Пока живет человек будет жить и сказка аудиозапись

Царские уши

Меня зовут Семён Рыжиков. Я учусь в третьем классе, и у меня есть лучший друг Петька. Но мы всё время почему-то с ним ссоримся. То ручку не поделим, то тетрадку или ещё что-нибудь. А как-то раз на уроке истории мы с Петькой поспорили, у кого из нас уши больше. Я твердил, что у него, а Петька уверял, что у меня. Спорили, спорили, а потом взяли обыкновенную линейку и стали измерять уши. Я — у Петьки, он — у меня.

— У тебя, — сказал Петька, — уши как у слона, ровно двенадцать сантиметров!

— А у тебя как у жирафа! — заливался я. — Тринадцать с половиной!

— Врёшь! — разозлился Петька. — Дай-ка я возьму свою линейку, она у меня поточнее любой другой.

Петька схватил с парты линейку и, высунув язык, стал снова измерять мои уши.

— Знаешь, я немного ошибся, — подмигнул он мне. — У тебя уши меньше, чем у слона. У тебя уши как у осла. Выходит, ты форменный осёл!

Петька прыснул со смеху.

— А у тебя уши как у ишака, — не растерялся я. — Ишак ты и есть ишак.

— Да ты на себя посмотри, — не унимался Петька. — Вылитая ослиная морда.

— Сейчас как дам линейкой по лбу, — рассердился я. — Жираф несчастный!

— А левое ухо у тебя вообще больше правого, — продолжал веселиться Петька. — Значит, ты разноухий осёл.

Мы так раскричались, что не заметили, как к нам подошёл учитель истории Дмитрий Сергеевич.

— О чём спорите, ребята? — строго спросил он.

— Спорим, у кого из нас уши больше, — первым отозвался я. — Он меня ослом обозвал. А у самого уши как блины.

— Эх, вы, — улыбнулся учитель. — Спорите, у кого уши больше и не знаете, что в древние времена длинные уши ценились на вес золота.

— Как это? — удивились мы.

— А так, — ответил историк. — У персидского царя Кира Великого, который жил две с половиной тысячи лет назад, был живой телефон.

— Живой телефон?! — хором воскликнули мы с Петькой.

— Да, — кивнул учитель. — У царя на службе состояло тридцать тысяч человек, их называли «царские уши». Со всей страны на эту службу отбирали людей с очень хорошим слухом. Царские слухачи стояли на вершинах холмов и сторожевых башен в пределах слышимости друг друга и передавали по цепочке приказы царя.

— Для чего? — не понял я.

— А для того, чтобы указы, словно молния, разлетались по всей стране, — объяснил Дмитрий Сергеевич. — Царская воля очень быстро долетала до самых дальних уголков его владений. Царских слухачей высоко ценили и платили им за службу золотом.

— Вот это да! — удивились мы.

— Ладно, так и быть, — расплывшись в широкой улыбке, сказал Петька, — у меня уши длиннее…

— Ну уж нет, — не согласился я. — Ты же сам сказал, что у меня уши как у осла. Значит, мои длиннее.

— А у меня как у жирафа! — напомнил Петька.

— Если так, — засмеялся учитель, — у вас у обоих «царские уши».

И я представил себе, как стою на высоком холме и слушаю, что там Петька кричит мне с соседней горы. Эх, хорошо иметь большие уши!

Ай да Пушкин!

Вообще-то я уроки обычно учу. Но сегодня решил — всё, баста! Больше зубрить не буду. А если меня вызовут в школе к доске, не пропаду, кто-нибудь из ребят обязательно выручит да подскажет. Да хоть бы вчера — Сашка Борисов урок по географии не выучил, а ему ребята подсказали, так он даже четвёрку получил. А я чем хуже? И мне друзья непременно подскажут! Уши у меня большие, слух вообще как у шпиона, так что любую подсказку я в два счёта уловлю.

Я забросил ранец с учебниками под стол и отправился гулять во двор. Весь день гонял с ребятами в футбол и домой вернулся только под вечер, а учебники вообще не открывал.

И вот наступил новый день. Я пришёл в школу. На математике меня не спросили, и на уроке истории тоже. Даже обидно стало: не удалось слух проверить — хороший он у меня или не очень.

Однако на уроке литературы мне всё-таки повезло. Марья Ивановна, наша классная руководительница, первым делом громко вызвала:

— Рыжиков, к доске!

Оказывается, на прошлом уроке всем задали выучить наизусть «Сказку о царе Салтане» Пушкина. Ну не всю, конечно, а любой отрывок, но я его, естественно, не выучил.

«Ерунда, сейчас обязательно кто-нибудь подскажет, — подбодрил я себя, вставая из-за парты. — Считай, пятёрка у меня в кармане».

— Выучил? — спросила Марья Ивановна, когда я вышел к доске.

— Конечно, — кивнул я, — выучил. А как же иначе!

— Ну тогда рассказывай. — Мария Ивановна откинулась на спинку стула и приготовилась слушать. Она очень Пушкина любит.

Начало стихотворения я с розового детства помнил и потому смело выкрикнул:

Три девицы под окном…

Сказал, а сам уши навострил и глазами стал страшно вращать: мол, давайте, ребята, подсказывайте скорее, что там дальше.

— Ну что же ты остановился? — Мария Ивановна посмотрела на меня поверх очков. — Я тебя внимательно слушаю.

В этот момент я уловил шёпот со второй парты. Это Васька Бубликов приступил к моему спасению:

Три девицы под окном Пили фанту под крыльцом.

Только я собрался повторить за ним, как поперхнулся… Какая ещё фанта?! В прошлом веке не было никакой фанты. Нет, Васька явно что-то напутал. И тут Машка Арбузова с четвёртой парты прошептала:

Три девицы под окном Били кошку башмаком.

Тьфу ты, думаю. Какая ещё кошка! Никакой кошки у Пушкина под окном не было. Да и вообще поэт животных любил. Не мог он такое написать.

А Федька Кукушкин, тот, что сидит у окна, прошипел на весь класс:

Три девицы под окном Съели пиццу с червяком.

Ну, Федька, погоди! Друг в беде, а он издевается. Уф-ф, я даже взмок, так мне плохо стало. Я стал искать глазами своего лучшего друга Петьку. Уж он-то меня точно не подведёт. Подскажет как надо! И вдруг слышу радостный Петькин голос:

Три девицы под окном Целовались с колобком.

Ну, Петька, попадись ты мне на перемене, задам я тебе перцу! А ещё друг называется. Ну всё, думаю, пропал! И вдруг вижу, кто-то с задней парты руками машет. Гляжу, а это Славка Сорокин мне знаки подаёт. Я прислушался, а он мне подсказывает:

Три девицы под окном Заливались петухом.

Что же делать? Просто наказание какое-то, а не урок. Они что, сговорились, что ли? У меня аж слёзы на глаза навернулись. И тут неожиданное спасение — Светка Федулова, наша круглая отличница, пропищала на весь класс:

Три девицы под окном Сели в лужу голышом.

Все захохотали как сумасшедшие.

А Мария Ивановна взяла ручку и громко произнесла:

— Три девицы под окном… В школу явишься с отцом.

И такую мне пару в дневник влепила, будь здоров!

— Эх вы, — сказал я ребятам после урока. — Вы что, нормально подсказать не могли?! Товарища в беде бросили!

— А мы и не собирались тебе подсказывать, — ответила за всех Светка Федулова. — Мы решили с сегодняшнего дня бороться с подсказками.

— Так что же вы меня не предупредили? — возмутился я.

— Да я тебе вчера весь день звонил, но тебя же дома не было, — объяснил Петька.

— Ладно, проехали, — вздохнул я и побрёл домой учить уроки.

Жених из 3 «Б»

Вчера на уроке математики я твёрдо решил, что мне пора жениться. А что? Я уже в третий класс хожу, а невесты у меня до сих пор нет. Когда же, если не сейчас. Ещё пара лет, и… поезд ушёл. Вот папа мне иногда говорит: «В твои годы, Семён, люди уже полком командовали». И это правда. Но сначала я должен жениться. О своём намерении я сообщил своему лучшему другу Петьке. Он со мной за одной партой сидит.

— Ты абсолютно прав, — одобрил моё решение Петька. — Будем тебе на большой перемене невесту выбирать. Из нашего класса.

Как только прозвенел звонок, мы с ним первым делом список невест составили и стали думать, кого мне в жёны взять.

— А ты, Сень, женись на Светке Федуловой, — посоветовал Петька.

— Почему на Светке? — удивился я.

— Чудак! Она же отличница. Будешь у неё всю жизнь списывать.

— Нет, — помотал я головой. — На Светке неохота. Она же зубрила. Будет меня уроки заставлять учить. Станет шнырять по квартире, как заводная, и ныть противным голосом: «Учи уроки, учи уроки».

— Вычёркиваем! — решительно согласился Петька.

— А может, мне на Соболевой жениться? — предложил я.

— На Насте?

— Ну да. Она ведь живёт рядом со школой. Мне её провожать удобно, — привёл я свой довод. — Не то что Катька Меркулова — за железной дорогой обитает. Если я на ней женюсь, мне что же, всю жизнь в такую даль таскаться? Мне мама вообще не разрешает в том районе гулять.

— Верно, — кивнул Петька. — К тому же у Настиного папы машины нет. А вот у Машки Кругловой есть. Самый настоящий «мерседес», будете на нём в кино ездить.

— Но ведь Машка толстая! — в испуге воскликнул я.

— А ты ездил когда-нибудь в «мерседесе»? — спросил Петька. — Туда три Машки влезут.

— Да не в этом дело, — твёрдо отказался я. — Машка мне не нравится.

— Тогда давай на Ольге Бубликовой тебя женим. У неё бабушка так готовит — пальчики оближешь. Помнишь, Бубликова нас пирожками угощала? Ох и вкусные! С такой бабушкой не пропадёшь.

— Не в пирожках счастье, — грустно заявил я.

— А в чём же? — удивился Петька.

— Мне бы на Варьке Королёвой жениться, — мечтательно произнёс я. — Вот это да!

— Почему на Варьке? — Петька аж поперхнулся. — У неё ни пятёрок, ни «мерседеса», ни пирожков. Что это за жена такая?

— Зато у неё глаза красивые.

— Ну ты даёшь, — засмеялся Петька. — В жене самое главное — приданое. Это ещё великий русский писатель Гоголь сказал, я сам читал. А что это за приданое такое — глаза? Смех, да и только.

— Ничего ты не понимаешь, — грустно заметил я. — Глаза — это и есть приданое. Самое лучшее!

На том дело и кончилось. Но жениться я не передумал. Так и знайте!

— Верно, — кивнул Петька. — К тому же у Настиного папы машины нет. А вот у Машки Кругловой есть. Самый настоящий «мерседес», будете на нём в кино ездить.

— Но ведь Машка толстая! — в испуге воскликнул я.

— А ты ездил когда-нибудь в «мерседесе»? — спросил Петька. — Туда три Машки влезут.

— Да не в этом дело, — твёрдо отказался я. — Машка мне не нравится.

