Порой или порою как пишется

ДРУГОЕ ДЕТСТВО

Мать с отцом уходят на работу в одно время, всякий раз внушая еще спящему сыну:

— На Волгу не бегай. Утонешь… И не шляйся со всякой шпаной. За трамваи не цепляйся. Каша в одеялку закутанная, тепленькая. А в обед суп разогреешь.

Под это заботливое бормотанье еще слаще спится.

Щелканье запираемой двери и провал в утренний крепкий сон. А потом резкое пробуждение от испуга: «Опоздал! Проспал!»

И в самом деле, солнце уже слепит даже через окно.

Быстрей-быстрей кашу поесть. Впереди — длинный день. Но вот уже в окно стучатся друзья:

— Ты идешь?!

— Иду, иду!

Хорошо, что одеваться не надо. Тогдашнего времени летний наряд — сатиновые трусы, длинные, почти до колен. На ходу дожевывая и глотая, дверь не забыть замкнуть и ключ в укромное место спрятать.

И вот уже воля, вдох облегченный: «Успел…»

Трое ли, четверо друзей-одногодков поутру собирались. Двенадцать лет да тринадцать. Шестой класс да седьмой. Счастливые дни каникул. Свобода и жаркий июль. Долгий день в Сталинграде — городе южном, на берегу Волги.

Вот она — добрая река-матушка под крутым откосом, по которому вниз бегом-бегом, подальше от тесноты городских улиц, домов, жаркого асфальта к лодочным причалам да пристаням, к пароходам да баржам, — словом, к воде. Здесь можно купаться и рыбу ловить, потаясь, без билета, проскользнуть на речной паром и отправиться на другой берег, далекий, где много садов, огородов, а значит, добычи в них; и птичьих гнезд на деревьях, из которых можно яйца достать и поджарить их на костре в какой-нибудь черепушке. А можно…

Но сегодня — плоты. Об этом еще с вечера сговорились. Вот они посверкивают и желтеют вдали, плывут. Тянут их на толстых канатах два катера-буксира. Получается целый караван тесно увязанных и друг за другом сплоченных пакетов-«гонок» из бревен. Караван просторный: чуть не в половину Волги; и длиннющий: ему конца-края нет. Посреди каравана — рубленный домик или шалаш. Там живут плотогоны весь долгий путь от города Горького до Сталинграда и Астрахани.

Лишней одежды на ребятишках нет. Одни лишь трусы. Голопузое детство. И потому с ходу, с разбегу, один за другим, «торпедой» нырнули или шумной «бомбочкой» с высоким фонтаном брызг и поплыли к медленно идущему каравану. Надо спешить. От берега до плотов на речном фарватере путь немалый. И потому ребята торопятся, плывут во весь дух, вразмах, «саженками». И без отдыха. Но плавать — дело привычное. Выросли на воде, словно головастики-лягушата.

Спешат и успевают ухватиться за бревна и залезть в самом хвосте медленно плывущих плотов.

Теперь можно и отдохнуть, раскинувшись на бревнах, на солнцепеке. Главное — сделано и некуда спешить. Два ли, три часа медленного пути на плотах, словно на могучем корабле, который плывет и плывет.

Речная свежесть, жаркое солнце, запах смолы и корья, а под ногами — немеряная глубь.

Далекий береговой откос, на котором все малое, игрушечное: дома и домики, хрупкий, словно из спичек сложенный, мост через Царицынский овраг и речку, красные букашки-трамвайчики, людской муравейник.

После отдыха для ребят начинается долгий поход по длинному каравану плотов. Здесь нужна осторожность, чтобы не ступить ненароком в незаметный провал между плохо счаленными или за долгий путь ослабевшими связками бревен. Крутнется скользкое мокрое бревно и нога провалится и тут же зажмет ее тяжелый сплот. А то и вовсе можно нырнуть и уже не вынырнуть. Сразу затянет мощное теченье под просторный бревенчатый кров. Это — конец.

Потому и запрещают родители — строго-настрого — к плотам даже близко подходить, потому что бывали случаи…

Но всякому возрасту свое. Какая радость и гордость, когда плывешь, словно на огромном крейсере, по просторной воде. По берегам всякая мелкота суетится. Купаются. И, конечно, завидуют счастливцам, которые мимо них уплывают все дальше и дальше, наверное — до самой Астрахани и до Каспийского моря.

На плотах, кроме незваных гостей-ребятишек, есть еще и хозяева — плотогоны. Их жилье — бревенчатая избушка или просторный шалаш. Туда ребятня и правится. С хозяевами поздороваться. А еще и с надеждой подзакусить.

У плотогонов всегда много вяленой рыбы. Она — на вешалах и в больших плетеных корзинах. Ешь, сколько влезет. Но главное — большой черный котел с остатками ухи или другого хлебова. Хозяева ребятишек, конечно, журят; но без ругни. Наверное, вспоминают свое детство. И кормят всегда до отвала, пока не опустеет котел. Бывает даже, черной икрой угощают, осетровой. Но уха для ребят лучше; она — наваристая, вкусная. Тем более что аппетит нагуляли.

В благодарность хозяевам ребята моют и оттирают от сажи котел до блеска. А потом отдыхают, купаются, прыгая с плотов. Можно и подремать на теплых бревнах, набираясь сил.

Время есть. Считай, полдня на плотах плывешь до самых заводов: Шпалопропитка да Мачтовый, где плоты чалятся к берегу для разборки.

Там — новые приключения. Волжский берег высокий, крутой. Бревна к заводам наверх поднимают цепные транспортеры-«бревнотаски» с острыми штырями, на которые, еще в воде, рабочие насаживают бревна, одно за другим. И вот они поползли, поехали вверх, на кручу. И ловкие ребятишки поехали, оседлав бревна. Вперед и вверх, словно в атаку, пошла веселая конница с гиканьем и свистом, успевай лишь перескакивать с одного транспортера на другой, да острых штырей остерегаясь. Да еще охранников, которые ребятню гоняют. Но это дело привычное.

А наверху — железнодорожная станция, откуда до города, до самого центра ходит невеликий поезд из трех пассажирских вагонов со скамейками и одного товарного, в котором возят коров, коз, домашнюю птицу в клетках и прочий скарб. Туда ребятня и забирается, подальше от контролеров.

В три часа дня отправление. Дымит впереди неторопливый паровоз по прозвищу «Овечка».

На станции Елшанка он долго стоит, отдыхает, углем заправляется и водой. И лишь тогда пыхтит дальше, все с той же скоростью, порой черепашьей, особенно на подъеме, у Лапшина сада, где справа — яблоки с грушами, а слева — бахчи с арбузами. Там ребятишки два-три арбуза успевают сорвать и тут же съесть их, в своем просторном вагоне.

К центру города всегда прибывают по расписанию, успевая домой добраться до прихода родителей.

На этом кончался день, чтобы завтра снова начаться в таких же или других приключениях жарким летом на берегах Волги…

Такое вот было детство. Правда, не мое. А одного из моих нынешних спутников по долгим, порой, вечерним прогулкам в месте приглядном, на высоком берегу Волги. Память лет прежних естественна в нашем стариковском возрасте. Мой спутник — считай, писатель: он написал книгу о своем детстве, юности, своей родословной для внуков и правнуков. Он по архивам лазил, отыскивал документы о дедах да прадедах. И свой жизненный путь обрисовал: работа, учеба, карьера. А вот о детских подвигах поведал лишь нам, спутникам по вечерним прогулкам, решительно от­верг­нув мое предложение внести эти рассказы в «Родословную». «Нет-нет, — решительно сказал он. — Я же воспитываю внуков, внушаю про хорошее поведение. А если напишу, они скажут, что дед хулиганом был. Нет-нет, про это писать нельзя».

А мне кажется, что внуки бы позавидовали такому детству, совсем непохожему на сегодняшнее.

РАННИМ УТРОМ

Ранним утром по давней привычке люблю я прогуляться, провеяться, помаленьку оживая к новому дню.

Нынче я в Кисловодске. Здесь привольно. От моего жилья по дорожке, зеленым коридором меж сосен да елей или вовсе — глухим тоннелем по малой тропинке, но утренний путь один: к просторному парку, к «храму воздуха», который первым встречает солнце. Он долго стоял в разоренье, этот храм, но теперь, наконец, из руин поднялся: белые стены, высокие колонны, розовые на восходе.

Чуть поодаль от храма — невеликий каменистый мыс, а над обрывом — малый выступ, словно парящий над огромной — глазом не окинуть — земной чашей в окружье далеких и близких горных вершин и хребтов.

Высокое синее небо с редкой белью облаков. Сияющий снежный Эльбрус. Утренняя тишь и негромкие птичьи песни. Воркование горлиц, теньканье синиц, пересвист зябликов ли, щеглов. И, такое впору, кукушки долгое кукованье: живи, мол, живи и живи.

Горный чистейший воздух. Рядом, подле ног моих, тянутся из провалов маковки и густые кущи деревьев. Светлая молодая зелень дубов, желтые, словно восковые, свечки на лапах сосен, белью облитая цветущая груша, дикая абрикосина в еще липкой молодой листве, боярышник в розовых пухлых бутонах. Дальше и ниже, на прогалах полян, на зелени трав — серебро и радужное сиянье непросохших капель росы, солнечный разлив одуванчиков да калужниц.

Сладость цвета и горечь молодой зелени, сосновый, настоянный за ночь, бодрящий дух — все здесь. И потому каждый вдох — наслажденье. Поистине, это — храм воздуха, утренней тишины и покоя. И не только в час нынешний, весенний, но в любую пору.

Осенью, в ненастье, здесь мокро и сыро. Раскисшие тропы и дорожки. В ущельях зыбятся ленивые волны слоистого тумана. Горы, хребты и вершины закрыты низкими тучами. Но простор долины чист и ясен. По темной зелени сосен и елей, словно ручьи да проталины, желтые березовые кущи с нежной белизной стволов, притухшее золото кленов, красноватая ржа дубов.

Весной ли, осенью, в зябком предзимье — все едино: стоишь, замерев, и смотришь. Немереный простор завораживает. Вдыхаешь, вбираешь в себя не только воздух, но нечто иное.

Короткий срок: минута, другая… И вот уже забывается все земное, житейское: годы, труды, заботы, печали. Мягкий, упругий, уже не ветер, но вей — словно неба дыханье — все убрал и утишил, на короткий срок подарив, пусть малые, но мудрость и прозренье, чтобы понять слова вещие: «В мире бе…» В этом мире быть — высшая награда и радость недол­гая, потому что наступит срок расставанья.

Но это будет потом. А пока — живи, радуйся. Недаром кукушка вещает и вещает нам долгий век. И не только в этих краях, но и рядом с домом. Надо лишь услышать ее ранним утром.

«КАКИЕ УМНЫЕ!..»

Летний день. Просторное наше подворье. Старинные груши-«черномяски», яблони, вишни да сливы, виноград, ягодные кусты, овощные грядки да цветочные — много всего.

Хозяйничаем понемногу вдвоем, с малым еще тогда внуком Митей, в меру сил и желаний. У меня их уже не больно много. У мальчонки — через край. Мыкается туда да сюда. То в одном краю звенит его голосок, то — в другом.

— Сливы поспели! Сладкие…

— Я нашел твои очки! Ты их на баке забыл!

— Воздушная тревога! Черные жуки на виноград нападают!

Потом — непривычная тишина. Притих и притих. Надо идти глядеть: где он и что…

Но слышу призыв отчаянный:

— Дедушка! Иди скорей! Скорей-скорей! — и дальше взахлеб: — Посмотри, что наши муравьи придумали! Какие умные!

Наши муравьи — это невеликое живое селенье в укрыве бетонной дорожки, возле кухни. Рядом — старое абрикосовое дерево. Там есть чем поживиться. В свою пору спеют сладкие плоды, мякоть которых муравьи выбирают напрочь, оставляя лишь кожуру да косточки. А еще с весны до осени на листьях того же дерева муравьи разводят зеленых тлей — «коровок», которых непрерывно доят, собирая капли сладкой пади.

С муравьиным семейством давно мы знакомы. Порой наблюдаем, иногда подкармливаем.

Но в день нынешний у малого Мити удивление и восторг:

— Какие они умные! Посмотри, дедушка! Ты не видел! Они другой путь придумали! — внук не на шутку взволнован. — Они теперь не по земле бегут, а по трубе и по проволоке. Вот какие умные!

Пригляделся я и понял Митин восторг: в самом деле ведь умные.

От муравейника, от входов его до подножия абрикосового дерева лежит путь для муравьев немалый и трудный по затравевшей земле. Дорога — не больно торная, хотя они ее и расчищают. А потом — путь наверх, по стволу дерева, по его ухабистому корью. И тогда уже по ветвям и веточкам к зеленым листам, где пасутся тли. И путь обратный, к дому, с немалым грузом, от которого брюшко раздувается, трудный и долгий. Непростая работа.

Но вот сегодня Митя узрел, а потом и я, разглядев, оценил муравьиный разум.

Оказывается, нынче живая цепочка муравьев к своим угодьям не по земле и не по корявому стволу абрикосины пробиралась, а путем иным.

Под развесистым старым деревом когда-то были вкопаны два железных трубчатых столбика с перекладинами наверху, по краям которых натянуты две проволочные струны. Прежде здесь белье сушили. Один из столбиков — рядом с муравейником.

Муравьи сообразили, что этот столбик и проволочная струна поверху — дорога гладкая, без рытвин и ухабов до самых веток и листьев, которые кое-где касаются проволоки. Разве не удача?

Вот и текут живые цепочки муравьев сначала вверх по металлическому стояку, а потом — проволочный путь, ровный и гладкий до самого конца.

Стояли мы с Митей, глядели, удивляясь муравьиному разуму. Ведь как-то они додумались, поняли…

А минуту спустя еще одно чудо, которое Митя не сразу углядел и понял из-за малого роста. Но я табуретку принес и поднял мальчонку, чтобы он ближе, почти вровень оказался с двумя проволочными струнами, по которым спешили муравьи за добычей и в путь обратный. Митя смотрел не отрываясь на неустанный бег долго и молча, а потом на меня оглянулся и прошептал вначале как-то даже испуганно.

— Дедушка… Они — такие вежливые. Правила движения соблюдают.

А потом громко и восторженно:

— Они — очень вежливые пешеходы! Ни один не нарушает! Ты видишь, дедушка?!

Митя даже руками всплеснул и чуть было не свалился с табуретки. Я вовремя его подхватил.

— Вижу я, вижу… Очень дисциплинированные.

Вначале Митю, а потом и меня удивила сообразительность муравьев, отыскавших новый, легкий путь от муравейника к пастбищу своих дойных коровок-тлей.

Но теперь и меня, и внука поразило другое.

— Какие они все вежливые. Никто не нарушает!

Муравьи спешили к своей добыче и возвращались с ней тонкими цепочками: один вслед другому. Никто не останавливался и не обгонял. Ровный бег, друг за дружкой, словно черная живая нить, неостановимая. А еще и разумная.

Две проволоки были натянуты по краям перекладин. Расстояние между ними — не больше метра. И это были две полосы муравьиной дороги: правая к дереву, левая — от него, к дому. По правой спешили поджарые, легкие муравьи, без ноши. По левой, так же один за другим, их собратья возвращались домой с добычей: раздувалось их полное пузико, словно крохотная прозрачная цистерна со сладкой падью. У загруженных скорость, конечно, была поменьше.

Но главное: и та, и другая цепочки текли мерно, неостановимо, без каких-либо сбоев. По одной проволоке, друг за другом — к добыче; по другой — с грузом. Безо всяких заторов. Живая нить.

И по круглому столбику, от земли, от своего жилища и снова к нему, муравьи убегали и возвращались в таком же строгом порядке: по правой стороне — наверх, по левой — вниз, с грузом. Один в след другому. Такие же ровные, живые ручьи текли и текли, завораживая.

— Какие они… Дисциплинированные… — уважительно произнес Митя. — Молодцы.

Наглядевшись, мы ушли к другим делам и заботам. Но о муравьях не забыли и в этот же день несколько раз возвращались к ним, снова и снова удивляясь.

