×òî òàêîå äóøà? Î, íà ýòîò âîïðîñ áûâàåò ñëîæíî îòâåòèòü. Êòî-òî ñêàæåò, ÷òî äóøà ýòî íå÷òî, ñîâìåùàþùåå â ñåáå êà÷åñòâà ÷åëîâåêà, åãî õàðàêòåð, ÷óâñòâà . Êòî-òî ñêàæåò, ÷òî äóøà ýòî è åñòü ñàì ÷åëîâåê, âñÿ åãî ñóùíîñòü â äóøå. È áåç äóøè îí óæå íå ÷åëîâåê, à âñåãî ëèøü æàëêèé êóñîê ïëîòè, ëèø¸ííûé ÷óâñòâ, ìûñëåé . Äà, âîîáùå, âñåãî! Íåêîòîðûå ëþäè îòðèöàþò ñóùåñòâîâàíèå äóøè âîâñå, ìîë, ÷óøü âñ¸ ýòî, è íåò ó ÷åëîâåêà íè÷åãî êðîìå òåëà, à çà íàøè äåëà, õàðàêòåð, ïîñòóïêè îòâå÷àåò ìîçã. Íî ìíå êàæåòñÿ, ÷òî äóøà ó ÷åëîâåêà âñ¸ æå åñòü. Áûâàþò äóøè ñâåòëûå, ÷èñòûå. ×àùå âñåãî îíè ïðèíàäëåæàò äåòÿì, êîòîðûå åù¸ íå óñïåëè íàãðåøèòü, ÷òî ìîæåò ïðåâðàòèòü äóøó â íå÷òî ò¸ìíîå, ïîõîæåå íà ïåïåë, ÷òî íåñ¸ò â ñåáå çëîáó, æàäíîñòü, ãðóáîñòü, æåñòîêîñòü è äðóãèå, íå ìåíåå îòâðàòèòåëüíûå êà÷åñòâà è ÷óâñòâà. Êàæäûé ïîñòóïîê, êàæäîå ñëîâî, íåñóùèå â ñåáå ýòè êà÷åñòâà è ÷óâñòâà «ðàçúåäàþò» äóøó, ïîäîáíî åäêîìó äûìó, îòðàâëåííîìó ÷åëîâå÷åñêîé çëîáîé. Åñëè ÷åëîâåê âñþ æèçíü áóäåò îòðàâëÿòü ñâîþ äóøó, òî îíà, áóäòî ðîñòîê, çàëèòûé êèñëîòîé, «ïîãèáíåò», ñòàíåò «ì¸ðòâîé».
Ïðîáëåìà, îáîñíîâàííàÿ âûøå, îòðàæåíà â ïîýìå Í.Â. Ãîãîëÿ «Ì¸ðòâûå äóøè», íàä êîòîðîé ïèñàòåëü ðàáîòàë ñ 1835 ïî 1852 ãîäû. Äî ÷èòàòåëåé äîø¸ë òîëüêî ïåðâûé òîì (èçäàí â 1842 ãîäó) è íåñêîëüêî ãëàâ èç âòîðîãî òîìà Ãîãîëü ñæèãàë âòîðîé òîì, ïðè ÷¸ì íåîäíîêðàòíî. Ìî¸ ìíåíèå î í¸ì, êàê î ïèñàòåëå, ñëåãêà ðàñïëûâ÷àòî, âåäü ÿ íå òàê õîðîøî çíàêîìà ñ ïðîèçâåäåíèÿìè ýòîãî àâòîðà. Íî ÷òî-òî åñòü â Íèêîëàå Âàñèëüåâè÷å Ãîãîëå òàêîå, ÷òî ïðèâëåêàåò ìíîãèõ ëþäåé. Äóìàþ, âñ¸ äåëî â òîì, ÷òî îí áûë îòëè÷íûì êîìèêîì (íó, êóäà æå ðóññêèé íàðîä áåç êîìåäèé è øóòîê?) è åù¸ äîâîëüíî-òàêè çàãàäî÷íûì ÷åëîâåêîì. Ìíîãèå åãî ïðîèçâåäåíèÿ çàñòàâëÿþò ëþäåé çàäóìàòüñÿ, à èíûå è âîâñå íàãîíÿò ìðà÷íûå ìûñëè. Îäíèì èç òàêèõ ïðîèçâåäåíèé, êàê ìíå êàæåòñÿ, ÿâëÿåòñÿ åãî ïîýìà «Ì¸ðòâûå äóøè», âòîðîé òîì êîòîðîé, êàê ÿ óæå ãîâîðèëà, ñãîðåë, îêóòàâ ñâî¸ ñîäåðæàíèå äûìêîé òàèíñòâåííîñòè.
Êîðîáî÷êà, Ìàíèëîâ, Ñîáàêåâè÷, Íîçäð¸â, Ïëþøêèí è ×è÷èêîâ. Íåò-íåò, ÿ íå ïðîñòî òàê ñåé÷àñ ïåðå÷èñëèëà ýòè ôàìèëèè. Ïðîñòî ìíå ïîêàçàëîñü, ÷òî áóäåò ëó÷øå ñðàçó íàïèñàòü, î êîì ïîéä¸ò ðå÷ü â îñíîâíîé ÷àñòè ìîåãî ñî÷èíåíèÿ, õîòü ýòîò ñïèñîê, îáðóøèâøèñü íà ñòðàíèöó êàê ñíåã íà ãîëîâó, è ìîã íà ïàðó ñåêóíä îçàäà÷èòü ÷èòàòåëÿ, ïîêà îí íå ïðî÷ò¸ò ïîñëåäóþùèå çà íèì ïðåäëîæåíèÿ.
Èòàê, ×è÷èêîâ. Äà-äà, ÿ íà÷íó ñ êîíöà ñïèñêà. È íå ïîòîìó, ÷òî ìíå òàê çàõîòåëîñü, íåò, íè â êîåì ñëó÷àå! Ïàâåë Èâàíîâè÷ (òàê åãî çâàëè), ïî ñóòè, — ãëàâíûé ãåðîé ïîýìû, ÷åëîâåê õèòðûé è ðàñ÷¸òëèâûé. Îí ëåãêî äîãîâàðèâàåòñÿ ñ ïîìåùèêàìè, ñêóïàÿ ó íèõ ì¸ðòâûõ êðåñòüÿí, äåëàÿ ýòî êàê áû äëÿ èõ æå, ïîìåùèêîâ, áëàãà. Íî âñ¸ íå òàê ïðîñòî, âåäü ìóæ÷èíà ñàì õî÷åò íàæèòüñÿ íà ýòèõ êðåñòüÿíàõ, è äî áóäóùåãî ïîìåùèêîâ åìó âîîáùå íåò íèêàêîãî äåëà. Íåóæåëè òàê íàçûâàåìûå õîçÿåâà «ì¸ðòâûõ» äóø íå çàïîäîçðèëè íåëàäíîå? Íåò. È ñåé÷àñ ïîéì¸òå, ïî÷åìó.
Çíàåòå, ÿ äóìàþ, íå íóæíî áûòü îñîáîãî ðîäà èëè óìà, ÷òîáû òîðãîâàòüñÿ. Êîíå÷íî, íå ñïîðþ, íåêîòîðûå çíàíèÿ çäåñü ïðîñòî íåîáõîäèìû, íàïðèìåð, ñïîñîáíîñòü îòëè÷èòü áîëüøåå ÷èñëî îò ìåíüøåãî è õîðîøî ïîäâåøåííûé ÿçûê, âåäü ïîïðîáóé-êà ïðîäàòü èëè êóïèòü ÷òî-ëèáî, åñëè âòîðîìó ó÷àñòíèêó ñäåëêè ýòî íå âûãîäíî. Âîò òóò-òî ïðèõîäèòñÿ óáåæäàòü ÷åëîâåêà, îêàçûâàòü íåêîòîðîå âëèÿíèå íà íåãî. Íî òàê ëè âñ¸ ýòî âàæíî, åñëè ïðè ýòîì òû ãëóï è ñîâåðøåííî íè÷åì, êðîìå ýòîé ñàìûé âûãîäû, íå èíòåðåñóåøüñÿ? Èìåííî òàê ìîæíî îõàðàêòåðèçîâàòü îäíó èç òåõ, ó êîãî ïîáûâàë ×è÷èêîâ Êîðîáî÷êó. Åé íå âàæíî, ÷òî îíà ïðîäà¸ò óæå ì¸ðòâûõ êðåñòüÿí, à âàæíî íå ïðîãàäàòü, íå ïðîäåøåâèòü. Îíà ãîòîâà ÷òî óãîäíî ïðîäàòü, òîëüêî áû âûãîäû ïîáîëüøå äëÿ íå¸ èç ýòîãî áûëî. Ýõ, Êîðîáî÷êà, íåëüçÿ òàêóþ öåíó äåíüãàì ïðèäàâàòü! À òî âåäü ìîæíî òàê è äóøó çàãóáèòü, çàäàâèâ å¸ áîëüøèì ìåøêîì, íàïîëíåííûì ÷åì-òî ðàçäóòûì äîíåëüçÿ æàæäîé äåíåã. Ýòî, äðóçüÿ ìîè, è åñòü äóøà «ì¸ðòâàÿ».