— Тогда давай на Ольге Бубликовой тебя женим. У неё бабушка так готовит — пальчики оближешь. Помнишь, Бубликова нас пирожками угощала? Ох и вкусные! С такой бабушкой не пропадёшь.

— Не в пирожках счастье, — грустно заявил я.

— А в чём же? — удивился Петька.

— Мне бы на Варьке Королёвой жениться, — мечтательно произнёс я. — Вот это да!

— Почему на Варьке? — Петька аж поперхнулся. — У неё ни пятёрок, ни «мерседеса», ни пирожков. Что это за жена такая?

— Зато у неё глаза красивые.

— Ну ты даёшь, — засмеялся Петька. — В жене самое главное — приданое. Это ещё великий русский писатель Гоголь сказал, я сам читал. А что это за приданое такое — глаза? Смех, да и только.

— Ничего ты не понимаешь, — грустно заметил я. — Глаза — это и есть приданое. Самое лучшее!

На том дело и кончилось. Но жениться я не передумал. Так и знайте!

Прививка от страха

Больше всего на свете я уколов боюсь. Просто кошмар какой-то. Как представлю себе шприц с длинной тонкой иголкой, мне просто дурно становится.

Надо мной даже папа смеётся:

— Из тебя, Семён, космонавта ни за что не получится. Потому что в космические полёты только самых смелых и отважных берут, а ты уколов боишься. Трусы в космосе не нужны!

— А я папе отвечаю:

— Я не трус, просто уколов боюсь!

Вчера к нам в школу приходили делать прививку от гриппа. Сказали, то всех детей в обязательном порядке будут прививать. Я как услышал про это, так чуть со стула не упал.

Никому из нас ещё ни разу в жизни не делали прививок от гриппа.

— Говорят, это очень больно, — поправив очки, сообщил Васька Бубликов. — Точно знаю!

— Некоторые прямо во время укола сознание от боли теряют, — пристально посмотрев на меня, сказала Светка Федулова. — Особенно такие трусы, как ты, Рыжиков.

— Подумаешь, сознание, — начал запугивать всех Федька Кукушкин. — У некоторых людей от страха ноги отнимаются. Они потом ходить две недели не могут.

— А другие от боли так кричат, что голос теряют и потом целый год говорить не могут, — вставил своё слово Славка Сорокин.

— Ой, а может, нам сбежать из школы? — предложил я. — А что? Вылезем в окно — и дёру.

— Ты что, Семён, забыл, что наш класс на втором этаже? — покрутил пальцем у виска Васька. — Расшибёмся.

— Димка Пузяев из 2 «А» видел медсестру, которая уколы будет делать! — вбегая в класс, сообщил Пашка Булкин. — Ух и страшная…

— Медсестра страшная? — испугались все.

— Да не медсестра, — отмахнулся Пашка, — а игла, которой уколы делают. А шприц вообще размером с большущий огурец.

— Такой иглой вколют — мало не покажется, — заранее потёр место для укола Федька. — Человека можно запросто насквозь проткнуть.

— Она, говорят, раньше коров на ферме колола, — подлил масла в огонь Пашка. — Сильная очень!

— Кто, корова? — не расслышал я.

— Какая корова? Медсестра, — пояснил Пашка. — Уж если она с коровами справлялась, то с нами и подавно справится. В момент в бараний рог скрутит.

— Ей что коров колоть, что людей, никакой разницы, — встряла в разговор Светка. — Что я, корова, что ли?!

— А ещё я слышал, у этой медсестры хватка железная, — продолжал пугать Пашка. — Она в прошлом штангой занималась. Однажды схватила штангу, подняла, а та разломилась на две части.

— Вот это силища! — уважительно произнёс Васька.

— Тех, кто боится или вырывается, она к столу специальными жгутами привязывает, — добавил Пашка. — Чтобы не дёргались!

— Б-боюсь, — честно признался я.

— Тебя, значит, точно привяжут, — сказала Светка. — Будь спокоен.

Неожиданно дверь распахнулась, в класс вошла наша учительница Марья Ивановна и сказала нараспев:

На прививку, третий класс, Вы слыхали, это вас…

Я эти стихи раньше наизусть знал. И мне всегда становилось смешно, когда читал их вслух родителям или друзьям. Но теперь было совсем не до смеха.

— Марья Ивановна, я себя плохо чувствую, мне нехорошо как-то, температура, наверное, поднялась, — дрогнувшим голосом пробормотал я. — Отпустите меня домой.

— Нет, дружочек, — помотала головой учительница. — Вот на прививку сходим, и все по домам пойдём.

У кабинета врача выстроилась очередь из ребят. Тут были и первый класс, и второй, и даже несколько человек из третьего. Мы встали в самый хвост очереди.

— Может быть, на всех прививок не хватит, — с надеждой прошептал Васька Бубликов, поправляя сползающие на нос очки. — Вон нас сколько.

— Не бойся. Хватит! Говорят, целую бочку лекарства привезли, — криво усмехнулся Пашка.

— Всё, ребята, мы пропали, — выкрикнул мой друг Петька, подбегая к нам.

— Как? Почему? — загалдели все разом.

— Ребята сказали, что некоторые заходят в кабинет и оттуда уже не возвращаются, — бубнил от страха Петя.

— А-а-а! — только и смог произнести я. — Караул!

— Люди пропадают там, как в бермудском треугольнике, — продолжал Пашка страшным шёпотом. — Вон Витька Самосвалов из 2 «А», зашёл в кабинет, а обратно не вернулся. И Славка Тараскин тоже исчез!

— А может быть, это и не медсестра вовсе? — высказал предположение Федька Кукушкин.

— А кто же? — не понял Петька.

— Ну, не знаю, какой-нибудь пришелец из космоса. Делает всем уколы, и дети улетают на другую планету. Я такое в кино видел.

— Хватит нас пугать, — насупился Петька. — Без тебя страшно.

— Мне, думаешь, не страшно, — сказал Кукушкин.

— Я первым на укол ни за что не пойду, — сказал Пашка. — Сначала посмотрю на вас, а там видно будет.

— А что на нас смотреть-то? — спросил я.

— Ну посмотрю, улетите вы в космос или нет, — ответил Пашка.

— Эх ты, трусишка, — нервно засмеялся Петька.

— А ты будто не трусишка?

И не успел Петя ответить, как дверь кабинета приоткрылась, и оттуда показалась рука со шприцем.

— Следующий! — словно выстрел, прозвучал резкий голос.

— Иди ты первый! — толкнул меня Пашка.

— Сам иди!

— Тогда ты, — велел Пашка Феде.

— Ни за что на свете! — Кукушкин вцепился руками в шкаф, словно утопающий в спасательный круг.

— На прививку, третий класс, вы слыхали, это вас! — снова повторила Марья Ивановна, подходя к нам. — А после прививки все идём в кино.

— В кино? — хором спросили мы.

— Да, в кино. На новый фильм ужасов. Но учтите, билетов у меня на всех не хватит. Так что тот из вас, кто первый сделает прививку, тот в кино и попадёт.

— Вот здорово! — закричал Пашка. — А фильм страшный?

— Очень страшный! — зажмурилась Марья Ивановна. — Про вурдалаков. Так что, кто трусит, может не ходить.

Мы бросились к медицинскому кабинету и, растолкав остальных, первыми очутились у двери.

Через три часа, когда все вышли из кинотеатра, Петька сказал:

— Ух и страшные были клыки у злобного вурдалака. Прямо как ножи. Длинные и острые.

— Да, я тоже здорово испугался, — сказал Федя.

— А я так вообще полфильма с закрытыми глазами просидела, — призналась Света.

— Этот фильм, пожалуй, пострашнее любой прививки будет, согласился Пашка.

— Да укол вообще ерунда, — перебил я его. — Фильм ужасов — вот это настоящая прививка.

— Прививка? — удивились ребята.

— Конечно, — решительно заявил я. — Прививка от страха. Теперь и бояться нечего.

Макулатура

Ко мне в гости забежал мой друг Петька и сообщил новость. Оказывается, в школе объявили сбор макулатуры. А я вчера на уроках отсутствовал и поэтому был не курсе. Я и не знал, что значит «макулатура», потому что раньше ни разу в жизни не слышал такого странного слова.

— Это, Семён, всякая ненужная бумага, которую сдают на переработку, — объяснила нам с Петькой бабушка.

— Так, значит, старые газеты и журналы — это и есть макулатура, — догадались мы.

— Да, — кивнула бабушка.

— А зачем кому-то нужны старые газеты? — удивился я.

— Старые газеты перемалывают в специальных машинах и делают из них новую бумагу, — пояснил папа. — А потом печатают на ней новые книги. Таким образом, сохраняют деревья.

— А при чём тут деревья? — совсем запутался я.

— Да ведь бумагу делают из древесины, — ответил папа, включив телевизор.

— А сколько вам велели принести в школу макулатуры? — поинтересовалась мама.

— Пять килограммов каждому! — ответил Петя. — На двоих десять получается.

— Ого! — удивился папа.

— И где нам столько взять, ума не приложу, — грустно сказал Петька. — Дома у нас все газеты нужные.

— Ерунда, — вступил в разговор дедушка. — Сейчас мы быстро соберём вам десять килограммов. Каждый из нас выписывает какой-нибудь журнал или газету. Вон сколько ненужной макулатуры дома скопилось.

— Ура! — обрадовались мы с Петькой.

Я подбежал к полке и схватил пачку папиных газет «Спорт».

— Можно взять эти газеты? — спросил я у папы. — Они же старые.

— Нет! Нет! — запротестовал папа. — Мне они нужны, их брать нельзя. Там разные важные таблицы.

— Какие ещё таблицы? — удивился я.

— Ну, где и когда играла моя любимая футбольная команда, — пояснил папа. — Иногда мне надо кое-что сравнить. Поищи что-нибудь другое.

— Тогда мы возьмём вот эти старые журналы, — предложил Петька, вытаскивая с нижней полки шкафа огромную кипу толстых журналов. — Можно?

— Это же «Вязание»! — всплеснула руками бабушка. — Мои журналы. В них столько всего нужного! Как же без них обойтись? Нет, ребятки, их отдать не могу.

Как-то раз на уроке истории мы с Петькой стали спорить, у кого из нас уши больше.

Я уши навострил и глазами стал страшно вращать, мол, давайте, ребята, подсказывайте скорее.

— Тогда вот эти, — я показал на стопку красивых тонких журналов.

— Ой! — воскликнула мама. — Это же мои кулинарные журналы. Там полно ценных рецептов. Берите что угодно, только не их.

— Ладно, — согласились мы с Петей. — Вот какие-то старые скучные журналы. Они-то уж точно никому не нужны.

— Как это скучные? Как это не нужны?! — рассердился дедушка. — Это же «Рыболовство»! Самый интересный журнал на свете. Ни за что с ними не расстанусь. Я их частенько перечитываю.

— А ты, Семён, свои журналы на макулатуру сдай, — предложила мама. — Вон их сколько скопилось. И «Мурзилка», и «Читайка», и «Ералаш». Ты же их давным-давно все прочитал. Вот собери и отнеси в школу. Как раз килограммов десять будет.

