Приходить к выводу как пишется

Является ли более масштабное вторжение России в Украину неизбежным? Все чаще лица, принимающие решения в Вашингтоне, приходят к выводу, что потенциальная угроза реальна и может возникнуть в течение следующих 60 дней. Произойдет ли это и чего хочет добиться Россия?

Сейчас происходит несколько вещей, которые по стечению обстоятельств служат одной и той же цели: заставляют Украину и ее западных союзников уделять больше внимания своим собственным внутриполитическим разногласиям и таким образом заставляют их уделять меньше внимания украинско-российской границе.

Кризис на границе Беларуси и ЕС с беженцами. Россия потерпела неудачу в своих недавних попытках превратить борьбу между Польшей и ЕС, связанную с верховенством законодательства ЕС по сравнению с национальным законодательством, в более масштабный экзистенциальный кризис для ЕС. Наступающий вслед за этой неудачей кризис с беженцами – это нечто большее, чем попытка Беларуси отомстить за санкции ЕС или стремление России поставить Запад в неловкое положение; скорее всего, это было сделано для того, чтобы усилить напряженность между странами НАТО. Это в сочетании с тем фактом, что восточные союзники по НАТО отвлекаются на внутренние проблемы беженцев, дает России возможность спокойно планировать свои дальнейшие шаги.

Растущие протесты в Европе против COVID-вакцинации. Растущие протесты в Европе против вакцины от COVID и общественных мер предосторожности против COVID – это то, в продолжении чего Россия явно заинтересована. Чем больше общество разделяется, тем легче России действовать в Украине, не привлекая нежелательного внимания.

Нынешний политический климат в Украине и России. Похоже, есть признаки скоординированных усилий по делигитимации украинского правительства. История вагнеровцев, усиленное повторение российской прессой того, что Украина представляет угрозу, и Путин, ссылающийся на то, что украинцы и русские являются «одним народом», – это предупреждающие признаки того, что Путин может иметь в виду. Посмотрите на недавнюю историю Путина со своими соседями: Путин сохранил Лукашенко у власти в Беларуси. По поводу Украины Путин публично заявил, что готов подождать, пока пройдет эпоха Порошенко. Но теперь, похоже, Путин не заинтересован в том, чтобы ждать еще три года до новых выборов в Украине: Путин хочет закончить свои дела на Донбассе и узаконить свою аннексию Крыма. Путин считает, что он должен делегитимизировать Зеленского (и Украину) на внутренней и международной арене сейчас, чтобы у него была свобода действий для принудительной смены правительств в Украине.

«Северный поток – 2» завершен более чем на 98%. Несмотря на решение администрации демократа, президента Джо Байдена, отменить санкции против тех, кто участвует в проекте, стало ясно, что многие республиканцы в Вашингтоне (округ Колумбия) хотят усиления санкций против России и используют этот вопрос в качестве примера международной слабости Джо Байдена – опираясь на плохую репутацию Байдена после выхода из Афганистана. Потенциальные санкции нанесут значительный ущерб отношениям Америки с ее союзниками по ЕС, население которых хочет дешевого отопления зимой и которому все равно, каковы будут геополитические последствия этого в Украине. Европейцы избалованы тем, что россияне очень благосклонно относятся к ним, когда речь заходит об энергоснабжении, и это имеет свое объяснение: Европа, несмотря на все попытки России, остается крупнейшим энергетическим рынком для России; поэтому европейцы боятся даже мысли о том, что что-то может поставить под угрозу их благополучную жизнь. Поэтому санкции США в отношении «Северного потока – 2» на этом позднем этапе могут сыграть в долгосрочных интересах России, привести к расколу союзников по НАТО.

У общественности Европы есть только одна забота: делайте все, что необходимо, просто сделайте россиян счастливыми и держите подальше от наших границ. Со стороны европейцев наивно продолжать верить, что их границы на востоке являются границей между Германией и Польшей, что игнорирует один простой факт – существующая реальность в течение 30 лет заключается в том, что физические границы не являются определяющим фактором в отношении политических игр политического влияния и экономического господства.

Россия разместила более 92 тыс. военнослужащих только на украинской границе. Это существенное увеличение могло быть случайным, но это странное время для группы российских регулярных войск, чтобы мобилизоваться с новым оборудованием.

Американская пресса высшего уровня, имеющая весомые контакты с Белым домом и разведкой США, выражает серьезную озабоченность, в том числе в последние несколько дней:

• The New York Times сообщила, что Россия еще не решила, что она намерена делать с войсками, которые сосредоточила вблизи Украины, сказали американские чиновники, но наращивание войск воспринимается серьезно, и Соединенные Штаты не считают, что это блеф;
• сенатор-демократ, председатель комитета по иностранным делам Боб Мендес настаивает на введении санкций в отношении «Северного потока – 2» и автоматических санкций в отношении всех, кто причастен к вторжению в Украину;
• по данным Associated Press, это наращивание может быть прелюдией к очередному российскому вторжению. Выступая в этом месяце перед министром иностранных дел Украины, Блинкен сказал, что «игровая программа» Путина заключается в том, что Россия наращивает силы у границы, а затем вторгается, «ложно заявляя, что ее спровоцировали». Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг заявил в пятницу, что Альянс наблюдает «необычную концентрацию» российских сил вдоль границы Украины, предупредив, что этот же тип сил использовался Москвой в прошлом для вмешательства в дела соседних стран;
• американская газета Military Times сообщила в субботу, что бригадный генерал Украины Кирилл Буданов в эксклюзивном интервью сказал: “Такое нападение, вероятно, будет включать авиаудары, артиллерийские и бронетанковые атаки с последующими десантами на востоке, десантами в Одессе и Мариуполе и менее масштабным вторжением через соседнюю Беларусь».

Сейчас США и Европе выгодно, чтобы Украина, не входя в НАТО, воевала с РФ, а им не нужно было бы принимать в этом участия

Внутренняя информация, которую я получаю от контактов в Вашингтоне, нацелена на прояснение того, что Путин желает получить в этой последней драме, но там не верят, что это бряцание оружием. В качестве примера того, почему американцы обеспокоены: когда директор ЦРУ Уильям Бернс отправился в Москву по указанию Байдена, чтобы убедить Россию не нападать на Украину, похоже, главный офицер американской разведки, который ранее был послом США в Москве и является экспертом по стране, покинул Россию с пустыми руками – новостные сообщения о потенциальном вторжении начали доминировать в заголовках американских и украинских газет только после того, как он, видимо, не смог получить гарантии России не мобилизовывать свои войска на запад.

Мои внутренние контакты в Польше, Литве, Эстонии и Румынии (странах НАТО, которые исторически уделяли наибольшее внимание действиям Москвы) сообщили, что было освещение наращивания российских вооруженных сил на украинской границе, но это в значительной степени заглушалось другими новостями, такими как белорусская граница. Удивительно, но несмотря на заявления украинского правительства о том, что Приднестровье будет вовлечено в предстоящее российское вторжение, молдавские официальные лица, с которыми я разговаривал, сказали, что пограничный вопрос Украины почти не упоминается или активно не обсуждается в Кишиневе.

Хотя Соединенные Штаты не уверены в том, что произойдет дальше, есть одна вещь, которую мои источники в Вашингтоне повторяли снова и снова в течение многих лет: Украина должна относиться к своим двусторонним отношениям с Соединенными Штатами как к партнерству, а не как к улице с односторонним движением. Лидеры в Вашингтоне и Брюсселе повторяют одну и ту же мантру: «Мы должны быть лучше информированы о ситуации в Украине. Это не значит бежать в Вашингтон или Брюссель, чтобы сказать нам, чего вы хотите от нас бесплатно, когда это удобно для вас. Скорее, что вы делаете сейчас, чтобы обезопасить нас, в Европе и США?»

