Почему в поездку можно уехать одним человеком а вернуться совершенно другим итоговое сочинение

Теме дорожных впечатлений посвящен рассказ И.А. Бунина «Перевал». В центре повествования – встреча одинокого путника и гор. Эта встреча одновременно разворачивается в двух взаимодополняющих направлениях: переход через горный перевал и погружение героем внутрь своего настроения, мироощущения. Рассказ начинается так, будто читатель уже знаком с героем: «Ночь давно, а я всё ещё бреду по горам к перевалу, бреду под ветром, среди холодного тумана, и безнадёжно, но покорно идёт за мной в поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами». Однако ни кто этот человек, ни то, почему ему понадобилось ночью совершать переход через перевал, ни куда, откуда и с какой целью он идёт, сообщено не будет.

Дорожное настроение героя изначально таково, что подталкивает его к необдуманному решению: идти ночью через горы. Далеко не случайно во втором предложении автор акцентирует внимание на осознаваемых героем опасностях и соблазнах горного путешествия: «В сумерках, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот голый, пустынный подъём, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которыми всегда смотришь с большой высоты». Несмотря на сумерки и ощущение серьёзности, тяжести перехода, герой выбирает продолжение пути. Его эмоциональное состояние, душевные переживания, чувственное восприятие первозданной красоты пейзажа не позволяют усомниться в правильности такого решения: оно продиктовано мироощущением героя.

Путешествие оборачивается не столько путём из одного места в другое, сколько процессом приближения героя к самому себе, вероятностью встречи со своими желаниями, мечтами, утратами и ценностными ориентациями. Человек в странной ситуации, причём созданной им самим, — это и попытка Бунина проследить, как меняется личность в пограничных обстоятельствах, что является для неё ценностью, и как он к ней приходит. Герой переживает критическую, кризисную ситуацию, вызванную предельной и как бы вдруг открывшейся возможностью ощутить и пережить сознание собственной смертности, конечности своего существования. Герою, потерявшемуся в привычном ему времени и пространстве, испытывающему ужас от происходящего с ним («Боже мой! Неужели я заблудился»), кажется, что «…будут только возрастать туманы, окутывая величавые в своей полночной страже горы…»). Путешественник и горы оказываются один на один. Герой чувствует безысходность перед громадной стихией, ведь рядом с ним только уставшая, мокрая, озябшая лошадь. В тот момент, когда чувство обреченности стало почти всепоглощающим, герой открывает в себе возможность увидеть проходимый им путь с другой точки зрения: «Не крикнуть ли? Но теперь даже чабаны забились в свои гомеровские хижины вместе с козами и овцами, — кто услышит меня? И я с ужасом озираюсь…» Потерянность героя исчезает, и он как бы вдруг, неожиданно для себя переживает ужас. Происходит это в тот миг, когда он действительно увидел, ощутил гомеровские хижины на склонах встреченных им гор.

Бунин показывает, что человек в предельной кризисной ситуации, прикоснувшийся к тайнам существования, через ощущение ужаса смог вернуть себе понимание ценности жизни: «Но странно – моё отчаяние начинает укреплять меня! Я начинаю шагать смелее, и злобный укор кому-то за все, что я выношу, радует меня. Он уже переходит в ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести, при которой сладостна безнадёжность…» Путешествие – встреча с горами – дало возможность герою встретиться с собою подлинным. Пережив ужас и безысходность, осознав ценность жизни, герой смог понять радость человеческого существования: «…только на заре удастся, может быть, уснуть где-нибудь мертвым сном, — сжаться и чувствовать только одно — сладость тепла после холода».

«Путешествие в Арзрум», по словам П. В. Алексеева, – самый значительный ориентальный травелог в русской литературе. Фактически поэт не покидал границ империи, о чем писал с явным сожалением. Но большую часть времени он провел на территории, исконно не принадлежавшей России. Пушкин начал свой путь, «сделав крюк», чтобы посетить легендарного генерала А. П. Ермолова. Этот визит выглядит своеобразным вступлением к поездке: ведь именно Ермолов проводил политику покорения Кавказа.

В «Путешествии в Арзрум» Восток и Кавказ предстают как реальные пространства, далекие от сформированного в литературе романтического образа. В своем повествовании автор явно занимает позицию просвещенного европейца (это отмечалась во многих работах). Он не раз называет себя именно европейцем, цитирует античные произведения, европейскую классику, и даже описывая обряд осетинских похорон, которым был свидетелем, использует английское стихотворение. При этом поэт стремится развенчать романтизированные представления об «экзотических краях». Он замечает: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь». Таким образом он дает понять, что рассуждения о восточной красоте и роскоши преувеличены, и прямо говорит, что никаких богатств уже не осталось – есть только «азиатская бедность». Ведь само представление о «сказочных» восточных странах появилось благодаря многочисленным романам. В статье «Джон Теннер», рассуждая о современной ему жизни в Северной Америке, Пушкин указывает, что описания индейцев Шатобрианом и Купером имеют мало общего с реальностью. Интересно соотнести эти слова с эпизодом посещения гарема в «Путешествии в Арзрум», где автор иронично замечает: «Таким образом, видел я харем: это удалось редкому европейцу. Вот вам основание для восточного романа». В статье «Джон Теннер» он приходит к заключению, что полагаться нужно на свидетельства людей, которые долго жили в этой среде и ее действительно знают.

Можно сделать вывод: Пушкин стремился к тому, чтобы и «Путешествие в Арзрум» воспринималось как наблюдения образованного человека, не склонного поддерживать обычные стереотипы восприятия. Вместе с тем, Пушкин затрагивает в «Путешествии» важнейшие темы, которые касаются его лично, например, давая оценки в целом своему творчеству и проблематике поэта и поэзии. На Кавказе он впервые побывал в 1820 г., и это вдохновило его на создание поэмы «Кавказский пленник». Спустя 9 лет Пушкин, вспоминая свои первые впечатления, утверждает, что стремился вернуться в те края, чтобы увидеть заново всё, что окружало его в молодости.

Переоценке подвергается и его первая поэма Южного цикла: «Здесь нашел я измаранный список “Кавказского пленника” и, признаюсь, перечел его с большим удовольствием. Всё это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно». Возможно, переосмысливая одну из своих ранних поэм, поэт хотел убедиться, что изменения в его творчестве гармоничны и происходят в нужное время, то есть использовал путешествие, чтобы дать верную оценку своему развитию. Заметно, что у Пушкина было свое понимание, как следует излагать путевые впечатления. В первую очередь, он строил «Путешествие» как документальный рассказ, где образ путешественника – и биографически, и, так сказать, поэтически – близок автору, хотя его повествование нельзя назвать документальной прозой. Ему важна и теоретическая основа: для этого используется широкий круг источников. Но, пожалуй, главное – верно и точно передать свои наблюдения и впечатления, что должно быть продиктовано здравым смыслом, а не распространенным шаблоном.

Вовремя прочитанные книги способные не только глубоко впечатлить человека, но и повлиять на его жизнь, сформировать мировоззрение. Пример такого влияния можно найти на страницах романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева». Повествование в романе ведётся от лица Алексея Арсеньева, вспоминающего о своём детстве и юности. Мальчик подрастает, и в имении появляется учитель по фамилии Баскаков. Учителю надлежит подготовить Алексея к поступлению в гимназию. Баскаков рассказывает Алексею истории из своей жизни, читает вслух книги про Робинзона и Дон Кихота. В гимназию Алексей поступает легко; вечера проводит с книгами, начинает писать стихи. Сам Алексей Арсеньев вспоминает о своем детском чтении так: «Дон-Кихот, по которому я учился читать, картинки в этой книге и рассказы Баскакова о рыцарских временах совсем свели меня с ума. У меня не выходили из головы замки, зубчатые стены и башни, подъёмные мосты, латы, забрала, мечи и самострелы, битвы и турниры. Мечтая о посвящении в рыцари, о роковом, как первое причастие, ударе палашом по плечу коленопреклоненного юноши с распущенными волосами, я чувствовал, как у меня мурашки бегут по телу».

Герой с теплотой вспоминает книги, прочитанные в детстве, и осознает, как сильно они повлияли на него.   Так, приключения Робинзона, картинки во «Всемирном путешественнике» и карта земного шара навсегда пленили его: «Эти узкие пироги, нагие люди с луками и дротиками, кокосовые леса, лопасти громадных листьев и первобытная хижина под ними – всё чувствовал я таким знакомым, близким, словно только что покинул я эту хижину, только вчера сидел возле неё в райской тишине сонного послеполуденного часа. Какие сладкие и яркие виденья и какую настоящую тоску по родине пережил я над этими картинками!»

Герой взрослел, менялись его литературные предпочтения. Он полюбил Пушкина, Гоголя, Толстого, перечитывал Гёте, наслаждался произведениями Державина и Жуковского. Так, о прозе Гоголю герой написал следующее: «У Гоголя необыкновенное впечатление произвели на меня «Старосветские помещики» и «Страшная месть». Какие незабвенные строки! Как дивно звучат они для меня и до сих пор, с детства войдя в меня без возврата, тоже оказавшись в числе того самого важного, из чего образовался мой, как выражался Гоголь, «жизненный состав. “Страшная месть” пробудила в моей душе то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки – чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается».

Поэзия Батюшкова, Языкова, Лермонтова помогала ему переживать «первые юношеские мечты, первую полную жажду писать самому, первые попытки утолить её, сладострастие воображения».

Благодаря книгам герой узнавал жизнь, ему казалось, что понимает «и устройство вселенной, и какой-то ледниковый период, и дикарей каменного века, и жизнь древних народов, и нашествие на Рим варваров, и киевскую Русь, и открытие Америки, и французскую революцию, и байронизм, и романтизм, и людей сороковых годов, и Желябова, и Победоносцева, не говоря уже о множестве навеки вошедших в меня лиц и жизней вымышленных, со всеми их чувствами и судьбами, то есть всех этих тоже будто бы всякому необходимых Гамлетов, Дон-Карлосов, Чайльд-Гарольдов, Онегиных, Печориных, Рудиных, Базаровых…»

О важности искусства пишет Ю.М. Лотман в книге «Воспитание души». Во-первых, «искусство полезно для педагогики», нравственности, поскольку позволяет воспитывать людей на хороших примерах. В частности, автор говорит школьном курсе литературы следующее: «Не случайно до сих пор, когда мы проходим художественную литературу в школе, нет-нет да и говорим ученикам: видите, этот герой достоин подражания, он — хороший, он — патриот или он — мыслитель, он — философ, он — герой. А этот — отрицательный персонаж, не поступайте, дети, как он». Во-вторых, искусство – основа существования общества. «Искусство, – говорил он, – это возможность пережить непережитое, приобрести опыт там, где его нет». Он называл литературу второй действительностью, характерною особенностью которой является то, что она пропущена сквозь призму сознания художника, одухотворена его мыслями, помогающими читателю обратить глаза внутрь себя и вглядеться в собственную душу.

«Произведения искусства живут тысячелетиями, и их читают, и они все время дают что-то новое. Это очень сложные машины. Произведение искусства — это самая сложная машина, которую когда-нибудь создавал человек, кроме самого человека. Когда человек создает человека, он создает нечто еще более сложное. Но насколько он не понимает человека, который ему кажется простым! Если он изучил в школе анатомию, то он полагает, что уже понимает человека; если на уроке литературы выучил несколько стихотворений, то он уже знает, что такое искусство. Это распространенное заблуждение, но это глубокое заблуждение. Искусство — это большая, если хотите, машина, если вы хотите сказать иначе — называйте организмом, жизнью, но это нечто саморазвивающееся. И мы находимся внутри этого развивающегося явления и все время поддерживаем с ним разговоры. Оно с нами общается».

«Марсианские хроники» – первое, прославившее Рэя Брэдбери произведение, которое является, по сути, сборником рассказов, объединенных общей темой – историей освоения Марса людьми, судьбой прежних жителей планеты, а главное – судьбами простых людей, оказавшихся в непростых ситуациях.

