Повеселились на славу как пишется

Главная общество александр разумный 17 декабря 07:00 0 фото: m.facebook.com/nikushaturbina ника турбина осталась в памяти, как последний советский вундеркинд. первая
  • Главная
  • Общество


Александр РАЗУМНЫЙ

17 декабря 07:00
0

История Ники Турбиной: придуманная легенда или нераскрытый талант

Фото: m.facebook.com/nikushaturbina

Ника Турбина осталась в памяти, как последний советский вундеркинд. Первая подборка стихотворений 8-летней Ники вышла в 1983 году в «Комсомольской правде». А потом пришли мировая слава и крушение всех надежд. Признание и забвение. Небо и дно. Десятки любовников. Вино и наркотики.  Озарения и отчаяние никогда не повзрослевшей девочки, трагически погибшей в мае 2002-го.

27 лет земной жизни Ники Турбиной – одна сплошная тайна, раскрыть которую сумел днепровский поэт и переводчик Александр Ратнер.

Его книга-расследование ««Тайны жизни Ники Турбиной», вышедшая в 2018 году, вдохновила российского режиссера Василису Кузьмину снять фильм «Ника». Роль мамы досталась дочери Никиты Михалкова Анне Михалковой, юную Нику играет 11-летняя Виталия Корниенко, а взрослую – Лиза Янковская, внучка знаменитого актера театра и кино.

Фильм уже снят и должен выйти на экраны к 47-летию Ники, которое поэтесса отметила бы 17 декабря.

О том, какой была забытая сегодня украинка, о ее творчестве и семье, о скандалах и мифах вокруг этого имени, журналисту «КП в Украине» рассказал писатель, автор книги «Тайны жизни Ники Турбиной» Александр Ратнер.

В гениальность 8-летней девочки поверили все

Александр Ратнер с книгой-расследованием. Фото: Александр РАЗУМНЫЙ

— Александр Григорьевич, чем вас заинтересовала Ника Турбина? Понравились ее стихи, начиная с первой детской публикации?

 — История первой публикации Ники известна всем. Бабушка Ники – Людмила Карпова работала администратором в гостинице «Ялта», где останавливались многие известные писатели. Там она показала стихи внучки Юлиану Семенову, благодаря которому в «Комсомолке» опубликовали 10 стихотворений юной крымчанки. И она действительно проснулась знаменитой. Ведь тираж газеты – 13 миллионов! Это был взрыв бомбы. Нику заваливали сотнями писем. Писали отовсюду: из Еревана и Витебска, из Иркутской области и Москвы, из Харькова и Душанбе.

От самих стихов я не был в восторге. Меня они не притянули. Просто удивило, что 8-летний ребенок на такое способен. Бабушка и мама утверждали, что придумывать стихи Ника начала в 4 года, хотя вообще научилась писать в 9 лет.

Потом был ошеломительный триумф Ники Турбиной. Она получила первую премию — «Большого Золотого льва Венеции», прославилась на весь мир.  Тогда в гениальность 8-летней девочки поверили все.  Увы, эта слава пришла ненадолго. Потом СМИ описывали скандалы, связанные с повзрослевшей девочкой-вундеркиндом, а в мае 2002-го ее не стало.

Уже после смерти Ники в СМИ прочел большое интервью, которое заканчивалось словами: «родные юной поэтессы хотят издать сборник ее стихов, но не имеют средств». Я приехал в Ялту, где познакомился с мамой Майей Никаноркиной и бабушкой Людмилой Карповой. Бабушка рассказала, что написала пьесу «Ника», которую я издал тысячным тиражом за свои средства. Собственно, кроме 33 стихотворений, в этой пьесе почти ничего не было.

— Вам не удалось пообщаться с самой Никой Турбиной, но вы много лет общались с ее ближайшими родственниками, друзьями и приятелями. Вы дотошно разбирались в жизненных обстоятельствах Ники.  Почему решили писать о ней книгу?

— С Никой действительно мы разминулись на полтора месяца. А с мамой общались на протяжении семи лет, с бабушкой – двенадцать лет. Это были встречи, беседы, телефонные звонки. Всю информацию я записывал, считал, что она важна и должна сохраниться.

Но все время чувствовал какую-то недосказанность, неискренность.

В 2009 году, когда Нике исполнилось бы 35, в Ялте мы с бабушкой открывали мемориальную доску на фасаде школы, где девочка училась с шестого по восьмой классы. На этой встрече журналистка Татьяна Барская рассказала, что у отца Ники была другая фамилия. На поиски отца я потратил шесть лет. Не было ни одной его фотографии. Выяснилось, что это театральный режиссер и певец Георгий Торбин — красивый и одаренный человек, с которым Майя Никаноркина прожила недолго и развелась. Но фамилию дочери подправила, изменив одну букву: была ТОрбина, а стала ТУрбина. Для красоты, для правильной легенды.

Это заставило задуматься, и я стал искать отца — Георгия Алексеевича. Потратил время зря — Георгий Торбин умер в 59 лет. А девочке внушали, опять же для красивой легенды, что ее настоящий отец – Андрей Вознесенский, который был любовником ее матери Майи. Постепенно у меня накопилось много противоречивой информации, в которой решил разобраться и в 2013 году приступил к написанию биографии Ники.

Евгений Евтушенко и Ника Турбина. Фото: культурный фонд Ники Турбиной m.facebook.com/nikushaturbina/

Евгений Евтушенко и Ника Турбина. Фото: культурный фонд Ники Турбиной m.facebook.com/nikushaturbina/

Бренд гениального ребенка создавали мама и бабушка

— Вы не только поэт, но и ученый-металлург, привыкший досконально разбираться и детально анализировать информацию. К каким выводам вы пришли? Действительно ли стихи писали сама Ника?  Насколько они гениальны?

— Сомнения в подлинности стихов девочки-вундеркинда возникли сразу. Уж слишком они были взрослыми для такого юного автора. К примеру, в стихотворении, посвященном Евтушенко, такие строки: «Вы поводырь, а я слепой старик/ Вы проводник. Я еду без билета/ И втоптан в землю прах друзей моих». Мог ли ребенок так сказать: прах друзей моих?

Как писались стихи? В доме дедушки, известного поэта-шестидесятника Анатолия Игнатьевича Никаноркина, часто собирались знаменитые московские поэты. Говорили, выпивали. Сам воздух наполнялся стихами. В такой атмосфере даже стул, если мог бы писать, писал бы стихи.  Ника плохо спала и могла до полуночи слышать эти стихи-разговоры.

Вообще у Ники была больная психика. По ночам она выкрикивала отдельные слова и фразы. Мама кое-что записывала и дописывала до стихотворения. А утром, когда девочка просыпалась, ей говорили: «Никуша, ты ночью продиктовала стихотворение. Послушай!».  Девочке это очень нравилось. А потом ее заставляли выучить и прочесть.

Так создавался бренд «Ника Турбина».

 — С какой целью это делали?

— Для мамы и бабушки во главе были деньги. Они сразу увидели свою выгоду. В Крыму девочку возили по пансионатам и Домам отдыха, где она читала стихи. А читала Ника прекрасно. У нее вообще был дар актрисы. За выступление брали 150 рублей, а в восьмидесятые годы — это зарплата хорошего инженера в придачу еще с премией.

Но это были в большинстве своем мамины стихи. Не зря же когда в Доме-музее Пастернака Евгений Евтушенко, прочтя стихи Ники, спросил маму: «Это ты писала?». С Майей Евгений Александрович был хорошо знаком и даже какое-то время был с ней в близких отношениях. Он знал, что Майя пишет не очень хорошие стихи, и газеты и журналы их не печатали. А как детские стихи они воспринимались «на ура». Об этих стихах прекрасно сказал поэт Валентин Берестов: «Это не очень хорошие стихи немолодой женщины».

— Мировой славе Ника Турбина во многом обязана Евгению Евтушенко. Что их связывало?

— На мой взгляд, они были друг другу полезны. Евтушенко редактировал первую книгу Ники «Черновик», которая вышла в «Молодой гвардии» тиражом в 30 тысяч экземпляров. Он способствовал переводу стихов Турбиной на итальянский и подготовил почву для поездки на фестиваль в Венеции, ставший для Ники триумфальным.

То есть все восхождение к мировой славе крымской поэтессы связано с Евгением Александровичем. Тогда на поэтическом фестивале «Поэты и Земля» Ника получила первую премию — «Большого Золотого льва Венеции».  Но победа Ники стала и победой Евтушенко. Ведь к тому времени популярность знаменитого поэта несколько угасла. А тут такой успех его гениальной протеже!

На съемочной площадке - Виталия Корниенко и Анна Михалкова. Фото: кадр из фильма «Ника»

На съемочной площадке — Виталия Корниенко и Анна Михалкова. Фото: кадр из фильма «Ника»

Звезды и смерть Ники Турбиной

— Но именно после Венецианского биеннале жизнь поэтессы пошла под откос. Ее слава очень быстро улетучилась, и журналисты вспоминали Нику только в связи со скандальными историями, не имеющими отношения к творчеству.  Что помешало Нике Турбиной состояться как поэту или актрисе?

 — В Венецию Ника поехала вместе с Евтушенко и бабушкой. Она выступала в огромных залах, давала интервью на телевидении. Имела оглушительный успех. Но при этом оставалась одинокой. Вместо того чтобы по ночам смотреть за внучкой, бабушка играла в казино. В одиночку Ника не могла осознать и «переварить», обрушившуюся на нее славу. А для мамы и бабушки — главное были деньги. По словам Евгения Александровича, Ника в Италии заработала 2-3 тысячи долларов. Для 10-летней девочки огромная сумма. Но мама считала, что этого мало, и продолжала тянуть из Евтушенко деньги.

 — Потому знаменитый поэт «отказался» от девочки-вундеркинда?

— Евгению Александровичу не нравилось, что мама и бабушка выманивают у него деньги. Он понимал, что и Ника — яблоко от яблони недалеко падает – тоже не так уж бескорыстна и будет его доставать в Москве. Потому он и пытался дистанцироваться от этой семьи. А семья действительно сволочная. Такой показательный эпизод. Нику и маму разочаровало то, что фигурка венецианского льва оказалась не золотой, а гипсовой. Они даже специально подпилили хвост у льва, чтобы проверить это. Потом Ника колола этим львом орехи.

— И все-таки, что помешало Нике Турбиной состояться как поэту или актрисе? Ведь у нее был  именно актерский талант.

— У Ники действительно был большой актерский дар, который она не смогла реализовать. Сначала Армен Джигарханян устроил ее во ВГИК, но там она проучилась только семестр, потом дочь Александра Галича Алена «поступила» Нику в Московский институт культуры. Но и там Турбина после первого курса, не сдав сессию, рванула к любимому парню в Ялту.

Ничего удивительного. Ника нигде и никогда не училась. У нее не было усидчивости, она не могла работать с учебниками. Даже в школе оценки ей ставили за талант, за публикации, но не за знания. И в вузе это сказалось.

А талант актрисы у Ники был, о чем вспоминала Алена Галич: когда Ника играла сценку по Чехову, весь курс ходил смотреть на нее. Еще девочкой она замечательно сыграла главную роль в фильме Аян Шахмалиевой «Это было у моря». По сути, она сыграла саму себя.

Кто знает, если бы Ника Турбина окончила институт, она и смогла бы стать актрисой. Но случилось то, что случилось.

Взрослую Нику в фильме сыграла Елизавета Янковская. Фото: кадр из фильма «Ника»

Взрослую Нику в фильме сыграла Елизавета Янковская. Фото: кадр из фильма «Ника»

— И вместо всего этого были алкоголь, наркотики, многочисленные любовники

 — Да всего этого в жизни девочки было предостаточно. Уже в 13 лет она стала неуправляема — выпивала, курила, уже имела отношения с мальчиками, сидела на седативных препаратах. А в 16 уехала в Швейцарию, где в течение года жила с психиатром и основателем клиники для душевнобольных Джованни Мастропаоло, которому на тот момент было 74 года. Предполагалось, что стихи Ники помогут пациентам его клиники. Но в действительности Ника никого там не лечила, а была на содержании профессора и пила.

После возвращения на Родину она продолжала спиваться. Даже побывала на панели. Самостоятельно избавиться от алкогольной зависимости она уже не могла.

