Почти в каждом классе есть такой человек. Как говорится, отпетый. Он сидит на последней парте. Уроков никогда не делает. По всем предметам у него двойки, а когда его стыдят, он только ухмыляется. Учителя давно махнули на него рукой, одноклассники от него шарахаются. Он врет по делу и без дела, частенько противореча сам себе.
То он лезет в драку, то вымогает у кого-то деньги, то угрожает девочкам, то толкает малышей. Понятно, что все его ненавидят. Но знает ли кто-нибудь, что чувствует он сам? Оказывается, есть способ выяснить это наверняка. Какой? Подружиться с ним. Неужели найдется человек, готовый дружить с таким монстром?
↑ Ч. Айтматов “Плаха”
После отчисления из семинарии Авдий устраивается работать в редакцию местной газеты и для написания статьи едет в Моюнкумскую пустыню, чтобы описать развитую там наркоторговлю. Уже в пути он знакомится со своими «попутчиками» — Петрухой и Лёнькой. Он пытается вразумить их, стать их духовным наставником.
Оказавшись в среде полудеклассированного элемента — людей с очень туманным прошлым и весьма сомнительным настоящим, Авдий снова произносит речи о покаянии — он не стерпел убийства множества животных «для плана» — пытается помешать бойне, и пьяные наниматели распинают его на саксауле.
↑ С. Кинг “11.22.63”
Джейк Эппинг, тридцатипятилетний учитель английского языка средней школы города Лизбон-Фоллс в штате Мэн, который с целью заработка денег проводит дополнительные уроки по подготовке к сдаче выпускных тестов для взрослых, получает от одного из учеников эссе в жанре хоррор. В небольшом рассказе идёт речь о происшествии, случившемся около 50 лет назад. В ту ночь отец некоего Гарри Даннинга в состоянии алкогольного опьянения пришёл домой и молотком убил свою жену, двух сыновей и искалечил 7-летнюю дочь. У героя появляется возможность все исправить. Только в прошлом Джейк находит себя в профессии, направляет детей, становится их другом, меняет их судьбы, только потому что верит в них. Ну и попутно пытается спасти Кеннеди.
↑ Джин Уэбстер “Милый недруг”
Трогательная история о девушке, которой пришлось возглавить сиротский приют. Первое время она тяготилась этой обязанностью, а потом почувствовала, что дети стали частью ее жизни и даже помогли ей обрести личное счастье.
↑ Ф. Искандер “13 подвиг Геракла”
Рассказ о том, как можно относиться к своей профессии нестандартно и “закалять сердца детей” смехом.
↑ В. Быков “Обелиск”
Повесть “Обелиск” – это дань памяти всем безвестным героям Великой Отечественной войны, отдавшим свои жизни ради Победы. Фильм “Минута молчания”, снятый по этому произведению, с успехом обошел экраны не только нашей страны, но и Западной Европы. Жестокая реальность событий и одновременно безмерные любовь и сочувствие к героям – вот две основные отличительные черты всех произведений Василя Быкова.
История советского учителя, который подобно Янушу Корчаку, готов пойти на смерть вместе со своими учениками. Самоотверженный жест, подвиг педагога, который не желает отступиться, спрятаться и остаться в стороне, когда его детей ведут на погибель. Подвиг учителя заключается не в истреблении противника, не в подрыве моста, а в преданности детям. И в этой повести описан геройский поступок, на который мало кто был способен и для его совершения требуется гораздо больше силы духа и решимости, чем для убийства врага.
ОБЕЛИСК КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
↑ А.П. Платонов “Песчаная учительница”
Кто сказал, что один в поле – не воин? Воин! Да еще какой! О человеческой несгибаемости автором было сказано уже много в других его книгах. Этот рассказ явился очередной крепкой сваей, умело установленной для поддержания взглядов, мыслей и философии Платонова.
В основе сюжета — фрагменты биографии Марии Кашинцевой, ставшей прототипом главной героини. По мотивам произведения был снят художественный фильм «Айна».
↑ А.С. Макаренко “Педагогическая поэма”
Широко известное и наиболее значительное произведение советского педагога и писателя А. С. Макаренко. В нём рассказывается о перевоспитании несовершеннолетних правонарушителей в детской трудовой колонии, создателем и руководителем которой в 20?е годы XX века был автор. Книга адресована широкому кругу читателей.
↑ В.Г. Распутин “Уроки французского”
Один из лучших рассказов известного русского писателя Валентина Григорьевича Распутина, ставший классикой отечественной литературы.
1948 год. Трудное послевоенное время, разруха, голод. Детям рано приходилось взрослеть, принимать на себя взрослые обязанности. Герой рассказа, одиннадцатилетний мальчик, оторванный от дома, сталкивается с нуждой, голодает. Он в одиночку борется за своё существование, не принимая милостыни и помощи от окружающих.
Благодаря молодой учительнице французского Лидии Михайловне мальчик открывает для себя новый мир, где люди могут доверять друг другу, поддерживать и помогать, разделять горе и радость, избавлять от одиночества. Уроки французского оказываются уроками доброты и милосердия.
↑ Б.Кауфман “Вверх по лестнице, ведущей вниз”
Героиня книги, молодая учительница Сильвия Баррет, приходит в школу в надежде заинтересовать учеников своим предметом — английской литературой, но быстро обнаруживает, что ученики по большей части равнодушны, большинство коллег совершенно безучастны к жизни школы, а сам ход этой жизни подчиняется бессмысленным бюрократическим нормам. Постепенно, однако, она понимает, что именно здесь перед ней открывается возможность действительно повлиять на умы и сердца учеников. Роману придаёт динамичность избранная писательницей форма: он почти целиком состоит из записок, документов, школьных сочинений, писем.
Книга основана на реальных событиях из жизни писательницы.
↑ Ч.Айтматов “Первый учитель”
Широкоизвестная повесть народного писателя Киргизии о комсомольце двадцатых годов, организовавшем первую школу в глухом киргизском селе. Эта маленькая повесть о большом человеке. Об Учителе с большой буквы, пусть, может, и прозвучит банально.
Тема, которую поднимает в повести мудрый писатель и философ Ч.Т. Айтматов, – образование детей, взрослеющих в глухих аилах, точнее – его отсутствие. В герое Дюйшене автор создаёт идеальный образ народного учителя (или учителя из народа) – доброго, самоотверженного, честного. Нетрудно представить, какими были школы в Киргизии в начале XX века. Простой народ был сплошь неграмотным. Первые попытки обучать детей элементарным навыкам письма и счёта зачастую терпели крах ещё на этапе сбора детей в школу, поскольку родители не понимали, зачем их ребёнку учиться. Поэтому подвиги всех Дюйшенов – первых учителей киргизских детей – настоящие, невыдуманные.
Шутка ли учить детей, чьи деды и прадеды до седьмого колена были неграмотны?
Кроме того, хочется отметить другие темы, поднимаемые автором в этой небольшой по объёму повести, – тему первой любви, тему малой Родины, тему уважения к людям, которые самоотверженно встали на защиту нашей страны от фашистской заразы… Чингиз Торекуловеч Айтматов, как всегда со свойственным ему писательским даром, прекрасно справился со своей задачей.
↑ «Взгляд кролика» Кэндзиро Хайтани
Хайтани написал несколько книг для детей, среди них — «Взгляд кролика», роман, получивший признание далеко за пределами Японии. Героиня романа — молодая учительница Фуми Котани, которой предстоит найти общий язык с младшеклассниками заурядной школы промышленного района. Среди них больше всего хлопот доставляет сирота Тэцудзо — молчаливый и недружелюбный, который запросто может раздавить лягушек и не интересуется ничем, кроме мух. А название книги указывает вовсе не на наличие в ней кролика, а на старую японскую пословицу: «Не нужно быть Буддой, чтобы взглянуть в глаза кролику и увидеть мир его глазами».
↑ Вардгес Петросян “Последний учитель”
Большинство героев повести «Последний учитель» (1979) — десятиклассники одной из ереванских школ. Несмотря на свой возраст, они значительно взрослее персонажей предыдущих повестей. Новое поколение героев Петросяна смотрит на жизнь пристальнее и практичнее, а главное — оно научилось бороться за свою любовь, за друзей, за свои убеждения.
Ученики десятого «Б» класса возмущены пренебрежительным отношением к ним некоторых учителей. И в самом деле, директор школы видит в каждом из них лишь нечто «среднее арифметическое», а преподаватель математики заявляет в учительской: «Не поколение, а уравнение с десятью неизвестными… Впрочем, я для себя уже давно его решил. В ответе нуль. Нуль!» Естественно, что симпатии ребят завоевывает уважающий человеческую индивидуальность учитель литературы Мамян. и в его конфликте с администрацией они дружно выступают в его защиту, и это помогает ему в его праведной борьбе.
Значительную роль в становлении их характеров сыграл учитель литературы Мамян. Появление этого важного персонажа в творчестве Петросяна весьма знаменательно. Именно с его помощью писатель переходит к действительно глубокой разработке проблемы связи и преемственности поколений.
Его новый герой прежде всего искренне любит своих учеников. Он знает, что не только учителя они хотят видеть в нем, но в первую очередь человека. Его главная задача — не передать им определенный объем информации, а научить их самостоятельно мыслить, чувствовать, действовать. Мамян верит в своих воспитанников. За показной оболочкой их дерзости он угадывает смятение души и жажду самостоятельности. Он понимает, что несостоявшаяся попытка стриптиза, предпринятая Мари Меликян в химическом кабинете школы, на самом деле объясняется не распущенностью, а трагедией девушки, у которой отец бросил семью. Теперь она «мстит за мать всем мужчинам», в том числе и любящему ее однокласснику Ваану, старается показаться хуже, чем она есть. Вспомним, что уже Артур в «Аптеке Ани» догадывался о скрытой пружине подобных поступков: «Вдруг мне приходит в голову, что мы вовсе не такие уж пошляки, а скорее стараемся казаться пошлыми».
Умение проникнуть в глубины сознания своих младших друзей, готовность на деле, в совершенно конкретной ситуации выступить в их защиту обеспечили Мамяну нравственную победу над равнодушно встретившим его классом.
Создавая портрет современного Дон-Кихота — упомянем это имя в его основном, гуманистическом звучании, — Петросян поставил перед собой не легкую цель. Образ Мамяна — это во многом удавшаяся попытка соединить в одном персонаже богатую фантазию и деловитость, широту мышления и глубину специальных знаний, гражданское мужество и нежность к людям. Благодаря этим качествам Мамяну и удается преодолеть барьер отчуждения, нередко существующий между недостаточно вдумчивыми и человечными учителями и их воспитанниками. Проблемы «отцов и детей» для него по сути дела нет, он порой кажется моложе, чем его ученики.
Так есть и будет так в веках:
Народ великий, гордый мой,
Он будет славу петь рукам,
Что пахнут хлебом и землёй!
В нашем Солнцевском районе живет много замечательных людей. К сожалению, с каждым годом все меньше остается тех, свидетелей той страшной Великой Отечественной войны, которые своими руками еще, будучи детьми, вместе с родителями в тылу «ковали» — ту самую Победу1945 года.Через воспоминания живых свидетелей военных лет о своём военном детстве, через историю судьбы каждого человека мы постигаем историю нашей страны. Многие жизни и разные судьбы перечеркнуло одно страшное слово — война. У целого поколения, рожденного с 1928 по 1945 год, украли детство. «Дети Великой Отечественной войны» — так называют сегодняшних 86—90-летних людей. И дело здесь не только в дате рождения. Их воспитала война. Дети войны были не по годам серьёзными, взрослыми, рассудительными. Несмотря на тяжелые условия, в которых жили дети, — голод, холод. Им приходилось вставать чуть свет, идти помогать своим мамам, сестрам, бабушкам, дедушкам,— они, дети, понимали, что без их помощи в тылу просто не обойтись. Ради будущей победы они готовы были выдержать любые испытания и совершать свой ежедневный маленький подвиг.
В этом году свой 90 – летний юбилей отметил житель поселка Солнцево – Василий Иванович Бурцев. Родился он 15 января 1931 года в деревне Коровино. Когда началась Великая Отечественная война, Василию было десять лет. О годах войны он совсем не любит вспоминать, но все же поведал фрагмент из военного детства.
— Что можно рассказать о войне. Война – ужас! В июне 1941 услышали известие о войне по радио. Страшно было. После ухода мужчин на войну все трудности тыловой жизни легли на плечи женщин, стариков и детей. Тем, чье детство выпало на военное лихолетье, пришлось особенно несладко — зачастую они работали наравне со взрослыми, и спрос за результаты труда был такой же.
— С десяти лет я мальчишкой начал работать в колхозе, где сутками убирал свеклу, на планках собирал жуков. Установленные колхозные нормы необходимо было выполнять любой ценой.
У родителей нас было шесть детей. Немцы выгнали нашу семью из хаты и сожгли ее, и мы пошли искать приюта к бабушке в Зуевку. Немцы тогда панствовали в селе, даже хотели меня расстрелять. Было очень голодно, хлеба не было, собирали в полях мерзлую картошку, варили щи из лебеды.
Окончил четыре класса, учебе помешала война.
После войны отучился на тракториста, а затем ушел служить в Советскую армию. Службу проходил в Москве в войсках МВД — сержантом.
После мобилизации Василий вернулся в родной поселок и устроился на работу механизатором в колхоз «Россия», где проработал сорок шесть лет. Работа Василию Ивановичу всегда нравилась.Говоря о работе на селе, сразу представляешь золотое пшеничное поле, комбайнера, убирающего урожай, вереницу машин, принимающих этот золотой дар природы и человека, с утра до вечера, пропадающего в поле. Механизатор. Спрос на этих специалистов всегда был высок.
Любовь к земле, преданность своей Родине, верность долгу — эти качества всегда являлись составляющими богатства России. Испокон веков на Руси ценился труд земледельца. А люди, работающие на ней, пользовались всеобщим уважением. Их недаром называли и называют, по сей день кормильцами страны. Это – очень высокое и почетное звание. Плодами их труда ежедневно пользуется каждый человек. Сельскохозяйственное производство имеет огромное значение для благополучия и процветания нашей родины. Крестьянский труд — не просто вид деятельности. Это образ жизни, требующий полной самоотдачи, это судьба. Меняются эпохи, но значимость работы аграриев только возрастает. Не зная выходных и праздников, они работают с раннего утра и до позднего вечера, потому что, как говорят в народе, лишь у того хлеб родится, кто пахать не ленится. Об этом не понаслышке знает герой нашего сегодняшнего повествования, ветеран труда, труженик тыла, посвятивший всю жизнь работе в сельском хозяйстве Василий Иванович Бурцев.
-Желание работать было огромным, — говорит наш собеседник, — трудились по 12 часов, а то и больше. Домой приходили только спать.
За многолетний труд он неоднократно поощрялся Почетными грамотами.
С супругой Василий Иванович прожили пятьдесят лет душа в душу, воспитали троих сыновей. К сожалению супруги Валентины, и сына Сергея уже нет с ним рядом. После того, как не стало его второй половинки, о пожилом человеке особо заботятся его сыновья и невестка Валентина. «Папа у нас молодец, — говорит невестка Валентина, — как и в прежние времена, старается не быть обузой, по мере возможности помогает по ведению домашнего хозяйства, поддерживает теплоту в нашем большом доме».С волнением в голосе уважаемый ветеран сетует на то, что сегодня вся жизнь поменялась в корне. Это не может не волновать труженика сельского хозяйства, проработавшего на родной земле долгие годы. «Жизнь прошла интересно, насыщенно, хоть много и плодотворно трудились, всегда в поселке умели и дружно, весело отдыхать, — вспоминает наш собеседник, — деревня жила практически одной семьей, деля и радости, и горе пополам.
Василий Иванович имеет многочисленные медали, которыми был награжден. Среди них – «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», «Ветеран труда».
Труженики тыла внесли весомый вклад в общее дело победы над фашизмом. Не только героизм и отвага солдат, но и тяжелый, порой изнуряющий труд в тылу во имя победы помогли выстоять нашим дедам и прадедам в этой страшной и жестокой войне, унесшей миллионы жизней. Дети войны верили в победу и, как могли, приближали ее, они верили в светлое, счастливое будущее. Вот такие интересные люди, великие труженики земли русской скромно живут среди нас.
Д. Уколов.
Теме дорожных впечатлений посвящен рассказ И.А. Бунина «Перевал». В центре повествования – встреча одинокого путника и гор. Эта встреча одновременно разворачивается в двух взаимодополняющих направлениях: переход через горный перевал и погружение героем внутрь своего настроения, мироощущения. Рассказ начинается так, будто читатель уже знаком с героем: «Ночь давно, а я всё ещё бреду по горам к перевалу, бреду под ветром, среди холодного тумана, и безнадёжно, но покорно идёт за мной в поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами». Однако ни кто этот человек, ни то, почему ему понадобилось ночью совершать переход через перевал, ни куда, откуда и с какой целью он идёт, сообщено не будет.
Дорожное настроение героя изначально таково, что подталкивает его к необдуманному решению: идти ночью через горы. Далеко не случайно во втором предложении автор акцентирует внимание на осознаваемых героем опасностях и соблазнах горного путешествия: «В сумерках, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот голый, пустынный подъём, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которыми всегда смотришь с большой высоты». Несмотря на сумерки и ощущение серьёзности, тяжести перехода, герой выбирает продолжение пути. Его эмоциональное состояние, душевные переживания, чувственное восприятие первозданной красоты пейзажа не позволяют усомниться в правильности такого решения: оно продиктовано мироощущением героя.
Путешествие оборачивается не столько путём из одного места в другое, сколько процессом приближения героя к самому себе, вероятностью встречи со своими желаниями, мечтами, утратами и ценностными ориентациями. Человек в странной ситуации, причём созданной им самим, — это и попытка Бунина проследить, как меняется личность в пограничных обстоятельствах, что является для неё ценностью, и как он к ней приходит. Герой переживает критическую, кризисную ситуацию, вызванную предельной и как бы вдруг открывшейся возможностью ощутить и пережить сознание собственной смертности, конечности своего существования. Герою, потерявшемуся в привычном ему времени и пространстве, испытывающему ужас от происходящего с ним («Боже мой! Неужели я заблудился»), кажется, что «…будут только возрастать туманы, окутывая величавые в своей полночной страже горы…»). Путешественник и горы оказываются один на один. Герой чувствует безысходность перед громадной стихией, ведь рядом с ним только уставшая, мокрая, озябшая лошадь. В тот момент, когда чувство обреченности стало почти всепоглощающим, герой открывает в себе возможность увидеть проходимый им путь с другой точки зрения: «Не крикнуть ли? Но теперь даже чабаны забились в свои гомеровские хижины вместе с козами и овцами, — кто услышит меня? И я с ужасом озираюсь…» Потерянность героя исчезает, и он как бы вдруг, неожиданно для себя переживает ужас. Происходит это в тот миг, когда он действительно увидел, ощутил гомеровские хижины на склонах встреченных им гор.
Бунин показывает, что человек в предельной кризисной ситуации, прикоснувшийся к тайнам существования, через ощущение ужаса смог вернуть себе понимание ценности жизни: «Но странно – моё отчаяние начинает укреплять меня! Я начинаю шагать смелее, и злобный укор кому-то за все, что я выношу, радует меня. Он уже переходит в ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести, при которой сладостна безнадёжность…» Путешествие – встреча с горами – дало возможность герою встретиться с собою подлинным. Пережив ужас и безысходность, осознав ценность жизни, герой смог понять радость человеческого существования: «…только на заре удастся, может быть, уснуть где-нибудь мертвым сном, — сжаться и чувствовать только одно — сладость тепла после холода».
«Путешествие в Арзрум», по словам П. В. Алексеева, – самый значительный ориентальный травелог в русской литературе. Фактически поэт не покидал границ империи, о чем писал с явным сожалением. Но большую часть времени он провел на территории, исконно не принадлежавшей России. Пушкин начал свой путь, «сделав крюк», чтобы посетить легендарного генерала А. П. Ермолова. Этот визит выглядит своеобразным вступлением к поездке: ведь именно Ермолов проводил политику покорения Кавказа.
В «Путешествии в Арзрум» Восток и Кавказ предстают как реальные пространства, далекие от сформированного в литературе романтического образа. В своем повествовании автор явно занимает позицию просвещенного европейца (это отмечалась во многих работах). Он не раз называет себя именно европейцем, цитирует античные произведения, европейскую классику, и даже описывая обряд осетинских похорон, которым был свидетелем, использует английское стихотворение. При этом поэт стремится развенчать романтизированные представления об «экзотических краях». Он замечает: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь». Таким образом он дает понять, что рассуждения о восточной красоте и роскоши преувеличены, и прямо говорит, что никаких богатств уже не осталось – есть только «азиатская бедность». Ведь само представление о «сказочных» восточных странах появилось благодаря многочисленным романам. В статье «Джон Теннер», рассуждая о современной ему жизни в Северной Америке, Пушкин указывает, что описания индейцев Шатобрианом и Купером имеют мало общего с реальностью. Интересно соотнести эти слова с эпизодом посещения гарема в «Путешествии в Арзрум», где автор иронично замечает: «Таким образом, видел я харем: это удалось редкому европейцу. Вот вам основание для восточного романа». В статье «Джон Теннер» он приходит к заключению, что полагаться нужно на свидетельства людей, которые долго жили в этой среде и ее действительно знают.
