Àëåêñàíäð Ïóøêèí Àëåêñàíäð Àçàëèí
Ñêàçêà î ì¸ðòâîé öàðåâíå è î ñåìè áîãàòûðÿõ
Öàðü ñ öàðèöåþ ïðîñòèëñÿ,
 ïóòü-äîðîãó ñíàðÿäèëñÿ.
«Íó, ïðîùàé Åêàòåðèíà».
«Àõ, è òû Èâàí, ïðîùàé!»
Æèâîïèñíàÿ êàðòèíà.
«Áåç ìåíÿ òû íå ñêó÷àé!
È ñìîòðè æå íå õâîðàé!»
«Áóäü è òû çäîðîâ, Èâàí!»
Íàïîñëåäîê òîíêèé ñòàí.
Ó öàðèöû öàðü îáíÿë
È å¸ ïîöåëîâàë.
È öàðèöà ó îêíà
Ñåëà æäàòü åãî îäíà.
Æä¸ò, âñ¸ æä¸ò ñ óòðà äî íî÷è,
Ñìîòðèò â ïîëå, äàæå î÷è
Ðàçáîëåëèñü, ãëÿäÿ âäàëü
È ñòàíîâèòñÿ, òàê æàëü
Âåðíóþ öàðèöó òó.
Ñ çîðüêè è äî ñàìîé íî÷è
Âãëÿäûâàþòñÿ âñ¸ î÷è
 òåìåíü, â ìãëó òó, â ïóñòîòó.
Íå âèäàòü ìèëîãî äðóãà!
Íå âèäàòü àæ çà âåðñòó!..
Òîëüêî âèäèò: âü¸òñÿ âüþãà,
Ñíåã ëîæèòñÿ íà ïîëÿ,
Âñÿ áåëåø¸íüêà çåìëÿ.
Äåâÿòü ìåñÿöåâ ïðîõîäèò,
Ñ ïîëÿ ãëàç îíà íå ñâîäèò.
Âîò â ñî÷åëüíèê â ïðàçäíèê, â íî÷ü
Áîã äà¸ò öàðèöå äî÷ü.
Íàçâàëà å¸ Ìàðèåé.
Öàðü è ðàíüøå ãîâîðèë åé:
«Èìÿ ýòî ïîäàðè åé
Èìÿ ìàòåðè ìîåé,
Äëÿ ìåíÿ, ÷òî íåò ðîäíåé.
Åñëè äî÷ü ðîäèòñÿ
Íàçîâè å¸ Ìàðèåé».
Òàê è ñäåëàëà öàðèöà.
Ìóæ êàê åé è íàêàçàë.
Ïðåä äîðîãîé êàê ñêàçàë.
Êàìíè âîäû äàæå òî÷àò.
Ïîáåæàëè äíè è íî÷è.
Çà ìèíóòêîþ ìèíóòêà
Ñëîâíî àíãåë òà ìàëþòêà.
Î÷è ó íå¸ òàê ñèíè.
Ó ìàëþñåíüêîé áîãèíè.
È íåâèííû òàê îíè.
Íè íàðàäîâàòüñÿ èì!
Äî÷êà ñ ìàìîé ëèøü îäíè.
Ïëîõî âî äâîðöå îäíèì
Æäóò îòöà è äåíü è íî÷ü!
Ãäå æ îòåö âñ¸ ïðîïàäàåò?
È ÷òî ó íåãî åñòü äî÷ü
Îí òîãî ïîêà íå çíàåò.
Íó à äî÷ü êàê êóêîëêà
È òàêàÿ ñóòîëîêà,
Òîëêîòíÿ âîêðóã íå¸.
À îíà, ëèøü çíàé, ñâî¸,
Êòî ðóêîé å¸ êàñàåòñÿ.
Âñåì è óëûáàåòñÿ.
Âñÿ â îòöà! Àõ, âîò áû ñ íèì,
Åé ñ îòöîì ðîäíûì ñâîèì,
Ïîñêîðåé áû ïîâñòðå÷àòüñÿ,
×òîá äðóãàÿ æèçíü ìîãëà
Ó íå¸ ñ îòöîì íà÷àòüñÿ!
Íàêîíåö, ïîðà ïðèøëà.
Ðàíî óòðîì ãîñòü æåëàííûé,
Äåíü è íî÷ü òàê äîëãî æäàííûé,
Èçäàëå÷à íàêîíåö
Âîðîòèëñÿ öàðü-îòåö.
È íà ðàäîñòÿõ öàðèöà,
Ïîëåòåëà êàê îðëèöà,
Âûáåæàâ ê íåìó íà âñòðå÷ó.
×òîá ñàìîé åé óáåäèòüñÿ,
Îí íå ãðåçèòñÿ ëü, íå ñíèòñÿ.
Ãîâîðÿò, ÷òî âðåìÿ ëå÷èò.
Íî íå â ýòîì ñëó÷àå.
Âòîðãëàñü ñìåðòü ïîäëþ÷àÿ.
Âîò è âñòðåòèëèñü ñóïðóãè.
È ñòîÿò äðóã ïåðåä äðóãîì.
Íà íåãî îíà âçãëÿíóëà,
Òÿæåëî âäðóã òàê âçäîõíóëà,
Âîñõèùåíüÿ íå ñíåñëà,
È ê îáåäíå óìåðëà.
Äîëãî öàðü áûë íåóòåøåí,
Íî êàê áûòü? È îí áûë ãðåøåí;
Ãîä ïðîøåë êàê ñîí ïóñòîé,
Öàðü æåíèëñÿ íà äðóãîé.
Çâàëè âñå å¸ Åëåíîé.
È áûëà òà çäîðîâåííîé,
Ïðàâäó ìîëâèòü, ìîëîäèöà
Óæ è âïðÿìü áûëà öàðèöà:
Îõ, è õîðîøà áûëà
Âûñîêà, ñòðîéíà, áåëà,
È óìîì è âñåì âçÿëà;
Íî çàòî ãîðäà, øóìëèâà,
Ñâîåíðàâíà è ðåâíèâà.
Î÷åíü óæ áûëà êàïðèçíà
Ïåðåìåí÷èâà áûëà.
È êëÿëàñü ñâîåþ æèçíüþ.
Íî ñ óìà åãî ñâåëà.
Åé â ïðèäàíîå äàíî
Áûëî çåðêàëüöå îäíî;
Ñâîéñòâî çåðêàëüöå èìåëî:
Ãîâîðèòü îíî óìåëî.
Ñ íèì îäíèì îíà áûëà
Äîáðîäóøíà, âåñåëà,
Ñ íèì ïðèâåòëèâî øóòèëà
È, êðàñóÿñü, ãîâîðèëà:
«Ñâåò ìîé, çåðêàëüöå! ñêàæè
Äà âñþ ïðàâäó äîëîæè:
ß ëü íà ñâåòå âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå?»
È åé çåðêàëüöå â îòâåò:
«Òû, êîíå÷íî, ñïîðó íåò;
Òû, öàðèöà, âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå».
È öàðèöà õîõîòàòü,
È ïëå÷àìè ïîæèìàòü,
È ïîäìèãèâàòü ãëàçàìè,
È ïðèùåëêèâàòü ïåðñòàìè,
È âåðòåòüñÿ êàê âîë÷îê.
È áðîñàòü ñâîé áàøìà÷îê.
Ïîäáî÷åíèâøèñü, çàòåì
Ñ ïðèäûõàíüåì, ïîëîìàâøèñü,
Âäðóã ó çåðêàëüöà ñïðîñèëà:
«Âîò ñêàæè, âçÿëà ÿ ÷åì?»
È ñëåãêà ÷óòü-÷óòü çàìÿâøèñü:
«Àëü âî ìíå êàêàÿ ñèëà?»
È â ëþáâè ê ñåáå ïðèçíàâøèñü,
Ãîðäî â çåðêàëüöå ãëÿäÿñü:
«Êðàñîòû òàêîé ÿ, òî÷íî,
Íå âèäàëà îòðîäÿñü!
È ñ÷èòàþ ïðàâîìî÷íûì
Óòâåðæäåíèå ñèå.
Âñ¸ äàâíî óæ ÿñíî ìíå,
ß êðàñîòêà òî, ÷òî íàäî!
Êðàñîòà ìíå êàê íàãðàäà!
ß ñàìà ñåáå òàê ðàäà!
ß ñàìà ñåáå óñëàäà!»
Ìîíîëîã ñåé ñòèìóëîì
Ñòàë åé. Òî ïðîèçíåñÿ,
È ñåáÿ ëþáèìóþ
Äî íåáåñ, àæ, âîçíåñÿ,
È ñèÿÿ, êàê ëóíà.
Óñïîêîèëàñü îíà.
«Âñåõ ðóìÿíåå, ÿ òî÷íî!»
Íà ñåáÿ îíà ãîòîâà
Êàæäûé ÷àñ, è äí¸ì è íî÷üþ
Ëþáîâàòüñÿ ñíîâà, ñíîâà.
È ñ òåõ ïîð è ïîâåëîñü
Çåðêàëüöå ÷óòü ÷òî õâàòàòü,
×òîá óñëûøàòü äîâåëîñü,
×òîá îíî ìîãëî ïðèçíàòü,
×òî íà ñâåòå âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå.
Ëèøü îíà îäíà êðàñà.
Âîò òàêèå ÷óäåñà!
Íî öàðåâíà ìîëîäàÿ,
Òèõîìîëêîì ðàñöâåòàÿ,
Ìåæäó òåì ðîñëà, ðîñëà,
Ïîäíÿëàñü è ðàñöâåëà,
Áåëîëèöà, ÷åðíîáðîâà,
Íðàâó êðîòêîãî òàêîãî.
Âçãëÿä íåâèííûé, ÷èñòûé, ÿñíûé.
