Повестях белкина рассказчик и безвестные русские люди рассказы которых он передает отличается

Николай Семёнович Лесков

Родился 4 февраля (16 февраля) 1831, село Горохово Орловского уезда Орловской губернии.

Дата смерти — 21 февраля (5 марта) 1895, Санкт-Петербург — русский писатель.

«Лескова русские люди признают самым русским из русских писателей и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть», — писал Д. П. Святополк-Мирский (1926). В его духовном формировании немалую роль также сыграла украинская культура, которая стала ему близка за восемь лет киевской жизни в юные годы, и английская, которую он освоил благодаря многолетнему тесному общению со старшим свойственником А. Скоттом.

БИОГРАФИЯ

Николай Семёнович Лесков родился 4 февраля 1831 года в селе Горохово Орловского уезда. Отец Лескова, Семён Дмитриевич Лесков (1789—1848), выходец из духовной среды, по словам Николая Семёновича, был «…большой, замечательный умник и дремучий семинарист». Порвав с духовной средой, он поступил на службу в Орловскую уголовную палату, где дослужился до чинов, дававших право на потомственное дворянство, и, по свидетельству современников, приобрёл репутацию проницательного следователя, способного распутывать сложные дела. Мать, Мария Петровна Лескова (урожд. Алферьева), была дочерью обедневшего московского дворянина. Одна из её сестёр была замужем за состоятельным орловским помещиком, другая — за богатым англичанином. Младший брат, Алексей, стал врачом, имел учёную степень доктора медицинских наук.

Детство
Раннее детство Н. С. Лескова прошло в Орле. После 1839 года, когда отец покинул службу (из-за ссоры с начальством, чем, по словам Лескова, навлёк на себя гнев губернатора), семья — супруга, трое сыновей и две дочери — переехала в село Панино (Панин хутор) неподалёку от города Кромы. Здесь, как вспоминал будущий писатель, и началось его познание народа.
В августе 1841 года в десятилетнем возрасте Н. С. Лесков поступил в первый класс Орловской губернской гимназии, где учился плохо: через пять лет он получил свидетельство об окончании лишь двух классов. Проводя аналогию с Н. А. Некрасовым, литературовед Б. Я. Бухштаб предполагает: «В обоих случаях, очевидно, действовали — с одной стороны, безнадзорность, с другой — отвращение к зубрёжке, к рутине и мертвечине тогдашних казённых учебных заведений при жадном интересе к жизни и ярком темпераменте».

Служба и работа
В июне 1847 года Лесков поступил на службу в ту же палату уголовного суда, где работал его отец, на должность канцелярского служителя 2-го разряда. После смерти отца от холеры (в 1848 году), Николай Семёнович получил очередное повышение по службе, став помощником столоначальника Орловской палаты уголовного суда, а в декабре 1849 года по собственному прошению — перемещение в штат Киевской казённой палаты. Он переехал в Киев, где жил у своего дяди С. П. Алферьева.
В Киеве (в 1850—1857 годы) Лесков посещал вольнослушателем лекции в университете, изучал польский язык, увлекся иконописью, принимал участие в религиозно-философском студенческом кружке, общался с паломниками, старообрядцами, сектантами. Отмечалось, что значительное влияние на мировоззрение будущего писателя оказал экономист Д. П. Журавский, поборник отмены крепостного права.
В 1857 году Лесков уволился со службы и начал работать в компании мужа своей тётки А. Я. Шкотта (Скотта) «Шкотт и Вилькенс». В предприятии, которое, по его словам, пыталось «эксплуатировать всё, к чему край представлял какие-либо удобства», Лесков приобрёл огромный практический опыт и знания в многочисленных областях промышленности и сельского хозяйства. При этом по делам фирмы Лесков постоянно отправлялся в «странствования по России», что также способствовало его знакомству с языком и бытом разных областей страны. «…Это самые лучшие годы моей жизни, когда я много видел и жил легко», — позже вспоминал Н. С. Лесков.

Я… думаю, что я знаю русского человека в самую его глубь, и не ставлю себе этого ни в какую заслугу. Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под тёплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек…
— Стебницкий (Н. С. Лесков). «Русское общество в Париже»
В этот период (до 1860 года) он жил с семьёй в селе Николо-Райском Городищенского уезда Пензенской губернии и в Пензе. Здесь он впервые взялся за перо. В 1859 году, когда по Пензенской губернии, как и по всей России, прокатилась волна «питейных бунтов», Николай Семёнович написал «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)», опубликованные в «Отечественных записках». Эта работа — не только о винокуренном производстве, но и о земледелии, которое, по его словам, в губернии «далеко не в цветущем состоянии», а крестьянское скотоводство «в совершенном упадке». Он полагал, что винокурение мешает развитию сельского хозяйства губернии, «состояние которого безотрадно в настоящем и не может обещать ничего хорошего в будущем…».

Некоторое время спустя, однако, торговый дом прекратил своё существование, и Лесков летом 1860 года вернулся в Киев, где занялся журналистикой и литературной деятельностью. Через полгода он переехал в Петербург, остановившись у И. В. Вернадского.

Литературная карьера
Лесков начал печататься сравнительно поздно — на двадцать шестом году жизни, поместив несколько заметок в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (1859—1860), несколько статей в киевских изданиях «Современная медицина», который издавал А. П. Вальтер (статья «О рабочем классе», несколько заметок о врачах) и «Указатель экономический». Статьи Лескова, обличавшие коррупцию полицейских врачей, привели к конфликту с сослуживцами: в результате организованной ими провокации Лесков, проводивший служебное расследование, был обвинен во взяточничестве и вынужден был оставить службу.

В начале своей литературной карьеры Н. С. Лесков сотрудничал со многими петербургскими газетами и журналами, более всего печатаясь в «Отечественных записках» (где ему покровительствовал знакомый орловский публицист С. С. Громеко), в «Русской речи» и «Северной пчеле». В «Отечественных записках» были напечатаны «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)», которые сам Лесков называл своей первой работой,) считающиеся его первой крупной публикацией. Летом того же года он ненадолго переехал в Москву, вернувшись в Петербург в декабре.

Псевдонимы Н. С. Лескова
В начале творческой деятельности Лесков писал под псевдонимом М. Стебни́цкий. Псевдонимная подпись «Стебницкий» впервые появилась 25 марта 1862 года под первой беллетристической работой — «Погасшее дело» (позже «Засуха»). Держалась она до 14 августа 1869 года. Временами проскальзывали подписи «М. С», «С», и, наконец, в 1872 году «Л. С», «П. Лесков-Стебницкий» и «М. Лесков-Стебницкий». Среди других условных подписей и псевдонимов, использовавшихся Лесковым, известны: «Фрейшиц», «В. Пересветов», «Николай Понукалов», «Николай Горохов», «Кто-то», «Дм. М-ев», «Н.», «Член общества», «Псаломщик», «Свящ. П. Касторский», «Дивьянк», «М. П.», «Б. Протозанов», «Николай–ов», «Н. Л.», «Н. Л.–в», «Любитель старины», «Проезжий», «Любитель часов», «N. L.», «Л.».

Статья о пожарах
В статье по поводу пожаров в журнале «Северная пчела» от 30 мая 1862 года, о которых распространялись слухи как о поджогах, осуществляемых революционно настроенными студентами и поляками, писатель упомянул об этих слухах и потребовал от властей их подтвердить или опровергнуть, что было воспринято демократической публикой как донос. Кроме того, критика действий административной власти, выраженная пожеланием, «чтобы присылаемые команды являлись на пожары для действительной помощи, а не для стояния» — вызвала гнев самого царя. Прочитав эти строки, Александр II написал: «Не следовало пропускать, тем более, что это ложь».
Вследствие этого Лесков был отправлен редакцией «Северной пчелы» в длительную командировку. Он объехал западные провинции империи, побывал в Динабурге, Вильне, Гродно, Пинске, Львове, Праге, Кракове, а в конце командировки и в Париже. В 1863 году он вернулся в Россию и опубликовал серию публицистических очерков и писем, в частности, «Из одного дорожного дневника», «Русское общество в Париже».

«Некуда»
С начала 1862 года Н. С. Лесков стал постоянным сотрудником газеты «Северная пчела», где начал писать как передовые статьи, так и очерки, нередко на бытовые, этнографические темы, но также — критические статьи, направленные, в частности, против «вульгарного материализма» и нигилизма. Высокую оценку его деятельность получила на страницах тогдашнего «Современника».
Писательская карьера Н. С. Лескова началась в 1863 году, вышли его первые повести «Житие одной бабы» и «Овцебык» (1863—1864). Тогда же в журнале «Библиотека для чтения» начал печататься роман «Некуда» (1864). «Роман этот носит все знаки поспешности и неумелости моей», — позже признавал сам писатель.

«Некуда», сатирически изображавший быт нигилистической коммуны, которому противопоставлялись трудолюбие русского народа и христианские семейные ценности, вызвал неудовольствие радикалов. Было отмечено, что у большинства изображённых Лесковым «нигилистов» были узнаваемые прототипы (в образе главы коммуны Белоярцеве угадывался литератор В. А. Слепцов).
Именно этот первый, в политическом отношении радикальный дебют на многие годы предопределил особое место Лескова в литературном сообществе, которое, в большинстве своём, склонно было приписывать ему «реакционные», антидемократические взгляды. Левая пресса активно распространяла слухи, согласно которым роман был написан «по заказу» Третьего отделения. Это «гнусное оклеветание», по словам писателя, испортило всю его творческую жизнь, на многие годы лишив возможности печататься в популярных журналах. Это и предопределило его сближение с М. Н. Катковым, издателем «Русского вестника».

Первые повести
В 1863 году в журнале «Библиотека для чтения» была напечатана повесть «Житие одной бабы» (1863). При жизни писателя произведение не переиздавалось и вышло затем лишь в 1924 году в изменённом виде под заголовком «Амур в лапоточках. Крестьянский роман» (издательство «Время», под редакцией П. В. Быкова). Последний утверждал, что Лесков сам подарил ему новую версию собственного произведения — в благодарность за составленную им в 1889 году библиографию сочинений. Относительно этой версии существовали сомнения: известно, что Н. С. Лесков уже в предисловии к первому тому сборника «Повести, очерки и рассказы М. Стебницкого» обещал во втором томе напечатать «опыт крестьянского романа» — «Амур в лапоточках», но тогда обещанной публикации не последовало.
В те же годы вышли произведения Лескова, «Леди Макбет Мценского уезда» (1864), «Воительница» (1866) — повести, в основном, трагического звучания, в которых автор вывел яркие женские образы разных сословий. Современной критикой практически оставленные без внимания, впоследствии они получили высочайшие оценки специалистов. Именно в первых повестях проявился индивидуальный юмор Лескова, впервые стал складываться его уникальный стиль, разновидность сказа, родоначальником которого — наряду с Гоголем — он впоследствии стал считаться. Элементы прославившего Лескова литературного стиля есть и в повести «Котин Доилец и Платонида» (1867).
Примерно в это время Н. С. Лесков дебютировал и в качестве драматурга. В 1867 году Александринский театр поставил его пьесу «Расточитель», драму из купеческой жизни, после которой Лесков в очередной раз был обвинен критикой в «пессимизме и антиобщественных тенденциях». Из других крупных произведений Лескова 1860-х годов критики отмечали повесть «Обойденные» (1865), полемизировавшую с романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?», и «Островитяне» (1866), нравоописательная повесть о немцах, проживающих на Васильевском острове.

«На ножах»
В 1870 году Н. С. Лесков опубликовал роман «На ножах», в котором продолжил зло высмеивать нигилистов, представителей складывавшегося в те годы в России революционного движения, в представлении писателя сраставшегося с уголовщиной. Сам Лесков был недоволен романом, впоследствии называя его своим наихудшим произведением. Кроме того, неприятный осадок у писателя оставили и постоянные споры с М. Н. Катковым, который раз за разом требовал переделывать и редактировать законченный вариант. «В этом издании чисто литературные интересы умалялись, уничтожались и приспосабливались на послуги интересам, не имеющим ничего общего ни с какою литературой», — писал Н. С. Лесков.
Некоторые современники (в частности, Достоевский) отметили запутанность авантюрного сюжета романа, натянутость и неправдоподобность описанных в нём событий. После этого к жанру романа в чистом виде Н. С. Лесков больше не возвращался.

«Соборяне»
Роман «На ножах» явился поворотным пунктом в творчестве писателя. Как отмечал М. Горький, «…после злого романа „На ножах“ литературное творчество Лескова сразу становится яркой живописью или, скорее, иконописью, — он начинает создавать для России иконостас её святых и праведников». Основными героями произведений Лескова стали представители русского духовенства, отчасти — поместного дворянства. Разрозненные отрывки и очерки стали постепенно складываться в большой роман, в конечном итоге получивший название «Соборяне» и напечатанный в 1872 году в «Русском вестнике». Как отмечает литературный критик В. Коровин, положительных героев — протопопа Савелия Туберозова, дьякона Ахиллу Десницына и священника Захарию Бенефактова, — повествование о которых выдержано в традициях героического эпоса, «со всех сторон обступают деятели нового времени — нигилисты, мошенники, гражданские и церковные чиновники нового типа». Произведение, темой которого стало противодействие «истинного» христианства казённому, впоследствии привело писателя к конфликту с церковными и светскими властями. Оно же стало первым, «имевшим значительный успех».