Марс издавна привлекал внимание фантастов, что совсем не удивительно: это один из ближайших соседей Земли по Солнечной системе. О Марсе и марсианах в разное время писали Эдгар Райс Берроуз и Алексей Толстой, Герберт Уэллс и братья Стругацкие, Кристофер Прист и Василий Щепетнев. Особое место в ряду книг, посвящённых этой планете, конечно же, занимают «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери.

Линией повествования, объединяющей все произведения воедино, ниточкой, протянувшейся от Земли до Марса, стало то, что, прибыв на Красную планету, колонисты невольно принесли бы с собой главные проблемы человечества: расизм, цензуру, загрязнение окружающей среды, а также угрозу полного самоуничтожения посредством атомного оружия, т. е. все то, что волновало мир в середине прошлого века. Эта идея для романа в рассказах должна была стать зеркалом, отражающим человечество, его ошибки, слабости и недостатки. Книга должна была послужить своеобразным предупреждением о предстоящих опасностях для человеческой культуры. Именно поэтому Рэй всегда любил научную фантастику: этот жанр позволял автору критиковать общество, используя метафору будущего для отображения проблем настоящего.

«Марсианские хроники» — это не только поэтизированный рассказ о столкновении двух различных культур, но и размышления о вечных проблемах и ценностях нашего бытия. В одном интервью Брэдбери сам говорил, что не считает книгу научной фантастикой в чистом виде — скорее он использовал марсианские декорации, чтобы поразмыслить о вечном, о человечестве, о его месте в этой огромной Вселенной.

Роман М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» – это метафора разрушительного творения человеческого разума, созданного без каких-либо целей или без прогноза о возможностях такого творения. В книге рассказывается о жизни и трудах ученого Виктора Франкенштейна, которому удалось постичь тайну зарождения жизни и научиться оживлять безжизненную материю. Перед нами использование новых, невиданных технологий. Франкенштейн создает искусственного человека из частей трупов, но позже отрекается от своего детища. Безымянное чудовище, ненавидимое людьми за уродство, начинает преследовать своего создателя. Человечный и брошенный своим создателем монстр – творение и человека, и человеческого прогресса. И хотя он создал монстра, его намерения не были темными: он совсем не желал принести обществу вред. Виктор Франкенштейн осознает всю чудовищность и бесцельность своего поступка и вынужден бежать от него и от своей личной ответственности.

Когда М. Шелли писала этот роман, другие произведения в этом же жанре обращались к теме оккультизма, мистике и магии. В то время сама мысль о возрождении мертвого человека ассоциировалась с чем-то вроде темной магии. Доктор Франкенштейн оживляет своего монстра не с помощью сверхъестественных сил, а путем неких научных опытов, о которых никто не знал в далеких 1800-х годах.

Таким образом, автор хочет донести до читателей следующую мысль: человек обязан брать на себя ответственность за свои поступки, а также за свои создания. Наука должна быть нацелена на благо, а не на зло, за познания тайн Вселенной необходимо платить высокую цену.

«Преступление и наказание» — одно из лучших произведений великого русского писателя Ф. М. Достоевского. Главный герой Родион Раскольников не просто убийца. Он мыслитель и философ, в нём борются два характера. Даже фамилия героя свидетельствует о его душевном расколе. Поэтому мотив преступления главного героя неоднозначен.

Во-первых, главный герой видит нищету бедных людей, которая толкает их на пьянство, воровство, проституцию. Это вызывает в Раскольникове протест, стремление помочь людям. Герой убежден, что люди не могут самостоятельно найти выход из социальной «ямы», в которой находятся, поэтому становится своеобразным мстителем за всех обездоленных людей. Бедность и унижения Раскольникова усиливают его протест. Кроме того, ситуация в семье тоже подталкивает его к преступным действиям. Он получает письмо от матери, из которого узнает, что его сестра собирается выйти замуж за Лужина, чтобы этим спасти от неминуемых несчастий мать и брата. Герой не может принять такую жертву, но и изменить ситуацию он тоже не в силах. Но преступление он совершает не только из-за чувства социальной несправедливости или сложной семейной ситуации. Раскольников хочет проверить, способен ли он быть сильной личностью, преступить нравственный закон. В его душе живет философская идея, которая оправдывает преступления вообще. Раскольников не случайно обращается к фигуре Наполеона, поскольку именно Бонапарт жертвовал множеством жизней, стремясь достигнуть своей цели. Это поможет, по мнению героя, помимо всего, утвердить себя. Об этом он говорит так: «Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убивал…».

Эту теорию Раскольников и пытается применить по отношению к самому себе, хочет понять свое место в жизни. Отсюда его признание Соне: «Мне надо было узнать тогда… вошь ли я, как все, или человек?».

В итоге раскольников совершает преступление: убивает старуху топором и скрывается с места преступления. Однако, не выдержав тяжести поступка, Раскольников восклицает: «Эстетическая я вошь!». Это значит, что Раскольников еще человек, но жалеющий о том, что он – человек. Он предполагает обоснование преступления, его оправдание в чужих и собственных глазах. «Ужели я не гений, не Наполеон?» — вот главный источник страданий Раскольникова. Он не может выдержать своего преступления, а потому считает, что не сдал экзамена на гениальность. Достоевский пишет: «Его гордость была сильно уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости». Прежде всего, мучается главный герой из-за стыда.

Смысл его страданий в том, что совесть и разум его вступили в самую решительную борьбу между собой. Герой романа сознает, что он не старушонку убил, а «самого себя». Совесть оказалась гораздо сильнее разума.

В письме матери Раскольникова в общих чертах определяется идея вины и возмездия, которая, в конечном итоге, представляет собой дилемму – с Богом ты или нет.

Страдания преступной совести у Родиона Раскольникова — это огромная движущая сила, она ведет его к Богу. Причем в это же время самозащита у Родиона Раскольникова не иссякает. С удивительным мастерством Достоевский раскрывает эту двойственность души героя.

После знакомства с Соней Мармеладовой начался новый этап в духовном развитии Раскольникова. Не отказавшись от своей «идеи», он стал все больше и больше погружаться в атмосферу божественного сострадания, самоотречения, чистоты, олицетворением и носительницей чего была Соня. Общение с Соней в дальнейшем заставляет Раскольникова смотреть на свое преступление не как на предмет юридического разбирательства, а как на нарушение божественных установлений. У Раскольникова возникает ощущение, что Соня знает что-то такое, чего ему не понять:

«Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу…

— Что вы, что вы это? Передо мной! — пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал.

— Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился…».

Именно после этого эпизода Раскольников предлагает Соне «идти вместе», совершает покаяние на площади, является с повинной. Герой вспоминает совет Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!». И Раскольников идет на Сенную площадь, где встает перед всем миром на колени и совершает очистительный обряд целования земли. Происходит мгновенный переход из душевного состояния раздробленности в состояние внутреннего единства личности. Родион испытывает чувство наслаждения и счастья.

Только на каторге Родион Раскольников нашел «свою веру» в спасительных для человечества свойствах любви. Именно любовь привела его к Богу: «Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого».

Достоевский раскрыл трагедию Раскольникова, все стороны его душевной драмы, безмерность его страданий. Писатель привел своего героя к покаянию и нравственному очищению. Таким образом, роман Достоевского убеждает нас в том, что не столько социальные условия, сколько нравственное заблуждение, утрата человечности ведут к преступлению.

Теме преступления посвящен рассказ А.П. Чехова «Злоумышленник».

Анализируя данное произведение, следует обратить внимание в первую очередь на название. «Злоумышленник» – это человек, который совершает преступление осознанно, заранее обдумывает его, понимает, какие последствия могут возникнуть после его действия. Героя же чеховского рассказа сложно назвать злоумышленником. Крестьянин Денис Григорьев не только не понимает, что он совершил преступление, но и не осознает, что от его действий могли пострадать люди. Когда следователь говорит, что из-за его поступка поезд мог бы сойти с рельсов и он бы «убил людей», он восклицает: «Зачем убивать? Нешто мы некрещеные или злодеи какие? Слава те господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было…» Когда ему зачитывают закон, согласно которому его должны приговорить к ссылке на каторжные работы, он не понимает происходящего и до последнего думает, что его судят за что-то другое.

В действиях крестьянина Дениса Григорьева нет злого умысла, комизм ситуации проявляется в столкновении двух миров: цивилизации, изрезавшей природный мир железными дорогами, и крестьянства, живущего естественной жизнью. Отсюда и возникает непонимание: следователь, обвиняя крестьянина в преступных деяниях, не сомневается в очевидности правонарушения и его вины; крестьянин же, старательно прислушивающийся к следователю, недоумевает, как тот не может понять, что для рыбной ловли нужны грузила для снасти. Так в рассказе воссоздается «диалог глухих».

Причина преступления кроется не только в необразованности, неосведомленности крестьянина, но и в социальном устройстве общества. Голодный, вынужденный много работать крестьянин не может знать законов, он не может получить образование. Справедливым ли тогда становится главный принцип: «незнание закона не освобождает от ответственности»? Читатель понимает, что герой, безусловно, виноват, но государство и общество виновато не меньше в том, что такие злоумышленники откручивают гайки.

Теме преступления и наказания посвящена новелла Р. Брэдбери «Наказание без преступления». Писатель убежден, что смерть физическая иллюзорна, гораздо реальнее и страшнее смерть духовная.

Произведение делится на две части: преступление и наказание. Неслучайно преступник известен заранее: главными автор хотел сделать психологические проблемы. Герой новеллы Джордж Хилл хочет убить жену и заказывает её точную копию — куклу. Джордж оправдывает убийство, так как, по его мнению, преступление носит очищающий характер: «…богатые люди могут позволить себе роскошь «очищающего убийства». «Главное назначение кукол в том и заключается, чтобы предупредить реальные преступления. Захотелось тебе избить, убить или помучить кого-нибудь, вот и отведи душу на марионетке…».

В силу того, что прямого преступления против другого человека здесь нет, в центре внимания автора оказывается сама устремлённость человека ко злу, жажда убийства. Герой рассчитывает на преступление без наказания, он убежден, что обладающие высоким финансовым статусом имеют право на убийство. Он приходит в магазин марионеток с заказом на убийство копии своей жены: «Да, куча денег… Но богатые люди могут позволить себе роскошь “очищающего убийства”». Идея Родиона Раскольникова обыграна Брэдбери в контексте общества потребления, товарно-денежных отношений. Право имеет богатый человек.

На первый взгляд кажется, что идея Хилла гуманна. Убивая копию своей жены, Хилл освобождается от мук ревности: «Он очистился от гнева и жажды убийства…». Но идея, ложная в своей основе (уничтожение человека), развенчивается изнутри — через страдание героя.

Соотнесённость с романом Достоевского в этом рассказе не только на уровне общей проблемы.

Герою, как и Раскольникову, перед «убийством» снится его прошлое. В этом сне проявляется его человеческая душа, противодействующая преступлению, пусть она и подавлена в данный момент и может подать голос только таким образом. Хиллу, герою рассказа, снятся сцены возвышенных романтических отношений с женой в прошлом, которые уже невозможны в настоящем.

Итог рассказа противоположен замыслу героя: вместо преступления без наказания выходит наказание без преступления. Мистера Хилла арестовывают и приговаривают к смертной казни, хотя фактического убийства он не совершал: он убил машину. В таком итоге есть свой смысл: в преступлении важнее всего внутренняя готовность к нему, желание зла. Но и абсурдность такой развязки важна – она позволяет подумать о бессмысленности, бесчеловечности и безнравственности того, что общество может противопоставить преступному выбору человека.

Роман О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» – иллюстрация того, как преступление влияет на душу человека. Впервые мы видим Дориана Грея – главного героя произведения – позирующим в мастерской Бэзила. Стеснительный и наивный юноша привлекает внимание лорда Генри, который задумал поставить над ним эксперимент и «перелить свою душу в другого… передать другому свой темперамент, как тончайший флюид или своеобразный аромат». Герой слушает лорда Генри, впитывает его слова как губка. Сразу после разговора юноша восклицает «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить меня, постоянно насмехаться надо мной!»