«Àõ, âîò åñëè áû ñåé÷àñ âäðóã ñëó÷èëîñü òàêîå ÷óäî-÷óäíîå, ÷òî îïèñàíî íà ÷åòûðíàäöàòîé ñòðàíèöå ìîåé ëþáèìîé êíèãè, ÷òî ÿ ÷èòàþ óæå äâà ãîäà, àõ, êàê ýòî áûëî áû çàìå÷àòåëüíî, êàê ÷óäåñíî è êàê íåâåðîÿòíî ». Äóìàþ, íå ñòîèò ïðîäîëæàòü, âåäü è òàê ÿñíî, ÷òî ïåðåä íàìè Ìàíèëîâ, ôàíòàç¸ð è ìå÷òàòåëü, äíÿìè çàäóì÷èâî ñèäåâøèé â «Õðàìå óåäèí¸ííîãî ðàçìûøëåíèÿ» èëè, ÷òî òîãî áûâàåò õóæå, ÷ðåçìåðíî ëþáåçíè÷àâøèé ñî âñåìè ãîñòÿìè ñâîåãî ïîìåñòüÿ. ×åãî æå òàêîãî â òîì, ÷òîáû ìå÷òàòü? Óâåðåíà, ÷òî ìíîãèå çàäàþò ñåáå ýòîò âîïðîñ. Ïðèçíàþ, ÿ òîæå îá ýòîì äóìàëà. È ïðîäîëæàþ äóìàòü. Íî çíàåòå, åñëè ÷åëîâåê ìå÷òàåò è ñòðåìèòüñÿ ê ñâîåé ìå÷òå ýòî îäíî, à âîò Ìàíèëîâ ýòî ñîâñåì äðóãîé ñëó÷àé. Îí íè÷åãî íå äåëàåò, íèêóäà íå ñòðåìèòüñÿ, òîëüêî ëèøü âèòàåò â äàë¸êèõ îáëàêàõ, ÷àñòî óíîñÿùèõ åãî íåâåñòü êóäà, à õîçÿéñòâî îñòà¸òñÿ áåç õîçÿèíà. ×åëîâåê ýòîò æèâ¸ò â êàêîì-òî èì ñàìèì âûäóìàííîì ðîìàíå, íàïèñàííîì êàêèì-íèáóäü ôðàíöóçîì, çíàþùèì òîëê â ìàíåðàõ è â äëèííûõ, òðóäíîïðîèçíîñèìûõ íàèìåíîâàíèÿõ, âåäü äàæå èìåíà ó ñûíîâåé Ìàíèëîâà íåâåðîÿòíî íåïðèâû÷íû äëÿ íàøèõ óøåé. Ôåìèñòîêëþñ è Àëêèä íó è ãäå ýòî âèäàíî, ÷òîá òàê äåòåé íàçûâàëè?  èòîãå ó Ìàíèëîâà ïóñòûå ôàíòàçèè, íå ïðèíîñÿùèå íèêàêîé ïîëüçû. Ìåðòâà ëè åãî äóøà? Íå çíàþ. Ñêîðåå äà, ÷åì íåò.
« ìåäâåäü! Ñîâåðøåííûé ìåäâåäü! Íóæíî æå òàêîå ñòðàííîå ñáëèæåíèå: åãî äàæå çâàëè Ìèõàèëîì Ñåì¸íîâè÷åì .». Èìåííî òàê îïèñûâàë Ñîáàêåâè÷à, åù¸ îäíîãî ïîìåùèêà, â ñâîåé ïîýìå Í.Â. Ãîãîëü. Ýòî áûë ÷åëîâåê, êîòîðûé ÿâëÿëñÿ ïîëíîé ïðîòèâîïîëîæíîñòüþ Ìàíèëîâà. Êàêèå òàì ìå÷òû è ëþáåçíîñòè! « ß èõ çíàþ âñåõ: ýòî âñ¸ ìîøåííèêè, âåñü ãîðîä òàì òàêîé: ìîøåííèê íà ìîøåííèêå ñèäèò è ìîøåííèêîì ïîãîíÿåò. Âñå õðèñòîïðîäàâöû. Îäèí òàì òîëüêî è åñòü ïîðÿäî÷íûé ÷åëîâåê: ïðîêóðîð; äà è òîò, åñëè ñêàçàòü ïðàâäó, ñâèíüÿ ». Èìåííî òàê ïîìåùèê âûñêàçàëñÿ î ÷èíîâíèêàõ ãîðîäà N. Ýòîò ÷åëîâåê ãðóá, íåóêëþæ, ïîõîæ, êàê ãîâîðèëîñü âûøå, íà ìåäâåäÿ, íî âåñüìà èçâîðîòëèâ è õèò¸ð. Ëþáèòåëü ïëîòíî (èëè ÷åðåñ÷óð ïëîòíî?) ïîîáåäàòü, à òî è ïîóæèíàòü, è ïîçàâòðàêàòü. Ñîáàêåâè÷ íå õîòåë ïðîäåøåâèòü è óïîðíî òîðãîâàëñÿ ñ ×è÷èêîâûì. Åìó äàæå íå âàæíî, ÷òî îí, âîîáùå-òî, ì¸ðòâûõ êðåñòüÿí ïðîäà¸ò, ãëàâíîå äåíåã çà íèõ ïîáîëüøå âçÿòü. È ìàëî òîãî, ÷òî ÷ðåâîóãîäèå, îíî æå îáæîðñòâî, ñìåðòíûé ãðåõ, òàê îí åù¸ è íàñòîëüêî æàäíûé è ìåðêàíòèëüíûé, ÷òî òîðãóåòñÿ èç-çà ì¸ðòâûõ äóø, ì¸ðòâûõ êðåñòüÿí. Îí î÷åíü ïîõîæ íà Êîðîáî÷êó, î êîòîðîé ãîâîðèëîñü ðàíåå. Ñîáàêåâè÷ «ì¸ðòâàÿ» äóøà.
 ñåìíàäöàòü-äâàäöàòü ëåò ìíîãèå þíîøè ëþáÿò ïîãóëÿòü ïî áàëàì, ïîèãðàòü â êàðòû, ïîïàñòü â íåëåïóþ èñòîðèþ . Íî âîò äëÿ âçðîñëîãî ìóæ÷èíû ýòî íåïðèåìëåìî. Äà-äà, ñåé÷àñ ìû ïîãîâîðèì î Íîçäð¸âå. Õîçÿéñòâîì ýòîò ÷åëîâåê íå èíòåðåñîâàëñÿ, ëþáèë âûïèòü, íàêóïèòü âñåãî, êðîìå íóæíîãî, íà âûèãðàííûå â êàðòû äåíüãè, à ïîòîì ïðîèãðàòü è òîãî áîëüøå. ×àñòî ñî÷èíÿë íåáûëèöû, ìîã îáèäåòü áëèæíèõ, ïîòîì äàæå íå âñïîìèíàÿ îá ýòîì ðàñïóñêàë î íèõ ñëóõè, à ïîòîì óäèâëÿëñÿ, ïî÷åìó òå íå çàõîäÿò ê íåìó â ãîñòè. Ëþáèë ñâîèõ ñîáàê, íî, â êàêîì-òî ñìûñëå, íå ëþáèë ñåáÿ, âåäü ðàçâå áóäåò ÷åëîâåê, êîòîðîìó åñòü äî ñåáÿ äåëî, åñòü íåâåñòü ÷òî èç Áîã çíàåò ÷åãî ïðèãîòîâëåííîå, ÷àñòî ïðèãîðåâøåå è, êàê ìíå äóìàåòñÿ, íå îòëè÷àþùååñÿ õîðîøèì âêóñîì. Íîçäð¸â ïðîæèãàòåëü æèçíè, ïðîæèâàþùèé å¸, îñìåëþñü òàê ñêàçàòü, â ïóñòóþ. Âåäü â èòîãå îí íè ê ÷åìó íå ïðèä¸ò, îäíàæäû ñîñòàðèòñÿ è îòïðàâèòñÿ â ìèð èíîé, äóìàåòñÿ, â ðàçîð¸ííîì äîìå ñâî¸ì, êóøàÿ ïîäãîðåâøóþ êàøó è ñëûøà ëàé ñîáàê íà ïñàðíå, åñëè ê òîìó âðåìåíè íå ðàçäàñò èõ çà êàðòî÷íûå äîëãè èëè íå îáìåíÿåò íà íåíóæíûå âåùèöû. Îí îòêàçàëñÿ îòäàâàòü ×è÷èêîâó êðåñòüÿí, ïîêà òîò íå ñêàæåò, çà÷åì îíè åìó íóæíû. À ïîòîì äîãîâîðèëñÿ íà ïàðòèþ â øàøêè, íî, áóäó÷è æóëèêîì â èãðàõ, äåëàë äîïîëíèòåëüíûå õîäû, ÷òî çàìåòèë ñîïåðíèê. Íîçäð¸â íà çàìå÷àíèå ×è÷èêîâà îòðåàãèðîâàë êðàéíå îñòðî, òàê ÷òî ñêóïùèêó ì¸ðòâûõ äóø ïîâåçëî, ÷òî îí óñïåë óñêîëüçíóòü, èíà÷å áåäû áûëî áû íå ìèíîâàòü. Ìåðòâà äóøà òîãî, êòî âèäèò ñìûñë æèçíè â êàðòàõ è ãóëÿíêàõ, êòî íå çíàåò íàñòîÿùèõ öåííîñòåé, ëæ¸ò, æóëüíè÷àåò, íå ñëåäèò çà ñëîâàìè è ïîñòóïêàìè ñâîèìè. Òàêîâ áûë Íîçäð¸â, ÷åëîâåê ñ äóøîþ «ì¸ðòâîþ».
Ñêàæèòå ìíå, äîðîãîé ÷èòàòåëü, íóæíà ëè âàì âîí òà âîò, ëåæàùàÿ ãäå-òî â êó÷å áàðàõëà, îòëîìëåííàÿ ðó÷êà êðåñåë? Íóæíû ëè âàì äàâíî îòñëóæèâøèå ñâîé ñðîê ñëîìàííûé ñòóë èëè ÷àñû ñ îñòàíîâèâøèìñÿ ìàÿòíèêîì? À ëèìîí, âûñîõøèé äî ðàçìåðà ëåñíîãî îðåõà? Âû ñêàæåòå, ÷òî ýòî çà äóðàöêèå âîïðîñû? ×òî çà ÷åïóõà? Íåò, äðóçüÿ, ýòî íå ÷åïóõà, âåäü èìåííî ýòè âåùè òàê æèçíåííî íåîáõîäèìû Ïëþøêèíó, ïîñëåäíåìó â ýòîì ñî÷èíåíèè ãåðîþ è ïîñëåäíåìó ïîìåùèêó, ê êîåìó ïðèåçæàë ×è÷èêîâ. ×åãî òîëüêî íå íàêîïèë ýòîò ðàá áàðàõëà çà ñâîþ æèçíü! È ëàäíî áû îí ýòî àêêóðàòíî ñêëàäûâàë, ïðîòèðàë îò ïûëè èëè õîòü êàê-òî ñëåäèë çà âñåì ñâîèì «áîãàòñòâîì». Òàê íåò æå! Âñ¸ ëåæèò, íåò, äàæå âàëÿåòñÿ â êó÷êàõ íà ïîëó, ñòîëå, âåçäå, ãäå òîëüêî ìîæíî, è ïîêðûòî òàêèì ñëîåì ïûëè, ÷òî « ðóêè âñÿêîãî êàñàâøåãîñÿ ñòàíîâèëèñü ïîõîæèìè íà ïåð÷àòêè ». È ÷òî æå ìû âèäèì? Õîçÿéñòâî òåðïèò îò ýòîãî òîëüêî óáûòêè; âñ¸ çàïóùåíî: è çàðîñøèé äâîð, è îáâåòøàëûé äîì, è ñàì Ïëþøêèí ñ âèäó îí ïîõîæ íà áàáó, ê ñëîâó, ñîâåðøåííî íè÷åãî íå çíàþùóþ îá îïðÿòíîñòè. Ïëþøêèí î÷åíü æàäíûé, ñêóïîé ñòàðèê. Îí ýêîíîìèò íà âñ¸ì, ïîòîìó, óñëûøàâ, ÷òî ó íåãî õîòÿò êóïèòü ì¸ðòâûå äóøè, êîèõ ó íåãî ïðóä ïðóäè, ñðàçó ñîãëàøàåòñÿ äåíüãè-òî íóæíû. Íî, çíàåòå, íåìíîãî óñòàëà îá ýòîì ïèñàòü, äóøà åãî «ìåðòâà», âåäü íåò â åãî ñåðäöå íè÷åãî ÷åëîâå÷åñêîãî, îäíî òîëüêî áàðàõëî.
