Преданы или преданны как пишется

Издательство «Бомбора» представляет книгу Джудит Герман «Травма и исцеление. Последствия насилия от абьюза до политического террора».

Джудит Герман — психиатр из Гарварда, феминистка, несколько десятилетий помогала женщинам, пережившим сексуальное насилие, включая насилие в детском возрасте и домашнее насилие. Автор утверждает, что психологическая травма неотделима от ее социального и политического контекста. Опираясь на свое собственное исследование случаев насилия над детьми, а также на обширную литературу о ветеранах боевых действий и жертвах политического террора, она показывает параллели между частными ужасами, домашним насилием — и общественными ужасами, войной.

Предлагаем прочитать фрагмент книги.

Травматические неврозы военного времени

Реальность психологических травм оказалась вновь навязана общественному сознанию после катастрофы Первой мировой войны. В этой продолжительной войне на истощение за четыре года погибли свыше восьми миллионов людей[1]. К моменту окончания массовой бойни были уничтожены четыре европейские империи и разбились вдребезги многие заветные убеждения западной цивилизации.

Одной из множества таких случайных жертв войны стала иллюзия мужской чести и славы в бою. Под непрерывным воздействием ужасов окопной войны люди начинали ломаться, и их было шокирующе много. Загнанные в окопы, беспомощные, осознающие постоянную угрозу уничтожения, вынужденные быть свидетелями увечий и гибели своих товарищей, лишенные всякой надежды на передышку, многие солдаты начинали совершать действия, подобные наблюдавшимся у женщин с истерией.

Они кричали и рыдали и не могли это контролировать. Они цепенели и были не в силах сдвинуться с места. Они застывали в молчании и ни на что не реагировали. Они теряли память и способность чувствовать. Число психиатрических военных потерь было настолько велико, что приходилось спешно реквизировать больницы для размещения пациентов. По приблизительной оценке, нервные расстройства составляли до 40 % всех военных потерь среди британских солдат. Военное командование пыталось не давать хода рапортам о психиатрических потерях по причине их деморализующего воздействия.

Поначалу симптомы нервного срыва приписывали чисто физическим причинам. Британский психолог Чарльз Майерс, который одним из первых столкнулся с подобными случаями, списывал их симптомы на сотрясения мозга, вызванные разрывами снарядов, и называл это нервное расстройство «снарядным шоком». Это название прижилось, хотя вскоре стало ясно, что этот синдром может проявляться и у солдат, не пострадавших ни от какой физической травмы. Со временем военные психиатры были вынуждены признать, что симптомы снарядного шока имеют источником психологическую травму. Эмоционального стресса, вызванного продолжительным воздействием угрозы и зрелища насильственной смерти, было достаточно, чтобы спровоцировать у мужчин невротический синдром, напоминающий истерию.

Когда существование боевого невроза было уже невозможно отрицать, фокус медицинской дискуссии, как и в предшествовавших дебатах об истерии, сместился на моральные качества пациентов. На взгляд традиционалистов, нормальный солдат должен был превосходно чувствовать себя на войне и не демонстрировать ни тени эмоций — не говоря уже о том, чтобы поддаваться ужасу. Солдат, у которого развился травматический невроз, считался в лучшем случае неполноценным, а в худшем — симулянтом и трусом. Авторы медицинской литературы того времени называли этих пациентов «моральными калеками». Некоторые представители военного командования утверждали, что эти мужчины вообще не заслуживают лечения, что их нужно отдавать под военный трибунал или изгонять из армии с позором, вместо того чтобы оказывать им медицинскую помощь.

Самым видным сторонником традиционалистского взгляда был британский психиатр Льюис Йелланд. В своем трактате 1918 года «Истерические расстройства военного времени» он выступал за стратегию лечения, основанную на пристыжении, угрозах и наказаниях. Такие истерические симптомы, как немота, утрата чувствительности или двигательный паралич, следовало лечить электрошоком. Пациентов ругали за леность и трусость. Тех, кто демонстрировал «отвратительный вражеский негативизм», запугивали трибуналом. По словам Йелланда, однажды он вылечил пациента от немоты, привязав его к стулу и воздействуя электрошоком на горло. Это «лечение» продолжалось несколько часов без передышки, пока тот наконец не заговорил. Во время применения электрошока Йелланд увещевал пациента: «Помни: от тебя ждут, что ты должен вести себя как герой… Мужчина, который прошел столько сражений, должен лучше держать себя в руках».

Прогрессивные медицинские авторитеты, напротив, утверждали, что боевой невроз был самым настоящим психиатрическим заболеванием, которое могло возникать и у обладателей высоких моральных качеств. Они ратовали за гуманное лечение, основанное на психоаналитических принципах. Защитником этой более либеральной точки зрения был У. Х. Р. Риверс, интеллектуал, профессор нейрофизиологии, психологии и антропологии. Его самым знаменитым пациентом был молодой офицер Зигфрид Сассун, отличившийся отвагой в бою и известный как автор стихов о войне. Сассун обрел скандальную славу, когда, еще не сняв военную форму, публично объявил о том, что примкнул к пацифистскому движению, и начал обличать войну. Текст его «Декларации солдата», написанный в 1917 году, читается как современный антивоенный манифест: «Я делаю это заявление как акт намеренного неповиновения военной власти, потому что верю, что война умышленно затягивается теми, в чьей власти с нею покончить. Я — солдат, и я убежден, что выступаю от лица солдат. Я считаю, что эта война, в которую я вступил как в оборонительную и освободительную, ныне стала войной агрессивной и завоевательной… Я видел и испытал на себе солдатские страдания и больше не могу способствовать продлению этих страданий ради целей, которые полагаю злонамеренными и несправедливыми».

Опасаясь, что Сассуна подведут под трибунал, один из его сослуживцев-офицеров, поэт Роберт Грейвз, договорился, что его госпитализируют и отдадут на попечение Риверса. В таком случае антивоенное выступление можно было списать на психологический срыв. Хотя полного эмоционального расстройства у Сассуна не случилось, нервы его, по выражению Грейвза, всё же были «в плохом состоянии». Он был беспокойным, раздражительным, его терзали ночные кошмары. А импульсивное рискованное поведение и безрассудство перед лицом опасности, несомненно, были качествами, позволяющими диагностировать посттравматическое стрессовое расстройство.

Применявшаяся Риверсом к Сассуну методика имела целью продемонстрировать превосходство гуманного, просвещенного метода лечения над карательным традиционалистским подходом. Целью лечения — как и всей военной медицины — было поскорее вернуть пациента в строй.

Эту цель Риверс сомнению не подвергал. Однако отстаивал действенность лечения беседами. Он не стыдил Сассуна, а обращался с ним с достоинством и уважением. Пациента не заставляли молчать, а поощряли свободно говорить и писать об ужасах войны. Сассун отзывался на это с благодарностью:

«С ним [Риверсом] я сразу почувствовал себя в безопасности; казалось, он знает всё обо мне… Я многое отдал бы за граммофонные записи моих бесед с Риверсом. Единственное, что имеет значение, — это мои воспоминания об этом великом и добром человеке, который одарил меня своей дружбой и наставлениями».

Психотерапия, которую Риверс проводил со своим знаменитым пациентом, была признана успешной. Вскоре Сассун публично отрекся от своего пацифистского заявления и вернулся на передовую. Он сделал это, несмотря на то, что его политические убеждения не изменились.

К возвращению его побудила верность товарищам, которые продолжали сражаться, чувство вины из-за того, что их страдания миновали его, и отчаяние из-за неэффективности одиночного протеста. Риверс, разрабатывая курс гуманного лечения, установил два принципа, которые взяли на вооружение американские психиатры в следующей мировой войне. Он показал, во-первых, что даже люди несомненной храбрости могут поддаться ошеломляющему страху, и, во-вторых, что самой эффективной мотивацией к преодолению этого страха является нечто более сильное, чем патриотизм, абстрактные принципы или ненависть к врагу. Это была любовь солдат друг к другу — солдатская солидарность.

Сассун не погиб на войне, но, как и многие выжившие с боевым неврозом, был обречен снова и снова переживать ее события до конца жизни. Он посвятил себя написанию и редактированию военных мемуаров, сохранению памяти павших и развитию дела пацифизма. Хотя Сассун сумел достаточно восстановить «расшатанные нервы», чтобы вести продуктивную жизнь, его преследовала память о тех, кому повезло меньше, чем ему самому:

«Снарядный шок. Сколько бомбежек эхом отзывается в умах выживших, многие из которых смотрели на своих товарищей и смеялись в то время, пока ад изо всех сил старался уничтожить их? Не тогда недобрый час настал для них, а сейчас; сейчас, в потливом удушье ночного кошмара, в параличе конечностей, в перебоях заикающейся речи. И, что хуже всего, в разложении тех личных качеств, благодаря которым они некогда были столь великодушны, бескорыстны и стойки духом; вот это была невыразимая трагедия снарядного шока, поразившая лучших из людей… Во имя цивилизации эти солдаты были сделаны мучениками, и цивилизации предстоит доказать, что их мученичество не было грязным мошенничеством».

Не прошло и нескольких лет после окончания войны, как интерес медиков к теме психологической травмы снова иссяк. Хотя многочисленные пациенты с длительными психиатрическими расстройствами по-прежнему населяли задние ряды госпиталей для ветеранов, их существование стало для гражданского общества источником стыда, который оно жаждало забыть.

В 1922 году молодой американский психиатр Абрам Кардинер вернулся в Нью-Йорк после годичного паломничества в Вену, где проходил психоанализ у Фрейда. Молодого человека вдохновляла мечта сделать великое открытие. «Можно ли вообразить себе большее приключение, — думал он, — чем быть Колумбом в сравнительно новой науке о разуме?»

Кардинер открыл частную психоаналитическую практику в те времена, когда в Нью-Йорке психоаналитиков можно было буквально пересчитать по пальцам. Он также устроился на работу в психиатрическую клинику для ветеранов, где встречался с многочисленными пациентами с неврозом военного времени. Кардинера тревожила острота их дистресса и его собственная неспособность исцелить их. В частности, он вспоминал одного пациента, которого лечил целый год без какого-либо заметного успеха. Под конец, когда мужчина принялся благодарить его, Кардинер запротестовал: «Но я ничего для вас не сделал! И уж точно не избавил вас от симптомов». — «Но, доктор, — возразил пациент, — вы же старались. Я давно имею дело с Администрацией по делам ветеранов, и вот они-то точно даже не пытались, им нет до меня никакого дела. А вам не всё равно».

