Подьячий как пишется правило

Н. Некрасов и В. Высоцкий входят в немногочисленный список отечественных поэтов, которых принято называть народными, то есть неэлитарными, с широким диапазоном адресации, с особой гражданской позицией, которая тяготеет к «народной оценке существующих в России порядков».[1]

При попытке определить основные приметы лирики Н. Некрасова было отмечено, что ее цельность обеспечивают следующие факторы: «единый народный характер, народный склад ума, эмоциональный строй, тип душевных реакций».[2] Подобное можно сказать и о В. Высоцком, чья поэзия воспринималась и воспринимается как «ясное зеркало народного духа».[3]

Как правило, художники, являющиеся «трансляторами национальных культурных констант, стихийными выразителями специфики общенародной ментальности»,[4] имеют общею доминанту – фольклор, и исследователи творчества Н. Некрасова и В. Высоцкого многое сделали для изучения «интонаций живой устной речи <...>, стихотворного оформления национально-культурной меры дыхания»[5] в произведениях обоих поэтов.

Деятельность Н. Некрасова совпала с «эпохой расцвета родной фольклористики»,[6] современниками поэта были такие известные собиратели народных произведений, как П. Якушкин, В. Даль, А. Афанасьев и многие другие исследователи, понимавшие, что в силу определенных социально-исторических условий «народ оказался в самом центре внимания читательских масс».[7]

Н. Некрасов не только использовал в своем творчестве фольклорные образы (Мороза-воеводы, Святогора-богатыря и пр.), создавал стилизации под народные песни, этот поэт смог глубоко проникнуть в фольклорную эстетику и вернуть «образованной публике топику бытовой сакральности».[8] В некрасовской поэзии элементарные вещи «обнаружили <...> свою архетипическую энергетику»,[9] а самые простые люди обрели высокую значимость.

О поэзиии В. Высоцкого исследователи говорят, что в данном случае также произошел прорыв фольклорного «коллективного бессознательного» к индивидуальному творческому сознанию времени.[10] В. Высоцкий, как и Н. Некрасов, не только обращался к жанрам сказки, частушки, он мыслил фольклорными категориями, которые «отвечают на вопрос о том, что есть такое мир, пространство и время, жизнь и смерть, добро и зло».[11] Современный поэт вернулся к архетипической оценке оппозиций лево/право («…а справа, где кусты, — / наши пограничники с нашим капитаном, — / А на левой стороне – ихние посты»[12]), символике чисел («И четыре страны предо мной расстелили дороги…» (В., 2, 62)), мифологическим образам (баня, помощные животные и пр).[13]

Совершенно очевидно, что сама манера исполнения В. Высоцким своих песен «заключается в феномене лицедейства, восходящем к таким тесно связанным между собой явлениям Древней Руси, как балагурство, скоморошество и юродство».[14] Исследователь, рассматривающий пласты некрасовского творчества, которые связаны с народной смеховой культурой (то же скоморошество, карнавальность, лубок) говорит о том, что эти явления стали «повивальной бабкой <...> демократического таланта и формально-художественных поисков поэта».[15] Думается, что это же можно отнести и к В. Высоцкому.

Видимо, фольклорное «коллективное бессознательное» и индивидуальное сознание творческой личности «встречаются» и для того, чтобы наиболее точно и полно выразить остросоциальные моменты определенной (как правило, неблагополучной) эпохи.

Со второй половины XIX века «чувство социальности широко входит в лирическую поэзию»,[16] становится одним из определяющих в творчестве многих значительных художников слова (Н. Некрасова, Т. Шевченко, Ш. Петефи, Г. Гейне). Поэзия расширяла свои границы, открывала мир человека из демократических низов, и в «этой живой страстной заинтересованности в чужой судьбе, в этой устремленности лирического чувства не только на себя, но и на другого – на человека из народа – заключается новое качество лиризма».[17]

Уже в 1845 г. своим стихотворением «В дороге» Н. Некрасов заявил о себе как поэт, обладающий даром создавать публицистические остросоциальные произведения, являющиеся в то же время поэтическими шедеврами. Некрасовские «Провинциальный подьячий в Петербурге», «Говорун» представляют собой изложение городских новостей, но благодаря эзопову языку эпоха в этих стихотворениях раскрывается широко и емко, а сатира достигает «предела обобщения и политической заостренности».[18]

Социальная направленность лирики В. Высоцкого, начинавшего писать в 1960-е годы, работавшего рядом с А. Галичем, А. Вознесенским, Б. Окуджавой, Е. Евтушенко, тоже вполне закономерна, так как «оттепель» середины XX века по своему революционному размаху и значимости сопоставима с некрасовской эпохой великих реформ. Острое слово В. Высоцкого стало «камертоном истины и нравственности, эталоном искренности и достоинства человека».[19]

Социальная отзывчивость обоих поэтов обусловила общую форму их творчества, которая часто становилась объектом исследований: ролевую лирику. В ролевом стихотворении, как известно, всегда присутствуют два субъекта сознания: героя и автора, так или иначе оценивающего изображаемое. Продолжая традиции А. Пушкина («Песни о Стеньке Разине»), М. Лермонтова («Бородино»), А. Кольцова, Н. Некрасов поднимает ролевую лирику на более высокую ступень развития, раскрывая интеллигентному читателю неизвестные дотоле глубокие пласты народной психологии.

В. Высоцкий (имея, кроме Н. Некрасова, таких предшественников, как В. Маяковский, Д. Бедный) также мощно развил ролевую лирику, в частности, ее комическую ветвь. В творчестве В. Высоцкого широко раскрыл свои возможности двунаправленный сказ,[20] демонстрирующий сложные отношения героя и автора: неприятия и сочувствия одновременно («Диалог у телевизора»).

В своих ролевых стихотворениях В. Высоцкий умел переходить от частного к общему, вскрывая глубинные закономерности и противоречия современности. Например, герой стихотворения «Эй, шофер, вези – Бутырский хутор», решивший посетить «родные» места (Бутырку, Таганку), выясняет, что ехать некуда, так как, по словам водителя, «разбирают уже тюрьму на кирпичи» (В., 1, 41). Незатейливый диалог, переживания бывшего заключенного оборачиваются глобальным обобщением, охватывающим трагедию русской истории:

Или нет, шофер, давай закурим,

Или лучше – выпьем поскорей!

Пьем за то, чтоб не осталось

по России больше тюрем,

Чтоб не стало по России лагерей (В., 1, 41).

Кому принадлежат эти слова? Шоферу, его пассажиру, автору или всему лагерному люду? Ответ на этот вопрос содержит в себе одну из разгадок феномена лирики В. Высоцкого.

Родовым признаком лирики, как известно, является ее устремленность к идеалу, что проявляется в строгом тематическом и лексическом отборе, определенном консерватизме, приводящем к «инерции выработанных стилей».[21] Каждый значительный поэт вносит свой вклад в обновление поэтической образности, но Н. Некрасову и В. Высоцкому (как и Г. Державину, А. Пушкину, В. Маяковскому) выпало сыграть в этом процессе роли ведущие. Вышеперечисленные лирики, каждый в свое время, сделали «эстетически полноправным такой жизненный материал, который для предшествующей литературы был принципиально неприемлем».[22]

Некрасовские стихотворения о солдате, несущем детский гробок, о воре, укравшем калач, представили такие «факты быта»,[23] которые стали «явлениями искусства».[24] Героиня же известнейшего стихотворения «Еду ли ночью по улице темной» (падшая женщина) поднимается до обожествленных персонажей «классической» интимной лирики и становится одним из образов «подлинной, большой литературы».[25]

О любовных стихотворениях В. Высоцкого тоже сказано немало, и такие известные произведения, как «Люблю тебя сейчас…», «И снизу лед и сверху – маюсь между…», «Если я богат, как царь морской…», достаточно полно прокомментированы и не нуждаются в объяснениях. Однако до сих пор удивляет то, что такое «блатное» стихотворение, как «Сегодня я с большой охотою / Распоряжусь своей субботою», где речь идет о Нинке-наводчице, которая объединяет в себе( такова молва) всевозможные пороки (и грязная, и «жила со всей Ордынкою», даже ноги у нее разные ), превращается в страстную исповедь о свободе и любви.[26] Герой этого стихотворения и автор (не без иронического отношения к герою) сходятся в том, что человеку необходимо кого-нибудь любить, а кого – каждый решает сам:

Все говорят, что – не красавица, —

А мне такие больше нравятся.

Ну что ж такого, что – наводчица,

А мне еще сильнее хочется! (В., 1, 52).