Одновременно с романом писались две «хроники», созвучные по тематике и настроению основному произведению: «Старые годы в селе Плодомасове» (1869) и «Захудалый род» (полное название: «Захудалый род. Семейная хроника князей Протазановых. Из записок княжны В. Д. П.», 1873). Согласно одному из критиков, героини обеих хроник — «образцы стойкой добродетели, спокойного достоинства, высокого мужества, разумного человеколюбия». Оба эти произведения оставляли ощущение незаконченности. Впоследствии выяснилось, что вторая часть хроники, в которой (согласно В. Коровину) «язвительно изображались мистицизм и ханжество конца александровского царствования и утверждалась социальная невоплощённость в русской жизни христианства», вызвала недовольство М. Каткова. Лесков, разойдясь во мнениях с издателем, «не стал дописывать роман». «Катков… во время печатания „Захудалого рода“ сказал (сотруднику „Русского вестника“) Воскобойникову: Мы ошибаемся: этот человек не наш!» — позже утверждал писатель.

«Левша»
Одним из самых ярких образов в галерее лесковских «праведников» стал Левша («Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе», 1881). Впоследствии критики отмечали здесь, с одной стороны, виртуозность воплощения лесковского «сказа», насыщенного игрой слов и оригинальными неологизмами (нередко с насмешливым, сатирическим подтекстом), с другой — многослойность повествования, присутствие двух точек зрения: «где рассказчик постоянно проводит одни взгляды, а автор склоняет читателя к совсем иным, часто противоположным». Об этом «коварстве» собственного стиля сам Н. С. Лесков писал:

Ещё несколько лиц поддержали, что в моих рассказах действительно трудно различать между добром и злом, и что даже порою будто совсем не разберешь, кто вредит делу и кто ему помогает. Это относили к некоторому врождённому коварству моей натуры.
Как отмечал критик Б. Я. Бухштаб, такое «коварство» проявилось прежде всего в описании действий атамана Платова, с точки зрения героя — почти героических, но автором скрыто высмеивающихся. «Левша» подвергся сокрушительной критике с обеих сторон. Согласно Б. Я. Бухштабу либералы и демократы («левые») обвинили Лескова в национализме, реакционеры («правые») сочли чрезмерно мрачным изображение жизни русского народа. Н. С. Лесков ответил, что «принизить русский народ или польстить ему» никак не входило в его намерения.

При публикации в «Руси», а также в отдельном издании повесть сопровождалась предисловием:
Я не могу сказать, где именно родилась первая заводка баснословия о стальной блохе, то есть завелась ли она в Туле, на Ижме или в Сестрорецке, но, очевидно, она пошла из одного из этих мест. Во всяком случае сказ о стальной блохе есть специально оружейничья легенда, и она выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела. В ней изображается борьба наших мастеров с английскими мастерами, из которой наши вышли победоносно и англичан совершенно посрамили и унизили. Здесь же выясняется некоторая секретная причина военных неудач в Крыму. Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку ещё в царствование императора Александра Первого.
Впоследствии оно было исключено автором, так как критика восприняла его буквально и сочла «Левшу» просто записью старинной легенды.

1872—1874 годы
В 1872 году была написана, а год спустя опубликована повесть Н. С. Лескова «Запечатленный ангел», повествовавшая о чуде, приведшем раскольничью общину к единению с православием. В произведении, где есть отзвуки древнерусских «хожений» и сказаний о чудотворных иконах и впоследствии признанном одним из лучших вещей писателя, лесковский «сказ» получил наиболее сильное и выразительное воплощение. «Запечатленный ангел» оказался практически единственным произведением писателя, не подвергшимся редакторской правке «Русского Вестника», потому что, как замечал писатель, «прошёл за их недосугом в тенях».
В том же году вышла повесть «Очарованный странник», произведение свободных форм, не имевшее законченного сюжета, построенное на сплетении разрозненных сюжетных линий. Лесков считал, что такой жанр должен заменить собой то, что принято было считать традиционным современным романом. Впоследствии отмечалось, что образ героя Ивана Флягина напоминает былинного Илью Муромца и символизирует «физическую и нравственную стойкость русского народа среди выпадающих на его долю страданий». Несмотря на то, что в «Очарованном страннике» критиковалась бесчестность властей, повесть имела успех в официальных сферах и даже при дворе.
Если до тех пор произведения Лескова редактировались, то это было просто отвергнуто, и писателю пришлось публиковать его в разных номерах газеты. Не только Катков, но и «левые» критики враждебно восприняли повесть. В частности, критик Н. К. Михайловский указывал на «отсутствие какого бы то ни было центра», так что, по его словам, есть «…целый ряд фабул, нанизанных как бусы на нитку, и каждая бусинка сама по себе и может быть очень удобно вынута и заменена другою, а можно и ещё сколько угодно бусин нанизать на ту же нитку».
После разрыва с Катковым материальное положение писателя (к этому времени женившегося вторично) ухудшилось. В январе 1874 года Н. С. Лесков был назначен членом особого отдела Учёного комитета министерства народного просвещения по рассмотрению книг, издаваемых для народа, с очень скромным окладом в 1000 рублей в год. В обязанности Лескова входило рецензирование книг на предмет, можно ли отправлять их в библиотеки и читальни. В 1875 году он ненадолго выехал за границу, не прекращая литературную работу.

«Праведники»
Создание галереи ярких положительных персонажей было продолжено писателем в сборнике рассказов, вышедшем под общим названием «Праведники» («Фигура», «Человек на часах», «Несмертельный Голован» и др.) Как отмечали впоследствии критики, лесковских праведников объединяют «прямодушие, бесстрашие, обострённая совестливость, неспособность примириться со злом». Заранее отвечая критикам на обвинения в некоторой идеализированности своих персонажей, Лесков утверждал, что его рассказы о «праведниках» носят большей частью характер воспоминаний (в частности, что о Головане ему рассказала бабушка, и т. д.), старался придать повествованию фон исторической достоверности, вводя в сюжет описания реально существовавших людей.
Как отмечали исследователи, некоторые свидетельства очевидцев, на которые ссылался писатель, являлись подлинными, другие были его же художественным вымыслом. Нередко Лесков обрабатывал старые рукописи и воспоминания. К примеру, в рассказе «Несмертельный Голован» использован «Прохладный вертоград» — лечебник XVII века. В 1884 году в письме в редакцию газеты «Варшавский дневник» он писал:
В статьях вашей газеты сказано, что я большею частью списывал живые лица и передавал действительные истории. Кто бы ни был автор этих статей, он совершенно прав. У меня есть наблюдательность и, может быть, есть некоторая способность анализировать чувства и побуждения, но у меня мало фантазии. Я выдумываю тяжело и трудно, и потому я всегда нуждался в живых лицах, которые могли меня заинтересовать своим духовным содержанием. Они мною овладевали, и я старался воплощать их в рассказах, в основу которых тоже весьма часто клал действительно событие.

1880-е годы
Лесков (согласно воспоминаниям А. Н. Лескова) считал, что, создавая циклы о «русских антиках», он исполняет гоголевское завещание из «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Возвеличь в торжественном гимне незаметного труженика». В предисловии к первому из этих рассказов («Однодум», 1879) писатель так объяснил их появление: «Ужасно и несносно… видеть одну „дрянь“ в русской душе, ставшую главным предметом новой литературы, и… пошёл я искать праведных, <…> но куда я ни обращался, <…> все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот и другой знавали. Я и стал это записывать».
В 1880-х годах Лесков создал также серию произведений о праведниках раннего христианства: действие этих произведений происходит в Египте и странах Ближнего Востока. Сюжеты этих повествований были, как правило, заимствованы им из «пролога» — сборника жития святых и назидательных рассказов, составленных в Византии в X—XI веках. Лесков гордился тем, что его египетские этюды «Скоморох Памфалон» и «Аза» были переведены на немецкий, причём издатели отдавали ему предпочтение перед Эберсом, автором «Дочери египетского царя».
Вместе с тем в творчестве писателя усилилась и сатирически-обличительная линия («Тупейный художник», «Зверь», «Пугало»): наряду с чиновниками и офицерами в числе его отрицательных героев стали всё чаще появляться священнослужители.

Отношение к церкви
В 1880-х годах изменилось отношение Н. С. Лескова к церкви. В 1883 году в письме Л. И. Веселитской о «Соборянах» он писал:
Теперь я не стал бы их писать, но я охотно написал бы «Записки расстриги»… Клятвы разрешать; ножи благословлять; отъём через силу освящать; браки разводить; детей закрепощать; выдавать тайны; держать языческий обычай пожирания тела и крови; прощать обиды, сделанные другому; оказывать протекции у Создателя или проклинать и делать ещё тысячи пошлостей и подлостей, фальсифицируя все заповеди и просьбы «повешенного на кресте праведника», — вот что я хотел бы показать людям… Но это небось называется «толстовство», а то, нимало не сходное с учением Христа, называется «православие»… Я не спорю, когда его называют этим именем, но оно не христианство.
На отношении Лескова к церкви сказалось влияние Льва Толстого, с которым он сблизился в конце 1880-х годов. «Я всегда с ним в согласии и на земле нет никого, кто мне был бы дороже его. Меня никогда не смущает то, чего я с ним не могу разделять: мне дорого его общее, так сказать, господствующее настроение его души и страшное проникновение его ума», — писал Лесков о Толстом в одном из писем В. Г. Черткову.

Возможно, самым заметным антицерковным произведением Лескова стала повесть «Полунощники», завершённая осенью 1890 года и напечатанная в двух последних номерах 1891 года журнала «Вестник Европы». Автору пришлось преодолеть немалые трудности, прежде чем его работа увидела свет. «Повесть свою буду держать в столе. Её, по нынешним временам, верно, никто и печатать не станет», писал Н. С. Лесков Л. Н. Толстому 8 января 1891 года.

Скандал вызвал и очерк Н. С. Лескова «Поповская чехарда и приходская прихоть» (1883). Высмеиванию пороков священнослужителей был посвящён предполагавшийся цикл очерков и рассказов «Заметки неизвестного» (1884), но работа над ним была прекращена под давлением цензуры. Более того, за эти произведения Н. С. Лесков был уволен из Министерства народного просвещения. Писатель вновь оказался в духовной изоляции: «правые» теперь видели в нём опасного радикала. Литературовед Б. Я. Бухштаб отметил, что в то же время «либералы становятся особенно трусливы, — и те, кто прежде трактовал Лескова как писателя реакционного, теперь боятся печатать его произведения из-за их политической резкости».
Материальное положение Лескова было поправлено изданием в 1889—1890 годах десятитомного собрания его сочинений (позже были добавлены 11-й том и посмертно — 12-й). Издание было быстро распродано и принесло писателю значительный гонорар. Но именно с этим успехом был связан его первый сердечный приступ, случившийся на лестнице типографии, когда стало известно, что шестой том собрания (содержавший в себе произведения на церковные темы) задержан цензурой (впоследствии он был издательством переформирован).

Поздние произведения

В 1890-х годах Лесков в своём творчестве стал ещё более резко публицистичен, чем прежде: его рассказы и повести в последние годы жизни носили остро сатирический характер. Сам писатель о своих произведениях того времени говорил:
Мои последние произведения о русском обществе весьма жестоки. «Загон», «Зимний день», «Дама и фефела»… Эти вещи не нравятся публике за цинизм и прямоту. Да я и не хочу нравиться публике. Пусть она хоть давится моими рассказами, да читает. Я знаю, чем понравиться ей, но я больше не хочу нравиться. Я хочу бичевать её и мучить.
Печатание в журнале «Русская мысль» романа «Чертовы куклы», прототипами двух главных героев которого были Николай I и художник К. Брюллов, было приостановлено цензурой. Не смог опубликовать Лесков и повесть «Заячий ремиз» — ни в «Русской мысли», ни в «Вестнике Европы»: она была напечатана лишь после 1917 года. Ни одно крупное позднее произведение писателя (включая романы «Соколий перелет» и «Незаметный след») не было опубликовано полностью: отвергнутые цензурой главы вышли в свет уже после революции. Публикация собственных сочинений для Лескова всегда была трудным делом, а в последние годы жизни превратилась в непрестанную муку.

Последние годы жизни
Умер Николай Семенович Лесков 5 марта (по старому стилю — 21 февраля) 1895 года в Петербурге от очередного приступа астмы, мучившей его последние пять лет жизни. Похоронен Николай Лесков на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге.

Издание произведений
Незадолго до смерти, в 1889—1893 годах, Лесков составил и издал у А. С. Суворина «Полное собрание сочинений» в 12 томах (в 1897 году переиздано А. Ф. Марксом), куда вошли большей частью его художественные произведения (причём, в первом издании 6-й том не был пропущен цензурой). В 1902—1903 годах в типографии А. Ф. Маркса (в качестве приложения к журналу «Нива») вышло 36-томное собрание сочинений, в котором редакторы постарались собрать также публицистическое наследие писателя и которое вызвало волну общественного интереса к творчеству писателя. После революции 1917 года Лесков был объявлен «реакционным, буржуазно-настроенным писателем», и произведения его на долгие годы (исключение составляет включение 2-х рассказов писателя в сборник 1927 года) были преданы забвению. Во время короткой хрущёвской оттепели советские читатели наконец получили возможность вновь соприкоснуться с творчеством Лескова — в 1956—1958 годах было издано 11-томное собрание сочинений писателя, которое, однако, не является полным: по идеологическим причинам в него не был включён наиболее резкий по тону антинигилистический роман «На ножах», а публицистика и письма представлены в очень ограниченном объёме (тома 10-11). В годы застоя предпринимались попытки издавать короткие собрания сочинений и отдельные тома с произведениями Лескова, которые не охватывали области творчества писателя, связанной с религиозной и антинигилистической тематикой (хроника «Соборяне», роман «Некуда»), и которые снабжались обширными тенденциозными комментариями. В 1989 году первое собрание сочинений Лескова — также в 12 томах — было переиздано в «Библиотеке „Огонька“». Впервые по-настоящему полное (30-ти томное) собрание сочинений писателя стало выходить в издательстве «Терра» с 1996 года и продолжается до сих пор. В это издание помимо известных произведений планируется включить все найденные, ранее не издававшиеся статьи, рассказы и повести писателя.

