ВОЙНА
Часть3
БОЙНЯ Наступил сентябрь 1943года, по полям начали гореть скирды убранного хлеба, спрессованная солома тлеет и горит долго. Стояла сухая безветренная погода, и столбы черного дыма с прожилками зеленоватого
угара зловеще подпирали небо вокруг и там, в вышине, расплывались в темное непроницаемое облако, тьма закрывала землю. К ночи оно опускалось вниз, перехватывало дыхание, слезило глаза, и так почти неделю. Потом потянулись на запад организованные колонны солдат и техники, это уже были не те бравые шумные вояки сорок первого: шли тихо, понуро, не требовали: «матка, яйко, млеко», запыленные и уставшие. Мы мальчишки, разинув рты, стояли на обочине и с любопытством наблюдали за происходящим. Иногда из колонн раздавались тихие голоса: «мюжик, пук-пук, прячься». Сначала этому не придавали значения, но после нескольких таких предупреждений мужское население хутора решило на всякий случай все же спрятаться, хотя на безлесной равнинной Полтавщине спрятаться особо негде. Выручили, заросшие за время войны высоченным бурьяном бывшие кагаты и скирдовища, разбросанные по окрестным полям. Кагат это временное хранилище до весны убранной сахарной свеклы, т. к. вывезти её до морозов не успевали, да и сахарные заводы не могли принять сразу столько корнеплодов. Были это не отдельные ямы, а длинные канавы не по одной штуке. Во имя севооборота свекла каждый год сеялась на новом месте, поэтому таких кагатов было много. Чернозем, перегнившие потери превращали их в идеальное место для произрастания гигантских зарослей крапивы, лопухов, лебеды, все это связывалось тугими нитями полевого вьюнка и превращалось в непроходимые дебри: пристанище лис, зайцев и всякой нечестии вроде змей, ужей, лягушек и грызунов. Ежегодное сжигание сухостоя обильной золой только подзадоривало растительность. Джунгли восстанавливались пуще прежнего, современной техники для рекультивации не было, и такие отчужденные участки, как неизлечимые лишаи, пестрели буйной зеленью по округе.
Вот в такой схрон мы с отцом вместе с другими мужчинами хутора и спрятались. Через два дня стало удивительно тихо: смолк гул моторов, осела пыль на дорогах, тормозки закончились, решили, что те фрицы пошутили, зря только напугали, и большая группа покинула убежище. Через какое-то время послышалась автоматная стрельба. К нам прибежал перепуганный пацан и сообщил, что всех их расстреляли прямо на хуторе на глазах у домочадцев. Наш тайник раскрыт, нужно срочно искать другой. Можно было бы уйти в другой кагат, но голод скрутил желудки: ни воды, ни пищи, решили перебираться в ближайшее большое село, где казалось все спокойно и тихо, под названием Велыки Лыпнягы. Оно, как и мое родное, строго спланировано, усадьбы – одинаковые прямоугольники, межи между ними – канавы, прямые, как по струнке, с одного конца села можно увидеть другой. Не знал тот далекий планировщик – сколько горя принесет его решение потомкам. Здесь действительно было тихо, нас накормили и напоили.
На всякий случай мы спрятались в высокой кукурузе, лежим, прислушиваемся, послышался звук машины и громкоговоритель, ставшее привычным: «ахтунг, ахтунг! » и далее на ломаном украинском: «быть всем дома, кого не будет, дом сожгут». Народ потянулся к домам, нам идти не куда, на всякий случай прилегли в канаву, поперечную той сквозной.
Далее началось страшное: Варфоломеевская ночь и кошмары разгула инквизиции ничто на фоне происходящего, озверелые головорезы врывались в дома и расстреливали из автоматов все живое: стариков, женщин, детей, домашний скот и любую живность, тех, кто прятался в погребах, забрасывали гранатами, труппами заполняли колодцы. К нам в канаву начали прибегать окровавленные, покалеченные люди в надежде найти убежище, но по околице шел то ли танк, то ли транспортер, останавливался напротив канавы и поливал её насквозь свинцом, перебив всё живое, двигался к следующей, к счастью мы оказались за углом, и земляной бруствер нас закрыл. Когда он «пропахал» последнюю западню и удалился, оставшиеся в живых решили бежать из деревни через неубранное свекловичное поле.