— Какие они умные, вежливые… — всякий раз удивлялся Митя. — Дисциплинированные.

Конечно, я соглашался. Но не мог уразуметь… То, что муравьи сумели найти короткий и удобный путь к своим кормовым угодьям, еще можно объяснить. Ведь у них, как и у пчел, есть свои разведчики, которые ищут да рыщут, что-то находят и ведут за собой собратьев.

Но вот этот строгий порядок: из муравейника продвигаться только по правой стороне. Сначала — по столбику, потом по проволоке. Только справа. Словно у нас, у людей — правостороннее движение. А обратно, со сладким грузом — по стороне левой. И никаких нарушений: друг за дружкой, не обгоняя и не останавливаясь. Только по своей стороне. Ни единого сбоя. Мы наблюдали долго.

— Дисциплинированные… — в который раз с трудом выговорил Митя длинное, но очень точное слово.

Вот эта самая «дисциплинированность» в голове моей не очень укладывалась.

Мы — люди и вроде разумные. С детства нас учат и учат. Но такой дисциплины, как у этих муравьев, все равно нет. Пешком ли, на машине, когда все вокруг размечено и отмечено. От знаков дорожных в глазах рябит. А еще — светофоры помогают. Их все больше и больше. Камеры следят за машинами и людьми. Но все равно: один заспешит, другой рот разинет, у третьего что-то зачешется, надо остановиться.

У муравьев нет ни знаков дорожных, ни полиции-милиции, ни светофоров.

А движение ровное, неустанное, без толчеи и сбоев. Бегут и бегут, ползут и ползут. По правой стороне — легко и споро, по левой, возвращаясь с грузом, медленно, но без передыха текут и текут друг за дружкой.

Малый внук мой муравьиному порядку подивился; а потом приспели иные заботы. У него, в тогдашнюю пору, всякий день и всякий час — удивленье.

А вот мне, старому, в тот ли, в другой день, в час одинокий, вечерний стало думаться и думаться. О муравьях и не только.

И даже теперь, через долгое время, порою, мне вспоминается тот летний день и малого внука удивленье, а потом восторг: «Какие они умные… Дисциплинированные…» И перед глазами — муравьиная живая нить: одни — по правой стороне, другие — по левой. Бегут и бегут, без устали, не толпясь и не мешая друг другу. Весь долгий день.

Муравьиное вспоминается, и о людском думается, похожем, особенно в городской жизни.

Вот ранним утром к нашему городскому девятиэтажному дому подъезжает машина-мусоровоз. Каждый день, точно в срок, без опозданий. А еще раньше, в утренних сумерках, а зимою — во тьме дворник трудится: метет и скребет, баки с мусором вывозит к положенному месту и в положенное время. Женщина-продавец в нашем маленьком магазинчике порою жалуется по вечерам: «Устала… Всю неделю с восьми до восьми…»

По улицам, в магазины, кафе, детские сады, школы, больницы машины везут и везут всякий товар съестной: молочное, хлебное, мясное. И все это — не манна небесная. В далеких от города деревнях и селах, поднимаясь в потемках, работники дважды и трижды в день доят коров, кормят их. На молочный завод, в неблизкий город машины-молоковозы идут. Все это — каждый день, круглый год, без задержки. И хлеб в магазине сам собой не объявится. Прежде надо землю пахать, сеять, растить и холить, убирать зерно, везти на элеватор, на мельницы, на пекарню. А оттуда уж — в магазин. И все это не абы как да когда захотелось, а соблюдая точные сроки и правила: день в день и час в час.

Все выстроено четко, по цепочке, от человека к человеку, без заминки и сбоя. Дисциплинированно.

Разве не муравьиная жизнь?

Вспоминаю свое, давнее, когда трудился на тракторном заводе, где было тридцать тысяч работников.

«Дадим стране двести пятьдесят тракторов в сутки!» — гласил огромный плакат-«растяжка» при входе, на главной заводской аллее.

И послушные этому призыву, текли и текли к заводским проходным людские реки. Первая смена, вторая смена и третья. Все по часам.

Особенно тяжкими были ночные смены летней жаркой порой. Сталинград — город южный. Под сорок градусов пекло на улице. А в цехах, под раскаленными крышами… А в «литейном», в «чугунке», в «сталефасонке», где пылающие печи, где жидкий металл льется в опоки и формы, где горький и смрадный воздух с трудом пробивается в легкие… А цех кузнечный, где от грохота сотен молотов человечья речь не слышна, и люди уже через год-другой теряют ненужный им слух.

Но всякий день, в положенный срок: утренняя смена, дневная, ночная — текут и текут к заводу, к своим станкам, печам, конвейерам. Тридцать тысяч работников. Дисциплинированных.

«Дадим стране двести пятьдесят тракторов в сутки!»

И каждые пять минут, лязгая гусеницами, уходят с главного сборочного конвейера новые и новые машины.

Так было. Нынче тракторного завода нет. Но муравьиная жизнь продолжается.

Особенно это заметно в больших городах. И очень зримо — в Москве, ранним утром и порою в потемках, когда из многих и многих тысяч многоэтажных домов выходит народ рабочий, служивый, от старых до малых. Вначале по тротуарам текут людские ручьи, сливаясь, толпясь на остановках, куда один за другим поспешают большие автобусы да троллейбусы, забирая и забирая народ. А людские ручьи все текут и текут, не убывая.

Земных путей в эти часы не хватает. В помощь им — станции метро, чьи ненасытные жерла жадно всасывают людское половодье, направляя молчаливые людские потоки в свое подземное сумрачное чрево по эскалаторам да тесным коридорам, сливая их в круговерти и толчее перронов, на которые раз за разом, то справа, то слева обрушивается гул и грохот летящих друг за другом поездов с битком набитыми вагонами.

Вперед и вперед! К работе, службе, учебе! Неостановимо. К назначенному сроку, в назначенное место, без опоздания. Дисциплинированно.

Разве не муравьиная жизнь? Правда, крохотные наши собратья, они мне кажутся помудрее. Но это уже другой разговор.

«ЧАЙ С МОЛОЧКОМ…»

Довольно давно, но в пору уже не советскую, а нынешнюю, пришлось мне быть на каком-то писательском сборище: премию кому-то вручали с невеликой выпивкой и закуской. Работа у нас, литераторов, одинокая, встречаемся редко. И потому, естественно: разговоры, новости, сплетни.

В тот день главной для всех новостью было некое «завещание» еще живого писателя Астафьева, о котором поведал вездесущий говорун, любитель тереться возле людей значительных. Побывал он недавно у старого писателя и, углядев, то ли утянул со стола, то ли «копийку» снял, и теперь на люди вынес так взволновавшие его строки:

— Я пришел в этот мир светлый и добрый… — выразительно повторял он в одном углу и в другом, с восторгом и ужасом округляя глаза. — А ухожу из мира черного, злобного… — с задыхом завершал он, зажмуряясь, чтобы понимали: не разделяет он подобных слов и мыслей, пусть и уважаемого человека.

Виктора Петровича Астафьева в ту пору все знали и чтили. Он был жив и умирать не собирался. А тут «завещание» да еще такое: «Пришел в мир светлый и добрый…»

По биографии и по книгам знали, что Астафьев рос сиротой, голодал, бродяжничал, еле выжил… Какой уж тут мир «светлый».

«А ухожу из темного, страшного…» Это из дня сегодняшнего, в котором, слава Богу — ни голода, ни войны: девяностые, тяжкие и страшноватые годы были позади.

Так что народ литературный слушал «завещание» с интересом.

Судили, рядили, а вывод один: это — старость. Как говорится, и ситец был раньше крепче, и сахар слаще. С тем и разошлись.

Позднее, уже после смерти Астафьева, не один раз вспоминал я об этом «завещании», вряд ли настоящем. Думаю, что это были строки, написанные, как говорится, под настроение. Но была в них правда, которую понимают не все и не вдруг, а лишь с возрастом, сравнивая по жизни былое и нынешнее, порою вроде по мелочам.

Помню себя малым мальчонкой, лет трех-четырех. Время военное, тяжкое. Утренний час. Все ушли на работу и в школу. Мы с тетей Нюрой остались вдвоем в тесной хатке-мазанке. Сажусь к столу, пора завтрака. Он всегда одинаковый, этот завтрак: невеликий кусок хлеба и стакан темного, жженой морковью заваренного чая. Медленно ем, порою, хитрю, если тетя Нюра от стола отойдет: хлеб съедаю быстро. И сижу, говорю громко: «Хлеб кончился, а чай остался». Тетя Нюра подходит, смотрит на меня, вздыхает и приносит еще кусочек. Это уже — счастье. Ем медленно, посасывая.

Хлеба у нас мало, это я уже знаю. Его по «карточкам» выдают. Каждому — невеликая пайка: двести ли грамм, двести пятьдесят. На целый день.

Но есть хочется. Потому и цыганю, выпрашивая лишний кусочек, не понимая, откуда берется он.

Понял много позднее. Сама тетя Нюра рассказывала. Она работала землекопом; поливные каналы-«арыки» копали лопатами. «Из дома ухожу и вроде забываю пайку свою, хлебную. Думаю: ладно, перетерплю. Жарко. Работа тяжелая: пять кубов земли — норма. Целый день пью и пью водичку. Так вроде легче. А дома пайка хлеба целая остается, вам на добавку. Тебе да Славику».

Это — былое. А теперь — нынешнее.

Однажды зимой мы возвращались с катка с невеликим тогда еще внуком Митей и его другом Никитой. На улице было холодно. А у ребят жар хоккейного сражения еще не прошел. Они горячо обсуждали забитые шайбы и промахи. В подъезд зашли, а друзья никак не могут договорить. Уже по лестнице поднимались, когда Никита спохватился: ему — в другой подъезд. Митя тоже остановился, сказал мне: «Я сейчас…» Мне вспомнилось как-то сказанное внуком: «Мама гостей не приветствует». И хоть не хозяином я был в этой квартире, но пригласил: «Никита, заходи. Чаю попьете и договорите». Не нравились мне ребячьи сиротские посиделки в подъездах, на лестничных площадках. Пусть «мама не приветствует», а мы, старые люди, по старым законам живем.

Обрадованный внук с удовольствием на кухне хозяйничал: чай заварил; пряники, печенье, мед поставил на стол. Явно нравилось ему быть гостеприимным.

В нынешние тоже годы зашел я с какой-то заботой к своей невестке. Не раздеваясь, в прихожей стоял, разговаривал, а из глубины квартиры услышал голос хозяйкиной матери:

— Пригласи человека. Чаю предложи.

— Это сейчас не модно, — отрезала дочь.

Вот так: «Мама не приветствует», «Не модно».

А ведь времена нынче сытые: хлеба-соли в достатке. Видно, иным бедствуем.

Недавно приезжал родные края проведать мой школьный товарищ.

Встретились. Ходили по улицам и переулкам, где жили когда-то. Вспоминали наше далекое детство: школу, игры, друзей, которых в ту пору было много.

— Здесь Лузиковы жили в землянке: Николай, Петро, Василий.

— Здесь Подольцевы. Вовка, Ленька, Шурка, Николай и девочка. У них тоже отец погиб.

— А здесь Семеновых мазанка…

Я помню эти землянки да мазанки послевоенной поры: лепленные или саманные стены, плетневые да камышовые крыши, глиняные полы, крохотные окошки.

Теперь на их месте иное жилье. Старья не осталось. Редко-редко какой-нибудь флигелек доживает свой век. Возле одного из них приятель мой остановился и сказал задумчиво, со вздохом:

— Калимановы… Они всегда угощали.

Я понял его, потому что не забыл житье тогдашнее: голод, холод и мы, малая детвора.

Желудевые сухие лепешки, которые в горло не лезли, а назавтра от них боль до реву; печеные ракушки-перловицы, вонючие до тошноты, щи из лебеды, каша из вязового листа, тополевые да березовые сережки, пока из них пух не полезет.

Спасала, конечно, земля, огороды со скудным поливом. Не хватало воды. Вместо колодцев — глубокие ямы с пологим, круговым спуском. Но что-то выращивали: свеклу да тыкву, капусту да огурцы, но этого всегда внатяг. Долгая зима…

На самодельных ручных мельничках мололи пшеницу, рожь из потаясь собранных на полях колосков. Пекли пышки, щедро разбавляя мучицу теми же толчеными желудями, сушеными лебедой да крапивой.

Жили, конечно, тяжко: к весне люди пухли от голода, умирали. Об этом и вспоминать не хочется.

Но не забыл я и другое, о чем сказал старый товарищ: «Всегда угощали…»

Для всей детворы в ту пору окружные дворы и дома никогда не были под запретом. А если угадаешь к часу обеденному, тебя не прогонят, а позовут к бедному столу с какой-нибудь «затирухой» или «рванцами», скажут: «Похлебай с нами горяченького…» Или угостят куском печеной свеклы ли, тыквы.

Был у меня одноклассник Толя Пономарев. Мама его работала матросом на барже и все лето плавала по Дону вместе с сыном. Зимой они снимали какое-нибудь жилье. У Пономаревых была мука: летом, плавая, на хуторах ее добывали. К Толе я заходил чаще, чем надо. Сами ноги несли. Потому что знал: меня угостят настоящей белой пышкой из муки или пирожком с повидлом.

Все это было. И все это помним до веку.

И теперь я возвращаюсь к Виктору Астафьеву, к его «Завещанию»: «Я пришел в этот мир добрый и светлый, а ухожу…» Да, было сиротство. Но рядом — бабушка Катерина Петровна, дед, грубоватые, но добросердечные тетки и просто соседи, — все они сироту жалели. И потому светел мир его бедного детства.

А что до сегодняшнего…

Нынче у всех высокие сплошные заборы. А на воротах замки да засовы, даже днем не войдешь. Приходится стучать, кричать или звонить по телефону. Поначалу я пробовал вразумлять: «Вы от кого белым днем запираетесь?» Мне в ответ: «Ныне всякий народ бродит. По телевизору упреждают». И потекли страшные истории, из которых вывод один: «гостей не приветствуем», «это сейчас не модно».

Но как радостно хлопотал внук Митя, угощая друга своего и меня. Он все, что мог, на стол выставил и был счастлив: «Мед берите… Он — полезный. Печенье попробуйте… И с молочком надо чай. Это вкусно…»

Слышу: «Чай с молочком…» И сразу приходит в память Забайкалье, Самаринский затон. Митина прапрабабушка Мария Павловна всегда привечала прохожих и невесткам внушала: «Девочки, девочки… Этот человек устал. Он издалека идет. А чайку с молочком попьет и тогда — легкой ногой… Девочки, девочки…» — словно далекое эхо. Теплая волна, которая не позволит забыть светлое детство.

ЦВЕТ В НОЧИ

В марте месяце, на исходе его, началось: «Вирус, вирус… Эпидемия! Пандемия!» Жизнь городская стала замирать: закрывались заводы, большие и малые, школы, торговля, кафе и все прочее.

Народу наказ: «Сидите по домам, меньше мыкайтесь». А старикам и вовсе: носа из дома не высовывать. Умолк во дворе детский сад с его веселым гомоном. Кладбищенская тишь все более воцарялась в округе.

Для тех, кто и прежде сиднем в квартире сидел, им затвор — не в тягость: радио шумит, телефон звонит, телевизор кажет, харчи дети да внуки подвозят. Чем не жизнь?

А вот старикам вроде меня, суетливым, привыкшим к утренним да вечерним прогулкам и прочей воле — такому народу новая жизнь показалась несладкой.

Броди от окна к окну, гляди на безлюдные улицу, двор и разом опустевшие дорожки сквера — словом, на замирание жизни. Все это странно и, конечно же, в тягость, а через день-другой и вовсе невмоготу.

Собакам пришлось завидовать. Им разрешили в сквере гулять; и они теперь с утра до вечера там шествовали по-царски важно и свободно. Ни суетливая детвора им не мешала, ни всякого возраста спортсмены да физкультурники: бегуны, ходоки, велосипедисты. Собачья жизнь показалась мне в эту пору привлекательней моей, человечьей.