Очевидно, почему большинство украинцев хотят вступить в НАТО. Но это не отвечает на главный вопрос Брюсселя: что выиграет НАТО, пригласив Украину в свои ряды? Украина говорит: «Мы воюем с россиянами». Этот ответ несерьезен: Украина из-за своей близости вынуждена сражаться с россиянами независимо от того, является она членом НАТО или нет. Прямо сейчас США и Европе выгодно, чтобы Украина, не входящая в НАТО, воевала, чтобы им не нужно было принимать непосредственное участие. Украина должна активно работать над тем, чтобы изменить представление об этом, чтобы США и ЕС рассматривали расширение с вхождением Украины в Альянс как наилучшее служение интересам безопасности НАТО.

Если бы Украина получила серьезные инвестиции из Европы и США, личная заинтересованность этих стран в защите Украины резко возросла бы

Сохраняющаяся угроза национальной безопасности Украины и ее будущим перспективам вступления в Европу и НАТО заключается в том, что Украина по-прежнему является синонимом «коррупции» в глазах многих иностранных лидеров. Средством ослабления удушающей хватки коррупции в будущем Украины является обеспечение прозрачной, легитимной и законной приватизации отраслей промышленности, которые привлекают иностранные инвестиции в Украину, что затем дало бы западным странам еще одну причину проявить интерес к защите бизнеса своих стран, расположенного в Украине. Украина сама по себе должна получать помощь от Запада. Однако если бы были серьезные инвестиции от европейских и американских фирм, личная заинтересованность этих зарубежных стран в борьбе Украины резко возросла бы. Важно, чтобы Украина выделялась как возможность для жителей Запада, а не как «разрушенная бывшая советская республика» – концепция (посыл), который Москва хочет рассказать об Украине в Брюсселе. Войну с коррупцией необходимо вести энергично и победить, поскольку коррупция представляет для Украины не меньшую опасность, чем война, которую ведет Россия.

Мы должны анализировать события на восточной границе Украины, не пытаясь найти логическое объяснение этим действиям. Когда мы пытаемся понять Путина в рамках классической теории международных отношений или политической науки, это лишает нас возможности использовать нетрадиционный подход, который мог бы помочь понять или по крайней мере попытаться увидеть это под другим углом, что может мотивировать субъекта, чьи цели отличаются от наших собственных. Поэтому я бы не исключал, что недавние события являются попыткой России или, если быть более конкретным, президента Путина выйти из тупика, в котором он сейчас находится с Украиной. Россия в течение многих лет призывает все стороны присоединиться к нормандскому формату и заставить Украину придерживаться Минских соглашений – то, что все вовлеченные стороны интерпретируют по-разному. Российский президент мог чувствовать, что «победа» в этом обеспечит триумфальное проявление его региональной власти и повысит его собственную легитимность.

Я довольно скептически отношусь к тому, что Россия рискнет начать полномасштабную военную агрессию, она скорее стремится продемонстрировать свою готовность и сыграть в эту тактическую игру. Мы не можем исключать, что эта игра может сыграть пусковую роль, которая приведет к протестам и другим массовым социальным беспорядкам в Украине, заявив, что правительство Зеленского не отвечает потребностям и ожиданиям простых украинцев. Это, очевидно, не означает, что любой протест в Украине связан с Кремлем – просто мы должны следить за тем, какие потенциально дестабилизирующие события происходят в Украине. Российские официальные лица открыто заявили, что Москва разочарована положением дел с Украиной и Зеленский является причиной их недовольства. В любом случае что бы сейчас ни происходило в Украине, на это следует смотреть сквозь призму цели смены режима, Москва устала от этой очень неблагоприятной ситуации и хочет изменить динамику событий в Украине.

Зеленский сейчас находится в трудном положении: с одной стороны, у него есть американцы и европейцы, которые являются союзниками Украины, но явно заинтересованы в Украине в интересах своих стран; Россия, создающая хаос на севере и востоке; и все более раздробленное состояние украинской политики – все это – показатели того, что эта зима может быть намного более захватывающей, чем то, что любой из нас хотел бы видеть. Украинское правительство должно действовать сейчас, чтобы реализовать гибридную стратегию, которая реагирует на фундаментальные потребности граждан, балансируя свой портфель международных рисков. В случае внутренних потребностей существует множество вариантов, которые это правительство еще не пробовало, – и поэтому существуют доступные возможности. В случае международных отношений Украина должна серьезно работать над тем, чтобы изменить внутреннее восприятие тяжелого положения страны.

Источник: «ГОРДОН»

Блог отражает исключительно точку зрения автора. Редакция не несет ответственности за содержание и достоверность материалов в этом разделе.

За последние 10 лет в России в несколько раз выросло количество приговоров с реальными сроками по уголовным делам, в которых обычно требуется гуманитарная экспертиза. Нередко именно результаты экспертизы ложатся в основу обвинений, позволяя ликвидировать организации и приговаривать людей к реальным срокам и штрафам за слова, изображения, видеоролики, перформансы. 

Спрос на экспертизы растет, но их качество и обвинительный уклон вызывают много вопросов. Кроме того, защита не имеет права воспользоваться этим инструментом, что является нарушением прав, признают сами эксперты.

Публикуем сокращенный вариант исследования «Какие надо смыслы», которое провела группа независимых журналистов, изучая, как устроена система судебной экспертизы и что с ней не так. 

Экспертизы «с явным нарушением академической честности и норм научной этики»

В конце октября в России впервые посадили по статье за оскорбление чувств верующих. Блогера из Таджикистана Руслана Бобиева и модель Анастасию Чистову приговорили к 10 месяцам колонии за фотосессию на фоне храма Василия Блаженного. На снимке Чистова в куртке с надписью «Полиция» стоит на коленях перед Бобиевым, а тот держит ее за волосы. Судебная экспертиза этого изображения проводилась, хотя в конечном итоге не потребовалась — обвиняемые признали свою вину. 

В другом резонансном, пока не завершившемся деле последних дней — деле правозащитного центра «Мемориал» (признан иностранным агентом) — гуманитарная экспертиза, напротив, сыграла ключевую роль. Мосгорпрокуратура потребовала ликвидировать Центр, утверждая, в частности, что в его материалах присутствуют «лингвистические и психологические признаки оправдания деятельности участников международных террористических и экстремистских организаций». Эти выводы сделаны на основе психолингвистического исследования АНО «Центр социокультурных экспертиз», известной своими заключениями по делам историка Юрия Дмитриева, Pussy Riot и Свидетелей Иеговы (управленческий центр в России признан экстремистской организацией).

Сколько человек получили реальные сроки по уголовным делам, в которых обычно требуется гуманитарная экспертиза (Источник данных: проект «Достоевский»)

Гуманитарная судебная экспертиза начала развиваться с начала нулевых. До этого времени, говорят эксперты, она была явлением редким — не было ни методических разработок, ни обширной практики. Второй всплеск спроса, по оценкам наших собеседников, приходится на конец прошлого десятилетия. С тех пор он не ослабевает, однако качество экспертиз нередко вызывает вопросы. В начале 2021 года сообщества Amicus Curiae и «Диссернет» запустили проект, в котором начали собирать «коллекцию» экспертиз, выполненных «с явным нарушением академической честности и норм научной этики». Добывать тексты заключений не так-то просто, поэтому пока на сайте собрано только 26 документов. Каждый сопровождается рецензией квалифицированного специалиста и списком нарушений. 