Можно сделать вывод: Пушкин стремился к тому, чтобы и «Путешествие в Арзрум» воспринималось как наблюдения образованного человека, не склонного поддерживать обычные стереотипы восприятия. Вместе с тем, Пушкин затрагивает в «Путешествии» важнейшие темы, которые касаются его лично, например, давая оценки в целом своему творчеству и проблематике поэта и поэзии. На Кавказе он впервые побывал в 1820 г., и это вдохновило его на создание поэмы «Кавказский пленник». Спустя 9 лет Пушкин, вспоминая свои первые впечатления, утверждает, что стремился вернуться в те края, чтобы увидеть заново всё, что окружало его в молодости.
Переоценке подвергается и его первая поэма Южного цикла: «Здесь нашел я измаранный список “Кавказского пленника” и, признаюсь, перечел его с большим удовольствием. Всё это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно». Возможно, переосмысливая одну из своих ранних поэм, поэт хотел убедиться, что изменения в его творчестве гармоничны и происходят в нужное время, то есть использовал путешествие, чтобы дать верную оценку своему развитию. Заметно, что у Пушкина было свое понимание, как следует излагать путевые впечатления. В первую очередь, он строил «Путешествие» как документальный рассказ, где образ путешественника – и биографически, и, так сказать, поэтически – близок автору, хотя его повествование нельзя назвать документальной прозой. Ему важна и теоретическая основа: для этого используется широкий круг источников. Но, пожалуй, главное – верно и точно передать свои наблюдения и впечатления, что должно быть продиктовано здравым смыслом, а не распространенным шаблоном.
Вовремя прочитанные книги способные не только глубоко впечатлить человека, но и повлиять на его жизнь, сформировать мировоззрение. Пример такого влияния можно найти на страницах романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева». Повествование в романе ведётся от лица Алексея Арсеньева, вспоминающего о своём детстве и юности. Мальчик подрастает, и в имении появляется учитель по фамилии Баскаков. Учителю надлежит подготовить Алексея к поступлению в гимназию. Баскаков рассказывает Алексею истории из своей жизни, читает вслух книги про Робинзона и Дон Кихота. В гимназию Алексей поступает легко; вечера проводит с книгами, начинает писать стихи. Сам Алексей Арсеньев вспоминает о своем детском чтении так: «Дон-Кихот, по которому я учился читать, картинки в этой книге и рассказы Баскакова о рыцарских временах совсем свели меня с ума. У меня не выходили из головы замки, зубчатые стены и башни, подъёмные мосты, латы, забрала, мечи и самострелы, битвы и турниры. Мечтая о посвящении в рыцари, о роковом, как первое причастие, ударе палашом по плечу коленопреклоненного юноши с распущенными волосами, я чувствовал, как у меня мурашки бегут по телу».
Герой с теплотой вспоминает книги, прочитанные в детстве, и осознает, как сильно они повлияли на него. Так, приключения Робинзона, картинки во «Всемирном путешественнике» и карта земного шара навсегда пленили его: «Эти узкие пироги, нагие люди с луками и дротиками, кокосовые леса, лопасти громадных листьев и первобытная хижина под ними – всё чувствовал я таким знакомым, близким, словно только что покинул я эту хижину, только вчера сидел возле неё в райской тишине сонного послеполуденного часа. Какие сладкие и яркие виденья и какую настоящую тоску по родине пережил я над этими картинками!»
Герой взрослел, менялись его литературные предпочтения. Он полюбил Пушкина, Гоголя, Толстого, перечитывал Гёте, наслаждался произведениями Державина и Жуковского. Так, о прозе Гоголю герой написал следующее: «У Гоголя необыкновенное впечатление произвели на меня «Старосветские помещики» и «Страшная месть». Какие незабвенные строки! Как дивно звучат они для меня и до сих пор, с детства войдя в меня без возврата, тоже оказавшись в числе того самого важного, из чего образовался мой, как выражался Гоголь, «жизненный состав. “Страшная месть” пробудила в моей душе то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки – чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается».
Поэзия Батюшкова, Языкова, Лермонтова помогала ему переживать «первые юношеские мечты, первую полную жажду писать самому, первые попытки утолить её, сладострастие воображения».
Благодаря книгам герой узнавал жизнь, ему казалось, что понимает «и устройство вселенной, и какой-то ледниковый период, и дикарей каменного века, и жизнь древних народов, и нашествие на Рим варваров, и киевскую Русь, и открытие Америки, и французскую революцию, и байронизм, и романтизм, и людей сороковых годов, и Желябова, и Победоносцева, не говоря уже о множестве навеки вошедших в меня лиц и жизней вымышленных, со всеми их чувствами и судьбами, то есть всех этих тоже будто бы всякому необходимых Гамлетов, Дон-Карлосов, Чайльд-Гарольдов, Онегиных, Печориных, Рудиных, Базаровых…»
О важности искусства пишет Ю.М. Лотман в книге «Воспитание души». Во-первых, «искусство полезно для педагогики», нравственности, поскольку позволяет воспитывать людей на хороших примерах. В частности, автор говорит школьном курсе литературы следующее: «Не случайно до сих пор, когда мы проходим художественную литературу в школе, нет-нет да и говорим ученикам: видите, этот герой достоин подражания, он — хороший, он — патриот или он — мыслитель, он — философ, он — герой. А этот — отрицательный персонаж, не поступайте, дети, как он». Во-вторых, искусство – основа существования общества. «Искусство, – говорил он, – это возможность пережить непережитое, приобрести опыт там, где его нет». Он называл литературу второй действительностью, характерною особенностью которой является то, что она пропущена сквозь призму сознания художника, одухотворена его мыслями, помогающими читателю обратить глаза внутрь себя и вглядеться в собственную душу.
«Произведения искусства живут тысячелетиями, и их читают, и они все время дают что-то новое. Это очень сложные машины. Произведение искусства — это самая сложная машина, которую когда-нибудь создавал человек, кроме самого человека. Когда человек создает человека, он создает нечто еще более сложное. Но насколько он не понимает человека, который ему кажется простым! Если он изучил в школе анатомию, то он полагает, что уже понимает человека; если на уроке литературы выучил несколько стихотворений, то он уже знает, что такое искусство. Это распространенное заблуждение, но это глубокое заблуждение. Искусство — это большая, если хотите, машина, если вы хотите сказать иначе — называйте организмом, жизнью, но это нечто саморазвивающееся. И мы находимся внутри этого развивающегося явления и все время поддерживаем с ним разговоры. Оно с нами общается».
«Марсианские хроники» – первое, прославившее Рэя Брэдбери произведение, которое является, по сути, сборником рассказов, объединенных общей темой – историей освоения Марса людьми, судьбой прежних жителей планеты, а главное – судьбами простых людей, оказавшихся в непростых ситуациях.
Марс издавна привлекал внимание фантастов, что совсем не удивительно: это один из ближайших соседей Земли по Солнечной системе. О Марсе и марсианах в разное время писали Эдгар Райс Берроуз и Алексей Толстой, Герберт Уэллс и братья Стругацкие, Кристофер Прист и Василий Щепетнев. Особое место в ряду книг, посвящённых этой планете, конечно же, занимают «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери.
Линией повествования, объединяющей все произведения воедино, ниточкой, протянувшейся от Земли до Марса, стало то, что, прибыв на Красную планету, колонисты невольно принесли бы с собой главные проблемы человечества: расизм, цензуру, загрязнение окружающей среды, а также угрозу полного самоуничтожения посредством атомного оружия, т. е. все то, что волновало мир в середине прошлого века. Эта идея для романа в рассказах должна была стать зеркалом, отражающим человечество, его ошибки, слабости и недостатки. Книга должна была послужить своеобразным предупреждением о предстоящих опасностях для человеческой культуры. Именно поэтому Рэй всегда любил научную фантастику: этот жанр позволял автору критиковать общество, используя метафору будущего для отображения проблем настоящего.
«Марсианские хроники» — это не только поэтизированный рассказ о столкновении двух различных культур, но и размышления о вечных проблемах и ценностях нашего бытия. В одном интервью Брэдбери сам говорил, что не считает книгу научной фантастикой в чистом виде — скорее он использовал марсианские декорации, чтобы поразмыслить о вечном, о человечестве, о его месте в этой огромной Вселенной.
Роман М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» – это метафора разрушительного творения человеческого разума, созданного без каких-либо целей или без прогноза о возможностях такого творения. В книге рассказывается о жизни и трудах ученого Виктора Франкенштейна, которому удалось постичь тайну зарождения жизни и научиться оживлять безжизненную материю. Перед нами использование новых, невиданных технологий. Франкенштейн создает искусственного человека из частей трупов, но позже отрекается от своего детища. Безымянное чудовище, ненавидимое людьми за уродство, начинает преследовать своего создателя. Человечный и брошенный своим создателем монстр – творение и человека, и человеческого прогресса. И хотя он создал монстра, его намерения не были темными: он совсем не желал принести обществу вред. Виктор Франкенштейн осознает всю чудовищность и бесцельность своего поступка и вынужден бежать от него и от своей личной ответственности.
Когда М. Шелли писала этот роман, другие произведения в этом же жанре обращались к теме оккультизма, мистике и магии. В то время сама мысль о возрождении мертвого человека ассоциировалась с чем-то вроде темной магии. Доктор Франкенштейн оживляет своего монстра не с помощью сверхъестественных сил, а путем неких научных опытов, о которых никто не знал в далеких 1800-х годах.
Таким образом, автор хочет донести до читателей следующую мысль: человек обязан брать на себя ответственность за свои поступки, а также за свои создания. Наука должна быть нацелена на благо, а не на зло, за познания тайн Вселенной необходимо платить высокую цену.
«Преступление и наказание» — одно из лучших произведений великого русского писателя Ф. М. Достоевского. Главный герой Родион Раскольников не просто убийца. Он мыслитель и философ, в нём борются два характера. Даже фамилия героя свидетельствует о его душевном расколе. Поэтому мотив преступления главного героя неоднозначен.
Во-первых, главный герой видит нищету бедных людей, которая толкает их на пьянство, воровство, проституцию. Это вызывает в Раскольникове протест, стремление помочь людям. Герой убежден, что люди не могут самостоятельно найти выход из социальной «ямы», в которой находятся, поэтому становится своеобразным мстителем за всех обездоленных людей. Бедность и унижения Раскольникова усиливают его протест. Кроме того, ситуация в семье тоже подталкивает его к преступным действиям. Он получает письмо от матери, из которого узнает, что его сестра собирается выйти замуж за Лужина, чтобы этим спасти от неминуемых несчастий мать и брата. Герой не может принять такую жертву, но и изменить ситуацию он тоже не в силах. Но преступление он совершает не только из-за чувства социальной несправедливости или сложной семейной ситуации. Раскольников хочет проверить, способен ли он быть сильной личностью, преступить нравственный закон. В его душе живет философская идея, которая оправдывает преступления вообще. Раскольников не случайно обращается к фигуре Наполеона, поскольку именно Бонапарт жертвовал множеством жизней, стремясь достигнуть своей цели. Это поможет, по мнению героя, помимо всего, утвердить себя. Об этом он говорит так: «Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убивал…».
Эту теорию Раскольников и пытается применить по отношению к самому себе, хочет понять свое место в жизни. Отсюда его признание Соне: «Мне надо было узнать тогда… вошь ли я, как все, или человек?».
В итоге раскольников совершает преступление: убивает старуху топором и скрывается с места преступления. Однако, не выдержав тяжести поступка, Раскольников восклицает: «Эстетическая я вошь!». Это значит, что Раскольников еще человек, но жалеющий о том, что он – человек. Он предполагает обоснование преступления, его оправдание в чужих и собственных глазах. «Ужели я не гений, не Наполеон?» — вот главный источник страданий Раскольникова. Он не может выдержать своего преступления, а потому считает, что не сдал экзамена на гениальность. Достоевский пишет: «Его гордость была сильно уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости». Прежде всего, мучается главный герой из-за стыда.
Смысл его страданий в том, что совесть и разум его вступили в самую решительную борьбу между собой. Герой романа сознает, что он не старушонку убил, а «самого себя». Совесть оказалась гораздо сильнее разума.
В письме матери Раскольникова в общих чертах определяется идея вины и возмездия, которая, в конечном итоге, представляет собой дилемму – с Богом ты или нет.
Страдания преступной совести у Родиона Раскольникова — это огромная движущая сила, она ведет его к Богу. Причем в это же время самозащита у Родиона Раскольникова не иссякает. С удивительным мастерством Достоевский раскрывает эту двойственность души героя.
После знакомства с Соней Мармеладовой начался новый этап в духовном развитии Раскольникова. Не отказавшись от своей «идеи», он стал все больше и больше погружаться в атмосферу божественного сострадания, самоотречения, чистоты, олицетворением и носительницей чего была Соня. Общение с Соней в дальнейшем заставляет Раскольникова смотреть на свое преступление не как на предмет юридического разбирательства, а как на нарушение божественных установлений. У Раскольникова возникает ощущение, что Соня знает что-то такое, чего ему не понять:
«Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу…
— Что вы, что вы это? Передо мной! — пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал.
— Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился…».
Именно после этого эпизода Раскольников предлагает Соне «идти вместе», совершает покаяние на площади, является с повинной. Герой вспоминает совет Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!». И Раскольников идет на Сенную площадь, где встает перед всем миром на колени и совершает очистительный обряд целования земли. Происходит мгновенный переход из душевного состояния раздробленности в состояние внутреннего единства личности. Родион испытывает чувство наслаждения и счастья.
Только на каторге Родион Раскольников нашел «свою веру» в спасительных для человечества свойствах любви. Именно любовь привела его к Богу: «Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого».
Достоевский раскрыл трагедию Раскольникова, все стороны его душевной драмы, безмерность его страданий. Писатель привел своего героя к покаянию и нравственному очищению. Таким образом, роман Достоевского убеждает нас в том, что не столько социальные условия, сколько нравственное заблуждение, утрата человечности ведут к преступлению.
Теме преступления посвящен рассказ А.П. Чехова «Злоумышленник».
Анализируя данное произведение, следует обратить внимание в первую очередь на название. «Злоумышленник» – это человек, который совершает преступление осознанно, заранее обдумывает его, понимает, какие последствия могут возникнуть после его действия. Героя же чеховского рассказа сложно назвать злоумышленником. Крестьянин Денис Григорьев не только не понимает, что он совершил преступление, но и не осознает, что от его действий могли пострадать люди. Когда следователь говорит, что из-за его поступка поезд мог бы сойти с рельсов и он бы «убил людей», он восклицает: «Зачем убивать? Нешто мы некрещеные или злодеи какие? Слава те господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было…» Когда ему зачитывают закон, согласно которому его должны приговорить к ссылке на каторжные работы, он не понимает происходящего и до последнего думает, что его судят за что-то другое.
В действиях крестьянина Дениса Григорьева нет злого умысла, комизм ситуации проявляется в столкновении двух миров: цивилизации, изрезавшей природный мир железными дорогами, и крестьянства, живущего естественной жизнью. Отсюда и возникает непонимание: следователь, обвиняя крестьянина в преступных деяниях, не сомневается в очевидности правонарушения и его вины; крестьянин же, старательно прислушивающийся к следователю, недоумевает, как тот не может понять, что для рыбной ловли нужны грузила для снасти. Так в рассказе воссоздается «диалог глухих».
Причина преступления кроется не только в необразованности, неосведомленности крестьянина, но и в социальном устройстве общества. Голодный, вынужденный много работать крестьянин не может знать законов, он не может получить образование. Справедливым ли тогда становится главный принцип: «незнание закона не освобождает от ответственности»? Читатель понимает, что герой, безусловно, виноват, но государство и общество виновато не меньше в том, что такие злоумышленники откручивают гайки.
Теме преступления и наказания посвящена новелла Р. Брэдбери «Наказание без преступления». Писатель убежден, что смерть физическая иллюзорна, гораздо реальнее и страшнее смерть духовная.
Произведение делится на две части: преступление и наказание. Неслучайно преступник известен заранее: главными автор хотел сделать психологические проблемы. Герой новеллы Джордж Хилл хочет убить жену и заказывает её точную копию — куклу. Джордж оправдывает убийство, так как, по его мнению, преступление носит очищающий характер: «…богатые люди могут позволить себе роскошь «очищающего убийства». «Главное назначение кукол в том и заключается, чтобы предупредить реальные преступления. Захотелось тебе избить, убить или помучить кого-нибудь, вот и отведи душу на марионетке…».
В силу того, что прямого преступления против другого человека здесь нет, в центре внимания автора оказывается сама устремлённость человека ко злу, жажда убийства. Герой рассчитывает на преступление без наказания, он убежден, что обладающие высоким финансовым статусом имеют право на убийство. Он приходит в магазин марионеток с заказом на убийство копии своей жены: «Да, куча денег… Но богатые люди могут позволить себе роскошь “очищающего убийства”». Идея Родиона Раскольникова обыграна Брэдбери в контексте общества потребления, товарно-денежных отношений. Право имеет богатый человек.
На первый взгляд кажется, что идея Хилла гуманна. Убивая копию своей жены, Хилл освобождается от мук ревности: «Он очистился от гнева и жажды убийства…». Но идея, ложная в своей основе (уничтожение человека), развенчивается изнутри — через страдание героя.
Соотнесённость с романом Достоевского в этом рассказе не только на уровне общей проблемы.
Герою, как и Раскольникову, перед «убийством» снится его прошлое. В этом сне проявляется его человеческая душа, противодействующая преступлению, пусть она и подавлена в данный момент и может подать голос только таким образом. Хиллу, герою рассказа, снятся сцены возвышенных романтических отношений с женой в прошлом, которые уже невозможны в настоящем.
Итог рассказа противоположен замыслу героя: вместо преступления без наказания выходит наказание без преступления. Мистера Хилла арестовывают и приговаривают к смертной казни, хотя фактического убийства он не совершал: он убил машину. В таком итоге есть свой смысл: в преступлении важнее всего внутренняя готовность к нему, желание зла. Но и абсурдность такой развязки важна – она позволяет подумать о бессмысленности, бесчеловечности и безнравственности того, что общество может противопоставить преступному выбору человека.
Роман О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» – иллюстрация того, как преступление влияет на душу человека. Впервые мы видим Дориана Грея – главного героя произведения – позирующим в мастерской Бэзила. Стеснительный и наивный юноша привлекает внимание лорда Генри, который задумал поставить над ним эксперимент и «перелить свою душу в другого… передать другому свой темперамент, как тончайший флюид или своеобразный аромат». Герой слушает лорда Генри, впитывает его слова как губка. Сразу после разговора юноша восклицает «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить меня, постоянно насмехаться надо мной!»
От бесконечных диалогов Дориан переходит к действиям и приступает к поискам удовольствий. Его настигает первое испытание – любовь к актрисе Сибилле Вэйн. Казалось бы, любовь побеждает все и здесь тоже она должна победить, но зло уже слишком глубоко проникло в душу Дориана. Кроме того, Дориан любит не ее настоящую, он любил игру, героиню шекспировских трагедий. Не выдержав горькой правды и разбитого сердца, Сибилла покончила с собой. Дориан понимает, что это он виноват в ее смерти, но лорд Генри находит слова, чтобы он утихомирил свою совесть. После первого мерзкого поступка Дориан начинает вести двойную жизнь: днем он появляется в высшем обществе с лордом, ходит на светские приемы, а ночью он предается порокам.
Чем ниже по аморальной лестнице спускается Дориан, тем больше роскоши его окружает. Описание его коллекции тканей, драгоценных камней и изысканного интерьера занимает целые страницы. Их смысловое значение не передать вкус и стиль Дориана, как эстета, а в том, чтобы контрастно подчеркнуть его моральную нищету – «эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже невыносимым». Пиком его морального падения становится убийство художника Бэзила Холлуорда. Став убийцей, он хочет уничтожить портрет, ибо перемены на нем выдают моральную деградацию владельца. Он кромсает портрет ножом, потом слышны страшные крики, что-то падает, и, когда на другой день приходят слуги, они обнаруживают портрет во всем его первоначальном великолепии. «На полулежал мертвый старик в смокинге и с ножом в сердце. Он был седой, морщинистый, жалкий на вид. Лишь обратив внимание на перстни на его пальцах, слуги поняли, кто это».
Уайльд заканчивает свой роман как поучительную притчу – за преступлением следует наказание, вседозволенность невозможна, удовольствие заключено в рамки морали.
Что заставляет человека идти преступным путем? Об этом можно узнать из пьесы М. Горького «На дне». Один из героев пьесы Васька Пепел всю жизнь занимался воровством. Он даже гордился своим воровским промыслом, полученным по наследству. «Мой путь — обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали вор, воров сын… Нас, ярославских, голыми руками не возьмешь…» Благодаря словам персонажа мы понимаем, что он не видел другой жизни и не особо выбирал жизненный путь. Он просто не предполагал, что потомственный вор может стать кем-то другим.
Большую часть жизни герой не понимает, что идет неверной дорогой. Он считает, что честь и совесть не нужна, ее же нельзя надеть на ноги вместо сапог. Однако у героя есть совесть. Он отвергает предложение Василисы убить ее мужа, несмотря на обещание больших денег.
Со временем герой осознает, что такой образ жизни ненормален. Он признается ночлежникам: «А скушно… чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь — все хорошо! И вдруг — точно озябнешь: сделается скушно…». Он ищет настоящей любви, хочет, чтобы рядом был человек с душой.
Все более уверяется оно в неправильности жизни, когда в ночлежке появляется странник Лука. Совет Луки идти в Сибирь («Там ты себе можешь путь найти»), его рассказ о праведной земле, любовь к Наташе пробуждают в Пепле стремление изменить свою жизнь. «Иди… со мной, – говорит он Наташе, – …брошу воровство!.. Я грамотный… буду работать… я одно чувствую: надо жить… иначе!.. Надо так жить… чтобы самому себя можно мне было уважать… оттого я вор, что другим именем никто никогда не догадался назвать меня… Назови ты… Наташа… пожалей меня! Несладко живу… волчья жизнь мало радует…»
Мы видим, что герой отчаянно желает изменить свою жизнь, однако совершает новое преступление: заступаясь за истязаемую Наташу, Пепел невольно убивает Костылева, за что его сажают в тюрьму.
