Престранный поступок как пишется

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25120/41/251204141.jpg

1920

1920

true

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25120/41/251204136.jpg

1920

1080

true

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25120/41/251204135.jpg

1920

1440

true

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25120/41/251204134.jpg

1200

630

true

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25120/40/251204096.jpg

1200

772

true

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Reddit

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25062/52/250625251.gif

«Папа до самой смерти не знал, что умирает»

Ольга учит меня делать красивые селфи. «Подбородок повыше… Главное — ракурс! Я люблю поесть, а после перелома ноги у меня вообще плюс 15 кг. Так что надо отвлекать от них внимание, — говорит она. — Наверное, это неправильно и нужно принимать себя такой, какая ты есть… Но мне-то комфортнее, когда я себе нравлюсь! Хотя я не против, когда выкладывают фото, где я на черепаху похожа».

В благотворительном фонде помощи хосписам «Вера» шутят, что Олины уроки селфи надо продавать на аукционе в пользу фонда. А может, и не шутят. Ольга занимается фандрайзингом, привлекать деньги самыми разными способами — ее работа. Она даже выглядит как ходячая реклама. Символ фонда «Вера» — одуванчик. У Оли на шее — подвеска с этим цветком, на груди — огромная белая брошь в виде него, а пока мы говорили, ей доставили посылку — серьги-одуванчики. «Это я себе подарок сделала на день рождения, почти год ждала. Ручная работа, стоят, как чугунный звездолет, — говорит она. — Но это моя суперсила. Надеваешь одуванчики — и у тебя все получается, ты фея. У нас в фонде нет более брендированного человека, чем я!»

Когда-то Оля занималась академической греблей — родители отдали ее заодно с сестрой, потому что «в 90-е у нас район был не очень, надо было чем-то занять». Так она четыре раза стала чемпионкой России. Потом выучилась на учителя физкультуры: «У нас был классный преподаватель анатомии, мы строение мышц изучали в морге. Было ли страшно? Моя маменька всегда говорила, что живых бояться надо. А эти-то что сделают?»

Отец Оли умер от рака в начале нулевых. «Он до самой смерти не знал, что умирает, — вспоминает она. — Мама решила не раскрывать ему диагноз. Думала, что тогда он поникнет». В то время Первый московский хоспис уже работал, но Оля о нем не знала. Паллиативная помощь даже в столице была еще плохо развита, и «мы обезболивающее выбивали с трудом, потому что нам говорили, что «он может стать наркоманом». Несколько лет спустя ушла мама — она лежала в больнице, «любила обследоваться раз в год — УЗИ, кровь сдать, массажики». И в тот раз у нее случился инсульт. «Это было восемь или девять лет назад… Я рада, что у меня даты из головы выпадают, я их не помню. Зато помню, какая погода была…»

Был первый день июня, светило пронзительное-пронзительное солнце. Утро, прохладно. И мир жил, а мама моя умерла. И ты видишь, как искрятся дороги, умытые поливальными машинами, как люди бегут на работу. А ты сидишь у больницы и думаешь, что вчера она звонила, а ты не успела взять трубку. И подумала: «Завтра приеду, привезу ей вкусненького». Мне мимо того места до сих пор очень больно проезжать…

А в 2014 году раком заболел Олин друг. И знакомые врачи посоветовали ей пойти волонтерить в Первый московский хоспис — поучиться ухаживать. Так Оля познакомилась с фондом «Вера» — в волонтеры попадают через него.

Добровольцы в хосписе всегда начинают с бытовой помощи — моют полы, вытирают пыль. Это важно — в процессе они знакомятся с пациентами, и те привыкают к новому человеку. Оля вспоминает, что в первый раз заходить в палату было страшно: «Я молодая, здоровая, а там мужчины с неизлечимыми болезнями. Что я им скажу? И вот я с тряпочкой, с ведерочком, и улыбаюсь, потому что нервничаю. Они мне: «Что улыбаешься?» Я думаю: «Господи, я, наверное, что-то не то делаю!» А они вдруг: «Ну наконец-то, а то надоели эти кислые рожи родственников, мы и так знаем, что все хреново!»