От бесконечных диалогов Дориан переходит к действиям и приступает к поискам удовольствий. Его настигает первое испытание – любовь к актрисе Сибилле Вэйн. Казалось бы, любовь побеждает все и здесь тоже она должна победить, но зло уже слишком глубоко проникло в душу Дориана. Кроме того, Дориан любит не ее настоящую, он любил игру, героиню шекспировских трагедий. Не выдержав горькой правды и разбитого сердца, Сибилла покончила с собой. Дориан понимает, что это он виноват в ее смерти, но лорд Генри находит слова, чтобы он утихомирил свою совесть. После первого мерзкого поступка Дориан начинает вести двойную жизнь: днем он появляется в высшем обществе с лордом, ходит на светские приемы, а ночью он предается порокам.

Чем ниже по аморальной лестнице спускается Дориан, тем больше роскоши его окружает. Описание его коллекции тканей, драгоценных камней и изысканного интерьера занимает целые страницы. Их смысловое значение не передать вкус и стиль Дориана, как эстета, а в том, чтобы контрастно подчеркнуть его моральную нищету – «эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже невыносимым». Пиком его морального падения становится убийство художника Бэзила Холлуорда. Став убийцей, он хочет уничтожить портрет, ибо перемены на нем выдают моральную деградацию владельца. Он кромсает портрет ножом, потом слышны страшные крики, что-то падает, и, когда на другой день приходят слуги, они обнаруживают портрет во всем его первоначальном великолепии. «На полулежал мертвый старик в смокинге и с ножом в сердце. Он был седой, морщинистый, жалкий на вид. Лишь обратив внимание на перстни на его пальцах, слуги поняли, кто это».

Уайльд заканчивает свой роман как поучительную притчу – за преступлением следует наказание, вседозволенность невозможна, удовольствие заключено в рамки морали.

Что заставляет человека идти преступным путем? Об этом можно узнать из пьесы М. Горького «На дне». Один из героев пьесы Васька Пепел всю жизнь занимался воровством. Он даже гордился своим воровским промыслом, полученным по наследству. «Мой путь — обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын… Нас, ярославских, голыми руками не возьмешь…» Благодаря словам персонажа мы понимаем, что он не видел другой жизни и не особо выбирал жизненный путь. Он просто не предполагал, что потомственный вор может стать кем-то другим.

Большую часть жизни герой не понимает, что идет неверной дорогой. Он считает, что честь и совесть не нужна, ее же нельзя надеть на ноги вместо сапог. Однако у героя есть совесть. Он отвергает предложение Василисы убить ее мужа, несмотря на обещание больших денег.

Со временем герой осознает, что такой образ жизни ненормален. Он признается ночлежникам: «А скушно… чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь — все хорошо! И вдруг — точно озябнешь: сделается скушно…». Он ищет настоящей любви, хочет, чтобы рядом был человек с душой.

Все более уверяется оно в неправильности жизни, когда в ночлежке появляется странник Лука. Совет Луки идти в Сибирь («Там ты себе можешь путь найти»), его рассказ о праведной земле, любовь к Наташе пробуждают в Пепле стремление изменить свою жизнь. «Иди… со мной, – говорит он Наташе, – …брошу воровство!.. Я грамотный… буду работать… я одно чувствую: надо жить… иначе!.. Надо так жить… чтобы самому себя можно мне было уважать… оттого я вор, что другим именем никто никогда не догадался назвать меня… Назови ты… Наташа… пожалей меня! Несладко живу… волчья жизнь мало радует…»

Мы видим, что герой отчаянно желает изменить свою жизнь, однако совершает новое преступление: заступаясь за истязаемую Наташу, Пепел невольно убивает Костылева, за что его сажают в тюрьму.

В пьесе «На дне» показана трагедия человека, который жаждал вырваться из преступной среды, но не сумел.

Чтобы понять значение поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», необходимо обратиться к истории. 19 февраля 1861 года Александр II издал Манифест и Положение, отменявшие крепостное право. Реформа предполагала, что крестьяне получат личную свободу и право распоряжаться своим имуществом. Однако земля, на которой работали крестьяне, была признана собственностью помещиков, которые должны были выделить крестьянам приусадебный участок и полевой надел. Крестьяне могли выкупить у помещика землю, но стоимость при этом была вдвое и втрое выше действительной стоимости. Таким образом, помещики не потеряли доход после реформы. Кроме того, нищенский надел не мог прокормить крестьянина, поэтому он был вынужден идти к помещику и просить принять его на испольщину. Крестьяне обрабатывали господскую землю своими орудиями и получали за труд половину урожая. Закончилось это массовое закабаление крестьян массовым разорением старой деревни.

По воспоминаниям Н.Г. Чернышевского Н. А. Некрасов с первых дней проведения реформы понимал, что народ обманут, поэт переживал события тех лет трагически: «В день объявления воли я пришел к нему и застал его в кровати. Он был крайне подавлен; кругом на кровати лежали разные части «Положения» о крестьянах. «Да разве эго настоящая воля! — говорил Некрасов. — Нет, это чистый обман, издевательство над крестьянами». Так что мне пришлось даже успокаивать его».

Неслучайно в поэме так много эпизодов о несчастливой жизни многомиллионного русского крестьянства после «освобождения». Уже начало поэмы «Кому на Руси жить хорошо» — с знаменательными названиями губернии, уезда, волости, деревень — приковывает внимание читателя, прежде всего, к бедственному положению народа. Очевидно, горькая доля встретившихся на столбовой дороженьке временнообязанных мужиков и оказывается исходной причиной возникшего спора о счастье как материальном благополучии. Поспорив, семь крестьян отправляются в дальнюю дорогу по России в поисках счастливого человека.

Образ широкой дороженьки и открывает первую главу поэмы. Описывая путь, автор использует лексику («песчана» и «глуха»; «хороша» весенняя природа, но «невесело» глядеть на поля с «бедными всходами»; избы «новые нарядны», но смотреть на них «больней», чем на старые), благодаря которой с первых строк в поэме возникают тревожные мысли о народной судьбе, которые, постепенно усиливаясь, переходят в предчувствие надвигающейся беды и неблагополучия. Не случайно картина заканчивается горьким, почти риторическим вопросом: «Какое счастье тут?…»

Связь с народным творчеством и живой крестьянской речью придает стихам в «Кому на Руси жить хорошо» подлинно народное звучание. Поэт смотрит на мир глазами народа, думает его думами.

Описывая природу, автор подчеркивает, что она (природа) находится в неразрывном единстве с жизнью крестьян:

Недаром наши странники

Поругивали мокрую,

Холодную весну. .

Весна нужна крестьянину

И ранняя и дружная,

А тут — хоть волком вой!

Не греет землю солнышко,

И облака дождливые,

Как дойные коровушки,

Идут по небесам,

Согнало снег, а зелени

Ни травки, ни листа!

Вода не убирается,

Земля не одевается,

Зеленым ярким бархатом,

И, как мертвец без савана,

Лежит под небом пасмурным

Печальна и нага.

Пейзаж, описанный поэтом, рождает ощущение горя, крестьянской обездоленности («зелени ни травки, ни листа», «лежит под небом пасмурным», «как мертвец без савана», «чернехонько», «печальна и нага»). Некрасов показывает образ земли, лишенной жизни. С особой силой звучит этот мотив и в описании деревни Клин — «селенья незавидного»:

Что ни изба — с подпоркою,

Как нищий с костылем;

А с крыш солома скормлена

Скоту. Стоят, как остовы,

Убогие дома.

Ненастной, поздней осенью

Так смотрят гнезда галочьи,

Когда галчата вылетят

И. ветер придорожные

Березы обнажит…

То же самое и в описании «богатого» села Кузьминского с его грязью, училищем, «пустым, забитым наглухо», избой «в одно окошечко, с изображеньем фельдшера», «лавками», питейными заведениями.

Все описания – убедительное свидетельство того, что в «жизни крестьянина, ныне свободного, бедность, невежество, мрак». С другой стороны, эти описания раскрывают духовное богатство крестьянской души, талант народа, умеющего подобрать меткие эпитеты и сравнения, органически связанные с деревенским бытом.

Самый облик крестьян, а еще более — их рассказы, убеждают, что счастье мужицкое — «дырявое, с заплатами», «горбатое с мозолями», — что и после реформы жизнь крестьянина-труженика лучше не стала. В кругу «счастливцев» следует выделить образ каменотеса-олончанина. Он выгодно отличается от всех других рассказчиков: «плечистый», «молодой», не знает нужды. Его облик и слова вызывают мысль о нравственной и физической красоте человека, любящего труд и умеющего трудиться. Описание другого персонажа, который тоже был «не хуже каменщик», а теперь «зачах», заставляют задуматься о том, что даже богатырский труд не приносит крестьянину счастья, напротив, и он к концу жизни оборачивается трагедией.

Кроме того, автор обращает особое внимание на жизнь русских женщин. Так, из рассказа Матрёны Тимофеевны, мы узнаем и о ее подневольном положении в семье, и о вечных унижениях, о деспотизме семейных отношений, о постоянной разлуке с мужем, страданиях матери, потерявшей сына, материальной нужде. Вся история жизни Матрены Тимофеевны доказывает справедливость ее слов:

Не дело — между бабами

Счастливую искать!..

Песни, которые поет Матрена Тимофеевна, воспринимаются как общеизвестные, повсеместные. Их знают и «хором» подхватывают странники-правдоискатели, что «промеряли пол—царства». Голос Матрены Тимофеевны — голос самого народа. Рассказ Матрены Тимофеевны о своей жизни — это и рассказ о судьбе любой крестьянки, многострадальной русской женщины-матери, которая в пореформенную эпоху осталась столь же угнетенной и бесправной, что и до 1861 года.

Многие герои русской литературы искали правду и счастье. Не исключением стал и герой повести А.П. Платонова Вощев. В день, когда Вощеву исполняется тридцать лет, его увольняют с небольшого механического завода «вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда». Его признают несознательным рабочим из-за его попыток «выдумать что-нибудь вроде счастья», чтобы улучшить производительность труда. В мире, где все работает «по готовому плану», Вощев не может найти себе место. Так герой решается отправиться в путь: он жаждет найти место, где все будет иначе. Как и многие другие герои русской литературы, Вощев мечтает об идеальном мире, где все счастливы. Однако уже в самом начале своего пути он становится свидетелем ссоры супругов и понимает, что эти люди глубоко несчастны, они не чувствуют смысла жизни. Тогда герой произносит следующее: «…Чтите своего ребенка… когда вы умрете, то он будет». Этими словами Вощев провозглашает приоритет будущего над настоящим. По этой же причине, увидев отряд пионеров, он чувствует ответственность за их жизни. Именно тогда герой ощущает свою жизненную задачу-работать в настоящем для блага будущих поколений.

Потому он соглашается строить общепролетарский дом, «из высоких окон» которого, как ему кажется, «будущий человек будет спокойно глядеть в простертый, ждущий его мир» и «бросать крошки из окон живущим снаружи птицам. Появление на котловане маленькой девочки Насти Вощев расценивает как чудо, как надежду на обретение в будущем другими людьми смысла жизни. Ее гибель становится трагедией для героя, он осознает, что нет никакого смысла в строительстве, в любых полезных деяниях, если при этом свершаются бесчинства и умирают дети.