В пьесе «На дне» показана трагедия человека, который жаждал вырваться из преступной среды, но не сумел.
Чтобы понять значение поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», необходимо обратиться к истории. 19 февраля 1861 года Александр II издал Манифест и Положение, отменявшие крепостное право. Реформа предполагала, что крестьяне получат личную свободу и право распоряжаться своим имуществом. Однако земля, на которой работали крестьяне, была признана собственностью помещиков, которые должны были выделить крестьянам приусадебный участок и полевой надел. Крестьяне могли выкупить у помещика землю, но стоимость при этом была вдвое и втрое выше действительной стоимости. Таким образом, помещики не потеряли доход после реформы. Кроме того, нищенский надел не мог прокормить крестьянина, поэтому он был вынужден идти к помещику и просить принять его на испольщину. Крестьяне обрабатывали господскую землю своими орудиями и получали за труд половину урожая. Закончилось это массовое закабаление крестьян массовым разорением старой деревни.
По воспоминаниям Н.Г. Чернышевского Н. А. Некрасов с первых дней проведения реформы понимал, что народ обманут, поэт переживал события тех лет трагически: «В день объявления воли я пришел к нему и застал его в кровати. Он был крайне подавлен; кругом на кровати лежали разные части «Положения» о крестьянах. «Да разве эго настоящая воля! — говорил Некрасов. — Нет, это чистый обман, издевательство над крестьянами». Так что мне пришлось даже успокаивать его».
Неслучайно в поэме так много эпизодов о несчастливой жизни многомиллионного русского крестьянства после «освобождения». Уже начало поэмы «Кому на Руси жить хорошо» — с знаменательными названиями губернии, уезда, волости, деревень — приковывает внимание читателя, прежде всего, к бедственному положению народа. Очевидно, горькая доля встретившихся на столбовой дороженьке временнообязанных мужиков и оказывается исходной причиной возникшего спора о счастье как материальном благополучии. Поспорив, семь крестьян отправляются в дальнюю дорогу по России в поисках счастливого человека.
Образ широкой дороженьки и открывает первую главу поэмы. Описывая путь, автор использует лексику («песчана» и «глуха»; «хороша» весенняя природа, но «невесело» глядеть на поля с «бедными всходами»; избы «новые нарядны», но смотреть на них «больней», чем на старые), благодаря которой с первых строк в поэме возникают тревожные мысли о народной судьбе, которые, постепенно усиливаясь, переходят в предчувствие надвигающейся беды и неблагополучия. Не случайно картина заканчивается горьким, почти риторическим вопросом: «Какое счастье тут?…»
Связь с народным творчеством и живой крестьянской речью придает стихам в «Кому на Руси жить хорошо» подлинно народное звучание. Поэт смотрит на мир глазами народа, думает его думами.
Описывая природу, автор подчеркивает, что она (природа) находится в неразрывном единстве с жизнью крестьян:
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну. .
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам,
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается,
Зеленым ярким бархатом,
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Пейзаж, описанный поэтом, рождает ощущение горя, крестьянской обездоленности («зелени ни травки, ни листа», «лежит под небом пасмурным», «как мертвец без савана», «чернехонько», «печальна и нага»). Некрасов показывает образ земли, лишенной жизни. С особой силой звучит этот мотив и в описании деревни Клин — «селенья незавидного»:
Что ни изба — с подпоркою,
Как нищий с костылем;
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И. ветер придорожные
Березы обнажит…
То же самое и в описании «богатого» села Кузьминского с его грязью, училищем, «пустым, забитым наглухо», избой «в одно окошечко, с изображеньем фельдшера», «лавками», питейными заведениями.
Все описания – убедительное свидетельство того, что в «жизни крестьянина, ныне свободного, бедность, невежество, мрак». С другой стороны, эти описания раскрывают духовное богатство крестьянской души, талант народа, умеющего подобрать меткие эпитеты и сравнения, органически связанные с деревенским бытом.
Самый облик крестьян, а еще более — их рассказы, убеждают, что счастье мужицкое — «дырявое, с заплатами», «горбатое с мозолями», — что и после реформы жизнь крестьянина-труженика лучше не стала. В кругу «счастливцев» следует выделить образ каменотеса-олончанина. Он выгодно отличается от всех других рассказчиков: «плечистый», «молодой», не знает нужды. Его облик и слова вызывают мысль о нравственной и физической красоте человека, любящего труд и умеющего трудиться. Описание другого персонажа, который тоже был «не хуже каменщик», а теперь «зачах», заставляют задуматься о том, что даже богатырский труд не приносит крестьянину счастья, напротив, и он к концу жизни оборачивается трагедией.
Кроме того, автор обращает особое внимание на жизнь русских женщин. Так, из рассказа Матрёны Тимофеевны, мы узнаем и о ее подневольном положении в семье, и о вечных унижениях, о деспотизме семейных отношений, о постоянной разлуке с мужем, страданиях матери, потерявшей сына, материальной нужде. Вся история жизни Матрены Тимофеевны доказывает справедливость ее слов:
Не дело — между бабами
Счастливую искать!..
Песни, которые поет Матрена Тимофеевна, воспринимаются как общеизвестные, повсеместные. Их знают и «хором» подхватывают странники-правдоискатели, что «промеряли пол—царства». Голос Матрены Тимофеевны — голос самого народа. Рассказ Матрены Тимофеевны о своей жизни — это и рассказ о судьбе любой крестьянки, многострадальной русской женщины-матери, которая в пореформенную эпоху осталась столь же угнетенной и бесправной, что и до 1861 года.
Многие герои русской литературы искали правду и счастье. Не исключением стал и герой повести А.П. Платонова Вощев. В день, когда Вощеву исполняется тридцать лет, его увольняют с небольшого механического завода «вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда». Его признают несознательным рабочим из-за его попыток «выдумать что-нибудь вроде счастья», чтобы улучшить производительность труда. В мире, где все работает «по готовому плану», Вощев не может найти себе место. Так герой решается отправиться в путь: он жаждет найти место, где все будет иначе. Как и многие другие герои русской литературы, Вощев мечтает об идеальном мире, где все счастливы. Однако уже в самом начале своего пути он становится свидетелем ссоры супругов и понимает, что эти люди глубоко несчастны, они не чувствуют смысла жизни. Тогда герой произносит следующее: «…Чтите своего ребенка… когда вы умрете, то он будет». Этими словами Вощев провозглашает приоритет будущего над настоящим. По этой же причине, увидев отряд пионеров, он чувствует ответственность за их жизни. Именно тогда герой ощущает свою жизненную задачу-работать в настоящем для блага будущих поколений.
Потому он соглашается строить общепролетарский дом, «из высоких окон» которого, как ему кажется, «будущий человек будет спокойно глядеть в простертый, ждущий его мир» и «бросать крошки из окон живущим снаружи птицам. Появление на котловане маленькой девочки Насти Вощев расценивает как чудо, как надежду на обретение в будущем другими людьми смысла жизни. Ее гибель становится трагедией для героя, он осознает, что нет никакого смысла в строительстве, в любых полезных деяниях, если при этом свершаются бесчинства и умирают дети.
В начале XIX в. политически нейтральное значение слова «гражданин» было воспроизведено в одном из наиболее известных словарей того времени — «Словаре Академии Российской». «Гражданин – городской житель, обитатель». Одновременно с отождествлением гражданина с городским жителем на рубеже XVIII — начала XIX в. было распространено и более широкое по смыслу значение: гражданин — это еще и соотечественник, житель страны, подданный, вне зависимости от места проживания и сословной принадлежности. Близким по смыслу понятию «гражданин» в лексиконе образованной части российского общества было слово «гражданство», которое обозначало определенную общность людей, имевших свои правила поведения, этические нормы. Понятие «гражданство» означало, с одной стороны, общность людей, а с другой — подразумевало противопоставление частного и общественного, индивидуальных потребностей гражданина и общества в целом, интересы которого всегда ставились выше интереса частных лиц. Для обозначения таких отношений между жителями Российской империи употреблялось понятие «сограждане». Оно нередко использовалось в качестве обращения к слушателям в различных научных и благотворительных обществах, а также в аудиториях высших и средних учебных заведений. Обращаясь к слушателям таким образом, оратор всегда стремился подчеркнуть духовное единство собравшихся. В данном контексте понятие «сограждане» всегда имело позитивную эмоциональную направленность и подразумевало не отдельного человека, а его членство в коллективе, группе, обществе. «Согражданами» называли людей не просто совместно проживающих на определенной территории, а людей, имевших общность культуры, чувств и привязанностей. Так, в статье Н. М. Карамзина «О любви к Отечеству и народной гордости», размышляя о различии «физической, моральной и политической любви к Отечеству», автор предлагал читателям свое представление о том, кого следует называть «согражданами». По его мнению, это те люди, «с кем мы росли и живем… душа их сообразуется с нашею, делается некоторым её зеркалом». У них есть духовное единство, и каждый из членов данной общности испытывает чувство любви к своему Отечеству, которая проявляется в любви к «согражданам». Именно «сия любовь к согражданам, или людям, с которыми мы росли, воспитывались и живем, – писал Н. М. Карамзин, – есть вторая, или моральная, любовь к Отечеству…»
Íåðàçðåøèìûå ïðîòèâîðå÷èÿ.
 êà÷åñòâå äèñêóññèè- îáñóæäåíèÿ ïî òåìå: «êàêèå áîëüøåâèêè ïëîõèå» è êàêèå õîðîøèå ìû ñ âàìè?
Ðåïëèêà íà ïðîãðàììíîå âûñòóïëåíèå Ïóòèíà 21 îêòÿáðÿ 2021 ãîäà ïåðåä ó÷àñòíèêàìè åæåãîäíîé êîíôåðåíöèè êëóáà «Âàëäàé»
Àíàëèçèðóÿ ñêàçàííîå Ïóòèíûì íà÷èíàåøü ïîíèìàòü, êàêóþ îøèáêó ñîâåðøàåò Ïðåçèäåíò è åãî îêðóæåíèå, ïûòàÿñü çàäíèì ÷èñëîì îïðàâäàòü ñâî¸ áåññèëèå ñïðàâèòüñÿ ñ ìèðîâîççðåí÷åñêèìè ïðîáëåìàìè â íîâîé Ðîññèè!
Íåëüçÿ îòðèöàòü, ÷òî Ïóòèí õîðîøèé àäìèíèñòðàòîð è ïîëèòèê, íî êàê ñîöèàëüíûé ôèëîñîô, îí ïîãðÿç â íåðàçðåøèìûõ ïðîòèâîðå÷èÿõ — ñ îäíîé ñòîðîíû îí öèòèðóåò àïîëîãåòà ôàøèçìà, àíòèêîììóíèñòà àíòèñîâåò÷èêà Èëüèíà, à ñ äðóãîé, ñ ïàôîñîì ãîâîðèò:
— À êòî Áåðëèí âçÿë ýòî áûëà Êðàñíàÿ àðìèÿ!
Òóò íåâîëüíî ïðèõîäèò ìûñëü íåóæåëè â îêðóæåíèè Ïóòèíà íåò ÷åëîâåêà, êîòîðûé áû óêàçàë íà ýòè íåðåøàåìûå ïðîòèâîðå÷èÿ â åãî ðå÷àõ è äåéñòâèÿõ.
Êîíå÷íî áûâàåò òàê, ÷òî ñ âîçðàñòîì, îáðåòàÿ îïûò æèçíè, ÷åëîâåê ìåíÿåò âçãëÿäû — òàê ïðîèçîøëî ñ ìîëîäûì Ïóòèíûì â äåâÿíîñòûå ãîäû, òîãäà åù¸ êîììóíèñòîì è «êîìèòåò÷èêîì»,.
Íî óæå â ñëó÷àå ñ Ïóòèíûì Ïðåçèäåíòîì, ýòî âðÿä ëè âîçìîæíî îí íå â òîì âîçðàñòå, êîãäà íà÷èíàþò ñîìíåâàòüñÿ â ñâîèõ âçãëÿäàõ è ïî íîâîìó àíàëèçèðîâàòü ïðîèñõîäÿùåå.
Ñóäÿ ïî åãî ðå÷àì ïîëíûõ íåðàçðåøèìûõ ïðîòèâîðå÷èé, â îäíîì ñëó÷àå îí ãîâîðèò î ñèëå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà è Ñîâåòñêîé àðìèè â áîðüáå ñ Ãèòëåðîì è íàöèçìîì, à â äðóãîì, ðóãàåò è èçäåâàåòñÿ íàä áîëüøåâèêàìè íå âèäÿ î÷åâèäíîé ñâÿçè ìåæäó ñîâåòñêèì ñîöèàëèçìîì, âûñòðîåííûì íàðîäîì âî ãëàâå ñ ïàðòèåé áîëüøåâèêîâ, ðóêîâîäèìîé Ëåíèíûì Ñòàëèíûì, è ïîáåäîé â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå, çàïóñêå ïåðâîãî ñïóòíèêà è ÷åëîâåêà â êîñìîñ, ïðåâðàùåíèÿ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà â ñâåðõ äåðæàâó.
Åù¸ îäíî çàìå÷àíèå Ïóòèí, ñâîåé íåëþáîâüþ ê áîëüøåâèêàì, çàêðûâàåò äëÿ ñåáÿ äîðîãó ê ïîíèìàíèþ äðàìàòèçìà èñòîðè÷åñêîãî ïðîöåññà, âî âðåìÿ êîòîðîãî íàðîä, ïîä ðóêîâîäñòâîì ïîäëèííûõ áîëüøåâèêîâ, æ¸ñòêî, à èíîãäà è æåñòîêî ïîáåæäàë âñå íåâçãîäû è ðåøàë ãðàíäèîçíûå çàäà÷è, ñîõðàíèâ Ñîâåòñêóþ Ðîññèþ êàê ãîñóäàðñòâî.
Âî âðåìåíà çàñòîéíîãî îïïîðòóíèçìà Ãîðáà÷¸âà, Åëüöèíà è äåìàãîãà Ñîá÷àêà, ïîä ÷üèì íà÷àëîì îí íà÷àë ðàáîòàòü åù¸ â Ëåíèíãðàäå — Ïóòèí ðîñ êàê ïîëèòèê è äîáèëñÿ âûñîò êàðüåðû, êîãäà Ðîññèåé ïðàâèë ìîãèëüùèê ÑÑÑÐ Åëüöèí, à ïîòîìó, ñî âðåìåíåì, ïåðåíÿë íåêîòîðûå ëîçóíãè, êîòîðûìè ðóêîâîäñòâîâàëèñü ýòè ïåðåâ¸ðòûøè.
Òóò ìíîãî ÷åãî ìîæíî ãîâîðèòü î íåñòûêîâêå ïîíÿòèé â ñîçíàíèè Ïóòèíà è åãî ïîñëåäîâàòåëåé, â ðàñòèðàæèðîâàííîé òåîðèè «çäîðîâîãî êîíñåðâàòèçìà» è î ïðåçðèòåëüíûì îòíîøåíèåì ê Ðåâîëþöèè, Ëåíèíó Ñòàëèíó è ïðîöåññó ñòàíîâëåíèÿ ñîâåòñêîãî ñîöèàëèçìà.
Ñàì Ïóòèí ðîäèëñÿ â ñåìüå ðàáî÷åãî è ñòàë Ïðåçèäåíòîì èìåííî áëàãîäàðÿ òîìó ïîäëèííîìó äåìîêðàòèçìó, î êîòîðîì ïèñàë èçâåñòíûé ôèëîñîô Àëåêñàíäð Çèíîâüåâ.
Íî â ëþáîì ñëó÷àå, ñåãîäíÿøíèé Ïóòèí íå âèäèò è íå õî÷åò âèäåòü ïðîòèâîðå÷èé ìåæäó ñîâåòñêèì äåìîêðàòèçìîì è îëèãàðõè÷åñêèì ïåðâîíà÷àëüíûì êàïèòàëèçìîì, âûñòðîåííûì â Ðîññèè.
Ýòà ñòðàííàÿ èäåîëîãè÷åñêàÿ ñëåïîòà íàñòîðàæèâàåò, ïîòîìó ÷òî, åñëè òàêîå íåïîíèìàíèå èñòîðèè è ðîëè ñîâåòñêîé âëàñòè â èñòîðèè ñîâðåìåííîé Ðîññèè ïðîñòèòåëüíî ìîëîäûì ëþäÿì èç «õîðîøèõ ñåìåé», òî íèêàê íå ïîçâîëèòåëüíà ÷åëîâåêó, âûðîñøåìó â ðàáî÷åé ñðåäå, ïîëó÷èâøåìó õîðîøåå îáðàçîâàíèå, ñäåëàâøåìó êàðüåðó â ÊÃÁ, èìåííî áëàãîäàðÿ òîìó ðàâåíñòâó ïåðâîíà÷àëüíûõ âîçìîæíîñòåé, êîòîðîå ñåãîäíÿ óñïåøíî óíè÷òîæàåòñÿ, â òîì ÷èñëå è åãî «ñîðàòíèêàìè» àíòèêîììóíèñòàìè!
È åù¸ îäíà âàæíàÿ äåòàëü Ïóòèí óòâåðæäàåò, ÷òî èìåííî áîëüøåâèêè, ïîäðàçóìåâàÿ ïîä ýòèì «âñåõ áîëüøåâèêîâ», âûñòóïèëè ñ ïðîãðàììîé ïðåâðàùåíèÿ ñåìüè â êîììóíó, à ñåêñ ñäåëàòü íàñòîëüêî îáû÷íûì, ñëîâíî «ñòàêàí âîäû âûïèòü».
Íî î÷åâèäíî, ÷òî ýòî íå òàê, ïîòîìó ÷òî â ãîäû ðåâîëþöèè è ñòàíîâëåíèÿ ñîâåòñêîãî ãîñóäàðñòâà, ìèçåðíîå, ìàðãèíàëüíîå ìåíüøèíñòâî êîììóíèñòîâ âûñòóïàëî ñ òàêèìè ëîçóíãàìè è íà íèõ ñìîòðåëè êàê íà ïîëóñóìàñøåäøèõ.
Íî íàäî çàìåòèòü, ÷òî ñåãîäíÿ, íà ðàçëè÷íîãî ðîäà òîê-øîó íà Ò â Ðîññèè, âòîðÿ Ïðåçèäåíòó, âûñòóïàþò ñ àíàëèçîì ñèòóàöèè íà Çàïàäå ëþäè, èëè ñîâñåì íå æèâøèå òàì, ëèáî æèâøèå äàâíî, âðàùàÿñü â îñíîâíîì â êðóãàõ ìîëîäûõ ëåâàêîâ.
Ïîýòîìó, èõ ñåãîäíÿøíèå óòâåðæäåíèÿ î òîì, ÷òî Çàïàä ïîòåðÿë áûëûå öèâèëèçàöèîííûå öåííîñòè, îñíîâûâàþòñÿ íà ðàçíîãî ðîäà çàÿâëåíèÿõ, êàñàþùèõñÿ â îñíîâíîì òåìû «ñâîáîäíîé ëþáâè», èëè ðàçëè÷íûõ àñïåêòîâ ãåíäåðíîé ïîëèòèêè è ñìåíû ïîëà, êîòîðûå ñäåëàíû ðàäèêàëüíûìè çàïàäíûìè «ðåâîëþöèîíåðàìè» — â ïîäàâëÿþùåì áîëüøèíñòâå òàêèå ðå÷è ïðîèçíîñÿò â ñðåäå ìîëîäûõ ïîëèòèêîâ, ñòðåìÿùèõñÿ ýòèì ïðèâëå÷ü ê ñåáå âíèìàíèå. Õîòÿ íåëüçÿ îòðèöàòü, ÷òî è îôèöèàëüíûå ëèöà, èíîãäà ôîðìàëüíî ïîääåðæèâàþò èõ, ïîääàâàÿñü «ðåâîëþöèîííîìó» íàïîðó ìîëîäûõ!
Èç òàêîãî ðîäà ýêñöåññîâ, â Ðîññèè, ó÷àñòíèêè äèñêóññèé íà Ò äåëàþò íåâåðíûå îáîáùåíèÿ, çàáûâàÿ, ÷òî êàê â ðåâîëþöèîííîé Ðîññèè, òàê è íà ñåãîäíÿøíåì Çàïàäå, ïîäàâëÿþùåå áîëüøèíñòâî ëþäåé è ñëûõîì íå ñëûõèâàëè î äåñÿòêàõ ãåíäåðîâ, ðàçíîãî ðîäà ËÃÁÒ è ïðî÷èõ ñîöèàëüíûõ èçâðàùåíèÿõ.
 ëþáîì ñëó÷àå, òóò óìåñòíà êðèòèêà ëèáåðàëüíîé âëàñòè íà Çàïàäå, íî íèêàê íå óòâåðæäåíèÿ, ÷òî ãðàæäàíå ýòèõ ñòðàí ïîãîëîâíî óâëå÷åíû ïîñòðîåíèåì «íîâîãî Ìèðà»!
Áåðóñü óòâåðæäàòü, ÷òî áîëüøèíñòâî æèòåëåé Çàïàäíîé Åâðîïû è Àìåðèêè èñïîâåäóþò òîò ñàìûé óìåðåííûé» èëè «ðàçóìíûé êîíñåðâàòèçì», î êîòîðîì ãîâîðèë Ïóòèí, êàê î èäåîëîãèè ñîâðåìåííîé Ðîññèè!