Такую судьбу терпел я несколько дней, а потом взбунтовал и решил выходить на прогулку еще до рассвета. Кто меня, старого, там будет ловить…

Мой нетерпеж взыграл еще и потому, что в эту пору в городских дворах, в затишке и на солнечном пригреве, зацветают абрикосовые деревья — моя вечная радость.

Всякий цвет я люблю, но первый по весне абрикосовый — это праздник. Белый кипень на голых еще ветвях, нежный аромат, дневное слепящее сияние в живой гудливой сети золотистых пчел. А ночью, во тьме — молочное облако над темной землей.

Все это было в жизни моей из года в год. И нынче, в последние день-два перед заточеньем, подходил я с проверкой к абрикосовым деревьям, которые в городском нашем дворе росли, и видел белые бутоны и даже два-три цветка возле теплой кирпичной стены. Теперь они зацвели. Без меня.

Такого вытерпеть я не мог и, поднявшись во тьме, еще до рассвета, отправился на прогулку. Первым делом, конечно же, к абрикосовым деревьям.

Еще издали, на подходе углядел я смутную бель, и легкий цветочный запах почуял в яви, а может, в памяти.

Но вот уже рядом просторное облако цвета, раздвинувшее темень. Цветущие ветви, прохладные лепестки коснулись лица моего, обвеяв нежною пряностью, которую я вдохнул раз и другой…

И сразу обрезалось все городское: темные дома, асфальт — все ушло. Осталось лишь это белое, пахучее облако — словно привет издалека.

Вспомнил юность свою, один из дней ее. Весна. Лунная ночь. Наш поселок — в белом плену цветенья, из края в край. Рядом — девушка. В свете луны запрокинутое лицо ее словно белый цветок, абрикосовый ли, вишневый. Лепестковый дух, нежность и сладость. Это — весна, молодость, ее долгая память. А сегодня — старость, да еще карантин, и всего лишь два дерева в тесном городском дворе.

Ранние безлюдные сумерки, темные улицы и дома — мой недолгий час.

В поселке деревья зацветут позднее, обычно спустя неделю. В прежней жизни я всегда за этим следил: зацвели в городе, во дворах абрикосы, значит, пора собираться, чтобы не пропустить цветенья садов: абрикосы, потом алыча, вишня, за ними — груши и яблони, а рядом еще смородина, сливы… Долгий праздник, которого ждешь. Теперь он подступает. И надо вырваться из городского плена.

Но уже на следующий день со мной случилась беда: ногу сломал. В такой же предутренней тьме, на прогулке, поскользнувшись на мраморных ступенях лестницы.

И начался карантин настоящий, с загипсованной ногой, «ходунками» и, конечно, в четырех стенах на шестом этаже. Целый месяц.

На свою квартиру мне жаловаться грех: просторная, уютная, с балконом и, главное, с большим окном, за которым — не городские строенья, а невеликий сквер, дальше — синие воды реки, да не абы какой, а Волги; белые песчаные острова, далекий пойменный лес — все это взглядом не окинешь.

Недаром внук Митя, приезжая ко мне, первым делом спешит к этому окну, порой кричит: «Повезло! Теплоход идет!» Конечно, повезло: синие воды, белый теплоход — славная картина. Но вот проковылял я на своих инвалидных «ходунках» день да другой от стены к стене, от окна к другому и стал киснуть. Тем более что на воле понемногу дождило.

Глядел я на дождевые капли и струи, бегущие по оконному стеклу, на мокрые деревья сквера и лужи на асфальте.

Но можно ли утишить голод, листая поваренную книгу с яркими картинками. Где дух свежесваренного борща? Где плоть хлебной горбушки, ее хрусткой корочки и кисловатой мякушки? Где вкус пирожка, нутро, начинка которого будто взрывается во рту терпким ли, сладким соком?

Стихи о любви. Пушкин, Лермонтов, Тютчев — все это лишь волшебный, но отзвук чужой страсти, который твоей душе напомнит и воскресит минуты прошлого; того, что пылало, яростно жгло счастьем и болью душу и тело твое, любовь познавшее.

Таков и мой нынешний заоконный пейзаж: дождь в городе.

В далеком детстве, порою летней, когда начинался дождь, старшие выгоняли нас, детвору на волю, с присловьем: «Пускай побанит. Расти будете лучше». И мы всей улицей резвились под светлыми, а то и золотистыми струями. Голяком, босиком, шлепая по теплым лужам: «Дождик, дождик припусти! Дождик, дождик пуще! Просо будет гуще!»

Это был праздник дождя, который принимали всем телом: зреньем, слухом, плотью и даже вкусом, открытым ртом ловя пресные капли.

Где-то у меня есть фотография лет молодых. Возвращались мы из похода с ночевкой. Попали под дождь. И, видно, спрятаться было некуда. Промокли до нитки. Двое девчонок, двое ребят. Прилипшая к телам одежда. Мокрые волосы — прядями. Но такие счастливые лица… Потому что под дождь попали. Разве не радость?!

Да и только ли дождь в радость. Тем более что в наших краях он бывает нечасто.

Всякий день возле старого дома нынче, из моего заточенья, видится праздником.

Утренний час, когда летний день просыпается на белой заре в тишине и покое. Светлый месяц — наш сторож ночной — понемногу истаивает, блекнет.

Ото сна пробудившись, еще на ступенях крыльца полной грудью вдохнешь, а потом еще и еще раз, взахлеб, утренний чистый воздух с горьковатым настоем трав и листвы деревьев; а в пору весеннюю — цветущих садов, уличной белой акации или далекой степной маслины. Так сладок бывает утренний воздух после надышанного избяного тепла.

И первый глоток воды, свежей, прохладной, только что из глубокой земли пришедшей. Детям она — для здоровья, девицам — для красоты лица.

Первые птицы: сонное чириканье, щебет, пересвист и затихающие, последние трели ночных садовых сверчков.

Утренний, вовсе не ветер, но легкий вей остудит, взбодрит разомлевшее за ночь тело. Косые, красные лучи восходящего солнца щекочут теплыми перстами, когда по садовой дорожке переходишь из тени в свет, свершая неторопливый утренний дозор и на ходу ухватывая, кормясь тем, что спеет да зреет на деревьях да грядках. Горсть алых, еще кисловатых вишен, пупырчатый пресный огурец, пахучий абрикос, упавшее от спелости яблоко — всему укажет свой срок неторопливое лето.

Потом будет день в его привычных делах и заботах. А порою вечерней, когда солнце уйдет, но просторное небо долго светит, а порой полыхает алым да розовым, раздвигая сумерки, в эту пору милая горлица заводит свою нежную колыбельную песнь: «У-у-р… У-у-р…» — негромко повторяет и повторяет она. Нехитрое гнездо ее рядом, на дереве. В свою пору там появляются яички. Их надо долго и неотрывно беречь теплом своего невеликого тела. Потом птенцы… Их надо кормить и кормить. И тоже беречь. Это заботы трудные, долгие, но каждый вечер в густеющих сумерках раздумчиво повторяет горлица: «У-у-у-р… У-у-ур… Все спокойно, все хорошо… Все спокойно. У-у-ур… Уту-у-р…» Это уже не голос птицы, а голос неба: «Прожили день… Слава Богу…»

Так было. Из года в год. И потому ясно видится. Если закрыть глаза. И даже чуется. Абрикосовый дух: спелых, налитых соком, золотистых плодов. Яблочный дух…

И нынче весна — пора цветенья. А нам — наказанье божие: вирус, карантин. Лишь в окна смотри на опустевшие улицы, где редкие люди в черных да синих масках, перчатках. А из подъехавшей к дому «скорой помощи» и вовсе выходят какие-то «инопланетяне» в скафандрах. Лучше на них не глядеть. А куда еще глядеть? В телевизор? Там с утра до ночи — тоже: вирус, эпидемия, пандемия, своего мало, так еще и Китай, Италия, Испания… Те же пустые улицы, маски, скафандры, больничные палаты, гибнущие люди, которых уже и хоронить негде. Такую страсть лучше бы не смотреть. Но смотрим и к себе примеряем.

Из поселка звонят мне, порой приезжают. Там тоже сладкого мало. Сначала держались, потом началось.

А вот хуторской народ, слава Богу, не жалуется. У них весна как весна: огороды, грядки, рассада, скворцы прилетели да ласточки. Потом — Троица, сено косят. Даже как-то не верится, что совсем недалеко — другая жизнь.

Звоню на хутор, спрашиваю:

— Как там у вас? Не боитесь?..

— Боимся, — отвечает мой собеседник со смехом. — Страшных снов. — И объясняет: — У меня детвора спасается. Сын из города привез. Уже второй месяц живут. Внучок ныне утром проснулся и говорит: «Я такой страшный сон видел, дедушка. Очень ужасный».

— Либо волки тебе виделись?

— Нет, приснилось, что папа приехал, чтобы нас в город забрать.

— Да-а… — соглашаюсь я. — Конечно, плохой сон.

— Не плохой, а ужасный… — смеется мой собеседник. — Мы только наладились рыбалить. Сазан пошел. Каждое утро ходим на Дон. Три-четыре хороших сазанчика — каждый день. Кроме мелочи. Детвора от радости с ума сходит… Да уже и купаются. Вода степлилась. А еще грибы пошли. Вроде рано. Но дожди хорошие были. Шампиньоны полезли, дождевки; следом — маслята, даже белый гриб. Внучка такая глазастая. Больше всех набирает. Так что живем. Только вот сны порой снятся ужасные. Как бы папа в город не забрал.

Поговорили, посмеялись. А я потом вспомнил: уже не единожды спросонья мне чудилось нелепое. После долгой ночи, еще в полудреме мелькает мысль: «Может, это просто снилось мне: эпидемия, карантин, маски, прочие ужасы». Такое ведь бывает: привидится страшный сон, кошмарный, в поту просыпаешься и облегченно вздыхаешь: «Слава Богу, это лишь сон».

Вот и теперь порой спросонья вдруг почудится… Но — мгновенье, другое и приходишь в себя со вздохом: «Нет, не сон это, а нынешний день».

Безлюдный двор за окном, пустые дорожки сквера, детская площадка, на которой раньше кипела ребячья жизнь. А ныне — железная ограда да паутина цветных запрещающих лент. Полицейские патрули в черных масках да синих перчатках. Пугающий вой ярко-желтых машин скорой помощи. И сколько все это протянется, знает лишь Бог. Не до конца ли века моего, стариковского, которому отмерян срок.

ЗВЕНЯТ И ЗВЕНЯТ…

Когда-то, теперь уже давным-давно, полетел я в Италию. В москов­ском аэропорту наш рейс ненадолго задержался, и народ улетающий сбился в невеликом зале, у выхода на летное поле. И вот здесь сразу стало понятно: кто — наш человек, а кто — итальянец. У наших в ту пору мобильных телефонов еще не было, а все итальянцы по «мобильникам» трезвонили. Видимо, о задержке рейса.

В Риме, в тамошнем аэропорту, было еще очевиднее: народу — тьма; одни спешат, другие — не очень. Но все, как один, с телефонной трубкой, прижатой к уху. Буквально все, как говорится, на связи. Звонят и звонят.

Особенно впечатлил меня малыш в коляске и тоже с «мобильником», в клавиатуру которого он тыкал пальчиком и смеялся.

Мне это запомнилось надолго.

А нынче и у нас не хуже, чем в Риме. У всех мобильные телефоны, айфоны, смартфоны. Говори, слушай, смотри. И все — немереное.

Иногда езжу в свой поселок из города поездом или невеликим автобусом. Полтора ли, два часа в дороге.

Уселись по местам и, считай, все разом уткнулись в свои аппараты. Студенты ли, школьники, взрослый народ и пожилой — все едино. В салоне тишина и покой. Никакой болтовни: дружеской ли, семейной. Однажды бросилась в глаза и запомнилась пара совсем юных молодоженов, которые сидели впереди меня. Их обручальные кольца сияли новизной. За два часа пути эта молодая пара между собой и словом не перекинулась. Только — светящиеся экраны. Какие-то игры в них. Судя по звуковым сигналам. И даже на выходе они доигрывали, не успев закончить.

В городской своей жизни по утрам на прогулке вижу, как родители провожают малых детей в соседнюю школу. И как часто у мамы ли, папы в руке телефон с долгой беседой. Так и идут. Каждый по себе. Порой ученик уже нырнул в калитку школьного двора, а провожатый не сразу спо­хватится: «Ты где? Ты ушел? Ну, давай…»

Здесь же, на берегу волжском, в сквере, куда детвору приводят для прогулок и забав, всякого насмотришься. Молодые мамы чаще всего с телефоном: в простом разговоре, в вацапе, интернете. За детворой лишь присматривают: «Туда не лезь… Брось эту гадость…» — вот и все общенье.

Недавних дней яркая картинка. Пора осенняя. Под кленом — желтый ковер листвы. Невеликий мальчонка сгребает руками листья, целый ворох в охапку набрал и к маме:

— Посмотри, что сейчас будет! Ну, посмотри!

Мама занята горячим телефонным разговором. Сын рядом стоит с охапкой листвы.

— Посмотри, пожалуйста…

Ответа нет. Тогда мальчик подбрасывает свою яркую охапку. Ветер ему помог, желтые листья взлетели высоко. Опускаясь, они кружат и попадают на мамину прическу.

Грозный окрик: «Ты что творишь! Ты что, не понимаешь?»

Да только ли в нашем, городском, невеликом, не больно ухоженном и от летней долгой жары усыхающем сквере…

Кисловодск. Знаменитая «Долина роз». Слева — стройная колоннада высоченных туй. Справа, по склону, таким же зеленым пологом со­мкнулись сосны да ели. В их защите, словно в теплых ладонях, рай земной — цветущие розы. Их много и много: щедрое половодье, летний разлив. Желтые, алые, темного бархата с отливом, снежно-белые с вишневым крапом, молочно-кремовые… Королевская «Элизабет», «Остин», «Макси» и «Дольче вита», «Мишка» и «Рождество», красавица «Глория Дей» — многими любимая. Каждое утро она просыпается в новом цвете, словно в новом наряде.

В безветрии нежный аромат цветов вздымается медленно и потихоньку плывет, сливаясь в какое-то райское благоухание, которое чуется на губах и, глубже отворяя дыхание, остается в крови, в теле. Порою даже сладко кружится голова. Плывет вокруг цветущее половодье, оживляя дух и плоть, как и положено в земном раю.

«Долина роз» в Кисловодске. Время летнее. Снизу от большой поляны по дорожке мимо розария идет молодая женщина с дочкой-подростком. У мамы — телефон и разговор энергичный, громкий. В нем — «сценарный план» и «Дуня, которая не в свои дела суется», и «эта сволочь из комитета» и прочее, прочее. У мамы разговор долгий, девочка плетется сзади.

Так они и прошли, миновали «Долину роз». В конце ее девочка вдруг оживела и полезла, словно молодая козочка, по крутому склону, напрямую к смотровой площадке.

Крутой подъем осилить она не смогла, заскользила вниз, набирая скорость, с криком: «Мама!..»

Девочке помогли, прежде чем мама опомнилась. Потом было обычное: «Ты куда полезла?! Ты что, не понимаешь?! С тобой невозможно…»

«Долина роз» осталась позади в летнем душистом мареве и радужном многоцветье.

Утро сегодняшнее, уже осеннее, в том же Кисловодске, в верхнем парке его. Проснулся я поздно и вышел на прогулку, когда основной народ отдыхающий уже схлынул, спеша к завтраку и лечебным процедурам. Сосновая аллея была пустынна, тиха, живили ее лишь редкие птичьи голоса.

Но где-то впереди, за поворотом услышал я звонкое детское щебетанье. Голоса звенели и звенели, в чистом утреннем воздухе.

Шагая не больно спешно, я все же стал нагонять этих редких по утреннему времени говорунов. И скоро увидел их впереди себя. Эта была семейная троица: мама и два малых мальчика. Они дружно шагали, держась за мамины руки. Малыши говорили без умолку, вторя друг другу.

— А белка еще спит?

— Проснулась. Она сейчас завтракает. Сосновыми шишками.

— А мы будем синичек кормить?

— Конечно. Они нас ждут. Мы же семечек взяли.

— Я люблю синичек.

— И я люблю.

Дятел остановил их, его звонкая дробь.

