ÂÅÐÍÛÅ ÄÐÓÇÜß.
×óäîâèùå îñòîðîæíî âûãëÿíóëî èç-çà óãëà ðàçðóøåííîãî äîìà. Ñëàâêà ñïðÿòàëñÿ çà ñòâîë ïîâàëåííîãî äåðåâà. ×óäîâèùå ñíîâà âûñóíóëîñü, âíèìàòåëüíî îñìîòðåëîñü è äâèíóëîñü ïî óëèöå. Ìàëü÷èê âêëþ÷èë áëàñòåð è, ë¸æà çà äåðåâîì, îòêðûë èñïåïåëÿþùèé îãîíü ïî ìîíñòðó.
— Ñëàâà, èäè îáåäàòü, — ïîçâàëà áàáóøêà.
— Ñåé÷àñ, âîò òîëüêî çàêîí÷ó ñ òðåòüèì óðîâíåì è ïåðåéäó íà ñëåäóþùèé.
Ëàçåðíûå ñòðóè óäàðèëè ïî òåëó ÷óäèùà, íî îòñêî÷èëè îò íåãî, êàê îò ïðî÷íåéøåé áðîíè. ×óäîâèùå êðèâî óñìåõíóëîñü, ðàçâåðíóëîñü è íàïðàâèëîñü ïðÿìî ê Ñëàâå. Ìàëü÷èê, íå äðîãíóâ, âûïóñòèë ìàêñèìàëüíûé çàðÿä. ×óäèùå èñïóñòèëî óæàñàþùèé âîïëü è ðóõíóëî íà àñôàëüò. Çàãîðåëàñü íàäïèñü:
— Ïîçäðàâëÿåì, âû ïîáåäèëè.
— Óðà, áàáóøêà, ÿ ïåðåø¸ë íà ñëåäóþùèé óðîâåíü.
— Ñîâñåì êíèæêè çàáðîñèë ñ ýòèìè èãðàìè, — ïîñåòîâàëà áàáóøêà. Ëó÷øå áû ïî÷èòàë ÷òî-íèáóäü.
— Áàáóøêà, ìíå íåêîãäà ÷èòàòü, íà ñëåäóþùåì óðîâíå áóäåò òàíêîâàÿ âîéíà. Âîò ýòî áóäåò áèòâà, — ñêàçàë Ñëàâà, ñõâàòèë áóòåðáðîä è óáåæàë ñ òåëåôîíîì â êîìíàòó. Îòòóäà âñêîðå ïîñëûøàëèñü ïóëåì¸òíûå î÷åðåäè, ãðîõîò ðàçðûâîâ, è ðàñêàòèñòûå êðèêè «Óðà».
Âå÷åðîì ïðèøëà ñ ðàáîòû ìàìà.
— Ñëàâà, èäè óæèíàòü, — ïîçâàëà îíà.
— Ìàìà, ÿ ïîïîçæå ïîåì. Ñåé÷àñ ó ìåíÿ íîâàÿ èãðà ñ èíîïëàíåòÿíàìè.
×åðåç ïîë÷àñà Ñëàâà çàáåæàë íà êóõíþ, íå îòðûâàÿñü îò òåëåôîíà, ñúåë îñòûâøóþ êîòëåòó ñ ìàêàðîíàìè, çàïèë ÷àåì è óáåæàë îáðàòíî ê ñåáå â êîìíàòó. Èç êîìíàòû äîíåñëàñü êîñìè÷åñêàÿ ìóçûêà, âèçãè è ðûêè ñòðàøíûõ èíîïëàíåòÿí.
— Ñëàâà, ïîðà ñïàòü, — ðàñïîðÿäèëàñü ìàìà. — Çàâòðà â øêîëó. Òû óðîêè ñäåëàë?
— Ñäåëàë, ìàìà, — ñîâðàë Ñëàâà, èçî âñåõ ñèë âñåìè ïàëüöàìè áåãàÿ ïî êíîïêàì.
— Çíà÷èò, áûñòðî â ïîñòåëü.
Ìàìà ïîãàñèëà ñâåò â êîìíàòå, âçÿëà èç ðóê ñûíà òåëåôîí è ïîëîæèëà íà ñòîë. — Ñ óìà ñêîðî ñîéä¸øü ñî ñâîèì òåëåôîíîì.
Ìàìà íàêðûëà ñûíà îäåÿëîì è âûøëà èç êîìíàòû. Êàê òîëüêî ìàìà âûøëà, Ñëàâà ñõâàòèë ñî ñòîëà òåëåôîí, íûðíóë ñ íèì ïîä îäåÿëî è òàì ïðîäîëæèë ÿðîñòíóþ áèòâó ñ óæàñíûìè ïðèøåëüöàìè. À òå, ñîáðàâøèñü âìåñòå, ïîøëè â íàñòóïëåíèå. Ìàëü÷èê íàâ¸ë ìîãó÷èé áëàñòåð è íàæàë íà ãàøåòêó, íàìåðåâàÿñü äàòü äëèííóþ î÷åðåäü ïî íåçåìíûì òâàðÿì. Íî áëàñòåð ìîë÷àë. Ñëàâà âçãëÿíóë íà äàò÷èê ýíåðãèè è óæàñíóëñÿ. Òîò áûë íà íóëå.
Òâàðè íàñòóïàëè, ïðîòÿãèâàÿ ê íåìó ñâîè äëèííþùèå ñêîëüçêèå ùóïàëüöà. Ñëàâà îñìîòðåëñÿ. Áëàñòåð óæå íå ñïàñ¸ò. Íàäî áåæàòü, íî êóäà. Âîêðóã áûëà ëóãîâèíà, íà êðàþ êîòîðîé ñòîÿë ñòàðåíüêèé äîìèøêî. Ìàëü÷èê êèíóëñÿ ê äîìó, çàêðûë äâåðü íà çàñîâ, à òâàðè óæå ïðîñóíóëè ñâîè ãàäêèå ùóïàëüöà â ôîðòî÷êè è âîò-âîò ñõâàòÿò åãî. Óâèäåë ëåñòíèöó, âåäóùóþ íà ÷åðäàê. Âìèã çàáðàëñÿ íàâåðõ è óäèâèëñÿ åãî ñòðàííîìó âèäó. Íà ñòåíå âèñåëè ìîòêè âåð¸âîê è ñòàðèííûé ôèòèëüíûé ôîíàðü. Íî ñàìîå èíòåðåñíîå, ÷òî çäåñü íàõîäèëîñü ñòðàííîå êîëåñî, ïîõîæåå íà ìîðñêîé øòóðâàë.
Ñëàâà âûãëÿíóë ÷åðåç ÷åðäà÷íîå îêíî. Èíîïëàíåòíûå ÷óäèùà ñòîëïèëèñü ó äâåðè è ïûòàëèñü å¸ îòêðûòü. Èõ ùóïàëüöà ñêîëüçèëè ïî ñòàðûì òðóõëÿâûì äîñêàì, ñòàðàÿñü èõ îòîðâàòü, ïðîíèêàëè ñêâîçü ùåëè è ïîäáèðàëèñü ê çàïîðó.
— ×òî äåëàòü? óæàñíóëñÿ ìàëü÷èê. — Ñåé÷àñ ýòè òâàðè îòêðîþò äâåðü è äîáåðóòñÿ äî ìåíÿ.
Îí îòáðîñèë áåñïîëåçíûé áëàñòåð è â îò÷àÿíèè ïîâåðíóë êîëåñî. Íåîæèäàííî ðàçäàëñÿ îãëóøèòåëüíûé çâîí. Íà âåð¸âêàõ, òÿíóùèõñÿ îò êîëåñà, áûëè ðàçâåøàíû êîíñåðâíûå áàíêè, êîòîðûå ðàçîì çàçâåíåëè íà âñþ îêðóãó. Òâàðè íàñòîðîæèëèñü è âäðóã ïîâåðíóëè è ïîáåæàëè â ñòîðîíó îò äîìà. À çà íèìè áåæàëà äðóæíàÿ âàòàãà ðåáÿò ñ ñàáëÿìè-ïàëêàìè. Îòîãíàâ íàãëûõ ïðèøåëüöåâ, âñå øóìíî ïîäíÿëèñü íà ÷åðäàê. Âïåðåäè áûë êðåïêèé ìàëü÷èøêà â áåëîé ðóáàøêå ñ êðàñíûì ãàëñòóêîì íà ãðóäè.
— Ýòî òû ïîäíÿë òðåâîãó? Ìîëîäåö! Òèìóð, — ïðåäñòàâèëñÿ îí, ïðîòÿíóâ ðóêó.
Ìàëü÷èê íåóâåðåííî ïîæàë ïðîòÿíóòóþ ðóêó.
— Ñëàâà.
— ×èòàë, Ñëàâà, êíèãó ïðî Òèìóðà è åãî êîìàíäó?
— Íåò, íå ÷èòàë.
— Ýõ òû, òåìíîòà. Íî ìû âñåì ïîìîãàåì. Ïîìîæåì è òåáå.
— À ýòî ó âàñ ÷òî çäåñü?
-Ýòî íàø øòàá. Åñëè íåîáõîäèìî, ìû ïîäíèìàåì òðåâîãó è ñîáèðàåì âñþ ñâîþ êîìàíäó. Âîâðåìÿ ìû ïðèøëè, íå òî òåáå òóãîâàòî ïðèøëîñü áû. Íî, ÷òî ýòî?
Òèìóð âãëÿäåëñÿ âäàëü.
— Ïëîõî äåëî, Ñëàâà. Ïðèøåëüöû çàïðîñèëè ïîäêðåïëåíèå. Ñêîðî çäåñü ïîÿâèòñÿ èõ ëåòó÷èé îòðÿä. Íî ÿ âûçâàë òåáå ïîäìîãó. Ñåé÷àñ áóäåò.