Ïîáûâàéòå â ðàáî÷åé ñðåäå èëè ñåëüñêîé ìåñòíîñòè ñòðàí Çàïàäíîé Åâðîïå èëè â òàêîé æå ñðåäå â Àìåðèêå è âû óáåäèòåñü, ÷òî áîëüøèíñòâî ïðèäåðæèâàåòñÿ õðèñòèàíñêîé ìîðàëè è åñëè è íå õîäèò â öåðêîâü êàæäûé äåíü, òî âî âñÿêîì ñëó÷àå â öåðêîâíûå áîëüøèå ïðàçäíèêè, â íèõ ñîáèðàþòñÿ ïî÷òè âñ¸ âçðîñëîå íàñåëåíèå. Ïîä÷¸ðêèâàþ âçðîñëîå, à íå òå ìîëîäûå, êîòîðûå îâëàäåëè ìíåíèåì èíòåðíåòà è íàæèâàþòñÿ íà ýòîì, èçîáðàæàÿ èç ñåáÿ «ðåâîëþöèîíåðîâ».
À âåäü îäíèì èç àðãóìåíòîâ â öèâèëèçàöèîííîì ñïîðå Çàïàäà è Âîñòîêà, Ðîññèè è Àìåðèêè ÿâëÿåòñÿ óòâåðæäåíèå, ÷òî Çàïàä óòðàòèë ðåëèãèîçíîñòü è ïîòîìó, óòðàòèë áûëûå öèâèëèçàöèîííûå ïðåèìóùåñòâà.
Èíòåðåñíî, ÷òî òàêàÿ «êðèâàÿ» êàðòèíà ìèðà ïî îòíîøåíèþ ê îïïîíåíòó, ñóùåñòâóåò â ãîëîâàõ ïîëèòèêîâ è òåëåâåäóùèõ ÷òî íà Çàïàäà, ÷òî â Ðîññèè è êàæåòñÿ, ÷òî ýòî ñëåäñòâèå ðóñîôîáñêîé ïðîïàãàíäû íà Çàïàäå, è àíòèçàïàäíîé ïðîïàãàíäû â Ðîññèè! Ñîçäà¸òñÿ âïå÷àòëåíèå, ÷òî èíèöèàòîðû ïðîïàãàíäèñòñêîé âîéíû, ñàìîîòðàâèëèñü òåìè ìèôàìè, êîòîðûå îíè ïûòàþòñÿ âûäàâàòü çà ïðàâäó
Èíà÷å ãîâîðÿ, àòìîñôåðó íåïðèÿòèÿ è íåïîíèìàíèÿ ìåæäó Çàïàäîì è Âîñòîêîì, ñîçäàþò è ïîäîãðåâàþò Ñðåäñòâà Ìàññîâîé Äåçèíôîðìàöèè, ÷òî â Ðîññèè, ÷òî â àíãëîñàêñîíñêîì ìèðå, à çàëîæíèêàìè òàêîé ïðåäâçÿòîñòè ÑÌÄ, â ïåðâóþ î÷åðåäü ñòàíîâÿòñÿ ìîëîäûå ïîëèòèêè ðàäèêàëû, êîòîðûå íå ñëûøàò è óæå íå õîòÿò ñëûøàòü ïðàâäó êàê î Ðîññèè, òàê è î ñàìîì Çàïàäå.
Íà òàêîé ïðîïàãàíäå çàðàáàòûâàþò äåíüãè, ïðåæäå âñåãî âëàäåëüöû òðàíñíàöèîíàëüíûõ èíôîðìàöèîííûõ êîðïîðàöèé, êîòîðûå è ÿâëÿþòñÿ ãëàâíûìè ïîäæèãàòåëÿìè íåòåðïèìîñòè è ìèëèòàðèçìà â ìèðå.
Âîò ýòîãî íå ìîãóò è íå õîòÿò ïîíèìàòü, êàê ÷ëåíû «îáîðîíèòåëüíîãî» áëîêà ÍÀÒÎ, òî åñòü Çàïàä, òàê è ñòîðîííèêè êîíôðîíòàöèè ñ Çàïàäîì íà Âîñòîêå, òî åñòü â Ðîññèè.
Ñàìîå îïàñíîå, ÷òî ýòî íåïîíèìàíèå è ãëàâíîå íåæåëàíèå äîãîâàðèâàòüñÿ, îâëàäåëî áîëüøèíñòâîì ïîëèòèêîâ è ïîýòîìó, îïàñíîñòü ìèðîâîé âîéíû, çà ïîñëåäíèå äåñÿòü-äâàäöàòü ëåò, âîçðîñëà ìíîãîêðàòíî!
È åù¸ îäèí èíòåðåñíûé ôàêò áûâøèå êîììóíèñòû, à òàêèìè ÿâëÿþòñÿ ïî÷òè âñå íûíåøíèå äóìöû è âëàñòíûå ÷èíîâíèêè, â òîì ÷èñëå è Ïóòèí, íàçûâàþò ñîáûòèÿ äåâÿíîñòûõ ãîäîâ â Ðîññèè ðåâîëþöèåé èëè âî âñÿêîì ñëó÷àå ñòàâÿò å¸ íà îäèí óðîâåíü ñ Ðóññêîé ðåâîëþöèåé çàáûâàÿ, ÷òî ýòà ñîöèàëüíàÿ êàòàñòðîôà ìèðîâîãî ìàñøòàáà êàê ðàç è áûëà ãîñóäàðñòâåííûé ïåðåâîðîòîì, èëè èíà÷å Êîíòððåâîëþöèåé!
È ñðàâíèâàòü Ðåâîëþöèþ 1917 ãîäà ñ òåì ÷òî ïðîèçîøëî â Ñîâåòñêîì Ñîþçå, âî âðåìåíà åãî ðàçâàëà â äåâÿíîñòûå ãîäû, çíà÷èò íå ïîíèìàòü ïðè÷èíû è ñëåäñòâèÿ äðàìû èñòîðèè Ðîññèè â äâàäöàòîì âåêå!
Òðóäíî îòðèöàòü, ÷òî Ðåâîëþöèÿ áûëà ïîääåðæàíà ïðîñòûì íàðîäîì, à ïîñòðàäàëè â íåé ïðèâèëåãèðîâàííûå êëàññû è òî÷íî òàê òðóäíî îòðèöàòü, ÷òî Êîíòððåâîëþöèÿ íå òîëüêî ðàçâàëèëà ÑÑÑÐ, íî è âåðíóëà êëàññîâóþ ðîçíü è ìàòåðèàëüíîå íåðàâåíñòâî, êîòîðîå áûëî â ìîíàðõè÷åñêîé Ðîññèè áîëåå ñòà ëåò íàçàä. Òàêèì îáðàçîì, òåîðèÿ «óìíîãî êîíñåðâàòèçìà» ÿâëÿåòñÿ, âñåãî ëèøü ìÿãêîé ôîðìîé îïðàâäàíèÿ íîâîãî íåðàâåíñòâà!
Ñàì Ïóòèí, åù¸ ñîâñåì íåäàâíî íàçûâàë ðàçâàë ÑÑÑÐ ãåîïîëèòè÷åñêîé êàòàñòðîôîé, ÷òî òîæå ïðîòèâîðå÷èò åãî ñåãîäíÿøíèì àíòèáîëüøåâèñòñêèì è àíòèñîâåòñêèì âçãëÿäàì!
Ìíå ìîãóò âîçðàçèòü, ÷òî Ïóòèí íèêîãäà íå áûë àíòèñîâåò÷èêîì, îäíàêî ñëåäóÿ ïðîñòîé ëîãèêå ïîëó÷àåòñÿ, ÷òî îòðèöàÿ ðîëü Ðóññêîé Ðåâîëþöèè â èñòîðèè ìèðà è ñòàíîâëåíèè Ñîâåòñêîãî Ñîþçà êàê ñóïåð äåðæàâû, îí òåì ñàìûì çàáûâàåò óñïåõè è äîñòèæåíèÿ ñòðàíû Ñîâåòîâ è ïàðòèè áîëüøåâèêîâ, ñîñðåäîòà÷èâàÿñü íà èõ íåäîñòàòêàõ è îøèáêàõ.
 ñîâðåìåííîé ïðîïàãàíäå àíòèñîâåòèçìà è ðóñîôîáèè, èñïîëüçóåòñÿ êîâàðíûé ïðèåì, êîãäà ïðîïàãàíäèñòû èç ÑÌÄ, à âñëåä çà íèìè è ïîëèòèêè, íàìåðåííî çàáûâàþò Ðåçóëüòàò òîãî èëè èíîãî èñòîðè÷åñêîãî ïðîöåññà, à ôèêñèðóþòñÿ íà íåêîòîðûõ íåãàòèâíûõ äåòàëÿõ.
Òàê ïîñòóïàþò íà Çàïàäå ôàëüñèôèêàòîðû èñòîðèè Âòîðîé ìèðîâîé âîéíû, â òîì ÷èñëå è Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé, íî òàê äåëàþò è ëèáåðàëüíûå îáðàçîâàíöû è ÷ëåíû «ïÿòîé êîëîííû» â «íîâîé Ðîññèè».
Îáâèíÿÿ Ñòàëèíà è áîëüøåâèêîâ âî âñ¸ì, ÷òî ïðîèçîøëî â Ñîþçå ñî âðåì¸í Õðóù¸âà è óæå ïîñëå ñìåðòè Ñòàëèíà, îíè ãîâîðÿò: — Ñîâåòñêàÿ Ðîññèÿ ïîáåäèëà â òîé âîéíå, ïîòîìó ÷òî «òðóïàìè çàâàëèëè»; ðàññêàçûâàþò î ìèëëèîíàõ íåìîê èçíàñèëîâàííûõ ñîëäàòàìè Êðàñíîé àðìèè; ñòàíîâÿñü íà ïîçèöèè íàöèîíàëèñòîâ ðàçíîãî ðîäà, óæå â íûíåøíåé Ðîññèè óòâåðæäàþò, ÷òî ÑÑÑÐ áûë «òþðüìîé íàðîäîâ».
Íå áóäó ïåðå÷èñëÿòü ìíîæåñòâî ïîäîáíûõ èçìûøëåíèé ëèáåðàëüíûõ îáðàçîâàíöåâ, íî óâåðÿþ âàñ ÷òî ýòî ëîæü, êîòîðóþ ñòàðàþòñÿ è íå áåñêîðûñòíî ðàñïðîñòðàíÿòü íûíåøíèå ñòîðîííèêè ñîñëîâíîãî ãîñóäàðñòâà â Ðîññèè.
Îäíàêî î ãëàâíîì — î ïîáåäå Ñîâåòñêîãî, Ñîöèàëèñòè÷åñêîãî Ñîþçà íàä íàöèñòàìè, îíè ìîë÷àò èëè îòêðîâåííî ëãóò, è çàíèìàÿñü òàêèìè ïîëèòè÷åñêèìè ïîòàñîâêàìè, ñòàðàþòñÿ ïåðåïèñàòü èñòîðèþ ìèðà â äâàäöàòîì ñòîëåòèè!
Ïîëó÷èëîñü òàê, ÷òî ðîññèéñêèå îáðàçîâàíöû è èõ çàðóáåæíûå êîëëåãè, ïîä ðàçíûìè ïðåäëîãàìè îòðèöàþò ïîáåäó Ñîâåòñêîãî Ñîþçà íàä íàöèñòñêîé Ãåðìàíèåé, à íà Çàïàäå, áîëüøèå è ìàëåíüêèå ïîëèòèêè óæå îòêðîâåííî ïðèñâàèâàþò ýòó ïîáåäó ñåáå!
Î òàêîì âîñïðèÿòèè îáðàçîâàíöàìè èñòîðèè Ðîññèè è ìèðà, ÿ óæå íå îäèí ðàç ïèñàë, ïîä÷¸ðêèâàÿ, ÷òî àíòèáîëüøåâèçì Ïóòèíà, ëîãè÷íî ïåðåòåêàåò â äåñîâåòèçàöèþ, êîòîðîé íûíå çàíèìàþòñÿ ðóñîôîáñêèå ðåæèìû â Ïðèáàëòèêå, Ïîëüøå è Óêðàèíå, è êîòîðóþ èñïîëüçóþò çàïàäíûå «ïàðòí¸ðû» â ãèáðèäíîé âîéíå ïðîòèâ Ðîññèè.
Èíà÷å ãîâîðÿ, ôàëüñèôèêàöèÿ ðîëè ðóññêîé Ðåâîëþöèè è äîñòèæåíèé Ñîâåòñêîãî Ñîþçà ïîð ðóêîâîäñòâîì Ñòàëèíà è ïàðòèè áîëüøåâèêîâ, íåïîíèìàíèå äðàìû èñòîðèè ïîèñêîâ ñïðàâåäëèâîé ñîöèàëüíîé ñèñòåìû, äà¸ò â ðóêè àíòèñîâåò÷èêîâ-ðóñîôîáîâ íà Çàïàäå, íåóáèâàåìûé àðãóìåíò â ïîëüçó äåñîâåòèçàöèè è òåì ñàìûì îôèöèàëüíîé ðóñîôîáèè, à ëîçóíã «Ñîâåòñêèé Ñîþç áûë òþðüìîé íàðîäîâ» — èñïîëüçóþò â ñâîåé ðàçðóøèòåëüíîé äåÿòåëüíîñòè íàöèîíàëèñòû èç áûâøèõ ðåñïóáëèê ÑÑÑÐ, íî òåïåðü óæå è íàöèîíàëèñòû â íîâîé Ðîññèè!
Íå âèäåòü ýòîãî, îáâèíÿÿ âî âñ¸ì íåãàòèâå ïðîèñõîäÿùåì â ìèðå áîëüøåâèêîâ è Ñîâåòñêèé Ñîþç, çíà÷èò íàèâíî âåðèòü, ÷òî ñîâðåìåííàÿ Ðîññèÿ è ñàì Ïóòèí áåçãðåøíû è ïîÿâèëèñü «íèîòêóäà»!
Ðåçþìèðóÿ, õî÷ó îòìåòèòü, ÷òî îøèáêè Ïóòèíà è íåóìåñòíîå âîñõâàëåíèå åãî ñîöèîôèëîñîôñêèõ âçãëÿäîâ, ìîæåò â î÷åðåäíîé ðàç ïðèâåñòè Ðîññèþ ê çàñòîþ, à ñàìîãî Ïóòèíà ê æåñòîêîìó ðàçî÷àðîâàíèþ ìîæåò ñëó÷èòñÿ òàê, ÷òî êîãäà îí ïîêèíåò ìåñòî ïåðâîãî ëèöà ãîñóäàðñòâà, åãî ñëîâà è äåéñòâèÿ ñòàíóò áåññîâåñòíî è çëîáíî èñêàæàòü íåäàâíèå «ñîðàòíèêè», òðåáóÿ åãî êðîâè! Òàêîå óæå áûëî íåñêîëüêî ðàç â èñòîðèè Ðîññèè â äâàäöàòîì âåêå!
Î ïðè÷èíàõ, òàêîãî ðàçî÷àðîâàíèÿ â äåéñòâèÿõ è ñëîâàõ ïåðâûõ ëèö ãîñóäàðñòâà Ðîññèéñêîãî, ÿ ðàññêàæó â äðóãîé ðàç, íî õî÷ó îòìåòèòü, ÷òî òàêèå ðàçî÷àðîâàíèÿ ðîññèÿí â Íèêîëàå Âòîðîì, Ëåíèíå, Ñòàëèíå, Õðóù¸âå, Áðåæíåâå, Ãîðáà÷¸âå è Åëüöèíå åñòü ñëåäñòâèå äàâíåãî ðàçäåëåíèÿ ðóññêîãî íàðîäà íà áåçãëàñíóþ ìàññó è ëèöåìåðíûå «àðèñòîêðàòè÷åñêèå ýëèòû». Âñåãäà ïîëó÷àëîñü òàê, ÷òî íàðîä óãðþìî ìîë÷àë, à ýëèòû ðàáîëåïñòâîâàëè ïåðåä ìîíàðõîì èëè ãåíñåêîì.
Èíà÷å ãîâîðÿ êîðíè òàêîãî âîçâåëè÷èâàíèÿ, à ïîòîì ñáðàñûâàíèÿ ñ ïüåäåñòàëà, ëåæàò â ñîöèàëüíîé ýâîëþöèè ðîññèéñêîãî îáùåñòâà, â åãî íåçðåëîñòè, îñíîâîé êîòîðîãî ÿâëÿåòñÿ ìíîãîâåêîâàÿ èñòîðè÷åñêàÿ äðàìà êðåïîñòíè÷åñòâà, ñôîðìèðîâàâøåãî õàðàêòåð ðóññêîãî íàðîäà!
Äîëæíû ïðîéòè åù¸ ìíîãèå äåñÿòèëåòèÿ ñòàíîâëåíèÿ ðîññèéñêîãî îáùåñòâà, ïðåæäå ÷åì óðîâåíü îáùåñòâåííîãî ñàìîñîçíàíèÿ äîñòèãíåò ïîäëèííî äåìîêðàòè÷åñêîãî óðîâíÿ è íà èñòîðèþ ñòðàíû è ãîñóäàðñòâà, áóäóò ñìîòðåòü êàê íà òðàãåäèþ ñòîëêíîâåíèÿ èäåé è ìíåíèé, â êîòîðîé è ïîëèòèêè è íàðîäû ÿâëÿþòñÿ ëèøü èãðóøêàìè â áåñêîíå÷íîé ñîöèàëüíîé ýâîëþöèè ÷åëîâå÷åñòâà!
Îêòÿáðü 2021 ãîäà. Ëîíäîí. Âëàäèìèð Êàáàêîâ
Èäåîëîãè÷åñêàÿ ëîâóøêà äëÿ Ðîññèè
Ñåãîäíÿ, òîëüêî ëåíèâûé îáðàçîâàíåö íå ðóãàåò Ñòàëèíà!
Îáâèíåíèÿìè áîëüøåâèêîâ, Îêòÿáðüñêîé Ðåâîëþöèè 17-îãî ãîäà è Ñòàëèíà, ïîëíà äàæå ïàòðèîòè÷åñêàÿ ïå÷àòü òàê çàáèëè ãîëîâû èäåîëîãè÷åñêèì ìóñîðîì íåíàâèñòíèêè ÑÑÑÐ èç ÷èñëà âíóòðåííèõ è âíåøíèõ ïðîâîêàòîðîâ, íà÷àâøèõ äåéñòâîâàòü ïîñëå îáúÿâëåíèÿ ×åð÷èëëåì «õîëîäíîé âîéíû Ñîâåòñêîìó Ñîþçó.
Îá ýòîé âíóòðåííåé áåäå Ðîññèè, ÿ óæå ïèñàë â ýññå «Ñîöèàëüíàÿ øèçîôðåíèÿ», êîòîðóþ ïîìåùàþ íèæå.
Ñîöèàëüíàÿ øèçîôðåíèÿ
 ýòîé ñòàòüå, ÷òîáû ïîêàçàòü îòíîøåíèå «ñîöèàëüíûõ øèçîôðåíèêîâ» ê íåäàâíåìó ïðîøëîìó íàøåé ñòðàíû, âìåñòî ýïèãðàôà, ÿ ïðèâåäó òèïè÷íîå âûñêàçûâàíèå, (îáùåå äëÿ ñîâðåìåííûõ îáðàçîâàíöåâ), ðåäàêòîðà ñàéòà «Âçãëÿä» Ïåòðà Àêîïîâà — íå ñàìîãî óìíîãî, íî è íå ñàìîãî ïðåäâçÿòîãî ïóáëèöèñòà:
«Â Ðîññèè áîëüøå íèêîãäà íå áóäóò óáèâàòü è ñàæàòü â òþðüìó ëþäåé çà èõ ïðîèñõîæäåíèå, âçãëÿäû è ïîëèòè÷åñêóþ áîðüáó ïðîòèâ âëàñòè. Ïðîñòî ïîòîìó, ÷òî ðóññêèå îäèí èç ñàìûõ ìèðíûõ è òåðïèìûõ íàðîäîâ ìèðà. Îãðîìíûå æåðòâû 19171937 ãîäîâ áûëè èñêëþ÷åíèåì èç ðóññêîé èñòîðèè âî ìíîãî ðàç ìåíåå êðîâàâîé, ÷åì åâðîïåéñêàÿ èëè àçèàòñêàÿ. Ïðè÷èíà èõ áûëà â òîì, ÷òî ñâåðæåíèå öàðÿ â ôåâðàëå 1917 ãîäà îòêðûëî ïóòü ê ãðàæäàíñêîé âîéíå: àäó, â êîòîðûé ïðîâàëèëñÿ ðóññêèé íàðîä è èç êîòîðîãî îí ïîòîì âûëåçàë äîëãî è êðîâàâî. Ñòîëêíóëè åãî â ýòó ñìóòó ýëèòû òå ñàìûå íàöèîíàë-ïðåäàòåëè è «ïÿòàÿ êîëîííà».»
Íàäî äóìàòü ϸòð Àêîïîâ èìååò ââèäó áîëüøåâèêîâ è Ëåíèíà, Ñòàëèíà, Òðîöêîãî.
Õî÷ó ïîä÷åðêíóòü, ÷òî òàêàÿ òî÷êà çðåíèÿ ñåãîäíÿ ïðåîáëàäàåò â ðîññèéñêîé ïóáëèöèñòèêå è ìîæíî ñåáå ïðåäñòàâèòü, êàê ãîâîðÿò î Ñîâåòñêîì Ñîþçå ïðåäñòàâèòåëè ñåãîäíÿøíåé «ïÿòîé êîëîííû» â Ðîññèè!