Впоследствии Кардинер признал, что «неотступный кошмар» его собственного раннего детства — нищета, голод, пренебрежение его нуждами, домашнее насилие и безвременная кончина матери — повлиял на направление его интеллектуальных устремлений и позволил ему отождествлять себя с травмированными солдатами. Кардинер долгое время пытался разработать теорию военной травмы внутри парадигмы психоанализа, но в итоге отказался от этой задачи как неосуществимой и сделал выдающуюся карьеру — сначала в психоанализе, а затем, как и его предшественник Риверс, в антропологии. В 1939 году в сотрудничестве с антропологом Корой дю Буа он создал класический антропологический труд «Индивид и его общество».

Лишь после публикации этой книги он сумел вернуться к теме военной травмы, на сей раз внутри антропологии, концепции, которая признавала воздействие социальной реальности и дала ему возможность понять психологическую травму. В 1941 году Кардинер опубликовал подробное клиническое и теоретическое исследование «Травматические неврозы военного времени», в котором жаловался на эпизодическую амнезию, неоднократно прерывавшую развитие этой сферы:

«Тема невротических нарушений, являющихся следствием войны, в последние 25 лет сильно зависела от прихотей общественного интереса и психиатрической моды. Публика не поддерживает этот интерес, который был весьма велик после Первой мировой войны, равно как не поддерживает его и психиатрия. Потому-то эти заболевания являются предметом не непрерывных исследований… а лишь периодических усилий, которые нельзя характеризовать как особенно усердные. Отчасти это результат понижения статуса ветерана в послевоенное время… Возмутителен тот факт, что каждый исследователь, который берется за изучение этих состояний, считает своим священным долгом начать с нуля и работать над этой проблемой так, будто никто никогда прежде ею не занимался».

Далее Кардинер развивал клиническое описание травматического синдрома в нашем сегодняшнем понимании. Его теоретическая формулировка очень напоминала созданные Жане в XIX веке формулировки истерии. Более того, Кардинер признавал, что неврозы военного времени представляли собой одну из форм истерии, но также сознавал, что этот термин снова имел настолько негативную коннотацию, что само его использование дискредитировало пациентов:

«Когда используется эпитет «истерический», его социальный смысл таков, что субъект — эгоист, пытающийся получить что-то задаром. Поэтому жертва такого невроза не видит сочувствия в суде и… со стороны своих врачей, часто полагающих, что слово «истерический» означает некую трудноизлечимую форму злонамеренности, извращенности или слабости воли, которой страдает данный индивид».

Когда разразилась Вторая мировая война, в медицинском сообществе вновь возродился интерес к боевому неврозу. В надежде найти быстрое и эффективное лечение военные психиатры пытались снять стигму со стрессовых реакций на боевую обстановку. Впервые было признано, что любой человек может сломаться под огнем и что психиатрические потери могут быть предсказаны в прямой пропорции к интенсивности воздействия боевой обстановки. Действительно, были приложены значительные усилия по определению точного уровня воздействия, гарантированно провоцирующего психологический надлом. Через год после окончания войны два американских психиатра, Дж. У. Эппл и Г. У. Биб, пришли к выводу, что 200–240 дней на передовой достаточно, чтобы сломить даже самого стойкого солдата:

«Не существует такой вещи, как «привыкание к бою»… Каждый момент сражения создает напряжение столь сильное, что в психике человека происходит надлом, прямо связанный с интенсивностью и продолжительностью этого воздействия. Таким образом, психиатрические военные потери так же неизбежны, как шрапнельные и огнестрельные раны во время ведения военных действий».

Американские психиатры сосредоточились на выявлении тех факторов, которые могли бы защитить человека от тяжелого нервного срыва или привести к его скорейшему выздоровлению. Они снова обнаружили то, что продемонстрировал Риверс во время лечения Сассуна — силу эмоциональных привязанностей среди солдат. В 1947 году Кардинер отредактировал свой классический труд и издал его в соавторстве с Гербертом Шпигелем, психиатром, который обладал свежим опытом лечения фронтовиков. Кардинер и Шпигель утверждали, что самой сильной защитой от всепоглощающего ужаса была связь между солдатом, боевым подразделением, в котором он состоял, и командиром. Об аналогичных открытиях сообщили психиатры Рой Гринкер и Джон Шпигель, которые отмечали, что ситуация постоянной опасности заставляла солдат развивать крайнюю эмоциональную зависимость от однополчан и командиров. Они заметили, что наиболее сильной защитой от психологических срывов были высокий моральный дух и лидерские качества командиров небольших боевых подразделений.

Стратегии лечения, разработанные во время Второй мировой войны, имели целью минимизировать отрыв пострадавшего солдата от его боевых товарищей. Мнение специалистов склонялось в пользу короткого вмешательства, организованного как можно ближе к линии фронта с целью быстро вернуть солдата в его подразделение. В поисках быстрого и эффективного метода лечения военные психиатры заново открыли посредническую роль измененных состояний сознания в психологической травме. Они обнаружили, что искусственно вызванные измененные состояния можно использовать для получения доступа к травматическим воспоминаниям. Кардинер и Г. Шпигель использовали для вызова измененного состояния гипноз, в то время как Гринкер и Дж. Шпигель применяли амитал натрия (так называемую сыворотку правды) — метод, который они назвали «наркосинтезом». Как и в ранних работах по истерии, фокус «лечения беседой» при терапии боевого невроза был сосредоточен на восстановлении и катарсическом высвобождении травматических воспоминаний со всеми сопутствующими эмоциями ужаса, ярости и скорби.

Психиатры, первыми применявшие эти методы, понимали, что одного только избавления от бремени травматических воспоминаний недостаточно, чтобы обеспечить долгосрочный положительный эффект. Кардинер и Г. Шпигель предупреждали, что, хотя гипноз мог ускорять и упрощать возвращение травматических воспоминаний, простое катарсическое переживание само по себе оставалось бесполезным. Гипноз давал сбой, объясняли они, когда «дело не доведено до конца». Гринкер и Дж. Шпигель тоже отмечали, что лечение не будет успешным, если воспоминания, извлеченные и высвобожденные под влиянием амитала натрия, не будут интегрированы в сознание. Последствия боевых действий, утверждали они, «это не надпись на табличке, которую можно стереть, оставив табличку такой, какой она была прежде. Сражения оставляют глубокий след в людских умах, меняя их так же радикально, как и любой другой важнейший опыт в жизни человека».

Однако эти мудрые предостережения почти не были услышаны. Новый быстрый метод лечения психиатрических военных травм считался в то время крайне успешным. Согласно одному отчету, 80 % американских солдат и офицеров, ставших жертвами тяжелого стресса во время Второй мировой войны, как правило, в течение недели так или иначе возвращались к исполнению воинского долга, причем 30 % — в действующие боевые подразделения. После того как эти мужчины вновь приступали к исполнению воинской обязанности, им уже уделяли мало внимания, и еще меньше — после того как они возвращались домой. Если они были способны функционировать на минимальном уровне, считалось, что лечение прошло успешно. С окончанием войны вновь начался уже привычный процесс общественной амнезии. Медицина и общество проявляли мало интереса к психологическому состоянию демобилизованных солдат. Долговременные эффекты боевой травмы снова были преданы забвению.

Систематическое, масштабное изучение длительного психологического воздействия боевой обстановки больше не предпринималось вплоть до войны во Вьетнаме. На этот раз мотивация к возобновлению исследований возникла не у военного или медицинского истеблишмента, а благодаря организованным усилиям солдат, настроенных против войны.

В 1970 году, когда война во Вьетнаме была в разгаре, два психиатра, Роберт Джей Лифтон и Хаим Шатан, встретились с представителями новой организации, носившей название «Ветераны Вьетнама против войны». Движение ветеранов против их же собственной войны в то время, когда она еще продолжалась, было событием буквально беспрецедентным. Эта небольшая группа солдат, многие из которых имели отличия за храбрость, вернула свои медали и публично свидетельствовала о своих военных преступлениях. Их присутствие придавало морального веса растущему антивоенному движению. «Они заставляли усомниться, — писал Лифтон, — во всеобщем представлении о воине как борце за справедливость и в самой военной системе и разоблачали фальшивые утверждения своей страны о справедливой войне[2]».

Настроенные против войны ветераны организовывали, по их собственному выражению, «дискуссионные кружки». На этих встречах, собиравших таких же, как они, вьетнамских ветеранов, солдаты пересказывали и заново переживали травмирующий опыт войны. Они приглашали на заседания психиатров, прося у них профессиональной помощи. Шатан впоследствии объяснил, почему эти люди искали помощи вне сферы официальной психиатрии:

«Многим из них было, по их собственным словам, «больно». Но они не хотели обращаться за помощью к Администрации по делам ветеранов… Им нужно было, чтобы это происходило на их собственной территории, где власть принадлежала им».

Цель этих дискуссионных кружков была двоякой: обеспечить содействие ветеранам, которые перенесли психологическую травму, и привлечь внимание общественности к воздействию войны. Свидетельства, исходившие от этих групп, фокусировали общественное внимание на глубоких психологических ранах, нанесенных войной. Эти ветераны отказывались уходить в забвение. Более того, они отказывались быть объектами стигмы.

Они настаивали на том, что их дистресс оправдан и не является чем-то недостойным. Как говорил ветеран морской пехоты Майкл Норман:

«Друзья и родственники не понимали, почему в нас столько гнева. «О чем вы кричите? — недоумевали они. — Почему вы такие раздражительные и недовольные? Наши отцы и деды шли на войну, исполняли свой долг, возвращались домой и продолжали спокойно жить дальше». Чем же отличается от них наше поколение? Оказывается, ничем. Нет вообще никакой разницы. Если бы солдат прошлого, солдат «правильных» войн, вытащить из-за завесы мифов и сентиментов и выставить на свет, они бы тоже чувствовали злобу и отчуждение… Так что да, мы были полны гнева. Наш гнев был древним, атавистическим. Мы гневались, как гневались во все времена все цивилизованные люди, которых посылали совершать убийства во имя добродетели».