— Нет, что вы! — выкрикнул я с испугом. — С моими старыми журналами ни за что не расстанусь! Тут и стихи, и загадки, и смешные рассказы моих любимых писателей. Делайте со мной что хотите, но их в макулатуру не отдам!

Пришлось нам с Петькой весь день бегать по соседям и выпрашивать у них ненужную бумагу.

Вот, оказывается, какая ценная в хозяйстве вещь — макулатура.

Младшая сестра

На дворе была весна. Ну скажите мне, можно ли учить уроки, когда за окном стоит такая замечательная погода? Понятно, нельзя. Поэтому только вечером, вдоволь нагулявшись, я вспомнил, что историю не выучил.

А задали нам параграф про Архимеда. Ну, думаю, ерунда. Архимед — это вам не математика какая-нибудь, в два счёта выучу.

— Ну что, Семён, снова уроки не выучил? — подскочила ко мне младшая сестра Наташка, как только я сел за письменный стол. — Вот получишь завтра двойку, влетит тебе от папы.

— Не влетит, — скорчил я гримасу. — Я сейчас живо всё выучу. Раз-два и дело в шляпе.

— Не выучишь! — показала мне язык Наташка.

Я достал учебник по истории и раскрыл его на нужной странице.

— Архимед родился в Сиракузах, — стал я читать вслух. Мне так запоминается лучше.

— Где-где? В карапузах? — тут же переспросила Наташка.

— Не мешай! — сердито крикнул я. — И не путай меня. В Сиракузах.

— В карапузах, в карапузах! — стала нарочно дразнить меня Наташка, прыгая на одной ножке возле стола.

Я отвернулся от неё и снова заглянул в учебник.

— Сиракузы — это город на острове Сицилия.

— На острове Сацивия! — Наташка озорно засмеялась, спрятавшись под столом.

— Ты меня не зли! — сказал я строго. — Сациви — это блюдо такое грузинское. В Древней Греции его не умели готовить.

— Сеня, — спросила Наташка, — а он кто, грек?

— Кто?

— Ну Ахримед твой.

— Не Ахримед, а Архимед, — поправил я сестру. — Да, грек. И перестань меня путать, мне и так непросто все эти древнегреческие имена зубрить.

— Ехал грека через реку, сунул грека руку в реку, рак за руку греку цап! — скороговоркой протрещала Наташка.

Меня так и подмывало дать ей подзатыльник, но я мужественно промолчал. Ну, думаю, ты меня всё равно не собьёшь с толку.

— В Сиракузах в то время правил могущественный царь Гиперон, — продолжал читать я. — Он был родственником Архимеда.

— Царь Гилион! — Наташка завертелась возле стола как юла.

Я отвернулся и вцепился в учебник.

— Царь Макарон, царь Барбарон, царь Граммофон! — не унималась сестрёнка.

— Нет, ну это какое-то мучение! — выкрикнул я, вскакивая из-за стола. — А ну, живо отсюда на кухню!

— Я больше не буду, — испугалась Наташка. — Не гони меня на кухню, там за плитой паук живёт, я его боюсь.

— Ещё слово, и отправишься к пауку, — предупредил я. — Итак, на чём я остановился? Ага, вот. Царь Граммофон… Тьфу ты, запутала меня совсем. Царь Гиперон однажды поручил Архимеду выяснить, из чистого ли золота сделана его царская корона.

— И что Архимед? — спросила Наташка.

— Ага, интересно стало! — обрадовался я. — Ну, слушай. Ахримед, то есть Архимед, надел себе на голову корону и так целый день бродил по…

— По Карапузам? — попыталась подсказать Наташка.

— Не путай меня, по Сиракузам. И вот увидел он баню. Забежал туда, разделся и плюхнулся с разбега в воду. И вдруг…

— Что вдруг?

— На полу оказалась ровно половина воды из ванны, — ответил я сестре.

— Меня бы мама отругала за такое безобразие, — вздохнула Наташка.

— Архимед выскочил из ванны и побежал по улицам города с криками «Эврика! Эврика!»

— Что значит — эврика? — перебила Наташка.

— По-древнегречески это значит — «Нашёл! Нашёл!»

— А что он нашёл? — не поняла Наташка.

— Тут написано, что так он открыл один из законов физики, — прочитал я. — Сколько воды из ванны вылилось, столько, значит, он и весил вместе с короной. Понятно?

— Нет, не понятно, — помотала головой Наташка.

— Что тебе не понятно?

— Он что, весы изобрёл, что ли?

— Сама ты весы, — рассердился я. — Сколько воды из ванны выплеснулось, столько корона и весила.

— Ха-ха! — засмеялась сестра. — Корона тяжёлая, а вода лёгкая.

— Ты меня совсем запутать решила, — рассердился я. — Воды же много из ванны вылилось. Полванны почти.

— Так что же он изобрёл — ванну или корону?

— Архимед изобрёл закон Архимеда, — ответил я, подглядывая в книгу. — Тело, погружённое в воду…

— А я знаю этот закон, — перебила меня Наташка.

— Откуда? — удивился я. — В первом классе такое не проходят.

— Ну и что? А я всё равно знаю, — упрямилась сестра. — Тело, погружённое в воду, мокнет. Правильно?

— Не выдумывай. Нет такого закона!

— А что ещё изобрёл твой Ахримед? — спросила Наташка.

— Ахримед, тьфу ты, Архимед изобрёл «греческий огонь». — Я снова подсмотрел в учебник. — Огонь, который поражал римские корабли на расстоянии.

— Это как? — удивилась сестрёнка.

— А так, — продолжил я. — На берегу ставили много-много зеркал и направляли их на вражеский корабль. Солнечные лучи фокусировались на корабле, он вспыхивал и очень быстро сгорал.

— Как бенгальский огонь? — спросила Наташка.

— Как спичка, — ответил я.

— Неправда! — усомнилась Наташка.

— Тут так написано, — показал я сестрёнке. — На, сама посмотри.

— Больно надо, — фыркнула Наташка и отвернулась.

Вдруг послышалась знакомая музыка.

— Ой, по телику футбол начинается! — захлопнув учебник, закричал я. — Чуть не пропустил из-за тебя!

— Ты же не выучил урок про Ахримеда, — напомнила Наташка.

— A-а, ерунда, — отмахнулся я. — И так всё знаю. Не мешай. Иди играть со своими куклами.

— Вот получишь завтра двойку, будешь знать! — высунула язык Наташка и убежала в другую комнату.

— А может, меня и не спросят завтра! — пробурчал я ей вдогонку.

Но, как назло, на уроке истории вызвали именно меня. И случилось то, чего я больше всего боялся.

— Семён Рыжиков, к доске! — прозвучал, как приговор, голос учителя.

Я встал и поплёлся, словно на казнь, к учительскому столу!

— Ну-с, — весело произнёс Дмитрий Сергеевич, наш учитель по истории. — Выучил урок, Рыжиков?

— А как же, — понуро буркнул я. — Сейчас расскажу.

— Давай, дружочек, рассказывай, — приготовился слушать историк.

— Древнегреческий учёный Ахримед жил в Древней Греции…

Ребята грохнули со смеху.

— Ой, простите, Архимед, — поправился я. А сам подумал: «Ну, Наташка, ты у меня ещё получишь. Из-за тебя всё перепутал».

— Ничего, — поправил очки учитель. — Продолжай.

«Главное — не ошибиться», — крутилось у меня в голове.

— Однажды царь Макарон, то есть царь Граммофон…

Ну тут уж ребята стали так хохотать, что меня даже в пот бросило.

— Какой граммофон, дружочек? — Дмитрий Сергеевич сдвинул очки на кончик носа и пристально посмотрел на меня.

— Царь Патефон… царь, эх… ну как его… забыл!

— Так, стало быть, не учил? — потянулся к дневнику историк.

— Учил, честное слово, учил, — чуть не заплакал я. — Три раза читал и потом два раза перечитывал. Архимед корабли спичками поджигал и топил.

— Спичками? — удивился учитель. — В Древней Греции не было спичек.

— Не спичками, а лупой, — исправился я.

— И лупы тоже не было, — сказал Дмитрий Сергеевич.

— Я учил, честное слово! — заканючил я.

— Ну ладно. Скажи нам в таком случае, где же жил Архимед?

— В Карапузах? — с надеждой неуверенно спросил я.

— Если бы ты, Рыжиков, читал параграф, то наверняка запомнил бы, — сказал учитель, аккуратно выводя двойку в моём дневнике и журнале.

— Эх! — сказал я ребятам после уроков. — Меня поймёт только тот, у кого есть младшая сестра. Разве она даст нормально уроки выучить, всё время отвлекает. Прямо беда какая-то, а не жизнь.

Вкусные картины

На прошлой неделе мы всем классом ходили в Третьяковскую галерею картины смотреть. Лариса Петровна, наша учительница по рисованию, давно обещала вместо урока сводить нас на экскурсию в музей.

— Там вы увидите много известных полотен, — объявила она нам.

— Чего-чего много? — не понял я.

— Ну картин разных или рисунков, — пояснил мне Петька. — Взрослые всегда почему-то картины полотнами называют.

— Я слышал, что в этом музее много всего интересного, — сказал Васька.

— Ну что может быть в картинах интересного? — пожал я плечами. — Висят себе на стеночках, руками трогать нельзя. Чего на них смотреть, время только терять.

— Точно! — согласился Петька. — Лучше бы на новый фильм ужасов сходили, в нашем кинотеатре «Монстр из космоса» идёт. В сто раз интереснее музея!

В день экскурсии мы сели на автобус и добрались на нём до метро. Затем ещё минут двадцать ехали под землёй на поезде. Нас первый раз всем классом везли на экскурсию, поэтому было очень весело. Конечно, если бы это был поход не в музей, а в парк на аттракционах покататься, было бы ещё интереснее. Всю дорогу мы толкались, кривлялись и безобразничали. Учительница очень боялась кого-нибудь из нас потерять, поэтому то и дело пересчитывала всех по головам, словно цыплят. Но мы не потерялись и благополучно добрались до музея.

Перед зданием галереи мы увидели памятник какому-то дяденьке.

— Это памятник знаменитому вратарю, — со знанием дела объявил нам Федька Кукушкин. — Владиславу Третьяку!

— Это памятник великому человеку — Павлу Сергеевичу Третьякову, — поправила Кукушкина учительница. — Он был известным российским предпринимателем, меценатом, занимался благотворительностью. Всю жизнь он собирал картины, а потом построил и основал художественную галерею.

— Что в этой галерее может быть интересного? Лучше бы он кинотеатр основал, — грустно вздохнул я.

Но когда мы разделись и пошли по залам с картинами, то понял, как ошибался.

— Перед вами картина великого русского художника Ивана Ивановича Шишкина, — начала рассказывать Лариса Петровна. — Кто из вас знает, ребята, как называется это полотно?

— Знаю, знаю! — закричал я. — Эта картина называется «Мишка косолапый»! Правильно?