Õîòÿ íàäî îòìåòèòü, ÷òî íå÷òî ïîäîáíîå ãîâîðÿò äàæå ïåðâûå ëèöà ãîñóäàðñòâà è ðóññêîé ïðàâîñëàâíîé öåðêâè!
Òàêîå âïå÷àòëåíèå, ÷òî «ñîöèàëüíàÿ øèçîôðåíèÿ» ñòàíîâèòñÿ ôèðìåííûì ïñèõè÷åñêèì âûâèõîì ñîâðåìåííîé ðîññèéñêîé ýëèòû, à çàîäíî è èäåîëîãè÷åñêîé ëîâóøêîé, êîòîðàÿ äà¸ò â ðóêè çàïàäíûõ è ìåñòíûõ ðóñîôîáîâ ìîùíîå, íåïîáåäèìîå èäåîëîãè÷åñêîå îðóæèå.
Êîãäà âñå âîêðóã «çíàþò», ÷òî Ñòàëèí áûë óáèéöåé, à Ñîâåòñêèé Ñîþç òþðüìîé íàðîäîâ, òîãäà ïîïðîáóé äîêàæè, è íå òîëüêî çàïàäíûì «ïàðòí¸ðàì», íî è ðîññèÿíàì-àíòèñîâåò÷èêàì, ÷òî ýòî íå òàê, ÷òî ýòî ñëåäñòâèå ïðîâîêàöèè Õðóù¸âà è ïàðò íîìåíêëàòóðû â äàë¸êèõ øåñòèäåñÿòûõ.
Îäíàêî òàêîå ïðåçðèòåëüíîå îòíîøåíèå ê Ñòàëèíó è Ñîâåòñêîìó Ñîþçó áûëî íå âñåãäà — ïîïðîáóé êòî-íèáóäü èç çàïàäíûõ îôèöèàëüíûõ ïîëèòèêîâ, âî âðåìÿ Âòîðîé ìèðîâîé âîéíû è âîéíû íà Âîñòî÷íîì ôðîíòå, íàçâàòü Ñòàëèíà óáèéöåé òóò ìîæíî áûëî ïîäâåðãíóòüñÿ æ¸ñòêîé îáñòðóêöèè íå òîëüêî òàêîìó ïîëèòèêó, íî è åãî ñòðàíå!
À ñåãîäíÿ, ïðåçèäåíò ÑØÀ Áàéäåí íàçûâàåò Ïóòèíà óáèéöåé, íî äàæå â ðîññèéñêîì èíòåðíåòå, êîòîðûé â áîëüøèíñòâå ÿâëÿåòñÿ ïîëèòè÷åñêîé ïîìîéêîé, êàêèõ òîëüêî ãðÿçíûõ, õóëèãàíñêèõ ýïèòåòîâ íå óñëûøèøü î èçáðàííîì íàðîäîì Ïðåçèäåíòå Ðîññèè!
Íàêîíåö íàäî ïîíÿòü, è ïðåæäå âñåãî íûíåøíåìó ïîëèòè÷åñêîìó êëàññó, ÷òî íûíåøíÿÿ ðóñîôîáèÿ ïîðîæäåíà äàâíèì àíòèñîâåòèçìîì-àíòèñòàëèíèçìîì è íèêòî íå äîëæåí óäèâëÿòüñÿ â ýòó èäåîëîãè÷åñêóþ ëîâóøêó, êîòîðóþ ñàìè ñåáå ðàññòàâèëè ëæå êîììóíèñòû ÑÑÑÐ, åù¸ äîëãî áóäóò ïîïàäàòü è ðóêîâîäèòåëè íîâîé Ðîññèè, íå æåëàþùèå âåðíóòü ïðàâäó î Ñòàëèíå, õîòÿ áû â ñâîåé ñòðàíå!
È ãëàâíîå, ðóêîâîäèòåëÿì Ðîññèè è òîé ÷àñòè èíòåëëèãåíöèè, êîòîðàÿ çàâåäóåò ðîññèéñêîé ïðîïàãàíäîé, ïðåäñòîèò ïîíÿòü ïðîñòóþ âåùü àíòèñîâåòèçì âûðîñ èç ìèðîâîãî àíòèñòàëèíèçìà òî÷íî òàê, êàê ðóñîôîáèÿ ðàñò¸ò èç àíòèñîâåòèçìà!
Íà ìîé âçãëÿä, «ïðîáëåìà» âîçâðàùåíèå èìåíè Ñòàëèíà Ðîññèè, ðåøèòñÿ òîëüêî òîãäà, êîãäà ñòðàíà îáðåò¸ò ïîäëèííóþ íåçàâèñèìîñòü îò Çàïàäà, à ýòî ñåãîäíÿ ñäåëàòü íàìíîãî òðóäíåå, ÷åì çàÿâëÿòü î ïîëèòè÷åñêîì ñóâåðåíèòåòå Ðîññèè, ïîòîìó ÷òî ðîññèéñêîå îáùåñòâî ðàñêîëîòî íà êðàñíûõ è áåëûõ, íà ñòàëèíèñòîâ è àíòèñòàëèíèñòîâ.
À âåäü åñòü åù¸ «íåñèñòåìíàÿ îïïîçèöèÿ», êîòîðàÿ ïîâñåìåñòíî ïðåäñòàâëåíà íå òîëüêî â êðóãàõ îôèöèàëüíûõ, íî ãëàâíîå, ïî÷òè âñå ðîññèéñêèå ïðîïàãàíäèñòû è äàæå «ïàòðèîòû» òèïà Æèðèíîâñêîãî — ýòî ÿðûå àíòèñòàëèíèñòû è àíòèñîâåò÷èêè, òåì ñàìûì è ðóñîôîáû ïîíèìàþò îíè ýòî èëè íåò!
Ýòè ëþäè, íå ñêðûâàÿ ñâîåé íåíàâèñòè ê Ñîâåòñêîé Ðîññèè, îáëèâàåò ïîìîÿìè íå òîëüêî íåäàâíþþ ñîâåòñêóþ èñòîðèþ, íî êîñâåííî è ñîâðåìåííóþ èñòîðèþ Ðîññèéñêîé Ôåäåðàöèè! È äåëàþò ýòî, êàê ìèíèìóì ãðàìîòíûå «èíòåëëèãåíòíûå îáðàçîâàíöû», à èíîãäà è óìíûå ëþäè, íî åù¸ ñ äåòñòâà ñ çàáèòûìè â ãîëîâó àíòèñòàëèíñêèìè, àíòèñîâåòñêèìè ìèôàìè!
Âîò íàïðèìåð, êàê Ãëåá Ïàâëîâñêèé, õàðàêòåðèçóåò ñåãîäíÿøíþþ Ðîññèþ â ñâîåé íîâîé êíèãå «Ñèñòåìà ÐÔ â âîéíå 2014 ãîäà…»:
«Êàê ðàññåÿííûå ëþäè ïðîïóñêàþò ñâîþ îñòàíîâêó, Ðîññèÿ óïóñòèëà ãîñóäàðñòâåííûé øàíñ, è ñ òåõ ïîð âñå åãî ðåïåòèðóåò. Ïîäîáíî ïåðìàíåíòíîé ðåâîëþöèè ÒðîöêîãîÑòàëèíà, ìû çàòÿãèâàåì àêò ó÷ðåæäåíèÿ ãîñóäàðñòâåííîñòè. Ñóâåðåíèòåò Ñèñòåìû ÐÔ ýòî ìèðîâàÿ ìàøèíà åå ïåðìàíåíòíîãî ó÷ðåæäåíèÿ çàíîâî. Îòòîãî íåõîòÿ äîâåðÿåì òîìó, êòî îò èìåíè ó÷ðåäèòåëüíîé âëàñòè âçÿë òåððèòîðèþ ïîä ñâîå ðóêîâîäñòâî è ñäåðæèâàÿ Ðîññèþ, îò åå èìåíè òîðãóåò, îòñòåãèâàÿ êîå-÷òî íàì, êàê îïòîâèê ñòàðóõå-îãîðîäíèöå. Íî âåäü íè÷åãî ãîäíîãî íàìè íå ñîçäàíî, êðîìå îäíîãî âîò ýòîé ñàìîé Ñèñòåìû.
Åå óñòðîéñòâî îðèãèíàëüíî, ãëîáàëüíî, õèòðî. Îíî îáåñïå÷èâàåò ñòðàííóþ æèçíü ïîëóòîðàñòà ìèëëèîíàì ÷åëîâåê, î êîòîðûõ ïî÷òè íå çíàåò. Îíà âíîñèò âêëàä â ìèðîâóþ ýêîíîìèêó íå íàìíîãî ëó÷øèì ïóòåì, ÷åì õëîïêîâûå ðàáû Àëàáàìû â áóäóùåå Àìåðèêè. Ðîññèÿ ïîäîáíà ãëîáóñó, ýòî, â ñóùíîñòè, îáîðîòíàÿ ñòîðîíà Çåìëè. Äîñòàòî÷íî îáøèðíàÿ, ÷òîáû íå èìåòü ýòàëîíîâ, ïî êîòîðûì ìîæíî ñåáÿ ïîñòðîèòü. (Çàòî ñêîëüêî íàäðûâíûõ âîñïîìèíàíèé î òîì, êàê íàì íå óäàëîñü ýòîãî ñäåëàòü!)
Ìû âèäèì äåéñòâèÿ íåèìîâåðíî ñëàáûå, çàïðåù¸ííûå â ñåðü¸çíîé ïîëèòèêå. Íî îíè íå âåäóò ê òåì êîøìàðíûì ïîñëåäñòâèÿì, êîòîðûõ ïî ñïðàâåäëèâîñòè çàñëóæèëè. (Èíîãäà çäîðîâî, ÷òî èñòîðèÿ íåñïðàâåäëèâà, íå òàê ëè?)
Êîíå÷íî, íà ïåðâûé âçãëÿä ýòà êíèæêà — î÷åðåäíàÿ ðóñîôîáñêàÿ ïîäåëêà ïîëíàÿ áðåäîâûõ èäåé è êîíöåïöèé ïðåòåíäóþùèõ íà èíòåëëåêòóàëèçì. Îäíàêî å¸ àâòîð ÷åëîâåê íåãëóïûé è ïîòîìó, îñòà¸òñÿ ïðåäïîëîæèòü, ÷òî îí ïñèõè÷åñêè íåàäåêâàòåí, êàê ìíîãèå ñîòíè, åñëè íå òûñÿ÷è ðîññèéñêèõ îáðàçîâàíöåâ, ÿâëÿþùèõñÿ æåðòâàìè ïñèõè÷åñêîãî ðàññòðîéñòâà ïîä íàçâàíèåì «ïîëèòè÷åñêàÿ øèçîôðåíèÿ»!
Èõ íåíàâèñòü, ïðåçðåíèå è íåïîíèìàíèå äðàìû ÷åëîâå÷åñêîé èñòîðèè, ÿðêîé èëëþñòðàöèåé êîòîðîé ÿâëÿåòñÿ èñòîðèÿ Ðîññèè òîìó î÷åâèäíîå ïîäòâåðæäåíèå. Ïîýòîìó, ÿ íå áåðóñü äåëàòü ðàçáîð ýòîé êíèãè Ãëåáà Ïàâëîâñêîãî — òóò äîëæåí ðàçáèðàòüñÿ ïñèõèàòð!
Íî êàê ïðèìåð, êàê èëëþñòðàöèÿ ìûøëåíèÿ è äóøåâíîãî ñîñòîÿíèÿ îäíîãî èç ÷ëåíîâ «ïÿòîé êîëîííû» â Ðîññèè, ýòîò îïóñ âïîëíå óìåñòåí…
Îäíàêî âîçâðàòèìñÿ ê çàÿâëåííîé òåìå.
Íåäàâíî, â î÷åðåäíîé ðàç îáäóìûâàÿ òðàãè÷åñêóþ äëÿ ðîññèÿí òåìó ñòàëèíñêèõ ðåïðåññèé, íåîæèäàííî ïðèø¸ë ê âûâîäó, ÷òî ýòè ðåïðåññèè áûëè ñâîåîáðàçíîé «÷èñòêîé íàðîäíîãî îðãàíèçìà», ïåðåä ñìåðòåëüíîé ñõâàòêîé çà ïðàâî âûæèòü è æèòü äàëüøå íà ýòîé çåìëå.
Âîîáùå ÿ äóìàþ, ÷òî â ÷åëîâå÷åñêîé èñòîðèè ìíîãî ïðèìåðîâ ïðîÿâëåíèÿ òàê íàçûâàåìîé «ìåòàôèçèêè», èíà÷å ãîâîðÿ òîãî, ÷òî íàçûâàåòñÿ «ïðîâèäåíèåì» — òî ÷òî ñîçäà¸ò óãðîçó äëÿ ðàçâèòèÿ è äàæå ñóùåñòâîâàíèÿ ÷åëîâå÷åñòâà, â ïðîòèâîâåñ èçîáðåòàåò àíòèäîò — ïðîòèâîÿäèå ýòîìó èäåéíîìó «çàðàæåíèþ».
Íå÷òî ïîäîáíîå ïðîèçîøëî è â èñòîðèè äâàäöàòîãî âåêà â Åâðîïå ïîÿâèëñÿ ôàøèçì è íàöèçì è òóò æå, äëÿ èõ îáóçäàíèÿ áûë ñîçäàí ñîöèàëèçì â ÑÑÑÐ — èíà÷å ãîâîðÿ, íàöèîíàëèçì ñòîëêíóëñÿ ñ èíòåðíàöèîíàëèçìîì, à Ãèòëåð è íàöèñòñêàÿ Ãåðìàíèÿ, ïîëó÷èë ñìåðòåëüíîãî âðàãà â ëèöå Ñòàëèíà è ÑÑÑÐ!
Ãèòëåð, íàïèñàë «Ìàéí êàìïô» â òþðüìå, ïîñëå ïèâíîãî ïóò÷à â Ìþíõåíå è ñ òîé ïîðû, ïîñòåïåííî ïðèîáðåòàÿ ïîêëîííèêîâ è âëàñòü íàä íåìåöêèì íàðîäîì, îí ïðîäîëæàë ïîäãîòîâêó ê îñóùåñòâëåíèþ ñâîåãî ïëàíà çàâîåâàíèÿ ìèðà è óíè÷òîæåíèÿ «êîìèññàðîâ è æèäîâ», ñòàâøèõ ðóêîâîäèòåëÿìè îãðîìíîé ñòðàíû ÑÑÑÐ, «íàñåë¸ííîé «íåäî÷åëîâåêàìè» ñëàâÿíàìè — àíãëîñàêñîâ îí óâàæàë ñ ýíòóçèàçìîì ïðîâèíöèàëà.
Íåêîòîðûå èñòîðèêè ãîâîðÿò, ÷òî èìåííî ýòèì óâàæåíèå îáóñëîâëåí åãî ïðèêàç îñòàíîâèòü òàíêè íà ïîäñòóïàõ ê Äþíêåðêó, êîãäà ðàçáîìáëåííûé ýêñïåäèöèîííûõ êîðïóñ Âåëèêîáðèòàíèè, ïî ñóòè ïðåäñòàâëÿâøèé òîãäà âñþ àíãëèéñêóþ àðìèþ, ïîçîðíî áåæàë, îñòàâëÿÿ îáîçû è àìóíèöèþ âåëèêîäóøíîìó ïðîòèâíèêó íà êîíòèíåíòå…
Óæå ñ ñåðåäèíû òðèäöàòûõ ãîäîâ, ðóêîâîäèòåëè Ñîþçà Ñîâåòñêèõ Ñîöèàëèñòè÷åñêèõ Ðåñïóáëèê çíàëè î íàìåðåíèÿõ íåìöåâ, ïîä ðóêîâîäñòâîì ïàðàíîèêà Ãèòëåðà, îòîìñòèòü Åâðîïå è Ðîññèè çà ïîðàæåíèå â ïåðâîé ìèðîâîé âîéíå.
 òî âðåìÿ, ïîëîæåíèå Ñîâåòñêîé Ðîññèè â ìèðå ãåîïîëèòèêè, ìàëî ÷åì îòëè÷àëîñü îò ïîëîæåíèÿ ñåãîäíÿøíåé Ðîññèè — òîãäà, âñåõ «ïîëèòè÷åñêèõ ñîáàê» íàâåøèâàëè íà «ðåæèì áîëüøåâèêîâ», êàê è ñåé÷àñ âî âñ¸ì îáâèíÿþò ïóòèíñêóþ Ðîññèþ.
Áëîêàäà — èíôîðìàöèîííàÿ è ýêîíîìè÷åñêàÿ — áûëà ïîëíîé è ýòèì ìîæíî îáúÿñíÿòü âûíóæäåííóþ «äðóæáó» Ñîâåòñêîé Ðîññèè ñ ïðîèãðàâøåé è äîëæíîé âñåì â Åâðîïå, Ãåðìàíèåé.
Ïîëó÷àëîñü òàê, ÷òî äâà íåóäà÷íèêà Ïåðâîé ìèðîâîé, êàêîå-òî âðåìÿ ïîìîãàëè äðóã äðóãó èçæèòü êîìïëåêñ «ïîðàæåíèÿ».
Âèäÿ ýòó «äðóæáó», Çàïàä, óæå òîãäà íåãëàñíî âîçãëàâëÿåìûé Àìåðèêîé, ðåøèë íàòðàâèòü Ãåðìàíèþ Ãèòëåðà íà Ðîññèþ Ñòàëèíà.
Ïî ñóòè, Ãèòëåðà ïðèâåëè ê âëàñòè çàïàäíûå ñîþçíèêè Ðîññèè ïî Àíòàíòå, è ðàçâîðà÷èâàëè åãî è Ãåðìàíèþ íà Âîñòîê òîæå îíè.
Îá ýòîì íàïèñàíî ìíîæåñòâî ñòàòåé è êíèã è ïîòîìó, ÿ íå áóäó óãëóáëÿòüñÿ â ýòó òåìó.
Êñòàòè, íå÷òî ïîäîáíîå ïðîèñõîäèò è ñåãîäíÿ, êîãäà íàöèîíàëèñòè÷åñêóþ Óêðàèíó óæå ðàçâåðíóëè ïðîòèâ íîâîé Ðîññèè, â íàäåæäå ñïðîâîöèðîâàòü âîéíó ìåæäó ïðîèãðàâøèìè â õîëîäíîé âîéíå ÷àñòÿìè îäíîé ñòðàíû — ÑÑÑÐ.
È â Ãåðìàíèè òðèäöàòûõ, è íà Óêðàèíå äåâÿíîñòûõ, ñ ïîìîùüþ çàïàäíûõ ñðåäñòâ ìàíèïóëèðîâàíèÿ îáùåñòâåííûì ñîçíàíèåì, êîòîðóþ ñåãîäíÿ íàçûâàþò «ìÿãêîé ñèëîé», íåíàâèñòü ê ðîññèÿíàì-ìîñêàëÿì, ÷åðåç ïîäà÷êè, îáåùàíèÿ è ïðîâîêàöèè, áûëà äîâåäåíà äî êðèòè÷åñêîãî óðîâíÿ.
Âñïîìèíàÿ ïðîøëîå, íåâîëüíî çàäà¸øüñÿ âîïðîñîì — ÷òî æå äîëæíû áûëè äåëàòü ðóêîâîäèòåëè Ñîâåòñêîé Ðîññèè, ïàðòèÿ áîëüøåâèêîâ è âåñü ñîâåòñêèé íàðîä, â îæèäàíèè íåìèíóåìîãî íàïàäåíèÿ è óíè÷òîæåíèÿ ñåáÿ êàê ãîñóäàðñòâà è êàê íàöèè?!
Êîãäà ÿ äóìàþ î òåõ âðåìåíàõ, ìíå ïðèõîäèò íà óì ñðàâíåíèå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà ñ âîèíîì, êîòîðîìó ãðîçèò íàïàäåíèå è óíè÷òîæåíèå, èëè ïðåâðàùåíèå â ðàáà äëÿ ïîáåäèòåëåé.
×åëîâåê, â ýòîì ñëó÷àå, íàïðÿæåííî ãîòîâèòñÿ ê ñóäüáîíîñíîé áèòâå, â òîì ÷èñëå ñòàðàÿñü îçäîðîâèòü ñåáÿ âñåìè äîñòóïíûìè ñðåäñòâàìè.  ýòè ñðåäñòâà âêëþ÷àþòñÿ è áîëåçíåííûå îïåðàöèè, âîññòàíàâëèâàþùèå ôèçè÷åñêèå êîíäèöèè…
Àíàëèçèðóÿ ïîëèòè÷åñêèå ÷èñòêè, ñî âñåìè ïðîâîêàöèÿìè «åæîâùèíû», ñ íåîáûêíîâåííûìè, äëÿ îáûâàòåëüñêîé æèçíè æåñòîêîñòÿìè, ÿ ñ íåêîòîðûõ ïîð ñòàë ïîíèìàòü, ÷òî æåñòîêèì, è â Ðîññèè â òîì ÷èñëå, ÿâëÿåòñÿ ïðåæäå âñåãî ñàì ïðîñòîé íàðîä èëè òî÷íåå, íàðîäíûå ìàññû, à ïðîèçâåä¸ííûå íàðîäîì æåñòîêîñòè, ïîòîì èñòîðèêè ñâÿçûâàþò ñ îïðåäåë¸ííûìè èñòîðè÷åñêèìè èìåíàìè è ëèöàìè!
