Прирастать или прирастать как правильно пишется

Виталий Млечин: Мы продолжаем программу «ОТРажение». Сегодня весь день мы говорим про Ханты-Мансийский автономный округ. Ну, оттуда чаще всего приходят новости, связанные со сферой экономики: Югра – основной нефтегазоносный район России и один из крупнейших нефтедобывающих регионов мира. Он относится к регионам-донорам России и лидирует по ряду основных экономических показателей.

Ксения Сакурова: В этом году в Югре ввели в эксплуатацию восемь новых нефтяных месторождений. По итогам 2021 года в регионе прогнозируют добычу более 200 миллионов тонн нефти. Подробности об экономике региона узнаем прямо сейчас из нашего сюжета.

СЮЖЕТ

Виталий Млечин: Вот сухие цифры, с ними не поспоришь, но они показывают, собственно, насколько этот регион богат нефтью и газом.

Какие перспективы? Как развивается нефтегазовая отрасль и как быть с переходом на «зеленую» энергетику, которую так активно обсуждают прямо сейчас? Давайте побеседуем об этом. На прямой связи с нами Константин Симонов, директор Фонда национальной энергетической безопасности, первый проректор Финансового университета, кандидат политических наук. Здравствуйте.

Ксения Сакурова: Здравствуйте.

Константин Симонов: Добрый день.

Виталий Млечин: Константин Васильевич, ну понятно, что приятно осознавать, что в России есть такой богатый нефтью и газом регион, который, вот каждая 16-я тонна нефти произведена там, очень много запасов, очень много экспортируется. Скажите, пожалуйста, развитие дальнейшее этого региона экономическое связано по-прежнему с нефтью и газом?

Константин Симонов: Вы задали справедливый вопрос. Действительно, сейчас очень активно обсуждается так называемый энергетический переход, климатические темы, и все чаще мы и в России слышим, что углеводороды обречены, уголь обречен, отсюда все время задается вопрос, так что же нам делать, скоро грядет катастрофа. И в этом плане на самом деле мы сильно отличаемся, сильно отличаемся от многих других нефтедобывающих стран, которые планируют… Нет, они тоже, конечно, там говорят про энергопереход, про «зеленую» экономику, энергетику, но они планируют новые инвестиции в новые проекты, понимая прекрасно, что энергопереход не будет быстрым, что он уже дает сбои и что, конечно, в регионах… Вот часто говорят: вот в Европе падает потребление нефти. Ну да, падает потребление нефти, но при этом растет в других частях мира.

И я абсолютно убежден, что в 2022 году несмотря на все «омикроны» мы вернемся к потреблению нефти на уровне 2019-го доковидного года и преодолеем планку в 100 миллионов баррелей в сутки, которая считалась пиковой. Я думаю, что будет больше. И можно проговорить посыпать голову пеплом и говорить, что катастрофа, катастрофа, скоро без копейки денег останемся. Это продолжают делать. Вот на этой неделе, скажем, Анатолий Борисович Чубайс выступал на крупной конференции, очень много было цитат, он тоже говорит: все, мы останемся без доходов и все, нам катастрофа. При этом я прекрасно помню, как 5 лет назад Анатолий Борисович Чубайс обещал построить «Газпром XXI века», продавать углепластик, нанотехнологии. Недавно, вы знаете, еле-еле компания «Роснано» расплатилась с облигациями.

Я это к чему говорю? Потому что можно и в Ханты-Мансийске сказать: ой, да зачем мне, давайте, значит, все это уходит в прошлое, скоро наша нефть никому будет не нужна, бросим эту нефть, вот там сколько есть докачаем, давайте чем-то другим займемся. А чем другим, ха-ха, чем другим мы займемся? То же самое вот сейчас в Кемерово обсуждают: давайте уголь не будем добывать. А что будем делать в Ханты-Мансийске, что, что там?

Виталий Млечин: Вот, а в Ханты-Мансийском… ?

Константин Симонов: Iphone собирать, что, компьютеры? Построим завод по производству электромобилей, или, может быть, солнечные батареи будут в Сургуте делать, а в Ноябрьске ветряные станции? Или нанотрубки, может быть, которые были обещаны, компанию банкротим… ?

Виталий Млечин: Константин Васильевич, ваш сарказм понятен. Но скажите, пожалуйста, все-таки экономика региона на 100%, на 99% состоит из нефти и газа, или есть еще что-то?