—  Гибель Ники Турбиной – самоубийство или несчастный случай?

— Это несчастный случай. Подобный произошел с ней за пять лет до этого. Желая напугать своего парня, Ника вышла на балкон пятого этажа, перелезла через перила и повисла на руках. Но не удержалась и полетела вниз. Тогда, в мае 1997-го, ветви деревьев притормозили ее падение, и все обошлось двумя месяцами в больнице. Ну а в мае 2002-го все закончилось трагически.

Тогда с компанией отмечали 9 мая. Празднование продолжилось 10, 11 мая… Когда друзья ушли за очередной дозой спиртного, Ника спала. Проснулась и решила покурить, сидя на подоконнике. А когда слезала, не удержалась и соскользнула, успев ухватиться руками за подоконник. Но ладони разжались… Удар о землю был такой силы, что джинсы треснули по швам. Ника умерла в больнице от потери крови.

— Жизнь-судьба Ники Турбиной — материал для целого сериала, но сняли только двухчасовой фильм. Тем не менее кинематографисты проявили к полузабытой поэтессе интерес. С чем он связан?

— Интерес связан с тем, что это была грандиозная афера, грандиозная мистификация. Об это надо рассказать. Примечательно, что в фильме вообще не будет бабушки Людмилы Карповой. Сюжетная линия строится на отношениях мамы и дочери плюс самый любимый мужчина – Константин Постников (в фильме он обозначен как Иван).

В любом случае Ника Турбина вошла в историю русской литературы. Как бренд. Я знаю многих известных людей, хорошо знакомых с Никой и этой семьей – Елена Камбурова, Ольга Самолевская, Светлана Соложенкина, которые утверждали: Ника не написала ни строчки!

В то же время есть немало людей, для которых стихи Ники Турбиной и сегодня остаются гениальными. Им не хочется расставаться с мифом.

Для меня история Ники очень поучительна. Ведь я открыл не только ее истинную жизнь, но и жизнь всей этой семьи, которая сложилась трагически для всех – для мамы, бабушки, дедушки, для самой Ники. Книгу писал не потому, что Ника плохая или бездарная. Писал из жалости к ребенку, которому мама и бабушка обломали крылья, сделали курицей, несущей золотые яйца.

Самое главное, чтобы родители талантливых детей поняли, что нельзя этих детей с колыбели поднимать на небывалую высоту. Иначе ребенок уже с 4-5 лет почувствует себя бог знает кем. Его судьба уже будет надломлена. А что будет завтра? То же, что и с Никой Турбиной?

Ника Турбина с мамой. Фото: культурный фонд Ники Турбиной

Ника Турбина с мамой. Фото: культурный фонд Ники Турбиной

Подписывайтесь на нас в соц. сетях

В ряду советских афоризмов – таких, как «Никто не забыт и ничто не забыто!» (Ольга Берггольц), «Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат…» (Сергей Орлов), тихоновское высказывание «Гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей» вошло в отечественный лексикон прежде и тоже навсегда.

Позднее Тихонов скажет: «Мне казалось, что нет на свете крепче этих стальных, закаленных легендарных моряков Балтфлота, кричавших «ура!», погибая». Сергей Орлов писал: «Мы уходили на Великую Отечественную войну с этой формулировкой долга», и называл Николая Семеновича Тихонова «учителем фронтовых поэтов» – и это было верно как с литературной точки зрения, так и с политико-организационной.

Участник Первой мировой войны, Гражданской войны, советско-финской войны, Тихонов с первых дней обороны Ленинграда был в городе, выступал по радио, выполнял задания Совинформбюро, руководил группой писателей при Политуправлении Ленинградского фронта, куда вошли Александр Прокофьев, Виссарион Саянов, Евгений Федоров, Леонид Соболев и другие. «Я работал вместе со многими писателями Ленинградского фронта, которые делили со всеми ленинградцами тяготы осады и всевозможные лишения, связанные с полным или почти полным окружением города, – напишет он потом. – Мы чувствовали ежедневную, постоянную, могучую помощь партии, правительства, родины».

Родился Николай Тихонов 4 декабря (22 ноября) 1896 года в Петербурге, в доме №25 по Большой Морской улице – это на углу с Гороховой улицей (в советское время – Герцена и Дзержинского) в семье ремесленника-парикмахера, занимавшегося мужскими стрижками, и матери-портнихи. От скучной жизни мальчика спасало чтение приключенческих книг и попытки писать самому. Большим потрясением стал для него расстрел 9 января 1905 года царскими войсками мирной демонстрации рабочих, проходившей с хоругвями мимо его дома на Дворцовую площадь, к Зимнему дворцу. «На странно притихшей улице валялись повсюду шапки, кепки, платки, калоши, перчатки, какие-то пакеты, палки, – вспоминал он в статье «На всю жизнь» о «Кровавом воскресенье». – В переулках стоял шум и гам. Кричали от испуга, от негодования, от ярости». Те незабываемые эпизоды трагедии определили и политические настроения его, хотя родители пытались направить мальчика по торгово-административной линии. Закончив гимназию, которая находилась тоже неподалеку, на Почтамтской улице, он учился в Петровской торговой школе, выпускавшей мелких чиновников, и был принят конторщиком в Главное морское хозяйственное управление, располагавшееся в ту пору в Адмиралтействе. А в 1915 году Тихонов, мобилизованный в армию, напишет стихотворение «Петербург», продолжая традиции русских классиков, считавших город и прекрасным и трагическим:

Ты сотворен тяжелою рукою,
И мыслью ты мозолистой украшен,
Вот почему ты величав и страшен,
И я люблю, что ты такой.
О, усмехнись же и ответь мне: нет!
Я знаю, сероглазый демон,
Пускай не каждый житель твой – поэт,
Но каждый камень твой – поэма!

Стихи Тихонов писал все эти годы, а до войны даже печатался в журнале «Нива», но «Меня поэтом сделала Октябрьская революция», нередко говорил и писал он, добавляя: «Нож сломанный в работе не годится, Но этим черным сломанным ножом разрезаны бессмертные страницы». А когда революция произошла, он служил гусаром под Ригой, вернулся в Петроград, вступил в Красную Армию, воевал на Пулковских высотах против белогвардейцев Юденича. Отсюда с 1-й Советской ротой имени Карла Либкнехта он дойдет до Перекопа, последнего рубежа барона Врангеля, который будет взят красноармейцами в ожесточенной схватке с классовым врагом: «За море, за горы, за звезды спор, Каждый шаг – наш и не наш. Волкодавы крылатые бросились с гор, Живыми мостами мостят Сиваш», – писал поэт о жестоких боях, подчеркивая стойкость и мужество своих товарищей в битве за идеалы Великого Октября:

Но мертвые, прежде чем упасть,
Делают шаг вперед –
Не гранате, не пуле сегодня власть,
И не нам отступать черед.

Эти стихи будут написаны в 1922 году, когда закончится Гражданская война, Николай Тихонов возвратится в родной город, поселится в Доме искусств, что на Мойке, 59, открытом и опекаемом Алексеем Максимовичем Горьким, вступит в группу «Серапионовы братья», которые приветствовали друг друга словами: «Здравствуй, брат, писать очень трудно» и в которую входили Илья Груздев, биограф Горького, прозаики Михаил Зощенко, Всеволод Иванов, Вениамин Каверин, Николай Никитин, Михаил Слонимский, Константин Федин, поэтесса Елизавета Полонская, драматург и литературовед Лев Лунц. Себя Николай Тихонов характеризовал так: «Праздничный, веселый, бесноватый, С марсианской жаждою творить, Вижу я, что небо небогато, Но про землю стоит говорить». Писатель Михаил Леонидович Слонимский, часто бывавший в ленинградском отделении газеты «Известия», где я работал собкором, рассказывал: «Свежесть юности была отнята у нашего поколения кошмарами Первой мировой войны, но революция омолодила наше поколение, она озарила нас романтикой, оптимизмом, и это с удивительной выразительностью зазвучало в творчестве Тихонова». Здесь, в Доме искусств, готовил поэт первые книги «Орда» и «Брага», сразу выдвинувшие его в первые ряды молодой советской литературы, у которой герой по-революционному активен, боевит, но и нежно лиричен:

Ты написала на холодной льдине –
Не помню я, и лед и небеса
Не помнят тоже, что ты написала, –
Теперь та льдина в море, далеко.
Плывет и дышит глубоко и тихо,
Как этот вечер в золотых осколках
Плывет в груди…

Поэт Всеволод Александрович Рождественский, у кого я не раз брал интервью, рассказывает, что пригласил он однажды в Дом искусств свою знакомую – молодую театральную художницу Марию Неслуховскую, и Тихонов в нее влюбился, как говорится, с первого взгляда и стал часто бывать на Петроградской стороне, в квартире № 21 по Зверинской улице, 2, принадлежавшей ее отцу – инспектору и преподавателю пехотного юнкерского училища генералу К.Ф. Неслуховскому, давно сочувствовавшему революции, жившему на Малой Гребецкой улице, дом 9/5 (угол с улицей Музыкантской), где бывали В.В. Воровский, В.Д. Бонч-Бруевич, А.В. Луначарский, Н.К. Крупская, а с конца лета и осени 1906 года в течение двух месяцев работал В.И. Ленин – писал, встречался с товарищами, проводил встречи журналистов большевистских газет. Об этом Тихонов в стихотворении, посвященном Марии Константиновне Неслуховской, уже жене, напишет:

О, эта редкая квартира,
Где с наивысшей простотой
Крыло неведомого мира
Касалось мебели простой.
…Какое б грянуло смятенье,
Когда б узнали стороной,
Что здесь в тиши работал гений
Над мира новою судьбой.
…Над прошлым бури и туманы,
Но все он в памяти живет, –
Тот ленинский, всегда нежданный,
Всегда волнующий приход.

Повеселились на славу как пишется

Друзья иногда называли Николая Тихонова поэтом-путешественником. Начиная с 20-х и годов он ездит по стране, особенно полюбились ему Средняя Азия и Кавказ – пишет о социалистическом преображении жизни разных народов, делает переводы со многих языков, отзывается на международные события в стихотворениях, поэмах, балладах, разрабатываемых новаторски по стилю и по духу – «Афганская баллада», «Индийский сон», поэма «Сами» с образом Ленина как политика мирового масштаба. На Первом съезде советских писателей в 1934 году Николая Семеновича Тихонова избирают в президиум правления, что прибавляет ему важные общественные обязанности и служит новым источником вдохновения. Он поэтически осмысливает тему пролетарского интернационализма, дружбы народов, пишет лирические циклы «Стихи о Кахетии» и «Горы»: «Я прошел над Алазанью, Над волшебною водой, Поседелый, как сказанье, И, как песня, молодой». Когда он в 1935 году  съездит в составе советской делегации в Париж на Конгресс в защиту прогресса и мира, то выпустит книгу «Тень друга» (1935–1936) о своих впечатлениях от западных стран, где уже ощущалось приближение войны, заметив: «Я не знал, возвращаясь домой, что новая война скоро меня самого позовет на защиту родного города Ленинграда».

В войне с белофиннами Тихонов работает военным корреспондентом газеты «На страже Родины». Статьи, стихи, репортажи, написанные тогда, он объединит в цикл «Палатка под Выборгом». С началом Великой Отечественной войны Николай Семенович находится в Ленинграде, организовав, напомню, при Политуправлении Ленинградского фронта группу писателей, участвовавших в боевых операциях, наладивших выпуск фронтовых газет. А уже 23 июня в «Ленинградской правде» печатается его стихотворение с такими словами: «Пусть тянет руку дерзкий враг К нам в ленинградские пределы. Их было много, тех вояк, Чья рать войти сюда хотела. На неприступном берегу Обрубим руку мы врагу».