Íà óëèöå ïîñëûøàëñÿ êîíñêèé òîïîò. Ê äîìó ïðèì÷àëñÿ ëèõîé êîâáîé.
— Òèìóð, çà÷åì ìåíÿ âûçâàë?
— Òâ¸ðäàÿ Ðóêà, íàäî ïîìî÷ü ìàëü÷èêó Ñëàâå. Åãî ïðåñëåäóþò èíîïëàíåòÿíå. Íåîáõîäèìî äîñòàâèòü åãî ê Ñàíå Ãðèãîðüåâó íà àýðîäðîì.
— Íàäî, çíà÷èò íàäî. Òâ¸ðäàÿ Ðóêà ñêàçàë-ñäåëàë.
Êîâáîé íàãíóëñÿ, ïðèïîäíÿë Ñëàâó, ïîñàäèë â ñåäëî ïåðåä ñîáîé, ïðèøïîðèë êîíÿ è âèõðåì ïîí¸ññÿ ïî ñòåïè.
— Ñëàâà, òû çíàåøü, êòî ÿ òàêîé?
— Íåò, — îòâåòèë Ñëàâà, è åìó ñòàëî ñòûäíî.
— Êàê? — óäèâèëñÿ êîâáîé, — ðàçâå òû íå ÷èòàë êíèãó ïðî Òâ¸ðäóþ Ðóêó, äðóãà âñåõ èíäåéöåâ? Âñå ìàëü÷èøêè äîëæíû ïðî÷èòàòü ýòó êíèãó, åñëè îíè õîòÿò ñòàòü ñèëüíûìè ìóæ÷èíàìè.
— Ó ìåíÿ âðåìåíè íåò, — æàëîáíî îïðàâäàëñÿ ìàëü÷èê.
— À ÷åì æå òû çàíÿò â ñâîáîäíîå âðåìÿ?
— ß â èãðû èãðàþ.
— Ñëàâà, íåëüçÿ âñþ æèçíü èãðàòü. Íàäî ó÷èòüñÿ æèçíè, à èìåííî ýòîìó ó÷èò êàæäàÿ õîðîøàÿ êíèãà.
Òâ¸ðäàÿ Ðóêà îãëÿíóëñÿ è åù¸ ñèëüíåå ïðèøïîðèë ñâîåãî ñêàêóíà.
— Ýòè òâàðè äîãîíÿþò íàñ.
Ñëàâà òîæå îãëÿíóëñÿ, è åìó ñòàëî ñòðàøíî. Èõ äîãîíÿëà ñòàÿ õèùíûõ áåçîáðàçíûõ òâàðåé. Îãðîìíûå êðûëüÿ ñ áîëüøèì òðóäîì íåñëè ïî íåáó æèðíûõ ïóçàòûõ êðîêîäèëîâ. Òâàðè âèçæàëè, õðþêàëè, ñëþíè êàïàëè èç èõ îòêðûòûõ ïàñòåé. Ñàìàÿ áûñòðàÿ òâàðü äîãíàëà ñêà÷óùèõ ïóòíèêîâ è õîòåëà óæå ñõâàòèòü êîâáîÿ, íî Òâ¸ðäàÿ Ðóêà ìãíîâåííî âûõâàòèë èç êîáóðû áîëüøîé êîëüò è âûñòðåëèë â ïðåñëåäîâàòåëåé. Íåñêîëüêî òâàðåé ñ õðèïîì è âèçãîì óïàëè, íî îñòàëüíûå åù¸ ñèëüíåå çàìàõàëè êðûëüÿìè è ïðèáàâèëè â ñêîðîñòè. Âîò-âîò óæå äîãîíÿò ñâîþ æåðòâó.
— Ñëàâà, íå áîéñÿ, ìû óæå ó öåëè.
Ìàëü÷èê óâèäåë ñòîÿùèé íà ïîëå íåáîëüøîé ñàìîë¸ò. Ìîòîð ó ñàìîë¸òà óæå ðàáîòàë. Òâ¸ðäàÿ Ðóêà ïðÿìî ñ ñåäëà ïîñàäèë Ñëàâó â êàáèíó ñàìîë¸òà. Äâèãàòåëü âçðåâåë è ñàìîë¸ò âçìûë ââåðõ. Ïèëîò â êîæàíîì øëåìå îáåðíóëñÿ è ïîäìèãíóë Ñëàâå.
— Ñåé÷àñ ìû íàêàæåì ýòèõ èíîïëàíåòíûõ ìîíñòðîâ.
Ñàìîë¸ò ñäåëàë ñâå÷êó è ñâåðõó îáðóøèëñÿ íà ñòàþ ëåòÿùèõ òâàðåé. Äëèííàÿ î÷åðåäü èç äâóõ ïóøåê ðàçìåòàëà ïðåñëåäîâàòåëåé. Êîãî-òî ñðàçèëà ìåòêàÿ ïóëÿ, îñòàëüíûå óïàëè âíèç è ïîïûòàëèñü ñïðÿòàòüñÿ â òðàâå.
— Çíàé íàøèõ, — óñìåõíóëñÿ ïèëîò. Ñàíÿ Ãðèãîðüåâ, — ïðåäñòàâèëñÿ îí. -¬ À òû êòî?
— ß Ñëàâà, — ðîáêî îòâåòèë ìàëü÷èê.
— Òû, êîíå÷íî, ÷èòàë êíèãó ïðî Äâóõ Êàïèòàíîâ Âåíèàìèíà Êàâåðèíà?
— Íåò, — îòâåòèë ìàëü÷èê. Íå óñïåë.
È åìó îïÿòü ñòàëî î÷åíü ñòûäíî.
— Æàëü, íî íå óíûâàé, ó òåáÿ åù¸ åñòü âðåìÿ, — îáîäðèë åãî Ñàíÿ.
Âäðóã îí íàõìóðèëñÿ.
— Ñëàâà, ýòî óæå î÷åíü ñåðü¸çíî. Îíè ïîñëàëè ïðîòèâ íàñ ñâîþ ãëàâíóþ ñèëó.
Ìàëü÷èê îáåðíóëñÿ è çàìåòèë ñòðåìèòåëüíî ïðèáëèæàþùèéñÿ ê íèì ñèãàðîîáðàçíûé àïïàðàò. Èç íåãî áèëè ñèíèå ñòðåëû. Òàì, ãäå îíè ïîïàäàëè íà çåìëþ, âñïûõèâàëî ïëàìÿ.
— Ýòî èõ çâåçäîë¸ò ñ ëó÷åâûì îðóæèåì. Ñëàâà, òåáÿ ñåé÷àñ ìîæåò ñïàñòè òîëüêî êàïèòàí Íåìî. Çíàåøü òàêîãî?
Ñëàâà ñòûäëèâî ïîìîòàë ãîëîâîé.
— Ýõ òû,- âûìîëâèë Ñàíÿ. ×åì òîëüêî òû çàíèìàåøüñÿ, åñëè òàêèõ êíèã íå ÷èòàë?
Ñàìîë¸ò íà÷àë áûñòðîå ñíèæåíèå è ïðèçåìëèëñÿ íà øèðîêèé ïåñ÷àíûé ïëÿæ
— Áûñòðî ïåðåáèðàéñÿ íà «Íàóòèëóñ», — ñêîìàíäîâàë Ñàíÿ. Ïîæàë ìàëü÷èêó ðóêó. — Áîðîòüñÿ è èñêàòü, íàéòè è íå ñäàâàòüñÿ.
Êàê òîëüêî Ñëàâà ïðûãíóë íà ïîäâîäíóþ ëîäêó, èç ëþêà âûñóíóëàñü êðåïêàÿ ðóêà è âòàùèëà åãî âîâíóòðü. Ëþê çàõëîïíóëñÿ è ëîäêà ïîøëà íà ãëóáèíó.
— Êàïèòàí Íåìî, — ïðîòÿíóë ìàëü÷èêó ðóêó ÷åëîâåê â ôîðìåííîì êàïèòàíñêîì êèòåëå è ôóðàæêå ñ ÿêîðåì. Êóäà äåðæèì êóðñ?
— ß Ñëàâà èç Ìîñêâû.
— Òàê, ÿñíî, — ñêàçàë êàïèòàí, — êóðñ íà Ìîñêâó, — è ïîäîø¸ë ê áîëüøîé êàðòå. Ñëåäóåì Èíäèéñêèì îêåàíîì, ÷åðåç Áàá-Ýëü-Ìàíäåáñêèé ïðîëèâ â Êðàñíîå ìîðå, çàòåì ÷åðåç Ñóýöêèé êàíàë, Äàðäàíåëû, Áîñôîð, ׸ðíîå ìîðå, êàíàë Âîëãà-Äîí è ïî Îêå è ðåêå Ìîñêâå ìû â Ìîñêâå. Î÷åíü ïðîñòî. Ïîëíûé âïåð¸ä, — îòäàë êîìàíäó êàïèòàí.
 ýòîò ìîìåíò ðàçäàëñÿ ñòðàøíûé óäàð. Ïîäâîäíàÿ ëîäêà îò óäàðà î ïîäâîäíóþ ñêàëó ðàñêîëîëàñü, è Ñëàâó âîëíîé âûáðîñèëî íà áåðåã, íà ïåñ÷àíûé ïëÿæ.
Êîãäà âîëíà îòõëûíóëà, ìàëü÷èê âñòàë è ïåðåä ñîáîé óâèäåë ñòðàííîãî ÷åëîâåêà, îäåòîãî â øêóðû, ñ ðóæü¸ì çà ñïèíîé.
— Çäðàâñòâóé, Ïÿòíèöà. Êàê äîëãî ÿ òåáÿ æäàë. À ÿ Ðîáèíçîí. Òû æå ÷èòàë êíèãó î ìîèõ ïðèêëþ÷åíèÿõ íà íåîáèòàåìîì îñòðîâå?
