Приходящие люди как пишется

Определение поэзии не обязательно должно быть единственным. Разные моменты жизни высвечивают тот смысл, который наиболее значим именно сейчас. Это даже хорошо, когда разные смыслы сосуществуют, просто какой-то из них выступает на первый план. Я уверен и в том, что у меня самого определений поэзии вовсе не пять – больше. Насколько – я пока не знаю.
Существуют также определения, которые стремятся к объективности. Мои определения стремятся к субъективности. Они часть поэзии как опыта, который дает нечто важное. Любой живой опыт гораздо сложнее любого определения. Его постижение может быть не менее содержательным и интересным, чем приобретение. 
В ноябре 2020 года я начал на своей странице в Фейсбук проект #воскресныемедитации. Каждое воскресенье я стал делать публикацию, назначение которой видел в том, чтобы вернуть сознанию, изгваздавшемуся за неделю в мирских дрязгах, долгах и хлопотах, исходное состояние, из которого смыслы если не открываются, то хотя бы доступны. Каждая публикация обязательно помимо поэтического текста включала в себя размышление. В результате человек, который знакомится с проектом, получает своеобразный словарь ключевых слов для размышлений о современном искусстве в целом и поэзии в частности. Безусловно, мой словарь еще не закончен, он пополняется по ходу проекта, но образ мышления, думаю, он содержит. Поэзия творится вместе с пониманием поэзии. Это стало нормой уже в двадцатом веке. Сегодня, на мой взгляд, поэзия нуждается прежде всего в переосмыслении собственного назначения. Отталкиваясь от проведенной работы, я предложил пять определений поэзии, которые работают в моей собственной поэтической кухне. Если они кому-то помогут сделать место поэзии в собственной жизни более органичным, это будет тот эффект, о котором автор может только мечтать.

Поэзия как арт-терапия

Терапия – слово, в общем, медицинское, относящееся к сфере человеческого здоровья. Можно попытаться очертить ту точку, на которую действует поэзия. Медики говорят, что здоровье, а значит и продолжительность жизни человека на 50% зависит от генов, на 40% — от образа жизни и на 10% — от уровня медицины. Думаю, ни на гены, ни на медицину поэзия не влияет, а вот на образ жизни точно. Образ жизни тоже в свою очередь раскладывается на ряд факторов. Среди них, например, питание, личная гигиена, физическая активность, вредные привычки – то есть вещи сугубо материальные, непоэтичные. Но есть и блок факторов, на которые, кажется, искусство в целом и поэзия в частности способны воздействовать – психологическое здоровье, уровень стресса, баланс между трудом и отдыхом. Как именно поэзия там действует, судить не берусь, могу только показать, как это работает у меня.

Состояние необъяснимой тревоги, непродуктивной уязвимости от буквально всего происходящего возвращается регулярно. Оно приходит, несмотря на объективные успехи, несмотря на стремящийся к бесконечности ряд микропобед, когда ты смог сконцентрироваться, вовремя поставить задачу, вовремя приступить ее решению – и в результате усилия снять вопрос. Везде написано, что это должно приносить удовлетворение, придавать уверенности в себе. Все так – но только на самых коротких дистанциях. А на длинной появляется ощущение регресса, ущерба в результате побед.