— Нет, Рыжиков, неправильно, — помотала головой учительница. — Так называется шоколадная конфета, на обёртке которой напечатано изображение этой картины.

— А как же сама картина называется? — удивился Федька.

— «Утро в сосновом лесу», — ответила Лариса Петровна.

— По-моему, она выдумывает, — прошептал мне на ухо Петька. — Я сто раз ел эти конфеты и точно помню, что они называются «Мишка косолапый».

— Точно! — подтвердил Кукушкин. — Это мои любимые конфеты. Там внутри вафельки вкусные. Хрустящие такие, с кремом.

Мы перешли в другой зал.

— Ребята, — продолжила учительница, — в этом зале вы можете увидеть знаменитую картину Ильи Ефимовича Репина «Садко».

— «Садко» очень люблю, — прошептал мне на ухо Мишка Карасиков. — Такие вкусные шоколадные конфеты с орешками внутри.

— А вот тут, ребята, расположены произведения великого русского живописца Ивана Билибина «Конёк-горбунок», «Жар-птица», «Лукоморье» и «Кот учёный».

Мы стояли возле картин, аж рты раскрыв от удивления.

— Вам знакомы эти картины? — спросила Лариса Петровна.

— Конечно! — выкрикнул Петька. — Мы все эти картины, то есть конфеты ели. И «Лукоморье» ели, и «Жар-птицу» и «Конька-горбунка»!

— Какая из этих картин вам больше нравится? — поинтересовалась учительница.

— Мне «Жар-птица», — выкрикнула Люська Гаспарян.

— А мне «Конёк-горбунок», — облизнулся Федька Кукушкин. — Они ещё вкуснее.

— Я «Лукоморье» люблю! — закричала Настя. — Они в сто раз лучше других конфет!

— Вкуснее «Белочки»? — удивился Петька. — Ты что?

Мальчики и девочки так раскричались, что совсем забыли, что в музее нужно вести себя тихо.

— Тише, ребята! Тише! — Лариса Петровна приложила палец к губам.

— Я вас вовсе не про конфеты спрашивала, а про картины. Какая картина вам больше нравится?

— «Садко», — твёрдо заявил я.

— А чем именно она тебе нравится?

— Туда орешки добавляют.

— Куда? В картину? — не поняла учительница.

— Да нет, в конфеты, — пояснил я.

— Опять вы про конфеты! — рассердилась Лариса Петровна. — Это же искусство, а не кондитерская фабрика, ребята. В следующем зале мы увидим работы Айвазовского, — строго сказала она. — Вы слышали про его знаменитый «Девятый вал»?

— Нет, — за всех ответила Светка Федулова. — А что это — конфета или шоколад?

— Это картина, Федулова! — строго сказала учительница. — Её написал великий русский художник-маринист Иван Константинович Айвазовский.

Познакомившись с творчеством Айвазовского, мы перешли в другой зал. Там тоже было очень много разных картин. И вдруг я увидел что-то знакомое.

— Это же картина художника Крамского! — гордо сообщил я. — Называется — «Незнакомка».

— Молодец, Семён! — похвалила меня учительница. — Полотно действительно создано великим русским живописцем Иваном Николаевичем Крамским, только называется оно «Неизвестная».

— Ух ты… — обступили меня со всех сторон ребята. — Откуда ты знаешь про эту картину?

— Папа иногда покупает коробки конфет «Незнакомка», — скромно ответил я. — Он говорит, что эта «Неизвестная» на нашу маму похожа. Там на коробке написано — художник Крамской, вот я и запомнил.

— Ну и как, конфеты вкусные? — спросил Петька.

— Не то слово! — обрадовался я. — Объедение!

Мы ещё долго бродили по музею, а потом оделись и поехали домой.

— Ну что, ребята, — спросила Лариса Петровна. — Работы какого художника вам понравились больше всего?

— Нам Шишкин понравился, — ответили ребята хором.

— Да? А почему? — поинтересовалась учительница.

— Потому что у него самые вкусные картины!

Пирожок

Тут на днях со мной такая история приключилась, что я решил вам про неё рассказать.

Я потерял ключ от входной двери. И почему это вечно со мной происходит? Уже раз двадцать этот треклятый ключ терял. Волшебный он, что ли? Сам собой у меня из кармана выскакивает, словно заколдованный.

Когда мы с ребятами по дереву лазили, ещё понятно. Мы же в обезьян играли и висели вверх тормашками, словно макаки, обхватив ветки ногами. Ключ, наверное, тогда и выпал из кармана. И хотя я его потом целый час под деревом искал, так и не нашёл.

Но вчера я по деревьям не лазил, нигде не висел. По забору не ходил и даже с крыши не прыгал. Как он мог потеряться? Ума не приложу.

— Ты, Семён, наверное, хочешь, чтобы к нам в квартиру воры забрались, — в очередной раз упрекнула меня мама.

— Они следят за мальчиками вроде тебя и ждут, когда у них из кармана ключ от квартиры вывалится, — строго выговаривал мне папа. — А потом отпирают дверь этим ключом и грабят квартиру.

— Как это грабят? — не понял я.

— А так — забираются в квартиру, пока мы с мамой на работе, а ты в школе, и выносят всё самое ценное.

— И игрушки тоже? — испугался я.

— Конечно, — кивнул папа. — И игрушки, и коллекцию марок, и фломастеры, и велосипед, всё выносят.

— А что же делать? — перепугался я ещё больше.

— Что тут поделаешь?! — вздохнул папа. — Отныне будешь ключи носить на шее, на верёвочке.

Целую неделю я носил ключи на шее. Однако они всё равно каким-то непонятным образом потерялись. Может быть, во время потасовки с соседом по парте? Мы подрались с ним на перемене. Но если бы верёвка порвалась, ключи должны были бы мне в штаны упасть. А там их не оказалось. В общем, всё странно и загадочно!

Вечером мне мама объявила:

— У нас все запасные ключи закончились. Остался один последний — от верхнего замка. От нижнего больше нет ни одного, ты их все потерял.

— А вы заприте дверь только на верхний замок, — осенило меня.

— Хорошо, — согласился папа. — Запру дверь только на верхний ключ. Я же последним из дома ухожу.

— Только не забудь, ладно? На нижний замок дверь ни в коем случае не запирай, — беспокоился я. — А то вернусь из школы и не смогу попасть домой.

— Не забуду, не забуду, — пробормотал папа, прислушиваясь к голосу ведущего новостей, который доносился из соседней комнаты.

На следующий день после уроков мы с ребятами немного прогулялись, а потом довольный и голодный я побежал домой. Дома меня ждали телевизор и обед на плите, который обычно оставляла мама.

Я достал верхний ключ и повернул его в замке…

Дверь была закрыта. Снова покрутив ключ туда-сюда, попробовал открыть дверь, но — увы! — безрезультатно.

Папа забыл про наш вечерний уговор и запер дверь на оба замка. Впрочем, я сам виноват — нечего было ключи терять. Сейчас сидел бы в кресле, смотрел по телику новый фильм и уплетал мамин обед. Я тяжело вздохнул и уселся на ступеньку лестницы.

— Ну что сидишь? — спросила меня соседка тётя Аня. — Опять ключи потерял?

— Угу, — неопределённо буркнул я.

— Иди ко мне, в тепле посидишь, — пригласила соседка.

— Нет, лучше погуляю, — отказался я.

Я не любил ходить к тёте Ане, у неё собака злющая. Покусает ещё!

Что же делать? А тут, как назло, аппетит разыгрался, есть захотелось со страшной силой.

— Ой! Вспомнил! У нас же за углом кулинария. Пойду куплю себе пирожок с мясом.

Я стал шарить по карманам, но денег на беду не оказалось ни копейки. Вот так всегда. Не хотел бы есть, наверняка мелочи полный карман гремел бы. А когда человек голодный, в карманах одни только фантики от конфет шуршат.

— Эврика! — воскликнул я. — В магазинах всегда можно разыскать немного денег. Возле кассы, там, где люди пробивают чеки, наверняка какая-нибудь мелочь отыщется. Кто рубль уронит, кто два. А кто и целых пять рублей посеет. В два счёта на пирожок себе денег можно насобирать.

Рядом с моим домом целых три магазина: продуктовый, магазин одежды и хозяйственный.

Первый, продуктовый, располагается ближе всего. Это мой самый любимый магазин. Народу в нём обычно много. Днём в основном бабушки и молодые мамы с детьми. Действовать нужно было очень осторожно. Я заранее развязал себе шнурки на ботинках и, делая вид, что мне нужно их завязать, стал как бы невзначай заглядывать под кассу. Ура! Что-то блестит. Ай, нет, не то. Это фольга от конфеты. Ага, вот и монетка. А вот и ещё одна.

— Мальчик, что ты тут ползаешь на полу? — раздался строгий голос кассирши. — Что ты там потерял?

— У меня монетка закатилась, — соврал тут же я.

— Где твои родители?

— Дома!

— Вот иди домой и приходи в магазин с родителями, — велела мне злая тётенька.

«Вот же мымра! — подумал я. — Ребёнок голодный, а она мешает собрать денег на пирожок».

Я вышел из магазина и пересчитал добычу. Мало! Но на полпирожка насобирал. А вот в хозяйственном магазине дело обстояло куда лучше. Правда, этот магазин я любил меньше всего. Тут пахло разными красками и лаками, поэтому приходилось зажимать нос двумя пальцами. В магазине были только мужчины, это не женский магазин. Собирать деньги было очень неудобно. Одной рукой мне приходилось нос зажимать, а свободной — монетки из-под кассы выковыривать. Тут я нашёл сразу десять рублей. Два раза по два рубля, рубль и пять. Однако пока монеты с пола поднимал и под прилавок лазил, я изрядно испачкался, но зато был при деньгах.

Последний магазин оказался самым богатым на улов. Здесь продавалась разная одежда, к тому же мне повезло, ведь начался сезон распродаж и покупателей в магазине было очень много. Дяденьки и тётеньки, дети и старички со старушками сновали по залу, выбирая обновки. Словом, не протолкнуться. Вдруг я увидел на полу десять рублей одной бумажкой! Однако — вот беда! — кассирша, не заметив, случайно наступила на неё каблуком. Мне нужно было всего-навсего отодвинуть её ногу в сторону, чтобы забрать деньги, но когда я схватил кассиршу за щиколотку, она подпрыгнула как ошпаренная и закричала не своим голосом:

— Собака! Собака!

И где она только собаку увидела? Странные эти взрослые. Раз тебя кто-то за ногу схватил, значит, обязательно это должна быть собака! Может, это кошка или, скажем, крокодил под кассу заполз?

Меня, конечно, за ноги из-под кассы вытащили и давай кричать:

— Ты что, мальчик, хулиганишь?!

— Ничего я не хулиганю, — огрызнулся я.

— Да? А кто меня за ногу схватил? — взвизгнула кассирша. — Пушкин?

Это так моя мама обычно любит говорить: «Кто за тебя будет уроки учить, Пушкин, что ли?»

— Не хватал я вас за ногу. Просто вы наступили на мои деньги, — оправдывался я.

