Подготовьте рассказ о пушкине или об одном из периодов его жизни и творчества

Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) Экспозиция знакомит посетителей с основными этапами жизни и творчества поэта.   1799-1811 г.г. Детство.  Александр Сергеевич Пушкин родился 6 июня 1799 г. в Москве. Его отец, отставной майор Сергей Львович Пушкин, принадлежал к старому, некогда богатому, дворянскому роду, а мать была внучкой ,,Арапа Петра Великого” (позднее – русского генерала Ганнибала). Отец и мать, захваченные великосветской жизнью, обращали мало внимания на детей, из которых выросли только трое: старшая дочь Ольга, сыновья Александр и Лев. Остальные дети умерли еще в детстве. Их воспитанием занимались часто менявшиеся иностранные гувернеры, о которых у А. С. Пушкина остались неприятные воспоминания. В детские годы его лучшим другом была няня Арина Родионовна, неграмотная крепостная крестьянка, песни и сказки которой привили ее воспитаннику любовь к народной поэзии.     1811-1817 г.г. Лицейские годы   А. Пушкин поступил в Лицей 19 октября 1811 г. Эти годы сформировали мироощущение, политические убеждения поэта. Лицейская лирика Пушкина преисполнена радости жизни. В лицее поэт написал около 130 стихотворений. По словам В. Г. Белинского, уже в лицейских стихотворениях виден «будущий национальный поэт». В начале июня 1817 г. у лицеистов состоялись выпускные экзамены. По окончании лицея Пушкин был принят на службу в коллегию иностранных дел. Началась самостоятельная жизнь поэта.     1817-1820 г.г. Петербургский период   Годы жизни в Петербурге были для Пушкина не только порой веселой, беззаботной жизни, но и периодом быстрого духовного роста. Молодой Пушкин проявил себя носителем либеральных настроений, которыми жила прогрессивная патриотически настроенная дворянская молодежь. В конце 1817 г. он пишет знаменитую оду «Вольность». Имя Пушкина становилось все более известным, его творчество вызывало интерес, особенно большой популярностью пользовались его политические стихотворения. Недовольный Александр I принимает решение сослать его в Сибирь. Только заступничество Карамзина и Жуковского спасло поэта от более сурового наказания: Пушкин был сослан на юг. Официально эта ссылка была оформлена как «перевод по службе».     1820-1822 г.г. Южная ссылка   Годы, проведенные А. С. Пушкиным в южной ссылке, – не только разнообразные и прожитые с настроением, но и период интенсивного творчества, время глубоких размышлений. Там создана романтическая элегия «Погасло дневное светило», поэмы «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан».                1824-1825 г.г. Ссылка в Михайловское    Здесь он провел два года, много читал и творил, по вечерам слушал сказки няни Арины Родионовны. В его одинокую жизнь вносили разнообразие поездки к соседской помещице Осиповой. У нее он познакомился с Анной Керн. В Михайловском поэт увидел вблизи жизнь крепостных крестьян. Написал поэму «Цыганы» – свое последнее произведение чисто романтического характера. Его внимание привлекают исторические темы, особенно периоды переворотов и исторических кризисов. В Михайловском с большим душевным подъемом он пишет историческую драму «Борис Годунов», продолжает роман в стихах «Евгений Онегин»..     Брак с Натальей Гончаровой   18 февраля 1831 г. А. С. Пушкин обвенчался с Натальей Гончаровой. Брак стал для него и источником счастья, и причиной смерти. «Я женат – и счастлив, — писал поэт. – Одно желание мое, чтоб ничего в жизни не изменилось, лучшего не дождусь.» После свадьбы Пушкин с женой переселились в Петербург. Царь произвел его в камер-юнкеры при дворе. Даруя поэту придворное звание, обычно даваемое лишь молодым людям, царь надеялся не только унизить Пушкина, но и подорвать его общественный вес. Кроме того, Николай I хотел видеть во дворце жену поэта, привлекшую его внимание. В таких условиях творческая работа поэта не могла быть интенсивной. Все хуже становились и финансовые дела. Широкий образ жизни требовал больших расходов. Выросла семья. Родились дети Мария, Александр, Григорий и Наталья. Вместе с Пушкиными жили и две сестры жены. Поэт понемногу залезал в долги не только перед частными лицами, но и перед государством: одалживая деньги Пушкину, царь надеялся поработить поэта и привязать его ко двору.     Дуэль и смерть   С 1836 г. петербургское аристократическое общество оплело А. С. Пушкина и его жену сетью интриг и гнусной клеветы. Этому содействовал скиталец по свету, французский эмигрант, офицер Дантес, настойчиво ухаживавший за женой Пушкина. Ситуация стала невыносимой, и 27 января 1837 г. состоялась дуэль между Дантесом и Пушкиным. На ней поэт был смертельно ранен. После страшных мучений поэт скончался 29 января 1837 г. в своей петербургской квартире на улице Мойке, 12. 6 февраля 1837 г. А. С. Пушкин был похоронен рядом с матерью на кладбище Святогорского монастыря.

Адрес: ул. Субачяус. 124, Вильнюс, LT-11345 Телефон / факс: 2600080.

Посещение музея Среда – воскресение с 10 до 17 час..

романтический период творчества А.С. Пушкина (кратко)

В мае 1820 года Александр Пушкин выехал из Петербурга в Екатеринослав. Так началась ссылка поэта на юг Империи. Причины южной ссылки Пушкина были весьма тривиальны: выпуск «в свет» нескольких едких эпиграмм на власть предержащих самого высокого уровня. Даже в наши дни за подобное предусмотрена хоть и формальная, но всё же весьма неприятная ответственность. Что же говорить о тех смутных временах, когда даже шуточное представление монарха на карикатуре приравнивалось к государственной измене. Как бы то ни было, благодаря вмешательству в дело Чаадаева и Карамзина, серьёзных последствий молодой Пушкин смог избежать.

География поездок Пушкина в период 1820-1824 годы была весьма обширной и включала в себя юг Малороссии, Крым, Бессарабию. Биография поэта того периода наполнена яркими событиями: тут и поездки поэта по Крыму, и прелести армейской жизни в Кишиневе, и богатая событиями и интригами, почти столичная, жизнь в Одессе.

Период южной ссылки – романтический период творчества А.С. Пушкина. Романтизм поэта не был навязан модными веяниями западной литературы, он являлся отражением того времени и тех событий, которые имели место на его родине – ведь тогда в русском обществе происходили серьёзные изменения: носители наиболее передовых на тот момент идей задумывались о переходе от революционных мечтаний к революционным действиям. На юге Империи поэт попадает в раскалённую среду революционной романтики. Лирика поэта того времени и является отражением идей и чаяний той среды.

Почти все творчество Пушкина в то время – это романтические произведения. Первое стихотворение, созданное им в августе 1820 г. – «Погасло дневное светило» было написано под впечатлением от прекрасного путешествия в Гурзуф. Это была классическая романтическая элегия, однако, в ней происходит переход Пушкина от беспроблемной юности к творческой зрелости, при котором поэт осознаёт ответственность за свой талант, учится непредвзято судить сам себя.

Через несколько дней Пушкин приступает к написанию «Кавказского пленника», над которым работает более полугода. Здесь впервые в отечественной литературе читателю предстаёт новый образ романтического героя. Он не просто переживает романтические чувства, но и воплощает свои идеи в жизнь. Это принципиально новый типаж – в отличие от предыдущего поколения, целью жизни которого были наслаждения и праздности, здесь мы наблюдаем попытку современников Пушкина найти более высокий идеал человека, найти действительно интересную цель в жизни. В характере главного героя отражается неизбежный переход от праздной юности к зрелости, когда личность, помимо жизни страстями и удовольствиями, хочет жить мыслью и действием.

Более поздние стихи Пушкина периода южной ссылки – это поэмы «Бахчисарайский фонтан» (1823 г.) и «Цыганы» (1824 г.). В них герои ещё более романтизированы, чем в «Пленнике». Критика общества, выраженная словами Алеко, главного героя «Цыган», это не просто развенчание старых идеалов, это декларирование романтического героя, вообще никак не связанного с обществом, окончательно порвавшего с ним. Но здесь Пушкин как-бы хочет показать, к чему приводит «абсолютный романтизм», показывает что романтика, оторванная от реалий жизни, ни к чему хорошему не приведет. Именно в процессе написания «Цыган» происходит начало преображения Пушкина, его уход от романтизма; как раз тогда автор приступает к первым наброскам своего бессмертного произведения «Евгений Онегин».

Говоря кратко о южной ссылке Пушкина, можно сделать вывод: по окончании ссылки в творчестве автора наметился перелом. Пушкин попрощался со своим романтическим прошлым, с его героями и идеалами, он, как говорят, перешел на новый уровень. Он вырос. Переход от романтических поэм к реализму, от элегий к трагедиям совершался не только от перемены мыслей и идеалов в душе поэта, но и под воздействием обстоятельств, вносимых в его жизнь событиями того исторического периода.

Окончательную точку в своём романтическом периоде Пушкин поставил 7 апреля 1825 года, когда в деревеньке Воронич заказал панихиду по Джорджу Байрону. Многие восприняли этот жест, как очередную экстравагантную выходку поэта. Никто тогда не понимал, что эта панихида по «Байрону в себе». Пушкина-романтика больше не было, появился Пушкин-реалист.

Жизнь и творчество А. С. Пушкина

Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) Экспозиция знакомит посетителей с основными этапами жизни и творчества поэта.   1799-1811 г. г. Детство.  Александр Сергеевич Пушкин родился 6 июня 1799 г. в Москве. Его отец, отставной майор Сергей Львович Пушкин, принадлежал к старому, некогда богатому, дворянскому роду, а мать была внучкой ,,Арапа Петра Великого” (позднее – русского генерала Ганнибала). Отец и мать, захваченные великосветской жизнью, обращали мало внимания на детей, из которых выросли только трое: старшая дочь Ольга, сыновья Александр и Лев. Остальные дети умерли еще в детстве. Их воспитанием занимались часто менявшиеся иностранные гувернеры, о которых у А. С. Пушкина остались неприятные воспоминания. В детские годы его лучшим другом была няня Арина Родионовна, неграмотная крепостная крестьянка, песни и сказки которой привили ее воспитаннику любовь к народной поэзии.     1811-1817 г. г. Лицейские годы   А. Пушкин поступил в Лицей 19 октября 1811 г. Эти годы сформировали мироощущение, политические убеждения поэта. Лицейская лирика Пушкина преисполнена радости жизни. В лицее поэт написал около 130 стихотворений. По словам В. Г. Белинского, уже в лицейских стихотворениях виден «будущий национальный поэт». В начале июня 1817 г. у лицеистов состоялись выпускные экзамены. По окончании лицея Пушкин был принят на службу в коллегию иностранных дел. Началась самостоятельная жизнь поэта.     1817-1820 г. г. Петербургский период   Годы жизни в Петербурге были для Пушкина не только порой веселой, беззаботной жизни, но и периодом быстрого духовного роста. Молодой Пушкин проявил себя носителем либеральных настроений, которыми жила прогрессивная патриотически настроенная дворянская молодежь. В конце 1817 г. он пишет знаменитую оду «Вольность». Имя Пушкина становилось все более известным, его творчество вызывало интерес, особенно большой популярностью пользовались его политические стихотворения. Недовольный Александр I принимает решение сослать его в Сибирь. Только заступничество Карамзина и Жуковского спасло поэта от более сурового наказания: Пушкин был сослан на юг. Официально эта ссылка была оформлена как «перевод по службе».     1820-1822 г. г. Южная ссылка   Годы, проведенные А. С. Пушкиным в южной ссылке, – не только разнообразные и прожитые с настроением, но и период интенсивного творчества, время глубоких размышлений. Там создана романтическая элегия «Погасло дневное светило», поэмы «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан».                1824-1825 г.г. Ссылка в Михайловское    Здесь он провел два года, много читал и творил, по вечерам слушал сказки няни Арины Родионовны. В его одинокую жизнь вносили разнообразие поездки к соседской помещице Осиповой. У нее он познакомился с Анной Керн. В Михайловском поэт увидел вблизи жизнь крепостных крестьян. Написал поэму «Цыганы» – свое последнее произведение чисто романтического характера. Его внимание привлекают исторические темы, особенно периоды переворотов и исторических кризисов. В Михайловском с большим душевным подъемом он пишет историческую драму «Борис Годунов», продолжает роман в стихах «Евгений Онегин»..     Брак с Натальей Гончаровой   18 февраля 1831 г. А. С. Пушкин обвенчался с Натальей Гончаровой. Брак стал для него и источником счастья, и причиной смерти. «Я женат – и счастлив, — писал поэт. – Одно желание мое, чтоб ничего в жизни не изменилось, лучшего не дождусь.» После свадьбы Пушкин с женой переселились в Петербург. Царь произвел его в камер-юнкеры при дворе. Даруя поэту придворное звание, обычно даваемое лишь молодым людям, царь надеялся не только унизить Пушкина, но и подорвать его общественный вес. Кроме того, Николай I хотел видеть во дворце жену поэта, привлекшую его внимание. В таких условиях творческая работа поэта не могла быть интенсивной. Все хуже становились и финансовые дела. Широкий образ жизни требовал больших расходов. Выросла семья. Родились дети Мария, Александр, Григорий и Наталья. Вместе с Пушкиными жили и две сестры жены. Поэт понемногу залезал в долги не только перед частными лицами, но и перед государством: одалживая деньги Пушкину, царь надеялся поработить поэта и привязать его ко двору.     Дуэль и смерть   С 1836 г. петербургское аристократическое общество оплело А. С. Пушкина и его жену сетью интриг и гнусной клеветы. Этому содействовал скиталец по свету, французский эмигрант, офицер Дантес, настойчиво ухаживавший за женой Пушкина. Ситуация стала невыносимой, и 27 января 1837 г. состоялась дуэль между Дантесом и Пушкиным. На ней поэт был смертельно ранен. После страшных мучений поэт скончался 29 января 1837 г. в своей петербургской квартире на улице Мойке, 12. 6 февраля 1837 г. А. С. Пушкин был похоронен рядом с матерью на кладбище Святогорского монастыря.

Южная ссылка (1820–1824).

История русской литературы XIX века. Часть 1. 1795-1830 годы

Южная ссылка (1820–1824)

Внезапно над Пушкиным разразилась гроза. В эпилоге к поэме «Руслан и Людмила» он писал:

На крыльях вымысла носимый,

Ум улетел за край земной;

И между тем грозы незримой

Сбирались тучи надо мной!..

В мае 1820 г. Пушкин был выслан из столицы и отправлен в фактическую ссылку на Юг (официально – переведен на новое место службы).

Южный период отчетливо разделялся на два временных отрезка – до и после кризиса 1823 г.

Период Южной ссылки справедливо считается периодом почти полного господства романтизма. На юге Пушкин знакомится с поэзией Байрона, и это усиливает волновавшие его романтические настроения. Южный период творчества связан с воплощением романтического характера байроновского типа («современного человека», представленного Чайльд-Гарольдом) в его русской интерпретации – вольнолюбивого мечтателя и разочарованного индивидуалиста. Пушкин овладевает романтической темой, романтической проблематикой и романтическим стилем. Он окончательно сводит воедино стили двух течений русского романтизма – психологического и гражданского, или социального[85]. И, что очень существенно, этот синтез предстал в больших лироэпических жанрах. Именно в романтической лирике и в романтических поэмах Пушкин преодолевает жанровое мышление.

Итак, влияние Байрона и чтение его поэм определили устремленность к романтизму и творческое содержание южного периода. И все-таки связывать южный период только с воздействием Байрона было бы опрометчиво. Для понимания творческого развития Пушкина в суждение о будто бы полном господстве романтизма в южный период нужно внести существенные коррективы.

На Юге Пушкин испытал не только влияние Байрона, но пережил глубокий интерес к французскому поэту-классику Андре Шенье, со стихотворениями которого, только что вышедшими (1819), он познакомился перед отъездом на Юг. Том стихотворений Андре Шенье стал любимым чтением Пушкина в южный период. Шенье с его пластикой, сдержанностью, гармонией явился для Пушкина прямым и оберегающим противовесом байроновской безудержной и часто алогичной эмоциональности. К этому нужно добавить, что в Пушкине не угасли ни наследие Парни и просвещенного XVIII в., ни вольтеровский скептицизм: именно на Юге, следуя этим традициям, он написал шутливую, сладострастную и богохульную, но вовсе не антирелигиозную поэму «Гавриилиада» (1821).

Если в поэмах преобладает влияние Байрона, то в лирике ему не уступает влияние Шенье. Творчество южного периода развивается из противоречия между романтизмом Байрона и классицизмом Шенье, устремляясь к примирению между ними, к синтезу романтизма и классицизма в чисто пушкинской поэтической системе, предполагающей выражение эмоциональной субъективности и конкретного психологического переживания точным и ясным словом. Подобно тому как Байрон противостоял холодному рационализму, так Шенье – эмоциональной несобранности, иррациональности, внося дисциплину эстетического вкуса в стиль, передающий романтическую взволнованность. Оба поэта были Пушкину необходимы и служили дополнением и противоядием один другому.

Лирика южного периода (1820–1824).Творчество Пушкина 1820–1824 гг. отличается своим откровенным, почти господствующим лиризмом. В это время исчезает свойственный юному Пушкину налет ученичества, пропадает дидактизм, характерный для гражданских стихотворений, устраняется жанровая нормативность, упрощается самая структура лирического стихотворения. Пушкин в романтической лирике создает психологический портрет современника, эмоционально соотнося его с собственным поэтически воспроизведенным характером. Личность самого поэта предстает главным образом в элегической тональности. Центральная тема – ощущение новых впечатлений, жажда свободы, стихийное чувство воли, контрастное повседневной жизни. Постепенно, однако, ведущим становится стремление раскрыть внутренние стимулы поведения в связи с мотивом свободы.

Романтическое настроение, возникающее в лирике Пушкина, предопределено особым осмыслением биографических обстоятельств, получающих обобщенную трактовку. В элегиях Пушкина возникает конкретный образ изгнанника поневоле, рядом с которым появляется условно-романтический образ изгнанника добровольного.Этот образ соотнесен с байроновским Чайльд-Гарольдом и с римским поэтом Овидием. Пушкин переосмысливает факты своей биографии: не его, Пушкина, сослали на Юг, а он, следуя своим нравственным исканиям, покинул душное столичное общество. В этом отношении поэт воплощает романтический дух либеральных идей века: сила нравственного чувства противостоит обстоятельствам и хотя бы в личном сознании побеждает окружающую его суровую действительность.

«Погасло дневное светило…» (1820). Уже в первом стихотворении, написанном на Юге, присутствует господствующая для всей романтической лирики интонация элегического раздумья. В центре элегии – личность самого автора, вступающего в новую пору жизни. Главный мотив – возрождение души, жаждущей свободы и нравственного очищения.

Стихотворение подводит итог внутренней жизни поэта в Петербурге и осмысливает ее как несвободную и нравственно неудовлетворительную. Отсюда контраст между прежним существованием и ожиданием свободы, сопоставляемой с грозной стихией океана. Личность поэта помещена между «берегом отдаленным» и «берегами печальными». Душа поэта устремляется к стихийной жизни природы, ей свойственно активное начало, которое олицетворено в образе могучего океана. Рефреном проходят строки:

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Сопровождая лирическое чувство, этот лейтмотив проясняет противоречивость душевного состояния и создает перспективу неограниченных желаний личности. Природа рисуется не только необычной, что характерно для романтической лирики южной ссылки[86], но и внутренне противоречивой. Она заключает в себе представление о мощи стихии и ее произволе («По грозной прихоти обманчивых морей», «угрюмый океан»). Главное в пушкинском изображении – не реальная живописная картина, а выражение стихийного движения, активности, безграничной свободы. В элегии преобладают эмоционально-оценочные эпитеты и глагольная экспрессия («Шуми, шуми…», «Волнуйся…», «Лети…, неси…»).

Композиция стихотворения («бегство» из «отеческих краев» и устремленность к «пределам дальным») помогает развернуть внутреннюю тему – драму поэтической души.

Драматическая коллизия – разрыв с прошлым и неопределенность настоящего и будущего – развернута не только в пространстве, но и во времени. Временной план – самый важный. Романтическая тема «добровольного бегства» объясняется не внеличными, внешними обстоятельствами, а сугубо внутренними причинами. Подлинная причина «бегства» – душевные потребности. Разрыв получает психологическое обоснование вследствие нравственного недовольства обществом и собой, осознаваемого личным заблуждением. Анализ психологических мотивов приводит к необходимости очищения от страдания и от ложных идей. Само по себе «бегство» не излечивает от ран («Но прежних сердца ран, глубоких ран любви, Ничто не излечило…»), однако освобождение души рисуется в широкой перспективе обновления. Добровольный изгнанник готов к вдохновенному приятию жизни.

Хотя неудовлетворенность Пушкина направлена в глубь души, ее питает бытующая общественная мораль, которая находит своих приверженцев среди «питомцев наслаждений», «минутных друзей», «изменниц младых», «наперсниц порочных заблуждений». Само «бегство» осмыслено не просто как «бегство» от этих «друзей» и этих «изменниц», но от всего круга общества. Поэтому отрицание получает широкое и обобщенное выражение.

Элегия Пушкина перекликается и в своем стихе, и в «музыкальном» оформлении, в композиции с психологическими элегиями Жуковского, романтический стиль которого Пушкин уже усвоил. Здесь и привычные перифразы и формулы («Погасло дневное светило…», «Желаний и надежд томительный обман…», «Где музы нежные мне тайно улыбались», «Где рано в бурях отцвела Моя потерянная младость…», «хладное страданье»), и выдвижение на первый план эмоционального ореола слова, а не его предметного значения, и повторы, «музыкально» организующие речь. Для композиции стихотворения характерна инверсия. Последовательность речи нарушена хотя бы тем, что о возрождении души говорится в начале элегии, а о «бегстве» – в конце. Но такой принцип строения поддерживает мысль о переломе судьбы. Безграничная перспектива открывается заключительными стихами, дважды до этого повторенными в элегии. Фон природной стихии тоже несет содержательную функцию: от «сумерек» души к яркому свету («Погасло дневное светило…» – «Земли полуденной волшебные края…») через грозную и неведомую стихию («Волнуйся подо мной, угрюмый океан»). Однако вся картина не превращается в аллегорическую: предметные образы не теряют самостоятельности и лишь сопровождают переживание.