×òî æå ñêàæó â çàêëþ÷åíèå? À ñêàæó ÿ, ÷òî äóøè «æèâûå», êîíå÷íî, â ïðîøëîì, — ýòî áûëè, íàâåðíîå, êðåñòüÿíå, õîòÿ êòî çíàåò, ÷òî îíè ñäåëàëè áû è âî ÷òî áû ïðåâðàòèëèñü, îêàçàâøèñü âäðóã íå êðåïîñòíûìè, à ïîìåùèêàìè. Ïîýìà Í.Â. Ãîãîëÿ ïîòîìó è àêòóàëüíà ñåé÷àñ, ÷òî ñòàòü Ñîáàêåâè÷åì èëè Ïëþøêèíûì, Ìàíèëîâûì èëè Íîçäð¸âûì, Êîðîáî÷êîé èëè äàæå ×è÷èêîâûì ìîæåò ïî÷òè êàæäûé ÷åëîâåê; à ñêîëüêî ëþäåé óæå ìîæíî íàçâàòü ýòèìè èìåíàìè? È ïîêà îáùåñòâî íå èçáàâèòñÿ îò ìåðêàíòèëüíîñòè, ÷ðåçìåðíîãî íàêîïèòåëüñòâà, çëîáû, æàäíîñòè, ïóñòûõ ôàíòàçèé è æåëàíèé, ïîýìà «Ì¸ðòâûå äóøè» áóäåò àêòóàëüíà, íî õîòåëîñü áû, õîòü è óùåðá ëèòåðàòóðå, ÷òîáû â êàê ìîæíî ñêîðîì âðåìåíè ïåðåñòàëî áûòü íåîáõîäèìûì íàïîìèíàòü ëþäÿì î Ïëþøêèíûõ è Íîçäð¸âûõ.
Сочинения 
Народ в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»
Сочинение
В поэме «Мертвые души» Гоголь хотел показать «всю Русь». В ней писатель воссоздает разнообразные типы российских помещиков, праздно живущих в своих дворянских усадьбах, рисует сатирическими красками образы чиновников, взяточников и воров, сосредоточивших в своих руках государственную власть. Автор выводит здесь и нового человека нарождающегося буржуа, дельца, приобретателя, И всех этих героев он определяет как «мертвые души». Но позади «мертвых душ» выступают души живые. Это русский народ, с которым писатель связывал надежды на лучшее будущее России. Поэтому гоголевская поэма заканчивается символическим образом птицы-тройки. В ней содержится итог многолетних размышлений Гоголя о судьбе России, о настоящем и будущем ее народа. Ведь именно народ противостоит миру чиновников, помещиков, дельцов, как живая душа мертвой.
Почему же мысль о русском народе наполняет душу писателя радостью, почему язвительная, гневная сатира уступает место высокой патетике? Наверное, потому, что писатель видел в темном и забитом русском народе необъятные силы, огромные потенциальные возможности. Значит, основная мысль поэмы в стремительном беге России вперед, в движении к счастливому будущему русского народа. Несмотря на господство в эпоху Гоголя «мертвых душ» над живыми, он видит неудержимое движение России к лучшему.
Кто же движет ее? На фоне мертводушия маниловых, коробочек, плюшкиных особенно рельефно выделяется бойкий и живой русский ум, народная удаль, широкий размах души. Именно эти качества, по мнению Гоголя, являются основой национального русского характера. И они нашли воплощение в образах богатырей Степана Пробки, Абакума Фырова. Причем о Степане и его возможной судьбе размышляет несостоявшийся помещик Чичиков, который приобрел его как «мертвую душу». Но этот русский богатырь, «что и в гвардию годился бы», предстает более живым, чем здравствующие люди с мертвыми душами. Эта умершие или придавленные крепостническим гнетом крестьяне трудолюбивы и талантливы. Слава замечательного каретника Михеева жива в памяти людей и после его смерти. Даже Собакевич с невольным уважением говорит о том, что тот славный мастер должен только на государя и работать.
В скупых, лаконичных строчках поэмы встают перед нами искалеченные судьбы людей из народа. Спивается чудо-сапожник Максим Телятников, который хотел обзавестись своим домиком да лавчонкой. Но, заплатив барину порядочный оброк, этот талантливый мастер был обманут поставщиком гнилой кожи. Бессмысленна и нелепа смерть Григория Доезжай-не-доедешь, который от тоски заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь. Горька и унизительна судьба беглых крепостных Плюшкина, которые обречены всю жизнь скрываться от полиции. Выбор у них невелик: сидеть в тюрьме или пристать к другим господам и работать у них. Грамотный дворовый человек Попов, мыкающийся без паспорта, постоянно подвергается допросам и унижениям и сам горько издевается над своей судьбой. Запоминается в поэме образ Абакума Фырова, который полюбил вольную жизнь, пристав к бурлакам. Ведь тяжелейший каторжный труд бурлацкой ватаги иногда завершался шумным и веселым праздничным гуляньем с песнями и хороводами. Именно здесь во всю ширь проявляется народная удаль, размах русской души.
Но писатель видит, что эти замечательные качества народа задавлены и изуродованы крепостным рабством, властью мертводушных помещиков и чиновников. Поэтому Гоголь не идеализирует русское крестьянство. О его вопиющем невежестве, узости духовного мира говорят, например, образы бестолковых дяди Митяя и дяди Миняя, которые никак не могут развести лошадей, запутавшихся в постромках, или образ дворовой девчонки Пелагеи, которая «не знает, где право, где лево». Юмористически описывает автор в начале поэмы глубокомысленный разговор двух мужиков, рассуждающих о том, доедет ли колесо до Москвы или до Казани. Стремление к мыслительной деятельности превращается в глупое пустословие, ибо жизнь крестьян так скудна и ничтожна, что не дает им достаточного материала для размышлений. Вызывает смех и «благородное побуждение к просвещению» крепостного слуги Чичикова Петрушки, потому что его привлекает не содержание книг, а сам процесс чтения. Гоголь пишет, что ему было все равно, что читать: похождения влюбленного героя, букварь, молитвенник или химию. Эти эпизоды являются ярким показателем неразвитости, убожества духовного мира значительной части дворового крепостного крестьянства. О том же свидетельствует образ кучера Селифана, который спьяну произносит пространные речи, адресованные лошадям.
Невежество, темнота, пьянство, забитость это те черты русского народа, которые сформировались в нем благодаря векам крепостной зависимости. Значит, самодержавно-крепостнический строй России не только тормозил экономическое развитие страны, но и преступно губил душу русского народа. В поэме слышится протест крестьянства против своих мучителей и угнетателей помещиков и чиновников. Например, он выражается в бунте крестьян сельца Вшивая Спесь и сельца Боровки, которые снесли с лица земли земскую полицию в лице заседателя Дробяжкина. Тот же протест звучит и в народном слове, в метких пословицах и поговорках. Например, когда Чичиков расспрашивал встретившегося мужика о Плюшкине, тот наградил этого барина убийственно точным прозвищем «заплатанной». Гоголь пишет: «Выражается сильно российский народ, и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собой и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света». Писатель убежден, что ни у какого народа нет такого замашистого и бойкого меткого слова. Величественные, бескрайние просторы России и горькая судьба ее народа наводят на мысль о возможности и необходимости коренных перемен в стране, так как «удалая, полная силы национальность» несовместима с нищенским положением, отупляющей неволей, господством «мертвых душ».
- Сочинения
- По литературе
- Гоголь
- Творчество Гоголя
За свою жизнь Николай Васильевич Гоголь создал множество прекрасных произведений. На его книги повлияли фольклорные традиции, обычаи и ритуалы, а также народное творчество: былины, легенды, сказки, поверья, песни.
Наиболее ярко народный быт запорожцев описывается в произведениях, входящих в сборник «Вечера на хуторе близ Диканьки». Знакомясь с этими произведениями, читатель воссоздает в своей голове реальные сцены народной жизни украинцев. В рассказах и повестях много сказочных элементов. Они гармонично сочетаются с эпизодами из реальной жизни. Таким образом, создается настоящая сказка.
Апогей описания народного быта и жизни достигается в повести «Тарас Бульба». Произведение повествует о жизни запорожского казака Тараса Бульбы и двух его сыновей. Они отправляются служить с отцом и начинается война. Один из них, Андрий, полюбил польскую панночку, отдал все сердце возлюбленной и предал Отечество, отрекся от отца и родины. Отцу, Тарасу Бульбе, стыдно, что его сын так поступил, ведь теперь Андрий сражается на стороне врага. В конце концов он убивает Андрия. Но есть у Тараса Бульбы еще один сын — Остап. Он очень сильный и верный казак. Остап лишен эмоциональности и чувственности, которые присущи его брату. Он действует твердо и решительно, но в конце попадает в плен поляков. Они казнят его перед глазами Тараса Бульбы. Ему очень горестно терять сына.
Многие высказывания из «Тараса Бульбы» стали крылатыми выражениями. Например, «Я тебя породил — я тебя и убью», «Есть ещё порох в пороховницах!».