К середине 1970-х были организованы сотни неформальных дискуссионных кружков. К концу десятилетия политическое давление ветеранских организаций привело к изданию постановления о создании под эгидой Администрации по делам ветеранов программы психологического лечения, получившей название «операция «Охват»». Были организованы более ста центров психологической помощи, в которых работали ветераны; их работа была основана на принципе взаимопомощи, модели «равный — равному». Неуклонная самоорганизация ветеранов также дала импульс систематическим психиатрическим исследованиям. В годы после войны во Вьетнаме Администрация по делам ветеранов заказала всеобъемлющие исследования, прослеживавшие воздействие опыта военного времени на жизнь возвращавшихся ветеранов. Пятитомное исследование наследия Вьетнама описывало синдром посттравматического стрессового расстройства и демонстрировало его прямую связь с воздействием боевой обстановки, более не вызывавшую никаких сомнений.

Моральная легитимность антивоенного движения и всенациональное переживание поражения в дискредитированной войне сделали возможным признание психологической травмы как долгосрочного и неизбежного наследия войны. В 1980 году характерный синдром психологической травмы впервые был признан реальным диагнозом. В том году Американская психиатрическая ассоциация включила в свой официальный справочник по психическим расстройствам новую категорию, названную посттравматическим стрессовым расстройством. Клинические проявления этого расстройства совпадали с характеристиками травматического невроза, который сорока годами ранее описывал Кардинер. Таким образом, синдром психологической травмы, периодически забывавшийся и так же периодически открывавшийся вновь на протяжении всего прошлого столетия, наконец добился официального статуса в признанном перечне диагнозов.

[1] По другим данным, Первая мировая война унесла жизни более 10 млн солдат и еще стольких же среди мирного населения. (Прим. ред.)

[2] Справедливая война — концепция, которая предполагает ведение военных действий только в определенных, морально оправданных случаях: при нападении врага, с целью освобождения и т. д. (Прим. ред.)

Источник

Невзирая на выпавший снег, ресурсные испытания Авторевю продолжаются. На этот раз мы решили дать слово нашим водителям-испытателям. Ведь именно эти герои ежедневно проводят долгие часы на дорогах полигона и занимаются вынужденным ремонтом автомобилей.

Кроссовер Haval Jolion не вызвал у меня доверия: искры между нами не проскочило, хотя тульский иностранец и подкупал неплохим оснащением. С самого начала я не мог подобрать удобную посадку: до руля приходится тянуться, ведь регулировки по вылету у него нет. Попытался принять другое положение, хоть и менее удобное, но уже на полпути до полигона шею натерло ремнем безопасности — и он тоже не регулируется по высоте.

Jolion в целом вызывает какие-то смешанные эмоции. Мотор вроде позволяет весело подорваться на старте, но дальше «не едет», роботизированная коробка передач вроде и шустрая, но абсолютно никуда не торопится. Самое яркое первое впечатление — камера заднего вида: одна из лучших, что я видел. Она хорошо работает в темноте, изображение не замыленное и яркое.

С Мерседесом я познакомился уже после Джолиона, и он впечатлил с самого начала: «Так вот как должен работать „робот“!» Казалось бы, те же 150 турбосил, два мокрых сцепления и передний привод, но эмоции совсем другие. Как же он борзо едет! Прожимаешь акселератор — и коробка быстро скидывает одну или две передачи, преодолевая и без того незаметный турболаг. После замены шин и обслуживания передних тормозов наш GLA еще и тормозить стал как надо. Скакун хоть и немолод, однако порода все же проглядывает.

Впрочем, и к Мерседесу есть вопросы. Сиденье в самой нищей комплектации не может ничем порадовать, кроме диапазона регулировок и подогрева. Расположиться удобно можно, но через какое-то время все равно хочется поменять настройку, поскольку начинают затекать ноги или поясница — ее подпор почти не выражен и лишен регулировки. Большой плюс на фоне Джолиона — регулировка руля по вылету.

Одна из самых неприятных вещей, с которой я столкнулся в Мерседесе, — отвратительная обзорность. В левом повороте мне постоянно мешает передняя стойка, обзор назад сильно ограничен, а камеры у нашего экземпляра нет. После серии сборок-разборок салона во время службы в каршеринге (как минимум для установки и снятия телематического оборудования) внутри поселились скрип и хруст.

Аудиосистема не блещет качеством звука, а у мультимедийки — неудобное и странное управление, к которому я так и не привык. Почему при перелистывании трека шайбой у подлокотника я вижу на дисплее странную надпись: «название +1» или с другой цифрой, зависящей от количества щелчков?

А что же Haval? После нескольких тысяч километров за его рулем (с подогревом, кстати!) нашлись плюсы. Тут есть докатка! Она уже дважды помогала Джолиону добраться своим ходом до шиномонтажа в нашем техцентре. Mercedes же не обладает нормальной нишей под запаску: сомневаюсь, что туда даже докатка влезет. Свет китайских диодных фар заслуживает твердой пятерки. Медиасистема достаточно вменяемая, экран шустро откликается на прикосновения, Bluetooth работает без задержек. Сам звук, как и в Мерседесе, не блещет качеством, а задний правый динамик еще и потрескивает решеткой в такт басовой партии.

Напрягает только жадность на кнопки, коих тут очень мало. Даже подогрев сидений включается через меню медиасистемы. Подвеска мягкая и несколько вальяжная, для ленивой езды в гипермаркет самое то, но в этом же кроется и значительный минус: как вы помните, мягкость и валкость привела к раскачке и удару картером на булыжной дороге.

Ноша по ремонту и обслуживанию ресурсных автомобилей почти полностью легла на мои плечи, и я вкусил все прелести сего действа. Ремонту своими силами подвергалась подвеска обоих автомобилей, у Джолиона снимали коробку передач, Мерседесу меняли термостат и приемную трубу с нейтрализатором, а замена колодок и прочих расходников стала совершенно обыденной.

Замена масла и фильтров у наших машин не вызывает трудностей. Но более серьезное вмешательство проблематично без диагностического сервисного оборудования. В случае с Мерседесом без подробного сервис-мануала можно разобрать половину машины для замены какой-либо детали, а это может оказаться совершенно ненужным. Ремонтопригодность и обслуживание GLA я оцениваю в четыре выбитых катализатора из десяти.

С Джолионом попроще. Конструкция и компоновка у него менее изощренные. Передняя подвеска максимально простая: треугольный рычаг, стабилизатор с тягой и стойка McPherson. В какой-то момент все наши «жонглирования» ремонтными и новыми передними стойками натаскали производить операцию демонтажа минут за пятнадцать. Думаю, можно и быстрее.

Занятный факт: в сервис-мануале указано, что коробка передач снимается вместе с двигателем и только после этого отделяется от него. Я же ленивый — и просто вывесил мотор на траверсе, снял подрамник и демонтировал коробку на подкатной столик, наклонив силовой агрегат так, чтобы коробка, выходя из направляющих, не задевала лонжерон. Со сборкой в обратном порядке трудностей также не возникло. Осмелюсь предположить, что полноприводная версия в плане ремонта оказалась бы ощутимо сложнее и трудозатратнее. В итоге я отделался полуиспугом — и вместо всего подкапотного пространства пришлось разобрать только половину.

Но обольщаться не стоит, и без сервисного компьютера некоторые вещи у Джолиона тоже сделать не получится. Например, мне не удалось найти в Сети, как сбросить сервисный интервал и развести задние тормозные колодки для замены. В Мерседесе же для этого есть скрытое меню медиасистемы. За китайский копипаст-инжиниринг ставлю пять вытекших амортизаторов из десяти.

Что мы имеем в сухом остатке? Как бы странно это ни звучало, но наши подопытные автомобили надежны. За короткий срок им досталось от нас по первое число, а если вспомнить о каршеринговом прошлом Мерседеса, то я удивляюсь, как он еще не рассыпался.

Мне пока больше импонирует именно Mercedes — со всеми его болячками, недочетами, проблемами и нюансами. Он всеми силами пытается принести положительные эмоции, и иногда у него это получается. Впрочем, себе я бы все равно не купил ни новый Haval, ни подержанный Mercedes. К счастью, на рынке еще есть неплохие подержанные машины с полным приводом, «гидроавтоматом» и мощным мотором (привет, Дальний Восток). А из новых машин за условные полтора миллиона рублей я бы выбрал Duster.

Мое общение с Джолионом началось сразу после выезда из автосалона: нужно было ехать в ГИБДД для постановки машины на учет. Китайский новичок создает вау-эффект: красивый и современный дизайн, вполне удобная посадка, хорошая обзорность с большими зеркалами. У нашей машины есть камера заднего вида, но я вполне уверенно маневрирую, даже не глядя на экран. Кстати, спереди есть лишь муляж камеры, да и парктроник спереди не положен. Пластик в салоне хоть и жесткий, но тактильно качественный и приятный. А вот кнопок не хватает. Управление климат-контролем и подогревом передних сидений осуществляется только через мультимедиасистему на Андроиде 8, и это отвлекает от дороги. Причем даже после того, как я изучил и запомнил меню.

Силовой агрегат Джолиона вызывает у меня только сожаление. Медленные и зачастую непрогнозируемые переключения «робота» и истомный звук турбомотора уже после 3000 об/мин портят все настроение. Шумоизоляция оставляет желать лучшего: любой песочек или камушек слышен в салоне. Мягкая подвеска допускает большие крены в поворотах и пробои на больших неровностях.

Mercedes GLA — полная противоположность. Нам он достался с пробегом 90 тысяч каршеринговых километров, но, как оказалось, ничего криминального в этом нет. Автомобиль едет в точном соответствии с пробегом. Настройки турбомотора и «робота» хорошо сочетаются друг с другом, скорость и предсказуемость работы вызывает только уважение к инженерам. Подвеска в меру жесткая и доставляет дискомфорт на неровностях, зато ее сложно пробить.

Mercedes оснащен парктроником, и он здесь очень к месту, потому что обзорность так себе. Клавиши управления климат-контролем расположены настолько низко, что приходится отрывать взгляд от дороги (как и в Джолионе), при этом еще постоянно задевая рукой шайбу мультимедиасистемы. Жесткий и тактильно дешевый пластик — очень не по-мерседесовски. Задним пассажирам выделено минимум места, и в багажник много не положить. А отсутствию запаски можно даже и не удивляться: с завода на GLA устанавливали шины run-flat.

