Пролог
— Ась… Ася… Асяяяяяяя! — подруга противным голосом затянула свою песню, отвлекая от любимого хобби. Но Ася изо всех сил ее игнорировала, надеясь, что в этот раз прокатит.
— Ассоль! — не прокатило. Наташа снова затевала что-то непоправимое. А когда ей в голову приходит что-то такое — не отделаешься, хоть мертвым притворись.
— Я сколько раз просила тебя не называть это имя? — Ася, крутнувшись на стареньком, видавшем виды, но крайне любимом компьютерном кресле, оторвалась от монитора.
— Ну, видишь, приходится применять крайние меры. Что делать, если ты не отзываешься? — В голосе Натальи не было даже намека на чувство вины. Скорее, радость, что она своего добилась.
Дурацкое имя досталось Асе от мамы, начитавшейся в детстве сказок Грина, и всю жизнь мечтавшей о своих личных алых парусах. Парусов она так не увидела, потому как морем в их провинциальном городке Центральной России даже и не пахло. Зато встретился залетный капитан дальнего плавания, якобы приехавший в отпуск на малую Родину. Обещал ей горы золотые, прогулки на яхтах, на которых каждый, самый малый парус, будет выкрашен в алый цвет его же собственными руками. Он даже рисовал картинки, на которых выписывал названия брамселей, фоков, крюйселей и контр-бизаней. Подсчитывал, сколько уйдет краски на их превращение в алые, даже оттенки нужные подбирал…
От отца Ассоли только и остались на память, что эти рисунки, нелепое имя — источник вечных насмешек ровесников, да невероятная тяга к кораблям. Ни фамилии, ни отчества, ни самого отца девочке не досталось. А, еще мама, которая так и не вернулась в реальность, продолжая верить в то, что чудеса случаются, и ее непутевый «мистер Грей» когда-нибудь еще вернется, а сейчас он просто заблудился в своем долгом плавании…
Лариса Евгеньевна не разучилась мечтать, и это сильно мешало ее дочери жить нормально. Если бы не дедушка с бабушкой, которые всю жизнь старательно заботились о внучке, махнув рукой на дочь, что с самого рождения была слегка «не от мира сего», зато отлично сочиняла свои собственные сказки, девочке пришлось бы очень туго.
Зато старики радовались тому, что Ася твердо стоит на ногах, трезво смотрит на мир и почти никогда ничего не выдумывает. Чуть повзрослев, девочка однажды заявила, что мечты — это глупость, и только мешают жить нормальным людям. Она категорически считала, что мечтать — запрещено. И никогда этого делать не пыталась.
— Наташ, ну, единственный выходной же! Мы ведь договаривались: если я занята, ты мне не мешаешь. А я не мешаю тебе. Все по-честному, вроде. И всегда почти получалось… Что сегодня стряслось?
— Ты помнишь, что скоро Восьмое Марта?! — подруга округлила глаза, словно говорила о чем-то, случающемся раз в тысячелетие, а не о нелепом событии, которое делало неадекватными всех окружающих ровно каждый год.
— И что? Чем оно лучше девятого, например? Маму я поздравлю. Тебе тоже подарю открытку. Поверь, они есть во всех супермаркетах рядом с домом. Зачем из этого делать трагедию?
— Ну, Ась… Ты в своем репертуаре, как обычно. В Новый Год работает, на Рождество кого-то подменяет, даже Женский день у нее — не праздник. Как так можно жить, Аська?
— У меня два праздника, зато каждый месяц: десятое и двадцать пятое число. — Это были даты, когда девчонки получали аванс и зарплату. Они работали вместе, на этой почве и подружились, и квартиру снимали вдвоем.
— Так. Вставай, собирайся. Пойдем по магазинам. — Наталья дернула подругу за руку, поднимая с кресла, тут же сама приземлилась на ее место, закрыла все окна, которые были открыты в немереном количестве, просто потыкав на крестики.
— Наташа! — Ася топнула ногой, не на шутку рассерженная. — У меня там были несохраненные документы! Ну, как так можно?
— Обыкновенно. Можно подумать, я не знаю, что у тебя все вкладки потом автоматом откроются. А какие не откроются — по истории найдешь. Не делай из меня дурочку, подруга. Вообще-то, я тоже с компами работаю.
— Зачем идти в магазины, если не секрет? У меня нет лишних денег.
— Зато у меня есть! И я хочу тебе сделать подарок, и заодно себе.
— Отдай деньгами. Лучшего подарка не придумаешь. — Ася не была жадной. Но ей нужны были сбережения, и желательно побольше, а любые лишние траты казались ножом, воткнутым в самое сердце.
— Нет. Ты на них ничего себе не купишь, я знаю. А нам с тобой нужно еще на корпоратив идти. Не уверена, что мальчишки оценят, если ты явишься в своих вечных джинсах и свитере.