— ß Ñëàâà,- îòâåòèë ìàëü÷èê. — Íî êíèæêó ïðî âàñ òîæå íå ÷èòàë.
— Íåò, òû íå Ñëàâà, òåïåðü òû ìîé îðóæåíîñåö Ïÿòíèöà. Íî ïî÷åìó òû áåëûé? Íè÷åãî. Íà ñîëíöå çàãîðèøü, ïîòåìíååøü. Ïîéä¸ì â ìîþ õèæèíó. Íî ÷òî ýòî? Ïÿòíèöà, áåæèì. Íà íàø îñòðîâ ïðèïëûëè òóçåìöû ñ ñîñåäíåãî îñòðîâà. Îíè ëþäîåäû. À ó ìåíÿ çàêîí÷èëèñü ïàòðîíû. Áåæèì ñêîðåå â òàéíóþ ïåùåðó. Òàì ëþäîåäû íàñ íå íàéäóò.
Ðîáèíçîí êèíóëñÿ áåæàòü ââåðõ â ñêàëû. Ñëàâà åäâà ïîñïåâàë çà íèì. Ñêàëû ñòàíîâèëèñü âñ¸ îòâåñíåå. Âäðóã ïåðåä ìàëü÷èêîì îòêðûëñÿ ò¸ìíûé âõîä â ïåùåðó. Îí âáåæàë â íå¸ è íàòêíóëñÿ íà áîðîäàòîãî ÷åëîâåêà ñ áîëüøèì æåëåçíûì ñóíäóêîì.  ñóíäóêå Ñëàâà çàìåòèë ìíîãî çîëîòûõ ìîíåò, è îáèëèå ñâåðêàþùèõ ðàçíûìè öâåòàìè êàìíåé.
Áîðîäàòûé óâèäåë ìàëü÷èêà.
— Òû êòî? Êàê çäåñü î÷óòèëñÿ?
— ß Ñëàâà. ß îò ëþäîåäîâ óáåãàë.
— ß ãðàô Ìîíòå-Êðèñòî. ×èòàë îáî ìíå? Ñëàâà, ìíå íóæåí ïîìîùíèê. Ñåé÷àñ íà÷í¸òñÿ ïðèëèâ è ïåùåðó çàòîïÿò âîëíû. Íàäî áûñòðî âûáèðàòüñÿ èç íå¸. Ïîòîì ìû âåðí¸ìñÿ ñþäà, çàâëàäååì ýòèì ñîêðîâèùåì è ñòàíåì ñàìûìè áîãàòûìè ëþäüìè âî âñåé Ôðàíöèè. Ñëåäóé çà ìíîé.
Íî âûõîä èç ïåùåðû óæå ñêðûëñÿ ïîä âîäîé. Ãðàô Ìîíòå-Êðèñòî íûðíóë â íàáåæàâøóþ âîëíó, à Ñëàâà íå óñïåë. Âîäà ñòàëà áûñòðî ïðèáûâàòü. Âäðóã ìàëü÷èê çàìåòèë ââåðõó óçêóþ ùåëü. Ïî íåé îí âûáðàëñÿ íàâåðõ è îêàçàëñÿ íà âåðøèíå ñêàëû. Âîêðóã áûëè îòâåñíûå ñêàëû, ïîä êîòîðûìè áóøåâàëî ìîðå. Ñïóñòèòüñÿ âíèç íå áûëî íè ìàëåéøåé âîçìîæíîñòè. Âäðóã íàä íèì íåáî ïîòåìíåëî, è êðûëàòûé ÷åëîâåê îïóñòèëñÿ íà ñêàëó ðÿäîì ñ ìàëü÷èêîì.
— Ìàëü÷èê, òåáå íóæíà ïîìîùü?
— ß íå ìîãó ñïóñòèòüñÿ âíèç è ïîãèáíó çäåñü.
— ß Êîîìáà, êèáîðã-ñïàñàòåëü. Òû æå ÷èòàë êíèãó «Òàéíà òà¸æíîãî òàëèñìàíà»?
Ñëàâà ìîë÷à îòðèöàòåëüíî êà÷íóë ãîëîâîé.
— Íè÷åãî. Ñïàñàòåëè ñïàñàþò âñåõ, êîìó íóæíà ïîìîùü. ß ñïóùó òåáÿ âíèç ê ëþäÿì.
Êèáîðã ñèëüíûìè ðóêàìè îáõâàòèë ìàëü÷èêà, âçìàõíóë îãðîìíûìè êðûëüÿìè è ïîëåòåë íàä ìîðåì. Âäðóã ñíèçó ïðîãðåìåë ÷åé-òî êîâàðíûé âûñòðåë. Ïóëÿ óäàðèëà êèáîðãó â ãðóäü. Ò¸ìíàÿ æèäêîñòü ïîòåêëà èç ðàíû. Êîîìáà çàõðèïåë, îñëàáèë ðóêè, è Ñëàâà êàìíåì ïîëåòåë â êèïÿùåå ïåíèñòûìè áóðóíàìè ìîðå.
— À! À! À! — çàêðè÷àë ìàëü÷èê â óæàñå
è ïðîñíóëñÿ. Îí ëåæàë íà ñâîåé êðîâàòè ñ òåëåôîíîì â ðóêàõ, à íà êóõíå ìàìà óæå ãîòîâèëà çàâòðàê.
— Ñëàâà, ïðîñíóëñÿ, âñòàâàé. Ïîðà â øêîëó.
Ïîñëå óðîêîâ ê íåìó ïîäîø¸ë äðóã Ñàøêà.
— Ñëàâêà, òû ñêîëüêî óðîâíåé óæå ïðîø¸ë? Äàâàé ñåé÷àñ ïîéä¸ì êî ìíå è ñðàçèìñÿ â òàíêîâîì ñðàæåíèè. ß òàêóþ êë¸âóþ íîâóþ èãðó ñêà÷àë â÷åðà.
— Íåò, Ñàøêà, ÿ ñåé÷àñ íå õî÷ó èãðàòü. ß ñåãîäíÿ íî÷üþ ïîçíàêîìèëñÿ ñ íàñòîÿùèìè âåðíûìè äðóçüÿìè. Îíè ìíå òàê ïîìîãëè, à ÿ ïðî íèõ ñîâñåì íè÷åãî íå çíàþ. ß ñåé÷àñ â áèáëèîòåêó ïîéäó. Ìíå î÷åíü íàäî íåñêîëüêî õîðîøèõ êíèã ïðî÷èòàòü.
Ñëàâà ïîø¸ë â øêîëüíóþ áèáëèîòåêó, à Ñàøêà ïîæàë ïëå÷àìè, è ïîïë¸ëñÿ äîìîé íàæèìàòü â îäèíî÷åñòâå îïîñòûëåâøèå êíîïêè.
Âëàäèìèð ßíîâ, ã. Âîñêðåñåíñê.
Был ясный солнечный день. Эскадра, состоявшая из двух дивизионов миноносцев и дивизионов подводных лодок, вышла на маневры в море. Легкий ветер и веселая зыбь. Совсем по-праздничному. С головного миноносца давали сигналы, и суда перестраивались. Сигнальщики, на обязанности которых разбирать и передавать сигналы, во все глаза в бинокли наблюдали за мачтой головного судна, чтобы не пропустить сигнала. А там то и дело подымались и опускались сигнальные флажки. Подводные лодки шли, выставив свою серую спину из воды, как морские чудовища. Как сердце, глухо стукал внутри каждый дизель-мотор. Сегодня всем было весело, даже кочегары на миноносцах, наглухо закупоренные в котельном отделении, как в коробке, чувствовали веселое напряжение и, хоть не видали, что наверху делалось, знали, что что-то удалое затевается и уже никак нельзя подгадить, и все бойко шевелились в жаркой атмосфере кочегарки, поминутно поглядывали на манометр: не упал бы хоть на йоту пар. На подводных лодках все были в еще большем напряжении: каждую минуту ждали приказания погрузиться в воду и каждому командиру хотелось это сделать на виду у всей эскадры первому. Люди стояли по местам. Вот-вот прикажут под воду — дизель-мотор надо остановить и пустить в ход электрический мотор, ток для которого запасен в аккумуляторах; задраить наглухо входной люк и выставить из воды перископ — длинную трубку, этот глаз подводной лодки: через нее из-под воды можно видеть все, что делается на поверхности. Вдали на горизонте едва обозначался силуэт крейсера: там адмирал, он наблюдает за всеми движениями эскадры, следит, правильно ли суда выполняют то, что им приказано сделать.
Все чувствовали, что дело идет пока превосходно: суда перестраиваются быстро и точно, совсем как солдаты на ученье, держат правильные расстояния, все идут одной скоростью, все одинаковые, как игрушки новые, и, кажется, дымят даже одинаково.
Подводной лодкой No 17 командовал лейтенант Я. Он хорошо знал свое судно и надеялся, что теперь он, пожалуй, погрузится вторым; No 11 погружался всегда так, как будто его какая-нибудь рука сразу топила, жутко смотреть — за ним не угнаться. Ну, а другим лейтенант Я, спуску не даст.
Команда как один. Всем хотелось не дать промашки. По сигналу надо погрузиться и атаковать адмиральский крейсер, затем, не всплывая на поверхность, вернуться в порт. А завтра будет отчет о маневрах, и целый день можно гулять, ходить к знакомым в городе и рассказывать про эту веселую прогулку. Мичман, не доверяя сигнальщику, сам тоже смотрел в большой бинокль на мачту главного миноносца, ожидая условленного сигнала. Механик со своими машинистами напряженно ждал команды сверху. Все было так натянуто, что, кажется, чихни теперь кто-нибудь громко, и все дружно стали бы переводить лодку в подводное состояние.
— Ну что? Есть? — спрашивал лейтенант каждый раз, когда новые флаги появлялись на главном миноносце.