Какую из этих двух машин выбрал бы я? Никакую. Полгода назад я стоял примерно перед таким же выбором, но в итоге принял другое решение: взял автомобиль по подписке.

Благодарим партнеров Авито Авто, Continental, SK ZIC и Bosch за помощь в проведении ресурсного теста.

Узнать цены на новый Haval Jolion и предложения дилеров по всей России вы можете на сайте Авито Авто, перейдя по ссылке.

Более подробно узнать о шинах Continental, участвующих в ресурсном тесте, вы можете, перейдя по ссылке.

Источник

Блог им. IBat

18 декабря 2021, 11:27
|
Владимир

Друзья,
хочу поделиться соображениями о том, как выбивать себе регулярную прибавку к зарплате.

1. Критически важно быть в теме зарплат по вашей или по интересующей вас специальности.

Зачем это нужно: работодатели часто любят говорить, что «сейчас тяжелое время», «нет бюджета», «вам надо еще набраться опыта», «в следующем году». Обычно врут как дышат, если только вы не в кругу приближенных. Потом вы узнаете, что к вам в подразделение пришел левый Уася, который получает на 50% больше вашего. Просто работодатель воспользовался вашей лопоухостью неосведомленностью о реальной ситуации с зарплатами.

Как узнавать о размере зарплат в отрасли:

Прямой вопрос коллегам об их зарплатах. Большинство стесняется. Я же всегда спрашиваю и честно говорю «я хочу знать, какой у меня потенциал роста, на что я могу рассчитывать», на моей практике люди с пониманием относятся к такому вопросу.
Альтернатива — узнать зарплатную «вилку» для интересующих вас должностей. В этом могут помочь дружественное отношение с прямым руководителем или с кем-то из кадров. Вообще без дружественных отношений расти очень сложно, обязательно стоит поддерживать отношения с приятными и более успешными чем вы людьми на работе.
Коллега ушел в другую компанию? Спрашивайте сколько ему предложили, интересуйтесь периодически как обстоят дела с зарплатой в других компаниях, куда перешли ваши знакомые или коллеги.
Ходить на собеседования. Важно всегда иметь резюме. Даже если вы не ищите работу.

2. Критически важно иметь хорошие отношения с руководителем.

Зачем это нужно: вы можете быть очешуенным спецом, но если вы не совпадаете во взглядах с непосредственным боссом, вам не дадут расти. Я несколько раз видел, как людям отказывали в прибавке просто потому что они будучи профи думали, что можно лесом слать начальника. Потом начальник отказывался выбивать для них прибавку.

Это что же, jopu лизать надо? Нельзя ладить со всеми. Так не бывает. Чем быстрее вы смените неприятного для вас босса, тем лучше для вас. И лучше менять босса без скандала. Если босса сменить проблематично (чем выше позиция, тем это сложнее), выходом может стать соблюдение строго формальных отношений.

Что помогает наладить отношения с боссом:

Вовремя выполненные задачи (спасибо, кэп)
Помощь боссу в его рутинных делах (например, с отчетами или в подборе персонала)
Совместные обеды — это при условии выполнения первых двух пунктов просто дает х3 эффект

3. Просить о прибавке вовремя.

Что это значит: по моим наблюдениям у людей есть три типовые ошибки:

Приходят к боссу с заявлением на увольнение и объявляют об уходе через 2 недели. И у него может просто не остаться времени сделать вам контроффер, так как особенно в крупных компаниях ему надо будет переговорить с его собственным боссом и поспорить с кадрами. К тому же он просто расстроится, что теперь у него прибавилось проблем.
Не говорят о перспективах заранее. Конкретнее: узнать, что вам платят максимально возможную зарплату надо во время вашего повышения / назначения. Если вы узнаете об этом через год, не получив индексацию, поздравляю, вы потратили год впустую: у вас могут быть любые достижения, а вы оказывается с максимально возможной для вашей позиции зарплатой.
Не получают регулярную обратную связь. Вы должны заранее знать довольно ли руководство вашей работой или нет. Люди боятся, но надо спросить мнение босса. Если он недоволен, вам нужно устранить причину недовольства либо сменить босса / компанию, если вы решительно не согласны и не можете договориться о единой позиции (самое сложное понять здесь кто тупит — вы или босс, если это окажетесь вы, то это каждый раз может становиться проблемой в ваших отношениях с начальством).

Как просить о прибавке вовремя:

начать переговоры о найме в другую компанию (всегда легче вести переговоры, зная, что вас хотят и в других местах);
сообщить боссу, что вас собираются хантить, но вы не приняли решение и хотите сначала поговорить с ним, чтобы посоветоваться (может вам вообще откажут в другой компании, а босс скажет, что сейчас возможностей поднять зарплату нет, у вас остается пространство для маневра — «я принял решение остаться здесь, так как там… плохие отзывы, плохие люди, далеко ехать, вы мне нравитесь все равно больше») — это сработает, если только вы в глазах босса ценный сотрудник, другое дело, если он обрадуется, что самому увольнять вас не придется, это вам звоночек; правда такой трюк вам врятли удастся повторить более 1-3 раз с одним и тем же боссом;
помните, что в крупных компаниях согласование повышения зарплаты / должности может требовать несколько месяцев;
просите прибавку на положительных новостях: успешно закрыли проект, стали лучшим сейлзом года и так далее, главное, явно значимое.

4. Когда это все работает плохо или вовсе не работает:

если вы на госслужбе или работаете в государственной системе образования, медицины, науке, муниципальном управлении
если вы на массовой легко заменяемой позиции
если вы работаете в маленькой компании
если вам больше 40 (тут вообще ставка должна быть на связи, если вы их к 40 не наработали, это исключительно плохо)
если вы просто нормально работаете «как все»
если вы не повышаете свою квалификацию и полезную отдачу для работодателя

У меня есть друзья, кто работал в НИИ физиком с окладом 15000. Все эти советы для них не сработали бы. Они просто перешли в IT, а физмат база им помогла. То есть иногда единственный выход — смена сфера деятельности либо уход в свой бизнес или частную практику.

На этом все.

У вас есть свои секреты по регулярному росту зарплаты? Поделитесь в комментариях, может быть это кому-то поможет!

спасибо ₽
хорошо
56

Источник

&nbspПолный список интервью

Столица, Регулирование, Управление, Страхование жизни, Обязательное медицинское страхование, Страхование недвижимости, История страхования, Кризис и страхование

О страховом рынке и об истории – размышления и воспоминания
Хаит Борис Григорьевич
Президент Инвестиционной группы «Спасские ворота»

Как видят сегодня российский страховой рынок те, кто уже довольно давно на нём не работают? Как далеко российское страхование отошло от принципов свободного предпринимательство и почему? Что сделало его менее интересным для тех, кто его когда-то создавал? И куда ведут рынок выбранные регулятором и страховыми союзами пути его развития? На эти и другие вопросы отвечает Президент Инвестиционной группы «Спасские ворота» Борис Хаит.

Борис Григорьевич, Вы давали большое интервью нашему порталу почти 10 лет назад. Не угас ли у Вас с тех пор интерес к страхованию? Есть ли у Вас в настоящее время какие-то планы или проекты, связанные со страховым рынком в России?

Страховой рынок в России на сегодняшний день сильно изменился. Когда мы начинали заниматься страхованием на рынке доминировали, по большому счёту, всего две компании, которыми совсем незадолго до этого владело государство. И сегодня рынок начинает во-многом (скажем – по числу ключевых игроков,) всё более напоминать ситуацию того времени. По моим наблюдениям, в России страхование заметным образом деформировано, основной доход страховые компании получали и получают не от индивидуального страхования, а от серьезных бизнес организаций. Ну да, большие компании стабильно страхуют свои риски, а вот что касается индивидуального страхования, то оно в России всегда было не на первом месте. Во многом тому виной определённые традиции и прежде всего — отсутствие у людей понимания необходимости страхования. Я помню период, когда людям, если ничего не происходило и не было страховых случаев, даже что-то выплачивали. Это всегда была система, в которой у самого населения большого желания и энтузиазма страховать себя от различных рисков не было. На сегодняшний день нет нужной пропаганды страхования и люди не видят в нем смысла.

Борис Хаит – знаковая фигура на финансовом рынке новой России, он занимал руководящие должности в крупных финансовых, общественных и благотворительных организациях России. Пользовался и пользуется большим авторитетом в профессиональных кругах и является одним из видных представителей финансового рынка России. Как девелопер он много строил и в центре нашей столицы, и в других ее районах.

Когда у нас начались новые экономические отношения, на начальном этапе всплеск, безусловно, был. Я помню начало нашей страховой деятельности, когда была первая реклама «Спасских ворот», в ней были башни и стены (как образ защиты). Но это потихонечку все ослабло, и если говорить о страховом рынке сейчас, то сказать, что он монополизирован – это значит выражаться очень мягко. Какие-то старые клиентские связи, возможно, еще сохранились, но в целом за это время – а прошло более 20 лет – все изменилось. И теперь совершенно другие формы привлечения клиентской базы. Вот и вся проблема. Нет состязательной базы и нет необходимости выдумывать новые продукты, как было в мое время. Прежние методы уходят, и я не вижу, чтобы появлялись серьезные новые продукты. Я не вижу, чтобы комитет по связям с общественностью ВСС достаточно активно работал, потому что публикаций немного, а раз немного публикаций – значит, мало интереса у СМИ и т.д. В этом есть серьезная проблема.

Поэтому на страховой бизнес я смотрю сейчас со стороны. Я не вижу здесь достаточной конкуренции, а нет конкуренции – нет и прогресса.

Какова, на Ваш взгляд, современная роль ЦБ? Он помогает рынку развиваться или, скорее, сдерживает его развитие?

Мне понятно, почему регулирование страхования передали в ЦБ, однако никаких новых стимулов к развитию страхования новый регулятор не создал, да это и не входит в его задачи. Он просто получил под контроль еще один сектор финансового рынка, вот и все. Когда страховой регулятор был самостоятельным, независимым – все было эффективнее. Я помню, когда там работал И.В.Ломакин-Румянцев и другие прекрасные экономисты, вникавшие в страхование. Они действительно развивали и защищали рынок, а теперь рынок никто не защищает, а только контролирует. Есть устоявшаяся кристаллическая решетка, на которой все висит и есть небольшие компании, им тяжело конкурировать. И даже если это не мелкие, а средние компании, даже ближе к крупным – конкурировать тяжело, что сейчас за клиента бороться очень трудно. И не самые крупные компании просто перебиваются сейчас тем, что есть.