Свекла в том году выдалась богатырская, ботва сплелась, там не только бежать, переступать тяжело. Но и тут мы не нашли покоя, над нами повисла, так называемая в народе, рама (двухфюзеляжный низкоскоростной самолет). Поле открытое, мы как на ладони, не опытные. Нам бы при очередном заходе падать ниц, притаиться, а мы, обезумевшие, прём в открытую: прекрасная цель, и он стрелял и стрелял. Немногие добежали до спасительного поля подсолнуха, под увесистыми шапками которого мы стервятнику уже не видны, и он улетел.
В семидесятых годах мы с младшим сыном посетили многострадальные Великие Липняги. В центре села на большой площади возведен величественный монумент в память истребленных жителей деревни: скорбная женщина в бронзе возлагает траурный венок односельчанам. На стеллах 379 фамилий, причем десятками повторяющиеся: погибли целые семьи, село обезлюдело.
Наша одиссея с отцом продолжалась. Нашли очередной кагат, где уже было полно таких же бедолаг. После всего пережитого мы больше всего боялись одиночества, хотелось к людям: что будет, то будет, сообща, как говорится, и смерть красна. Но прятаться в бурьянах на сырой земле при нестерпимой жаре днем и ощутимом холоде ночью, занятие не из легких. Мучила жажда и голод, и, хотя я не ныл, через силу терпел, но видя, как я изнываю, отец решил сходить со мной в видневшийся невдалеке хуторок из четырех мазанок. Маленький оазис среди невыносимого зноя в окружении стройных тенистых смерек (пирамидальный тополь), тишина
и благодать. Стали стучаться в плотно закрытые ставни, но нас прогоняли, как попрошаек, дескать шляетесь: неизвестно, кто вы, отвечай за вас перед властями. Лишь одна старушка в бедной покосившейся хатке накормила нас, и мы ретировались обратно в поле. И только мы удалились на достаточное расстояние, к хутору с двух сторон подъехали машины, огнеметами прошлись по соломенным крышам, поубивали выбегающих и укатили дальше. Каратели знали свое дело, вершили его быстро и профессионально, выполняя наказ фюрера – оставлять после себя выжженную землю, пустыню. Был райский уголок, а стало пепелище.
В ужасе от увиденного, по колючей стерне среди аккуратных рядов копен со снопами торопимся в свое убежище. В то время технология уборки хлеба была не такая, как ныне: дозрела нива, прошел комбайн, одним заходом скосил, обмолотил, отделил и собрал солому, или измельчил её и разбросал по полю и все. Тогда же – жатками или косами валили стебли в валки, следом шли женщины и вязали снопы, далее сноровистые мужики, это тоже искусство, клали крестообразные копны из порядка сорока снопов, колосьями в середку, один сноп на попа, чтоб не замокало; они сохли, стройными рядами дожидались дальнейшей судьбы: перевозки в специальных телегах – драбеняках, обмолота, скирдования и т. д. Вот среди таких копен мы сначала услышали стрекот мотоцикла, а потом и увидели немца, который с арийской пунктуальностью поджигал их, ряд за рядом. Мы притаились, спрятались за копну, дрожим, немец добрался до нашего ряда, поджог сначала первую, потом вторую и направился к третьей, где находимся мы. На полпути остановился, по-видимому, решив, что ветер в нашу сторону, огонь доберется и так, и укатил дальше. Вот тут поневоле поверишь, что есть на свете ангел-хранитель, и в это мгновение он вспомнил о нас.