Âñ¸ â íåé áûëî òàê ïðåêðàñíî!
È æåíèõ ñûñêàëñÿ åé,
Êîðîëåâè÷ Åëèñåé.
Ñâàò ïðèåõàë, öàðü äàë ñëîâî,
À ïðèäàíîå ãîòîâî:
Ñåìü òîðãîâûõ ãîðîäîâ
Äà ñòî ñîðîê òåðåìîâ.
«Êàê æå, Ìàøà, òû ïðåêðàñíà!
È òåïåðü óæå ìíå ÿñíî!
Áîã Íåáåñíûé ñíèçîø¸ë!
ß ñâîþ «ëÿ ôàì øåðøå»
Ïîêëÿíóñü, óæå íàø¸ë.
Ðàé ñ òîáîé è â øàëàøå!
Íå íóæíû ìíå òåðåìà!
À çà÷åì îíè ìíå? Ñ íèìè
Âåäü òàêàÿ êóòåðüìà!
Ñòàâ äðóã äðóãó ìû ðîäíûìè
Áóäåì íåðàçëó÷íû âåäü!
Çà òåáÿ è óìåðåòü
ß ãîòîâ, Ìàøåð, ìîÿ,
×óâñòâ ê òåáå ÿ íå òàÿ!
Ëèøü ñêàæè: ñîãëàñíà?
Áûòü ñî ìíîé íàâåêè òû?»
«ß ñîãëàñíà, Åâñòèôåé!»
«Ñëàâà áîãó! È ïðåêðàñíî!
Æèçíü íå ëþáèò ïóñòîòû!
Òîëüêî ÿ íå Åâñòèôåé!
Êîðîëåâè÷ Åëèñåé!
Òàê ìåíÿ çîâóò, çàïîìíè.
Ïàðåíü ÿ äîâîëüíî ñêðîìíûé.
Íî âîò åñëè âäðóã áåäà
Ïîñòîÿòü ñìîãó çà íàñ.
È òåáÿ íå äàì, ìîé ñêàç,
ß â îáèäó íèêîãäà!
È òåáÿ, Ìàøåð, äà, äà!
Áóäó ÿ ëþáèòü âñåãäà.
Íà äåâè÷íèê ñîáèðàÿñü,
Âîò öàðèöà, íàðÿæàÿñü
Ïåðåä çåðêàëüöåì ñâîèì,
Ïåðåìîëâèëàñü âíîâü ñ íèì:
«ß ëü, ñêàæè ìíå, âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå?»
×òî æå çåðêàëüöå â îòâåò?
«Òû ïðåêðàñíà, ñïîðó íåò;
Íî öàðåâíà âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå».
À öàðèöà, îòøàòíóâøèñü,
Ñëîâíî îò áåäû, ïðèãíóâøèñü.
Äà êàê ðó÷êîé çàìàõí¸òñÿ!
Äà ïî çåðêàëüöó êàê õëîïíåò,
Êóëà÷êîì áü¸ò, êàê ïðèä¸òñÿ
Êàáëó÷êîì-òî êàê ïðèòîïíåò!..
«Àõ òû, ìåðçêîå ñòåêëî!
Ýòî âðåøü òû ìíå íàçëî.
Êàê òÿãàòüñÿ åé ñî ìíîþ?
ß â íåé äóðü-òî óñïîêîþ.
Èøü, êàêàÿ ïîäðîñëà!
È íå äèâî, ÷òî áåëà:
Ìàòü áðþõàòàÿ ñèäåëà
Äà íà ñíåã ëèøü è ãëÿäåëà!
Íî ñêàæè: êàê ìîæíî åé
Áûòü âî âñåì ìåíÿ ìèëåé?
Ïðèçíàâàéñÿ: âñåõ ÿ êðàøå.
Îáîéäè âñå öàðñòâî íàøå,
Õîòü âåñü ìèð; ìíå ðàâíîé íåò.
Òàê ëè?» Çåðêàëüöå â îòâåò:
«À öàðåâíà âñå æ ìèëåå,
Âñå æ ðóìÿíåé è áåëåå».
À öàðèöà îíåìåëà.
Ñëîâíî âäðóã îêàìåíåëà.
Áàáîé, áóäó÷è êîâàðíîé,
È â ïîðûâå âñÿ â óãàðíîì
Ïëàòüÿ, âåùè ðàçáðîñàëà!
À çàòåì âäðóã ïðîøåïòàëà:
«Ñ íåé ðàñïðàâëþñü ÿ óæ òî÷íî!»
Áàáîé çëîé áûëà è ñêëî÷íîé
Áàáîé ñêâåðíîé è íåâåðíîé
È ê òîìó æå î÷åíü íåðâíîé.
Ýòà ìåðçêàÿ öàðèöà
Íà öàðåâíó ñèëüíî çëèòñÿ:
«ß òàê äåëî íå îñòàâëþ!
Æèçíü å¸ íà êîí ÿ ñòàâëþ!
Æèçíüþ ÿ âîò ïîêëÿíóñü,
Íî çà äåëî ÿ âîçüìóñü!
Ñâîåãî óæ ÿ äîáüþñü!»
Äåëàòü íå÷åãî. Îíà,
×åðíîé çàâèñòè ïîëíà,
Áðîñèâ çåðêàëüöå ïîä ëàâêó,
Ïîçâàëà ê ñåáå ×åðíàâêó
È íàêàçûâàåò åé,
Ñåííîé äåâóøêå ñâîåé,
«Ñ÷àñòüå òû ìî¸ íå ðóøü!
Çàâåäè öàðåâíó â ãëóøü
 ãëóõîìàíü å¸ ëåñíóþ.
È, ñâÿæè å¸, æèâóþ.
Ïîä ñîñíîé îñòàâèøü òàì
Íà ñúåäåíèå âîëêàì!»
׸ðò ëè ñëàäèò ñ áàáîé ãíåâíîé?
Ñïîðèòü íå÷åãî. Ñ öàðåâíîé
Âîò ×åðíàâêà â ëåñ ïîøëà
È â òàêóþ äàëü ñâåëà,
×òî öàðåâíà äîãàäàëàñü,
È äî ñìåðòè èñïóãàëàñü,
È âçìîëèëàñü: «Æèçíü ìîÿ!
 ÷åì, ñêàæè, âèíîâíà ÿ?
Íå ãóáè ìåíÿ, äåâèöà!
À êàê áóäó ÿ öàðèöà,
ß ïîæàëóþ òåáÿ
 êîìåíäàíòøè âîò òå êðåñò!»
Ñîñíû ñëûøàëè îêðåñò.
Ýòó ïðîñüáó è ìîëüáó,
×òîá îñòàâèëè åé æèçíü.
Ñ êåì âåñòè åù¸ áîðüáó?
«Ëàäíî, íå äðîæè. Äåðæèñü!»
«Òû æå íå óáü¸øü ìåíÿ?
Ïîæàëåé, ×åðíàâêà! ß…
ß â äîëãó âåäü íå îñòàíóñü!
 íîãè õî÷åøü áóõíóñü, ãðÿíóñü!»
Òà, â äóøå åå ëþáÿ,
Íå óáèëà, íå ñâÿçàëà,
Îòïóñòèëà è ñêàçàëà:
«Íå êðó÷èíüñÿ, áîã ñ òîáîé».
À ñàìà ïðèøëà äîìîé.
«×òî? ñêàçàëà åé öàðèöà,
Ãäå êðàñàâèöà äåâèöà?»
Òàì, â ëåñó, ñòîèò îäíà,
Îòâå÷àåò åé îíà.
Êðåïêî ñâÿçàíû åé ëîêòè;
Ïîïàäåòñÿ çâåðþ â êîãòè,
Ìåíüøå áóäåò åé òåðïåòü,
Ëåã÷å áóäåò óìåðåòü.
È ìîëâà òðåçâîíèòü ñòàëà:
Äî÷êà öàðñêàÿ ïðîïàëà!
Òóæèò áåäíûé öàðü ïî íåé.
Ñ êàæäûì äí¸ì òîñêà ñèëüíåé.
«Ãäå ìîÿ äî÷óðà, Ìàøà?
Àõ, Ìàðüÿøà, àõ, Ìàðüÿøà!
Òû êóäà, êóäà æå ñãèíóëà?
Òû çà÷åì ìåíÿ ïîêèíóëà?»
Âñ¸ ïî íåé íàø öàðü âçäûõàåò.
Âñ¸ ïî äî÷êå îí ñòðàäàåò.
«Êòî íàéä¸ò, òîãî, ÿ, öàðü
Òàê îòáëàãîäàðñòâóþ!
Ïîêëÿíóñü, êàê ãîñóäàðü,
ß êîðîíîé öàðñòâåííîé!»
Îí ïî äî÷êå âñ¸ ñòðàäàåò.
Ìåñòà íå íàõîäèò, òàåò,
Ñëîâíî ñâå÷êà. È âçûâàåò:
«Ãäå òû, Ìàøåíüêà, Ìàøóíÿ?
Òû æå íå áûëà øàëóíüåé.
Áåäíàÿ ìîÿ òû, Ìàøà».
È îïÿòü íàø öàðü âçäûõàåò.
«Òàì â ëåñó òâîÿ Ìàðüÿøà!
È, íàâåðíî, ïîäûõàåò!»
Äóìàÿ òàê ïðî ñåáÿ,
Ëèøü îäíó ñåáÿ ëþáÿ,
Ïàä÷åðèöó òó ïðåçðåâ.
È íè÷óòü íå ïîæàëåâ
Òó íè íà ìãíîâåíèå,
Íî â èñ÷åçíîâåíèè
Ïðÿìèêîì ó÷àñòâóÿ
Ìà÷åõà, çëîðàäñòâóÿ
Òîëüêî ðó÷êè ïîòèðàåò.
