Пол кружки как пишется

Антифашист Виктор Филинков получил по делу «Сети» семь лет колонии общего режима: суд признал его виновным в участии в террористическом сообществе. Он и второй подсудимый, Юрий Бояршинов, полностью отрицают вину и говорят о сфабрикованном деле. Филинков был первым из задержанных в Пензе и Петербурге по делу «Сети» молодых людей, кто сообщил о пытках, которые применяли к нему оперативники. Приговор вынесли в июне 2020 года, еще год Филинков провел в СИЗО Санкт-Петербурга, а 28 июня 2021-го выехал в колонию.

Рассказываем, как вместо общего режима 27-летний антифашист оказался фактически в условиях строгого, за что он получает постоянные взыскания и почему объявлял голодовку.

Этап через подвал

Информация о том, что происходит с Филинковым, проникает за стены изоляторов благодаря его защитнице Евгении Кулаковой. Девушка получила ордер на защиту (такое предусмотрено законом в России не только для профессиональных юристов) еще когда Филинкова судили. На «Медиазоне» в начале сентября 2021 года вышла ее статья о том, как антифашист ехал из Петербурга в Оренбург, где ему предстоит отбывать наказание.

Вот несколько фактов об этом этапе (так называется переправка заключенных из изолятора в колонию):

• В Вологде Филинков сидел в одиночной камере спецблока.
• В Кирове ему перестали выдавать антидепрессанты и нейролептики, выписанные врачом.
• В Кирове за возмущение тем, что заключенных не водят в душ (Филинков просидел в СИЗО этого города 20 дней), антифашиста перевели в подвальную сырую камеру с тараканами.
• В Екатеринбурге Филинков заболел, сидя в подвальной одиночке. По словам членов ОНК, в камере почти нет света.
• В СИЗО Челябинска таблетки парацетамола для Филинкова пришлось добиваться пять дней – ее дали после жалобы начальнику и выступления его защитницы на «Эхе Москвы».

Оренбург: карантин, ШИЗО и снова ШИЗО

В Оренбурге Филинкова из изолятора перевезли в ИК-1, где две недели продержали в одиночной камере во время «карантина» (так называют первое время осужденного в колонии, с пандемией COVID-19 это не связано). После изоляция продолжилась: одно за другим Филинкову дали три взыскания и не выпускали из ШИЗО – штрафного изолятора. Одно из них антифашист получил так, сообщила его защитница (о происходящем он пишет письма и рассказывает на свиданиях раз в несколько недель): в камеру пришел сотрудник с бумагой и ручкой, а на вопрос Филинкова, зачем это, ответил, что тот сейчас будет писать объяснение за то, что вот при этом появлении сотрудника в камере с бумагой и ручкой он с ним не поздоровался. Два других взыскания – за то, что спал на лавочке и якобы «выразился нецензурными словами». В ШИЗО нельзя прилечь даже на пол (за это можно получить взыскание), койка на ночь пристегивается к стене, нет личных вещей, книгу Филинкову выдавали на час вечером.

Весь сентябрь антифашист получал новые штрафные сроки – пять дней в ШИЗО, потом еще семь, несколько дней в жилой зоне – и еще десять суток изоляции. Вот за что он получил эти взыскания:

• «нарушение формы одежды»: снял куртку заключенного за 20 минут до отбоя, чтобы умыться;
• «недобросовестное отношение к труду»: разговаривал с другим заключенным во время работы;
• «покинул рабочее место»: отошел к другому станку, чтобы посмотреть, как шить;
• «отказался покидать прогулочный дворик»: график этого подметания Филинкову никто не показал, но ему продемонстрировали «его» подпись под документом.

С момента прибытия в колонию и до 6 октября Виктор Филинков провел в ШИЗО 38 суток.

Помещение камерного типа

В начале октября Филинков получил еще одно взыскание – якобы за повторный отказ подметать прогулочный дворик. На этот раз его поставили на учет как «склонного к систематическому нарушению правил внутреннего распорядка», сообщил адвокат Эльдар Шарафутдинов, который посетил его в колонии. После этого Филинкова перевели в ПКТ – помещение камерного типа.

В таких условиях заключенным резко ограничивают передачи и свидания (одно краткосрочное в полгода), а также содержат и даже выводят на работу отдельно от других заключенных. Днем у заключенных забирают матрасы и одеяла, а вечером выдают их случайным образом, то есть постельные принадлежности – не личные. Все в камере Филинкова к середине октября заразились чесоткой. После жалоб адвоката Филинкова в прокуратуру и оренбургское УФСИН в камеру пришли из медсанчасти и намазали кремом от чесотки всех, кроме Филинкова – ему объяснили, что нужно дождаться дерматолога.