Отзывы критиков и писателей-современников
Л. Н. Толстой говорил о Лескове как о «самом русском из наших писателей», А. П. Чехов считал его, наряду с И. Тургеневым, одним из главных своих учителей.
Многие исследователи отмечали особое знание Лесковым русского разговорного языка и виртуозное использование этих знаний.

Как художник слова Н. С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих.
— Максим Горький
Основная претензия литературной критики к Лескову в те годы состояла в том, что казалось ей «чрезмерностью накладываемых красок», нарочитой выразительности речи. Это отмечали и писатели-современники: Л. Н. Толстой, высоко ценивший Лескова, упоминал в одном из писем, что в прозе писателя «… много лишнего, несоразмерного». Речь шла о сказке «Час воли божией», которую Толстой оценил очень высоко, и о которой (в письме от 3 декабря 1890 года) говорил: «Сказка всё-таки очень хороша, но досадно, что она, если бы не излишек таланта, была бы лучше».
Лесков не собирался «исправляться» в ответ на критику. В письме В. Г. Черткову в 1888 году он писал: «Писать так просто, как Лев Николаевич, — я не умею. Этого нет в моих дарованиях. … Принимайте моё так, как я его могу делать. Я привык к отделке работ и проще работать не могу».
Когда журналы «Русская мысль» и «Северный вестник» раскритиковали язык повести «Полунощники» («чрезмерная деланность», «обилие придуманных и исковерканных слов, местами нанизанных на одну фразу»), Лесков отвечал:

Меня упрекают за… «манерный» язык, особенно в «полунощниках». Да разве у нас мало манерных людей? Вся quasi-учёная литература пишет свои учёные статьи этим варварским языком… Что же удивительного, что на нём разговаривает у меня какая-то мещанка в «Полунощниках»? У ней, по крайней мере, язык весёлый и смешной.
Индивидуализацию языка персонажей и речевые характеристики героев Н. С. Лесков считал важнейшим элементом литературного творчества.

Личная и семейная жизнь
В 1853 году Лесков женился на дочери киевского коммерсанта Ольге Васильевне Смирновой. В этом браке родились сын Дмитрий (умер в младенческом возрасте) и дочь Вера. Семейная жизнь Лескова сложилась неудачно: жена страдала психическим заболеванием и в 1878 году была помещена в петербургскую больницу Св. Николая, на реке Пряжке. Главным врачом её был известный в своё время психиатр О. А. Чечотт, а попечителем — знаменитый С. П. Боткин.
В 1865 году Лесков вступил в гражданский брак с вдовой Екатериной Бубновой (урождённой Савицкой), в 1866 году у них родился сын Андрей. Его сын, Юрий Андреевич (1892—1942) стал дипломатом, вместе с женой, урождённой баронессой Медем, после революции осел во Франции. Их дочь, единственная правнучка писателя, Татьяна Лескова (род. 1922) — балерина и педагог, внёсшая весомый вклад в становление и развитие бразильского балета. В 2001 и 2003 годах, посетив дом-музей Лескова в Орле, она передала в его коллекцию семейные реликвии — лицейский значок и лицейские кольца своего отца.

Вегетарианство
Вегетарианство оказало влияние на жизнь и творчество писателя, в особенности с момента его знакомства с Львом Николаевичем Толстым в апреле 1887 года в Москве. В письме к издателю газеты «Новое время» А. С. Суворину Лесков писал: «К вегетарианству я перешёл по совету Бертенсона; но, конечно, при собственном моём к этому влечению. Я всегда возмущался бойнею и думал, что это не должно быть так».
В 1889 году в газете «Новое время» была опубликована заметка Лескова под названием «О вегетарианцах, или сердобольниках и мясопустах», в которой писатель охарактеризовал тех вегетарианцев, которые не едят мяса из «гигиенических соображений», и противопоставил им «сердобольников» — тех, кто следует вегетарианству из «своего чувства жалости». В народе уважают только «сердобольников», — писал Лесков, — которые не едят мясной пищи не потому, что считают её нездоровой, а из жалости к убиваемым животным.

История вегетарианской поваренной книги в России начинается с призыва Н. С. Лескова создать такую книгу на русском языке. Этот призыв писателя был опубликован в июне 1892 года в газете «Новое время» под названием «О необходимости издания на русском языке хорошо составленной обстоятельной кухонной книги для вегетарианцев». Необходимость издания подобной книги Лесков аргументировал «значительным» и «постоянно увеличивающимся» числом вегетарианцев в России, которые, к сожалению, до сих пор не имеют книг с вегетарианскими рецептами на родном языке.
Призыв Лескова вызвал в русской прессе многочисленные насмешливые реплики, а критик В. П. Буренин в одном из своих фельетонов создал пародию на Лескова, называя его «благолживым Аввой». Отвечая на подобного рода клевету и нападки, Лесков пишет о том, что «нелепость» не есть плоти животных «выдумана» задолго до Вл. Соловьёва и Л. Н. Толстого, и ссылается не только на «огромное количество» неизвестных вегетарианцев, но и на имена, известные всем, такие как Зороастр, Сакия-Муни, Ксенократ, Пифагор, Эмпедокл, Сократ, Эпикур, Платон, Сенека, Овидий, Ювенал, Иоанн Златоуст, Байрон, Ламартин и многие другие.

Год спустя после призыва Лескова в России была издана первая вегетарианская поваренная книга на русском языке. Она называлась “Вегетарианская кухня. Наставление к приготовлению более 800 блюд, хлебов и напитков для безубойного питания со вступительной статьёй о значении вегетарианства и с приготовлением обедов в 3 разряда на 2 недели. Составлена по иностранным и русским источникам. — М.: Посредник, 1894. ХХХVI, 181 с. (Для интеллигентных читателей, 27).

Травля и насмешки со стороны прессы не запугали Лескова: он продолжал печатать заметки о вегетарианстве и неоднократно обращался к этому явлению культурной жизни России в своих произведениях.

Николай Семёнович Лесков — создатель первого в русской литературе персонажа-вегетарианца (рассказ Фигура, 1889 год). К различным аспектам вегетарианства, к вопросам этики пищи и защиты животных Лесков обращается и в других своих произведениях, таких, как рассказ «Грабёж» (1887 год), где описывается убой молодых бычков богатым мясником, который, стоя с ножом в руках, слушает соловьиные трели.
Позднее в творчестве Лескова появляются и другие персонажи-вегетарианцы: в рассказе «Полунощники» (1890) — девушка Настя, последовательница Толстого и строгая вегетарианка, а в повести «Соляный столб» (1891—1895) — живописец Плисов, который, повествуя о себе и своём окружении, сообщает, что они «не ели ни мяса, ни рыбы, а питались одною растительною пищею» и находили, что это для них и их детей предостаточно.

Лесков в культуре
Композитор Д. Д. Шостакович по повести Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» создал одноимённую оперу, первая постановка которой состоялась в 1934 году.

Память

Латвийская оккупационная газета «Двинский вестник» не забывала Николая Лескова.
В 1974 году в Орле открыт дом-музей Н. С. Лескова.
В 1981 году, в честь 150-летия со дня рождения писателя в Орле установлен памятник Лескову.
В городе Орле имя Лескова носит Школа № 27.
Сын Николая Лескова — Андрей Лесков, на протяжении долгих лет работал над биографией писателя, закончив её ещё до Великой Отечественной войны. Эта работа вышла в свет в 1954 году.
В честь Н. С. Лескова назван астероид (4741) Лесков, открытый 10 ноября 1985 года сотрудником Крымской астрофизической обсерватории Людмилой Карачкиной
Географические названия
В честь Николая Лескова названы:

улица Лескова в районе Бибирево (Москва),
улица Лескова в Киеве (Украина) (с 1940 года, ранее — Большая Шияновская улица, место действия событий, описанных в «Печерских антиках»),
улица Лескова в Ростове-на-Дону
улица Лескова и переулок Лескова в Орле,
улица Лескова и два проезда Лескова в Пензе,
улица Лескова в Ярославле,
улица Лескова во Владимире,
улица Лескова в Новосибирске,
улица Лескова в Нижнем Новгороде,
улица Лескова и переулок Лескова в Воронеже,
улица Лескова в Саранске (до 1959 года улица Новая),
улица Лескова в Грозном,
улица Лескова в Омске (до 1962 года улица Моторная),
улица Лескова в Челябинске,
улица Лескова в Иркутске
улица Лескова в Николаеве (Украина),
улица Лескова в Алматы (Казахстан),
улица Лескова в Качканаре,
улица Лескова в Сорочинске
улица и переулок Лескова в Хмельницком (Украина)
улица Лескова в Симферополе
и другие.

В филателии
Почтовые марки СССР
1956 год, номинал 40 коп.
1956 год, номинал 1 руб.

Источник: https://filosoff.org/leskovnikolai/

**************************************************

* Снисхождение к злу очень тесно граничит с равнодушием к добру.

* Жизнь, пройденная без служения широким интересам и задачам общества, не имеет оправдания.

* Не надо забывать старого правила: кто хочет, чтобы с ним уважительно обходились другие, тот прежде всего должен уважать себя сам.

* Труд — дело святое, всякому подобает.

* И лучшая из змей все-таки змея. Истинная любовь скромна и стыдлива. Любовь не может быть без уважения.

* Горе одного только рака красит.

* Как иногда люди женятся и выходят замуж? Хорошие наблюдатели утверждают, что едва ли в чем-нибудь другом человеческое легкомыслие чаще проглядывает в такой ужасающей мере, как в устройстве супружеских союзов. Говорят, что самые умные люди покупают себе сапоги с гораздо большим вниманием, чем выбирают подругу жизни.

* Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно и часто совсем без надобности, и — что всего обиднее — эти вредные упражнения практикуются в тех самых. органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и ее особенности.

* Я не считаю хорошим и пригодным иностранные слова, если только их можно заменить чисто русскими или более обруселыми. Надо беречь наш богатый и прекрасный язык от порчи.

* Живите, государи мои, люди русские, в ладу со своей старою сказкой. Чудная вещь старая сказка! Горе тому, у кого ее не будет под старость!

* Обещания даются по соображениям, и исполняются по обстоятельствам.

* Спорливость — черта, удаляющая человека от истины.

* Прежде ростовщики сознавали, что действуют преступно, и всеми мерами скрывали свое гнусное ремесло, что, много ли, мало ли, но оберегало нравственность народа.

* Не тот богаче других, кто имеет более дарового золота, а тот, кто лучше других умеет довольствоваться и пользоваться тем, что имеет.

* А ты знаешь ли, любезный друг: ты никогда никем не пренебрегай, потому что никто не может знать, за что кто какой страстью мучим и страдает.

* Деньги, как пошлина, взыскиваются всегда за какое-нибудь право.

* Людям ложь вредна, а себе еще вреднее.

* Прощение дается даром, по снисходительности того, кто прощает, а извинение вызывается причинами, которые заставляют не считать вину виною.

* Всегда зло родит другое зло и побеждается только добром, которое, по слову Евангелия, делает око и сердце наше чистыми.

* Я отдал литературе всю жизнь, <…> я не должен “соблазнить” ни одного из меньших меня и должен не прятать под стол, а нести на виду до могилы тот светоч разумения, который мне дан Тем, пред очами Которого я себя чувствую и непреложно верю, что я от Него пришёл и к Нему опять уйду <…> я верую так, как говорю, и этою верою жив я и крепок во всех утеснениях.

«…кротко сияющий луч спокойно совершает то, что не в состоянии сделать свирепая буря».

«Искусство должно и даже обязано сберечь сколь возможно все черты народной красоты».

«На горизонте литературном я не вижу ничего, кроме партийной, или лучше сказать, направленской лжи, которую я понял и служить ей не могу».

«Я иду сам,куда меня ведет мой фонарь».

«Мы можем и должны всеми зависящими от нас средствами увеличивать сумму добра в себе и кругом себя.»

«Все люди, желающие во что бы то ни стало поступать во всем по-своему, сами того не замечают, как становятся рабами чужого мнения».

**************************************************

Подготовил: Дмитрий Сироткин

Представляем вам подборку цитат писателя Николая Лескова (1831 – 1895).

Ему немного не повезло — среди знаменитых русских классиков он оказался в тени.

Цитаты сведены по темам: жизненная этика, Россия и русские, брак, люди, любовь, женщины, жизнь, русский язык, ростовщики, богатство, труд, горе, суета, вера.

О жизненной этике

А ты знаешь ли, любезный друг: ты никогда никем не пренебрегай, потому что никто не может знать, за что кто какой страстью мучим и страдает.

Снисхождение к злу очень тесно граничит с равнодушием к добру.

Пока ты зло помнишь — зло живо, а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покое жить станет.

Не надо забывать старого правила: кто хочет, чтобы с ним уважительно обходились другие, тот прежде всего должен уважать себя сам.

Нужно собрать всю волю и уйти от людей, с которыми жизнь мука, а не спокойный труд и не праздник.

Общество более всего нуждается в оздоровлении его духа, и это зависит менее от власти, чем от нас.

Бесполезное это дело: дураков учить все равно что мертвых лечить.