— А у дятла нос не болит? Он носом все время колотит и колотит.

— У него нос — твердый. Как твои зубки. Они же не болят, когда ты хрумкаешь и хрумкаешь.

— Он — хрумка!

— И ты тоже — хрумка!

— Вы вместе — мои хрумки…

У них много было вопросов, у этих трехлетних говорунов. Они порой перебивали друг друга, но молодая мама их слышала и отвечала спокойно, голоса не повышая. Порою они прерывали поход, собирая сосновые и еловые шишки и тут же разбрасывая их. А потом продолжали путь.

Я обогнал эту милую троицу, которая вежливо расступилась и хором со мной поздоровалась, в три голоса. А потом они пошли по серпантину дорожки вверх, видимо, к знаменитой площадке Красное солнышко. Там хорошо, особенно в утренний тихий час.

Они ушли, но под сводами высоких сосен да елей долго слышались их голоса. Два звонких мальчишеских, вперебив и порою взахлеб, и спокойный, воркующий мамин, которой, слава Богу, не нужны были сейчас никакие айфоны да смартфоны, но лишь эти два теплых воробышка, которых она долго носила у сердца и терпеливо ждала, чтобы их увидеть, услышать. И наконец, дождалась. Вот они рядом топают и звенят, и звенят…

---

Борис Петрович Екимов родился в 1938 году в городе Игарке. Окончил Высшие литературные курсы. Работал на заводе, учителем в школе. За свою многолетнюю писательскую деятельность создал более 200 произведений. Лауреат Государственной премии РФ, премий им. И.А. Бунина, им. А.И. Солженицына, Международной Платоновской премии. Член Союза писателей России. Живет в Волгограде.

 Âåíîê ñîíåòîâ

1
 íåâåäåíüè ïðåêðàñíî ïðåáûâàòü,
Íå òîðîïèñü ïîäðÿä âñ¸ èçó÷àòü.
Òû â ñïåøêå, ïî-ëþáîìó, íàñìåøèøü,
À ìåíüøå çíàåøü, çíà÷èò êðåï÷å ñïèøü.
Ïî ç¸ðíûøêó âåäü êóðî÷êà êëþ¸ò
È êàïëÿ êàìåíü òâåðäîëîáûé òî÷èò…
Ó÷èòüñÿ ìîæíî, âèäèìî, çàî÷íî,
Íà ïðàêòèêå «çàî÷íîñòü» íå ïðîéä¸ò.
À ïðàêòèêà — îíà íå çà ãîðàìè,
Ýêçàìåíû ñäàåì «áåç ïàïû-ìàìû».
Äîêàçàíî, ÷òî â æèçíè åñòü çàêîíû,
À íàäî äîêàçàòü, ÷òî ñàì íå íàâðåäèøü.
Òû êàê â øïàðãàëêó ñàì â ñåáÿ ãëÿäèøü,
Íå çíàåøü, çíà÷èò íå ïðè÷¸ì è íåâèíîâåí…

2
Íå çíàåøü, çíà÷èò íå ïðè÷¸ì è íåâèíîâåí?…
Íó, íå âñåãäà, òóò òû ñî ìíîé ñîãëàñåí.
Ïîçèöèÿ òàêàÿ áåçîïàñíà,
Êîãäà òî òàê, òî ýäàê… Â ñâî¸ì äîìå
Õîçÿèí êàæäûé, à â ÷óæîì äîìó
Ïðèä¸òñÿ íàèçíàíêó âûâåðíóòü ñóìó,
À âäðóã ÷òî ïðèõâàòèë òû ïîä øóìîê ÷óæîãî,
Ãëÿäè, ãëÿäÿò õîçÿåâà íå ñòðîãî,
Íî òàê íàñòîé÷èâî îáøàðèâàòü êàðìàíû
Óìåþò òîëüêî ãîðîäñêèå õóëèãàíû…
Êîíå÷íî, ìîæåøü ÷òî-òî âÿêíóòü ñãîðÿ÷à,
Íî äóõ ïåðåâåäè, è äîñ÷èòàé… äî… äðîæè
Æåëâàêè ïëÿøóò, òû â ãóñèíîé êîæå
È íà âîïðîñ òû ìîæåøü ïðîìîë÷àòü.

3
È íà âîïðîñ òû ìîæåøü ïðîìîë÷àòü…
Íó, à ÷åãî? Ïîäè òóò íå ýêçàìåí.
Ïîìåíüøå ñâåòà, óæèí ïðè ñâå÷àõ,
Íî íåäîìîëâîê íåòó ìåæäó íàìè.
À òóò — ÷óæàÿ äàìà, äà åù¸ ñ âîïðîñîì
Çà÷åì-òî ëåçåò ê íàì… Îñòàâèì å¸ ñ íîñîì.
«Ïàðäîí, ìàäàì, âû íå íà òåõ íàðâàëèñü,
Ìû çäåñü «òóðèñòî», âû çäåñü îøèáàëèñü..»
Ïîòîì òû ìíå ïîãðîì÷å — Àé ëàâ þ!
Ìû ðàññìå¸ìñÿ íîâîé Äåæàâþ,
Ñìåøíîå, áóäòî, ÷òî-òî î÷åíü, âñïîìíèâ.
Óéä¸ò ñ óëûáêîé äàìà, íå ñîëîíî õëåáàâøè
È äàæå äâà àâòîãðàôà «íåâçÿâøè»
Ïîæìè ïëå÷àìè, âåäü ìû ñ íåé çíàêîìû…

4
Ïîæìè ïëå÷àìè, âåäü ìû ñ íåé çíàêîìû,
Çîâóò å¸ âñå Âðåìåííîé Ðàçëóêîé.
Òàêàÿ äóðà, â îáùåì ñóêà-ñóêîé
È, êàæåòñÿ, «ïàñ¸òñÿ» â êàæäîì äîìå.
Âñå îáñòîÿòåëüñòâà ó íåé íà ïîâîäó
Ìåíÿåò ëèêè, à ïîðîé — ëè÷èíó.
È îáÿçàòåëüíî áîëüøóþ ïîëîâèíó
Ñåáå óðâ¸ò, è ïðèöåïèâ ê õâîñòó
Ñâîåé ëîøàäêè, âðåìåííî óñêà÷åò,
Íî âåäü âåðí¸òñÿ ñòåðâà, íå èíà÷å,
È îòïå÷àòîê «íîâîé ñàïîãîé»
Íà íàøó òðîïêó, òó, ÷òî ïðîòîðèëè
Åù¸ êîãäà áåç óñòàëè ëþáèëè,
Íàì êàæäûé äåíü íàêëàäûâàåò ñâîé.

5
Íàì êàæäûé äåíü íàêëàäûâàåò ñâîé
Íå ãðóç, áàãàæ âîïðîñîâ áåç îòâåòà.
È ñíîâà âðîçü… óõîäèò íàøå ëåòî…
È ñíîâà ðÿäîì ÷óæäûé , íå ÷óæîé.
À òàê ëè ïðîùå íàì êèâíóòü — «áûâàåò»
È êòî òóò íå ñâî¸ æèâ¸ò è ïðîæèâàåò?
È òàê ëè ìÿãêî â ìõàõ, ÷òî íà áîëîòå?
È òàê ëè çàáûâàåòñÿ â ðàáîòå?
Ãäå ìàåòñÿ íå ïîéìàííàÿ ðûáà?
È ãäå âîçìîæíîñòåé ðàñïèëåííàÿ ãëûáà?
Ãäå õîäèò ãëóïîñòü íà ñâîèõ ïðîòåçàõ?
Òî äàñò, òî îòáåð¸ò, òî òîëüêî îáåùàåò,
Íå îáùàÿ ñóäüáà… Âñ¸ òî, ÷òî íàì ìåøàåò —
Âçàèìîèñêëþ÷àþùèé îòðåçîê.

6
Âçàèìîèñêëþ÷àþùèé îòðåçîê
Âçàèìîäîïîëíÿþùèì îêðåñòèì.
È ïîä øóìîê êðàñèâûé àêðîñòèõ
 òþðáàíå ñ ëþðåêñîì íàçîéëèâî-ïîìïåçíîì
Äðóã äðóãó ïîäíåñ¸ì… Óòåøèì ëè äðóã äðóãà
Íî âûéòè êàê èç çàìêíóòîãî êðóãà?
Êàê ïî àðåíå íàøè êîíè ñêà÷óò…
È íå ðåøàþòñÿ ñ âîïðîñàìè çàäà÷è.
À òóò — ðåàëüíîñòü, ÷òî ìåøàåò æèòü.
Ÿ ìíå «òð¸õýòàæíûì» õî÷åòñÿ ïîêðûòü
Ìíå ÷èñòî ëè÷íûõ õî÷åòñÿ çàìåñîâ.
Íî âìåñòî ïèðîæêîâ êàêîé-òî òóò ëàãìàí
È ðèôìà ïîä ðóêîé «íåèñêðåííîñòü-îáìàí»
… Ìîé âçãëÿä íàèâåí, à ïîðîþ — äåðçîê.

7
Ìîé âçãëÿä íàèâåí, à ïîðîþ — äåðçîê
Èçäåðæêè âîñïèòàíèÿ, óâû.
Äàâàëè ñóõàðè — õîòåëîñü ìíå õàëâû,
À èíîãäà ÷åðíóøêè — âìåñòî âñåõ íàðåçîê.
Ïðîòåñòíîñòü ëó÷øå ïðè ñåáå äåðæàòü,
×òîá åþ íèêîãî íå îãîð÷àòü.
À ÷òî ïîäåëàòü íàì ñ ñàìèì ñîáîþ,
Êîãäà â õàðàêòåðå — ñïëîøíûå ïåðåáîè.
Âèíîâíîé ÿ ñåáÿ, êîíå÷íî, íå ñ÷èòàþ.
Íàñëåäñòâåííîñòü, íàâåðíîå, òàêàÿ.
Íå ïîäïèøóñü ÿ íà ÷óæóþ ðîëü,
Íå øëþ ïðèâåò íàïðàâî è íàëåâî.
«Óðà», «âèâàò» — ëèøü â àäðåñ êîðîëåâû,
À ñëîâî «çäðàâñòâóé» — îòçûâ è ïàðîëü.

8
À ñëîâî «çäðàâñòâóé» — îòçûâ è ïàðîëü
È ó ìåíÿ — äëÿ èçáðàííîãî êðóãà…
Åù¸ ÷óòü-÷óòü è ñíîâà áóäåò âüþãà.
Î íå ñëó÷èâøåìñÿ — ôàíòîìèñòàÿ áîëü.
À ó òåáÿ — åù¸ îäèí âèòîê
Âîêðóã ñåáÿ… Òàêàÿ, áëèí, äîñàäà!
À âïðî÷åì — ÷òî ÿ? Òàê òåáå è íàäî!
Òåáå âåäü íðàâèòñÿ, ÷òî æì¸ò ÷óæîé ñàïîã!
ß âñòðå÷óñü ñíîâà ñ Âðåìåííîé Ðàçëóêîé,
Îíà âñåãäà ñ òîáîþ, ïîä ðóêîé,
È íà ìîçîëü òâîþ ÿ íàñòóïëþ, ñëåãêà
Ïîìîðùèøüñÿ è ñêàæåøü — «íåâèíîâåí»,
Òâîé óçåë «íåâèíîâíîñòè» — îãðîìåí,
Íî íîøà íåâèíîâíîñòè — ëåãêà.

9
Íî íîøà íåâèíîâíîñòè — ëåãêà.
Êòî á ñîìíåâàëñÿ, íî ìîãó ïîñïîðèòü,
×òî ýòîò ôàêò íå ìíîãèõ óñïîêîèò,
Êîãäà áåç âåòðà ïàðóñ, à ðóêà
Ê âåñëó íå òÿíåòñÿ. Âîò è íåñ¸ò òå÷åíèåì
È ñíîâà îáñòîÿòåëüñòâà ìåøàþò…
Êóäà íåñ¸ò? Äà âàæíîñòü íåáîëüøàÿ
Òî — ìåëî÷è… Îñîáåííî äëÿ ãåíèåâ.
Ïðèâÿçàí ê íåâèíîâíîñòè òâîé áðèã,
Íî áðèã áåç ïàðóñà — êàê áåç óìà ñòàðèê…
À ó ìåíÿ â äóøå — òðè ìîòûëüêà,
Èõ êðûëüÿ òàê ïðîçðà÷íû, òàê âîçäóøíû,
Ñî ìíîé îíè ëåòÿò ïî÷òè áåççâó÷íî,
Êàê áåëûå áàðàøêè-îáëàêà.

10
Êàê áåëûå áàðàøêè-îáëàêà
Íåâèííîñòü þíûõ äåâ. À äàìàì, ÷òî ïîñòàðøå
Ìå÷òàåòñÿ — êàê ïàñòü. À òåì, ÷òî óæå ïàâøèå
Ñìåøíî, ÷òî ìóæèêè âàëÿþò äóðàêà,
Òî÷íåå — Âàíüêó. Ìû-òî òî÷íî çíàåì,
Êàêîé òóò îñòðîâ, òèïà, îáèòàåì.
Êàê ñèëüíûé ïîë, ñî âñåõ «ìóæèöêèõ ñèë»
Ïîä ëÿëþ ïîòèõîíüêó çàêîñèë!
Ñâîþ âèíîâíîñòü ñàì ïåðåëîæèë…
È ñ íåâèíîâíîñòüþ âî âçãëÿäå âíîâü çàæèë.
 çóáàõ íàâÿçëà âèíîâàòîñòü Åâû!
Ïðîøó, íå íàäî óìíóþ ó÷èòü!
À ÷îïîðíîñòü êîìó-òî ìîæåò ëüñòèòü,
Õîòü íàäîåëà, ñëîâíî ñòàðîé äåâå.

11
Õîòü íàäîåëà, ñëîâíî ñòàðîé äåâå
Íåâèííîñòü, ÷òî íåíóæíàÿ óæå
È ïåñíÿ íå íóæäàåòñÿ â ïðèïåâå
Êîãäà áåç ñëîâ ïî¸òñÿ. Íà ìåæå,
×òî ðàçäåëÿåò áóäóùåå ñ ïðîøëûì,
Ñòûêóåì íåâîçìîæíîå ñ âîçìîæíûì.
À âäðóã íå ñìîæåì ïîñëå ðàçäåëèòü?
È âíîâü ïðèä¸òñÿ ÷òî-òî íàì ó÷èòü?
Íî ìû — íà ïðàêòèêå, óæå ó÷èòüñÿ ïîçäíî…
È âèíîâàòîñòü âíîâü ïîãëÿäûâàåò ãðîçíî.
Ìàõí¸ì, íå ãëÿäÿ? Òèïà — íàóãàä,
Òû ìíå — áèðþëüêè, ÿ òåáå — áàêëóøè…
Íî íåóþòíî, ÷òî-òî ëåçåò â äóøó,
Êàê ïðèñòàëüíûé, ñ íàñìåøëèâîñòüþ âçãëÿä.

12
Êàê ïðèñòàëüíûé, ñ íàñìåøëèâîñòüþ âçãëÿä —
Ìîë, ÷òî â ñâî¸ òû ñêàæåøü îïðàâäàíüå?
… À ÿ õî÷ó ñ òîáîþ íà ñâèäàíüå
È ìíå «äî ëàìïî÷êè» ÷òî òû íå î÷åíü ðàä.
Òâîé ìåõàíè÷åñêèé «çàâîä» — íà ïîë ñâèñòà
ß ýëåêòðîíèêå âñ¸ áîëüøå äîâåðÿþ.
Õîòÿ… ïîðîé ÿ òîæå «íèêàêàÿ»
Õîòÿ «êàêàÿ», íî íå òà… íå òà…
Òû — íå âèíîâåí, âïðî÷åì, êàê è ÿ,
Êóäà-òî äåëàòü âäðóã óâåðåííîñòü ìîÿ.
ß ïî÷åìó-òî ñâîé ìåíÿþ âçãëÿä
Íà òî, ÷òî âñ¸ ïîäâåðãëà èñïûòàíüþ…
È ýòî âñ¸ íå ñòîèëî á âíèìàíüÿ,
Êàê âûøåäøèé èç âîçðàñòà íàðÿä.