Кроме того, антифашист рассказал на свидании, что его письма защитнице вскрывают (хотя с адвокатами и защитниками переписка может быть конфиденциальной) – а затем демонстрируют ему, что знают их содержание. Несколько человек, с которыми переписывается Филинков, рассказали, что получили от его имени странные письма и подозревают, что их написали другие люди, причем читавшие его переписку.

На очередной дисциплинарной комиссии Филинкова признали «злостным нарушителем режима» – этот статус означает, что в условия общего режима в колонию его уже не вернут, пишет «Медиазона».

ИК-5 в Новотроицке – колония, где сообщали об избиениях

30 октября, еще будучи в ИК-1, Филинков объявил голодовку. Он требовал перевода из одиночной камеры, а также передачи книг и газет. Через несколько дней их стали выдавать по часу в день утром и вечером, а в день рождения Филинкова – 8 ноября – к нему пришел прокурор и опросил по всем требованиям. На следующий день антифашист прекратил голодовку. В колонии ему исполнилось 27 лет.

15 ноября 2021 года Виктора Филинкова, до этого пропавшего из поля зрения адвоката и защитницы на неделю, обнаружили в СИЗО-1 города Орска. Как выяснилось, его переводят в колонию ИК-5 в Новотроицке – как «злостный нарушитель режима», Филинков должен месяц провести в ЕПКТ, едином помещении камерного типа. Это наказание ему назначили за то, что после выхода из душевой и выдачи ему новой робы сотрудники обнаружили в кармане этой робы лезвие. Кроме того, Филинкову назначили еще 10 суток ШИЗО – якобы за «межкамерное общение».

В отличие от ПКТ, ЕПКТ есть не в каждой колонии, поэтому потребовался перевод в Новотроицк.

Об ИК-5 известно то, что летом 2021 года в этой колонии объявили голодовку и массово вскрыли вены заключенные. Происходило это как раз в единых помещениях камерного типа. Осужденные жаловались родственникам, что их избивают с применением электрошокера, угрожают изнасилованием, не дают встречаться с адвокатом. Прокуратура назвала протест «массовым членовредительством в демонстративно-шантажной форме», ведомство выявило в ИК-5 «отдельные нарушения» и предписало начальнику колонии их устранить.

Из семи лет, назначенных 2-м Западным окружным военным судом в Петербурге, Виктор Филинков отбыл 3 года 9 месяцев.

Близкую подругу семьи Бабарико Светлану Купрееву задержали за неделю до ареста Виктора и Эдуарда. 16 месяцев она провела в «американке», забыла пароли от почты и социальных сетей, потеряла работу. Светлана – бухгалтер, но ее клиенты не смогли столько ждать. Светлана Купреева рассказала в интервью сайту babariko.vision о том, как танцевла на прогулке во дворике СИЗО КГБ, потеряла работу и ищет новую, чем ее удивил Минск сразу после освобождения и что бы она сказала Виктору Бабарико. 

Во время предвыборной кампании Светлана координировала сбор подписей в поддержку Виктора Бабарико в одном из районов Минска. 11 июня 2020 года ее задержали. Три месяца дочь беларуского поэта Николая Купреева провела в одиночной камере, где начала писать стихи. В 2021 году она стала лауреатом премии имени Франтишка Алехновича. 11 октября Светлане Купреевой изменили меру пресечения на подписку о невыезде и освободили. Светлану обвиняют в уклонении от уплаты налогов в крупном размере. 

— Помните свою первую ночью в «американке»?

— Как в 37-м году утром звонок в дверь, санкция на обыск, дома оставили сотрудников для обыска, а меня увезли в ДФР. Потом привезли к полуночи в СИЗО КГБ, для ожидания сотрудницы для личного обыска поместили в такую «мягкую комнату», обитую дермантином без окон. Как камера пыток. Потом отправили наверх уже в обычную камеру, после того, что я прошла днем, мне в этой «комнате», все показалось раем. 

За окном ночь, хохочут чайки. Я первый раз в жизни услышала, как хохочут чайки. Было что-то потустороннее в этом. Вспомнилось из Шекспира: «Ад пуст, все черти здесь». Я даже написала о ночном хохоте чаек: 

Хохочет чайка в ночи.
Летающая Маргарита.
Мне бы с ней покружить,
Да плотно решетка забита…
И сатанинский оскал
Сквозь колокольный звон.
Боже, спаси Беларусь!
За что ей всё испокон
Мрачных, лихих времен…
Несправедлив и жесток
Был к ней безжалостный рок.
Как, скажи, пережить
Всё это народ наш смог?
И 21 век — как азиатская весть…
Боже, спаси Беларусь!
Боже, скажи, Ты есть?

— Вы камеры называете комнатами. Необычно такое слышать… 

— Мы с девочками старались тюремные слова не использовать. У нас всегда была комната. Я и в письмах писала комната, чтобы меньше было тюремных слов. У нас была одна девушка которую переводили с Володарского. Она нам рассказывала как что там назыается, такой слэнг. Мы ей говорили: «Не надо, мы не хотим этого знать». 