Значение элегии «Погасло дневное светило…» для романтизма Пушкина трудно переоценить. В ней впервые возникает лирический характер современника, данный посредством самонаблюдения, самопознания. Этот характер обрисован в эмоциональном ключе. Поверх реальных биографических фактов Пушкин строит условно-романтическую духовную биографию, одновременно и совпадающую и не совпадающую с реальной. Субъектом лирического произведения оказывается автор и не автор. Эта двойственность носителя переживания находит поддержку в романтическом двоемирии, в разочаровании в прошлой жизни и в вольнолюбивых надеждах. Однако разочарование не носит всеобщего и абсолютного характера: идеалом личности становится полнота жизни, которая выступает безусловной ценностью.

Поскольку внешнее не способно удовлетворить, а может лишь намекнуть, оттенить глубину духа, то в шуме ветрила и в волнении океана заложено звучание души, внимающей самой себе. Лирическая речь обращена к себе и не нуждается в слушателях: душа беседует сама с собой, удовлетворяясь этим общением и развертывая неутомимо деятельные свои глубины. Их обнаруживает и выявляет контраст между элегической тональностью воспоминания и грозной «музыкой» океана.

Мотивы, столь отчетливо выраженные в элегии «Погасло дневное светило…», свойственны и другим программным произведениям Пушкина, в частности стихотворению «К Овидию», которое строится на сопоставлении двух образов изгнанника – самовольного и насильственного.

В это время Пушкин создает множество романтических стихотворений, связанных с разочарованием в прошлом и с порывом к свободе. Среди них значительные лирические признания: «Я пережил свои желанья…», «Узник», «Кинжал», «Дочери Карагеоргия», «Гречанка верная! не плачь, – он пал героем…», «Война», «Мне вас не жаль, года весны моей…» и др.

«Узник» (1822). Свобода понимается в «Узнике» в духе фольклорных традиций: как безграничная воля, стихийное чувство, родственное проявлениям природы. Свобода живет во всякой душе: орел, «вскормленный в неволе», томится по воле. Чрезвычайно важен мотив «понимающей» души, наделенной теми же стремлениями («Как будто со мною задумал одно»). В стихотворении сопоставлены два мира – реальный и идеальный, переданные через зримый контраст суженного пространства («Сижу за решеткой в темнице сырой…») и вольной, широкой жизни, открытой мысленному взору («белеет гора», «синеют морские края», гуляет «ветер»).

Свобода нуждается в защите, орудием которой избран тайно охраняющий ее кинжал. Он воспринимается «последним судьей позора и обиды».

Внешние события часто выступают не со стороны их внутреннего смысла и значения, а с точки зрения их воздействия на душу, т. е. в типично романтическом ключе. Так, воспламененный известиями о восстании в Греции, Пушкин в стихотворении «Война» сосредоточивает внимание на том, что война несет ему. Поэта увлекает мысль о войне как сильном душевном потрясении, источнике новых тем для творчества («И сколько сильных впечатлений Для жаждущей души моей!», «Все ново будет мне…»). Сама восставшая Греция и ее цели мало занимают его воображение, ибо война по-романтически понята как «слепая славы страсть», губящая и личность, и свободу.

Свобода – основной мотив поэтических устремлений – сопоставима с полнотой жизненных ощущений. Пушкин в южный период отказывается от жанрового типа поэта, от условных масок лирического героя, а пишет от своего лица. В связи с этим преодолевается стертость выражения элегических чувств. Особенно характерны в этом отношении стихотворения о поэтическом творчестве и любви. Так, в стихотворении «Мне вас не жаль, года весны моей…» типичная композиция элегий (анафорическое строение), традиционная перифраза («года весны моей»), условные элегические формулы («таинства ночей», «неверные друзья», «изменницы младые») и самая обрисовка поэта («Задумчивый, забав чуждаюсь я») наполняются живым чувством автора, призывающим поэтическое вдохновение. Последний стих («Придите вновь, года моей весны!») опровергает первый («Мне вас не жаль, года весны моей…»). Автор тяготится грустью, ему свойственна деятельная душа. Пушкин интонационно подчеркивает это: расслабленная, «элегическая» инверсия («весны моей») сменяется энергичным «моей весны», а слово «весна» получает дополнительное усиление в качестве рифмы.

Романтизм наложил печать и на историческую тему, выраженную в оде-элегии «Наполеон» и в балладе «Песнь о Вещем Олеге».

Ода-элегия «Наполеон» (1821) вызвана известием о смерти французского императора. Когда народы боролись с Наполеоном, то его имя наводило «ужас». Но к 1821 г. и после его смерти оценка Наполеона пересматривается: реставрация монархий изменила взгляд на Наполеона как на преступника и тирана. Настала пора взвешенных, более объективных оценок, выдержанных не в эмоциональном, а в историко-философском ключе[87].

Наполеон рисуется в стихотворении ведущим характером века, в котором различимы два разных образа – «могучего баловня побед» и несчастного, разочарованного и трогательного изгнанника. Противоречивость деятельности Наполеона зависит от его характера и рассматривается с романтической точки зрения – отношения «великого человека» к свободе политической и национальной.

Через все стихотворение проходит мысль о несовместимости своенравного произвола индивидуалистически понятой личной свободы и свободы народов. История осуществляет тайным образом стихийную свободу, которая и есть закон жизни. Наполеон бросил вызов истории, человечеству, народам и каждой отдельной личности, ибо они – хранители стихийного чувства свободы. Это противопоставление императора всему человечеству закреплено в кольцевой композиции стихотворения: «Чудесный жребий совершился: Угас великий человек»[88] – «Хвала! он русскому народу Высокий жребий указал, И миру вечную свободу Из мрака ссылки завещал».

Личная воля Наполеона привела к гибели его империи и обрекла императора на «изгнанье», но она же пробудила Россию, которая стала непосредственной причиной краха его честолюбивых претензий. В объяснении сути исторических событий Пушкин еще стоит на романтической точке зрения.

Конец исторической деятельности Наполеона связан с пробуждением в нем человека. Наполеон искупил «страданья» и «зло воинственных чудес» «Тоской изгнанья Под сенью чуждою небес». Тиран стал изгнанником. Это примиряет с Наполеоном. Теперь он частный человек, которому открылись общечеловеческие ценности: «Забыв войну, потомство, трон», он «думал» о «милом сыне».

Романтическое освещение исторических фактов нашло отражение и в балладе «Песнь о Вещем Олеге».

«Песнь о Вещем Олеге» (1822). Балладная традиция «Песни…» восходит к романтическим балладам Катенина, хотя самый размер стиха – амфибрахий – выбран вслед за Жуковским («Граф Габсбургский», «Горная дорога»)[89].

В «Песне…» Пушкин избегает фантастики и уклоняется от обычного для баллад чудесного вымысла. Обработка исторического сюжета под пером Пушкина была подчеркнуто беспристрастной[90]. Авторский голос не вмешивается в происходящие события. В отличие от Жуковского и Рылеева Пушкин называет жанр стихотворения не балладой и думой, а «песнью», подчеркивая тем самым, что опирается не на жанр западноевропейского фольклора и литературы, не на общеславянские предания, а на древнерусские летописи и легенды.

В балладе Пушкина национально-исторический колорит создается несколькими путями. Поэт заметно стилизует поэтическую речь и придает ей торжественность. Он воспроизводит «дух» IX столетия. Не случайно центральный мотив связан с конем. Пушкин писал А.А. Бестужеву: «Товарищеская любовь старого князя к своему коню и заботливость о его судьбе есть черта трогательного простодушия…». Историческая легенда заметно психологизирована. Трогательная любовь Олега к коню оправдана образом жизни древнего человека на Руси. Но Олег, как и подобает человеку IX–X столетий, верит в предсказания, в судьбу, в нечто, стоящее над ним. Толкователем судьбы, высшей воли выступает кудесник – «любимец богов». Характерно, что кудесник, волхв – слуга Перуна и, стало быть, язычник. В пушкинской балладе слились два мотива: жизнь Олега – князя-воина и человека – непосредственно связана с его конем, но предсказание гласит, что смерть Олегу принесет конь.

При всем историзме баллада, с одной стороны, несет на себе явные следы романтической поэтики. Подобно Людмиле у Жуковского, наказанной за ропот на Бога и за неверие в счастье, Олег карается за сомнение в истине слов кудесника, речь которого заметно романтизирована («И синего моря обманчивый вал В часы роковой непогоды…»). Такие переживания и в таком словесном обрамлении, конечно, чужды древнерусскому князю. Но самое главное – Пушкин не понял летописца, наделив кудесника, волхва, язычника даром прорицателя и толкователя воли Провидения. Летописец осуждает Олега, поверившего язычнику, который говорит ложь. Для летописца кудесник – враг истинной веры и не может быть ни предсказателем, ни толкователем судьбы, ни древнерусским «поэтом». В понимании предания сказалось романтическое представление о поэте как пророке и глашатае высшей воли, Божьем избраннике.

С другой стороны, смерть Олега проста и естественна. Мотивы предсказания и сомнения поданы в балладе как историческая характерность и служат психологической мотивировкой поведения Олега.

В целом летописное предание описано в романтическом ключе. Личная воля Олега ограничена (и это свойственно романтизму) «вероломством» судьбы, непредвиденно для героя настигающей его. Мотив предсказания утверждает случайность частной жизненной доли. Закономерность Олеговой смерти романтически декларирована в предсказании кудесника и мотивирована «простодушием» князя. Знание этой закономерности доступно лишь вдохновенному «поэту-пророку», приближенному к тайнам бытия. Ему доверено эти тайны возглашать. Закономерность судьбы выступает в форме случайности, случайность же таит в себе некую закономерность, не могущую быть постигнутой простыми смертными. Мотив этот имеет и глубоко личное значение: кудесник неподвластен людям, он – вдохновенный пророк, исполняющий волю богов. В этом выразилось поэтическое самосознание Пушкина.

Поэт сосредоточил внимание на зависимости личности от внешнего мира. Спокойствие человека мнимо: его подстерегает неожиданность невидимых ему и непредугаданных им сил, которые проявляют себя роковым образом. В ту самую минуту, когда Олег почувствовал себя вне воздействия высших сил, они его покарали. В романтической форме Пушкин передал драматизм отношений человека с миром. Простота сюжета обнаружила стоящую над человеком власть обстоятельств, пока еще не исторических, но представших как общие жизненные закономерности.

Наряду с романтической лирической стихией в южный период не менее мощно проявилась другая, антологическая лирическая струя, также в основном элегическая.

Лирическое «я» в ней выражено посредством сдержанного, пластически и живописно точного изображения предметного, объективного мира. В этой, восходящей к «антологической», разновидности жанра элегии сказалось влияние А. Шенье, которое обуздывало романтический субъективизм и направляло переживание в дисциплинирующее эмоциональность русло классической или антологической лирики. Если «Послание к цензору» (1822) выдержано в духе классицистической поэтики и представляет собой сочетание оды (патетика, исторические сопоставления) с эпиграммой (ирония), то в стихотворениях «Муза», «Надеждой сладостной младенчески дыша…», «Дориде», «Юноша», относящихся к самым интимным признаниям Пушкина, господствует антологическая лирика. Конечно, романтический стиль наложил отпечаток и на пушкинскую антологическую лирику, но все же перечисленные стихотворения никак не вмещаются в границы романтизма.

«Редеет облаков летучая гряда…» (1820). Эта элегия, как и названные стихотворения, входила в раздел «Эпиграммы во вкусе древних» (под этим заглавием они помечены в третьей кишиневской тетради). Элегическая грусть здесь более «античного» происхождения, чем романтического. Поэт размышляет о том, что «звезда печальная, вечерняя звезда»[91], столь близкая его сердцу, одновременно оказывается далекой и недостижимой. Магический луч звезды пробудил в душе поэта воспоминания о том, что «дева юная» тоже «искала» звезду «во мгле». Поэт нашел в «юной деве» родную душу, и она стала для него земным знаком небесного светила. Образ звезды вызывает признание в любви к женщине, охваченной, подобно поэту, любовным, но не разделенным порывом.

Романтическая элегия слита в стихотворении с антологической благодаря «романтической» ситуации и теме воспоминания, типичной для романтической лирики. Однако сквозь «романтическую» ситуацию проступает легкий очерк античной идиллии – таврический пейзаж с его «сладостным» шумом моря, чутким сном миртов и кипарисов, «ночною тенью на хижинах» и «полуденными волнами». Земной мир внутренне гармоничен и вписан в мировую гармонию: пространство раздвигается ввысь, вертикально («летучая гряда облаков», «луч») и вдаль, горизонтально («равнины», «скалы», залив, долины, море). Над всем этим светит звезда, составляющая центр пейзажной картины, который стягивает в фокус все явления и чувства. Лирический герой, ощущая величественную гармонию природы, не может слиться с ней, поскольку на его любовь нет ответа и в его душе нет гармонии. На всю эту «мирную страну» он смотрит с печалью, сознавая свою неполную причастность ей.

Тот же синтез романтической и антологической элегий (его можно обозначить как «романтизация» антологической лирики) демонстрирует первый опыт (1820) антологической лирики на Юге – стихотворение «Муза» («В младенчестве моем меня она любила…»). В нем отчетливо проявились стиль А. Шенье, «мудрого и вдохновенного подражателя» древнегреческой поэзии, и влияние антологической лирики Батюшкова (по признанию Пушкина, строки «Музы» «отзываются стихами Батюшкова»).

«Муза» («В младенчестве моем меня она любила…») (1821). С поэзией Шенье связана форма фрагмента, александрийский стих и сюжетная ситуация «учитель – ученик», сходная с IX фрагментом идиллии «Всегда это воспоминание меня трогает…», в которой описывается урок игры на флейте. Пушкин как бы перенесся в античную эпоху и от лица поэта того времени описывает обучение искусству поэзии. Он вводит образ Музы, возникающий в связи с античными ассоциациями и предстающий в облике «девы тайной». Ей, однако, придаются вполне реальные черты («с улыбкой», «локоны», «милое чело»). Детали пейзажа («в немой тиши дубров») теряют нарочитую условность и превращаются в детали, характеризующие античность. Так появляются «гимны важные, внушенные богами», «песни мирные фригийских пастухов», «семиствольная цевница», «тростник», «свирель». Эти реалии – не условные стилистические знаки, а признаки архаической культуры. Пушкин намеренно создает античный колорит, благодаря чему оживает древний миф: богиня вручает юноше-ученику вместе с цевницей божественный дар песнопения. Он обязывает юношу-поэта петь обо всем, не исключая ни высоких, ни низких предметов, ни высоких, ни низких жанров, ни торжественной, ни буколической (т. е. изображающей простые картины мирной природы) поэзии.

Поэзия рождается в двух сферах – на земле и в небе. «Тростник», врученный Музой, инструмент посюстороннего, земного мира, получающий высшее значение в руках самой Музы, оживляющей ее «божественным дыханьем». Стало быть, подлинная красота содержится в том, что одухотворено свыше. Поэтический дар возникает не в виде мистического откровения, как изображали романтики, а является наставничеством богини, передаваемым с изящной грацией ее избраннику, который таким путем приобщается к высшим тайнам одухотворенной красоты.

В «Музе», как и в других стихотворениях, в основу положено элегическое воспоминание о «младенчестве». Затем оно развертывается и наполняется конкретными чертами, постепенно сближаясь с настоящим («наигрывал» – «оживлен»). Просветленная романтическая печаль о прошедшей гармонической юности, начало пробуждения поэтического таланта и последующие события предстают в двух пересекающихся планах – событием мифа и собственным творческим опытом, сопрягая образ античного юноши и его рассказ с лирическим образом самого поэта и его воспоминанием о своем прошлом.

Романтическая и антологическая лирика вдохновлялись идеалом полноты жизни, которая проявилась в интенсивной напряженности контрастных чувств, в глубине раздумий и желаний («Кто видел край, где роскошью природы…», «Простишь ли мне ревнивые мечты…» и др.). Рядом с традиционными романтическими мотивами о скоротечности жизни («Гроб юноши», «Умолкну скоро я… Но если в день печали…») возникают новые, в которых разочарование уступает место прославлению радостей жизни («Мой друг, забыты мной следы минувших лет…»). Особенно примечательно в этом отношении стихотворение «Надеждой сладостной младенчески дыша…».

Сюжет стихотворения, написанного александрийским стихом, держится на противоположности двух мыслей: если бы я верил в бессмертие, я бы добровольно окончил свою жизнь и тем достиг блаженства, потому что унес бы с собой «в пучины бесконечны» все, что мне дорого, обрел бы свободу, наслаждение и созерцал бы мысль, плывущую в небесной чистоте; но так как я не верю в бессмертие, то я хочу долго жить, чтобы всем, что для меня дорого, и особенно «образом милым», насладиться здесь, потому что его не будет там.

Здесь видно, как в разгар романтизма вырабатывается то мироощущение, которое воплотится в лирических шедеврах конца 1820-х – начала 1830-х годов («Когда за городом задумчив я брожу…», «Элегия» и др.).

Духовный кризис 1823 г. и пушкинская лирика 1823–1824 гг. Свойственный Пушкину в начале 1820-х гг. радикализм его общественной позиции сменяется глубоким духовным кризисом, вызванным событиями европейской и русской жизни. Пушкин тяжело пережил поражения революций в Европе («Кто, волны, вас остановил…»). Вглядываясь в русскую жизнь, он не находил в ней возможностей для практической победы вольнолюбивых настроений. В его глазах в новом свете предстали и «вожди», «избранные» натуры, и «народы». Пушкин «осуждает» и тех, и других, но постепенно главной мишенью его иронических размышлений становятся «вожди». Скептические ноты слышались в стихотворениях Пушкина и раньше 1823 г. Уже в послании В.Ф. Раевскому (1822) Пушкин отвергает просветительскую миссию поэта и господствующее мнение о цели поэтического творчества. Кризис 1823 г. выразился прежде всего в расставании с просветительскими иллюзиями, касавшимися отношений «личности и среды, деятеля и народной массы». В соответствии с этим меняются и ценностные акценты. Разочарование Пушкина распространено на ведущую роль избранной личности в мире, которая оказалась не в состоянии исправить среду и вынуждена была подчиниться обстоятельствам. Значение «избранных» судьбой не оправдалось и в другом отношении: народ не пошел за своими «просветителями» и, несмотря на все их усилия, остался «непросвещенным». Но разочарованию подверглись не только «толпа», не только «избранные» – Пушкин недоволен собой, своими «ложными» «идеалами», своими «иллюзиями». Особенно резко разочарование поэта выразилось в стихотворениях «Свободы сеятель пустынный…» и «Демон».

«Свободы сеятель пустынный…» (1823). Эпиграф к притче «Свободы сеятель пустынный…» взят из Евангелия от Луки. Он задает масштаб мысли Пушкина и сообщает ей всеобщую значимость и вечность. Сеятель свободы оказывается одиноким в пустыне мира, не находя отзвука своим проповедям и призывам. Народы не внимают ему и не идут за ним. Образ сеятеля трагичен, потому что он слишком рано пришел в мир, и его слово, обращенное к народам, брошено на ветер. Но это не значит, будто оно лишено истины. Трагизм ситуации состоит в том, что слово правды пропадает втуне и не может зажечь сердца. Горько иронизируя над народами, Пушкин в то же время скорбит о них. Семена свободы не могут дать всходы, ибо они брошены сеятелем в «порабощенные бразды». Народы, пребывающие в рабстве, не просвещены, их мысли и чувства не пробуждены, и усилия сеятеля остаются бессмысленными. Так рабство становится непреодолимым препятствием для достижения вольности. Пушкин пришел к заключению, что в современных, исторически конкретных условиях перемены правлений в духе либерализма невозможны. Сначала необходимо просветить народы.

Пушкин почувствовал, что потерял идеологическую точку опоры: старые идеалы уже потерпели крах: он не находил их ни в своей душе («Душа час от часу немеет…»), ни в исторической действительности («Везде ярем, секира иль венец…»), ни в «героях» («Но что же в избранных увидел? Ничтожный блеск…»). Новые идеалы еще не родились. Единственной реальностью оставалась «безыдеальность», отсутствие положительных начал, байроновский скептицизм. Но Пушкин колебался и в его оценке. С одной стороны, он смотрел на мир глазами байроновского человека, а с другой – это «пленительный кумир» казался ему «безобразным призраком» и предстал в образе врага Бога и человечества – искушающего демона.

«Демон» (1823). В центре стихотворения «Демон» – разочарованная личность, ничему не верящая, во всем сомневающаяся, мрачная и отрицательная. В «Демоне» объединены и привлекательность духа отрицания и сомнения, и не удовлетворяющая поэта душевная пустота («безлюбовность»). Разочарованная личность – носитель протеста против господствующего порядка – сама оказывается несостоятельной, ибо не имеет никакого положительного идеала. Результат скептического взгляда на мир – омертвление души и неспособность ее к постижению жизни:

Он звал прекрасное мечтою;

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе,

На жизнь насмешливо глядел —

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

«Демон» обнаруживает спор двух «я» автора. Дух отрицания противоположен чувству полноты жизни, которое выступает идеальной нормой отношения человека к миру. Но демоническая позиция не отрицается вовсе, как не отбрасывается и пламенный порыв избранной романтической души. «Демон» означал усиление байронизма, которое охватывало все более широкие области действительности и все более глубокие слои мироощущения поэта. Пушкинское чувство радости общения с миром сопротивлялось безграничному разочарованию, подтачивало романтический идеал и вело к его преодолению.

Однако яд сомнения и отрицания «пленял» Пушкина. В этот период скептицизм становится исходной предпосылкой для критики «избранных героев», а вольнолюбие «избранной души» – для саркастической насмешки над «мирными народами». Тем самым демоническая личность получает право судить мир, а неудовлетворяющая Пушкина «избранная душа» – бросать обвинения «народам». Из этого ясно, что Пушкин не покидает романтического миросозерцания и в период перевернувшего его внутреннюю жизнь идейного кризиса.

Вместе с тем лирика Пушкина заметно драматизируется. Поэт вступает в драматические отношения с внешним миром, не удовлетворяясь ни с «избранными натурами», ни «толпой». Драма входит в его душу, трезвый скептик противостоит восторженному романтику. Столкновение двух авторских «я», одинаково «монологичных» и остающихся лирическими проекциями, образует непримиренный конфликт. И хотя оба «я» разъединены, композиционная форма стихотворения их сливает («В те дни, когда…, Тогда…»). Внутренняя драма передана уже не как саморазвитие противоречивых страстей, а как единство разных сознаний.