В сумерках к нашему схрону подъехал мотоциклист в немецкой форме и сказал: «Не бойтесь меня, я русский, в деревне уже наши». Памятуя подобные фашистские козни и обманы, ему не поверили и направили молодых ребят в разведку: проверить это сообщение. Ребята вернулись и подтвердили весть мотоциклиста. По, до боли знакомому, свекловичному полю мы побрели обратно, не очень еще веря в спасение, двигались с опаской, осторожно, вспыхнет ракета – мы падаем, погаснет – поднимаемся и идем, и так много-много раз, пока не достигли цели. Наступило утро, мертвая тишина, освободителей не видно, и отец решил добираться в родной хутор. На краю села нас окликнул худющий болезненный красноармеец в поношенной обвисшей шинели с видавшей виды, похоже ровеснице самого Мосина, трехлинейкой в руках, попросил закурить, но мы, некурящие, не смогли ему помочь; он же сообщил, что Байрак тоже освобожден. Я, привыкший к доблести уличных забияк, никак не мог понять, как эти, упитанные холеные здоровяки-гитлеровцы, бежали от такого хиляка. Но это, видать, был штрафник. Настоящих наших освободителей я увидел вскоре, уже с автоматами, пушками, на танках, автомашинах и лихих скакунах.
Но, как там мама? Пришли на хутор, а там пустыня: все строения сожжены, ни одной живой души, был цветущий уголок, стало скопище изувеченной земли. Что же произошло здесь?
Каким-то образом стало известно о кошмаре в соседнем селе, и жители, припрятав пожитки, покинули хутор, разбрелись по кагатам. Казалось, спрятались надежно, но подвела шавка, небольшая собачка, она честно исполнила свой собачий долг – облаяла проезжающих мимо немцев и выдала укрытие. Всех вернули в поселок, сказали, что дома будут жечь, пусть забирают вещи и прячутся в огромный погреб – совхозное овощехранилище, что-нибудь сносное тут же отбирали себе. Женщины, как могли, тянули время, понимали к чему это идет, ведь у входа в погреб уже навалена гора соломы и рядом канистры. Но, наверное, тот ангел в последний момент заглянул и сюда: подкатил какой-то начальник, что-то скомандовал, всех построили в колонну и под охраной погнали на запад. Потом немцев сменили полицаи, а ночью, чуя скорую расплату, разбежались и эти. Людей гнали, чтобы выставить живым заслоном перед наступающими нашими. Колонна разбежалась, мама, как могла, пряталась, дождалась освобождения и возвратилась домой, где и состоялась наша долгожданная счастливая встреча. Мы остались живы, но опять голые и нищие.
Продолжение следует
Дачник Сергей Александрович собирал грибы и увидел человека с металлоискателем, не похожего на местного. Он знал, что немцы в этих местах в Подмосковье продолжают искать своих погибших бойцов.
Он посмотрел на мужчину, а тот — на него. Они ничего друг другу не сказали.
Русский не хотел уходить, потому что это было грибное место, хотя в присутствии поисковика ему было не очень комфортно.
Насобирав полведра «белых», он уже собрался восвояси.
— В какую сторону Духанино? — раздалась неплохая русская речь, и только «р» выдавало немца.
Тот показал.
— Подождите, — громко сказал немец.
Сергей Александрович много раз бывал за границей и насчет современных немцев сделал один вывод: «Дети, покупающие телевизоры, жующие поп-корн и мечтающие забыться на берлинских аттракционах». К этому же разряду он отнес и поисковика.
Немец подошел к русскому, показав карту боевых действий со множеством пометок фломастером. Карта буквально отдавала войной.
— Где мы с вами стоим, должна быть горка, — поделился немец. — Кстати, меня зовут Ральф.
— Сергей, — представился русский. — Это торфяная горка, которую срыли на удобрение.
— Понял! — радостно откликнулся немец. — Тогда я должен искать здесь, — он показал пометку в карте.
Ральф отвернулся, будто Сергея и не было, и пошел куда-то в сторону. И дачник отправился домой.
Его дача находилась в конце садового товарищества, а участок стоял наполовину в лесу. Около 11 вечера в полумраке Сергей Александрович увидел бредущего немца.
— Есть кто? — кричал тот из-за забора.
Сергей Александрович выключил телевизор и вышел.
— Застрял, не успеваю вернуться в гостиницу, — сказал немец.
Русский пригласил его на террасу.
Через минуту куртка Ральфа висела на вешалке в прихожей, а сам поисковик за обе щеки уплетал мясо.
Сергей Александрович включил телевизор. Показывали гей-парад в Берлине. Немец поднял голову и скривил лицо.
— Выродки, — знал он и такое слово.
— Кто это выбрал за них? — задумался дачник.