Кто отдает друзей в обиду, у того у самого свет в глазах тает.

Надо, чтобы на свете никто на жалостливых не рассчитывал, потому что их немного, да и в тех можно ошибиться, и тогда хуже будет. А строгость лучше: при ней всяк о себе больше заботится и, злых людей опасаясь, лучшее себе во всем получает.

Не стоит думать о том, что будут делать другие, когда вы будете делать им добро, а надо, ни перед чем не останавливаясь, быть ко всем добрым.

Поступай как знаешь, все равно — будешь раскаиваться.

О России и русских

Лучшее средство полюбить снова Родину — это разлучиться с нею на время.

Все полагают, что на Руси жизнь скучна своим однообразием, и ездят отсюда за границу развлекаться, тогда как я утверждаю и буду иметь честь вам доказать, что жизнь нигде так не преизобилует самыми внезапнейшими разнообразиями, как в России.

Мешай дело с бездельем, — лучше с ума не сойдешь.

Подполз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, — ну, значит, русские!..

Русский народ любит смотреть на пышность, но уважает простоту.

Пустяки. Ведь ты русский человек? Русский человек со всем справится.

Англичане из стали блоху сделали, а наши тульские кузнецы ее подковали, да им назад отослали.

Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши.

О браке

Где и на муже и на жене на обоих штаны надеты, там не бывать проку.

Самые умные люди покупают себе сапоги с гораздо большим вниманием, чем выбирают подругу жизни.

Едва ли в чем-нибудь другом человеческое легкомыслие чаще проглядывает в такой ужасающей мере, как в устройстве супружеских союзов.

Живые люди, оставленные самим себе, никогда друг для друга не исчерпываются и не теряют великого жизненного интереса; остаются друг для друга вечно, так сказать, недочитанною любопытною книгою.

Кстати, цитаты про свадьбу и брак

О людях

Народу, мой друг, много, а людей нет.

Ко всякому отвратительному положению человек по возможности привыкает, и в каждом положении он сохраняет по возможности способность преследовать свои скудные радости. По обдуманным поступкам не узнаешь, каков человек, его выдают поступки необдуманные.

Всякому то кажется странно, что самому не свойственно.

Спорливость — черта, удаляющая человека от истины.

Людям ложь вредна, а себе еще вреднее.

Простых людей ведь надо беречь, простые люди все ведь страдатели.

Кстати, цитаты о людях

О любви

Истинная любовь скромна и стыдлива.

Любовь не может быть без уважения.

Любовь — наша святыня!

Любить и видеть любимый предмет, не обладая им, значит обречь себя на жертву неминуемую… подле нее я всегда чувствовал жгучий пламень, но не ощущал отрадной теплоты.

Кстати, цитаты про любовь

О женщинах

Женщина всего на свете стоит, потому что она такую язву нанесет, что за все царство от нее не вылечишься, а она одна в одну минуту от нее может исцелить.

Ах красота, красота, сколько из-за неё делается безобразия.

Говорят иносказательно, что наилучшее, чтобы женщина ходила с водой против мужчины, ходящего с огнем, то есть дабы, если он с пылкостию, то она была бы с кротостию.

Знать я изволю, а следовать неспособна, и оттого я хуже тех, которые не знают.

Кстати, цитаты о женщинах

О жизни

Жизнь, пройденная без служения широким интересам и задачам общества, не имеет оправдания.

В этом лишении себя маленьких удовольствий для пользы других я впервые испытал то, что люди называют увлекательным словом — полное счастие, при котором ничего больше не хочешь.

Где уже нам с вами за одним столом чай пить, когда мы по-вашему морщиться не умеем.

Кстати, цитаты про жизнь

О русском языке

Я не считаю хорошим и пригодным иностранные слова, если только их можно заменить чисто русскими или более обруселыми. Надо беречь наш богатый и прекрасный язык от порчи.

Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно и часто совсем без надобности, и — что всего обиднее — эти вредные упражнения практикуются в тех самых органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и ее особенности.

О ростовщиках

Прежде ростовщики сознавали, что действуют преступно, и всеми мерами скрывали свое гнусное ремесло, что, много ли, мало ли, но оберегало нравственность народа.

Дозволение ростовщикам действовать гласно привело к тому, что теперь многие приучились смотреть на ростовщичество, как на простое коммерческое дело, и такое мнение случается не раз слышать от очень порядочных людей.

О богатстве

Деньги, как пошлина, взыскиваются всегда за какое-нибудь право.

Неужели с того, что вы меня богатее, то у вас и чувств больше?

Не тот богаче других, кто имеет более дарового золота, а тот, кто лучше других умеет довольствоваться и пользоваться тем, что имеет.

О труде

Труд — дело святое, всякому подобает.

Работники, конечно, умеют ценить выгоды, доставляемые им практическими приспособлениями механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью.

О горе

Горе одного только рака красит.

Большое личное бедствие — плохой учитель милосердия. Оно притупляет чувствительность сердца, которое само тяжко страдает и полно ощущения собственных мучений.

О суете

Суета затемняет ум.

Человек в жилетке сверх тёплого полушубка — есть суета, потому что жилет сверх полушубка не нужен, как не нужно и то, чтобы за нами ходили и нас прославляли.

О вере

Вера — роскошь, которая дорого народу обходится.

Где всему легко верят, там легко утрачивают всякую веру.

О разном

И лучшая из змей — все-таки змея.

Обещания даются по соображениям, и исполняются по обстоятельствам.

Книга что жена, ее нельзя дать на подержание даже лучшему другу.

Прощение дается даром, по снисходительности того, кто прощает, а извинение вызывается причинами, которые заставляют не считать вину виною.

Не так страшен чёрт, как его малютки.

Не режь льву мяса, ему на это природа зубы дала.

Астрономия — наука загадок.

Складывается впечатление, что пока Лесков вглядывался в русский народ, находя в нем вековые источники духовности, сам народ двигался в другом направлении, придя в конечном итоге к Октябрьской революции.

Цитаты про Лескова

• Л. Толстой: Самый русский из наших писателей. (кстати, цитаты Льва Толстого)
• Ф. Достоевский: Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества, — но зато отдельные типы! Какова Ванскок! Ничего и никогда у Гоголя не было типичнее и вернее. Ведь я эту Ванскок видел, слышал сам, ведь я точно осязал ее! Удивительнейшее лицо! Если вымрет нигилизм начала шестидесятых годов, то эта фигура останется на вековечную память. Это гениально! (о «На ножах»). (кстати, цитаты Федора Достоевского)
• М. Горький: Талант Лескова силою и красотой своей немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих. Различие Лескова с великанами литературы нашей только в том, что они писали пластически, слова у них — точно глина, из которой они богоподобно лепили фигуры и образы людей, живые до обмана… (кстати, цитаты Максима Горького)
• Ф. Раневская: Только Россия могла дать и Толстого, и Пушкина, и Достоевского, и Гоголя, и аристократа (от лавочника) Чехова, и мальчика Лермонтова, и Щедрина, и Герцена, и Лескова неуемного ― писателя трагически одинокого; и в его время, и теперь его не знают, теперь нет интеллигентных, чтобы знать их вообще, писателей русских. У Лескова нашла: «Природа ― свинья». Я тоже так думаю! И всегда так думала я. Но люблю ее неистово (а «свинья» ― это о похоти). (кстати, цитаты Фаины Раневской)
• Ю. Нагибин: Он, порвавший последние слабые связи с киевским кланом Лесковых, с дряхлой матерью, сестрами, вычеркнувший из души жалкую дочь Веру, обвинивший бывшую жену, мать Дронушки, в гибели своего семейного счастья, хотя не было сомнений, что погасил домашнюю лампу сам Николай Семенович, не терпящий никаких уз, обязательств, кроме велений творческого духа. Но и с единственной привязанностью к сыну что-то сталось, и здесь закрутило, закорчило крутого человека. Неужели и деликатный Дронушка неведомо для себя встрял между Лесковым и письменным столом с побитым молью, закапанным свечным воском и ламповым керосином старым нелепым сукном?

Источник: Статья Цитаты Лескова с https://burido.ru/968-tsitaty-leskova на сайте Буридо

**************************************************

ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ ПИСАТЕЛЮ — МОЙ ПОКЛОН! Ом

**************************************************

Герой-ребёнок в рассказе Лескова «Неразменный рубль» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Терехова Е.А.

В статье рассматривается непростой путь героя-ребенка к обретению истины; раскрываются принципы изображения действительности в святочном рассказе ; приемы создания образа ребёнка; своеобразие онирической реальности и мемуарной формы повествования.

Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Терехова Е.А.

THE HERO-CHILD IN LESKOV’S STORY «THE INDISPENSABLE RUBLE»

The article discusses the difficult path of the hero-child to the truth; reveals the principles of the image of reality in the sacral story; methods of creating the image of the child; the originality of the onirical reality and the memoir form of the narrative.

Текст научной работы на тему «Герой-ребёнок в рассказе Лескова «Неразменный рубль»»

УДК 82-3 ТЕРЕХОВА Е.А.

кандидат филологических наук, доцент, кафедра истории и музейного дела, Орловский государственный институт культуры E-mail: [email protected]

UDC 82-3 TEREKHOVA E.A.

Candidate of philological Sciences, associate Professor, Department of History and Museology, Orel State Institute of

ГЕРОЙ-РЕБЁНОК В РАССКАЗЕ ЛЕСКОВА «НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ» THE HERO-CHILD IN LESKOV’S STORY «THE INDISPENSABLE RUBLE»

В статье рассматривается непростой путь героя-ребенка к обретению истины; раскрываются принципы изображения действительности в святочном рассказе; приемы создания образа ребёнка; своеобразие онирической реальности и мемуарной формы повествования.

Ключевые слова: святочный рассказ, герой-ребенок, сюжет-испытание, онирическая реальность, субъектно-субъектные взаимоотношения героя и автора.

The article discusses the difficult path of the hero-child to the truth; reveals the principles of the image of reality in the sacral story; methods of creating the image of the child; the originality of the onirical reality and the memoir form of the narrative.

Keywords: sacred story, hero-child, plot-test, oniric reality, subject-subject relationship of the hero and the author.

«Неразменный рубль», как и большинство лесков-ских произведений о детях, относится к жанру святочного рассказа, получившего широкое распространение в отечественной литературе XIX века. Святочная проза Лескова исследована достаточно основательно, особенно в работах Е.В. Душечкиной и А.А. Кретовой (Новиковой), Н.Н. Старыгиной. Однако интересующий нас рассказ почти не привлекал внимания отечественных литературоведов, тогда как зарубежные исследователи не прошли мимо этого маленького шедевра. Так, Жан-Клод Маркадэ пишет: «Здесь мы видим сказку для детей, написанную в лучших традициях жанра, в ней умело сочетаются четыре темы: рассуждения о неразменном рубле и о суевериях вообще, детские воспоминания автора, сновидение и его смысл, то есть вытекающая из него мораль» [11, с. 338].

А.А. Кретова статью о рассказе впервые опубликовала в 1994 году [4], а затем повторила этот анализ в двух своих монографиях, статье 2005 года ««Завещайте вашему сыну. »: «Детские» рассказы Н.С. Лескова» и других. Особенно убедительным он выглядит в книге «Будьте совершенны . », так как включён здесь в широкий литературный контекст. Речь идёт о параграфе «Святочные рассказы, адресованные детям. Рассказ Н.С. Лескова «Неразменный рубль» в детском чтении» из главы второй: «Русская святочная литература второй половины XIX века (Тематический обзор; поэтика жанра)». Здесь рассматриваются «детские» святочные рассказы Н.П. Вагнера («Любка»), Ф. Гурина («Ночь на Рождество»), П.В. Засодимского («В метель и вьюгу», «Ночь на новый год», «Бедный Христос» и др.), К.С. Баранцевича («Что сделал северный ветер», «Мальчик на улице»), А.С. Хомякова («Светлое воскресенье: Повесть, заимствованная у Диккенса»»), Д.В. Григоровича (Рождественская ночь», «Зимний вечер»). Подчёркивая подражательность боль-

шинства из этих рассказов, их слезливую сентиментальность, голый дидактизм, Кретова выделяет в качестве лучших рассказы Засодимского, отличающиеся простотой и искренностью чувства, и Григоровича, творчески подошедшего к освоению жанра святочного рассказа [2, с. 134]. Но и на фоне этих достижений, справедливо считает исследовательница, рассказ «Неразменный рубль» – «один из лучших святочных рассказов, написанных для детей» [2, с. 139]. К главным достоинствам рассказа Кретова относит «динамичный сюжет, в котором гармонично соединились реальный и фантастический планы [2, с. 138-139], искусное сочетание занимательности и поучения, без резонёрства, тонкое пересечение мира фольклорного и мира детского, с учётом своеобразия детской психологии. Справедливо говорится об отличии «живого образа» лесковского героя «от благонравных и безликих «малюток» большинства святочных сочинений для детей» [2, с. 139].

В статье 1994 года, верно говоря о недостаточной изученности темы «Лесков и детская литература»,

A.А. Кретова в то же время ошибочно полагает, что существует только одна статья на эту тему: «Чтоб чувства добрые в читающем рождать.» Л.Г. Чудновой (1979). Но ещё до работы Чудновой, в 1976, вышла газетная статья

B.А. Громова под тем же названием (Орловская правда. 1976. 15 февраля. С. 3), а в 1977 – публикация Т.С. Карской рассказа Лескова «Добрая мать по пифагорейским понятиям» с её же предисловием: «Неизданный рассказ для журнала «Игрушечка»» (Литературное наследство: Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 гг Т. 87. М.: Наука, 1977. С. 129; 127-128). Кроме того, до 1994 года были опубликованы: монография В. Семёнова «Н.С. Лесков: Время и книги» (1981) со страницами о «детских» рассказах (с. 182-190); статья Н.Н. Старыгиной «Лесков и детская литература» (Проблемы детской литера-

© Терехова Е.А. © Terekhova E.A.