×àñòî ýòî äåëàåòñÿ ñîçíàòåëüíî, â ïðîâîêàòèâíûõ öåëÿõ, îáâèíÿÿ è øåëüìóÿ ñâîèõ ãåîïîëèòè÷åñêèõ ïðîòèâíèêîâ.
Òàê ñëó÷èëîñü è ñî «ñòàëèíñêèì òåððîðîì».
Ïîñòåïåííî, ÿ ïðèø¸ë ê ïàðàäîêñàëüíîìó óòâåðæäåíèþ, ÷òî â íåïîìåðíûõ æåñòîêîñòÿõ, öàðèâøèõ è â äàë¸êîì ïðîøëîì, è ñîâñåì â íåäàâíåé ÷åëîâå÷åñêîé èñòîðèè, ãëàâíîé ïðè÷èíîé ýòîãî íàðóøåíèÿ ìèðíîé îáûâàòåëüñêîé æèçíè, áûëè ñàìè íàðîäíûå ìàññû, êîòîðûå è ñåãîäíÿ ðóêîâîäñòâóþòñÿ æåñòîêèìè çàêîíàìè áèîëîãè÷åñêîãî âûæèâàíèÿ.
Õî÷ó íàïîìíèòü, ÷òî «ñòàëèíñêèìè», ðåïðåññèè ïðîòèâ «âðàãîâ íàðîäà», ñòàëè íàçûâàòü ïîñëå åãî ñìåðòè è óæå çàäîëãî ïîñëå ïîðàæåíèÿ Ãèòëåðà íà Âîñòîêå è ïîáåäû Ñîâåòñêîé àðìèè, íàä êàçàëîñü íåïîáåäèìûì Òðåòüèì Ðåéõîì.
Âî âðåìåíà ïîáåäîíîñíîé âîéíû è äàæå âî âðåìåíà ñàìèõ ðåïðåññèé, êîòîðûå ïîäðîáíî îñâåùàëà ïðåññà, âåñü ìèð ïðèçíàâàë èõ ëåãèòèìíîñòü. Äîñòàòî÷íî âñïîìíèòü çàïèñêè àìåðèêàíñêîãî ïîñëà â ÑÑÑÐ, Äýâèñà, êîòîðûé áûâàë ñàì è ÷èòàë âñå îò÷¸òû î ïîêàçàòåëüíûõ ñóäàõ íàä èçìåííèêàìè è êîððóïöèîíåðàìè â Ñîâåòñêîì Ñîþçå.
Íå î÷åíü îáâèíÿë Ñòàëèíà, âî âñÿêîì ñëó÷àå â òå ãîäû è ×åð÷èëëü — àâòîð äîêòðèíû «õîëîäíîé âîéíû», îáúÿâëåííîé èì, ñðàçó ïîñëå ïîáåäû ñîþçíèêîâ â òîé âîéíå.
È äåéñòâèòåëüíî, Ñòàëèí è Ñîâåòñêàÿ Àðìèÿ, áûëè ãåðîÿìè îñâîáîäèòåëÿìè íå òîëüêî äëÿ Âîñòî÷íîé Åâðîïû, íî è äëÿ âñåãî ìèðà!
 ïðåóñïåâàþùèõ ñåãîäíÿ ñòðàíàõ, âåäóùèõ èíôîðìàöèîííóþ âîéíó ñ ñîâðåìåííîé Ðîññèåé, ãëàâíûìè îáâèíåíèÿìè Ñòàëèíà è ñîâåòñêîãî ñîöèàëèçìà ÿâëÿþòñÿ îáâèíåíèÿ â «ñòàëèíñêèõ ÷èñòêàõ», êîòîðûìè òû÷óò â ãëàçà òåì, êòî ïûòàåòñÿ ïîíÿòü è îïðàâäàòü ïîáåäû ñîöèàëèçìà, â òîì ÷èñëå â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå æåñòîêîñòüþ ïðîñòûõ ëþäåé, âïåðâûå â ìèðîâîé èñòîðèè, ïûòàâøèõñÿ ïîñòðîèòü ãîñóäàðñòâî ðàáî÷èõ è êðåñòüÿí, íàõîäÿñü â æåñòî÷àéøåì âðåìåííîì öåéòíîòå è íåïðåêðàùàþùåéñÿ ýêîíîìè÷åñêîé áëîêàäå!
Íàïîìíþ, ÷òî ïîñòàâêè îðóæèÿ è ïðîäîâîëüñòâèÿ ïî ëåíä-ëèçó, íà÷àëèñü òîëüêî óæå âî âðåìÿ âîéíû!
Æåñòîêîñòü è ìàññîâîñòü ðåïðåññèé, âëàñòè â ÑÑÑÐ îïðàâäûâàëè òåì, ÷òî ãîòîâÿñü ê ìèðîâîé âîéíå, â ñòðàíå óíè÷òîæàëè òåõ, êòî ìîã áû ñòàòü «ïÿòîé êîëîííîé» â áèòâå íà âûæèâàíèå ñî ñòðàøíûì æåñòîêèì ïðîòèâíèêîì! Òîãäà ýòî ïîíèìàëè áóäóùèå ñîþçíèêè Ñòàëèíà è ÑÑÑÐ, à ñêîðåå ïðîñòî çàêðûâàëè ãëàçà íà ýòî.
È òîãäà, áûëà â õîäó ðóññêàÿ ïîãîâîðêà, îòðàæàþùàÿ îòíîøåíèå ê òàêèì æåñòîêîñòÿì ïðîñòîãî íàðîäà: «Ëåñ ðóáÿò ùåïêè ëåòÿò»!
È êîãäà èñòîðèêè ïèøóò, îáâèíÿÿ íàðîäíûå ìàññû â «äîíîñèòåëüñòâå» è ó÷àñòèè â ýòèõ ÷èñòêàõ, òðåáîâàâøèõ ñìåðòåëüíûõ êàçíåé äëÿ ïðåäàòåëåé è øïèîíîâ òîãäàøíèõ «ëèáåðàëîâ», òî ýòî ÿâëÿåòñÿ èñòèííîé ïðàâäîé.
Íàðîä æåñòîê è ÷àñòî íåñïðàâåäëèâ åù¸ è ïîòîìó, ÷òî ñàìè ïîäîáíûå «ëèáåðàëû» âñåãäà áûëè ÷üèìè-òî ëàêåÿìè — Äîñòîåâñêèé ãîâîðèë, åù¸ ñòî ïÿòüäåñÿò ëåò òîìó íàçàä, ÷òî «ðóññêèå ëèáåðàëû ýòî ëàêåè çàïàäíîé ìûñëè»!
Ñåãîäíÿøíèå ðîññèéñêèå ëèáåðàëû, â ýòîì ñìûñëå íè÷åì íå îòëè÷àþòñÿ îò ñâîèõ äàë¸êèõ ïðåäøåñòâåííèêîâ!
… Õî÷ó çàìåòèòü, ÷òî ó êàæäîé ñåãîäíÿøíåé ïðåóñïåâàþùåé â «äåìîêðàòèè» ñòðàíû, åñòü ñâîè òðàãè÷åñêèå ñòðàíèöû èñòîðèè, êîòîðûå îíè ñòàðàþòñÿ çàáûòü è íå âûñòàâëÿòü èõ íà âñåîáùåå îáîçðåíèå.
 òîé æå Àíãëèè, îòíîøåíèå ê «òóçåìöàì» â êîëîíèÿõ, åù¸ êàêèõ-òî äâåñòè ëåò íàçàä áûëè ïîõîæè íà îòíîøåíèÿ ê äèêèì çâåðÿì — åù¸ ñîâñåì íåäàâíî ïî èñòîðè÷åñêèì ìåðêàì, àíãëèéñêèå äæåíòëüìåí ïîêóïàëè ëèöåíçèè íà îòñòðåë ïðåäñòàâèòåëåé àáîðèãåíîâ!
×òî òâîðèëîñü, âî âðåìåíà îñâîåíèÿ è êîëîíèçàöèè Àìåðèêè èëè Àâñòðàëèè, ÿ óæå íå áåðóñü ðàññêàçûâàòü, à ÷òî äåëàëè æåñòîêèå àìåðèêàíñêèå áåëûå ïåðâîïðîõîäöû, ñ êîðåííûìè æèòåëÿìè êîíòèíåíòà êàê íà Ñåâåðå, òàê è íà Þãå, ñåãîäíÿ èçâåñòíî âñåì êòî ýòèì èíòåðåñóåòñÿ.
Íàäî òàê æå îòìåòèòü ÷óäîâèùíóþ ðàáîòîðãîâëþ åâðîïåéñêèìè ñòðàíàìè, ïîãóáèâøóþ ìèëëèîíû è ìèëëèîíû àôðèêàíöåâ è èíäåéöåâ êàðèáñêîãî áàññåéíà ýòà ðàáîòîðãîâëÿ ïðåêðàòèëàñü çàêîíîäàòåëüíî, âñåãî êàêèõ-òî ïîëòîðà ñòîëåòèÿ íàçàä.
Íî è ñåãîäíÿ, êàðàòåëüíûå ìåðû è çàêîíû â ÑØÀ íàìíîãî æåñòî÷å, ÷åì âî âñ¸ì îñòàëüíîì ìèðå — â òþðüìàõ «äåìîêðàòè÷åñêîé» Àìåðèêè ñåãîäíÿ íàõîäèòñÿ îêîëî äâóõ ìèëëèîíîâ ÷åëîâåê, â îñíîâíîì ýòî ÷¸ðíûå ãðàæäàíå ñòðàíû!
È ýòî âî âðåìåíà ïðîöâåòàíèÿ è ãåãåìîíèè Ñîåäèí¸ííûõ Øòàòîâ íàä âñåì ìèðîì!
Êîãäà çàïàäíûì ðåâíèòåëÿì ÷åëîâå÷åñêèõ ïðàâ è ñâîáîä íàïîìèíàåøü îá ýòîì, îíè åñòåñòâåííî íà÷èíàþò îïðàâäûâàòüñÿ, íî â êîíöå êîíöîâ ïðèõîäÿò ê âûâîäó, ÷òî ýòè çâåðñòâà ïîìîãëè èì ñòàòü «ïðîñâåù¸ííûìè» íàöèÿìè, áëàãîîáðàçíûìè è ïðåóñïåâàþùèìè ìèðîâûìè ëèäåðàìè.
Ïîýòîìó, ïðåæäå âñåãî ðîññèÿíàì êàê è âñåì íàöèÿì è ãîñóäàðñòâàì, íåçà÷åì ñòûäèòñÿ ñâîåé èñòîðèè, èáî áåç æåñòîêîñòåé è íåñïðàâåäëèâîñòè íå îáõîäèëîñü è íå îáõîäèòñÿ íè îäèí ïåðèîä ÷åëîâå÷åñêîé èñòîðèè.
È ïîòîìó æå, èñïîëüçîâàíèå â àíòèðîññèéñêîé, àíòèñîâåòñêîé ïðîïàãàíäå ôàêòà êëàññîâûõ è ïðåäâîåííûõ ðåïðåññèé, âûãëÿäÿò êàê ëèöåìåðíîå æåëàíèå âûíóòü ñîðèíêó èç ãëàçà ãåîïîëèòè÷åñêîãî ïðîòèâíèêà, íå çàìå÷àÿ áðåâíà â ñâî¸ì ãëàçó!!!
Êîãäà Ñîâåòñêèé Ñîþç ñòðîèë ñîöèàëèçì, à ïîòîì ïîáåäèë Ãèòëåðà, âåñü ìèð âîñõèùàëñÿ ñàìîîòâåðæåííîñòüþ ñîâåòñêèõ ëþäåé, íî êîãäà óãðîçà ïîáåäû «êîðè÷íåâîé ÷óìû» ìèíîâàëà, çà ñ÷¸ò ìíîãîìèëëèîííîãî ñàìîïîæåðòâîâàíèÿ ñîâåòñêèõ ïîáåäèòåëåé íàöèçìà, òîãäà áûâøèå ñîþçíèêè ðåøèëè, ÷òî «ìàâð ñäåëàë ñâî¸ äåëî è äîëæåí óéòè».
Ïðîøëî âñåãî îêîëî ãîäà ïîñëå îêîí÷àíèÿ Âòîðîé ìèðîâîé âîéíû, è ×åð÷èëëü ñàìûé öèíè÷íûé ïîëèòèê äâàäöàòîãî âåêà — â äàë¸êîé Àìåðèêè îáúÿâèë î çàêðûòèè «æåëåçíîãî çàíàâåñà», òåì ñàìûì îáúÿâèâ Ñîâåòñêîìó Ñîþçó íîâóþ, òåïåðü óæå õîëîäíóþ âîéíó.
Âñêîðå, â Àìåðèêå, ñåíàòîð Ìàêêàðòè è åãî ñòîðîííèêè â ïðàâèòåëüñòâå, îòêðûëè «îõîòó íà âåäüì», ïðåñëåäóÿ ñòîðîííèêîâ ñîöèàëèñòè÷åñêîé èäåè â ñðåäå àìåðèêàíñêîé èíòåëëèãåíöèè è ðàáî÷åãî êëàññà…
Íî îá ýòèõ ðåïðåññèÿõ, çàïàäíûå èñòîðèêè ñåãîäíÿ ñòàðàþòñÿ íå óïîìèíàòü, êàê âïðî÷åì è î äðóãèõ æåñòîêîñòÿõ â èñòîðèè èõ ñòðàí, à ïûòàÿñü ñêðûòü ýòè ôàêòû îò âñåãî ÷åëîâå÷åñòâà, îáðóøèâàþòñÿ ñ êðèòèêîé íà Ñîâåòñêèé Ñîþç çà «ñòàëèíñêèå ÷èñòêè», òåì ñàìûì è íà íîâóþ Ðîññèþ, ÿêîáû çà àâòîðèòàðíóþ âëàñòü è íå äåìîêðàòèçì, äîñòàâøèõñÿ å¸ ïî íàñëåäñòâó îò Ñîâåòñêîãî Ñîþçà!
È ÿ óâåðåí, ÷òî èìåííî ýòèì îáúÿñíÿåòñÿ îáèëèå êíèã è òðóäîâ ïî èñòîðèè Ñîâåòñêîé Ðîññèè ñ íåãàòèâèñòñêèì, ëæèâûì îïèñàíèåì âñåãî, ÷òî òîãäà ïðîèñõîäèëî â íàøåé ñòðàíå?!
È ÷òîáû âîññòàíîâèòü ñàìîóâàæåíèå è ðàñêîë ñåãîäíÿøíåãî ðîññèéñêîãî îáùåñòâà, íàäî íàêîíåö ïîíÿòü æåñòîêóþ íåóìîëèìóþ äðàìó èñòîðèè è îñîçíàòü, ÷òî íåëüçÿ ñóäèòü èñòîðèþ òîé èëè èíîé ñòðàíû, èñõîäÿ èç çàêîíîâ è öåííîñòåé ñåãîäíÿøíåé, ïñåâäîëèáåðàëüíîé äåéñòâèòåëüíîñòè!
Ìàðò 2014 ãîäà. Ëîíäîí. Âëàäèìèð Êàáàêîâ
Î ïðåäâîåííîì òåððîðå è ñòàëèíñêèõ ÷èñòêàõ
Åù¸ ðàç ïî ïîâîäó ñòàëèíñêèõ ÷èñòîê è íåïðèåìëåìûõ ïîòåðü.
Âìåñòî ýïèãðàôà:
«Ãîâîðÿò, ÷òî â ñâÿçè ñ òåðàêòàìè â ÑØÀ ïðîèçîøåë ïåðåëîì â ìèðîâîé èñòîðèè. <…> Ñîçäàí èäåîëîãè÷åñêèé îáðàç ìèðîâîãî òåððîðèçìà êàê íåêîåãî ìèðîâîãî âðàãà, ÿêîáû óãðîæàþùåãî âñåé ÷åëîâå÷åñêîé öèâèëèçàöèè. Áåññïîðíî, ìèðîâîé òåððîðèçì åñòü ôàêò. <…> Áîëåå òîãî, çàïàäíûé ìèð âî ãëàâå ñ ÑØÀ ñàì îñóùåñòâëÿåò ãëîáàëèçàöèþ ÷åëîâå÷åñòâà ìåòîäàìè òåððîðà, ÿâëÿÿñü îáðàçöîì äëÿ ïîäðàæàíèÿ è îïðàâäûâàÿ òåððîðèçì â ãëàçàõ òåððîðèñòîâ. ÑØÀ ôàêòè÷åñêè ïðåâðàòèëèñü â ìèðîâîãî è ýïîõàëüíîãî òåððîðèñòà ñ ïðåòåíçèåé íà ìîíîïîëèþ â ýòîì ñâîåì êà÷åñòâå…»
Àëåêñàíäð Àëåêñàíäðîâè÷ Çèíîâüåâ. Ðóññêàÿ òðàãåäèÿ.
 çàïàäíîé âîåííîé íàóêå åñòü èíòåðåñíûé òåðìèí íåïðèåìëåìûå ïîòåðè.
 êà÷åñòâå èëëþñòðàöèè ïðîÿâëåíèÿ íåïðèåìëåìûõ ïîòåðü, ìîæíî ïðèâîäèòü âîéíó âî Âüåòíàìå — êîãäà àìåðèêàíöû ïîíÿëè, ÷òî íåñóò «íåïðèåìëåìûå ïîòåðè», îíè ýâàêóèðîâàëèñü, áðîñèâ ñâîèõ ñîþçíèêîâ — þæíîâüåòíàìñêèõ ìàðèîíåòîê.
Âîò ñòàòèñòèêà ïîòåðü Âüåòíàìñêîé âîéíû èç Âèêèïåäèè:
«ÑØÀ: ïîãèáëî, ïðîïàëî áåç âåñòè, óìåðëî îò ðàí è áîëåçíåé 58 òûñ. (áîåâûå ïîòåðè 47 òûñ., íåáîåâûå 11 òûñ.; èç îáùåãî ÷èñëà ïî ñîñòîÿíèþ íà 2008 ãîä ïðîïàâøèìè áåç âåñòè ñ÷èòàþòñÿ áîëåå 1700 ÷åëîâåê); ðàíåíûõ 303 òûñ. (ãîñïèòàëèçèðîâàíî 153 òûñ., ë¸ãêèå ðàíåíèÿ 150 òûñ.)
×èñëî âåòåðàíîâ, ïîêîí÷èâøèõ æèçíü ñàìîóáèéñòâîì ïîñëå âîéíû, çà÷àñòóþ îöåíèâàåòñÿ â 100150 òûñ. ÷åëîâåê (òî åñòü áîëüøå, ÷åì ïîãèáëî íà âîéíå), îäíàêî ýòà îöåíêà îñïàðèâàåòñÿ íåêîòîðûìè èññëåäîâàòåëÿìè êàê ÷ðåçâû÷àéíî çàâûøåííàÿ (ïîäðîáíåå ñì. Ëþäñêèå ïîòåðè âî Âüåòíàìñêîé âîéíå — Þæíûé Âüåòíàì è ñîþçíèêè).
Þæíûé Âüåòíàì: äàííûå ðàçíÿòñÿ; ïîòåðè âîåííîñëóæàùèõ ïðèìåðíî 250 òûñ. ïîãèáøèõ è 1 ìëí ðàíåíûõ, ïîòåðè ìèðíîãî íàñåëåíèÿ íåèçâåñòíû.
Þæíîâüåòíàìñêèå ïàðòèçàíû (ÍÔÎÞÂ) è Ñåâåðíûé Âüåòíàì: Ïî îôèöèàëüíûì äàííûì âüåòíàìñêîãî ïðàâèòåëüñòâà, îáíàðîäîâàííûì â 1995 ãîäó, çà âñ¸ âðåìÿ âîéíû ïîãèáëè 1,1 ìëí âîåííîñëóæàùèõ ñåâåðî-âüåòíàìñêîé àðìèè è ïàðòèçàí ÍÔÎÞÂ, à òàêæå 2 ìëí ìèðíûõ æèòåëåé â îáåèõ ÷àñòÿõ ñòðàíû
»
È âî âðåìÿ Âòîðîé ìèðîâîé âîéíû, Åâðîïåéñêèå ñòðàíû ïîêîðÿëèñü Ãèòëåðó, ïîòîìó ÷òî íå õîòåëè â âîéíå ïðîòèâ íåãî íåñòè ýòè ñàìûå íåïðèåìëåìûå ïîòåðè. Íàãëÿäíûé òîìó ïðèìåð Ôðàíöèÿ, êîòîðàÿ ñäàëàñü íà ìèëîñòü ïîáåäèòåëÿ, íå âèäÿ âîçìîæíîñòè ñîïðîòèâëÿòüñÿ. À âñ¸ ýòî äåëàëîñü äëÿ òîãî, ÷òîáû èçáåæàòü «íåïðèåìëåìûõ ïîòåðü».
È òîëüêî â Ñîâåòñêîì Ñîþçå, âî âðåìÿ Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû, ðå÷ü øëà î âîéíå äî ïîñëåäíåãî ñîëäàòà, ÷åãî ñîâñåì íå îæèäàë Ãèòëåð è åãî âîèíñòâî.