Все творчество Гоголя можно разделить на две части. Все перечисленные произведения составляют первую часть, народную. Но Николай Васильевич много писал и про жизнь чиновников, «маленьких людей», про произвол власти. Писатель высмеивал пороки современного ему общества. Например, алчность, глупость, скудоумие, презрение к образованию, глупость, ханжество. Таких произведений у писателя очень много. Это и «Петербургские повести», и комедия «Ревизор», и поэма «Мертвые души», с которыми нам только предстоит познакомиться в будущем.
Но все произведения Николая Гоголя связаны мыслью о том, что добро всегда победит зло, что свет всегда побеждает тьму. Автор искренне в это верил и пытался донести эту правду до читателя. Таким образом, произведения Гоголя воспитывают в людях доброту, милосердие, справедливость и ответственность.
2 вариант
В плеяду великих русских писателей вписано имя Николая Васильевича Гоголя. Местом его рождения была деревня Сорочинцы, в родном имении Васильевка. С самого детства он был поклонником мистики, у него была болезнь тафофобией. Он боялся, что его могут похоронить заживо. Мистика появляется почти во всех его произведениях. Он приобрел известность, сначала как критик и только потом как писатель. Он пробовал себя в различных литературных жанрах. У писателя вышло примерно тридцать произведений. Но лучшим его произведением считается повесть «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Книги Гоголя не похожи и не связаны между собой. Все они различаются стилем, героями и местами действий. Это разные люди среди них и деревенские жители, как Вакула и Солоха. И столичные люди, как художник Чартков. Так же присутствуют жители небольших провинциальных городков.
Во всех сюжетах переплетаются русский язык с украинской мовой. Гоголь с большой любовью описывает жизнь простого народа. Особенно это видно в описании жизни городничего и его жены, которые только и делают, что едят и пьют.
Гоголь тщательно прописывает мелочи: образы героев, место событий описаны с мельчайшими подробностями. Даже имена своим героям он дает необычные: Бобчинский и Добчинский, Замухрышкин, Довгочхун
Многие герои из разных произведений стали нарицательными. К примеру, Плюшкин означает скупова человека, Хлестаков символизирует обман, а Салоха деревенскую чаровницу.
В произведениях Гоголя много разной «нечисти». Самое мистическое произведение «Вий». Писатель уверял, что это произведение не его фантазия, а реальная история, произошедшая в одном из украинских сел. Гоголь верил в то, что нечистая сила живет везде, вареники при помощи взгляда попадают в рот, утопленницы могут разговаривать.
По его книгам изучают русский язык и литературу. По многим произведениям писателя сняты фильмы и сказки. Эти фильмы актуальны и в наше время.
Мистика сопровождала Гоголя в течение всей его жизни. Гоголь всегда будет непревзойденным мистиком XIXвека.
Проблемы, которые поднял писатель, актуальны по сей день, чем и объясняется бессмертность произведений Н. В. Гоголя.
Также читают:
Картинка к сочинению Творчество Гоголя
Популярные сегодня темы
- Характеристика и образ Левши в рассказе Левша Лескова сочинение
Левша является заглавным героем одноименной повести Николая Семеновича Лескова, написанной им в 1881 году. На примере жизни Левши автор раскрывает проблему судьбы по-настоящему талантливого человека в России в те времена
- Что значит «принести мечту в жертву» чему-либо? Итоговое сочинение
Это очень сложное решение и в основном его люди принимают под тяжестью обстоятельств и если их вынуждают другие люди. В основном человек стремиться, во что бы то ни стало исполнить свою мечту.
- Сочинение на тему Почему я жду лето
Лето – это самая лучшая пора года. Целых три месяца отдыха, которые можно провести так, как захочется именно тебе. Нет практически никаких дел, а, самое главное, не нужно делать никаких домашних заданий!
- Образ и характеристика Генерала в романе Капитанская дочка Пушкина (Андрей Карлович)
Произведение «Капитанская дочь» носит исторический, реальный и бытовой характер. Жизнь героев книги тесно связана с крестьянской битвой под предводительством Емельяна Пугачева.
- Сочинение Любовь к ближнему 9 класс 15.3 ОГЭ
Любовь к ближнему можно назвать признанной добродетелью. Она довольно часто поощряется как моралью, так и религией – и, безусловно, является правильным подходом.
Скачать все готовые примеры и образцы сочинений по литературе
Скачать структура и клише для сочинения
Скачать аргументы для сочинения
Скачать план написания и шаблон для сочинения
Предлагаем вам почитать и скачать примеры сочинений и эссе по литературе. Здесь размещены уникальные примеры новых сочинений с вступлением, аргументами, тезисами и выводом, а также план сочинения
Официальный сайт. 2021 — 2022 учебный год. 11 класс. ВПР. ФИПИ ШКОЛЕ. ФГОС. ОРКСЭ. МЦКО. ФИОКО. ОГЭ. ЕГЭ. ГИА. Школа России. Школа 21 век. Перспектива. Школа 2100. Планета знаний. Экзамен. Россия. Беларусь. Казахстан. РБ.
Вариант, образец и пример сочинения-рассуждения на тему: В чем состоят особенности композиции поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души»?
Н.В.Гоголь во время написания «Мертвых душ» очень долго не мог определиться, что это: роман или поэма. И все-таки автор остановился на том, что «Мертвые души» — это лироэпическая поэма, потому что значительное место в ней занимают лирические отступления и вставные эпизоды, что и характерно для этого литературного жанра. Следовательно, в «Мертвых душах» лирическое и эпическое начала равноправны.
Задача эпической части — показать «хотя с одного боку Русь», а лирические отступления придают поэтичность произведению. Например, в конце первого тома автор вводит образ птицы-тройки, которая несется по дороге и олицетворяет всю Русь. Какая гордость и любовь к Отечеству звучит в этом эпизоде. На мой взгляд, введение в эпический сюжет лирических отступлений является специфичной чертой композиционной целостности данной поэмы.
Своеобразие «Мертвых душ» заключается и в особом построении. Так, в первой главе автор дает общее описание губернского города и вскользь знакомит читателя с главным героем. В следующих пяти главах Чичиков посещает помещиков и скупает у них мертвые души. Причем автор описывает крепостников в порядке деградации: один хуже другого. Например, Манилова, как самостоятельный образ, невозможно воспринимать положительно (он не читает, не развивается, не занимается хозяйством, обладает притворной вежливостью), но в сравнении с Ноздревым, драчуном и вруном, первый помещик выглядит духовно гораздо выше. И если сопоставить Коробочку и Плюшкина, то Настасья Петровна тоже выигрывает некоторыми чертами характера: она хотя и не развивается, как и Плюшкин, но помещица – образец хозяйственности.
Не случайно и то, что писатель строит каждую главу по определенной схеме: описание деревни, усадьбы, интерьер дома, встреча хозяина, сцена обеда, реакция крепостника на предложение Чичикова. И так на протяжении всех пяти глав он использует одни и те же способы типизации.
Интересна и та особенность, что читатель узнает биографию главного героя не в начале произведения, а только в конце первого тома. Мы уже узнали о том, что совершил Чичиков, какие были последствия его путешествия, а вот причины, побудившие Павла Ивановича начать эти «похождения», нам пока еще не известны. Оказывается, двигателем этой идеи является завет, данный Павлуше еще в детстве отцом: «копи копейку, она никогда не выдаст…»
Таким образом, особенностью композиции поэмы «Мертвые души» является необычность расположения глав всего произведения, существование лирических отступлений, способы типизации образов помещиков, построенные по одному и тому же методу.
Композиционное своеобразие поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души” определяется творческой задачей, которую ставил перед собой автор. Первоначально писатель предполагал создать грандиозное произведение, состоящее из трех частей. В первом томе перед читателями предстало бы сатирическое изображение современной автору России, а в следующих томах должны были произойти пробуждение души героя и его нравственное воскрешение. Автор смог завершить лишь первый том поэмы, но общий замысел повлиял на композиционное своеобразие этого единственного тома.
В повествовании обнаруживается как бы двойная композиционная логика: “логика обличения” (связанная с идейной задачей первого тома) и “логика проповеди”, обусловленная общей задачей “триптиха”.
Вначале рассмотрим, как организовано в поэме “сатирическое пространство”. Центральный герой путешествует по губернскому захолустью с целью приобретения “мертвых душ”. Вначале предметом сатирического обличения становятся помещики, затем автор рисует коллективный образ губернского чиновничества.
Высшую ступень общественного зла олицетворяет столичный чиновник из вставной новеллы “Повесть о капитане Копей кипе”.
Последовательность появления помещиков в повествовании соответствует схеме: каждый последующий помещик “мертвее”, или, как говорил сам автор, “пошлее” предыдущего. Следуя друг за другом, эти образы-типы (Манилов, Коробочка, Ноздрев, Собакевич, Плюшкин) рисуют картину постепенного угасания человеческого в человеке, все более глубокого омертвения человеческой души.
Гоголь подчеркивает, что сфера обитания коробочек, ноздревых или собакевичей не ограничена губернским захолустьем. Так, коробочки встречаются и среди светских дам, зевающих за книгой и высказывающих “вытверженные мысли” о политических делах во Франции. Ноздревым может оказаться “даже человек в чинах”.
Собакевич проявил бы себя кулаком и в Петербурге, только под началом у него были бы не крестьяне, а чиновники.
Сюжетно-композиционной доминантой “губернских” глав становится обсуждение жителями города NN вопроса о том, кто такой Чичиков. Разгадывая тайну Чичикова, чиновники и дамы города NN обнажают перед читателем собственные души, свою мелочность, продажность, тупость.
Автор с самого начала строит повествование так, что вплоть до последней главы Чичиков остается загадкой, как для персонажей поэмы, так и для читателя. Герой лишен ярких, запоминающихся черт, а, общаясь с людьми, имеет обыкновение уподобляться своему собеседнику; кроме того, его биография дана лишь в последней главе.
Появление па балу Ноздрева с его скандальными разоблачениями и прибытие в город Коробочки переводят повествование на новый виток. Город разделяется на “партии” (“женская” обсуждает похищение Чичиковым губернаторской дочки, “мужская” пытается объяснить покупку “мертвых душ”), все приходит “в брожение”. Появляются все более фантастические версии о Чичикове (фальшивомонетчик, беглый разбойник, Наполеон, капитан Копейкин, Антихрист).
В последней главе автор наконец объясняет, кто такой Чичиков, и “припекает подлеца”.
В таком построении поэмы обнаруживается глубокий смысл. Помещики и чиновники были “знакомым злом”, пороки, характерные для этих сословных групп, были узнаваемы. Чичиков же знаменует собой вторжение в русскую жизнь нового зла, связанного с капиталистическими тенденциями развития страны.