Кроме упомянутых в настоящей статье общих моментов, сближающих поэтические миры двух выдающихся лириков, существуют, как выясняется, и частные текстовые совпадения. Одним из литературоведов было замечено сходство стихотворений Н. Некрасова «У людей-то в дому – чистота, лепота…» и «Пьяница» с «Смотринами» В. Высоцкого и сделан вывод, что общим в трех произведениях стал «сам объект исследования: крестьянин, деревенский житель, мироощущение которого не слишком изменилось, несмотря на прошумевшие десятилетия, революции и прочие катаклизмы».[27] В другой работе (более ранней), кроме приведенного выше примера, указывается, в каком случае песни В. Высоцкого «несут отпечаток поэтической манеры классика»:[28]

У Некрасова:

Я на Невском проспекте гулял

И такую красавицу встретил,

Что как время прошло, не видал…[29]

У Высоцкого:

Я однажды гулял по столице — и

Двух прохожих случайно зашиб, —

И, попавши за это в милицию,

Я увидел ее — и погиб. (В., 1, 68).

Соблазн сопоставить двух художников испытывают не только исследователи творчества В. Высоцкого, но и близкие поэту люди. Н.М. Высоцкая написала в воспоминаниях, что ее сын в детстве, надев соответствующий наряд, читал стихи Некрасова: «Маленький Вовочка особенно эффектно произносил: «Ну-у, мер-ртвая! – кр-рикнул малюточка басом…»».[30] У друга поэта, В. Туманова, возникла следующая ассоциация: «…не встретился ему новый Некрасов, и «Современник», увы, не возродился в «Нашем современнике».[31] Пожелание другу иметь рядом с собой такого сотрудника, как Н. Некрасов, свидетельствует о попытке соединить образы этих ярких людей, во многом определивших развитие русской лирики.

Однако, признавая родственность двух поэтических миров, мы не можем не ощущать, что до сих пор рассматривались скорее их поверхностные уровни, нежели глубинные, основные. Постоянно дает о себе знать принципиальное несходство мироощущений двух выдающихся русских лириков – и это главное «но» на пути сближения. Дело даже не в том, что Н. Некрасова и В. Высоцкого разделяет целое столетие (и какое!) со всем комплексом социокультурных катаклизмов, а в очевидной противоречивости идеологических позиций двух активнейших деятелей своего времени.

Н. Некрасов жил в эпоху, которая, принося массу переживаний и разочарований, все же давала надежду на то, что Россия так или иначе движется по пути демократических перемен. Мучение же поэту доставляло то, что он как личность «не был всецело ангажирован эпохой (и поэтому не ощущал внутренней гармонии бытия и творчества)».[32] Речь идет об удаленности бытия автора «биографического» (термин Б.О. Кормана) от декларируемых и воплощаемых в жизнь «ангажированными» личностями революционных идеалов. Поэтому сам Н. Некрасов в пору написания своих зрелых лирических произведений обладал «обостренным покаянным чувством»,[33] это был художник, «увлеченный мыслью о безусловной ценности жертвы»,[34] как политически и христиански уже осмысленной (декабристы, преподобный Галактион Вологодский[35]), так и демонстрируемой современностью (революционеры-народники).

Что касается В. Высоцкого, то в этом случае «неангажированность», как известно, имела другую природу: всенародная беспрецедентная популярность сталкивалась с глухой стеной неприятия литературным и политическим официозом. С этой личной драмой («Он обиды зачерпнул, зачерпнул / Полные пригоршни» (В., 1, 408)) неразрывно связывалось острое ощущение того, что вся страна, сделавшая небольшой «глоток свободы», была лишена элементарных проявлений демократии, и правящие инстанции пытались удержать общество в заведомо ложных этических и эстетических рамках. Отсюда такие горькие иронические мотивы:

С тех пор заглохло мое творчество, —

Я стал скучающий субъект, —

Зачем мне быть душою общества,

Когда души в нем вовсе нет. (В., 1, 19).

Однако, как это бывает в искусстве, там, где, казалось бы, была доказана очевидная разность явлений, вдруг обнаруживается их неожиданная близость.

В литературоведении отмечалось, что в лирике Н. Некрасова ярко выражен мотив «слабости».[36] «Слабый» человек Н. Некрасова, по мнению исследователей, типологически и генетически связан с героями И.А. Гончарова (Обломов), И.С. Тургенева (Н.Н. из «Аси»), Н.М. Карамзина (Эраст), «операцию рефлексии»[37] как «акт возвращения к себе»[38] такой человек осуществить не может в полной мере («не в силах»).

Действительно, в некрасовской поэзии оппозиция слабость/сила постоянно дает о себе знать. Иногда она находит отзвук в фольклорных образах («Сила ломит и соломушку» (Н., 2, 56)), порой определяет современную общественную проблему («Потребна сильная душа» (Н., 2, 11)), но чаще всего мы слышим поэтическую жалобу на растраченность сил, на собственную слабость: «…но где же ты, сила? / Я проснулся ребенка слабей» (Н., 2, 97), «Что ни год – уменьшаются силы» (Н., 2, 107), «Просит отдыха слабое тело» (Н., 2, 429) и пр.

Если некрасовский человек когда-то был наделен силой, но в неравной борьбе с житейскими невзгодами или из-за собственного безволия (по его же признанию) растратил ее, то человек В. Высоцкого пребывает в иной ситуации: общество изначально пытается объявить его слабым и ущербным: «И дразнили меня: «Недоносок», / Хоть и был я нормально доношен…» (В., 1, 387).

Образ «недоноска» занимает в лирике В. Высоцкого такое значительное место, что им не могли не заинтересоваться исследователи. Авторы одной из работ[39] решили, что В. Высоцкий в своей автобиографической «Балладе о детстве» связывает свое рождение с постановление ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов» (1936 г.):

В первый раз получил я свободу

По указу от тридцать восьмого (В., 1 ,386).

Ошибка исследователей состоит в том, что они неправильно определили «автора» указа. В. Высоцкий скорее всего имел в виду Бога, а не земных вершителей судеб, к тому же поэт вовсе не путает даты (1936 и 1938), а допускает смысловую игру. Тем не менее, мотив несвоевременности (преждевременности) рождения, неприятия миром, безусловно присутствует в данном стихотворении, что и обусловило появление образа «недоноска».

В другой работе, которую можно считать литературной мистификацией, говорится, что В. Высоцкий характеризовал себя словом «недоносок», к тому же его именно так (якобы) дразнили в детстве за малый рост и девчоночью внешность».[40]

Безусловно, данную проблему нельзя сводить к биологической или бранной трактовке, так как творчество В. Высоцкого и вся мировая литература предоставляет гораздо более широкое поле для размышлений.

В «Фаусте» (1832 г.) И.-В. Гете, как известно, возникает образ Гомункула, который, будучи искусственным плодом и ощущая свою неполноценность, бросается в море, чтобы пройти путь естественной эволюции, что утверждает сложившуюся в литературоведении «интерпретацию Гомункула как воплощенного стремления к искусству и красоте».[41] В 1828 г. А. Пушкин пишет полушутливую фольклорную стилизацию о «бедном недоноске», у которого, если воспользоваться словами В. Высоцкого, в жизни «все не так, как надо» (В., 1, 315). Через несколько лет Е. Баратынский создает одно из самых значительных стихотворений «Недоносок» (1935 г.), опираясь на сложившуюся европейскую поэтическую традицию.[42]

Образ «недоноска» переходит и в прозу, например, в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» князь и Ипполит неоднократно называют себя «выкидышами», лишними на «пире природы».[43]

В XX веке указанный образ был подхвачен ОБЕРИУтами: Н. Заболоцкий создает стихотворение «Белая ночь» («Так недоносок или ангел, / открыв молочные глаза, / качается в спиртовой банке / и просится на небеса!»[44]), а Д. Хармс пишет «Автобиографию» и «Инкубаторский период», в которых рассматриваемый образ приобретает уже пародийно сниженную окраску.

В этом достаточно широком (хотя, безусловно, неполном) литературном контексте «недоносок» В. Высоцкого отличается социально-исторической конкретностью, поэт «спускает на землю» саму телеологическую (оценочную) проблему. Образ вписан в контекст хорошо известных современникам реалий: коммуналки, светомаскировка, трофейные товары, ножи из напильников, метрострой и прочее.

Героя «Баллады о детстве» дразнят «недоноском», что является знаком отвержения, сам же человек активно борется за право быть нормальным, пусть даже в совершенно ненормальном обществе: «Но родился, и жил я, и выжил…» (В., 1, 386). Герой – ребенок из рассматриваемого стихотворения хочет быть полноценным и нужным, он и ощущает себя таковым, споря с обидным определением: «И как малая фронту подмога / Мой песок и дырявый кувшин…» (В., 1, 386). При этом дело не ограничивается интересом только к собственной судьбе, личные переживания боли, утрат, неуютности сочетаются с горьким ощущением того, что недоношено целое поколение, в котором «все – от нас до почти годовалых» «сопливые острожники» (В., 1, 388-389).