Õëàäíî íà öàðÿ âçèðàåò:
«Òû óæ öàðü òóò íè ïðè ÷¸ì!
ß ñàìà ñåáå âî âñ¸ì.
Ëèøü ÿ áëàãîäàðñòâóþ!
Íåò óæ! ß òóò öàðñòâóþ!»
 ñâåòå íåò å¸ ïîäëþ÷åé!
Áðîäèò ïî ïàëàòàì Öàðü,
Äà áîðìî÷åò ãîñóäàðü
È ïðè ýòîì âñ¸ êàíþ÷à,
Ïðèãîâàðèâàåò îí.
Èç ãðóäè êàê áóäòî ñòîí:
«×òî òåáÿ çàñòàâèëî
Èç äîìó óéòè, äà â íî÷ü?
Íà êîãî æ îñòàâèëà.
Áåäíîãî îòöà òû, äî÷ü?!
Ïóñòî ïîìåùåíèå.
Íåòó ìíå ïðîùåíèÿ!»
È íå âåäàåò î òîì,
Âèíîâàò îí ñàì âåäü â òîì,
×òî ïóñòèë çìåþ â ñâîé äîì,
×òî çìåþ-æåíó ïðèãðåë,
Íà ãðóäè íåäîáðóþ,
×òî ãëÿäèò çëîé êîáðîþ!
À ÷åãî æå îí õîòåë?
Âîò è åé ëþáóéñÿ… êîáðîé,
Òîé Åëåíîé òîé íåäîáðîé!
. Íåò, åù¸ îí íå ïðîçðåë!
 ãîñóäàðñòâå, ÷òî èçìåíà!
Îõ, Åëåíà, òà Åëåíà!
Îõ, è øòó÷êà æ òà åø¸!
Øòó÷êà òà íåäîáðàÿ!
Îõ, ñîâñåì íå õîðîøî!
Âçãëÿíåò áóäòî êîáðîþ
Íà íåãî õîëîäíûì âçãëÿäîì
Íåíàâèñòíûì âçãëÿäîì âÿëî.
Íó ÷åãî åé íå õâàòàëî?
À â äóøå æå ðàäà, ðàäà.
À ïîêà öàðü ãîðüêî ïëà÷åò,
Êîðîëåâè÷ íå äðåìàë.
È êóäà-òî ïîñêàêàë
À êóäà æ ñåðäå÷íûé ñêà÷åò?
«Õâàòèò, íþíè ðàçâîäèòü.
È ïîðà ìíå óõîäèòü!
Âèäíî, êðåïêîé íåò ðóêè!
Ïåðåñóäàì âîïðåêè
Òàê ðåøèâ ñ áîëüøîé òîñêè,
Òâ¸ðäî òàê, îí ïî-ìóæñêè,
Ïîìîëÿñü, óñåðäíî áîãó,
Îòïðàâëÿåòñÿ â äîðîãó
Çà êðàñàâèöåé äóøîé,
Çà íåâåñòîé ìîëîäîé.
«ß îáøàðþ ãîðû âñå.
Íî öàðåâíó ÿ íàéäó.
À êîãäà äîìîé ïðèäó,
Ïîçàáîòüòåñü î ãóñå.
×òîá áûë ñòîë ñ åäîé íàêðûò.
Ê ìîåìó óæå ïðèåçäó
Áûë áû, ÷òîá íàêðûò áîãàòî».
Òàê îí ñëóãàì ãîâîðèò.
«×òîáû ïîäîñïåëî òåñòî!
Ïîäãîòîâüòå âû óæ ñâàòà!
Âåäü ïðèåäó ÿ ñ íåâåñòîé!»
È âñ¸ åðîõîðèòñÿ.
Ñàì æå áîãó ìîëèòñÿ!
Òå è â ñàìîì äåëå æäóò!
Îí ïîâ¸ë ñåáÿ äîñòîéíî
À â äóøå âîò íåñïîêîéíî.
Êîøêè íà äóøå ñêðåáóò
Íî íåâåñòà ìîëîäàÿ,
Äî çàðè â ëåñó áëóæäàÿ,
Ìåæäó òåì âñå øëà äà øëà
È íà òåðåì íàáðåëà.
Åé íà âñòðå÷ó ïåñ, çàëàÿâ,
Ïðèáåæàë è ñìîëê, èãðàÿ;
 âîðîòà âîøëà îíà,
Íà ïîäâîðüå òèøèíà.
Ïåñ áåæèò çà íåé, ëàñêàÿñü,
À öàðåâíà, ïîäáèðàÿñü,
Ïîäíÿëàñü âäðóã íà êðûëüöî
È âçÿëàñü óæ çà êîëüöî;
Äâåðü òèõîíüêî îòâîðèëàñü,
È öàðåâíà î÷óòèëàñü
 ñâåòëîé ãîðíèöå; êðóãîì
Ëàâêè, êðûòûå êîâðîì,
Ïîä ñâÿòûìè ñòîë äóáîâûé,
Ïå÷ü ñ ëåæàíêîé èçðàçöîâîé.
Âèäèò äåâèöà, ÷òî òóò
Ëþäè äîáðûå æèâóò;
Çíàòü, íå áóäåò åé îáèäíî!
Íèêîãî ìåæ òåì íå âèäíî.
Äîì öàðåâíà îáîøëà,
Âñå ïîðÿäêîì óáðàëà,
Çàñâåòèëà áîãó ñâå÷êó,
Çàòîïèëà æàðêî ïå÷êó,
Íà ïîëàòè âçîáðàëàñü
È òèõîíüêî óëåãëàñü.
×àñ îáåäà ïðèáëèæàëñÿ,
Òîïîò ïî äâîðó ðàçäàëñÿ:
Âõîäÿò ñåìü áîãàòûðåé,
Ñåìü ðóìÿíûõ óñà÷åé.
Ñòàðøèé ìîëâèë: «×òî çà äèâî!
Âñå òàê ÷èñòî è êðàñèâî.
Êòî-òî òåðåì ïðèáèðàë
Äà õîçÿåâ ïîäæèäàë.
Êòî æå? Âûéäè, ïîêàæèñü,
Ñ íàìè ÷åñòíî ïîäðóæèñü.
Êîëü òû ñòàðûé ÷åëîâåê,
Äÿäåé áóäåøü íàì íàâåê.
Êîëè ïàðåíü òû ðóìÿíûé,
Áðàòåö áóäåøü íàì íàçâàíûé.
Êîëü ñòàðóøêà, áóäü íàì ìàòü,
Òàê è ñòàíåì âåëè÷àòü.
Êîëè êðàñíàÿ äåâèöà,
Áóäü íàì ìèëàÿ ñåñòðèöà».
È ñîøëà öàðåâíà ê íèì,
Âíèç ê õîçÿåâàì ñâîèì.
 ïîÿñ íèçêî ïîêëîíèëàñü;
Çàêðàñíåâøèñü, èçâèíèëàñü,
×òî-äå â ãîñòè ê íèì çàøëà,
Õîòü çâàíà è íå áûëà.
Ñäåëàëà âñ¸ ÷åñòü ïî ÷åñòè.
Êàê è ñëåäóåò â òîì ìåñòå.
«Âû íå ñäåëàëè áû ìíå
Îäîëæåíèå îñòàòüñÿ
Íà äåí¸ê. Ìíå áû âïîëíå.
Ýòîãî òîãäà õâàòèëî
È ïîêà åù¸ åñòü ñèëû
ß áû ñòàëà ïðèáèðàòüñÿ.
Íå ëþáëþ ÿ êðàñîâàòüñÿ,
Äíè â áåçäåëüå ïðîâîäèòü.
Âîò ïîðÿäîê íàâîäèòü
Ñîâñåì äðóãîå äåëî.
Âîò ÷åãî áû ÿ õîòåëà
Ìíå åù¸ äåí¸ê õîòÿ áû
Ïðîâåñòè ó âàñ. Ïîòîì,
Âàì íå óñëîæíÿòü æèçíü äàáû,
ß á ïîêèíóëà âàø äîì»
«Ìû òåáå òàê áóäåì ðàäû.
Îñòàâàéñÿ, áîãà ðàäè».
«À çîâóò ìåíÿ Ìàðèåé!»
Âîò è ñ íåé ïîãîâîðèëè.
Âñå ó íèõ ñîìíåíüÿ ïðî÷ü.
Äà âåäü óæ è ñêîðî íî÷ü.
À âîò ãîâîð íåïðîñòîé.
«Îé, ïîñòîé-êà æå, ïîñòîé!
Òû, âèäàòü, öàð¸âà äî÷ü!»
Âìèã ïî ðå÷è òå ïðèçíàëè,
×òî öàðåâíó ïðèíèìàëè;
«Êàê òåáå æå íàì ïîìî÷ü?»
Óñàäèëè â óãîëîê,
Ïîäíîñèëè ïèðîæîê;
Ðþìêó ïîëíó íàëèâàëè,
Íà ïîäíîñå ïîäàâàëè.
Îò çåëåíîãî âèíà
Îòðåêàëàñü âñ¸ æ îíà;
Ïèðîæîê ëèøü ðàçëîìèëà,
Äà êóñî÷åê ïðèêóñèëà,
È ñ äîðîãè îòäûõàòü
Îòïðîñèëàñü íà êðîâàòü.
Îòâåëè îíè äåâèöó
Ââåðõ âî ñâåòëóþ ñâåòëèöó
È îñòàâèëè îäíó,
Îòõîäÿùóþ êî ñíó.
Äåíü çà äíåì èäåò, ìåëüêàÿ,
À öàðåâíà ìîëîäàÿ
Âñå â ëåñó, íå ñêó÷íî åé
Ó ñåìè áîãàòûðåé.