— На какие такие деньги?

— Я десятку уронил и полез, чтобы её поднять.

Возле кассы собралась очередь.

— Он меня укусил за ногу! — не унималась кассирша.

— Кто вас кусал?! — в отчаянии закричал я. — Если бы укусил, вы бы не так заорали. Знаете, как можно больно укусить? Меня в классе даже зубастиком прозвали. Посмотрите какие у меня острые зубы!

Для подтверждения своих слов пришлось громко клацнуть челюстями.

— Милиция! — завизжала кассирша. — Караул! Он меня укусить хочет!

Тут словно из-под земли появился милиционер в фуражке. Как в сказке, не было его, и раз — стоит передо мной, как Сивка-Бурка перед Иванушкой.

— Что за шум? — строго спросил страж порядка.

— Да вон мальчишку-беспризорника поймали, — сказала старушка. — Он кассиршу укусил.

— За что ты её укусил? — Милиционер вперился в меня суровым взглядом.

— За ногу! — бойко ответила вместо меня старушка.

— Да не кусал я её вовсе, а только схватил, — попытался я разъяснить ситуацию.

— Вот именно! Схватил и хотел укусить! — выкрикнула кассирша.

— Это правда? — нахмурился милиционер.

— Нет! — помотал я головой. — Она на мои деньги наступила. Я хотел десятку из-под ноги вытащить, а она как закричит.

— Мне недавно рассказывали, что одного мальчика то ли в Турции, то ли в Индии бешеная собака покусала, так тот мальчик потом полгорода перекусал, — встряла в разговор женщина в красном пальто.

— Может быть, этого пацана тоже бешеная собака покусала? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Да никто меня не кусал! — рассердился я. — У меня и собаки-то нет. Только черепаха.

— А может, его черепаха искусала? — опять высказала предположение женщина в красном. — Так это ещё хуже, чем собака. Черепахи же на экваторе живут. Там у них, за границей, тропическая лихорадка водится. Черепаха цапнет — мало не покажется!

— Черепахи не кусаются, — чуть не плача сказал я. — Они травоядные.

— Лошади тоже травоядные, а знаешь, как больно кусаются, — сказал какой-то старичок, протискиваясь поближе к кассе. — Вот однажды со мной в деревне такой случай был…

Но я так и не узнал, что с ним в деревне случилось, потому что незаметно выбрался из толпы и убежал из магазина.

На улице я пересчитал с таким трудом добытые деньги. Их хватало на семь пирожков. Мне так хотелось есть, что казалось, и двадцати штук будет мало. Недолго думая я побежал в кулинарию.

— Дайте мне, пожалуйста, семь пирожков, — выкрикнул я, протягивая деньги в кассу.

Первый пирожок я проглотил, почти не прожевав его, такой голодный был. Прямо крокодил, а не мальчик. Второй пролетел тоже незаметно. Надкусив третий пирожок, мне показалось, что в нём маловато начинки. Что-то не рассчитал свои силы, подумал я, доедая пятый пирожок. На последний мне вообще смотреть не хотелось. Вот что делает с людьми жадность.

Домой я вернулся, еле волоча ноги, так объелся. Там меня ждал сюрприз — папа уже вернулся.

— Сынок, прости, — сказал он. — Случайно закрыл дверь на оба замка. Ты, наверное, голодный? Из-за меня целый день ничего не ел. Прости меня, родной. Посмотри, что я тебе принёс, — весело добавил папа и положил передо мной пакет с пирожками. — Всем известно, что ты их любишь!

— Спасибо, — улыбнулся я и достал из пакета пирожок с мясом. Есть мне уже не хотелось, но я так люблю своего папу.

Этот пирожок оказался самым вкусным.

Трутень

Наступил новый учебный год. В сентябре солнце греет почти так же, как в августе, особенно в первой половине месяца. Но сегодня было как-то особенно душно и жарко. В такой день лень что-то делать.

Моя младшая сестрёнка Наташка быстро приготовила свои уроки, а я, пока родителей не было дома, всё время смотрел телевизор. Показывали новый фильм про индейцев, и я совершенно забыл про домашние задания.

— Пойду на улицу, погуляю, — сказала мне Наташка.

— Подожди меня, — быстро засобирался я. — Только кроссовки надену.

— А уроки ты выучил? — спросила вредная сестра.

— Нет.

— А посуду помыл? За хлебом сходил? А в комнате убрался?

— Потом! — махнул я рукой.

— Мама ругать будет, — предупредила Наташка. — А если завтра двойку получишь, так отец вообще отлупит тебя.

— Не отлупит, — уверенно ответил я. — Вечером выучу. И уберусь вечером. И за хлебом сбегаю вечером. Всё вечером.

— Ну смотри, — предупредила сестра. — Я все свои дела сделала.

Во дворе нас уже ждали знакомые ребята. Мы с сестрой как увидели их, сразу же к ним подбежали.

— Пошли с нами, — предложил Петька.

— Куда? — спросила Наташка.

— Трутней ловить, — ответил Петька.

— А кто такие трутни? — спросил я.

— Ну трутни — это пчёлы такие, — пояснил Петька. — Мохнатые.

— Я боюсь пчёл, — испугалась Наташка. — В прошлом году меня пчела ужалила, так вся нога распухла, а потом чесалась целую неделю.

— Не бойся, — уверенно заявил Петька. — Трутни — это такие пчёлы, которые не кусаются.

— Все пчёлы кусаются, — сказал я.

— Все, кроме трутней, — настаивал на своём Петька. — Я про них в книжке читал. У них жала нет.

Мы с Наташкой обрадовались и побежали вместе со всеми их ловить.

— А как нам распознать, какие пчёлы кусаются, а какие нет? — спросил я у ребят по дороге.

— У трутней глаза большие, — показал на свои Петька. — Просто огромные глазищи. Усики длинные, а хоботок крошечный. Ты их сразу узнаешь, — пообещал мне приятель, когда мы подошли к ульям.

— Вот он, вот он, — закричала Наташка. — По стенке ползёт, хватайте его.

— А он точно не кусается? — засомневался я.

— Точно! — заявил Павлик. — Посмотри, у него и жала-то нет. Трутни — это самые бесполезные пчёлы. Они не работают, мёд не собирают, соты в ульях не строят, — перечислял Павлик. — А едят больше других рабочих пчёлок в три раза. Их очень часто выгоняют осенью из ульев на мороз. Пчёлы не любят лентяев.

Я схватил трутня за бока, а тот стал потешно бить меня крылышками по пальцам, да так сильно, что даже щекотно стало. А потом он жалобно зажужжал — жжж.

— Ой, смотрите, как он жужжит смешно, — засмеялся я. — Это, наверное, от страха?

— Конечно, от страха, — сказала Наташка. — Он же не может тебя ужалить, вот и жужжит. Отпусти его. Мне его жалко.

— Да, — поддержали ребята, — отпусти его.

— А чего его жалеть-то? Он же трутень, бездельник. От него никакой пользы. Он только зазря мёд в сотах ест, — ответил я, но трутня отпустил.

День пролетел словно вихрь. Мы до самого позднего вечера ловили и разглядывали разных насекомых.

А вечером Наташка меня спросила:

— А ты что же, так и не выучил уроки?

— Подумаешь, — беспечно махнул я рукой. — Завтра выучу!

— Сынок, помой посуду, пожалуйста, — попросила меня мама.

— Ой, мамочка, так устал, сегодня никак не могу, — промямлил я. — Завтра помою.

— И в комнате своей уберись! — велел папа. — Всё разбросано, раскидано.

— Завтра! — снова пообещал я.

— И за хлебом не забудь сходить! — напомнила мама. — Это же твоя обязанность.

— Завтра!

На следующий день меня, как назло, вызвали к доске и, конечно, влепили двойку, потому что уроки я так и не выучил. Из-за этой двойки я так расстроился, что снова позабыл сделать всё, что мне велели родители.

Сестрёнка села за уроки, а я снова побежал на улицу, к ребятам. А вечером мне попало. Да ещё как!

На пороге квартиры меня ждал отец. С ремнём…

Мой рёв, наверное, был слышен всем соседям на нашем этаже.

— Я б-больше не буду, — убегая от папиного ремня, ревел я.

— Держи его, — кричал отец, бегая за мной вокруг стола.

— Папа, за что?

— Уроки не учишь, комнату не убираешь, двойки получаешь, — перечислял отец. — Наказание, а не мальчик. Трутень!

Вечером, собирая свой портфель, Наташка сказала:

— Правильно папа назвал тебя трутнем! Тебя прихватили за бока, вот ты и зажужжал!

Всё наоборот

Я получил двойку. Ну надо же какое невезение — в конце года двойка по математике. Что скажет папа?..

— Двойка?! — прогремел над моей головой папин голос. — Ну ты полюбуйся на этого человека! — сказал он, обращаясь к маме. Он так всегда говорит, когда недоволен мной.

— Что случилось? — спросила мама.

— Конец года, а Семён двойку получил, — пояснил папа.

— Дед Мороз будет очень недоволен, — вздохнула мама. — Интересно, что он скажет, когда придёт с подарками?

Я пошёл в свою комнату и, понурив голову, сел в кресло.

— Эх, — тяжело вздохнул я, — до чего же мне надоело делать уроки. Каждый день одно и тоже. Вот бы всё в жизни было наоборот! Вместо уроков каникулы, вместо работы развлечения. Если бы стать волшебником, то всё в жизни можно было бы поменять местами, сладко зевнув, подумал я. И не успел я поразмышлять над этим, как в тот же миг услышал:

— Сынок, что ты сидишь в духоте? Иди погуляй, — предложила мама, приоткрыв дверь моей комнаты.

— Мам, мне же уроки учить нужно, — растерялся я.

— Да кому они нужны, эти уроки, — махнула рукой мама. — Иди поиграй в снежки, покатайся на горке.

Я вскочил и, пока мама не передумала, стал собираться на улицу.

— А как же обед? Обедать мы будем? — спросил я.

— Нет, — беспечно ответила мама. — Возьми из буфета пряников, печенья.

— Но ты же мне не позволяешь есть сладости вместо обеда, — снова удивился я.

— Ешь то, что вкуснее, — разрешила мама. — А обед не ешь вовсе. Разве суп с вермишелью вкуснее сдобного пряника?

«Вот и отлично!» — обрадовался я, схватил пару пряников и побежал на улицу. Вот так дела! Значит, моё заветное желание исполнилось. Всё стало наоборот. Чудеса!

Целый день мы играли с ребятами в снежки и катались на горке, я даже штаны себе протёр на заднем месте. Вот, думаю, мама ругать меня будет.

— Штаны порвались?! — обрадованно воскликнул папа. — Ерунда. Нашёл о чём горевать! Почему только одна дыра на штанах? Неужели не смог две протереть?

— Ух и проголодался же я! Ужинать будем? — спросил я у мамы.

— Нет, ничего не приготовила, — ответила мама. — Раз ты не любишь суп и котлеты, я решила тебя не мучить. Возьми ещё пряников.