Возможно, это моя личная особенность, но почему-то не думаю. Иначе не было бы вокруг столько примеров, подтверждающих терапевтическую значимость искусства. Итак, некоторое время, чувствуя это состояние, я обычно пытаюсь сначала работать с ним рационально, еще более усиленно отдавая те или иные долги. А потом, когда понимаю, что это не понижает уровня тревожности, вспоминаю – всегда именно вспоминаю – что пора писать. Иначе я очень скоро не смогу более принадлежать самому себе. Это что-то вроде терапии, в ходе которой, как мне кажется, происходят две важные вещи. С одной стороны, это прорыв в сферу тех смыслов, где нет дедлайнов, это подключение к большому времени, к вечно живой традиции, в которой все явления одновременны, это светский вариант молитвы. Этого уже более чем достаточно. Но есть еще мотив личных отношений с миром. В этих отношениях действует определенного рода договор.Мир мне показывает и открывает свое многообразие, он мне лично каждый день предоставляет колоссальную пищу для размышлений. За это я обязуюсь перед ним проводить внутреннюю работу и в каком-то смысле возвращать дар в виде извлеченных из его собственного существования смыслов Мир мне показывает и открывает свое многообразие, он мне лично каждый день предоставляет колоссальную пищу для размышлений. За это я обязуюсь перед ним проводить внутреннюю работу и в каком-то смысле возвращать дар в виде извлеченных из его собственного существования смыслов. Соблюдение этого договора гарантирует яркость мира и остроту зрения. И когда я некоторое время этого не делаю, отдаваясь текучке, хлопотам, у меня до того, как возникает осознание, что я нарушаю договор, появляется чувство, что острота зрения притупляется, а мир теряет краски – потому, что циркуляция смыслов прекратилась, все многообразие мира превратилось в рутину, и я причастен к этому преображению. Я превратился в обрубок, и я сам сделал это с самим собой и миром, потому что я владею знанием об особенностях наших с ним отношений – и пренебрёг ими. И теперь, осознав, я должен как можно быстрее вернуть долг – вернуть, чтобы продолжить и дальше видеть во всём этом смысл. Я не знаю, как долго это продлится, но пока это так работает – я вношу регулярные взносы, и счастлив, что они принимаются.

Поэзия как голос хора

Меня всегда удивляет, когда силлабо-тоническое стихосложение и верлибр объявляются непримиримыми идеологическими врагами. Для меня это абсурдное противопоставление. Настолько же абсурдно было бы в автомобиле выбирать только педаль газа, а педаль тормоза объявлять устаревшей, или наоборот. В силлабо-тонике, мне кажется, необходимо чувствовать, что она пишется не для частного голоса – это всегда более или менее голос хора. В этом ее природа, природа лирики, в которой автор неотделим от героя (филологи это называют рудиментами первобытного синкретизма) — а потому они изначально представляют хорового субъекта. Хор всегда открыт для голосов, мы не знаем, сколько голосов в хоре, потому что не существует никакого числа. В античных драмах были отдельные партии хора. Силлабо-тоника точно пишется для хора. Это предполагает, что существуют слова, темы, которые должны исполняться хором Силлабо-тоника точно пишется для хора. Это предполагает, что существуют слова, темы, которые должны исполняться хором. А верлибр – это исключительно частный голос, нечто совершенно невоспроизводимое другим – и потому принципиально незапоминаемое. В этой частности, неповторимой сложности своя поэзия, свое обаяние. И наоборот – хоровая лирика фиксируется памятью мгновенно. Мелодия легко узнается, ей легко подпевать. Нужно ли на шкале хорового и индивидуального делать выбор один раз и навсегда? Мне так не кажется. Гораздо интереснее соотносить с этой шкалой приходящие образы, ответить самому себе на вопрос, что именно в твое время может произносить хор, а что – не встраивающийся ни во что одиночка. Тут есть, над чем подумать, на этот вопрос можно отвечать каждым новым стихотворением и не повторяться.

К тому же, когда начинаешь, слышать голос хора, слух, заточенный на различение коллективного и индивидуального, становится гораздо тоньше. Граница между ними очень скоро перемещается в сферу любых форм – стиховых, образных, грамматических, жанровых, сюжетных. На этом этапе прямое противопоставление силлабо-тоники и верлибра кажется уже чем-то вроде грубой вульгарности. Есть и еще один контекст.

Я не знаю точно, я из поколения индивидуалистов или просто индивидуалист. Но я знаю, что у меня нет никакой советской травмы, я взрослел, формировался, переживал драмы, характерные уже для постсоветского мира. Мои драмы не характерны для людей, травмированных диктатом коллективных ценностей, — скорее для травмированных диктатом, экзистенциальной неизбежностью индивидуализма. Я пока не чувствую того, что эта проблематика стала общей и само собой разумеющейся. Для таких людей, как я, органическое ощущение принадлежности к какой-либо общности дается нечасто – и я его ценю как нечто для меня труднодостижимое. И поэтому я осознаю, что постоянно примеряю на себя коллективные ценности. Это может происходить в самых разных формах. Для кого-то органично лирическое я, для кого-то лирическое «мы» — эти начала всегда находятся в поисках друг друга, потому что без их органического единства, на мой взгляд, искусство несостоятельно. Если я не узнает себя в мы, если никакого мы не содержится в я, то сама функция поэзии оказывается нереализуемой. Художественное исследование мест встречи индивидуального и коллективного, ощущение подвижности границ между ними, опознание форм индивидуального и коллективного в темах, мотивах, стиховых формах – возможно, это самое интересное в поэтической кухне.