Образ «недоноска» оказывает влияние на всю лирическую систему В. Высоцкого, и состояние «недо» становится в ней одним из сюжетно-ключевых, и если рассмотреть «недостреленного», «недопетый куплет», «недодаренный букет», или «Он начал робко с ноты до, / Но не допел ее, не до…», можно предположить, что речь идет о жизненных невзгодах, отнимающих человеческие силы (о чем писал и Н. Некрасов). Все, чем дорожит человек, на что он надеется, во что верит, подлежит жестокому попранию со стороны враждебного мира:

У Некрасова:

Боролся я, один и безоружен,

С толпой врагов, не унывал в беде

И не роптал. Но стал мне отдых нужен —

И не нашел приюта я нигде! (Н., 1, 84)

У Высоцкого:

Кто-то высмотрел плод, что неспел,—

Потрусили за ствол — он упал…

Вот вам песня о том, кто не спел

И что голос имел — не узнал (В., 2, 219).

«Слабый» человек Н. Некрасова и «недоносок» В. Высоцкого раскрывают трагическую нереализованность и недостаточность человеческой судьбы вообще (и в этом, на наш взгляд, проявляется глубинное сходство двух поэтических миров), но гармонизируются и уравновешиваются эти близкие авторские версии человеческого бытия по-разному.

Некрасовская «слабость», с одной стороны, — беда и непреодолимый недостаток («Мой жребий горек…» (Н., 1, 83)), с другой стороны, признание становится покаянием и является целью изображения, так как личность приходит к самой высокой точке своего страдания, а значит, и очищения. Собственное же неустойчивое и недостаточное состояние человек Н. Некрасова укрепляет мыслью о благородном гражданском горении, чистоте народной души, воспоминаниями о тех, кто имел мужество «гибнуть жертвой убеждения».

Человек поэзии В. Высоцкого свою слабость воспринимает как естественную отправную точку существования («Я был слаб и уязвим…»(В., 1, 411)), но это не будет желанным и конечным моментом изображения, да и внешний мир не станет источником духовного равновесия («напрасно жду подмоги я / Чужая это колея…» (В., 1, 343)), поэтому надежда только на собственные силы, свой внутренний мир, только там можно найти опору, чтобы преодолеть слабость, утвердиться, состояться и выжить:

На ослабленном нерве я не зазвучу —

Я уж свой подтяну, подловлю, подвинчу… (В., 1, 155).

Ресурсы, как видно, собственные, и средства – «подручные»: струны, они же нервы.

________________________________________

Примечания

[1] Краснов Г.В. Н.А. Некрасов в кругу современников. Коломна, 2002. С. 10.

[2] Корман Б.О. Лирика Некрасова. Ижевск, 1978. С. 204.

[3] Скобелев А.В., Шаулов С.М. Владимир Высоцкий: Мир и слово. Воронеж, 1991. С. 17.

[4] Пайков Н.Н. Феномен Некрасова. Ярославль, 2000. С. 97.

[5] Там же. С. 101.

[6] Чуковский К.И. Мастерство Некрасова. М., 1955. С. 410.

[7] Там же.

[8] Пайков Н.Н. Феномен Некрасова … С. 100.

[9] Там же.

[10] Скобелев А.В., Шаулов С.М. Владимир Высоцкий: Мир и слово… С. 145-146.

[11] Там же. С. 119.

[12] Высоцкий В.С. Соч.: в 2-х т. Екатеринбург, 1997. Т. 1. С. 77. Далее сноски на это издание даются в тексте статьи в скобках с указанием тома и страницы,с литерой «В».

[13] См. об этом подробнее: Скобелев А.В., Шаулов С.М. Владимир Высоцкий: Мир и слово… С. 118-146.

[14] Кихней Л.Г., Сафарова Т.В. К вопросу о фольклорных традициях в творчестве Владимира Высоцкого. // Мир Высоцкого. Исследования и материалы. Вып. III, Т. 1. М., 1999. С. 75.

[15] Пайков Н.Н. Феномен Некрасова… С. 101.

[16] Корман Б.О. Лирика Некрасова… С. 12.

[17] Там же. С. 15.

[18] Бухштаб Б.Я. Н.А. Некрасов. Л., 1989. С. 247.

[19] Скобелев А.В., Шаулов С.М.. Владимир Высоцкий: Мир и слово… С. 6.

[20] См. об этом: Мущенко Е.Г., Скобелев В.П., Кройчик Л.Е. Поэтика сказа. Воронеж, 1978. С. 227.

[21] Гинзбург Л.Я. О лирике. М., 1997. С. 184.

[22] Корман Б.О. Лирика Некрасова… С. 16.

[23] Там же.

[24] Там же.

[25] Там же.

[26] См. об этом подробнее: Дыханова Б.С., Шпилевая Г.А. «На фоне Пушкина…» (К проблеме классических традиций в поэзии В.С. Высоцкого). // В.С. Высоцкий: исследования и материалы. Воронеж, 1990. С. 67.

[27] Королькова Г.Л. Поэтические традиции Н. Некрасова в творчестве В. Высоцкого. // Мир Высоцкого. Исследования и материалы. Вып. III, Т. 2. М., 1999. С. 316-318.

[28] Пеньков Н.А. Типологические схождения в творчестве Н.А. Некрасова и В.С. Высоцкого. // Современное прочтение Н.А. Некрасова. V Некрасовские чтения. Тезисы выступлений. Ярославль, 1990. С. 90.

[29] Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. М., 1948-1953. Т. 1. С. 378. Далее сноски на это издание даются в тексте статьи в скобках с указанием тома и страницы, с литерой «Н».

[30] Высоцкая Н.М. Дом на Первой Мещанской, в конце. // Старатель. Еще о Высоцком: Сборник воспоминаний. М. 1994. С. 41.

[31] Туманов В. Жизнь без вранья. // Старатель. Еще о Высоцком. Сборник воспоминаний. М., 1994. С. 330.

[32] Пайков Н.Н. Указ. соч. С. 99.

[33] Мельник В.И. О специфике христианского сознания Н.А. Некрасова в его поэме «Кому на Руси жить хорошо». // Н.А. Некрасов в контексте русской литературы. Тезисы докладов. Ярославль, 1999. С. 3.

[34] Там же. С. 8.

[35] Там же. С. 3.

[36] Фаустов А.А., Савинков С.В. Очерки по характерологии русской литературы: Середина XIX века. Воронеж, 1998. С. 23-53.

[37] Там же. С. 26.

[38] Там же.

[39] Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы. // Студенческий меридиан. 1988. № 1. С. 51.

[40] Горский В. Луи Армстронг еврейского разлива: Филерская запись разговоров Высоцкого. // Урал, 2000. № 8. С. 124.

[41] Мазур Н.Н. «Недоносок» Баратынского. // Поэтика. История литературы. Лингвистика: К 70-летию В.В. Иванова. М., 1999. С. 161.

[42] Как известно, «Недоносок» Е. Баратынского соотносится с сонетом об авортоне (недоноске) французского поэта Эно. См. об этом: Баратынский Е.А. Полн. собр. соч. Л., 1957. С. 368.

[43] Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Т. 8. Л., 1973. С. 343.

[44] Заболоцкий Н. Вешних дней лаборатория: стихотворения и поэма. М., 1987. С. 22.

Категория: Статьи об авторской песне | Добавил: vdim (05.08.2008)
| Автор: Шпилевая Галина А. Просмотров: 14431

| Рейтинг: 0.0/0 |

Орфографический анализ.

20 заданий с ответами: 5o.docx

Укажите варианты ответов, в которых дано ВЕРНОЕ объяснение написания выделенного слова. Запишите номера этих ответов.

1

1) РАСЦЕНИВАТЬ – на конце приставки перед буквой, обозначающей глухой согласный звук, пишется буква С.
2) ПОДВЕДЕНЫ (итоги) – в краткой форме причастия пишется столько же Н, сколько и в полной форме этого прилагательного.
3) РАССТИЛАТЬСЯ – написание безударной чередующейся гласной в корне слова зависит от его лексического значения.
4) (решил много) ЗАДАЧ – в форме множественного числа имени существительного 3-го склонения после шипящего буква Ь не пишется.
5) (говорил) ПО-АНГЛИЙСКИ – наречие пишется через дефис, потому что оно образовано от основы имени прилагательного при помощи приставки ПО- и суффикса — И.

2

1) ВЫРАЩЕННЫЙ — написание безударной чередующейся гласной в корне зависит от согласных в конце корня.
2) СЪЯЗВИТЬ — разделит. твёрдый знак пишется после приставок на согласную перед буквами Е, Ё, Ю, Я, И.
3) ЛЫЖНИЦЫ — в окончаниях слов после Ц пишется буква Ы.
4) СТАРОЖИЛЫ — написание безударной гласной А в корне слова необходимо запомнить.
5) ДОКРАСНА — в наречиях, образованных приставочно-суффиксальным способом от имён прилагательных с помощью приставок ИЗ-, ДО-, С-, на конце пишется буква А.

3

1) БЕЗВКУСНЫЙ — на конце приставки перед буквой, обозначающей глухой согласный звук, пишется буква З.
2) ЗАРЕВАТЬ — написание безударной чередующейся гласной в корне зависит от УДАРЕНИЯ.
3) СКЛЕЕНЫ — в краткой форме имени прилагательного пишется столько же Н, сколько и в полной форме.
4) ПОДЬЯЧИЙ — разделительный мягкий знак пишется перед буквами Е, Ё, Ю, Я, И после приставок.
5) БЕЗЫНИЦИАТИВНЫЙ — в словах с русскими приставками, которые оканчиваются на согласную, вместо И пишется Ы согласно произношению.