Ïåðåä óòðåííåé çàðåþ
Áðàòüÿ äðóæíîþ òîëïîþ
Âûåçæàþò ïîãóëÿòü,
Ñåðûõ óòîê ïîñòðåëÿòü,
Ðóêó ïðàâóþ ïîòåøèòü,
Ñîðî÷èíû â ïîëå ñïåøèòü,
Èëü áàøêó ñ øèðîêèõ ïëå÷
Ó òàòàðèíà îòñå÷ü,
Èëè âûòðàâèòü èç ëåñà
Ïÿòèãîðñêîãî ÷åðêåñà.
À õîçÿþøêîé îíà
 òåðåìó ìåæ òåì îäíà
Ïðèáåðåò è ïðèãîòîâèò.
Èì îíà íå ïðåêîñëîâèò,
Íå ïåðå÷àò åé îíè.
Òàê èäóò çà äíÿìè äíè.
Áðàòüÿ ìèëóþ äåâèöó
Ïîëþáèëè. Ê íåé â ñâåòëèöó
Ðàç, ëèøü òîëüêî ðàññâåëî,
Âñåõ èõ ñåìåðî âîøëî.
Ñòàðøèé ìîëâèë åé: «Äåâèöà,
Çíàåøü: âñåì òû íàì ñåñòðèöà,
Âñåõ íàñ ñåìåðî, òåáÿ
Âñå ìû ëþáèì, çà ñåáÿ
Âçÿòü òåáÿ ìû âñå áû ðàäû,
Äà íåëüçÿ, òàê áîãà ðàäè
Ïîìèðè íàñ êàê-íèáóäü:
Îäíîìó æåíîþ áóäü,
Ïðî÷èì ëàñêîâîé ñåñòðîþ.
×òî æ êà÷àåøü ãîëîâîþ?
Àëü îòêàçûâàåøü íàì?
Àëü òîâàð íå ïî êóïöàì?»
«Îé, âû, ìîëîäöû ÷åñòíûå,
Áðàòöû âû ìîè ðîäíûå,
Èì öàðåâíà ãîâîðèò,
Êîëè ëãó, ïóñòü áîã âåëèò
Íå ñîéòè æèâîé ìíå ñ ìåñòà.
Êàê ìíå áûòü? Âåäü ÿ íåâåñòà.
Äëÿ ìåíÿ âû âñå ðàâíû,
Âñå óäàëû, âñå óìíû,
Âñåõ ÿ âàñ ëþáëþ ñåðäå÷íî;
Íî äðóãîìó ÿ íàâå÷íî
Îòäàíà. Ìíå âñåõ ìèëåé
Êîðîëåâè÷ Åëèñåé».
Áðàòüÿ ìîë÷à ïîñòîÿëè
Äà â çàòûëêå ïî÷åñàëè.
«Ìàðüÿ, òû óæå íåâåñòà?
Âîò êàê… Âîò òåáå è ðàç!
Îçàäà÷èëà òû íàñ.
Âîò òàêîé èêîíîñòàñ!
Íå íàéä¸ì ñåáå ìû ìåñòà!
Çíà÷èò, òû óæå íåâåñòà?
Òî, ÷òî äðóãà çàâåëà
È ñåðäå÷íûå äåëà,
Çàäóøåâíûå ó âàñ,
Äóìàòü áûë î òîì íå ñêëîíåí.
Ñïðîñ íå ãðåõ. Ïðîñòè òû íàñ,
Ñòàðøèé ìîëâèë åé ñ ïîêëîíîì:
«Êîëè òàê, íå çàèêíóñü.
Ëó÷øå ÿ ïîéäó, ïðîéäóñü.
Áîëüøå ÿ óæ íè ãó-ãó!
È òåáÿ ïîáåðåãó…
 ïåðâûé è ïîñëåäíèé ðàç!
Íå óñëûøèøü òû îò íàñ
Óæ î òîì». «ß íå ñåðæóñü,
Òèõî ìîëâèëà îíà,
ß îò ñëàáîñòè ñåé÷àñ
Íà íîãàõ åäâà äåðæóñü!
È îòêàç ìîé íå âèíà».
Æåíèõè åé ïîêëîíèëèñü,
Ïîòèõîíüêó óäàëèëèñü,
È ñîãëàñíî âñå îïÿòü
Ñòàëè æèòü äà ïîæèâàòü.
Ìåæäó òåì öàðèöà çëàÿ,
Ïðî öàðåâíó âñïîìèíàÿ,
Íå ìîãëà ïðîñòèòü åå,
À íà çåðêàëüöå ñâîå
Äîëãî äóëàñü è ñåðäèëàñü;
Íàêîíåö î í¸ì õâàòèëàñü
È ïîøëà çà íèì, è, ñåâ
Ïåðåä íèì, çàáûëà ãíåâ,
Êðàñîâàòüñÿ ñíîâà ñòàëà
Ëþáîâàòüñÿ, óëûáàòüñÿ.
Ê çåðêàëüöó ÷óòü ïðèæèìàòüñÿ.
È ñ óæèìêàìè ñêàçàëà:
«Çäðàâñòâóé, çåðêàëüöå! ñêàæè
Äà âñþ ïðàâäó äîëîæè:
ß ëü íà ñâåòå âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå?»
È åé çåðêàëüöå â îòâåò:
«Òû ïðåêðàñíà, ñïîðó íåò;
Íî æèâåò áåç âñÿêîé ñëàâû,
 çåëåíè ëåñíîé äóáðàâû,
Ó ñåìè áîãàòûðåé
Òà, ÷òî âñå æ òåáÿ ìèëåé».
È öàðèöà íàëåòåëà
Íà ×åðíàâêó: «Êàê òû ñìåëà
Îáìàíóòü ìåíÿ? È â ÷¸ì?!..»
Òà ïðèçíàëàñü åé âî âñ¸ì:
Òàê è òàê. Öàðèöà çëàÿ,
Åé ðîãàòêîé óãðîæàÿ,
Ïîëîæèëà èëü íå æèòü,
Èëü öàðåâíó ïîãóáèòü.
Ðàç öàðåâíà ìîëîäàÿ,
Ìèëûõ áðàòüåâ ïîäæèäàÿ,
Ïðÿëà, ñèäÿ ïîä îêíîì.
Âäðóã ñåðäèòî ïîä êðûëüöîì
Ïåñ çàëàÿë, è äåâèöà
Âèäèò: íèùàÿ ÷åðíèöà
Õîäèò ïî äâîðó, êëþêîé
Îòãîíÿÿ ïñà. «Ïîñòîé,
Áàáóøêà, ïîñòîé íåìíîæêî, —
Åé êðè÷èò îíà â îêîøêî, —
Ïðèãðîæó ñàìà ÿ ïñó
Êîå-÷òî òåáå ñíåñó».
Îòâå÷àåò åé ÷åðíèöà:
«Îõ, òû äèòÿòêî, äåâèöà!
Ïåñ ïðîêëÿòûé îäîëåë,
×óòü äî ñìåðòè íå çàåë.
Ïîñìîòðè, êàê îí õëîïî÷åò!
Âûäü êî ìíå». Öàðåâíà õî÷åò
Âûéòè ê íåé è õëåá âçÿëà,
Íî ñ êðûëå÷êà ëèøü ñîøëà,
Ïåñ åé ïîä íîãè è ëàåò,
È ê ñòàðóõå íå ïóñêàåò;
Ëèøü ïîéäåò ñòàðóõà ê íåé,
Îí, ëåñíîãî çâåðÿ çëåé,
Íà ñòàðóõó ñíîâà ëàåò.
Ê íåé å¸ íå ïîäïóñêàåò!
«Ïîãîäè æ òû ó ìåíÿ!
Ãîâîðþ òåáå æå ÿ!
Îõ, Ñîêîëêî, ïîìîë÷è!
«Íó, æå!.. Çäåñü òû íå òîð÷è!
Óñïîêîéñÿ! Ïðåêðàòè!
Âîò îïÿòü! Íó, ÷òî çà ÷óäî?
Èëè õî÷åøü âçàïåðòè
Ïîñèäåòü òû ó ìåíÿ!..
Âèäíî, âûñïàëñÿ îí õóäî»,
Åé öàðåâíà ãîâîðèò:
«Êàê âåä¸øü æå òû ñåáÿ!
Âîò ïîëó÷èøü ó ìåíÿ!»
È ñàìà êàê íå ñâîÿ
Ê ïñó âíîâü îáðàùàåòñÿ.
«Áàáóøêà, îí íå êóñàåòñÿ!
Íà æ, ëîâè!» è õëåá ëåòèò.
Ñòàðóøîíêà õëåá ïîéìàëà:
«Áëàãîäàðñòâóþ, ñêàçàëà.
Áîã òåáÿ áëàãîñëîâè;
Âîò çà òî òåáå, ëîâè!»
È ê öàðåâíå íàëèâíîå,
Ìîëîäîå, çîëîòîå,
Ïðÿìî ÿáëî÷êî ëåòèò…
Ïåñ êàê ïðûãíåò, çàâèçæèò…
Íî öàðåâíà â îáå ðóêè
Õâàòü ïîéìàëà. «Ðàäè ñêóêè
Êóøàé ÿáëî÷êî, ìîé ñâåò.
Áëàãîäàðñòâóé çà îáåä».
Ñòàðóøîíî÷êà ñêàçàëà,
Ïîêëîíèëàñü è ïðîïàëà…
È ñ öàðåâíîé íà êðûëüöî
ϸñ áåæèò è åé â ëèöî
Æàëêî ñìîòðèò, ãðîçíî âîåò,
Ñëîâíî ñåðäöå ïåñüå íîåò,
Ñëîâíî õî÷åò åé ñêàçàòü:
Áðîñü! Îíà åãî ëàñêàòü,
Òðåïëåò íåæíîþ ðóêîþ;
«×òî, Ñîêîëêî, ÷òî ñ òîáîþ?