Поэзия как исследование

Мне скучна поэзия, которая ничего не дает уму, пытающемуся как-то адаптироваться в меняющейся действительности. Мысль о том, что поэзия должна быть глуповата, я понимаю так: она должна быть глуповатой в своем желании понять, разобраться, раздвинуть границы освоенного пространства. Если она начинает думать о том, как она при этом будет выглядеть и что подумают люди о ее носителе, она превращается в фигуру с поджатыми или надутыми – в зависимости от стадии – губками, которая трижды подумает, как ответить на вопрос из школьной программы, — а на вопросы, которых в программе нет, она отвечать не станет вовсе. Я очень хорошо чувствую это искусство, которое делается с поджатыми и надутыми губками, — оно мне неблизко даже в лучших своих образцах.

Мне близка поэзия, в которой есть энергия исследования. При этом ясно, что это исследование художественное – вооруженное, помимо логики, образами, символами, ассоциациями, чувственностью, пейзажами, предметностью мира, эмоциями. Вокруг каждого предмета познания такой инструментарий способен завертеть вихрь, создающий стереоскопичный сложный развивающийся сам по себе образ, постижение которого только и способно приоткрыть явление. Только он, по большому счету, и достоин звания исследования.  То, что мы привыкли называть исследованиями, по сравнению с художественным образом – это жалкие плоские наброски То, что мы привыкли называть исследованиями, по сравнению с художественным образом – это жалкие плоские наброски, годные разве что для ведомственных отчетов, но не для людей, которые хотят разобраться в сути события или явления.

Поэзия, на мой взгляд, самый лаконичный и экономный способ максимально полно высказать понимание ситуации в мире или мира, пойманного в ситуации. Это не просто тезисы, это образ, который в отличие от понятий обладает всем необходимым для того, чтобы продолжать свое самостоятельное развитие во времени и пространстве. Я просто не вижу, чем можно заменить подобный тип высказывания, поэтому не отношусь к людям, которые считают, что нынешний невысокий спрос на поэзию есть доказательство того, что феномен отмирает. Нет, там другие сюжеты, не о них сейчас, сейчас — о точке опоры, которую я очень хорошо ощущаю, и это обеспечивает уникальное положение поэзии в моей жизни.

Искусство, которое начинает презрительно относиться к своей познавательной роли, быстро вырождается. Сначала его по старой привычке еще ценят за стильные декорации, а потом идут заниматься серьезным делом. А вот искусство как исследование – это весьма серьезное дело. Потому что не оскорбляющие своей шаблонностью ответы на важнейшие вопросы человеку нужны прямо здесь и сейчас, и поэзия – это доступное средство получения таких ответов. При этом речь идет о самом экономичном, емком виде исследовательского высказывания, при котором одно стихотворение может содержать информации больше, чем в стопке трактатов. Не знаю, меня это вдохновляет. Овладеть таким типом высказывания, который дает тебе смелость думать о том, о чем ты не знаешь, как именно надо думать, но ты знаешь, что у тебя в арсенале такой инструментарий, который просто не даст тебе ошибиться, не даст загородиться видимостью элементарной логики или чувственным порывом. Потому что образ должен начать пульсировать, жить своей жизнью, а для этого ты не просто должен придумать красивый образ, — тебе должны открыться процессы, которые в нем идут, причем во всей своей противоречивости. Это нам кажется, что мы живем в мире, который уже давно открыт. Да, вот только все открытия – удел специалистов. Мир утерян как целое – в силу своей сложности, а потому он как бы открыт, но — недоступен. Поэзия, понимаемая как особенного рода исследование, делает мир доступным для человека.

Поэзия как форточка в сознании

Не так давно я проводил интервью с руководителем одной из ИТ-компаний, и передо мной, как обычно, лежал блокнот. Когда мой собеседник рассказывал о том, как устроен рынок финтех-разработок в США, я записал в блокноте: «Кто-то внутри бежит». Это была закладка. Я вспомнил о ней дня через три, специально зашел в кафе и за двадцать минут написал первые три строфы в стилистике забавной песенки. Но подумал, что заканчивать в этой стилистике скучно — и отложил. Финал пришел через месяц на встрече с Центром поддержки экспорта Ростовской области. Мы обсуждали наполнение секций совместного форума, была очень плотная предметная дискуссия, в ходе которой я почти целиком записал последнюю строфу этой вещи.