Идейный кризис 1823 г. положил начало росту исторического сознания. Вольнолюбие перестало восприниматься Пушкиным как поэтический образ, как умозрительное представление, вызывавшее определенные – декабристские – ассоциации. Кризис обнажил противоречия внутри романтического сознания, которое распалось на два несовместимых «я» – презирающего мир гордого индивидуалиста и избранного героя, готового осчастливить человечество. В ходе преодоления кризиса выяснилось, что оба «я» едины.

С наибольшей полнотой принципы пушкинского романтизма воплотились в поэмах. Мотивы пушкинской лирики получили в них своеобразное разрешение.

Романтическая поэма как жанр[92]
. Жанр русской романтической поэмы сформировался в творчестве Пушкина в южной ссылке. «Южные» поэмы – высшее достижение Пушкина-романтика. Но они же знаменовали отход от романтического мироощущения, что предопределило весьма существенные поправки, позднее внесенные Пушкиным в романтическую поэтику.

Фабула романтической поэмы складывалась из нескольких компонентов, главные из которых – герой и среда. Герой – человек цивилизованного общества – ищет абстрактный идеал свободы или счастья в новом для себя окружении. Среда, как правило, дана в двух аспектах: не удовлетворяющей героя и враждебной ему цивилизации и необычного окружения, родственного порывам мятежной и разочарованной души. Сюжет в романтической поэме нарочито условен – «бегство» в новую среду должно выявить душевные движения героя, его внутренние возможности или степень зависимости от среды, а также от не подвластных ему высших сил. При этом мотивировка романтического «отчуждения» может быть более или менее развитой, но всегда неполной, поскольку героем движут страсти.

Романтическая поэма основана на принципе субъективного лиризма (повествовательный элемент в поэме значительно потеснен и ослаблен), на новеллистическом сюжете и на сосредоточении событий вокруг личности героя, который окружен эмоциональным сочувствием автора и даже эмоционально ему тождествен. Возлюбленная героя и другие персонажи находятся на втором плане.

Основное художественное противоречие поэмы – динамичность сюжета при статичности главного персонажа. Герой представляет собой статичную фигуру (неизменность характера от начала до конца поэмы), он тождествен цели, которую преследует и равновелик идее, охватившей его.

Композиции поэмы присущи динамичность (быстрая смена картин), эпизодичность, фрагментарность (в поэме не раскрывается судьба героя в хронологической последовательности; она предстает в нескольких эпизодах, между которыми отсутствует связь; эпизоды составляют самостоятельные лирические фрагменты текста), вершинность (эпизоды, освещаемые в лирических фрагментах, представляют собой лирические вершины, и действие поэмы движется от вершины к вершине). Неизбежные сюжетные пустоты и провалы между вершинами заполняются лирикой автора, его вопросами и восклицаниями, которые и предваряют появление героя. Для композиции характерна инверсия: предыстория героя отнесена к середине текста поэмы, а в начале поэмы сохранена таинственность главного персонажа. Поэме присуща также недоговоренность, поскольку глубина духа героя всегда необъятна и бездонна, а самые драматические моменты остаются не разъясненными. Такова структура и поэтика байронической поэмы, ставшей исходным образцом пушкинских романтических поэм. На фоне поэм Байрона отчетливее видно своеобразие романтических поэм Пушкина.

«Кавказский пленник» (1820–1821). Проблематика поэмы заявлена уже в национальной принадлежности героев – русский, «европеец», и черкешенка, «дева гор». Оба героя обрисованы в соответствии с романтическим представлением о «европейце», «русском» – вольнолюбивом и разочарованном, потерявшем вкус к жизни, и о Черкешенке, дочери простого народа, обладающей цельностью натуры.

Характеры Пленника и Черкешенки – общеромантические типы, обусловленные их принадлежностью к романтически воспринятым национальным укладам – европейскому и первобытно-восточному. Национальная характерность подчинена руссоистской проблематике – столкновению человека цивилизованного общества и общества простого, более примитивного. Отсюда проистекает условность и литературность черт, которыми наделяются Пленник и Черкешенка. В передаче, например, типа Черкешенки Пушкин откровенно книжен: все мотивы намекают на «Восток», но не воспроизводят его. Поэтому «восточный» стилевой колорит («царь души моей») легко соприкасается с элегической стилистикой. Героиня приобретает черты романтически настроенной девушки, которая мыслит, чувствует и говорит подобно страстной русской красавице:

Непостижимой, чудной силой.

К тебе я вся привлечена;

Люблю тебя, невольник милый,

Душа тобой упоена…[93]

Условный характер национальной культуры проступает и в «Черкесской песне», где прямо вводится русский фольклор:

Бегите, русские певицы,

Спешите, красные, домой;

Чеченец ходит за рекой.

Точно так же Пленник – характер не специфически русский, а европейский, связанный с условным представлением о разочарованном в цивилизации человеке.

Сюжет поэмы отражает конфликт между ложной цивилизацией и первобытной природой, между страстями, «истребляющими» чувства, и полнотой жизнеощущения.

Пленник представлен Пушкиным как «отступник света, друг природы», как «жертва страстей» и пламенный искатель свободы. Он отвергнут обществом и сам отвергает его. В жизни Пленника был идеальный момент сопричастности с жизненным целым, развернутый в предыстории героя. Призрак утраченной гармонии всплывает и в разговоре с Черкешенкой:

В те дни, как верил я надежде

И упоительным мечтам!

На фоне былой гармонии романтическое отчуждение Пленника достаточно полное: русский порывает с цивилизованным обществом, с родной культурной средой и устремляется к иному укладу. Автор мотивирует «бегство» Пленника нравственными причинами: русский недоволен «светом». Неудовлетворенность нравами «света» перерастает в более широкое недовольство жизнью вообще. Кроме того, Пленник – «друг природы», и его отчуждение объясняется желанием слиться с природой, ощутить родственность с бурей и грозой, стать причастным природным стихиям «вольным жителем мира», освободившись от диктата цивилизации. «Бегство», таким образом, вызвано жаждой идеала, понимаемого как абсолютная и ничем не сдерживаемая свобода личности:

И в край далекий полетел

С веселым призраком свободы.

Двусторонность мотивировки вполне романтическая, сочетающая как критику общества, так и порыв к природной вольности. Сюжетное развитие, однако, осложнено двумя обстоятельствами: во-первых, Пушкин ввел углубляющий разочарование Пленника побочный мотив неразделенной любви[94]; во-вторых, искатель свободы попал в плен, и его «бегство» сменилось рабством. Последнее обстоятельство перестраивает конфликт. Для «друга природы» полнота наслаждения стихийной жизнью оказалась невозможной:

Затмилась перед ним природа.

Прости, священная свобода! Он раб.

Вместе с тем плен помогал внести новую тему – реального, а не романтического бегства. «Возвращение» из плена означало одновременно и обретение свободы. По мере развертывания конфликта герой сначала теряет байронические черты, а затем возрождается к жизни. Это внутреннее движение вызвано в нем общением с природой и любовью Черкешенки.

Природа, черкесская вольность и любовь Черкешенки имеют в поэме два противоположных значения. Пленник оказывается им внутренне чужд: он не может приобщиться к природной стихии, его не трогает черкесская вольность, он не любит Черкешенку. Но одновременно его влечет природа, черкесский быт и цельная натура «девы гор».

Контраст между свободной жизнью природы и собственным положением узника, между страстной натурой Черкешенки и окаменевшей душой Пленника, с одной стороны, сближает героя с кавказским миром, а с другой – обнаруживает разность между культурой Пленника и бытом, нравами черкесов:

Но русский равнодушно зрел

Сии кровавые забавы.

Перед Пленником раскрывается примитивный уклад жизни, который ему чужд и в котором есть привлекающие и отталкивающие русского стороны. Картины природы и черкесского быта опять-таки получают двойственное значение.

Пушкин гордился самостоятельностью и точностью описаний, поставив их себе в заслугу и отметив усиление повествовательного элемента по сравнению с поэмами Байрона. Но они также (тут Пушкин совпадает с Байроном) существенны и для раскрытия души автора и героя, представляя собой контраст неволе Пленника. Они «гармонировали с тайными мечтами героя и с теми чертами его характера, которые возвышали его над состоянием душевного увядания…»[95].

Параллелизм описаний природы и переживаний Пленника важен и в другом отношении: пушкинский герой наделен, как и герои Байрона, чувством космизма. В нем тоже живет сверхчеловек:

А Пленник, с горной вышины,

Один, за тучей громовою,

Возврата солнечного ждал,

Недосягаемый грозою,

И бури немощному вою

С какой-то радостью внимал.

Одновременно здесь заключен намек на внутреннюю глубину Пленника, которая как бы равновелика космической бездонности.

Самостоятельность описаний отражала различие между черкесской вольностью и мечтой Пленника о свободе. Вольность черкесов привлекала Пленника, но знакомство с ней убедило Пленника, что она особая, иная, «дикая». «Кровавые обычаи» и примитивные нравы не вызывают в герое сочувствия. Здесь Пленник наделен острым авторским зрением.

Чрезвычайно важен и мотив нравственного возрождения, также глубоко личный для Пушкина. Пленник на протяжении поэмы не остается неизменным в отличие от героев Байрона. Его возрождение зависит как от внутренних причин, так и от внешних препятствий – от ситуации неволи. Как только с Пленника спали цепи, его душа пробудилась к жизни. В противоречии с прежними словами, что было отмечено современной Пушкину критикой, Пленник даже готов полюбить Черкешенку:

К Черкешенке простер он руки,

Воскресшим сердцем к ней летел,

И долгий поцелуй разлуки

Союз любви запечатлел.

Возрождение Пленника изображено одновременно как достижение свободы и ощущение полноты жизни, сконцентрированное в способности героя любить.

Для того чтобы освободиться от разочарования, Пленнику достаточно сблизиться с кавказской природой, черкесским бытом, цельной натурой Черкешенки и с помощью «девы гор» бежать из плена. Во время создания «Кавказского пленника» (тогда поэт был полон вольнолюбивых надежд и вовсе не разочарован в жизни) Пушкину казалось, что европейская «болезнь» – очерствение души – не позиция, не жизненный принцип, а наносное поветрие, мода. Оно свойственно «русскому» как «европейцу». Бегство из плена окончательно «исцеляет» душу от пороков цивилизации и завершает процесс внутреннего освобождения. Пушкин здесь передал Пленнику свое понимание разочарования как «преждевременной старости души». Вместе с тем он был недоволен тем, что не объективировал своего героя и сообщил ему свои черты, поскольку, как иронически замечал поэт, не годился в герои романтического произведения[96].

«Кавказский пленник» определил основные свойства русской романтической поэмы как своеобразной национальной разновидности общеевропейского жанра. Главное отличие от поэмы Байрона состояло в том, что динамичность сюжета сменялась статичностью (в пушкинской поэме мало событий), тогда как статичность и неизменность характера, отменялась, поскольку ему была придана динамика нравственного роста.

Интерес был перенесен с внешних событий на внутреннюю жизнь героя, на историю души. Черкешенка – цельная и простая натура: полюбив Пленника, она не видит причин, которые помешали бы их союзу. Она не может понять раздумий и сомнений Пленника, но остается верной своей любви, спасая своего возлюбленного ценой собственной гибели. Пленник, напротив, полон сомнений, не позволяющих ему целиком отдаться чувству и мешающих разделить судьбу Черкешенки, которая подает ему пример самоотверженности и тем способствует просветлению и возрождению его души.

Пушкин отрицательно отнесся к социально-исторической утопии. Природный, патриархальный мир нравственно нисколько не выше европейской цивилизации. Он иной, и нравственность его иная. Черкесский был далек от естественного состояния, а европейский человек не может «возвратиться» к первобытному существованию. Менее развитый мир неизбежно гибнет, сталкиваясь с цивилизованным обществом. Сюжетно эти мысли воплощены в неслиянности Пленника с чуждым ему миром горцев, в гибели Черкешенки, в возвращении героя на родину. Любовная коллизия также закрепила невозможность счастья между «европейцем» и «девой гор». В эпилоге философская проблематика переведена в исторический план и вставлена в широкую историческую раму: подобно тому, как когда-то европейская Русь торжествовала над азиатским племенем Батыя, так и нынешняя цивилизованная Россия неизбежно будет праздновать победу над «диким» Кавказом, которого не спасет его восхитительная «естественность»: «Ни очарованные брони, Ни горы, ни лихие кони, Ни дикой вольности любовь!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Материалы к изучению творчества Михаила Зощенко?

ЗАДАНИЕ 1

Прочитайте рассказ М. М. Зощенко «Обезьяний язык». Подготовьте связный ответ «Роль «нового языка» в рассказе Зощенко», опираясь на следующие вопросы и задания.

— Какова стилистическая окраска слов кворум, вышедши, перманентно, завсегда, президиум? Как характеризует говорящих смешение в их речи лексики разных стилистических пластов?

— Познакомьтесь с информацией о лексической сочетаемости слов:

«Лексическая сочетаемость — присущая слову способность употребляться совместно с другим словом,

которая определяется его значением, эмоционально-экспрессивной окраской и принадлежностью к тому или иному стилю речи. Нарушение лексической сочетаемости является речевой ошибкой.

Лексическая сочетаемость может быть нарушена вследствие непонимания или неоправданного расширения объема значения слова, чаще всего заимствованного , совмещения в контексте слов с различной стилистической окраской, например книжных и разговорных, просторечных, жаргонных и др. Так, можно сказать болтать ерунду и изречь истину, но нельзя — болтать истину и изречь ерунду и т. п., если при этом автор не иронизирует. В художественном и

публицистическом тексте границы лексической сочетаемости могут быть расширены — в стилистических целях, для создания яркого и запоминающегося образа или комического эффекта » .

Найдите в репликах персонажей рассказа словосочетания, в которых допущена лексическая сочетаемость. Что добавляет к вашим представлениям о героях употребление этих сочетаний?

— Вспомните, какую роль играет заглавие в художественном тексте. Прилагательное обезьяний в названии рассказа — это эпитет, метонимия или метафора? Аргументируйте свой ответ.

Сравните вынесенное автором в заглавие текста сочетание обезьяний язык с фразеологизмом птичий язык и устойчивым сравнением подражать, как обезьяна.

Птичий язык — псевдонаучный язык, изобилующий терминами, непонятными словами; язык, понятный только немногим или непонятный вообще .

Как обезьяна — 4. Подражать кому-л. . О человеке. Мы были до того ослеплены, что подражали им, как обезьяны … .

Как вы думаете, почему в этих образных выражениях использованы названия животных?

— Познакомьтесь с информацией о важнейших функциях языка.

«Важнейшая функция языка — Коммуникативная. Коммуникация — значит общение, обмен информацией. Иными словами, язык возник и существует прежде всего для того, чтобы люди могли общаться.

Коммуникация, общение с помощью языка — один из важнейших факторов, «сотворивших» человечество.

Но человек говорящий — это человек думающий. И вторая функция языка, теснейшим образом связанная с коммуникативной, есть функция Мыслительная . Нередко даже спрашивают: а что важнее, что первичнее — общение или мышление? Наверное, так ставить вопрос нельзя: эти две функции языка обусловливают друг друга.

Говорить — значит выражать свои мысли. Но, с другой стороны, сами эти мысли формируются у нас в голове с помощью языка. А если вспомнить о том, что в среде животных язык «уже» используется для коммуникации, а мышления как такового здесь «еще» нет, то можно прийти к выводу о первичности коммуникативной функции.

Но лучше сказать так: к Оммуникативная функция воспитывает, «взращивает» мыслительную… Все сказанное приводит нас к выводу: язык — не просто форма, оболочка для мысли, это даже не средство мышления, а скорее его Способ. Сам характер формирования мыслительных единиц и их функционирования в значительной мере зависит именно от языка.

Третья функция языка — Познавательная . Большая часть того, что знает взрослый человек о мире, пришло к нему с языком, через посредство языка. Язык воспитывает человека, формирует его внутренний мир — в этом суть познавательной функции языка.

Регулятивная функция объединяет те случаи использования языка, когда говорящий ставит своей целью непосредственно воздействовать на адресата: побудить его к какому-то действию или запретить ему что-либо делать, заставить ответить на вопрос и т. д. В конечном счете регулятивная функция направлена на создание, поддержание и регулирование отношений в человеческих микроколлективах, то есть в той реальной среде, в которой обитает носитель языка. Нацеленность на адресата роднит ее с коммуникативной функцией…» .

Какие из перечисленных функций свойственны «обезьяньему языку», которым пользуются герои рассказа Зощенко, а какие нет?

Сформулируйте, что же означает выражение «обезьяний язык» в контексте рассказа?

— С чем связано возникновение такого языкового феномена, каким является «обезьяний язык», художественно воспроизведенный Зощенко? Как меняются функции языка в новую — советскую — эпоху? Как вы полагаете, какова цель использования «новым» советским человеком «нового языка»?

— Прочитайте определение понятия языковая личность и охарактеризуйте представленный писателем тип как языковую личность.

«Языковая личность — любой говорящий, охарактеризованный на основе анализа созданных им текстов, «речевых произведений». Структура языковой личности определяется способностью тем или иным образом строить собственную речь, выбирать тот или иной способ высказывания, а также воспринимать созданные другими тексты: в зависимости от объема собственных знаний, словарного запаса, опыта общения, речевой ситуации, коммуникативных целей и т. п. При этом структура языковой личности складывается на основе общих представлений человека об окружающем мире, которые отражаются в его речи. Таким образом, языковая личность — понятие, которое, с одной стороны, определяет совокупность способностей и характеристик человека, создающего и воспринимающего речевые произведения, а с другой стороны — определяется картиной мира, присутствующей в сознании данного человека» .

Как вы думаете, почему эпоха 1920-х годов сформировала именно такую языковую личность? В чем отличие языка Зощенко от языка, например, Бабеля, Замятина, других авторов — современников писателя?

ЗАДАНИЕ 2

Прочитайте рассказ М. М. Зощенко «Театральный механизм» . Проанализируйте рассказ письменно, опираясь на предложенные вопросы и задания.

— Найдите черты повествовательной формы сказа в рассказе Зощенко. Для консультации используйте определение сказа: «Сказ — тип повествования, основанный на стилизации, умышленной имитации автором особенностей речи того героя, который выступает в роли рассказчика. Повествование в сказе ведется от лица героя, в присущей именно ему речевой манере, и имитирует живую разговорную речь со всеми характерными для устной формы речи особенностями » .

— Какие слова и выражения придают повествованию характер живой разговорной речи? Почему, с вашей точки зрения, в ремарках рассказчика, вводящих прямую речь персонажей, преобладает глагол «говорит»? О чем свидетельствует отсутствие других глаголов речи?

С какой целью писатель использует этот прием?

— Нарисуйте языковой и «интеллектуальный» портрет рассказчика, излагающего читателям/слушателям курьезную историю о происшествии в теат­ре. Что в его монологе показалось вам необычным, забавным, нелепым?

— В рассказе «Обезьяний язык» адресатами речи рассказчика были «дорогие граждане» и «товарищи», в «Театральном механизме» он именует слушателей «братцами». В чем различие этих типов персонажей у Зощенко и чем вызваны эти различия?

— Почему «схлестнулись» монтер и тенор? Какое значение имеет в рассказе своеобразная «экспозиция» — история о том, как «весь театр в 23-м году снимали на карточку»?

— Прокомментируйте реплику монтера: «Ах, так, говорит. Ну так я играть отказываюсь. Отказываюсь, одним словом, освещать ваше производство.

Играйте без меня». Какие значения глагола «играть» обнаруживаются в этом отрывке и в тексте в целом?

— Каков смысл концовки рассказа?

— При первой публикации в 1926 году в журнале «Бегемот» рассказ носил название «Сложный механизм», он также публиковался под заголовком «Театральный механизм», а с 1930-х годов издавался как «Монтер». Прокомментируйте заголовки рассказа: какой из них, по вашему мнению, наиболее точно отражает авторский замысел?

— В поздней редакции Зощенко снял или изменил некоторые фразы, в частности реплика монтера «Господ нынче нету!» была заменена на «Теноров нынче нету!». Что изменилось в контексте произведения в результате этой замены?

— Против чего/кого или в защиту кого/чего направлен «смех» писателя в рассказе «Театральный механизм» ? Сформулируйте авторскую позицию в произведении, продолжив одно из предложений : «Критика Зощенко в рассказе направлена против…»; «Зощенко в рассказе выступает в защиту…»

Материалы к изучению творчества Сергея Довлатова

ЗАДАНИЕ 1

Прочитайте некоторые афоризмы, заметки, анекдоты из «Записных книжек» Довлатова.

— Соседский мальчик: «Из овощей я больше всего люблю пельмени…»

— Хорошо бы начать свою пьесу так. Ведущий произносит:

— Был ясный, теплый, солнечный… Пауза. — Предпоследний день… И, наконец, отчетливо: — Помпеи!

— Однажды меня приняли за Куприна. Дело было так.

Выпил я лишнего. Сел, тем не менее, в автобус. Еду по делам.

Рядом сидела девушка. И вот я заговорил с ней. Просто чтобы уберечься от распада.

И тут автобус наш минует ресторан «Приморский», бывший «Чванова».

Я сказал:

— Любимый ресторан Куприна!

Девушка отодвинулась и говорит:

— Оно и видно, молодой человек. Оно и видно.

— Как вас постричь?

— Молча.

— Нос моей фокстерьерши Глаши — крошечная боксерская перчатка. А сама она — березовая чурочка.

— Я спросил у восьмилетней дочки:

— Без окон, без дверей — полна горница людей. Что это? — Тюрьма, — ответила Катя.

— В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам странные вопросы:

— Кто, собственно, такой Борис Годунов? — Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым? — Где здесь проходила «Болдинская осень»? — Бывал ли Пушкин в этих краях? — Как отчество младшего сына А. С. Пушкина? — Была ли А. П. Керн любовницей Есенина?!. А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили: — Что теперь находится в Смольном — Зимний?..

И наконец, совсем уже дикий вопрос: — Говорят, В. И. Ленин умел плавать задом. Правда ли это?

— Реплика в чеховском духе: — Я к этому случаю решительно не деепричастен.

— Пожилой зэк рассказывал: — А сел я при таких обстоятельствах. Довелось мне быть врачом на корабле. Заходит как-то боцман. Жалуется на одышку и бессонницу.

Раздевайтесь, говорю. Он разделся. Жирный такой, пузатый.

Да, говорю, скверная у нас, милостивый государь, конституция, скверная… А этот дурак пошел и написал замполиту

.