— А что не так с моей одеждой, скажи? Чем тебя свитер не устраивает? — Ася оглядела свою любимую трикотажную тунику — чистую, не застиранную, без катышков. Отличного серого цвета — в такой можно и в пир, и в мир, и в добрые люди ходить.
— Тем, что он — не платье. Все. Возражения не принимаются. Натягивай свою куртку, и побежали.
Иногда с Натальей проще согласиться и сделать, как просит, — выйдет дешевле для нервной системы и время сэкономит. В отличие от Аси, не очень общительной и не любившей тратить силы попусту, Наташка очень любила разговаривать, время свое не экономила, а сил душевных на свои фантазии она не жалела никогда.
Пришлось тащиться с ней в ближайший торговый центр, полностью утыканный бутиками одежды и магазинами попроще, и сетевыми отделами эконом-класса. Люди, бесцельно бродившие по огромным, ярко освещенным пространствам и глазеющие на витрины, всегда поражали Асю: что им дома-то не сидится? Скучно? Так лучше бы в музей пошли, там можно тоже долго шляться и смотреть, но хотя бы с пользой для общего образования.
—————-
Ну, что, друзья мои! Я рада приветствовать вас в этой книге, которую обещала в качестве сюрприза))
Принимайте подарок — сказку от автора, который сказок не пишет. Специально для вас старалась))
С Праздником, дорогие девчонки! С 8 Марта вас!
Ну, и напомню, конечно, что лучшим подарком от вас будет ваше внимание и поддержка)) Ваши лайки и комментарии — что мне и Музам еще для счастья надобно?;-))
Ходит парень по деревне
В модном новом «спиджаке»,
В сапогах личных, в калошах,
С папироскою в руке;
Зонтик шелковый под мышкой,
Шляпа — модный котелок,
И часы с цепочкой новой…
Экий щеголь-паренек!
Хоровод девицы водят,
Песня звонкая звенит…
Паренек-молодчик ходит,
Всех конфетами дарит.
А кругом толпа народа…
И толкуют мужики:
— «Это Яков, сын Степана
Из деревни Огоньки.
Из Москвы вернулся парень
На побывку к старикам;
Вишь ты, фертом объявился —
Капиталец нажил там!
Ну, старик, Степан Вавилыч,
Ставь на мир ведро вина!
Дал Господь сынка на счастье, —
Будет жизнь тебе красна…
Вишь, разумник он, добычник;
Ну, так, братец, не грешно
И тряхнуть казной пред миром,
Покупай скорей вино!»
— «Вот и водка!.. Ай, Вавилыч!..»
Собралась толпа в кружок…
«Пейте, пейте на здоровье!»
Вот и щеголь-паренек:
— «Что вы, братцы, так дивитесь?
Аль не видели людей?
Эх, у нас в Москве довольно
Всяких разностей, затей!
Есть у нас там заведенье,
Дом большой — «ниверситет»,
Приведи туда хоть зверя,
Хоть скотину, на пять лет —
И тебе как раз сумеют
Человека сделать… да!
Человека!.. Всем наукам
Там обучат без труда.
А потом дадут и место,
И высокий видный чин;
Станет он тогда уж, братцы,
Не чета вам, — господин!
Эх бы, если с малолетства
В этот дом попал и я. —
Вот тогда бы уж наверно
Стал персоной важной я!
Не таким бы я явился
На побывку из Москвы…
Нет, тогда-бы еще больше
На меня дивились вы…
И не то, что-б волостные,
Или даже становой,
Сам исправник, земский тоже
Здесь дружились-бы со мной!»
Так среди честного люда
Ловко хвастал паренек…
Эти речи слушал Митрич,
Тетки Мавры муженек,
По прозванью «Захудалый»…
Тихо слушал он, молчал;
Намотал все речи на ус
И домой заковылял.
Митрич шел домой и думал:
«Вот ведь город есть какой!
Обучают и скотину
Всякой хитрости людской…
До чего доходят люди!
Парень Яшка был глупец,
А в Москве-то навострился, —
Посмотри какой делец!»
Шел так Митрич… Не заметил
Как прошел он вдоль реки…
Глядь — пред ним на косогоре
И деревня Огоньки…
Митрич дома… Лег — не спится!
Покряхтит, вздохнет, зевнет…
«Эк, ведь, как засела дума,
Из головушки не идет!»
Митрич мучится, томится…
И раскинувши умом
Порешил, что надо с Маврой
Пообдумать все вдвоем:
— «Слушай, Мавра! Да соседкам
Ты ни слова не скажи…
Понимаешь-ли, об этом
Ты язык-то придержи.