Я пожевал пряник, но есть по-прежнему хотелось. Наверное, я бы сейчас и от супа не отказался. Ну ладно, нет так нет.

Я решил лечь спать пораньше, так как завтра утром нужно было идти в школу, но тут в комнату вошла бабушка:

— Внучок, пошли телевизор смотреть, там сейчас детектив со стрельбой и погонями будут показывать.

— А как же спать? — удивился я.

— Подумаешь, спать, — махнула рукой бабушка. — Как-нибудь в другой раз поспишь.

— Вот здорово! — ликовал я. Ведь раньше мне никогда не разрешали поздно смотреть телевизор.

Лёг спать я уже за полночь, как только фильм закончился.

Утром я еле-еле встал с кровати. Ужас как не выспался.

— Сынок, а может быть, прогуляешь школу? — спросил отец за завтраком. — Пойдём в зоопарк сходим или в цирк.

— Прогулять школу? — ужаснулся я. — Нет, сегодня же контрольная по математике. Мне двойку поставят за прогул. А у меня и так уже есть одна двойка.

— Двойкой больше, двойкой меньше, подумаешь, — пропела бабушка, вытирая посуду.

— Даже лучше, если двоек будет много, — сказала мама. — А то одной двойке одиноко в дневнике. А если их будет много, то им вместе будет весело.

В школу я всё же решил идти. На всякий случай. Тем более что скоро всё равно начинаются каникулы, ещё успею нагуляться.

В школе всё тоже было наоборот. Меня вызвала к доске учительница литературы Марья Ивановна.

— Ну что, Рыжиков, выучил урок? — ласково спросила она.

— Нет, — честно признался я.

— Молодец, пять, — сказала учительница. — И вообще, с сегодняшнего дня мой предмет больше можете не учить.

— А как же вы будете ставить нам оценки? — удивилась Света Федулова.

— А не буду ставить оценки, — сказала Марья Ивановна и озорно улыбнулась. — Даже журнал классный в окно выброшу.

На перемене к нам подбежал директор школы.

— Безобразие! — закричал он. — Почему вы не бегаете? Не прыгаете? Из рогатки не стреляете? Окна не бьёте? По перилам не катаетесь? Безобразие! — возмущался директор. — Немедленно родителей в школу.

— За что родителей? — опешили мы.

— За то, что на переменах тихо себя ведёте! — нахмурил брови директор. — И за то, что на одни пятёрки учитесь. Ни одной двойки сегодня не получили, возмутительно! — сердился он.

— Они даже не подрались сегодня ни разу! — пожаловался на нас учитель истории. — И на уроке сегодня себя хорошо вели.

— И ни одного стекла не разбили, — добавил учитель физкультуры. — И стены краской не измазали. Даже девочек за косы не дёргали. Я за ними уже второй день наблюдаю. Возмутительно!

— Нужно им в дневник замечание написать! — решил директор и велел нам дневники доставать.

Директор собрал дневники у всего класса и каждому написал замечание. Лично у меня появилась такая запись:

«Ваш сын НЕ дерётся, НЕ хулиганит на переменах и учит уроки. Немедленно примите меры! Директор»..

— Ничего не понимаю! — пожал плечами мой друг Петька. — Взрослые как будто сговорились. Всё делают наоборот.

— Это моё желание сокровенное исполнилось, — догадался я. — Мне очень хотелось, чтобы всё в нашем мире поменялось местами.

— Как это? — удивился Петька.

— А так! Я пожелал, чтобы взрослые не заставляли нас учить уроки, ложиться в десять спать, чистить зубы и мыть уши, убираться в своей комнате. Желание загадал, вот оно и исполнилось. Под Новый год желания всегда исполняются.

— Вот это да! — удивились ребята.

— Теперь у нас всегда всё будет наоборот, — продолжал хвастаться я.

Все были счастливы. Наконец-то исполнилось всё, о чём мы мечтали. Теперь начнётся настоящая жизнь, не то что раньше. В школу будем ходить с удовольствием, потому что там позволительно делать всё, что захочешь. Хоть на голове ходи.

Я прибежал из школы домой и сразу кинулся в комнату, где стояла ёлка. Я с нетерпением ждал подарков от Деда Мороза. В этом году я заранее написал ему письмо и заказал новый велосипед, настольный хоккей, шахматы, аквариум с тепловодными рыбками… Много всего заказал. Я был уверен, что подарки уже ждут меня под ёлкой, завёрнутые в разноцветные обёртки. В прошлом году так и было.

Но к моему величайшему огорчению, никаких подарков не было… И ёлки не было… Ничего не было.

— Мама, папа, бабушка! — в отчаянии закричал я. — А где же ёлка? Где мои подарки? Где всё?

— Ты знаешь, пока тебя не было, к нам в дверь позвонил Дед Мороз и сказал, что, поскольку теперь у нас всё наоборот, он должен забрать и подарки, и ёлку, — весело сказал папа. — Пришлось отдать ему всё, что мы для тебя приготовили. Да ты не огорчайся, жить-то стало веселей!

— Не может быть! — чуть не заплакал я. — Так мы не договаривались!

В этот момент у меня всё перед глазами закрутилось, завертелось, я на секундочку закрыл глаза, а когда открыл, то по-прежнему сидел у себя в комнате в кресле. Ой, кажется, я замечтался!

— Будем тебе на большой перемене невесту выбирать. Из нашего класса, — решительно сказал Петька.

— Ой! — воскликнула мама. — Это же мои кулинарные журналы. Там же ценные рецепты. Берите что угодно, только не это.

Передо мной стоял папа.

— Двойка?! — прогремел над моей головой папин голос. — Ну ты полюбуйся на этого человека!

Я протёр глаза. В комнате по-прежнему стояла нарядная ёлка.

— Не волнуйтесь, — весело пообещал я родителям. — Завтра же исправлю двойку на пятёрку.

Кузя-Робинзон

Кузя — это наш кот. Он большой, мягкий, полосатый, вроде настоящего тигра. Но голова у него маленькая, совсем не породистая, шерсть всклокоченная, как у кота-дворняжки. Поэтому каждый, кто ни посмотрит на Кузю, говорит:

— Ну и кот у вас! Очень смешной! Таких никогда не видел.

И я не видел. А еще я никогда не встречал таких знаменитых котов. Спросите любого, кто живёт у Обводного канала в Москве, каждый вам ответит:

— Кот Кузя? Конечно, помним. Удивительный кот. Настоящий Робинзон!

А между прочим, Робинзоном звали одного матроса, который после кораблекрушения много лет жил на необитаемом острове. Один среди океана. Вот и наш кот однажды попал в приключение, как тот Робинзон.

Пришла как-то мама с работы, налила в блюдечко молоко, осмотрелась вокруг, кота позвала, а того нет нигде. Никто не мяукает.

— Сеня, где кот? — спросила мама.

— Не знаю, — сказал я. — По-моему, он с вечера домой не пришёл.

И на другой день кот тоже не объявился, и на третий. Словом, пропал наш Кузя.

Прошло две недели, и вдруг прибегает наш сосед Володька и кричит:

— Бегите скорее на канал. Там ваш Кузя на острове сидит и мяукает. Я сначала подумал, что это ничейный кот, а потом пригляделся, вижу — полосатый, морда смешная. Точно ваш Кузька.

Мама быстро собралась и бегом за Володькой. Мы с папой за ней следом. Прибегаем, видим: люди стоят у парапета, вниз глядят, головами качают, меж собою переговариваются. Стена набережной крутая, каменная, очень высокая. Внизу вода шумит, переливается, булькает.

А на маленькой отмели, под самой стенкой, сидит наш Кузя и смотрит своими зелёными очень грустными глазами на людей. Хвост у него течение колышет, а он сидит в том месте, где водосточная труба наружу выходит, и не знает, как ему быть.

— Кузя, миленький, — крикнула мама, — как тебя туда занесло?

— Ничего непонятного тут нет, — сказал мужчина с удочкой, — на канале рыбаков много развелось. Подошёл, наверное, рыбкой поживиться, вот его и скинули.

— Злодейство! — ахнула мама. — Какое злодейство!

— Глупости, никто его никуда не кидал, — хмыкнул старичок в соломенной шляпе. — Посмотрите, как много вокруг рыбьих костей. Небось рыбку захотел поймать, вот и сиганул в реку, а выбраться не смог.

— Позвольте, — перебил мужчина с удочкой, наклоняясь над парапетом. Насколько мне известно, рыба треска в Москве-реке до сих пор не водилась. И таких крупных представителей речных видов не наблюдалось.

— Какие там представители, — засмеялась румяная полная женщина. — Мы с мужем каждый день бедолаге рыбку подбрасываем. Из магазина. На работу как-то утром идём, видим — сидит. Голодный, жалкий. Вызволить хотели, корзинку с рыбкой спустили, чтобы его заманить, а как поднимать стали, он из корзинки выпрыгнул, да так на островке и живёт.

— Надо было крышку на корзине приладить. С верёвочкой. Дернуть её и захлопнуть, — посоветовал мужчина с удочкой.

— Пожарных позовите или водолазов, — хмыкнул старичок в шляпе.

— Зачем пожарных? — отозвался кто-то из толпы. — У меня в котельной канат завалялся. Спустим его вниз, кот по нему, как по столбику, и заберётся.

Между тем народу на набережной собралось очень много. Даже машины стали притормаживать. Всем любопытно, что произошло.

И вдруг на самом деле появился канат. Рыжий, мохнатый, пахнущий смолой. Канат спустили к воде, но кот лишь понюхал его и с тоской отвернулся, макнув и без того мокрый хвост в быстротечные волны.

— Кис-кис! — загалдели все вокруг. — Давай по канату! Кис-кис…

— Погодите, — перекрикивая гвалт, сказала румяная женщина. — Разве так можно вразнобой? Надо ласково, всем вместе. Ну, раз, два: ки-ис, ки-ис. — Она взмахнула руками, как дирижёр.

И все хором выдохнули:

— Кис! Кис! Кис!

Во всех окнах близстоящих домов появились коты. И даже собаки! А наш кот сиганул в трубу и там затаился.

— Разрешите, я сама, — робко произнесла мама и позвала нежным голосом: — Ку-зя! Кузя, миленький.

Кузя вылез на свой островок из тёмной трубы и жалобно замяукал, уставившись на маму грустными зелёными глазами.

— Я больше так не могу, — решительно сказал папа. — Мне на работу пора. Держите канат.

Папа снял ботинки, перелез через парапет и начал осторожно спускаться к воде.

— Я всегда знала, что наш папа самый лучший, — тихонько шепнула мне мама.

Наш отважный папочка спрыгнул на мокрый песок, ловко запихнул кота в авоську, приладил её на канате и крикнул:

— Эй, наверху, поднимайте!

Кота подняли. Все улыбались, норовили его погладить, пощекотать за ухом. Потихоньку все начали расходиться. Вдруг кто-то громко крикнул:

— Человека забыли!

— Где забыли?

— Да на Кузькином островке, — ответил мужчина с удочкой.