Константин Симонов: Ну, хорошо, что на самом деле понятен сарказм, потому что многим он не понятен, многие продолжают, еще раз повторяю, говорить: все, откажемся от нефти, будем строить диверсифицированную экономику. Я, кстати, просто еще скажу одну мысль. Я не против диверсифицирования экономики в масштабе страны. Соединенные Штаты добывают больше нефти, чем Россия, больше газа, чем Россия, больше угля добывают, чем Россия, и это не мешает им, конечно, и другие отрасли развивать. Так зачем убивать нефтянку, чтобы развивать другое? Но при этом там тоже, в Соединенных Штатах, есть региональная специализация. Да, там есть штат Техас, который все равно, гордость его – это нефтяная индустрия. То же самое у нас есть Ханты-Мансийский регион, где добывается…

Это не единственный нефтедобывающий регион, но там более 40% нашей нефти национальной добывается. Да, там есть, конечно, и другие отрасли, но вы же тоже понимаете, что можно там… Вот я недавно слышал такие советы, которые давали Ханты-Мансийску, по Кемерово, потому что тоже же обсуждают от угля, – давайте там малый и средний бизнес развивать. Давайте развивать малый и средний бизнес, только, понимаете, можно то же самое сказать: давайте в Ханты-Мансийске развивать малый и средний бизнес. Он там, кстати, и развивается. Но почему он развивается-то? – потому что деньги есть у людей. Вот у вас там был сюжет, вы рассказывали про социальные выплаты и прочее. Потому что если у людей нет денег, какой будет у вас средний бизнес? Вы что будете продавать? Чтобы развивался какой-то другой бизнес, на эти услуги должен быть спрос. В нищем регионе никакой средний бизнес и малый развиваться не будет. А откуда деньги-то люди берут?

Поэтому да, конечно, там развиваются и другие отрасли, но в основном, конечно, эти отрасли скорее обслуживают людей, которые заняты в нефтегазовом комплексе. Ну это специализация региона, я в этом вообще не вижу никакой абсолютно драмы. Я уверен, что на ближайшие 10 лет нефть ждет достаточно неплохое будущее, и Ханты-Мансийский регион ждет неплохое настоящее и будущее. И те отрасли, которые там есть, они помогают, помогают нефтянке, ну потому что нефтянка дает основные деньги, а дальше там помогают эти деньги тратить и т. д.

Ксения Сакурова: Да, понятно…

Константин Симонов: Уберите нефть, и у вас все остальное там накроется.

Ксения Сакурова: Понятно, сейчас так. Вот наши зрители интересуются, на сколько хватит нефти, это первый вопрос, и что будет с этими городами, когда она закончится. Константин Васильевич, вот запасы на сколько лет у нас там?

Константин Симонов: Значит, хороший, хороший вопрос. Очень часто, очень часто люди попадутся на вот такую удочку. На какую удочку? Они слышат цифры, они часто повторяются, 25–30 лет нефтяные запасы России, недавно даже такие дебаты были, что опять, в очередной раз вице-премьер Новак назвал цифру в 30 лет запасов. На самом деле я эту цифру слышал еще и 15 лет назад, и такая же паника была у людей, когда профессионалы отрасли эти цифры называют. Здесь надо просто комментарий очень важный дать, который зачастую не дается, отсюда возникает эта паника. Что такое запасы на 30 лет? Это означает, что сейчас доказанные запасы, доказанные запасы в России составляют примерно 30 лет.

Что это означает? Это запасы, которые уже подтверждены, поставлены на баланс. Но вот классический опять же сюжет есть с Соединенными Штатами, где сланцевая революция привела к тому, что запасы нефти за несколько лет выросли просто колоссально, в разы. А почему? Потому что появились новые технологии, которые позволили эту нефть извлекать. Поэтому вы не думайте, что у нас вся нефть открыта уже в регионе, в том числе и в России, поэтому 30 лет – это текущие запасы. Если вы будете заниматься геологоразведкой, то у вас эти запасы будут постоянно прирастать. Поэтому, когда вы слышите цифру «нефть, запасы, 30 лет», это не означает, что через 30 лет вы проснетесь, а в стране ни капли нефти нет. Нет, конечно, каждый год идет приращение запасов, зачастую даже у нас объем запасов больше, чем добывают.

Вот, кстати, вы упомянули про Приразломное месторождение, я думаю, что многие даже слышали, что платформа стоит, но многие не знают, что это часть Ханты-Мансийского округа, что довольно любопытно. Я это к чему говорю? – что у нас на арктическом шельфе вообще неизвестно что есть, потому что он практически не изучен, это не только Ханты-Мансийска касается, но в том числе и шельфа Ханты-Мансийского округа, геологическая изученность его просто единицы процентов, она менее 10%, я имею в виду всей арктической зоны. То есть в этом плане, когда мы будем нормально заниматься геологоразведкой, это касается не только хантов, но и в Хантах тоже открытия осуществляются, вы не думайте, что там все в советское время открыли и сейчас мы последнюю нефть добываем.

Да, вот вы сказали, Самотлор крупнейшее месторождение, да, там продолжается добыча, получило месторождение льготы на поддержание добычи; да, там много старых месторождений, технологии продляют жизнь и им, но при этом совершаются и новые открытия, и в перспективе они будут совершаться, особенно в Арктике, в шельфовой зоне. В этом плане, еще раз повторю, когда вы слышите цифру, что у нас запасов на 30 лет, это не означает, что мы нового ничего не откроем и через 30 лет вообще без капли нефти останемся.