Дело важное… Узнал я:
Есть в Москве такой вишь дом,
Из него выходят люди
Благородные, с умом…
Завелась в Москве-то, видно,
У господ такая блажь:
Попадет туда, примерно,
Вот хоть черный бынька наш, —
Господа его наукам
Пообучат, а потом
Станет бынька человеком,
Да. смекай, не мужиком!
Нет, он сам уж будет барин…
То-то, Мавра, ты смекни:
Бог то нам детишек не дал,
Мы с тобой живем одни…
Не дал Бог нам и достатку…
Я теперь уже не тот, —
Стало трудно мне с сохою,
Ноют кости от работ.
Да и ты ведь по хозяйству
Стала хуже… Так гляди,
Все, что дале, то все хуже
Будет, Мавра, впереди.
Тяжеленько жить без деток…
И смекаю я умом —
Вот свести-бы нам бычка-то
На ученье в этот дом!..
Понимаешь, есть в Москве-то
Дом такой — «ниверситет»;
Черный бынька наш пробудет
Там каких нибудь пять лет,
И подумай, — шутка-ль молвить! —
Человеком станет он…
То-то нам почет в деревне
Будет тут со всех сторон.
Буду я лелеять быньку,
Как родимого сынка,
Ну, и бынька мне поможет,
Пожалеет старика…
Будем жить с тобой богато,
Будет бынька тароват…
Там, гляди, найдем невесту,
Даст Господь нам и внучат.
Только ты смотри, старуха,
Все до времени — молчок.
Что-б никто не догадался,
Что в ученьи наш бычок.
А не то, гляди, соседи
Заберут своих бычков
И уйдут в Москву вдруг с ними,
Нам оставят шиш таков!»
Соблюла зарок старуха…
Митрич слова не сказал…
Повидавшись с старшиною,
Паспорт он себе достал,
Взял деньжонок, да котомку,
Пару липовых лаптей,
Да и палок тоже пару, —
Все в дороге-то смелей!
A тем временем старуха
Снарядила и бычка,
И веревку привязала
На упрямые рога.
Головой мотает бынька,
Упирается, нейдет;
Словно сердце-то у быньки
Не добра, а горя ждет.
— «Ну, иди, брат, не бодайся!..
Не на бойню отдадут,
А в Москву, для обученья,
Тебя, бынька, поведут.
Будешь, братец, человеком;
Сам спасибо скажешь нам,
Как тебя наукам разным
Пообучат, значить, там.»
Видит бынька, как ни бейся —
Не поставишь на своем,
Так уж лучше помириться
Над своим житьем-бытьем,
Будь что будет — хоть жаркое,
Или студень там какой…
И пошел печально бынька,
Вниз понуря головой.
Долго шли они втроем так —
Митрич, Мавра и бычок…
День прошел, другой проходит, —
Путь-то, значит, был далек.
Наконец — таки добрались:
По Москве идут втроем…
Много улиц миновали,
Вдруг на горке видят — дом,
Дом громадный, и решетка,
Будка, ундер впереди,
Ундер бравый, поседелый,
И медали на груди.
Мптрич робко и не смело
Вместе с Маврой и бычком
Подошел к нему с поклоном:
— «Чей, любезный, этот дом?»
Ундер брови сдвинул строго:
— «А на что вам надо знать?»
— «Как на что? — промолвил Митрич:
Мы хотим бычка отдать
В обученье… Вишь, в Москве-то
Есть особый дом такой,
Где скоты выходят в люди
С умной, светлой головой.
A прозвание-то дому
Слышал я — «ниверситет».
Вот у нас-то со старухой
Своих деток, значит, нет,
Так желаем мы в ученье
В этот дом отдать бычка,
Пусть он будет человеком
За родного нам сынка.
Не оставь ты нас, служивый,
Укажи к начальству путь…
Я уж там и сам добьюся,
Доберуся как нибудь»…
Улыбнулся ундер: «Трудно
В обученье быньку сдать:
Все места поразобрали,
Значит — надо будет ждать.
Ну, да ладно, мы сварганим!
Оставляй-ка здесь бычка,
Я уж сам все и устрою
Для тебя, для простячка,
А как кончит он науку,
Приходи тогда за ним
И тогда уж человеком
Мы тебе его сдадим.
А теперь пока прощайте,
Мне с тобою, милый друг,
Толковать нельзя ведь долго, —
Дела много, недосуг!»
— «Вот спасибо, благодетель.
Обласкал ты старика!»…
И оставил у решетки
Митрич черного бычка.
И побрел он со старухой
Из Москвы, не чуя ног:
«Как все складно, Мавра, вышло,
Как Господь-то нам помог!…»
Вот прошли четыре года,
Вот и пятый миновал…
Со старухой своей Маврой
Митрич вновь в Москву, попал.
Смотрит — тот же дом на горке
И, решетка, перед ней
В будке ундер тот же самый…
Митрич шапку снял скорей.