По поводу «мягкой комнаты». Один сотрудник брал у меня отпечатки пальцев. Душевный такой по сравнению с другими, и говорит: «Я ничего плохого делать не буду». Я ему отвечаю, что со мной уже столько всего плохого сделали, меня сажали даже в камеру пыток. На что он сказал: «У нас нет камер пыток. Это называется “мягкая комната”». 

— Вас задержали на неделю раньше, чем Виктора Бабарико. Помните, как узнали об этом? 

— В этот день я как раз была на допросе с адвокатом, от него узнала про задержание. А вечером я слышала голос Виктора Дмитриевича. Моя камера была как раз возле лестницы, поэтому я слышала. 

Он говорил что-то про файлик: «Можно я положу здесь файлик?» , кажется, так. Но до этого уже сигналили машины везде вокруг, и я ожидала что-то плохое.

Вы знаете, в ночь, когда Виктора Дмитриевича арестовали, мне приснился такой сон. Мы с ним беседуем о погоде. И он говорит: «И все будет хорошо, все исправится, но надо, чтобы прошел шторм!». А потом, когда была ночь с 9 на 10 августа, и все взрывалось, грохотало, я думала – война. Лежала и думала: может это и есть шторм? 

— Как вы различали дни в СИЗО КГБ? 

— Естественно, календаря никакого нет, а ориентироваться надо в днях и неделях. Сначала три месяца, когда была в одиночной камере, рисовала в тетрадке календарь. И зачеркивала дни. Когда была уже не одна, мы рисовали график дежурств, в котором было видно, какой сейчас день недели.

В этой тетрадке были записаны также адреса и телефоны женщин, с которыми за все время сидела Светлана Купреева. Прежде чем выпустить ее за ворота, эти записи вырезали.

— Можете привести примеры пропаганды, бытовых условий, может быть ярких моментов, которые вам запомнились?

— Все события 2020 года прошли мимо меня. Какие-то новости получала из «Комсомолки» и «Нового часа». Это очень поддерживало. Когда посадили Виктора Дмитриевича, в центре Минска стало шумно — начали сигналить машины. Машины сигналили, мне кажется, до октября 2020 года. Эти сигналы очень поддерживали. Мы слышали, что люди возмущаются тем, что происходит, что они солидарны. Эта солидарность придавала силы, что мы все вместе. 

В мае и июле 2021 года были праздники. По телевизору вспоминают войну, концлагеря, что надо привлечь виновных к ответственности за геноцид. А у нас в четырехместном номере — 6 человек, двое на полу на деревянных щитах. Вентилятора нет. Жарища. Стены влажные, пол влажный. Дышать нечем. И они еще вспоминают концлагерь. Когда тут своим сделали настоящий концлагерь, всех приличных людей в него поместили и издеваются. 

Условия были ужасные в бытовом плане. Это сталинских времен здание, где все пришло в негодность. Туалеты есть в четырех-пяти камерах. Все остальные — с ведром, которое надо два раза в день выносить.

В него же сливается вода, которой моют пол. Умывальник с холодной водой. Душ раз в неделю, там только можно под горячей водой помыться. А летом, когда жарища, подходишь к крану с холодной водой, обмываешь себя. Насекомые были странные от влажности. Как белая длинная моль. Очень неприятно. У многих аллергия — потому что влажность, жара. Там все от слова «очень». Если на свободе жарко, значит, у нас супер, если холодно — то у нас очень холодно. В 21-м веке, в центре столицы европейского государства такие условия. А по телевизору говорят про концлагерь 70-летней давности…

Светлана Купреева и Виктор Бабарико во время сбора подписей

В СИЗО КГБ лучше с передачами. Можно было передавать домашнюю еду. Были и сырники, и котлетки. В целом нормально кормили: утром каша, днем суп, второе. Единственное, что на ужин 5 раз в неделю была селедка с картошкой или свеклой в мундире, поэтому мы готовили свое что-то — салатики, например.  

На прогулке первые три месяца была одна, выходила во дворик и танцевала под музыку, которую ставили по радио. Каждая комната гуляет в свою очередь, ни с кем не пересекаешься. Последние пару месяцев у нас была йога каждый день. С нами была очень замечательная женщина, Ирина, очень спортивная, почти настоящий йог. Очень хороший человек.. Следила за нами, чтобы мы не съели лишнюю конфетку. Сразу за месяц на три килограмма мы с соседкой похудели.

Самое главное там — это люди, которые с тобой. Я встретила очень много хороших людей. Мне сейчас с Володарского девушка пишет, что по некоторым бытовым условиям в СИЗО-1 может и лучше, но таких людей, как в СИЗО КГБ, там нет. У нас были самые лучшие отношения и люди.  

— Сейчас делаете йогу?  

— Нет пока. Хожу раз в неделю на стрейчинг. Но вообще надо вернуться к практике и раз в день делать асаны из йоги. 