— Не нам, — вздохнув, отвечал мичман.
— Есть! — вдруг закричал мичман, отрывая от глаз бинокль. Капитан стал командовать к спуску, но он еще не договорил команды, как дизель уже стал, и вместо него запел, зажужжал электромотор, уже стали наполняться цистерны балластной водой, все делалось само собой: спустился курок напряженного ожидания, и руки, которые томились наготове, быстро делали свое дело.
Вот уже под водой и на столике под перископом шатается на качке мелкая веселая картинка моря, бегущих миноносцев, а вон, как точка вдали, — адмиральский крейсер.
Нет, хорошо идут нынче маневры — всем было весело и радостно.
Вот уже близко крейсер. Теперь надо убрать перископ и идти по компасу в том же направлении. Перископ виден; он торчит все же из воды, и от него, как усы, в обе стороны расходятся от ходу тонкие волны. Уже подойдя ближе, надо только на минуту его выставить, чтобы проверить свое движение, потом подойти как можно ближе и выпустить мину… конечно, учебную, холостую.
Кажется, все удалось. No 17 взял по компасу обратный курс и пошел к порту. Теперь опять поставили перископ, и ясный день снова заиграл на белом столике.
— Ну, молодой человек, поздравляю, — сказал пожилой минный офицер мичману. — Первые маневры, не так ли? Чего на часы смотрите? Уж ждет вас кто-нибудь на берегу? — и он лукаво погрозил пальцем.
Мичман покраснел и улыбнулся.
— Нет, на что это в порт под водой? — продолжал минер. — Шутки шутками, а курить до смерти хочется. Далеко еще?
— Я считаю, что уже не больше часу, — сказал мичман и посмотрел на свои часы-браслет.
Справа виден был невдалеке перископ другой подводной лодки. Она понемногу обгоняла. Мичман завидовал и каждую минуту смотрел на часы.
— Ну, скажите, — приставал минер, — сейчас на берег, белый китель, и на бульвар! Не терпится?
Мичман отвернулся, но видно было, что улыбался.
Лейтенант сохранял спокойный деловой вид. Его тоже разбирало веселье удачи и радовал веселый вид под перископом, но он сдерживался, чтобы казаться солиднее.
Его интересовало, каким он опустился: вторым или опоздал. Он уже думал, что ничего, если и третьим.
Но вот он, порт. Прошли в ворота. Впереди на якоре торчит всем корпусом из воды порожний коммерческий пароход. «Тут пятьдесят футов, пароход сидит не больше двадцати. Есть где пройти под ним, — подумал лейтенант. — Эх, убрать перископ и поднырнуть под пароход». Веселость вырвалась наружу.
Перископ убран, рулями дали уклон лодке вниз и потом стали подыматься.
Но в это время сразу ход лодки замедлился. Все пошатнулись вперед.
Лейтенант вздрогнул. Минер вопросительно на него взглянул.
— Сели на мель? Так ведь? — спросил он лейтенанта.
Рули были поставлены на подъем, винт работал, а приборы показывали, что лодка на той же глубине. Лейтенант вспомнил, что тут в порту глинистое липкое дно; понял, что лодка своим брюхом влипла в эту вязкую жижу. И как ногу трудно оторвать от размокшей глинистой дороги, так лодке теперь почти невозможно оторваться от дна. Лейтенант все это соображал, и как он теперь раскаивался, что решился, поддавшись веселости, на этот мальчишеский поступок! Он приказал выкачать воду изо всех цистер. Мичман хотел показать, что он ничего не боится, и весело ходил смотреть, исполнено ли приказание лейтенанта. Но вся команда понимала, что дело плохо, и сосредоточенно исполняла приказания. Лейтенант смотрел на приборы.
Ну хоть бы что двинулось. Приборы показывали ту же глубину.
«Надо попробовать раскачать лодку, — думал лейтенант, — пусть вся команда перебегает из носа в корму и обратно. Может быть, только чуть-чуть в одном месте держит ее эта липкая донная грязь».
Команда стала перебегать из носа в корму и обратно, насколько это позволяло внутреннее устройство лодки, загороженное приборами, аппаратами.
Лодка медленно раскачивалась, и лейтенанту представлялось, как липкая глина держит в своем цепком гнезде круглое брюхо лодки, и лодку не оторвать от глины, как не разнять две мокрые пластинки стекла.
Стали раскачивать с борта на борт. Лодка немного переваливалась.
Старались угадать такт, чтобы вовремя поддавать, как раскачивают качели. Но и это не помогло. Лейтенант смотрел на приборы, и все по его лицу читали, что дело не подвинулось ни на волос.
— Мы еще, быть может, больше закапываемся, — мрачно проворчал механик.
Лейтенант ничего не ответил. Он, нахмурясь, смотрел вниз, что-то усиленно соображая. Все ждали и смотрели на него. Он чувствовал эти взгляды и напряженное ожидание, и это мешало ему спокойно соображать. Он как будто видел сквозь железную обшивку лодки эту липкую полужидкую глину, которая присосала дно судна; хотелось выскочить наружу и выручить судно хоть ценой своей жизни. Он повернулся и ушел в свою каюту, приказав остановить мотор.
Механик посмотрел сам на приборы.
— Над нами всего двадцать пять футов воды, — сказал он.
Все молчали. Слышно было, как шлепает вверху колесами пароход.
Казалось, он толокся на месте.
— Буксир идет, — шепотом сказал один матрос.
— Покричи им, — пошутил кто-то.
Все ждали капитана. А он сидел у себя, в своей крошечной каютке, и не мог сосредоточить своих мыслей. Он все думал о том, что из-за его шалости все эти люди погибли, что нельзя даже крикнуть «спасайся, кто может», потому что никто не может спасаться, все они плотно припаяны ко дну этим глинистым грунтом и не могут вырваться из железной коробки. Эта мысль жгла его и туманила разум.
Ему было бы легче, если бы весь экипаж возмутился, если б на него набросились, стали бы упрекать, проклинать, а лучше всего, если б убили.
А весь экипаж собрался около рулевого управления, изредка шептались, коротко и серьезно. Мичман все посматривал на часы, но теперь не понимал уж, который час.
— Сколько времени? — спросил минер.
Мичман снова взглянул на браслет.
— Четыре часа, — сказал он, но так напряженно спокойно, что все поняли, как он боится.
— Ну еще на час… — начал было механик. Он хотел сказать «на час хватит воздуху», но спохватился, боясь волновать команду. Но все поняли, что если не спасут их, если не найдут и не вытащат, то вот всего этот час и остается им жить.
Тяжелый вздох пронесся над кучкой людей.
— Что ж капитан? — с нетерпеливой тоской сказал механик. Он раздражался и терял присутствие духа.
— Ну что капитан? — сказал задумчиво минер. — Что капитан? Что он может сделать, капитан?
Мичман стоял, красный, опершись о переборку, и все смотрел на свой браслет, как будто ждал срока, когда придет спасенье.
— Ведь мы через час задохнемся. Эй вы, — раздраженно сказал механик по-английски и дернул мичмана за руку, — пойдите скажите капитану, что остается час, идите сейчас же.
Но в это время сам капитан показался в проходе. Он был бледен как бумага, и лицо при свете электрической лампы казалось совсем мертвым. Его не сразу узнали и испугались, откуда мог взяться этот человек. Только черные глаза жили, и в них билась боль и решимость.
Все смотрели на него, но никто не ждал приказаний, все забыли об опасности, глядя на это лицо.
— Я пришел вам сказать, — начал капитан, — что я, я виноват во всем. И не по оплошности, а по шалости, вы сами это знаете, поднырнул — не надо было. Убейте меня.
Он держал за ствол браунинг и протягивал его рукояткой вперед.
— Что вы, что вы! — раздались голоса из команды, — еще, может, спасут!
А не то уж вместе как-нибудь.
Капитан с минуту глядел на команду твердыми, горящими глазами. Затем круто повернулся и пошел назад. Мичман побежал вслед за ним.
— Капитан, не беспокойтесь… — начал было он.
Но в лице капитана не было беспокойства.
— Вот возьмите, — сказал он, передавая мичману судовой журнал, — и пишите дальше.
— Приказаний никаких?
— Я советую людям лечь и не двигаться, тогда надольше хватит воздуху.
Может быть, дождутся помощи, нас хватятся. Берегите воздух. Пишите, пока будет можно. Ступайте.
Мичман вышел и передал распоряжение капитана. Все молча разошлись и легли.
Мичман сел за стол, раскрыл журнал.
«…20 июня 1912 года в 2 часа 40 мин. полудни, прочел он написанное рукой капитана, я, лейтенант Я., командир подводной лодки No 17, из мальчишеской шалости, вместо того, чтобы обойти стоящий в порту пароход, нырнул под него и, не успев подняться, сел на липкий грунт, чем и погубил 13 человек экипажа. Для спасения пытался…». Затем шло описание попыток раскачать лодку и замечание, что команда вела себя геройски, не упрекнув его ни словом и не выйдя из повиновения.
«4 ч. 17 мин., написал мичман, принял журнал от лейтенанта Я. Команда лежит по койкам».
«4 ч. 29 мин. над нами быстро прошел винтовой пароход».
«4 ч. 40 мин. застрелился лейтенант Я. в своей каюте. Прилагаю его записку: «Я не имею права дышать этим воздухом».
«5 ч. 10 мин. задохся машинист Семенов. Не могу писать и передаю журнал минному…»
«5 ч. 12 мин., писал минер, что-то скребнуло по корпусу судна. Команда задыхается, не могу встать. Что-то…».
Но тут запись прервалась неровным росчерком внизу; очевидно, перо вывалилось из рук писавшего.