Ëÿã!» è â êîìíàòó âîøëà,
Äâåðü òèõîíüêî çàïåðëà,
Ïîä îêíî çà ïðÿæó ñåëà
Æäàòü õîçÿåâ, à ãëÿäåëà
Âñ¸ íà ÿáëîêî. Îíî
Ñîêó ñïåëîãî ïîëíî,
Òàê ñâåæî è òàê äóøèñòî,
Òàê ðóìÿíî-çîëîòèñòî,
Áóäòî ì¸äîì íàëèëîñü!
Âèäíû ñåìå÷êè íàñêâîçü…
Ïîäîæäàòü îíà õîòåëà
Äî îáåäà; íå ñòåðïåëà,
 ðóêè ÿáëî÷êî âçÿëà,
Ê àëûì ãóáêàì ïîäíåñëà,
Ïîòèõîíüêó ïðîêóñèëà
È êóñî÷åê ïðîãëîòèëà…
Âäðóã îíà, ìîÿ äóøà,
Ïîøàòíóëàñü íå äûøà,
Áåëû ðóêè îïóñòèëà,
Ïëîä ðóìÿíûé óðîíèëà,
È åäâà âäðóã íå óïàëà
Åé íåõîðîøî âäðóã ñòàëî
Çàêàòèëèñü âäðóã ãëàçà,
×òî-òî ñèëèëàñü ñêàçàòü:
Ïîïûòàëàñü: «Òàê óñòàëà!..
Àõ, Ñîêîëêî, àõ, Ñîêîëêî!»
Òîëüêî òèõî ïðîøåïòàëà,
À ïîòîì ñîâñåì ïðèìîëêëà,
Ñêðûâ ðåñíèöàìè ãëàçà.
È çàòåì ïîä îáðàçà
Ãîëîâîé íà ëàâêó ïàëà
È òèõà, íåäâèæíà ñòàëà…
Áðàòüÿ â òó ïîðó äîìîé
Âîçâðàùàëèñü âñåé òîëïîé
Ñ ìîëîäåöêîãî ðàçáîÿ.
Ãîìîíèëè ìåæ ñîáîþ.
 îêðóæåíèè âîðîí.
«Ïîãëÿäèòå, áðàòüÿ, âîí
Íàø Ñîêîëêî! ×òî ñëó÷èëîñü?
×òî òàêîå? ×òî òàêîå?
È ÷åãî æå òàê îí âîåò?
Ïîíàïðàñíó áåñïîêîèò?
Íå òàêîé êàêîé-òî îí!
È íå ëàé, à ñëîâíî ñòîí!
Ñåðäöå ÷òî-òî âäðóã çàáèëîñü!
Àëè ÷òî âäðóã ïðèêëþ÷èëîñü?»
Ïðèóìîëêëè áðàòüÿ, ñòîÿ.
Èì íà âñòðå÷ó, ãðîçíî âîÿ,
ϸñ áåæèò è êî äâîðó
Ïóòü èì êàæåò. «Íå ê äîáðó!
Áðàòüÿ ìîëâèëè: Ïå÷àëè
Íå ìèíóåì». Ïðèñêàêàëè,
Âõîäÿò, àõíóëè. Âáåæàâ,
ϸñ íà ÿáëîêî ñòðåìãëàâ
Ñ ëàåì êèíóëñÿ, îçëèëñÿ,
Ïðîãëîòèë åãî, ñâàëèëñÿ
È èçäîõ. Íàïîåíî
Áûëî ÿäîì, çíàòü, îíî.
«Íè÷åãî òóò íå ïîäåëàòü
×òî ñëó÷èëîñü, óæ íå âåäàòü.
Êòî òåïåðü íàì ÷òî ðàññêàæåò,
Íå óçíàòü òåïåðü íàì äàæå.
Íî âèäàòü, å¸ êîâàðñòâî
×ü¸-òî çëîå ïîãóáèëî.
Äàëè ÿä, à íå ëåêàðñòâî
Íå êàêîé-òî ãðóáîé ñèëîé.
À îáìàíîì õèòðûì æåíñêèì».
Íà äâîðå íàøëè êëþêó.
«È ïëàòîê âîò äåðåâåíñêèé!»
Êàê èì çàãëóøèòü òîñêó?
Ïåðåä ì¸ðòâîþ öàðåâíîé
Áðàòüÿ â ãîðåñòè äóøåâíîé
Âñå ïîíèêëè ãîëîâîé,
È ñ ìîëèòâîþ ñâÿòîé
Ñ ëàâêè ïîäíÿëè, îäåëè,
Õîðîíèòü åå õîòåëè
È ðàçäóìàëè. Îíà,
Êàê ïîä êðûëûøêîì ó ñíà,
Òàê òèõà, ñâåæà ëåæàëà,
×òî ëèøü òîëüêî íå äûøàëà.
Æäàëè òðè äíÿ, íî îíà
Íå âîññòàëà îòî ñíà.
Ñîòâîðèâ îáðÿä ïå÷àëüíûé,
Âîò îíè âî ãðîá õðóñòàëüíûé
Òðóï öàðåâíû ìîëîäîé
Ïîëîæèëè è òîëïîé
Ïîíåñëè â ïóñòóþ ãîðó,
È â ïîëóíî÷íóþ ïîðó
Ãðîá å¸ ê øåñòè ñòîëáàì
Íà öåïÿõ ÷óãóííûõ òàì
Îñòîðîæíî ïðèâèíòèëè
È ðåøåòêîé îãðàäèëè;
È, ïðåä ìåðòâîþ ñåñòðîé
Ñîòâîðèâ ïîêëîí çåìíîé,
Ñòàðøèé ìîëâèë: «Ñïè âî ãðîáå;
Âäðóã ïîãàñëà, æåðòâîé çëîáå,
Íà çåìëå òâîÿ êðàñà;
Äóõ òâîé ïðèìóò íåáåñà.
Íàìè òû áûëà ëþáèìà
È äëÿ ìèëîãî õðàíèìà —
Íå äîñòàëàñü íèêîìó,
Òîëüêî ãðîáó îäíîìó».
 òîò æå äåíü öàðèöà çëàÿ,
Äîáðîé âåñòè îæèäàÿ,
Âòàéíå çåðêàëüöå âçÿëà
È âîïðîñ ñâîé çàäàëà:
«ß ëü, ñêàæè ìíå, âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå?»
È óñëûøàëà â îòâåò:
«Òû, öàðèöà, ñïîðó íåò,
Òû íà ñâåòå âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå».
Òóò îíà äàâàé ïëÿñàòü!
Áóðíî ðàäîñòü âûðàæàòü!
«ß ðóìÿíåé, ÿ æåëàííåé.
Äðàãîöåííåé ïåðâîçâàííåé
 ìèðå âñåõ! Ëèøü òîëüêî ÿ!
È ìèëåå íåò ìåíÿ!
È áåëåå íåò ìåíÿ!
Íàêîíåö, ìîÿ âçÿëà!»
Ïîïëÿñàëà ïÿòü ìèíóò
È ê ñåáå çàòåì ïîøëà.
 ãîëîâå íå âñå âåäü òóò.
Óõ, áûëà ýêñòðàâàãàíòíà!
È îòíþäü óæ íå ãàëàíòíà!
Çà íåâåñòîþ ñâîåé
Êîðîëåâè÷ Åëèñåé
Ìåæäó òåì ïî ñâåòó ñêà÷åò.
Íåò, êàê íåò! Îí ãîðüêî ïëà÷åò,
È êîãî íè ñïðîñèò îí,
Âñåì âîïðîñ åãî ìóäðåí;
Êòî â ãëàçà åìó ñìå¸òñÿ,
Êòî ñêîðåå îòâåðí¸òñÿ;
Ê êðàñíó ñîëíöó, íàêîíåö
Îáðàòèëñÿ ìîëîäåö.
«Ñâåò íàø ñîëíûøêî! Òû õîäèøü
Êðóãëûé ãîä ïî íåáó, ñâîäèøü
Çèìó ñ òåïëîþ âåñíîé,
Âñåõ íàñ âèäèøü ïîä ñîáîé.
Àëü îòêàæåøü ìíå â îòâåòå?
Íå âèäàë ëü ãäå íà ñâåòå
Òû öàðåâíû ìîëîäîé?
ß æåíèõ åé». — «Ñâåò òû ìîé, —
Êðàñíî ñîëíöå îòâå÷àëî, —
ß öàðåâíû íå âèäàëî.
Çíàòü, å¸ â æèâûõ óæ íåò.
Ðàçâå ìåñÿö, ìîé ñîñåä,
Ãäå-íèáóäü å¸ äà âñòðåòèë
Èëè ñëåä å¸ çàìåòèë».
Òåìíîé íî÷êè Åëèñåé
Îæèäàë â òîñêå ñâîåé.
Òîëüêî ìåñÿö ïîêàçàëñÿ,
Îí çà íèì ñ ìîëüáîé ïîãíàëñÿ.
«Ìåñÿö, ìåñÿö, ìîé äðóæîê,
Ïîçîëî÷åííûé ðîæîê!
Òû âñòàåøü âî òüìå ãëóáîêîé,
Êðóãëîëèöûé, ñâåòëîîêèé,
È, îáû÷àé òâîé ëþáÿ,
Çâåçäû ñìîòðÿò íà òåáÿ.
Àëü îòêàæåøü ìíå â îòâåòå?
Íå âèäàë ëè ãäå íà ñâåòå
Òû öàðåâíû ìîëîäîé?
ß æåíèõ åé». — «Áðàòåö ìîé,
Îòâå÷àåò ìåñÿö ÿñíûé, —
Íå âèäàë ÿ äåâû êðàñíîé.