«С 2011 по 2017 год количество обращений ко мне [по поводу гуманитарной экспертизы] колебалось от 160 до 190 в год. С 2018 года этот показатель пошел вверх», — говорит о росте спроса начальник научно-методического отдела Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (ГЛЭДИС) Игорь Жарков. Так, в 2018 году к нему обратились 253 раза, в 2019 — 272 раза, в 2020 году — уже 337. 

Одной из причин роста спроса на экспертизы эксперт считает кризис — растет число конфликтов и судебных разбирательств как таковых. Второй причиной он называет рост числа обращений по делам «откровенно политическим либо политически мотивированным».

Один из авторов проекта Amicus Curiae Дмитрий Дубровский называет рост спроса на гуманитарную экспертизу «заметным» и объясняет его расширением законодательства. Сейчас, говорит Дубровский, есть целый набор сюжетов, когда именно эксперты определяют исход дела. При этом в ряде ситуаций «вообще ничего не сделаешь», потому что это «оформление через суд прямой политической репрессии».

К гуманитарным (или специальным) судебным экспертизам относят лингвистические, психологические и религиоведческие экспертизы. В качестве объекта выступает, как правило, текст, а задачей эксперта является его рассмотрение с точки зрения значения и контекста. В последнее время круг дисциплин, специалисты которых становятся авторами специальных судебных экспертиз, расширяется в сторону политических наук, социологии, истории.

«Самые одиозные и скандальные экспертизы исходят от университетов»

Судебную экспертизу может заказать суд, а также правоохранительные органы (полиция, следственный комитет, ФСБ) — то есть сторона обвинения. Сторона защиты правом экспертной инициативы не обладает. Она может заказать альтернативное заключение или предоставить рецензию на экспертизу, однако принимать ее во внимание или нет — решает суд. Чаще всего, не принимает.

Экспертные организации можно разделить на несколько категорий:

•  ведомственные структуры, 
• экспертные центры при вузах, 
• некоммерческие организации, 
• коммерческие организации.

«Склонность отрабатывать госзаказ»

Ведомственные работают при Министерстве юстиции, ФСБ, МВД и Следственном комитете. По словам наших собеседников, нередко они пишут «вполне адекватные тексты». «Там есть внутренние профессиональные стандарты, которые нельзя нарушать», — комментирует Дмитрий Дубровский. По выражению Жаркова, когда госэксперты работают по утвержденным методикам, то «менее склонны беспредельничать». Однако, подчеркивает собеседник, системный недостаток государственного эксперта — его подчиненное по отношению к власти положение. Как следствие — «склонность отрабатывать госзаказ».

В 2017 этот тезис подтвердил Европейский суд по правам человека в деле «Дмитриевский против России». В основу обвинения было положено заключение эксперта Приволжского регионального центра судебной экспертизы при Минюсте. В ЕСПЧ пришли к выводу, что экспертиза не была независимой, так как ее делали, по сути, представители госвласти. По словам юриста «ОВД-инфо» (проект признан иностранным агентом) Николая Зброшенко, после дела Дмитриевского такая позиция Европейского суда кочует из дела в дело.

«Не выступать на стороне одной из спорящих сторон, а обеспечивать интересы государства»

Экспертные центры при вузах — еще одна категория учреждений, проводящих судебные экспертизы. «Самые одиозные и скандальные экспертизы исходят от университетов. Как ни странно, они не проходят контроль научного сообщества, и научного качества там мало», — утверждает Дмитрий Дубровский. В частности, все наши собеседники, сошлись во мнении в отношении экспертного центра при СПбГУ. «Раньше он был независимым и делал хорошие экспертизы, но буквально три-четыре года назад у них что-то поменялось, и они стали делать экспертизы с выводами, которые интересуют обвинение», — комментирует адвокат Дмитрий Динзе.

Его слова косвенно подтверждает протокол совещания юридического факультета СПбГУ от сентября 2017 года (есть в распоряжении редакции). На совещании были озвучены правила для преподавателей, привлекаемых в качестве экспертов по «резонансным делам, имеющим важное общественное и государственное значение»: «не выступать на стороне одной из спорящих сторон, а обеспечивать интересы государства и органов власти». С 2017 года экспертный центр СПбГУ нарастил объемы работы примерно в пять раз, директор центра Антон Попов объяснил это ростом авторитета организации.

«Эксперты по вызову следствия»

Часто экспертизы проводят некоммерческие организации. Они могут быть и способом существования независимой экспертизы, комментирует Дубровский, но нередко становятся «прибежищем» экспертов, которые себя дискредитировали. Его слова подтверждает крымский адвокат-правозащитник Эмиль Кубердинов: «Лицензия не нужна, они устраивают некоммерческую организацию и стряпают экспертизы».

Так, в основе иска о ликвидации правозащитного центра «Мемориал» — документ (он позиционируется как «психолого-лингвистическое исследование»), подготовленный Натальей Крюковой и Александром Тарасовым. Крюкова — основательница автономной некоммерческой организацией «Центр социокультурных экспертиз». Она создала организацию вместе с психологом, доктором культурологии Виталием Батовым, ныне покойным. Дмитрий Дубровский в одном из своих интервью называл их «экспертами по вызову следствия», подчеркивая, что «они берутся за все, что вообще не входит в сферу их научных компетенций».

К экспертизам есть много вопросов. Один из главных — то, что этим инструментом могут пользоваться только суд и сторона обвинения, но не защитаЯромир Романов / Znak.com

Также именно некоммерческая организация — АНО «Казанский межрегиональный центр экспертиз» — проводила экспертизу по алуштинскому делу «Хизб ут-Тахрир» (признана террористической организацией, запрещена на территории РФ). Проанализировав аудиозаписи и расшифровки разговоров в мечети, следователь интерпретировал использование исламских терминов, иных «косвенных» и «прямых» признаков как связь с деятельностью запрещенной организации. Обвинение запросило фигурантам дела от 14 до 19 лет колонии строгого режима.

Экспертизы, ламинирование, шиномонтаж

Коммерческим организациям формально делать экспертизу запрещено. Однако запрет можно обойти, если заказывать заключение не ООО, а сотруднику компании напрямую. Так, эксперт ООО «Лагуна-100» выполнил экспертизу по делу коломенского блогера Вячеслава Егорова, который предположил, что волна заболеваемости внебольничной пневмонией осенью 2019 года в Коломне могла быть связана с коронавирусом. На сайте организации можно узнать, что помимо судебно-экспертной деятельности, «Лагуна» занимается также печатью, ламинированием, набором текстов и шиномонтажом. 

«Экспертиза на общественных началах»

Отдельная категория — преподаватели вузов, которые выступают в личном качестве. Мы направили официальные запросы в восемь высших учебных заведений, чьи сотрудники проводили резонансные экспертизы. Связь с упомянутыми в запросах заключениями отвергли все — как говорится в ответах, их у вуза никто не заказывал, а преподаватели действовали самостоятельно. Однако, как отмечают наши собеседники — адвокаты, исследователи, независимые эксперты — процесс внутри вуза может быть неформальным, когда вузовское руководство «спускает» запрос на проведение экспертизы своим подчиненным без официального приказа.

Так, в Пермском научно-исследовательском университете (ПГНИУ) заявили, что вуз не имеет отношения к экспертизе по делу о «кукле Путина», сотрудники вуза действовали в частном порядке. Однако один из экспертов этого дела, доктор филологических наук Валерий Мишланов сообщил в переписке, что распоряжение сделать экспертизу он получил от ректора. При этом преподаватель подчеркнул, что «со следственными органами договор не заключался, а экспертиза проводилась на общественных началах».