Сейчас наиболее крупные и заметные игроки на рынке – это компании под государственным контролем?

Да, сейчас и в страховании государство имеет большое влияние на многих ключевых игроков, это компании которые работают с крупными банками и монополиями.

Государство все больше превращается в игрока на нашем рынке. Минус это для рынка или плюс?

К сожалению, в большей степени минус. Это меньше конкуренции и меньше развития. Но для страхователя это, в какой-то степени, большая надежность. Я и сам не пойду вкладываться ни в один частный банк, я вкладываю свои сбережения в крупные банки, где акционер – государство. Я считаю, что для меня это спокойнее.

Давайте поговорим про московский страховой рынок. Наблюдаете ли Вы какую-то разницу между московским рынком сегодняшним и, к примеру, 20-летней давности, а также между рынком московским и рынком вне Москвы? Каков Ваш взгляд на концентрацию, на якобы продолжающееся перемещение всех финансовых потоков в Москву?

Серьезные персоналии со столичного рынка ушли, а концентрация очень резко выросла. По разным причинам – какой-то бизнес скупается, какой-то теряется, где-то уходит клиентура. Даже у того, кто страховался 20 лет, теперь может появляться другой интерес. Да и прежнему страховщику иной раз нечего предложить клиенту, у него не лучшие условия. Компания, работающая под брендом «Спасские ворота», сейчас очень активно борется за удержание и расширение клиентской базы. Она старается выйти в какие-то новые приоритетные сегменты. Например, страхование грузов, как внутри России, так и тех, что идут через Россию, в том числе и из России на Восток – это интересный объект страхования. Но я предполагаю, что как только объем такого бизнеса превысит какую-то критическую отметку, он начнет от них перетекать, какими бы они не были расторопными и профессиональными. С клиентом нужно работать, быть удобным для клиента.

В общем, страхование изменилось. Оно стало неким, я бы даже сказал, общефинансовым продуктом, и основное сейчас уже не страховая защита, а то, кто где держит деньги. Страховщик банковской группы держит деньги в своем банке, и перспектив, что он начнёт их хранить в другом банке нет. Опасно это или не опасно для клиента? Наверное, это более высокий риск, но кто в ЦБ скажет, что держать деньги в крупнейшем банке – это больший риск, чем разложить по нескольким более мелким банкам?

Так что обсуждать эту сложившую ситуацию, к сожалению, бессмысленно. Страховой рынок существует в том виде, в каком он есть. Если посмотреть статистику, многое из индивидуального страхования находится на минимальных отметках. Конечно, каско страхуется, но и оно, в процентном отношении, меньше, чем раньше. Индивидуальные постройки может и страхуются, но тоже специфически, в мелких страховых компаниях их уже практически перестали страховать.

Потихоньку уходит само понятие страхового агента. Зачем вообще нужны страховые агенты, когда все решается без них? Поэтому и структуры, обладающие агентскими сетями, не являются особо привлекательными. В настоящее время такая ситуация устраивает всех, и никто не старается представлять новые продукты.

Происходит развитие новых технологий и это наши с вами современные реалии. Это не грустно… Ведь я не думаю, что страховая защита от этого в целом стала хуже. Наверное, и выплаты происходят не хуже. Просто прибыль концентрируется сейчас у совсем других конечных бенефициаров.

Можно исторически проанализировать, как и почему это происходило. В самом начале, во время образования, например, рынка обязательного медицинского страхования, все было крайне непросто, но рынок, в итоге был создан и в какой-то мере существует и сейчас, развивается и меняется. Была создана модель современного медобслуживания и это было позитивно.

А Вы считаете модель фондов ОМС неправильной?

Ну во всяком случае, если изменить систему на чисто бюджетную, то не нужно уже будет, по крайней мере, сам ФОМС содержать. (Шутка).

Но тогда мы рассмотрели разные варианты, сели писать программу. Мы ее написали, представили наши предложения и обоснования на обсуждение, много посотрудничали с Академией медицинских наук, существовавшей в то время, получили отзывы — и все это вынесли на заседание Верховного Совета. Нас поддержали активные и грамотные депутаты.

Таким образом и было принято решение создать систему ОМС, и создавать мы начали ее с Москвы.

Мы создали рынок ОМС, начали образовывать медицинские страховые компании. Лично я считаю, что в том виде, в каком этот рынок был создан, это было, конечно, правильным шагом вперед. Заработала система, в которой имеются лечебные учреждения, у которых задача – лечить, имеется специальный фонд, который контролирует сбор средств на это лечение, и имеются страховые компании, которые должны контролировать правильность предоставления, объемы и качество медицинских услуг. К сожалению, за многие годы эта система трансформировалась не всегда в правильном направлении.

Согласны ли Вы с мнением, что система ОМС у нас находится в состоянии реформирования практически все то время, что она работает?

Да, и причем еще страховым медицинским организациям все время говорят: «Завтра мы вас отменим». Нужна опять-таки активность энтузиастов, которые на уровне Думы, профильного комитета на примерах объяснят нужность этой системы. У нас были депутаты, которые этим занимались, например, Александр Коваль, он потом стал руководителем страхового регулятора. Они это все понимали. А на сегодняшний день я не наблюдаю глубокого анализа внутри системы.

Вы можете что-то рассказать нашим читателям про Ваши прошлые проекты, например, про «Спасские ворота»?

Если Вы про те «Спасские ворота», за которыми «как за каменной стеной», то та компания давно перетекла в государственную компанию. Другой вопрос, что многое из того, о чем я сейчас говорю, я предвидел уже в то время. И мне тоже это все в какой-то момент стало не так уже близко и интересно. В принципе, в том, что сейчас происходит на рынке, ничего нового нет. В то время, когда мы создавали компанию, у нас был финансовый источник, и это было интересно и нам, и банку, с которым мы работали. Как бизнес мы создавали компанию, понимая, как она должна работать, правильно ее структурировали. У нас была клиентская база и мы сами научились ее развивать. Если сейчас спросить, допустим, во Всероссийском союзе страховщиков, кого они считают лучшими (начиная с 1995-го года) менеджерами на страховом рынке, убежден, что моя фамилия там будет упомянута, хотя многих уже основательно забыли.

Если вернуться к теме формирования нашего рынка – во всем мире имеет крепкие позиции и активно развивается взаимное страхование. Почему оно не получило развития в России?

Я об этом говорил раньше – оно никому не понадобилось. Чтобы развивать рынок, нужно, чтобы это было кому-то выгодно и интересно. Те, кто хотят создать что- то новое должны убедить и обосновать свою модель для получения поддержки сверху.

Как Вы оцениваете перспективы развития отношений между банками и страховщиками? Сейчас считается, что банковский бизнес слишком сильно «перетянул одеяло на себя», комиссии банков завышены и бедным страховщикам ничего не достается…

Да, это действительно существует. Но ведь ни один банк нельзя заставить отдавать своего клиента страховщику за 5 копеек. И раз обязать банк нельзя, то нужно ему убедительно объяснить, зачем вообще нужно такое сотрудничество и на таких условиях. И страховщики активно ищут точки соприкосновения. Если вы хотите, чтобы банк отдавал больше клиентов – платите больше, это рынок. Конечно, можно плакать, что процент комиссии слишком велик– так не берите этот бизнес, а хотите брать – боритесь за него. Предоставляйте новые услуги, льготы, приходите к клиенту чуть ли не в кровать. Но у нас страховщики бороться не хотят, они хотят (хотеть же не вредно), чтобы банк отдал своего клиента просто так. И о том, чтобы бороться на уровне антимонопольного законодательства тоже сейчас разговора нет. В общем, плакать страховщикам бессмысленно – они виноваты в этой ситуации сами.

Какова будет при этом роль регулятора? Можно ли что-то изменить в действиях ЦБ, чтобы они стали более ориентированы на развитие, или это маловероятно?

С моей точки зрения, можно ждать только самых минимальных изменений, причем даже не знаю, каких именно, я пока не вижу никаких перспектив. Дело в том, что всех, от кого зависит развитие, устраивает то, что все идет примерно так, как было задумано.

Борис Хаит неоднократно входил в рейтинг Лучших менеджеров России, что отмечено дипломами 2008 и 2010 года. Лауреат премии «Золотая Саламандра 2004» за вклад в развитие страхового рынка России. Награжден орденом Дружбы и медалью «В память 850 летия Москвы»

Ждать ли нам каких-то потрясений на страховом рынке? Едва ли. Наверное, могут быть изменения, связанные с электрификацией автомобильного транспорта. Каско должно становиться дешевле, потому что чем больше электромобилей, тем меньше возможностей поломок и т.д. Что касается аварийности, то она тоже ниже для электромобилей – какие могут аварии, если за тебя действует электроника? Так что рынок каско, наверное, изменится. Но так как доходы российского населения, мягко говоря, не увеличились, объемы каско тоже не могут увеличиваться. Вот за ОСАГО автомобилисты будут платить – потому что положено.

Так что я думаю, что сохранится такое вот вялотекущее состояние страхового рынка. Не могу сказать, что он идет в какую-то совсем негативную сторону, но идет как идет, и всех это более-менее устраивает.

А что Вы думаете о страховании жизни в России? В интервью 10-летней давности Вы достаточно негативно описывали перспективы его развития, но с тех пор рынок страхования жизни стал догонять имущественное страхование. Изменилось ли с тех пор Ваше мнение об этом сегменте?

Что значит «догонять»? По сборам? И кто у нас лидер в этом сегменте – разве это рыночный страховщик? Это банк, который держит объемы, дает ресурсы, людей. Это псевдорынок. Я, пожалуй, не готов сейчас говорить об этом подробно, но на мой взгляд, никакого особенного рывка не было, и понятно почему. Страхование жизни – это долгоиграющий продукт, а взносы по нему вносятся сегодня. При этом рубль подвержен всяческим, как говорится, флуктуациям, и в такой ситуации андеррайтинг страхования жизни – сложнейший, экспертизу также нужно иметь очень хорошую. Доходность по полису минимальна, такое инвестирование (а страхование жизни – это, в основном, инвестиции), мало перспективно. А ни экспертизы, ни инструментов инвестирования сейчас на рынке нет. Ну и плюс мы опять упираемся в недостаточность пропаганды о выгодности страхования жизни для населения.