Служение “копейке”, безудержное стремление к наживе – это и есть “тайна Чичикова”, которую автор раскрывает в конце первого тома.
Сатирическое изображение России писатель рассматривал как задачу, возложенную на него свыше: выставляя на всеобщее обозрение пороки и язвы общества, он должен был, затем открыть пути спасения и для отдельной заблудшей человеческой души, и для общества в целом. Теме омертвения человеческой души в поэме противопоставлена тема естественного человека, идея о первоначально благой и чистой человеческой душе. Антитеза мертвого и живого (“естественного”) составляет глубинную коллизию поэмы. Это противостояние чаще всего обнаруживается в авторских отступлениях и вставных эпизодах.
В первых шести главах автор не устает напоминать о том, что изначальная природа человека светла и гармонична. Благая природа человека – залог его духовного воскрешения. Поэтому во второй части первого тома (начиная с седьмой главы) речь идет уже не столько о мертвой душе, сколько о душе дремлющей, обнаруживающей себя лишь в некие кризисные моменты.
Композиционная роль лирических отступлений в поэме многообразна. Помимо проповедования душевной чистоты и духовного преображения мира в них звучат размышления о самобытности и талантливости русского народа, о назначении писателя, о судьбе России. Благодаря оригинальности и смелости композиционного решения в “Мертвых душах” воистину явлена “вся Русь” – не только как страна, заслуживающая осмеяния, по и как держава, которой предначертано великое будущее.
Читать сочинение далее…
.
XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА
Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
Николай Николаевич Асеев
Асеев
Николай Николаевич (1889 — 1963), поэт. Родился 28 июня (10 июля н.с.) в городе Льгов
Курской области в семье страхового агента.
Детские годы провел в доме деда, Николая
Павловича Пинского, охотника и рыболова,
любителя народных песен и сказок и
замечательного рассказчика.
В 1909 закончил Курское реальное училище,
поступает в Коммерческий институт в Москве и
одновременно слушает лекции на филологическом
факультете Московского университета. В 1911
опубликовал свои первые стихи.
Литературная жизнь Москвы захватила
молодого поэта, он посещает брюсовские
«вечера», «ужины» Вяч. Иванова,
знакомится с Б. Пастернаком, который покорил его
всем: и внешностью, и стихами, и музыкой.
С 1913, когда в альманахе «Лирика»
появляется подборка стихов Асеева, начинается
его активная литературная деятельность. Через 4
года он издал пять сборников оригинальных
стихотворений: «Ночная флейта» (1913),
«Зор» (1914), «Оксана» (1916), «Леторей»,
(1915), «Четвертая книга стихов» (1916).
Начинается первая мировая война, и
Асеева призывают на военную службу. В Мариуполе
он проходит обучение в запасном полку, который
вскоре отправляют ближе к Австрийскому фронту.
Заболевает воспалением легких, осложнившимся
вспышкой туберкулеза. Его признают негодным к
службе и отправляют домой на поправку; через год
он проходит переосвидетельствование, и его снова
направляют в полк, где он пробыл до февраля 1917,
когда был избран в Совет солдатских депутатов.
Началась Февральская революция, полк
отказался идти на фронт.
Асеев вместе с женой «двинулся» на
Дальний Восток. Этот длинный путь через
фронтовую, голодную, мятежную страну стал его
путем в большую поэзию (очерк «Октябрь на
Дальнем»). Во Владивостоке он сотрудничал в
газете «Крестьянин и рабочий» — органе
Совета рабочих и крестьянских депутатов.
Октябрьскую революцию, о которой узнал во
Владивостоке, принял безоговорочно.
По предложению Луначарского Асеев был
вызван в Москву и в 1922 он туда приезжает.
Возобновляет знакомство с Маяковским, который
имел на него большое влияние. Выходят сборники
его стихов: «Стальной соловей» (1922), «Совет
ветров» (1923). С 1923 Асеев участвовал в
литературной группе «Леф» (левый фронт
искусств), возглавлявшейся Маяковским. До конца
жизни Маяковский поддерживал его, помогал
издавать его книги.
В 1920-е годы вышли поэмы «Лирическое
отступление», «Свердловская буря», стихи о
русских революционерах («Синие гусары»,
«Чернышевский»). В 1928, после поездки за
границу, написал стихи о Западе («Дорога»,
«Рим», «Форум-Капитолий» и др.).
Перед войной Асеев публикует поэму
«Маяковский начинается» («…я написал о
нем поэму, чтобы хоть отчасти выполнить свой долг
перед ним. Без него мне стало труднее…», — писал
Асеев).
Многие его военные стихи и поэмы —
страницы поэтической хроники Отечественной
войны: «Радиосводки» (1942), «Полет пуль»,
«В последний час»(1944), «Пламя победы» и
др. В 1961 книгой «Зачем и кому нужна поэзия»
(1961) Асеев подводит итоги своего творчества и
своей жизни. В 1963 поэт умирает.
Использованы материалы кн.: Русские
писатели и поэты. Краткий биографический
словарь. Москва, 2000.
АСЕЕВ Николай Николаевич (9.7.1889, Льгов
Курской губернии — 16.7.1963, Москва), поэт, лауреат
Сталинской премии (1941). Сын страхового агента.
Воспитывался в семье деда — охотника. Образование
получил в Московском коммерческом институте (1912),
а также на филологических факультетах
Московского и Харьковского университетов. Начал
печататься с 1913. В 1914 выпустил свой первый
сборник «Ночная флейта». Приверженный
сначала символизму, А. сблизился с В. Хлебниковым,
а затем и с В.В. Маяковским. Во время Гражданской
войны — на Дальнем Востоке. В 1922 переехал в Москву.
В 1922 написал «Марш Буденного» и благодаря
этому получил широкую известность. В 1923 вошел в
состав ЛЕФа. Приспосабливаясь к обстановке, А.
стал одним из наиболее ортодоксальных
большевистских поэтов, выполняя своими стихами
«социальный заказ». В 1925 выпустил поэму
«Двадцать шесть» о бакинских комиссарах.
Занимал высокие посты в системе Союза советских
писателей.
Использованы материалы из кн.:
Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический
энциклопедический словарь. Москва, Вече, 2000.
Асеев Николай Николаевич
Моя жизнь
Городок был совсем крохотный — всего в три тысячи жителей, в огромном
большинстве мещан и ремесленников. В иной крупной деревне народу больше. Да и
жили-то в этом городишке как-то по-деревенски: домишки соломой крытые,
бревенчатые, на заводах огороды; по немощеным улицам утром и вечером пыль
столбом от бредущих стад на недальний луг; размеренная походка женщин с полными
ведрами студеной воды на коромыслах. «Можно, тетенька, напиться?» И тетенька
останавливается, наклоняя коромысло.
Город жил коноплей. Густые заросли черно-зеленых мохнатых метелок на длинных
ломких стеблях окружали город, как море. На выгоне располагались со своим
нехитрым снаряжением свивальщики веревок; за воротами домов побогаче видны были
бунты пеньки; орды трепачей, нанятых задешево бродячих людей, сплошь в пыли и
кострике, расправляли, счесывали, трепали пеньку. Над городом стоял густой
жирный запах конопляного масла — это шумела маслобойка, вращая решетчатое
колесо. Казалось, что конопляным маслом смазаны и стриженные в кружок головы, и
бороды степенных отцов города – почтенных старообрядцев, у которых на воротах
домов блестел медный осьмиконечный крест. Город жил истовой, установленной
жизнью.
Малый город, а старинный. Имя ему было Льгов, то ли от Олега то ли от Ольги
название свое вел: верно, был сначала Ольгов, или Олегов, но со временем
укоротилось название — проще стало Льговом звать.. Вот так и стоял этот
старинный город, стараясь жить по старинке. На конопляники выходил он одним
краем, и на самом краю, прямо упираясь в коноплю, стоял одноэтажный домик в
четыре комнаты, где родился автор этих строк.
…Я писал, печатался, пользовался вниманием читателей; буду еще писать и
печататься, стараясь, это внимание оправдать. Но хотелось бы еще подчеркнуть,
что впечатления детства остаются самыми яркими и откладываются в памяти гораздо
прочнее, чем впечатления других — последующих возрастов. И поэтому ни роскошные
крымские, ни величественные кавказские красоты не создавали у меня в памяти
такого прочного образа, как конопляник против нашего старого дома во Льгове; это
море конопли, куда мы ребятами уходили в поисках приключений, в большинстве
случаев сочиненных собственной фантазией. Даже итальянские впечатления —
чудесные остатки римских кварталов старого города, даже соборы и дворцы
Флоренции и Венеции не заслонили в памяти вида родного домика с деревянным
крылечком, на котором так не сиделось в детстве. Не заслонились в памяти и
крутые повороты лугового Сейма, опушенные темнеющей зеленью дальних дубрав. И я
почти с тоской, как о потерянных чудесах, вспоминаю о городах моего детства — о
Курске и Льгове, о Судже и Обояни, о Рыльске и Фатеже. Они стали теперь
совершенно другими, неузнаваемыми, лучше обстроенными, украшенными. Но мне они
уже незнакомы. Город Курск — «Куреск», «Куроск». Ведь не от слова же курица
происходит его старинное название! И я стал рано задумываться над этим именем,
стараясь разгадать его происхождение. Нет, не курица, которая «не птица» даже по
народному присловью, была его прообразом. Вошла в уши песня: «Ой, рано, рано
куры запели, ой дид ладо, куры запели!» Что это? Разве куры поют? «Курам на
смех»,— говорится в другой поговорке. Да разве куры смеются? Не могло быть,
чтобы эта бессмыслица вошла в поговорки. Значит, не обыкновенных кур, или, как в
Курске говорят, «курей», подразумевала народная этимология. Какие-то другие
«куры» имелись в виду и в песне и в поговорках. «Как кур во щи». Почему ж не
курица? Да потому что куром называлась дикая лесная птица, довольно сильная, и
крик ее был похож на смех, и пел этот кур по лесам рано, рано и попадался «во
щи», только будучи добыт на охоте. И вот среди лесов, среди сырых боров заложен
был город — «Куреск», по многочисленности обитавших в лесах «куров» названный
так, а не иначе. И воображение уже развивало целую цепь представлений. Почему
эти птичьи названия присвоены не только одному этому городу. Ведь вот — соседом
ему расположен к северу Орел, а к югу Воронеж! Не связаны ли они, эти названия,
чем-то общим, хотя бы во времени? Не были ли они порубежными форпостами на
государственных границах давних времен? Линией защиты от вторгавшихся степных
орд? И, наконец, не о них ли сказано в применении к князьям «Слова о полку
Игореве»: «единого гнезда шестокрыльцы»? Три гордых птицы — шесть крыл Кура,
Ворона и Орла прикрывали Русь от набегов; и не сами князья, а названия городов
натолкнули автора «Слова о полку Игореве» на этот образ. И стал я задумываться,
вглядываясь в историю. Ведь вот какие тайны смысловые заключены в названиях
городов Курских. История городов моего детства увлекала меня в летописи. С них я
и начал свое знакомство с литературой…
Не очень отличалось мое детство от жизни десятков соседских ребят, босиком
бегавших по лужам после грозового дождя, собиравших «билетики» от дешевых конфет
и обложек папирос и пивных ярлыков. Это были меновые знаки разного достоинства.