Ксения Сакурова: Ну что ж, будем надеяться, что все-таки найдутся еще новые месторождения, что у региона будет возможность и дальше развиваться, может быть, еще какие-то другие сферы экономики тоже поднимать. Спасибо большое.

Виталий Млечин: Спасибо.

Ксения Сакурова: Константин Симонов, директор Фонда национальной энергетической безопасности, первый проректор Финансового университета, кандидат политических наук, был с нами на связи.

Виталий Млечин: А сейчас Самара с нами на связи. Галина, здравствуйте, слушаем вас.

Зритель: Здравствуйте.

Я проработала в Новом Уренгое почти 22 года в «Газпроме». У нас природа, конечно, победнее, чем в Ханты-Мансийском автономном округе, но, вы знаете, кроме теплоты я ничего вот сейчас даже у меня в душе-то и нет и не вспоминаю.

Я хочу сказать особенно молодым людям: если вы хотите уважать себя, ценить свою родину, любить свою родину, как мы в молодости все время думали, что бы сделать для своей родины, для российских людей, патриоты такие были своей страны, – езжайте на Север. Север вас примет с любовью. Морозы – это вообще не страшно. Я сейчас живу в Самаре, и -20 градусов – это намного холоднее, чем 40 и 45, например, в Новом Уренгое. Там люди очень самодостаточные, профессионалы. Вот у нас на заводе, газоконденсатный завод у нас был по добыче газоконденсата, все слесаря имели высшее или самое малое среднее специальное образование…

Ксения Сакурова: Ох, жалко, жалко, связь прервалась.

Виталий Млечин: Как жаль, что не смогли дослушать.

Ксения Сакурова: Галина, очень интересно.

Виталий Млечин: Да, но спасибо большое, что позвонили. Конечно, эмоции эти искренние очень радуют.

Ксения Сакурова: В подтверждение буквально несколько SMS-сообщений.

Виталий Млечин: Давай.

Ксения Сакурова: Томская область: «Югра – это территория любви», – вот в Томской области знают что-то об этом.

Виталий Млечин: Хм, ха-ха.

Ксения Сакурова: Волгоградская область: «Жили с мужем 5 лет в Нижневартовске, скучаем до сих пор. «Кто хоть раз полюбит Север, не разлюбит никогда»». Свердловская область: «Тайга и тундра – любовь моя, вот она, Россия!» – очень много, правда, теплых сообщений от людей, которые либо жили когда-то, либо приезжали.

Виталий Млечин: Вы продолжайте писать, мы постараемся максимально зачитать сегодня в течение эфира.

Ксения Сакурова: И вот еще из Уфы: «Жила 25 лет в Когалыме, скучаю очень по городу и по природе Севера».

Виталий Млечин: Давайте побеседуем сейчас с генеральным директором Газового союза Виталием Петрищевым. Виталий Николаевич, здравствуйте.

Виталий Петрищев: Здравствуйте, коллеги, здравствуйте, Виталий, Ксения.

Виталий Млечин: Здравствуйте.

Ксения Сакурова: Здравствуйте.

Виталий Млечин: Виталий Николаевич, беседовали сейчас про нефть, а теперь давайте про газ. Вообще что, насколько газовая отрасль важна для Ханты-Мансийского округа и как она сочетается с нефтью? Потому что многие считают, что вот богатство России – это нефть, соответственно, и доход основной от нефти, но это же не совсем так, газ тоже вносит свой вклад большой.

Виталий Петрищев: Да, спасибо за вопрос. Нефть, конечно, это главное, но нефтяной газ, который добывается вместе с нефтью, имеет тоже очень важное значение для региона и для… Порядка 33 миллиардов кубических метров газа добывается попутного в Югре, из них 95%, а это 32 миллиарда почти, отправляются на переработку, на газоперерабатывающие заводы, на генерацию электрической энергии, так сказать, эффективно используются нефтегазовыми компаниями, о чем нам еще в 2008 году сказал президент, достичь этого уровня, о чем говорит губернатор Наталья Владимировна. И даже больше, она сейчас ставит задачу использовать попутный нефтяной газ на уровне 98%. Это все достижимо, это достигается как программами нефтяных компаний, так и мерами поддержки, которые оказывает регион: это и льгота по налогу на имущество, и различные компенсации на модернизацию оборудования. Поэтому попутный нефтяной газ для России и для региона – это очень важная составляющая.

Виталий Млечин: А этот газ отправляется на экспорт куда-то или остается в регионе?

Виталий Петрищев: Этот газ предварительно перерабатывают на газоперерабатывающих заводах, которых порядка девяти штук. Из него получают ценное сырье, которое является продуктом переработки для нефтегазохимии. То есть компания «СИБУР», которую вы знаете, которая производит полипропилен, полиэтилен, она как раз и использует продукты переработки попутного нефтяного газа, такие как ШФЛУ, сухой бензин, сжиженный углеводородный газ. Также еще и продуктом переработки попутного нефтяного газа является сухой отбензиненный газ, который используется в том числе коммунальными предприятиями или жителями для пищеприготовления.

Виталий Млечин: Ага, то есть одни сплошные плюсы.