Íà ñòîðîæå ÿ ñòîþ
Òîëüêî â î÷åðåäü ìîþ.
Áåç ìåíÿ öàðåâíà, âèäíî,
Ïðîáåæàëà». — «Êàê îáèäíî!» —
Êîðîëåâè÷ îòâå÷àë.
ßñíûé ìåñÿö ïðîäîëæàë:
«Ïîãîäè; îá íåé, áûòü ìîæåò,
Âåòåð çíàåò. Îí ïîìîæåò.
Òû ê íåìó òåïåðü ñòóïàé,
Íå ïå÷àëüñÿ æå, ïðîùàé».
Åëèñåé, íå óíûâàÿ,
Ê âåòðó êèíóëñÿ, âçûâàÿ:
«Âåòåð, âåòåð! Òû ìîãó÷,
Òû ãîíÿåøü ñòàè òó÷,
Òû âîëíóåøü ñèíå ìîðå,
Âñþäó âååøü íà ïðîñòîðå,
Íå áîèøüñÿ íèêîãî,
Êðîìå áîãà îäíîãî.
Àëü îòêàæåøü ìíå â îòâåòå?
Íå âèäàë ëè ãäå íà ñâåòå
Òû öàðåâíû ìîëîäîé?
ß æåíèõ 帻. — «Ïîñòîé, —
Îòâå÷àåò âåòåð áóéíûé, —
Òàì çà ðå÷êîé òèõîñòðóéíîé
Åñòü âûñîêàÿ ãîðà,
 íåé ãëóáîêàÿ íîðà;
 òîé íîðå, âî òüìå ïå÷àëüíîé,
Ãðîá êà÷àåòñÿ õðóñòàëüíûé
Íà öåïÿõ ìåæäó ñòîëáîâ.
Íå âèäàòü íè÷üèõ ñëåäîâ
Âêðóã òîãî ïóñòîãî ìåñòà;
 òîì ãðîáó òâîÿ íåâåñòà».
Âåòåð äàëüøå ïîáåæàë.
Êîðîëåâè÷ çàðûäàë
È ïîøåë ê ïóñòîìó ìåñòó,
Íà ïðåêðàñíóþ íåâåñòó
Ïîñìîòðåòü åù¸ õîòü ðàç.
Âîò èä¸ò; è ïîäíÿëàñü
Ïåðåä íèì ãîðà êðóòàÿ;
Ïðåä ãîðîþ, êàê ÷óæàÿ,
Ìåñòíîñòü ëèøü âîêðóã ïóñòàÿ;
Ïîä ãîðîþ ò¸ìíûé âõîä.
Îí òóäà ñêîðåé èä¸ò.
Ïåðåä íèì, âî ìãëå ïå÷àëüíîé,
Ãðîá êà÷àåòñÿ õðóñòàëüíûé,
È â õðóñòàëüíîì ãðîáå òîì
Ñïèò öàðåâíà âå÷íûì ñíîì.
È î ãðîá íåâåñòû ìèëîé
Îí óäàðèëñÿ âñåé ñèëîé.
Ãðîá ðàçáèëñÿ. Äåâà âäðóã
Îæèëà. Ãëÿäèò âîêðóã
Èçóìë¸ííûìè ãëàçàìè,
È, êà÷àÿñü íàä öåïÿìè,
×óòü âçäîõíóâ, ïðîèçíåñëà:
«Êàê æå äîëãî ÿ ñïàëà!»
È âñòàåò îíà èç ãðîáà…
Àõ!.. è çàðûäàëè îáà.
 ðóêè îí å¸ áåð¸ò
È íà ñâåò èç òüìû íåñ¸ò,
È, áåñåäóÿ ïðèÿòíî,
 ïóòü ïóñêàþòñÿ îáðàòíî,
È òðóáèò óæå ìîëâà:
Äî÷êà öàðñêàÿ æèâà!
Äîìà â òó ïîðó áåç äåëà
Çëàÿ ìà÷åõà ñèäåëà
Ïåðåä çåðêàëüöåì ñâîèì
È áåñåäîâàëà ñ íèì.
Ãîâîðÿ: «ß ëü âñåõ ìèëåå,
Âñåõ ðóìÿíåé è áåëåå?»
 ïðåäâêóøåíüå ÿñòâà.
È äëÿ òðàïåçû òîé öàðñêîé
Ó íå¸ óæå áûë ñòîë ãîòîâ.
Íà ñòîëå äûìèëñÿ ïëîâ.
Íå óñëûøàâ ïðåæíèõ ñëîâ,
×óòü îíà íå ïîäàâèëàñü,
×óòü îíà íå ïðîâàëèëàñü!
À óñëûøàëà â îòâåò:
«Òû ïðåêðàñíà, ñëîâà íåò,
Íî öàðåâíà âñå æ ìèëåå,
Âñå ðóìÿíåé è áåëåå».
Çëàÿ ìà÷åõà, âñêî÷èâ,
Îá ïîë çåðêàëüöå ðàçáèâ,
 äâåðè ïðÿìî ïîáåæàëà
È öàðåâíó ïîâñòðå÷àëà.
Òóò å¸ òîñêà âçÿëà,
È õâàòèë å¸ óäàð.
Õîòü è âîçðàñò áûë íå ñòàð.
È öàðèöà óìåðëà.
Ïîòîìó ÷òî çëîé áûëà.
Ëèøü åå ïîõîðîíèëè,
Ñâàäüáó òîò÷àñ ó÷èíèëè,
È ñ íåâåñòîþ ñâîåé
Îáâåí÷àëñÿ Åëèñåé;
È íèêòî ñ íà÷àëà ìèðà
Íå âèäàë òàêîãî ïèðà;
ß òàì áûë, ì¸ä, ïèâî ïèë,
Äà óñû ëèøü îáìî÷èë.
Åñëè êîãî çàèíòåðåñóåò ïåðåðàáîòàííûé Ïóøêèí-Àçàëèí, ÷òîáû ñäåëàòü ïðîðûâ â ëèòåðàòóðå êàê Ãðèãîðèé Ïåðåëüìàí â ìàòåìàòèêå. Êòî õî÷åò ïîñëàòü äåíüãè íà èçäàíèå. Ãîìçÿêîâ Àëåêñàíäð Àëåêñàíäðîâè÷
Ñ÷¸ò ¹42307810560093620848 Äîï Îôèñ ¹5230/0728 ÏÀÎ Ñáåðáàíê. Êîð/ñ÷¸ò áàíêà 30101810907020000615 ÁÈÊ 040702615
Õî÷åòñÿ, ÷òîáû âîçëå Êèñëîâîäñêà ïîÿâèëñÿ èíòåëëåêòóàëüíûé ãîðîäîê. Òèëåí. Ïðîîáðàç áóäóùåé ñòîëèöû Çåìíîãî Øàðà. Êëèìàò õîðîøèé. Íåòó äóõîòû ëåòîì. Ýòî ãëàâíîå. À êàêèå âèäû íà Êàâêàçêîé Õðåáåò. È öàðü-ãîðó Ýëüáðóñ!
Êàê òû ïîñìåë íà «Íàøå âñ¸» ïîêóñèòüñÿ? À âîò è ïîñìåë! Êàê ó òåáÿ ïîäíÿëàñü ðóêà? À âîò è ïîäíÿëàñü ðóêà! Òî÷íåå, ãîëîâà. Íåäàðîì Ïóøêèí òàê áëàãîâîëèë Ãîãîëþ. Ïîäàðèë ñþæåò «Ðåâèçîðà» è «Ì¸ðòâûõ äóø». Îí þìîð ëþáèë, êîòîðûé â õîõëå ñèäåë. Âîò è âî ìíå, â ïîëóõîõëå, ñèäèò. ß òàêè è ïðèâí¸ñ íåêîòîðûé þìîð â áåññìåðòíûå ïðîèçâåäåíèÿ Ïóøêèíà. È «Ñêàçêó î ì¸ðòâîé öàðåâíå» ÿ òàê îòøëèôîâàë, ýòó ñêàçêó, îòêàëèáðîâàë, ÿ òàê å¸ îòòî÷èë. Òî÷íåå, îòêàëèáðèë, îòêàëèáóðóñòèë, îáäóðàêàâàëÿë! Äóðàêàâàëÿíèå õîðîøàÿ âåùü! Êàê þâåëèðíîå èçäåëèå îòôèëèãðàíèë. Èñòèííîå íàñëàæäåíèå ìíå ýòî äîñòàâëÿëî. Ñ÷àñòüå ýòî êîãäà õîááè è ðàáîòà ñëèâàþòñÿ â îäíî è òîæå. Íó, è, êîíå÷íî, áåññìåðòíîå «êîãäà òåáÿ ïîíèìàþò». È êàê ãàéäàåâñêèé Âåðçèëà ãîâîðèë: «È ÷òî á ÿ ðîñ, à òû ìíå áóõòè, êàê êîñìè÷åñêèå êîðàáëè áîðîçäÿò áîëüøîé òåàòð». Ýòî òàêîå ñ÷àñòüå ïðèêîñíóòüñÿ ê òâîð÷åñòâó Ïóøêèíà. ß êàê áû â åãî ìîçãè âëåç. Íî áûëà ïðåäòå÷à. Ó ìîåé ïðàáàáêè Ñîôüè Âàñèëüåâíû Çàùèòèíîé â ãîðîäå Ñóìû (ß æ íàïîëîâèíó õîõîë) áûë ñóíäó÷îê. À òîì ñóíäó÷êå… Òàê âîò ó íå¸ áûëè ðóêîïèñè Ïóøêèíà. È òà ïðåäëàãàëà ìîåé ìàòåðè âçÿòü òåòðàäêó ñ íåöåíçóðíûìè ñòèõîòâîðåíèÿìè Ïóøêèíà. À îíà íå âçÿëà. Ïðåäñòàâëÿåòå? À ïîñêîëüêó îíà áûëà ïîëüñêîé äâîðÿíêîé, òî ïîëó÷àåòñÿ ÿ íå ïîëóõîõîë. À òîëüêî íà 37, 5 ïðîöåíòîâ õîõîë. Âïðî÷åì, âñ¸ ýòî ñìåøíî. ß èíòåðíàöèîíàëèñò äî ìîçãà êîñòåé. Îòåö ðóññêèé, íî â íå åãî ïîðîäó ÿ, à â ìàòü. ß â óêðàèíñêóþ ïîðîäó. ×åì áîëüøå ñìåøèâàþòñÿ íàöèè, òåì ïîëåçíåå äëÿ ëþáîé èç íèõ. Ãèáðèäû îíè ïî çàêîíó ãåíåòèêè è êðåï÷å è âûíîñëèâåå. È òàëàíòëèâåå. Âîò ïðèìåðû. Õîêêåèñò Õàðëàìîâ. Ñàì Ïóøêèí. Ó Ëåðìîíòîâà áûëè èñïàíñêèé ïðåäîê Ëåðìà. Ïîòîì øîòëàíäñêèé. Ëåðìîíò. Íó à íàø ñêàçî÷íèê Ðîó. Îòåö èðëàíäåö. À ìàòü ãðå÷àíêà. À ÷òî â èòîãå? Ñàìûé ÷òî íè íà åñòü ðóññêèé ñêàçî÷íèê! È äàæå àêò¸ð â ðîëè Ìîðîçêî òàì âîîáùå òàêîé âèíåãðåò. Ïåðóàíñêî-øâåäñêèé. À ôàìèëèÿ óêðàèíñêàÿ Õâûëÿ.