туры : сб. науч. трудов. – Петрозаводск : изд-во ПГУ, 1992. С. 86-103).

Иное представление о «Неразменном рубле», по существу, противоположное его истолкованию у А. Кретовой, находим в статье С.Г. Микушкиной «Н.С. Лесков в «Задушевном слове»», где этому рассказу посвящена одна страница. Отметив, что большое количество публикуемых в журнале произведений, связанных с морально-нравственной проблематикой, «отличалось иллюстративностью», автор статьи продолжает: ««Неразменный рубль» Лескова тоже был рассказом открыто морализаторским, наставительным. Своеобразие лесковское в этом произведении нивелировано, приглажено». Правда, исследовательница готова признать, что «учительность «Неразменного рубля» не раздражает, не кажется чрезмерно назойливой» благодаря занимательности сюжета, которая «делает рассказ по-своему интересным» [11, с. 126]. Таким образом, оказывается, что, в отличие от автора статьи, и сам Лесков, гордившийся этим святочным рассказом, получившим признание в Европе, и берлинский журнал «Echo», напечатавший его на своих страницах, и исследователи творчества Лескова, считающие «Неразменный рубль» одним из лучших его произведений, слишком преувеличили художественную ценность рассказа. Мы не можем согласиться с интерпретацией С.Г. Микушкиной «Неразменного рубля», как, впрочем, и других произведений писателя.

Рассказ «Неразменный рубль» впервые был опубликован в журнале «Задушевное слово» в 1883 году (N° с подзаголовком «Рождественская история». Он же открывал сборник «Святочных рассказов» Лескова 1886 года. Однако в седьмом томе прижизненного собрания сочинений писателя (1889) цикл «Святочных рассказов» открывался уже «Жемчужным ожерельем», в котором Лесков изложил своё представление об этом традиционном жанре.

В беседе, с которой начинается «Жемчужное ожерелье», противопоставлены два взгляда на святочный рассказ. Один из участников беседы говорит о «скудости содержания», «деланности и однообразии» святочных рассказов (даже у Диккенса), объясняя эти недостатки жёсткими требованиями жанровой формы: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера – от Рождества до Крещения, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец, – чтобы он оканчивался непременно весело» [9, с. 4]. Поскольку «в жизни таких событий бывает немного», то писатель оказывается «невольником слишком тесной и правильно ограниченной формы»: «неволит себя выдумывать и сочинять фабулу, подходящую к программе» [9, с. 4]. То есть, требования жанра вступают в противоречие с принципами современного реалистического искусства. Другой собеседник, возражая, высказывает убеждение, близкое автору: «Я думаю, . что и святочный рассказ, находясь во всех его рамках, всё-таки может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и своё время и нравы» [9, с. 4]. Все произведения ле-сковского святочного цикла и представляют собой именно обновлённый святочный жанр. В них действительно «отразился. и век и современный человек» при сохранении «формы и программы святочного рассказа» [9, с. 4]. Не

составили исключения и «детские» произведения цикла. В каждом из них в полном соответствии со своей эстетической установкой на документализм писатель изображает «истинное происшествие» [9, с. 4], случай из жизни, всякий раз подтверждающий его убеждение в «фантастичности» самой реальной действительности.

Герой-ребёнок Лескова своеобразен. Он не похож ни на Николеньку Иртеньева (трилогия «Детство. Отрочество. Юность»), ни на Сережу Багрова («Детские годы Багрова-внука»), ни на детей, изображённых Достоевским (Неточка в рассказе «Неточка Незванова», Нелли в «Униженных и оскорблённых», Аркадий Долгорукий в «Подростке», герои рассказов «Мальчик с ручкой», «Мальчик у Христа на ёлке»). От первых двух он отличается уже тем, что детство его проходит в условиях, далёких от той атмосферы усадебного благополучия, безмятежной патриархальной идиллии, в которую погружены герои Толстого и Аксакова, хотя бы в раннюю пору своей жизни. Но и атмосфера страдания и одиночества детей Достоевского не становится у Лескова доминирующей.

В то же время, герой Лескова, как и его предшественников, — это полнокровный художественный образ. Белинский ратовал за то, чтобы в детской книжке читатель видел «дитя весёлое, доброе, живое, <. > бо-жие» [1, с. 374]. Именно таковы персонажи рассказов «Неразменный рубль», «Под Рождество обидели», «Зверь», «Пугало», «Дурачок» и др.

Восьмилетний герой первого из них настолько увлечён сказочным поверьем о волшебном неразменном рубле, что сам готов «претерпеть страхи», чтобы овладеть таким сокровищем. Сказочное чудо и желание приблизиться к нему, преодолеть свой страх влекут мальчика. Но писатель «испытывает» героя не через встречу «с дьяволом на далёком распутье», а совсем иначе. Желанный «беспереводный рубль» он получает «даром», в качестве подарка на Рождество от бабушки. Здесь-то и начинается подлинное испытание души ребёнка. Не случайно в начале рассказа говорится о том, что мальчик «уже побывал в своей жизни в Орле и в Кромах» и знал все соблазны рождественской ярмарки: разные лакомства, картинки и «множество других вещей», которые нельзя приобрести на тот единственный серебряный рубль, который ежегодно получал от бабушки на праздник. Услышанное поверье о неразменном рубле захватывает его душу: «Сколько можно накупить прекрасных вещей за беспереводный рубль! Что бы я наделал, если бы мне попался такой рубль!» [9, с. 18] (Курсив наш. – Е.Т.).

Так, через живое эмоциональное переживание восьмилетнего ребёнка определяется главная линия сюжета-испытания героя, его нелёгкого выбора в мире соблазнов, не менее опасных, чем «большие страхи» [9, с. 17], и его «делания», его поступков. Верный своей идее необходимости мудрого руководства со стороны родителей в деле воспитания детей, Лесков эстетически тонко реализует её и здесь. Бабушка, предостерегая внука от «ошибок», подсказывает ему главное, чем надо руководствоваться в решении купить или не купить ту или иную вещь, но делает это так, чтобы, избегая «наставлений», чуждых детям, активизировать самостоятельную работу мысли и чувства ребёнка. Она просто рассказывает внуку о свойствах неразменного рубля: «Рубль возвращается, это правда. Это его хорошее

свойство, – его также нельзя и потерять; но зато у него есть другое свойство, очень невыгодное: неразменный рубль не переведётся в твоём кармане до тех пор, пока ты будешь покупать на него вещи, тебе или другим людям нужные и полезные, но раз, что ты изведёшь хоть один грош на полную бесполезность – твой рубль в то же мгновение исчезнет» [9, с. 19].

Но, находясь в радостном возбуждении и крепко «зажав рубль в ладонь», мальчик излишне самонадеянно заявляет: «Я уже всё это знаю», а в ответ на сомнения бабушки, поясняет так: «Я её уверил, что знаю, как надо жить при богатом положении». Умная воспитательница вовремя и ненавязчиво, как бы делясь своим жизненным опытом, умеет дать необходимый совет, не подавляя, а поддерживая, но и направляя инициативу ребёнка: «Очень рада, – посмотрим. Но ты всё-таки не будь самонадеян: помни, что отличить нужное от пустого и излишнего вовсе не так легко, как ты думаешь» [9, с. 19].

Чуткий ребёнок, прислушиваясь к совету бабушки и интуитивно ощущая трудность такого выбора, просит её «походить» с ним по ярмарке. А узнав, что «тот, кто владеет беспереводным рублём, не может ни от кого ожидать советов, а должен руководиться своим умом», разумное дитя отвечает: «О, моя милая бабушка, <.. > вам и не будет надобности давать мне советы, – я только взгляну на ваше лицо и прочитаю в ваших глазах всё, что мне нужно» [9, с. 20].

Таков, по Лескову, идеал взаимоотношений взрослого и ребёнка: взаимопонимание без слов и наставлений, возникающее на основе любви и полного доверия, доверия не только ребёнка к воспитателю, но и воспитателя к уму и сердцу маленького человека.

Подобно другим великим писателям-современникам Лесков рассматривает ребёнка не как объект, но как субъект воспитания. Отношения автора и героя строятся как субъектно-субъектные, как и взаимоотношения бабушки и Миколаши. Причём, бабушка руководствуется не только любовью, но и «педагогией», за игнорирование которой Лесков так резко критиковал Т.П. Пассек [7]. Бабушка не стремится оградить ребёнка от трудностей реальной жизни, не пытается решать всё за него, напротив, умеет инспирировать его инициативу и самостоятельность, пробудить в мальчике чувство ответственности за принимаемые им решения и поступки.

Через восприятие ребёнка даётся вполне реалистическая картина ярмарки, предваряемая кратким описанием состояния природы, вполне соответствующего радостным ожиданиям ребёнка: «Погода была хорошая; умеренный морозец с маленькой влажностью; в воздухе пахло крестьянской белой онучею, лыком, пшеном и овчиной. Народу много, и все разодеты в том, что у кого есть лучшего» [9, с. 20]. Так же просто и органично, без нажима, входит в рассказ и сознание ребёнка социальный мотив бедности и богатства. Маленький герой, наблюдая за детьми, видит, что, в отличие от мальчиков из богатых семей, желания коих уже исполнились, «бедные ребятишки, которым грошей не давали, стояли под плетнём и только завистливо облизывались» [9, с. 20].

И интуитивно, и сознательно следуя своему нравственному чувству, но и контролируя себя выражением одобрения на лице бабушки, а также наличием рубля в кармане,

герой рассказа безошибочно тратит свой рубль на «полезные» вещи, принесшие радость и «бедным ребятишкам», получившим свистульки, и дворовым людям, наделённым обновками. В то же время автор показывает, насколько труден для мальчика первый шаг в самостоятельном выборе между «полезным» и «пустым», когда встал вопрос о покупке свистулек для бедных ребятишек. Неуверенность в правильности своего намерения, ведь «глиняные сосульки не составляли необходимости и даже не были полезны», чувство ответственности за предстоящий выбор рождает потребность посоветоваться: «и. я посмотрел на бабушку.» [9, с. 20]. Одобрение «старушки» и радость бедных ребятишек, получивших желаемое, приносят внутреннее удовлетворение и придают уверенность маленькому герою: «теперь я уже понял, в чём дело, и могу действовать смелее» [9, с. 21]. Эти действия — забота «о других», стремление одарить бедных людей, сделать их счастливыми – доставляют радость самому герою и говорят о его душевной щедрости и социальной отзывчивости.

Но автор подвергает мальчика ещё более трудному испытанию – испытанию его собственным «могуществом», определяемым «властью рубля». Убедившись в собственной «непогрешимости», правильности своих действий (ведь рубль постоянно остаётся в кармане), ребёнок уже не видит необходимости проверять свои поступки «выразительными взорами» бабушки, «да я о ней и забыл», скажет он позднее. «Я сам был центр всего, – на меня все смотрели, за мною все шли, обо мне говорили. – Смотрите, каков наш барчук Миколаша! Он один может скупить целую ярмарку, у него, знать, есть неразменный рубль. И я почувствовал в себе что-то новое и до тех пор незнакомое. Мне хотелось, чтобы все обо мне знали, все за мною ходили и все обо мне говорили – как я умён, богат и добр» [9, с. 22]. Многократный повтор личного местоимения – «я», «меня», «мною» «обо мне» – свидетельствует о существенных изменениях в мирочувствовании и самоощущении героя. Он сам замечает, что прежнее состояние радости и удовлетворения сменилось противоположными чувствами: «Мне стало беспокойно и скучно» [9, с. 22]. Однако к этому новому эмоциональному состоянию, в котором выразился протест нравственного чувства, герой не прислушивается. «Голос» «натуры» и «голос» нового самосознания располагаются рядом, сосуществуют, но не вступают в борьбу друг с другом. В такой ситуации для торжества одного из них необходимо воздействие извне. Ожидаемый толчок, – но не в пользу «голоса» нравственности, – ребёнок получает от «опытного» ярмарочного торговца, который пробуждает в маленьком герое отрицательные эмоции – обиду и зависть. Близка сказочной резко отрицательная характеристика «искусителя», к тому же, появившегося перед мальчиком вдруг – «откуда ни возьмись» [9, с. 22]. Повторяющиеся определения сниженной семантики – «самый пузатый», «пузатый купец», «пузан», высокая, окрашенная авторской иронией самооценка торговца – «Я здесь всех толще и всех опытнее.», – а также его речи, пробуждающие низкие желания, дают полное представление об этом «антигерое». Вначале мальчик сопротивляется дурному влиянию и на провоцирующую реплику торговца – «есть кое-что такое, чего вы и за этот рубль не можете купить» – с достоинством отвечает: «Да, если это будет вещь ненужная, – так я её, разумеется, не куплю» [9, с. 22].