— Скажите, для вас было неожиданным изменение меры пресечения? 

— Мне с июня месяца намекали, что уже скоро, подождите. Пройдет суд над Бабарико…Честно говоря, меня как только посадили, я была уверена, что меня вот-вот выпустят.Ну максимум через два месяца – после выборов. Но так затянулось… 

Светлана после освобождения во время поездки в Брест

— Чем запомнился вам Минск сразу после освобождения? 

—  Меня выпустили около 8 вечера за ворота, вывели, помогли нести сумку. И вот я за воротами, у меня ни денег, ни телефона. Подошла к первой машине со стороны кинотеатра «Победа». Прошу помочь вызвать такси, киваю в сторону СИЗО и говорю, что я вышла оттуда без ничего.

Люди вызвали такси, дали 10 рублей со словами: «Вы за нас за всех отсидели. Возвращать не надо». Тронула очень эта фраза, проявление солидарности.

Минск поразил пустотой. Когда я встречалась с одногруппниками, мы гуляли воскресным вечером по проспекту и меня впечатлило отсутствие людей на улицах, мало машин. Я даже сфотографировала пустой-пустой проспект. Как будто чума. Это самое яркое впечатление. Была хорошая погода, середина октября, золотая осень. Спасибо, что застала эту пору года, а не провела очередную осень с полностью бетонным двориком, в котором не видно деревьев…

Фото Светлана сделала в 19:30 в центре Минска в выходной день. 

— Чем вы сейчас занимаетесь? 

— Я потеряла все работы. Я как бухгалтер сопровождала бизнес по упрощенной системе налогообложения. Люди меня ждали и два месяца, и четыре. Но кто продержится без бухгалтера 16 месяцев? Вот сейчас ищу работу… 

А еще много пишу писем. У меня есть 12 адресатов — женщины, с которыми я сидела за это все время. Пишу и в Гомель, и в Брест… Уже получила и ответы. Вот в СИЗО КГБ ни одно письмо мое не пропустили сейчас. Писала Эдуарду в «американку», не передали. Теперь буду пробовать в СИЗО-1. 

— А Виктору Бабарико уже писали?

— Конечно! Переписываемся с ним. Его письма очень оптимистичные. У нас много общих воспоминаний. Вспоминает Марину, свою жену. У нас такая личная переписка. Я была свидетельницей на их свадьбе. В молодости мы постоянно общались, отдыхали вместе, выезжали на озера. Есть что вспомнить. 

Светлана Купреева и Марина Бабарико

Маша и Эдуард — замечательные дети. Семья для Виктора и Марины всегда была на первом месте. Устраивали регулярно семейные чтения. Марина все вкладывала в детей: водила на кружки, секции, музыку, рисование… Она целыми днями работала над развитием детей. Они были очень счастливой семьей. 

Виктор – один из самых порядочных людей, которых я знаю. 

— Что бы вы ему сейчас сказали? 

— Я ему пишу и передавала раньше отттуда в письмах, что я всегда на его стороне. Это тот человек, который не может сделать ничего плохого. Раньше он все делал для своей семьи. В молодости он на каждом Дне рождении говорил, что Марина — эта женщина, ради которой можно свернуть горы. И он сворачивал. Когда ее не стало, он хотел свернуть горы ради своей страны. И еще не вечер… 

Анастасия Александрович, фото из архива Светланы Купреевой

Альфрид Бустанов: «Сегодня, чтобы предметно говорить о проблемах гуманитарного знания, невозможно обойтись без научных текстов на английском языке»
Фото: «БИЗНЕС Online»

Я пробовал писать тексты и вести семинары по-татарски

Вот уже 10 лет я преподаю в разных аудиториях: начинал в Амстердаме, немного в Казани, пять лет в Санкт-Петербурге и вот опять в Амстердаме. В своей колонке хотел бы поделиться с читателями своими наблюдениями над тем, что общего и различного в высшем образовании в России и Европе. Ни в коем случае не претендую на истину в последней инстанции, это всего лишь мои заметки на полях семинаров. Тем более что я практически никогда не вел потоковые занятия. Для меня это всегда были небольшие группы в 10–20 человек.

Первое, о чем хочется сказать, — это язык. Я пробовал писать тексты и вести семинары по-татарски, но университетская аудитория для таких занятий безнадежно мала, усилия не оправдывают результата. Надо сказать, что и старшее поколение татарской интеллигенции не горит желанием поддерживать традицию: искать друг у друга ошибки ведь интереснее, чем помогать. Русский язык, безусловно, доминирует в российском образовательном поле, но и здесь есть нюансы. Сегодня, чтобы предметно говорить о проблемах гуманитарного знания, невозможно обойтись без научных текстов на английском языке. Я уже не говорю про другие научные традиции — на немецком, турецком и французском.