Многие эксперты считают свою работу «гражданским служением»

«Что заставляет профессора, доктора наук утверждать, что существует некая особая социальная группа — «высшее руководство РФ», — причем она состоит только из двух человек — Путина и Медведева? О существовании других ветвей власти, о разделении властей доктор наук, вероятно, не слышал, — комментирует Игорь Жарков одно из дел в своей практике и заключает: — В большинстве случаев я плохо понимаю, что движет этими людьми».

Собеседник подчеркивает: основной двигатель — не деньги. Он приводит пример, когда следователь «зачем-то засунул» в дело платежные документы. Из них Жарков узнал, что за экспертизу ученый получил всего 6 тыс. рублей. В среднем, впрочем, стоимость экспертиз выше. В зависимости от сложности и числа вовлеченных людей, она колеблется от 15 тыс. до 100 тыс. рублей. «Так себе бизнес», — считает правозащитник Эмиль Кубертдинов.

Сколько человек осудили по уголовным делам, в которых обычно требуется гуманитарная экспертиза (Источник данных: проект «Достоевский»)

*Сокращение количества дел по статье о возбуждении ненависти или вражды связано с частичной декриминализацией статьи — теперь уголовная ответственность по ней наступает только после повторного нарушения.

«Полагать, что люди халтурят за деньги — слишком серьезное упрощение», — соглашается Дмитрий Дубровский. По его мнению, многие из экспертов считают свою работу «гражданским служением»: «Они действительно защищают государство от экстремистов и террористов, борются с религиозными меньшинствами. Такие прогосударственники — [им] непонятно, какие к ним претензии».

Правозащитник Эмиль Курбединов приводит в пример Елену Хазимуллину, известную по делу «Хизб ут-Тахрир» (признана террористической организацией, запрещена на территории РФ): «Она очень эмоционально выступает и не скрывает своей неприязни». Ольга Якоцуц, делавшая экспертизу по делу журналистки Светланы Прокопьевой, убеждена, что позицию вроде той, что выразила журналистка в своей колонке, можно высказывать «дома на диване, друзьям». 

Евгений Тарасов, известный по делу директора Библиотеки украинской литературы Натальи Шариной, открыто признавался, что не терпит «антисоветчину» и «русофобию», а резко негативную характеристику деятельности советского правительства считает признаком экстремизма.

Мы попытались связаться с тринадцатью экспертами, чьи имена становились известны в связи с резонансными экспертизами. Почти все отказались от общения либо не ответили на наши звонки, сообщения и письма. Так, Ольга Якоцуц отказалась от интервью, потому что считает, что тему экспертиз «не стоит публично транслировать». Лариса Астахова свой отказ объяснила состоянием здоровья. Наталия Крюкова из АНО «Центр социокультурных экспертиз» заявила, что «рынка судебных экспертиз» не существует, поэтому и обсуждать нечего. Шамиль Махмудов, известный по делу о свастике на языческом празднике, отказался от интервью с формулировкой: «Извините, но не могу».

«Я выступала по делу, а адвокат спросил: «Как вы можете делать религиоведческую экспертизу, если вы не религиовед?»»

Единственный эксперт, давший согласие на разговор — Наталья Еднералова, учредитель и генеральный директор ООО «Центр экспертных исследований» (Сочи). В частности, она делала экспертизу по делу активистки Ольги Музыки, вышедшей на одиночный пикет в Воронеже. На плакате говорилось: «Требуем расследовать преступления против ЛГБТ в Чечне». Эксперт посчитала, что аббревиатура ЛГБТ может вызвать интерес, который в свою очередь может «перейти от теоретического исследования к практическому применению новых сексуальных знаний». На этом основании она сочла, что содержание плаката попадает под действие статьи КоАП 6.21, но до суда дело не дошло, его закрыли из-за процессуальных нарушений.

Свою первую экспертизу Еднералова подготовила в 2008 году. Говорит, на нее «практически пнула пинком хорошая приятельница, адвокат». Внимание судьи к ее словам и дело, завершившееся примирением сторон, вдохновило — Наталья Еднералова решила стать экспертом и пошла учиться. У нее много различных «сертификатов и бумаг». 

«Теория лжи, графология, сертификаты судебного соответствия по исследованию речи, по почерковедению, по исследованию психологии и психофизиологии человека», — перечисляет собеседница. Все это не государственное сертифицирование, добровольное. 

Сначала Еднералова делала экспертизы в направлениях, про которые говорит «чисто мое» — лингвистика, психология, графология, почерковедение. Потом адвокаты начали обращаться с запросами других экспертиз — по оценке имущества, по земельным делам. Тогда эксперт открыла ООО «Центр экспертных исследований» и стала привлекать к работе коллег.

Недавно она прошла курсы повышения квалификации и теперь может проводить религиоведческие экспертизы. Пойти на курсы решила после дела «Фалуньгун» (последователь учения получил штраф в 10 тыс. рублей за незаконное миссионерство). «Я выступала по делу, а адвокат спросил: Как вы можете [делать религиоведческую экспертизу, если вы не религиовед]?» — рассказывает Еднералова. По ее словам, это было «последней каплей», после которой она «срочно нашла, где научиться религиоведению». Курсы повышения квалификации заняли 1040 часов.

«В нашем Краснодарском крае это направление сейчас востребовано — появляется много сектантских объединений, которые наносят вред людям», — пояснила Еднералова в интервью. Она считает, что бороться с ними нужно «профессионально», доказывая, что они — «нечто иное, инородное для нашего народа и общества».

При этом эксперт признает — проблемы у отрасли есть. Например, то, что сторона защиты не может заказать судебную экспертизу. «Нарушается право человека на защиту», — комментирует Еднералова, объясняя такое положение вещей тем, что это позволяет «легко закрывать дела и получать «палки» за раскрываемость».

«Суд не обсуждает тексты, ему вообще неинтересно»

Одна из главных проблем — невозможность защиты «разбить» экспертизу, заказанную обвинением. Адвокат Илья Новиков приводит в пример дело московского студента Егора Жукова (его приговорили к 3 годам лишения свободы условно по статье о призывах к экстремизму через интернет). «По этому делу у нас было, по-моему, восемнадцать лингвистов, причем далеко не последних — [Юлия] Сафонова и [Анастасия] Бонч-Осмоловская…» — рассказывает Новиков. Четверо из них пришли в зал заседаний. Однако прокурор заявил, что считает специалистов некомпетентными и попросил дать им отвод. «Понятно, что при таком подходе даже если бы в зал суда вошла вся Академия наук в полном составе, никто из них не смог бы удовлетворить суд в смысле своей квалификации», — заключает собеседник.

Защита обращается к другим экспертам за альтернативным заключением или рецензией, но в большинстве случаев это бесполезно.

По словам адвоката Дмитрия Динзе, к экспертизе со стороны защиты суд скорее всего отнесется критически: «Скажет — у вас непонятный специалист, а тут эксперты, проверенные следователем, у них большой стаж работы с уголовными делами. То, что это вопрос науки, а не стажа работы со следствием, никого не интересует».

Иногда бороться получается. Так, по словам Эмиля Курбединова, адвокаты крымских татар «камня на камне не оставили» от экспертиз БГПУ им. Акмуллы. Практически на каждом процессе, где в качестве экспертов привлекали сотрудников этого университета, защитники оглашали разгромные рецензии. В конце концов ФСБ стала обращаться к другим экспертам. Еще одно исключение — рассмотрение дела судом присяжных. «Если я могу показать присяжным, что человек — шарлатан, если я могу устроить конфронтацию между ним и другим специалистом, мои шансы убедить присяжных очень высоки», — говорит Илья Новиков.