Èç ðàññêàçà íåìåöêîãî ñîëäàòà Ãåíðè Ìåòåëìàííà «Íà ïîäñòóïàõ ê Ñòàëèíãðàäó»:
«Ìû âñå íàäåÿëèñü, ÷òî ëåòî 1942-ãî áóäåò äëÿ íàñ ãðàíäèîçíûì. Ìû ïûòàëèñü çàæàòü Êðàñíóþ Àðìèþ â êëåùè, íî ðóññêèå âñåãäà îòñòóïàëè. Ìû äóìàëè, ÷òî ýòî áûëî îòòîãî, ÷òî îíè áûëè òðóñû, íî âñêîðå ïîíÿëè, ÷òî ýòî íå òàê
»
«Äî ýòîãî ÿ íèêîãäà íå áûë â Ñòàëèíãðàäå. Ìû íå ñìîãëè çàõâàòèòü íè îäíîãî ðóññêîãî ñîëäàòà, òàê êàê îíè áóêâàëüíî èñ÷åçëè èç ïîëÿ çðåíèÿ, ñôîðìèðîâàâ ïàðòèçàíñêèå îòðÿäû. Íà íàøåé ñòîðîíå áûëè èíîñòðàííûå âîéñêà, íàïðèìåð, âîåííûå èç Ðóìûíèè. Ìû èñïîëüçîâàëè èíîñòðàíöåâ äëÿ îõðàíû ôëàíãîâ ïîçàäè Ñòàëèíãðàäà, íî íàøè ñîþçíèêè íå áûëè äîëæíûì îáðàçîì âîîðóæåíû, è èõ äèñöèïëèíà îñòàâëÿëà æåëàòü ëó÷øåãî ïî ñðàâíåíèþ ñ íàøåé àðìèåé, ïîýòîìó èõ âûñòàâëÿëè äëÿ ñäåðæèâàíèÿ àòàêè
»
«ß ïîïàë â áîåâóþ ãðóïïó ïîä êîìàíäîâàíèåì Ëèíäåìàííà. Áîëüøå íå áûëî äèâèçèé è ïîëêîâ. Ìû ïîòåðÿëè âñå. Òîãäà ìû ñòàëè ïðèìåíÿòü íà ïðàêòèêå ãèòëåðîâñêóþ òàêòèêó âûææåííîé çåìëè. Îäíàæäû ìû ïðîõîäèëè ÷åðåç äåðåâóøêó, ñîñòîÿùóþ èç 6-8 äîìîâ. Ëèíäåìàíí ïðèêàçàë âçÿòü âñå, ÷òî áûëî â ïîìåùåíèÿõ, à ïîñëå ñæå÷ü èõ äîòëà. Äîìà áûëè î÷åíü ñêðîìíûå, â íèõ äàæå íå áûëî ïîëà. ß îòêðûë äâåðü îäíîãî èç íèõ….
…Ëþäè ñèäåëè íà çåìëå, ïðèñëîíÿñü ê ñòåíå. ß ïðèêàçàë èì ïîêèíóòü äîì, à îíè ñòàëè îáúÿñíÿòü, ÷òî âñå ïîãèáíóò áåç êðîâà. Æåíùèíà ñ ìëàäåíöåì íà ðóêàõ ñïðîñèëà åñòü ëè ó ìåíÿ ìàòü. Ðÿäîì ñòîÿëà ïîæèëàÿ æåíùèíà, à ñ íåé ðåáåíîê. ß ñõâàòèë ðåáåíêà è ïðèñòàâèë äóëî ïèñòîëåòà ê åãî ãîëîâå, ñêàçàâ, ÷òî åñëè îíè íå âûéäóò èç äîìà, ÿ çàñòðåëþ ðåáåíêà. Êàêîé-òî ñòàðèê ïîïðîñèë çàñòðåëèòü åãî âìåñòî ìàëü÷èêà. Ëèíäåìàíí ïðèêàçàë ìíå ñæå÷ü äîì, äàæå åñëè îíè íå õîòåëè óõîäèòü. ß ñäåëàë, êàê ìíå ïðèêàçàëè. Ëþäè ðàñïàõíóëè äâåðè è ñòàëè ñ êðèêàìè âûáåãàòü íà óëèöó. ß óâåðåí, ÷òî íèêòî èç íèõ íå âûæèë
»
«ß ñíîâà ïîëó÷èë ðàíåíèå (â òðåòèé ðàç â îáùåé ñëîæíîñòè). Ìåíÿ ñõâàòèëè, íî ÿ óáåæàë. Ïîòîì ìåíÿ çàáðàëè â íåìåöêèé ãîñïèòàëü â Âåñòôàëèè â 1944 ãîäó.  íà÷àëå 1945 ãîäà ÿ îïÿòü ïðèñîåäèíèëñÿ ê ïîäðàçäåëåíèþ íà çàïàäíîì ôðîíòå, ÷òîáû âîåâàòü ñ àìåðèêàíöàìè. Ñ íèìè áûëî ëåã÷å âîåâàòü, ÷åì ñ ðóññêèìè. Ê òîìó æå èç-çà âñåõ çâåðñêèõ ïðåñòóïëåíèé, êîòîðûå ìû ñîâåðøèëè â Ðîññèè, ðóññêèå ïî-íàñòîÿùåìó íåíàâèäåëè íàñ, è íàì ïðèõîäèëîñü âîåâàòü êàê çâåðÿì, ÷òîáû èçáåæàòü ïëåíà
»
«Ñåé÷àñ îãëÿäûâàÿñü íàçàä, ÿ îòäàþ ÷åñòü Êðàñíîé Àðìèè çà òî, ÷òî îíè ñäåëàëè, êîãäà ñïàñëè ìèð îò Ãèòëåðà. Îíè ïîòåðÿëè â ýòîé âîéíå áîëüøå ëþäåé, ÷åì ìû. Äåâÿòü èç äåñÿòè íåìåöêèõ ñîëäàò, ïîãèáøèõ âî âðåìÿ âòîðîé ìèðîâîé, ïîòåðÿëè æèçíü â ÑÑÑÐ. Ìåíÿ ïîïðîñèëè ïðèåõàòü ê Ìåìîðèàëó âîçëå Èìïåðñêîãî Âîåííîãî Ìóçåÿ ïàðó íåäåëü íàçàä. ß äåðæàë òàì ðå÷ü, â êîòîðîé îòäàë äàíü Êðàñíîé Àðìèè…»
ß ñïåöèàëüíî äàë òàêèå äëèííûå öèòàòû, ÷òîáû íûíåøíèå ïîêîëåíèÿ ÷èòàòåëåé ïîíèìàëè ñ ÷åì ñòîëêíóëèñü ôàøèñòû íà÷àâ âîéíó ñ ÑÑÑÐ. È ýòî ñîïðîòèâëåíèå è âîéíà íå íà æèçíü à íà ñìåðòü, êîñâåííî áûëà ñâÿçàíà ñ ïðåäâîåííûìè ÷èñòêàìè è òåððîðîì.
Î÷åâèäíî äî ïàðòèéíûõ ÷èñòîê, ñîâåòñêîå îáùåñòâî âîâñå íå áûëî òàêèì îäíîðîäíûì, êàê ïîñëå íèõ è âî âðåìÿ âîéíû ïîñëå Ðåâîëþöèè, êîãäà ïðîëåòàðèè ïîáåäèëè, ïðîøëî âñåãî äâàäöàòü ëåò. Áîëüøèíñòâî æèâóùèõ òîãäà â Ñîâåòñêîé Ðîññèè, ðîäèëèñü è æèëè åù¸ äî ðåâîëþöèè è ïîòîìó, ñîõðàíèëè â ñåáå ïðèâû÷êè è òðàäèöèè òîãî âðåìåíè. Åù¸ æèâû áûëè òå, êòî íåíàâèäåë íîâóþ âëàñòü è ñòðåìèëñÿ ëþáûìè ïóòÿìè âåðíóòü óòðà÷åííîå. Ýòî è áûëî ãëàâíîé ïðè÷èíîé ïðåäâîåííîãî òåððîðà.
Íî è â ïàðòèéíîé ñðåäå íå âñ¸ áûëî òàê «áåëî è ïóøèñòî» — ïàðòèéíûå ñêëîêè è çàãîâîðû ñóùåñòâîâàëè íà ñàìîì äåëå, è íå óáåðè Ñòàëèí ïðåòåíäåíòîâ íà «ïðåñòîë» — Çèíîâüåâà, Êàìåíåâà, Òóõà÷åñêîãî, Áóõàðèíà, Ðàäåêà, ðàçíîãî ðîäà ìåñòå÷êîâûõ «öàðüêîâ», à ÷óòü ïîçæå è Òðîöêîãî, ëþáîé èç íèõ, â ñëó÷àå âîéíû áûë ãîòîâ âñòàòü íà ñòîðîíó Ãèòëåðà äëÿ òîãî ÷òîáû óíè÷òîæèâ Ñòàëèíà, áîëüøåâèçì è êîìïàðòèþ, ñàìèì ñòàòü «äåìîêðàòè÷åñêèìè» ïðàâèòåëÿìè Ðîññèè.
Îá ýòîì ïðîòèâîñòîÿíèè, ñåãîäíÿ íå òîëüêî íå ïèøóò, íî äàæå íå çàäóìûâàþòñÿ íàä òðàãèçìîì òîãî âðåìåíè!
Ïðîèçîøëè ÷èñòêè è â àðìèè, ãäå òîæå çðåëà èçìåíà, íî ãëàâíîå, íà ìåñòî ñòàðûõ ìàðøàëîâ, êàæäûé èç êîòîðûõ ìíèë ñåáÿ Íàïîëåîíîì, ïðèøëè ìîëîäûå êîìàíäèðû è ãåíåðàëû — îíè áûëè óæå ïîäëèííî ñîâåòñêèìè ëþäüìè, ãîòîâûìè áèòüñÿ íàñìåðòü ðàäè çàùèòû è ñîõðàíåíèÿ Ðîäèíû.
È îíè ýòî äåëàëè, ïîãèáàÿ, íî íå ñäàâàÿñü, ñîâñåì íå äóìàÿ î «íåïðèåìëåìûõ ïîòåðÿõ»!
Íàöèñòñêàÿ Ãåðìàíèÿ â òå ãîäû, òîæå áûëà ñòðàíîé íå áîÿùåéñÿ íåïðèåìëåìûõ ïîòåðü. Áåøåíûé ýíòóçèàçì ïîðîæä¸ííûé íàöèîíàëèçìîì, òîëêàë íà âñ¸ íîâûå è íîâûå çàâîåâàíèÿ äëÿ âîïëîùåíèÿ ìå÷òû íàöèñòîâ, âî ãëàâå ñ Ãèòëåðîì, âëàäåíèÿ «ñóïåðíàöèåé àðèéöåâ» âñåì ìèðîì.
È ïîëó÷èëîñü òàê, ÷òî äâå ñòðàíû íå áîÿùèåñÿ ïîòåðü íà Çàïàäå èõ íàçûâàëè è íàçûâàþò «òîòàëèòàðíûìè», âîåâàëè íà óíè÷òîæåíèå è äî ïîáåäû.
Ðàçíèöà áûëà â òîì, ÷òî ÑÑÑÐ èñïîâåäîâàë èíòåðíàöèîíàëèçì, ïîä ëîçóíãîì «Ïðîëåòàðèè âñåõ ñòðàí ñîåäèíÿéòåñü», òî åñòü õîòåë îáúåäèíèòü ïîä çíàìåíåì êîììóíèçìà áîëüøèíñòâî ÷åëîâå÷åñòâà âî âñ¸ì ìèðå. Îäíàêî âñêîðå, Ñòàëèí, èñõîäÿ èç ñèòóàöèè ïðèçíàë ïîñòðîåíèå ñîöèàëèçìà â îäíîé ñòðàíå, ÷åì âûáèë èäåîëîãè÷åñêîå îðóæèå èç ðóê àíòèêîììóíèñòîâ, îáâèíÿþùèõ Åãî â òîòàëèòàðèçìå.
À Ãèòëåð «âåëèêèé ôþðåð Ãåðìàíèè» — áûë íàöèñòîì è õîòåë âëàñòè ìåíüøèíñòâà íàä áîëüøèíñòâîì, ïëàíèðîâàë ïîðàáîòèòü âñå âðàæäåáíûå íàöèçìó ñòðàíû, ñäåëàâ Âåëèêèé Òðåòèé Ðåéõ ïðàâèòåëåì ìèðà.
Îí õîòåë íà Âîñòîêå ãîñïîäñòâà «ñóïåðìåíüøåé» íàä «íåäî÷åëîâåêàìè», ïðåæäå âñåãî íàä ñëàâÿíàìè è æèäàìè-áîëüøåâèêàìè — îíè ìåøàëè îñóùåñòâëåíèþ åãî ìå÷òû — ñäåëàòü àðèéöåâ ýëèòîé ÷åëîâå÷åñòâà — áîëüøèíñòâî íåìöåâ ïîääåðæèâàëè åãî â ýòèõ óñòðåìëåíèÿõ!
Íî èñòîðèÿ ÷åëîâå÷åñòâà óæå íå îäèí ðàç âèäåëà òàêèõ ïðåòåíäåíòîâ íà íàöèîíàëèñòè÷åñêîå ìèðîâîå ãîñïîäñòâî è ïîòîìó, îäíîé ðóêîé îíà ñîçäàëà Ãèòëåðà è íàöèñòñêèé Ðåéõ, à â ïðîòèâîâåñ, íà Âîñòîêå Åâðîïû, ñîçäàëà êîììóíèñòè÷åñêèé Ñîâåòñêèé Ñîþç, âî ãëàâå ñî Ñòàëèíûì!
Âîèñòèíó: «Ïóòè ÷åëîâå÷åñêîé èñòîðèè íåèñïîâåäèìû»!
Òóò ìîæíî áûëî ïîãîâîðèòü î ðîëè ëè÷íîñòè â èñòîðèè, íî îñòàâèì ýòó òåìó äëÿ ñëåäóþùåãî ðàçà.
 òå âðåìåíà, îòíîøåíèå êàïèòàëèñòè÷åñêîãî Çàïàäà ê Ñîâåòñêîìó Ñîþçó áûëè ïîõîæè íà ñåãîäíÿøíèå îòíîøåíèå ê Ðîññèè èõ íàñëåäíèêîâ â Åâðîïå è â ÑØÀ.
Êàê è ñåãîäíÿ, Ñîâåòñêóþ Ðîññèþ, ïîñëå ïîáåäîíîñíîé ïðîëåòàðñêîé Ðåâîëþöèè òîæå ñ÷èòàëè ìèðîâûì èçãîåì, áëîêèðîâàëè ýêîíîìè÷åñêè, íàçûâàëè «êîëîññîì íà ãëèíÿíûõ íîãàõ», âñÿ÷åñêè íàòðàâëèâàëè Ãèòëåðà è åãî âîèíñòâî íà Ñîâåòñêèé Ñîþç, à ñàìè ñòàðàëèñü èçáåæàòü «íåïðèåìëåìûõ ïîòåðü» â ñòîëêíîâåíèé ñ íèì — Ìþíõåíñêèé ñãîâîð, ÿðêèé ïðèìåð òàêîé ãåîïîëèòè÷åñêîé ñòðàòåãèè!
Íî è âíóòðè Ñîþçà, âðàãè áîëüøåâèçìà, â ëèöå áûâøèõ êîììóíèñòîâ è ïðîâîêàòîðîâ, õîòåëè ñåáå áîëüøå âëàñòè, áîëüøå ïðèâèëåãèé ïðè áîëüøåé áåçîòâåòñòâåííîñòè. Ïàðòèéíàÿ âåðõóøêà ñòàâøàÿ ñî âðåìåíåì ïàðò íîìåíêëàòóðîé, óæå õîòåëà îòäåëèòüñÿ îò íàðîäà, ââåëà â îáèõîä «òåëåôîííîå ïðàâî» è êðóãîâóþ ïîðóêó, õîòåëà îòêðûòü äëÿ ñâîèõ äåòåé îòäåëüíûå øêîëû, îòäûõàòü â ïàðòèéíûõ ñàíàòîðèÿõ è ðàññëàáëÿòüñÿ íà ïàðòèéíûõ êóðîðòàõ
Ñòàëèí ñàì ÷åëîâåê èç íàðîäíûõ íèçîâ ÿðîñòíî ïðîòèâîñòîÿë ýòîìó è áûë çàùèòíèêîì âñåõ ïðîñòûõ ëþäåé.
Èìåííî ýòî ïðîòèâîñòîÿíèå àìáèöèÿì ïàðò íîìåíêëàòóðû, òîëêíóëè åãî íà ïóòü ÷èñòîê è ê òåððîðó òðèäöàòü ñåäüìîãî ãîäà.
Íî èñïîëíèòåëè âîëè Ñòàëèíà — òîãäà åù¸ âîëè ïàðòèè — ïîïûòàëèñü è íà ýòîì ñäåëàòü êàðüåðó è êàê âñåãäà áûâàåò âñïîìíèòå òåððîð â Âåëèêóþ Ôðàíöóçñêóþ Ðåâîëþöèþ — òâîðöû òåððîðà ñàìè ñòàëè åãî æåðòâàìè!
Ñòàëèí ïîíèìàë âîéíà â Ãèòëåðîâñêîé Ãåðìàíèåé íåèçáåæíà, à ïðè ñóùåñòâîâàíèè â ñòðàíå ïîäïîëüíîé «ïÿòîé êîëîííû», ðàññ÷èòûâàòü íà ïîáåäó íå ïðèõîäèëîñü.
Ñòàëèí, â îäíîì èç âûñòóïëåíèé ãîâîðèë, ÷òî åñëè ñòðàíà çà äåñÿòü ëåò íå ñìîæåò ïðîéòè ïóòü ðàçâèòèÿ ðàâíûé ñòà ãîäàì â îáû÷íûõ óñëîâèÿõ, «Òîãäà íàñ ñîìíóò
». Íî äëÿ ýòîãî ðûâêà â áóäóùåå íåîáõîäèìî áûëî ñïëîòèòü ñòðàíó, çàñòàâèòü îïïîðòóíèñòîâ ðàáîòàòü íà îáùóþ öåëü ñòðàíû, à òåõ êòî íåñîãëàñåí óíè÷òîæàòü. Âðåìåíè äëÿ âûðàùèâàíèÿ ìèðíûì ïóò¸ì ïîäëèííûõ ïàòðèîòîâ, ìåíÿÿ êàäðû, ïðîñòî íå áûëî. Ïîýòîìó áûëè óòâåðæäåíû æåñòîêèå çàêîíû è ïðèíèìàëèñü æåñòîêèå ìåòîäû, äëÿ äîñòèæåíèÿ îáùåé öåëè è ïðåæäå âñåãî â ñðåäå ÷èíîâíèêîâ ðàçíîãî, èíîãäà ñàìîãî âûñîêîãî ðàíãà, â òîì ÷èñëå â ïàðòèè.
Âîò íåñêîëüêî öèòàò èç åãî âûñòóïëåíèé:
«Òîâ. Ëåíèí ãîâîðèë: íàøà çàäà÷à ïîñòðîèòü ñîöèàëèñòè÷åñêèé ôóíäàìåíò íàðîäíîãî õîçÿéñòâà, íî äëÿ òîãî, ÷òîáû ïîñòðîèòü òàêîé ôóíäàìåíò, íåîáõîäèìî èìåòü ðàçâèòóþ èíäóñòðèþ, èáî èíäóñòðèÿ åñòü îñíîâà, íà÷àëî è êîíåö ñîöèàëèçìà, ñîöèàëèñòè÷åñêîãî ñòðîèòåëüñòâà, à äëÿ òîãî, ÷òîáû ðàçâèòü èíäóñòðèþ, íåîáõîäèìî íà÷àòü äåëî ñ ñåëüñêîãî õîçÿéñòâà
»
«Ìû ïðèøëè ê âëàñòè â ñòðàíå, òåõíèêà êîòîðîé ÿâëÿåòñÿ ñòðàøíî îòñòàëîé. Íàðÿäó ñ íåìíîãî÷èñëåííûìè êðóïíûìè ïðîìûøëåííûìè åäèíèöàìè, áîëåå èëè ìåíåå áàçèðóþùèìèñÿ íà íîâîé òåõíèêå, ìû èìååì ñîòíè è òûñÿ÷è ôàáðèê è çàâîäîâ, òåõíèêà êîòîðûõ íå âûäåðæèâàåò íèêàêîé êðèòèêè ñ òî÷êè çðåíèÿ ñîâðåìåííûõ äîñòèæåíèé
×òî íóæíî ñäåëàòü, ÷òîáû ëèêâèäèðîâàòü ýòî ïðîòèâîðå÷èå? Äëÿ ýòîãî íåîáõîäèìî äîáèòüñÿ òîãî, ÷òîáû äîãíàòü è ïåðåãíàòü ïåðåäîâóþ òåõíèêó ðàçâèòûõ êàïèòàëèñòè÷åñêèõ ñòðàí. Ìû äîãíàëè è ïåðåãíàëè ïåðåäîâûå êàïèòàëèñòè÷åñêèå ñòðàíû â ñìûñëå óñòàíîâëåíèÿ íîâîãî ïîëèòè÷åñêîãî ñòðîÿ, Ñîâåòñêîãî ñòðîÿ. Ýòî õîðîøî. Íî ýòîãî ìàëî. Äëÿ òîãî, ÷òîáû äîáèòüñÿ îêîí÷àòåëüíîé ïîáåäû ñîöèàëèçìà â íàøåé ñòðàíå, íóæíî åùå äîãíàòü è ïåðåãíàòü ýòè ñòðàíû òàêæå â òåõíèêî-ýêîíîìè÷åñêîì îòíîøåíèè. Ëèáî ìû ýòîãî äîáü¸ìñÿ, ëèáî íàñ çàòðóò
»
Òàêèì îáðàçîì, ÷åðåç êîëëåêòèâèçàöèþ, èíäóñòðèàëèçàöèþ è ïîäàâëåíèþ îïïîðòóíèñòîâ â ïàðòèè, Ñîâåòñêàÿ Ðîññèÿ ñòàëà ñïîñîáíà ïðîòèâîñòîÿòü ãðîçíîé ñèëå Çàïàäà, â ëèöå íàöèñòñêîé Ãåðìàíèè!