Подготовьте рассказ об А.С. Пушкине или об одном из периодов его жизни и творчества,

Александр Сергеевич Пушкин – великий русский поэт! Его произведения
известны во всем мире. Будучи творческой натурой, он обладал не только легким
слогом, но и даром прорицания. Он очень точно, правдиво, умел передать события
и настроения того времени. В его лирике преобладают философские размышления –
пророчества. Кроме того, пушкинская лирика примечательна тем, что несет в себе «чувства
добрые», терпение, кроткую и ясную улыбку, милосердие («милость»), разумное и
гармоничное сочетание общественных и частных устремлений.

 В творчестве поэта
большое место отводится теме любви. Это тема вечная, неизменная. Любовь бывает
взаимная, безответная, даже несчастная. Пушкин в своих произведениях заставляет
читателя искренне переживать и сочувствовать героям.

Тема декабристской идеологии у Пушкина отражена во многих
произведениях, в них он выразил настроение русского гражданского вольнолюбия и
свое собственное отношение. За эти мысли и вольное творчество поэт был сослан в
ссылку на Кавказ (1820-1824 гг). Но и там Пушкин продолжал творить.

У Александра Сергеевича очень много произведений, на всех на
них наложена печать гения. Все его стихотворения жизненные, свободные,
героические. В них отражены все честолюбивые мечты поэта, надежды на светлое
будущее.

О Пушкине очень тепло отзываются другие русские поэты и писатели.
Вот, что про него говорит Гоголь: «Божественную гармонию, благородную простоту
и артистизм несет сама личность поэта. В заветной лирике отлилась его душа. В
ней чувствуется прообраз прекрасного человека, который в будущем явится на Руси».

О Пушкине можно говорить бесконечно, потому что его жизнь и
творчество замечательны и интересны. Но, в заключении, стоит сказать главное: Александр
Сергеевич Пушкин – гениальный русский поэт! На его произведениях воспитываются
поколения, его произведения переводятся на все языки мира! Россия может по
достоинству гордиться творениями поэта!

Творчество А.С.Пушкина — анализ, лирический герой, темы

Творческий вклад А.С. Пушкина в развитие как русской, так и мировой культуры поистине неоценим. Его масштабное многоплановое творчество сыграло важнейшую роль в развитии культурных и национально-исторических процессов в России.

Поэт-романтик, свободолюб, реалист, философ. Его путь был нелегким. Изменения в мировоззрении напрямую отображались в его произведениях.

Творчество Пушкина — характеристика, темы, жанры, периоды

Поэтому-то анализ творчества поэта принято проводить по периодам его недолгой, но полной и яркой жизни. С каждым годом менялись взгляды поэта, идейная нагрузка его произведений, их проблематика, эстетические вкусы и манера письма.

• если в начале своего творческого пути (лицейский и петербургский периоды (1813-1820 гг.) поэту были свойственны эмоциональность и сентиментализм,
• то южный период (1820-1824) ознаменовал переход к романтизму,
• а начиная с 1824 года художественный метод и стиль Пушкина становятся реалистичными.

Сам же поэт называл свой стиль «истинным романтизмом». Любимым жанром поэта-романтика была поэзия, а зрелый Пушкин-реалист становится прозаиком.

Романтической юношеской восторженности на смену приходят сначала разочарования, разоблачение нелегкой правды жизни, а потом и новое воодушевление, поиск способов служения народу и Отчизне, духовность.

Поэт затрагивает темы любви, верности, дружбы, природы, исторической памяти народа. Его беспокоят размышления о значении его творчества, месте поэзии в его жизни, любви к своей малой родине, роли человека в истории государства. Пушкин не зацикливается на одной из тем. В его поэзии на протяжении всего творческого пути появляются все новые образы, мотивы и проблемы.

Любовная лирика Пушкина

Любовная лирика в ранние периоды творчества была легкой и безоблачной, наполненной юношескими эмоциями и мечтами. Воспевалась мимолетная влюбленность и страсть, а образ любимой чуть ли не обожествлялся. Герой его поэзий был молод, влюблен и счастлив

(прочтем начало стихотворения «Я помню чудное мгновенье…»).

В ранних анакреонтических стихах поэт выражал не столько свои чувства, сколько представления о них. Не то испытывает уже зрелый Пушкин. Данью романтической традиции стало то, что любовь его лирического героя иногда становится несчастной, безумной, а потому и трагической

(«Черная шаль»).

Пушкин выражает свои глубокие размышления о человеке, которого любит в действительности. Поэт осознает, что истинная любовь – это дар небес, и готов этот дар хранить и лелеять. Поэтому и пытается понять внутренний мир другого человека, проявляя тем самым свою мудрость и великодушие

(«Я вас любил: любовь еще, быть может…»).

Гражданская лирика — образ поэта

В некоторых стихах, таких как «К Чаадаеву», послание «Н. Я. Плюсковой», поэт новаторски объединяет любовную и гражданскую лирику. Ожидание свободы, пробуждение и другие душевные порывы подаются на «языке любви».

Пушкин задумывается теперь о значении своего творчества для народа. Он осуждает поэзию на заказ, которую широко практиковали поэты-классицисты. Только вдохновение и искренность должны диктовать строчки истинному поэту.

И если образ поэта в юности — это несчастный влюбленный, то с возрастом Пушкин понимает свою гражданскую миссию.

Его дар дан ему свыше не только для того, чтобы воспевать интимные чувства и природу, но и чтобы влиять на людей, нести народу огонь — передовые идеи и высокие цели. Именно такими идеями и заразили его дворяне-революционеры. Теперь лирический герой Пушкина отчаянно борется за правду, стремится к справедливости, мечтает о свободе. Этой тематике посвящены такие стихи, как

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный», Деревня», «В. Ф. Раевскому», ода «Вольность».

Особенности  лирики поэта

В поздней лирике А.С. Пушкина слились два образа:

• поэт-пророк, служащий людям

(«Пророк»),

• и поэт, который служит красоте и искусству, презирая мнение черни

(«Поэт и толпа», «Поэт! не дорожи любовию народной…»).

При этом и самого Пушкина-пророка далеко не всегда понимали его соотечественники. Об этом непонимании – стихотворение

«Свободы сеятель пустынный…».

Поэт испытывает разочарование в пассивности народа и народов, которые привыкли и готовы жить в рабстве.

Поэт-пророк Пушкин ощутил на себе все тяготы, которые несет за собой желание служить простым людям, а не великим мира сего

(«К Овидию», «Наполеон»).

Его свободолюбивая гражданская лирика, содержащая призывы к общественному согласию между бунтующими декабристами и непреклонной монархией, стала причиной ссылок поэта. Несмотря на то, что пафос его лирики на тот момент был не революционным, а скорее просветительским, А.С. Пушкин был вынужден немало времени провести вдали от своей родины. В южной ссылке его бунтарские настроения вылились в стихотворениях

«Кинжал» и «В. Л. Давыдову».

Кинжал упоминается как символ карающего меча, а само стихотворение содержит призыв к действию, потому что законным способом справедливости добиться уже невозможно.

Не обделял поэт своим вниманием и красоту природы, которая его окружала. Пейзажная лирика ранних периодов была романтической.

Ее черты:

Необычный лирический герой в необычных обстоятельствах, экзотические пейзажи, отражающие внутренний мир лирического героя.

Образ орла символизирует стремление к свободе

(«Узник»),

А разъяренная стихия – социальную борьбу

(«Кто, волны, вас остановил?..»).

Со временем для Пушкина родные русские пейзажи становятся символом родины, а его лирика теперь обретает черты реализма. Он описывает природу среднерусской полосы, деревенские пейзажи и места, привычные взору, но родные сердцу

(«Зимнее утро», «Осень»).

Философские мотивы

Творчество Пушкина в поздний период – это прежде всего глубокие философские раздумья и работа над прозаическими произведениями.

• Социальная тематика затрагивается

в «Повестях Белкина» и романе «Дубровский»,

• историческая –

в поэмах «Полтава», «Моцарт и Сальери», «Медный всадник», повести «Капитанская дочка».

В этих произведениях поднимаются проблемы значения одного конкретного человека для хода всей истории и столкновения их интересов. В романе в стихах «Евгений Онегин» Пушкин мастерски обрисовал широкую панораму жизни дворянства, подробно описал историко-культурные пространства Петербурга, Москвы, провинциальной деревни. Но в центре его внимания – судьба конкретного человека, который ищет себя в жизни, и проблема самопознания.

 Великий русский поэт жил и творил, впитывая в себя особенности своего времени. Творчество Пушкина не стояло в стороне от проблем и событий, происходящих вокруг него. Прогрессивные искания, вопросы культуры, истории, духовный выбор нашли свое отражение в огромном наследии, оставленном нам поэтом. Он писал и верил, что когда-нибудь его поймут и полюбят, «ведь чувства добрые» он «лирой пробуждал».

 Попробовать разгадать онлайн кроссворды:

• о жизни и творчестве — здесь
• по лирике А.С.Пушкина — здесь
• по роману «Евгений Онегин» — здесь
• по прозаическим произведениям — здесь

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость — поделитесь

Александр Пушкин | Биография, творчество и наследие

Александр Пушкин , полностью Александр Сергеевич Пушкин , (родился 26 мая [6 июня по новому стилю] 1799, Москва, Россия — умер 29 января [10 февраля] 1837, Санкт-Петербург), русский поэт, прозаик, драматург, новеллист; его часто считают величайшим поэтом своей страны и основоположником современной русской литературы.

Британская викторина

Викторина «Знаменитые смерти в истории»

Какой русский поэт был смертельно ранен на дуэли со своим зятем? Чья смерть наступила от зуба обезглавленного соперника? Проверьте свои знания.Пройдите викторину.

Ранние годы

Отец Пушкина происходил из старинной боярской семьи; его мать была внучкой Абрама Ганнибала, который, согласно семейной традиции, был абиссинским князем, купленным в рабство в Константинополе (Стамбул) и усыновленным Петром Великим, товарищем по оружию которого он стал. Пушкин увековечил его в незаконченном историческом романе Арап Петра Великого (1827; Негр Петра Великого ).Как и многие аристократические семьи в России начала XIX века, родители Пушкина переняли французскую культуру, и он, его брат и сестра научились говорить и читать по-французски. Они были оставлены на попечение бабушки по материнской линии, которая рассказывала Александру, в частности, истории его предков на русском языке. От Арины Родионовны Яковлевой, своей старой няньки, вольноотпущенника (увековеченного как няня Татьяны в «Евгений Онегин ») он слышал русские сказки. Летом в подмосковном имении своей бабушки он разговаривал с крестьянами и часами проводил в одиночестве, живя в мире грез не по годам развитого ребенка с богатым воображением.Он много читал в библиотеке своего отца и получал стимул от литературных гостей, которые приходили в дом.

В 1811 году Пушкин поступил в только что основанный Императорский лицей в Царском Селе (позже переименованный в Пушкин) и там же начал свою литературную карьеру с публикации (1814, в Вестник Европы, «Вестник Европы») стихотворного послания «К Мой друг, поэт ». В своих ранних стихах он следовал стилю своих старших современников, поэтов-романтиков К.Н. Батюшков и В.А.Жуковского, французских поэтов 17-18 веков, особенно Виконта де Парни.

Еще в лицее он начал свое первое законченное крупное произведение — романтическую поэму Руслан и Людмила (1820; Руслан и Людмила ), написанную в стиле повествовательных стихов Людовико Ариосто и Вольтера, но на старинном русском языке. постановка и использование русского фольклора. Руслан, созданный по образцу традиционного русского эпического героя, сталкивается с различными приключениями, прежде чем спасти свою невесту, Людмилу, дочь Владимира, великого князя Киева, которого в первую брачную ночь похитил злой маг Черномор.Поэма попирала общепринятые правила и жанры и подвергалась яростным нападкам со стороны обеих устоявшихся литературных школ того времени, классицизма и сентиментализма. Однако она принесла Пушкину известность, и Жуковский подарил поэту свой портрет с надписью «Победившему ученику от побежденного мастера».

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.
Подпишитесь сейчас

Санкт-Петербург

В 1817 году Пушкин принял должность в министерстве иностранных дел в Санкт-Петербурге.В Петербурге, где он был избран в Арзамас, эксклюзивный литературный кружок, основанный друзьями его дяди. Пушкин также присоединился к ассоциации «Зеленая лампа», которая, хотя и была основана (в 1818 году) для обсуждения литературы и истории, стала подпольной ветвью тайного общества «Союз благоденствия». В своих политических стихах и эпиграммах, широко распространенных в рукописи, он выступил выразителем идей и чаяний тех, кто должен был принять участие в восстании декабристов 1825 года, неудачной кульминации русского революционного движения на его ранней стадии.

Ссылка на юг

За эти политические стихи Пушкин был сослан из Петербурга в мае 1820 года в глухую южную губернию. Отправленный сначала в Екатеринослав (ныне Днепропетровск, Украина), он там заболел и, выздоравливая, путешествовал по Северному Кавказу, а затем в Крыму с генералом Раевским, героем 1812 года, и его семьей. Полученные впечатления послужили материалом для его «южного цикла» романтических повествовательных стихов: Кавказский пленник (1820–21; Кавказский пленник ), Братья разбойники (1821–22; Братья-разбойники ). , и Бахчисарайский фонтан (1823; Бахчисарайский фонтан ).

Хотя этот цикл стихов подтвердил репутацию автора Руслана и Людмилы , а Пушкин был провозглашен ведущим русским поэтом того времени и лидером романтического, свободолюбивого поколения 1820-х годов, сам он не был доволен этим. В мае 1823 года он приступил к работе над своим центральным шедевром, романом в стихах «Евгений Онегин » (1833), над которым он работал с перерывами до 1831 года. В нем он вернулся к идее изобразить типичную фигуру своего возраста, но в более широком контексте и с помощью новых художественных методов и техник.

Евгений Онегин раскрывает панораму русской жизни. Персонажи, которые он изображает и увековечивает: разочарованный скептик Онегин; Ленский, романтик, свободолюбивый поэт; и Татьяна, героиня, глубоко нежно исследующая русскую женственность: «драгоценный идеал», по словам самого поэта, — типично русские и показаны во взаимосвязи с социальными и экологическими силами, которыми они сформированы. Хотя формально работа напоминает «Дон Жуан » лорда Байрона, « Пушкин» отвергает субъективное, романтическое отношение Байрона в пользу объективного описания и показывает своего героя не в экзотической обстановке, а в самом сердце русского образа жизни.Таким образом, действие начинается в Санкт-Петербурге, продолжается в провинциальном имении, затем переходит в Москву и, наконец, возвращается в Санкт-Петербург.

Пушкин тем временем был переведен сначала в Кишинев (1820–1823 гг., Ныне Кишинев, Молдова), а затем в Одессу (1823–1824 гг.). Его горечь по поводу продолжающегося изгнания выражена в письмах к друзьям — первых из собрания корреспонденции, ставшей выдающимся и непреходящим памятником русской прозы. В Кишиневе, отдаленном форпосте в Молдавии, он много времени уделял писательству, хотя он также погрузился в жизнь общества, занятого любовными интригами, пьянством, играми и насилием.В Одессе он страстно влюбился в жену своего начальника, графа Воронцова, губернатора губернии. Он провел несколько дуэлей, и в конце концов граф потребовал его увольнения. Пушкин в письме другу, перехваченному полицией, заявил, что теперь берет «уроки чистого атеизма». В конце концов, это привело к тому, что его снова сослали в имение матери Михайловское, недалеко от Пскова, на другом конце России.

На Михайловском

Хотя два года в Михайловском были несчастливыми для Пушкина, они оказались одним из его самых продуктивных периодов.В одиночестве и в изоляции он приступил к тщательному изучению русской истории; он познакомился с крестьянами в имении и заинтересовался записью народных сказок и песен. В этот период сугубо русские черты его поэзии становились все более заметными. Его баллада «Жених» (1825; «Жених»), например, основана на мотивах русского фольклора; а его простой, стремительный стиль, совершенно отличный от блестящей экстравагантности Руслана и Людмилы или романтической мелодичной музыки «южных» стихотворений, подчеркивает его резкую трагедию.

В 1824 году он опубликовал Цыганы ( Цыгане ), начатый ранее как часть «южного цикла». В Михайловском тоже написал губернские главы «Евгений Онегин»; стихотворение Граф Нулин (1827; «Граф Нулин»), основанное на жизни сельского дворянства; и, наконец, одно из его главных произведений, историческая трагедия Борис Годунов (1831).

Последний знаменует разрыв с неоклассицизмом французского театра и построен на «народных принципах» пьес Уильяма Шекспира, особенно историй и трагедий, пьес, написанных «для народа» в самом широком смысле и, следовательно, универсальных по своему характеру. обращаться.Написанная незадолго до восстания декабристов, она затрагивает животрепещущий вопрос об отношениях между господствующими классами, возглавляемыми царем, и массами; Пушкин подчеркивает моральное и политическое значение последнего, «суждение народа». Действие картины разворачивается в России в период политического и социального хаоса на пороге XVII века. Его тема — трагическая вина и неумолимая судьба великого героя — Бориса Годунова, зятя Малюты Скуратова, фаворита Ивана Великого. Грозный, а здесь представлен как убийца маленького сына Ивана Дмитрия.Развитие действия в двух плоскостях — политической и исторической, а другой — психологической — виртуозно разворачивается на фоне бурных событий и безжалостных амбиций. Пьеса во многом обязана чтению Пушкиным ранних русских летописей и хроник, а также Шекспиру, который, как сказал Пушкин, был его мастером в смелой, свободной трактовке характера, простоте и правде перед природой. Несмотря на отсутствие обостренной поэтической страсти трагедий Шекспира, Boris выделяется «убедительностью ситуации и естественностью диалога», к которой стремился Пушкин, иногда используя разговорную прозу, иногда пятифутовую ямбическую линию большой гибкости.Тонко и сочувственно прорисован образ притворщика, лжедмитрия; и власть народа, который в конечном итоге привел его к престолу, так сильно подчеркивается, что публикация пьесы была отложена из-за цензуры. Способность Пушкина создавать психологическое и драматическое единство, несмотря на эпизодическое построение, и усиливать драматическое напряжение за счет экономии языка, деталей и характеристик, делают эту выдающуюся пьесу революционным событием в истории русской драмы.

10 фактов о Пушкине, которых вы не знали

Пушкинские произведения | © Властарь / WikiCommons

Вклад Александра Пушкина в русскую литературу трудно переоценить. Его стихи многие россияне знают наизусть, а его романы — одни из первых, которые они читают в школе. Хотя его работы хорошо известны, в его жизни много неожиданных подробностей. Вот все, что вам нужно знать.

Семья Пушкиных уходила корнями в старинную аристократическую родословную. Интересно, что у Пушкина тоже были африканские корни, так как его прадед был сыном африканского князя, который служил при первом императоре России Петре Великом.Хотя Пушкин никогда не был в Африке, в его честь был установлен памятник в столице Эфиопии Аддис-Абебе с надписью «нашему поэту».

Портрет Пушкина работы Кипренского | © WikiCommons

Как и многие дети дворянского происхождения, Пушкин с юных лет приучал изучать языки. Его учителями были французы, и он свободно говорил на этом языке с детства. Естественно, он также был мастером русского языка, что видно по его работам.Но помимо этих двух, Пушкин говорил всего на десяти языках. Его лингвистические способности также проявляются в библиотеке в его петербургской квартире — более 4500 книг на 14 языках.

Няня Пушкина, Арина Родионовна, была крестьянкой, принадлежавшей к его семье, много лет находившейся у них на службе. Когда Пушкин был отправлен в ссылку, она разделила его судьбу и путешествовала с ним. Он проводил с ней много одиноких ночей, слушая ее рассказы и сказки. Пушкин посвятил своей няне ряд стихотворений, а также послужил источником вдохновения для образа няни Татьяны в «Евгений Онегин ».

Арина Родионовна | © WikiCommons

Пушкин любил играть в карты, но не особо преуспевал. Он часто влезал в долги, а затем торопливо писал всю ночь, чтобы выплатить причитающиеся деньги. Когда роковой поединок закончился его жизнью в возрасте 37 лет, он умер, не выплачивая значительный долг. Удивительно, но царь Николай I, с которым у Пушкина были непростые отношения, приказал выплатить долг поэта из казны страны.

Незадолго до свадьбы Пушкин уехал в свое родовое имение в Болдино, чтобы взять под свой контроль землю, переданную отцом в связи с предстоящей женитьбой.Несмотря на то, что визит планировался недолгим, Пушкин пробыл в селе три месяца из-за карантина по вспышке холеры. Эти три месяца оказались самыми продуктивными за всю его карьеру. Завершил работу над романом Евгений Онегин , закончил цикл рассказов Сказки Белкина, и сборник пьес Маленькие трагедии . Кроме того, Пушкин написал более 30 стихотворений.

Особняк Пушкиных в Болдино | © Алексей Белобородов / WikiCommons

Внешность Пушкина вообще-то была не особо привлекательной.Он был невысокого роста, около 166 см (5 футов 5 дюймов), и у него не было самых красивых черт. Несмотря на это, молодой поэт часто находил путь к женскому сердцу и, по некоторым оценкам, в его жизни было более 100 любовников. Пушкин начал посещать публичные дома с юных 14 лет и не останавливался даже во время супружеской жизни.

Пушкин как откровенный писатель часто противоречил и критиковал власть. Его произведения часто подвергались цензуре и конфисковывались. Но его эпиграммы, унизившие императора Александра I, были более серьезным преступлением, и он был бы приговорен к трудовым лагерям в Сибири, если бы не помощь его друга.Вместо этого его отправили на юг в ссылку, где он должен был «думать о своем поведении». Чего он не сделал, и его отправили в менее приятную ссылку на север, в поместье своей семьи, где он находился в полной изоляции.

«Прощание Пушкина с морем» Айвазовского | © WikiCommons

За свою жизнь поэт принял участие в 90 дуэлях и инициировал 15 из них сам — одна из этих дуэлей оказалась для него последней. Жизнь Пушкина оборвалась внезапно после того, как француз Жорж д’Антез застрелил его.Пушкин серьезно относился к своей чести, и когда Дантес открыто преследовал жену, ему ничего не оставалось, кроме как вызвать ее на дуэль. Пушкин сделал первый выстрел, но промахнулся, оставив Д’Антеса сделать смертельный выстрел.

Пушкин — основатель журнала «Современник», переводимого как «Современник». В журнале публиковались как художественные, так и научно-популярные произведения самых известных писателей того времени. Тем не менее, издание не приносило прибыли, и изначально у него было всего 600 подписчиков.Последние два выпуска перед смертью Пушкин должен был заполнить собственными произведениями, так как многие его коллеги покинули редакцию. После его смерти журнал перешел к поэту и писателю Николаю Некрасову.