Суды часто относятся скептически к экспертам, мнение которых приводит сторона защиты, считают экспертыЯромир Романов / Znak.com

Другая проблема — отсутствие требований к компетенции юриста. По существующим правилам, в качестве эксперта может выступать любой человек, «обладающий специальными познаниями», но суд «по-своему» понимает это требование. «Человек мог всю жизнь заниматься детской поэзией, а тут его спрашивают про экстремизм, где нужны совсем другие знания», — комментирует Дмитрий Дубровский. 

По сути, отсутствуют требования и к методике. Ведомственные эксперты обязаны пользоваться утвержденными методиками Минюста, МВД, ФСБ. Для остальных это не обязательно. Дмитрий Динзе приводит пример, когда на вопрос, какой метод использовал эксперт, оценивая рисунки хентай, тот ответил — «визуальное наблюдение». «Есть эксперты, которые говорят: Я использую метод синтеза. Люди путают логические операции с научным методом», — дополняет Дмитрий Дубровский.

В ситуациях, когда «подходящей» методики нет, можно придумать свою. Игорь Жарков из ГЛЭДИС называет это «научно легитимизированным подходом»: «Если не получается то, что хочется, а ресурсы позволяют, можно замутить НИР [научно-исследовательская работа] и дать «уточненное» определение»». В качестве примера он приводит понятие «призыв» (например, на акцию протеста). В середине нулевых оно рассматривалось как довольно узкое, а затем было уточнено, и возникла возможность писать «косвенный призыв», «скрытый призыв», «имплицитный призыв». По словам Жаркова, такая трактовка уже отражена в методических разработках государственных судебно-экспертных учреждений.

Ситуацию усугубляет непрозрачность. «Обычные научные тексты где-то публикуются, их можно почитать и сделать вывод. А судебные экспертизы никому не известны. В суд это приходит, там озвучивается, там и остается», — продолжает Дубровский. Тексты экспертиз нигде не выкладывают, их приходится добывать сложным образом, упрашивая адвокатов и правозащитников, подтверждает Лариса Мелихова, координатор проектов сообщества «Диссернет».

Главной причиной появления сомнительных экспертиз наши собеседники называют общую деградацию судебной системы.

«Суд не обсуждает тексты, ему вообще неинтересно. Он берет экспертизу и говорит: ну вот же, эксперт нам сказал — экстремизм, какие тут могут быть обсуждения?», — комментирует исследователь Дмитрий Дубровский. «Вся эта группа играет на одном поле — на поле обвинения, — соглашается адвокат Дмитрий Динзе, имея в виду полицию, органы следствия, ФСБ, суд и привлекаемых ими экспертов. «Качество экспертизы ухудшается [еще и] из-за того, что все прекрасно знают — будет обвинительный приговор, и любую, даже самую ужасную экспертизу, суд вытянет за уши», — дополняет правозащитник Эмиль Курбединов.

Для того чтобы добиться нужного результата, суд может заказывать экспертизы неоднократно. Так, по делу журналистки Светланы Прокопьевой, осужденной за мнение, проводили восемь экспертиз, и именно последняя легла в основу обвинительного заключения. По делу о «кукле Путина» в первой экспертизе ее авторы, по сути, встали на сторону обвиняемых — тогда суд заказал другую экспертизу, которая выдала результат, позволивший вынести обвинительный приговор.

Кроме того, в похожих ситуациях и с похожими вводными данными сторона обвинения может получить радикально разные результаты — в зависимости от темы. Пример — два случая, произошедшие в Перми примерно в одно и то же время. И там и там есть видеоролик, где роли героев прописаны, используются костюмы и диалоги. В первом случае, видео касалось президента России Владимира Путина (упомянутое выше дело «о кукле»), экспертиза была проведена, а во втором ее провести якобы не смогли, заявив, что текстовая часть видео «не обладает смысловой самостоятельностью и видеоролик не пригоден для проведения лингвистического исследования». Это дело касалось клипа «Гражданский контроль», снятого сообществом «Гомофобия». Авторы ролика призывали к определенным действиям в отношении геев — «не давить, не пытать, не сжигать их в печи, аккуратно поймать и серьезно лечить». 

Реформа судебной системы, «в идеале — с люстрацией»

«Проблема в судебной системе, которая переваривает эти отвратительные экспертизы и не обращает внимания на то, что говорит защита», — убежден правозащитник Эмиль Курбединов. Игорь Жарков из ГЛЭДИС соглашается, добавляя, что нужна реформа судебной системы, «в идеале — с люстрацией».

Наши собеседники называют и другие меры, которые могли бы изменить ситуацию. Например, закрепление права адвоката на судебную инициативу на уровне Уголовно-процессуального кодекса. «Чтобы суд столкнулся с ситуацией, когда у него есть два равноценных документа, а дальше он должен разобраться», — комментирует исследователь Дмитрий Дубровский. В англо-американском праве это вполне официально называется «битва экспертов». «Там вообще нет понятия «независимый эксперт». У каждой стороны свои эксперты, они приходят в суд и спорят друг с другом в судебном заседании», — рассказывает Игорь Жарков.

Кроме того, полагают эксперты, необходимо вводить оценку экспертного акта до момента, когда он становиться доказательством. Экспертиза, считает Дмитрий Дубровский, должна быть «ну хотя бы формально научным текстом» — в частности, там должен быть и список научной литературы, — а не «списки из словарей и ссылки на Википедию», — и научная методика. «Что у нас делают эксперты? [Пишут: ] «Я использовал 225 разных методик» — а дальше весь текст представляет собой личные измышления», — комментирует исследователь.

Метод, доступный без изменений УПК, — предавать имена экспертов публичности. Именно так действуют сообщества Amicus Curiae и «Диссернет» в проекте «Судебные экспертизы», запущенном в начале 2021 года. 

«Когда мы начинали «Диссернет», то никто не думал, что в результате сотни человек будут лишены ученой степени, а сейчас постоянно приходят сообщения — этот лишен, тот лишен, здесь диссовет проголосовал за лишение… — комментирует координатор проектов «Диссернета»» Лариса Мелихова. — Эти изменения происходят не сразу, все началось с изменений репутационных. [Поэтому] первый шаг — вывесить эти экспертизы на свет, показать научному сообществу, которое вообще не очень в курсе того, что происходит». «Постепенно мы сумеем перемолоть эту муку», — уверен один из основателей «Диссернета» Андрей Заякин. По его мнению, публичность как минимум «уменьшит количество людей, которые готовы в подобной роли выступать».

Для кардинального изменения ситуации необходима судебная реформа, считают экспертыНаиль Фаттахов / Znak.com

Так произошло, например, после дела о «кукле Путина». Имена экспертов — преподавателей ПГНИУ — стали известны общественности, дело вызвало резонанс. Выпускники вуза отправили в университет коллективное обращение с требованием уволить авторов экспертизы — в противном случае они грозились сообщить зарубежным партнерам ПГНИУ о его толерантности к политическим репрессиям (Университет на обращение не отреагировал). Некоторые преподаватели учебного заведения резко высказались о работе коллег. Экспертизу критиковали в соцсетях, называя «позором пермского университета». Во время слушаний по делу в апелляционной инстанции, активисты с нацбольскими повязками (НБП признана экстремистской организацией) раздавали людям листовки с изображением экспертов, на которых было написано: «Благодаря этому человеку и его участию в экспертизе Александра Шабарчина посадили на два года». Такие же листовки они расклеили по городу. «Прямо на их [экспертов] подъезд клеили, так, чтобы видели», — пояснил один из участников этой акции. 