А наверху два миноносца тащили по дну проволочный канат, концы которого были привязаны к их кормам. Железная петля тянулась по дну и шарила подводную лодку. С торгового парохода сказали, что видели перископ справа, потом он исчез и снова не показался. Сказали, когда уж по всему порту разнеслась весть, что No 17 с маневров не вернулся.
Миноносцы быстро шарили по всему порту, другая партия искала в море по пути эскадры, пока не дали знать с торгового парохода. Миноносцы бросились в указанное место, все знали, что каждая минута может стоит жизни людей.
На миноносце закричали, когда увидали, как натянулся проволочный канат, задев за лодку. На берегу толпа с напряжением следила за работой миноносцев и радостно загудела, услышав крик. Канат вывернул лодку из ее липкогогнезда, и она всплыла на поверхность. Спешно заработали мастеровые, раскупоривая этот железный склеп. Врачи бросились спасать: все уже было приготовлено. Не привели в себя только троих, среди них и мичмана. Странно было слышать, как часы все тикали на мертвой руке.
Отец уехал по делам в Париж. Мама с экономкой ушли в соседнее местечко за покупками. Игоря не взяли, — до местечка три километра да обратно три. Жара, он «слабый», он устанет… И на надо! Слабый… А мама не слабая? Вчера по парку и вокруг пруда он километров восемнадцать рысью проскакал. Попробовала бы экономка за ним угнаться… И потом в сарайчике на вытянутой руке жестянку с краской десять секунд держал. Слабый…
Игорь заглянул на кухню, выпросил у кухарки кусок теста, вылепил из него бюст Гоголя и поставил на скамейку сохнуть на солнце. Но пришел индюк, выругался на своем индюшечьем языке, клюнул Игоря в кушак, а Гоголя съел. Дурак надутый!
На лужке за тополями паслась корова. Не очень-то с ней поиграешь в красном галстуке… У тореадора — шпага, а у Игоря только ореховый прут. И теленок ее тоже нелепое создание. Чуть увидит мальчика, сейчас же подойдет боком, защемит губами угол курточки, и давай сосать. Это новую- то курточку!
И вспомнил: у пристани на пруду – лодка. Можно покачаться, половить на английскую булавку рыбу, поднять адмиральский флаг – голубой носовой платок на пруте. Мало ли что можно.
Запрещено одному кататься на лодке. Но сидеть в лодке, когда она на замке и цепочке, — разговора об этом не было…
Побежал- побежал, наискось через парк, сквозь цепкую повилику, колючую ежевику, кусачую крапиву. Продрался к пристани, влез в лодку и стал воду ржавой жестянкой вычерпывать. Флаг поднял, на скамейку газетный лист подстелил – не удобно же адмиралу на мокрой доске сидеть,- сел и давай лодку раскачивать. Волны справа, волны слева, по тихому пруду зыбь побежала… Зажигательное стекло из кармана вынул и стал сквозь него вдаль смотреть, будто в подзорную трубу: на горизонте тучи, корабль трещит по швам, в парусах штормовой ветер гудит… «Свистать всех наверх!»
И докачался. Цепочка натянулась, вырвала из трухлявого столба крючок и вместе с замком хлопнулась в воду. Обернулся Игорь – пристань в пяти шагах качается – кланяется. До свиданья, адмирал!
Адмирал, однако, не растерялся, схватил со дна весло, еле поднял, хотел за пристань зацепиться – далеко… А легкий ветерок залопотал в тополях вокруг пруда и боком понес лодку на середину прямо к тенистому островку. Игорь веслом в одну сторону поболтал, в другую, весло упрямое, все норовит из уключины выскочить и мальчика рукояткой на скамейке опрокинуть. Бросил весло, притих и стал ждать, куда Бог вынесет. А сердце на весь пруд колотится.
Зашипела над лодкой зеленая лоза, кролики по кустам брызнули: лодка вздрогнула и остановилась. Остров!
Что делает в первые минуты мореплаватель, прибитый бурей к необитаемому острову? Осматривает свое владение. Игорь так и сделал. Со всех сторон вода. Посредине острова резная будка, в будке охапка старого сена. Под кустами можжевельника, у самых корней притаились испуганные кролики, — это их садовник сюда привез. Мальчик измерил остров: в длину двадцать пять шагов, в ширину пятнадцать. Много места, очень много, — чем меньше мальчик, тем просторнее ему кажется клочок земли… А вдруг там, под будкой, клад? Или вход в подземные катакомбы, которые тянутся до самого Парижа? Ай!..
Он побежал к лодке, во поздно. Ведь он же ее не привязал, — вильнула носом в отплыла!..
— Настя!.. Я потерпел кру-ше-ни-е!
Корова на лугу удивленно подняла морду. В парке насмешливо залопотал индюк… Кухня далеко, конечно, Настя не услышит.
Что же делать? Хныкать? Ни за что! Не могут же его здесь забыть надолго — надолго, пока у него не отрастет, как у Робинзона, большая борода… К закату вернутся, родители… хватятся Игоря — ну и как-нибудь догадаются, где он… А если не догадаются? Ночевать в будке, а темноте, без ужина? Чтобы холодный уж под рубашку забрался! Уснуть, конечно, и на дереве можно. В первую ночь Робинзон всегда на дереве спит. Ну, а если он свалится в воду?
— Настя! Я потерпел…
Нет, не стоит кричать. Только индюку удовольствие, — ишь как передразнивает.
Сел Игорь на пень и задумался. К ногам, сквозь шершавые ветви, подобрались кролики, понюхали пятки. Странный мальчик, ничего им не привез – ни капусты, ни морковки… Игорь очнулся, хотел погладить самого маленького черного. а они опять во все стороны так и дернули. Один серый толстяк так перепугался, что запутался в узловатых корнях и стал задними лапами о землю хлопать…
Прилетела оса. Почему у мальчиков нет крыльев? Минута – и был бы дома… Прилетела и стала вокруг носа Игоря кружиться. И сверху, и сбоку, — он пересел, а она снова и снова, хоть в воду от нее прыгай… Но Игорь догадался, вынул из кармана сладкую конфетную бумажку, положил на пень, — и оса оставил его в покое.
О! Что такое! На пруду наискось проточного канала струилась полоска воды, точно подводная лодка под самой водой плыла… Все ближе, все ближе к островку. Игорь присмотрелся: крыса. Ага! Значит, садовник прав, они, с мельницы приплывают сюда душить кроликов.
Он ей покажет! Схватил бесстрашно камень да в нее. Второй залп!.. Третий залп! Хитрая тварь быстро спрятало усатое рыльце под воду, и шагах в десяти заструилась обратно полоска к каналу. Удрала…
Ужасно! Вдруг она ночью приведет за собой целую флотилию крыс? Приплывут и обгрызут у сонного Игоря уши. Хорош он будет без ушей…
— Эй, там! Я на острове!..
Ни звука. Теленок подошел к воде, боднул головой тополь и вдруг, задрав пробочником хвост, поскакал, брыкаясь, вдоль ограды парка.
Между островом и парком качается пустая лодка. Тополя кольцом обступили пруд и шелестят высокими вершинами. Хлопья тополевой ваты медленно кружатся над водой. Рыба плеснула хвостом… Вот ведь досада, — английская булавка в лодке осталась! Игорь вздохнул, но успокоился: щука большая, как бы он ее из воды вытянул? Пожалуй, она бы его сама в пруд стянула…
— Настя!
Ах, как тяжело быть Робинзоном! Пошел Игорь в будку и стал придумывать план спасения. Если бы было ружье, он бы выстрелил три раза. Сигнал бедствия! Или, если вверху над прудом покажется аэроплан, — он часто здесь пролетает, — можно будет крикнуть летчику:
— Спуститесь у большого дома за парком и скажите, что я здесь… И что я очень хочу есть!..
Но ни ружья, ни аэроплана не было. Он согрелся на сене, закрыл заплаканные ( да, да-заплаканные) и задремал.
И приснилось ему, что из пруда вылез огромный зеленый крокодил, поставил передние лапы на остров и спрашивает у осы: « Эй, ты, жужжалка! А где здесь маленький мальчик? Я сегодня именинник, вот он у меня и пойдет на третье блюдо…» А оса прилипла к конфетной бумажке, рот сладким соком набила и, к счастью, ничего ответить не может. И крокодил стал сердито лаять…
Дернулся Игорь во сне, ударился плечом о косяк и проснулся… Боже мой, да это же пудель садовника лает!
Выбежал Игорь из будки, — в самом деле, на берегу пруда пудель, лохматый, черный друг, смотрит на пустую лодку и взволнованно лает. Увидал мальчика на острове да так и залился визгливой флейтой в собачьей истерике:
— И-и-и! Ай-яй! И!
Ужасно взволновалась собака: как мальчик на остров попал? Почему пустая лодка по воде плавает? Как помочь?
А мальчик руками машет, свистит, зовет.
Бултыхнулся пудель в воду, что тут долго думать, — и поплыл, фыркая, к острову. Лапами загребает, голову вверх задрал.
Приплыл, встряхнулся и прямо к Игорю на грудь. Водой всего обрызгал, в нос лизнул, в ухо лизнул, — радуется. А Игорь и вдвое рад:
— Цезарь! Умница… Ну. теперь я не один на острове, ты у меня вместо Пятницы будешь.
Что за Пятница? Пудель Цезарь ведь Робинзона не читал, откуда же ему знать?
Обшарил Цезарь все углы, кролики глупые под кусты забились, дрожат, не понимают, что умный пудель их обижать не станет.
Что дальше делать? Смотрит собака на лодку, на мальчика, зовет с собой домой.
Да как доберешься? На спину к Цезарю сесть? Нельзя, — мальчик ведь тяжелее собаки.
И придумал Игорь, — беда всему научит. Вырвал из записной книжки стрничку и написал крупными буквами письмо садовнику:
«Шер Жибер! Совэ муа, силь ву пле. Же си сюр лиль!»