Литературный журнал «Современник» | © WikiCommons

Николай Гоголь был также выдающимся писателем и хорошим другом Пушкина. Однажды в разговоре Пушкин рассказал своему другу о беженцах в молдавском городе, которые брали имена погибших, чтобы избежать закона, в результате чего в этом городе не зарегистрировано ни одного случая смерти в течение года.Эта история породила идею сюжета Мертвых душ , одного из самых известных произведений Гоголя.

Миф о декабристах в русской культуре

В этой тщательно проработанной и ярко написанной книге Тригос прилагает отважные усилия по нанесению на карту этого мифа от его зарождения до настоящего времени. Подводя итоги: Рекомендуем »- Выбор

«Захватывающая книга« Тригос »прослеживает постоянно меняющиеся, иногда удивительные формы мифа о декабристах в русской культуре XIX, XX и XXI веков.В моменты истории, на которых Тригос сосредотачивается в этом поистине междисциплинарном исследовании, она исследует сложные пересечения исторических, политических, а также высоких и низких культурных реакций на декабристов. Замечательная книга! »- Эллен Ченсес, профессор русской литературы, Принстонский университет

.

«14 декабря 1825 года небольшая группа недовольных офицеров и дворян попыталась свергнуть русское самодержавие. Их восстание с треском провалилось, и в нем не было четкого плана и цели, в сочетании с тем фактом, что новый царь Николай I. как скрыть историю, так и использовать ее в своих политических целях помогли превратить ее в богатый источник мифов и легенд.«Миф о декабристе в русской культуре» исследует этот процесс на протяжении почти двух столетий, ловко перемещаясь среди работ историков, мемуаристов, революционеров, авторов художественной литературы и поэтов, а также композиторов и кинематографистов. Аккаунт Trigos предлагает уникальный и захватывающий обзор современной русской культуры от Пушкина до Путина, от классиков до большевиков, от диссидентов до постмодернистов. Ее рассказ убедительно демонстрирует тот факт, что в России по сей день история все еще остается открытой.»- Маркус К. Левитт, доцент славянских языков и литературы, Университет Южной Калифорнии

«Восстание декабристов прошло гладко и не привело к заметным изменениям. Чего нельзя сказать о мифах, которые оно породило. Этот ясный, информативный и увлекательный рассказ о мифологии декабристов от Пушкина до Путина перенесет вас в его идеологический, политический, ритуально-праздничный , литературные, кино-, оперные и медийные репрезентации, наглядно демонстрирующие, что прошлое «можно использовать» бесконечно многими способами, пока — возможно — оно не изнашивается.

Алексей СМОЛЕНЦЕВ

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА – ЗЕРКАЛО РУССКОЙ ЖИЗНИ

О логике взаимопроникновения литературного и государственного

Неча на зеркало пенять, коли рожа крива.
Русская пословица

Не могу согласиться с тезисами Александра Проханова об антигосударственном характере русской литературы в целом и русской литературы советского периода в частности, сосредоточенной в явлении, названном «деревенской» прозой. Не могу согласиться, и хуже того – молчать не могу. Пытался молчать, оттого и пишу не сразу после прочтения интервью Проханова «Ахиллесова пята государства» (беседа с Иваном Голубничим о романе «ЦДЛ»).

Считаю необходимым отвести от русской литературы подозрения – губительные для русского миросозерцания.

Православие и Русская литература – два опорных (несущих – в терминах механики) явления естественного русского миросозерцания, его концентрированный ценностный состав, своего рода свод критериев русского символа веры.

Поэтому ясность смыслов должна быть в этой сфере абсолютной.

Я не претендую на истинность открывающихся мне смыслов. Проханов, работая над своим романом «ЦДЛ», концентрировал литературную действительность времен гибели СССР. Поэтому и мне удобно работать с тезисами Проханова – это уже концентрат, чистые смыслы. Но в явлении смыслов Проханова для меня открывается иная, от его тезисов, логика.

Логика взаимопроникновения в русской жизни литературного и государственного десятилетиями напоминала мне о себе, открывалась и удивляла, учила меня думать и понимать. Я несколько раз обращался к этой теме, через литературу русскую классическую и русскую литературу советского периода. И мне удавалось обозначать части целого, но не его существо. И вот благодаря интеллектуальной концентрации Александра Проханова, кажется, открывается мне возможность сказать, наконец, – о целом: о логике взаимопроникновения в русской жизни литературного и государственного.

И это даже, пожалуй, не полемика, а со-работничество смыслов, во имя выявления логики. Именно смыслов. Тезисы требуют аргументации. Смыслы самостоятельны. Они либо воспринимаются, в силу интеллектуального потенциала читателя, либо – нет.

Но смыслы должны встречаться. Смыслы должны взаимодействовать, со-трудничать. И тем самым проходить проверку на чистоту, ясность и прочность.

Цитата первая – живой болью во мне отзывающаяся – из интервью Александра Проханова:

«В последнее десятилетие советской власти было три основных направления русской литературы. Это деревенская литература с такими звёздами, как Белов, Распутин, Астафьев. Городская, так называемая трифонианская литература. Обе эти литературы в глубине своей были антисоветские, антигосударственные. Деревенщики предъявляли государству счёт за чудовищное разорение российской деревни и вообще – за угнетение русского фактора. Хотя деревенщики награждались советскими орденами, медалями, премиями, они были глубинно антисоветские, и их деятельность, их работа среди огромных толп их почитателей, с точки зрения государства, была деструктивной. То же самое можно сказать о трифонианской, городской литературе. Они печалились по поводу гибели ленинской гвардии, были измучены темой сталинских лагерей и репрессий. Эта тема не затихала, и они явно или неявно и ту, последнюю, фазу советской государственности винили в происшедшем, тоже были антисоветские. Было ещё третье направление, так называемая «секретарская проза». Это несколько крупных писателей: Иванов, Проскурин, ряд других, которые создавали советский партийный эпос. Но их влияние среди интеллигенции не было столь значимо. Перестройку, вы правы, готовили и деревенщики, и трифонианцы».

Что тут сказать… беда… беда. «Деревенская» проза – это изобретение лукавого советского умствования. То, что в советское время именовалось «деревенской» прозой – это традиционное русло Русской литературы. То есть – это кристально (кастальски даже) чистое течение русской литературы в советском периоде истории Отечества.

Народ, русский народ – он, кстати, и есть главный со-трудник и со-участник и Православия (русской веры – по Н.С. Лескову) и Русской литературы – наиболее ярко, во всей внутренней красоте своей явлен в соединении с родной землей. Русский человек – росток родной земли, почвы, во всех смыслах этого понятия, но в первоначальном смысле – зерно и почва – всего явственней.

Деревня, особенно в советское время, – это хранительница, Берегиня можно сказать русского человека, русского миросозерцания. Город делал, требовал от человека быть советским. Деревня позволяла ему оставаться русским.

Отсюда и здесь – исток деревенской темы Распутина, Белова. Всего лишь «темы», в терминах литературоведения, – темы, а не прозы.

И – город. Действительно, Трифонов, а я бы назвал еще Маканина, Нагибина, допустим. Писатели – талантливые, заметные в советском ряду, не менее Распутина и Белова.

Это сегодня я задамся вопросом: а руслом русской ли литературы шла проза Трифонова, Маканина, Нагибина? И не найду ответа. Предположу, что они были писатели советские, в хорошем, народном, но – советского народа, смысле. А Распутин и Белов были писатели русские в советском периоде истории Русской литературы.

Так, не по «городской» и «деревенской» прозе шло естественное разделение литератур советского периода, а по миросозерцанию.

Какому миросозерцанию? – По русскому, естественно-русскому миросозерцанию и миросозерцанию интернациональному, советскому, скажем так. Уточним – естественно русское миросозерцание органично и с уважением воспринимает иные нации и народы, поэтому и советское, по многим основным критериям, русскому не противоречило и воспринималось русским вполне.

А в России еще и особенность – естественное русское миросозерцание, свойственно не только русскому народу, но каждому народу – жителю Русской земли (см. Энциклопедию «Слова о полку Игореве…» библиотека ФЭБ), каждой национальности. И любого традиционного вероисповедания – хоть мусульманства, хоть буддизма, хоть иудаизма, даже и – язычества, если оно в традициях народа, народности. Русский язык и русская земля (почва) общие у нас, поэтому и понятия о добре и зле, вере и неверии, справедливости и милосердии – не различаются принципиально у народов – жителей Русской земли. Поэтому, в силу общего миросозерцания, в силу общего ценностного состава души, и возможно добрососедство и труд каждого народа, направленный к величию и могуществу общего государства – хоть Российской Империи, хоть РСФСР, хоть сегодняшней РФ.

Подтвердим мысль о разделении литературы не по тематике «города» и «деревни», а по миросозерцанию на простом примере. Существуй объективно деревенская и городская проза, куда бы мы отнесли удивительного Юрия Казакова и что бы стали делать, например, с Лихоносовым?

Казаков писатель по всем параметрам – городской. Но миросозерцание, естественное русское миросозерцание, позволяет ему открыть, вдруг:

«Бунин после большого перерыва был издан у нас в 1956 году. Тогда я и прочел его впервые. Может быть, и не было бы такого потрясения, если бы лет за десять до этого не побывал летом в деревне, на севере Кировской области, где влюбился в эти стародавние избушки. Был я в ту пору двадцатилетним музыкантом и повлекся туда, обуреваемый охотничьей страстью. Вспоминаю, как я ходил-бродил там один с ружьем – наивный, юный, робкий. Никакого во мне неверия тогда не было, была только светлая юношеская вера в будущее (несколько лет спустя я от имени того арбатского мальчика и написал рассказ «Голубое и зеленое»).

Помню, как увидел я идущего по пашне мужика – с коробом на левом боку, с ремнем через правое плечо, – который бросал зерно так, что оно билось о край короба и рассыпалось веером. Мерно шагал он, и в шаг – вжик, вжик – летело зерно… По радио, в фильмах тогда все пели про комбайны, технику и так далее. А тут идет мужик в портках и босиком (ведь то был, кажется, 1947 год).

Об экономических проблемах сельского хозяйства я тогда не думал. И тем более я не думал, что стану писателем. Но мне захотелось внимательнее присмотреться к человеку с коробом. И вот, когда десять лет спустя я стал читать Бунина, мне все виделся этот босой мужик, серые избы, слышался вкус хлеба с мякиной».

Вот ведь чем привлек Казакова Бунин! Не литературой, не мастерством – жизнью, бытом, русским бытом в его неуничтожаемой ценности, красоте, первозданности, близости, что ли, к замыслу Творца о русском человеке. Бунин писал жизнь и человека, быт и историю души, и Казаков стал делать ровно это же. Казаков, читая Бунина, не литературу читал, не мастерством восхищался, он – русскую жизнь читал… В этом и есть главная Военная тайна (по Аркадию Петровичу Гайдару) Советского Союза – русская жизнь жила в нем – затаенная как дыхание и русский народ жил… не затаенно, не потаенно, жил как жил, но дышал затаенным дыханием русской жизни, и это было возможно, несмотря на все советское… И, думаю, это было главное, что понял из Ивана Бунина Юрий Казаков – «арбатский мальчик» в его автохарактеристике…

«Внимательнее присмотреться к человеку с коробом», – то есть к русскому человеку, прямо на самой земле, почве живущему, возделывающему эту почву. Отсюда ведь и Белов и Распутин, и вся русская литература советского периода – «внимательнее присмотреться»… И это антигосударственный характер?!

Нет. Напротив. Самый что ни на есть наигосударственнейший, в высшей степени то есть, характер.

Присмотреться к человеку и сказать правду о нем, о его болях и бедах, о его радостях. Сказать правду – это дело Государственное, дело созидающее, а не разрушающее.

Но чтобы было Созидание именно – и сама Власть в Государстве должна быть искренне заинтересована в улучшении жизни «человека с коробом». А иначе – да, закроют глаза на такую «ненужную» власти правду.

То есть – не «деревенщики» были антигосударственно настроены, нет, они говорили правду в заботе о человеке и в заботе о государстве, да только Государство само в таком уже было состоянии, что правда оказалась не востребованной, была названа разрушительной.

А само существо правды – созидательно. Правда не рушит. Правда созидает.

Подтверждаю мою мысль еще одним примером.

Что стало с Маканиным, например, поле того, как ушла из-под его писательских ног советская почва? – Ушел и Маканин, все, что им создано после советского, читать невозможно. Эта же история в поэзии – с Евтушенко. Исчезло советское – не стало Евтушенко. И здесь может быть целый ряд имен, казалось, в советское время состоявшихся как настоящие художники и вдруг потерявших – все.

Но эта печальная участь никак не затронула так называемых «деревенщиков». В миросозерцании они не потеряли ничего, они не были советскими, они были – русскими. Русскими и – остались. С ними остался и Дар Божий.

Следующая горькая мне цитата из интервью Проханова:

«И точно так же, как «Разгром», «Оптимистическая трагедия», «Как закалялась сталь», как Маяковский открывали советский проект, такие книги, как «Белые одежды», «Дети Арбата», «Архипелаг ГУЛАГ», «Пожар», «Печальный детектив», закрывали советский проект. Все эти книги – и левые, и правые, и демократические, и деревенские – закрывали советскую эру. И мне, человеку литературному, были видны процессы разрушения константы советского строя под напором этих тенденций. Было ещё много и других тенденций, например, национальные тенденции были очень сильны».

Как же так… как же это так?! Поставить «Пожар» Распутина в таком ряду? «Дети Арбата» – это безответственная беллетристика самого низкого пошиба. Говорю так, потом что Рыбаков – советский, но – писатель, вполне владеющий и мастерством, и словом. «Дети Арбата» – это безответственность относительно творческого уровня самого Рыбакова.

«Белые одежды» Дудинцева ничего не открывают и не закрывают, просто говорят правду об одном из периодов русской жизни советского периода, свидетельствуют о том, что у человека всегда есть возможность оставаться человеком. И да – за этот выбор приходится платить. – Что здесь антигосударственного?

«Печальный детектив» – это печаль о самом Астафьеве. Гордыня… но кто из нас свободен от нее – пусть первый бросит на Астафьева камень… Гордыня сбивает его природное – естественно-русское миросозерцание… и не этим началось, чуть раньше. Вся эта «ловля пескарей», вместо «Царь рыбы»… уже там – потеря любви, заглушающий любовь голос гордыни. В «Печальном детективе» много бытовой, сиюминутной правды, а правда художественная – так и не состоялась. Здесь грядущая трагедия Астафьева начинает набирать силу. О каком закрытии, какого проекта можно здесь говорить? Астафьев сам с собой здесь разобраться не может, до закрытий ли?

А вот огненный всполох Распутинского «Пожара» – он обжигает и жжет художественной правдой! Художественной правдой! А художественная правда не призвана разрушать или закрывать. Она призвана звучать и быть! – предупреждением, диагнозом. «Диагноз», так назовет Валентин Курбатов свою статью о последней (как горько это писать сейчас) повести Валентина Григорьевича Распутина «Дочь Ивана мать Ивана» (2003). – Диагноз. «Пожар» – это диагноз состояния общества и состояния государства. В диагнозе Распутина 1985 года – поровну и беспощадного определения болезни и личной человеческой боли, потому что русский писатель он не врач, не беспристрастный в высоком профессионализме доктор. Русский писатель – часть народного тела, и если тело смертельно больно, то может ли работать против болезни и смерти тела один из членов тела? Грубо звучит «тело народа», но – это тело. Так же как Православная Церковь – это Тело Христово. Так же и Русское Государство (даже и в советском его состоянии) – это Тело Народа.

Строки «Пожара» написаны кровью изболевшегося писательского сердца – кровью народа написаны строки «Пожара»…

Вчитаемся:

«Неуютный и неопрятный, и не городского и не деревенского, а бивуачного типа был этот поселок, словно кочевали с места на место, остановились переждать непогоду и отдохнуть, да так и застряли. Но застряли в ожидании – когда же последует команда двигаться дальше, и потому – не пуская глубоко корни, не охорашиваясь и не обустраиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелетовать, а потом и зиму перезимовать. Дети между тем рождались, вырастали и сами к этой поре заводили детей, рядом с живым становищем разрослось и другое, в которое откочевали навеки, а это – все как остановка, все как временное пристанище, откуда не сегодня завтра сниматься.

И, слыша по ночам работу электростанции, круглосуточно постукивающей машины, чудилось Ивану Петровичу, что это поселок, не глуша мотора, держит себя в постоянной готовности».

Прервемся в цитировании. Я сам в те годы не понял, не почувствовал того, о чем писал Распутин. Перелистал и отмахнулся от «Пожара». Думаю, не я один. Но вот Власть, Власть государственная, люди ее составляющие, почему от «Пожара» отмахнулись?

Ведь в строках Распутина пламя страшно гудит, гудит страшное пламя, полыхающего уже вовсю Пожара.

1985 год! – «застряли в ожидании – когда же последует команда двигаться дальше»; «чудилось Ивану Петровичу, что это поселок, не глуша мотора, держит себя в постоянной готовности» – говорит Распутин. И это же не публицистика, это художественная, то есть самого земного бытия, правда. Правда русской литературы – безошибочна.

1985 год – предел этого «держания себя в напряжении» исчерпывается, а «команда двигаться дальше» не следует.

Это же прямое свидетельство русской литературы, – предупреждение, диагноз. Меры не приняты. И «двигатель» идет разнос.

И в этом виноват русский писатель?!

Потрясающей глубины точность Валентина Распутина, прочтем дальше:

«В поссовете висела схема поселка: прямые улицы, детсад, школа, почта, контора леспромхоза и контора лесхоза, клуб, магазины, гараж, водокачка, пекарня – все, что полагается для нормальной жизни, все, как у людей. Улицы действительно были прямые и широкие, в свое время линию, по которой выстраивались избы, соблюдали строго. Но в том и остался весь порядок: эти широкие не по-деревенски улицы разбиты были тяжелой техникой до какого-то неземного беспорядка, летом лесовозы и трактора намешивали на них в ненастье грязь до черно-сметанной пены, которая тяжелыми волнами расходилась на стороны и волнами потом засыхала, превращаясь в каменные гряды, а для стариков – в неодолимые горы. Каждый год поссовет собирал по рублю со двора на тротуары, каждый год их настилали, но наступала весна, когда надо подвозить дрова, и от тротуаров, по которым волочили и на которые накатывали кряжи, оставались одни щепки. За лето наготовить новые не удосуживались, летом всем не до того, «тротуарная» бригада выходила под зиму, в девственно новом и редко тронутом чьим шагом виде лежали они три-четыре месяца под снегом до февраля, до марта – и опять бессмысленно гибли под гусеницами тракторов и тяжестью неразделанного леса. А часто на них, на остатках этих тротуарчиков в три доски, его и разделывали – и пилили, и кололи. И никакие ни указы, ни наказы не помогали».

1985 год! – Схема… От Советской власти осталась лишь схема. Задумано было и внешне выглядело – «все, что полагается для нормальной жизни, все, как у людей». На деле вся общественная и хозяйственная жизнь СССР повторяла то, о чем говорит Распутин. Вот – возможности русской прозы! Глубина символа – вровень самой жизни. Вот она – правда жизни, запечатленная художественной правдой.

Русские писатели, писатели русской литературы советского периода до конца со своим народом и со своим Государством остались.

Процитирую Василия Ивановича Белова, но процитирую в контексте родственных нашей теме размышлений Николая Дорошенко в его статье, посвященной юбилею Белова (2017 год).

Николай Дорошенко:

«И подводя итог, я повторюсь здесь в том, что заявленная в финале романа «Тихий Дон» шолоховская тревога за русского человека, такого, каким он является внутри себя, оказалась в основе позиции советских почвенников, что Почвой для почвенников являлся и сам Василий Иванович Белов, и что будь их тревога услышанной властью, история государства советского или даже и постсоветского могла бы вполне блистательно продолжиться.

Но, как известно, власть в лице Горбачева и его сподвижников, не найдя убедительных аргументов для спора с почвенниками, советский проект просто закрыла.

То есть противостояние нашим почвенникам со стороны власти оказалось даже и не политическим, а видовым – в самом что ни на есть зоологическом значении этого слова. А поскольку в межвидовых противостояниях всё подчиняется не убеждениям, а зову желудочного сока, то даже и писательской среде бывшие коммунисты-ортодоксы в постсоветский период все оказались сплошь антикоммунистами и русофобами, и даже создали свои, альтернативные Союзу писателей России, творческие организации.

И бесконечно родным по результатам этой межвидовой борьбы второй половины прошлого века остается для нас Василий Иванович Белов.

Соломоновым судом (это когда двум женщинам, каждая из которых претендовала быть матерью некоего ребенка, царь Соломон, дабы понять, кто из них является настоящей матерью, предложил разрубить ребенка пополам) судил себя Василий Иванович в самом конце своей творческой жизни. Вот его трагический приговор самому себе:

«Советская власть была нормальная власть, даже сталинская власть; и народ к ней приспособился. А потом началась ненормальная власть, которой народ просто не нужен. Советская власть была создана и Лениным, и Сталиным, и даже Троцким, всеми большевиками, и государство, надо признать, было создано мощное. Может быть, самое мощное за всю русскую историю. И вот его уже нет и не будет. Нет и советской власти. Я понимаю, что и я приложил руку к ее уничтожению своими писаниями, своими радикальными призывами. Надо признать. Я помню, как постоянно воевал с ней. И все мои друзья-писатели. И опять мне стыдно за свою деятельность: вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили. И беда пришла еще большая. Как не стыдиться?»» (завершим словами Василия Белова цитату Николая Дорошенко).

Здесь два важнейших для нас состава: тезисы, точнее – смыслы, самого Дорошенко и слова Белова, чуть дальше по тексту они окажутся важнейшими для прояснения смыслов о взаимоотношении советской власти и русской («деревенской») литературы советского периода.

Запомним эти смыслы: «шолоховская тревога за русского человека, такого, каким он является внутри себя, оказалась в основе позиции советских почвенников (…) будь их тревога услышанной властью, история государства советского или даже и постсоветского могла бы вполне блистательно продолжиться» (Дорошенко). – Сравним, кстати, с Юрием Казаковым – «внимательнее присмотреться к человеку с коробом», а присмотришься, когда как – не полюбить, не пожалеть («полюби и жалей», Рубцов), как не тревожиться «за русского человека, каким он является внутри себя»; и свидетельство Белова – «Советская власть была нормальная власть, даже сталинская власть; и народ к ней приспособился».