Юрист Виталий Степанов работает с одним из экспертов по делу о «кукле Путина» на одной кафедре. Говорит, что отношение к авторам заключения внутри университетского сообщества не изменилось. Однако, по мнению Степанова, после начавшейся травли, преподавателей, «желающих поучаствовать в чем-то подобном, явно не прибавилось». 

Собственно, сам эксперт по делу, доктор филологических наук Валерий Мишланов, подготовивший лингвистическую часть заключения, признался журналисту, что отказался бы от участия в подготовке экспертизы, если бы знал, «сколь агрессивной, исполненной враждебности и ненависти» будет реакция «свободолюбивой либеральной общественности» (эта формулировка в ответе Мишланова взята в кавычки). Преподаватель, впрочем, оговорился, что, если бы взяться за экспертизу все же пришлось, он бы «не изменил в своей части ни буквы, ни запятой».

Полный проект «Какие надо смыслы» — по ссылке.

Маскотом СУБД Soqol является сокол. В названии продукта обыгрывается созвучность русского наименования этой хищной птицы и английской аббревиатуры SQL («эс-кью-эл»), обозначающей язык структурированных запросов, который используется для взаимодействия с реляционными БД

Производительность СУБД Soqol на различных аппаратных платформах в сравении с PostgreSQL. Источник: презентация «Релэкс»

Чем инвестирование отличается от предпринимательства

Бизнес

Технологии успешного SOC: тактика и стратегия сбора событий

Безопасность

Интервью получилось довольно длинное, поэтому если у вас нет времени сейчас читать его целиком, вот краткое содержание со ссылками на те части материала, где раскрывается каждый тезис:

1. Сначала мы обсуждаем, кого можно назвать «мигрантом» — это более широкое понятие, чем образ, который чаще всего возникает в голове.
2. Чтобы попасть в Россию, люди проходят ряд дорогих бюрократических процедур. На это нужны деньги. Приезжие из стран с тяжелой экономической ситуацией берут кредиты и занимают средства у родственников,
3. … а потом нередко попадают в трудовое рабство, из которого сложно спастись. Нурзида и Юлия рассказывают о нескольких таких случаях.
4. Вот тут мы говорим о том, почему понятие «инфоцыганство» некорректное и чем отличилась местная МЕГА, а еще о том, почему ЦИАН — молодец.
5. Юлия и Нурзида объясняют, почему доходы мигрантов, которые кому-то кажутся высокими, еще ни о чем не говорят.
6. Разбираем основные стереотипы о мигрантах: рост преступности, вовлечение в экстремистские сообщества и отсутствие обращений за медицинской помощью.
7. Но все-таки приходим к выводу, что все мы движемся в сторону гуманизации и осмысленности.

Человек перемещающийся

Нурзида Бенсгиер и Юлия Грехнева.

— При слове «мигрант» часто рождается определенный образ: человек приехал на заработки из Средней Азии и испытывает материальные трудности.

Юлия:

— Мигрант — это человек перемещающийся, неважно, куда он перемещается. Как ни странно, внутренние мигранты, люди, приезжающие из областей, могут сталкиваться с теми же проблемами, что и внешние. Люди, которые приезжают с визой, по большому счету, проблем не испытывают, они четко знают, зачем едут. Чаще всего это не трудовые мигранты в классическом понимании, а те, кто приезжает с определенной понятной целью.

Нурзида:

— Основной поток — трудовые мигранты, которые приезжают без виз. В основном — из Таджикистана и Узбекистана. Они получают патент, им нужен трудовой договор, нужно сдавать анализы и экзамен на знание русского языка. При этом люди, которые приезжают из стран ЕАЭС (страны Евразийского экономического союза, — прим. ред.), медицинское освидетельствование не проходят — это тоже зона риска, потому что они могут привезти ВИЧ и туберкулез.

Юлия:

— Следующая категория — те, у кого есть разрешение на временное проживание: люди, которые ориентированы на то, чтобы проживать здесь постоянно, и прошли определенный барьер. Но и они сталкиваются с проблемами: приобретенное гражданство — обратимый процесс. Если на этапе его получения МВД выявило какой-то сбой, это решение может быть отменено и человек оказывается на старте, как в игре-бродилке.

— Говоря об основном потоке, то есть о мигрантах из Средней Азии, — насколько беспрепятственно можно пройти все процедуры?

Нурзида:

— Можно, но это дорого. Самый грубый ценник, который не включает в себя бесконечные пошлины, переводы, копии, фотографии, — 20 тысяч. Без учета стоимости билетов, которая сильно выросла с начала пандемии. Цель госорганов в том, чтобы весь поток направить через «Паспортно-визовый сервис», который, с одной стороны, универсализировал получение услуги и сделал это более удобным, но в то же время сделал его дороже и менее доступным для иностранных граждан. За время пандемии закрылись все районные отделения. В какой бы город и поселок Свердловской области мигрант ни приехал, ему нужно направляться в Екатеринбург, чтобы легализоваться. В других областях — тот же процесс.

— Но, наверное, человек, приезжая на заработки, в крупные города и направляется?

Нурзида:

— Люди едут туда, где есть работа. Для них туристические красоты и достопримечательности роли не играют. Есть факторы, которые делают место более привлекательным. Например, у Екатеринбурга положительная черта в том, что здесь демографически разнообразное население, которое очень толерантно, а народ характеризуется как справедливый и порядочный, здесь развито поддерживающее сообщество. Поэтому мигранты сюда охотно едут.

Много лет назад картина была другая. Когда, например, фонд «Город без наркотиков» был в другом амплуа, нам рассказывали в Таджикистане, что Евгением Ройзманом пугают детей (в начале нулевых фонд проводил митинг против граждан таджикской национальности, ГБН обвиняли в разжигании национальной розни, — прим. ред.).

— Вы отдельно занимались вопросами женской миграции. Какие у нее особенности?

Нурзида:

— Мигрантки, к сожалению, подвергаются большему угнетению, чем мужчины-мигранты и местные женщины. На них стигма сказывается трагичнее и болезненней всего. Есть стереотип восприятия восточной женщины: она покорная, беззащитная и молчаливая. Только на днях киргизы выложили исследование, которое проводили в городах России: они выявили, что 84,7% киргизок сталкивались с ситуацией разного насилия. Меньше 2% обратились в полицию.

Трудовое рабство

— Откуда люди из стран с тяжелой экономической ситуацией берут деньги на билеты и прохождение всех бюрократических процедур?

Юлия:

— Занимают у родственников, берут кредиты.

Нурзида:

— Бывает так, что работодатель или его рекрутер оплачивает билет и сопутствующие расходы, например перевод документов. Такой путь может быть стартом для вовлечения в принудительный труд. У нас была такая история: сюда привезли женщину из Узбекистана, пообещав высокооплачиваемую работу, забрали документы, в итоге поселили в теплицу в городе Березовском, запретили выходить, несколько раз избивали, она сразу же стала должна якобы две тысячи долларов. Она смогла сбежать и через нас вернула паспорт.

— Такие истории часто происходят?

Юлия:

— Часто, но до нас доходят единичные случаи. Чаще всего мы получаем эту информацию от коллег из дружеских организаций других стран, а те — информацию от родственников. Если человек еще сможет найти телефон и успеет быстро позвонить.

— Можете что-то из последнего рассказать?