В общем, я считаю, что страхование жизни должного развития так и не получило.

Здесь необходимо государству проявить больше интереса, потому как страхование жизни – это область страхования, которая позволяет снять с государства финансовую нагрузку по социальным вопросам. Эту нагрузку государство может переложить на плечи частных страховых компаний, тем самым улучшить соцзащиту населения и привить ему интерес к страхованию жизни.

Да, провалы на рынке лайфа были, но были и достаточно благополучные по сборам годы.

Но дело же не в этом. Вопрос – дальше куда? Чтобы страховать жизнь, нужно понимать, каким образом использовать те ресурсы, которые даются компании. Инвестирование ресурсов достаточно проблемно, я думаю, это и есть основное препятствие. Удивительно, но наше население до сих пор скорее примет участие в каких-то пирамидах, чем пойдет в нормальную компанию страхования жизни и попробует получить там аннуитеты. Да и сами страховые компании ничего особенного и нового предложить людям не могут, у них только в связке с банком более-менее получается работать.

Вот у меня в свое время была возможность, мы с крупнейшей страховой компанией Великобритании уже вышли на подписание документов о создании совместного предприятия, но не нашли согласие с российским партнером в распределении долей в компании. Российский старший партнер, хотя мало понимал в страховании, хотел иметь контроль над создаваемой российской компанией — поэтому и не сложилось. В принципе, если бы тогда на это все-таки пошли, могло бы и получиться, вот в Польше они развились очень хорошо и стали лидерами рынка.

Хотя тут еще есть специфика нашей ментальности – только у нас есть слово «авось», не имеющее точного перевода ни на какой другой язык. А у нас, к сожалению, это является одним из основополагающих моментов, осложняющих правильное использование института страхования. Я в свое время в разных статьях писал, что нельзя жить без страхования, рекламы и охраны, на них жалеть денег нельзя. Не знаю, прислушались ли ко мне основные массы, может быть, я что-то в умах и сдвинул.

ЦБ часть регуляторных функций передал СРО, ВСС получил некоторые функции по надзору за страховщиками. Насколько, с Вашей точки зрения, это серьезное движение и куда дело идет?

На мой взгляд, все, что связано с СРО, это тоже какой-то бизнес-проект. Ведь кто у нас создают СРО – нотариусы и пр. И что, это привело к каким-то качественным изменениям в сферах, где их создали?

Страховщики говорят, что для них польза в этом есть…

Все зависит от того, какие функции туда передавать, но все же я считаю, что нормальный регулятор, чисто тематический, страховой, был бы гораздо более эффективен. Весь смысл в том, что должна быть какая-то сила, организация, которая была бы заинтересована в защите своих, но защита – это и отчистка, и чистота рядов, и антимонополизация, все вместе. Сейчас такого органа нет. А что может СРО – писать письма, говорить «Давайте продвинем вот это»?

Сколько хороших проектов, продуктов, правильных мыслей было сгенерировано тем нашим прежним сообществом, этим сейчас пользуются все. И ОСАГО в том числе оттуда. И мы боролись, писали в Думу, имели своих страховых лоббистов. Это все двигало рынок. На сегодняшний день, мне кажется, рынок это утратил и оказался в состоянии застоя. Наверное, это его потолок, потому что в принципе всех все устраивает.

Может быть, будут движения в связи с тем, что кто-то захочет поменять систему ОМС, но это тоже проблематично. В ОМС сейчас слишком много организаций, которые будут заинтересованы в сохранении статус-кво, а они имеют большое влияние везде.

Важный момент – влияние общеэкономической ситуации в российской и глобальной экономике. Как, по Вашим прогнозам, будет развиваться ситуация под влиянием коронавирусного кризиса, будет ли спад и последующий подъем быстрым или долгим?

Один из важных элементов этого – развитие высоких технологий во всех областях. Я считаю, что все зависит от скорости победы человечества над коронавирусом. Если победа будет быстрая – все восстановится мгновенно, и это даже даст импульс для увеличения роста экономики и развития технологий. Рост технологий не замер, появляются космические аппараты, новые электромобили, все меняется очень быстро. И конечно, рынок автострахования так или иначе будет изменен, в основном, конечно, за счет изменения отношения к каско.

Однако, некоторые экономисты говорят о приближении глобального кризиса. Вы верите в наступление новой глубокой депрессии в мировой экономике или мы сможем этого избежать?

Наступление такого кризиса возможно. Но не является неизбежным.

Расскажите немного о Вашем личном опыте, о первых предпринимательских успехах, о семье, об увлечениях.

Я вырос в достаточно разночинной семье, отец был простым офицером, а мать – простым юристом, на самом среднем уровне, уровень доходов был весьма скромным. Поэтому у меня всегда было одно главное увлечение – заработать деньги. Начиная с 1 курса института я об этом постоянно думал, причем по разным направлениям. Я учился в МИИТе, который окончили Боровой, Блаватник, Вексельберг, Волошин – очень много интересных личностей. Около общежития МИИТа, где я учился, был громадный автобусный парк, который сейчас превратился в «Музей толерантности», и мы ходили туда мыть автобусы. Зимой мыть автобусы – это, я вам скажу, нелегко, но тем не менее – это деньги. Мне все время хотелось придумать что-то и заработать.

Еще одно увлечение школьных и студенческих времен – это театральные постановки. В МИИТе есть ДК – один из лучших залов в Москве на тот момент, мы там ставили большие постановки. Оттуда зародился КВН, на одном факультете со мной учился Масляков, правда он был старше лет на 7. Но первые игры КВН были именно в МИИТе. Сначала это был театрализованный конкурс «Весна на факультетах», а потом из него и других вузовских проектов образовался КВН. Вот все эти конкурсы, сценарии, я был очень увлечен этим.

И я хочу сказать, что зарабатывать можно на всем. Надо только быть позитивно настроенным и никогда не лениться. И не думать «престижно- не престижно», кушать захочется – все будет престижно. Я это своему сыну сейчас говорю. Но, слава богу, никаких проблем с законом на всем протяжении моей жизни у меня не было… Скажу кратко: все успехи – это тяжелый труд, умение работать с людьми и внешне и внутри.

Каковы Ваши планы на будущее? Нам стало известно, что сейчас Вы достаточно востребованы как инвестор международных проектов. Одна из важных сторон инвестирования это строительство. Вы построили самые первые жилые дома в Жулебино, жилой дом на Садово-Кудринской, на Таганке – здание ВТБ, центр старой Москвы Вознесенский переулок, комплекс на Лесной улице и т.д. Это так?

Да, вы абсолютно правы. Я сейчас, в основном занимаюсь инвестиционными проектами. Этот вид активности мне хорошо знаком, потому что я решал вопросы с размещением страховых резервов, с инвестициями. Например, на сегодняшний день у нас есть несколько весомых, интересных и уже находящиеся на самом выходе проектов в области недвижимости в Прибалтике. Кроме того, мы занимаемся инвестициями в науку, в создание тестовых систем по здоровью. Меня это сейчас занимает, это действительно интересно. Но я по-прежнему слежу за тем, что происходит на страховом рынке, это мне тоже интересно. И хочу пожелать российскому страховому рынку дальнейшего развития и процветания… и новых встреч.

17 ноября 2021 г.

Версия для печати

Смотрите другие материалы по этой тематике: Столица, Регулирование, Управление, Страхование жизни, Обязательное медицинское страхование, Страхование недвижимости, История страхования, Кризис и страхование

В материале упоминаются:

Предыдущие отзывы:

18 ноября 2021 г. 11:57 Михаил Фёдорович
что имеем — не храним…

Молодец, Борис Григорьевич, подписываюсь под каждым его словом!

Что имеем – не храним..!

В далеком 1994 году в одной из местных газет было опубликовано любопытное интервью с руководителем крупной страховой компании федерального уровня. Корреспондентом был задан вопрос: «Кто, по Вашему мнению, составляет серьезную конкуренцию на страховом рынке?». Ответ был неожиданным: «Небольшие региональные компании». Этот факт трудно опровергнуть или поставить под сомнение. Небольшие компании более мобильны, менее заадминистрированы, оперативно реагируют на запросы страхователей, быстрее создают страховые продукты, человечней относятся к своим клиентам, что в свою очередь создает доверительную атмосферу, как в общении со страхователями, так и в своем коллективе.
С тех пор прошло много лет. За это время сменилось несколько кураторов страхового рынка, произошли значительные изменения в страховой отрасли. Сегодняшнее состояние страхового рынка требует значительного осмысления и серьезного анализа.
Мне, посвятившему четверть века страхованию, небезразлична его дальнейшая судьба и в этой связи хотел бы коснуться одного, на первый взгляд не заслуживающего внимания, аспекта.
В период становления рынка было зарегистрировано более 4500 страховых организаций. На сегодняшний день их не многим более 140. В регионах работали десятки страховых организаций. На сегодняшний день региональные страховые компании практически ликвидированы, ликвидирована здоровая конкурентная среда. И это, с моей точки зрения, серьезная стратегическая ошибка. С ликвидацией небольших организаций улучшения ситуации на рынке страховых услуг не последовало, более того резко увеличилось количество жалоб, обострилась ситуация с доступностью, резко возросло количество изощренных добровольно принудительных, грабительских видов страхования, на грани исчезновения классический страховой агент. Важность страхового агента трудно переоценить в работе с массовым потребителем страховых услуг, популяризации страхования, да и просто хорошего собеседника, с которым можно поделиться простыми житейскими проблемами.
Залогом успешного, устойчивого и здорового существования любой системы является многообразие форм и методов функционирования составляющих ее элементов.
Укрупнение — верный симптом заболевания любого рынка, в том числе страхового.
Компания, в создании которой я принимал непосредственное участие и долгие годы возглавлял, работала в Западно-Сибирском регионе, за все время не имела замечаний надзорных и регулирующих органов, ни одного факта невыполнения своих обязательств, ни одной жалобы со стороны страхователей, была чудесная атмосфера в коллективе, были обеспечены работой более 450 человек. Тем не менее, решением ЦБ лицензия была отозвана.
Другой пример. Компания федерального уровня, самый злостный нарушитель, имеющий больше всех предписаний надзорных органов, жалоб страхователей продолжает работать не смотря ни на что, и даже более того …
Не подвергая сомнению правильность принятых решений, всё-таки, остается ощущение несправедливости.
В 2017 г. на совещании исполнительного комитета межрегиональной ассоциации «Сибирское соглашение» и Сибирской межрегиональной ассоциации страховщиков представитель ВСС Малышев Николай Иванович неожиданно для меня высказал сожаление и понимание важности небольших региональных компаний в обеспечении стабильности, здоровой конкуренции, зглаживании острых проблем на рынке страховых услуг. Не поздно ли пришло осознание важности утраченного?
Но, как говорится, лучше позже, чем никогда. Одним из вариантов решения данной проблемы может быть разделение страховых организаций на три, в крайнем случае, на два уровня. Например, транснациональные, федеральные и региональные. Соответственно требования к организациям будут дифференцированы в части территорий, видов страхования, финансовой составляющей и т. д. Проще говоря, если компания желает работать в одном регионе или в одном населенном пункте, ради бога!
И ещё один аспект. Считать днем страховщика 7 сентября, по меньшей мере, обеднять нашу историю. Она гораздо глубже и богаче, чем день учреждения госстраха. С его учреждением были преданы забвению все славные достижения и завоёванные позиции отечественного страхования, как в России, так и за рубежом.
Буду рад, если мое письмо будет прочитано и вдвойне, если вопросы, которые я затронул, найдут свое отражение в повестке обсуждаемых проблем, и послужат дальнейшему развитию страхования.