В 24-ю годовщину Октябрьской революции , 7 ноября 1941 года, Тихонов выступает по радио, обращаясь к интеллигенции: «Писатели и поэты, артисты и инженеры, врачи, художники, скульпторы Ленинграда – мы боремся вместе со всеми бойцами, потому что мы сами – бойцы. Когда настанет момент нам всем оставить оружие своей профессии и взять винтовки, мы возьмем их и будем сражать врага до последней капли крови, до последнего вздоха». Так и вышло: десятки и десятки ленинградских литераторов погибли на фронтах, о чем сообщала памятная доска при входе в Дом писателя имени В.В. Маяковского, сгоревшего (подожженного?!) в перестроечное время, чтобы открыть там «элитный» отель…

Огромным художественным и политическим событием стала поэма «Киров с нами», напечатанная 1 декабря 1941 года в «Правде»: «Под грохот полночных снарядов, В полночный воздушный налет, В железных ночах Ленинграда по городу Киров идет…» – писал поэт, создавая яркий портрет руководителя ленинградских коммунистов. Впервые эту поэму он читал на Кировском заводе. Присутствовавший там А.А. Фадеев вспоминал: «Сила этой поэмы, прекрасной самой по себе, удваивалась оттого, что она была написана Николаем Тихоновым той жестокой зимой, в промерзшей квартире, при свете коптилки, и тем, что читал он ее сам кировским рабочим в подвале одного из зданий Кировского завода в то время, когда шел сильный артиллерийский обстрел завода. В лицах слушателей было что-то суровое и трогательное». А один из участников той «литературной встречи» говорил, что у многих в глазах навернулись слезы, когда Тихонов читал:

Пусть наши супы водяные,
Пусть хлеб на вес золота стал,
Мы будем стоять, как стальные,
Потом мы успеем устать.
Враг силой не мог нас осилить,
Нас голодом хочет он взять,
Отнять Ленинград у России,
В полон ленинградцев забрать.
Такого вовеки не будет
На невском святом берегу,
Рабочие русские люди
Умрут, не сдадутся врагу.

В течение мая 1942 – января 1944 года, вплоть до полного разгрома немецко-фашистских войск под Ленинградом, Николай Семенович напишет еще и «Ленинградские рассказы», и книгу стихов «Огненный год», и примерно тысячу статей, очерков, заметок, объединив многое в цикл «Ленинград принимает бой». Жители города предстают перед нами сегодня как многоликий портрет поколения, о котором Тихонов скажет точно, с выразительной образностью: «Люди, население и защищавшие Ленинград, превратились в одну семью, в один небывалый коллектив». Лишь 16 января 1944 года Тихонов переехал в Москву, став председателем Союза писателей СССР. Хотя ненадолго – до постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года (отменено 20 октября 1988 г.). Перипетии эти не оторвали, однако, поэта от главного – от творчества. Он продолжает писать о том, в чем принимал активное участие и что не могли затмить никакие ошибки, как бы кто ни старался раздуть их ни раньше, ни теперь, – о революции, о социалистическом строительстве, о Ленине: «В Смольном комната есть небольшая, Ее знает вся наша страна. Глыбы времени в прах сокрушая, Все такая ж, как прежде, она. И все кажется в этом молчанье, А оно неподвластно перу, Что в нее он с ночных совещаний, Как всегда возвратится к утру…»

К слову сказать, нынешняя антисоветская кампания, развернутая сильно побитыми на сентябрьских выборах 2021 года единороссами и жириновцами, имеет давние корни. В то время как Николай Семенович Тихонов продолжал свои поездки по стране и миру, писал стихи, поэмы, повести, рассказы, работал на постах члена Всемирного совета мира, председателя Советского комитета защиты мира, депутата Верховного Совета СССР, затаившиеся враги советской власти копили силы на «перестройку» и уничтожение социалистических завоеваний Великого Октября. И сейчас немногие знают, что началась «перестройка с того, что кто-то ночью, по-бандитски трусливо, разбил мемориальную доску на Зверинской улице, 2, где было написано: «Здесь с 1922 по 1944 год жил и работал Герой Социалистического Труда, писатель и общественный деятель Николай Семенович Тихонов». Доску быстро восстановили, но факт фактом и остается – антисоветчики ни перед чем не остановятся, если не давать им решительный отпор, разоблачать их гнусную клевету на русский народ и живущие рядом с ним народы, избравшие революционный, социалистический путь в своей жизни. Верно же писал Тихонов:

Наш век пройдет, откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.

Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда.
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.

Николай Семенович Тихонов никогда не забывал свой родной город. На праздновании 500-летия азербайджанского поэта-мыслителя Насими я познакомился в Баку с Тихоновым, и он, пожимая мне руку своей крепкой рукой, радостно воскликнул: «О, вы из Ленинграда, родного моего Ленинграда!» Он был великим поэтом-ленинградцем, стал известен всей стране и множеству стран, восславив свой город и свою страну. Скончался Н.С. Тихонов 8 февраля 1979 года в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище. Созданное им в поэзии, прозе, публицистике продолжает жить и жить поныне, а его политическая деятельность учит новые поколения умению сопрягать личное и общественное, ставить во главе угла интересы Родины.

Советская Родина высоко оценила заслуги Тихонова. Он, Герой Социалистического Труда, был удостоен трех Сталинских премий первой степени – за поэму «Киров с нами» (1942), за сборник стихов «Грузинская весна» (1949), за сборники стихов «Два потока» и «На Втором Всемирном конгрессе сторонников мира» (1952); Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1957); Ленинской премии (1970); награжден четырьмя орденами Ленина, орденом Отечественной войны 1-й степени, орденом Октябрьской революции, другими орденами и медалями. Он был поэтом нового времени – времени просвещения, социальной справедливости, этической и эстетической красоты. Светлый и мужественный образ его сохраняется, как я знаю, у всех, кто работал с ним и встречался.

Петербург–Ленинград

7 декабря 2021 г. 14:52

В течение всего юбилейного года опубликовано множество материалов, посвященных святому благоверному князю Александру Невскому. Еще большее количество научных трудов, научно-популярных и художественных изданий выходило на тему его жития ранее. В основном они касались политической деятельности1 святого князя, значимости его цивилизационного выбора2, его военного таланта3, его личного благочестия4 и т.д. При этом в житии князя Александра остается момент, который требует надлежащего осмысления, — это его христианская кончина. В «Журнале Московской Патриархии» опубликована статья доцента кафедры теологии МПГУ священника Георгия Харина, посвященная истории последних дней благоверного князя Александра Невского (№ 12, 2021, PDF-версия).

Безмерное желание принять ангельский образ

Итак, в 1262 году великий князь Александр Ярославич отправился к хану Берке.

В том же году пошел князь Александр в Татары, и удержал его Берке, не пустив в Русь; и зимовал в Татарах, и разболелся.

Так пишет автор Новгородской первой летописи старшего извода. Историки по-разному объясняют причины, которые вынудили русского князя отправиться к ордынскому хану. Нередко полагают, что Александр хотел предотвратить кару, которую ожидали после восстания в русских городах. Но имеющиеся в нашем распоряжении источники, и прежде всего Житие князя Александра, иначе объясняют причины этой драматической поездки:

Было же тогда великое насилие от иноплеменников: сгоняли христиан, веля им вместе с собой воевать. Князь же великий Александр пошел к царю, чтобы отмолить людей от беды той5.

Князю Александру Ярославичу, кажется, удалось на этот раз «отмолить» русских людей от участия во внутренней ордынской войне. Почти весь 1263 год — последний в своей жизни — князь Александр Ярославич провел в Орде, по-видимому, скитаясь вместе с ханом Берке по его многочисленным кочевьям. И только ­осенью — уже больным — князя отпустили наконец обратно на Русь. Однако до стольного Владимира Александру Ярославичу добраться было не суждено. Из Новгородской Первой летописи старшего извода:

В лето 6771 (1263). Пришел князь Александр осенью из Татар, весьма нездоров. И пришел на Городец, и принял пострижение в 14-й [день] месяца ноября, на память святого апостола Филиппа. Той же ночью и преставился, и повезли его во Владимир, и положили его в монастыре Рождества Святой Богородицы. И, собравшись, епископы и игумены с митрополитом Кириллом, и со всем иерейским чином, и с черноризцами, и со всеми суздальцами с честью погребли его в 23 [день] того же месяца, на святого Амфилохия, в пятницу. Дай, Господи милостивый, видеть лицо Твое в будущем веке ему, который потрудился за Новгород и за всю Русскую землю…6

Более подробно рассказывается о кончине благоверного князя в его Житии:

Было в те времена насилие великое от иноверных, гнали они христиан, заставляя их воевать на своей стороне. Князь же великий Александр пошел к царю, чтобы отмолить людей своих от этой беды.

А сына своего Дмитрия послал в Западные страны, и все полки свои послал с ним, и близких своих домочадцев, сказав им: «Служите сыну моему, как самому мне, всей жизнью своей». И пошел князь Дмитрий в силе великой, и завоевал землю Немецкую, и взял город Юрьев, и возвратился в Новгород со множеством пленных и с большой добычею.

Отец же его великий князь Александр возвратился из Орды от царя, и дошел до Нижнего Новгорода, и там занемог, и, прибыв в Городец, разболелся. О, горе тебе, бедный человек! Как можешь описать кончину господина своего! Как не выпадут зеницы твои вместе со слезами! Как не вырвется сердце твое с корнем! Ибо отца оставить человек может, но доброго господина нельзя оставить; если бы можно было, то в гроб бы сошел с ним!

Много потрудившись Богу, он оставил царство земное и стал монахом, ибо имел безмерное желание принять ангельский образ. Сподобил же его Бог и больший чин принять — схиму. И так с миром Богу дух свой предал месяца ноября в четырнадцатый день, на память святого апостола Филиппа.

Митрополит же Кирилл говорил: «Дети мои, знайте, что уже зашло солнце земли Суздальской!» Иереи и диаконы, черноризцы, нищие и богатые и все люди восклицали: «Уже погибаем!»

Святое же тело Александра понесли к городу Владимиру. Митрополит же, князья и бояре и весь народ, малые и большие, встречали его в Боголюбове со свечами и кадилами. Люди же толпились, стремясь прикоснуться к святому телу его на честном одре. Стояли же вопль, и стон, и плач, каких никогда не было, даже земля содрогнулась. Положено же было тело его в церкви Рождества святой Богородицы, в великой архимандритье, месяца ноября в 24 день, на память святого отца Амфилохия.

Было же тогда чудо дивное и памяти достойное. Когда было положено святое тело его в гробницу, тогда Севастьян-эконом и Кирилл-митрополит хотели разжать его руку, чтобы вложить грамоту духовную. Он же, будто живой, простер руку свою и взял грамоту из руки митрополита. И смятение охватило их, и слегка отступили они от гробницы его. Об этом возвестили всем мит­рополит и эконом Севастьян. Кто не удивится тому чуду, ведь тело его душа покинула и везли его из дальних краев в зимнее время! И так прославил Бог угодника Своего7.

Так сообщает о кончине князя его древнее Житие. Вот, собственно, и предмет нашего исследования:

Великий же князь Александр Ярославич, ревновав о Господе Боге своем крепко, оставив земное царство и желая Небесного Царствия, принял ангельский образ монашеского жития; еще сподобил его Бог больший чин восприяти — схиму…

К старости тоже постригусь

Принятие монашества — серьезный и ответственный шаг. Что подвигло великого князя на это решение? Понять это — почувствовать его эпоху. Кстати, в иные времена такой выбор едва ли бы был поощрен: Петр I даже запретил своим указом, продублированным синодальным распоряжением от 15 июня 1724 года, изображать Александра Невского в монашеском чине:

Святого благоверного великого князя Александра Нев­ского в монашеской персоне никому отнюдь не писать, а только в одеждах великокняжеских8.

Очевидно, что это было вызвано желанием Петра I противопоставить новую столицу Санкт-Петербург старой, Москве. Главной святыней Москвы всегда оставалась Лавра преподобного Сергия с самим Радонежским чудотворцем. Во-первых, образ преподобного Сергия с его глубоким благочестием и ревностью ко спасению на духовной стезе совершенно не вязался с петровскими идеями всеобщей полезности, заимствованными у голландских мыслителей. Во-вторых, Лавра преподобного напоминала Петру о его мятежной юности и о его позорном бегстве под ее стены. Поэтому так нужна была «светская лавра» со «светским» святым — образа жизни не монашеского и подвига не церковного. Именно этим объясняется основание Александро-Невской лавры и перенос сюда из Владимира мощей святого князя, а также запрет на его изображение в иноческих одеждах.