Нурзида:

— Два молодых человека приехали из Узбекистана. Один паренек работал в Ставрополье, другой — во Владивостоке. В обоих случаях они попадали в тяжелые условия через родственников или знакомых. Одного держали в теплице, другой попал в строительство и когда начал болеть, его стали избивать и перестали кормить. Ему удалось выйти на связь с отцом. В обоих случаях было насилие, в обоих случаях жертвы упоминали сотрудников МВД — это выглядит правдой, потому что на многие очевидные вещи глаза закрывались. Мы всегда говорим жертвам, что они должны дать показания, рассказать о своих угнетателях, чтобы привлечь правоохранительные органы и оборвать цепь траффикинга.

Юлия:

— Но получается, что есть преступление, которое совершается в отношении мигранта, а есть преступление самого мигранта — если работодатель ничего не оформил, он нарушает сроки миграции, миграционный режим. А работодатель ничего и не оформляет, он забирает паспорт под разными предлогами и держит его в сейфе. Сначала накажут мигранта, выдворят из страны. Нет человека — нет проблемы: потерпевшие просто растворяются.

Нурзида:

— Бывает, люди говорят: «Я напишу заявление, я все расскажу». Потом доходит до дела, а заявлений нет, потому что [преступник] знакомый или родственник. К тому парню, который работал во Владивостоке, мы приехали, когда были в Узбекистане: его семья хотела нас отблагодарить за вызволение сына. Нас встретили, накрыли шикарный стол, пели песни. Но заявление так и не написали, потому что привлек его к работе какой-то знакомый.

Юлия:

— Мы говорим: «А ничего, что этот знакомый вашего сына чуть не угробил? Парня избивали, не кормили». Им на это нечего сказать.

— А если заявления не пишутся, не возникает ощущения бессмысленности?

Юлия:

— Нас все время обвиняют, что мы помогаем мигрантам, защищаем их. Мы уже устали объяснять: есть определенная желаемая безопасность для всех, а не для отдельных групп. Мы все тут живем, хотим, чтобы нам было хорошо и комфортно, чтобы перед законом все были равны. А если закрутилось и понеслось и человек вдруг оказывается запертым в теплице — это ненормальная схема. Если с этим не работать, все бросить, ситуация будет только ухудшаться.

«Инфоцыганство», «только славяне» и этика

Нурзида:

— Где-то указание национальности в СМИ действительно уместно и важно, где-то — нет. Важна этика и ответственность журналиста в том, чтобы не быть подверженным двойным стандартам. Например, дискуссии последнего времени про «инфоцыганство» — мама дорогая, мы столько про этот термин говорили, как только он появился. Он с самого начала дискредитирует целую национальность.

Много лет назад екатеринбургская МЕГА написала на своих информационных щитах примерно следующее: «бомжам и цыганам вход запрещен». Там действительно была проблема: рядом цыганский поселок, они гуляли и приставали к прохожим. Проблема была, но решена совершенно не этично. Тогда наши коллеги написали письмо в центральный офис и собственнику МЕГИ — сразу получили много извинений и все замяли.

— Как в такой ситуации МЕГЕ было бы этично поступить изначально?

Нурзида:

— Проблема в том, что эти люди пристают. Нужно было фокусироваться на этой проблеме: «Если вы чувствуете угрозу от людей, которые к вам пристают, вызывайте охрану».

— Недавно ЦИАН запретил формулировки вроде «сдам жилье только славянам».

Нурзида:

— Мы такое предвидели, потому что это международные тренды. ЦИАН не мог обойти этот дискриминирующий момент, который противоречит международному бизнесу. ЦИАН однозначно будет в плюсе: и кармически, и экономически. Да, он пострадал: акции на 23% рухнули, а с другой стороны: аренда жилья — дефицитная сфера, рынок предложений ограничен. Сегодня акции упали, завтра вырастут, недвижимость — серьезный процесс, он не стоит на месте.

— Там еще пользователи возмутились, что теперь нельзя будет указывать национальность.

Нурзида:

— Почему-то нам все время хочется за счет дискриминации, обесценивания и унижения получить какие-то плюшки. Нужно задуматься: почему нам так важно унижать других? Во многих вещах мы еще очень дремучи — начиная от «инфоцыган», заканчивая «Равшаном и Джамшутом». Есть нормальные экономические регуляторы. Если ты считаешь, что будущие квартиранты несут риски, можно включать все эти риски в объявление.

У людей есть разные характеристики, а не только «славянин» или «не славянин». Одно дело — когда мигрантам работодатель снял квартиру, заселил всех «оптом», поставил там шконки и нары. Или снимает чистоплотная семья, которая находит общий язык с соседями, подкармливает бабушек, помогает, моет подъезды. Есть разные случаи.

Юлия:

— Мы призываем к тому, что нельзя мигранта рассматривать как безликий объект — это разные люди. По этой причине мы не можем солидаризироваться с сервисными организациями. Есть те, кто помогает детям, бывшим заключенным, бездомным, людям с ВИЧ. А наша целевая аудитория может попасть в любую группу: мигрант может стать инвалидом, бездомным, заболеть ВИЧ.

— Правильно понимаю, что если мигрант по какой-то причине на территории России заболевает ВИЧ, он не сможет здесь получить терапию?

Юлия:

— Нет. Не могут даже те, у кого есть разрешение на временное проживание.

Люди думают, что мигранты занимают рабочие места, но сами на них не претендуют

— Трудности, которые возникают у людей, когда они приезжают сюда, можно как-то классифицировать?

Нурзида:

— Во-первых, есть трудности бюрократические. На этапе оформления документов очень важный пункт — наличие регистрации, получить ее нужно в течение семи дней.

Юлия:

— Этот пункт всех уравнивает — мигрантов из ЕАЭС и СНГ. Люди должны зарегистрироваться по месту жительства, которое должно соответствовать месту их реального проживания. С этого момента начинаются проблемы. Снять квартиру, чтобы хозяин согласился в ней тебя прописать не просто сложно — это чудо. Верно оформить все документы — тоже проблема. Значительная часть людей, которые живут в России давно, имеют бардак в документах.

— Почему так происходит?

Юлия:

— Если ты заехал правильно, у тебя есть шанс дойти до логического завершения и все сделать правильно. Но жизнь есть жизнь: где-то можно просрочить документы, патент не оплатил — тебе его аннулировали, даже если задержка на один день. Как только тебя эта система выбрасывает, снова вернуться в эту колею сложно и дорого. Всегда есть страх выпасть из обоймы.

— У нас есть какие-то структуры, которые могут, грубо говоря, взять человека за руку и провести по всем бюрократическим кругам?

Нурзида:

— Это называется «соотечественник-посредник». Частная и не очень хорошая история, потому что они, по большей части, вытягивают деньги и как раз могут вовлечь в трудовое рабство. На наш взгляд, это невозможно без участия сотрудников миграционных служб. Когда говорят, что нашли «резиновую квартиру» (имеется в виду квартира, где незаконно проживают мигранты, — прим. ред.), ловят и наказывают собственника, но регистрирует людей в этой квартире не кто-то абстрактный, а сотрудники государственных структур.

— Что еще можно выделить, кроме бюрократических препон?

Юлия:

— Устройство на работу. Все знают, что мигранты составляют основную часть теневого рынка рабочей силы. Им сложно устроиться официально. Никто их, как и с регистрацией по месту жительства, официально брать на работу не спешит. Это связано в том числе с налогами. Работают они в таких сферах, где сами работодатели стремятся оформить как можно меньше персонала, ведь если ты человека официально принимаешь, ты должен платить ему не меньше МРОТ, плюс к этому страховые взносы — кому это нужно, если работники согласны трудиться и без оформления.

— На днях в СМИ была новость, что мигранты практически сравнялись в доходах с россиянами.

Юлия:

— Мигранты очень много работают. Говорят, мигрант получает 50 тысяч — ах, какие деньги! Но давайте посчитаем, за какое время он столько получает. Если он за них 14 часов работает без выходных, насколько это большие суммы?