Моя профессия не мешает мне писать, возможно, даже помогает. Близким я рассказывал о принципе приоткрытой в голове форточки. Принцип в том, что, если ты хочешь, чтобы туда что-то залетало, она должна быть приоткрыта всегда. Где бы ты не находился и сколь серьезным делом не занимался. Ибо если прилетело, а ты пропустил, никогда не вспомнишь, что это было. Тому, что залетело, обязательно надо уделить долю своего бесценного времени.

Я не могу себе представить, где в моей жизни нашлось бы место стихам, если бы форточка не была приоткрыта. В то же время такой вид деятельности очень непохож на то, что мы называем трудом. Например, есть вещи, которые залетают не целиком, их части могут посещать несколько лет. В результате на некоторых моих вещах датировки показывают интервалы в несколько лет. И кажется, что это результат титанического труда, творческих мук, свидетельствующих всегда об определенного рода бездарности. На деле я просто жду, когда вещь сама себя напишет. И результат, по моему скромному мнению, всегда гораздо – гораздо! — круче, чем мог бы написать я сам посредством своего в целом нерядового интеллекта.

Само наличие какой-то непрагматичной, не мотивированной обстоятельствами второй, третьей, пятой дорожки в сознании в целом не вызывает сомнения. Как и то, что ее звучание, ее работа – это определенного рода ценность, для описания которой нужны были бы отдельные слова. Присутствие этой дорожки меня волнует. Всё мастерство, все ремесленные навыки необходимы исключительно затем, чтобы быть во всеоружии тогда, когда мелодия этой дорожки пробьется сквозь шум остальных. Когда мимо форточки пронесется нечто. Когда мастерства не хватает, а его всегда более или менее не хватает, то чувствуешь себя рыбаком, у которого постоянно клюет, но он никак не может ничего поймать Когда мастерства не хватает, а его всегда более или менее не хватает, то чувствуешь себя рыбаком, у которого постоянно клюет, но он никак не может ничего поймать. И если не научиться подсекать и выуживать, то обязательно в какой-то момент махнешь рукой на эту рыбалку, уляжешься на травке и откроешь чекушку, на поплавок уже внимания не обращая. Но если научился подслушивать вторую дорожку, то научишься, пожалуй, понимать и то, что слышишь ты нечто важное – нечто меняющее тебя самого. Оплаченные и выписанные счета, хлопоты – все это может влиять на настроение, но никак не на устройство человека. Когда я очередной раз слышу о принципиальной бесполезности и бессмысленности искусства и эстетического переживания, я всегда диву даюсь. О второй дорожке так можно сказать только в сравнении с первой. Но если брать ее саму по себе, брать ее роль по отношению к человеку, нельзя будет не видеть, что именно на ней – на этом пути – наблюдаются самые фундаментальные для человека процессы – его персональная и видовая эволюция.

Поэзия как черновик

Главное визуальное искусство, доступное пишущему, — его собственный почерк. Черновик – это на самом деле невоспроизводимая более ни при каких обстоятельствах картина. Потому что, начиная ее писать, поэт не знал, что будет написано, как, с каким количеством вариантов, помарок. Переписанный набело от руки стишок – неинтересен, выглядит как штамповка. А вот на тетрадной странице чувствуется биение жизни, которого больше никогда в таком виде не будет. И если сравнить законченную картину черновика с финальным текстом стихотворения, станет ясно, что работа над порядком слов не закончилась и тогда, когда черновик был закончен. Пока стихотворение не опубликовано, каждое слово в нем может измениться. Я помню, как в школе меня спросила учительница литературы о том, как я пишу стихи – много ли исправляю. Я честно признался, что очень много. Она, казалось, расстроилась: значит, у ребенка нет ясности мысли, значит, мол, слабоватое дарование. Сейчас я, конечно, думаю, что пушкинских черновиков она не видела. Но, наверное, слабоватое, согласен – можно было бы писать и с меньшим сопротивлением материала, быстрее учиться. Но только для меня дарование – это не столько способность ясно видеть, сколько способность находить, очищать, высвобождать свежее слово. Вот про это черновик. Ясно мыслить, по-моему, можно только в заранее готовом стиле – как импровизатор из «Египетских ночей». Не каждый реконструирует суть произошедшего по картине черновика, но не сказать, что это недоступно. На черновики можно смотреть как на альбомы графических работ. В этом, кстати, смысл писать стихи рукой. Сейчас мало пишут рукой – теперь впору говорить, что это не каждому дано.