В начале XIX в. политически нейтральное значение слова «гражданин» было воспроизведено в одном из наиболее известных словарей того времени — «Словаре Академии Российской». «Гражданин – городской житель, обитатель». Одновременно с отождествлением гражданина с городским жителем на рубеже XVIII — начала XIX в. было распространено и более широкое по смыслу значение: гражданин — это еще и соотечественник, житель страны, подданный, вне зависимости от места проживания и сословной принадлежности. Близким по смыслу понятию «гражданин» в лексиконе образованной части российского общества было слово «гражданство», которое обозначало определенную общность людей, имевших свои правила поведения, этические нормы. Понятие «гражданство» означало, с одной стороны, общность людей, а с другой — подразумевало противопоставление частного и общественного, индивидуальных потребностей гражданина и общества в целом, интересы которого всегда ставились выше интереса частных лиц. Для обозначения таких отношений между жителями Российской империи употреблялось понятие «сограждане». Оно нередко использовалось в качестве обращения к слушателям в различных научных и благотворительных обществах, а также в аудиториях высших и средних учебных заведений. Обращаясь к слушателям таким образом, оратор всегда стремился подчеркнуть духовное единство собравшихся. В данном контексте понятие «сограждане» всегда имело позитивную эмоциональную направленность и подразумевало не отдельного человека, а его членство в коллективе, группе, обществе. «Согражданами» называли людей не просто совместно проживающих на определенной территории, а людей, имевших общность культуры, чувств и привязанностей. Так, в статье Н. М. Карамзина «О любви к Отечеству и народной гордости», размышляя о различии «физической, моральной и политической любви к Отечеству», автор предлагал читателям свое представление о том, кого следует называть «согражданами». По его мнению, это те люди, «с кем мы росли и живем… душа их сообразуется с нашею, делается некоторым её зеркалом». У них есть духовное единство, и каждый из членов данной общности испытывает чувство любви к своему Отечеству, которая проявляется в любви к «согражданам». Именно «сия любовь к согражданам, или людям, с которыми мы росли, воспитывались и живем, – писал Н. М. Карамзин, – есть вторая, или моральная, любовь к Отечеству…»

Что Путин сделал с Россией в 2021 году?

В связи с ежегодной пресс-конференцией президента России политические итоги года обсуждают эксперты – лидер Либертарианской партии Михаил Светов и главный редактор сайта «Рабкор» Борис Кагарлицкий.

Интервью публицистов Александра Скобова и Зои Световой.

Ведет передачу Михаил Соколов.

^{Видеоверсия программы}

Михаил Соколов: Сегодня в нашей московской студии гость Борис Кагарлицкий, главный редактор сайта «Рабкор». С нами на связи лидер Либертарианской партии России Михаил Светов, соответственно, политики левого социал-демократического и праволиберального толка, что позволяет нам посмотреть на текущую ситуацию в России и за ее пределами с разных сторон. У Владимира Путина свой итог года, он его дает на пресс-конференции, а у нас будет, видимо, свой.

Я бы начал с одного из ключевых событий прошедшего года – это протестное движение, весенние акции в защиту Алексея Навального. И в опросах по итогам года, которые проводятся социологами, они, естественно, выходят на первое место в памяти людей. О них напомнит наш корреспондент Иван Воронин.

Михаил Соколов: Вот такие воспоминания об одном из ключевых событий прошедшего года. Какова роль этих протестов, уже ушедших в историю, в прошлом, что они дали и что они не дали?

Борис Кагарлицкий: Я думаю, пока рано говорить, что они дали, я думаю, можно говорить о том, что они не дали. Они не дали подъема общественного движения. Действительно, было ощущение не только у инициаторов протестов, но и у многих участников, что это начало какого-то большого выступления, большой волны общественного подъема. Этого подъема не было, причин тут много, потом задним числом когда-нибудь поймем. Я думаю, здесь два момента очень важных. Первый момент состоит в том, что все-таки сама команда Навального сделала очень грубую и очень жесткую ошибку, а именно, они пытались представить все происходящее исключительно только как выступление в поддержку Навального, тем самым крайне сузив тематику и сузив социальную базу и так далее. С другой стороны, все недооценили, насколько власти готовы использовать сложившуюся ситуацию для того, чтобы начать уже систематическое искоренение оппозиции как таковой.

Михаил Соколов: То есть пандемия помогла?

Борис Кагарлицкий: Я думаю, пандемия здесь не то что ни при чем, обстоятельство очень важное, но если бы пандемии не было, ее бы придумали. Ее не надо было придумывать, она действительно является очень большой социальной и политической, даже в каком-то смысле моральной катастрофой, причем глобального характера. Мы сейчас прекрасно понимаем, что если она кончится, она, кстати говоря, по медицинской логике должна кончиться как раз в предстоящем году, то будет проблема, как быть, потому что вся пандемия уже институционализирована. Все это, во-первых, очень нужно, и не только в России, это очень выгодно. Сейчас Собянин сказал, что он продлевает запрет на митинги, пикеты и так далее, даже на одиночные. Пандемия кончится, а запреты останутся, они никуда не денутся. Порождены они не пандемией, они порождены общественным раскладом сложившимся. Тут еще и пандемия – это замечательное оправдание, чтобы все это сделать именно так. Я в любом случае считаю, что действительно все участники этих протестов, я тоже тогда был на улицах, все-таки ожидали, что события будут развиваться несколько иначе. Не могу сказать, что слишком оптимистично я был настроен, но я ожидал несколько более активного выступления людей.

Михаил Соколов: А с другой стороны, и иного уровня репрессий, видимо?

Борис Кагарлицкий: Важно именно количество людей и устойчивость движения. Я, кстати, был во время всего этого дела в Иркутске, а не в Москве, могу сказать, что четко в провинции, за пределами Москвы и Петербурга, было видно, что призыв, что мы выходим только за Навального, резко все заузил. Люди были настроены выходить за социальные и политические изменения, за демократизацию, за освобождение политзаключенных, широкий спектр разных требований, зачастую не совсем одинаковый.

Михаил Соколов: В регионах тоже своя повестка есть.

Борис Кагарлицкий: Это упорное, просто упертое повторение команды Волкова, что это только Навальный, ни о чем, кроме Навального, – это привело к тому, что люди просто были демотивированы. Это было видно как явный фактор разрушения.

Михаил Соколов: Хотя в провинции впервые было столько выступающих.

Борис Кагарлицкий: Обратите внимание – сначала вышли как раз. Ведь было два крупных выступления, первое выступление, все опросы говорили, люди говорили: да, конечно, надо освободить Навального, но вообще мы вышли не за Навального. А дальше приводили десять причин, почему они вышли. Второй уже меньше, а потом просто сказали: если все сводится к тому, что только Навальный, – это ваши проблемы. И еще одна важная деталь, что сделала команда Волкова. Они посчитали, что можно протест включить и так же его рубильником выключить, тем самым показывая власти, не кому-то другому, а именно власти: видите, как мы все хорошо контролируем. Но протест можно один раз выключить, но если один раз его выключили рубильником в политическом режиме, то второй раз вы его уже не включите.

Михаил Соколов: Жизнь, может быть, потом включит. Давайте мы Михаила Светова послушаем об исторической роли этого события.

Михаил Светов: Я на самом деле свое отношение к произошедшему описал еще несколько месяцев назад. Я написал, что Путин победил в этом отрезке политического цикла, он достиг всех поставленных перед собой целей. Оппозиция, гражданское общество, к сожалению, не добились ничего, наоборот, потерпели очень тяжелое поражение как в лице потери одного из лидеров протеста Алексея Навального, так и в общей правовой ситуации, где гражданские права были окончательно свернуты. Сегодня этот страх, которого еще не было два года назад, у гражданского общества глубоко внутрь впитался. Мотивировать людей выходить на улицы сегодня, конечно, становится значительно труднее. Поэтому итог, если подводить итог этим событиям, то Путин победил, были совершены тяжелейшие политические ошибки.

Частично я согласен с тем, что сказал Борис, но не со всем. Мне кажется, фактор китайского коронавируса был значителен в развитии этих событий. Конечно, дата возвращения Алексея Навального, под которую были приурочены все эти массовые протесты, на мой взгляд, была выбрана фатально неудачно. Это был просто какой-то случайный зимний день в разгар морозов, задолго до выборов, где ситуация могла бы быть более накалена, более интересной. Но это уже стоит воспринимать не как политику, а как историю, потому что новая политическая реальность сложилась, с ней просто нужно начинать работать, как с данностью.

Михаил Соколов: На ваш взгляд, чего все-таки испугалась власть, так поднимая градус репрессий, – фильма о «дворце Путина» или действительно людей на улице?

Михаил Светов: Мне очень не нравится, когда говорят о том, что власть чего-то испугалась. Власть ничего не испугалась, она достигла поставленных перед собой целей теми методами, которые ей были доступны, и в этих категориях размышляет. Здесь нет никакого страха. Страх – это если бы они вели себя как-то иначе, если бы они пошли на уступки, если бы они были вынуждены идти на диалог. Здесь нет никакого страха, здесь есть методичное уничтожение врага и упоение собственным превосходством политическим и силовым. Поэтому не надо называть это страхом – это просто систематическое уничтожение противника.

Михаил Соколов: Давайте мы разнообразим нашу дискуссию и послушаем Петербург, Александр Скобов, известный публицист тоже такого левого направления и правозащитник.

Елена Поляковская: Почему оппозиция в минувшем году потерпела поражение? Что произошло, по вашему мнению?

Александр Скобов: Я не считаю, что что-то такое в оппозиции произошло, что вызвало это поражение. К этому последовательно шли все обстоятельства. Дело в том, что у нас происходит коренная трансформация режима, превращение его из изначально авторитарного уже в достаточно тоталитарный. При таком режиме просто не остается места для легальной оппозиции, она зачищается, уже загоняется в состояние диссидентского движения в Советском Союзе.

Елена Поляковская: Какую роль в этой ситуации сыграла посадка Алексея Навального, его возвращение и, соответственно, тюремный срок реальный?

Александр Скобов: Алексей Навальный, с моей точки зрения, совершил гражданский и человеческий подвиг. Он, по сути дела, пожертвовал собой ради того, чтобы хотя бы попытаться как-то расшевелить наше общество, поднять его на протест, поднять его на сопротивление наступающей фактически уже фашистской диктатуре. В любом случае Алексей Навальный останется символом сопротивления, останется политзаключенным номер один в России, кто бы что ни говорил из его недоброжелателей по этому поводу.

К сожалению, у общества потенциала протестного не хватило, чтобы эти протесты продолжать уже в очень жестких условиях, когда цена за участие в таких протестах была уже очень высока.

Елена Поляковская: Можно ли сегодняшнюю КПРФ в том виде, в каком она существует, считать оппозицией?

Александр Скобов: Нет, конечно, ее нельзя считать оппозицией. Это имитационная оппозиция, это муляж оппозиции. Это партия, полностью встроенная в имитационно-манипулятивную систему. Никогда внутри этой партии не удастся подвинуть ту группу верноподданнически настроенных партийных бонз, которые бессменно эту партию возглавляют на протяжении уже десятков лет. Но другое дело, что внутри КПРФ могут возникать какие-то отдельные группы, может быть течения, люди, они никогда не смогут в ней взять верх, я тут не питаю иллюзий, которые все-таки будут пытаться как-то более независимо себя вести.

Елена Поляковская: Как вам видится в дальнейшем судьба российской оппозиции, что с ней в ближайшее время будет?

Александр Скобов: В ближайшее время с ней не будет ничего хорошего. Будут репрессии, практически невозможна никакая легальная оппозиционная деятельность. Я не знаю, насколько она сможет в этих условиях хотя бы силы копить какие-то. В основном сейчас оппозиция будет перемещаться в эмиграцию.

Михаил Соколов: Действительно происходит коренная трансформация политического режима в России или мы видим тот же самый процесс, который чуть-чуть ускорился?

Борис Кагарлицкий: Трансформация на самом деле происходит. Другое дело, что она, конечно, вынужденная. Я отчасти согласен с Михаилом, сказавшим, что называть все это страхом неправильно. Это не страх, но, тем не менее, это вынужденные действия. Той же самой власти было бы гораздо комфортнее и спокойнее действовать мягкими методами, они действовали так десятилетиями. С чего они вдруг начали так резко изменять алгоритм свой работы?