У нас недавно была история. Одна девушка-выходец из Таджикистана работала на подхвате у кондитера, с ней работала наша знакомая. И вдруг она стала обращать внимание, что эта девушка начала вести себя неадекватно: заговаривается, плохо себя чувствует. Оказалось, она работает по 12 часов без выходных и получает за это 25 тысяч. Она уже просто стала сходить с ума. Человек легко попадает в схемы, где начинается эксплуатация.

Нурзида:

— Мигранты не гнушаются никакой работы. Когда в прошлом году закрылись все границы, резко наступил дефицит рабочей силы. Мы даже не могли найти уборщицу к нам в офис.

— В первые месяцы пандемии четверть трудовых мигрантов вернулась на родину и стало ясно, что мы нуждаемся в них больше, чем предполагали: руководители заговорили о нехватке кадров.

Нурзида:

— Да, сейчас подорожала вся сфера строительства, в том числе потому, что труд мигрантов стал дефицитным.

— А если говорить о взаимоотношениях мигрантов с местным населением? Вы упомянули, что в Екатеринбурге толерантная среда.

Нурзида:

— Есть парадокс, о котором говорят крупные исследовательские центры — Левада (признан в России организацией, выполняющей функции иностранного агента — прим.ред), ВЦИОМ, и наши местные исследователи, например социологи из УрФУ, — уровень мигрантофобии высок, большой процент неприятия или ненависти — от 48 до 62 процентов, в зависимости от постановки вопроса. Можно говорить о том, что половина населения категорически не приемлет мигрантов. Потом выясняется, что у многих респондентов есть знакомые, друзья или даже родственники-мигранты, есть субъективный опыт, который не так негативен, как общественный.

Юлия:

— С детьми тоже ситуация интересная. На вопрос ВЦИОМа о том, будут ли респонденты против, чтобы их дети дружили с мигрантами, 61% ответили отрицательно.

Нурзида:

— Люди часто думают, что мигранты отнимают у них рабочие места, хотя сами на такую работу в действительности не претендуют. Но люди, к сожалению, пока еще подвержены стереотипам.

Есть стереотипы древние, как сама цивилизация

— Давайте перейдем к этим стереотипам. Один из самых распространенных — о том, что мигранты — это преступность.

— Этот стереотип древний, как сама цивилизация и человеческая история перемещений одних народностей на другие места. Чужак обвиняется в первую очередь. Но объективность такова, что «Новая газета» приводит одни цифры (имеется в виду материал «НГ» о том, что госпропаганда намеренно криминализирует образ мигранта, — прим. ред.), а те, кто против миграции, приводят свои. Важно же смотреть на сами преступления: если мы их разберем, окажется, что большая часть — административные, связанные с нарушением пресловутой регистрации.

Нурзида:

— Нет, ничего такого нет. Сначала государство якобы внедряло курсы по изучению русского языка для мигрантов, но потом все это завершилось платным экзаменом. Люди, конечно, должны знать социально-культурные нормы страны, в которую они едут. Сейчас в условиях виртуальной доступности можно изучать их онлайн, но этим часто пренебрегают. Мы всегда нашим мигрантам об этом говорим и выпускаем тонны печатных изданий.

С другой стороны, чем травмируют людей, которые выходят из метро, надписи на разных языках о том, куда идти? Не понимаю, почему это вызвало возмущение главы Совета по правам человека при президенте РФ — я просто в шоке (Валерий Фадеев направил мэру столицы Сергею Собянину письмо с просьбой рассмотреть жалобу на вывески в метро, которые дублируются на узбекском и таджикском языках, — прим. ред.). Я не против, чтобы люди знали русский язык, но тут речь идет об удобстве и оптимизации человеческого потока.

— Есть еще один стереотип о том, что мигранты часто вовлекаются в экстремистские сообщества. Такая проблема действительно есть?

Нурзида:

— Она есть, незачем ее отрицать. Тут функция контроля за перемещением иностранных граждан абсолютно оправданна. Но исследования показывают, что основа терроризма — угнетение. То есть отчаяние выталкивает людей из бедных или идеологически зашоренных слоев населения в террористические или экстремистские сообщества.

Еще одна причина для появления таких сообществ — люди не могут открыто и доступно исполнять свои религиозные ритуалы. Мы кричим: «Дважды в год мигранты заполоняют улицы города, молятся, режут баранов!» (Рамадан и Курбан Байрам, — прим. ред.), из другого рупора орут: «Никаких мечетей, езжайте в свои аулы и стройте там». Но это неотъемлемое право любого человека — исповедовать свою религию, если она не противоречит морали и закону. Тогда почему мы угнетаем его в этом праве? Из-за этого получается так, что вместо официальных проповедников, которые возглавляют религиозное учреждение и отвечают за то, что происходит и произносится в этих стенах, люди обращаются к непонятному человеку, который непонятно к чему призывает.

— В начале пандемии были опасения, что мигранты не будут обращаться к врачам и начнут распространять коронавирус. Евгений Варшавер, социолог и старший научный сотрудник РАНХиГС, рассказывал, что опасения не подтвердились.

Нурзида:

— Смешно категоризировать мигрантов и обобщать их отношение к своему здоровью. «Мигранты» — это абстракция, каждый человек уникален, и его отношение к здоровью со статусом никак не связано. Доступ к медицине — это другой разговор.

Юлия:

— Трудящиеся из ЕАЭС могут получить полис ОМС, при этом члены их семей, если они приехали с ними, не могут. Все остальное уже платно. Бесплатно — только скорая.

Нурзида:

— Вместе с тем, если мигрант хочет получить патент, он должен предоставить в миграционную служба ДМС — это огромная афера, которая обогащает непонятно чьи карманы. Государству прекрасно известно, что этот полис фиктивный, там прописаны ровно те услуги, которые считаются неотложными — никаких отклонений.

Все мы двигаемся в сторону гуманизации и осмысленности

— Как стоит изменить нашу миграционную политику, чтобы она стала более человекоориентированной?

— В первую очередь, человек должен приезжать на готовое рабочее место. Нужно создать условия, чтобы он сразу мог приступить к трудовой деятельности. Теневой рынок труда может затягивать не только мигрантов, но и местное население. Важно, чтобы мигранты были вписаны в нашу правовую систему, чтобы их права были понятны и соблюдались так же, как права россиян.

Миграция является лакмусом. Те проблемы, которые существуют в обществе, особенно подсвечиваются на мигрантах. Если есть проблемы с медицинским обеспечением, они ярче всего отразятся на мигрантах. И так со всеми областями.

Нурзида:

— Нужно определиться, для чего нам нужны мигранты или почему не нужны. Четких сигналов нет, они есть только в популистском пространстве. С одной стороны, труд мигрантов нам нужен, чтобы жить дешевле и качественнее. С другой стороны, они нам не нужны, потому что «чужие», «грязные» и «агрессивные». Власть одной рукой создает миграционную политику, другой рукой ее контролирует, в третьей руке рупор, который вещает голосами политиков перед выборами: «Мы прогоним мигрантов со строек и рынков, закроем границы». Как в этом диссонансе и какофонии идей не согласиться с тем, что мигранты — зло? Что нам важнее: чтобы люди были чистыми или то, кем эта чистота поддерживается?

С другой стороны, не оставляет надежда, что все мы двигаемся в сторону общей гуманизации и осмысленности. Глобальные вызовы подталкивают нас к тому, чтобы мы сняли шоры и перестали мыслить стереотипами.

В материале использованы работы художницы Натальи Гончаровой.