А еще при желании метафору черновика можно и развернуть. Можно представить, что поэзия сама, по сути, черновик. Что есть нечто выше ее. Что она – не главная, не конечная ценность. О том, что именно может стоять выше, разговор особый – вера, любовь, собственно жизнь? – главное, чтобы поэзия занимала адекватное второе место. Поэзия, которая превращается в абсолют, на мой взгляд, убивает своего адепта, как убивает его всякий кумир. В метафоре поэзии как черновика мне чудится немало пищи для ума. Меня эта метафора питает тем, что позволяет держать в узде саму поэзию. До тех пор, пока поэзия только черновик, она никогда не получит надо мной окончательной власти. Несмотря на то, что никакому делу в своей жизни я не отдал на сегодняшний день больше энергии, чем ей.

Слово «придя» правильно пишется без «й» («придя домой»; «придя к выводу»). В старой школьной орфографии признавалась также форма «придти», а в дореволюционной ещё и «притти», но писать «прийдя» – неправильно! Такое написание считалось грубо ошибочным во всех писаных руководствах по русскому языку, начиная с «Азбуковника» XVI в.

Значение

«придя» является деепричастием прошедшего времени от древнего русского глагола «прийти». Неизменяемое слово, состоящее из приставки «при-», корня «-д-» и суффикса «-я». Постановка ударения и разделение для переноса при-дя́. В просторечии и поэзии, для сохранения ритма стиха, допустимо ударение на «и». Употребляется в следующих значениях:

1. Достигнуть места назначения пешим ходом либо будучи пересылаемым или доставляемым: «Придя на именины к Юлечке, я застал уже порядком разогревшуюся компанию»; «Заказное письмо, придя “благодаря” нашей доблестной почте с чудовищным опозданием, оказалось давно уж ненужным»; «Придя вместе с оконными профилями и стеклопакетами ровно к 9:00, мастера-стекольщики за день перестеклили всю квартиру». Синоним «прибыв», «прибывши», «пришедши»; частичные «приехав», «приехавши» (в случае доставки колёсным транспортом).

Примечание: в образной и поэтической речи допустима архаичная (устаревшая) форма «пришед» – «Пришед на праздник кислым, он оказался лишним».

2. Реализоваться, сделаться действительным, наступившим, пришедшим. Применяется к предметам в 3-м лице (он, она, оно, они): «Зимушка-зима, придя ранее обещанного синоптиками, “порадовала” новыми тарифами на теплоснабжение». Синонимы «настав», «наставши»; частичные «возникнув», «возникши», «наступив», «наступивши» (преимущественно к нравственно-психологическим явлениям: «Придя вдруг, прозрение касательно состояния наших финансов повергло в смятение всех, от директора до уборщицы»); «подкравшись», «подобравшись», «подойдя» (более к природным явлениям и др. внешним невещественным, умозрительным предметам: «Придя к весне с нехваткой семян, мы рискуем в следующем году остаться без урожая») – нехватку не возьмёшь и в карман (на склад) не положишь, это же то, чего нет.
3. В частном случае к п. 2 – в выражениях типа «придя к <выводу, допущению, осознанию, пониманию, решению, убеждению>» и другими существительными, выражающими отвлечённые мыслительные понятия, как предикатив, указывающий, что последующее состояние возникло и/или действие начато неспроста, небезосновательно, обдуманно: «Придя к убеждению о бесперспективности случайной работы за зарплату, я начал поиски иных способов реализовать себя». Может употребляться в интерпозиции, то есть между «придя» и «к» вставляются дополнительные поясняющие слова: «Придя к ясному пониманию устройства и принципов действия мобильного телефона, я решил попробовать починить мой собственный самостоятельно».

Примечание: предикатив это слово или выражение (чаще всего неизменяемое), заранее, то есть независимо от других составляющих предложение слов, дающее оценку высказыванию или выражающее нравственное состояние автора. «Придя к + “отвлечённое” существительное в дательном падеже» предикатив чисто оценочный, данное словосочетание чувств явно не выражает.