— Сделали страну дегенератов. Ради этого нужно было объединять ФРГ и ГДР? Человеческие отбросы у власти. Нужен Гитлер. И вам нужен Гитлер. И французам. Иначе крышка, — выразился немец. Он без смущения, на земле, где его предки пролили большую кровь не одних только воинов врага, сказал это.
Сергей Александрович подождал, пока гость доест.
— К нам Гитлер в гости уже приходил. Не понравилось, — сказал гидроэнергетик.
Сергей Александрович был хорошим инженером, смышленым, и несколькими годами ранее помог русской поисковой группе определить, где в этих краях шли бои.
— Вот в этом лесу, где мы с вами встретились, ваши прадеды жгли из огнеметов партизан вместе с деревьями. Прошло много времени, война осталась в фильмах и книгах, но не вся — в самой жизни тоже что-то проглядывает. И каждый раз, когда хожу за грибами, думаю об этом.
Немец понял, что не угодил хозяину, но был слишком уставшим, поэтому сказал, что было на уме:
— А вы что предлагаете? — Ральф объяснил, что относится ко Второй мировой войне так же, как, например, к наполеоновским войнам и что воевать — это нормально. Добавил, что для него Гитлер мало чем отличается от других нормальных европейских лидеров. Но сейчас в Старом Свете и во всем мире начали «курочить жизнь», а поэтому «всем здоровым силам нужно объединиться».
— Мы с вами по-разному понимаем здоровье, — сказал на это дачник.
Сын Сергея Александровича уже лет десять как работал в Германии и часто поговаривал, что любит эту страну больше России.
По телевизору продолжали показывать гей-парад.
— Гитлер эту кашу, в конечном счете, и заварил. Придумали задолго до него, а он стал активно продвигать к реализации, — говорил гидроэнергетик. — Когда тебя делают зверем, это происходит ради чего угодно, только не ради твоей свободы. Свободен может быть лишь человек, и то если он творчески развит. Развит вообще. Ну, хоть сколько-нибудь.
А зверь, которому отключили тормоза… Гитлер это и делал. Он воспитывал своего рода баранов, а потом, когда русские его уконтрапупили, его прихвостни разбрелись по свету и стали, через посредников, организовывать гей-парады, растлевая и развращая тех, кого не удалось тупо-прямо поработить. Одних — в супермаркеты, других — на рок-концерты, третьих — на виллы, а четвертых — на гей-парады. И огнеметы не нужны. Понимаешь?
Немец удивился и сделал большой глоток еще не остывшего чая. В деревянном домике раздалось довольно громкое нерусское «а».
— Сейчас, когда правым силам так нужно объединиться… — на автомате пробормотал Ральф, но было видно, что думал уже о чем-то другом.
— Всем людям нужно объединиться, герр, а с теми, кто уже больше не человек, а зверь… Ведь нормальные семьи нужны не ради производства белокурых бестий для вермахта или НАТО (не сильно отличаются), а чтобы были люди, способные что-то к этому миру прибавить. Это может сделать только человек.
— Нечего прибавлять, всё уже было, — как по-заученному сказал Ральф. И опять у Сергея Александровича сложилось впечатление, что говорить-то он говорит, а думает уже не о том.
— Вот, может, и огнеметчики ваши, точнее не они сами, а те главные, кто к нам их посылал, так думали, еще и поначитавшись Гессе. Всё уже было, и нет ничего нового под луной, но в этой суете сует их погнали до Берлина. Вы уверены, что всё неприятное с немцами уже случилось?
— Я, в общем, простой человек, не понимаю, о чем вы говорите. Только сила может победить деградацию.
— А запустить ее она не может?
— Здоровье должно себя, в конце концов, навязать, иначе человечество… — немец не договорил и уставился на чашку.
Дачник взглянул на экран и увидел, будто не гей-парад идет, а те самые огнеметчики в нацистской форме. Морок сходил, и он смотрел на реальные марширующие меньшинства, потом те снова сливались с нацистами.
Сергей Александрович подкинул в печку дровишек, глянул на огонь. И тут ему представились уже сожжения времен войны, сквозь которые опять шел гей-парад, сменяющийся нацистским. «Что за чертовщина!» — подумал он и сильно потер лицо руками.