— «А, здорово, благодетель!
Что так смотришь, не признал?
Не забыл, чай, как я быньку
Здесь в ученье тебе дал?
Сам сказал нам — приходите
Через пять годков сюда,
Сделать быньку человеком
Обещал ты нам тогда!»
— «А, бычок-то! помню, помню…
Как не помнить мне бычка!
Что ж, одержал я, братец, слово,
Для тебя, для старичка…
Кончил он давно науку,
Стал разумен и богат;
Он теперь у нас в Москве-то
Первый, братец, адвокат!
Человек стал знаменитый,
Обеляет всех воров.
И никто ведь не поверит
Кто он раньше был таков.
Вот что делает наука!
Сунься ты к нему теперь,
Так наверно и не примет,
Сразу выгонит за дверь.
Впрочем, что же, попытайтесь, —
Может быть и вспомнит вас,
Может быть и приласкает
И деньжонок даст как раз!»
— «Где-ж найти его, родимый,
Как теперь его зовут?»
— «Ну, найти довольно просто,
Не далече будет тут…
Вон, гляди, большой домина,
В этот дом ты и ступай,
У подъезда есть там надпись —
Ты ее и прочитай;
Если-ж грамоте не знаешь,
Встречных спросишь, землячек:
Где живет мол адвокат здесь,
По фамилии «Бычок»?
Тут тебе сейчас покажут,
И пройдете вы к нему…
Что-ж, быть может вас признает, —
Не чужие вы ему!..»
Все по слову кавалера
Митрич старый отыскал;
Вверх по лестнице поднялся
И в переднюю попал…
Доложить лакея просит.
«Мы Бычку-то земляки,
И пришли мы из далека,
Из деревни Огоньки.
Ты — скажи, так он уж вспомнит;
Митрич с Маврой, мол, пришли…
Вспомнит — как его в Москву мы
На веревке привели!»
Вот пошел лакей с докладом…
У Бычка же в этот раз,
Как нарочно, были гости…
— «Сударь, спрашивают вас, —
Очень видеть вас желают
Со старушкой старичок…»
— «Отказать! Пусть ждут до завтра»…
Отвечал сердясь Бычок.
Вот пошел лакей… В передней
Пошушукал, постоял…
Вновь идет к Бычку с докладом:
— «Говорил я, заявлял…
Говорят, что вам родные;
Слезно просят старички:
Захудалый Митрич с Маврой,
Из деревни Огоньки»…
— «Что за Митрич, что за Мавра?
Отродясь такой родни
Я не видел и не слышал…
Просто, в шею их гони!»
Но не тут-то было. Митрич
Со старухою своей
Уже в комнату пробрались
И стояли у дверей.
Тут и сам Бычок опешил
И не мог сдержать себя:
— «Кто такие? Что за люди?
Что вам надо от меня?»
— «Мы»… промолвил Митрич слово,
Но тут Мавра на Бычка
Вдруг повисла, разрыдалась:
— «Митрич, взглянь-ка на бычка!
Черный!.. черный!.. и приметы
Все осталися при нем, —
Вот на челке клок курчавый…
Помнишь, бынька, как втроем
Шли в Москву-то?.. Что так строго
Смотришь, али не узнал?
Да ведь ты родной нам будешь!..
И в Москву-то ведь попал
Через нас ты, черный бынька!
Помнишь, как лежал в хлеву,
Помнишь, как ты упирался,
Не хотел идти в Москву!»
Смотрят гости — им занятно,
Только, впрочем, почему
Их признать Бычок стыдится?
Мать с отцом пришли к нему!..
И Бычок все сразу понял —
И улыбки, и кивки,
И злорадное шептанье…
Разнесут теперь враги
На весь город небылицу…
Что тут делать? Как тут быть?
А старуха, как нарочно,
Продолжает голосить!..
От отчаянья и гнева
От позора и стыда
Взвыл Бычок свирепо, люто:
— «Вон отсюда! Никогда
Вас не знал я и не видел!..»
И непрошенных гостей
Тут Бычок, что было силы
В шею вытолкнул скорей.
Очутился Митрич с Маврой
Среди улицы большой,
Да давай скорей Бог ноги!..
Долго шли они Москвой;
Мимо их дома мелькали,
Магазины, фонари…
Ничего не замечали
Митрич с Маврой — шли, да шли…
Вот и поле и дорога…
Тут очнулись старики:
— «Слава Богу, недалеко
И деревня Огоньки!
Побредем домой, старуха;
Выгнал бынька — не беда!
Хоть его наукам разным
Обучали господа,
Хоть и сталь он человеком
И персоною большой —
Но как был, так и остался
С прежней, скотскою душой!
С. Н. Кошкаров. Сказка про черного бычка. 1-е издание. Углич: Типография К. П. Мухина в г. Угличе, 1908