ß íàäåþñü, ïîëó÷ó ïðåìèþ. Ïðàâäà, ó íàñ ñåé÷àñ òàêîå âðåìÿ, êîãäà ïðåìèþ äàþò ëþäÿì, íå èìåþùèì íèêàêîãî îòíîøåíèÿ ê ëèòåðàòóðå. Íè÷åãî íå ïîäåëàåøü, êàïèòàëèçì íà äâîðå. À ñêîëüêî ó íàñ áûëî ïîñëå âîéíû, ñêîëüêî ïîýòîâ, ñêîëüêî êîìïîçèòîðîâ, ñêîëüêî êèíîðåæèññ¸ðîâ! Ëþäè áûëè ÷åëîâå÷íû. Ñåé÷àñ âñå âûðîäèëèñü. Êàïèòàëèçì. À ñêîëüêî áûëî ôóòáîëèñòîâ, ßøèí, Áîáðîâ! Áëîõèí! Ñåé÷àñ íèêîãî íåò. Îäíè êàïèòàëèñòû âìåñòî ôóòáîëèñòîâ!
Царь с Царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И Царица у окна
Села ждать его одна.
Ждёт-пождёт с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись, глядючи
С белой зори до ночи.
Не видать милого друга!
Только видит: вьётся вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белёшенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог даёт Царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелёшенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошёл, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была Царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
“Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?”
И ей зеркальце в ответ:
“Ты, конечно, спору нет;
Ты, Царица, всех милее,
Всех румяней и белее”.
И Царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищёлкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но Царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, Царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот Царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
“Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?”
Что же зеркальце в ответ?
“Ты прекрасна, спору нет;
Но Царевна всех милее,
Всех румяней и белее”.
Как Царица отпрыгнёт,
Да как ручку замахнёт,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
“Ах ты, мерзкое стекло!
Это врёшь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всём меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?” Зеркальце в ответ:
“А Царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее”.
Делать нечего. Она,
Чёрной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть Царевну в глушь лесную
И, связав её, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С Царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что Царевна догадалась
И до смерти испугалась
И взмолилась: “Жизнь моя!
В чём, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я Царица,
Я пожалую тебя”.
Та, в душе её любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
“Не кручинься, Бог с тобой”.
А сама пришла домой.
“Что? — сказала ей Царица. —
Где красавица девица?” —
“Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она.-
Крепко связаны ей локти;
Попадётся зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть”.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно Богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей навстречу пёс, залая,
Прибежал и смолк, играя.
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пёс бежит за ней, ласкаясь,
А Царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И Царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно! —
Никого меж тем не видно.
Дом Царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила Богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: “Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица”.
И Царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те опознали,
Что Царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок;
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зелёного вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила
Да кусочек прикусила
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх, во светлую светлицу,
И оставили одну
Отходящую ко сну.
День за днём идёт, мелькая,
А Царевна молодая
Всё в лесу; не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарёю
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У Татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского Черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберёт и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечат ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: “Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так, Бога ради,
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?”
“Ой, вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им Царевна говорит, —
Коли лгу, пусть Бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей”.
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
“Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь. —
Коли так, не заикнуся
Уж о том”. — “Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина”.
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем Царица злая,
Про Царевну вспоминая,
Не могла простить её,
А на зеркальце своё
Долго дулась и сердилась:
Наконец об нём хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
“Здравствуй, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?”
И ей зеркальце в ответ:
“Ты прекрасна, спору нет;
Но живёт без всякой славы,
Средь зелёныя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей”.
И Царица налетела
На Чернавку: “Как ты смела
Обмануть меня? и в чём!..”
Та призналася во всём:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль Царевну погубить.
Раз Царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пёс залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. “Постой.
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу”.
Отвечает ей черница:
“Ох ты, дитятко девица!
Пёс проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне”. — Царевна хочет
Выйти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пёс ей под ноги — и лает
И к старухе не пускает;
Лишь пойдёт старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. Что за чудо?
“Видно, выспался он худо, —
Ей Царевна говорит. —
На ж, лови!” — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
“Благодарствую, — сказала, —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!”
И к Царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит…
Пёс как прыгнет, завизжит…
Но Царевна в обе руки
Хвать — поймала. “Ради скуки
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед…” —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала…
И с Царевной на крыльцо
Пёс бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце пёсье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою:
“Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!” — ив комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто мёдом налилось!
Видны семечки насквозь…
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила…
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала…
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им навстречу, грозно воя,
Пёс бежит и ко двору
Путь им кажет. “Не к добру! —
Братья молвили, — печали
Не минуем”. Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пёс на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мёртвою Царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить её хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп Царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб её к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решёткой оградили;
И, пред мёртвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: “Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному”.
В тот же день Царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
“Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?”
И услышала в ответ:
“Ты, Царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее”.
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрён;
Кто в глаза ему смеётся,
Кто скорее отвернётся;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец:
“Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с тёплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты Царевны молодой?
Я жених ей”. — “Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я Царевны не видало.
Знать, её в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь её да встретил
Или след её заметил”.
Тёмной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
“Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаёшь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звёзды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты Царевны молодой?
Я жених ей”. — “Братец мой, —
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На стороже я стою
Только в очередь мою.
Без меня Царевна, видно,
Пробежала”. — “Как обидно!” —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
“Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай”.
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
“Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме Бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты Царевны молодой?
Я жених её”. — “Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста”.
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошёл к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть ещё хоть раз.
Вот идёт, и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг неё страна пустая;
Под горою тёмный вход.
Он туда скорей идёт.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит Царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумлёнными глазами;
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
“Как же долго я спала!”
И встаёт она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он её берёт
И на свет из тьмы несёт,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: “Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?”
И услышала в ответ:
“Ты прекрасна, слова нет,
Но Царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее”.
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И Царевну повстречала.
Тут её тоска взяла,
И Царица умерла.
Лишь её похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мёд, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.
1833
Впервые опубликовано в журнале «библиотека для чтения» 1834
Прочтений: 572
Время чтения: 14 мин.
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждёт-пождёт с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись, глядючи
С белой зори до ночи.
Не видать милого друга!
Только видит: вьётся вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белёшенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог даёт царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелёшенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошёл, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
“Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?”
И ей зеркальце в ответ:
“Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее”.
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищёлкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
“Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?”
Что же зеркальце в ответ?
“Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее”.
Как царица отпрыгнёт,
Да как ручку замахнёт,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
“Ах ты, мерзкое стекло!
Это врёшь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всём меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?” Зеркальце в ответ:
“А царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее”.
Делать нечего. Она,
Чёрной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав её, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась
И до смерти испугалась
И взмолилась: “Жизнь моя!
В чём, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя”.
Та, в душе её любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
“Не кручинься, бог с тобой”.
А сама пришла домой.
“Что? — сказала ей царица. —
Где красавица девица?” —
“Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она.-
Крепко связаны ей локти;
Попадётся зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть”.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей навстречу пёс, залая,
Прибежал и смолк, играя.
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пёс бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно! —
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: “Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица”.
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те опознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок;
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зелёного вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила
Да кусочек прикусила
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх, во светлую светлицу,
И оставили одну
Отходящую ко сну.
День за днём идёт, мелькая,
А царевна молодая
Всё в лесу; не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарёю
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберёт и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечат ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: “Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так, бога ради,
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?”
“Ой, вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей”.
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
“Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь. —
Коли так, не заикнуся
Уж о том”. — “Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина”.
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить её,
А на зеркальце своё
Долго дулась и сердилась:
Наконец об нём хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
“Здравствуй, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?”
И ей зеркальце в ответ:
“Ты прекрасна, спору нет;
Но живёт без всякой славы,
Средь зелёныя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей”.
И царица налетела
На Чернавку: “Как ты смела
Обмануть меня? и в чём!..”
Та призналася во всём:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пёс залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. “Постой.
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу”.
Отвечает ей черница:
“Ох ты, дитятко девица!