Отметим еще, что сам Белов определяет свою и друзей-писателей работу, как в итоге – разрушительную: «Нет и советской власти. Я понимаю, что и я приложил руку к ее уничтожению своими писаниями, своими радикальными призывами. Надо признать. Я помню, как постоянно воевал с ней. И все мои друзья-писатели. И опять мне стыдно за свою деятельность: вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили».

Выходит Проханов – прав. И с чем же тогда я спорю, за какие смыслы воюю?

Дело в том, что опорные (несущие) явления естественно-русского миросозерцания – Православие и Русская литература, осуществление этих понятий в жизни русского человека – есть дело не только человеческое, но и Божие.

Человек должен спрашивать с себя высшей мерой, для этого человеку свыше даны стыд и совесть. И мы видим, насколько совестлив Белов – он не щадит себя.

Но одно дело – необходимый спрос с себя за свои слова и поступки; другое дело – «Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55:9).

Из этого вывод: если русский писатель живет и работает по совести, ищет правду бытия и воплощает ее в художественной правде текста, то содержание его трудов и его жизни может открывать гораздо большее, чем он сам, по-человечески, вкладывал в свое творчество, и иное от того, как он сам определял свою ответственность перед жизнью.

Продолжим «Пожар» Валентина Распутина:

«И голо, вызывающе открыто, слепо и стыло стоял поселок: редко в каком палисаднике теплила душу и глаз березка или рябинка. Те же самые люди, которые в своих старых деревнях, откуда они сюда съехались, и жизни не могли представить себе без зелени под окнами, здесь и палисадники не выставляли. И улица ревела и смотрела в стекла без всякой запинки. И тоже никакие постановления об озеленении толку не давали. Или уж верно: вырубая каждый год сотни гектаров тайги, распахивая налево и направо огромные просторы, не с руки и не с души прикрываться кустом черемухи от сквозного ветра и сквозного вида. Чем живем…

Одно слово: леспромхоз – промышленные заготовки леса. Этим многое из непорядка и неурядства в устройстве и объяснялось. Лес вырубать – не хлеб сеять, когда одни и те же работы и заботы из сезона в сезон повторяются, и сколько ни живи, все будет для хлеборобного дела мало».

Вновь сквозной символ. 1985 год. – Нечем «душу теплить» было человеку, хоть русскому, хоть советскому. А то, чем и можно было бы теплить, – «не с души» было, не спасало уже, спасти не могло.

«Хлебородное дело» – и в прямом смысле, и в глубочайшем бытийном символе было утеряно Советским государством.

А ведь не поздно было еще в 1985 году, не после времени Распутин «очнулся», нет, самое время ухватил – начало Пожара.

Не прочли, не поняли, а те, кто понял, своей свободой выбора по-своему распорядились.

Я сознательно не хожу сейчас в жизненные бытийные глубины повести Валентина Распутина. Перечитайте, это потрясающая душу проза, все глубины которой только сейчас проявляются. Могли бы проявляться, да мы – общество – читать и понимать, думать разучились.

Главное свидетельство «Пожара» – русский советский человек потерял себя, опору потерял в себе. Русскому советскому человеку нечем стало жить в своем советском государстве.

И опять Распутин, «Пожар»:

«Если бы удалось между добром и злом провести черту, то вышло бы, что часть людей эту черту переступила, а часть еще нет, но все направлены в одну сторону – к добру. И с каждым поколением число переступивших увеличивается.

Что затем произошло, понять нельзя. Кто напугал их, уже переступивших черту и вкусивших добра, почему они повернули назад? Не сразу и не валом, но повернули. Движение через черту делалось двусторонним, люди принялись прогуливаться туда и обратно, по-приятельски пристраиваясь то к одной компании, то к другой, и растерли, затоптали разделяющую границу. Добро и зло перемешались. Добро в чистом виде превратилось в слабость, зло – в силу.

(…)

В долгих и обрывистых раздумьях перебирая жизнь во всем ее распахе и обороте, пришел Иван Петрович к одному итогу. Чтобы человеку чувствовать себя в жизни сносно, нужно быть дома. Вот: дома. Поперед всего – дома, а не на постое, в себе, в своем собственном внутреннем хозяйстве, где все имеет определенное, издавна заведенное место и службу. Затем дома – в избе, на квартире, откуда с одной стороны уходишь на работу, и с другой – в себя. И дома – на родной земле.

И нигде не получалось у него быть дома. На земле – что не затоплено, то опорожнено лесозаготовками, и ни заботы этой земле, ни привета. В себе полный тарарам, как на разбитом и переворошенном возу. А коль нет приюта ни там, ни там, не будет его, как ни старайся, и посредине».

Вот здесь и повторим тезис Николая Дорошенко: «шолоховская тревога за русского человека, такого, каким он является внутри себя, оказалась в основе позиции советских почвенников (…) будь их тревога услышанной властью, история государства советского или даже и постсоветского могла бы вполне блистательно продолжиться».

«Добро и зло перемешались», «В себе полный тарарам, как на разбитом и переворошенном возу» – вот где настоящий пожар по Распутину.

И Распутин же и русская литература в этом виноваты?!

Нет. Слова и дела Распутина – это гражданский подвиг писателя, сына своего народа и гражданина своего государства.

Все дело в том, что естественное миросозерцание русского человека, жителя Русской земли, – его традиционные ценностные представления о добре и зле, правде и лжи, стыде и бесстыдстве, совести и бессовестности, справедливости и милосердии – должно находить опору, воспитываться (от питать, питание) естественными для русской души проявлениями окружающего мира, и бытия и быта – укладом (важнейшее понятие!) жизни.

Не находя питания для воспитывания, восполнения себя душа русского человека изнемогает, как тот мотор в «Пожаре» – «держит себя в постоянной готовности», в напряжении, и теряет себя, и тогда наступает – «в себе полный тарарам, как на разбитом и переворошенном возу».

Вот о чем сказал Распутин в 1985 году, вот о чем предупредил.

Государственная политика, внутренняя политика государства – лежит в основе трагедии, произошедшей с русским советским человеком. И, как в зеркале, отраженной в прозе Распутина.

В государстве, в Советском государстве с шестидесятых годов, с «оттепели» так называемой, – шла атака на «русское», по всем его критериям, составляющим русское, естественно-русское миросозерцание жителя русской земли, оно сохранялось еще и в Советском периоде и советский период тем и жив был, что стояло «советское» на «русском».

Валентин Распутин не один ведь был русский писатель, писатель русской литературы.

Письмо Михаила Александровича Шолохова в ЦК КПСС. Вчитаемся:

«1978. Письмо Михаила Шолохова Брежневу.

4 марта 1978 г.

Генеральному секретарю ЦК КПСС Председателю Президиума Верховного Совета Союза ССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу.

Дорогой Леонид Ильич!

Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, которая представляет историческую основу, главное богатство социалистической культуры нашей страны. Принижая роль русской культуры в историческом духовном процессе, искажая ее высокие гуманистические принципы, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, неспособным к интеллектуальному творчеству. Не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия.

И все это делается ради того, чтобы, во-первых, доказать, что социализм в нашей стране – это, якобы, социализм «с нечеловеческим лицом», созданный варварами и для варваров, и, во-вторых, что этот социализм не имеет будущности, так как его гибель предопределена национальной неполноценностью русского народа – ведущей силы Советского государства.

Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру, противопоставление русского социалистическому. Симптоматично в этом смысле появление на советском экране фильма А.Митты «Как царь Петр арапа женил», в котором открыто унижается достоинство русской нации, оплевываются прогрессивные начинания Петра I, осмеиваются русская история и наш народ. До сих пор многие темы, посвященные нашему национальному прошлому, остаются запретными. Чрезвычайно трудно, а часто невозможно устроить выставку русского художника патриотического направления, работающего в традициях русской реалистической школы. В то же время одна за одной организуются массовые выставки так называемого «авангарда», который не имеет ничего общего с традициями русской культуры, с ее патриотическим пафосом. Несмотря на правительственные постановления, продолжается уничтожение русских архитектурных памятников. Реставрация памятников русской архитектуры ведется крайне медленно и очень часто с сознательным искажением их изначального облика.

В свете всего сказанного становится очевидной необходимость еще раз поставить вопрос о более активной защите русской национальной культуры от антипатриотических, антисоциалистических сил, правильном освещении ее истории в печати, кино и телевидении, раскрытии ее прогрессивного характера, исторической роли в создании, укреплении и развитии русского государства. Безотлагательным вопросом является создание журнала, посвященного проблемам национальной русской культуры («Русская культура»). Подобные журналы издаются во всех союзных республиках, кроме РСФСР.

Надо рассмотреть вопрос о создании музея русского быта. Для более широкого и детального рассмотрения всего комплекса вопросов русской культуры следовало бы, как представляется, создать авторитетную комиссию, состоящую из видных деятелей русской культуры, писателей, художников, архитекторов, поэтов, представителей Министерства культуры Российской Федерации, ученых – историков, филологов, философов, экономистов, социологов, которая должна разработать соответствующие рекомендации и план конкретной работы, рассчитанной на ряд лет.

Дорогой Леонид Ильич! Вы многое сделали для разработки конкретного плана подъема экономики нечерноземной зоны Российской Федерации, то есть тех районов, которые составляют изначальное историческое ядро России. Приятно отметить, что этот план встретил всеобщее одобрение и в настоящее время успешно претворяется в жизнь.

Деятели русской культуры, весь советский народ были бы Вам бесконечно благодарны за конструктивные усилия, направленные на защиту и дальнейшее развитие великого духовного богатства русского народа, являющегося великим завоеванием социализма, всего человечества.

С глубоким уважением М.Шолохов.

Впервые: «Шпион», 1994. № 1. С. 12-14 (факсимиле оригинала).

Печатается по подлиннику (машинопись с подписью Шолохова: РГАСПИ <ЦХСД>, ф. 5, оп. 25, д. 96). К письму приложена резолюция: «Секретариату ЦК. Прошу рассмотреть с последующим рассмотрением на ПБ <Политбюро>. 14/III 78 г. Л. Брежнев». (Цитируется по электронной библиотеке ФЭБ.)

Резолюция Брежнева – «рассмотреть с последующим рассмотрением на ПБ <Политбюро>». И ведь не рассмотрели. Но русская литература свой государственный, свой созидательный, свой – свидетельствовать правду – долг, выполнила полностью.

«Атака на русское» по Шолохову – это атака на «советское». Вот, где зерно истины. Советское стояло и держалось на русском, живо было советское только тем, что русское миросозерцание смирилось с советским, восприняло его, как и ущербное, но свое. По точному чувству Белова народ к советской власти – приспособился. Шолохов более категоричен: «И все это делается ради того, чтобы, во-первых, доказать, что социализм в нашей стране – это, якобы, социализм «с нечеловеческим лицом», созданный варварами и для варваров, и, во-вторых, что этот социализм не имеет будущности, так как его гибель предопределена национальной неполноценностью русского народа — ведущей силы Советского государства».

Важнее важного обратить внимание на то, что Шолохов настаивает не только на укреплении русской составляющей в советской культуре. Нет. Мысль Шолохова глубже, почвенней: «Надо рассмотреть вопрос о создании музея русского быта (…) создать авторитетную комиссию, состоящую из видных деятелей русской культуры, писателей, художников, архитекторов, поэтов, представителей Министерства культуры Российской Федерации, ученых – историков, филологов, философов, экономистов, социологов, которая должна разработать соответствующие рекомендации и план конкретной работы, рассчитанной на ряд лет».

Музей русского быта; комиссия с участием ученых – социологов, экономистов; план конкретной работы. Шолохов говорит не только об интеллектуальном, он говорит об устроении быта, укреплении уклада русской жизни.

Не случайно не только письмо Шолохова, но и его вопрос: «Когда там, по вашим учебникам, Гражданская закончилась? В двадцатом? – спрашивал младшего сына Михаила. – Нет, милый, она и сейчас еще идет. Средства только иные. И не думаю, что скоро кончится».

Но – не советское воевало с русским… не советское… советское и русское с одной стороны были. Советское на русском стояло. И били и били в русское именно.

Но воюя против русского, обличители рубили сук, на котором сидели. И вот, когда уже затрещал «сук» и вспыхнул, еще и тогда не сдалась русская литература, не отступилась. Еще и тогда русская литература жила, потому что надо было жить – «надо было жить и исполнять свои обязанности» (Фадеев, «Разгром»). Повесть Распутина тому свидетель.

Это все очень важно понимать и сегодня. «Либералам» бы, так называемым, надо понять: Даже и та, хилая сегодняшняя государственная конструкция, позволяющая вам, господа либералы, не худо и не бедно существовать, и добивать израненное, чудом под спудом выживающее русское, – хилая конструкция сегодняшнего государства, она все так же, как и в советское время, стоит и держится исключительно тем, что живо русское, а русское сегодня – едва живо, выживает – под спудом.

Опомнитесь, один раз (нынешнее поколение) вы это уже проходили: потеря русского – это потеря самой возможности жить.

Да – Русское неуничтожимо. Не может быть уничтожено на Русской земле, как бы Русская земля ни называлась – Российская Империя, РСФСР, РФ.

Но восстановление русского в его естественных на Русской земле правах – это всегда великие страдания и великие жертвы с обеих гражданских сторон. Я понимаю, вам, «либералам», не жаль русского народа… Себя пожалейте… Каких вам еще уроков?!

А «Разгром» Фадеева и «Как закалялась сталь» Островского – они тоже не открывали никаких проектов. Они, как и должно русской литературе, – зеркально отражали время, состояние человека и общества. Да – русской литературе. Все это нормальная, настоящая русская литература; Гайдар, кстати, тоже. А вот прочесть эти произведения как произведения русской литературы – это задача важнейшая, в том-то и дело, что на сегодня важнейшая задача.

И о Солженицыне. Да, «Архипелаг» целил и бил в советское государство. И это, кстати, меньшая беда была, чем атака на русское. Но что мог один Солженицын сам по себе? Достаточно было массовым тиражом издать… и – все бы это кануло в Лету. Но кто-то в государственных верхах своими действиями и, думаю, – осознанно, создал Солженицыну и имя, и славу, и ореол.

Еще о Солженицыне… В совокупности всего сделанного им он все-таки – русский писатель, писатель русской литературы… чуть было не погубленный гордыней… той же самой гордыней, которой был погублен дар Астафьева.

Но Солженицын, в моем понимании, сумел выбраться из-под обвала гордыни, исполнить свой писательский, русского писателя, долг.

Да, у меня есть личные, в литературе, счеты к Солженицыну – его тон, не содержание даже, а сам тон, которым он говорит о Твардовском, так говорить недопустимо; его участие в грязной игре против авторства «Тихого Дона»…

Но есть и его труд «Двести лет вместе», где, кстати, в двадцать пятой главе второй части убедительно и аргументировано показана атака не столько «на советское», сколько – «на русское» в шестидесятых-семидесятых годах… Труд Солженицына замолчен полностью; труд, после которого ему был закрыт доступ на телевидение. Почему молчат либералы – понятно. Но почему молчат патриоты? Ау, патриоты, вопрос к вам.

Так же недавно вместе с интервью Александра Проханова прочел диалог Фурсова и Делягина о книге, посвященной Солженицыну, правдивой, по их словам, книге. Оба – люди ученые, люди мыслящие, неравнодушные к судьбам народа и государства. Но как только они ни обсудили Солженицына, а о книге «Двести лет вместе» – ни слова, почему?

Думаю, для самого Солженицына «Архипелаг» лежал на одной чаше весов его совести, тяжело лежал и долго. «Двести лет вместе» легли на вторую чашу. Уравновесили ли? – не знаю. Но, судя по глухому молчанию, сопоставимому с шумом и треском о «ГУЛАГЕ», – уравновесили и более чем.

Еще Солженицын, единственный в своем заметном литературном статусе, заступился за русскую литературу, русскую поэзию; заступился и тщательно, скрупулезно, аргументировано – обозначил действительное место Бродского – вне русской поэзии, вне русской литературы.

В меньшей степени по масштабам, но тоже его гражданский поступок – объективная статья о творческих возможностях Давида Самойлова – невысоких весьма.

Это работа Солженицына русскому миросозерцанию, и умалчивание о ней с обеих – вот что поразительно! – сторон есть лучшее свидетельство ее подлинности.

«Архипелаг» изучают в школе… Что ж, включите в программу и «Двести лет вместе» и статью о Бродском.

Так что – да, Солженицын закрывал советский проект, но он пытался воскресить и русский проект, среди кромешного обвала «девяностых».

И еще спешу «успокоить» (без иронии) Александра Зиновьева с его выстраданным до афористичности: «Метили в коммунизм – а попали в Россию». Важна не афористичность, но аргументация Зиновьева: «Я считаю ту систему ценностей, которую стремились привить моему поколению, высшей из всего того, что знала история. Другое дело, что ее восприняло не так уж много людей. Ее вообще не так-то просто было принять практически. В этом – одна из причин ее краха. Она не стала массовой и практически работающей. Но я лично принял ее и верен ей до конца жизни» (Завтра. – 1993. – № 2). Говоря о системе ценностей, Зиновьев говорит о «советском», но не об идеологии, а скорее о традиции: «Я, например, считал и считаю советский период русской истории не перерывом исторической традиции, а ее продолжением». И еще: «Идеальным коммунистом мы считали тогда человека, живущего и трудящегося во имя интересов коллектива и всей страны, готового жертвовать ради своего народа всем личным, довольствующегося малым, не стремившегося к собственности и карьере и т.д.». Все это, несмотря на то, что является сущностной характеристикой советского, не противоречит русской традиции, не противоречит русскому миросозерцанию.

Да. Система ценностей. – Можно было сколько угодно и с любой точностью и силой не только целить, но и – бить в коммунизм: советскому, стоявшему на русском, это было нестрашно.

Советскому, стоявшему на русском, вообще ничего было нестрашно! Это оно – советское, стоящее на русском, победило в Великой Отечественной войне. И подтверждением тому не только тост Сталина за великий русский народ и его вклад в Победу. Но возвращение Патриаршества Русской Церкви в разгар войны, когда еще ничего решено не было. И после Победы – что тост – лампады были затеплены вновь в Троице-Сергиевой Лавре! А эти лампады, по-Ключевскому, символ жизни самой России. И об этом говорит Бунин в речи «Миссия русской эмиграции»: «Лампады погашены – России больше нет». Есть! – ответила Советская Россия, затеплив в 1946 году лампады у преподобного Сергия. И это оно – советское, стоящее на русском, – по ниточке словно прокрутило над земным шаром Юрия Алексеевича Гагарина.

Целить и бить в советское, поэтому было бесполезно и даже – смешно.

Но – было выбито естественное русское миросозерцание. Сначала во внешней жизни были выбиты проявления его, а потом сломалась и русская душа.

«Жизнь села и деревни давно требует ответа на главный вопрос – как случилось и где та точка излома, что наш человеческий мир потерял экономические и нравственные устои, оказался в тупике? Выходить из этого тупика надо и, думается, что говорить о наших заботах следует более широко, не отказывая в праве голоса и самой жизни, какой мы её видели и видим вокруг себя…» – это 1988 год из письма моего отца, Ивана Смоленцева (1935-1993), главному редактору журнала «Москва» Михаилу Алексееву. Иван Смоленцев – автор трех поэтических сборников, и двадцати семи изобретений (Авторские свидетельства Комитета по делам изобретений СССР); в 1986 году он вернулся на малую Родину в село Косолапово Марий Эл:

Возрождать время – дом и сад

И село поднимать средь пашен

В поднебесии пусть парят

Купола храмов, прежних краше.

Возрождать и вернулся. Возглавил лабораторию механизации сельского хозяйства в родном селе. По собственному проекту построил две плотины (не запруды, настоящие гидротехнические сооружения, проект их также удостоверен Авторским свидетельством, правда, пришло оно после его ухода) на реках своего детства Буй и Лаж. Пруд – как красота, как опора не столько взору, сколько душе человеческой. Так он пытался выправить нравственный излом в жизни родного села. В свободные от строительства часы читал Чаянова, писал бесчисленные статьи о современном состоянии села, о путях врачевания нравственного и экономического излома. Центральная печать не обращала внимания. И не только статьи, стихи, плотины, но и десяток устройств и приспособлений для облегчения труда крестьянина, животновода – созданы, разработаны, внедрены им за эти семь лет на родной земле. И отец же сказал мне, году в 89-90-м: «Народа больше нет. Я думал, остались еще силы, надо только поддержать, вдохновить, обратить к жизни. Но – нет, все уничтожено в человеке, в народе». Пожалуй, это открытие и надорвало недюжинные русские жизненные силы отца. С лета 92 года тяжело болел, но продолжал заканчивать строительство второй своей плотины, осенью слег окончательно, но сначала – плотину закончил. В феврале 93-го – лег в родную землю, на сельское кладбище, под православный русский крест.

Сама государственная власть другие – от тревоги и заботы о человеке и народе – выбирала ориентиры.

«Архаровцы» (по Распутину), архаровцы всех мастей, в том числе, архаровцы интеллектуальные стали править жизнь, взяли силу.

И «пожар» архаровцам был на руку, они сами его и устроили.

Но неужели… если советскому, стоящему до поры на русском, не страшна была интеллектуальная атака, то как же было обрушено русское?..

Русское было обрушено не интеллектуальными атаками, а внутренней политикой государства, либо недальновидной, безграмотной, либо сознательно способствующей разрушению традиционного уклада русской (даже и в советском – все еще русской) жизни. Вот где письмо Шолохова следует вспомнить в 78 году – не поздно еще было исправить, уврачевать трещины русской советской жизни. Далее мы утвердим обозначенную логику.

Следующий, в моем понимании, вновь, дискуссионный тезис Проханова:

«Говорят, что у нас нет идеологии. Но она есть. И её может высказать только писатель: он может вычерпать её из сегодняшней турбулентной действительности, может её нащупать, найти ей название, слова; может своей интуицией проникать в сущность явлений. Если государство поймёт, что это так, то возможно появление литературных площадок, которые так или иначе идеологически выходили бы на государственные константы».

Писатель может вычерпать… здесь ключ ко всему… ко всей моей полемике с тезисами Александра Проханова и моем соработничестве с его смыслами.

Ни из какой «турбулентной действительности» ничего кроме самой «турбулентности» вычерпать нельзя – «полный тарарам, как на разбитом и переворошенном возу» (Распутин «Пожар»), – это и есть турбулентная действительность и в мире и в душе человека.

Но Проханов прав в том, что, с уточнением: в нашем, именно в нашем, случае – не просто писатель, а лишь русский писатель – может и впрямь идеологию «нащупать, найти ей название, слова; может своей интуицией проникать в сущность явлений».