Когда папу вытянули из канала и мы шли домой вчетвером — папа, мама, Кузя и я, — папа рассмеялся и сказал:

— Представляю, как через три недели прибегает Володька и кричит: «В канале на Кузькином островке какой-то дядька сидит. Босой. Небритый. Очень похож на вашего папу. А румяная тётка кидает ему банки с килькой в томате…»

— И свежие газеты, — засмеялась в ответ мама.

Кто виноват?

Ну надо же — конец четверти, а я двойку получил. Да ещё на уроке истории. А всё потому, что вчера по телевизору такой интересный фильм показывали, что я совсем забыл про уроки. А папа меня предупреждал: «Получишь двойку, не видеть тебе нового велосипеда, как своих ушей». А я так о нём мечтал.

— Может быть, историк забыл двойку в дневник поставить? — спросил мой друг Петька, когда мы вышли на школьный двор. — Если в дневнике оценки нет, тогда ещё не всё пропало.

Я достал дневник в надежде, что жирная красная двойка мне померещилась или испарилась, словно исчезающие чернила.

Но слабая искорка надежды тут же погасла, потому что огромная двойка никуда не делась, а по-прежнему красовалась на самом видном месте.

— Ну всё, Семён, — сказал Петька. — Достанется теперь тебе от отца.

— Да, и с велосипедом ты пролетел, — сочувственно вставил Вадик.

— Эх, из-за какой-то маленькой закорючки не получу долгожданного велосипеда. И кто этот дневник только придумал? — чуть не плакал я.

— А давай двойку ластиком сотрём! — предложил Петька. — У меня такой ластик классный. Он что хочешь сотрёт.

— Нет, ничего не получится, — сказал Вадик. — Только дырку протрёте. Лучше страницу с двойкой вообще вырвать, с мясом.

— Тогда и другая страница исчезнет, с пятёркой, — вздохнул я. — Так не годится.

— А может, отец забудет дневник проверить? — высказал предположение Вадик.

— Он никогда не забывает, — помотал я головой. — Эх, прощай моя мечта.

Мне стало жалко себя до слёз.

— Ну разве это справедливо — из-за оценки человека удовольствия лишать, — тяжело вздохнул Петька.

И тут я не выдержал, бросил на землю дневник и стал яростно топтать его ногами:

— Вот тебе! Вот тебе проклятый. Так тебя!

— Думаешь, что накажешь дневник — и дело в шляпе? — вдруг услышал я за спиной чей-то голос.

Мы обернулись и увидели седого старичка в круглых очках.

— Если бы не дневник, родители ни за что про двойку не узнали бы. А теперь плакал мой велосипед! — в сердцах выкрикнул я.

— А кто из вас, ребята, читал про персидского царя Ксеркса? — спросил старичок.

— Что это за царь такой? — удивился Вадик. — Первый раз слышу.

— Этот повелитель прославился тем, что приказал своим воинам высечь море за то, что оно разметало мосты, перекинутые персами через пролив Дарданеллы.

— Высечь море? — засмеялись мы. — Да это просто сказка.

— Вовсе не сказка, — серьёзно сказал старичок и продолжил: — Великий царь Ксеркс, властелин всей Персии, воевал с греками. Но между его царством и государством греков был пролив. И для того, чтобы соединить Азию с Европой, царь приказал своим воинам построить крепкие мосты, а затем переправить по ним войска с одного берега на другой. Это было две с половиной тысячи лет тому назад.

— И что, построили? — с сомнением спросили мы.

— Да, персы соорудили два моста: один при помощи «белого льна», другой из папирусных канатов. Это было очень непросто, персы долго трудились, но наконец справились. И вдруг на море разыгрался шторм, и всего лишь за один день буря уничтожила мосты.

— Вот не повезло! — покачал головой Петька.

— Ксеркс страшно разозлился, — продолжал рассказывать старичок. — Первым делом он приказал разыскать стрельщиков, так в те времена называли надзирателей за постройкой мостов, и велел отрубить им головы.

— Да разве они виноваты? — удивился Вадик. — Они честно выполнили свою задачу. Тут во всём море виновато.

— Правильно, — кивнул старичок. — Но морю-то голову не отрубишь. Поэтому царь решил наказать и море. По его приказу вдоль побережья выстроились тысячи и тысячи воинов. У каждого из них в руках была цепь. И по команде Ксеркса грозные воины начали сечь море.

— А какой прок воду сечь, разве ей больно? — ещё больше удивился я.

— Нет, воде совсем не больно. Но так уж устроен человек, что всегда хочет кого-нибудь обвинить в своих неудачах, — грустно вздохнул старичок. — Вот и царь Ксеркс запомнился потомкам как единственный владыка, который приказал выпороть море. Целый день его слуги били по воде цепями, пока окончательно не выбились из сил.

— Ну и что, помогло им это? — спросил Вадик.

— Нет, — улыбнулся старичок. — Мосты они, конечно, новые построили, но греков так и не победили в сражениях. А вам, ребята, это наука. Не вините кого-то другого в своих неудачах. И уж совсем тут не виноват твой дневник, — сказал старичок и повернулся уходить.

— Всё верно, — вздохнул я. — Сам виноват. Не выучил вчера уроки, а весь вечер телевизор смотрел. Вот сегодня выучу, а завтра сам подниму руку и попрошусь к доске.

Старичок ничего не сказал. Улыбнулся и пошёл дальше.

Не хуже Шаляпина

Больше всего на свете я люблю уроки пения. А что? По-моему, это самый лёгкий предмет в школе. Это тебе не математика какая-нибудь или русский язык, где нужно всякие правила учить. И учительница у нас отличная. Только вот беда — она почему-то любит слушать, как девочки поют. А нас, мальчиков, вечно ругает за то, что мы глотки дерём. Не пойму, что хорошего в девчачьем пении? У девчонок голоса тоненькие, как стебельки. Их и не слышно совсем.

Мы с Петькой и Вадиком давно уже решили на большой сцене петь. Голоса у нас сильные, точно как у знаменитых певцов. Мы иногда даже дома тренируемся. У меня есть караоке. По-японски караоке значит «пустой оркестр». Включаешь телевизор, запускаешь диск с мелодиями, а на экране слова песни читаешь и поёшь. Главное — в музыку попасть. Мы с ребятами часто поём разные известные песни. Особенно у меня хорошо русская народная песня «Дубинушка» получается. Громко и выразительно. Мне кажется, что даже сам Фёдор Иванович Шаляпин не так громко пел, как я. У меня какое-то горловое пение выходит. Как у алтайских шаманов. Это мне наша соседка тётя Аня однажды сказала:

— Что ты горланишь, как шаман в степи?

А я ей отвечаю:

— Так горло разрабатывают. Все великие певцы, чтобы хорошо петь, первые десять лет голос развивают. Так и Шаляпин делал, и Вертинский, и другие знаменитости.

Правда, тётя Аня на меня иногда обижается, говорит, что я своим пением мешаю ей сериалы смотреть. А что делать? Когда стану знаменитым певцом, обязательно приглашу её на свой концерт бесплатно и посажу в первом ряду. А потом выведу её на сцену и скажу зрителям, что она была моей самой первой слушательницей. И все станут ей аплодировать и кричать «Браво!». Она мне ещё спасибо за это скажет. Вот увидите!

— Архимед родился в Сиракузах, — стал читать я вслух.

— В карапузах, в карапузах!

— начала нарочно дразнить меня Наташка.

— Я знаю, как называется эта картина, — закричал я.

— Она называется «Мишка косолапый»! Правильно?

У моих друзей громко петь тоже получается. Конечно, не так хорошо, как у меня, но всё равно громко. Однако вчера я, Петька и Вадик получили двойки на уроке пения. Просто до слёз обидно.

А случилось это так. Мы проходили русские народные хоровые песни. Наша учительница пения Нонна Владимировна разбила весь класс на группы по три человека. Ребята сами выбирали, кто с кем петь будет. Мальчики с мальчиками, а девчонки друг с другом. Мы с Петькой и Вадиком сразу записались в одну тройку. Раз уж дома вместе поём, то в школе и подавно петь вместе будем. Все ребята по трое выходили к доске и пели песню. И оценки ставили всем троим сразу.

— Мы будем самой сильной тройкой, — без тени сомнения сказал Вадик.

— Точно, — подтвердил Петька. — Нас никто не перепоёт. Мы вместе будем петь, как три великих итальянских тенора: Паваротти, Каррерас и Доминго.

— Считай, пятёрки у нас в кармане, — весело сказал я.

Нам задали выучить наизусть русскую народную песню «По Дону гуляет казак молодой».

Это старинная песня. И хотя она грустная, мы сразу решили, что петь её нужно обязательно громко. Потому что, чем громче песня звучит, тем она лучше до сердца слушателей доходит.

Нонна Владимировна села за пианино и стала играть. Играла она очень красиво. Ничуть не хуже, чем знаменитые пианисты.

Первыми пели девочки. У меня от смеха чуть живот не лопнул, потому что это не пение было, а какой-то вой. У меня так кошки под окнами весной кричат.

— В чём дело, ребята? — строго спросила Нонна Владимировна. — Почему вы смеётесь?

— А как же нам не смеяться, — продолжал хохотать Петька. — Разве так нужно петь?

— А что вам не нравится? — удивилась учительница музыки.

— Так петь нельзя! — твёрдо заявил Вадик. — Это никуда не годится.

— А как же, по-вашему, нужно петь? — спросила Нонна Владимировна.

— Громко и с чувством, — пояснил я. — Так, как наша троица поёт.

— Спасибо, девочки, садитесь, — сказала учительница. — А вы, певцы, идите-ка сюда. — Она поманила нас пальцем. — Сейчас посмотрим, на что вы способны.

Мы с ребятами вышли, дождались, пока заиграет музыка, и как грянули на весь класс:

— По Дону гуляет казак молодой…

— Стоп! — сказала Нонна Владимировна, зажав уши ладонями. — Вы не поёте, а орёте.

— Мы поём, — обиделся Петька.

— Просто мы громко поём, — добавил Вадик.

— Как итальянские теноры, — с гордостью пояснил я. — Как Паваротти и его друзья.

— Ну-ка, ещё раз попробуем, — предложила учительница.

— По Дону гуляет… — набрав побольше воздуха в лёгкие, дружно начали ребята.

Мы старались петь так громко, что со стены свалился портрет композитора Мусоргского. В общем, в результате нам троим поставили по двойке.

— Знаете, что сказал Наполеон на острове Святой Елены? — спросила учительница, захлопывая классный журнал.

— Нет, — тяжело вздохнув, ответили мы.

— Он сказал, что французскую армию больше всего в России испугали сильные холода и громкие песни, которые распевали на морозе молодые казаки.

— Правильно, — поддакнула круглая отличница Светка Федулова. — Петь нужно красиво, а не громко.

— Кричать каждый может, а вот петь единицы, — вздохнула Нонна Владимировна.

— Что же это за пение такое, если тебя никто не слышит, — пробурчал Вадик, убирая дневник в рюкзак.

— Петь нужно так, чтобы за версту слышно было, — поддержал его Петька.