Вернемся к вопросу монашеского пострига Александра Невского. Чем он вызван? Дань традиции или потребность души? Начнем с того, что, действительно, предсмертный постриг — традиция, на Руси в то время весьма распространенная. Этот обычай был заимствован из среды византийской аристократии. По меньшей мере 17 византийских императоров приняли по­стриг накануне своей смерти или же после своего свержения с престола (в последнем случае зачастую не по своей воле: Андроник II Палеолог, Иоанн VI Кантакузин, Исаак I Комнин, расстригшаяся и позднее снова постриженная Зоя, ее расстриженная сестра Феодора, Михаил VII Дука, Михаил I Рангаве, Роман I Лакапин, ­Феодосий III и другие).

Известно, что перед смертью принял постриг император Михаил IV Пафлагонский (1041), Мануил I Комнин — под именем Матфей (1180), Иоанн VII Палеолог — Иоасаф (1408), Мануил II Палеолог — Матфей (1425). Из женщин перед смертью, как известно, постриглись императрица Ирина (супруга Иоанна II Комнина) — Ксения (1134), невестка императора Анна Далассина9.

Существует достаточное количество исследований о развитии института монашества на Руси. Среди них особо стоит отметить коллективный труд Б.А. Успенского и Ф.Б. Успенского «Иноческие имена на Руси»10. Здесь интересующий нас вопрос рассмотрен подробно. Действительно, на Руси с раннего времени существовал обычай принимать великую схиму в ожидании близкой кончины. Эта традиция бытовала в монастырях, и она становится предметом обсуждения в «Вопрошании Кирика». Кирик Новгородец спрашивал Нифонта, архиепископа Новгородского (1130-1156), хорошо ли ему было бы в старости принять великую схиму; Нифонт отвечал утвердительно:

А вот что я сказал владыке: я еще без схимы, но к старости тоже постригусь, может, тогда я стану лучше, но я плох и болен11.

Кирик также спрашивал Нифонта, может ли он, Кирик, не будучи схимником, постричь в схиму человека, которому грозит скорая кончина:

А вот опять же некий чернец покаялся у меня, можно ли будет вскоре постричь его в схиму? Или это не годится, постригать, будучи самому без схимы? Если ты мне повелишь, то было бы очень хорошо. Сказал: «Добро ты помыслил, чтобы, как сказал, к старости постричься в схиму. А для пострижения монахов — на то ты и священник, и постриги его в схиму. Священство есть превыше всего, на то и существует освящение». И я поклонился владыке челом12.

И на этот раз Нифонт отвечал утвердительно, ссылаясь на то, что Кирик является священником и тем самым имеет на это право.

От Бога данный тебе дар

В Киево-Печерском патерике рассказывается о Пимене Многострадальном, которого родители принесли в Печерский монастырь для исцеления; он хотел принять постриг, но родители на это не соглашались. Неожиданно его все же постригают в великую схиму, и он получает новое имя. Это описывается как чудо:

Когда же он изнемог так, что отчаялись за его жизнь, — принесли его в Печерский монастырь, чтобы исцелился он молитвами тех святых отцов или от их рук принял святой иноческий образ. Родители же Пимена, сердечно любя его, не оставляли детища своего и всех просили молиться за их сына, чтобы он исцелился от недуга. И много потрудились те преподобные ­отцы, но ничто не приносило пользы ему, ибо его молитва превозмогала все другие, а он просил себе не здоровья, а усиления болезни, так как боялся, что если он выздоровеет, то родители увезут его из монастыря, и не осуществится мечта его. Отец же и мать все время были с ним и не давали его постричь, и блаженный, опечалившись, стал прилежно молиться Богу, чтобы Он исполнил желание его.

И вот однажды ночью, когда все вокруг спали, вошли со свечами туда, где лежал Пимен, похожие на скопцов светлых, и несли они Евангелие, и рубаху, и мантию, и куколь, и все, что требуется для пострижения, и сказали ему: «Хочешь, чтобы мы постригли тебя?» Он же с радостью согласился, говоря: «Господь вас послал, повелители мои, исполнить желание сердца моего». И тотчас начали они спрашивать: «Зачем пришел, брат, припадая к этому святому жертвеннику и к святому братству этому? Желаешь ли сподобиться иноческого великого ангельского образа?» И все прочее исполнили по чину, как написано в уставе, потом в великий образ постригли его, и надели на него мантию и куколь, и все, что следует, отпевши, великого ангельского образа сподобили его, и, целовав его, дали ему имя Пимен, и, возжегши свечу, сказали: «Сорок дней и ночей эта свеча не угаснет». Свершив все это, они пошли в церковь, волосы же постриженного взяли с собой в платке и положили на гроб святого Феодосия13.

Иноки же, бывшие в кельях, слыша звуки пения, перебудили спавших вокруг, думая, что игумен с кем-то постригает Пимена или что тот уже скончался, и вошли все вместе в келью, где больной лежал, и нашли всех спящими: и отца, и мать, и рабов. И вместе с ними подошли к блаженному, и все ощутили благоухание, и увидели его веселым и радостным и облаченным в иноческую одежду. И спросили его: «Кто тебя постриг и что за пение мы слышали? Вот родители твои были с тобой и ничего этого не слыхали». И сказал им больной: «Я думаю, что это игумен, придя с братиею, постриг меня и дал мне имя — Пимен. Их пение и было то, что вы слышали, и про свечу они сказали, что она будет сорок дней и ночей гореть; взявши же мои волосы, они пошли в церковь». Услышав это от него, пошли и увидели, что церковь закрыта, и разбудили пономарей, и спросили их, не входил ли кто в церковь после вечерней молитвы? Они же отвечали, говоря, что никто не входил в нее и что ключи у эконома. Взяв ключи, пошли в церковь и увидели на гробе Феодосия в платке волосы Пимена, и рассказали обо всем игумену, и стали искать, кто постригал Пимена, и не нашли. И поняли все, что то был Промысл свыше, от Бога. И стали раздумывать о бывшем чуде, говоря: «Может ли оно засчитаться Пимену за уставное пострижение?» Но так как свидетельство имелось: церковь была заперта, а волосы оказались на гробе святого Феодосия, и свеча, которой хватило бы только на день, сорок дней и ночей непрестанно горела и не сгорала, то и не стали совершать над Пименом пострижения, сказав ему: «Достаточен для тебя, брат Пимен, от Бога данный тебе дар и нареченное тебе имя»14.

Этот отрывок из Патерика очень важен: он позволяет примерно представить, как происходило пострижение великого князя Александра на его смертном одре. Интересно также, что этот рассказ Патерика заканчивается весьма полезным поучением:

Из этого, братья, следует, кажется мне, вот что разуметь: если кто в болезни пострижется с верою, прося у Бога жизни, тот как в монашеском подвиге послужит ему; владеющий же жизнью и смертью Господь если и отведет его от мира, то, подобно работникам, нанятым в одиннадцатый час, признает его равным праведникам. Кто же говорит так: «Когда увидите меня умирающим, то постригите меня», — суетна того вера и пострижение15.

Обрести главное

Множество примеров из житийной литературы древнерусского периода свидетельствуют о том, что монахи Древней Руси стремились принять схиму перед кончиной. Со временем и миряне начинают принимать великую схиму — первоначально, возможно, подражая монахам.

Со второй половины ХІІ века пострижение перед смертью в великую схиму получает распространение в княжеской среде16, в дальнейшем то же продолжают делать и цари, вплоть до Романовых (у последних, по-видимому, такой родовой традиции не было). Если смерть приходила преждевременно, то иногда — в исключительных случаях — постригали и после смерти, как это случилось с Иваном Грозным и как, по-видимому, могло случиться с Василием ІІІ; это свидетельствует об устойчивости данного обычая17.

В Древней Руси мы знаем даже случай коллективного предсмертного пострига. В 1238 году, когда татары захватили Владимир-на-Клязьме, князь Всеволод Юрьевич с матерью, своими людьми и владыкой Митрофаном внидоша въ святую Богородицю и истригошася вси въ образъ чрънечьскии и въ скыму18.

Великая схима, таким образом, символизирует готовность к смерти.

Обычай предсмертного пострижения связан с представлением о том, что монашеский постриг, подобно крещению, очищает человека от всех предшествующих грехов. Этот мотив находит отражение в «Сказании о Мамаевом побоище»: по благословению преподобного Сергия Радонежского братья-иноки Александр Пересвет и Андрей Ослабя, отправляясь на смертный бой, принимают схиму19. К пострижению в схиму, таким образом, стали относиться как к таинству.

Такое отношение к монашескому постригу связано с особым влиянием на древнерусскую Церковь преподобного Симеона Нового Богослова. Эпоха Симеона Нового Богослова, Х век, — это эпоха монашеского ренессанса. Преподобный Симеон, не колеблясь, называет своих монахов, в том числе и не имеющих сана, «народом Христа, священным стадом, царским священством»20. Видимо, потому на Руси, которая именно в это время усваивает христианство, взгляд на монашество как на единственно верный путь к спасению стал весьма распространенным. В своем послании Поликарпу епископ Симон, например, заявляет:

Аз бых рад оставить свою епископию… Пред Богом тебе молвлю: всю сию славу и власть яко калъ мнел быхъ, аще бы ми трескою тчати за вороты, или сметием валятися в Печерком манастыри и попираему быти человеком…21

В древнерусской житийной литературе можно найти множество примеров, иллюстрирующих мысль об особом значении монашества22. Видимо, этим обстоятельством объясняется и то громадное влияние, которое монастыри оказывали на древнерусское общество, и то благоговение, которое это общество имело к монашеству вообще и к постригу в частности.

Стало быть, принимая монашеский постриг перед самой кончиной, святой благоверный князь Александр, с одной стороны, следовал благочестивому обычаю своего времени, а с другой — через это пострижение он стремился обрести главное, что составляло весь смысл его земного пути, — жизнь вечную во Христе Иисусе, Господе нашем.

Священник Георгий Харин


1 См., напр.: Гарин Е.-Н. Выбор Александра Невского как основа приоритетов политики российского государства // Вестник Вятского государственного университета. 2016. № 10. С. 28-30; Голубев А. Ю. Александр Невский как великий политический и военный деятель Руси // Военная мысль. 2018. № 10. С. 102-109; Данилевский И.Н. Александр Невский и Тевтонский орден / Текст: электронный // Слово.ру: Балтийский акцент: [сайт]. 2011. № 3-4. С. 105-111; Фомина К. Значение «Ледового побоища» в истории России // От Александра Невского до наших дней: уроки истории: Материалы VIII Международных Александро-Невских чтений. Псков: Гос. ун-т, 2017. С. 109-110.

2 См., напр.: Данилевский И.Н. Указ. соч. С. 105-111; Жеребкин М.В. Исторический выбор Александра Невского // Наука, образование и культура. 2017. № 3 (18). С. 13-19; Олейник И.А. Исторический выбор Александра Невского в пользу подчинения русских земель Золотой Орде // Педагогический поиск. 2018. № 5. С. 31-33; Рыбаков С.В. Стратегический выбор Александра Невского // Мир Евразии. 2013. № 4 (23). С. 50-54.

3 См., напр.: Бахтин А.П. Ледовое побоище: о построении «свиньей» или «острой колонной» / Текст: электронный // Слово.ру: Балтийский ­акцент: [сайт]. 2015. № 2 / 3. С. 63-86; Голубев А.- Ю. Указ. соч. С. 102-109;­Конявская Е.Л. Образ Александра Невского в русских летописях / Текст: электронный // URL: http://www.drevnyaya.ru / vyp / 2009_2 / part6.pdf; Кривошеев Ю. В. Феномен национального героя в общественном сознании и идеологии (на примере Александра Невского) // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2013. № 15. С. 43-57; Лашкова О. Князь Александр Невский: герой средневековой Руси // История. 2017. № 3 / 4. С. 42-49; Свердлов М.Б. Александр Невский — гений стратегии и тактики // Петербургский исторический журнал: исследования по российской и всеобщей истории. 2017. № 3 (15). С. 7-31; Фомина К. Указ. соч. С. 109-110.