4

1) ТВОРИТЕЛЬНЫЙ — написание безударной чередующейся гласной в корне зависит от УДАРЕНИЯ.
2) РУМЯНЫЙ — одна буква Н пишется в отглагольных прилагательных, образованных от глаголов несовершенного вида, не имеющих ни приставок, ни зависимых слов.
3) ПРИСКАКАТЬ — правописание приставки определяется её значением — “приближение”.
4) ВИДИМЫЙ — безударная гласная И в суффиксе проверяется подбором формы слова, в которой суффикс окажется под ударением.
5) НА СОЛНЦЕ — в окончаниях имён существительных 1-го склонения в предложном падеже пишется буква Е.

5

1) НАВЗНИЧЬ — мягкий знак после шипящих на конце слова пишется у имён существительных 3-го склонения.
2) ПРИГОРЮНИТЬСЯ — написание безударной гласной в корне проверяется подбором однокоренного слова с ударной проверяемой гласной.
3) НЕДОСОЛИТЬ — НЕ с глаголом пишется слитно, потому что слово без НЕ не употребляется.
4) ОЦИНКОВАННЫЙ — в полных причастиях на -ованный, образованных от глаголов с суффиксом -ов- (-ев-), пишется НН.
5) ПРЕВРАТНЫЙ — правописание приставки ПРЕ- в этом слове необходимо запомнить.

6

1) ДЕРЖАЩИЙ — в суффиксе действительного причастия прошедшего времени пишется буква А, потому что причастие образовано от глагола II спряжения держать.
2) КОСНУТЬСЯ — написание безударной чередующейся гласной в корне проверяется подбором однокоренного слова с ударной проверяемой гласной.
3) ДОСРОЧНО — наречие образовано от прилагательного с приставкой ДО- (досрочный), поэтому в суффиксе наречия пишется буква О.
4) БЕСШУМНЫЙ — на конце приставки перед буквой, обозначающей глухой согласный звук, пишется буква С.
5) ЗАМОЧЕК — в суффиксе существительного пишется буква Е, потому что при склонении гласный выпадает.

7

1) ПРЕЛЮБОПЫТНЕЙШИЕ — написание приставки зависит от его лексического значения.
2) ПАРАЛИЗОВАНЫ — в краткой форме имени прилагательного пишется столько же Н, сколько и в полной форме этого прилагательного.
3) РАСШАТЫВАТЬ — на конце приставки перед буквой, обозначающей глухой согласный звук, пишется буква С.
4) ШОКИРОВАННЫЙ — в полных страдат. причастиях прошедшего времени с суффиксом -ИРОВА- пишется НН.
5) ВЫБИРАТЬ — написание безударной чередующейся гласной в корне слова зависит от его лексического значения.

8

Среди приведённых ниже выделенных слов есть слово, написание которого иллюстрирует правило орфографии: «Глаголы I спряжения в форме 3-го лица единственного числа в настоящем времени в личных окончаниях имеют букву Е». Найдите это слово. Запишите номер ответа.

1) барабан..т (дождь)
2) побре..т (бороду)
3) прикле..т (марку)
4) услыш..т (звуки)
5) выгон..т (из дома)

9

1) РЕШЁННЫЙ – в суффиксах –ЕНН-/-ЁНН- отглагольного прилагательного с приставкой пишется НН
2) экзамены КОНЧАТСЯ – в окончании глагола II спряжения пишется А
3) СООРУЖЁН – в суффиксе краткого причастия после шипящего пишется Ё, т.к. проверяется — СООРУЖЕНИЕ
4) ДИАГНОЗ – безударная гласная корня не проверяется, это слово является словарным
5) ЛОМАНАЯ (учеником парта) — в суффиксах полных страдательных причастий прошедшего времени пишется одна буква Н, если слово образовано от глагола совершенного вида

10

1) ЗОЛОЧЁНЫЕ – суффиксах кратких страдательных причастий прошедшего времени пишется одна буква Н.
2) ПРИБЫТИЕ — приставка ПРИ- обозначает приближение, поэтому пишется буква И
3) СТЕРИЛИЗОВАТЬ – в слове пишется непроверяемая безударная гласная в корне И
4) ИЗБЕЖАТЬ — в приставке перед звонким согласным корня пишется буква З
5) СТИРАНЫЙ — в суффиксе полного страдательного причастия несовершенного вида пишется одна буква Н

Ответы

1) 15
2) 135
3) 25
4) 13
5) 24
6) 345
7) 134
2
9) 24
10) 245

С. Крючков― 22 часа и почти 6 минут в российской столице. Это действительно «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизнью. Проведут эту программу, как, впрочем, и всегда по понедельникам, Марина Максимова и Стас Крючков. Марина, здравствуй!

М. Максимова― Добрый вечер!

С. Крючков― И сегодня наша гостья — писатель Татьяна Устинова. Татьяна, добрый вечер!

Т. Устинова― Здравствуйте, ребята! Рада вас видеть и слышать!

С. Крючков― Абсолютно взаимно! Вы знаете, у нас уже давно так повелось, что мы начинаем этот эфир с вопроса в адрес нашего гостя — вернее, даже не вопроса, а с такой просьбы, предложения — взглянуть немножко назад и выбрать тот эпизод, то решение в жизни, которое стало в чем-то (может быть, во многом, а может быть, и во всём) определяющим, главным, каким-то парадигмальным для ее последующего течения. Многие лукавят, начинают немножко поламываться. Вот ждем от вас!

Т. Устинова― Решения, связанного с чем? С карьерой, с жизнью?

С. Крючков― Карьерного, частного. Это ваша прерогатива. В данном случае предоставляем возможность выбрать вам, потому что жизнь ваша.

Т. Устинова― Вы знаете, мне кажется, что совершенно абсолютно системообразующим решением в моей жизни явилось решение выйти замуж за моего мужа. Если бы я не вышла замуж за моего мужа в 1988 году от рождества Христова, ничего бы из меня никогда не вышло. Не писала бы я никаких романов, не снималась бы я ни в каких телевизионных программах. Но спасибо ему большое — он на мне женился. Кстати сказать, он сделал мне предложение 7 ноября, то есть прямо буквально через неделю.
А решение я принимала очень долго и трудно. Я советовалась со своим дедом. А деда я любила гораздо больше, чем потенциального жениха. Советовалась с дедом и говорила: «Дед, выходить мне замуж или нет?». И дед мне сказал: «Конечно, выходи. Тебе будет с ним всегда очень интересно». И я вышла за него замуж.
И вот мне кажется, что именно это решение, собственно, и послужило такой — как вам сказать? — такой опорой. Как вот строятся электросети с опорами — электросеть не может без опоры, она не будет никак висеть. Ей нужна вот эта башня. И то, что я вышла замуж, договорилась с ним, что выхожу за него замуж, было абсолютно судьбоносным решением.

Т.Устинова: Совершенно абсолютно системообразующим решением в моей жизни явилось решение выйти замуж за моего мужа

С. Крючков― Круто. А вот этот критерий интереса, который обозначил ваш дед, был единственным? Или там еще что-то перечислялось в этом ряду, загибая пальцы?

Т. Устинова― Нет, дед сказал… Во-первых, я ему очень плакалась, что мой будущий жених — в смысле, человек, который сделал мне предложение — ужасный урод. Дед сказал, что на это вообще не надо обращать внимания, потому что мужская красота, вообще говоря, никого не должна волновать. Это вопрос, который интересует только дураков. То есть мужчина, которого интересует его внешность, и женщина, которую интересует внешность мужчины — дебилы, объяснил мне мой дед.
Он был 1910 года рождения. 4 ноября ему будет 111 лет. Ну, он умер, конечно, но было бы, исполнилось бы 111 лет. И дед сказал, что мужскую красоту мы должны отвергнуть и вообще об этом больше не разговаривать. Потому что он был обо мне лучшего мнения до вопроса о красоте. Он мне сказал, что Женька — человек исключительно умный, исключительно порядочный. И он сказал: «Тебе будет с ним всю жизнь интересно». Он оказался абсолютно прав.

М. Максимова― А скажите, внешность только в отношении мужчины не должна играть никакой роли?

Т. Устинова― Вы знаете, сейчас я уже сама, считай, почти что 110 лет от роду. Поэтому сейчас я считаю, что не должна играть никакой роли никогда, ни у кого и нигде. Ну, может быть, при выборе собак и лошадей. То есть, может, люди и выбирают собак по внешности. Хотя это редко бывает — всё-таки они должны быть в душе. Ну, может быть, лошадей выбирают по внешности.
А что касается людей, то это для меня вопрос абсолютно закрытый. Совершенно неважно, как человек выглядит, что он носит, бреется он каждый день или не бреется, делает он прическу в модном салоне или не делает. Если это дама, пришивает она себе груди или, наоборот, отрезает — это вообще совершенно неважно и очень глупо об этом думать, очень глупо на это тратить время.
А дед говорил тогда, конечно, о мальчиках. Потому что я училась в физтехе. У нас были, в том числе, и такие — как вам сказать? — такие Алены Делоны. Потому что это исключительно мужской институт, там был огромный выбор молодых людей, и Аленов Делонов среди них тоже была тьма. Вот дед мне тогда объяснил, что это вообще неважно.