13
Êàê? Âûøåäøèé èç âîçðàñòà íàðÿä —
Êîðîòêèå øòàíèøêè ñíîâà â ìîäå?
Âïèñàòüñÿ õî÷åòñÿ âñåì íîòàì â íîòíûé ðÿä,
Íî ïàðòèòóðà — ñíîâà âñÿ â êîìîäå…
Ñïåñèâî ãîâîðèì «÷åðåç ãóáó»,
Êàê çíà÷èìîñòü ñâîÿ æå íàñ äîñòàëà!
Ñåáå ñàìèì ìû ñòðîèì ïüåäåñòàëû,
À áàáî÷êè ïîðõàþò íà ëóãó…
×òî çíàþ ÿ — òî òû ó÷èòü íå õî÷åøü,
Íè î÷íî, íè, òåì áîëåå, çàî÷íî.
À ÷òî ó÷èòü? Âñ¸ åñòü â îäíîì ïðèïåâå!
Èçáàâèìñÿ îò øåëóõè è ÷åøóè?
Íî çíàíüÿ íå íóæíû òåáå ìîè,
Êàê ñâèòà âîçëå ëîæà — êîðîëåâå.

14
Êàê ñâèòà âîçëå ëîæà — êîðîëåâå,
Òàê òâîè ìûñëè ñîí òâîé ïðîãîíÿþò,
Íó, à ìîè — ìåíÿ îáåðåãàþò
Èëè ïðèíîñÿò íîâûå íàïåâû.
Òàêàÿ ðàçíîñòü — â ñòðàííûõ ñîâïàäåíüÿõ,
 ñòå÷åíüÿõ îáñòîÿòåëüñòâ, â ñíîâèäåíèÿõ
Ïåðâîíà÷àëüíûé âîçâðàùàåò ñìûñë,
Òàê «ñî÷èíÿåòñÿ» ôîíòàí èç ìåëêèõ áðûçã…
Âåíîê ïî÷òè ãîòîâ, è ÿ ïîêà íå çíàþ
(Íó à òâîÿ, êîíå÷íî, õàòà ñ êðàþ)
Íà ÷üåé ãëàâå îí áóäåò âîçëåæàòü.
Ïîòîì ñ òîáîé ìû áóäåì â èíòåðåñå…
Ïîêà ÿ çàíÿòà, è ÿ, ïîêà, «â ïðîöåññå»
 íåâåäåíüè ïðåêðàñíî ïðåáûâàòü.

15
 íåâåäåíüè ïðåêðàñíî ïðåáûâàòü,
Íå çíàåøü, çíà÷èò íå ïðè÷¸ì è íå âèíîâåí.
È íà âîïðîñ òû ìîæåøü ïðîìîë÷àòü,
Ïîæìè ïëå÷àìè. Âåäü ìû ñ íåé çíàêîìû…
Íàì êàæäûé äåíü íàêëàäûâàåò ñâîé
Âçàèìîèñêëþ÷àþùèé îòðåçîê.
Ìîé âçãëÿä íàèâåí, à ïîðîþ — äåðçîê,
À ñëîâî «çäðàâñòâóé» — îòçûâ è ïàðîëü.
Íî íîøà íåâèíîâíîñòè ëåãêà,
Êàê áåëûå áàðàøêè-îáëàêà,
Õîòü íàäîåëà, ñëîâíî ñòàðîé äåâå,
Êàê ïðèñòàëüíûé, ñ íàñìåøëèâîñòüþ âçãëÿä,
Êàê âûøåäøèé èç âîçðàñòà íàðÿä,
Êàê ñâèòà âîçëå ëîæà — êîðîëåâå.

Наверное, любой человек хоть раз в жизни переживал расставание. Расставание происходит по разным причинам. Это может быть мимолетная влюбленность одного из партнеров, может быть ссора, а может, просто ваши чувства стали не те. За расставанием всегда следуют боль, сожаление, а также мечты, во что бы то ни стало попытаться вернуть человека, с которым расстались.

Что нельзя делать, если вы хотите восстановить отношения с любимым

Казалось бы, восстановить отношения, которые были, всегда возможно, так как наверняка  остались прежние чувства, совместные воспоминания и связь с любимым человеком. Но, порой, люди начинают делать неверные шаги, которые еще больше удаляют от вас любимого и делают восстановление отношений невозможным.

Итак, чего категорически не нужно делать, если вы хотите, чтобы любимый человек к вам вернулся:

• Не занимайте его личное пространство. Ни в коем случае не нужно постоянно звонить ему, писать сообщения, пытаться подкараулить его на улице для того чтобы поговорить. Если вы будете навязчивы, ваши действия скорее вызовут раздражение и агрессию и оттолкнут его от вас. Дайте вам обоим время на размышления. Нужно немного подождать, пока успокоятся чувства и эмоции, залечатся душевные раны.
• Не пытайтесь вызвать у него жалость к вам, показывая ему, как вы страдаете. Вы же хотите, чтобы вас любили, а не жалели. А жалость, порою, это чувство противоположное любви.
• Не стоит сидеть дома в депрессии и ждать когда он позвонит. Да, расставание это больно, и, скорее всего, вы сейчас испытываете смятение чувств и эмоций. Но если вы будете сидеть и грустить или винить себя в разрыве, это никак не поможет вам вернуть вашего любимого. Попробуйте пойти погулять, встретиться с друзьями, сходить на вечеринку или съездить в отпуск, в общем, сделать все, чтобы на время забыть о том, что вы расстались.
• Не стоит пытаться вернуть его, объясняя логически, что ему будет лучше с  вами. Скорее всего, ваше расставание произошло под влиянием эмоций, а эмоции не имеют ничего общего с логикой.

Проанализируйте причины

Для того чтобы попытаться вернуть любимого человека, необходимо, в первую очередь, разобраться в причинах расставания. Наберитесь терпения и постарайтесь, руководствуясь ясным холодным рассудком, ответить себе на следующие вопросы.

1. Почему произошло ваше расставание? Кто был его инициатором? Попытайтесь вспомнить, когда наступил переломный момент в ваших отношениях.
2. Попробуйте честно ответить на вопрос,  действительно ли человек, с которым вы расстались, любил вас.
3. Продумайте возможные способы устранения причин расставания.
4. И последний, самый главный, наверное, вопрос. Действительно ли бросивший человек вам нужен? Любите ли вы его или всего лишь хотите реванша?

Как вернуть любимого: дальнейшие шаги

Если вы все еще уверены, что хотите заполучить назад своего возлюбленного, переходите к следующей части наших советов. Теперь вам необходимо не просто вернуть человека, но и правильно выстроить ваши новые отношения.

Именно выстроить новые, а не пытаться вернуть старые, так как старые отношения показали свою несостоятельность. Для этого нужны перемены не только во внешности, но и в мировоззрении:

Шаг 1

Поменяйте прическу, гардероб, стиль одежды. Вы должны выглядеть по-новому, но всегда на высоте. Перемены в вашем внешнем виде должны сказать вашему партнеру о том, как вы изменились и что вы готовы строить новые, более гармоничные отношения с ним.

Шаг 2

Организуйте «случайную» встречу. Бывайте в тех местах, где бывает человек, с которым вы расстались, общайтесь с общими друзьями и знакомыми. Но не торопитесь делать следующие шаги к сближению – пусть ваш партнер чувствует свободу выбора и сам сделает первый шаг к вашим новым отношениям.

Шаг 3

Если ваш возлюбленный готов идти на контакт, попробуйте откровенно поговорить с ним. Не пытайтесь обвинить его одного в вашем расставании. Признайте и свои ошибки тоже. Ведь в разрыве отношений виноваты, как правило, обе стороны.

Шаг 4

Дайте ему понять, что готовы по-новому смотреть на отношения с ним. Согласны на компромиссы и перемены. Ведь компромиссы – это неизбежная часть отношений. Но на них должны быть готовы пойти обе стороны.

Вы проделали очень большую работу по восстановлению отношений, если последовали нашим советам.  Если любовь все еще живет в ваших сердцах, вполне возможно, что ваш любимый вернется к вам.

Ведь любовь – это очень сильное и прекрасное чувство и любой человек, вне зависимости от пола, нуждается в ней. Но, вполне возможно, что после всех ваших усилий он все-таки не вернется. Надо быть готовыми и к такому повороту событий.

В таком случае, не стоит стремиться восстановить отношения любой ценой. Подумайте, может быть вам лучше отпустить его. А вдруг вас сейчас где-то ищет тот самый человек, с которым у вас получатся счастливые, гармоничные отношения?

«Как этот мир немузыкален…»: о поэте Алексее Морозове (1973-2005)

Алексей Морозов – поэт, который отобразил жизненную обстановку и самый нерв начала 90-х годов. Морозов не только явил читателю, но и поэтически пересоздал, открыл заново начало 90-х. Алексей Морозов родился в 1973 году, и пик его творчества пришёлся на самое начало постсоветского периода.

Поэт как бы вобрал в себя всё, чем жило и дышало его поколение, стал художественным свидетелем того, как постепенно вымирал величественный исторический монстр, организм железобетонной империи. Не нам судить, плох был этот организм или хорош, хотя бы потому, что он стал историческим прошлым, которое неподсудно, хоть и способно иногда чему-то нас научить…

И добивать раненого (если не усопшего) имперского льва, и реанимировать историческое прошлое – занятия равно спорные. Зато интересен эстетический контекст минувшей эпохи, вне которого будет непонятна поэзия Морозова. И, разумеется, литературная эпоха, вызвавшая к жизни музу Алексея Морозова, не исчерпывается строго границами одного десятилетия, отрезком времени с 1990-го по 2000-й годы.

Имперский монолит, который высмеивали русские концептуалисты, содержал в себе исторически сложившийся языковой пласт, подчас неотделимый от всей совокупности имперских феноменов. Тогда-то в среде русских концептуалистов стали художественно популярны особого рода иронически-ностальгические слоганы, относящиеся к ушедшей эпохе – а точнее говоря, к поздне-советской стадии истории страны. Лев Рубинштейн пишет своё знаменитое «Мама мыла раму», произведение, где игра с языковыми штампами одновременно становится откликом поэта на реально-историческую почву недавнего прошлого, из которой как бы вырос азбучный языковой штамп (заслуживающий снисходительной усмешки, но чем-то и милый сердцу поэта). Рядом со Львом Рубинштейном вечно прогуливается Дмитрий Александрович Пригов – автор так называемых Советских текстов. Художник Илья Кабаков создаёт так называемые Дубовые диалоги, воспроизводит реплики, которые звучат на коммунальной кухне: «Чей это чайник?» и т.п.

На первый взгляд, мы имеем дело с синкретическим – по сути своей авангардным – искусством, которое, взаимодействуя со словом, одновременно ориентировано на поэтику поведения, чуть ли не на жизнестроительство. В то же время, при последующем взгляде на предмет, мы убеждаемся, что художественная практика русского концептуализма, несмотря на свои авангардные выкрутасы, подчас вполне академична. Русских концептуалистов объединяет ретроспективизм, присущий классической элегии. Струя традиционализма, которая неожиданно обнаруживается у русских концептуалистов, определяется не только их устремлением в историческое прошлое, но также их общей тенденцией оставаться в пределах языка, играть не столько с бытом, сколько с литературой и языком (с так называемой вторичной реальностью). Вышучивание заезженных цитат – излюбленное занятие Пригова или Рубинштейна – в потенциале ведёт к принципу центона или компиляции, к принципу создания произведения из отрывков других произведений.

Вот этой художественной игре с языком (а не с реальностью как таковой) контрастно вторит совершенно иная тенденция в литературе конца 80-х-начала 90-х. В условиях, заданных эпохой постмодернизма, в условиях мира, где уже всё сказано, являются поэты, которые занимаются не языковыми играми, а воссозданием новой – в данном случае, постсоветской – реальности. В противоположность логике взаимодействия художника с текстом, с языком является логика взаимодействия поэта с молчанием, ибо язык новой культурной эпохи ещё не выработан, а язык прошлого не годится для передачи того, что происходит на рубеже 80-х-90-х годов. Такие поэты, как Бахыт Кенжеев или Тимур Кибиров, преодолевают литературность и погружаются в реальность как таковую. Можно долго и неплодотворно теоретизировать по этому поводу, оперируя различными —измами. Но вот если ограничиться конкретной констатацией того, что человечеству давно ведомы фотоаппарат и кинематограф, конкретные технические изобретения, станет понятно и указание на долю натурализма, которая неожиданно заявляет о себе в поэзии плодотворной немоты (и рождения слова в немоте). Случайно ли, что одно из самых знаменитых, почти классических творений Кибирова – «Художнику Семёну Файбисовичу» – посвящено человеку конкретно-пластического (а не отвлечённо-словарного) мышления? В противоположность текстам Пригова или Рубинштейна тексты Кибирова наполнены не столько языком и мифологией, сколько до боли узнаваемым бытом самого конца 80-х. И если Рубинштейн или Пригов склонны к некоему советскому ретро, то Кенжеев или Кибиров – немножко футуристы (при всей условности и относительности данного определения).

Одним из наиболее ярких, наиболее радикальных поэтов органического направления, поэтов, которые предпочитают игре с литературой и языком погружение в первичную реальность, явился Алексей Морозов. Принадлежность Морозова к целой органической плеяде поэтов определяется не только отдельно взятыми текстами Алексея, но также их общим контекстом, жизненным сценарием, по которому складывается творческое поведение Алексея Морозова. В качестве поэта Морозов избирает вполне традиционный имидж русского алкоголика, но реализует он этот сложившийся в истории имидж без штампов, без повторов путей, уже некогда пройденных русской поэзией. Не «раззудись плечо хулиганство!», которое с течением времени неизбежно стало некоторой банальностью, а изгойство поэта, который видит реальность непредвзято и имеет дерзновение выстраивать её заново, – вот что движет Морозовым в его самостоятельных поэтических блужданиях. Их сопровождает и некоторая неизбежно депрессивная нота (которая согласуется с алкоголизмом).

Пришли 90-е… Закончилось время, пусть и спорное, но по-своему стабильное. Что может возникнуть на осколках безнадёжно исчерпанного периода истории? Прошлое неутешительно, порою даже безнадёжно, а будущее и вовсе непонятно, но надо иметь мужество в него заглядывать – вот настроения, которые присущи не только текстам, но и личности Алексея Морозова.

Его осколочная эстетика сопровождается и своего рода поэтикой депрессии. Поэт пишет:

Как этот мир немузыкален,
К тому же полон передрязг.
И снова слушаю ушами
Чугуний лязг,
Мышачий писк,
Кошиный мяк.
И описать его меж нами
Академических средств нет.

Морозов художественно свидетельствует: классическая эпоха (которая включает в себя не только и, быть может, не в первую очередь советский период) выработала академический язык. И сколь бы он ни был ясен, логичен, отточен, он таит в себе некоторую историческую инерцию. А она препятствует описанию подлинной реальности, которая ни на что не похожа и требует неологизмов. Они же – сигналы алогизма, который порой отличает жизнь от схемы.

Разумеется, мир, который не описывается академическим языком, хаотичен, не ровен и не может быть музыкально оформлен. Однако внешней музыке, которой нет места в хаотическом мире, у Алексея Морозова противостоит внутренняя музыка. Восприятие поэтом мировой какофонии подразумевает, таит за собой идеальный камертон, идеальное мерило бытия. Оно-то и требует от поэта по мере погружения в реальность писать намеренно «неправильно» – и адекватно зову немоты, зову новой, не оформленной звуками реальности.

Прибегая к неологизмам, этим выражениям не-музыкальности первичного мира, Морозов использует поэтический приём, аналогичный приёму в гитарной поэзии или рок-поэзии. Речь идёт о намеренном отказе певца от «правильного» вокала во имя внутренней музыки. Такой отказ от формы во имя содержания прослеживается и в полулегендарном хрипе Высоцкого, и в других случаях, когда известный певец, например Мамонов, работает не столько вокальными, сколько интонационно-смысловыми или мимическими средствами. У Морозова этим неакадемическим средствам выразительности соответствует преодоление языка, свода правил и нормативных единиц, посредством речи – иррационально-психической стихии. Поэт и ценит благородную архаику, но имеет мужество понять, что в сегодняшнем (и даже во вчерашнем) мире ей не место.