Но действительными ценностями были лодыжки — вываренные и выбеленные на солнце
кости от свиных ножек, часто крашенные в фуксине и продававшиеся парами. Но
покупать их было охотников мало. Главное — это была игра в лодыжки. Были и
другие игры. Например, поход в конопли, которые представлялись нам заколдованным
лесом, где живут чудовища. Так жил мальчонка провинциального города, не барчук и
не пролетарий, сын страхового агента и внук фантазера—деда Николая Павловича
Пинского, охотника и рыболова, уходившего на добычу на недели в окрестные леса и
луга. О нем я написал впоследствии стихи. О нем и о бабке Варваре Степановне
Пинской, круглолицей старухе, не утерявшей своего обаяния, голубизны своих
доверчивых глаз, своих вечно деятельных рук.
Мать я помню плохо. Она заболела, когда мне было лет шесть, и к ней меня не
пускали, так как опасались заразы. А когда я ее видел, она была всегда в жару, с
красными пятнами на щеках, с лихорадочно сиявшими глазами. Помню, как возили ее
в Крым. Меня взяли тоже. Бабушка была все время с больной, а я предоставлен
самому себе.
На этом кончается детство. Потом идет ученичество. Оно не было красочным.
Средняя школа давно описана хорошими писателями — начиная с Помяловского, кончая
Вересаевым. Разницы было немного. Разве что наш француз отличался париком, а
немец — толщиной. Но вот математик, он же и директор, запомнился тем, что
преподавал геометрию, распевая теоремы, как арии. Оказывается, это было
отголоском тех далеких времен, когда учебники еще писались стихами и азбуку
учили хором нараспев.
И все же главным моим воспитателем был дед. Это он мне рассказывал чудесные
случаи из его охотничьих приключений, не уступавшие ничуть по выдумке
Мюнхгаузену. Я слушал, разинув рот, понимая, конечно, что этого не было, но все
же могло быть. Это был живой Свифт, живой Рабле, живой Робин Гуд, о которых я
тогда не знал еще ничего. Но язык рассказов был так своеобразен, присловья и
прибаутки так цветисты, что не замечалось того, что, может быть, это и не
иноземные образцы, а просто родня того Рудого Панька, который также увлекался
своими воображаемыми героями.
Отец играл меньшую роль в моем росте. Будучи страховым агентом, он все время
колесил по уездам, редко бывая дома. Но одно утро я запомнил хорошо. Был
какой-то праздник, чуть ли не наш именинный день. Мы с отцом собирались к
заутрене. Встали раным-рано, сели на крылечке дожидать первого удара колокола к
службе. И вот, сидя на этом деревянном крылечке, глядя через конопляник на
соседнюю слободу, я вдруг понял, как прекрасен мир, как он велик и необычен.
Дело в том, что только что взошедшее солнце вдруг превратилось в несколько солнц
— явление в природе известное, но редкое. И я, увидав нечто такое, что было
сродни рассказам деда, а оказалось правдой, как-то весь затрепетал от восторга.
Сердце заколотилось быстро-быстро.
— Смотри, папа, смотри! Сколько солнц стало!
— Ну что ж из этого? Разве никогда не видал? Это — ложные солнца.
— Нет, не ложные, нет, не ложные, настоящие, я сам их вижу!
— Ну ладно, гляди, гляди!
Так я и не поверил отцу, а поверил в деда.
Учение кончилось, вернее, оборвалось: уехав в Москву, я скоро перезнакомился
с молодежью литературного толка; а так как стихи я писал еще учеником, то и в
Коммерческом институте мне было не до коммерции, и в университете, куда я
поступил вольнослушателем,— не до вольного слушания. Мы стали собираться в одном
странном месте. Литератор Шебуев издавал журнал «Весна», где можно было
печататься, но гонорара не полагалось. Там я познакомился со многими
начинающими, из которых помню Владимира Лидина, из умерших — Н. Огнева, Ю.
Анисимова. Но не помню, каким именно образом судьба свела меня с писателем С. П.
Бобровым, через него я познакомился с Валерием Брюсовым, Федором Сологубом и
другими тогдашними крупными литераторами. Раза два был в «Обществе свободной
эстетики», где все было любопытно и непохоже на обычное. Однако все эти
впечатления первого знакомства заслонило вскоре иное. Это была встреча с
Маяковским. Здесь не место воспоминаниям: о Маяковском я написал особо. Но со
времени встречи с ним изменилась вся моя судьба. Он стал одним из немногих самых
близких мне людей; да и у него не раз прорывались мысли обо мне и в стихах и в
прозе. Наши взаимоотношения стали не только знакомством, но и содружеством по
работе. Маяковский заботился о том, как я живу, что я пишу.
В 1915 году меня забрали на военную службу. В городе Мариуполе я проходил
обучение в запасном полку. Затем нас отправили в Гайсин, ближе к Австрийскому
фронту, чтобы сформировать в маршевые роты. Здесь я подружился со многими
солдатами, устраивал чтения, даже пытался организовать постановку рассказа Льва
Толстого о трех братьях, за что сейчас же был посажен под арест. Из-под ареста я
попал в госпиталь, так как заболел воспалением легких, осложнившимся вспышкой
туберкулеза. Меня признали негодным к солдатчине и отпустили на поправку. На
следующий год меня переосвидетельствовали и вновь направили в полк. Там я пробыл
до февраля 1917 года, когда был избран в Совет солдатских депутатов от 39-го
стрелкового полка. Начальство, видимо, решило избавиться от меня, и направило в
школу прапорщиков. В это время началась февральская революция. На фронт наш полк
идти отказался, и я с командировкой в Иркутск отправился на восток. В Иркутск я
не поехал. Забрав свою жену, двинулся с нею до Владивостока, наивно полагая
поехать зимой на Камчатку.
Во Владивосток я попал, когда уже совершилась Октябрьская революция. Сразу
пошел во Владивостокский Совет рабочих и солдатских депутатов, где получил
назначение заведовать биржей труда. Что это было за заведование — вспомнить
стыдно: не знающий ни местных условий, ни вновь народившихся законов, я путался
и кружился в толпах солдатских жен, матерей, сестер, в среде шахтеров, матросов,
грузчиков порта. Но как-то все же справлялся, хотя не знаю до сих пор, что это
была за деятельность. Выручила меня поездка на угольные копи. Там я раскрыл
попытку хозяев копей прекратить выработку, создав искусственный взрыв в шахте.
Вернулся я во Владивосток уже уверенным в себе человеком. Начал работать в
местной газете, вначале литсотрудником, а в дальнейшем, при интервентах, даже
редактором «для отсидки» — была такая должность. Но взамен я получил право
печатать стихи Маяковского, Каменского, Незнамова. Вскоре приехал на Дальний
Восток поэт Сергей Третьяков; был организован нами маленький театрик — подвал,
где мы собирали местную молодежь, репетировали «Похищение сабинянок» Леонида
Андреева. Но вскоре эти затеи приостановились. Началась интервенция, газета
подвергалась репрессиям, оставаться, хотя бы и номинальным редактором, было
небезопасно. Мы с женой переселились из города на 26-ю версту, жили не
прописавшись, а вскоре получили возможность выехать из белогвардейских тисков в
Читу, бывшую тогда столицей ДВР — Дальневосточной Республики.
Оттуда по предложению А. В. Луначарского я был вызван в Москву, как молодой
писатель. Здесь и возобновилось мое прерванное на три года знакомство с
Маяковским. Он знал, что на Дальнем Востоке я читал его «Мистерию-буфф» рабочим
Владивостокских временных мастерских, знал, что печатал отрывки из «Человека» в
газете, что читал лекции о новой поэзии во Владивостоке, и сразу принял меня как
родного. Затем началась работа в «Лефе», в газетах, в издательствах, которую
опять-таки возглавлял Маяковский, неотступно, как пароход баржу, буксируя меня
всюду с собой. Я объездил с ним города Союза — Тулу, Харьков, Киев; совместно с
ним выпустил несколько агитационных брошюр.
Неизменная товарищеская заботливость со стороны Владимира Владимировича
проявлялась до конца его жизни. Благодаря ему было издано много моих книг. Позже
я написал о нем поэму, чтобы хоть отчасти восполнить свой долг перед ним. Без
него мне стало труднее. И, несмотря на знаки внимания со стороны читателей, я
так никогда и не оправился от этой потери. Это невозвратимо и непоправимо.
…Когда говорят о чувстве родины, мне кажется, что чувство это начинается с
любви к месту своего рождения, к росту в родном краю, а затем со знания его
истории, расширяющегося в знание всего мира. Не с березок и соловьев, которыми
обычно украшают все русские пейзажи, не с саней и бубенцов, которые считаются
необходимыми аксессуарами русского стиля. Родина начинается с любви к слову, к
своему языку, к его истории, его звучанию. Поэтому-то, хотя мои исторические
домыслы, быть может, малого стоили, но мне они помогли ознакомиться с
летописями, с историей своей земли, своего языка. Я и писать начал с коротеньких
рассказов о прошлом, с картинок исторической жизни давних времен, сдобренных
собственной фантазией. Значительно позже я увидел, что такой путь повествования
был в ходу еще давным-давно, когда языческие предания использовались в
летописных наших записях. Печатал я свои домыслы в детских журналах. Но мне
хотелось не ограничиваться воспроизведением прочитанного. Я попробовал писать
стихи. Сначала они были в таком же полуисторическом, полуапокрифическом роде. А
потом мне засветилось написать что-нибудь свое, не связанное с узнанным в
летописях. Но все учебники и поучения в этом плане сводились к подделке, к
подражанию уже известному. Я жаждал своего опыта, своей истории, неповторимой и
неповторенной. Одним словом, мечталось написать такое, чего еще никто не
написал. И вот, откинув все примеры и указания, я начал писать такое, что было в
прямом смысле «ни на что не похоже». Это были восклицания, упреки, мольба о
чем-то. Я никому не показывал этих стихов.