Вот наши зрители интересуются, в каком проценте прибыль от продажи ресурсов идет на развитие самого Ханты-Мансийского региона, то есть какая структура потом трат этих самых доходов, полученных от продажи газа, нефти и всего остального.

Виталий Петрищев: Так как это компании вертикально интегрированные нефтяные, то структура затрат распределяется в общем по этим компаниям, которые добывают сырье и на Ямале, и в Ставропольском крае, поэтому здесь так сложно сказать за них, какая структура. Но в любом случае процесс развития постоянно идет, это, как уже сказали до этого, поиск новых месторождений, прокладка трубопроводов. На сегодняшний день очень интересная такая кластерная цепочка появляется на территории Югры, когда из добываемого попутного нефтяного газа происходит его передел в полиэтилен, и потом из него на территории Югры в скором времени будут производить трубы, многослойные композитные армированные трубы, которые позволят заменить металлические трубы, тем самым снизить количество аварий и, самое главное, использовать тот продукт, который мы добываем, опять же у нас в сетях.

Ксения Сакурова: А вот этот самый газ, он до населения как-то доходит? Насколько газифицирован регион?

Виталий Петрищев: Газифицирован регион очень хорошо, порядка… процентов населенных пунктов. Остались какие-то труднодоступные населенные пункты, которые тоже в планах, конечно, загазифицировать. А так города, такие как Ханты-Мансийск, частично Нефтеюганск, Сургут, они так или иначе используют тот газ, который производят эти заводы, то есть по максимуму, конечно, пытаемся использовать его в регионе.

Ксения Сакурова: И это свой газ, сами добываем, сами у себя используем?

Виталий Петрищев: Сами добываем, используем, все остается здесь, продукт с добавленной стоимостью пытаемся улучшить. В общем-то, перспектива у Югры очень хорошая. Но хочется отдельно сказать спасибо, конечно, губернатору за поддержку этой отрасли, кроме того, вице-премьеру Юрию Ивановичу Борисову за то, что поддержал инициативу Югры и Газового союза относительно дополнительного толчка, можно сказать, для машиностроительной отрасли. А именно мы хотим внедрить мобильные газоподготовительные установки, которые позволят как раз обеспечить 98%, а может быть, и 100% полезного использования, эффективного использования нефтяного газа, как мы говорим.

Ксения Сакурова: Виталий Николаевич, а есть ли возможность по расширению добычи газа, или вот нынешние ресурсы, они, в общем, это то, что вы имеете и больше уже, к сожалению, добывать невозможно?

Виталий Петрищев: Добывать возможно, когда будут прирастать югорские земли новыми месторождениями, во-первых. Во-вторых, есть еще и трудноизвлекаемые запасы нефти, так называемая баженовская свита, которая очень богата как раз попутным нефтяным газом, и это позволит кратно, я надеюсь, увеличить производство попутного нефтяного газа в Югре и тем самым обеспечить нефтегазохимическую отрасль Российской Федерации, где по стратегии до 2030 года необходимо дополнительно 10 миллионов тонн как раз жидких углеводородов, получаемых из попутного нефтяного газа, увеличить наши заводы, для того чтобы максимально производить продукт с добавленной стоимостью, который уже можно в том числе отправлять на экспорт, ну и, конечно же, использовать у нас в Российской Федерации.

Виталий Млечин: Виталий Николаевич, какие планы с оглядкой все-таки на вот этот «зеленый» переход? Как-то учитывается это в вашей стратегии развития, или вы предполагаете, что по крайней мере в ближайшем каком-то обозримом будущем все останется как есть?

Виталий Петрищев: Конечно же, мы смотрим в эту сторону. Очень интересные предложения делают компании, перерабатывающие попутный нефтяной газ. Одним из продуктов получает сухой отбензиненный газ, который по своим свойствам максимально приближен к природному газу, то есть с высоким содержанием метана. И тем самым его можно направить на производство водорода, о чем сейчас так активно все говорят. И как раз мы используем, можем предоставить такой дешевый ресурс для его производства, мы можем… полигон для испытания как технологий по производству водорода, хранения и транспортировки, что самое главное на сегодняшний день. То есть такие планы у нас очень серьезные в этом направлении.

Начинаем и работаем с Томским политехническим университетом, с консорциумом водородным, активно привлекаем сейчас партнеров. Я думаю, что это будет дополнительным источником дохода как для предприятий, занимающихся переработкой, так и для региона. Ну и, кроме того, это, конечно же, улавливание углекислого газа, который так или иначе образовывается при его переработке, и таким образом снижение углеродного следа, что тоже в рамках Парижского соглашения работает.

Ксения Сакурова: Наш зритель из Москвы интересуется, как с экологией на добывающих площадках. Насколько это вообще экологичное сейчас производство?