Однако «дьявол» не унимается: указывает на неблагодарность «других», которые оставили его, своего благодетеля, в полном одиночестве, устремившись за человеком, поразившим их блеском стекловидных пуговиц на жилете, надетом поверх тулупа. Провокация удалась: «Во мне, – признаётся герой, – зашевелилось чувство досады. Мне показалось всё это ужасно обидно, и я почувствовал долг и призвание стать выше человека со стекляшками» [9, с. 23], то есть, купить его жилет. Но мальчика привлекает не «тусклое блистание» пуговиц, как остальных посетителей ярмарки, а стремление завладеть вещью, которая лишила его славы, всеобщего поклонения и обладание которой должно теперь вернуть ему прежнее «могущество», внимание окружающих, а заодно – «доказать» «пузану» своё превосходство над «человеком со стекляшками». Этот последний, «длинный, сухой человек», дан в восприятии ребёнка, недоумевающего, почему «вся ярмарка» ринулась за ним, не имеющим в себе ничего «привлекательного», кроме жилета со «стекловидными пуговицами», из которых «исходило слабое тусклое мерцание».

«В этой прозрачной аллегории, – как тонко подметила А. А. Кретова, – заложено понятное рождественское противопоставление: истинный свет бескорыстной любви противостоит «слабому, тусклому блистанию» [2].

Несомненное достоинство Миколаши – в его отстранённости от этого ложного, «тусклого блистания», от «суеты», которой одержимы остальные: «Я ничего не вижу в этом хорошего», – говорит он [9, с. 23]. Не случайно именно ему принадлежит пренебрежительная характеристика человека через его вещь: «человек со стекляшками», в которой уменьшительно-уничижительный суффикс дополнительно подчёркивает абсолютную бесполезность вещи. Однако это положительное качество ребёнка, трезвая оценка «вещи» не отменяет не менее суетного, с точки зрения автора, желания стать над людьми, «сделаться больше его» [9, с. 23], человека со стекляшками, овладевшего всеобщим вниманием.

И теперь уже ничто не может воспрепятствовать осуществлению «призвания», даже напоминания о бесполезности вещи и неопытности покупателя: «Однако вы, я вижу, очень неопытны, как и следует быть в вашем возрасте, – вы не понимаете, в чём дело. Мой жилет ровно ничего не стоит, потому что он не светит и не греет, и потому я его отдаю вам даром, но вы мне заплатите по рублю за каждую нашитую на нём стекловидную пуговицу, потому что эти пуговицы хотя тоже не светят и не греют, но они могут немножко блестеть на минутку, и это всем очень нравится» [9, с. 23].

Образ «человека со стекляшками» в сказочном сюжете сновидения выполняет различные функции. Он не только символ «суетности», через отрицание которой положительно характеризуется маленький герой, но и «помощник» главного воспитателя, бабушки, как и она, предостерегающий мальчика от ошибок. То есть, характеристика этого персонажа Миколашей не исчерпывает художественных функций данного образа в сновидной реальности и рассказе в целом.

Слова «человека со стекляшками» о «неопытности» обращены к прежним благим порывам души ребёнка, для которого реакции бабушки были необходимым нравственным ориентиром в выборе «полезных вещей». А мысль о

бесполезности жилета и пуговиц, которые «не светят и не греют», призвана напомнить мальчику о главном свойстве неразменного рубля, когда-то вполне отвечавшем светлым порывам души мальчика.

Но теперь – всё забыто, главное, что волнует ребёнка, – это стремление во что бы то ни стало доказать своё превосходство над всеми «другими». И герой наказан за «гордыню». Неожиданное исчезновение неразменного рубля в момент страстно ожидаемого торжества и над «пузатым купцом», и над «всей ярмаркой» [9, с.-22] погружает ребёнка в состояние горестного смятения, душевного потрясения, что подчёркнуто не только лексически, но и синтаксически: «Я <.. > опустил руку во второй раз, но. карман мой был пуст. Мой неразменный рубль уже не возвратился. он пропал. он исчез. его не было, и на меня все смотрели и смеялись.

Я горько заплакал и. проснулся.» [9, с. 24].

Это кульминация рассказа. Пробуждение ото сна оказывается и воскресением заснувшего было нравственного чувства, и освобождением от всяких индивидуалистических устремлений: «реализуется, – пишет А.А. Кретова,

– известная педагогическая мысль о ребёнке «проснувшемся» и «непроснувшемся»: перед нами пробудившийся

– в прямом и переносном смысле – ребёнок, разбужены его сердце и разум» [2, с. 138].

Соглашаясь с этим бесспорным утверждением исследовательницы, мы попытались внести поправку в трактовку ею «своеобразного драматизма» рассмотренной выше ситуации рассказа. А. Кретова видит этот драматизм в том, что, не знающий «важного правила – абсолютного бескорыстия дара», герой, столкнувшись с неблагодарностью одаренных им людей, переживает чувство обиды на них и зависти к «сопернику». Как было показано, эти чувства возникают на уже подготовленной почве: гордость собою, осознание своего «всевластия» уже вытеснили, пусть на время, добрые чувства и намерения. Обида и зависть – это лишь атрибуты «самовозвышения», проявившиеся post faktum. Словом, драматизм рассказа порождается, на наш взгляд, не столько «незнанием абсолютного бескорыстия дара», сколько «гордыней», представляющей собой уже настоящий «грех», и заключается этот драматизм не только в обиде (она – следствие), а в сосуществовании и борьбе в душе ребёнка антитетичных устремлений.

«Бытовик» Лесков, как его часто представляли, оказался тонким психологом, сумевшим и в маленьком человеке не только увидеть, но и «незаметно», с изумительным тактом показать свойственную обычно личности сформировавшейся, сложной, уже испытавшей влияние «неразумной» действительности, борьбу противоположных начал: доброго и злого.

Таким образом, авторский взгляд на сущность человека проявляется и в его произведениях для детей. Лесковская концепция личности – понимание писателем двойственности природной сущности человека, – далека от руссоистской, утверждавшей безусловную положительность природы «естественного человека». По Лескову, «Прямолинейных натур <.> нет в природе: живой человек гораздо сложнее и добро у него мешается со злом.» [10, с. 3].

Торжество добра в финале тщательно обосновано и художественно подготовлено. Пережив во сне радость

«первого шага» бескорыстного служения людям и горечь отступления от него, герой уже в реальности приходит к окончательному решению, по мысли самого автора, единственно верному. В письме к А. Кандибе эта мысль Лескова-педагога выражена непосредственно, в дидактической форме: «Счастье есть любовь к другим, ничего себе не требующая и ничего для себя не ожидающая. Будешь истинно добра, – будешь всегда счастлива.» [14, с. 29-31]. В рассказе «Неразменный рубль» эта дорогая писателю идея входит в сознание ребёнка и становится потребностью его сердца без всякого насилия, наставления, через занимательную историю неразменного рубля; поступки мальчика во сне и наяву, с нею связанные; через его собственные переживания и раздумья, корректируемые бабушкой, раскрывающей аллегорический смысл притчи о «неразменном рубле». Истолковывая сон ребёнка, она говорит: «Неразменный рубль – по-моему, это талант, который Провидение даёт человеку при его рождении. Талант развивается и крепнет, когда человек сумеет сохранить в себе бодрость и силу на распутии четырёх дорог, из которых с одной всегда должно быть видно кладбище. Неразменный рубль – это есть сила, которая может служить истине и добродетели, на пользу людям, в чём для человека с добрым сердцем и ясным умом заключается самое высшее удовольствие. Всё, что он сделает для истинного счастия своих ближних, никогда не убавит его духовного богатства, а напротив – чем он более черпает из своей души, тем она становится богаче» [9, с. 24].

Лесков мастерски изображает картины онирической (сновидной) реальности. По существу, в «Неразменном рубле» основное действие рассказа составляет сон ребёнка. Сон вводится как реальность с едва заметным намёком на сновидение: «Обольщённый этим обещанием, я постарался заснуть в ту же минуту, чтобы ожидание неразменного рубля не было томительно» [9, с. 18]. Граница между сном и реальностью почти неуловима и даже намеренно стирается автором: «Няня меня не обманула: ночь пролетела как краткое мгновение, которого я и не заметил, и бабушка уже стояла над моею кроваткою <.. >

– Ну, вот тебе беспереводный рубль» [9, с. 19]. И лишь в финале указание на пробуждение – «Я горько заплакал и. проснулся» [9, с. 24] – восстанавливает границу между онирической и реальной действительностью.

Причём сон героя не укладывается в типологию ле-сковских сновидений, предложенную Д.А. Нечаенко в содержательной статье «Сновидения и «просонки» в поэтике Н.С. Лескова (к постановке проблемы)». Сон Миколаши можно отнести и к «вещим» снам, провозвестникам действительных событий, характерным для фольклора и литературы; и к «духоводительным» (Лесков) снам-видениям, побуждающим («свыше») к определённому действию или поступку; и к «интроспективным сновидениям», позволяющим познать себя [13, с. 31-32]. Это свидетельствует не только об условности в приложении к Лескову любых научных классификаций, но и о художественной многозначности приёма сна у Лескова, «так называемые интроспективные, или интроверсионные сны лесковских персонажей, связанные с их самоуглублением», считает исследователь, помогают «персонажу-сновидцу» «к субъектному знанию себя изнутри добавить знание себя со стороны как объекта, достигая тем самым более полного

бытия. » [13, с. 39]. Сон ребёнка, действительно, оказывается вещим, помогающим становлению нравственного чувства и самосознания мальчика, который в результате «онирических переживаний» (Д.А. Нечаенко) приходит к высокому пониманию сущности счастья: «В этом лишении себя маленьких удовольствий для пользы других я впервые испытал то, что люди называют увлекательным словом -полное счастие, при котором ничего больше не хочешь» [9, с. 25].

Если во сне мальчик, одаривая других, и себя баловал сладостями, то теперь он решает отказаться от них. И мудрая воспитательница понимает ребёнка: «Я не вижу нужды, чтобы ты лишил себя этого маленького удовольствия, но. если ты желаешь за это получить гораздо большее счастие, то. я тебя понимаю» [9, с. 25]. Так входит в рассказ основная для творчества Лескова тема праведни-чества. Маленький герой в результате испытаний окончательно избирает для себя путь жизни по правде, по совести.

«Неразменный рубль», как и другие детские рассказы, сказки, легенды («Пугало», «Зверь», «Привидение в Инженерном замке», «Томленье духа», «Дурачок»), написаны «мемуаром», от первого лица, как воспоминания о детстве. Автобиографизм рассказов о детях неоднократно подчёркивался исследователями (Н.Н. Старыгиной, А.А. Новиковой, В. Семёновым и К. Киносян). Автобиографические черты находят в облике «барчука Миколаши» («Неразменный рубль»), героях «Зверя» и «Пугала», в характерах других персонажей этих рассказов: в бабушке Миколаши – черты Акилины Васильевны, бабушки Лескова; в дядюшке героя «Зверя» – многие качества Алферьева, дяди писателя; в «дедушке Илье» – реальный образ из гостомельского детства Лескова. В названных рассказах весьма ощутимо отразились воспоминания детства писателя: Гостомль, Панин хутор, Кромы.

Для Н.С. Лескова-мемуариста важно было передать не столько хронологию деталей событий, сколько чувства и настроения, вызванные ими, своё переживание этих событий, когда-то поразивших детское воображение и запомнившихся навсегда. Вот почему Лесков изображает события детства как сиюминутные, переживаемые повествователем в момент их воспроизведения. Лесков не создал такого автобиографического повествования, как, например, Л. Толстой («Детство. Отрочество. Юность») или С.Т. Аксаков («Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука», «Воспоминания»); не ставил перед собой цели изображения истории взросления, истории души ребёнка, но его произведения о детях и для детей дают представление о мирочувствовании маленького героя в разные периоды его жизни. Рисуя отрезок жизни маленького человека, ограниченный рамками времени, Лесков и на малом пространстве умеет показать обогащение эмоциональной сферы героя, рост его сознания: выход из мира полуфантастических легенд и поверий к реальности, пробуждение «голоса» «натуры», «серого человека», совести.

Сам писатель считал мемуарную форму вымышленного художественного повествования наиболее близкой для себя. Ф.И. Буслаеву он писал: «По правде же говоря, форма эта мне кажется очень удобною: она живее, или, лучше сказать, истовее рисовки сценами. Но, мне кажется, не только общего правила, но и преимущества одной манеры перед другою указать невозможно, так как тут многое зави-

сит от субъективности автора» [8, с. 452]. Субъективность Лескова и проявилась в этой приверженности к мемуарной форме повествования, отвечающей одному из основных эстетических принципов реализма писателя – принципу достоверности, установке на документализм. «Давно сказано, – пишет он, – что «литература есть записанная жизнь, и литератор есть в своём роде секретарь своего времени», он записчик, а не выдумщик, и где он перестаёт быть за-писчиком, а делается выдумщиком, там исчезает между ним и обществом всякая связь» [7, с. 34]. С этим стремлением Лескова строить свои отношения с читателем «на основе факта» связаны многие особенности его поэтики, в том числе – мемуарная («писать мемуаром») и сказовая формы повествования.

В рассказе «Неразменный рубль» перед нами «дитя живое», которое живёт, действует, любит, замирает от страха, познаёт новое, радуется. Но рядом – осмысляющий и анализирующий происходившее с ним в детстве взрослый повествователь. У Лескова всё сложно – разные субъектные призмы: и мальчика, и взрослого повествователя, и других лиц, передающих различные легенды и поверия. Нельзя поэтому без пояснений сказать о повествователе, что это «образ рассказчика-ребёнка». Более права А. А. Кретова, когда говорит: «события здесь преломляются через призму детского сознания, – художественный приём, который многократно усиливает глубинный «взрослый» смысл повествования. Простой, как бы псевдодетский стиль произведения является у Лескова-художника утончённой маской, за которой открывается внутренняя глубина и необозримая «духовная перспектива»» [3, с. 10]. Это характерно не только для святочных рассказов, о которых пишет исследовательница, но и для всех, перечисленных выше детских произведений.