4. Оказаться в некоем состоянии, моральном, умственном, физическом. Употребляется больше частью с именительным падежом и предлогом «в»: «Придя в сознание, больной попросил пить»; «Мотор, будто сам собою придя в исправность, внезапно потянул сильно и ровно». Также возможно употребление в интерпозиции: «Услышав “да” от избранницы, Иван, придя в полнейший восторг, пустился в пляс по комнате». Частичные синонимы «войдя», «вошедши» (применительно к настроению, состоянию души); «оказавшись» (с предложным падежом: «…, оказавшись в полнейшем восторге, …».

Пояснения к правописанию

В древнерусском языке было два близкородственных глагола: полный «идти» и краткий «йти». Первый значил в общем то же самое, что и сейчас, а вот «йти» употреблялся, чтобы обозначить передвижение направленное, целеустремлённое. Помните «Анчар» А. С. Пушкина?

«…

К нему и птица не летит

И тигр нейдёт: лишь вихорь чёрный

На древо смерти набежит –

И мчится прочь, уже тлетворный.

…»

«Придя» считалось, однако, деепричастием от «идти» и поэтому «й» в нём всегда признавалось ошибочным. Слово «йти» как отдельный глагол вышло из употребления ещё до петровской реформы письменности и нею было упразднено, оставшись только с приставками во-, вы-, до-, за-, изо-, на-, не- (редко), обо-, по-, разо-, со-, у- и нек. др. («изойти», «обойти», «разойтись», например). В ходе дальнейшего реформирования русской грамматики М. В. Ломоносовым и В. К. Тредиаковским «прийти» стало другим глаголом, совершенного вида («идти» глагол несовершенный), а «придя» зачислено в деепричастия прошедшего времени от «прийти», так как оно обозначает то же законченное действие. Но после революции вокруг «раз идёт от “прийти”, то “придя” или “прийдя”»? началось нечто вроде дискуссий «физиков» с «лириками» в 60-е годы прошлого века, только потише, более в академических кулуарах. «Физиками» выступали языковеды-«схоластики», а «лириками» – «фонетики».

Схоластический, или грамматический, подход к правописанию предполагает наличие твёрдых неизменных схем словообразования и непреложных академических правил орфографии, как в средневековой церковной латыни. В идеале – для всех без исключения слов; «шаг вправо, шаг влево» – двойка по предмету. «Фонетики» краеугольным камнем полагают «пишем, как говорим». Но любой живой язык не терпит ни произвола и хаоса, ни мёртвой схематики. Поэтому реально наблюдается преобладание той или иной тенденции. Так, орфография немецкого языка преимущественно грамматическая, а белорусского – фонетическая.

Русский и английский языки в таком отношении можно назвать компромиссными, и спор об «придя» разрешился просто, примерно так: «Помилуйте, господа, а о чём мы пререкаемся-то? Что за разница, какой тут глагол исходный, «идти» или «прийти», они же оба неправильные (см. в конце), и схоластических правил для них нет по определению! Такими и достались нам от предков, создавших самый наш язык. Это тот самый случай, когда на первый план выходит произношение, а не догма: о «прийдя» язык сломаешь. Так что положим «придя» исключением, благо, в русском их немного, гораздо меньше, чем в любом из романо-германских языков!» Побольше бы таких разумных компромиссов, не только и не столько в языкознании…

Примечание: в ряде славянских языков глагольная основа «йти/йди» существует и поныне. Некоторые их носители, говоря и пишучи по-русски, могут «сорваться на суржик», употребив совершенно нехарактерную для русского языка словарную конструкцию.

Грамматика

Слово «прийти» – непереходный невозвратный глагол совершенного вида изолированного спряжения (неправильный, спрягается не по обычным правилам). Состоит из приставки «при-», корня «-й-» и глагольного окончания «-ти». Постановка ударения и разделение переносами прий-ти́́. В рукописных текстах при нехватке места в строке допустим перенос при-йти́́. Соответствующий глагол несовершенного вида «приходить»; возвратный «прийтись». Соответствующего переходного глагола нет. Личные формы «прийти» таковы:

Первое лицо:

• (Я) приду́ (будущ.)/ пришёл (прошедш. муж.)/ пришла́ (прош. жен.)/ <бы> пришёл (пришла́) или пришёл (пришла́) <бы> (сослагательн.)/ (я) <должен/должны?> прийти́́ или (мне) <надо? необходимо?> прийти́́ (повелительн.).