Виталий Петрищев: На сегодняшний день, опять же с учетом тех мероприятий, которые нефтяные компании произвели, где попутный нефтяной газ не сжигается, где постоянно идет обновление трубопроводов и другого оборудования, количество аварий, конечно же, кратно снизилось. Вот когда ты едешь по месторождению, то там периодически встретятся и птицы, и животные, поэтому все это говорит о том, что идет все в сторону улучшения экологической обстановки, конечно, по сравнению с тем, как было раньше.

Ксения Сакурова: Давайте послушаем нашего зрителя. Из Костромы Валентин с нами на связи. Валентин, здравствуйте.

Виталий Млечин: Здравствуйте, Валентин.

Зритель: Здравствуйте.

Виталий Млечин: Вы в эфире.

Ксения Сакурова: Слушаем вас.

Зритель: Алло, ага.

Ну, я, пользуясь слушаем, хочу сказать, что я прожил в Ханты-Мансийском округе 5 с лишним лет, это город Когалым, даже довелось его строить в некоторой степени, вокзал, в частности, строил, принимал участие по крайней мере в его строительстве. Ну а остальное время проработал в «Когалымском управлении технологического транспорта» водителем.

Ну, что могу сказать? Впечатления только хорошие, как говорится. И пожелать молодежи той не бояться ехать на Север, зарабатывать, в конце концов, и принимать участие в развитии Севера.

Виталий Млечин: Понятно, спасибо вам большое.

Ксения Сакурова: Да, спасибо большое.

Виталий Млечин: А вот нам пишут из Сургута: «Дачные кооперативы не газифицированы, платим 30 рублей за литр газа», – Виталий Николаевич, все-таки не все газифицировано, к сожалению.

Виталий Петрищев: Конечно же, все нельзя одномоментно газифицировать. Вы знаете, как растут сейчас дачные поселки, учитывая тем более наш пандемийный период, когда…

Виталий Млечин: Ну вы постарайтесь все-таки, пожалуйста, наши зрители просят.

Виталий Петрищев: Обязательно. Пусть обращаются, будем думать, как им помочь. Может быть, пока это будет автономная газификация, что тоже возможно, тем более в Сургуте.

Виталий Млечин: Спасибо.

Ксения Сакурова: Спасибо огромное.

Виталий Млечин: Спасибо вам большое. Виталий Петрищев, генеральный директор Газового союза, был с нами на прямой связи.

Ксения Сакурова: Несколько сообщений еще.

Виталий Млечин: Давай, только очень быстро.

Ксения Сакурова: Курская область: «Поздравляю Ханты! Я там родилась и выросла, работала, но уехала. Люблю свою родину», – Курск, Щигры, Тимошенко (это, видимо, фамилия). Удмуртия: «Мой брат там проработал начальником, до сих пор любит и вернулся обратно в Сургут». Мы продолжим.

Виталий Млечин: Сейчас нам пора прерваться, потом будем говорить про туризм сразу после новостей. Никуда не уходите, пожалуйста.

Об эксперте: Михаил Мокринский, директор школы «Летово», которая первой из российских школ международного бакалавриата (IB) вошла в международный рейтинг Global Top IB Schools и уже в следующем году планирует открыть набор на подготовительные курсы в начальную школу Letovo.Junior.

О профессиях будущего

— Каждый год «Атлас профессий будущего» обновляется, кажется, там есть все — от ГМО-агронома до строителя «умных» дорог. На ваш взгляд, в каких сферах деятельности в ближайшее время ждать «апгрейд» профессий?

— Думаю, во всех. Мы не ждем, что мир встанет с ног на голову, но с большой вероятностью в каждой сфере понимание профессионализма и способа профессиональной самореализации обновится. Будут отмирать рутинные виды деятельности: профессии, в которых отсутствует принятие решений и творческая составляющая, будут трансформироваться.

— Человек просто перепоручит рутинные дела роботам и станет творчески работать в удовольствие?

— Не все так хорошо. Драматически будут складываться ситуации с теми профессиями, в которых рутинная составляющая накрепко связана с творческой. Возьмем опыт учителя. В его обязанности входит оценка базового уровня ребенка, который к нему попал, определение потенциала, мотивов и преобладающего стиля познания. Учитель должен действовать, учитывая, насколько ребенок счастлив или растерян от необходимости соответствовать всем ожидаемым параметрам — это особый педагогический дар. Представьте, что часть задач по обработке такой информации выполнена педагогами с помощью искусственного интеллекта. Если бы я в этом месте остановился, то любой профессионал имел бы возможность обвинить меня, что схоластикой я пытаюсь заменить живое дело преподавателя. Но речь-то идет о том, когда коллективный разум лучше, чем индивидуальное творчество.

Будущие профессии в таких человекоразмерных видах взаимодействия обязательно будут прирастать инструментарием и стандартными возможностями. Это значит, что искусственный интеллект вытеснит несчастного учителя на периферию? Нет, учитель перейдет на новый уровень творчества. И если еще вчера он говорил: «Я страдаю от того, что меня хотят заменить ИИ», то сегодня ему придется преодолеть собственные психологические защиты для того, чтобы сказать: «Черт возьми, я боялся, что из творчества меня вытеснят в рутину, а меня заставляют творчески работать там, где я не умею этого делать». Неизбежно возникнет ситуация, когда из ремесла специалиста начнут выталкивать в более сложные виды деятельности.