Как правило, знание английского языка у студентов в России не является стандартом, поэтому любое стремление к познанию современных гуманитарных наук сталкивается с необходимостью очень много читать на других языках, и существующие переводы от этого стандарта не освобождают. Доступ к иностранным книгам и статьям в российских университетах тоже разнится: где-то можно рассчитывать только на пиратские копии (так было в Омске), а где-то есть доступ к платным электронным базам, да и библиотеки закупают новую литературу регулярно (как в ЕУСПб). В Европе ни со знанием английского, ни с доступом к знаниям проблем нет. Все семинары, что я вел до сих пор, идут на английском — это позволяет учиться ребятам из разных стран. Среди моих студентов — выходцы из Нидерландов, Швеции, Германии, Сербии, Италии, Англии и Польши.

В России англоязычные программы являются, по сути, элитарными. Я уверен, что со временем необходимость расширять образовательные услуги именно на английском языке станет все более ясной и на российском рынке, иначе сложно будет избежать самоизоляции в производстве знания. Реалии международной науки и образования таковы, что свободный английский и умение работать с соответствующей литературой — это часть минимальных требований к студентам и преподавателям.

«Чтение традиционных лекций не для меня. Гораздо интереснее общаться со студентами, обсуждать вместе прочитанные статьи, критиковать их, разбирать аргументы авторов и их идеологические пристрастия»
Фото: pixabay.com

Обучение студентов академическому письму

Когда я работал в Европейском университете в Санкт-Петербурге, наши коллегиальные усилия на факультете были направлены на обучение студентов академическому письму. Многие из тех, кто к нам поступал на магистерские и аспирантские программы, нуждались в систематическом руководстве того, как писать научный текст. Прекрасно помню, что на истфаке Омского университета нас этому фактически не учили. Тем временем именно навык грамотного письма, умение четко изложить мысль на бумаге являются ключевой компетенцией гуманитария. Собственно, не всем же быть профессиональными исследователями и преподавателями, но главный скилл выпускники должны получить. Увы, зачастую эта составляющая в России хромает. В Амстердамском университете наши студенты пишут постоянно. Хочешь не хочешь — научишься. Это прибавляет еженедельной нагрузки на преподавателя (кто-то же должен все это читать и исправлять), но результат обычно хороший: вчерашние школьники тренируются излагать свои мысли, критически воспринимать информацию, формулировать главный тезис. В письме на английском есть, конечно, много своих нюансов, клише и принятых структурных правил — практика и время требуются для их освоения. Поэтому хорошее академическое письмо по-русски не всегда автоматически конвертируется в proper English: распознать в английском варианте советские риторические клише бывает очень легко. Для европейской аудитории умение писать оказывается весьма важным практически: университетский рынок очень тесен, поэтому выпускники, скорее всего, будут работать не по специальности и там им навык письма еще ой как пригодится (если, конечно, это не продуктовый магазин).

Как я уже говорил, чтение традиционных лекций не для меня. Гораздо интереснее общаться со студентами, обсуждать вместе прочитанные статьи, критиковать их, разбирать аргументы авторов и их идеологические пристрастия. Иными словами, университетское образование предполагает не сухое воспроизведение однажды созданного знания, а критическое обсуждение научного опыта и непрекращающуюся дискуссию. Особенно это актуально в современном мире, где так много каналов информации — очень важно научиться обращаться с данными, различать интерпретации и формулировать собственное отношение к ним. В плане критического мышления, как это ни странно, особой разницы между российскими и зарубежными студентами я не вижу. Обычно те, что постарше, на уровне магистратуры и аспирантуры, способны качественно разбирать тексты и устраивать в аудитории «батлы» по данному поводу. В то же время многие студенты очень инертно относятся к своим обязанностям — это, к сожалению, общая черта без национальных границ. Наверное, задача преподавателя состоит в стимулировании таких «ждунов» к активной работе, к формулированию своих мыслей и критического подхода к текстам. Тем не менее большое значение имеет образовательный багаж: если студент не привык к обильному чтению и глубоким обсуждениям, то приучить к такому стилю работы бывает сложно.

Большую роль в успехе образования, не только высшего, играет среда — тот дух и настрой, что царят в образовательном учреждении. Если это дух взяточничества, взаимного неуважения и консерватизма, то ждать от студенческой аудитории заметного прогресса не приходится. Я уверен, что такой вариант катастрофичен для общества в целом: ведь через жернова такой циничной фабрики по производству дипломов проходят тысячи молодых людей каждый год. Университетская этика становится частью их мировоззрения и идет с ними по жизни.