(Дорогой, Жибер! Спасите меня, пожалуйста. Я здесь, на острове!)
Показал собаке записку, показал ей на берег и привязал записку над головой пуделя к ошейнику.
— Ступай, ступай в воду! Беги к Жиберу и отдай ему записку…
Пудель понял, взвизгнул, лизнул снова Игоря в губы, — не бойся, мол, все исполню — и в воду, только брызги веером полетели. Доплыл, встряхнулся и исчез в парке.
Старый бельгиец – садовник сначала не понял, в чем дело. Прибежала его собака мокрая, головой в ноги тычется. Увидал он записку, развернул… Буквы корявые, почерк детский… Подписи нет. Какай остров? Кого спасти?.. Пожал плечами и бросил записку в смородину.
Но пудель на этом не успокоился. Тянет Жибера за фартук к пруду… Испугался садовник – ах, Боже мой, не случилось ли с Игорем беды, собака ведь мокрая… Побежал к пруду за собакой, за ним Настя переваливается, руками всплескивает.
Ах, как Игорь обрадовался…
— Monsieur, Жибер, перевезите меня домой, пожалуйста!
— Да как ты на остров попал?
— Да не знаю, сел в лодку. Лодка меня и привезла…а потом уплыла… Как её теперь достать?
Ну, садовник не глупее пуделя был. Достал из-за кустов вертушку с бечевкой, которой он грядки выравнивал, привязал к веревке камень, бросил в лодку – как раз под скамейку угодил – и притянул лодку осторожно к берегу. Потом уж дело пустое: сел в лодку с пуделем, в три взмаха догреб до острова и доставил
Игоря — Робинзона на берег, прямо к калитке парка.
По дороге пожурил конечно: зачем в лодку сел без спроса? А если б в воду упал?
— Ничего, Monsieur, Жибер. Цезарь бы меня вытащил. Но ведь я же не упал!
Поговори – ка после этого с мальчиком…
Побежал Игорь в дом. Слава Богу, что никто еще не вернулся. Сел за стол и стал из картона большую золотую медаль для пуделя мастерить.
Надпись придумал такую:
«Пуделю Цезарю за спасение погибающего мальчика, который самовольно застрял на острове.
Детский Спасательный Комитет»
Моряку-подводнику, капитану II ранга Игорю МАРЧЕНКО посвящается
Разумеется, случиться такое могло только в
городе у моря, — приморские города наполнены ветром, соленым воздухом, и нет-нет,
да нависнет над каменным молом гудок парохода, покидающего порт, и чайки, сверкая
крыльями, полетят за его кормой, овеянной
горьким дымом.
Мальчик пришел на мол вечером, когда солнце склонялось к закату. Было
ему одиннадцать лет и одиннадцать
месяцев. А если совершенно точно,
то еще и одиннадцать дней. В одной
руке он нес бамбуковую удочку, в
другой — железное ведро. На молу
сидело множество рыбаков, и целый лес удилищ светлел над уходящей в
море насыпью. Мальчик нашел свободное
место, набрал в ведро воды, размотал леску
и закинул удочку.
«Этот вечер особенный, — подумал он. — Я непременно поймаю их. Просто надо верить.
Прошлый раз я не поймал потому, что
не верил».
Он поудобнее уселся на камне, надвинул кепку на лоб и стал ждать.
Сколько прошло времени, он не заметил, — очевидно, много, потому что
солнце опустилось ниже. Но вдруг
гладкая волна, перекатываясь,
блеснула ему в лицо отраженным
светом, и мальчик увидел, как
поплавок двинулся по воде, а затем ушел в глубину.
— Наконец-то! — сказал мальчик
сам себе. — Я знал, что поймаю
сегодня!
И бережно, чтобы только не
сорвалась, вытащил крохотную подводную лодку.
Это была настоящая подводная лодка, только очень
маленькая, черная, с горизонтальными и
вертикальными рулями и узкой обтекаемой рубкой. Винты под ее кормой
продолжали вращаться в воздухе.
Мальчик взял ее в руки и оглядел со всех сторон. Лодка была мокрая, тяжелая и слегка дрожала от работающих внутри двигателей.
— Какая чудесная! — прошептал мальчик. — Я именно такую хотел.
Сейчас же на капитанский мостик субмарины вылез командир, опасливо
втянул голову в плечи и с недоумением посмотрел на мальчика. Нашивки
сияли на рукавах его кителя.
— Добрый вечер! — сказал ему мальчик. — Рад познакомиться!
И пустил лодку в ведро с водой.
Там она начала бешено носиться по кругу вдоль стенки ведра.
Подошли к мальчику старые рыбаки, склонились над ведром.
— Гляньте! — воскликнул один. — Настоящая!
— На что поймал? — спросил второй.
— На гаечку, — ответил мальчик.
— Не может быть! — не поверил третий. — Покажи!
Мальчик открыл пластмассовую коробочку.
— Верно, гаечки! — прошептали старые рыбаки и как один почесали в затылках.
Мальчик переменил наживку и опять закинул удочку.
Теперь рыбаки не отходили от него: с десяток глаз напряженно следил за поплавком.
Не прошло пяти минут, как поплавок снова таинственно закружил по
воде.
— Тащи! — заорали старые рыбаки хриплыми голосами. — Тащи быстрее!
Мальчик повел удилищем и вытащил еще одну подводную лодку.
Зрители сомкнулись вокруг него плотным кольцом.
Вторую лодку мальчик тоже пустил в ведро к первой субмарине. Они
сразу стали плавать рядом, борт к борту.
— Эта помельче! — отметил один рыбак, глядя в
ведро, и от удивления часто моргая ресницами.
— Все равно хороша! — сказал другой.
— А вторую на что выловил!? — спросил третий. — Тоже на гаечку?
— На шайбочку, — ответил мальчик.
— Не может такого быть! Покажи! — попросили
рыбаки. — Либо все мы сошли с ума, либо это абсурд.
Мальчик опять раскрыл коробочку, и рыбаки
увидели, что кроме гаечек, в ней лежат шайбочки
и винтики.
— Абсурд! — сказали рыбаки с облегчением. — Зато
с мозгами у нас все нормально. Но такое бывает:
кругом абсурд, а мозги у каждого в порядке. Это
радует!
— А на винтики тоже ловятся? — спросил мальчика рыжий парень. — Винтики у меня есть.
— На винтики — тоже, — ответил мальчик, привязал к концу лески винтик и опять закинул
удочку.
Теперь уже весь мол наблюдал за его поплавком.
Минуло пять минут, десять, пятнадцать.
— Всё! — сказали рыбаки со знанием дела. — Кончен клев! Ясно, что на винтики не ловятся. Это
понятно. И тут уж никакого абсурда нет. Гаечки и шайбочки — круглые, их заглатывать
приятнее.
Однако мальчик упрямо следил за поплавком. Часы отсчитали еще с четверть
часа, когда вдруг поплавок резко ушел
под воду.
— Подсекай! — заорал весь мол. — Подсекай!
Упустишь!
— Так только крупная берет! — раздавались восторженные голоса. — Аж удилище согнулось!
Резким движением мальчик подсек и потащил
к молу третью подводную лодку. Она была много
больше первых двух и упорно сопротивлялась,
виляя из стороны в сторону и работая задним
ходом.
— Как хватанула! — восклицали на молу, пока
мальчик вытаскивал ее. — Эта уж точно стратегическая!
Мальчик взял лодку в руки и приложил к ее
корпусу ухо, чтобы услышать, как в ней гудят
мощные турбины, а затем пустил в ведро. Там
она так забилась о стенки, что вода вспенилась.
Подошел солидный господин в дорогом костюме, в желтых модных туфлях и с кожаным
портфелем в руке. Присел на корточки у ведра,
надел очки и долго смотрел, как подводные лодки плавают.
— Неплохо, — сказал задумчиво. — Продай!
— Не продаю, — ответил мальчик.
— А что ты с ними делать собираешься? — спросил солидный господин. — Уху из них не сваришь,
кошке не дашь.
— А я и не стану из них уху варить, — обиделся
мальчик. — И кошки у меня нет. Я с ними играть
буду.
— В морской бой? — спросил солидный господин.
— Просто играть, — сказал мальчик.
В этот момент в центр круга протиснулся строгий мужчина в военной форме, глянул на лодки
и побледнел.
— Ты что, негодяй, сделал! — закричал он на
мальчика и даже ногами затопал от возмущения! — Весь наш подводный флот выловил!
— Это же мальки, — сказал мальчик, оправдываясь.
— А откуда большие возьмутся, если мальков
выловить? — спросил мужчина. — За такое самовольство тебя по головке не погладят! Сейчас
же выпусти их!
Мальчик испугался, что у него отнимут лодки,
схватил ведро и побежал к берегу. Даже удочку
на молу забыл.
— Целый флот — за один вечер! — не унимался
мужчина, потрясая руками в воздухе. — Видали,
каков! До чего додумался!
Вскоре мальчик был дома. Уставший, но счастливый, он зашел в ванную комнату, налил
полную ванну воды и выпустил в нее подводные лодки. Сначала они стали носиться взад
и вперед, тыкаясь в стенки, а потом, словно
сговорившись, опустились разом на дно и
замерли.
— Милые мои лодочки! Как вы мне нравитесь! — сказал мальчик. — Я вас так люблю!
И вышел из ванной комнаты, погасив свет.
Была поздняя ночь, когда все три лодки всплыли на поверхность. В доме стояла тишина. Лодки
включили прожектора и подошли друг к другу
вплотную. На их мостики поднялись командиры.
— Проклятье! — рявкнул командир первой
субмарины. — Чтоб мне просидеть на мели до
старости!
И закурил трубку.
— Славная история!.. — задумчиво произнес
командир второй подводной лодки. — В каждой
ситуации есть поэзия. Мне эта обстановка напоминает дом и любимую жену. Я так давно ее
не видел.