О формировании навыков и системы ценностей

— Насколько сегодняшняя система российского образования готовит детей к освоению профессии?

— К каким-то профессиям хорошо, к каким-то нет. Это свойство системы, и традиционной, и переходной. Она прекрасно готовит к тому, чтобы продолжать путь с мощного научного старта. Тем, кто входит в профессию с умением системно разобраться в существе проблемы (а именно это дает современная система образования), для достижения успеха в своей области нужны только воля и упорство. Эти качества отчасти врожденные, отчасти сформированные. Мощный способ, которым система может помочь войти в профессию — дать ролевой опыт. Вот здесь школьная система, прямо скажем, буксует. Можно говорить лозунгами о формировании у школьников 4C-навыков, но нужно отдавать себе отчет в том, что это происходит только на правильно отобранных и искусно выстроенных видах деятельности, которым такие навыки присущи. Нельзя научить ездить на велосипеде без велосипеда.

Важно, чтобы полученный навык прирос к основной деятельности и превратился в компетенцию — то есть не испарился, когда закончится одна работа и нужно будет переключиться на другую. Как сформировать навык в химии, физике, биологии знают многие поколения учителей. Как сделать так, чтоб этот навык стал человеческим, переносимым из одной сферы в другую, а значит, имел право называться компетенцией — не знает толком большинство преподавателей. И в этом слабина современного состояния всей системы образования.

— А какие еще слабые места есть у образовательной системы?

— У ребенка при выходе из школы должна быть сформирована система ценностей. Причем нужно помнить, что ценности «знаемые», (когда ребенок представляет, что хотят взрослые, и «хорошо» или «плохо» отражает то, что об этом говорят в обществе), нужно превратить в ценности «делаемые», то есть применяемые ребенком при выборе целей, решении проблем, в сомнениях и столкновениях.

Ребенок в начальных классах интересуется всем подряд, потому что ему хочется наблюдать за миром, пробовать, трогать, раскачивать. Прыгая в лужу, он исследует брызги, грязь, сопутствующие «эффекты», включая реакцию родителей и безусловность их любви, не ставя цель исследовать. Старшеклассник учится не только следовать чужим целям, воле, планам, но и выбирать свои, пытаться действовать самостоятельно с большей осмысленностью. В подростковом возрасте он уже не прыгает по лужам, а прыгает круче, создавая проблемы себе и окружающим.

А у школы в это время своя повестка. Она говорит: «Дорогой, теперь вместо интересного прямого изучения окружающей действительности тебе предстоит непрекращающееся формальное упражнение: заместить непосредственную прямую картину жизни кодами ее восприятия. Тебе нужны семантические и прочие средства, чтобы эта картинка трансформировалась через накопленный опыт человечества определенным образом». И этот образ школа пытается вложить в ребенка, навязывая ему систему значений. Нередко школа пытается заменить цель под названием «Принять опыт человечества» на мотив «Нравиться хорошему учителю или не попадаться под руку плохому». А ведь нужно совместить линейки задач: трансляция и принятие ценностей, трансляция картины мира, опыта, действия в микросоциуме. Согласовать их несколько раз: вначале как гармонию ребенка, семьи и школы, позже как способ преодолевать подростковые противоречия; и, наконец, как способ превращать картину мира в фон и поле для действий — поисков себя, построения отношений, планов и будущего.

О новом поколении решений

— То есть сейчас невозможно организовать образовательный процесс так, чтобы для всех учеников он был интересным и полезным?

— Возможно. Всегда были решения, которые строились на талантах и современных методиках образования. Нужно продолжать перестраивать образовательную модель, в которой эти методики становятся не чем-то факультативным: хочешь используешь, хочешь — нет, а обязательной частью процесса и результата. Мы живем в интересную эпоху: нам предстоят открытия, которые заново сбалансируют систему педагогической работы, и станут необратимыми. Всегда есть два варианта: либо повторить то, как работают «соседи за забором», либо оценить, что вообще есть в мире, и собрать новое поколение решений. «Перевооружение» школы должно строиться не на подражании, а быть следующим, возможно, принципиально новым поколением решений. Я верю, что у российской школы есть этот задел.

— Какие есть предпосылки к подобной перестройке?

— Давайте посмотрим, какие образовательные корни у нас и за границей. Там история сильных и слабых сторон преподавания шла совсем другим путем. Учебная система перешла на мягкие формы мотивации. На первых порах часто ребенка хвалят за все, что бы он ни сделал — так происходит естественное укрепление мотивации, способности быть позитивным человеком и гражданином — еще и удобным во всех смыслах. Второй шаг приводит к дифференциации: ребенку говорят, хочешь — расти, не хочешь — ты полезен и таким, для тебя в экономике есть много профессий в сфере услуг. Их тоже когда-то заменят роботы, но в запасе еще лет-дцать.