С уважением М.Ф. Суминский

Источник

Сочинения

Литература

Куприн

Любовь – это великое и неописуемое чувство, которое одним приносит радости, а другим, наоборот – страдания.

Без этого чувства многие люди не видят смысла существования, а другие готовы отдать свою жизнь ради любимого человека.

Именно эта тема была раскрыта в данном гениальном произведении Куприна, который показал идею самопожертвования ради человека, которого ты любишь, и готов сделать все для того, чтобы он ощущал себя счастливым и нужным.

В первой части произведения, в которой должны пройти именины Веры, любовь показана нераскрытой, так как остались только родственные чувства, которые вызывают другие эмоциональные порывы. Однако, когда в доме Веры оказывается Ольга, становится понятным, что их родственная любовь искренняя, и читатель ощущает их взаимную заботу и опеку друг о друге.

На празднестве Веры, бедный чиновник Желтков преподносит ей невероятный подарок – золотой браслет, украшенный гранатовыми камнями.

Его чувства становятся понятными и в том моменте, когда он его преподносит даме, он становится робким и неуверенным, потому что делает подношение своей любимой женщине, отчего его сердце бьется сильнее, а слова становятся непонятными и трудными для произношения.

Хотя Вера находится в браке за человеком, которого когда-то любила, Желтков ей не был дорог никогда. Несмотря на это, он предпринимает попытки показать ей свои чувства, не надеясь увидеть их в ответ. Его целью является лишь то, чтобы сделать женщине приятно, потому что его любовь чиста и является искренней.

Он не надеется на ответные чувства, и все равно невероятно ее любит. В итоге, герой умирает от последствий своего единственного преступления, на которое он пошел, сделав растраты государственного имущества, ради любимого человека.

Георгий все прекрасно понимал и осознавал, однако порывы эмоций не смогли его направить на русло несовершения данного деяния. В произведении лежит глубокий философский смысл того, что от любви человек может стать безумным – совершать необдуманные и неоправданные поступки.

Однако, стоит сказать, что он достиг своей цели, так как все, что он задумывал – воплотилось, он вручил своей любимой подарок, хотя и ценой собственной жизни.

Другие темы: ← Генерал Аносов в повести Гранатовый браслет↑ КупринАнализ рассказа Чудесный доктор →

Как писать сочинение на тему «Гранатовый браслет: любовь или сумасшествие»?

Написать сочинение на эту тему требуется так, как училка хочет. Если тема задана именно так, то не имеет смысла раскрывать глаза Мирьванны, а тем более Минобра, придумавшего тему, на то, что в данном рассказе описан хрестоматийный социопат, а такие не любят никого в принципе (кроме самих себя), но не являются сумасшедшими в клиническом смысле этого слова.

Пойти куда-нибудь, например, на этот сайт, накачать мозг набором стандартных заклинаний на тему великой неразделённой любви, и оставить за дверью здравый смысл. Потому что он в школьной программе не нужен.

Куприн написан рассказ о том, как сталкер преследует женщину годами, отравляя ей жизнь. А нам положено восхищаться тем, ах, как Желтков её любит.

Социопат мучает свою жертву, контролируя ситуацию подбрасыванием каких-то писулек и вещичек, и на него нет закона, который заставил бы его уважать личное пространство человека.

Жертва чувствует себя смущённой и не знает, куда податься, чтобы избавиться от этого многолетнего психического террора, а мы должны сочувствовать социопату.

Люди добрые, где ж наши глаза, где наше сердце, где наши мозги? Куприн увидел зачатки чего-то, переросшего в огромную проблему в ХХ веке, а в ещё большую – в нынешнем. Человек имеет право оградить себя от навязываемого внимание тех, до кого ему нет дела. У каждого есть право на личное пространство, которое нельзя нарушать. Со своей любовью или ещё чем-то.

В Голливуде миллионы сделаны на сюжете о том, как приятный с виду сталкер постепенно превращает жизнь жертвы в кошмар. Начинается всё всегда просто и невинно, а заканчивается…

Обычно дело заканчивается битвой в каком-нибудь заброшенном овине или фабрике, в котором жертва освобождает себя от паутины тотального контроля, навязанного социопатом, посредством физического умервщления этого социопата.

Вот только тем, кто анализирует “Гранатовый браслет”, не видно очевидное. Потому что его не положено видеть.

Как же здесь писать сочинение, от которого зависит оценка по литературе, четвертная, годовая, ЕГЭ, ещё что-то? Киньте в Марьиванну то, что она хочет прочитать, – про великую любовь то есть – набором из стандартных фраз, которые можно найти по данной выше ссылке.

Переделайте, чтобы голого копипаста не было, сделайте рерайт, но, главное, не думайте. Минобр не разрешает думать, когда дело доходит до сочинения по “Гранатовому браслету” Куприна. Точка.

Итоговое сочинение на тему «Желтков: любовь или сумасшествие?»

Трудно найти писателя, который ни разу бы не затрагивал тему любви – самого возвышенного и важного чувства. Как трагичны и преданны часто события в различных произведениях литераторов.

Любовь – особый дар, который предоставляется не каждому. Она часто незаметна, её можно в суете жизни пропустить или не понять, не ощутить и не осознать. Бескорыстное чувство, которое открывается лишь избранным. Тем, кто отдается ей полностью и до конца, без остатка.

Такая любовь описана в произведении Александра Ивановича Куприна «Гранатовый браслет». Простой сюжет раскрывает влюбленность почтового работника в княгиню Шейнину, который лишь однократно позволил сделать ей презент в виде гранатового браслета.

Подарок Желткова продемонстрирован после ряда других переживаний – изменчивой погоды, сережками из жемчуга как дар мужа. Служащий хотел наделить свою возлюбленную даром ясновидения. Она была для него целью всей его жизни.

В своих строках Куприн утверждает, что любовь для людей высшего общества стала далекой. Они воспринимают её как небольшую интригу. И на этом фоне особым духом пропитана тяга Желткова к княгине Вере. Он не требует ничего взамен. Поэтому родные Веры так прохладно отнеслись к нему и его появлению.

Крайне трагичным в рассказе представлен образ почтового служащего. Он делает подарок от всего сердца, совершает самоубийство после растраты казенного имущества. Любовь для него была единственной ценностью. Княгиня начинает осознавать это, но, к сожалению, слишком поздно.

Для многих покажется странным и неправильным поведение Желткова. Он сам пишет, что он полностью здоров. Ведь любовь для него выше жизни. Проживание в одном городе со своей возлюбленной для него уже высшее благо.

Прямо ответить на вопрос, который был поставлен в данном сочинении очень трудно. Это скорее повод подумать и лучше понять себя и других. Человек начинает задумываться о чем-то, когда это его коснется.

К сожалению, так он устроен. Поэтому, мне кажется, каждый прочитавший данный рассказ должен соотнести все прочитанные факты.

И только потом, хорошо всё обдумав, высказать свое мнение, каким бы необычным оно не было.

Пример 1

На протяжении жизни люди ищут свою вторую половинку. Чьи-то поиски заканчиваются счастьем, другим не везет. Любовь коварна, она может, как вознести человека на вершину блаженства, так и ранить, оставив глубокую боль.

В рассказе “Гранатовый браслет” Александра Ивановича Куприна мы видим любовь, которая может быть жестока. Простой чиновник Желтков полюбил замужнюю княгиню Веру Шеину. И любовь эта была нежная и искренняя. Она мучила его на протяжении долгих 7 лет. Каждый день чиновник думал о любимой, периодически он посылал ей анонимные письма.

В день именин Веры Желтков решает послать ей шикарный гранатовый браслет ручной работы. Княгиня отвергает подарок. Чувства чиновника вызывали у нее недоумение. Она была к ним безразлична, поскольку читая послания, просто их уничтожала.

Единственное правильное ее решение – рассказать мужу, поскольку правда всегда выходит наружу, и если бы она молчала, то в будущем это могло бы и разрушить семью. Вера, конечно, признается себе в том, что к мужу любовь прошла и остались лишь дружеские чувства. Желтков испытывает безответную любовь.

Он был предан своим чувствам, и это мы видим в конце произведения. Чиновник оказался один из тех, кто может любить бескорыстно, однако его чувство остается неразделенным. Желтков настолько искренне любил Веру, что когда его чувство предалось огласке, единственное, о чем он пожалел, так это то, что он нарушил спокойствие любимой.

Последнее письмо чиновника также было наполнено светлым чувством, в нем не было горечи прощания. Желтков желаю своей любимой быть счастливой и чтобы никакие житейские проблемы ее не тревожили. Вера решила посетить дом Желткова только после его смерти, где ей передали его последнее послание, послушать произведение Бетховена.