Михаил Соколов: Можно же было жить с Навальным. «Навальный разоблачает, а мы не обращаем внимания».

Борис Кагарлицкий: «А мы игнорируем». Иногда кого-то могут посадить для острастки.

Михаил Соколов: Или убить.

Борис Кагарлицкий: Как получится.

Я имею в виду, что, конечно, это вынужденная эволюция. Если действительно они чего-то боятся, то они боятся не реальной оппозиции и реального протеста, они боятся некоей неопределенности в развитии событий, и они боятся друг друга – это самое главное. Мировая экономическая ситуация изменилась, мировая экономическая конъюнктура неблагоприятна сейчас для той модели развития, которая сложилась в России. Сырьевая экономика в условиях глобальной нестабильности, глобальной экономической стагнации не может процветать – это очевидно. Если они чего-то боятся, они боятся дестабилизации, которая может прийти и изнутри власти тоже, то есть они могут перегрызться между собой – это очень серьезная проблема. Именно поэтому зачищают как раз оппозицию. Друг друга зачищать еще не начали, непонятно, кого и как, за что кто кого зачистит, а оппозицию надо зачистить превентивно, потому что нужно создать условия, когда ни одна группировка внутри власти не сможет попытаться столкнуться с какой-то оппозицией и в свою сторону привлечь какое-то массовое общественное движение. Это четко задача, которая поставлена, она в значительной мере решена.

Михаил Соколов: Был затронут в этой беседе сюжет с компартией, которая получила от Навального и его сторонников достаточно приличную поддержку. Это погубило «Яблоко» на выборах, не знаю, сколько они потеряли.

Коммунисты, если считать без фальсификаций, почти догнали «Единую Россию», во многих регионах даже обошли, чего вообще давно не бывало. Что с ними будет происходить, будут ли они жертвами репрессий, как такой потенциальный, хоть и не очень активный, конкурент «партии власти»?

Борис Кагарлицкий: Я как раз проводил кампанию в Иркутске и в Якутии, отчасти в Магадане. В Якутии КПРФ победила, причем с хорошим отрывом, «Единую Россию». Правда, надо сказать честно, тут не только наша заслуга, тут еще пожары сыграли немаленькую роль, просто разоблачив власть.

Михаил Соколов: И власть, которая не могла вовремя принять меры в связи с этим.

Борис Кагарлицкий: Пожары выявили недееспособность власти, которая не могла ничего делать, кроме как делать заявления и пугать. С пожарами, с конкретикой работать не могут. Там общество начало тушить пожары – это очень важная вещь. Люди стали собираться, покупать оборудование, как-то сами организовывать добровольные пожарные дружины, чтобы тушить. Если говорить в целом про КПРФ, да, картина достаточно драматичная. Потому что есть ряд деятелей КПРФ, причем деятелей достаточно заметных, как Вячеслав Мархаев в Бурятии, Сергей Левченко в Иркутской области.

Михаил Соколов: Рашкин, который пострадал от лося.

Борис Кагарлицкий: Валерия Федоровича, конечно, очень жалко. Мне кажется, он сам изрядно себе навредил. Я его поддерживал, он сделал много хорошего во время избирательной кампании, он действительно попытался протестовать против электронного голосования, фальсификаций, он попытался сделать жест достаточно сильный. Но заметим, что это был жест даже не московской КПРФ – это был жест конкретно Рашкина. Было видно, что даже московская организация за ним не поднялась полноценно. Поняв, что он в достаточной мере изолирован, по нему начали бить. А дальше Валерий Федорович сам сделал ошибку с этой охотой. Не хочу комментировать.

Михаил Соколов: То есть КПРФ все-таки попадет под топор или нет? Или отдельные деятели?

Борис Кагарлицкий: Я бы сказал, что КПРФ сейчас под прицелом, причем прицелом снайперским. Бить будут не по площадям, как показала история с Ракшиным, могут индивидуально бить по конкретным политикам. И это действительно очень опасно.

Михаил Соколов: Что вы думаете о ситуации с оппозицией, которая попала в Думу? Есть итог выборов, который мы знаем, есть официальные итоги, есть итоги, пересчитанные с учетом фальсификаций электронного голосования. Можно понять, какая реальная картина была бы при честных выборах, она была бы не столь радостная для «партии власти». Ваш взгляд сейчас ретроспективный на эту кампанию, которая прошла на наших глазах?

Михаил Светов: Я на самом деле снова вынужден согласиться с Борисом в его оценке произошедшего, что, конечно, то, почему власть так отреагировала на уличные протесты, связано как раз с тем, чтобы ни одна из башен Кремля, ни одна из групп, которая сейчас каким-то образом причастна к власти, не могла сделать ставку на улицу, таким образом дестабилизировать ситуацию. Здесь я полностью согласен, что касается КПРФ и будущего конкретно их.

У нас есть перед глазами опыт 2011 года, когда партия «Справедливая Россия» прекрасно устояла, сохранила свое положение в Думе, просто доказав свою лояльность и исторгнув из своих рядов тех бузотеров, людей, которые сделали ставку на улицу. Мы помним Гудковых и Пономарева.

Та же самая судьба сегодня складывается у Рашкина. Все остальные заново присягнут действующей власти, будут выполнять такую функцию номинальной оппозиции в парламенте, как они ее выполняли последние 20 лет. Поэтому я ничего не жду от людей, которые сегодня находятся в парламенте, в первую очередь потому, что ставка на улицу в очередной раз доказала свою несостоятельность, в очередной раз доказала, что если вы попытаетесь, вас ждут такие последствия, что вы еще очень много раз пожалеете, что вы попытались это сделать. Это урок, который, к сожалению, сейчас усваивается как улицей, которая зализывает раны, так и людьми, которые попытались ее поддержать.

Михаил Соколов: А что вы скажете о партии «Новые люди»? Все-таки вы либерал, они себя позиционировали как таких умеренных, но либеральных политиков, получили больше 5%. Может быть, от них будет какая-то польза?

Борис Кагарлицкий: Все действующие лица, которые находятся сегодня в Государственной думе, – это люди, серьезно ветированные правительством. Люди, которые там находятся исключительно по причине своей гиперлояльности действующему режиму. Даже относительно независимые игроки, как Поклонская, например, из этой системы очень легко исторгаются, когда начинают вести какую-то независимую игру. Без всяких симпатий к политической программе Поклонской, она была похожа на живого человека, она иногда высказывалась наперекор действующей политики власти, это ее довело до Кабо-Верде. Поэтому я абсолютно не верю, что от «Новых людей» можно что-то ждать, хотя видно, что этот запрос на смену элит, запрос на какие-то новые лица на этих выборах удовлетворяли, но удовлетворяли в интересах Кремля, в интересах действующего режима.

Михаил Соколов: «Умное голосование» – это был сильный ход, оно тоже пугает или не пугает Кремль?

Михаил Светов: «Умное голосование» – это был способ консолидировать протестный голос для того, чтобы вбить клин в действующую систему. Коммунистическая партия в этом смысле была как раз заложницей «умного голосования», потому что ставка была сделана именно на эту партию. Именно поэтому сейчас основной осадок политический падает на нее. Но удастся ли этот успех повторить в следующий раз, я глубоко сомневаюсь. Улица демотивирована, то, что было доступно, та мобилизационная сила, которая была доступна Навальному, она недоступна команде, которая осталась без него сегодня.

Михаил Соколов: Борис, а вы что скажете об «умном голосовании»? История с ним закончилась? Будут же какие-то следующие выборы, в конце концов, в регионах, потом выборы мэра Москвы. Этот козырь Навального играет на политическом поле следующих лет или эта тоже уже карта бита?

Борис Кагарлицкий: Начнем с того, что эффект «умного голосования» самой командой Навального очень сильно преувеличен. Мы делали анализ, не зная в 2018 году, как разложится «умное голосование», мы показали тогда 23 округа, в которых независимо от «умного голосования» по московским выборам оппозиция была способна побеждать, в 20 из них она и победила. То есть даже без учета «умного голосования» тенденции были бы те же самые. Надо понимать, что избиратели на самом деле тоже не идиоты, они прекрасно понимают, какой кандидат более перспективный. Как раз наоборот в ряде случаев «умное голосование» дезориентировало избирателя. Избиратель тяготел к одному избирателю, «умное голосование» развернуло часть голосов к другому кандидату, в итоге, как в известном случае с Романом Юнеманом, он не прошел, а прошел представитель «Единой России». Другое дело, что я бы тоже не голосовал за Юнемана.

Михаил Соколов: Я понимаю, вам умеренный националист явно не близок.

Борис Кагарлицкий: Если уж ставить задачу – кто угодно, только не «Единая Россия», тогда, наверное, Юнеман. Я бы просто так задачу не ставил, я не считаю, что кто угодно, лишь бы не «Единая Россия». Потому что бывают люди, которые ничем не лучше. Конечно, «умное голосование» не работает в условиях тотальной фальсификации. Во-вторых, «умное голосование» оказалось преувеличенным по раскрутке, по пиару проектом. В-третьих, сама команда Навального сейчас не имеет того авторитета, который был, когда был сам Навальный. Они, конечно, прикрываются именем Навального, но одно дело, когда он сам как-то гарантирует, что это его решение, другое дело, когда его нет. Проблема в том, что на местах в регионах действительно есть местные политики, некоторые из них вопреки тому, что говорит Михаил Светов, попали в Думу, другой вопрос, насколько они будут свободны в своих действиях, но политики с самостоятельной позицией. Это чаще всего КПРФ, но не только КПРФ. Самое главное, что они сейчас находятся в мучительных поисках тактики. Выборы 2022 года кое-где будут, не очень важные выборы, а в 2023 году новая волна выборов уже важных.

Михаил Соколов: А потом Путин опять.

Борис Кагарлицкий: Давайте не будем говорить из принципа, давайте забудем эту дату. Спокойнее, безопаснее эту цифру не произносить.

Михаил Соколов: Хорошо, давайте про 2036-й сразу.

Борис Кагарлицкий: 2095-й, неважно. Я сейчас говорю о другом, я говорю о том, что сейчас условно легальная оппозиция находится в очень сложном положении, потому что они могут выиграть на выборах, но все равно у них украдут эту победу. Чтобы защитить победу, нужно выходить за рамки, за флажки. Выходить за флажки – это значит, можно потерять то, что есть. Вот такая ситуация.

Михаил Соколов: То есть тупик?

Борис Кагарлицкий: Я бы сказал, тактическая дискуссия.

Михаил Соколов: Электронное голосование, как оно сработало? Это теперь абсолютное оружие власти, такая штука, которая съест любую фигуру на политической шахматной доске? Вы что-то боретесь, работаете с избирателями, они идут голосовать, а там электронным способом рисуют все что угодно.

Борис Кагарлицкий: Если честно, да. Мы сами все время говорим во время кампании, что если все придут, все как один проголосуют, хотя бы 60% избирателей придет, проголосует, то тогда никакое электронное голосование не справится, потому что люди физически здесь. В результате у нас получится 125%, все пойдет вразнос. Давайте честно говорить, сегодня, по крайней мере, на региональные выборы нельзя ожидать, что придет 60–70% избирателей. Значит, на этом этапе электронное голосование все перекроет. А как будет дальше – это зависит от состояния общества.

Михаил Соколов: Михаил, ваш взгляд на это абсолютное оружие или не совсем абсолютное оружие власти? За этот год они его отточили до такой степени, чтобы охватить всю страну и сделать вообще бессмысленным участие в выборах?