Только черпать надо из глубин русского народного самосознания.

Кратко аргументирую, с опорой на критическую мысль Юрия Селезнева.

 «Истинная дерзость художника – не в произвольном «мне так хочется», но в открывании истины, по тем или иным причинам еще не осознанной народом, но уже рожденной, уже существующей и потому услышанной чутким художником» (Селезнев, «О чем спор?», 1977).

И еще – «Литература, если это истинная литература, как мы уже говорили, – всегда результат и показатель творческих, духовных возможностей целого народа (…) подлинный поэт всегда отражает общенародное состояние и даже состояние мира в целом, ибо поэту дано видеть «глазами своего народа» и, следственно, – быть его «устами» (Селезнев, «Ответственность» («Критика как мировоззрение»), 1979).

Поэтому первое дело – это не «создание литературных площадок, которые так или иначе идеологически выходили бы на государственные константы».

В современной турбулентности и путанице смыслов, потере культуры и традиции – никакие площадки не спасут.

Начало русской литературы, исток ее – русский народ, житель Русской земли. Поэтому, дайте возможность жить и быть и осуществляться – не только в культуре, но и в быту – русскому миросозерцанию. Тогда выход на государственные константы осуществится сам собой. Вот первейшая задача Государства, в том числе либералов, оккупировавших сегодня весь культурный, государственный именно, формат – культурный формат государства.

Повторю, если только естественно-русское миросозерцание получит сегодня опору в видимом формате общественной жизни, скажется на устроении быта современного человека, современной семьи – «государственные константы» откроются сами собой.

Но и но! Дело не в интеллектуальных опорах. Единственная и естественная опора миросозерцания – это быт, это уклад жизни.

А иначе… ведь «проект РФ» не ближе ли сегодня к своему завершению, чем был проект советский в 1985 году? Я думаю – ближе.

А если бы в 1985 году вспомнили о письме Шолохова в ЦК, соотнесли бы его содержание с содержанием «Пожара» Распутина – история могла бы идти иначе, не только история России, мировая история, сегодняшний день человечества мог быть иным.

И завершая мои возражения, а на самом деле собеседование, конечно, с тезисами Александра Проханова об антигосударственном характере литературы, скажу и о Русской литературе. Это ведь от нее, Великой и неповторимой Русской литературы – в прямом смысле этих слов, – и проза Распутина и Белова. И удержание Государственных позиций от своего возникновения: от «Слова о полку Игореве…» и от Пушкина, и до сего дня.

Да, до сего дня. Союз писателей России – единственная крупная творческая организация, поддержавшая возвращение Крыма в Россию, надрывающая сердце свое общей с Донбассом болью. Сегодня, правда, уже творческая организация, ассоциированная со всем писательским сообществом. Лишь бы ассоциация ассимиляцией не обернулась, хотя объединение творческих союзов необходимо, но должно быть на природной все-таки для русского письменного творчества почве русской литературы, ее ценностном составе, миросозерцании, то и есть.

В самой русской литературе и открывается в существе логика взаимопроникновения литературного и государственного в русской жизни.

Вновь, горькая моему сердцу, цитата из Проханова:

«В русской литературе очень сильна протестная волна, если говорить языком грубым – антигосударственная волна. Русские писатели часто были противниками власти, противниками государства настолько, что это, в конце концов, стало хорошим тоном».

«Протестная волна»… а протестная ли… волна ли? Вот мы и подошли к существу понимания вопроса – что есть Русская литература, жива ли она протестом или питает ее что-то иное?

Взгляд на русскую литературу как на протест – это советский взгляд. Ничего плохого в нем нет. Просто – это взгляд поверхностный, существа русской литературы не затрагивающий.

То, что мнится протестом, есть следствие основного состава и основного дела русской литературы: Говорить, свидетельствовать Правду. Правду – о жизни, о человеке, о мире.

Любовь к человеку и правда о человеке – высшие ценности русской литературы.

Это очень важно и – важнейшее: не Правда как таковая, а Любовь и Правда.

В правде и сокрыта видимость протеста. По Владимиру Далю: «Протест м. гласное заявление несогласия своего, оглашаемое возражение, опровержение, заявление о незаконности какого дела, непризнание, отрицание…».

Вот в чем получается дело! Правда явленная, оглашенная, произнесенная внешне очень похожа на «протест» в трактовке Даля. Так как правда часто оказывается – «не согласна» с существующим порядком вещей, она воспринимается как возражение противу принятых (кем?! – государством, обществом) правил, самим явлением своим обличает незаконность каких-либо дел.

Но! Правда – протестом не является, это было бы слишком мелко для Правды.

Антигосударственно ли «Слово о полку Игореве…»? Напротив, характер его – созидательный, государственно-созидательный.

Александр Сергеевич Пушкин усваивает русской литературе государственный характер. Восстанавливая тем самым временной «разрыв» меж культурой «Слова…» и «золотым» так называемым веком, Пушкинским, вообще-то, веком русской литературы. Миросозерцание общее «Слова о полку…» и Пушкина – естественно-русское миросозерцание жителя Русской земли.

«История пугачевского бунта»…

«Нет зла без добра: Пугачевский бунт доказал правительству необходимость многих перемен, и в 1775 году последовало новое учреждение губерниям. Государственная власть была сосредоточена; губернии, слишком пространные, разделились; сообщение всех частей государства сделалось быстрее, etc», – это антигосударственник пишет?

Если правительство не воспринимает необходимость перемен из Слова Русской литературы, приходится правительству воспринимать необходимость перемен из «пожаров» русской жизни, жизни народа.

 «Смерть Поэта» Михаила Юрьевича Лермонтова – это антигосударственное стихотворение? Нет – это Правда о гибели Поэта, воплощенная в Правду художественную.

Здесь на самом деле важнейший критерий русской литературы самозащита ее от случайного. – В художественную правду может быть воплощена только подлинная Правда быта и бытия, Любовь и Правда.

Ложь невозможно воплотить в художественную правду, художество не состоится.

В русской литературе все, что достигает уровня художественной правды, свидетельствует, тем самым, правду события, правду слова писателя.

Вот эти навязшие в цитировании «мундиры голубые», да даже если это Лермонтов писал… Почему мы, толпа читателей, отказываем поэту в естественном человеческом чувстве – отчаянья? Наша русская действительность богатую пищу дает такому чувству. Однако не этим чувством жива русская литература. А любовью. И – велика ли художественная правда этих строк, сопоставима ли с художественной правдой «Бородина», например. Ясно, что – нет. Здесь просто чувство, настроение, минута уныния и отчаянья о государстве, о власти, об установленном порядке вещей. И эти «минуты» они свойственны любому человеку, любому, каждому человеку свойственны. И чем горячее любовь к Отечеству, тем – безысходнее эти минуты.

А Лев Толстой был ли антигосударственником?! – «Для того чтобы положение людей стало лучше, надо, чтобы сами люди стали лучше. Это такой же труизм, как-то, что для того, чтобы нагрелся сосуд воды, надо, чтобы все капли ее нагрелись. Для того же, чтобы люди становились лучше, надо, чтобы они все больше и больше обращали внимание на себя, на свою внутреннюю жизнь».

Внутренняя жизнь… Вновь вспоминается здесь «Пожар» – «В себе полный тарарам, как на разбитом и переворошенном возу». Чем хороша русская литература – открыта для понимания, ценностный состав (миросозерцание) один, независимо от времени. Русло Русской литературы – есть русло Русской жизни.

И очень важно! когда русская жизнь уходит от своего естественного русла, то какое-то время русская литература была в состоянии удерживать критерии (русло) естественного для жителя Русской земли миросозерцания. Тем самым в эпохи испытаний – русская литература работает возвращению русской жизни в естественное русло.

Валентин Распутин:

«И это у нас, где литература еще совсем недавно была ходатаем даже по мирским делам народа, понимая справедливость как правду, а беззаконие – как неправду, с которой нельзя мириться. В мрачные времена безбожия литература в помощь гонимой церкви теплила в народе свет упования небесного и не позволяла душам зарасти скверной. Из книг звонили колокола и звучали обрядовые колокольцы, в них не умолкало эпическое движение жизни, с непременностью художественных азов звучали заповеди Христовы, и такой красоты растекались закаты над родной землей, что плакала и ликовала от восторга читательская душа: Он есмь…» («В поисках берега», Речь, произнесенная при вручении премии Солженицына, 4 мая 2000 г.).

Одна из несущих опор русского в советском была русская литература. И прямо по завету Толстого – «не позволяла душам зарасти скверной», помогала людям «быть лучше».

Да, а Толстой в цитате выше, и Распутин, вслед за Толстым, – прямо-таки и антигосударственники, и революционеры, и разрушители, да какие еще?!

Смешно, но главный упрек Толстому мы ставим словами Ленина: Лев Толстой как зеркало русской революции. Общее привычное толкование: дескать, революционер Толстой плоть от плоти предвестник и подготовитель революции русской.

А ведь Ленин прав. Ленин точен литературоведчески. Да мы, читатели, смысл не улавливаем.

Повторяем точнейшую характеристику как главный упрек Толстому – он-де, зеркало русской революции. Клеймим и не задумываемся, не то что над смыслами жизни и литературы, даже над словами Ленина не задумываемся. А Ленин был читатель и осмыслитель русской литературы – тенденциозный осмыслитель, и поэтому очень внимательный читатель. В его определении значения Толстого для русской революции – все очень точно определено. Но в чем вина Толстого? Вина Толстого это – вина зеркала?

Зеркало! Зеркало – вот где главный смысл.

«Зеркало» – есть ключевое понятие к пониманию существа Русской литературы. Русская литература – отражала (в художественном воскрешении) действительность. Нестроения русской жизни, отраженные в Русской литературе, видели и власть и революционеры. Революционеры усиливали противоречия (не Толстого, а русской жизни) до «кричащих», если бы власть, здравые силы общества с таким же усердием трудились над уврачеванием противоречий русской жизни – каких бы бед можно было избежать? Но – опять по Далю: «Не на зеркало съ пеньми, коли рожа крива!» – «пеняли» (и – до сих пор!) на зеркало, на отражение.

Иван Бунин: «Из Иеремии, – все утро читал Библию. Изумительно. И особенно слова: «И народ Мой любит это… вот Я приведу на народ сей пагубу, плод помыслов их». Потом читал корректуру своей «Деревни» … А «Деревня» вещь все-таки необыкновенная. Но доступна только знающим Россию. А кто ее знает?»

Библия – есть зеркало идеальное, зеркало человечества. Русская литература – зеркало России, русской жизни. Но речь, конечно не о простом отражении, отражение реалий в художественной концентрации лишь одно из свойств воскрешенной действительности. Об этом Николай Ге в статье о Белинском: «Под «живым» созданием здесь подразумевается не персонаж, а целое самого произведения, которое несводимо ни к простому отражению жизни, ни к чувству и мысли автора. Оно – новая органическая цельность и эмоционального и интеллектуального постижения действительности в произведении… И потому поэт созерцает идею «не разумом, не рассудком, не чувством и не какою-либо одною способностью своей души», но всею полнотою и целостью своего нравственного бытия».

Созерцает и отражает – «всею полнотою и целостью своего нравственного бытия»! И «Деревня» Бунина – не случайна в этом ряду. Есть и упрек Бунину, его «Деревне» и русской литературе начала двадцатого века. Вроде бы достаточно прочитать это и становится понятно: так жить нельзя. – Хорошо! Если «так жить нельзя», так не дожидайтесь революционных изменений, трудитесь над тем, чтобы «люди стали лучше».

Про Зеркало не Ленин придумал.

Николай Васильевич Гоголь взял эпиграфом к «Ревизору» (1841): «На зеркало неча пенять, коли рожа крива. Народная пословица».

Но всего точнее и символичнее, и – правдивее – «зеркальце» Пушкина.

Ей в приданое дано

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имело:

Говорить оно умело.

(«Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»)

Русская литература – в Пушкинском, умеющем говорить зеркальце обретает прямой символ.

«Свет мой, зеркальце скажи,

Да всю правду доложи:

Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее?».

Зеркальце не просто говорить умеет. Зеркальце умеет говорить – Правду. И от зеркальца и требуется говорить именно – Правду.

Да – зеркальце, умеющее говорить правду, – это и есть русская литература.

И все хорошо до тех пор, пока эта зеркальная правда радует – взор, слух и сердце царицы. Отметим еще Пушкинскую точность: царица хозяйка, но не первоначальная собственница зеркальца, зеркальце дано ей лишь «в приданное». Здесь за царицей читается второй состав символа – Власть.

И что происходит, когда Правда вдруг не оправдывает ожиданий?

Как царица отпрыгнет.

Да как ручку замахнет,

Да по зеркальцу как хлопнет.

Каблучком-то как притопнет!..

«Ах ты, мерзкое стекло!

Это врешь ты мне назло.

Как тягаться ей со мною?

Я, в ней дурь-то успокою».

Да уж… вот он – антигосударственный характер русской литературы… Мерзкое стекло… что тут еще добавить.

Но Пушкин… Пушкин. Потрясающая – бытийная – глубина и точность смыслов. – Царица понимает, что зеркальце сказало ей – действительную Правду, зеркальце не лжет и царица это понимает, отсюда и ее, царицы, дальнейшие действия.

Так и письмо Шолохова, и статьи Селезнева, и «Пожар» Распутина. Власть все поняла, понимала все. Но удостоверилась «Пожаром»… и как с цепи сорвалась – добивать остатки русского миросозерцания и уклада русской советской жизни.

Отравленное яблочко Перестройки получил житель Русской земли…

И… И, я думаю, – не умер все-таки, но уснул по-Пушкински, по-Некрасовски – уснул… и спит до сих пор – народ, житель Русской земли.

Зеркало – просто отражает, говорит правду.

А правда нам, обществу, не по нраву. Вот и бьем мы зеркало… Зеркало русской литературы бьем… За что же мы бьем его? Да за то, что рожа нашей действительности (общественной жизни) кривая, а зеркало русской литературы лишь честно неприглядность эту отражает.

Но проще же – зеркало разбить, чем потрудиться над изменением действительности, направленной к тому, «чтобы жизнь людей стала лучше», «чтобы люди стали лучше» (Лев Толстой).

Следующий вопрос: «Но что же нам делать с Нехлюдовым Льва Толстого, с этими страшными, которые и писать-то было нельзя, страницами «Воскресения»? Об этих страницах Иван Бунин, защитивший насколько возможно имя Толстого, в «Освобождении Толстого» (до сих пор не понятом и не прочтенном), горько, в день накануне самой смерти своей, 7 ноября 1953 года, вопрошал: «Зачем, зачем он это написал?».

Ответ есть. И ответ Бунину имеет самое прямое отношение к нашей теме.

Страшно не то, что Толстой эти страницы написал. Страшно, что он написал про Нехлюдова правду. Не о Литургии правду, а о внутреннем состоянии Нехлюдова – Толстой написал правду.

Один ли был Нехлюдов? – Россия перестала верить в Бога, перестала разделять Божественную Литургию, как всегда разделял ее русский человек в свидетельстве Гоголя. Россия с пустым сердцем стояла на Литургии. И Толстой решился сказать об этом. Какое мужество…

А сколько сил положил Николай Семенович Лесков, предупреждая, что к этому идет, что Церковь теряет себя самое и население теряет Церковь?

Православие в России не просто вера или интеллектуальное приложение душевных сил… Православие опора миросозерцания и стержень уклада русской жизни…

Шукшин: «Нравственность есть правда…» и «Верую!»… Потрясающе правдивый, глубоко в существе православный рассказ Шукшина «Верую!». Так, с восклицательным знаком обозначил свою гражданскую позицию Шукшин, во времена и в стране, где люди «по воскресеньям в кино ходют» (цитата из рассказа), а должны бы в Церковь идти в воскресный день, на Литургию. В Церковь, а не к заезжим шарлатанам, выдающим себя за духовных водителей, а на самом деле, являющихся полной противоположностью Божественного и воплощением инфернального (это прямо показано в завершающих строках рассказа). Что 70-е годы? Шукшина до сих пор в антиправославии упрекают за этот рассказ. Какое невежество! неумение читать и понимать русскую литературу.

Существо Русской литературы – не в протесте, а в правдивом, зеркально-правдивом отражении русской жизни.

Можно сколько угодно и как угодно интеллектуально бить и в Россию и в русских, и в православие и в церковь… но до тех пор, пока русский человек каждое воскресение разделяет Литургию… так, как, повторим, свидетельствовал об этом Гоголь, свидетельство Гоголя – это не литература… это свидетельство русского человека… и да – писателя… отсюда он и сумел сказать это… засвидетельствовать…

Православие это уклад… Разрушение уклада ведет к разрушению государства… вот где причина!!!

А почва русской литературы, опора русской литературы и воспитание (от питать, напитывать) ее – это уклад, уклад русской жизни, русский быт.

По Белову – «Лад»:

«Мир для человека был единое целое. Столетия гранили и шлифовали жизненный уклад, сформированный еще в пору язычества. Все, что было лишним, или громоздким, или не подходящим здравому смыслу, национальному характеру, климатическим условиям, – все это отсеивалось временем. А то, чего недоставало в этом всегда стремившемся к совершенству укладе, частью постепенно рождалось в глубинах народной жизни, частью заимствовалось у других народов и довольно быстро утверждалось по всему государству».

Народ, уклад жизни, государство – все здесь вместе у Белова.

Есть удивительная в смыслах речь Ивана Бунина на юбилее газеты, либерального, кстати, издания, «Русские ведомости» 6 октября 1913 года. Удивительная тем, что Бунин настолько концентрировал в ней смыслы русской жизни и русской литературы, что и столетие спустя все его слова горьки не вчерашней, а самой подлинной горечью сегодняшнего дня России двадцать первого века.

Обозначая единство русской жизни и русской литературы, Бунин говорит, цитируя Льва Толстого о поразительном «понижении литературы, понижении вкуса и здравого смысла читающей публики». Бунин ставит своего рода диагноз: «не только не создано за последние годы никаких новых ценностей, а, напротив, произошло невероятное обнищание, оглупление и омертвение русской литературы. Не многое исчезло: совесть, чувство, такт, вера, ум… Растет словесный блуд… Исчезли драгоценнейшие черты русской литературы: глубина, серьезность, простота, непосредственность, благородство, прямота – и морем разлилась вульгарность, надуманность, лукавство, хвастовство, фатовство, дурной тон, напыщенный и неизменно фальшивый. Испорчен русский язык (в тесном содружестве писателя и газеты), утеряно чутье к ритму и органическим особенностям русской прозаической речи».

Слово в слово можно повторить это и применительно к сегодняшнему, еще более падшему состоянию нашей литературы.

Но в чем же видит Бунин причины этой, по его словам, Вальпургиевой ночи?

«Был известный уклад в русской жизни, тяжелый во многих отношениях, но – уклад. Он должен был разрушиться, исчезнуть – и почти исчез. Была известная культура, не глубокая, не имевшая крепких, вековых корней; она тоже осуждена была на исчезновение еще в те дни, когда «порвалась цепь великая». Успела ли эта культура создать себе преемницу, основать прочные культурные традиции? Вы знаете, что нет».

Но русская литература успела создать традицию, прочную традицию, традицию, выдержавшую испытание советским.

В русской жизни советского периода, так же был известный уклад, «тяжелый во многих отношениях, но – уклад».

К средине семидесятых годов стало очевидно еще не крушение, но – разрушение уклада. Русская литература советского периода прямо свидетельствовала об этом. К средине восьмидесятых от уклада осталась «схема» (свидетельство – в «Пожаре» Распутина). Далее было Крушение Державы Советской, столь же быстрое и великое, как и Крушение Державы Российской.

Сегодня мы на пороге нового крушения, хотя, казалось бы, куда еще…

Что же делать?

Кирилл Иосифович Зайцев (будущий архимандрит Кирилл) в своей работе «И.А. Бунин. Жизнь и творчество» (Берлин, 1934), присоединяя свой голос к голосу писателя Бунина, звучащему в книге «Жизнь Арсеньева», произносит: «Всмотритесь в окружающую вас жизнь – и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните – в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность – вот из чего сложен этот быт».

Это особенно важно сегодня России, когда государством и его населением почти утрачены (существуют в интуиции, в исторической памяти, «бессознательно», «невидимо», не в реалиях, не в осознании) основные бытийные (Бытия, то есть, но основанные на быте) ориентиры. Нам, населению и стране, необходимо – не вернуться, ибо мы – не уходили, мы – упали, нам надо подняться, надо подняться к Русскому быту. Поднимаясь к Русскому быту, мы одновременно будем подниматься от населения к Народу. Осуществление этого труда невозможно человеку, но возможно Богу. Но человек – население – должен быть согласен и готов на этот труд.

Именно этот великий подъем от населения к народу вызовет к жизни новые творческие силы народа, даст нам писателей – не «назначенных» сверху, а наделенных даром Свыше, способных сказать не удобную правду, а правду как таковую. Она-то, Правда о современной жизни России, вызревающая в народе – жителе русской земли, и явленная в подлинном творчестве, и может удержать Страну от третьего уже за последние сто лет «Великого и быстрого крушения».

Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то славы, то свободы,
То гордости багрила алтари.

Пушкин вступил на литературное поприще в ту историческую пору, когда живы были классицисты, достиг расцвета сентиментализм, молодые романтики завоевывали
поклонников и реализм приносил первые плоды. На глазах у Пушкина уходила в прошлое русская культура XVIII века и рождалась новая, облик которой, как мы
теперь знаем, сложился благодаря его гению. Юный Пушкин задорно посмеивался над классицистами-староверами, участвуя в споре о языке литературы на стороне
своих друзей-карамзинистов, потешался над жеманностью и вычурностью слога сентименталистов. Но вместе с тем муза Пушкина, по словам Белинского, «была вскормлена
и воспитана творениями предшествующих поэтов». Пушкин отдал дань уважения старой культуре и признал за ней достоинство самостоятельной ценности.

Мужание Пушкина как человека и поэта проходило под знаком «грозы двенадцатого года», резко изменившей течение истории. Испытав в Лицее и после Лицея влияние
ранней декабристской идеологии, Пушкин в стихотворениях тех лет выразил настроения русского гражданского вольнолюбия. Он возложил надежду на «закон»,
регулирующий права монарха и народа («Вольность»), его увлекал манящий призрак свободы («К Чаадаеву»), он сочувствовал «падшим» («Деревня»).