4 См., напр.: Алексеев С. Александр Невский: жизнь, ставшая житием // Родина. 2013. № 8. С. 2-5; Богданов А.П. Нравственный выбор Александра Невского // Преподавание истории и обществознания в школе. 2016. № 7. С. 3-11; Долгов В.В. Биография Александра Невского в зеркале «исторического нарратива» // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2016. № 5. С. 190-212; Он же. Родители Александра Невского в отечественной историографии и генеалогии // Вестник Удмуртского университета. (История и филология). Т. 30. 2020. № 1. С. 88-94; Ефимов В.Ф., Никольский Е.В. Личность Александра Невского сквозь многовековую мифологию // Studia Humanitatis. 2014. № 3. С. 1; Кривошеев Ю.В., Соколов Р.А. Феномен национального героя в общественном сознании и идеологии (на примере Александра Невского) // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2013. № 15. С. 43-57; Менщиков И.С. Роль образа Александра Невского в воспитании национальной идентичности // Историко-педагогические чтения. 2018. № 22. С. 124-131.

5 Летописи / Текст: электронный // Библиотекарь.Ру: URL: http://www.bibliotekar.ru / rus / 96.htm.

6 Там же.

7 Житие Александра Невского // Древняя русская литература: хрестоматия / составитель Н. И. Прокофьев. М., 1980. С. 118-123.

8 Полное собрание постановлений по Ведомству Православного исповедания. Т. 4. № 1318.

9 Соколов И.И. Состояние монашества в Византийской Церкви с середины IX до начала XIII века (842-1204). СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003.

10 Успенский Б.А., Успенский Ф.Б. Иноческие имена на Руси. М.: Институт славяноведения РАН; СПб.: Нестор-История, 2017.

11 РИБ. VI. № 2. Стлб 25. Вопрос 6. Цит. по: Успенский Б.А., Успенский Ф.Б. Указ. соч. С. 213.

12 РИБ. VI. № 2. Стлб 25-26. Вопрос 8. Цит. по: Успенский Б.А., Успенский Ф.Б. Указ. соч.

13 Феодосий Печерский выступает здесь как восприемник или поручитель новопостриженного монаха. В Синайском евхологии в чине пострижения в великую схиму восприемник именуется «подъемлющим власы» (Л. 82-83об., 87). См. подробнее: Успенский Б.А., Успенский Ф.Б. Указ. соч. С. 89, примеч. 33.

14 Киево-Печерский Патерик. Т. 4: XII век / подгот. текста Л.А. Ольшевской, пер. Л.А. Дмитриева. СПб.: Наука, 1997.

15 Там же.

16 См.: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. 1. Ч. 2. М., 1904.

17 См.: Успенский Б.А., Успенский Ф.Б. Указ. соч. С. 211.

18 Полное собрание русских летописей. Т. ІІІ. М., 2000. С. 287.

19 Сказание о Мамаевом побоище.

20 Цит. по: Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон Новый Богослов. Париж, 1980. С. 126.

21 Киево-Печерский патерик // РНБ. Ф. 893. (Собр. Ю.А. Яворского). № 9. Л. 18 об.

22 См. об этом: Василий (Кривошеин), архиеп. Указ. соч. С. 143; Иларион (Алфеев), игум. Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание. СПб., 2001. С. 608; Концевич И.Н. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. М., 1993. С. 38.

«Церковный вестник»/Патриархия.ru

Председатель Верховного Совета РСФСР стал одной из ключевых фигур процесса, метко названного Владимиром Путиным «главной геополитической катастрофой ХХ века». Что творилось за кулисами этого исторического действа, каковы механизмы распада и что представляли собой его инициаторы и основные участники?

— Как для вас началось 19 августа 1991 года? Как узнали о создании ГКЧП?

Повеселились на славу как пишетсяВокруг Белого дома — эйфория. О «главной геополитической катастрофе» ещё никто не думает  Фото: Юрий Абрамочкин / РИА Новости

— Мы жили в посёлке Архангельском на правительственных дачах, наши с Ельциным резиденции располагались по соседству. Как и все граждане СССР, я узнал о создании ГКЧП рано утром. Накануне ночью я встречал прибывшего из Алма-Аты Ельцина, а моя жена находилась в московской квартире. Она мне и сообщила по телефону о случившемся и попросила включить телевизор.

Транслировали балет «Лебединое озеро», а чуть позже передали знаменитое постановление ГКЧП.

— Как вы восприняли произошедшее? Что решили предпринять?

— Мне сразу стало понятно, что это переворот. Я пошёл в соседний дом к Ельцину, и мы решили оказать серьёзное сопротивление. Любопытная деталь — у нас не было в тот момент элементарной множительной техники, не было секретарей, мы все документы писали от руки в прямом смысле слова. Вместе мы составили обращение к народу, в котором призвали граждан оказать сопротивление путчистам.

— А что происходило накануне?

— Я назначил на 19 августа заседание президиума Верховного Совета РФ. Планировал встретиться с нашей делегацией, которая занималась подготовкой к подписанию нового Союзного договора. Хочу отметить, что наша, российская делегация была очень представительной. В её состав входили я, председатель Совмина РСФСР И. Силаев, мэры Санкт-Петербурга А. Собчак и Москвы Г. Попов, председатели Верховных Советов автономий, входивших в состав России, и многие другие. Накануне подписания, чтобы выработать единую позицию, я и решил собрать всю нашу делегацию.

Помню, что некоторые положения договора нас совсем не устраивали. Например, автономии, входящие в состав союзных республик, уравнивались в документе с самими союзными республиками. Это была мина замедленного действия, которая грозила распадом Российской Федерации.

Когда мы обсуждали этот вопрос на Верховном Совете, большинство высказывалось за то, чтобы вообще не идти на подписание Союзного договора. Но я убедил руководителя нашей делегации Ельцина не отказываться от подписания.

Мотивировал тем, что наш отказ будет представлен Горбачёвым таким образом, что он, мол, хочет сохранить единую страну, а Россия этому противится. Мы решили, что будем настаивать, чтобы пункты, которые противоречат Конституциям СССР и РФ, были исключены.

— Скажите, а кто включил положение о равенстве союзных и автономных республик в проект Союзного договора? Задавали вы этот вопрос Горбачёву?

— Я изначально был противником нового Союзного до­говора. Ещё в статусе первого заместителя председателя Верховного Совета меня направили на заседание группы, которая занималась подготовкой проекта.

Главой этой группы был председатель Верховного Совета Белоруссии Н. Дементей. Я задал вопрос: а что это за новый Союзный договор, ведь существует договор 1922 года, который является одной из основ Конституции Советского Союза и всех её редакций?

Есть Конституция СССР, в которую уже внесены поправки Горбачёвым, её никто не отменял, зачем же тогда нужен новый договор? Я спрашивал: что вы хотите от нового договора? Хотите пересмотреть основы СССР?.. Кто-то из участников этого процесса мне робко пролепетал, будто Эстония поставила вопрос, что она никогда не подписывала Союзный договор и на этом основании хочет пересмотреть факт своего нахождения в составе СССР.

Я ответил, что Эстония была присоединена позже подписания Союзного договора, и с таким же успехом можно спросить, а на каком основании была присоединена Сибирь. Там властвовал сибирский хан, который находился в союзнических отношениях с Иваном Грозным.

Ермак просил у Кучума разрешения на присоединение? Следуя логике, нужно было спросить у Кучума, согласен ли он на присоеди­нение!

Больше на эти заседания я не ходил. Я считаю, что изначально все эти затеи с подготовкой нового Союзного договора были провокацией. Дальше к процессу подключились автономии, которые начали забывать, что они живут в единой стране с единой Конституцией. Каждый, кто вливался в обсуждение договора, стремился выторговать себе как можно больше прав и свобод. Исходили из того, что пишется новый договор, Конституция перестаёт действовать, а на горизонте просматриваются очертания некоего мифического «договорного союза». Я этот политический расклад открыто высмеял.

Справедливости ради скажу, что там заседали отнюдь не глупые люди, там было много авторитетных, грамотных специалистов. Там были Горбачёв, Лукьянов, академик Кудрявцев, которому когда-то я сдавал экзамен…

Помню, я обратился в Кудрявцеву: «Что вы делаете? Вы же лучший юрист Советского Союза!» На это он мне невнятно ответил, что он человек подневольный и сделать ничего не может. Тогда я призвал академика, чтобы он своим авторитетом надавил, чтобы инициаторы этой затеи прекратили разрушать страну. Я сказал, что задуманное ими — это вовсе не реформы, а попрание основ государства!

Считал тогда и считаю сейчас, что они сами начали рубить сук, на котором сидят. Процесс распада начался (или, правильнее сказать, активно продолжился) именно тогда. Не нужно всё валить на Ельцина, именно здесь корни центробежных процессов, которые, как чума, охватили буквально всех.

— Скажите, а как Ельцин вёл себя наедине с подчинёнными? Вице-президент Руцкой в интервью «ЛГ» сказал, что Ельцин несколько раз пытался уехать в американское посольство. Вы можете подтвердить его слова?

— Лично мне Ельцин несколько раз предлагал уехать в американское посольство.

Дело в том, что председатель КГБ СССР Крючков подбросил через американцев утку, что будут некие действия со стороны силовиков. Позже я общался с Крючковым, и он подтвердил эту информацию.

Ельцин хотел, чтобы мы вместе с ним уехали к американцам. Я ответил, что отвечаю за несколько сотен депутатов, и ехать отказался. Тогда, видя мою реакцию, он не решился уезжать один.

— В эти дни вы контактировали с кем-либо из членов ГКЧП?

— Когда 19 августа мы собрались все вместе у Ельцина, я сказал, что нам важно продержаться ближайшую ночь. И мы договорились, что не будем вступать ни в какие переговоры с путчистами без ведома друг друга. Я предложил позвонить председателю Верховного Совета СССР А. И. Лукьянову и договориться о встрече, ведь мы коллеги, оба возглавляем парламенты. Кстати, от связи нас не отключали.

Анатолий Иванович не скрывал радости от моего звонка, он хотел встретиться сразу, но была уже ночь, и я предложил увидеться завтра утром. Я хотел приехать с Руцким и Силаевым.

Ему не понравилось, что я буду не один, но я убедил его, что Силаев и Руцкой нужны как свидетели, чтобы нас потом не обвинили, что мы ведём сепаратные переговоры. Он согласился с моими доводами.

К моменту нашего разговора с Лукьяновым уже было принято решение президиума о срочном созыве чрезвычайной сессии Верховного Совета РСФСР, но нам сообщали из регионов, что телеграмма получена, но делегатам запрещают выезд в Москву. Нельзя забывать, что на местах тоже были созданы мини-ГКЧП. Я потребовал от Лукьянова, чтобы наших депутатов немедленно пропустили в Москву. Лукьянов согласился и обещал их пропустить.

И в 10 утра мы поехали к Лукьянову с планом, разработанным в ночь с 19 на 20 августа, это был фактически ультиматум — мы требовали распустить ГКЧП.

Уверен, что ночь прошла для нас спокойно только потому, что ей предшествовал разговор с Лукьяновым. Конечно же, он передал своим коллегам по комитету, что Хасбулатов вышел на связь, и что с ним можно договориться. Каждая из противоборствующих сторон ждала друг от друга уступок, поэтому первая ночь и прошла спокойно в отличие от второй — весьма тревожной. К тому времени уже сработала дезинформация о штурме Белого дома, Ельцин был напуган и именно тогда хотел бежать в американское посольство.

Повеселились на славу как пишетсяУже довольно скоро, в 1993-м, Ельцин даст команду стрелять по Белому дому из танков Фото: Валентин Кузьмин / ИТАР-ТАСС

— Можно ли сказать, что Ельцин был трусливым человеком?

— Оказалось, что так… Это была его вторая попытка бежать. Когда утром 19 августа я пришёл к нему на дачу в Архангельском, он был деморализован. Он мрачно сказал, что Крючков нас перехитрил и что мы проиграли. Сказал, что скоро нас всех арестуют.

Я напомнил ему, что мы полтора года боремся за наши идеи, о которых знает весь мир. И что, теперь сдадимся без сопротивления? Я сказал, что пока мы на свободе, не должны сидеть сложа руки. Трусливый человек больше всего боится, что его обвинят в трусости. Храброму человеку в голову не придёт, что его могут обвинить в трусости.