Дачник был поражен и, хотя был неверующим, как-то перекрестился, и еще раз внимательно посмотрел на экран.
Немец тем временем вышел на крыльцо. Стояла подмосковная ночь. Смешанный с холодком запах цветов и лесных растений можно было попробовать на вкус.
Поисковик побрел к калитке, опустив голову в телефон.
«Разные миры, — подумал Сергей Александрович, — сын этого немца служит в НАТО и готовится отомстить за Гитлера. Мой сын любит Германию больше России, а я не сомневаюсь, что НАТО споткнется, а все эти влюбленности в Запад пройдут, как сон».
От печного тепла, еды и усталости сильно хотелось спать.
Он вернулся на террасу и снова включил телевизор. Показывали «17 мгновений весны».
Сергей Александрович вымывал тарелку, из которой ел немец. Ему не хотелось ставить ее к остальным.
Ральф покопался в телефоне, вернулся к крыльцу и постучал.
— Что? — спросил хозяин.
— Не принимает. Не могу вызвать такси.
— Давайте я. Какой номер?
Немец с интересом посмотрел в телевизор.
— Какое хорошее кино! Вообще мы не должны были воевать, Сергей. Русские и немцы — родные, — вдруг выдал он.
— Англичане, хотите сказать, стравили? Слышал-слышал. Но воевали. А кровь обратно не отмотать. Вы тогда свой выбор сделали, а мы — противоположный. И сейчас, когда партнеры тех, кого ваши «здоровые» сделали своими наследниками, устроили обкалывание вашего народа, у нас он прежний. Я не знаю, что будет дальше, вылезем мы из постсоветской ямы или нет, но это так. Пускай вакцинированные НАТОвцы попробуют нас, в конце концов, загрызть.
— Вакцинация — еще одна тема для тех, кто за здоровье…
— Для людей, Ральф. Для людей.
— Я только хочу покончить с гей-парадами, — сдавал назад собеседник.
— Вот езжайте и кончайте, — сказал ему русский. — Похоже, такси уже ждёт.
Немец встал и, волоча ноги, побрел на выход. Сергей Александрович проводил его до машины и сказал водителю:
— Вези быстрее. Устал человек.
Чтобы ему снова не пришлось слушать о правоте Гитлера, дачник согласился обменяться с Ральфом телефонами. Наутро он получил сообщение: «Сергей, что-то не даёт мне покоя. Я немец, но, похоже, в ваших словах есть правда. Я обязательно к Вам приеду».
«Еще чего не хватало», — подумал гидроэнергетик.
Публикация: ИА Красная Весна
Критики и аудитория определились с лучшими играми сезона, а значит пора предвкушать новинки, которые будут нас развлекать уже через несколько месяцев. Среди самых ожидаемых проектов 2022 года — продолжение культовой серии S.T.A.L.K.E.R., которое вернет фанатов в мрачные декорации Чернобыля. А пока проект шлифуют и полируют, мы вместе с VOKA вспоминаем, как вообще в видеоиграх появился жанр постапокалипсиса и какие ключевые игры этого направления стоит успеть открыть для себя.
Человечество с момента своего появления шло нога в ногу с гипотетическим апокалипсисом — и если своими действиями не приближало стрелку часов судного дня к полуночи, то по крайней мере активно фантазировало на эту тему в различных произведениях искусства. Параллельно с этим авторы задумывались и о том, с чем столкнутся счастливчики, пережившие конец света.
Первым постапокалиптическим произведением по своей сути можно считать уже библейский рассказ о Ное и его ковчеге. Мужчина после всемирного потопа восстанавливает жизнь на Земле — чем вам не представитель жанра? Но формально, конечно, его отсчет начался чуть позже: в 1816 году в литературе появляется видение конца света от лорда Байрона в стихотворении «Тьма», благодаря которому в искусстве возникает архетипический сюжет о «последнем человеке».
К популяризации таких историй приложила руку и Мэри Шелли, королева готического романа, которая в произведении «Последний человек» рассказывала о мужчине, спасающем семью в охваченном чумой мире. Изучал тему и Герберт Уэллс, посвятивший постапокалипсису «Машину времени» и «Войну миров». А в ХХ и ХХI веках сюжеты и вовсе ушли в народ и получили множество вариаций: фантасты представляли гибель человечества от рук пришельцев, из-за экологической катастрофы, падения метеорита, пандемии, ядерной войны и даже восстания суперзлодеев.