За годы работы в Европейском университете я утвердился в чувстве метафизической близости всех причастных — студентов и профессоров. Мы нередко встречались всем коллективом в конференц-зале, можно было запросто пообщаться с ректором и проректором. Мы все делали одно большое дело, царил дух взаимопомощи и благорасположения. Для меня как молодого преподавателя (хоть и в профессорском звании) такая среда была очень мотивирующей на свершения. В этом отношении Амстердамский университет, конечно, более обезличен и холоден, но и здесь есть свой дух. Научное соперничество, творческая среда для открытых обсуждений и диспутов очень помогают для формирования собственной академической субъектности. Закаливают, так сказать.

«Для здоровой образовательной среды очень важна инклюзивность — включение в процесс всех студентов, вне зависимости от пола, национальности, политических предпочтений, религии и физических недостатков»
Фото: pixabay.com

Для здоровой образовательной среды очень важна инклюзивность

Для здоровой образовательной среды очень важна инклюзивность — включение в процесс всех студентов, вне зависимости от пола, национальности, политических предпочтений, религии и физических недостатков. Во время нашего обучения в Омском университете, как ни странно, с этим было все в порядке. Я не помню буллинга или конфликтов на национальной почве. С нами учился член запрещенной националистической организации, а также слабослышащая девушка из Швейцарии — специально приехала слушать лекции Ремнева и Сорокина. В Европейском университете в Санкт-Петербурге появление целой группы исламоведов было важно для практики инклюзивности: девушка в платке на вебсайте университета — это почти политическое высказывание. В Европе, увы, с инклюзией не все так гладко. Во-первых, обучение платное, поэтому наш университет неизбежно элитный. Во-вторых, за годы преподавания здесь я видел очень мало выходцев из мусульманских диаспор — турки и арабы составляют подавляющее меньшинство среди студентов. Несмотря на международный характер Амстердамского университета, он скорее ориентирован на развитые страна Запада, чем на интеграцию «глобального Юга». Какого-то одного вывода здесь сделать невозможно. Что лучше: патриархальность с инклюзивностью или же возможность говорить о социальных проблемах без реального их решения?

Главное, что я хотел сказать своим текстом, — на земле нет идеального места для получения образования, преподавания или занятия наукой. Иерархичные университеты заставляют стремиться стать профессором, чтобы потом отгородиться в своей привилегии от студентов и собственных коллег. Различные академические традиции дают студентам разные типы знания, поэтому для пытливых молодых людей я бы рекомендовал путешествовать и получить дипломы разных университетов, нигде не полагаясь на авторитет местной традиции. Ведь это всего лишь один из вариантов, сумевший реализоваться в существующей политической и экономической ситуации. Правда, здесь важно сохранить саму возможность академической мобильности и открытости для обмена опытом, критического настроя к собственной традиции. Затхлый воздух в университетской аудитории — первый признак болезни в обществе.

Визионеры современности все в один голос говорят, что за нашу жизнь нам
придется несколько раз менять свою профессию. Просто потому, что время
ускорилось, все стремительно меняется, и человеку нужно приспосабливаться к новым условиям. Поговорила об этом с известным в Европе и Америке
композитором Алексеем Шором. Будучи математиком с докторской степенью, Алексей
Шор в возрасте 40 лет поменял профессию и стал успешным композитором. Наш разговор состоялся в Дубае, где с 28 августа по 26 сентября проходил Х Международный фестиваль классической музыки InClassica, композитором-резидентом которого стал Алексей Шор.

— Сейчас многие люди «перепрошивают»
свою жизнь несколько раз: в корне меняют свои профессии. Вы это сделали два
раза?

Смотря
как считать. Я занимался академической математикой, затем прикладной. Если это считать
за две разные карьеры, то сейчас у меня третья.

— Вы, как математик, все просчитали?

Нет,
все происходило более-менее случайно.

— Была какая-то закономерность в
смене профессий? Как одно вытекало из другого?

—
Связь между академической и прикладной математикой простая: за прикладную
платят намного больше, и впоследствии выбор был очевиден. А с музыкой все
получилось постепенно и логично. Сначала я просто баловался – писал музыку для
себя, потом для друзей, затем потихоньку мою музыку стали играть. Со временем
это происходило все чаще. Днем я работал математиком, а по вечерам писал
музыку. Тот момент, когда нужно было что-то решать и сделать выбор, настал,
когда мне предложили написать балет. И все стало понятно — с этим невозможно
справиться, имея две профессии. Тогда я выбрал музыку.

— Когда я читала вашу биографию, было
ощущение, что вы писали музыку только «в стол», потом ее случайно увидели, и
произошло чудо.

—
Действительно, музыка стала публичной в один момент. Я писал ее для себя, но
однажды Дэвид Аарон Карпентер увидел ноты на моем столе, попробовал сыграть, и
через некоторое время начал повсюду исполнять мои произведения. После этого
моей музыкой заинтересовались и другие музыканты.

— Можно сказать, что музыка – это
хобби, которое превратилось в профессию?

—
Конечно.

— Что посоветуете другим людям,
которые тоже хотят сменить профессию и сделать карьеру мечты?