Друг Оли ушел в августе 2015 года — спокойно, без боли, успев попрощаться со всеми друзьями. И Оля поняла, что хочет работать в фонде «Вера» — не просто волонтерить с пациентами, а помогать развивать паллиативную помощь системно. «Потому что я до сих пор себя поедом ем, что не была рядом ни с папой, ни с мамой, — говорит она. — Что недолюбила, недообняла. Я хочу, чтобы таких историй было меньше. Я верю, что изменения возможны, просто надо охренеть в достаточной степени, чтобы сломать систему».

«Неси коньяку, хочу понять, от чего я всю жизнь отказывалась!»

— К одному пациенту утром приходила жена, а вечером — любовница, — рассказывает Оля. — У него от них обеих были дети, они друг о друге знали. Удивительно, конечно, но люди договариваются…

— И у тебя не бывало мыслей, — говорю я, — что вот ты ухаживаешь за кем-то, а он изменял трем своим женам?..

— Да даже если б он мне изменял!.. Меня спрашивали — а если человек кого-то убил, ты что, ему будешь так же подгузник менять? Да. Ну да! В конце жизни это неважно — важно, как ему сейчас.  

Когда я еще волонтерила, мне помогала «хирургичка». Она была как панцирь. Ты приходишь в хоспис, думаешь: я ничего не знаю, ничего не умею, в голове белый шум. Надеваешь ее — и ты почти медсестра. Виртуозно кормишь, моешь полы, протираешь пыль… Но был пациент, который никогда не позволял мне менять ему подгузник. Говорил: «Оля, я лучше буду лежать мокрый!» Я это принимаю — потому что его достоинство важнее, чем мои амбиции

…Одна женщина приехала в хоспис зимой, прогноз был «не очень». «Но вот весна, молодая травка. Она попросила вывезти ее на улицу, снять носки и поставить ее босые ноги на траву, — рассказывает Оля. — Я ставлю, а там палочки, веточки… Спрашиваю — не колются, нормально? «Оль, да я и не мечтала о том, что смогу еще раз босыми ступнями траву почувствовать. Я не думала, что у меня весна случится…»

…60-летняя женщина как-то сказала: «Оль, я всю жизнь прилично себя вела. Не курила, мясо не ела, мужу ни разу не изменила. А теперь у меня рак. Где справедливость? Неси коньяку, хочу понять, от чего я всю жизнь отказывалась!» В хосписе пациентам позволяют и алкоголь, и сигареты, и любую еду — если разрешает врач. «Коньяк я ей не принесла — для человека, который никогда не пил, это тяжеловато, — вспоминает Оля. — Но ликер она заценила».

…А одного мужчину всегда ревновала жена. Он работал личным охранником, был спортсменом и красавцем, вокруг него то и дело крутились модели. Так было до рака. В хоспис он приехал уже совсем другим — похудевшим и измученным.  

Мы сидим, он мне рассказывает, как его жена оттаскала кого-то за волосы, и тут она приходит. И кричит: «Ах вот как! Я там с ребенком, а он с девчонками!» Я подскакиваю, выбегаю, и за дверью она мне шепчет: «Вы не обиделись?» — «Нет, конечно». И снова крик: «Пошла вон от моего мужа!» Так она при нем гоняла меня, а без него мы очень тепло общались. Мы разыгрывали эту историю, потому что ему важно было оставаться для нее тем самым парнем

 «За Моргенштерна меня назвали пособницей Люцифера»

«Как-то пациентка под 80 мне говорит: «Мы собирались с девочками ходить в консерваторию, а я заболела. Будут ходить без меня». А я сказала «девочкам», что у нас в хосписе по субботам программа не хуже, да еще и разнообразнее. И они стали приходить на концерты — наряжались, красились, приносили баночку икры… Говорили: «Тут, в отличие от консерватории, можно есть прямо под музыку!»