Услышав его, Вера поняла, что она очень несчастна, поскольку упустила ту самую редкую возможность быть по-настоящему любимой. Любовь Желткова стала уроком для героини, она осознала, что чувства чиновника к ней были настоящими.

Автора многие критики называли настоящим романтиком и купидоном советской литературы. Ведь именно после прочтения его рассказов многие женщины всю жизнь искали такую любовь, которую он рисовал в своих произведениях.

Автор на примере этого рассказа пытается показать нам, что нельзя относиться к любви, как к вещи, к игрушке.

Надо задуматься о том, что правда всегда лучше, и если бы Шеин раньше открыл свои чувства, все могло бы сложиться иначе.

Образец 4

Превозносили любовные чувства в собственных литературных трудах большое количество писателей. Нежные чувства, появляющиеся в душах людей, нельзя объяснить. Они недолговечны, но восхитительны.

Неожиданная вспышка любви очаровательна, потому как вдохновляет духовный мир людей, меняет личности, воодушевляет, побуждает творить, делать добрые дела. Но в то же время ничего вечного в этом мире нет. В конце концов эмоции затухают и исчезают… И с этим ничего не поделаешь.

Поэтому об этом рассказывает Куприн в своём произведении «Гранатовый браслет», который своим замыслом подталкивает задуматься над вопросом: любовь ли в литературной работе или это всё же помешательство?

Действующее лицо, которое вызывает интерес, — это Желтков, в чью душу ворвались любовные чувства. Ему очень понравилась Вера, несвободная дама. От беспредельно захватывающих эмоций служащему вздумалось послать тайный сувенир, в виде гранатового браслета.

Интересно, что Вера не отвечает взаимностью на его любовные чувства, для нее это просто игра. И поэтому серьезно не воспринимает Желткова.

В этом и главное её заблуждение, так как для чувствительного действующего лица она своей игрой наносит большое сердечное страдание, ни на что не похожее. И умирает служащий от безответной любви. Вера только после смерти персонажа осознает, что «любовь прошла мимо неё».

Время ушло. Был шанс почувствовать волшебные эмоции. Но самолюбие и честолюбие закрыли сердце героини на замок. От этого и умер многострадальный.

Почему такое случилось? Неожиданно личность начинают любить. Ее расхваливают, отдают всего себя. Согласны ради него на немыслимые дела.

А эта личность всего этого не видит и не замечает, не может ответить любовью на любовь из-за надменной гордыни. Где справедливость? Ни одна живая душа не повинна в этом, просто люди не подходят друг к другу.

Жизнь не предоставляет большинству шанс на взаимные любовные чувства. В этом то и горечь литературной работы!

Что же это все-таки было? Любовные чувства или помешательство? Достаточно интересный вопрос. Правильно ответить не получится.

Но ясно одно: то, что пережил Желтков во времена любви — вот это то, ради чего нужно жить! С отсутствием такого жизнь бесполезна. Следуя этому, действующее лицо и захотел довериться неожиданному влечению.

Пусть, окончание ужасно, но Желтков смог прожить период жизни своей действительности так, как мечтал. В этом и величие и красота!

Почти все литераторы когда-то вспоминали, что главное — это любовные чувства! И Толстой доказывал читателю, что «надо жить, надо любить, надо верить». Пусть, это будет не вечно, однако это должно быть в жизни! По-другому никак!

Отсюда получается, у каждого свое мнение на данный вопрос, потому как у каждой личности свое восприятие любовных отношений. Некоторые будут полагать, что любовные чувства Желткова — это помешательство, другие же, что персонажу получилось открыть душу для нежной страсти. Но самое лучшее: не бояться утверждать, что произведение Куприна о возвышенном, о любви!

Как писать сочинение на тему “Гранатовый браслет: любовь или сумасшествие”?

Написать сочинение на эту тему требуется так, как училка хочет.

Если тема задана именно так, то не имеет смысла раскрывать глаза Мирьванны, а тем более Минобра, придумавшего тему, на то, что в данном рассказе описан хрестоматийный социопат, а такие не любят никого в принципе (кроме самих себя), но не являются сумасшедшими в клиническом смысле этого слова.

Социопат мучает свою жертву, контролируя ситуацию подбрасыванием каких-то писулек и вещичек, и на него нет закона, который заставил бы его уважать личное пространство человека.

Жертва чувствует себя смущённой и не знает, куда податься, чтобы избавиться от этого многолетнего психического террора, а мы должны сочувствовать социопату.

В Голливуде миллионы сделаны на сюжете о том, как приятный с виду сталкер постепенно превращает жизнь жертвы в кошмар. Начинается всё всегда просто и невинно, а заканчивается…
Важно
Обычно дело заканчивается битвой в каком-нибудь заброшенном овине или фабрике, в котором жертва освобождает себя от паутины тотального контроля, навязанного социопатом, посредством физического умервщления этого социопата.

Вот только тем, кто анализирует “Гранатовый браслет”, не видно очевидное. Потому что его не положено видеть.

Источник: https://www.bolshoyvopros.ru/questions/1181522-kak-pisat-sochinenie-na-temu-granatovyj-braslet-ljubov-ili-sumasshestvie.html

Образ возлюбленной княгини Веры Шеиной

Куприн представляет Веру Николаевну, как девушку с английским типажом.

Она была молода и красива. Обладала высокой стройной фигурой и аристократическим обаянием.
Ее манеры были утонченными, а взгляд гордым и прекрасным. С одной стороны, Куприн показывает ее высокомерие, с другой способность к сочувствию и пониманию.
Внешность Веры Николаевны вызывала восхищение у окружающих. Девушка находится замужем за князем Шеиным Василием Львовичем. Однако в этом союзе она выступает прежде всего в качестве друга и помощника для своего мужа.
Вера Николаевна была достаточно умна, поэтому помогала мужу справляться с делами. Княгиня обладает добротой и великодушием. Она жертвует своими желаниями ради общего интереса, компенсируя таким образом финансовый недостаток. Куприн наделяет ее женский образ сильным духом и способностью к самопожертвованию.

Вера Шеина Для окружающих супружеская пара создавала впечатление полноценной счастливой семьи. Однако для Веры Николаевны жизнь была монотонна и скучна. Автор выделяет в характере княгини простоту и царственное спокойствие. Ее душевное состояние можно сравнить с увядающим цветком.

Вере Николаевне не хватает ярких эмоций, новых впечатлений. Ее будни проходят по одному сценарию. Автор подчеркивает настроение княгини при помощи описания увядающей природы осени – бесшумное море, высохший урожай, тишина и безлюдность заброшенных дачных участков.

Какие поступки мы считаем героическими? Сочинение.

У супругов Шеиных не было детей. Вера Николаевна очень хотела стать матерью, однако судьба распорядилась иначе.

Княгиня очень тосковала по материнству и с удовольствием играла с маленькими детьми: «…та жадно хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей сестры ».

Вера Николаевна окружена людьми, в жизни которых отсутствуют настоящие сильные чувства. Все вокруг убеждены, что любовь является редкой диковинкой.
Сестра княгини Анна замужем за богатым человеком со званием. Несмотря на то, что сестра на дух не переносит мужа, она рожает ему двух детей и живет в свое удовольствие. Ее поступки жизнерадостны и легкомысленны.
В одной из бесед сестер, княгиня высказывается о море, словно о своей жизни: «Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя на него, и уж стараюсь больше не смотреть. Надоедает». Подобные эмоции Вера Николаевна проживает в семейной жизни.

Единственный персонаж, придающий немаловажное значение любви в жизни каждого человека, генерал Аносов.

Он помогает княгине взглянуть иначе на ухаживания неизвестного чиновника, становится для нее духовным учителем.

Не зная Желткова, Анисимов не спешит критиковать, а напротив, пытается его понять. Заставляет задуматься и придать значимость происходящим событиям.

В беседе с Верой Николаевной генерал проникает в глубину ее души и озвучивает самое заветное желание женщины — испытать настоящее всепоглощающие чувство. В этом рассказе, он отображает позицию Куприна.

Раскрывает настоящее отношение автора к любви. Именно Аносов сравнивает любовь с трагедией всей жизни.

Желтков переживал те чувства , которые так хотела испытать Вера Николаевна. Она не верила, что в ее размеренной и однообразной жизни может что-то измениться.
По словам автора, княгиня была обделена мужским вниманием. Возможно поэтому, она не смогла оценить испытываемую к ней любовь. Княгиня была закрыта для подобных эмоций.
Ее жизнь имела четкие представления и ограничения. Вера не воспринимала письма всерьез, потому даже не допускала мысли о правдивости и искренности любви Желткова.
При жизни чиновника у княгини никогда не возникает желание увидеть его. Ее не посещали мысли о судьбе этого человека.
Желтков помогает Вере взглянуть на мир другими глазами. Она наконец понимает насколько ценно и важно испытать истинную любовь. Осознание происходящего приходит в ней слишком поздно. Она теряет то, что еще не успела приобрести.
Мимо нее проходит желанное и долгожданное чувство, способное наполнить ее жизнь неподдельным счастьем. Своим поступком Желтков нарушает ее привычный ритм жизни и как будто открывает глаза на реальность. Он помогает ей открыть душу и сердце для новых эмоций и переживаний.
Чиновник доказывает ей, что можно любить искренней безответной любовью.

В момент прощания с телом Желткова, Вера Николаевна видит в нем своего героя. Находясь рядом с ним, она впервые осознает всю трагичность сложившейся ситуации. Умиротворенное лицо чиновника ассоциируется у княгини со страданиями великих людей. Их первая и последняя встреча стала поворотным событием для внутреннего состояния княгини.

Источник

Преданы или преданны как пишется

Популярные сочинения

Что это было сумасшествие или любовь. По повести И.А. Куприна Гранатовый браслет

Сочинение «Что это — любовь или сумасшествие?» («Гранатовый браслет» Куприна)

Как писать сочинение на тему «Гранатовый браслет: любовь или сумасшествие»?

Итоговое сочинение на тему «Желтков: любовь или сумасшествие?»

Пример 1

Образец 4

Как писать сочинение на тему “Гранатовый браслет: любовь или сумасшествие”?

Образ возлюбленной княгини Веры Шеиной