Когда мы шли из школы домой, я сказал:

— А знаете, ребята, мне папа рассказывал, что знаменитый писатель Максим Горький, когда был совсем молодым и ещё книг не писал, пришёл как-то на прослушивание в хор. И в тот же день в этот же самый хор пришёл молодой начинающий певец Фёдор Иванович Шаляпин.

— И что? — полюбопытствовал Петька.

— А то, что Максима Горького сразу приняли в хор солистом, а Шаляпину сказали, что у него нет способностей к пению, и прогнали. А через некоторое время он стал знаменитым певцом, известным на весь мир, — ответил я ребятам.

— Значит, учителя пения могут ошибаться? — обрадовался Вадик.

— Вот именно! — весело подмигнул я. — Мы обязательно станем известными, и Нонна Владимировна ещё пожалеет, что не разглядела в нас такой талант!

Санта Барбара

Вчера на уроке географии произошла катастрофа. Дело в том, что я очень плохо запоминаю географические названия. Вечером учу, учу, а утром ничего не помню. Вернее, помню, но всё неправильно. Вечно путаю названия городов, стран, рек. Все надо мной смеются, но ничего с этим поделать не могу. А вчера была просто катастрофа.

— Рыжиков, к доске! — прозвучал грозный голос Нины Васильевны, нашей учительницы по географии.

Я вздохнул и поплёлся к доске, словно на эшафот.

— Ну что, Семён, помнишь, что я задавала? — спросила учительница, поправив причёску. Она почему-то всё время её поправляет. А может, это парик, и она боится, как бы он с головы не сполз.

— Вы задали выучить главные проливы и водопады мира, — уныло протянул я.

— Выучил? — Нина Васильевна строго посмотрела на меня.

— Да! Конечно, выучил!

— Ну тогда расскажи нам, как называется пролив в Турции, который разделяет Европу и Азию и соединяет Эгейское море с Мраморным?

— Дуранделлы! — не задумываясь выпалил я.

Ребята захохотали, а учительница попятилась от меня, словно перед ней не ученик стоял, а привидение какое-нибудь.

— Что? — Нина Васильевна сделала страшные глаза.

— Ой, простите, перепутал, — тут же нашёлся я. — Это пролив Далбанеллы.

Ребята засмеялись ещё громче, и я понял, что снова промахнулся.

— Дарданеллы, Рыжиков. Пролив называется Дарданеллы! — сердито произнесла учительница и снова поправила причёску. — Ты что, не учил?

— Учил, Нина Васильевна, честное слово. Просто все эти географические названия у меня в голове перепутываются. Они такие сложные, что просто ужас.

— Ничего сложного тут нет! — строго сказала учительница географии. — Позор не знать такие простые вещи. Ну хорошо, а как называется самый большой водопад в Африке. Надеюсь, это ты не забыл?

— Сейчас, сейчас, — я задумался, уставившись в потолок. Мысли со страшной скоростью закрутились у меня в голове. Как же он называется? Я помнил, что этот водопад один известный путешественник назвал в честь какой-то английской королевы. Но какой именно королевы? Этих королев в Англии словно зайцев в лесу. Всех разве упомнишь?

— Ну что же ты молчишь? — снова поправляя причёску, спросила Нина Васильевна, и голос её стал угрожающим. — Или не учил?

И тут я увидел, как Вадик, мой товарищ по классу, руками машет и на Лизку Круглову показывает.

Меня словно осенило.

— Елизавета! — уверенно выпалил я.

— Что Елизавета? — не поняла учительница.

— Водопад называется Елизавета! — уточнил я. — Его так назвали в честь королевы Англии Елизаветы Второй.

— Рыжиков, — строго сказала учительница. — Давай без шуток!

Я снова с надеждой посмотрел на Вадика. А он опять на Лизу Круглову кивает. Издевается что ли надо мной? И тут я словно прозрел: он вовсе не на Лизку, а на её соседку Вику Сазонову показывает.

— А, вспомнил, — сказал я радостно. — Водопад Вика называется, верно?

Ребята все от хохота полегли.

— Водопад в честь королевы назвали, это верно, — кивнула Нина Васильевна. — Только её звали не Вика, а Виктория.

— Ну это же одно и тоже, Нина Васильевна, — вступился за меня Вадик. — Королеву звали Виктория. А дома муж или родственники королевские называли её просто Викой. Значит, Семён всё правильно ответил.

— Ладно, — поправив в сотый раз причёску, согласилась учительница. — Если ответишь мне на последний вопрос, поставлю тройку. Мы на прошлом уроке проходили параграф, в котором про самые знаменитые мировые курорты говорится. Есть и в Америке такой чудо-город. Это место на русский язык переводится как «Святая Варвара». Я вам про него рассказывала, вспоминай.

Меня аж в холодный пот бросило. Ноги стали подкашиваться, и живот заболел от страха. Ну всё, думаю, пропал. В языках я совсем не силён. Не помню никакой Варвары.

— Так и быть. Даю тебе подсказку, — смилостивилась географичка. — Этот город называется Санта…

И тут я так обрадовался, что у меня даже живот моментально перестал болеть.

— Город называется Санта-Клаус, — бойко выпалил я.

Класс содрогнулся от дружного хохота, а учительница взяла мой дневник и без всякой жалости вывела большущую двойку.

— Стыдно, Рыжиков, — поправляя в тысячный раз причёску, сказала Нина Васильевна. — Город этот Санта-Барбара называется. Его каждый школьник знает.

Теперь знаю и я. В общем, проблемы у меня с названиями.

Древние греки

Наш учитель по математике Анатолий Сергеевич попросил нас выучить имена тех древнегреческих учёных, портреты которых висят у нас на стене в кабинете.

— А то как-то некрасиво получается, — сказал он. — Портреты висят в классе уже который год, а как зовут великих математиков вы до сих пор не знаете. Позор, да и только.

Нам стало стыдно, и мы решили выучить имена учёных наизусть. А то вдруг кто-нибудь из проверяющих придёт в школу и спросит про этих древних греков, а мы ничего не знаем. Действительно нехорошо!

— Для начала давайте их в тетрадку перепишем, — предложил мой друг Петька. — Вот тебе листочек, я буду смотреть на портреты и читать имена, а ты, Семён, записывай, — предложил он и начал диктовать: — Аристотель, Платон, Евклид, Пифагор, Софокл, Архимед и Диоген…

— Ух, как много! — вздохнул Вадик. — Всех и не запомнишь.

— Ничего, — сказал я. — Я один способ знаю, как сложные имена в два счёта запомнить.

— Как? — хором спросили ребята.

— Нужно их зарифмовать, — объяснил я. — Ну, например, Платон слопал утром весь батон. Или — Архимед проглотил слона в обед.

— Здорово! — засмеялся Вадик. — Пошли ко мне домой, будем рифмы придумывать. Мы сейчас этих древних греков в момент выучим.

Все побежали домой к Вадику, бросили портфели и уселись на диван. Хорошо, что у Вадика родителей в это время никогда дома не бывает. Можно спокойно заниматься своими делами.

— Давай, Семён, — сказал Петька. — Ты у нас в классе главный поэт. Придумывай рифмы, а мы будем записывать.

— Пифагор — хранитель гор, — сразу же выпалил я.

— Каких ещё гор? — не понял Вадик.

— Горы бывают разные, — заявил со знанием дела я. — Высокие и низкие. А он их охраняет, чего тут непонятного.

— А что их охранять? — снова спросил Вадик. — Их разве украсть можно?

— Ну нельзя их украсть, нельзя. Чего пристал? Это я просто так придумал, для рифмы, — начал кипятиться я.

— Хорошо, — согласился Вадик. — Давай дальше!

— Наш Сократ по утрам несётся в сад, — выдал я следующий шедевр.

— Годится, — кивнул Петька и потёр ладони. — Теперь Евклид.

— Это совсем просто, — сказал я. — Евклид — у него нога болит.

— А Софокл? — спросил Вадик.

— А Софокл — быстрый сокол, — тут же отреагировал я.

— Что ж, осталось ещё одного грека зарифмовать — и готово! — обрадовался Вадик. — Диогена!

— Диоген — наш супермен! — опередив меня, выкрикнул Петька.

— Здорово! — похвалил я его. — Теперь нужно всё это одним стихом записать, выучить — и дело в шляпе.

Мы сели за письменный стол, и через два часа всё было готово. Вот что у нас получилось:

Древнегреческий Сократ По утрам несётся в сад, Потому что там, в саду, Есть лимон и какаду. И его дружок Софокл Прилетает, словно сокол. Среди яблонь — супермен, В бочке скачет Диоген. Между груш — хранитель гор, Математик Пифагор! Не спешит к друзьям Платон, Скушал утром он батон. Не прибудет Архимед — Проглотил слона в обед. И не смог прийти Евклид, У него нога болит.

Мы с ребятами сразу выучили стихотворение наизусть, и С тех пор, когда нас спрашивают, кого, из древнегреческих учёных мы знаем, то вспоминаем эти рифмы и без запинки называем по именам древнегреческих знаменитостей. Вот так! Попробуйте и вы!

Тима и кот

Пришёл Тима домой очень усталый.

Он с горки на санках летал. Он снежки с ребятами кидал. Он снежную бабу лепил. Он сосульки с крыши сбивал.

Очень Тимка устал и поэтому не успел своих рыбок в аквариуме покормить.

Съел мальчик рисовую кашу, стакан молока с ватрушкой, тянучую конфету «Коровка». Лёг в постель, а сам думает: «Рыбки у меня голодные. Завтра им насыплю корма…»

Смотрит Тимка на свой аквариум и глазам не верит.

…Сидит у аквариума Тимкин кот и сыплет корм золотым рыбкам. В одной лапе держит баночку, другой корм зачёрпывает и в аквариум бросает, как зерно маленьким цыплятам.

— Цып-цып-цып…

— Ты что делаешь? — удивился Тимка.

— Рыбок кормлю, — ответил кот как ни в чём не бывало, и в глазах у него сверкнули не то искорки, не то золотые рыбки.

— 3-зачем? — опешил Тимка.

— Чтобы они подросли. Уж очень они, бедняжки, ма-аленькие. Мяу-у!

— Я сам их по-по-кормлю, — заикаясь, сказал Тимка.

— Я помогаю. Тебе некогда. Всё дела, заботы… Если хочешь, могу и птичкам насыпать корму. Ты кормушку на улице прибил, а зёрнышки туда не кладёшь. Бедные, бедные маленькие птички, — вздохнул кот и добавил: — Некому, мяу, их покормить. А им не мешало бы подрасти, потолстеть. Мяу-у.

И в глазах у него сверкнули не то золотые рыбки, не то красивые птички.

Усатый кот потёр лапой о лапу и облизнулся. Наверное, потому, что сидел у воды и ему захотелось пить. А из аквариума пить нельзя. Вода рыбкам нужна.

— Брысь! — крикнул Тимка. — Я сам буду каждый день рыбкам и птицам корм давать. Сам!

Кот очень-очень обиделся и с тех пор с Тимкой не разговаривает.