Он полушепотом отвечает: «Не могу говорить, к нам Галанин приехал, сейчас концерт будет». Потом громче: «В смысле — придумываю? В смысле — под наркотой? Оля, сфотографируй меня с Галаниным, мне не верят, что он к нам приехал!»

А Петра Налича Оля как-то привезла на концерт прямо из больницы, где он лежал с загипсованной ногой. Потом отвезла обратно. «Он только сказал: «Мне будет неудобно нажимать на педаль рояля, а так я готов».

И стало ясно, что это надо расширять на весь фонд «Вера», а не оставлять в одном хосписе. «Нюта Федермессер (учредитель фонда «Вера» — прим. ТАСС) сказала, что я буду приносить больше пользы в фандрайзинге, что меня могут услышать. А мне главное — приносить пользу». Оля, правда, уверена, что из нее «отвратительный фандрайзер — еще хуже, чем красивая женщина». Она говорит, что не умеет просить. Но умеет рассказывать о фонде — о том, зачем он нужен.

А еще оказалось, что она умеет «сбывать мечты». Не только те, что про условный торт «Наполеон», — этого, наверное, чаще хотят люди постарше. Но среди подопечных фонда есть и молодежь, и дети. И их иногда может порадовать встреча с кумиром. Так Оля стала «доставать» звезд.

…Мише было 18, он любил музыканта Басту и мечтал прокатиться на Gelandewagen. Его покатал актер Евгений Стычкин — взял машину на тест-драйв и возил парня целый день. А Баста привел его на концерт и усадил прямо на сцене. «Я стою за кулисами, подходит какой-то симпатичный парень, я ему про фонд рассказываю, — говорит Оля. — Смотрю — Мишаня с сестрой на меня как-то странно косятся. Возвращаюсь, спрашивают: «А ты и Матранга знаешь?» Я: «Кого?» Оказалось, это Matrang — известный музыкант.

Я вернулась к нему, говорю: «Здравствуйте, я, естественно, не знала, кто вы…» А он: «Я так и понял. Вы сегодня со всем цветом нашей рэп-индустрии пообщались, не поняв, кто это!» Сфотографировался с ребятами и теперь всегда откликается, если я прошу записать видео для подопечных

…Насте было 27, «такая красотка, ей бы жить!» У нее дома стояла деревянная фигура актера Джареда Лето в полный рост. «У нас было мероприятие фонда, и я сорвалась с поводка — подходила к каждому столику и всех спрашивала: «А вы случайно не знаете Джареда Лето?» И пока люди отходили от шока, объясняла, зачем это». Оказалось, что с актером приятельствует телеведущий Иван Ургант, с которым дружит Нюта Федермессер. «Спасибо ей, что она меня не заблокировала, потому что я ей писала каждые три-четыре часа!»

Чтобы организовать разговор по видео между голливудской звездой и пациенткой московского хосписа, хватило трех дней. «Настя хорошо знала английский, они говорили минут 15, причем он не с первого раза ей дозвонился, — смеется Оля. — Я тогда думала: что ты чувствуешь, когда тебе не может дозвониться Джаред Лето?» Вскоре после этого разговора Настя ушла.

…А маленький Ваня залипал на клип Моргенштерна. «Эта песня — кадиллак, кадиллак! Я говорю: «Моргенштерн? Ну, Моргенштерн!» Послушала его — волосы на голове зашевелились. А потом почитала интервью и поняла, что их содержание сильно отличается от того, что он несет в своих текстАх, как говорят рэперы. И решила, что шанс есть». Оля стала писать знакомым и нашла выход на команду музыканта через «приятельницу, которая вообще никак не запятнала себя, чтобы я могла подумать, что она его знает». У Вани был «достаточно короткий прогноз», и Оля не надеялась на живую встречу — просила только о видео. Но музыкант приехал — в «кадиллаке» и с игрушечным радиоуправляемым «кадиллаком».