Морозов заключает:

И потому так популярен
Анатомический театр,
Анатомический балет.

Вывернутому наизнанку языку у Морозова соответствуют своего рода пляски смерти…

Проблески света, своего рода звёздные осколки, являются у Морозова сквозь густой мрак; элементы позитивного мироощущения у Алексея возникают на фоне тотальной лирической депрессии.

Обыгрывая слова «шарить» и «шарик», поэт пишет:

Противоположности на шаре
суть одно и то же,
как ни шарит чуткая рука слепого,
утешает, гладит по голове ребенка.

Припоминает гипотезу взрыва,
в кухне, тем временем, жарится рыба,
выпавший снег из дискуссии выбыл,
дети катают шарик.

Говоря о шарике из снега, поэт, в конечном счёте, скептически обыгрывает представление о земном шаре. Он удивляется (или уже не удивляется) тому, до чего дошёл окружающий мир или, если быть ближе к тексту, поэт уже не удивляется тому, как далеко закатился земной шарик.

Стихотворение завершается подчёркнуто скептически:

Суждение не меняет свойства,
этого, кажется, он не знает,
Мир тихонечко остывает
до минус 173 С.
Ну, а пока слышно крики: «Целься!»
и много других частностей.

Будущее мыслится поэтом не в ура-оптимистическом, а в страдальчески умудрённом ключе: для того, чтобы когда-нибудь достичь подъёма – сердечно оттаять, надо пройти всю глубину спада – пережить энтропию и заморозку.

Отчётливый скепсис присутствует и в другом стихотворении Алексея Морозова; он пишет:

Почитай книгу, посмотри в небо,
Ощути ритмы старой Европы,
Город Париж не видал снега,
Но зато здесь-то его до жопы.

И под снегом стылые ветки.

Поэт не просто литературно преодолевает, но радикально осмеивает сложившийся литературный штамп. Романтике русской зимы, хорошо известной нам из классики, которую преподают в школе, противостоит неприкрытая правда реальности. Она заключается и в том, что после длительной поры Железного занавеса – периода вынужденной изоляции России от мирового сообщества к концу 80-х – началу 90-х жизнь в России стала очень провинциальной. И славословить русские вьюги в данном контексте было бы литературной фальшью. (Вот почему у Морозова возникает упоминание Европы, контрастной заунывному отечественному ландшафту).

Поэт показывает русскую зимнюю глухомань, отечественную зимнюю безнадёгу – такой, какая она есть, и такой, какой она могла являться в подмосковном Зеленограде, где Морозов проводил немалую часть своей жизни.

Стихотворение завершают почти издевательские ноты:

И с не юной уже актрисою,
Подушившись одними духами,
Мы гуляем промерзшими пирсами,
Ну, а дальше вы знаете сами.

Мы относимся друг к другу
Как относится брат к брату,
И потратим на самое лучшее
Наши сомы, биры, манаты.

Упоминание в стихах Морозова различных денежных единиц как бы предопределяет намеренно сниженное, чтобы не сказать намеренно циничное звучание любовной темы. В финальных строфах стихотворения присутствуют элементы палиндрома.

Наряду с жопой, упомянутой Морозовым, сомы, биры и проч. способствуют тотальному разрушению литературного штампа. Картинке, согласно которой он и она совершают романтическую прогулку посреди русских вьюг, противостоит, в частности, суровая экономическая реальность 90-х. Однако у Морозова речь идёт отнюдь не о нищете: сомы, биры и проч. у лирического субъекта Морозова имеются в достатке, а возможно и в избытке. Человеку доступна валюта.

Однако он вынужден думать о деньгах и, более того, самостоятельно зарабатывать. Из контекста стихотворения видно, что перед нами не человек, благополучно сидящий на государственном окладе, а лихач из 90-х, способный и употребить крепкое словцо, и совершить отчаянный поступок, и самостоятельно заработать. И поскольку в отчаянном бизнесе имеется своя романтика, Морозов, по крайней мере, потенциально противопоставляет книжному штампу не только суровые будни, но и особую романтику 90-х…

У Морозова мы наблюдаем лирические прорывы сквозь безнадёгу. Они индивидуальны, а потому связаны с частной жизнью; поэт пишет:

Спасибо.
Все у меня нормально.
В моем закуте тепло и в зиму.
Сюда заглядывает Таня,
а я заглядываю к ним.

Любопытно, что за Таней, конкретным лицом, угадывается и нечто общезначимое: представление о русской глухомани, дословно, о закуте, где зимний холод и безысходность всё же не тотальны. Частный житейский факт добрососедских и сердечно тёплых отношений поэта с неизвестной широкому читателю Таней сообщает нечто бесконечно многое и широкому читателю… Жизнь невыносима, но не беспросветна.

В то же время лирические прорывы сквозь провинциальную безнадёгу у Морозова сопровождаются смиренным принятием, эстетически честной констатацией некоей усталости или даже исчерпанности мироздания. Поэт пишет (или, вернее, констатирует):

Х**и нам горевать,
и вообще тужить.
Если приходит смерть,
что её ворошить.

Нецензурное слово здесь эстетически на месте. Автор не пытается отрицать неизбежность смерти и не берётся рассуждать на загробные темы, едва ли подлежащие ведению светской литературы. Но при всём том отчаянно брошенное слово соответствует тому жизненному запалу, который исподволь ведёт всё-таки к преодолению смерти, несмотря на всю её, казалось бы, неизбежность.

Иначе говоря, автор стихов пускается в своего рода азартную игру со смертью, а не просто пасует перед неизбежным…

Русские концептуалисты – Рубинштейн, Пригов, Сорокин и другие – занимаются деконструкцией всевозможных мифов. Морозов идёт иным путём. Например, в утверждении поэта, что человек смертен, не содержится никакой деконструкции, имеет место констатация факта, а значит – и отсылка к наличному бытию, не к мифу. Я есмь – молчаливо свидетельствует поэт вопреки безнадёге. Смысловую доминанту поэзии Морозова логично обозначить как трагический оптимизм.

Эстетика Морозова – это эстетика душевных проблесков на фоне провинциального мрака, как было заявлено выше, осколочная эстетика. С нею согласуются не только отдельно взятые тексты Алексея, но также избранный поэтом путь творческого поведения, своего рода психологический маршрут. Помимо имиджа русского алкоголика с ним согласуется жизненный имидж забулдыги шофёра, также присущий Алексею Морозову. Он весьма традиционен, чтобы не сказать – стереотипен. Однако у Морозова он обретает индивидуальные контуры и освобождается от природы штампа.

Морозов, который живёт в Зеленограде и работает водителем, как бы сочетает в себе романтику и прагматику 90-х. Лихой водительский заработок для Алексея не столько источник пользы, сколько возможность широко пожить. Вот эта своеобразная прагматика-романтика или, по-иному говоря, романтика отчаянного бизнеса и готовности весело швыряться деньгами является неповторимой приметой 90-х в творчестве Алексея Морозова. По стихам Морозова мы узнаём, что он любил не столько практическую пользу, сколько быструю езду и жизнь с размахом. Не случайно он рано сгорел и рано ушёл. Его жизненный путь оборвался в 2005 году, начавшись в 1973.

Нынешнее время, которое сопровождается всеобщей констатацией едва ли не повсеместного факта – «Денег нет» – по-своему аукается, по-своему перекликается с 90-ми (при всей, казалось бы, взаимной полярности двух эпох). Едва ли не тотальная экономическая яма располагает современного человека или романтизировать бедность (оправдывая её высшими ценностями) или пускаться в самостоятельный заработок, который индивидуален и в этом смысле тоже по-своему романтичен – не похож на сидение на государственном окладе в государственной конторе, где едва ли не с советских времён всё заранее отлажено.

Однако если 90-е годы были окрашены романтическим представлением о будущем страны, то нынешнее время – это эпоха едва ли не тотального ретро. По причине сегодняшней едва ли не поголовной бедности фраза жильца коммунальной квартиры «Чей это чайник?», курьёзно житейская реплика, которая для Ильи Кабакова являлась источником литературной игры, постмодернистской шутки, в наши дни снова обретает своё реально-житейское содержание. А как же! Если купить новый чайник – это проблема, то бесконечно дурацкий вопрос, которым задаётся герой Кабакова, неожиданно встаёт ребром, обретает некую неадекватную серьёзность.

Свежее дыхание поэзии Морозова помогает нам хотя бы отчасти освободиться от нынешней унылой бытовщины и – была, не была! – хотя бы отчасти вернуться к тому истинно-романтическому, творчески бескорыстному мироощущению, которое сопровождало по жизни Алексея – человека и поэта.

Об авторе (биографическая справка составлена Денисом Карасёвым):

Алексей Морозов прожил яркую жизнь и рано ушел. Как поэт, он был скорее известен своим друзьям, поскольку он не предпринимал попыток распространить свое творчество на широкую аудиторию. Однако у него при жизни вышел сборник «Вавилонская библиотека», тираж которого он впоследствии уничтожил.

Алексей родился и вырос в Зеленограде – городе, считающемся районом Москвы, но фактически небольшом подмосковном населенном пункте. Он рано ушел от родителей и стал жить в поселке Поварово под Зеленоградом. Бывая наездами в городе, Алексей встречался со своими друзьями, читал свои новые стихи и, конечно, это сопровождалось обильными возлияниями. Страсть к алкоголю разрушила многие отношения с его близкими и приятелями, и, будь Алексей умереннее, возможно, его жизнь сложилась бы по-другому.

Но все же алкоголь не смог подчинить себе жизнь поэта. Время от времени Алексей «завязывал» и устраивался на работу. Помню, он работал водителем и не раз встречал меня в Зеленограде на своей служебной машине – подвозил по городу.

Алексей Морозов тесно сотрудничал с зеленоградскими рок-группами. Музыканты писали песни на его стихи, исполняли их на городских площадках. Если бы я больше интересовался городскими субкультурными течениями, я мог бы больше сказать об этом сотрудничестве – наверняка, есть диски, альбомы этих групп с песнями на стихи Алексея.

Он был старше меня на шесть лет. Разница небольшая, в зрелом возрасте почти неощутимая. Однако в нашем случае мы принадлежали к разным поколениям. Юность Алексея пришлась на первую половину девяностых годов, моя – на вторую. Девяностые годы вошли в историю как время бурления общественной жизни, время свободы, воли. Однако есть разница между первой половиной девяностых и второй. Вторая половина девяностых – это свобода в рамках сформированного общества потребления, свобода по отношению к уже созданному продукту. Первая половина – свобода созидательная, свобода, заложившая основу будущего. Именно к этому поколению принадлежал Алексей Морозов. Мне кажется, сейчас его стихи именно этим и ценны – как живое воплощение, слепок свободы, историческое условие, из которого вышло наше настоящее.

Надеюсь, знакомство со стихами Алексея не только создаст представление о времени, в котором он сформировался и жил, но и станет почвой, отталкиваясь от которой можно постигать настоящее современной молодой поэзии – во всем его территориальном и стилистическом многообразии. Потому что Алексей умер молодым, и его стихи останутся свидетельством молодости, свободы, бурления сил и упорной, неистребимой жизни.

---

Стихи Алексея Морозова:

* * *

Сегодня сверху падала вода
На неподвижные деревья и цветы,
На фейерверк,
И старый мастер всё видал,
А с нею падала и ты,
Любовь.
Пожалуй, каждый благодарен городам,
А в то же время не чурается пустынь,
И у костра смотрел на звёздный океан,
И правда, кажется, что там ты,
Любовь.
И даже если мне не светят небеса,
Мои деяния порочны и просты,
То все равно
Когда-нибудь, глаза в глаза
Увижу, как
Выглядишь ты,
Любовь.

* * *

Как этот мир немузыкален,
К тому же полон передрязг.
И снова слушаю ушами
Чугуний лязг,
Мышачий писк,
Кошиный мяк.
И описать его меж нами
Академических средств нет.
И потому так популярен
Анатомический театр,
Анатомический балет.

* * *

Человек всё живёт,
и никак не привыкнет, что он одинок.
Что он выдумал сам
эту правду, и веру, и смысел. И х**и?
И наглядным примером на двери притихший звонок.
И надёжный станок отливает такие хорошие пули.

* * *

Белые цветы ромашки
Пробиваются сквозь стену
Древней и красивой башни
В сердце амазонской сельвы.
Вот следы цивилизаций, поглощаемые ею,
Многоухой, многоглазой,
многозвучной, многоцветной.

* * *

Мы посыпаем свою яичницу
 солью этого океана.
Или какую другую пищу,
 ну а случается, что и рану.
Как представить себе Пустотищу,
такую,
 что не время еще говорить о Боге?
Лучше не надо.

* * *

Коли начато – делать нечего,
не зарыть обратно руды.
Изготавливает человечество
механические плоды.
Но опаздывающие начисто.
И теперь на станции Дно
люди без семьи и отечества
пьют недорогое вино.

* * *

Если идёт дождь, просто надень куртку.
Если идёт кровь, перевяжи руку.
И так далее, по понятиям.
Так один учитель грамматики нам любил повторять.
И лежит у него в авосечке малость всякой муры.
То ли как оскорбленье от общества, то ли божьи дары.

* * *

Луна высовывает высоко
лицо без лика.
Глядит, сверкая и невесомо,
на смерть преграды.
И только высится одиноко
вершина пика,
И разлилась на седых высотах
музыка ада.

* * *

У деда баба умерла.
Он ей сварил железный крестик,
Он здесь теперь ее наместник,
В пустынной комнате, где мгла.
А за стеной горланят песни.

* * *

Старик поглаживает усы,
В камин поглядывает, как в дыру.
Огонь показывает язык,
Огонь затеивает игру.
А больше некуда и всмотреться,
Увы, пустеет его пространство.
Не умещавшее мира детство,
Смерть, как вакуум и постоянство.
Жизнь прочтена от корки до корки,
И он не зря убирал квартиру
И не вступал во время уборки
В разборки с этим и тем миром.

* * *

Лениво крутится пластинка, а в ней копается иголка,
И звуки отлетают колко, как мелко бьющиеся льдинки.
Его катают на каталке, а он по-прежнему скучает,
Бесцветным глазом изучает устройство потолочной балки.
И скоро позовут на чай, но руки тянутся до палки,
Как у воителей к мечам.
У добродетельных мещан так бесятся их дочери, нахалки.
Но руки его сами точно палки,
 и, видимо, ему уже не встать.
Он навсегда останется в каталке
 и после чая сразу на кровать.

* * *

Кругом всё ясно, сухо и тепло.
Небыстрый шаг не убыстряет пульса,
хотя сентябрь уже…
но всё равно,
и я разулся.
И снова оглядел весь этот край,
его пространства без конца и края,
и как его пылающая рвань
нас согревает, даже умирая.
И я тогда пошёл,
а жизнь вилась,
была во мне,
пульсировала жилкой.
Смеялась, как убогие, кривясь,
смеются над заброшенной могилкой.

* * *

А кому не хватило сил
и чего теперь,
помирать?
Человеку нужно идти,
человеку не нужно врать.
Перед волком серы все дни.
Перед водкой как устоять?
Высоко ли плыть до луны
облаку, глядящему вспять.
Облаку-то ведь пое**ть,
много ли преград на пути.
Эти горы будут стоять,
это время будет идти.
А кому расклад не хорош,
значит, и не треба того,
в чистом небе сытая вошь
не сумеет взять ничего.
Человек увидел свой нож,
человек услышал: «Иди».
Человеку-то пое**ть,
много ли преград на пути.

* * *

Оглянуться,
ожидая дождя,
и который уже раз проходя
в этом холоде, по этому парку,
где дорога равносильна подарку,
никуда не ведя.

* * *

…или
уже гадает куда свернуть,
чтобы
там поджидала её удача,
сделав
и без того небезгрешный путь,
девушка
на
границе смеха и плача.

* * *

Налево пойдешь – коня потеряешь,
Направо пойдешь – сама пропадешь,
А прямо пойдешь – никуда не придёшь.
Да ты это и сама знаешь.