С. Крючков― Продолжить свое творчество, свою жизнь на этом физико-техническом поприще удалось по окончании университета?

Т. Устинова― Нет, конечно. Это институт. Это Московский физико-технический институт. Я не работала по специальности ни одного дня. Я окончила университет… Институт — вы меня сбили, Стас — в 1991 году, и всё развалилось. Научные институты, куда мы должны были идти на работу, просто перестали существовать.

С. Крючков― А само движение, становление на эти рельсы с чем было вызвано? Чего вы туда пошли тогда, на физико-технический? Значит, какая-то склонность души была наверняка.

Т. Устинова― Да не было никакой склонности! Я мечтала пойти на журфак, факультет журналистики или на филологический факультет. Моя семья была очень против. Я прекрасно помню, как бабушка говорила (а бабушку я обожала, она была непререкаемым авторитетом): «Ну вот окончишь ты факультет журналистики, — говорила бабушка. — и где ты будешь работать? В газете «Гудок»?». Почему ей далась эта газета «Гудок»? Почему она ее так презирала? В ней Михаил Афанасьевич Булгаков начинал, и очень даже прекрасно. Но бабушка считала, что это недопустимая профессия — журналистика.

Больше того, у меня вообще была потрясающая история, потому что наш институт, Московский физико-технический — это как раз который в Долгопе, куда недавно приезжал Михаил Владимирович Мишустин и давал физтеховцам задачу. Наш институт, основанный Петром Леонидовичем Капицей — самый трудный вуз в природе, самый интересный, самый крутой (просто это правда: это самое лучшее образование, которое только может быть) — никогда не располагал людьми, которые проверяли бы сочинения. А сочинения нужно было сдавать всем, вне зависимости от специализации вуза: технические или гуманитарные — всё равно все писали сочинение.
И наши сочинения по договоренности (была такая договоренность) проверяли профессора с филологического факультета МГУ. То есть приезжала комиссия и читала сочинения физтеха — вот эти, левой задней ногой накарябанные фразы из трех предложений. Ну, как пишут технари? Не ошибиться в запятых, чтобы не получить по сочинению «2». Потому что сочинение в нашем институте был последний экзамен, не первый.

Т.Устинова: Меня в институте научили работать

Я очень плохо сдала экзамен. Меня взяли только потому, что я девочка — на грани проходного балла. А сочинение написала и была совершенно уверена, что я написала его хорошо. Я просто была в этом уверена. И вот, значит, объявляют результаты. А там была такая система: их не вывешивали на двери. Раньше не вывешивали результаты, а выходил человек и читал их из списка. И он прочитал сначала двойки, потом тройки, потом четверки, потом пятерки. А моей фамилии нет!
А меня в Долгопу, в Долгопрудный привозил папа. Я, значит, стою с папой и понимаю, что случилась какая-то катастрофа, для меня совершенно необъяснимая. То есть я не знаю, сколько я получила, если меня нет ни в двоечниках, ни в троечниках, ни в пятерочниках.

Потом вышел еще какой-то человек, пригласил нас с папой в комиссию. Комиссия сидела в одной из аудиторий — их было человек 5. И они стали прежде всего моему папе (даже не столько мне говорить: «Вы знаете, у вас девочка так написала сочинение, что мы перезачтем эту пятерку на филфаке, если вы сейчас переложите документы. То есть вам придется доздавать там английский, еще что-то, но пятерку за сочинение мы перезачтем».
Понимаете? А пятерка за сочинение на филологическом факультете МГУ — это было невозможно. Тогда их никто никому не ставил. Но я сказала «Нет», потому что бабушка взяла с меня слово, что я поступлю в МФТИ. А бабушка в день, когда я писала сочинение, умерла.

С. Крючков― Слушайте, но МФТИ в итоге чем-то сгодился для вас?

Т. Устинова― Конечно. Я абсолютно от души (ну, это мое мнение) презираю людей, особенно родителей, которые говорят, что детям в школьной программе не нужны никакие теоремы Пифагора, проценты и дроби, а также десятичные логарифмы. Что никому никогда в жизни не пригодились десятичные и натуральные логарифмы.
Это мое мнение, еще раз хочу оговориться: я от души презираю люди, которые так считают. Потому что десятичные логарифмы, интегралы и дроби, может быть, и не нужны в булочной, но они абсолютно необходимы для того, чтобы представлять себе, как устроен мир. Если ты этого не изучал, ты никогда не будешь иметь представления о целостности мира, о том, как он устроен, каковы в нем причинно-следственные связи.

Я имею представление, потому что меня этому научили в институте. Меня в институте научили работать. Я могу работать столько, сколько мне нужно. 2 часа — значит, 2 часа. 8 часов — значит, 8 часов. И в институте же меня приучили к тому, что за самую добросовестную работу я могу получить по шее, потому что я чего-то недопоняла или не доделала. Доцент Дадонов закатал мне за лабораторную работу двойку. И что мне, спорить с ним? Я не могу. Я никогда ему не докажу, что я знаю на «3», потому что он точно знает, что я знаю на «2».
В жизни это очень нужно. Это очень важное знание, понимаете? Внушать детям, неважно, какого возраста — 5 лет, 12 лет, 19 лет, 22 лет, — что все будущие чемпионы (это сейчас модная штука: у нас все чемпионы, все будущие звезды) — это очень скользкий путь, на мой взгляд. Потому что потом человек с этим не оберется хлопот. Он должен знать, на что он способен. Я знаю, например, что я человек в быстром мышлении и в технических науках исключительно тупой. Я очень глупый человек. Мне это очень помогает.

С. Крючков― То есть филологиней в классическом смысле вы не стали.

Т. Устинова― В смысле, Стас?

С. Крючков― Знаете, часто такой стереотип, что есть такая филологическая барышня, нежная. А здесь она знает мироустройство, знает все совокупности, взаимосвязи.

Т. Устинова― Конечно. Я и Энгельса читала. Читала «Анти-Дюринг». Я считаю, что, например, НРЗБ. Опять же, мы как-то на этом сошлись с Анатолием Вассерманом (ВАссерманом —так надо правильно говорить). Мы как-то с ним на этом прямо сошлись. Потому что мы оба искренне считаем, что для того, чтобы правильно понимать мир, нужно почитать Энгельса. Нас заставляли, мы читали.

М. Максимова― Тем не менее, то, чего ваша бабушка не хотела, тот ее страшный сон с журналистикой, с вашим будущим — он, получается, всё-таки исполнился. Несмотря на техническое образование, несмотря на то, что вы туда пошли, всё-таки как вас судьба занесла туда, куда бабушка говорила не ходить?

Т.Устинова: Когда с ностальгией вспоминают советское время, я всё время удивляюсь

Т. Устинова― У меня младшая сестра окончила РГГУ — Российский государственный гуманитарный университет. Он раньше назывался Историко-архивный институт. И она распределилась (тогда еще была система распределения — наверное, последний год она действовала) на только что созданное российское телевидение, на ВГТРК, на Второй канал в управление делами, в документоведение.
Это величайшее заблуждение (вы меня прекрасно понимаете, ребята) считать, что на телевидении и на радио работают только люди, которые выходят в эфир. Конечно, нет. Это огромные службы. И вот она работала в такой службе на только что созданном ВГТРК.
И учитывая что у меня был крошечный ребенок, не было никакой работы и никаких перспектив, она меня взяла на работу. Она там уже проработала, наверное, год или даже два. Мы скрывали, что мы сестры. Потом все, конечно, догадались, потому что это государственная структура — семейственность была невозможна. Она меня взяла, и я пришла работать в это управление делами ВГТРК. Потом меня взяли в утреннее вещание корреспондентом, потом редактором. Потом я перешла на Первый канал. И вот так оно и пошло. Вот сейчас я добралась до ведущей.

М. Максимова― Это были счастливые годы?

Т. Устинова― Да, конечно. Очень трудные, потому что вся страна жила трудно. Нам то платили зарплату, то не платили. То увольняли, то опять принимали на работу. То давали зарплату в джинсовых комбинезонах, и мы ее реализовали — это называлось бартер. То давали в монгольских тугриках, потому что не было рублей. Не было никакой уверенности в завтрашнем дне, что тебя завтра не сократят. Но так жила вся страна. Но это было страшно интересно.
И потом, когда я уже перешла в политическое вещание, тоже сдав какой-то экзамен, написав текст, который подошел руководителю политической программы, началась уже вообще очень интересная жизнь, потому что я объездила всю Россию. Я была везде, именно как корреспондент. Я была в Краснодаре, в Саратове, на Ставрополье, в Мурманске, в Нарьян-Маре, в Петропавловске-Камчатском, в Дагестане.
Мы так летали — у нас были такие задачи. Не существовало кремлевского пула. То есть его просто не было. Не было такой структуры, как кремлевский пул. Кремлевский пул состоял из нескольких журналистов, которые ездили за первым лицом или вторым. Едет первое или второе лицо, а с ним едут журналисты, которые делают какие-то материалы. И потом из той точки, куда мы приехали, это всё разгоняется в регионы, на орбиты и так далее. Вот этими журналистами мы и были. Это было страшно интересно, очень интересно.