Повествовательная форма их типична для произведений автобиографического жанра. Это рассказ от первого лица, где главный герой является одновременно повествователем. Но наряду с его голосом звучит и голос взрослого героя, оценивающего прежние впечатления. Таким образом, присутствует как бы двойной взгляд на изображаемое: через призму сознания ребёнка, чем достигается непосредственное восприятие действительности и достоверность внутренних движений души маленького героя, и второй, корректирующий их и прерывающий повествование ребёнка размышлениями более общего характера. Отсюда вытекает и особый характер художественного времени в произведениях автобиографического жанра: оно отличается дистанцией между прошлым и настоящим повествователя, который вспоминает о своем «я» в детстве.

Каждый рассказ – это взволнованная речь взрослого, заново переживающего своё прошлое и оценивающего его. Но, как уже говорилось, многие чувства и переживания, эмоциональное отношение к событиям и людям, окружающему миру переданы с точки зрения ребёнка: восьмилетнего в «Неразменном рубле», «Пугале» и пятилетнего в «Звере». Слово взрослого и речь ребёнка иногда сливаются, в других случаях расходятся. То же следует сказать о соотношении голоса взрослого рассказчика и автора. Голос взрослого повествователя сливается с авторским в моменты, когда речь идёт о значении детских встреч и впечатлений для всей последующей жизни.

Рассказчик – типическая фигура для Лескова, создав-

шего особую форму повествования – сказ. В детских рассказах нет характерного для этой формы повествования социально чужого устного слова, как нет и слушателей, но здесь есть установка на устную речь рассказчика, близкого автору по своему мировоззрению и социальному статусу, поэтому часто рассказчик сливается с автором, автор выражает через рассказчика свои мысли. Слово рассказчика оживляет литературную речь устными интонациями, сохраняет колорит и выразительность устной речи. Это повествование, приближенное к сказу, но не сказ, а Ihe Erzalung форма речи от первого лица. Этой формой часто пользовался в своих повестях И. С. Тургенев. Однако, в отличие от Лескова, установка на устное слово у Тургенева менее выражена, речь рассказчика у него близка к письменной речи. Но возвратимся к «Неразменному рублю».

Начинает рассказ о народном поверье относительно волшебного рубля взрослый повествователь. Начинает как будто всерьёз, но не без доброй усмешки: став на перекрёстке четырёх дорог (одна должна вести к кладбищу), надо «пожать кошку посильнее, так, чтобы она замяукала, и зажмурить глаза» [9, с. 17]. Автобиографический рассказчик с высоты своей взрослости комментирует, отделяя себя от тех, кто слепо верит в это предание: «Конечно, это поверье пустое и нестаточное; но есть простые люди, которые склонны верить, что неразменные рубли действительно можно добывать. Когда я был маленьким мальчиком, и я тоже этому верил» [9, с. 18]. Повествователь постоянно отделяет себя «теперешнего» от себя ребёнка: «Раз, во время моего детства.». Но сразу же вклинивается голос восьмилетнего мальчика с его реакцией на рассказ няни о рождественской ночи: «Сколько можно накупить прекрасных вещей за беспереводный рубль! Что бы я наделал, если бы мне попался такой рубль» [9, с. 18]. Восклицательная интонация указывает на это. И вновь звучит голос повествователя: «Мне тогда было всего лет восемь». Затем их голоса сливаются в воспоминании о виденном на рождественской ярмарке в Орле и Кромах.

Диалог ребёнка с няней в третьей главе ещё более оживляет рассказ. В картине сна голоса взрослого повествователя и ребёнка часто сливаются, но некоторые словосочетания явно не принадлежат ребёнку: «. чтобы слиться всей душой в общей гармонии.», «Глиняные сосульки не составляли необходимости», «лицо моей бабушки не выражало ни малейшего порицания моему намерению.» [9, с. 20]. (Курсив наш. – Е.Т.). Но в целом создаётся ощущение детской призмы, а слова и предложения, которые не может произнести восьмилетний ребёнок, непосредственно соединяются с типично детскими и нейтральными.

Лесков имел полное право гордиться признанием, которое получил в Европе этот его рассказ. «Слышал ли ты или нет, – спрашивал Лесков брата своего Алексея Семёновича в письме от 12 декабря 1890 года, – что немцы, у которых мы до сих пор щепились рождественскою литературою, понуждались и в нас. Знаменитое берлинское «Echo» вышло рождественским № с моим рождественским рассказом «Wunderrubel» <Неразменный рубль>. Так не тайные советники и «нарезыватели дичи», а мы, «явные нищие», заставляем помаленьку Европу узнавать умственную Россию и считаться с её творческими силами. Не всё нам читать под детскими ёлками их Гаклендера, – пусть они наших послушают <.> Сколько это надо было уступ-

ки со стороны немца, чтобы при их отношении к рождественскому № издания, – вместо своего Гаклендера, или Линдау, или Шпильгагена, – дать иностранца, да ещё русского. Право, это даже торжество нации, это мирное завоевание в «образованной среде» дали России не Скабелев с его жестокостями и не Драгомиров с его полупохабствами, а мягкосердечный Тургенев и Лев Толстой в его полушубке. » [5, с. 435]. «Мирное завоевание» внимания иностранцев «Неразменный рубль» продолжает доныне. С высокой оценкой этого маленького шедевра можно встретиться в

работах многих зарубежных исследователей [11, с. 338].

Таким образом, уже в первом рассказе о герое-ребёнке художественно воплотились дорогие автору мысли о воспитании личности в маленьком человеке, о роли мудрых родителей в этом «деле великой важности», выразилось лесковское представление о подлинном счастье (в забвении себя ради других), до потребности которого он стремился возвысить души детей. У Лескова-художника эти идеи становятся пафосом творчества, а не моральными наставлениями или дидактическими установками автора.

1. БелинскийВ.Г. Полное собрание сочинений : В XIII т. T. II. М. : АН СССР, 1953. 776 с.

2. КретоваА.А. ««Будьте совершенны.»: Религиозно-нравственные искания в святочном творчестве Н.С. Лескова и его современников. М. ; Орёл, 1999. 303 с.

3. Кретова А.А. «Завещайте вашему сыну.»: «Детские» рассказы Н.С. Лескова // Литература в школе. 2005. № 10. С. 8-13.

4. Кретова А.А. Творчество Н.С. Лескова в детском чтении: рассказ «Неразменный рубль» // Гуманитарные проблемы глазами молодых. Вып. 2. Орёл, 1994. С. 65-72.

5. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова : по его личным, семейным и несемейным записям и памятям : В 2 т. Т. 2. М. : Худож. литература, 1984. 606 с.

6. ЛесковН. Литературная бабушка: Татьяна Петровна Пассек // Всемирная иллюстрация. 1889. Т. XII. № 15. С. 265-267.

7. Лесков Н.С. о литературе и искусстве. Л. : изд-во Ленинград. ун-та, 1984. 284 с.

8. Лесков Н.С. Собрание сочинений : В 11 т. Т. 10. М. : Худож. литература, 1958. С. 597.

9. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 12 т. М. : изд-во «Правда», 1989. Т. 7. 462 с.

10. Лесков Н.С. Чудеса и знамения // Церковно-общественный вестник 1878. № 34. С. 3.

11. Маркадэ Ж.-К. Творчество Н.С. Лескова. Романы и хроники / Пер. с французского А.И. Поповой и др. СПб. : Академический проект, 2006. 478 с.

12. Микушкина С.Г. Н.С. Лесков в «Задушевном слове» // Актуальные проблемы журналистики. Вып. 2. М., 1983 С. 126. С. 122-129.

13. НечаенкоД.А. Сновидения и «просонки» в поэтике Н.С. Лескова : к постановке проблемы // Учёные записки Орловского гос. ун-та. Т. III : Лесковский сборник. Орёл : изд-во ОГУ, 2006. С. 31-48.

14. ЧудноваЛ.Г. «Чтоб чувства добрые в читающем рождать» // Детская литература. 1979. № 3. С. 29-31.

1. Belinsky V. G. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]: in 13 vols. Moscow, Publ. House of the Academy of Sciences of the USSR, 1953,Vol. 2, 767 p. Pp. 253-345. (In Russian.).

2021-11-14T00:30:00+03:00

2021-11-14T14:18:37+03:00

2021-11-14T00:30:00+03:00

2021

https://inosmi.ru/social/20211114/250863195.html

В Европе признали Пушкина «рэпером своего времени»

В Европе признали Пушкина «рэпером своего времени»

Общество

Новости

ru-RU

https://inosmi.ru/docs/terms/terms_of_use.html

https://россиясегодня.рф

Как соотносятся искусство и реальность? Этот вопрос вечный, но после трагического убийства рэп-артиста Нильса «Эйнара» Грёнберга (Nils «Einár» Grönberg), случившегося на той… ИНОСМИ, 14.11.2021

общество, культура, европа, швеция, шведский, александр пушкин, поэзия, рэп

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25090/54/250905498.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25086/80/250868065.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25086/80/250868060.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/25086/80/250868059.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/20454/32/204543226.jpg

https://inosmi.ru/social/20200606/247568554.html

https://inosmi.ru/social/20211026/250783654.html

https://inosmi.ru/politic/20210919/250529568.html

https://inosmi.ru/social/20210608/249877509.html

https://inosmi.ru/social/20210902/250428261.html

Как соотносятся искусство и реальность? Этот вопрос вечный, но после трагического убийства рэп-артиста Нильса «Эйнара» Грёнберга (Nils «Einár» Grönberg), случившегося на той неделе в Швеции, он приобрел новую актуальность. Рэп, как шведский, так и международный — это форма искусства, в которой очень ценится аутентичность. Его поклонники ожидают, что описанный в нем опыт был пережит самим автором в реальности. Пусть те, кто обманывают и фальшивят, даже не утруждают себя. Фанаты и конкурирующие артисты тут же раскусят, насколько вы искренни, и быстро вывалят свои суждения в социальные сети. Так что же, все, что говорится в рэпе о насилии, наркотиках, деньгах и сексе — это истинная правда? Или все-таки выдумка?

Трактовать ли эти описания как прославление или как осуждение, зависит, конечно, от того, кто рэп читает и кто его слушает, но границы между стихотворением и реальностью проницаемы. Рэперы поют о грабежах, мести или измене. Композиции восхваляют или ругают, артистов принимают в одних обществах и вытесняют из других. При взаимодействии поэзии и действительности статус, власть и насилие вращаются вместе все быстрее и быстрее. И нередко это заканчивается чьей-то смертью — как в художественных произведениях, так и в реальности.

Традиционно считается, что искусство подражает действительности. Но все не так просто. Аристотель в своей «Поэтике» уделяет много страниц описанию того, как это подражание, мимесис, на самом деле должно строиться. Поэт не просто должен рассказывать, что произошло. Нет, разница между историком Геродотом и драматургом Софоклом состояла в том, что первый лишь говорит, что случилось, а второй еще и описывает, что могло бы произойти. В основу повествования ложится и неизбежное, и вероятное, и правдоподобное. Благодаря этому драма достигает универсальности, какой не может быть даже у самых добросовестных исторических описаний.

Согласно рецепту Аристотеля, трагедия должна вызывать ужас и сочувствие, чтобы в итоге привести к катарсису. И поэтому насилие должно там происходить не только между врагами, нет. «Когда страдания возникают среди близких людей, например, если брат убивает брата, или сын отца, или мать сына, или сын свою мать, или хочет убить, или делает что-нибудь подобное — вот чего следует искать». Рэперы тут согласно закивают. Публика в зале зааплодирует и поставит «лайк» в социальных сетях.

Более современное отношение к искусству противоположно аристотелевскому. Знаменитый антимиметический девиз Оскара Уайльда гласит, что «жизнь подражает искусству гораздо больше, чем искусство подражает жизни». Отчасти дело в том, на что мы направляем свое внимание. Уайльд приводит такой пример: хотя туман окутывал Лондон десятилетиями, само понятие «лондонского тумана» появилось лишь тогда, когда художники слова и кисти обратили на него внимание и позволили увидеть его словно в первый раз. Отчасти это также связано с общественными и поведенческими аспектами того, как на нас влияет искусство. Если конкретнее: становимся ли мы более демократичными благодаря театру? Превращаемся ли мы в неспортивных ленивцев из-за телевидения? Начинаем вести себя более буйно и жестоко от рэпа?

Великий аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес усердно препарировал идею, что это жизнь подражает искусству, особенно в мастерском рассказе «Тема предателя и героя». Как и слушая рэп, мы попадаем там в мужской мир товарищества, измены, насилия и смерти. Этот рассказ писался к 100-летию успешной революции, но в процессе написания автора поразили исторические детали, словно заимствованные из Шекспира. «Чтобы история подражала истории, одно это достаточно поразительно; но чтобы история подражала литературе, это и вовсе непостижимо…» В ходе изысканий на рассказчика снизошло озарение, что один из лидеров повстанцев, когда революция уже почти началась, оказался предателем. Его приговорили к смерти, и он сам подписал себе приговор, но его вину необходимо было держать в секрете, чтобы не поставить под угрозу все дело. И поскольку времени совершенно не было, драматургию казни позаимствовали из литературы. «Так развертывалась во времени эта многолюдная драма вплоть до 6 августа 1824 года, когда в ложе с траурными портьерами, предвещавшей ложу Линкольна, долгожданная пуля пробила грудь предателя и героя, который, захлебываясь кровью, хлынувшей из горла, едва успел произнести несколько предписанных ролью слов». Наконец, рассказчик понимает, что эти поразительные детали создавались именно для того, чтобы в будущем кто-то смог разоблачить правду. Но он промолчит и напишет то, что должен был изначально: текст в память героя. Хотя, возможно, и это было частью плана.