Вот за эти два дня я увидел, что Борис Николаевич, мягко говоря, человек не сильно храбрый.

— Спустя 30 лет вы можете сказать, была ли заслуга Ельцина в разгроме ГКЧП или всё сильно преувеличено?

— Его личная заслуга, безусловно, была. Он стал символом перемен, стремления к демократии. Конечно, большим умом он не отличался. Когда я стал писать текст обращения к народу, одним из первых пунктов было требование немедленно вернуть Горбачёва в Кремль. Помню, Ельцин меня удивил вопросом, зачем это он будет заступаться за президента СССР…

Я начал ему доказывать, что мы сейчас выступаем не с позиций того, как мы относимся к Горбачёву, плохо или хорошо, а с позиций закона. Я был убежден, что только тогда нас поддержат люди!

Люди должны были увидеть, что даже Ельцин, враждующий с Горбачёвым, требует возвращения своего противника. Мы должны были показать, что законы, Конституция страны для нас превыше всего!

И не только Ельцин был недальновиден, но и советники его не отличались глубиной мышления и стремлением охранять государственные интересы. Бурбулис и Шахрай с трудом приняли мысль, что первым пунктом нашего документа должно стать возвращение Горбачёва.

— Вы упомянули Бурбулиса, правда ли, что его роль в распаде СССР столь значительна?

— Дело в том, что у Ельцина за десятилетия партийной работы накопился огромный опыт при отсутствии глубокого ума; книг, похоже, он вовсе не читал, кроме строительных нормативов в молодости. Поэтому Бурбулису удалось войти к нему в доверие, и он оказывал на него огромное влияние. Борис Николаевич был человеком внушаемым, им получалось манипулировать.

— А кому пришла мысль, чтобы Ельцин сказал свою речь на броне танка?

— Главная роль Ельцина состояла в том, что он был нашим символом. Мы его уговорили залезть на танк.

Я вспомнил, как Ленин выступал с броневика в 1917 году, и предложил по аналогии выступить с танка. Ельцину поначалу идея не понравилась. Он недоверчиво спросил: «Вы что, хотите, чтобы меня убили?» Мы ему доказывали, что никто в присутствии сотен журналистов не посмеет его тронуть. Сказали, что если он не хочет, значит, должен выступить кто-нибудь из нас, например я или премьер Силаев. И только тогда, под весом наших аргументов, Ельцин залез на танк и произнёс написанную нами речь, которая принесла ему мировую славу, а рейтинг его взлетел до небес.

— До сих пор не утихают разговоры о любви Бориса Николаевича к крепким напиткам, а в эти дни вы нечто подобное замечали?

— Нет, в эти дни я не видел, чтобы он принимал алкоголь. Возможно, позже или в моё отсутствие, но в эти дни он держал себя в руках. Когда они спускались в подвал, меня там не было и что там происходило, мне неизвестно.

— А какова роль в этих событиях вице-президента Руцкого?

— Его роль я оцениваю положительно. Все мы служили идее и старались играть благородную роль. Мы действовали как одна команда, в эти дни не возникало каких-либо расхождений и тем более вражды.

— И московская демократически настроенная интеллигенция вам помогала… Достаточно вспомнить Ростроповича с автоматом…

— С Ростроповичем мы тогда подружились. Он просил, чтобы я называл его Славой. Помню, что первый раз я его увидел дремлющим в коридоре с автоматом, а рядом с ним дремал мальчик лет пятнадцати. Меня тогда поразило, что Паганини ХХ столетия держит в руках не скрипку, не виолончель, а автомат. Я остановился и долго не мог оторвать взгляд от этой фантастической картины.

Позже многие рассказывали о себе, что защищали Белый дом, это стало модным. Я, конечно, по рядам не ходил, списков учёта не вёл, но понимаю, что очень многим хотелось быть причастными, независимо от степени реального участия.

Шеварднадзе, например, мне говорил, что он был в эти дни с нами. Его я там увидел впервые 22 августа, когда мы уже праздновали победу.

— Вы созванивались в эти дни с руководителями союзных республик?

— Конечно. Буквально сразу, ещё в Архангельском, просил Ельцина позвонить Назарбаеву, Кравчуку, руководству Белоруссии. В моём присутствии Борис Николаевич звонил Кравчуку, а тот начал его просить, чтобы он с ГКЧП как-нибудь уладил отношения, дескать, разберитесь там между собой.

Кравчука, оказывается, напугал генерал Варенников, приехавший от имени ГКЧП в Киев. Аналогичная история произошла с Назарбаевым. Уже потом мне Назарбаев рассказывал, что, когда я ему звонил, у него в кабинете сидел генерал КГБ, а в приёмной — десяток охранников.

Вспоминается и история общения с председателем Верховного Совета Латвии Витаутасом Ландсбергисом. Как-то он был в Москве и не мог связаться ни с кем из руководства, и я предложил ему приехать к нам в Белый дом или чтобы я приехал к нему в представительство республики. Ландсбергис с радостью согласился, я демонстративно поехал к нему, мы вместе пообедали, потом он приехал к нам в Верховный Совет.

У нас складывались тогда неплохие отношения. Помнится, я ему говорил тогда: зачем ты идёшь на конфронтацию с центральной властью, ведь ты человек искусства, а закончишь свои дни в тюрьме. Он отвечал, что такова его участь, он с этим уже смирился… Прибалты не сильно верили в свою победу, в свой скорый выход из Союза.

Позже, в августе, когда я призвал Ландсбергиса бороться с путчистами, он уклончиво ответил, что это мы сами что-то между собой затеяли, и значит, это наши дела… У них там в Литве был, оказывается, генерал Ачалов, который прямо сказал руководству республики, что лучше им вести себя смирно.

Поэтому и никаких демонстраций там не случилось. Все в Прибалтике были напуганы… Так обстояли дела во всех союзных республиках.

Это уже потом, когда стало безопасно, каждый руководитель начал себя изображать непримиримым борцом с ГКЧП, борцом за независимость и демократию.

— А как вёл себя лидер Грузии Звиад Гамсахурдиа?

— Этот персонаж с радостью принял указания путчистов, пообещал покончить с сепаратизмом. Это не мои выдумки, он направил телеграмму в адрес ГКЧП. Тут проявились глубинные процессы. Замаячила тень Сталина! Страх, который дремал в душах людей, проснулся. Его старая шинель только где-то промелькнула и — началось… Как тень отца Гамлета. Они все подумали, что к власти пришли какие-то сильные люди, никто и представить не мог, что члены комитета окажутся слабыми, мягкотелыми и нерешительными.

— Насколько плотными были ваши контакты с Западом в эти дни?

— Мы постоянно общались, нам звонили, мы звонили. Я несколько раз встречался с послом США Джеком Мэтлоком, который хорошо говорил по-русски, он очень эмоционально нами восхищался.

— Почему так быстро пал ГКЧП?

— Дело в том, что члены ГКЧП были порядочными людьми. Они не захотели пролить кровь, а вот через два года Ельцин захотел и победил. Ельцин опирался на деградировавших генералов, взяточников, зачастую обыкновенных пьяниц, а в 1991 году наверху армии ситуация была в корне иной. Опустившиеся генералы в 1993 году будут безжалостно расстреливать парламент, а советские генералы 1991 года так поступить не смогли. Честь им и хвала за это!

Не могу не вспомнить помощь и поддержку, которую нам оказали москвичи. В Москве кровь пролилась, но погибло всего три человека, а могло бы погибнуть огромное число людей, решись ГКЧП на силовой вариант. Жалко этих ребят, их родителей…

— Когда мы брали интервью у Руцкого, он сказал, что Горбачёва никто реально не изолировал, а всё это постановка. Как вы считаете?

— Не было никакой постановки. Его реально изолировали. Другое дело, что с ним поступили мягко и не собирались причинять ему какой-либо вред. Члены ГКЧП думали навести порядок, ограничить Горбачёву власть и сделать его «английской королевой». Времена были вегетарианскими.

— Вы согласны с мнением, что ГКЧП сыграл ключевую роль в распаде СССР?

— Конечно, согласен. Если бы не возник ГКЧП, многих ошибок, возможно, удалось бы избежать. Средняя Азия не хотела выходить из состава Советского Союза, и Азербайджан не хотел выходить, несмотря на то, что первый удар по СССР нанесли армянские националисты, когда начали эту бессмысленную войну в Карабахе. А вторым ударом по Союзу стало создание ГКЧП. Такое большое государство, как Советский Союз с его безграничными возможностями, стремилось сохранить себя. Государство не готово было к распаду. По нему искусственно наносили удары.

После авантюры с ГКЧП Прибалтика почувствовала себя совершенно свободно, и я понимал, что уже никакими силами было невозможно остановить центробежные процессы. Я прибалтийским лидерам даже сказал тогда: можете оформлять вашу свободу.

— Как вы отреагировали на итоги встречи руководителей трёх славянских республик в Беловежской Пуще?

— Я был в эти дни в Сеуле. Ельцин обманным путём удалил меня подальше от Москвы. Президент мне тогда сказал, что у нас случилось много тяжёлых событий (тут и в Чечне беспорядки начались) и мне нужно отдохнуть. Делегация Верховного Совета СССР собиралась лететь в Сеул, и Ельцин планировал лететь с ними. Он предложил мне полететь вместо себя, отдохнуть, развеяться.

Я ещё подумал: какой Ельцин прекрасный, заботливый президент, беспокоящийся о своих соратниках! Мы ещё не успели приземлиться, когда стало известно об исторической встрече в Вискулях.

В Сеуле к посольству сбежались сотни журналистов, а я не в курсе дела, абсолютно не знаю, что им говорить. Звоню в Москву, а мне никто не отвечает. Наконец дозвонился до Руцкого, начал его расспрашивать, а он возмущённо говорит, что Ельцин всех обманул, никому ничего не сказав, подписал соглашение, по которому перестал существовать СССР.

— А кто его подбил на это?

— В первую очередь Бурбулис, Шахрай, Козырев и Гайдар. Это безответственные, склонные к авантюрам люди. Извините за сравнение, но это просто настоящая шпана, которая руководствовалась мелкими, сиюминутными интересами и стремлением прорваться к единоличной власти. С СССР им управиться было сложно, они решили здесь, в «Московском царстве», порулить.

Решили, что будут как при Иване Грозном жить, а богатств им хватит. Вот такие шкурные соображения ими руководили. У них не было никаких геополитических интересов, нравственной, социальной ответственности…

— Как вы считаете, правильно ли поступил Горбачёв, когда не стал сопротивляться решениям, принятым в Беловежской Пуще?

— Конечно, неправильно! Кравчук, шутя, любил потом рассказывать, что они не случайно собрались вблизи польской границы. А один высокопоставленный сотрудник КГБ СССР говорил, что всё ждал указаний Горбачёва арестовать участников встречи. Если бы я был в Москве, то я бы так всё не оставил. Мне накануне вылета Ельцин говорил, что они будут обсуждать хозяйственные вопросы. Я бы, если бы предоставилась такая возможность, всех арестовал.

— После Беловежья сохранить единую страну было уже невозможно?

— Нет. Меня потом упрекали: как же Верховный Совет РСФСР ратифицировал эти соглашения? Я разговаривал со всеми председателями парламентов союзных республик. Особенно возмущались парламентарии из Средней Азии. Они говорили, что это беда, что их никто даже не спросил, что они думают. Но они понимали, что всё уже разрушено, поздно что-то предпринимать.

Но обман заключался не только в этом.

Ведь разрушители СССР вначале говорили, что границы, пенсионная система останутся едиными, что сохранятся хозяйственные связи, только у республик возникнет больше самостоятельности. Всё это успокоило народ.

Невиданный обман их проявлялся в больших и малых делах. Посмотрите первоначальное содержание документов, там же совсем другие отношения между бывшими союзными республиками заложены!

— Кравчук в интервью «ЛГ» сказал, что СССР держался на страхе. Вы с этим согласны?

— Не согласен. Может, это он страшился за своё место?.. Я из политических ссыльных, нашу семью выслали при Сталине в Северный Казахстан. Когда Хрущёв разгромил тоталитарную систему, в эпоху оттепели, во времена Брежнева страх исчез. Правда, после прихода к власти Андропова последовала попытка восстановить былую мощь чекистов, закрутить гайки, активнее стали бороться с инакомыслием, но даже тогда страха никакого не наблюдалось. Я был комсоргом МГУ, мы говорили, делали всё что хотели. В обществе уже не чувствовалось страха.