Разум изрублен
и скомканы вечностью вежды.
Ты не ответишь, Возлюбленный,
прежняя моя надеждо!
Но не изверуюсь,
мыслями скованный тесными, нет, не изверуюсь,
нет, не изверуюсь, нет, не изверуюсь!
Буду стучать к тебе, дикий, взъерошенный, бешеный,
буду хулить тебя, чтоб ты откликнулся — песнями!
Что это было? Обращение ли к древнему идолу истории? Отчаяние ли молодости,
не находящей меры и веса собственным чувствам? По-моему, как я теперь это
понимаю, — было, прощание с Перуном языческого обоготворения истории, места
своего рождения, прощание со своим детством. Но так я и вырвался из повторений
пройденного на дикую бесшабашную волю собственного порыва. Так я отбросил
размеры и строфы, руководясь лишь биением собственного сердца, когда оно билось
шибче,— значит, слова были правильные, когда оно не чувствовалось, а поддавалось
логическому рассуждению,— это были ненужные упражнения. Наконец мне показалось,
что ум с сердцем пришли в лад, когда однажды по весне я написал:
Пламенный пляс скакуна,
проплескавшего плашменной лапой…
Над душой — вышина —
верхоглавье весны светлошапой.
Почему «проплескавшего», почему «плашменной» лапой? И, наконец, что это за
«светлошапая весна»? Так спрашивали, должно быть, меня тогда. А потому, что
цокот копыт по булыжной мостовой, в самом деле, был похож на плеск весла по
воде, а то, что копыто ложится плашмя,— широкое копыто рысака, это и
подчеркивает его плеск о камень. А «светлошапая», по-моему, уж совсем понятно
всякому. Ведь облака, белые как пуховая шапка, плывут весной так высоко; вот и
светлошапая весна! Ощущение весны над Кремлем и контраста от столпившихся у
Иверской калек, нищих, уродов было настолько резко, что об этом нельзя было не
написать.
Потом я начал находить строчки более доходчивые до читателя, но для меня
остались дорогими эти первые, открывшие мне мою весну, мое ощущение жизни. Ведь
они тоже как бы соприкасались с историей и вместе с тем не были простым
пересказом мыслей. В них был «лепет сердца», о котором Герцен говорит, что без
него не бывает поэзии. Позже, как уже говорено, я овладел средствами
поэтического воздействия на свое и на читательское воображение. Я написал о
Курске и о своем доме стихи, в которых мне удалось передать свои детские
впечатления. Но о весне своей я уже никогда не написал так, беззаветно ее
ощущая. И тогда я понял, что имел в виду Лермонтов, говоря о слове, созданном
«из пламя и света». Ведь пламя и свет — на первый взгляд понятия однородные;
почему же Лермонтов их поставил рядом, как бы отличая друг от друга? Мне
кажется, что пламя — это внутреннее горение человеческого чувства, а свет — это
свет разума, свет рассудка, которому подчиняется сердечное пламя,— подчиняется,
но не затухает. Если затухнет, перешедши в категорию логических рассуждений,—
поэзия кончается. Останется рассказ, происшествие, описание события, но не
поэзия, не душа события. Поэтому-то зачастую и «не встретит ответа средь шума
людского» это слово. Пламя — чувство; свет — разум. Без чувства нет стиха; но и
стих, одним чувством продиктованный, еще не вразумителен для читателя. Ему —
чувству — нужен свет; тогда стих становится произведением.
Все это понимаешь позже, когда уже станешь смотреть и на свои стихи, и на
стихи других поэтов с тех ступенек, на которые подняло тебя время. И Герцен и
Лермонтов оказываются твоими сердечными знакомыми, с которыми можно говорить без
обиняков, без боязни, что тебя заподозрят в формализме… Вот все, что я мог бы
сказать о своей жизни, о своей работе, которая, собственно говоря, и является
жизнью.
Сб-к «Советские писатели», М., 1959 г.
Электронная версия автобиографии перепечатывается с сайта
http://litbiograf.ru/
Мемориальная доска на доме в Камергерском переулке.
Писатель XX века
Асеев Николай Николаевич
[28.6(10.7).1889, г.Льгов Курской губ. — 16.7.1963, Москва]
— поэт.
Мать умерла, когда мальчику
было 6 лет, отец служил страховым агентом и дома бывал редко. Необычайно
действенным воспитанием души стало обаяние родного края; города детства — Курск,
Воронеж, Орел — побудили изучать родную историю, понимать родную страну и ее
литературу, привели к Пушкину и Гоголю, к «Слову о полку Игореве», которым Асеев
был увлечен всю жизнь. Из детства и его псевдонимы «Малка-иволга» и «Бюль-Бюль»
— очень любил птиц. «Даже итальянские впечатления — чудесные остатки римских
кварталов старого города, даже соборы и дворцы Флоренции и Венеции не заслонили
в памяти вида родного домика с деревянным крылечком…» — читаем в
автобиографическом очерке Асеева «Моя жизнь» (Советские писатели. Автобиографии:
в 2 т. М., 1959. Т.1. С.89).
В 1909
окончил Курское реальное училище, затем по родительскому настоянию поступил в
Коммерческий институт в Москве, но в столице увлекся не коммерцией, а поэзией,
перешел вольнослушателем на филологический факультет университета, где увидел
В.Брюсова, А.Белого, Ф.Сологуба, затем были знакомство и дружба с Б.Пастернаком.
В 1911 выступил со стихами в журнале
«Весна», затем печатался в журнале «Проталинка», в альманахах и сборниках,
работал в редакции журнала «Русский архив».
С 1911 Асеев стал одним из руководителей издательства «Лирика», из которого
вскоре выделилась литературная группа «Центрифуга» (Асеев, Б.Пастернак и др.).
Первые книги стихов издал в 1914 — «Ночная флейта» и «Зор».
В 1915 Асеев принимает участие в организации издательства «Лирень», в
соавторстве с Г.Петниковым публикует сборник «Леторей». В это же время
знакомится с В.Маяковским и В.Хлебниковым.
В 1915 призван на военную службу. В запасном полку затеял постановку сказки
Л.Толстого о трех братьях, за это был посажен под арест.
В 1917 проходил обучение в иркутской школе прапорщиков, затем оказался во
Владивостоке, тогда же был избран в Совет солдатских депутатов.
В 1921 во Владивостоке издал книгу стихов «Бомба», она по свидетельству
современника, была неожиданна, как молния, как взрыв. В.Маяковский, получив
позднее «Бомбу» от автора, прислал в ответ свою книгу с надписью: «Бомбой
взорван с удовольствием. Жму руку — за!»
Весной 1921 Асеев неожиданно получил письмо без подписи — сообщение о подготовке
белогвардейского переворота и совет поскорее уезжать из Владивостока, который
Асеев и выполнил. Белогвардейцы разгромили типографию, тираж «Бомбы» был сожжен.
В 1922 Асеев возвращается в Москву,
входит в литературную группу ЛЕФ, которую возглавил Маяковский, сотрудничает в
журнале «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ», дружит с Маяковским, издает в соавторстве с ним 6
книжек агитационных стихов. Выступает не только со стихами, но и со статьями и
рецензиями о новинках поэзии в журнале «Новый мир».
В начале 1920-х свежестью и новизной поэтического текста ворвалась в
многомиллионную аудиторию песня на слова Асеева «Марш Буденного». В 1920-е в
Москве и Петрограде-Ленинграде Асеев издает 9 книг стихов — «Стальной соловей»,
«Совет ветров», «Избрань», «Изморозь», «Время лучших», «Молодые стихи» и др.,
очерки «Разгримированная красавица» (1928), книгу «Проза поэта» (1930).
Тяготея к поиску и эксперименту, Асеев еще до революции испытал на себе
различные лит. влияния — стилизация древнерусских мотивов, заимствования из
Гофмана, Гумилева, Блока, хлебниковские словесные опыты. Отвлеченные сюжеты и
образы характерны и для сборника «Бомба»; «Стальной соловей», в котором автор
декларировал поворот к новой действительности, этого поворота не ознаменовал.
Поиск пути к современности осложнился тем, что переход к нэпу был воспринят
некоторыми современниками как отход от революции, идеалов преображения мира. В
русле этих настроений обычно и воспринимают поэму Асеева «Лирическое
отступление» (1924). Поэма действительно тревожна, взволнованна, драматична, но
автор далек даже от намека на капитуляцию. Разъясняя смысл этой поэмы Асеева,
Маяковский в янв. 1925 подчеркивал, что в ней речь идет прежде всего о быте;
автор сетует на то, что мн. его современники погрязли в старом мещанском быте,
именно к мещанскому уклону, вкоренившемуся в жизнь, относится в поэме и
драматический образ «рыжего времени».
Поэма «Лирическое отступление» и стихотворение «Синие гусары» (1925) получили
признание у современников, вошли в классику поэзии XX в. Стихотворная сюита
«Синие гусары», посвященная памяти декабристов, балладно-упругим стихом
последовательно раскрывает подготовку восстания и его трагический финал.
Тяготение к сюжету нашло еще более полную реализацию в поэме «Семён Проскоков»
(1928). Эта поэма посвящена событиям Гражданской войны в Сибири, автор
показывает, как организовывалось и крепло партизанское движение.
Лирико-публицистическое повествование построено на действительном историческом
материале, в его центре образ горнорабочего, который связал свою судьбу с
революцией, стал одним из борцов за советскую власть.
В 1929 была опубликована книга о поэзии «Дневник поэта». Героическая тема
врывалась и в лирические сюжеты, на задний план отходили формальные эстетические
искания, сквозь примусный чад коммунальных кухонь пробивался романтический
проблеск будущего прекрасного мира, креп романтический пафос преобразования
жизни. Поэт выводил лирику на широкий простор общественной жизни, ее путь лежал
к более углубленному и проникновенному постижению окружающего мира.