Михаил Светов: Мне на самом деле странно слышать тезис о том, что сделать бессмысленным участие в выборах. Мне кажется, что про выборы было более-менее понятно все эти годы. Гораздо более важным является, действительно, насколько тверд путинский консенсус, насколько люди еще готовы терпеть. Если люди готовы терпеть 20–30 лет, то в принципе совершенно не важно, какое количество фальсификаций происходит, важен тот статус-кво, который ощущается в обществе. Сегодня мы видим, что пропутинский статус-кво побеждает, люди не чувствуют себя мотивированными выходить на улицу, не ощущают, что есть какие-то реальные альтернативы Путину. Пока такой образ мыслей у них сохраняется, Путин себя будет чувствовать достаточно уверенно. Сами выборы, сам процесс голосования здесь уже вторичен, потому что те фальсификации, которые раньше делались на бумагах, теперь будут делаться менее заметно с помощью электронного голосования. Но принципиально подход к выборам в нашей стране сейчас не меняется, мне кажется.

Михаил Соколов: А как же все-таки быть с фактами? Например, именно из-за фальсификаций в 2011 году люди вышли на улицу в Москве, в Петербурге.

Михаил Светов: И в 2011 году уже стало понятно, что независимо от количества фальсификаций результаты выборов пересмотрены не будут. В этом же суть основная. Мы уже привыкли к этим фальсификациям, мы уже их ожидаем, они встроены по умолчанию в ту систему, которая существует. Люди с ними смирились как с чем-то, если не несправедливым, то по крайней мере с некоей особенностью системы. Сейчас это все переносится на уровень электронного голосования, чтобы меньше людей раздражать. Станет сложнее ловить за руку фальсификаторов, станет проще делать вбросы – это самая опасная часть электронного голосования, что можно вбрасывать, потому что никто никогда не проверит, какой процент голосов реально живым людям принадлежит. Можно свободнее заниматься вбросами, но сама природа системы не изменится. 10 лет мы эти вбросы фиксировали, 10 лет мы их ловили за руку, я сам больше пяти раз был наблюдателем на выборах, никакого эффекта это не возымело, потому что стаус-кво был сильнее.

Михаил Соколов: Еще один вопрос, который мне кажется важным, все-таки про Алексея Навального, который находится в тюрьме, ограничен в своих политических возможностях. Тем не менее, держал голодовку, получил Сахаровскую премию, передает оттуда какие-то тексты. Что с ним будет, какова его роль, если он уцелеет, конечно?

Борис Кагарлицкий: Во-первых, он должен уцелеть. Во-вторых, думаю, что в качестве морального лидера, по крайней мере, значительной части оппозиции он состоялся и на этом месте останется, находясь в тюрьме, скорее, укрепит свои позиции. В качестве человека, который когда-то на каком-то этапе реально сможет претендовать на власть, тут другой вопрос. Сам Алексей Анатольевич, видимо, считает, что это неразрывно связано, что если ты становишься моральным лидером, то ты становишься и политическим лидером. Это в реальной политике не совсем так.

Михаил Соколов: Бывает. Гавел, например, пожалуйста.

Борис Кагарлицкий: Гавел, наверное, да, здесь может выступить в качестве альтернативы. Более понятная аналогия – это, конечно, Нельсон Мандела. За Нельсоном Манделой кроме морального авторитета стояли достаточно серьезные политические и общественные силы. И кстати говоря, с Гавелом немножко более сложная история, Гавел был компромиссной фигурой, не столько моральным лидером, сколько компромиссной фигурой. Моральных лидеров в Чехословакии было много, выбрали одного, наиболее компромиссного, наиболее удобного для того расклада сил, который сложился.

Поэтому как раз пример, который опровергает идею, что стать моральным лидером достаточно, чтобы стать потом претендентом на власть. Потому что мы видим, что моральная позиция Навального укрепилась, отношение к нему у многих людей, которые к нему относились критически, стало теперь лучше хотя бы потому, что если человек сидит в тюрьме, негоже его критиковать. Я много за что могу его критиковать, но сейчас этого не будут делать, потому что он сидит в тюрьме, а я на свободе в данный момент. В этом смысле, да, у него очень сильные козыри. Но организационная политическая база у него в значительной мере разрушена, более того, на мой взгляд, она никогда не была достаточно большой. Потому что замеры показывали гипотетическую «партию Навального».

Михаил Соколов: И она проходила в Думу.

Борис Кагарлицкий: Безусловно, она проходила в Думу. Более того, она проходила в Думу примерно на равных с другими партиями, где-то 11–12% голосов набирала. Но это все-таки недостаточно для политического триумфа, если нет широкой коалиции.

Михаил Соколов: Михаил, что вы скажете по этому сюжету? Алексей Навальный пожертвовал собой, сказал Александр Скобов. Пожертвовал – и что?

Михаил Светов: И что – это вопрос, который будет висеть в воздухе еще очень много лет. К сожалению, мой прогноз, что Алексей Навальный из тюрьмы не выйдет до тех пор, пока Путин этого не захочет, либо пока Путин не уйдет по той или иной причине. Поэтому, какое у него будущее политическое в путинской системе, на мой взгляд, вообще никакого. В послепутинской системе – это уже вопрос открытый. И как эта перемена произойдет, тоже остается сейчас смотреть и работать над этим. Потому что из тюрьмы его выпустят либо за границу, либо после ухода Путина, либо потому, что Путин этого захочет, никакого четвертого варианта не существует.

Михаил Соколов: Этот год интересен еще тем, что власть не только с политической оппозицией борется с увлечением, но и с правозащитными структурами, с гражданским обществом, с обществом «Мемориал», с исторической памятью, которая власти, Кремлю и другим людям не нравится. Я думаю, что здесь мы должны послушать человека, который хорошо в этой теме разбирается. Слово журналисту Зое Световой.

Зоя Светова: Ситуация в области права даже хуже, чем была в Советском Союзе. Потому что я имею в виду, что в отношении адвокатов не было таких преследований, которые происходят сейчас, адвокатов объявляют «иностранными агентами», они вынуждены уезжать. Конечно, мы помним, что в 1970-е годы политические адвокаты тоже уезжали за границу, но все-таки такого как сейчас беспредела судебного, мне кажется, в какой-то степени не было тогда. Сейчас очень ситуация похожа на то, что было именно в андроповскую эпоху, но как-то чуть-чуть мы сдвигаемся даже ближе к сталинскому времени. Может быть я преувеличиваю, но ощущение черноты присутствует.

Елена Поляковская: Вчера суд в Москве не изменил меру пресечения ректору Шанинки Сергею Зуеву. Почему слова президента о том, что он не видит смысла держать его под стражей, не возымели своего действия?

Зоя Светова: Очень сложно эту ситуацию объяснять, есть несколько версий. Возможно, завтра будет пресс-конференция Владимира Путина и там ему зададут вопрос про Сергея Зуева, может быть он что-нибудь скажет, после этого следствие отпустит Зуева под подписку о невыезде. Во всяком случае, я бы не исключала этой возможности. Мне трудно представить, что то, что мы видели на заседании Совета по правам человека – это был спектакль, срежиссированный Путиным, когда он сказал, что нужно его отпустить, а потом ничего не произошло, ни следствие не отпустило, следователей просили адвокаты, апеллируя к словам Путина, и суд не отпускает тяжелобольного ректора Шанинки.

Мне просто трудно согласиться с теми комментаторами, которые говорят, что Путин вообще ничего не решает, что его слово больше ничего не значит. Возможно, это был такой спектакль, что публично Путин говорит «отпустите его», а когда все правозащитники из Совета по правам человека ушли, он говорит силовикам, что не надо никого отпускать, пусть еще сидит. Мы не имеем информации, мы только можем фантазировать, домысливать, придумывать какие-то версии. Но то, что его не отпустили – это, конечно, безобразие, это беспрецедентно.

Если сравнивать даже это дело с делом Кирилла Серебренникова, когда отпустили все-таки тяжелобольного Алексея Малобродского, когда Путин что-то говорит, какая-то реакция поступала. Но с другой стороны давайте вспомним и другие случаи с «Новым величием», когда в ЕСПЧ задавали вопросы Путина, и после этого в деле ничего хорошего не было. На это нельзя надеяться.

Елена Поляковская: Сразу два суда должны принять решение по международному и правозащитному «Мемориалу». Как вам кажется, можно ли надеяться на то, что общественное возмущение сыграет здесь свою роль?

Зоя Светова: Мне очень не хочется быть Кассандрой, мне очень не хочется делать прогнозы. Потому что я в последнее время очень сильно ошибаюсь, поскольку я человек, который всегда надеется на лучшее, несмотря на то, что я уже 20 лет работаю судебным журналистом, очень много видела обвинительных приговоров. Я опасаюсь, что по делу правозащитного центра «Мемориал» будет отрицательное решение, то есть его закроют, суд примет решение о его ликвидации.

Что касается международного «Мемориала», тут может быть решение все-таки о том, чтобы не ликвидировать его. Насколько я понимаю, у суда есть возможность сказать о том, что наказание несоизмеримо с деянием. То есть нельзя ликвидировать международный «Мемориал» за те, грубо говоря, недочеты, защита «Мемориала» международного доказывает, что они выполняли все указания прокуратуры и Минюста.

Что будет в реальности, я вам сказать не могу, это мы узнаем или 28 декабря, если решение будет вынесено в этот день. Нельзя не сказать о том, что 27 декабря будет оглашение приговора по делу Юрия Дмитриева. Юрий Дмитриев, человек, которого судят уже пять лет – это глава карельского «Мемориала». Прокуратура попросила для него 15 лет лишения свободы.

Михаил Соколов: Борис, как вы видите ситуацию? Это активизация наступления на общество? В конце концов, каждую пятницу объявляют очередных «иностранных агентов», журналистов, организации. Так все и будет день за днем все больше и больше «врагов народа» во всяких списках?

Борис Кагарлицкий: Пока на самом верху что-то не переменится, так и будет, естественно. Причем заметим, что в сталинское время 7% оправдательных приговоров в обычных судах, сейчас 1%, и господин Бастрыкин жалуется, что это много, надо понизить. Даже формальные правовые вещи не работают больше. Например, случай, когда меня арестовывали, материалы, приложенные к обвинению, противоречили обвинению. То есть меня обвиняют в том, что я организовывал митинг, приводят в качестве примера пост, где этот митинг даже не упомянут вообще. Судья говорит: в обвинении это сказано, значит это есть. То есть сам факт обвинения уже является доказательством обвинения. Иными словами, даже Вышинский такие замечательные вещи не мог придумать.

Михаил Соколов: Он хотел, чтобы признание было, чтобы вы сказали «да, я согласен с обвинением», тогда все хорошо.

Борис Кагарлицкий: Тут вообще никакого доказательства нет, сам факт обвинения уже сам по себе является доказательством. Это, что называется, новелла в юриспруденции, такого раньше не было нигде, даже в сталинском Советском Союзе. Что касается дела Зуева, тут еще интересный момент. На мой взгляд, это история тоже борьбы между башнями, условно говоря, структурами во власти. Понятно, что люди, связанные с администрацией, пытаются это дело смягчить, пытаются, если возможно, Зуева отпустить под домашний арест, какие-то силовые структуры наоборот им сопротивляются, поэтому беднягу Сергея Эдуардовича гоняют туда-сюда, то домашний арест, то обратно в СИЗО. Ни тех, ни других, не только тех, кто его хочет засадить, но даже тех, кто его защищает, уже не очень волнует его личная судьба, потому что они между собой разбираются. Это просто инструмент для их собственной игры между собой.

Михаил Соколов: А «Мемориал», «иностранный агент», за что страдает?

Борис Кагарлицкий: Я думаю, что это как раз часть общей линии на тотальную зачистку. С Зуевым другая история, он же не оппозиционер, не создатель какого-то неправительственного объединения, организации.

Михаил Соколов: Какой-то подозрительный вуз все-таки с точки зрения тех людей, которые хвалят Сталина.

Борис Кагарлицкий: Я там преподаю. Причем здесь Сталин? Это не про Сталина дело – это про то, что какие-то идут разборки на достаточно высоком уровне. В данном случае понятно, что Зуев попал под раздачу, я не думаю, что Зуев кому-то лично очень помешал. Сейчас уже он становится заложником ситуации.