— У чеченцев была обида на советскую власть за репрессии, выселение из родных домов, с родных мест?

— Была, конечно. Но ведь позже власть сделала многое, чтобы смягчить всё то зло, которое принесла нашему народу.

— Как вы оцениваете роль Горбачёва и Ельцина в истории нашей страны?

— Я воспринимаю обоих как неудачников. Оба не были готовы к руководству государством. Это, по сути, случайные люди, которые выдвинулись в силу стечения обстоятельств. Трагедия в том, что сама система не смогла отторгнуть этих людей.

Бывает в жизни так, что человек не годится для первой роли, но может успешно работать на вторых ролях, успешно выполнять волю руководителя. Максимальным потолком в карьере Горбачёва и Ельцина должен был стать именно такой статус — статус ведомых. Но судьба распорядилась иначе…

— Судя по вашим ответам, вы не были обозлены на членов ГКЧП?

— Вы правильно меня поняли. У нас было много общего в целях. Я неоднократно после трагических событий 1993 года и выхода из заключения с ними встречался. Я не соглашался с ними только в чрезвычайных мерах, которые противоречили закону. Я помню, что как-то встретились на одном из мероприятий с председателем Совмина СССР Рыжковым и председателем КГБ СССР Крючковым. Мы с Николаем Ивановичем начали Крючкову вопросы задавать, а он как истинный чекист уходил от прямых ответов…

С Янаевым я встречался и знал его с давних времён. Мы с ним когда-то договаривались, что я буду влиять на Ельцина, а он на Горбачёва, чтобы они не враждовали, а их позиции как-то сближались. Кстати, его трясущиеся руки, как мне говорили, были не от страха, а от увлечения спиртным. Впрочем, Янаев — не исключение, помню, когда 19 августа мы писали обращение к народу, я дал свою ручку Полторанину, а у него руки трясутся. Тогда я попросил свою ручку назад и сам стал писать.

Подытоживая: мне не нравились методы ГКЧП, но цели их были близки. В общем, эта трагедия ГКЧП нанесла мощный удар по единству СССР, структурам союзной власти, они стали разваливаться.

Ельцин превратил Горбачёва в своего заложника, не дал ему сформировать союзное правительство, а сам подготовил новый, более удачный государственный переворот в Беловежской Пуще.

Знаете, удачные перевороты в истории принято называть революциями, но никаких революций не было ни в августе 1991 года, ни в декабре в Беловежской Пуще — эти оба события можно охарактеризовать как контрреволюции. Первая была направлена на возрождение традиционной модели социализма.

Вторая — предвестник буржуазной реставрации.

Читайте также: Пора возвращать «Ястребков»? — известный офицер СБУ обратился к украинцам (ВИДЕО)

Беседу вёл Алексей Чаленко

На руссском впервые вышел комикс израильской комиксистки Руту Модан — «Имущество». Мы поговорили с Руту о ее работе, о любви к русской литературе, о сибирской тайге, о юморе как способе смотреть на мир — и о комиксах, разумеется.

Книги израильской художницы и комиксистки Руту Модан переведены на множество языков и отмечены международными премиями. В 2021 году в издательстве «Бумкнига» вышел на русском языке ее второй роман «Имущество» — о том, как пожилая еврейка Регина Сегал после смерти сына вместе с внучкой Микой из Тель-Авива летит в Варшаву, надеясь вернуть недвижимость, которая до Второй мировой войны принадлежала ее родителям. «Имущество» было впервые опубликовано в 2013 году, отмечено премией имени Уилла Айснера, номинировалось на премию Игнаца и премию Международного фестиваля комиксов в Ангулеме, а также вошло в топ-10 книг года The Guardian, Publishers Weekly, Salon и The Washington Post.

В ноябре 2021 года Руту впервые приехала в Россию на XV Красноярскую ярмарку книжной культуры, чтобы представить «Имущество» российским читателям.


— Если бы вас попросили рассказать о себе русскому читателю, который вас не знает, только три вещи, что бы вы назвали?

— Я израильтянка. Я женщина, у которой есть семья и дети. Я художница. Пожалуй, вот эти три — необязательно в таком порядке. В разных ситуациях на первый план выходят разные ипостаси — но без любой из них я была бы не собой, а кем‑то другим.

— А ваша преподавательская работа — это четвертая?

— Не совсем. Скорее так: мне сложно разделить в себе «художницу» и «преподавательницу». Я преподаю много лет и начала очень рано, буквально через год или два после того, как сама окончила АкадемиюРуту Модан училась, а после стала преподавать в Академии искусства и дизайна «Бецалель» в Иерусалиме.
. Зарабатывать рисованием я начала еще раньше — уже на третьем курсе мои комиксы печатали в израильской газете. Но мне хотелось стабильности.

— Более стабильного дохода?

— Не только, хотя и это важно. Иллюстрация и комиксы — очень уединенная работа, а мне хотелось знать, что в определенные дни недели я всегда нарядно одеваюсь, выхожу из дома и разговариваю об искусстве с коллегами и студентами. И сейчас, спустя годы, я уже не могу разделить преподавание и работу в студии. На все вопросы студентов мне сперва нужно ответить самой себе: что значит «быть оригинальной», «иметь свой стиль», что вообще такое стиль в иллюстрации, а что такое цвет.

То, что я делаю в студии, влияет на то, как я преподаю. И наоборот — происходящее в учебной аудитории влияет на то, что и как я пишу и рисую.

Я делюсь со студентами своим опытом, знаниями, открытиями — но и они со мной делятся. Когда я начинала преподавать, я была почти ровесницей своих студентов. Сейчас я — ровесница их родителей. И я многому у них учусь.

— Чем старше становишься, тем большему могут научить студенты?

— У другого человека всегда можно чему-то научиться. А мои студенты живут в уже изменившемся мире, они рассказывают о неизвестных мне художниках, технологиях, событиях. Поэтому со студентами у нас происходит обмен знаниями и опытом. Преподавать — очень интересная работа.

8c42ced431b73bbf9b309dc6d641289a

Про книги, тайгу и самого завидного жениха в русской классике

— Вы впервые в России — какие ваши первые впечатления? Тем более что вы начали с Сибири, отдаленного региона, о котором много и легенд, и стереотипов.

— Меня взволновала предстоящая поездка в Россию, потому что из всех, условно, национальных литератур русская — моя любимая. И я говорю это не только для интервью. Я много читала — и не только самых больших, очевидных авторов, Толстого, Тургенева, Достоевского, Чехова, за которого я бы вышла замуж завтра же, если бы он позвал. Он был исключительно талантливый, очень хороший человек, еще и врач.

— О да, я читала его биографии, дневники и письма, это был потрясающий человек и очень красивый мужчина, не влюбиться в него, по-моему, невозможно.

— Видите, как хорошо, что он уже умер, а то мы бы с вами не смогли подружиться. Я читала Горького, Платонова, Бабеля, Булгакова, некоторых современных писателей.

— Но как вам удалось так полюбить нашу литературу — вы ведь не читаете по-русски?

— Русская литература в Израиле очень популярна.

У нас много иммигрантов из вашей страны, многие из тех, кто начинал обустраивать нашу страну, родом из России. Поэтому русскую литературу у нас знают и любят.

— У вас много амбассадоров русской литературы!

— Да. И многое переведено на иврит — в том числе и Корней Чуковский, и Маршак, то есть и детские книги тоже. Русская литература сильно повлияла на израильскую. Ведь литературно одаренные выходцы из России не только переводили, они начали сами писать на иврите. И в каком‑то смысле переизобрели иврит — как язык искусства, прозы и поэзии. И потом, еврейская и российская история глубоко взаимосвязаны, это тоже отражается в искусстве. Недавно я прочитала книгу Василия Гроссмана, она во многом о политике, но это и литература. Еще на меня огромное впечатление произвел Платонов.

— Платонов сделал с русским языком нечто удивительное, изобрел собственный очень узнаваемый способ писать. Многие авторы пытались ему подражать, но никто не был достаточно талантлив. Чувствуется ли это в переводе?

— У него отличная переводчица на иврит, но сама она говорила, что это сложная задача и читать Платонова в переводе — совсем не то же самое, что в оригинале, потому что его русский язык исключительный. Я обожаю говорить о литературе, мы еще Горького не обсудили, а он тоже очень сильный, но вы спросили о моих впечатлениях от России. Так вот, для меня поехать в Россию означало поехать туда, где разворачивается действие прочитанных книг. Место, которое ты знаешь очень хорошо, но одновременно совсем не знаешь. Это было очень интересно. И я ничего не гуглила перед поездкой, не стала искать даже фото Красноярска. Мне хотелось приехать, ничего не зная заранее.

— И как, совпали ваши ожидания с реальностью?

— У меня не было ожиданий, но было любопытство — а как же это все на самом деле. И что я могу сказать — здесь очень вкусная еда. Заведения прекрасные, но даже суп в аэропорту мне напомнил тот, который варила моя бабушка. И еще я влюбилась в природу. Великолепные пейзажи, есть что‑то библейское в этих гигантских пространствах. Город большой, здания высокие, но в сравнении с окружающей природой все кажется крошечным. И это совсем не похоже ни на Израиль, ни на Европу, где всегда и везде много людей и следов их присутствия. В Сибири постоянно ощущаешь, что и город, и ты сам — очень маленькие. Не так уж много мест, где это можно так остро почувствовать, — может, где‑то в Центральной Америке, не знаю, на Аляске — что мы точки в огромной Вселенной.

Про сходство комикс-культур в России и Израиле

— Вы знали каких‑нибудь российских комиксистов до приезда в Россию?

— Нет, не знала. Здесь я встретила Ольгу Лаврентьеву, Александра Уткина, полистала их книги и пообщалась. Интересно, что российский комикс, как мне показалось, находится примерно на том же этапе, что и израильский. Комиксы занимают совсем небольшое место в искусстве.

— Странно, ведь Россия и Израиль — совершенно разные страны.

— Мне кажется, дело в том, что у наших стран нет устоявшейся комикс-традиции. Во Франции и Бельгии, в Америке, в Японии у комиксов большая история, а для нас это относительно новый вид искусства.

Израильский комикс начинался сразу с того, что принято называть «альтернативой», но это смешно, ведь у нас никогда не было мейнстрима. Сейчас в Израиле есть парень, который рисует мейнстримные комиксы. И он говорит: «Ощущение, что я мчусь один по совершенно пустой трассе».

Поэтому странно называть наши комиксы «альтернативными», «независимыми», «андеграундными». У нас нет того, чему мы альтернативны и от чего не зависим. Рынок все еще очень маленький.

— Как вы считаете, не иметь сложившейся традиции — это плохо?

— Есть и плюсы. Например, на ярмарке была дискуссия о женщинах в комиксах — но в Израиле комиксы никогда не были исключительно мужской территорией. Женщины пришли в комиксы одновременно с мужчинами. У нас нет и не было индустрии и барьеров, все началось с людей, которые просто хотели делать комиксы, — и до сих пор только на них и держится. Это во-первых. А во-вторых, когда у тебя нет традиции, ты словно бы никому ничем не обязан.

Сложившаяся традиция — как родители; даже если ты с ними в ссоре, между вами все равно неразрывная связь.

Например, если ты снимаешь кино в России, то не можешь игнорировать российский и советский кинематограф — в том числе и если пытаешься себя ему противопоставить. Сложно абстрагироваться от традиции, она так или иначе становится твоей точкой отсчета. Но если традиции нет, ты сам выбираешь, что на тебя повлияет. Вернее так: ты что‑то видишь и влюбляешься, будь то европейский, американский, японский комикс, мейнстримный или независимый. На тебя влияет все то, что ты видишь и любишь, откуда бы оно к тебе ни пришло. И никто тебя в этом не упрекнет — ведь что тебе еще оставалось.

a1bc3ec0940596877054fa87689784d7

— А как вы сами полюбили комиксы и что на вас повлияло?

— В детстве мне попадались какие‑то комиксы — про морячка Попая и так далее. Но их было так мало, что я даже не понимала, что это какой‑то отдельный вид искусства.