* * *

Чай на столе, а крюк на потолке,
И он сидит и думает о вечном.
Так машинист к приборной став доске
Сочувствует тому, что будет с встречным.
…она придет и вправду налегке
И абажур на крюк его повесит.
Она его собой уравновесит,
И будет мир в их маленьком мирке.

* * *

Ветер поёт,
Я купаюсь среди его легких струй.
Их поцелуй
В сердце моём.
Даже вдвоем
Мы не помним былых потерь.
Даже вдвоём,
Даже теперь.
Мы обождём,
Я от счастья закрою дверь.
Ветер с дождем
Мне дождинкой покажет, где я нахожусь теперь
…и теперь,
и теперь.

* * *

Я посмотрел на года, как на воду,
Медленно наблюдал.
Видел неслышный закон природы,
Под водою текла вода.
Зря человече в природу лезет,
Видел, скосивши глаза лукавые,
Деревянную вечность русской поэзии,
Довольно теплую и шершавую.

* * *

Я поднял ремесло поэта,
Но, увы, заработал грыжу.
Я так долго смотрел на свет,
Что теперь ничего не вижу.
Помню страхов своих из детства,
И тебя пою, чернота.
Пустота –
 это та,
Где уже и некуда деться,
В темноте всего до черта.
Дак, а кто ты…
А?

* * *

Я пишу свои стихи на иврите
И других не знаю я, извините.
«Почему же, – скажешь ты. – Это ж русский».
Я отвечу: «Я не знаю, я не русский».
Я не русский, не еврей, не татарин,
Я не швед и не поляк, не болгарин.
Я всего лишь человек, извините,
И пишу свои стихи на иврите.
И пугаю чертенят батагою,
Под хламидою рога свои прячу,
И доволен я такою судьбою,
И качусь по воле волн на удачу.
Мироздание мне скрючило морду,
И спросил я:
«Это ты? Таня!»
И ответило жутким аккордом,
И поэтому я музыкален,
И поэтому не играю,
И поэтому я не Танин,
И поэтому до свидания.

* * *

На мне видны следы распада,
И я ползу ползучим гадом,
Аки чудовище из ада,
Что на гербе стольного града
Домой торопится к себе.
Таким путём, каким не надо,
Тебе ходить, моя отрада,
И, в общем, никому не надо,
Но как противиться судьбе.
Еще горит любви лампада,
Но надо мной на скакуне,
Напяливши парадный китель,
Официальный представитель,
Непобедимый свят воитель.
– Ах, Жора, кто же твой родитель,
и как фамилия тебе?
А вспоминать уже не надо,
Глаза зеленые не надо,
Волосы русые не надо,
И кой чего еще не надо.
Да только разума лампада
Коптит на медленном огне.
И в этом незнакомом свете,
Я заново любуюсь этим
Мерцанием в твоем окне.

* * *

Из заведений приемля одни питейные,
те из питейных, что с неприметным входом.
Чтоб без истерик.
Тусклое поведение.
Мало призывов о продолжении рода.
Те заведения, где я бывал когда-то.
Перечитаю, и стыдно поставить дату.

* * *

…и облака плывут на запад
и, стало быть, к сухой погоде,
и дом наш окнами выходит
на долгий северный закат.

* * *

Что сделаешь,
Звоню друзьям, а трубку поднимают дети.

* * *

Организму двадцать пять, организм уже не юн,
В голове порой чугун, и в ногах порой чугун.
А хотелось бы мне стать девушкою молодой,
Отдавая всю себя в битве с этою ордой
Молодых людей, что вьются и толкутся вслед за мной.

* * *

Он приходит реже,
он уйдёт спокойно.
Мраморное сердце
земляного воина.
Степью обезбрежен
и уже не важен.
Никому не нужен,
никому не страшен.

* * *

Я был ничем, а стал никем, и стало мне намного хуже.

* * *

Ну-ка на хрен все с кровати,
 тараканы и клопы.
Буду ноги отрывать, а возможно и усы.
Ну-ка на хрен все с кровати,
 крошки там и прочий хлам,
Щас на ней я буду спать,
 никого не целовать.

* * *

Вон девушка – краса и стать,
Да и глаза бесовские.
Хотел про чувства ей сказать,
А чувства-то отцовские.

* * *

Не поеду никуда,
Буду ждать наверно здесь.
Холод это не беда,
И вино пока что есть,
В сумке теплое шмотье,
Жаль, что в сердце пустота.
Может быть, дождусь ее,
Не поеду никуда.

* * *

Вы
едете щас по Англии,
и
ощущения ваши так непривычны.
Чтобы хоть как-то смягчить их,
унять чувство паники,
вы
едете в загородной электричке.
Правильно делаете.
А вообще не стоит
ездить из Франции в Англию под Ла-Маншем.
В противном случае
вашею траекторией станет восьмерка.
Далее воля ваша
прекращается,
утрачивает значение.
Восьмерка
становится днем вашего рождения,
номером для квартиры
и
на пути до родной сестрички
ориентиром.
Вы
едете щас по Англии.
Ландшафт
ни к чему не обязывает посевы.
Лишь
чуть успокаивается душа
гонщика,
умеющего поворачивать только влево.

* * *

Не покидая некоторых мест,
кормиться тем, что вьюга не доест.
Сидеть в кустах, которыми она кустится.
И оборвать её цветок.
И отнести его людям в домок.
И удалиться.

* * *

Собака поджимает хвост,
виляет,
дрочит.
Волочит былое, как лапу, зверь.
Птица, прикидывая полёт, верно учитывает проклятья.

* * *

Бог,
Он добрее нас
и простит.
Встать,
быстро закрыть рояль,
идти,
больше нельзя,
ибо складываясь пути
образуют уже не дорогу.
Да и сама дорога
дремлет, свернувшись в калачик, в ногах твоих.
Греет,
мурлычет,
мстит.

Как хранить стихи

Господь, молю, храни моих друзей,
Пошли им, Господи, и счастья, и здоровья,
Не обойди их милостью Своей,
Окутай их сердца Своей любовью.

Дай, Господи, мне их в себе носить,
Дай видеть мне, когда кому-то трудно,
Позволь, за них всегда Тебя просить,
Не дай мне стать противной, дерзкой, нудной,

Дай мне любить их так, как любишь Ты,
Чтоб дверь моя для них была открыта,
И пусть всегда достигнет высоты
За них моя нескладная молитва.
… показать весь текст …

…а я просто подарю тебе своего Ангела-хранителя…у меня их двое.

Спасибо, Господи, что бережешь моих родных!
За то, что охраняешь от беды, ненастья.
Благодарю Всевышнего и всех Святых за жизнь, за пищу, за друзей и счастье!
За здравие детей, за облака над головой, за каждый солнца луч, за радости, улыбки!
Спасибо за любовь, за мир и за покой!
Храни нас Боже всех и всем прости ошибки!

ХРАНИ ВАС БОГ !
Живите хорошо!

ХРАНИ ВАС БОГ !
Пусть счастья вам пребудет!

ХРАНИ ВАС БОГ !
Пусть хворь от вас уйдёт!

ХРАНИ ВАС БОГ !
Здоровье крепким будет!

ХРАНИ ВАС БОГ !
Добра всем и тепла!
… показать весь текст …

Эй, если есть ты там на небе, тебе мой вопль, тебе мой крик.
Ты видишь, взгляд мой тускл и бледен, и в нем не пламя, а ледник.
Прошу, храни меня от глупых ненужных встреч, пустых обид,
От слов плохих, сиюминутных желаний, я уже побит,
Помят, и опытом раздавлен. Храни меня, меня храни.
Убереги меня от травли или хотя бы сделай вид.
Так легче нам: во что-то верить, хоть мы устали от вранья,
И лучшей из своих материй укрой меня, укрой меня.

От пустословов, лицемеров, от болтунов и прилипал.
Укрой меня, ты будешь первым, по слухам, многих ты спасал
С чужих дорог и перепутий. Беду и горе отведи.
Позволь дойти до самой сути, Со смысла жизни, до любви.
И с верой, «ищущий — обрящет», я, на закате декабря,
… показать весь текст …

Храни вас Бог —
От низменных страстей,
От злых людей
И подлости друзей.

Храни вас Бог —
От ревности любимых,
От истин ложных,
Но «неоспоримых».

Храни вас Бог —
От мелкого тщеславия,
От глупой жадности
И жажды обладания…
… показать весь текст …

ХРАНИ ВАС БОГ

Рождаются стихи из доброты,
Что в сердце с самого рожденья,
От горьких слёз и нежной теплоты,
От счастья и благословенья.

Частицу сердца и моей души
Я вам дарю, друзья, примите.
В часы веселья и в ночной тиши
Вы их на память сохраните.

И пусть я буду очень далеко,
Так далеко, откуда нет возврата,
Пусть будет вам надёжно и легко,
Храни вас, Бог, до самого заката.

Пусть вас хранит Господь! —
Шепчу теперь я часто
Чуть слышно эти важные слова
Пусть вас хранит Господь!
И, чтобы от удачи
У вас не закружилась голова.
Пусть вас хранит Господь!
На жизненной дороге
От злых врагов
Пусть вас убережёт
Пусть вас хранит Господь!
И в трудности и в горе,
Пусть ни одной слезинки не прольёт.
Пусть вас хранит Господь!
… показать весь текст …

Русь святая, храни веру православную, в ней же тебе утверждение.

Судьба, храни и береги
Людей, что нам всего дороже!
Им всем, чем можешь, помоги,
И даже тем, что дать не можешь!

А если сонный и хмельной
В машине мчится друг с банкета
Пусть ангел за его спиной
Всегда присутствует при этом!

Пусть каждый день и каждый час
Нам всем сопутствует везенье.
И всюду окружает нас
Успех, удача, вдохновенье!

Храни меня

Храни меня, порою мне не справиться
С мирским потоком ложной суеты.
Боюсь, душа тщеславием отравится,
Храни от пут духовной слепоты.

Храни от зла, да не коснётся имени
Лукавства паутинное шитьё.
От всех судов моих, мой Бог, храни меня,
Судить других, то дело не моё.

Я так слаба, душа моя ранимая,
Как будто в поле хрупкий стебелёк.
Храни меня, я лишь Тобой хранимая,
Оберегай от всех кривых дорог.
… показать весь текст …

Ты очень часто, как нарочно, обнажала
Холодный блеск своей любви, как остриё,
И этот отблеск холоднее был кинжала,
Но сердце вторило: «О, Бог, храни её!».

Храни очаг, подбрасывая щепки.
Пусть все вокруг заковывает лед.
Храни очаг в цепях и тесной клетке.
Храни очаг, пока душа живет.

Храни очаг без прав и без надежды.
Не ты зажег, и не тебе гасить.
Храни очаг, и не устанешь прежде,
Пока устанешь двигаться и жить.

Храни очаг без поисков ответа.
Пусть без тебя чужой проходит пир.
Храни очаг, как горсть тепла и света,
Себя спасая и спасая мир.

Как защитить авторские права: 9 способов

Привычный контент — тексты, фото, видео, дизайн и программы — это произведения. Создателям произведений принадлежат авторские права: указывать своё имя, получать деньги за публикацию и некоторые другие по ст. 1255 ГК РФ.

Чтобы считаться автором, не нужно оформлять специальные документы — ст. 1259 ГК РФ. Доказательства понадобятся, только если контент кто-то украл или возник спор об авторстве.

Доказывать, что автор именно вы, можно любыми способами — так пояснил Верховный суд в п. 110 Постановления № 10 от 23.04.2019. Но лучше заранее зафиксировать авторство и дату создания.

Мы собрали известные способы фиксации авторства на контент и программы. Посмотрите, что получилось.

Новым ИП — год Эльбы в подарок

Год онлайн-бухгалтерии на тарифе Премиум для ИП младше 3 месяцев

1. Ставить имя и дату на каждом экземпляре произведения

Человек, имя которого указано на произведении, считается автором, пока это не опровергнуто другими доказательствами — ст. 1257 ГК РФ. Такой способ фиксации авторства слаб, но в спорах он иногда работает сам по себе.

Фотограф сделал репортажную съёмку с корпоративного футбола охранного агентства. Съёмку ему заказал предприниматель, у которого был договор с охранным агентством. В итоге вышло так, что агентство разместило фото на своём сайте, но денег фотограф ни от кого не получил. Пришлось обращаться в суд для компенсации за использование фото без договора.

Суд взыскал с агентства компенсацию, потому что на каждом фото значилось имя фотографа как автора — дело № 33-9072/201.

К имени и дате можно добавить знак копирайта © и текст с разрешением или запретом перепечатки — ст. 1271 ГК РФ. Копирайт ставят на фото, макете, под текстом, в конце видео, в подвале сайта.

Имя и знак копирайта нельзя удалять. Если кто-то замазал в фотошопе символ © или поставил чужое имя под текстом, можно идти в суд за компенсацией по ст. 1300 ГК РФ.

2. Депонировать произведение

Депонирование работает так. Автор передаёт копию произведения специальной организации. Взамен получает сертификат с датой передачи и указанием себя автором. В случае спора предъявляет свидетельство, а депозитарий показывает копию произведения. Способ подходит для текстов, фото, рисунков, логотипов, видеороликов, программного кода и сайтов целиком.

Депонированием занимаются Российское авторское общество и Копирус. Это аккредитованные государством организации. Есть ещё частные депозитарии, некоторые предлагают депонировать контент онлайн.

Депонирование — платная услуга. Цена регистрации одного произведения от 250 до 3 500 рублей — зависит от депозитария. Поэтому у депонирования есть смысл, если считаете, что контент ценный и его точно украдут.

Владелец и автор контента интернет-магазина одежды депонировала сайт. Когда дизайн и промоматериалы скопировали, смогла отсудить компенсацию. Помогло свидетельство — дело № 44г-46/2019.

3. Заверить у нотариуса дату и подпись на экземпляре текста

У нотариусов есть услуга — заверение подлинности подписи на документе. Автор приносит распечатку текста, ставит подпись и дату, нотариус заверяет. Таким заверенным экземпляром можно доказать, что скопированный текст автор создал раньше нарушителя. Стоимость услуги в среднем 1500 рублей.

Но не каждый нотариус согласится визировать подпись под текстом для лендинга или статьёй в блог. Отказ объясняют тем, что обычный текст на бумаге — это не документ. А в Законе о нотариате прямо сказано, что свидетельствуется подпись именно под документом. Поэтому подходящего нотариуса придётся искать.

4. Письмо себе

Автор ставит подпись с датой на экземпляре произведения и отправляет почтой самому себе. Полученный конверт не вскрывается. В случае спора почтовый штемпель подтверждает, что произведение создано до даты отправления.

Это почти бесплатно — деньги нужны только на почтовое отправление.

Почтовый способ подходит для произведений, которые можно вынести на бумагу или записать на диск. Но оппонент в суде может говорить, что конверт вскрывали или почтовый штемпель подделали. Тогда понадобится экспертиза или дополнительные доказательства.

5. Публикация в соцсетях и блогах

Фото, тексты и видео выкладывают под своим аккаунтом в соцсетях, блогах или на специальных сайтах типа Проза.ру или GitHub. Для надёжности лучше добавить подпись и символ ©.

Сервер Проза.ру заключает с автором договор-оферту на бесплатное предоставление места для публикации текста или изображения и выдаёт свидетельство с номером.

Личные данные из профиля и дату публикации суды принимают в подтверждение авторства контента наряду с другими доказательствами. Правда, получится, что произведение обнародовано. Поэтому способ не подходит, если автор не хочет показывать свою работу.

У фотографа стащили фото местного железнодорожного вокзала для иллюстрации текста об услугах компании на сайте. Доказать авторство в суде в споре за компенсацию помогла публикация фото в профиле Вконтакте — дело № 33-2098/2018.

В другом деле фотограф подтвердил авторство украденных агентством недвижимости фото пляжа публикацией в фотоблоге со знаком Copyright © — дело № 2-2531/2016.

6. Залить произведение на облачное хранилище

Когда пользователь регистрируется в облачных хранилищах наподобие Яндекс.Диска, он указывает имя, телефон или электронную почту. При загрузке файла в хранилище фиксируется дата. Имя пользователя и дата подтверждают авторство.