Добрался жанра и до кинематографа. В картине «Пятерка» 1951 года выпуска Арч Оболер рассказывал о разномастной компании в традициях классических анекдотов (обычном жителе Нью-Йорка, беременной женщине, неонацисте, афроамериканце и банковском клерке), пережившей нуклеарную катастрофу. Джордж Ромеро еще в 1968 году привел на экраны зомби-апокалипсис в «Ночи живых мертвецов». А Джордж Миллер исследовал тревожное будущее, связанное с истощением природных ресурсов, в «Безумном Максе». У светлых умов кинематографа идей было немало, и с каждым годом они только эволюционировали.
Конечно, эта тема не могла миновать растущий рынок видеоигр, для которого это был оптимальный сеттинг: фантастические реалии здорово сочетались с оправданным насилием, против которого сложно было бы возразить даже самым ярым моралистам — на следующий день после конца света не приходится считаться с зомби и злобными мутантами, так и норовящими отгрызть голову случайному выжившему. И первые попытки исследовать плодотворный жанр начались уже в 80-х.
На грани катастрофы
Пожалуй, первой постапокалиптической игрой можно считать шутер для аркадных автоматов под названием Robotron: 2084. Проект, реализованный в 1982 году, предлагал пользователям спасти захваченную враждебными роботами Землю. Или, по крайней мере, помочь редким уцелевшим людям. Правда, сто процентов времени геймерам приходилось сражаться с пикселями на экране и только — ни о каком кинематографическом развитии событий речь не шла.
Годом позже появились и другие эксперименты в жанре. Экшн Ant Attack отправлял всех желающих на поиски выживших в город, захваченный гигантскими муравьями, причем выглядело это более чем достойно для 1983 года: разработчики в принципе позиционировали свой продукт как «первую трехмерную изометрическую игру». Среди серых декораций постапокалиптики разворачивалась пронзительная история любви — пользователь мог определить пол своего персонажа и спасти свою вторую половинку.
Впрочем, оба проекта в свое время никто не рассматривал как исследование постапокалипсиса. Robotron: 2084 вызывал восторг из-за сумасшедшего геймплея, построенного на максимальном вовлечении всех доступных человеку рефлексов, и таким образом оказал нешуточное влияние на индустрию. Ant Attack в принципе относили скорее к прародителям подходам survival horror. С этим несложно согласиться: кроме краткого синопсиса, обе игры вряд ли могли похвастаться детальным сеттингом, который так важен для жанра.
С другой стороны были проекты вроде WarGames, адаптации фильма 1983 года «Военные игры». Он подбирался к миру после ядерной катастрофы иначе, изучая скорее тот самый момент, когда человечество взяло курс в неизвестность с радиоактивным пеплом и румяными грибными шляпками. Разрушенных городов и полчищ мутантов там нет — потому что цель игры как раз и состоит в том, чтобы такой исход не допустить. Так или иначе, именно с этого момента тема нуклеарной катастрофы надолго пришла в индустрию.
Первые рейнджеры ядерных пустошей
В 1988 году в уже подготовленную почву попало зерно идеи Брайана Фарго — талантливого разработчика и основателя компании Interplay Entertainment. Как и многих, его безумно привлекал постапокалипсис: «Одна из вещей, которые, как мне кажется, делают постапокалиптическую фантастику интересной, — это то, что все происходящее кажется крайне правдоподобным — мы всего лишь на расстоянии одного нажатия кнопки от ядерной пустоши».
Именно такой сеттинг Брайан определил для своего грядущего хита Wasteland. Выпущенная сразу для трех платформ — ПК, Apple II и Commodore 64, — игра рассказывала о постъядерной Америке и «Пустынных рейнджерах» — потомках солдат США, которые даже спустя десятилетия пытаются всеми силами охранять порядок и спокойствие на радиоактивных территориях.
