Под шафе как пишется правильно

Под шефе или под шафе?

Выражение под шофе (шефе) ‘в состоянии легкого опьянения, навеселе’ обычно воспринимается как сугубо разговорное. Однако оно имеет длительную традицию литературного употребления. По активности использования этого фразеологизма ни один писатель, пожалуй, не может конкурировать с А. П. Чеховым. Начиная с первого обыгрывания этого оборота в 1882 г. в рассказе «Ярмарка», где он еще дается в кавычках и обозначен так называемым тяжелым ударением, писатель свыше десяти раз употребляет его в письмах, рассказах, повестях. Сниженно-шутливая стилистическая окраска под шофе (шефе) была, видимо, для Чехова основным стимулом широкого включения оборота в произведения:

«А публика почтенная глазеет и заливается. Ей простительно, впрочем: лучшего не видала, да и позубоскалить хочется. К плохим пряникам, свободному времени, легкому «под шефе» недостает только смеха. Дайте толчок, и произойдет смех» (Ярмарка); «Любезнейший сын мой, 1884 год. Находясь в здравом рассудке и при полной памяти, несколько впрочем «под шефе»… завещаю тебе следующее…» (Завещание старого 1883 года); «Я не хотел идти к Оле. Не в духе, знаешь был, под шефе… Она приходит под окно и начинает ругаться… Я, спьяна, возьмн да и пусти в нее сапогом…» (Шведская спичка);

«M е с я ц : Еще одно слово, ваше сиятельство… На случай затмения вы воздержались бы от этой штуки… (Указывает на пивные бутылки). Неровен час, будете под шефе, и как бы конфуза не вышло» (Перед затмением); «Грешно беспокоить… такого занятого человека, как Вы. Брат не сообразил этого, прося Пальмина написать Вам, — оба они были под шефе» (Письмо Н. А. Лейкину). Для усиления юмористического эффекта писатель иногда смело разрушает каркас фразеологизма: «После обеда я подошел к Зине и… заговорил о… женской свободе. С женской свободы под влиянием «шефе» переехал я на паспортную систему…» (Дочь коммерции советника).

А. П. Чехов, вообще смело вводивший в свои рассказы живую речь, не был единственным писателем-классиком, употребившим и узаконившим в литературе экспрессивный оборот подшофе. В «Пошехонских рассказах» M. Е. Салтыкова-Щедрина, вышедших лишь на год позже чеховского рассказа «Ярмарка», это выражение введено в текст без кавычек и в ином, чем у Чехова, написании: «Только находился промеж нас один мужчина. Притворился он, будто лыка не вяжет, а сам даже под-шефе настоящим образом не был».

Традиция литературного употребления оборота под шофе (шафе) не прерывается и в последующее время: «Третьего дня я вот отпросилась у хозяина гулять, пришла к нему, а у него Дунька пьяная сидит. И он тоже под шофе» (М. Горький. Однажды осенью); «Многие были под шафе» (С. Беляев. Семинарские очерки); «[Соколов], основательно будучи «под шефе», обрадовался Грымзе» (Крокодил, 1926, № 11); «Июнь среди дороги Разлегся подшофе Сатиром козлоногим, Босой и в галифе» (А. Вознесенский. Лень).

Как видно из примеров, в написании интересующего нас выражения наблюдается большой разнобой. Он отразился и в словарных источниках. В различных словарях можно встретить под-шафе, под шафе, подшофе, под шофе, подшефе, под шефе. Характерно, что в 17-томном академическом словаре русского языка при попытке кодифицировать написание этого оборота как быть под-шофе в иллюстрациях приводятся два других написания. Здесь, видимо, составители словаря шли за еще не сложившейся орфографической традицией и за соответствующими изданиями конкретных писателей:

«Со временем барский запой сделался постоянным, так что каждый день утром, аккуратно в десять часов, Иван Федорович… был уже немножко подшефе, а в одиннадцать совершенно пьян» (В. А. Соллогуб. Тарантас); «Незнакомый с ним и не подумает, что у него вся левая нога искусственная. Подшефе, бывало, даже вальс танцевал» (А. Г. Латкин. На Сибирских золотых приисках); «А муж уже был, что называется, подшафе» (А. С. Елеонская. Папаша-крестиый).

Такой разнобой, пожалуй, объясняется непонятностью этого загадочного шефе, шафе или шофе. Известно, что на кодификацию того или иного написания в русском литературном языке во многом влияла и продолжает влиять именно этимология, а здесь она отнюдь не прозрачна. И хотя не всегда за ней — последнее орфографическое слово, тем не менее в трудных случаях с нею обычно считаются. Значит, в нашем случае этимологический поиск вдвойне оправдан.

Каково же происхождение этого оборота?