Для суда понадобится принести протокол осмотра нотариусом страницы сервиса. Такая услуга нотариуса стоит примерно 7 000 рублей за страницу. В случае выигрыша суд обяжет ответчика возместить эти деньги.

Телеканал показал видеоролик без разрешения и указания автора. Автор доказала, что спорное видео принадлежало ей раньше показа в эфире с помощью единственного доказательства — протокола осмотра сайта Яндекс.Диск — дело № 33-28581/2017.

7. Хранить исходники

Способ подходит для фото, видео, дизайн-макетов. Главное здесь — сохранить необработанный объект, желательно с датой и подписью автора.

Например, для фотографий сохраняют исходники в формате RAW с указанием в метаданных времени съемки, модели камеры и имени фотографа. Для дизайна — рисунки от руки или, например, в формате PSD.

Текстильная фабрика вырезала из детской книги изображения котов и разместила их на ткани. Автор книги и иллюстраций не давала на это согласие и пошла в суд за компенсацией. Суд принял в доказательство авторства рисунки котов — дело № 33-21698/2019.

8. Договоры на создание произведения

Текст, макет или программу на заказ автор создаёт на основании договора. Такой договор вместе с актами и техзаданиями можно предъявить суду — там имена и даты.

Сценарист спорил в суде с кинокомпанией об указании себя соавтором в титрах к сериалу. Авторство помог доказать договор авторского заказа на создание литературного сценария к сериалу и акт выполненных работ — дело № 11-35888/2013.

9. Зарегистрировать программу в Роспатенте

Программы и базы данных авторы по желанию регистрируют в Роспатенте по ст. 1262 ГК РФ.

Для этого подают заявку и депонируемые материалы с рефератом. Орган вносит программу в Реестр и выдаёт свидетельство о государственной регистрации. Считается, что сведения в Реестре достоверны, пока не появятся доказательства, что код написали не вы.

Услуга регистрации для граждан стоит 3000 рублей.

Чтобы потом продать права на такую программу понадобится перерегистрация в Роспатенте на нового правообладателя.

Разработчики создали программу для электронного учёта транспортных средств и оформили регистрацию.

Демоверсию показали ГИБДД. После теста ГИБДД отказались покупать лицензию, но разместили аналогичную программу на своём сайте. Добиваться удаления программы и выплаты компенсации пришлось в суде.

Авторство кода разработчики подтвердили с помощью данных из Реестра. Для доказывания плагиата сделали экспертизу — дело № 11-36905/2013.

Статья актуальна на 28.01.2021

Получайте новости и обновления Эльбы

Подписываясь на рассылку, вы соглашаетесь на обработку персональных данных и получение информационных сообщений от компании СКБ Контур

Хранить

Какие стихи вы предпочитаете?

Стихи — Хранит секреты наши ночь

Хранит секреты наши ночь,
И мы молчать уже умеем,
А ты нас, утро, не порочь,
Любить мы лишь ночами смеем.

О, тайная ночная страсть,
Мою ты душу согреваешь.
Простой казалась наша связь…
Но всё непросто, ты же знаешь.

Тарас Тимошенко
31.07.2017

Стихи — Храните тех, кто рядом с вами

Храните тех, кто рядом с вами,
Кому близки вы, кто любим.
Они даны вам Небесами,
Без них, мир станет ваш пустым.

Храните их, жизнь быстротечна,
И миг любой в ней может стать,
Вам остановкою конечной,
Иль близких жизни бег прервать.

Храните тех, кто рядом с вами,
Кто вами дышит и живёт.
С кем в такт стучите вы сердцами,
Кто вас любимыми зовёт.

Храните тех, кто рядом с вами,
Ведь мы живём пока нужны.
Пока идут по жизни с нами,
Те кто любимы нам, важны.

Храните их, в них.

Стихи — Храни меня, моя судьба

Храни меня, моя судьба.
Ты – мой, навечно, талисман.
Моя надежда и борьба.
Ты – мой рубиновый кальян.

В извечном сговоре с тобой,
Как два безумных бунтаря,
Ломаем клеть над головой
И рвёмся ввысь – там ждёт заря.

Свобода нам ценней утех.
Мы ловим перья снежных птиц.
Мы курим дым сгоревших вех.
Срываем маски прежних лиц.

Вино любви в сосуд времён —
С тобой кальян напополам.
Храни средь тысячи имён.
Храни меня назло чертям.

Стихи — Храни вас Бог

Стихи — Храни, не беги

Стихи — Хранят твой покой горы

Стихи — Храни, Господь, меня от злобы

Храни, Господь, меня от злобы,
От лжи, обиды, клеветы;
Судьбу спокойно принял чтобы,
Не растоптав ее цветы
И чашу боли не разбивши.
Ведь пить страдания порой
Приходится, быть в жизни лишним,
Не увлекаясь снов игрой.

В запутанностях отношений
Пролей, Господь, небесный свет!
Пусть мир наш озаряет гений,
Любовь Твоя хранит от бед.
Тепло на сердце, ясен разум,
Свежа весна, журчит ручьем.
Состыковались наши пазлы,
Слова вращаются ключом.

Стихи — Храни в душе.

Когда устанешь от потерь,
От одиночества, предательств,
Не падай духом, небу верь,
Цепь разрывая обстоятельств.
Пускай нелёгким будет путь.
Оставь обиды позади,
Кого не мог простить-забудь.
Легко прощаясь,уходи.
Храни в душе нетленный свет
И ты храним судьбою будешь,
Но не жалей прошедших лет,
Себя простишь, себя осудишь.

Стихи — Храни меня

Справлять поминки по любви-
Нелепо, глупо и бездарно.
Дано тебе любить? Люби!
Дано любимым быть? И славно!

Прислушайся к своей душе
И прислонись к любви губами-
Дар, предназначенный тебе,
Прижми дрожащими руками.

Не всем дано в любви любить,
Но если дар тебе завещан-
Люби, сумей счастливым быть,
Храни любимую из женщин!

Стихи — Храни тишину своих слез

Осень сняла кожуру изумрудного яблока августа.
Безмолвствуй, храни тишину в туманном шафране
влажной воздушной шали,
храни тишину своих слез.
Расплывчатым взглядом пьяницы

лезут под ноги лужи,
лезут за шиворот
сквозняки.
Встретимся у реки,
у белоснежной, лилейной реки
за лугом из желтых букетов памяти.

Солнца кратер запружен
водой, мякотью
лиственной гнили.
Топка остывших созвездий тянет
в логово снов без сновидений.
Спасает
малиновый чай и шахматный плед.

Как получить авторские права на стихи

Зачем регистрировать авторское право на стихи?

Начнем с истории одного автора, которая не писала стихи 10 лет после того, как у нее украли рукопись. Причем произошло это следующим образом: она публиковала стихи на Стихи.ру под псевдонимом (условно “Анна Иванова”), а реальный человек, у которого в паспорте было записано Анна Иванова, собрала ее стихи и пришла в редакцию, чтобы опубликовать книгу. Ей выплатили гонорар, потому что она показала, как много просмотров стихов на Стихи.ру и что она Анна Иванова. Поэтессу эта ситуация потрясла настолько сильно, что она не писала 10 лет. Хотя имя изменено, этот кейс реален. В конце статьи мы расскажем, как он закончился.

Поэтому все серьезно. Есть люди, которые способны “держать удар” и легко восстанавливаться, а для многих творческих людей удар может быть настолько сильным, что они больше ничего никогда не будут писать. Поэтому поделитесь этим материалом с авторами и, возможно, это спасет их время и творческую жизнь.

А пока мы поговорим о том, как себя вести автору стихотворений, когда он пишет их для портфолио и для продажи (чтобы издать книгу или как текст песни), на каком этапе могут возникнуть проблемы и в безопасности ли опубликованное на стихи.ру стихотворение. А также что делать, если вы пишете под псевдонимом, а потом объявляется такой “однофамилец”.

Начнем с авторского права, так как оно возникает в самом начале, как только написаны стихи в текстовом редакторе или на бумаге. Причем права возникают не только на “готовый результат”, но и на фрагменты и наброски, поэтому даже если написаны несколько строк — это уже является объектом авторского права. Как только вы написали стихотворение или его часть, авторское право возникло и никаких формальностей для этого не требуется.

Так как сделать авторские права на стихи сложностей не вызывает, то возникает разумный вопрос: «Возникнут ли эти сложности, когда поэту придется свои права подтверждать?”. Это потребуется, когда вы видите свои стихи под чужим именем, без имени или на ресурсе, где вы их не размещали.

Кроме того, люди, которые вкладывают деньги в ваше творчество (покупают стихи для песни или берут на себя расходы по изданию книги) очень заинтересованы в том, чтобы их усилия не пошли прахом. Поэтому они задают вопрос: “Что подтверждает то, что вы автор?”. Делается это не из вредности, а потому что претензии способны убить их инвестиции. Поэтому начнем с первого шага — оформления прав.

Но вначале стоит осветить один момент. То, что вы оформляете права, не означает, что вам придется обязательно ходить в суд. В 90% случаев этого не потребуется, потому что закон дает большие возможности по защите и без суда. Кроме того, даже в тех 10% случаев, когда вы захотите судебную защиту, вам можно в суд не ходить. Суд может рассмотреть дело удаленно, в ваше отсутствие. Поэтому не стоит ставить знак равно между оформлением прав и судом.

Стихи.ru (stihi.ru/) — отзыв

Можно ли заработать написанием стихов? Где публиковать свои стихи бесплатно?

Стоит ли издавать свои стихи за свой счет?

Где свои стихи публиковать бесплатно?

Я с юности пишу стихи, а сейчас мне хорошо за сорок.

Несколько лет назад мне очень захотелось где нибудь их напечатать.

Стихи я пишу не плохие, многим моим друзьям нравится.

Есть женщины в русских селеньях,
Которых никто не зовет.
Завалит слона и тюленя,
И мамонта,если найдет!
И муж,и детишки гурьбою
Сидят на хребте все одно,
Она не гордится собою,
Иначе ей жить не дано.
Лишь вечером,глядя в окошко,
Глядит на ночной полумрак,
И гладит мурчащую кошку,
И думает,что все не так.
И счастью уже не случиться,
Лишь лиха хватило вполне,
Прошло все,и принц не примчится,
За ней на горячем коне.
Досталась ей мужа сопенье,
И в доме портянкой несет.
Она б-и слона,и тюленя,

А кто же ее то спасет?

Но тетради со стихами пылятся, поскольку все мои друзья перечитали эти стихи, некоторые даже скопировали себе, что понравилось, а пишу я периодами. Иногда годами не пишу, стимула нет.

Но издавать стихи за свой счет дорого, суммы просто астрономические.

Вот я и нашла этот сайт, где можно публиковать свои стихи.

Это старейший сайт в интернете, где любой поэт может завести свою страничку и писать все, что хочет, не нарушая правила. Правила стандартные-отсутствие мата, порно и призыва к расизму.

Никаких жестких правил нет.

Вот моя страничка.

Нужно сказать, что польза от этого сайта большая. Он очень читабельный и читаемый.

За короткий срок у меня образовалось очень много читателей. Сейчас их около десяти тысяч.

Мне пишут читатели и другие поэты, это очень интересное общение.

Так же здесь можно много хороших стихов прочесть, гуляя по страничкам других поэтов.

Проходят всякие конкурсы, но участия я никогда не принимала.

Можно ли заработать на этом сайте?

Заработать на этом сайте нельзя, это совершенно не предусмотрено.

Поэтому сайт носит чисто развлекательный характер.

Более того, хочу заметить, что стихами вообще очень проблематично зарабатывать.

Некоторым кажется, что можно писать стихи на заказ.

Но нету спроса на заказные стихи, по той причине, что в интернете навалом любых бесплатных стихов.

Поверьте, проверено. Поэтому пишите для себя, для души, общайтесь с другими поэтами на этом сайте. Ведь не все измеряется заработком.

Для души поэту просто необходимо общение, и что б его стихи читали.

Кому стоит писать на этом сайте?

На этом сайте стоит завести страничку любому, кто не только пишет стихи, но и хочет общаться с читателями и другими поэтами, кто хочет знать мнение о своих произведениях.

Если вы захотите, то можете давать ссылку на этот сайт друзьям и знакомым, и они будет читать ваши новинки.

Я рекомендую этот сайт всем, кто пишет стихи просто для души, не пытаясь на них заработать.

Хочу заметить, что отсутствие возможности заработать на этом сайте-большой минус.

Все же даже небольшие деньги являются большим стимулом.

Мне очень жаль, что такой хороший и интересный сайт не предусмотрел такой важный момент.

anchiktigra

СЧАСТЬЕ ЕСТЬ! Философия. Мудрость. Книги.

Автор: Аня Скляр, кандидат философских наук, психолог.

Добрые стихи. Душевные стихи. Вдохновляющие стихи. Стихи про счастье. Светлые стихи. ЧАСТЬ 2.

Так человеком оставайся.

У МЕНЯ ВСЕ ХОРОШО, А БУДЕТ ЕЩЁ ЛУЧШЕ!

Молодеть и делаться сильней.

Не бывает, чтобы нет.

Мы ею наполняем нашу жизнь!

мне нравятся люди, которых. так мало.

Не говори, что жизнь помойка, когда стратегия не та.

И видят в угрюмых прохожих — хороших людей.

И чтобы жизнь вам в радость была!

Вот и станете вы человеком.

В народе говорят, что человек,
Когда он что-то доброе свершает,
То свой земной, свой человечий век
Не менее чем на год продлевает.

А потому, чтоб жизнь не подвела
И чтоб прожить вам более столетия,
Шагайте, люди, избегая зла,
И помните, что добрые дела —
Вернейшая дорога в долголетие!

И искренней любовью отвечают !

И даже их целую иногда.

Не падай духом и не унывай.

Удача маленькой, волшебной рыбкой!

Тепло души и радости свеченье!

Мне в ладошку Счастье звёздочкой упало.
Может потому, что я о нём мечтала.
Тёплое, лучистое, нежное такое.
Самое заветное. сердцу дорогое.

Захотелось Счастьем с кем-то поделиться.
А оно ладошку греет и искрится.
Только лишь по капельке стоит дать кому-то —
Станет Счастья больше у самой. Вот чудо.

Всем, кто ждёт и верит, и мечтать умеет,
Я раздам по капле — пусть и вас согреет!
Только не бросайте, только берегите!
Сердцем согревайте и другим дарите.

НЕ ЗАПРЕЩАЙ СЕБЕ МЕЧТАТЬ!

Не запрещай себе мечтать!

Для теплых слов не нужен повод,
И ждать не надо много лет.
Дарите их в жару и в холод,
С утра, под вечер и в обед.

Они нужны, как свежий воздух,
Как неба синь, как соль земли.
Тепло дарить, ведь так не сложно
В них море ласки и любви.

Все дороги сумеешь познать…

Лишь добрые люди идут без тревоги.

Ваша жизнь — это блюдо ваше. Так готовьте его с душой!

Не бывает случайных падений.
Есть уроки, что нужно пройти.
Отряхни, не стесняясь, колени
И уверенно дальше иди.
Если в прошлом друзья предавали,
Если жизнь поджигала мосты,
Не бывает случайных падений.
Есть уроки, что нужно пройти.
Отряхни, не стесняясь, колени
И уверено дальше иди.

Если в прошлом друзья предавали,
Если жизнь поджигала мосты,
Значит, звёзды тебе подсказали,
Что не с теми общаешься ты.
Если много несчастий бывало,
В одночасье, все планы круша,
Не скули, а начни всё сначала,
Если этого хочет душа

И рискуй, за попыткой попытка
Приведёт к нужной цели потом.
Ведь тепло не от золота слитка,
А от чувств, что в сердечке твоём.
Нет, поверь, безнадёжных мечтаний,
К ним навстречу хоть шаг соверши
И судьба без особых терзаний,
Всё подарит тебе для души.

То, что в прошлом осталось, не трогай.
То, что в будущем будет, как знать?
Но шагая своею дорогой,
Все дороги сумеешь познать.