• (Мы) придём (будущ.)/ пришли́ (прошедш.)/ <бы> пришли́ или пришли́ <бы> (сослагательн.)/ <давайте-ка?> придём/придёмте <-ка> или (мы) <должны?> прийти́́; (нам) < необходимо?> прийти́́ (повелительн.).

Второе лицо:

• (Ты) придёшь (будущ.)/ пришёл (пришла́) (прошедш.)/ <бы> пришёл (пришла́) или пришёл (пришла́) <бы> (сослагательн.)/ приди́ (повелительн.).
• (Вы) придёте (будущ.)/ пришли́ (прошедш.)/ <бы> пришли́или пришли́ <бы> (сослагательн.)/ приди́те (повелительн.).

Третье лицо:

• (Он) придёт (будущ.)/ пришёл (прошедш.)/ <бы> пришёл или пришёл <бы> (сослагательн.)/ <Пусть> придёт (повелительн.).
• (Она) придёт (будущ.)/ пришла́ (прошедш.)/ <бы> пришла́ или пришла́ <бы> (сослагательн.)/ <Пусть> придёт (повелительн.).
• (Оно) придёт (будущ.)/ пришло́ (прошедш.)/ <бы> пришло́ или пришло́ <бы> (сослагательн.)/ <Пусть> придёт (повелительн.).

• (Они) приду́т (будущ.)/ пришли́ (прошедш.)/ <бы> пришли́ или пришли́ <бы> (сослагательн.)/ <Пусть> приду́т (повелительн.).

Действительное причастие прошедшего времени прише́дший. Деепричастия прошедшего времени придя́, прише́дши.

***

© ПишемПравильно.ру

Автор: Садов Артур Александрович, лингвист-типолог

Перечень академических источников, использовавшихся при подготовке материалов.

Проверить еще слово:

Слово «прий­ти» пра­виль­но пишет­ся с бук­вой «й» в корне в совре­мен­ном рус­ском языке.

Как пра­виль­но пишет­ся сло­во «прий­ти» или «прид­ти», вызы­ва­ет сомне­ние у мно­гих. Чтобы понять, какой вари­ант напи­са­ния это­го сло­ва явля­ет­ся пра­виль­ным, уточ­ним, что в про­из­ве­де­ни­ях клас­си­ков рус­ской лите­ра­ту­ры и в пись­мен­ной и раз­го­вор­ной речи до сере­ди­ны про­шло­го века мир­но сосу­ще­ство­ва­ли оба вари­ан­та это­го глагола.

Глагол «идти»

Начнем с того, что в лек­си­ке рус­ско­го язы­ка суще­ству­ет гла­гол несо­вер­шен­но­го вида «идти».

Мне совсем не хоте­лось (что делать?) идти на это собрание.

Интересующее нас сло­во име­ет сле­ду­ю­щий мор­фем­ный состав:

Глагол «идти» в насто­я­щем вре­ме­ни изме­ня­ет­ся по лицам и числам:

Корнем всех этих лич­ных форм гла­го­ла явля­ет­ся мор­фе­ма -ид-.

Глагол «прийти»

А что про­изой­дет, если обра­зо­вать с помо­щью при­став­ки одно­ко­рен­ной гла­гол совер­шен­но­го вида?

Понаблюдаем:

По зако­ну фоне­ти­ки кор­не­вой звон­кий звук [д] неми­ну­е­мо оглу­ша­ет­ся после­ду­ю­щим глу­хим соглас­ным [т]:

В сло­ве на сты­ке при­став­ки и кор­ня ока­зал­ся длин­ный звук [и], что совер­шен­но неудоб­но про­из­но­сить. И тогда в корне появил­ся звук [й’].