На просторах пустоши пользователи могли собирать персональные отряды из нескольких бойцов и отправляться в приключения по миру, который чутко реагировал на действия команды и сохранял все изменения. Бои проходили по типу других популярных ролевых игр того времени: со строками текста и тщательно выверенными показателями характеристик игроков. Новинкой для жанра стал тот факт, что неигровым персонажам из команды игрока можно было давать приказы, которые они без лишних слов выполняли.
Дополнительный антураж в весьма хардкорную игру привносили так называемые «Параграфы» — пространные блоки текста, которые сопровождали игру в бумажном виде и помогали раскрыть ее сюжет. История в принципе оказалась запоминающейся, вплоть до кратких боевых комментариев о том, что враги «превращаются в тонкий слой красной пасты» или «взрываются, как кровяная колбаса».
Wasteland стала мгновенным хитом, которому обязаны многие современные постапокалиптические игры. Увы, продолжение серии под названием Fountain of Dreams оказалось куда более глупым и нескладным — и почти поставило крест на проекте Брайана Фарго.
Но на самом деле почти убил сагу о рейнджерах в пустошах не этот своеобразный сиквел, а компания EA, которая отказалась делиться с разработчиками из Interplay правами на франшизу.
Дивный новый мир и бутылочные крышки вместо денег
Wasteland 2 в конечном счете вышла — уже в ХХI веке. А пока возможности поработать над ней не было, студия Interplays залечивала разбитое сердце и продумывала новый проект в знакомых декорациях ядерного постапокалипсиса. Им стала культовая сага Fallout.
Сюжет вселенной развернулся не в самом далеком и вполне понятном будущем Земли, в котором серия войн за ресурсы привела к тотальному ядерному Армагеддону. Малая часть населения спаслась благодаря технологичным бункерам компании Vault-tec и, проснувшись в новом мире, в котором Штаты превращены в выжженные Пустоши, вынуждена привыкать к новым обстоятельствам. Деньги заменили бутылочные крышки, биологическое оружие превратило чудом спасшиеся формы жизни в жутких мутантов, бывшие солдаты США трансформировались в своеобразный рыцарский орден, защищающий технологии и знания, а бандиты запустили свои руки в ростки новой цивилизации.
Если ранняя ядерная фантастика 70-х и 80-х ставила перед собой цель скорее предупредить новые поколения о гипотетических угрозах «мирного атома», то серия Fallout принимала такой вариант развития событий как данность. Катастрофа случилась, и авторы не хотели сюсюкать и читать доктрины о том, как это предотвратить. Вместо этого они сконцентрировались на дивном новом мире и правилах выживания в нем.
«Идея состояла в том, что Пустоши — новый дом для уцелевших людей, а мир, который был до катастрофы, почти не имеет к ним отношения, — делился своими впечатлениями вице-президент Bethesda Пит Хайнс. — Их реальность такова: „Это то место, где я живу, это моя жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была хороша…“».
Впрочем, сама серия, которая продолжает оставаться актуальной по сей день, эволюционировала из одной части в другую. Поначалу она продолжала изометрическое дело Wasteland с характерными диалоговыми экранами и системой найма помощников. Затем пересела на фирменный движок Bethesda с видом от третьего лица, заполучила большой открытый мир и фирменную систему прицеливания VATS, которой бы позавидовал даже самый прогрессивный шутер.
В 2018 году сага получила даже масштабное развитие в онлайн-режиме — и хотя Fallout 76 все еще остается сырым и совсем не обязательным, с этим можно смириться. Менялся и тон игр: если в третьей части серии атмосфера была донельзя безнадежной и депрессивной, то четвертый эпизод серии все чаще спешил подбодрить игрока.
Влияние Fallout переоценить сложно. Миссию, полученную от Wasteland, проект унес в массы и популяризировал по всему свету. В том числе благодаря ему, пожалуй, родился и горячо любимый на постсоветском пространстве проект S.T.A.L.K.E.R., более близкий, понятный и в то же время болезненный.
Декорации опустошенных Штатов сменила Зона отчуждения, ядерную войну — авария на Чернобыльской АЭС, а горстку уцелевших, стремящихся найти место под новым солнцем, — сталкеры, мужчины честной судьбы, ищущие финансовое благополучие и личностное развитие в богом забытом месте. И хотя кажется, за пределами периметра мир жив и более-менее здоров, внутри его рыщут мутанты, а пейзажи нагоняют тоску не меньше Пустоши.