Я сама рисовала комиксы с детства, для меня это самый естественный способ придумывать и рассказывать историю. Но по-настоящему все началось на третий год учебы в Академии. У нас был курс по комиксам, его вел преподаватель, который приехал в Израиль из Бельгии. В 1990 году он пришел в аудиторию и принес нам книги из личной библиотеки, не знаю, сколько их там было, но там было все — «Хранители», «Маус», журнал «Роу», Мебиус, американские, французские и японские классики, разные истории, разные стили. Он принес их и сказал «почитайте». Через час я влюбилась в этот вид искусства и поняла, чем хочу заниматься всю жизнь. И первым делом начала подражать — в моем портфолио тех лет видно, кого я тогда любила. Я рисовала в одном стиле, потом оставляла его и пробовала другой, потом третий, а свой собственный нашла только спустя годы. Поэтому мне сложно сказать, что конкретно на меня повлияло. Единственное, я всегда была равнодушна к мейнстримным комиксам — я их уважаю, но они никогда меня по-настоящему не интересовали, поэтому вряд ли они на меня повлияли.

Про холокост и юмор в комиксе

— «Имущество» — это книга о том, как большие исторические процессы преломляются в личной истории, истории одной семьи. Вы оставили холокост на заднем плане, он никогда не выходит в центр повествования. Почему вы решили написать книгу именно так?

— Я бы не сказала, что это вопрос выбора. Я не столько выбираю, сколько жду, когда ко мне придет хорошая идея, из которой может получиться история, интересная читателю, но прежде всего — мне самой. Такая, над которой я смогу работать два года, четыре или шесть. Сначала исследовать тему, потом писать, потом рисовать — я подолгу работаю над книгой, поэтому важно, чтобы тема меня захватила. И я решила делать книгу о том, как бабушка и внучка едут в Польшу искать имущество, не потому, что сидела и думала: «а не написать ли мне что‑нибудь про холокост?». Я отчаянно искала идею. И когда мне в голову пришла эта, я подумала, что из нее может получиться хорошая история.

— Как вы поняли, что история будет хорошей?

— Глядите, там есть семейные отношения, а это часто забавно и всегда сочно. Есть имущество — а деньги тоже любопытная тема. Есть путешествие, а значит, и приключения. Так что я взялась писать эту книгу, потому что идея показалась мне многообещающей. Но, поскольку я писала большую книгу, роман, а не рассказ, темы цеплялись друг за друга, как застежки-липучки: семья, история, взаимоотношения евреев и поляков, холокост, память и то, как на нас влияют воспоминания о прошлом.

Вообще, оглядываясь на свои книги, и большие, и маленькие, я вижу, что во всех так или иначе поднимаю тему связи человека с местом и временем, в которых ему выпало родиться.

История влияет на нашу повседневную жизнь — даже если мы об этом не задумываемся.

Мику в «Имуществе» не слишком-то интересует история, Польша и даже холокост. Она выросла в Израиле, так что в школе узнала про холокост более чем достаточно, я вас уверяю. Она едет в Польшу просто потому, что хочет помочь своей бабушке найти имущество. И все-таки, когда она видит на улице актеров в нацистской форме, разыгрывающих историческую сцену — в Польше правда так делают, я сама это видела на польском телевидении, — когда Мика встречает вооруженного «нациста», она мгновенно понимает, что ей полагается делать. Поднимает руки и лезет в грузовик: а, нацисты вернулись, ну что ж, мы знаем, как нам вести себя в такой ситуации.

То же самое в «Сквозных ранениях»«Exit Wounds», первый роман Руту Модан, который впервые вышел в 2007 году в Канаде, а в 2008-м получил премию Уилла Айснера и был отмечен на комикс-фестивале в Ангулеме. В России не публиковался.
, моей первой книге. Она об атаке террористов в израильском ресторане. Герои книги — люди, которые не были на месте происшествия, но оно все равно их затронуло, не напрямую, а иначе. Не буду рассказывать как — вдруг ее переведут на русский, а у меня тут спойлеры. И уже совсем скоро, надеюсь, выйдет следующая моя книга — об археологии, о нелегальных раскопках. В ней я пытаюсь показать, как на нас сегодняшних влияет далекое прошлое — или то, что мы о нем знаем и думаем.

События трехтысячелетней давности влияют, например, на сегодняшнюю политическую ситуацию. Звучит безумно, но ведь так и есть, и это повсюду.

Может быть, в Израиле мы ощущаем это острее, потому что наша повседневность пропитана древней историей, мы чувствуем и видим ее так же отчетливо, как вы — огромную тайгу, которая окружает сибирские города.

— В России тоже есть авторы, которые занимаются исследованием сложных тем через личные истории — война, репрессии, голод, блокада Ленинграда, — и это часто вызывает неоднозначную реакцию читателей. Много боли, гнева, споров. Как было с «Имуществом»? Например, упрекал ли вас кто‑то за то, что в книге много юмора?

— Юмор там довольно черный. Но меня ни разу не упрекали и даже не задавали вопросов на эту тему. Юмор — это просто один из способов смотреть на серьезные темы, да и вообще на жизнь. Если вы способны видеть смешное, вам не так‑то просто перестать его замечать. И весь мой жизненный опыт говорит, что даже в самой печальной ситуации есть что‑то забавное — и наоборот. Скажем, вы стоите на берегу с любимым, великолепный закат, вы целуетесь, все как в кино — но это жизнь, а не кино, поэтому всегда есть что‑то еще. Комар жужжит или песок раздражает, холодно, жарко, или вдруг приходит дурацкая мысль, что забыла что‑то купить. Наша жизнь такая — и не можем же мы перестать быть людьми.

— Тем более что у нас не так много времени, чтобы побыть людьми.

— И это, кстати, главная проблема. У нас очень мало времени, до нелепого мало. Мне кажется, надо бы лет триста. Десять тысяч лет — это, пожалуй, перебор, а триста было бы в самый раз. Восемьдесят — это всего ничего. Только научишься чему-то как следует, и уже все.

Подробности по теме

Выходит российский комикс о блокаде Ленинграда и репрессиях. Почитайте его прямо сейчас

Выходит российский комикс о блокаде Ленинграда и репрессиях. Почитайте его прямо сейчас

37f6f09d54d015452765c753ea72e2a4

Про читателей, любовь и критику

— Вы представляете своих читателей, когда работаете над книгой?

— По-моему, это невозможно. Откуда мне знать, кто будет читать мою книгу. Еще это и страшно, и опасно — ведь если представлять читателя, когда делаешь книгу, то есть риск, что ты будешь стараться ему понравиться. А это плохо, тем более для художника, у которого есть какая-никакая известность и аудитория.

— Это может помешать быть художником?

— Это мешает пробовать новое, рисковать. Но в то же время делать книгу только для самой себя тоже невозможно. Это слишком трудоемкое занятие, и всегда есть соблазн сказать: «Да кому это нужно! Пойду-ка я лучше на пляж». Я нашла выход — пишу книгу для хорошего друга, который любит мое творчество и относится к нему очень критически. Но любит достаточно сильно, чтобы я могла воспринимать его критику. Так что я совершенно спокойно все ему рассказываю — даже самые дурацкие идеи. Он пишет романы, но был и комиксистом. Поэтому когда я работаю над книгой, то всегда думаю, что он ее прочтет. Другие люди, может, тоже, я буду счастлива, если все люди в мире прочтут мою книгу и полюбят ее, — но прежде всего мне важно, чтобы книга понравилась ему. Мы договорились, что будем друг у друга первыми читателями. Я могу позвонить ему в любое время, в два часа ночи, и сказать: «Так, у меня тут проблема». Не надо даже говорить «Привет!», у нас диалог не прерывается. «У меня проблема, тут одна сцена…» — и он сразу включается: «Так, что там». Повезло, что у меня есть этот непрерывный диалог. Когда мой друг о чем‑то говорит «хорошо», значит, это и правда хорошо. А когда говорит «плохо», то может быть — не исключено — это и правда плохо.

— К разговору об ответственности перед читателем — сложно ли делать новую книгу после того, как предыдущие получили признание профессионального сообщества? У вас есть несколько премий, в том числе главная комикс-награда, премия имени Уилла Айснера, — это добавляет какой‑то дополнительный груз ответственности?

— Нет. Награды — это весело, но не так уж важно. Классно, когда к тебе приходят и говорят «Эй, а ты лучшая!» Но это ведь не значит, что я правда лучшая, — у меня такой иллюзии нет. Награды приятно получать, но странно относиться к ним слишком серьезно. Видите ли, я и сама сидела во многих комитетах и жюри, я знаю, как работают эти комитеты. Хорошо, если награда вас радует и вдохновляет работать дальше, но воспринимать ее всерьез — это лишнее. Может, конечно, еще дело в том, что я не получала денежных наград, всегда только честь и славу. Где все денежные награды? Кажется, в каких‑то других сферах, потому что в комиксах их нет.

Про то, как перестать беспокоиться и полюбить комиксы

— В своих интервью 2013 года вы рассказывали, что в Израиле комиксы непопулярны. В России то же самое — здесь к комиксам до сих пор многие относятся с предубеждением. Даже министр культуры однажды высказался в том духе, что это книги для маленьких детей и дураков, которые не в состоянии осилить серьезную литературу. Это раздражает тех из нас, кто точно знает: комиксы — это и серьезная литература тоже. В последние десять лет благодаря усилиям издателей, организаторов фестивалей, художников, обозревателей и читателей-энтузиастов ситуация медленно, но верно меняется. О комиксах стали писать хорошие СМИ, комикс постепенно выходит из тени. Изменяется ли отношение к комиксам в Израиле?

— Да, за последние двадцать лет ситуация сильно поменялась. Все меньше людей говорят о том, что комиксы — это глупые книжки для детей. И мне наконец-то перестали задавать вопрос «А почему у нас нет израильских комиксов?», который я много лет слышала в каждом интервью. Издатели берут в работу израильские и кое-какие переводные комиксы. Но у нас до сих пор нет своего Димы ЯковлеваДмитрий Яковлев — руководитель и главный редактор российского комикс-издательства «Бумкнига», один из организаторов фестиваля комиксов «Бумфест».
. Я очень жду, когда у нас наконец-то появится свой Дима — если это вообще случится. Вот в России пока тоже не очень много читателей комиксов — но у вас есть надежда, есть перспективы. Книжный бизнес не такой уж и прибыльный, а в Израиле к тому же очень маленький рынок, и наши издатели не хотят брать на себя высокие риски. Комиксы — это сложные в производстве и дорогие книги. У нас нет ни одного издательства, которое специализируется на таких высококлассных комиксах, какие у вас издает «Бумкнига». Кое‑что выходит, но дело движется медленно. Многие наши художники начинают публиковаться не на родине, а за рубежом, и моя первая книга тоже вышла не в Израиле. Но, может быть, со временем это изменится — я надеюсь.

— А если бы вас попросили порекомендовать одну, три или пять книг человеку, который никогда не читал комиксов, чтобы показать, что это за искусство, какие бы вы посоветовали?

— Я бы посоветовала прочесть «Мауса». Это большая, чудесная и очень важная для искусства комикса книга. Можно прочитать «Хранителей»: они дают представление о том, что такое мейнстримный комикс, не будучи мейнстримным комиксом, — эта книга глубже, и она очень хорошая. Дэниел Клоуз — один из моих любимых комиксистов. Так, я назвала только мужчин, надо вспомнить женщин — Туве Янссон, конечно. Американка Линда Барри, очень смешная, человечная, чудесная, вам она точно понравится. И много-много других. Вообще, я бы сперва спросила этого человека, какие книги он любит и какие фильмы, и уже потом посоветовала что‑то, ориентируясь на его вкус. Думаю, так ему проще всего будет начать.

Подробности по теме

Комиксист Крейг Томпсон — о религии, родителях и о том, почему комиксы — не убожество

Комиксист Крейг Томпсон — о религии, родителях и о том, почему комиксы — не убожество

  • Повести и рассказы бунина слушать
  • Повесть сельмы лагерлеф как пишется
  • Повести и рассказы абрамова
  • Повествовательный рассказ об игрушке
  • Повесть белкина выстрел сочинение