—
Давать советы – странное занятие. У каждого из нас свой жизненный путь,
обстоятельства, способности, удача. У кого как складывается. Нужно оставаться
открытым новым возможностям, тогда может быть что-то и произойдет.

— Никакой закономерности в изменении
сфер деятельности своей жизни вы не заметили?

—
Нет, какие тут закономерности? Если бы я не познакомился с Дэвидом Аароном Карпентером,
все равно бы продолжал писать для себя и друзей. Кто знает, привели бы меня к тому,
что есть сейчас, какие-то другие случайности судьбы?

— Математика и музыка похожи?

—
На ранних этапах, когда мне нужно было приобрести определенные навыки в музыке,
мое математическое прошлое оказалось очень полезным. У многих моих друзей есть
двадцатилетние дети, умные и способные, но без особых интересов и понимания,
чем они хотят заниматься в жизни. И в такой ситуации я советую заниматься
математикой, она позволяет очень легко переквалифицироваться.

— Структурирует мозг? В таком ключе?

—
Да. Посмотрите вокруг, математика применяется практически везде: в медицине,
архитектуре, IT-сфере…
Математики очень востребованы. И мне эта наука всегда в жизни помогала.

— Не так давно я была в Москве в
консерватории, где проходил конкурс молодых музыкантов. В жюри сидел один из
моих друзей: известный предприниматель, топ-менеджер, который некоторое время
назад увлекся музыкой. Он пишет музыку, не зная нот. Как вы относитесь к таким
композиторам?

—
Бывают такие феномены. Например, Пол Маккартни тоже не умеет записывать ноты, но
сам Леонард Бернстайн говорил о Поле, как о лучшем композиторе со времен
Шуберта. Это, пожалуй, исключение из правил. По-моему, проще выучить нотную
грамоту, и жизнь станет легче.

— В математике вы дошли до конца и
защитили докторскую. Ставите ли вы перед собой подобную цель в музыке?

—
У меня нет конкретных целей. Я все время работаю над музыкой: сочиняю,
записываю, слушаю… и хочу, чтобы то, над чем я в данный момент работаю получилась
хорошо.

— Когда музыканты исполняют вашу
музыку, она звучит для вас по-другому?

—
Музыка в моей голове – набор нот, пока она не прозвучит в чьем-то исполнении.  В завершении фестиваля InClassica состоялись концерты,
которые для меня имеют огромное значение. Михаил Плетнев с таким вдохновением
отнесся к моей музыке, в его интерпретации она зазвучала прекрасно и по-новому.
Этот концерт я буду вспоминать всю свою жизнь. Меня также восхитила игра Максима
Венгерова и Даниэля Лозаковича, который виртуозно исполнил мой недавний
скрипичный концерт, и я впервые услышал его вживую.

— Не могли бы вы привести пример музыканта,
который исполнил вашу музыку идеально точно, как вы себе это и представляли?

—
Например, Михаил Плетнев. Я сидел, слушал его исполнение и думал: «Вот он
играет точно так, как я себе это представлял». А потом я подумал, может быть,
он просто так убедительно и потрясающе играет, что мне захотелось, чтобы моя
музыка звучала именно так?!

Что вам приходит в голову в первую очередь, когда вы слышите “чисто женский коллектив”? Возможно, минимум половина скажет нечто вроде “скандалы, интриги, расследования” или “змеиное гнездышко”. Я не могу рассуждать, как обстоят дела внутри других коллективов, состоящих только из представительниц прекрасного пола, но могу поделиться “инсайтами” о нашем, а также рассказать, как нам удалось прийти к тому результату, который мы имеем сейчас (спойлер: змеиное гнездо — это не про нас).

Как все начиналось

Мое рекрутинговое агентство начиналось с двух человек: меня и еще одного рекрутера. Сегодня команда разрослась в несколько раз — добавились разные отделы, и, более того, мы все еще продолжаем расширяться и принимать в свои ряды новых сотрудников. Впрочем, одно остается неизменным: наша команда остается чисто женской. 

С самого начала я точно понимала: не хочу, чтобы расхожий стереотип о женском коллективе как о месте сплетен и подстав был про наш коллектив. Однако понимание — это, конечно, хорошо, но требовалось сделать что-то еще для осуществления данного концепта и на практике. Я начала с простого: с доверия.

Доверие — это открытость, прозрачность, отсутствие лицемерия или утаивания чего-либо. Культура компании всегда начинается сверху, поэтому первое, что я сделала — начала придерживаться принципа построения доверительных отношений сама и транслировать их команде: у нас было не принято обсуждать коллег, объединяться против кого-то, или вести двойные игры.

Также я старалась активно участвовать в жизни команды, и, несмотря на наличие определенной необходимой субординации, не отдаляться от сотрудников. Сложности начались, когда команда ощутимо расширилась, а также когда мы, в условиях пандемии, были вынуждены достаточно надолго перейти на удаленный формат работы. 