Пёс проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне”. — Царевна хочет
Выйти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пёс ей под ноги — и лает
И к старухе не пускает;
Лишь пойдёт старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. Что за чудо?
“Видно, выспался он худо, —
Ей царевна говорит. —
На ж, лови!” — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
“Благодарствую, — сказала, —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!”
И к царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит…
Пёс как прыгнет, завизжит…
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. “Ради скуки
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед…” —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала…
И с царевной на крыльцо
Пёс бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце пёсье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою:
“Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!” — ив комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто мёдом налилось!
Видны семечки насквозь…
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила…
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала…
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им навстречу, грозно воя,
Пёс бежит и ко двору
Путь им кажет. “Не к добру! —
Братья молвили, — печали
Не минуем”. Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пёс на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мёртвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить её хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб её к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решёткой оградили;
И, пред мёртвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: “Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному”.
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
“Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?”
И услышала в ответ:
“Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее”.
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрён;
Кто в глаза ему смеётся,
Кто скорее отвернётся;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец.
“Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с тёплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей”. — “Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я царевны не видало.
Знать, её в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь её да встретил
Или след её заметил”.
Тёмной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
“Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаёшь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звёзды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей”. — “Братец мой, —
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На стороже я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна, видно,
Пробежала”. — “Как обидно!” —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
“Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай”.
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
“Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених её”. — “Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста”.
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошёл к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть ещё хоть раз.
Вот идёт, и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг неё страна пустая;
Под горою тёмный вход.
Он туда скорей идёт.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумлёнными глазами;
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
“Как же долго я спала!”
И встаёт она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он её берёт
И на свет из тьмы несёт,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: “Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?”
И услышала в ответ:
“Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее”.
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут её тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь её похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мёд, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.
А. С. Пушкин: Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла,
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И красуясь говорила:
«Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов,
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!…
«Ax ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне на зло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела: —
Мать брюхатая сидела,
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку,
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Чорт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя».
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
«Не кручинься, бог с тобой.»
А сама пришла домой.
«Что? — сказала ей царица, —
Где красавица-девица?»
— «Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она. —
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть».
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней,
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей на встречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя.
В ворота вошла она —
На подворье тишина.
Лес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно! —
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: «Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал,
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица».
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок;
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила,
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх во светлую светлицу,
И оставили одну
Отходящую ко сну.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Всё в лесу; не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечут ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: «Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так бога ради,
Помири нас как нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?»
«Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит: —
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей».
Братья молча постояли,
Да в затылке почесали.
«Спрос не грех. Прости ты нас,
Старший молвил поклонясь:
Коли так, не заикнуся
Уж о том». — «Я не сержуся, —
Тихо молвила она: —
И отказ мой не вина».
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить ее,
А на зеркальце свое
Долго дулась и сердилась;
Наконец об нем хватилась
И пошла за ним, и сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
«Здравствуй, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты прекрасна, спору нет;
Но живет без всякой славы,
Средь зеленыя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей».
И царица налетела
На Чернавку: «Как ты смела
Обмануть меня? и в чем!…»
Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пес залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. «Постой,
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко:
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу».
Отвечает ей черница:
«Ох ты, дитятко девица!
Пес проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне». — Царевна хочет
Выдти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пес ей под ноги — и лает,
И к старухе не пускает;
Лишь пойдет старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. «Что за чудо?
Видно, выспался он худо, —
Ей царевна говорит: —
На ж, лови!» — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
«Благодарствую, — сказала, —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!»
И к царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит….
Пес как прыгнет, завизжит…..
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. «Ради скуки
Кушай яблочко, мой свет —
Благодарствуй за обед….» —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала…
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
«Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!» — и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто медом налилось!
Видны семечки на сквозь…
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила,
И кусочек проглотила….
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала…
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя,
Им на встречу, грозно воя,
Пес бежит и ко двору
Путь им кажет. «Не к добру! —
Братья молвили: — печали
Не минуем». Прискакали,
Входят — ахнули. Вбежав,
Пес на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом знать оно.
Перед мертвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой,
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб ее к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решеткой оградили —
И, пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: «Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному».
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
«Я ль, скажи мне, всех
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ;
«Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее
Всех румяней и белее».
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец.
«Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Свет ты мой
Красно солнце отвечало: —
Я царевны не видало.
Знать ее в живых уж нет,
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь ее да встретил
Или след ее заметил».
Темной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался,
«Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченый рожок!
Ты встаешь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокой,
И, обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Братец мой,
Отвечает месяц ясный: —
Не видал я девы красной.
На стороже я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна видно
Пробежала». — «Как обидно!» —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
«Погоди; об ней быть может
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай».
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». — «Постой, —
Отвечает ветер буйный: —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста».
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал,
И пошел к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
И встает она из гроба…
Ах!… и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: «Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее».
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь ее похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мед, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.
А. С. Пушкин: Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях анализ произведения
«Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» — одно из наиболее известных произведений Александра Пушкина. Сказка была написана осенью 1833 года в Болдино.
Основой для неё послужила русская сказка, записанная поэтом в Михайловском. Также сюжет сказки сильно перекликается с сюжетом «Белоснежки и семи гномов» братьев Гримм.
Тема этой сказки у Пушкина — чисто моральная. Необыкновенной красавице царице, умной, высокой, стройной, которая «на свете всех милее, всех румяней и белее» и в то же время «горда, ломлива, своенравна и ревнива», противопоставляется красавица царевна, образ идеальной девушки, с точки зрения народного рассказчика, от лица которого говорит Пушкин.
Давно уже исследователями обращено внимание на то, что эта идеальная царевна в сказке больше всего похожа на крестьянскую девушку, скромную, добрую, хорошо воспитанную (по-крестьянски) и, главное, любящую и умеющую трудиться. Попав в незнакомый пустой терем, «дом царевна обошла, все порядком убрала, засветила богу свечку, затопила жарко печку»… Когда она, поклонившись, согласно крестьянскому этикету, низко в пояс, извиняется перед богатырями, что зашла к ним незваная, — Пушкин, перевоплотившийся в народного, крестьянского рассказчика, уверенного, что именно так ведут себя «хорошие» царевны, продолжает: «Вмиг по речи то опознали, что царевну принимали…».
Подробно развивается эпизод пребывания красавицы царевны в доме семи богатырей, «румяных усачей», который скоро полюбили ее. Пушкин раскрывает здесь картину необычайной нравственной красоты, взаимного уважения и целомудрия, характеризующие моральные идеалы народа. Удивительна в этом отношении сцена сватовства семи богатырей к царевне и ее отказа, отсутствующая в народных источниках и введенная самим Пушкиным.
«Сказка о мертвой царевне» — самая лирическая и поэтичная из всех сказок Пушкина. Некоторые места ее — похороны царевны, ответ ветра королевичу Елисею и др. — принадлежат в поэтическом отношении к лучшему из того, что написано Пушкиным.
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
«Свет мой, зеркальце! Скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась – и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди все царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна все ж милее,
Все ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя».
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
«Не кручинься, Бог с тобой».
А сама пришла домой.
«Что? – сказала ей царица, —
Где красавица-девица?»
– «Там, в лесу, стоит одна,
Отвечает ей она, —
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть».
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно Богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем все шла да шла
И на терем набрела.
Ей навстречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась.
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно.
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Все порядком убрала,
Засветила Богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил:
«Что за диво!
Все так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица».
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок,
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила,
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх во светлую светлицу
И оставили одну,
Отходящую ко сну.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Все в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса,
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит,
Им она не прекословит,
Не перечат ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: «Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы рады,
Да нельзя, так Бога ради
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?»
«Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть Бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей».
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
«Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь, —
Коли так, не заикнуся
Уж о том». – «Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина».
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить ее,
А на зеркальце свое
Долго дулась и сердилась;
Наконец об нем хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
«Здравствуй, зеркальце! Скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты прекрасна, спору нет;
Но живет без всякой славы,
Средь зеленыя дубравы,
У семи богатырей
Та, что все ж тебя милей».
И царица налетела
На Чернавку: «Как ты смела
Обмануть меня? и в чем!..»
Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пес залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. «Постой,
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу».
Отвечает ей черница:
«Ох ты, дитятко девица!
Пес проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне». – Царевна хочет
Выйти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пес ей под ноги – и лает,
И к старухе не пускает;
Лишь пойдет старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. «Что за чудо?
Видно, выспался он худо, —
Ей царевна говорит, —
На ж, лови!» – и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
«Благодарствую, – сказала. —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!»
И к царевне наливное,
Молодое, золотое
Прямо яблочко летит…
Пес как прыгнет, завизжит…
Но царевна в обе руки
Хвать – поймала.
«Ради скуки,
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед», —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала…
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! – Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
«Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!» – и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Все на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто медом налилось!
Видны семечки насквозь…
Подождать она хотела
До обеда, не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила…
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала…
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им навстречу, грозно воя,
Пес бежит и ко двору
Путь им кажет. «Не к добру! —
Братья молвили, – печали
Не минуем». Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пес на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мертвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили – и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб ее к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили,
И решеткой оградили;
И, пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: «Спи
во гробе.
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному».
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее».
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец.
«Свет наш солнышко! ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». – «Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я царевны не видало.
Знать, ее в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь ее да встретил
Или след ее заметил».
Темной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
«Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаешь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». – «Братец мой, —
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На сторо́же я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна видно
Пробежала». – «Как обидно!» —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал».
«Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай».
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме Бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». – «Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места,
В том гробу твоя невеста».
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошел к пустому месту
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
И встает она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: «Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна все ж милее,
Все румяней и белее».
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь ее похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мед, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.