Массовое воспроизводство таких выпускников — вызов, размывающий традицию сильных школ и образовательных систем, потому что с этой позиции сложно двигаться вперед. Плюс российского образования в системности. Но мы часто буксуем там, где сталкиваемся с современной действительностью, проще говоря, там, где надо изучать речь, а не язык, уметь встраивать теорию в практику, задачи во взаимодействия, творчество в планы. Если взять чужие сильные стороны на вооружение и дополнить ими свои, то у нас есть все шансы обойти «соседей за забором» в историческом плане.

О выборе образовательной траектории

— Несколько десятилетий назад у родителей не было возможности выбрать формат образования для ребенка. Эта ситуация поменялась сейчас?

— И да, и нет. Есть и были частные решения, которые создают ситуативную альтернативу. Например, в советское время — языковые и физ-мат школы. Это не системно новое решение, а модель, существующая наравне с обычной школой. Так соседствуют на магнитофонах кнопки tuning («настройка») и fine tuning («тонкая настройка»). Позднее появились альтернативы системные, но не всеохватные — школы Монтессори, вальдорфские и семейные школы, которые также являются исключением из правил. Сегодня важно переосмысливать системные основы перенастройки, которые дают родителям профессиональный и реальный выбор. Чтобы к этому прийти, российская школа должна будет преодолеть фазу отрицания новых стандартов и чужих находок и сохранить в себе возможность «тонкой настройки».

— У родителей школьников возникает множество вопросов насчет образования. Какое выбрать: российское или зарубежное, государственное или частное, традиционное или инновационное. Что нужно учитывать, отвечая на эти вопросы?

— Во-первых — отношение к способностям: или ищем талант, обеспечиваем взлет, прорыв, запас преимуществ, путь героя. Или мы стараемся найти устойчивый, надежный сценарий «всего, сколько надо», «чтобы не пропал», избежать разочарований, преодолеть взросление, войти в жизнь. Или же помогаем задавать вопросы: «Кто я? Зачем мне это? Какой путь мне по характеру? Как научиться опираться на свои сильные стороны, зачем преодолевать слабости?»

Во-вторых, родителю интуитивно нужно понять, какой способ работы с ребенком надо поддерживать. Есть дети, и это не обязательно будущие спортсмены, военные и ученые, кому под силу школы с перегруженной программой. Такой вариант подойдет ребенку с универсальными познавательными интересами или высокой организованностью. Есть дети, к этому не предрасположенные: им интересны конкретные области знаний, в которые они готовы погружаться — может быть, чуть медленнее и вдумчивее. Даже при выборе обычной дворовой школы, родителю стоит задуматься, к какому учителю начальных классов отдать ребенка. К строгой Марии Ивановне, которая будет прививать ребенку системность и трудолюбие, или молодой трепетной Марии Ивановне, которая будет создавать для ученика индивидуальную мотивацию, поддерживающую, теплую атмосферу.

В-третьих, когда тип нагрузки выбран, важно не ошибиться с внутренним вектором образовательного учреждения. Это школа гарантированной перегрузки, которая перемалывает и выбрасывает всех, кто к ней не готов? Это школа творческого подхода, в которой ребенка не сломают, но и не признают, пока он не впишется в ее приоритеты? Ответственность школы при приеме — правильно давать родителям ориентиры на входе, внятно транслировать свою идентичность. Если с этим проблемы, и школа не хочет и не может внятно рассказать о своих предпочтениях или ограничениях, то родителям нужно самим искать косвенные признаки, добиваться ясности и понимания.

— На что еще нужно обращать внимание, выбирая школу для ребенка?

— Надо понимать, что образовательная траектория сложная штука. Есть дети, у которых ее выбор случается в начальной школе при условии рано проявившихся способностей. У большинства они начнут проявляться в районе 7 класса, когда произойдет дифференциация по предметам. В это время важно сохранить в ребенке систему разнонаправленных интересов — если такой возможности не дает школа, искать за ее пределами. После 7 класса какая-то часть детей начинает выбирать свой профиль. Задача семьи восполнять то, что не дает школа. Поддерживать уже не разнообразие направлений, а разнообразие видов опыта: тут хороши олимпиады, проектные работы, кружки по интересам.

Дальше приходит время скачкообразного развития. Детские интересы сменяются способностью понимать, что пригодится для будущего профессионального выбора. Если школа справляется с тем, чтобы направить ребенка, можно на время успокоиться. Если нет, найти, как ориентировать ребенка — особенно это важно в 9 классе, когда надо либо выбирать профильное направление, либо идти к репетиторам, либо продолжать настойчивую работу на проявление интересов, пока не щелкнет. В идеале это должно случиться до того, как начнется прямая подготовка к поступлению в вуз. Резюмируя разговор, хочу сказать, что важно всегда держать руку на пульсе и следить за тем, где находится ребенок, чего не хватает в кулинарном рецепте его интеллектуально-духовного блюда в образовательной среде, школьном социуме, в системе академических и человеческих вызовов.

Министр обороны РФ Сергей Шойгу предложил создать три- пять крупных центров в Сибири. 