Михаил Соколов: В этой ситуации, кстати, одна деталь очень неплохая. Буквально на днях министр промышленности и торговли России Денис Мантуров открыто совершенно, такого еще не было за многие годы, хвалил Иосифа Сталина.

Михаил Соколов: Это выглядит примерно так, если бы кто-то сейчас в Германии начал говорить, что Гитлер преобразователь немецкой экономики, построил автобаны, народный автомобиль и все прочее. Михаил, что вы скажете об атмосфере в отношениях власти и гражданского общества в этом году?

Михаил Светов: Это атмосфера полной безнаказанности. Почему бы им не хвалить Сталина, если преступления Сталина не были по-настоящему осуждены, люди, которые в них участвовали, не потерпели никаких последствий в 1990-х годах, когда шанс на это был. Постоянно звучит вопрос: почему они делают то, почему они делают это? Потому что могут, и они это хотят, у них в подкорке лежит, что им за это ничего не будет. За последние 80 или 90 лет ничего и не было, ни за одно преступление мы наших правителей не наказали, над ними не было никаких судов, то есть не было никакой ответственности. Именно поэтому ситуация будет все больше и больше усугубляться.

Здесь совершенно неважно, являетесь ли вы оппозиционером или вам всю жизнь казалось, что ваша хата с краю. Мы уже видим дело Юры Хованского, который в СИЗО находится полгода за песню, которую спел в 2012 году, это и Моргенштерн, который до последнего рассказывал, как в России жить хорошо, а потом оказалось, что у него бизнес отбирают, и он вынужден был уехать через Минск в Дубай. Поэтому система себя так ведет, потому что может – это единственный ответ, который нужно на все давать.

Единственный шанс на то, что что-то изменится – это надежда на то, что люди наконец поймут, в каком страшном положении они оказались, начнут сопротивляться. А если не начнут сопротивляться, значит система все делает правильно. Почему бы им не максимизировать власть, почему бы им не максимизировать количество сконцентрированных в своих руках ресурсов, если этому никто не сопротивляется, если эти ресурсы сами идут в руки. Логика власти совершенно ясна, она на поверхности.

Михаил Соколов: Сюжет войны и мира очень важный. Ощущение такое, что страна стоит на пороге войны то ли с Украиной, то ли со всем западным миром. Конечно, Владимир Путин говорит, что мы за мир боремся и мирные предложения выдвигаем, но звучит это как-то очень странно.

Михаил Соколов: Отступать некуда, позади Москва – такое настроение у Владимира Путина. Как вы объясняете это сочетание мирных предложений, которые вряд ли будут приняты Западом, поскольку выглядят ультимативно, и таких фантазий на тему, что Украина чуть ли не нападет на Крым, бог знает что учудит, находясь под защитой НАТО или Запада.

Борис Кагарлицкий: Обострение внешнего конфликта – это довольно стандартный сценарий в условиях внутреннего кризиса, причем в данном случае кризис глобальный. Не хочу ничего хорошего сказать про нашу власть, но сейчас все элиты во всем мире ведут себя примерно одинаково. Почему-то мне кажется, что все-таки какие-то границы у них есть. Конечно, они готовы побряцать оружием, пошуметь по этому поводу, попугать.

Может быть у них еще есть некоторая историческая память, они помнят, чем это кончилось после сараевского выстрела в 1914 году, кончилось не очень хорошо, как известно. Мне кажется, они на грани балансируют. Проблема не в том, что они хотят войны, они хотят балансировать на грани, но когда балансируешь на грани, то по неосторожности можно сорваться. Кстати говоря, в 1914 году ровно то же самое случилось в Сараево, немножко перешли грань, дальше четыре года воевали, известно, чем кончилось.

Михаил Соколов: Требуют какую-то зону безопасности для России, особых интересов.

Борис Кагарлицкий: Никто ничего не сделает ни с той, ни с другой стороны, я думаю, все так и будет висеть. Подвешенное состояние на грани войны с точки зрения власти, с точки зрения пропаганды, с точки зрения ее внутренних интересов – это нормальное, даже кому-то кажется хорошее положение. Проблема не в том, что они хотят реально начать войну, мне кажется, нет. Они, кстати, к ней совершенно не готовы, просто не смогут выиграть. Проблема в том, что они хотят балансировать на грани, а балансируя на грани, можно сорваться.

Михаил Соколов: Была же серия малых войн разнообразных, за счет чего Россия приобрела разные, Донбасс — раз, до этого была Осетия, Абхазия, Приднестровье под контролем и так далее.

Борис Кагарлицкий: Я сказал свою точку зрения: на большую войну они не готовы, а риск очень велик. Поэтому скорее всего они удержатся на грани.

Михаил Соколов: Михаил, что вы скажете об обострении мировой обстановки и высокой температуре на южных границах?

Михаил Светов: Я тоже согласен, что большой войны они не хотят. Есть желание просто пошантажировать Запад. Майкл Макфол вчера в Твиттере написал, что Путин – это политик XXI века, который застрял в XIX веке. Но на самом деле это приговор, конечно, не России – это приговор в первую очередь Западу, который на такие вызовы просто разучился отвечать. Сейчас Россия и Китай вместе возвращают эпоху силовой политики, где принципиальна не только доступная тебе сила, доступный тебе ресурс, но и то, как ты ими готов пользоваться. Очевидно, что воли у Путина сегодня больше, но риск, конечно, всегда есть перегнуть, начать большую войну, которую Россия, конечно, не вытянет. Это будет большая ошибка.

Мне кажется, до последнего будет сохраняться напряженная обстановка, потому что она Путину выгодна. Путин вообще расцветает в хаосе, который сам же создает. Но насколько долго удастся эту игру тянуть – вопрос. Главное, это вопрос, который зависит очень сильно от воли Запада, который, кажется, сегодня ее всю растерял, но может быть он чем-то удивит.

Михаил Соколов: А как Запад, на ваш взгляд, должен был бы отвечать на бесконечные угрозы, маневры, накопления войск и требования, которые обращены к нему, чтобы некоторые страны пожертвовали своим суверенитетом?

Михаил Светов: Как минимум нужно было не рисовать так много «красных черт». Потому что если ты рисуешь красную черту», ты должен ее соблюдать. Когда ты рисуешь одну за другой и при этом ничего не совершаешь – это, конечно, развязывает очень сильно руки, потому что это заставляет того же самого Путина, тот же самый Китай несерьезно относиться к тем заявлениям и глубокой озабоченности, которую сегодня любят высказывать по любому поводу международные институты. То есть слово должно начать что-то весить.

Сегодня, конечно, провернуть тот фарш, который проворачивался последние 10 лет, назад практически невозможно, потому что коготок застрял. Там, где оказать сопротивление было достаточно легко 10-15 лет назад, сегодня это сделать гораздо труднее. Поэтому сегодня хороших ходов у Запада не осталось, Путин здесь доминирует на шахматной доске политической.

Михаил Соколов: Внутриполитический эффект постоянной военной мобилизации, которая происходит сейчас, каким он будет в наступающем году?

Борис Кагарлицкий: Я думаю, что никаким. Дело в том, что людям это неинтересно, люди устали.

Михаил Соколов: То есть их цены будут волновать?

Борис Кагарлицкий: Тема Украины волновала и обоснованно волновала людей в 2014-15 году, сейчас уже нет, людей утомила. Главное, ситуация вокруг Украины не такая, как в 2014 году. В 2014 году можно было объяснить, было понятно, за что можно повоевать, а сейчас нет, сейчас это непонятно, и это не сработает.

Михаил Соколов: То есть власти придется объясняться, например, за рост цен и не удастся прикрыться военными тревогами?

Борис Кагарлицкий: Власть вообще не будет объясняться, но другое дело, что будут чувствовать и думать люди. Это мы узнаем очень скоро.

Мы часто слышим о детях, которые стали жертвами насилия в школе, но мало кто задумывается о другой стороне вопроса: что может предпринять педагог, чтобы навести порядок в классе? Каким инструментарием, рычагами воздействия он располагает? Аргумент «Вы же учитель — разбирайтесь!» даже не будем брать в расчет: с таким же успехом хирургу без инструмента можно сказать «Ты же врач — лечи!», а водителю без автомобиля — «Перевози, крутись как хочешь».

Поговорить на эту непростую и, надо признать, непопулярную тему с нами согласился Евгений Ливянт, преподаватель математики и физики, соучредитель центра «100 баллов». Евгений работает в системе образования более 30 лет и известен достаточно резкими высказываниями о том, что сегодня происходит в наших школах. Он неоднократно поднимал вопрос очерчивания границ ответственности учителей и учеников.

— Вы могли бы коротко описать, что, на ваш взгляд, сегодня происходит в школе? Насколько актуальна тема насилия, стало ли его больше за последнее время?

— Для начала надо понять, что произошло с белорусской школой. Когда-то она базировалась на советской концепции образования, которая включала в себя не только обучающий процесс, но и определенный набор правил (писаных и неписаных), которые создавали, можно сказать, систему сдержек и противовесов.

О чем я говорю? Например, если ученики вели себя в школе паршиво (не важно, по отношению к другим ученикам или к учителям), их могли «привести в чувство» с помощью писаных и неписаных правил. Часто было достаточно замечания в дневнике от учителя и уж тем более завуча или — в самом крайнем случае — директора. Хватало даже угрозы появления такого замечания. Плохая характеристика по окончании учебы тоже была вполне себе серьезной угрозой. Если это не помогало, родителей вызывали в школу для беседы. Следующий этап — письмо родителям по месту работы, и у них из-за таких писем действительно были неприятности. В самых запущенных случаях подключалась инспекция по делам несовершеннолетних.

Нигде не было написано, что учитель всегда прав, но педагог действительно обладал авторитетом и, я бы сказал, властью. Это не решало проблемы на 100%, в реальном мире такого результата достичь невозможно. Но значительную их часть удавалось или избежать, или сгладить, или пресечь на ранней стадии возникновения.

Я считаю, на самом деле мало что поменялось за последние десятилетия. Все так же, как и в моем детстве. Думаю, у нас было даже пожестче, чем сейчас: и учителей доводили, и одноклассников, и драки были район на район, школа на школу, класс на класс. Ну уж точно не ужас-ужас-ужас. Это с одной стороны.

А с другой — значительно ослабла система сдержек и противовесов. Не важно, на чем она держалась: на воспитании, на советских законах, на идеологии, на страхе или на традициях. Сейчас этой системы нет, а аксиома «Учитель всегда прав» у большинства школьников и их родителей вызывает недоумение и смех.

— Но о буллинге в школе говорят значительно больше, эта тема постоянно на слуху…

— Информация стала распространятся значительно быстрее, есть родительские чаты, социальные сети, события получают бо́льшую огласку. И здесь мы наблюдаем смещение фокуса, искажение восприятия информации. Да, информация о том, что происходят такие события, важна, но еще важнее то, что мы видим, как педагоги зачастую не могут ничего поделать с происходящим.

Конфликтов не стало больше, но значительно снизилось качество реагирования на них учителей и руководителей школ. Исходя из логики компаний против буллинга, очень часто крайними оказываются учителя.

Потому что все видят их беспомощность, загруженность, забитость. Педагоги находятся в слабой позиции, и тут интересно: по всем правилам буллинга именно такие люди и становятся жертвами.

— В чем заключается беспомощность, о которой вы говорите?

— Да во всем! Начиная с простейших вещей. Учитель не может выгнать ученика из класса. Ученика нельзя отстранить от уроков. Его нельзя выгнать из школы за демонстративно отвратительное поведение. Писать многим родителям письма, проводить с ними беседы бессмысленно. В общем, если ученик не совершает ничего, что можно расценивать как уголовное преступление, он чувствует себя абсолютно безнаказанным. Постоянно срывать уроки или толкнуть одноклассника, высмеивать его, дать затрещину, поставить подножку — это не преступление. По крайней мере до тех пор, пока тот не упадет и, допустим, не сломает себе руку.