На этот вопрос еще в XIX в. пытался ответить друг А. С. Пушкина писатель П. А. Вяземский. В его «Старой записной книжке», изданной в 1929 г. в Ленинграде, есть воспоминание о некоем Раевском, командире конногвардейского полка (не родственнике героя 1812 г.); он «был в некотором отношении лингвист, по крайней мере обогатил гвардейский язык многими новыми словами и выражениями, которые долго были в ходу и в общем употреблении, например: пропустить за галстук, немного подшефе (chauffé), фрамбуаз (framboise — малиновый) и пр. Все это по словотолкованию его значило, что человек выпил, подгулял».

На эту запись князя П. А. Вяземского обратил мое внимание в своем письме проф. Ю. М. Лотман после опубликования в 1978 г. моей заметки о выражении под шофе в «Русской речи». По мнению известного литературоведа, Раевский и был автором выражения, которое в этом случае «вышло из гвардейского языка».

В дворянской среде того времени, действительно, были в моде шутливые переделки французских и немецких слов и оборотов, дословное их воспроизведение на русский язык или скрещивание «французского с нижегородским». Достаточно вспомнить хрестоматийное «Пуркуа ву туше?» из пушкинского «Дубровского» или фразу Фамусова «Любезнейший! Ты не в своей тарелке» из грибоедовской комедии. Нередко такие обороты и фразы приписывают конкретным писателям или реальным лицам, якобы впервые их употребившим. Лингвистический анализ, однако, часто показывает, что в таких случаях речь идет не об авторстве, а лишь о первой более или менее известной фиксации того или иного слова или фразы, родившихся в живой речи и ставших популярными благодаря популярности того, кто их произнес или написал.Так, Грибоедов, например, вложил шутливую полуфранцузскую фразу о тарелке (ср. n’être pas dans son assiette) именно в уста полуобразованного московского барина. Фразу, которая уже во времена А. С. Грибоедова стала крылатой шуткой, ибо французское assiette кроме «тарелки» имеет и много других, более подходящих к «самочувствию» значений.

Так, пожалуй, обстояло дело и с выражениями, употребленными командиром конногвардейского полка Раевским. П. А. Вяземский, как мы видели, приписывает ему наряду с интересующими нас под июфе и оборот пропустить за галстук. Характерно, что он весьма легко просвечивается именно франко-русским языковым спектром. Французский оборот en jeter (en mettre) un coup derrière la cravate ‘бросить (положить) глоток за галстук, s’en jeter un (verre) derriere la cravate ‘бросить стаканчик за галстук’ — весьма прозрачный образец, по которому создано «выражение Раевского». Правда, при калькировании французские глаголы заменены русскими, семантически более тяготеющими к серии русских фразеологизмов данного понятийного поля. Опять, следовательно, своеобразный «фразеологический гибрид».

О том, что такая «гибридизация» шла не от какого-либо конкретного автора, а по литературным и просторечным каналам, свидетельствуют немецкие обороты einen (eins) hinter die Binde gieBen ‘налить разок за галстук’ и er hat zu viel hinter die Binde gegossen ‘он залил слишком много за галстук’. Они появились в немецком просторечии примерно в то же время, что и русские обороты, — около 1850 г. (Rôhrich 1977, 128), что, видимо, является аргументом в пользу их заимствования из французского. В последнем языке эти выражения и больше варьируются, и кроме ‘выпить алкоголя’ значат также ‘обжираться, перенасыщаться’ (Rat 1957, 136). Подозревать же Раевского и во влиянии на немецкий язык оснований нет.

То же, пожалуй, можно констатировать и в отношении оборота под шофе. Прямую связь с фр. chauffe, собственно говоря, подчеркивает и В. И. Даль в своем словаре, где слово подшафе ‘подгулявши, навеселе’ помещает под знаком вопроса, указывая на его возможное образование от французского причастия échaufé (буквально ‘подогретый’, а переносно — ‘слегка выпивший’).

Глаголы chauffer и échauffer ‘согревать, нагревать’ и сейчас во французской разговорной речи имеют метафорическое значение ‘быть навеселе, находиться под парами’. Видимо, причастие chauffé (шофэ) ‘нагретый, подогретый алкоголем’ и легло в основу русского выражения. Показательно, что и в одной из повестей Фирсова,опубликованной в «Историческом вестнике» 1914 г., выражение под гиафе и глагол подогреваться соединены одной повествовательной нитью: «Ему [Благосветлову] самому под шафе было как-то игривее и веселее, когда тут же… приятель подогревался». При этом редакция журнала сопровождает глагол подогревался примечанием: «выпивши».

Разговорный характер под шофе свидетельствует о том, что, скорее всего, выражение пришло в русский язык не литературным путем, а через речь каких-либо «французиков из Бордо» — гувернеров и гувернанток русских недорослей-дворян. Отсюда оно попало в конногвардейский язык, где того или иного «популяризатора» таких «французско-нижегородских» оборотов вроде командира Раевского и принимали за их автора.