Предметом поэзии Пушкина, писал ли он об исторических или современных событиях, проникал ли в глубины национального духа или предавался раздумьям о бытии
других стран и народов, всегда была действительная жизнь. При этом характеры и конфликты, навеянные другой национальной культурой, Пушкин воспроизводил с
той же достоверностью и свободой, как и образы, рожденные на родной почве. Проникаясь духом изображаемой эпохи, поэт стремился к тому, чтобы история и герои
полно и ясно высказывали себя. Он не навязывал персонажам своего взгляда, но наделял их способностью думать, чувствовать, поступать и говорить так, как это
свойственно образу их мысли («Прозерпина», «Подражания Корану», «Песни западных славян», «Наполеон» и др.).

Жизнь в лирике Пушкина увидена «сквозь магический кристалл» прекрасного и человечного. Это не значит, что автор всегда писал только о прекрасных ее сторонах
или стремился искусственно украсить ее. Мера прекрасного заключена для поэта в самой жизни как ее неотъемлемое свойство. Он уверен, что в основу бытия положен
разумно организованный и прекрасный в своей живой мощи миропорядок:

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть — на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Содержание и слово пушкинской лирики несут в себе «чувства добрые», терпение, кроткую и ясную улыбку, милосердие («милость»), разумное и гармоническое
сочетание общественных и частных устремлений. В лирике 1830-х годов, когда творческие силы поэта достигли высшего расцвета, круг переживаний Пушкина особенно
разнообразен: сердечная тоска и светлое прозрение, боль одиночества и мысли о поэтическом призвании, наслаждение природой и нравственно-философские искания.
Но в те же годы гениального художника и мыслителя опутывали сетью мелких интриг, мешавших свободно дышать и творить. Во многих стихотворениях Пушкина
слышатся неутихающие скорбь и боль:

Снова тучи надо мною Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою Угрожает снова мне.

Собственная участь рисуется поэту в широкой панораме несправедливых общественных отношений, тяжких судеб народа и любого человека вообще. Печаль пронизывает
лирику Пушкина последних лет:

Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня…

Перед поэтом, уже стоявшим на вершине человеческой и творческой зрелости, открылись возможности широких и глубоких обобщений. В его лирике последних лет
заметно преобладали философские размышления, все с большим постоянством звучали библейские, евангельские мотивы. Отличительной приметой пушкинского слова
стала «нагая простота» лирического высказывания («На холмах Грузии лежит ночная мгла…», «Я вас любил: любовь еще, быть может…»). Это изысканно-благородная
простота, освобожденная от всего лишнего.

Мечтавший о единой национальной культуре и видевший трагическую разорванность между культурой дворянской и культурой народной, Пушкин воплотил свою надежду
на их слияние в создании единого национального литературного языка. Опираясь на разговорный стиль образованного общества, Пушкин соединил с ним книжную и
народную речь, причем народный способ выражать мысль прямо, ясно, открыто сделал нормой национального литературного стиля.

Несмотря на усиление трагических обстоятельств, Пушкин не поддается унынию и находит опору оптимистическому мироощущению в истории, в «лелеющей душу
гуманности», по словам В. Г. Белинского, видя в ней проявление общечеловеческого жизненного опыта:

Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум…

Ощущение причастности к историческим судьбам России придает поэту огромные нравственные силы. Этически ценной и эстетически значительной он признает
гуманность как будущий господствующий принцип отношений между людьми: гармония между человеком и природой внутри общества, в самом человеке покоится
на его добрых чувствах, на способности к сердечности и милосердию («Пир Петра Первого», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»). Пушкин устремляется
светлой, прозорливой мыслью в такие отдаленные времена, когда политика обретет человечность или — что одно и то же — когда человечность станет основой политики и

…народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.

Когда мы читаем «Бориса Годунова», то перед нами как бы оживает средневековая Русь. Современники были поражены верностью тона и словесных красок в монологе
Пимена. «Маленькие трагедии» переносят нас в другие страны Европы, и каждый раз мы изумляемся исторической зоркости художника.

Пушкину всегда свойственно доверие к жизни. В «Евгении Онегине» живая жизнь входила в роман, а роман писался как жизнь. В «Повестях Белкина» книжные
ситуации зазвучали пародийно, а затем неожиданно наполнились серьезным содержанием. Пушкинские герои в трудных испытаниях умеют хранить честь, благородство,
любовь («Капитанская дочка»).

«Божественную» гармонию, благородную простоту и артистизм несет сама личность поэта. В заветной лире, по словам Пушкина, отлилась его «душа». В ней,
как сказал Гоголь, чувствуется прообраз прекрасного человека, который в будущем явится на Руси.

Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. — М.: Просвещение.
(вернуться к уроку)

---

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ
А. С. ПУШКИНА

Подготовьте рассказ об А. С. Пушкине или об одном из периодов его жизни и творчества, например:

Биография А. С. Пушкина

1799—1811 Москва. Детство поэта.

1811 —1817 — Петербург, Царское Село. Лицей.

1817 —1820 — Петербург. «Вольность», «Деревня», «Руслан и Людмила» и др.

1820—1824 — южная ссылка. Романтические поэмы. «Цыганы».

1824 —1826 — Михайловское. На пути к реализму. «К морю», «Я помню чудное мгновенье…», «Борис Годунов» и др.

1820—1830 — после ссылки, или середина жизни. «Арион», «Анчар», «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» и др.

1830 —1837 — последние годы жизни:

1830 — Болдинская осень. «Бесы», «Барышня-крестьянка», «Маленькие трагедии», «Евгений Онегин» — VIII—IX главы.

1831 —1833 — Петербург. Вторая «Болдинская осень». «Осень», «Медный всадник» и др.

1834—1837 — лирические стихотворения, «Пиковая дама», «Капитанская дочка».

Подготовить рассказ о жизни и творчество поэта Вам помогут книги, воспоминания, монографические издания, сборники, например:
Ю. М. Лотман. Александр Сергеевич Пушкин;
Б. С. Мейлах. Жизнь Александра Пушкина ( Легенда о Лицее и действительность. Глава из книги Б.Мейлаха
«Пушкин и его эпоха»);
Е. А. Маймин. Пушкин. Жизнь и творчество;
Б. Бурсов. Судьба Пушкина;
Л. П. Гроссман. Пушкин (серия «Жизнь замечательных людей» ЖЗЛ);
Ю. Тынянов. Пушкин; А. С. Пушкин в воспоминаниях современников (в 2 т.);
А. С. Пушкин. Школьный энциклопедический словарь/Под ред. В. И. Коровина, и др.

Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. — М.: Просвещение.
(вернуться к уроку)

---

К ДРУГУ СТИХОТВОРЦУ
А. С. Пушкин[2]

  Арист! и ты в толпе служителей Парнаса!
Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;
За лаврами спешишь опасною стезей
И с строгой критикой вступаешь смело в бой!

    Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,
Забудь ручьи, леса, унылые могилы,
В холодных песенках любовью не пылай;
Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!
Довольно без тебя поэтов есть и будет;
Их напечатают — и целый свет забудет.
Быть может, и теперь, от шума удалясь
И с глупой музою навек соединясь,
Под сенью мирною Минервиной эгиды
Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды».[3]
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов!
Потомков поздних дань поэтам справедлива;
На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.
Страшись бесславия!— Что, если Аполлон,
Услышав, что и ты полез на Геликон,
С презреньем покачав кудрявой головою,
Твой гений наградит — спасительной лозою?

    Но что? ты хмуришься и отвечать готов;
«Пожалуй,— скажешь мне,— не трать излишних слов;
Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю,
Пусть судит обо мне как хочет целый свет,
Сердись, кричи, бранись,— а я таки поэт».

    Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштеину французов побеждать,
Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,
Певцы бессмертные, и честь и слава россов,
Питают здравый ум и вместе учат нас,
Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!
Творенья громкие Рифматова, Графова
С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова;[4]
Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,
И Фебова на них проклятия печать.

    Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,
Поэтом можешь ты назваться справедливо:
Все с удовольствием тогда тебя прочтут.
Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут
За то, что ты поэт, несметные богатства,
Что ты уже берешь на откуп государства,
В железных сундуках червонцы хоронишь
И, лежа на боку, покойно ешь и спишь?
Не так, любезный друг, писатели богаты;
Судьбой им не даны ни мраморны палаты,
Ни чистым золотом набиты сундуки:
Лачужка под землей, высоки чердаки —
Вот пышны их дворцы, великолепны залы.
Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы;
Катится мимо их Фортуны колесо;
Родился наг и наг вступает в гроб Руссо;[5]
Камоэнс с нищими постелю разделяет;
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле продан он:
Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.

    Ты, кажется, теперь задумался немного.
«Да что же,— говоришь,— судя о всех так строго,
Перебирая всё, как новый Ювенал,
Ты о поэзии со мною толковал;
А сам, поссорившись с парнасскими сестрами,
Мне проповедовать пришел сюда стихами?
Что сделалось с тобой? В уме ли ты иль нет?»
Арист, без дальних слов, вот мой тебе ответ:

    В деревне, помнится, с мирянами простыми,
Священник пожилой и с кудрями седыми,
В миру с соседями, в чести, довольстве жил
И первым мудрецом у всех издавна слыл.
Однажды, осушив бутылки и стаканы,
Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;
Попалися ему навстречу мужики.
«Послушай, батюшка,— сказали простяки,—
Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…»
— «Послушайте,— сказал священник мужикам,—
Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне — не подражайте».

    И мне то самое пришлося отвечать;
Я не хочу себя нимало оправдать:
Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,
Проводит тихий век без горя, без заботы,
Своими одами журналы не тягчит
И над экспромтами недели не сидит!
Не любит он гулять по высотам Парнаса,
Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;
Его с пером в руке Рамаков не страшит;[6]
Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.

    Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить
И сатирическим пером тебя замучить.
Теперь, любезный друг, я дал тебе совет,
Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет?..
Подумай обо всем и выбери любое:
Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
1814

А.С.Пушкин. ПСС в 10 т. АН СССР.1962.( т.1)
(вернуться к уроку)

---

ВОСПОМИНАНИЯ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ
А. С. Пушкин[7]

      Навис покров угрюмой нощи
      На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
      В седом тумане дальний лес;
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
      Плывет в сребристых облаках.

      Плывет — и бледными лучами
      Предметы осветила вкруг.
Аллеи древних лип открылись пред очами,
      Проглянули и холм и луг;
Здесь, вижу, с тополем сплелась младая ива
И отразилася в кристалле зыбких вод;
Царицей средь полей лилея горделива
      В роскошной красоте цветет.

      С холмов кремнистых водопады
      Стекают бисерной рекой,
Там в тихом озере плескаются наяды
      Его ленивою волной;
А там в безмолвии огромные чертоги,[8]
На своды опершись, несутся к облакам.
Не здесь ли мирны дни вели земные боги?
      Не се ль Минервы росской храм?[9]

      Не се ль Элизиум полнощный,[10]
      Прекрасный Царскосельский сад,
Где, льва сразив, почил орел России мощный
      На лоне мира и отрад?
Увы! промчалися те времена златые,
Когда под скипетром великия жены[11]
Венчалась славою счастливая Россия,
      Цветя под кровом тишины!

      Здесь каждый шаг в душе рождает
      Воспоминанья прежних лет;
Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает:
      «Исчезло всё, великой нет!»
И, в думу углублен, над злачными брегами
Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух.
Протекшие лета мелькают пред очами,
      И в тихом восхищеньи дух.

      Он видит: окружен волнами,
      Над твердой, мшистою скалой
Вознесся памятник. [12]Ширяяся крылами,
      Над ним сидит орел младой.
И цепи тяжкие и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикраты обвились:
Кругом подножия, шумя, валы седые
      В блестящей пене улеглись.

      В тени густой угрюмых сосен
      Воздвигся памятник простой.[13]
О, сколь он для тебя, Кагульской брег, поносен!
      И славен родине драгой!
Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
      Пройдет молва из рода в род.

      О, громкий век военных споров,
      Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
      Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась дивился мир;
Державин и Петров[14] героям песнь бряцали
      Струнами громозвучных лир.

      И ты промчался, незабвенный!
      И вскоре новый век узрел
И брани новые, и ужасы военны;
      Страдать — есть смертного удел.
Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич[15] — и вскоре лютой брани
      Зарделась грозная заря.

      И быстрым понеслись потоком
      Враги на русские поля.
Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,
      Дымится кровию земля;
И села мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
      И праздный в поле ржавит плуг.

      Идут — их силе нет препоны,
      Всё рушат, всё свергают в прах,
И тени бледные погибших чад Беллоны,[16]
      В воздушных съединясь полках,
В могилу мрачную нисходят непрестанно,
Иль бродят по лесам в безмолвии ночи…
Но клики раздались!.. идут в дали туманной! —
      Звучат кольчуги и мечи!..

      Страшись, о рать иноплеменных!
      России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных.
      Сердца их мщеньем возжены.
Вострепещи, тиран! уж близок час паденья!
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
      За веру, за царя.

      Ретивы кони бранью пышат,
      Усеян ратниками дол,
За строем строй течет, все местью, славой дышат,
      Восторг во грудь их перешел.
Летят на грозный пир; мечам добычи ищут,
И се — пылает брань; на холмах гром гремит,
В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут,
      И брызжет кровь на щит.

      Сразились. Русский — победитель!
      И вспять бежит надменный галл;
Но сильного в боях Небесный Вседержитель
      Лучом последним увенчал,
Не здесь его сразил воитель поседелый;[17]
О Бородинские кровавые поля!
Не вы неистовству и гордости пределы!
      Увы! на башнях галл кремля!..

      Края Москвы, края родные,
      Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
      Не зная горестей и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
      Вотще лишь гневом дух пылал!..

      Где ты, краса Москвы стоглавой,
      Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
      Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Всё пламень истребил. Венцы затмились башен,
      Чертоги пали богачей.

      И там, где роскошь обитала
      В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал, и липа трепетала,
      Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней нощи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
      Все мертво, все молчит.

      Утешься, мать градов России,
      Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
      Десница мстящая Творца.
Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престает в снегах реками течь;
Бегут — и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
      А с тыла гонит россов меч.
      О, вы которых трепетали
      Европы сильны племена,
О галлы хищные! и вы в могилы пали. —
      О страх! о грозны времена!
Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глас, и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
      Исчез, как утром страшный сон!

      В Париже росс! — где факел мщенья?
      Поникни, Галлия, главой.
Но что я зрю? Герой с улыбкой примиренья
      Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он — несет врагу не гибель, но спасенье
      И благотворный мир земле.

      Достойный внук Екатерины!
      Почто небесных аонид,
Как наших дней певец, славянской бард дружины,
      Мой дух восторгом не горит?
О, если б Аполлон пиитов дар чудесный
Влиял мне ныне в грудь! Тобою восхищен,
На лире б возгремел гармонией небесной
      И воссиял во тьме времен.

      О скальд России вдохновенный,[18]
      Воспевший ратных грозный строй,
В кругу друзей твоих, с душой воспламененной,
      Взгреми на арфе золотой!
Да снова стройный глас герою в честь прольется,
И струны трепетны посыплют огнь в сердца,
И ратник молодой вскипит и содрогнется
      При звуках бранного певца.
1814

Источник: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959—1962. Том 1. Стихотворения 1814–1822.
(вернуться к уроку)

---

ПИРУЮЩИЕ СТУДЕНТЫ.
А. С. Пушкин[19]

Друзья! досужный час настал;
      Всё тихо, все в покое;
Скорее скатерть и бокал!
      Сюда, вино златое!
Шипи, шампанское, в стекле.
      Друзья, почто же с Кантом
Сенека, Тацит на столе,
      Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
      Мы полем овладеем;
Под стол ученых дураков!
      Без них мы пить умеем.

Ужели трезвого найдем
      За скатертью студента?
На всякий случай изберем
      Скорее президента.
В награду пьяным — он нальет
      И пунш и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесет
      Воды в стакане чистой!
Апостол неги и прохлад,
      Мой добрый Галич, vale!

Ты Эпикуров младший брат,
      Душа твоя в бокале.
Главу венками убери,
      Будь нашим президентом,
И станут самые цари
      Завидовать студентам.

Дай руку, Дельвиг! что ты спишь?
      Проснись, ленивец сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
      Латынью усыпленный.
Взгляни: здесь круг твоих друзей;
      Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
      Парнасский волокита.
Остряк любезный, по рукам!
      Полней бокал досуга!
И вылей сотню эпиграмм
      На недруга и друга.

А ты, красавец молодой,
      Сиятельный повеса!
Ты будешь Вакха жрец лихой,
      На прочее — завеса!
Хотя студент, хотя я пьян,
      Но скромность почитаю;
Придвинь же пенистый стакан,
      На брань благословляю.

Товарищ милый, друг прямой,
      Тряхнем рукою руку,
Оставим в чаше круговой
      Педантам сродну скуку:
Не в первый раз мы вместе пьем,
      Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальем —
      И тотчас помиримся.

А ты, который с детских лет
      Одним весельем дышишь,
Забавный, право, ты поэт,
      Хоть плохо басни пишешь;
С тобой тасуюсь без чинов,
      Люблю тебя душою,
Наполни кружку до краев,—
      Рассудок! бог с тобою!

А ты, повеса из повес,
      На шалости рожденный,
Удалый хват, головорез,
      Приятель задушевный,
Бутылки, рюмки разобьем
      За здравие Платова,
В казачью шапку пунш нальем —
      И пить давайте снова!..

Приближься, милый наш певец,
      Любимый Аполлоном!
Воспой властителя сердец
      Гитары тихим звоном.
Как сладостно в стесненну грудь
      Томленье звуков льется!..
Но мне ли страстью воздохнуть?
      Нет! пьяный лишь смеется!

Не лучше ль, Роде записной,
      В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
      Расстроенной скрипицы?
Запойте хором, господа,
      Нет нужды, что нескладно;
Охрипли?— это не беда:
      Для пьяных всё ведь ладно!

Но что?.. я вижу всё вдвоем;
      Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
      Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? где я?
      Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
      Склонившись на тетради…
Писатель за свои грехи!
      Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
      Чтоб мне заснуть скорее.
1814

Источник: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959—1962. Том 1. Стихотворения 1814–1822.
(вернуться к уроку)

Таким образом, история Московского государства по своему значению занимает одно из центральных мест в судьбе нашего отечества. В науке исследуется широкий круг проблем, относящийся к этому времени.

Где и кем было создано Московское государство?

Первым князем, при котором началось дело собирания русских земель, считается Иван Данилович Калита. Он правил с 1325 до 1340 года. Объединение княжеств вокруг Москвы продолжалось при его сыновьях Симеоне Гордом (1340–1353) и Иване II Красном (1353–1359), внуке Дмитрии Ивановиче Донском (1359–1389), правнуке Василии I Дмитриивиче (1389–1425), при сыне последнего Василии II (1425–1462) и завершилось в правление Ивана III Васильевича (1462–1505). Политическим событием, с которого обычно в науке начинают следить за процессом формирования единого государства, считается получение Иваном Калитой в 1328 году от хана Золотой орды ярлыка на великое княжество Владимирское, который потом, кроме одного непродолжительного исключения, оставался в руках его преемников до свержения монгольского ига. Ярлык давал право московским князьям от имени хана решать все споры в русской земле и собирать дань с нее для Золотой орды. Завершением централизации считается присоединение в 1485 году Тверского княжества, поскольку это был последний центр, претендовавший на самостоятельную политику.

В состав Московского государства вошли земли северо-восточной, северо-западной и частично юго-восточной Руси. Западные и юго-западные территории были присоединены Великим княжеством Литовским, у которого впоследствии некоторая их часть была отвоевана. Основными наиболее крупными княжествами, объединившимися вокруг столичного, были Владимирское, Ростовское, Ярославское, Нижегородо-Суздальское, Тверское, Новгородское, Рязанское, Смоленское, Псковское. Центром государства стали северо-восточные земли.

Предпосылки к объединению княжеств вокруг Москвы

После распада Киевского государства и подчинения удельных княжеств Монгольской империи духовное единство народа сохраняла Русская православная церковь. В деле собирания земель она помогала московским князьям. Задача избавления от ига завоевателей, постоянная внешняя угроза привели к осознанию необходимости создания централизованного государства. Северо-восточная Русь заселялась позже других территорий. Еще в XII веке при Юрии Долгоруком здесь только начиналось широкое строительство городов. Усобицы на юге вызвали приток населения отсюда на северо-восток, где жили финские племена. Постепенно на этой территории складывалась единая великорусская народность, что стало одной из предпосылок объединения земель. Постепенный упадок Золотой орды, ее внутренние междоусобицы привели к уменьшению количества разорительных набегов. Хозяйство княжеств стало постепенно восстанавливаться. Земледельцы из-за необходимости искать защиту от набегов переходили под покровительство бояр, которым за их службу князья давали земельные пожалования. Это вело к росту крупного землевладения и сокращению мелкого, что в тех условиях вызвало в целом подъем экономики.

Почему столицей стала именно Москва?

Начиная с правления Ивана Калиты глава Русской православной церкви имел центром своего пребывания Москву. Это имело большое влияние на народ, для которого был очень важен выбор митрополитом места постоянного проживания. В науке считается, что географическое положение города среди лесов защищало его от набегов и было благоприятно для разных отраслей сельского хозяйства. Получение московскими князьями ярлыка на великое княжение позволяло им по своему усмотрению использовать собранную для орды дань и влиять на ситуацию в других княжествах. Умелая политика правителей считается еще одной причиной возвышения Москвы.

Внутреннее устройство и экономика

Во главе государства стоял великий князь, впоследствии – царь. Его власть признавалась самодержавной. При ведении дел он опирался на боярскую думу. Постепенно по мере необходимости возникали центральные органы управления – приказы. Некоторые из них заведовали отдельными отраслями, например, финансами, военным делом, а некоторые управляли в целом какой-либо территорией. На места князь посылал своих наместников. Здесь большую роль играло местное самоуправление (выборные старосты, целовальники). Регулярная военная сила состояла из представителей служилого сословия. В целом власть правителя постепенно усиливалась, хотя боярство оставалось влиятельным.

Основу экономики составляло сельское хозяйство. Постепенно росли крупные боярские хозяйства, для работы в которых требовались крестьяне. Поскольку их не хватало, то разными способами ограничивалось право их перехода. Свободные крестьянские хозяйства, как общинные, так и единоличные, сохранялись в большом числе. Постепенно развивалось ремесло и торговля.

Последствия объединения вокруг Москвы

Значение Московского государства в дальнейшем ходе русской истории было велико. Оно избавилось от внешнего ига и само присоединило земли, на которых раньше существовала Золотая орда. Москва стала более влиятельным и сильным участником международных отношений. Прекращение княжеских междоусобиц и защита от набегов позволили больше сил и внимания обратить на решение внутренних задач.