Они немного опоздали, потому что покупали для него батарейки. То есть ему хотелось не просто отдать игрушку, а побыть с Ваней в процессе. Устроили гонки в коридоре… И в какой-то момент Ваня спотыкается, а Алишер его ловит. Это невозможно ни сыграть, ни спланировать… Я сама тот еще Станиславский. Какой бы добрый поступок человек ни совершил, у него есть на это причины, и они всегда видны. Но искренность и тепло видны так же. Вани не стало через полтора месяца, но я рада, что мы успели устроить ему этот праздник

За такие вещи часто «прилетает» хейт — и фонду, и Оле лично. «Неправильными» кажутся и мечты, и способы их исполнения. «Нам говорили: «Ой, написали бы Джареду Лето в личку, он бы ответил». Я думаю — а вы пробовали? В смысле — пробовали, и у вас получилось? — говорит Оля. — Ты ему пишешь, а он отвечает: «Конечно, Оленька!» — это так вообще не работает». А сильнее всех, пожалуй, досталось за писателя Александра Цыпкина. Его пригласили выступить в хосписе, потому что один из пациентов «влюбился в его книги». Ольга сама сделала фото и попросила гостя рассказать об этом в своих социальных сетях. Собственно, обо всех подобных историях рассказывают по инициативе фонда, потому что это привлекает внимание — а значит, и помощь. Но в итоге на Цыпкина обрушились за «пиар на благотворительности».

Одна из заповедей хосписа — «прими от пациента все, вплоть до агрессии». Оля говорит, что, когда она перенесла это правило на внешний мир, ей стало «классно жить». «Наорал на меня кто-то на улице — скорее всего, ему плохо и больно. Ну и хорошо, пусть лучше он проорется на меня, а не на какую-нибудь старушку, у которой потом давление скаканет». К хейту в Сети она старается относиться так же. «Мальчику нравится Моргенштерн, и все. А его семье было важно, чтобы он улыбался, — уверена она. — А я не сто евро, чтобы меня все любили. И, вообще, я сама не без греха. Не пособница Люцифера, но тоже вопросики есть».

«Боженька любит юродивых»

В офисе фонда «Вера» есть стена, на которой можно писать фломастерами. Там написано: «Прежде чем я умру, хочу…» — и ответы сотрудников. От «пристроить кота Семена» до «чтобы не стало злых людей». Там есть диалог: «Влюбиться еще раза три!» — «Оля, это ты?» — «Вы удивитесь, но нет!»

Почему-то совсем не удивляет, что это подумали именно об Оле.

Я безумно люблю любить. Просто — мир, людей, собак. Была на юге — клопов спасала. Они падают на спину, перевернуться не могут, а я их переворачиваю, и они дальше бегут. А влюбиться… Я дважды разведена. Надо уже раз и навсегда. Иначе потом у тебя есть куча красивых свадебных фоточек, а вы развелись — и ты их никуда не выложишь!

Мне очень хочется, чтобы, когда мама с папой смотрели на меня сверху, им не было за меня стыдно… Иногда я думаю — годы летят, а ничего не добилась. Так, принеси-подай. А с другой стороны — я счастлива. Кому какая разница, добилась я чего-то или нет? Иногда хочется попросить прибавку к зарплате, но думаю: неудобно, я же такой кайф от работы получаю!

…Только от этой работы еще все время больно — потому что можно исполнить самую безумную мечту пациента хосписа, но он все равно уйдет.

— Когда я перестану переживать и плакать, я, наверное, уйду из фонда, — говорит она. — Но к этому привыкаешь. Просто моя боль — ничто.

— Почему ничто? — спрашиваю я. — Ты же живая.

— В том-то и дело, я — живая. А они в итоге — нет.

Бэлла Волкова

28 ноября благотворительному фонду помощи хосписам «Вера» исполняется 15 лет. Все это время фонд работает для того, чтобы каждому неизлечимо больному человеку в России была доступна профессиональная и милосердная паллиативная помощь в конце жизни. Узнать больше о работе фонда «Вера» и поздравить с днем рождения можно здесь.
​