М. Максимова― Это вы как раз про работу с Борисом Ельциным сейчас рассказываете, правильно?

Т. Устинова― Я никогда не работала с Борисом Ельциным. С Ельциным работал Сергей Константинович Медведев, наш начальник, руководитель пресс-службы… Нет, руководитель пресс-службы был Громов, а он был пресс-секретарь. А мы были в аппарате. То есть мы были просто рядовые сотрудники пресс-службы.

С. Крючков― Но помимо многочисленных путешествий по стране, о самой этой эпохе ваше ключевое воспоминание? Вот многие сейчас говорят: хаос, смута, лихие, то-сё, пятое-десятое. Я не слышу этого в ваших словах. Вы, по большому счету, восторженно об этом говорите. Оценка времени?

Т. Устинова― Смотрите: хаос и смута, несомненно, имели место. Это вам скажет абсолютно каждый человек. Мы боялись возвращаться с работы. А мы всегда жили за городом. Сейчас, когда с ностальгией вспоминают советское время, я всё время удивляюсь. Мне кажется, что люди забыли, что ли, о том, что было. Но у меня еще нет деменции, несмотря на то, что я бабушка русской революции.
Я прекрасно помню. Мы учились в Москве и потом работали в Москве, а жили за городом. Машин, конечно, ни у кого не было. Мы ездили, конечно, на электричке. И наша тетя и мне, и моей сестре всю жизнь вдалбливала, чтобы мы никогда не садились в электричке возле окна. Потому что в окна бросали камни. Это был не один случай за год, а это было каждый день. Стекла бились, и человек, который сидел возле окна, получал ранение. Мы это точно знали, и у окна не садились.

В Москве не было троллейбусов, не было света, не было стирального порошка, не было детской еды. У нас сын 1991 года рождения. Я думала, что это только мы с Женей два таких дебила, которые в 1991 году обзавелись ребенком. Но оказалось, что еще Урсуляки. Сережа Урсуляк тоже обзавелся дочкой в 1991 году. Саша Урсуляк 1991 года рождения. Всё это, безусловно, имело место.
Теперь что касается моей работы. Смотрите, я решительно не знаю, как обстоит дело сейчас. Я сейчас очень далека от политики. Я совершенно ей не интересуюсь и не знаю, как устроен мир. Тогда знала. Значит, вот тогда во власть пришло огромное количество умных, хватких, благородных, деловых молодых мужчин, которые на самом деле страшно хотели сделать жизнь в нашей стране прекрасной. И я до сих пор не поняла, куда девались все их усилия.

Т.Устинова: У меня еще нет деменции, несмотря на то, что я бабушка русской революции

С. Крючков― Может, потому что рядом с ними не было тех самых молодых, страстных, желающих изменить страну женщин? Вы упомянули только о мужчинах.

Т. Устинова― O, я человек очень далекий от современных тенденций. Я считаю, что миром правили, правят и будут править мужчины. Женщины тут ни при чем.

С. Крючков― Кстати, вы сказали о том, что есть некая ностальгия по советским годам у многих. Упомянули 7 ноября 1988 года — познакомились с Женей.

Т. Устинова― Нет, он мне сделал предложение. Познакомились в 1985 году.

С. Крючков― Какая-нибудь демонстрация, я подумал. Значит, ошибся.

Т. Устинова― Конечно, была демонстрация. И он нес… Это было положено: нужно было нести фотографии членов Политбюро. И естественно, вся комсомольская организация прикалывалась: муж мой всегда носил портрет Дмитрия Федоровича Устинова. Потому что у него была фамилия Устинов. Устинов несет Устинова — это всем казалось очень смешно.
Но потом Дмитрия Федоровича нужно было сдавать в хозяйственную комнату, откуда его вынимали раз в году — в смысле, портрет. И мы не могли после демонстрации пойти на свидание, потому что он должен был вернуться на факультет и отнести туда Дмитрия Федоровича. Понимаете, вот он относил Дмитрия Федоровича, а потом мы встречались и романтически прогуливались.

М. Максимова― Скажите, а где была поставлена точка в этой истории с политической журналистикой?

Т. Устинова― В программе «Здоровье». Нас всех разогнали после того, как сменился глава администрации. Ушел, по-моему, Сергей Александрович Филатов, пришел Чубайс, привел всех своих на все должности. В том числе на руководителя пресс-службы, по-моему, пришел Трапезников и Ястржембский. И нас всех выгнали. В этом нет ничего сверхъестественного, это нормально. Естественно, новый руководитель пришел со своей командой — а как иначе?
Я, значит, оказалась совершенно без работы и в полном отчаянии. Тогда это было для меня в новинку — потом уже я меняла 150 работ, а до этого не слишком часто, но, в общем, я оказалась в полном отчаянии в программе «Здоровье» на Первом канале.

И я прямо впала в глубокую тоску. Потому что представьте себе: еще месяц назад — политический Олимп. Какие-то разговоры, какие-то самолеты с Чкаловского, первые лица, съемки в кабинете у директора «Уралмаша» и так далее. А тут я, значит, оказываюсь в программе «Здоровье» как редактор и делаю репортаж о том, как правильно ставить клистиры и что собой представляет сахарный диабет.
«Боже, какой кошмар!», — подумала я. И Лена Малышева мне говорит: «Слушай, а что ты какая-то такая смурная? Я на тебя смотрю — у тебя какой-то вид всё время недовольный». Я говорю: «Малышева, ты знаешь, мне очень плохо. С политического телевидения я должна была уйти. Сейчас я оказалась в программе «Здоровье». И все великие люди, политики, с которыми я общалась, остались сзади. А мне это было так важно — общаться с великими людьми».

С. Крючков― Татьяна, давайте сделаем небольшую паузу. Мы прервемся на новости и рекламу на «Эхе», а потом продолжим этот разговор.

НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.

С. Крючков― Стас Крючков, Марина Максимова и наша гостья сегодня — писатель Татьяна Устинова. И вот мы остановились на редакции программы «Здоровье», где вы загрустили и от грусти, видимо, за перо-то и взялись.

Т. Устинова― Я загрустила фатально, стала кричать и рвать на себе волосы, что великие люди, с которыми я работала, остались в прошлом. То есть политики. На что Лена Малышева, смерив меня взглядом с головы до ног, сказала: «Устинова, если и есть на свете великие люди, то это врачи».
А Малышева всю жизнь, сколько я ее знаю, действует на меня как аспирин на больную голову. То есть я точно знаю, что если мне нужен какой-то отрезвляющий душ, у меня есть один совершенно беспроигрышный вариант — это позвонить Малышевой и спросить у нее совета. Подчас я очень на нее злюсь за ее советы, потому что они звучат примерно так: «Немедленно возьми себя в руки!». Но это всегда помогает.

М. Максимова― Тем не менее, у вас уже был такой момент. Это всё-таки не была точка — окончание политической журналистики. Потому что потом вы же еще попали в «Гражданскую силу». Вы были, соответственно, членом высшего совета этой партии. 2 года?

Т. Устинова― 2 дня.

М. Максимова― 2 дня?!

Т. Устинова― Я 2 дня была членом высшего совета «Гражданской силы». Потом узнала, что меня туда записали, и на следующий день у нас была в Кремле встреча с одним из помощников президента. Так было положено. Я ему сказала, что я должна с ним поговорить, так как с руководителем этой партии говорить было бессмысленно. Я была абсолютно убеждена, что разговаривать со мной он не станет. Но на следующий же день позвонили из его приемной и назначили мне время.
Я пришла и сказала: «Отпустите! Я не могу быть в партии, ни в какой и никогда». Посмотрев на меня с усмешкой, он мне сказал: «Хорошо, прекрасно. Напишите статью в журнал «Эксперт» на определенную тему». Поэтому я променяла членство в партии на статью в «Эксперте», и меня отпустили с миром.

Т.Устинова: Я сейчас совершенно политикой не интересуюсь и не знаю, как устроен мир

С. Крючков― Слушайте, а чего вам партии так не понравились? Не эта конкретная, а в целом. Почему не политика? Казалось бы, род деятельности гуманитарный — вам в пандан, вам соответствует. Нет, совсем не то?

Т. Устинова― Стас, нет, совсем не то. Я не верю в политику. Перестала в нее верить я, в общем, достаточно давно. Вот это сотрясение воздуха, которым занимаются политики, которое ладно бы еще было безобидным — то есть ну несут они что-то, и бог с ним. А когда это всё еще и выливается в проблемы — ну, для людей, — я не хочу в этом участвовать, не могу и не стану.