«Нам необходимо в Сибири построить три, а лучше пять крупных научно-промышленных, экономических центров, проще говоря — городов с населением 300-500 тысяч, лучше — до миллиона человек. И не просто город построить и столицу сюда перенести, а сделать их совершенно конкретно направленными на ту или иную сферу деятельности», — поделился Шойгу на встрече с научной общественностью Сибирского отделения РАН.

Эксперты обсудили и одобрили это предложение.

«Я безусловно поддерживаю…На мой взгляд, эта инициатива среди жителей Сибири будет востребованной. Потому что мы, по сути, тот потенциал, который и закладывался, еще сможем развить. Одно из самых важных направлений этого всего — это вопрос с тем, как нам сохранить молодежь в сибирских городах», — уверен депутат ГД РФ (Республика Бурятия, Иркутская область, Забайкальский край) Александр Якубовский. Имеет значение, по его мнению, и то, что «кластерный подход» к организации центров остановит миграцию. 

«Мы сможем ребят и, которые по разным причинам — и сложные климатические условия, из-за того, что города создавались в советское время на сегодняшний день инфраструктура где-то устарела, уезжают в другие города России, в центральную часть, в европейскую часть, мы сможем эту миграцию остановить, мы сможем сохранить молодежь в этих городах. И я бы вот потенциально рассматривал два города в Иркутской области — Братск и Усть-Илимск. Это ведь должны быть города с промышленностью, Сибирь без промышленности не сможет развиваться», — уверен Якубовский.

Однако, важно, чтобы эти центры были современными, с развитой инфраструктурой, комфортные для проживания, уверен депутат. 

«Соответственно, если мы говорим про промышленность, то должны быть кластеры опережающего развития. Почему я затронул, например, тему Братска и Усть-Илимска? Они изначально и планировались как кластерные города. Энергетика дешевая — гидроэлектростанции, плотины у нас мощнейшие. Дальше можно развивать кластер глубокой переработки, производства строительных материалов, углехимический кластер, нефтегазовый кластер. Переработка алюминия, она как таковая уже реализуется, но дополнительно к этому может быть глубокая переработка. И при этом всем мы создаем на базе, которая изначально была. Тот же Братск создавался как город от 500 тысяч до 1 млн человек и генплан у него такой был принят в советские времена, и там есть точки роста, мы можем понимать, как дальше развивать. В Усть-Илимске развитая транспортная инфраструктура, там 3 км авиационная полоса, есть дорога , железнодорожным транспортом можно добраться, мы можем этот город дальше развивать с точки зрения генпланирования, которое изначально учитывалось, ну и плюс энергетика дешевая, плюс есть Илим как монопредприятие, лесной кластер мог бы развиться. Поэтому уверен, что эти предложения как раз очень актуальны для сегодняшнего моделирования будущего страны в целом. В принципе мы понимаем, какие опорные точки есть», — рассуждает Якубовский.

По его словам, население Сибири за последние годы сократилось значительнее, чем население Дальнего Востока. Изначально были заложены более фундаментальные точки роста, которые по разным экономическим причинам в 90-е годы не были развиты.

«На мой взгляд, это новый курс на реализацию потенциала Сибири. Мы понимаем, что в советское время комсомольцы строили БАМ, новые города. И соответственно эти города были очень развитыми. В том же самом Усть-Илимске был первый аэропорт с телескопическими трапами в Сибири. Потенциал, который был изначально, реализовывался, но потому из-за того, что многие предприятия развалились, он фактически не был раскрыт. Но изначально-то масштаб мощностей и возможностей закладывался другой. Я вижу, что действительно можно реализовать то, что в тот момент просто упустили, исходя из посыла и предложения Сергея Кужугетовича. Хотелось бы, что молодежь жила в сибирских городах комфортно, работала и получала от этого удовольствие — вот самый главный посыл, наверное», — подытожил Якубовский.

Его поддержал и генеральный директор Института региональных проблем Дмитрий Журавлев.

«Положительными сторонами этой инициативы является возможность, с одной стороны, освоения регионов, население в Сибири в основном на юг, регион большой, там не только юг и крайний север, там еще много чего по середине. Во-вторых, это важно уже не с точки зрения жителя Сибири, с точки зрения жителя страны в целом. Построение этих городов — это такой способ социальной мобилизации. Не просто люди поедут, мы же страна-государство. У нас государство ключевое. Государство лучше всего принято решать большие задачи. Возникновение большой задачи — это всегда повышение эффективности происходящего. При этом есть вопросы, потому что понятно, многие и я в том числе задают вопросы: а вот себестоимость? Ведь новый город построить — это не так просто. Это еще нужно конкретно просчитывать. Надо считать, это не то, что у нас денег нет, деньги-то у нас есть, но приоритетность задач, не то, что нам не хватит, нам хватит. Мы строим 5 городов, все регионы от этого развиваться не будут, но те, в которых эти города появятся, конечно, получат толчком развития, потому что появятся рабочие места», — полагает он.