Молодые люди, которые и сами не учатся, и другим не дают, прекрасно понимают, что им могут погрозить пальчиком, в сотый раз прочитать нотацию и пообещают плохой аттестат. Пару лет назад мне несколько месяцев подряд писала молодая учительница из одного небольшого города. В ее классе появился неадекватный четвероклассник, который постоянно избивал детей, а когда учительница пыталась его удержать, он бил ее — до синяков.

С парнем совершено ничего нельзя было сделать. Все попытки наладить контакт с родителями приводили к тому, что они в ответ начинали строчить жалобы во все инстанции. Трогать родителей руководство школы перестало. Ребенок на замечания вообще не реагировал. Учительница просила меня подсказать, что делать в такой ситуации.

— Какой совет вы дали?

— Я посоветовал делать то, что у нас делают крайне редко: придать делу официальный характер. По моему совету она написала докладную на имя директора и одновременно в милицию. И потребовала зарегистрировать оба документа. Каждый раз, когда ребенок в очередной раз кого-то избивал, она это фиксировала и писала докладные. Я уговорил ее снять побои.

У учительницы были большие проблемы, директор уговаривала, чтобы она забрала все эти докладные. По-моему, даже требовала уволиться. Она выдержала давление и не сделала этого. В какой-то момент те, кто должен был принять решение по вопросу, поняли, что у истории есть юридический бэкграунд и, случись что-то серьезное, у них возникнут проблемы. Ответственность будет уже не на учителе (на которого привыкли спихивать все), а на тех, кто действительно бездействовал.

Ребенка со скандалами, но перевели на домашнее обучение. Хочу отметить здесь критически важный момент: родители мальчика не хотели видеть проблему, не собирались сотрудничать со школой. Если бы у них было такое желание, я уверен, парню можно было бы помочь без кардинальных мер.

Я знаю много случаев, когда ребенок ведет себя неадекватно, а проблемы в конечном итоге не только у его одноклассников, но и у учителя. Знаю конкретные примеры, когда педагоги из-за этого уходят с работы, потому что понимают, что терпеть издевательства не хватает нервов, а изменить своими силами ничего невозможно.

— Может быть, проблема в том, что у нас понятие ответственности применяют только к взрослым людям?

— На самом деле все еще хуже. У нас нигде не прописана ответственность — ни у детей, ни у взрослых. Ни у родителей, ни у учителей. Ведь ответственность подразумевает целый комплекс понятных, четко оговоренных правил и юридических механизмов их исполнения. Таких правил сейчас в образовании не существует. Но по умолчанию учитель всегда виновен.

Когда вы покупаете в магазине телефон, то ставите свою подпись на десятке листов набранных мелким шрифтом различных документов. Они описывают все возможные варианты развития событий и их последствия. Когда вы приводите ребенка в школу, то расписываетесь под одним-двумя абзацами текста, набранного крупным шрифтом.

То есть юридическое сопровождение банального действия — покупки телефона — значительно более серьезное, чем многолетнего сложнейшего взаимодействия со школой ученика и его родителей.

Десять лет назад был принят Кодекс об образовании. Честно говоря, я очень на него надеялся, а в итоге был разочарован. В этом документе нет ничего про права, обязанности и ответственность всех участников образовательного процесса — а это ученики, их родители, учителя, администрация школы и так далее…

— Но раньше же как-то все работало и без этого, вы сами говорили про авторитет учителей…

— Мы живем уже в совершенно другом мире — не таком наивном, более прагматичном. Он требует, чтобы все возможные уже известные варианты неблагоприятно развивающихся событий в школе были юридически прописаны, чтобы у педагога существовал набор четких и понятных протоколов. Конечно, охватить все в принципе невозможно, но ведь большинство возникающих проблем, включая травлю, драки, хамство, срывы уроков, — это вполне стандартные, знакомые учителям ситуации.

Требуется создание целого комплекса юридической защиты. Например, в израильскую школу ребенка не примут, если у него нет специальной школьной страховки. Эта страховка позволяет решать многие проблемы, которые сегодня в принципе не имеют решения в рамках нашей действительности. Например, два ребенка бегут, сталкиваются в коридоре, кто-то получает травму. Давайте посмотрим на ситуацию здраво: как за подобным можно уследить? Правильно, невозможно. У нас историю часто стараются замять, скрыть, а если не удается, то назначают виновного или виновных.

Израильская школьная страховка выступает как КАСКО для автомобилей, извините за такое циничное сравнение. Она позволяет разрулить как финансовую, так и юридическую сторону вопроса.

— Почему, на ваш взгляд, педагоги стараются не предавать огласке истории с буллингом, которые происходят в школе?

— Я могу только предположить, почему так происходит.

«Сор из избы» не выносят потому, что законодательство в сфере образования сейчас настолько не проработано, что при любой ситуации, когда в школе возникает история, связанная с буллингом, насилием, конфликтами, руководство учреждения и учителя очень больно и, как правило, незаслуженно получают «по шапке». Поэтому они сделают все возможное, чтобы об инциденте не стало известно.

Объясню на примере из жизни. С 1985 по 1987 год я служил в армии. Уже в конце 1985-го в армии начали системно бороться с дедовщиной, которая до этого времени стремительно нарастала. Я в это время был новобранцем и видел все перемены собственными глазами. Знаете, что повлияло на происходящие процессы в первую очередь? До 1985 года командира, в подразделении которого вскрывался факт дедовщины, наказывали, поэтому факты дедовщины старательно скрывали. На уровне министра обороны было принято решение: командир, который скрыл факт дедовщины, будет наказан. И наоборот, командир, который выявил такой факт и наказал нарушителей, будет поощрен. Все! Этого было достаточно, чтобы в течение года уровень насилия в казармах резко упал.

А еще периодически прямо в частях происходили выездные заседания военного трибунала, на которых за дедовщину давали реальные сроки.

То есть, с одной стороны, руководители увидели, что скрывать случаи насилия не выгодно и даже опасно, а с другой — те, кто проявлял насилие, поняли, что есть реально работающие правила и законы.

Дедовщина никуда не исчезла, не надо иллюзий и вранья, но деды сразу стали вести себя значительно сдержаннее, никто не хотел увеличить срок службы еще на год-два, причем в не самых комфортабельных условиях дисбата.

Точно так же и в школах: первое, что надо сделать для борьбы с буллингом, — это создать условия, при которых директор и учителя будут знать, что их накажут за факт сокрытия правонарушения и поощрят, если они об этом сообщат. Это позволит искать реальное решение проблемы или конфликта, а такая возможность — это уже 50% решения. Второй необходимый шаг — системная работа юристов по максимальному наполнению Кодекса об образовании детально проработанными правами, обязанностями и ответственностью всех участников образовательного процесса — если не во всех случаях, то в большинстве.

— Вы высказывали спорное для многих мнение, что педагоги не всегда должны вмешиваться в конфликты среди учеников в школе. Можете объяснить свою точку зрения подробнее?

— Очевидно, что в школе ребенок должен научиться адекватно реагировать на различные психологические стрессы. Чтобы получить эти знания и опыт, придется проходить через испытания и трудности. Если каждый раз при этом будет вмешиваться педагог, ребенок никогда не научится нормальному взаимодействию в социуме.

К чему это приводит? Мы с вами знаем случаи, когда два ребенка переругались из-за лопаточки и ведерка в песочнице. Это нормально, они узнают свои границы, пытаются научится разрешать конфликтную ситуацию. Ненормально, когда затем приходят родители этих детей и начинают ругаться, чуть ли не морды друг другу бить или физически воспитывать чужого ребенка. Дети к этому моменту уже забыли о конфликте, вместе лепят куличики и с недоумением и страхом смотрят на неадекватных родителей — своих и чужих. В конкретно этом случае родители выросли, но так и не научились нормально разрешать конфликтные ситуации.

В школе очень важно понимать, в какие детские конфликты вообще не надо вмешиваться, где надо наблюдать со стороны и вмешаться, если возникнет необходимость, а где надо сразу жестко влазить. То, что учителям не стоит вмешиваться в каждый школьный конфликт между детьми, на мой взгляд, очевидно.

Что касается современного хайпа на тему буллинга в школах, то я очень настороженно отношусь к разного рода кампаниям по борьбе за все хорошее против всего плохого. Слишком часто активисты таких кампаний по каждому малозначительному поводу и без повода кричат «Волки, волки!», и для меня очевидно, что такая активность дает результат, обратный желаемому.

Как это работает в английской школе?

Английские школы — всемирно признанный эталон образования. Мы попросили рассказать о том, как регулируют поведение «трудных» учеников в Великобритании Юлию Косько. Юлия окончила Лондонский университет и получила диплом учителя начальных классов, в течение восьми лет работала классным руководителем в начальной школе в Лондоне. Сейчас она владеет консалтинговой компанией по образованию в Великобритании EducAd Consulting.

— Конечно, проблема буллинга в Англии есть, как и в любой другой стране мира. Чтобы с ней бороться, в нашей стране существуют законы на государственном уровне, регулирующие вопросы, связанные с дискриминацией, правами личного пространства человека (в том числе ученика). Есть и четкие ограничения по физическому контакту с ребенком.

Помимо этого, у каждой школы есть свои «полисы» — свод правил поведения в стенах учебного заведения и за его пределами. В них, кроме прочего, прописаны и все права и обязанности учеников. Наличие «полисов» также является требованием на уровне государства, их актуальность постоянно проверяется. В случае возникновения прецедентов эти протоколы могут расширятся или обновляться.

В правилах в буквальном смысле прописаны сценарии: например, в случае если ребенок кого-то ударил, мы должны реагировать таким-то образом, если это повторяется регулярно, мы действуем так-то. При этом работает политика zero tolerance: вне зависимости от тяжести произошедшего ЧП учитель обязан следовать протоколу.

Еще один важный момент. С ранних лет детей учат тому, что на постсоветском пространстве называется «стучать». Только здесь в этом не видят никакого негативного подтекста. Считается, что ребенка нельзя оставлять наедине с возникшими проблемами, он может и должен обратиться к взрослым, и они обязательно помогут. То есть главное правило, которое прививают ученикам: чтобы ни случилось, расскажи об этом учителю. Дети учатся в школе с 4 лет, и, наверное, очень важно, что педагоги с раннего возраста очень много внимания уделяют именно решению конфликтов. Они учат детей разрешать их цивилизовано.

Также в каждой школе есть педагог, который отвечает за дела меньшинств — детей другой национальности, с отклонениями или особенностями здоровья и образования (например, тех, кто страдает дислексией). После каждого разговора представителей школы с учениками или их родителями составляется протокол беседы. Часто привлекают психолога, задача которого — понять, что происходит с ребенком, какие инструменты ему можно дать, чтобы он мог привести себя в порядок.

Неожиданную роль играет форма, которая в английских школах обязательна. На ней всегда присутствует знак школы, и, если ребенок себя как-то некрасиво проявил за стенами учебного заведения (плохо вел себя в общественном месте, подрался, сквернословил), часто в школу могут позвонить, идентифицировав его по этому знаку.

В период, когда я работала в школе, были проблемы с мальчиком, который с кулаками бросался на детей и учителей. Их решением занималось сразу несколько профессионалов — педагогов и представителей администрации. Для всего педагогического состава школы даже провели срочный тренинг о том, как фиксировать буйного ребенка, не причиняя ему вреда, куда звонить сразу после происшествия, какие меры принимать.

Результатом деструктивного поведения ребенка может стать наказание. Например, ученика могут оставить после уроков на несколько часов в кабинете — «посидеть, подумать». За более серьезные или повторные нарушения могут исключить из школы на один или три дня. Если это не подействует, следующим шагом вполне может стать полное исключение.

Школа не закрывает глаза на происходящее, в ее интересах сразу после того, как появилась информация о буллинге, привлечь все стороны для разрешения конфликта. При этом все действия прописаны в регламентах и правилах — и учителя, и родители, и дети понимают, что их мнение учитывается, а права защищены.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by