М. Максимова― А сейчас литература, писатель может жить вне политики? Я имею в виду, в России в данный момент.

Т. Устинова― Ну конечно. У нас сейчас ситуация гораздо лучше в смысле отношения к писателю, чем была, например, во времена Пушкина или Толстого. У нас нет никакой цензуры в литературе — никакой вообще. Нам никто не указывает, на какие темы мы должны писать, а на какие не должны. Мы можем писать на любые. Пока это так — вот так, как есть сейчас, — это прекрасно, и меня всё подходит.

С. Крючков― Но ведь есть же такая максима, что пока ты не занимаешься политикой, дождись, когда политика станет заниматься тобой. Вот нет цензуры, а замахнетесь на какой-нибудь глобальный опус, касающийся основ русской жизни, в том числе политической — и не уйти от этого никуда. Нет? Разве можно найти себе такую лакуну, в которой всегда будет комфортно? Ведь это русская жизнь — жди от нее чего-то такого.

Т. Устинова― Нет, Стас, смотрите: наверное, я как-то не так сказала. Я совершенно не утверждаю, что мне всегда комфортно в жизни. Абсолютно нет. Как любой пишущий человек, я очень тяжело живу. А как же иначе? Человек, который пишет, тяжело живет по определению. Это аксиома. Но пока, сейчас, на сегодняшний момент, на вечер 1 ноября 2021 года, я могу себе позволить не обращать на политику никакого внимания. И не обращаю. Что будет дальше, возьмет она меня за жабры или нет — посмотрим.

С. Крючков― Ваше право, абсолютно. Кстати, ведь у нас же миллионы писателей. Просто пишут они у нас посты в социальных сетях, а вы как-то счастливо избегаете своего присутствия в виртуальном пространстве.

М. Максимова― Да, расскажите, как можно жить без соцсетей в наше время.

Т. Устинова― Да прекрасно. Честное слово, я не очень понимаю, зачем они нужны. Искреннее не понимаю. Не потому, что я какая-то косноборская и погрязшая в позапрошлом веке бабка. Я искренне не понимаю, для чего это нужно. Я не знаю, зачем мне нужно знать, что именно сказал Лариса Долина певице Вике Локомотив. Зачем мне это надо? Я правда не знаю.

С. Крючков― А как же такой человеческий интерес, которым движимы многие и многие соотечественники, миллионы наших с вами соотечественников? То есть побоку? Это не ваш кайф, как говорят в народе?

Т. Устинова― Нет, смотрите, во-первых, у меня в моем окружении очень много детей. То есть у меня есть старший сын — ему 30 лет. Есть племянница, которой 24 года, и младший сын, которому 20 лет. Это совершенно разные дети. И у каждого из этих макак (мы называем их «шайка хохочущих гиен») есть круг общения — у каждого свой. А нам с папой чрезвычайно повезло с детьми. Мы с папой, я и мой муж, вхожи в их компании. Мы находимся в круге их общения. Мы всё знаем без интернета. Вообще всё! Мы получаем от них всю информацию, абсолютно переработанную, без нужды там ковыряться.

С. Крючков― А эффект испорченного телефончика не возникает в данной связи?

Т. Устинова― Нет, вообще не возникает, Стас. Потому что-то, что происходит в интернете, не имеет никакого значения. И даже если телефон испорчен, так и бог с ним. Потому что, оказывается, Лариса Долина не с Ксению Локомотив поругала, а Галю Атрибут. И что теперь мне делать?
Понимаете, я человек, у которого прямо с самого раннего детства сформирована привычка к чтению. У нас она сформирована у всех — и у меня, и у детей она сформирована. А привычку к соцсетям я не могу в себе сформировать. Она мной не вырабатывается, и всё. Я не могу, мне страшно лень туда лезть, страшно лень всю эту ахинею читать.
Таня Толстая меня за это недавно не то что поругала, а сделала замечание. У меня еще есть такая история: я страшно бешусь, когда вижу неграмотно написанный текст. И Таня мне говорит: «Ну ладно, какая разница? Можно так, а можно и не так». НРЗБ надо, чтобы текст был написан правильно. И когда он написан неправильно, я не знаю, как его читать — он меня бесит. Я и не читаю.

М. Максимова― Это понятное ощущение, потому что пишет кто хочет. Но смотрите, всё-таки соцсети — сейчас это стал некий неотъемлемый элемент жизни большинства людей, скажем так. Причем людей абсолютно разного возраста. Когда вы пишете книги, вы же отталкиваетесь от каких-то сюжетов, которые происходят сейчас или которые могли бы произойти в нашей жизни. Как же вы берете героев? Наверняка если человек идет, вот он уткнулся в свой телефон и что-то там читает. Если это героиня, то она наверняка может что-то там в соцсетях найти: «Ах, они там что-то…». Или этот элемент, получается, отсутствует ваших книгах?

Т.Устинова: Я загрустила фатально, что великие люди, с которыми я работала, остались в прошлом. То есть политики

Т. Устинова― Да конечно присутствует, Марина! Конечно присутствует. Просто для того, чтобы его ввести в роман… Вот у меня одна из героинь нового романа, который я написала, и который в декабре должен выйти — блогерша, тревел-блогер. Ее зовут Кара, а ник у нее Ван. Кара Ван. Она рассказывает про роды на Бали, про шаманские камлания возле водопадов Замбии.
Для того, чтобы это описывать, совершенно не нужно никакого глубокого туда проникновения. Зачем? Это всё и так очевидно, ясно и понятно. Достаточно один раз посмотреть — и всё, и дальше всё ясно и понятно. Поэтому я с удовольствием описываю интернет-страсти, интернетные страдания, интернет-красоты. Интернет-девушек. Это так интересно — это же совершенно особый биологический вид. Это просто очень любопытно.

С. Крючков― Итак, мы накануне выхода очередного романа. А сколько вообще за год удается написать? Вообще какая периодичность? Поскольку я вот так пристально не слежу, но знаю, что вы очень плодовитый автор.

М. Максимова― Я так понимаю, что примерно 60 книг — я нашла такую цифру. Кстати, соответствует действительности или нет?

Т. Устинова― 40.

С. Крючков― Тоже много.

Т. Устинова― Да, 40 — это, считай, сценарии, рассказы, сценарии, переписанные в текст. Да, 42. Я пишу в год — как вам сказать? — наверное, полтора романа. Меня очень ругает мой издатель за то, что я очень мало пишу по современным меркам. Я успеваю написать, допустим, один роман так, чтобы он вышел, а второй роман так, что он выйдет в следующем году.
Вот когда началась пандемия — вот это был кайф! В смысле работы. Потому что за 2020 год я написала две полноценные книжки. Прямо вот раз — и написала. Потому что мне никуда не надо было ехать, метаться, носиться и как-то урывать время для литературной работы. Я просто сидела в деревне, где я сейчас нахожусь, и писала свои романы. Была прекрасно. Мечтала только об одном: чтобы скорее сняли карантин, чтобы пойти в книжный магазин. Так соскучилась без книжных магазинов — просто ужас!

С. Крючков― А без Москвы, в деревне — вы в Завидово живете, насколько я понял — не скучаете? Или Москва — это для вас какой-то чужой мир?

Т. Устинова― Нет, не чужой. Я, конечно, скучаю, но, к счастью, мне позволяет регулярно приезжать в Москву моя телевизионная работа. Потому что мы работаем в самом центре, на Белорусской. Мы пишем сразу несколько программ. То есть мы работаем, допустим, неделю, и неделю в месяц… Даже, наверное, неделю в 3 — 3 недели я не работаю в Москве, а потом неделю я в Москве. Это такая красота! Прямо просто красота. Я так радуюсь, когда приезжаю в Москву! Точно так же, как я радуюсь, когда уезжаю в Завидово.

С. Крючков― Слушайте, это прямо здорово.

М. Максимова― Кстати, с одной стороны, в вашей жизни был определенный момент, когда вы с журналистикой завязали, начали писать. Вот эта программа «Мой герой», которая идет уже несколько лет — уже больше 5 лет идет — у вас всё равно есть какая-то потребность в этой передаче? Почему тогда уже не перевернуть полностью эту страницу и не посвятить себя полностью писательству? Или всё-таки это неотъемлемая часть вашей жизни тоже?

Т. Устинова― Конечно, неотъемлемая часть жизни. Это такой восторг! Я так люблю телевидение! Я так люблю всё, что с ним связано! Сценарии, биографии, совещания перед гостем, где всегда обязательно бывает редактор — редактор по гостям, шеф-редактор и я. Грим, свет, камеры, кабели, о которые всё время спотыкаешься. Летом жарко, зимой холодно. Команда «Моторы идут!».
Что вы, ничто в моей жизни не сравнится с телевидением! Для меня это так важно! И когда уже под конец дня, особенно если в день бывает 4 героя — редко, но бывает… Когда уже во рту не помещается язык, потому что человеческий язык не приспособлен 12 часов кряду молотить — а надо, куда деваться-то?
И вот сидишь в этой редакторской комнате, где накурено, темно, непонятно, какое время года, какие-то объедки, огрызки, окурки, сейчас уже маски, где меня ждет моя собака, которая за день замучилась — думаешь: боже, как прекрасна моя работа!