Орфографический разнобой — явное свидетельство проникновения оборота в литературный язык именно из живой речи. Этим и можно объяснить факт, что первые словари фиксируют его в форме под шафе (подшафе): здесь налицо типичное для русской речи «аканье», не делающее исключения даже для заимствований. Форма под шефе также по-своему отражает именно речевую стихию. Судя по написанному в 1845 г. «Тарантасу» В. А. Соллогуба, воспоминаниям П. Вяземского и фиксации В. Даля, оборот под шофе попал в русскую речь в первой половине XIX в.

Итак, источник появления под шофе установлен. Однако было бы неверным утверждать, что этот фразеологизм — чисто французское заимствование. Глагол chauffer, действительно, лег в основу русского выражения. Но мы ни в одном французском словаре не найдем фразеологизма, образ и синтаксическая структура которого точно соответствовали бы русскому обороту. Иными словами, причастие chauffé не может, соединяясь с предлогом sous ‘под’, образовать фразеологизм. Оно во французском языке не вступает в устойчивые связи с другими словами для создания выражений со значением ‘навеселе, в состоянии легкого опьянения’. Характерно, что и оборот, образованный от однокорневого прилагательного chaud ‘теплый, горячий, жаркий’, имеет совершенно иной словесный состав: être chaud du vin (букв, ‘быть тепленьким от вина’) ‘выпить лишнее’.

Для того чтобы французское причастие chauffé превратилось в русский оборот под шофе, оно должно было пройти довольно долгий путь языковой акклиматизации в русской среде. Оно попало в русло продуктивной фразеологической модели с предлогом под, который нередко употребляется при обозначении состояния, в котором кто-л. находится. Ведущими фразеологизмами этой модели являются под хмельком и под мухой, давно вошедшие в русский литературный язык. Если значение первого ясно без комментариев (‘под влиянием хмеля»), то второе уводит своими корнями в древние мифологические ассоциации, связывающие опьянение, психическое возбуждение и сумасшествие с попаданием мух, кузнечиков, червей и прочего «дьявольского отродья» в голову, нос, ухо (Виноградов 1968; см. также в настоящей книге очерк «Какой у кого бзик?» ). Эта структурно-семантическая модель вбирала в себя и массу аналогичных разговорных оборотов — таких как под газом, под градусом (реже — «на французский манер»: под газэ, под градэ), под кайфом, под парами. Эти варианты — своеобразная модернизация некогда широко употреблявшихся в литературе, живой речи и диалектах и теперь забытых русских выражений с тем же значением и структурой — таких, например, как под куражом, под шумом или под шумком. О том, что эта фразеологическая модель выросла на почве русской народной речи, свидетельствуют такие диалектизмы, записанные В. И. Далем в разных областях России, как под ёлкой (ср.: «Идти под ёлку, в кабак. Елка (кабак) чище метлы дом подметет»), под замахом, под турахом или под турахом («турах — хмель, состояние пьяного, опьяневшего, или того, кто навесели. Он маленько под турахом»).

В ряде славянских языков, прежде всего восточно- и западнославянских, также имеются фразеологизмы, созданные по той же модели: бел: пад мухай, пад градусам, пад хмяльком, пад хмелем; укр. під градусом, під мухою, під чаркою; пол. pod gazem, pod muchą, pod dobrą datą; чеш. pod párou, pod vodou, pod zeleným, pod víchem; словацк. pod forgom и др.

Многие из таких выражений имеют свою сложную и увлекательную историю. Их знаменательные слова разными потоками вливались в русло объединяющей их фразеологической модели с предлогом под. Какого бы происхождения, однако, ни оказывались эти слова, сама модель — языковой каркас этих оборотов — оставалась исконно славянской. В этом русле оказалось и французское слово chauffé, ставшее ядром яркого, самобытного и до сих пор не утратившего свежести русского выражения под шофе.

История его, пожалуй, и отвечает на наш орфографический вопрос. По этимологическому принципу лучше всего признать правильной форму под шофе, ибо она согласуется с французским источником. Любопытно, что в словарях наметилась четкая линия к ликвидации прежнего орфографического разнобоя. В Малом академическом словаре (2-е издание) и в «Словаре трудностей русского языка» Д. Э. Розенталя и М. А. Теленковой этот оборот отражен как подшофе. В «Словаре фразеологических синонимов русского языка» он кодифицируется как под шофе. Как видим, единственное разночтение отражает лишь динамику движения фразеологизма к семантически монолитному наречию. Проблема же правильного написания корневой морфемы как будто решена окончательно.

Хочется верить, что «узакониванию»этой формы в нашем правописании помогла и заметка об этимологии оборота под шофе, написанная автором этих строк более двадцати лет назад.