Он долго шёл пешком, а потом встретил серого волка. Серый волк обещал помочь Ивану в поисках, потому что это он съел коня и оказался должен Ивану.

Он отвёз Ивана к царю Кусману, у которого жила жар-птица. Но Иван не послушал наказ волка и попытался схватить клетку. Она оказалась на сигнализации и Ивана схватили. Кусман потребовал, чтобы Иван привёл ему коня златогривого.

Волк отвёз Ивана к царю Афрону, но и тут Иван подкачал. Он позарился на уздечку и его опять поймали. Пришлось Ивану отправляться за Еленой Прекрасной.

Волку это надоело и он сам выкрал Елену. Потом волк превратился в Елену и Иван отдал его Афрону. Ночью волк убежал. Так же они обманули царя Кусмана и Иван стал обладателем коня, Елены и жар-птицы.

Он попрощался с волком, но братья убили Ивана и забрали его добычу. С помощью ворона и живой воды волк оживил Ивана и растерзал братьев.

Иван вернулся домой и царь Берендей недолго горевал по коварным сыновьям. А Иван женился на Елене и жили они долго и счастливо.

13-15. Рассмотрите картину Васнецова «Иван-царевич на сером волке». Составьте небольшой рассказ «Картина Васнецова «Иван царевич на сером волке».

Рассказ «Картина Васнецова «Иван царевич на сером волке» для 3 класса

Эту картину художник назвал именно так, потому что центральное место на полотне занимает Иван-царевич, мчащийся на сером волке.

Её можно было бы назвать «Похищение Елены» или «В тёмном лесу», но мне название автора кажется наиболее удачным.

На картине мы видим тёмный, почти чёрный лес, сквозь который несутся герои. Волк, как ему и полагается, серого цвета. А вот Иван-царевич одет в богатый золотой костюм, нарядную красную шапку. Елена трогательно прижимается к царевичу, она в красивом белом платье.

Серый волк скачет мимо деревьев и загадочных, прекрасных цветов. Но царевич с Еленой не смотрят по сторонам. Елена повесила голову, она вся в раздумьях о будущем. Иван тоже задумчив, его тревожит встреча с отцом.

Если бы я была Еленой Прекрасной, я бы тоже переживала. Она была похищена из дома родного отца, а Иван-царевич хоть и красив, но пока совершенно ей незнаком. Да и серый волк кажется пугающим. Мне было бы страшно в лесу и я волновалась бы о том, что случится дальше.

Мне нравится эта картина, потому что она очень сказочная и яркая. Несмотря на тёмные цвета, это полотно наполнено светом. Это настоящее волшебство, которое сумел воплотить художник.