Во второй половине 1920-х Асеев интенсивно ищет своего героя на лесах
новостроек, он призывает: «Сейчас следует учиться поэзии у станка и комбайна»
(На литературном посту. 1930. №4. С.31). Вслед за поэмой «Свердловская буря» в
середине 1920-х Асеев пишет стихи и циклы стихов «Электриада», «Курские края»,
«Песня о нефти», в которых развиваются идеи причастности к народной жизни,
трудового коллективизма, вдохновением поэта окончательно завладело героическое
мужество будничного созидательного труда. К этому времени относится посещение
Асеевым крупнейших строек страны в Магнитогорске, Кузбассе, на Днепре; поэт
обращается к «агитпоэме», разрабатывая тему труда,— «Днипробуд» (1931).
Знаменательно обращение поэта к заводу: «Вся надежда моя на твою на могучую
силу, на горны твои и на трубы» (Стихотворения и поэмы. М., 1967. С. 305).
Плодотворный синтез социального содержания и лирических интонаций полновесно
проявился в поэме А. «Маяковский начинается», которая публиковалась в 1937—39, в
1940 вышла отдельным изданием. Еще в начале 1920-х Асеев задумывался над
необходимостью «знать историю своей страны, не только почувствовать ее будущее,
но и вглядываться в глубь веков…» (Радуга. 1970. №1. С.148). Поэма «Маяковский
начинается» и явилась широким историческим полотном, судьбу Маяковского автор
передает в теснейшей связи с судьбой всей страны. В центре поэмы — появление
Маяковского и его гибель. Появление Маяковского в жизни страны и планеты
рисуется романтично-восторженно: «Он шел по бульвару, худой и плечистый,
возникший откуда-то сразу, извне, высокий, как знамя, взметенное в чистой
июньской несношенной голубизне».
О
Маяковском говорили, что это «круглосуточный писатель», и автор поэмы передает
подвижнический характер деятельности своего героя, его поистине круглосуточную
преданность творческому процессу. Отрывки из этой поэмы ходили по всей стране
еще до ее полной публикации, широкую аудиторию привлекала и страстность полемики
Асеева с противниками Маяковского, стремление отстоять его жизненные и
творческие принципы. Подытоживая полемику вокруг Маяковского, Асеев подчеркивал
значение этого поэта для будущей судьбы литературы и шире — судьбы страны. Для
поэмы характерны также романтическая приподнятость повествования, гражданский
пафос, широта исторического кругозора, реалистичность образности. В печати была
отмечена значительность новой работы Асеева «Я считаю эту книгу одним из самых
значительных явлений наших дней»,— писал А.Фадеев (Литературная газета. 1940. 24
нояб.).
В 1930-е Асеев продолжает
жанровые поиски, разрабатывает, в частности, международный политический фельетон
(«Надежда человечества», «Берлинский май»). Значительным событием
литературно-общественной жизни стал перевод на русский язык поэзии Т.Шевченко.
Наряду с Н.Тихоновым, А.Твардовским, Н.Ушаковым, Б.Пастернаком, М.Исаковским
Асеев знакомит с жизнью братских республик, пишет посвященные Кавказу
«Высокогорные стихи».
Во время Великой
Отечественной войны стихи и поэмы Асеева публикуются в центральных и фронтовых
газет.
В 1943 Асеев вернулся к своему
стих. «Курск», написал новые заключительные строки — о Курской битве.
В 1943 в серии «Великие люди русского народа» была издана книга Асеева «Владимир
Владимирович Маяковский». В книгах стихов «Первый взвод» (1941), «Пламя победы»
(1946), поэме «Урал» (1944) развивается тема патриотизма.
В 1950 написаны дополнительные главы поэмы «Маяковский начинается». Из
послевоенных лет наиболее плодотворен 1961 — изданы книга о литературе «Зачем и
кому нужна поэзия», в которой речь шла о многих и многих поэтах (Маяковский и
Есенин, Хлебников и Саянов, Твардовский и Тычина, Светлов и Тувим), и книга
стихов «Лад», получившая всеобщую высокую оценку. «Лад» — это напряженные
раздумья о современности, о проблемах бытия; при этом стихи философского склада
сочетаются с публицистикой и пейзажной лирикой.
Об Асееве современники говорили: «Неуемный темперамент жил в нем, сухое горенье
без чада и копоти все время обжигало его душу» (Наровчатов С. Мы входим в жизнь.
М., 1980. С.31). Он и поэтические творения свои читал по-особенному: «Закинув
голову, он словно всматривался в вышину,— он весь летел вверх, читая стихи.
Глаза его светлые становились еще светлее…» (Воспоминания о Николае Асееве.
С.50). Талант его был разносторонним, он писал также статьи, очерки,
киносценарии, раздумья о литературе, тексты к музыкальным произведениям
(либретто оперы М.Коваля «Емельян Пугачев», 1955, в соавторстве с В. Каменским).
В статье Асеева «Что же такое
структурная почва в поэзии» мысль о преемственности поколений ставилась в прямую
зависимость от сохранения «структурной почвы», которую возделывали
предшественники. Отсюда постоянный интерес к истории, который проявлялся то в
«Синих гусарах», то в «Стихах о Гоголе», занявших видное место в книге
«Раздумья» (1955). Отсюда и постоянный интерес к литературам других народов.
Асеев перевел драматические произведения Я.Райниса, Б.Ясенского, стихи многих
поэтов.
Характерен постоянный интерес к
самым разным явлениям литературной жизни. Современник вспоминает: «Помню, с
каким восхищением заговорил он однажды о романах австралийской писательницы
Катарины Сусанны Причард. В другой раз — о книге Уильяма Берчетта, открывшей для
него удивительный мир обычаев древних народов Лаоса и Камбоджи» (Мильков В.—
С.195). И все это был не пассивный интерес созерцателя, но активный интерес
участника: появляется роман М.Алексеева «Вишневый омут» — и Асеев пишет рецензию
на него; читает по телевидению главы из своей новой поэмы Е.Исаев — и Асеев
откликается статьей о поэме «Суд памяти». В свою последнюю весну, уже тяжело
больной, Асеев предпринял активные усилия по защите памятников культуры,
организации сбора подписей под петицией в ЦК КПСС (Воспоминания о Николае
Асееве. С.297).
«Совсем неожиданным в
свиданиях с Николаем Николаевичем было для меня то,— вспоминает Д.С.Лихачев,—
что он преимущественно говорил не о своей поэзии, не о своих стихах,— он говорил
о стихах молодежи, любил их читать…» (Воспоминания о Николае Асееве. С.242).
Асеев охотно читал лекции в Литературном институте, помог войти в литературу
многим молодым поэтам, среди них Н.Анциферов, И.Бауков, А.Вознесенский, Ю.Мориц,
В.Соснора, Ю.Панкратов, И.Харабаров. Творчество Асеев широко освещалось в
печати, так, к его 70-летию было опубликовано около 20 статей Л.Озерова,
С.Васильева, И.Гринберга, Б.Слуцкого, Л.Ошанина, В.Котоваи др. Супруга поэта
К.М.Асеева вспоминает: «В последний день его жизни, когда я пришла в больницу
«Высокие горы», Николай Николаевич сел на постели и начал читать стихи. Со
стихами уходил он из жизни…» (Воспоминания о Николае Асееве. С.34). К его
80-летию была издана книга Л.Карпова «Николай Асеев», к его 90-летию появились
статьи о нем М.Алексеева, А.Дробчика и др. На доме,где он жил, открыта
мемориальная доска, улица названа его именем.
В.А. Шошин
Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики,
поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 118-121.
Далее читайте:
Спецсообщение
секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР «О ходе Всесоюзного съезда
советских писателей». 31.08.1934 (См. фрагмент об Асееве).
Информация наркома государственной безопасности СССР В.Н.Меркулова секретарю
ЦК ВКП(б) А.А.Жданову о политических настроениях и высказываниях писателей. 31.10.1944
(См. фрагмент об Асееве).
Русские писатели и поэты (биографический
справочник).
Сочинения:
Собрание сочинений: в 5 т. М., 1963-64;
Стихотворения и
поэмы: в 2 т. М., 1959;
Стихотворения и
поэмы. Л., 1967. (Б-ка поэта. Б. серия);
Стихотворения и поэмы. П., 1981 (Б-ка поэта. М. серия);
Зачем и кому нужна поэзия. М., 1961;
Жизнь слова. М., 1967;
О поэтах и
поэзии. Статьи и воспоминания. М., 1985;
Стихотворения и поэмы. Ставрополь, 1987;
Родословная поэзии: статьи, воспоминания, письма. М., 1990;
Стихотворения. Поэмы. Воспоминания. Статьи. М., 1990;
«Если ночь все тревоги вызвездит…» [и др. стихи] // Гимн любви. Т.1. М., 1991.
С.248-251;
Московские записки //
Вячеслав Иванов:Материалы и исследования. М., 1996. С.151-167;
Через гром [и др. стихи] // Русский футуризм: Теория.Практика. Критика.
Воспоминания. М., 1999. С.210-215;
В.В.Хлебников // Мир Велимира Хлебникова. М., 2000. С.103-109;
Старинное [и др. стихи] // Поэзия русского футуризма. М., 2001. С.463-475.
Литература:
Молдавский Дм. Николай Асеев. М.;
Л., 1965;
Серпов А. Николай Асеев:
Очерк творчества. М., 1969;
Мильков В.
Николай Асеев: Литературный портрет. М., 1973;
Бондаренко В. «Этот может, хватка у него моя…» // литература в школе. 1973.
№3;
Воспоминания о Николае Асееве. М.,
1980;
Смола О. Лирика Асеева. М., 1980;
Ивнев Р. Две встречи с Николаем Асеевым
// Москва. 1981. №2;
Шайтанов И. В
содружестве светил: Поэзия Н.Асеева. М., 1985;
Крюкова А. Николай Асеев и Сергей Есенин // В мире Есенина. М., 1986. С.523-538;
Мешков Ю. Николай Асеев. Свердловск,
1987;
Озеров Л. Время говорило его
стихами: К 100-летию со дня рождения Николая Асеева // Литературная газета.
1989. 12 июля;
Смола О. «Не верю ни
тленью, ни старости…» // Асеев Н. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания. Статьи.
М., 1990. С. 5-20;
Алимдарова Э.В.
Хлебников и Н.Асеев // Поэтический мир Велимира Хлебникова. Астрахань. 1992.
Вып.2. С.136-145.