— Какая к черту поэзия! Так бездарно влипнуть! — разозлился командир большой подводной лодки. — Вражескую разведку обманули,
минные поля прошли, и срезались на такой
ерунде!
— А вы, коллега, на что клюнули? — спросил
командир первой подводной лодки командира
второй, которая была чуть поменьше.
— На шайбочку, — ответил тот. — Я с детства
шайбочки любил. Был у меня бархатный мешочек, наполненный ими, и я представлял себя богачом. Шайбочки были медные, но мне казались
золотыми! А вы на что?
— На гаечку! — с тоскою махнул рукой командир первой подводной лодки. — Смотрим, висит
перед нами гаечка! И как раз такая, какая нам
нужна. Чтоб у меня весь табак просыпался!
И он пустил изо рта целую стаю колец дыма.
А командир крупной подводной лодки молчал,
стиснув челюсти, и кидал по сторонам огненные
взгляды.
— Ну а вы, чем прельстились? — наконец спросили его командиры первых двух лодок. — Вы
все-таки стратегическая!
— Винтиком! — зло процедил он. — Потому
что вечно не хватает то гаечки, то шайбочки,
то винтика! Экий мерзавец! До чего додумался! — сказал он о мальчике. — Теперь сиди здесь
среди мочалок и мыльниц! Обозревай полотенца! Командованию сообщить стыдно!
— Выдрать бы его ремнем как следует! — предложил командир первой подводной лодки. — А затем
поставить в угол часа на два!
— Я — против! — возразил командир второй
подводной лодки. — Детей бить нельзя, иначе
они потом стихи писать не будут. А если будут,
то плохие.
— А я — за! — сказал командир крупной подводной лодки. — Если такое безобразие пройдет ему
безнаказанно, он летом сачком начнет бомбардировщики и истребители ловить!
— Начнет! — поддержал его командир первой
подводной лодки. — Чтоб мне соль в чай насыпали вместо сахара и размешали тщательно!
Непременно начнет!
— Все кончится хорошо, — сказал командир
второй подводной лодки. — Я уверен!
— С чего бы всему кончиться хорошо? — спросил командир крупной подводной лодки. — Всегда я знал на «отлично» и тактику, и стратегию,
но нигде не было сказано, как действовать, если
окажешься в ванне.
— Это в учебниках упущение, — согласился с
ним командир второй лодки. — Надо такую главу
добавить для будущих поколений.
— Однако что будем делать? — спросил командир первой подводной лодки. — Надеюсь, вы
командованию не докладывали? — И быстро
добавил. — Я не стал докладывать.
— Я тоже, — поддержал его командир второй
подводной лодки. — Если все кончится хорошо,
зачем и докладывать.
— Не хватало еще ставить их в известность! — процедил сквозь зубы командир крупной подводной лодки. — Попасться на крючок пацану!
Сопляку! Школьнику!
— Не будем докладывать! — единодушно решили
командиры подводных лодок.
И надолго задумались.
— Давайте попробуем договориться с ним, — наконец предложил командир второй подводной
лодки. — Пообещаем какую-нибудь замысловатую штучку, на которую он бы клюнул.
— А я предлагаю просто сдаться! — сказал командир первой подводной лодки. — Чтоб у меня
оба ботинка были левыми!
— Сдаваться не будем, — твердо сказал командир крупной подводной лодки. — Но попросить
о пощаде следует.
— Надо с ним найти общий язык, — предложил
командир второй подводной лодки. — Парень
смышленый. А сдаваться нет смысла. Тем более,
что мы у него в плену. Сдаваться, будучи пленниками, как-то глупо.
— А может, врезать всеми торпедами сразу с
трех лодок! — предложил отчаянный командир
первой подводной лодки.
— И чего добьемся? — спросил командир
второй лодки. — Пробьем дырку в ванне. Вода
утечет, и ляжем на дно. А так хоть в родной
стихии.
Тут неожиданно скрипнула дверь, и кто-то тихо вошел. Командиры подводных лодок выключили прожектора. И сейчас же из наступившей
тьмы их ослепил густой направленный луч. Он
шел от электрического фонарика, который держал в руке мальчик.
Мальчик сел на край ванны. Глаза у него радостно блестели.
— Милые мои лодочки! — прошептал он восторженно. — Я так счастлив! — И поздоровался с
командирами. — Доброй ночи! Я поиграю, пока
мама спит.
Он взял самую большую лодку и стал рассматривать, поворачивая в руке и освещая фонариком. Вода сверкающими каплями капала с нее
в ванну.
— Почему ваша лодка больше, чем другие? — спросил он командира субмарины, который
вцепился пальцами в перила, чтобы не выпасть
с мостика.
— Потому что в ней ракеты! — объяснил командир, ощущая приступ морской болезни.
— Можно посмотреть? — восхитился мальчик.
— Конечно — нельзя, — отрезал командир. — Они же секретные!
— Я никому не расскажу, — пообещал мальчик.
— Все равно! — в отчаянии закричал командир. — И прекрати вертеть боевой корабль! Он
весь секретный!
— И снаружи? — спросил мальчик.
— И снаружи! — подтвердил командир. — Но
внутри — особенно. То, что внутри, всегда секретнее того, что снаружи.
— Я не знал, — виновато сказал мальчик и
опустил лодку на воду. — А вы тоже секретные? — спросил он командиров двух других
субмарин.
— Разумеется! — ответили их командиры, хотя
про себя подумали: «Какие мы секретные! Ничего в нас секретного нет!»
— А как же мне поиграть с вами? — спросил
мальчик. — Может, закрыть глаза?
Командиры подумали.
— С закрытыми глазами будет еще хуже! — сказали они. — Стукнешь обо что-нибудь.
— Ну, хоть погладить можно? — спросил мальчик.
И ласково провел по корпусу каждой лодки
подушечками пальцев.
— Слушай, парень! — заговорил с ним командир
первой подводной лодки. — Отпусти нас! Подумай сам, как мы всё это объясним экипажам!
— Домой вовремя не вернемся, — добавил командир второй подводной лодки. — А меня ждут
жена и дочь.
— Ты должен понимать: случится большой переполох, если мы в срок не выйдем на связь и
не сообщим, где находимся, — сказал командир
крупной подводной лодки. — Но не можем же мы
сообщить, что мы в ванне!
— Это я не сообразил, — огорчился мальчик. — Мне только хотелось поиграть. Я утром обязательно выпущу вас.
— Утром будет поздно, — объяснил командир
первой подводной лодки. — Выпусти сейчас. А мы
готовы подарить тебе запасной якорь.
И все три командира кивнули головами и с
надеждой уставились на мальчика.
— Сейчас ночь. Темно, — сказал мальчик.
— Зато мама спит, — подмигнул командир первой подводной лодки. — Ты же не испугаешься
темноты!
— Хорошо, — сказал мальчик. — Я оденусь и
приду за вами.
Он погасил фонарик и на цыпочках покинул
ванную комнату.
Ночь была тиха и безлюдна, когда мальчик
вышел из парадной своего дома и с ведром в
руке зашагал по улице к морю. Вдоль тротуаров горели фонари, и все окна в зданиях были
темны. Мальчик шел по середине мостовой и,
слыша свои шаги, старался не расплескать воду
из ведра, в котором, прижавшись друг к другу,
затаились три подводные лодки.
Вскоре до его слуха стал доноситься шум волн,
набегающих на гранит, и дохнуло морским простором. Мальчик ступил на мол. Он был пуст.
Далеко у горизонта мерцал огнями большой
корабль.
Мальчик дошел до конца мола, спустился к воде и по очереди опустил на ее поверхность все
три подводные лодки.
— Возьми на память! — сказал ему командир
самой крупной лодки.
И мальчик увидел крохотный якорь. Мальчик
взял его двумя пальцами и положил в карман
брюк.
— Прощайте, лодочки! — сказал он.
— Прощай! — ответили ему все три командира,
спустились в лодки, задраили люки, и вдруг над
лодками взвился маленький салют. Десятки разноцветных огоньков осветили вокруг воду. Но
набежавшая волна тут же погасила их. А когда
она схлынула, лодок уже не было. Они погрузились и ушли в море.
Мальчик не спеша шел по молу. Впереди горела
неоном пустая набережная, и ночной город линиями огней поднимался по склону горы. А справа
и слева чернела вода.
Внезапно что-то блеснуло перед ним, и он
увидел, что это бамбуковая удочка, которую он
вчера забыл здесь.
Мальчик поднял удочку и побрел домой. Бескрайняя ночь сверкала над ним
звездами, и вся жизнь у него была впереди. На секунду мальчик повернулся лицом к
морю.
— Счастливого плавания! — прошептал он, глотая слезы.
Дома он сразу лег спать, зажимая в кулаке подаренный якорь.
На следующий день рыбаки на молу ловили
только на гаечки, шайбочки и винтики. Но никто ничего не поймал, и не было даже ни одной
поклевки.
А подводные лодки плыли в морской глубине — каждая в свою сторону.
Командир самой крупной из них отдыхал в каюте и, лежа на койке, вспоминал лицо мальчика.
Оно появлялось перед ним, то освещенное фонарем в темноте ванной комнаты, то озаренное
заходящим солнцем на молу. Что-то было ему в
этом лице до боли знакомо, хотя он и знал, что
видел его в первый раз.
«А ведь точно будет ловить самолеты, — улыбался командир, закрыв глаза. — Наверняка и
сачок купил. Поймает и бомбардировщики, и
истребители. Их так много носится среди веток
кустов и над цветами в полях. А стратегические
поднимаются даже выше яблони!»