Сложности

Во-первых, по мере развития компании и приходом большого количества новых членов команды, у меня появились дополнительные управленческие задачи, а в компании начала выстраиваться определенная иерархия, в результате чего между мной и остальным коллективом образовалась некоторая дистанция. Появились чаты “без босса”, что тоже, в свою очередь, не способствовало большому сплочению: иногда у меня возникало ощущение, что у девочек образовалась своя компания, куда мне не было доступа.

Во-вторых, пандемия также внесла значительные коррективы в наши отношения: если при общении “вживую” в офисе можно отслеживать реакции собеседника, язык тела, и мимику, что снижает риск недопониманий и мискоммуникаций, то с переходом в онлайн формат это стало случаться чаще. Кроме того, начали сказываться на взаимоотношениях внутри команды напряжение и общая фоновая нервозность в связи с внешней обстановкой — длительная самоизоляция и дистанционная работа не способствовали укреплению отношений и повышению уровня доверия. 

Что делать?

Ситуация обострилась больше, когда мы снова вышли в офис: вскрылись все накопленные за период хоум офиса недопонимания и шероховатости, отношения в коллективе становились все более натянутыми, и в какой-то момент я поймала себя на мысли, что уже готова распустить команду. 

Мысль мне решительно не понравилась и была отправлена на задворки сознания мощным пинком моими мартинсами, а я сосредоточилась на поиске других путей решения ситуации. Методом проб и ошибок были найдены следующие пути: 

Больше совместного времяпрепровождения

Мы начали на регулярной основе практиковать совместные внерабочие активности:  устраивали киновечера, ходили на пикники, выезжали на корпоративы на природе. На таких мероприятиях мы общались на отвлеченные от работы темы, отдыхали и лучше узнавали друг друга. Это принесло свои плоды: отношения начали улучшаться, коллектив стал более сплоченным. 

Индивидуальные встречи

Я стала назначать персональные встречи каждому члену команды. Мы подробно обсуждали все вопросы, волнующие того или иного человека: не только рабочие моменты (например, прогресс за определенный период), но и пожелания или просьбы. Строили траекторию дальнейшего развития сотрудника и говорили о том, что бы ему хотелось поменять или улучшить. 

Ситуация со встречами была “двусторонней” — подобные индивидуальные митинги могла назначать не только я, но и сотрудник мог инициировать их со своей стороны, если чувствовал такую потребность. Подобный шаг тоже способствовал большей искренности и уменьшению субординации между мной и командой. 

Мотивация и единодушие

В конце каждого месяца я начала писать на общую почту письмо—вестник, в котором рассказывала о наших общих достижениях за данный период, новостях, итогах и важных объявлениях.

Опять же, это способствовало не только большей открытости (каждый член команды понимал, как шли дела у компании в прошлом месяцы, какие события происходили и чем жил коллектив), но и повышению сплоченности: я специально рассказывала об апдейтах в каждом отделе, от рекрутингового до маркетинга, так что все чувствовали и признание собственных достижений, и свою причастность к общему результату. 

Также у нас появились внутренние командные конкурсы для рекрутеров, которые улучшали настроение, повышали мотивацию и вносили некий элемент игры, делая рабочую рутину более разнообразной и интересной. 

Коллективное обсуждение насущных вопросов

Для меня доверие и прозрачность — это открыто говорить на самые разные темы и обсуждать самые разные вопросы без утайки чего-либо. Так, я ввела практику совместного обсуждения каких-либо важных моментов, касающихся компании: например, насчет сотрудничества с тем или иным новым клиентом.

Каждый рекрутер мог выразить свое мнение и мы приходили к совместному решению — подобный ход позволил дать команде понять, что их точки зрения важны для меня и что я ценю возможность говорить с ними на актуальные темы, касающиеся всех нас. 

Как все закончилось

С момента, когда эти решения были претворены в жизнь, прошло уже достаточно времени, чтобы судить о результатах. И теперь я могу с уверенностью сказать, что все предпринятые шаги существенно повлияли на создание позитивной, доверительной атмосферы внутри коллектива, его сплочению и отсутствию сплетен, напряженности и “закулисных игр”, которые так часто предписывают женским коллективам. 

Всем руководителям посвящается

Помните, что во многом, очень во многом (если практически не во всем) корпоративную культуру компании начинает и строит руководство. Ценности, которых вы придерживаетесь и которые вы транслируете, находят отражение и в ваших сотрудниках. Поэтому если вы изначально приоритезируете адекватность, искренность, прозрачность в общении и уважение — команда ответит вам тем же.

Однако теории не бывает без практики — поэтому так важно подкреплять слова действиями: ведь если ограничиться просто рассуждениями о необходимости искреннего общения и дружбы, но ничего не делать (или, как иногда бывает, делать ровно наоборот), не стоит удивляться потом, что ситуация развивается не так, как вы того хотели