В силу ука­зан­ных фоне­ти­че­ских явле­ний при­ста­воч­ный гла­гол офор­мил­ся орфо­гра­фи­че­ски как

Чередование соглас­ных й//д  в корне про­яв­ля­ет­ся при изме­не­нии гла­го­ла «прий­ти» в фор­мах буду­ще­го времени:

В лек­си­ке совре­мен­но­го рус­ско­го лите­ра­тур­но­го язы­ка суще­ству­ет толь­ко нор­ма­тив­ный гла­гол «прий­ти», име­ю­щий сле­ду­ю­щий мор­фем­ный состав:

При воз­ник­но­ве­нии сомне­ния, как пра­виль­но писать «прид­ти» или «прий­ти», вспом­ни­те одно­ко­рен­ные гла­го­лы совер­шен­но­го вида «уйти», «вый­ти», «зай­ти», «перей­ти», в мор­фем­ном соста­ве кото­рых ука­жем корень, обо­зна­чен­ный бук­вой «й»:

• уйти — приставка/корень/окончание;
• выйти — приставка/корень/окончание;
• зайти — приставка/корень/окончание;
• перейти — приставка/корень/окончание.

В раз­го­вор­ной и пись­мен­ной речи дол­го суще­ство­ва­ла пута­ни­ца в упо­треб­ле­нии гла­го­ла «прий­ти» и его кон­ку­рен­та «прид­ти». В 30-х годах нача­лась мас­штаб­ная рабо­та по упо­ря­до­че­нию рус­ской орфо­гра­фии. Она была завер­ше­на в 1956 году, когда были напе­ча­та­ны «Правила рус­ской орфо­гра­фии и пунк­ту­а­ции». В этом же году был издан «Орфографический сло­варь рус­ско­го язы­ка» под ред. С. И. Ожегова и А. Б. Шапиро, в кото­ром фик­си­ру­ет­ся сло­во «прий­ти» как нор­ма­тив­ная фор­ма гла­го­ла совер­шен­но­го вида.

С точ­ки зре­ния мор­фо­ло­ги­че­ской нор­мы фор­ма гла­го­ла «прид­ти» явля­ет­ся неверной.

Чтобы запом­нить пра­виль­ное напи­са­ние это­го сло­ва, пред­ла­га­ем про­честь сле­ду­ю­щие при­ме­ры предложений.

Примеры

Вам сле­ду­ет прий­ти за отве­том в сле­ду­ю­щий понедельник.

Кто хочет зав­тра прий­ти посмот­реть сорев­но­ва­ния по лег­кой атлетике?

Всем сотруд­ни­кам необ­хо­ди­мо прий­ти на про­фи­лак­ти­че­ский мед­осмотр к 9 часам.

Кажется, у нас не полу­чит­ся прий­ти домой вовремя.

Хочешь прий­ти к нам, так при­хо­ди без стеснения.

Очень важ­ным каче­ством юной леди явля­ет­ся обя­за­тель­ность и готов­ность все­гда прий­ти на помощь в труд­ную мину­ту тем, кто в этом нуждается.

Видео «Простые правила — прийти или придти?»

.

«Прийти со школы» или «из школы»?

В раз­го­вор­ной речи сплошь и рядом говорят:

• прий­ти из школы;
• прий­ти со школы.

Какой вари­ант явля­ет­ся пра­виль­ным? Какой пред­лог сле­ду­ет выбрать в сло­во­со­че­та­нии, в кото­ром гла­гол «прий­ти» управ­ля­ет суще­стви­тель­ным в фор­ме роди­тель­но­го падежа?

Чтобы выбрать пра­виль­ный вари­ант сло­во­со­че­та­ния, ука­жем, что пред­лог «из» обо­зна­ча­ет дви­же­ние изнут­ри чего-либо:

• выбе­жать из дому;
• вый­ти из лесу;
• выско­чить из каби­ны.

Его анто­ни­мом явля­ет­ся пред­лог «в», кото­рый обо­зна­ча­ет направ­ле­ние внутрь чего-либо или нахож­де­ние внут­ри. Составим анто­ни­ми­че­ские словосочетания:

А пред­лог «с» (со) име­ет зна­че­ние «с поверх­но­сти чего-либо»:

• убрать со стола;
• сте­реть с окна;
• сбро­сить с крыльца.;
• сме­сти с крыши.

Его анто­ни­мом явля­ет­ся пред­лог «на».

Составим анто­ни­ми­че­скую пару сло­во­со­че­та­ний с ука­зан­ны­ми предлогами:

Очевидно, что с точ­ки зре­ния норм управ­ле­ния в син­так­си­се рус­ско­го язы­ка выра­же­ние «прий­ти со шко­лы» не явля­ет­ся правильным.