Москвичи могут вживую прогуляться по настоящей дизель-электрической подводной лодке в Музее истории ВМФ России в парке «Северное Тушино». Здесь они узнают, с каким ростом брали служить на субмарины, сколько шагов моряки проходили в день и каково это спать между боевыми торпедами. Рассказываем, как устроена единственная подлодка столицы.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
Советское наследие
В Москве на противоположном берегу от Северного речного вокзала у причала стоит дизель-электрическая подводная лодка Б-396 «Новосибирский комсомолец». Субмарина смоляного цвета с белой полосой ватерлинии по периметру и кружками торпедных отсеков на носу словно сошла с экрана голливудских блокбастеров о советских подлодках.
«Новосибирский комсомолец» построили в 1980 году на заводе «Красное Сормово» в Нижнем Новгороде. C 1981 года субмарина проходила службу в боевом составе 4-й эскадры подводных лодок Северного флота.
В военных действиях подлодка не участвовала, но совершала боевые походы в Средиземное море, в Южную и Северную Атлантику, ходила у западного побережья Африки, а также в Норвежском и Баренцевом морях.
После списания в 1998 году из состава ВМФ лодке повезло. В отличие от многих других, ее не распилили на металлолом, а выкупили московские власти. С 2000 по 2001 год субмарину переоборудовали в Северодвинске по заказу правительства Москвы. 26 июля 2006 года в ней открыли музей.
Среди посетителей попадаются и кадеты военных училищ, и иностранцы. До пандемии здесь бывали группы из ОАЭ, Китая, Японии. Одному японцу так понравилась субмарина, что он на безвозмездной основе перевел для аудиогида музея текст экскурсии на японский язык. Теперь у музея есть аудиогид также на русском и испанском, а вот на английском пока нет.
Большую часть посетителей составляют школьники с родителями. Многие из них приходят в рамках городской олимпиады «Музеи. Парки. Усадьбы». Дети отвечают на вопросы по тематике музея, а школа фиксирует это в их портфолио.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
«Где здесь гирокомпас? Это надо найти в интернете», – пытается схитрить мама одного из учеников.
Но на подлодке интернет не ловит, что шокирует многих подростков. Слабая связь появляется лишь в крайних отсеках возле выходов на причал.
«Все подводные лодки состоят из двух корпусов, как термос. У «Новосибирского комсомольца» наружный корпус состоит из 1,5 сантиметра высокопрочной стали. Плюс толстый слой резины для шумоизоляции, чтобы чужим акустикам было сложнее засечь. Толщина внутреннего корпуса у Б-396 – четыре сантиметра стали», – рассказал научный сотрудник Музея истории ВМФ России Станислав Богомолов, который проводил экскурсию.
Когда субмарину оборудовали под музей, 70% оборудования изъяли для удобства посетителей. Главным изменением стали проделанные дверные проемы между отсеками субмарины. Их обустроили для того, чтобы музей могли посещать инвалиды-колясочники. В оригинале отсеки соединяются круглыми люками, как на МКС.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
Тяготы службы
Аутентичный «Новосибирский комсомолец» передает ощущение тесноты и тягот службы моряков-подводников. Посреди 90-метрового корабля втиснут небольшой коридорчик, где два моряка едва могут разойтись боком.
Подлодка состоит из семи отсеков и трех палуб. Носовой отсек заполняют 24 громадные восьмиметровые торпеды. Диаметр подводного снаряда – более полуметра при весе свыше двух тонн. Каждая из торпед в состоянии потопить вражеский корабль с учетом боевого заряда в несколько сотен килограммов.
Личное пространство – роскошь для подводника. Все 78 моряков «Новосибирского комсомольца» могли одновременно находиться в автономном походе 80 дней. Некоторые торпедисты жили прямо в боевом отсеке. Между снарядами они подвешивали цепями к потолку брезентовые койки, а фактически – гамаки. Здесь им приходилось и спать, и есть.
«Сейчас торпеды пустые и без взрывчатки, так что можете трогать, если желаете. Это безопасно и не запрещается», – говорит экскурсовод. Но школьники смущены и не решаются.
Работа подводника может занимать большую часть времени суток. Причем разделения на день и ночь здесь нет, время делится на вахты.
Станислав Богомолов
научный сотрудник Музея истории ВМФ России
«Пока одни моряки спят, другие находятся на подвахте – выполняют неквалифицированную работу. Например, драят палубу или чистят картошку. Третья часть экипажа в это время несет вахту», – сказал Станислав Богомолов.
Каждые четыре часа экипаж меняется. Получается, что в сутки моряки-подводники спят восемь часов урывками.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
«Без компота нету флота»
Камбуз, или по-простому кухня, находится в четвертом отсеке. Питаются подводники по четыре раза в сутки. Причем что у командира, что у матроса порция одинаковая, отметил экскурсовод.
Образ жизни у моряков на подлодке малоподвижный.
В среднем подводник проходит меньше километра в сутки, двигаясь по отсеку.
Станислав Богомолов
научный сотрудник Музея истории ВМФ России
«Поэтому им даже полагается 50 граммов вина в сутки. Микроскопическая доза оздоравливает организм, разгоняя кровь», – сказал гид.
Из овощей и мяса кок варил супы: борщ, щи, рассольник. Вторые блюда также были максимально приближены к домашним. Еще в поход брали различные деликатесы, например колбасу, ветчину, сыры, рыбу.
Подводникам выдавали по 20 граммов шоколада в сутки. Горький полагался чаще, чем молочный. Вместо шоколада могли выдать немного меда, варенья или сгущенного молока. Еще могли дать бутерброд с красной икрой или паштетом из печени трески – для нормализации гемоглобина и восполнения витамина D.
В поход обязательно брали огромное количество фруктов, овощей и ягод, чтобы избежать авитаминоза. «Консервированные компоты пили каждый день. Даже есть поговорка – без компота нету флота», – рассказал экскурсовод.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
Сухой закон
На советской подводной лодке «Новосибирский комсомолец» не было опреснителя воды. Умываться, чистить зубы и мыться приходилось морской забортной соленой водой, рассказал экскурсовод.
При этом мылись подводники только раз в неделю по 15 минут. Стиральных машин на субмарине и вовсе не было.
Станислав Богомолов
научный сотрудник Музея истории ВМФ России
Экипаж носил одежду в течение недели, а по субботам централизованно складывал ее в мусорные мешки и выбрасывал за борт. Также поступали с постельным бельем.
«Одежда, наволочки и пододеяльники состоят из специального тонкого хлопка, который, оказавшись в морской воде, в течение нескольких часов растворяется», – подчеркнул научный сотрудник.
Жизнь подводников настолько зарегламентирована, что иногда даже сходить по нужде они не могли без разрешения. На 78 человек приходилось два гальюна в противоположных концах подводного корабля.
«В походе люки между всеми отсеками по умолчанию заперты ради герметичности корабля на случай пожара или пробоины. Открыть их можно только с разрешения вахтового офицера. Поэтому, если обычный торпедист захотел в туалет, ему каждый раз приходилось по телефону связываться с центральным постом», – сказал экскурсовод.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
Традиции и досуг
Несмотря на всю суровость службы на флоте, развлечения у моряков тоже были. Раз в неделю на одной из коек в кормовом отсеке устанавливали серый кинопроектор «Украина», вывешивали простыню и крутили на ней советские комедии. Смотреть один и тот же фильм приходилось в несколько заходов, потому что весь экипаж при всем желании не мог уместиться в одном отсеке.
При первом погружении на субмарине новичкам приходилось пройти посвящение, чтобы стать настоящим подводником.
Станислав Богомолов
научный сотрудник Музея истории ВМФ России
«Опытные подводники скручивают плафон из-под светильника, заполняют морской соленой водой, и новичок должен выпить около 300 миллилитров. Причем желательно не отрываясь и не морщась. Только после этого моряку вручалось удостоверение моряка-подводника», – рассказывает экскурсовод.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
Уши корабля
При отборе моряки-подводники должны соответствовать ряду критериев. Например, им нужны узкие плечи, чтобы быть в состоянии пролезть через торпедный аппарат. Один из главных мифов вокруг службы на субмаринах связан с ограничением по росту, отмечает научный сотрудник.
«Все 115 лет, сколько существует наш подводный флот, подводники были абсолютно разного роста. В том числе и выше двух метров. Я знаком с человеком ростом под два метра, который служил на подлодках много лет. Ему приходилось тяжелее остальных, но непреодолимой преградой это не стало», – сказал экскурсовод.
При этом длина каждой койки на субмарине – 180 сантиметров.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
Важнейшим человеком на подлодке является гидроакустик. Учитывая, что на субмарине нет иллюминаторов, он становится ушами корабля. C помощью специальных эхолотов акустик узнает, нет ли поблизости подводных скал или других кораблей.
«Для этой работы нужны люди с идеальным cлухом. По шуму двигателя и винтов корабля гидроакустик обязан распознать даже тип корабля: эсминец, авианосец или подводная лодка», – пояснил гид.
В советское время комиссии из военкоматов специально набирали новобранцев на должность гидроакустика из музыкальных консерваторий.
«По звону упавшей монеты некоторые акустики распознают ее номинал: два рубля упало или пять», – сказал экскурсовод.
Фото: Москва 24/Антон Великжанин
«Новосибирский комсомолец» погружался на глубины до 300 метров. Сейчас он неподвижно стоит у берега на бетонном постаменте, вкопанном в дно Химкинского водохранилища. Корабль выполнил свои боевые задачи под водой и теперь несет просветительскую вахту.
Часы работы
Музей истории ВМФ России в парке «Северное Тушино» работает во вторник, среду, пятницу, субботу и воскресенье с 11:00 до 19:00, а в четверг – с 13:00 до 21:00. В понедельник в музее – выходной, а в последний четверг месяца – санитарный день.
Экскурсии проходят во вторник, среду, пятницу, субботу и воскресенье в 15:00 и 17:00. По четвергам – в 15:00, 17:00 и 19:00. Если на экскурсию попасть не удалось, можно скачать бесплатный официальный аудиогид музея.