Все сорта конца света
Сейчас постапокалипсис в индустрии видеоигр уже не кажется экспериментом: жанр ушел в мейнстрим, ярчайшие представители которого с завидным постоянством претендуют на звания игр года. И неумолимо меняют представление о том, какими вообще должны быть проекты в таком сеттинге.
Например, видеоигра Rage от id Software дерзко смешала узнаваемые черты Wasteland и Fallout с подходом классического «Безумного Макса»: герои будущего Земли, пережившие столкновение с астероидом, борются за каждый новый день жизни на унылой и разбитой планете с мутантами и бандитами, а адреналиновые перестрелки регулярно уступают место не менее адреналиновым гонкам на монструозных машинах, словно сошедших с кадров ленты Джорджа Миллера.
Экшн I Am Alive взял курс на исследование социальной катастрофы — после землетрясения американский город, срисованный с Чикаго, оказывается в руинах, а власть в нем переходит к бандам мародеров. Взаимопомощь оказывается немодной, и люди могут надеяться только на себя. В таких условиях герой должен воссоединиться со своей семьей, выживая и поступательно пробираясь к цели, сражаясь как с очевидными бандитами, так и с просто загнанными в угол горожанами. Игра на деле оказывается самым настоящим сурвайвалом: с постоянной нехваткой боеприпасов, голодом и усталостью.
Культовая серия The Last of Us, как бы ни пыталась мимикрировать под классический зомби-апокалипсис, в первую очередь рассказывает пронзительную историю отношений контрабандиста Джоэла и его новой «дочери» Элли. А заодно делает невеселые выводы о человечестве в духе «Ходячих мертвецов»: даже в мире после пандемии, превратившей бóльшую часть населения в кровожадных зомби, для человека зачастую куда более опасным противником остается другой человек.
А другой шутер с зомби в качестве пушечного мяса, Left 4 Dead, в свою очередь, концентрируется не столько на сюжете о последствиях эпидемии, сколько на ярком игровом процессе. Разработчики не рассуждают о нормах морали нового мира, его иерархии и философии, а просто бросают группу игроков в мясорубку войны с чудовищами — это здорово освежает на фоне заумных конкурентов проекта
Постсоветские геймеры получили свою альтернативу S.T.A.L.K.E.R. — шутер «Метро 2033», основанный на серии книг Дмитрия Глуховского. В нем ядерная перестрелка между главными мировыми сверхдержавами отправила жителей Москвы в подземку — единственное место, способное укрыть от опасностей новой радиоактивной реальности. Работали над серией «Метро» отчасти те же люди, которые выпускали «Тени Чернобыля», поэтому выглядит игра первоклассно, а одновременно знакомый и неуютный мир из книг Глуховского раз за разом искусно меняет понятия о том, кто в новых условиях друг, а кто враг.
В конце концов, благодаря гениальности Хидео Кодзимы мы увидели Death Stranding — притчу, позволяющую пересмотреть свое отношение к курьерскому делу, которое, оказывается, может быть единственной тропой к цивилизации даже в совсем потерянном мире. Но если серьезно: кажется, игра предложила одну из самых необычных постапокалиптических историй за все время существования жанра — с сырыми пейзажами, темпоральными дождями, жуткими Тварями из другого мира и младенцами в колбах, способными их обнаружить.
Кажется, пока что авторы из индустрии видеоигр и близко не исчерпали все идеи развития для жанра. Да и реальная жизнь подбрасывает только новые поводы — с некоторыми, например, мы живем уже два года. А значит, постапокалипсис на экранах компьютеров и консолей закончится совсем не скоро.
VOKA — это видеосервис, где каждый найдет что-то интересное для себя: фильмы и сериалы в HD-качестве и без рекламы, более 130 ТВ-каналов, премьеры новых эпизодов и сезонов одновременно со всем миром, live-трансляции концертов, спортивных матчей, контент собственного производства, а также удобные рекомендации по жанрам, настроению и новинкам.
Весь контент VOKA доступен к просмотру бесплатно для всех новых пользователей в течение первых 30 дней.
Спецпроект подготовлен при поддержке УП «А1», УНП 101528843.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by