Осмелюсь сказать, что одно из самых захватывающих взаимодействий между искусством и реальностью мы находим в творчестве русского национального поэта Александра Пушкина (1799-1837). Речь идет не об одностороннем аристотелевском мимезисе или антимимесисе Уайльда. Судьба Пушкина и его трагическая смерть переплетают в себе поэзию и действительность так, что это достойно отдельного рассказа Борхеса.

С одной стороны, Пушкин — представитель возвышенной и тонкой культуры. Его положение в русскоязычном искусстве часто сравнивают с положением Шекспира, Гёте или Данте в англоязычном, немецкоязычном и итальянском соответственно. Он писал романы, рассказы, пьесы и поэзию всех видов. Отчасти потому, что он родился в подходящее время, он оказал огромное влияние на современный русский литературный язык, который сформировался как раз в начале 19 века. Другие великие российские писатели — Толстой, Достоевский, Гоголь, Тургенев и прочие — все они восхищались им и признавали его образцом для подражания. Российские правители с самой его смерти постоянно использовали его имя в целях пропаганды.

С другой стороны, творчество Пушкина несет в себе что-то бунтарское, очень земное и иногда даже вульгарное. Александр I в 1820 году выслал его за неугодное творчество, в том числе за оду «Вольность», из Санкт-Петербурга в далекие владения на юге. Пушкин симпатизировал восставшим в 1825 декабристам. Он записался добровольцем на войну с Турцией в 1829 году, но вместо этого стал тем, кого сегодня мы назвали бы военным журналистом, скакавшим в битву с войсками, хотя и без оружия. Он писал неприличные двусмысленности и хвастал своими сексуальными победами в письмах друзьям — например, о том, как он «с божьей помощью в…» Анну Керн, благодаря которой, впрочем, появилось и самое популярное в русскоязычной среде тонкое любовное стихотворение. Шведский литературовед Магнус Юнггрен (Magnus Ljunggren) констатировал, что он был «козлом и гением одновременно». Такой оценке позавидовал бы любой рэпер.

Но самым неподражаемым, вероятно, остается знаменитый пушкинский шедевр «Евгений Онегин» (на скандинавские языки это название часто переводят просто как Eugen). Пушкин начал его писать почти 200 лет назад, в 1823 году, о чем восторженно сообщил в письме другу Петру Вяземскому так: «Я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница!»). И действительно так оно и есть. Роман состоит из 389 написанных ямбом строф по 14 строк в каждой, где замысловато переплетаются мужские и женские рифмы. Никто из великих русских писателей 19 века даже не пытался повторить это. Порой говорят, что этот роман невозможно перевести на другие языки. Русско-американский писатель Владимир Набоков очень агрессивно выразил свое презрение к этой точке зрения и в 1964 году опубликовал очень своеобразный перевод романа на английский язык, демонстративно совершенно наплевав на размер и рифму. Первый перевод на шведский выполнил славист Альфред Йенсен (Alfred Jensen) в 1889 году.

В «Евгении Онегине» есть мимесис. Виссарион Белинский даже назвал его «энциклопедией русской жизни», настолько хорошо, по его мнению, он отражал действительность. Но отношения с действительностью в нем сложные. Пушкин уже в первой главе вписывает в роман себя, рассказав об отдаленном знакомстве с главным героем Евгением, а также еще раз в третьей главе ломает «четвертую стену», описывая, как трудно ему дается работа над письмом Татьяны к Онегину. Почему трудно? Да потому, что, по его словам, письмо Татьяна написала по-французски, и теперь писателю Пушкину приходится переводить его на русский, чтобы оно вписалось в роман. Вот такая игра с поэзией и реальностью.

Но в первую очередь для «Евгения Онегина» характерен драматический антимимесис. Измученный скукой и циничный Онегин не отвечает на чувства Татьяны. Вместо этого он по легкомысленной прихоти флиртует с ее сестрой Ольгой, из-за чего ее жених и друг Онегина Владимир Ленский вызывает его на дуэль. Это очень сильно напоминает современные сюжеты композиций нашего Эйнара, но в 19 веке люди даже из высших слоев общества действительно убивали друг друга из-за более или менее воображаемых оскорблений. Сначала Онегин проспал, но, следуя зову долга, когда проснулся, все-таки поспешил на уговоренное место. Там он убивает друга. Быстро, жестоко, совершенно без необходимости. Описывается это просто мастерски.

И в конечном итоге получается так, что жизнь подражает искусству — ведь Пушкин и сам погибает во время дуэли через десять лет, точно так же, без всякой необходимости. Кто-то пустил дурную сплетню о его жене, и он почувствовал, что должен отреагировать.

Пушкин насквозь видел жестокость дуэлей и кодекса чести. Размышления, следующие после смерти Ленского, так же ясно звучат для нас сейчас в портовом шведском городке Хаммарбю, как двести лет назад звучали в Санкт-Петербурге:

Приятно дерзкой эпиграммой

Взбесить оплошного врага;

Приятно зреть, как он, упрямо

Склонив бодливые рога,

Невольно в зеркало глядится

И узнавать себя стыдится;

Приятней, если он, друзья,

Завоет сдуру: это я!

Еще приятнее в молчанье

Ему готовить честный гроб

И тихо целить в бледный лоб

На благородном расстоянье;

Но отослать его к отцам

Едва ль приятно будет вам.

Что ж, если вашим пистолетом

Сражен приятель молодой,

Нескромным взглядом, иль ответом,

Или безделицей иной

Вас оскорбивший за бутылкой,

Иль даже сам в досаде пылкой

Вас гордо вызвавший на бой,

Скажите: вашею душой

Какое чувство овладеет,

Когда недвижим, на земле

Пред вами с смертью на челе,

Он постепенно костенеет,

Когда он глух и молчалив

На ваш отчаянный призыв?

Смерть Пушкина буквально повторила то, что описано в «Евгении Онегине». Искусство и реальность сплавились воедино. К сожалению, то же самое мы можем сказать и об Эйнаре.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

«БЕДНАЯ ЛИЗА» Н. М. КАРАМЗИНА — ПОВОРОТНЫЙ ЭТАП В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Эстетические и мировоззренческие взгляды известного русского поэта и писателя Н. М. Ка­рамзина складывались под влиянием двух про­тивоположных систем — масонства и просвети­тельства. Это, конечно же, оставило заметный след в его творчестве. Будучи приверженцем сен­тиментализма — «поэзии чувств», он произвел настоящий переворот в этом жанре. Характерны­ми чертами западноевропейского и русского ро­мана XVIII века были большой размер произве­дений и относительно простой сюжет. Карамзин решительно отказался от такой формы и, продол­жая работать в русле сентиментальной прозы, перешел от романа к повести, повысил динамич­ность и смысловую насыщенность сюжета. Созда­вая новый жанр, новый литературный стиль, писатель сделал решительный шаг к изображе­нию реальности, к раскрытию душевных пережи­ваний человека, к возвеличиванию любви, друж­бы, простых радостей жизни.
Особенно ярким произведением Карамзина, вобравшим в себя все новые черты художествен­ного стиля автора, стала повесть «Бедная Лиза», в основу которой положена просветительская мысль о внесословной ценности человеческой личности, о праве каждого человека на личное счастье.
И Лиза, и ее родители — люди высоких мо­ральных качеств. Мать хранит верность памяти покойного мужа и много лет проливает слезы о нем, «ибо и крестьянки любить умеют!» Она вос­питывает дочь в соответствии со строгими нрав­ственными понятиями, приучая ее «кормиться трудами своими и ничего не брать даром». В про­тивоположность этой семье, дворянин Эраст, ко­торого искренне полюбила Лиза, предстает перед нами «добрым от природы», «но слабым и ветре­ным… он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии…». Чувственная, искренняя, самоотверженная крестьянка Лиза не может най­ти счастье с избалованным праздной жизнью ба­рином, не способным думать о последствиях сво­их поступков. Духовный мир героев раскрывает­ся автором через их отношение к любви. Чувства девушки отличаются глубиной, постоянством и бескорыстием. «Что принадлежит до Лизы, — пишет Карамзин, — то она, совершенно ему от­давшись, им только жила и дышала… и в удоволь­ствии его полагала свое счастие». Этому чувству не могут помешать никакие корыстные расчеты: девушка даже не думает соглашаться на брак с сыном богатого крестьянина, который сватается к ней и брака с которым очень хочет ее мать. Со­вершенно другим показано в повести отношение к любви Эраста. Он, конечно же, не может вос­приниматься как коварный соблазнитель. Наме­рение обольстить доверчивую девушку совершен­но не входило в его планы. Сначала он думал о «чистых радостях», намеревался «жить с Лизою как брат с сестрою». Но он переоценил свои нрав­ственные силы и скоро, по словам автора, «не мог уже доволен быть… одними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог». В итоге он начинает стремиться к освобождению от наскучившей связи.
В произведении Карамзина удивительным об­разом сочетаются прозаические сцены и ситуа­ции с поэтическими чувствами и переживания­ми. Так, Лиза становится любовницей Эраста, скрывая этот факт от матери. Но ее любовные признания звучат нежно и поэтически: «Без глаз твоих темен светлый месяц, без твоего голоса ску­чен соловей поющий; без твоего дыхания ветерок мне не приятен». Чувства же Эраста на протяже­нии всей повести выглядят менее романтичными, более приземленными.
Для того чтобы подчеркнуть нравственные различия между героями, Карамзин вводит мо­тив отношения к деньгам. Эраст стремится пора­зить воображение девушки своей щедростью, предлагая за ландыши вместо пяти копеек целый рубль. Но Лиза решительно отказывается от де­нег. Матери Лизы герой тоже предлагает только ему продавать свои изделия, при этом он стремит­ся платить в десять раз дороже, но «старушка никогда не брала лишнего». Когда Эрасту наску­чила Лиза, он ради денег женится на богатой по­жилой вдове. Особенно жестокой представляет­ся попытка молодого человека откупиться от девушки: «Я люблю тебя, — оправдывается Эраст, — и теперь люблю, то есть желаю тебе вся­кого добра. Вот сто рублей — возьми их». Таким образом, взамен искренней любви, взамен мечты, надежды, счастливой жизни с любимым челове­ком он предлагает бывшей возлюбленной «десять империалов».
Совершенно неожиданным для русской лите­ратуры того времени стал трагический финал повести. Не видя смысла жить без любимого че­ловека, Лиза накладывает на себя руки. Само­убийство героини стало по-настоящему «новым словом» Карамзина в литературе. «Русская пуб­лика, — писал В. В. Сиповский, — привыкшая в старых романах к утешительным развязкам в виде свадеб, поверившая, что добродетель всегда награждается, а порок наказывается, впервые в этой повести встретилась с горькой правдой жиз­ни». Автор «Бедной Лизы» проявил небывалую творческую смелость, не пожелав снизить значи­тельность выдвинутой им социально-этической проблемы благополучной развязкой. Подобной развязкой он подчеркивал мысль о том, что там, где большое чувство вступает в противоречие с устоями крепостнического мира, нет и не может быть идиллии и гармонии. А значит, не может быть счастливого конца.
Однако трагический финал повести «Бедная Лиза» — это, главным образом, не результат со­циального неравенства, а следствие обстоятельств и легкомысленного характера героя. Это — основ­ная мысль автора, также совершенно отличавша­яся от привычных идей, высказываемых его пред­шественниками. Однако гибель героини — не единственное трагическое следствие нравственно­го несовершенства общества. Эраст переживает сильнейшую душевную драму, узнав о смерти Лизы. Он оказывается осужденным на нравствен­ные муки на всю оставшуюся жизнь: «Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею, — говорит автор. — Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могиле». Перенос роли повествователя от героя к автору стал еще одним нововведением Карамзина. Он усилил в своих произведениях роль пейзажа, смог точнее и подробнее описывать место дей­ствия, получил возможность ввести характерис­тику персонажей. Это во многом послужило тому, что писатель был признан большим психологом, мастером создания настоящих ярких психологи­ческих портретов. Он сумел мастерски раскрыть внутренний мир своих героев, и в первую очередь их любовные переживания.
Н. М. Карамзин сосредоточил основное вни­мание именно на психологии героев, достигнув в этом отношении значительного мастерства. Как никто из предшественников, он сумел показать все перипетии любви, передать тончайшие оттен­ки чувства. Особая гуманистическая направлен­ность произведения подчеркнута в мечтах Лизы, воспринимающей себя и своего возлюбленного персонажами из пастушеской идиллии: «Если бы тот, кто занимает теперь мысли мои, рожден был простым крестьянином, пастухом, — и если бы он теперь мимо меня гнал стадо свое: ах! Я покло­нилась бы ему с улыбкою и сказала приветливо: здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь ты стадо свое? И здесь растет зеленая трава для овец твоих; и здесь алеют цветы, из которых можно сплести венок для шляпы твоей».
В произведениях большинства писателей XVIII века переживания героев показывались только с помощью монологов. Карамзин же на­шел более тонкие, более сложные художествен­ные средства, помогающие читателю через вне­шние проявления угадывать, какие чувства ис­пытывают герои. Именно благодаря этому, отме­чая роль произведений писателя, Ф. 3. Канунова писала: «Важнейшей заслугой Карамзина перед литературой является его роль в создании рус­ской оригинальной повести, в создании русской психологической прозы».