С. Крючков― А создать такое телевидение имени себя? Благо у каждого сейчас есть такая возможность: создать youtube-канал и делать ровно то же самое, но там, где ты и редактор, ты и продюсер, и ты выбираешь героев — тех, которые тебе нужны, радостны, интересны… Нет? Ведь это же не совсем тот мир социальных сетей, о котором мы говорили чуть раньше. Это мир фактически параллельного телевидения.

М. Максимова― Да почти профессионального телевидения сейчас уже.

Т.Устинова: У нас нет никакой цензуры в литературе — никакой вообще

Т. Устинова― Да, конечно. Но просто, понимаете, телевизионный канал — это пока еще до сих пор такая витринная выборка. То есть человек, который смотрит телевизор, не дает себе труд что-то искать в интернете. Он приходит, кнопку нажимает и смотрит. И пока меня не прогнали с этой кнопки, которую человек приходит, нажимает и смотрит, я останусь там. А там посмотрим.
Потому что без этого — без общения с людьми, без интервью, без разговоров, без подготовки — конечно, жить неинтересно. Наверное, интересно, но не так, как со всем этим. Мне бы хотелось продолжать. Но посмотрим. Может быть, это и нужно будет потом сделать — в смысле, youtube-канал.

М. Максимова― Давайте всё-таки к книгам. А то у нас практически осталось не так много времени, а про книги мы не говорим. У меня такой вопрос. Понятное дело, что в основном, куда ни посмотришь, определение ваших книг идет как жанр детектива. Вы с этим согласны или нет?
Потому что я читала несколько ваших интервью, и вам задавали вопрос (ну, вам много раз задавали этот вопрос) по поводу того, что вас называют «русской Агатой Кристи». Вы сказали, что это не совсем так, потому что для нее был важен как раз этот детективный сюжет, а вас больше интересует сущность, эмоция — вот эта история.

Т. Устинова― Да, жизнь. Я вообще не знаю ни одного русского детективного автора, который писал бы детективы, Марина. Я не знаю такого автора. Потому что мой любимый Акунин пишет о Российской империи, о месте личности в Российской империи, о том, как сложно быть выдающимся на каком-то государственном посту. Маринина пишет о женщине в мужском мире, которая работает и совершенно блистательно владеет этой своей работой. Я пишу, опять же, какие-то истории о жизни, понимаете?
У того же Акунина мне совершенно всё равно, кто убил НРЗБ. Ну правда, мне всё равно. Мне потом автор говорит, что его убил подьячий Тихонравов. О, прекрасно, хорошо! Дальше меня вообще совершенно не интересует эта часть. Я читаю, как они письма пишут, как они в епархию едут, если речь идет о какой-то клерикальной прозе, и так далее.

И так почти всегда. Поэтому мне кажется, что я, естественно, пишу романы с четко структурированным сюжетом, где есть начало, середина и финал, и где что-то происходит. Обязательно происходит что-то, что двигает этот сюжет вперед — убийство, или расследование, или поиск виноватого. Но, в общем и целом, это на самом деле вопрос такой, третий. Кто там у нас убил старушку — неважно. Кто-то убил, и ладно. Но вот как на ее убийство прореагировали ее внуки, ее собачонка, ее давняя подруга, с которой она всю жизнь была в ссоре — вот это интересно.

С. Крючков― А необходимость оформлять все эти реакции, все эти жизненные ситуации в конкретный детективный сюжет — это вас никоим образом не сковывает? То есть вам не бывает тесновато в этом жанре? Не возникает желания сделать какую-то такую сугубую публицистику или что-то подобное? Я этот ряд могу перечислить. Просто уйти от детектива? От детектива как формы прежде всего.

Т. Устинова― Вы знаете, Стас, нет, не возникает. Я очень люблю свою жанр. Прежде всего за совершенно неслыханную свободу, которую он дает автору. Детективный жанр — это самый свободный литературный жанр на свете. Я могу в нем всё. Я могу наказать злодея, наградить героя, дать, опять же, бездомной собаке хозяина, а брошенной бабушке — доброго внука. Меня никто никогда ни в чем не сможет упрекнуть, потому что у меня на всё на это есть железная отмазка: ребята, это детектив.

С. Крючков― Детектив не помещает в какие-то рамки таких решений без полутонов? Вот вы говорите: есть добро, есть герой, есть антигерой. И соответственно, ты подчас расставляешь акценты довольно-таки прямолинейно. А вот иные жанры — они, казалось бы, такие просторы тебе громоздят, такие варианты предоставляют. Или я здесь заблуждаюсь, и в рамках того жанра, в котором вы героиня, вы делаете всё?

Т. Устинова― Нет, мне вот эта жанровость никак не мешает разбавлять краски. Я не должна рисовать черным или белым. Ни в коем случае — это неинтересно. Я могу как угодно мешать эти краски и как угодно ими писать.

М. Максимова― Хотела задать вопрос про такие теперь уже неизбежные спутники литературы. Это аудиоверсия произведения и, соответственно, киноадаптация. А теперь уже, я бы сказала, сериалоадаптация — это уже две разные вещи. Как вы к этому относитесь? Свободно ли вы отпускаете книги на экранизацию? Вы как-то отслеживаете этот процесс, даете рекомендации или, может быть, ставите какие-то условия?

Т. Устинова― Нет, никаких условий я не ставлю, конечно. Автор на площадке — это катастрофа для режиссера и для продюсера. Да и, наверное, для актеров тоже. Поэтому у нас (по крайней мере, меня) на площадку никогда не приглашают. Или приглашают: «Приезжай, говорят, 12-го числа. Мы будем снимать в Ярославле». Я с утра 12-го звоню и говорю: «Ну что, я выезжаю?». А мне говорят: «Ой, мы ошиблись. На самом деле мы это отсняли уже 9-го. Не надо приезжать». И когда 3 раза подряд так случилось, я поняла, что ничего из этого дела не выйдет. И я перестала проситься.

А поначалу, несколько лет назад, когда я только начала отдавать права, конечно, было тяжко. То есть это было прямо тяжко: непонятно, что из этого сделают. Как правило, получается, в общем, совсем не то, что ожидается. Сейчас я с собой договорилась. У меня есть два варианта жизни. Я могу или отдать права и больше не думать об этом, или не отдавать права, и книжка экранизирована не будет. Я выбираю первый вариант. То есть я отдаю права.

Т.Устинова: Я вообще не знаю ни одного русского детективного автора, который писал бы детективы

Что касается аудиокниг, то они сейчас очень бурно развиваются. Полным-полно людей как-то к этому приходят — к тому, что в машине прекрасно слушать аудиокнигу, или где-то в отпуске, или на тренажере, или где-то. И когда она хорошо прочитана — допустим, моя книжка, — когда ее читает Владислав Ветров или Люба Толкалина, это прямо блеск. Это прямо удовольствие и счастье. Но для того, чтобы она была хорошо прочитана, ее нужно хорошо записать. А школа радиорежиссеров в России вся погибла. Ее нет. Есть один человек, который это умеет — Макс Осипов. Но, слава богу, мы с ним и работаем.

М. Максимова― А что касается сериалов. Я так понимаю, что вы как раз работаете, причем даже с Netflix у нас в России. Вы как-то сказали, чтобы будущее как раз именно за этими многосерийными фильмами или за сериалами. Почему?

Т. Устинова― Это сказал мне Павел Семенович Лунгин, поразив меня в самое сердце. Он мне сказал, что кино, которые показывают в кинотеатрах, в скором будущем станет исключительно для подростков пубертатного возраста с попкорном, и черных. Так сказал Павел Семенович. А всё большое кино — экранизации, психологические драмы, хорошие детективы — всё постепенно сместится в сторону многосерийных. То есть сериалов. Многосерийных фильмов.
Когда он мне это сказал несколько лет назад, я подумала, что он сошел с ума. Сейчас я абсолютно точно понимаю, что он был прав. Ну вот посмотрите: все самые рейтинговые фильмы, начиная от «The Crown», «Короны», существуют в формате сериала.

С. Крючков― Полутора часов не хватает современному гражданину, чтобы высказаться так, чтобы поставить точку или мысленное многоточие. Нам, собственно говоря, тоже не хватило часа для того, чтобы пообщаться с Татьяной. А можно было бы это делать долго и долго. Огромное вам спасибо! Это было очень интересно.

Т. Устинова― Спасибо вам, ребята!

С. Крючков― Удачи вам! Благодарю за творчество! Это было «Разбор полета» с Татьяной Устиновой. Провели его Марина Максимова и Стас Крючков. Марина, до свидания тебе! Сразу после новостей в 23 часа «Футбольный клуб». После полуночи «Битловский час» с Владимиром Ильинским. А с часу до 3-х пополуночи программа Игоря и Юджина «Хранитель снов».