À âåäü òîãäà, ìîãëî ñëó÷èòüñÿ òàê, êàê ýòî ïðîèçîøëî â äåâÿíîñòûå ãîäû Ñîâåòñêèé Ñîþç è ïàðòèÿ ðàçâàëèëèñü áåç âîéíû — ñåïàðàòèñòû äåìàãîãè âî ãëàâå ñ Åëüöèíûì çàõâàòèëè âëàñòü â ðåñïóáëèêàõ Ñîþçà. Âîçíèêëè àëüòåðíàòèâíûå öåíòðû âëàñòè è ýòî «äâîåâëàñòèå» ðàçâàëèëî ñòðàíó
ß óæå ïèñàë î òîì, ÷òî Ñòàëèí, ïîíèìàÿ íåèçáåæíîñòü ñòðàøíîé âîéíû ñ íàöèçìîì, ÷åðåç ÷èñòêè è òåððîð ïðîòèâ ïÿòîé êîëîííû ïîäàâèë ÷èíîâíóþ, ïîëçó÷óþ êîíòððåâîëþöèþ, êîòîðàÿ âñ¸-òàêè ïðîèçîøëà â äåâÿíîñòûå ãîäû, âïîëíå ïî èñòîðè÷åñêèì çàêîíàì ðàçâèòèÿ Ðåâîëþöèé.
Òî÷íî òàêîå æå ñëó÷èëîñü è ñ Àíãëèéñêîé, è ñ Ôðàíöóçñêîé ðåâîëþöèÿìè çà êàæäîé Ðåâîëþöèåé, ñëåäîâàë îòêàò íàçàä, êîãäà ïðè ñëàáîé, ðàçäèðàåìîé ïîëèòè÷åñêèìè äðÿçãàìè âëàñòè, â êîíöå êîíöîâ ïîáåæäàåò Êîíòððåâîëþöèÿ è íàñòóïàåò Ðåñòàâðàöèÿ.
Ïîâòîðÿþ ýòî èñòîðè÷åñêàÿ çàêîíîìåðíîñòü, êîòîðóþ òðóäíî îòðèöàòü, êàê ñ ïîëèòèêî-èñòîðè÷åñêîé, òàê è ñ ïñèõîëîãè÷åñêîé òî÷êè çðåíèÿ!
Îáúÿñíåíèÿ òàêèõ èñòîðè÷åñêèõ çàêîíîìåðíîñòåé ìîæíî ïîêàçàòü íà ïðèìåðå, ññûëàÿñü íà çàêîíû ïðèðîäû!
Ðåâîëþöèè, ïîõîæè íà áóðþ â ïðèðîäå, ãäå ðàçíèöà â äàâëåíèè ïðèâîäèò ê ðàçðóøèòåëüíûì óðàãàíàì. Òî÷íî òàê æå ïðîèñõîäèò â îáùåñòâå, êîãäà ðàçäåëåíèå íà áîãàòûõ è áåäíûõ, íà ãîñïîä è ðàáîâ, âîçðàñòàíèå ýêñïëóàòàöèè è íåñïðàâåäëèâîñòåé, ïðèâîäèò ê íàðîäíîìó áóíòó — Ðåâîëþöèè!
Âîçâðàùàÿñü ê çàãëàâíîé òåìå, õî÷ó çàìåòèòü, ÷òî ñåãîäíÿ, ìàëî êòî ïîíèìàåò çíà÷åíèå òåõ ÷èñòîê è òåððîðà, íàïðàâëåííîãî ïðîòèâ êîíòððåâîëþöèîíåðîâ è êîëëàáîðàöèîíèñòîâ. Äàæå ïîñëå «ñòàëèñêèõ ÷èñòîê», âî âðåìÿ âîéíû, êîëè÷åñòâî ïåðåáåæ÷èêîâ â âîèíñòâî Ãèòëåðà ñî ñòîðîíû Ñîâåòñêîãî Ñîþçà è Êðàñíîé àðìèè, ñîñòàâëÿëî áîëåå ïÿòèñîò òûñÿ÷ ÷åëîâåê
Ñî âðåìåíè ïðîøåäøåì ïîñëå äîêëàäà Õðóù¸âà î êóëüòå ëè÷íîñòè, ðàçâÿçàâøåãî ðóêè ïàðò íîìåíêëàòóðå, â òîì ÷èñëå ïîñëå ðàçâàëà Ñîþçà, àíòèñîâåòñêàÿ ïðîïàãàíäà âíóòðè ñòðàíû óñèëåííî âáèâàëà â ãîëîâû îáûâàòåëåé, ÷òî Ðåâîëþöèÿ è ñóùåñòâîâàíèå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà áûëè îøèáêîé èëè äàæå ïðåñòóïëåíèåì, ññûëàÿñü ïðåæäå âñåãî íà òåððîð òðèäöàòü ñåäüìîãî ãîäà è êóëüò ëè÷íîñòè Ñòàëèíà.
Ïîýòîìó, óæå â íîâîé Ðîññèè, ïîñòåïåííî, èäåè ñîöèàëèçìà áûëè îáëèòû ãðÿçüþ, à èäåè îáûâàòåëüñêîãî ýãîèçìà, âîçîáëàäàëè â áûâøåé ñòðàíå Ñîâåòîâ.
Ðàçâàë Ñîþçà ïðîèçîø¸ë ñîâåðøåííî íåîæèäàííî — çàïàäíûé êàïèòàëèçì íå îæèäàë òàêîãî ïîäàðêà, òàêîãî ñàìîïðåäàòåëüñòâà â áîðüáå èäåîëîãèé è ïîñòåïåííî ïðåâðàòèë, óæå íîâóþ Ðîññèþ, â íîâîãî ìèðîâîãî èçãîÿ.
Ýòèì è îáúÿñíÿåòñÿ ñåãîäíÿøíÿÿ îæåñòî÷¸ííàÿ ðóñîôîáèÿ, ýêîíîìè÷åñêèå ñàíêöèè è èäåîëîãè÷åñêàÿ îáðàáîòêà ìèðîâîãî îáùåñòâåííîãî ìíåíèÿ.
Ïðîïàãàíäèñòñêàÿ ìàøèíà Çàïàäà è ïðåæäå âñåãî Ñîåäèí¸ííûõ Øòàòîâ, ñòàðàþòñÿ ñåãîäíÿ íàâÿçàòü ìèðó ñâî¸ âëàäû÷åñòâî, ïðèêðûâàÿñü ëîçóíãàìè î ïðàâàõ ÷åëîâåêà è ñâîáîäå ñëîâà.
Èòîãîì ýòîé ñàìîóáèéñòâåííîé ïðîïàãàíäû ñòàë ðàçâàë ñîöèàëèçìà è Ñîâåòñêîãî ãîñóäàðñòâà, ïîñëåäñòâèÿ êîòîðîãî ñòîèë Ðîññèè íåñêîëüêî ìèëëèîíîâ æèçíåé ïðîñòûõ ðîññèÿí.
Íî ýòà ñîöèàëüíàÿ êàòàñòðîôà, áóäåò åù¸ íå îäíî äåñÿòèëåòèå âèñåòü íàä Ðîññèåé äàìîêëîâûì ìå÷îì.
Î óæàñàõ äåâÿíîñòûõ ãîäîâ â Ðîññèè, ÿ óæå ïèñàë íåîäíîêðàòíî, à æåëàþùèå óçíàòü áîëüøå î ìèëëèîíàõ æåðòâ ïåðåñòðîéêè, ìîãóò ïðî÷èòàòü îá ýòîì âî ìíîãèõ ñòàòüÿõ â èíòåðíåòå.
Ðàçáèðàÿñü â ïðè÷èíàõ ýòîé êàòàñòðîôû ïðèõîäèøü ê âûâîäó, ÷òî âî ìíîãîì, ïðè÷èíîé ðàçâàëà Ñîâåòñêîãî Ñîþçà ñòàëè áåçâîçâðàòíûå ïîòåðè â òó Âåëèêóþ âîéíó, êîãäà ïîãèáëî íåñêîëüêî ìèëëèîíîâ ìîëîäûõ, óæå ñîâåòñêîãî ñêëàäà ëþäåé, à íà èõ ìåñòî, â ïîñëåâîåííîì Ñîþçå, ïðèøëè îïïîðòóíèñòû èëè äåòè òåõ êîëëàáîðàöèîíèñòîâ, êòî ñèäåë âî âðåìÿ âîéíû è ïîçäíåå â ëàãåðÿõ è îñòàëñÿ æèâ, òåì ñàìûì ñïàñ ñâîè æèçíè è æèçíè ñâîèõ ïîòîìêîâ.
Èñòîðèÿ êàê èçâåñòíî, íè÷åãî îáùåãî íå èìååò ñ ïîíÿòèåì ñïðàâåäëèâîñòè è æèâ¸ò ïî ñâîèì æåñòîêèì çàêîíàì íè î êàêîì ãóìàíèçìå, â ðåàëüíîé, ïîäëèííîé èñòîðèè, íè ñåãîäíÿ, íè òåì áîëåå â äå æåñòîêèå âðåìåíà, íå ìîãëî áûòü è ðå÷è!
Íåäàâíî ïîñìîòðåë àìåðèêàíñêèé ôèëüì «Íþðíáåðã», âûøåäøèé â 2000 ãîäó è çàâîåâàâøèé íåñêîëüêî ïðåñòèæíûõ ïðåìèé. Â ôèëüìå ïîêàçàíà ðàáîòà àìåðèêàíñêîãî îáâèíèòåëÿ íà Íþðíáåðãñêîì ïðîöåññ.
Òàì åñòü èíòåðåñíûå ñöåíû áûâøèé ìèíèñòð Øïååð ÷èòàåò ëåêöèè äëÿ àìåðèêàíöåâ, à Ãåðèíã, ïðè âñåõ ðåãàëèÿõ, ïðèåõàë ñäàâàòüñÿ àìåðèêàíöàì âìåñòå ñ æåíîé è î÷àðîâàòåëüíîé äî÷êîé. Îí ïðèåõàë íà ñëóæåáíîé ìàøèíå è ìèëîñòèâî ñäàëñÿ â ïëåí.
 êàðòèíå ïîêàçàíî, êàê àìåðèêàíöû õîçÿéíè÷àþò â Áåðëèíå î ðóññêèõ íè ñëîâà, õîòÿ ðóññêèé ìàðøàë, ÿêîáû Æóêîâ, ïîêàçàí êàêèì — òî áåçîáðàçíûì èäèîòîì
Ýòîò ôèëüì, ìîæåò ñëóæèòü ïðèìåðîì ïðèìåíåíèÿ «ìÿãêîé ñèëû» â îáðàáîòêè ñîçíàíèÿ çàïàäíîãî, à ïîòîì è ðîññèéñêîãî îáûâàòåëÿ.
Ïî ñðàâíåíèþ ñ ðåàëüíîñòüþ, çäåñü íåìíîãî èñêàæåíû àêöåíòû, íåìíîãî ïðåóâåëè÷åíà ðîëü Àìåðèêè è àìåðèêàíöåâ â ïîáåäå íàä Ãèòëåðîì, à ñîâåòñêèå ïðåäñòàâèòåëè, ïîêàçàíû â êàðèêàòóðíîì, óíèçèòåëüíîì äëÿ ñîâåòñêèõ ëþäåé âèäå.  èòîãå, â ãîëîâå îáûâàòåëÿ îñåäàåò îñíîâíàÿ ïðîïàãàíäèñòñêàÿ èäåÿ àìåðèêàíöû áûëè ãëàâíûìè ïîáåäèòåëÿìè â òîé âîéíå!
Õî÷åòñÿ æ¸ñòêî ñïðîñèòü — ïî÷åìó â Ðîññèè íå äåëàþò ôèëüìîâ, êîòîðûå îòðàæàëè áû ïîäâèã Ñîâåòñêîãî Ñîþçà íå òîëüêî íà ôðîíòàõ, íî è íà äèïëîìàòè÷åñêîì ôðîíòå? Ïî÷åìó íå ïîêàçûâàþò ìîëîäûõ ñîâåòñêèõ ïàòðèîòîâ, óìíûõ, ñèëüíûõ è êðàñèâûõ, ïîãèáøèõ â âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå?
À ñ äðóãîé ñòîðîíû, ïî÷åìó íà äåíüãè ìèíèñòåðñòâà êóëüòóðû, ñåãîäíÿ äåëàþò íàñêâîçü ôàëüøèâûå, àíòèñîâåòñêèå ôèëüìû î øòðàôáàòàõ, î çâåðÿõ ýíêàâåäåøíèêàõ è áëàãîðîäíûõ óçíèêàõ Ãóëàãà?
Íî òóò îòâåòû ëåæàò íà ïîâåðõíîñòè è ãëàâíàÿ ïðè÷èíà òàêîãî ÷èíîâíîãî àíòèñîâåòèçìà, çäåñü îäíà — êðèòèêà âëàñòíûìè ñòðóêòóðàìè êóëüòà ëè÷íîñòè è «ñòàëèíñêèõ ÷èñòîê», íà÷èíàÿ ñ Õðóù¸âà è êîí÷àÿ Ïóòèíûì, ñëóæèò îïðàâäàíèþ Êîíòððåâîëþöèè è ïðèõîäó ê âëàñòè ïðîçàïàäíûõ äåÿòåëåé. Èìåííî ïîýòîìó, ãîâîðÿ î ïàòðèîòèçìå, âëàñòè è òîãäà è ñåé÷àñ ïîïàäàþò â èäåîëîãè÷åñêóþ ëîâóøêó, êîòîðóþ ñàìè ñåáå è âûñòðîèëè.
Äàæå ñåãîäíÿ, êîãäà ïðîñòûå ëþäè îäíîçíà÷íî âûñêàçûâàþòñÿ çà Ñòàëèíà è çà Ïîáåäó, â ÑÌÈ íåëüçÿ ãîâîðèòü ïðàâäó î æèçíè â Ñîâåòñêîì Ñîþçå äîâîåííûõ âðåì¸í, èëè ïîêàçûâàòü ïîëîæèòåëüíûå ÷åðòû áîëüøåâèçìà.
Âñÿ îðàâà ðîññèéñêèõ îáðàçîâàíöåâ â èñêóññòâå, ïî çàêàçó íûíåøíèõ îëèãàðõîâ, ïîêàçûâàþò «çëîäååâ áîëüøåâèêîâ ðàçâÿçàâøèõ òåððîð» è «ìîíñòðà» Ñòàëèíà — ðóêîâîäèâøåãî ÑÑÑÐ âðåì¸í êîëëåêòèâèçàöèè, èíäóñòðèàëèçàöèè è ïîáåäû â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå.
Êîëëåêòèâèçàöèÿ, ïîêàçàíà êàê ïðåñòóïëåíèÿ ðàçâÿçàííûå Ñòàëèíûì è ñòàëèíèñòàìè, à êóëàêè ñòàíîâÿòñÿ ãåðîÿìè ñîïðîòèâëåíèÿ — ïîñìîòðèòå íàñêâîçü ëæèâûå òåëåñåðèàë «Çóëåéõà
» è âû ïîéì¸òå ìåíÿ. Èíäóñòðèàëèçàöèþ, êîòîðàÿ âûòåêàëà èç êîëëåêòèâèçàöèè, ëèáî íå ïîêàçûâàþò, ëèáî èçäåâàþòñÿ íàä ñòàõàíîâöàìè è ïàðò àêòèâèñòàìè, à Âåëèêóþ Ïîáåäó ïîêàçûâàþò ÷åðåç ïðèçìó øòðàôáàòîâ è ñîëæåíèöûíñêîãî «Ãóëàãà».
Î÷åâèäíî, ÷òî èç ýòîé ëîâóøêè ïàðàäîêñàëüíûì îáðàçîì âûñòðîåííîé â õðóù¸âñêîì Ñîþçå è äëÿ Ñîþçà, àâòîìàòè÷åñêè ïîïàäàåò è íîâàÿ Ðîññèÿ, è èç ýòîé èäåîëîãè÷åñêîé çàïàäíè ïðîñòî òàê íå âûáðàòüñÿ, ïîòîìó ÷òî ïîïûòêè îïðàâäàòüñÿ, äåëàþò ñòåíû ýòîé ëîâóøêè òîëüêî òîëùå è íåïðèñòóïíåé.
Ýòîé èäåîëîãè÷åñêîé ãëóïîñòüþ ëîâêî âîñïîëüçîâàëèñü è ïîëüçóþòñÿ îòêðîâåííûå âðàãè Ðîññèè, âíóòðè ñòðàíû è íà Çàïàäå!
Ðàçíîãî ðîäà Íàâàëüíûå, Âåíåäèêòîâû, Ñâàíèäçå, Öåðêîâíûå èåðàðõè èìÿ èì ëåãèîí — çàãîíÿþò âëàñòè è ðîññèéñêèé íàðîä â òóïèêè ñàìîóíè÷èæåíèÿ è ïîêàÿíèÿ â òîì, ÷òî ñ÷èòàëîñü ïîäâèãîì â òå âåëèêèå, äðàìàòè÷åñêèå ãîäû.
È ýòà äâóñìûñëåííîñòü ëèøàåò ãðàæäàí Ðîññèè ñèëû è âåðû â áóäóùåå, ïîòîìó ÷òî ýòî áóäóùåå íåâîçìîæíî áåç äåéñòâèòåëüíî ñëàâíîãî, ïóñòü è äðàìàòè÷åñêîãî, ðåàëüíîãî ïðîøëîãî!
Ìàðò 2009 ãîäà. Ëîíäîí. Âëàäèìèð Êàáàêîâ
Èäåîëîãè÷åñêèé êàïêàí äëÿ ÑÑÑÐ è íîâîé Ðîññèè
Ïåðåïå÷àòûâàþ ñòàðóþ ñòàòüþ, êîòîðàÿ ïðîäîëæàåò òåìó: Áîëüøåâèêè ïëîõèå, à îëèãàðõè õîðîøèå, ïîäíÿòóþ â ïðåäûäóùèõ ñòàòüÿõ ñáîðíèêà
«Ñìåíà óáåæäåíèé ýòî êîãäà êàïèòàëèñò ñòàíîâèòñÿ êîììóíèñòîì, ïðåäàòåëüñòâî êîãäà êîììóíèñò ñòàíîâèòñÿ êàïèòàëèñòîì »
Ñåãîäíÿ, êàê íèêîãäà ñòàíîâèòñÿ î÷åâèäíî, ÷òî àíòèñîâåòèçì ñòàë îáùåé áàçîé äëÿ íåîíàöèçìà, íî òàêæå è äëÿ ðóñîôîáèè.
Íèêèòà Õðóù¸â, ïóáëèêóÿ ñâîé òàéíûé äîêëàä î «êóëüòå ëè÷íîñòè Ñòàëèíà» è ïîäóìàòü íå ìîã, ÷òî çàëîæèë íå òîëüêî îñíîâû ìåæäóíàðîäíîãî àíòèñîâåòèçìà, íî ãëàâíîå, ïîäëîæèë çàìåäëåííóþ èäåîëîãè÷åñêóþ áîìáó ïîä ñóùåñòâîâàíèå íå òîëüêî ÑÑÑÐ, íî è âñåãî ìèðîâîãî ñîöèàëèçìà!
Âåäü Ñîâåòñêèé Ñîþç ðàñïàëñÿ âî ìíîãîì èç-çà òîãî, ÷òî ÊÏÑÑ ïîïàëà â èäåîëîãè÷åñêóþ ëîâóøêó, êîòîðóþ ñàìà ïàðòèÿ è âûñòðîèëà, íå âîçðàæàÿ ïðîòèâ íàâåòîâ Õðóù¸âà, íå òîëüêî ïðîòèâ Ñòàëèíà, íî êîñâåííî è ïðîòèâ âñåé äîâîåííîé è âîåííîé èñòîðèè Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, â òîì ÷èñëå ïðîòèâ Ðóññêîé Ðåâîëþöèè!
Ðîññèÿ ðàñõë¸áûâàåò ýòó ïîëèòè÷åñêóþ îøèáêó, êîòîðàÿ óæå ñòàëà ïðåñòóïëåíèåì, ïîòîìó ÷òî ðóñîôîáèÿ è íà Óêðàèíå è â Ïðèáàëòèêå, âûñòðàèâàåòñÿ íà îñíîâå àíòèñòàëèíèçìà è àíòèñîâåòèçìà!
 Ðîññèè òîæå ñóùåñòâóåò ðóñîôîáñêàÿ ïàðòèÿ, êîòîðàÿ íàçûâàåò ñåáÿ êðåàòèâíûì êëàññîì è ýòè «êðåàòèâùèêè», ïî çàêàçó çàïàäíûõ ïàðòí¸ðîâ, øåëüìóÿ äðàìàòè÷åñêóþ èñòîðèþ ñòàíîâëåíèÿ ÑÑÑÐ ôàëüñèôèöèðóþò ñîâåòñêóþ èñòîðèþ, â òîì ÷èñëå è èñòîðèþ Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû.
Èìåííî òàêèå ðîññèéñêèå àíòèñîâåò÷èêè è ðóñîôîáû, ñòàëè ðîëåâîé ìîäåëüþ äëÿ íåîíàöèñòîâ èç Ïðèáàëòèêè è áàíäåðîâöåâ ñ Óêðàèíû.
Íàäî óïîìÿíóòü åù¸ àíòèñîâåò÷èêîâ-èåðàðõîâ èç âûñøåãî êëèðà ÐÏÖ, âî ãëàâå ñ ñàìèì Ïàòðèàðõîì. Åãî âûñêàçûâàíèÿ î Ñîâåòñêîé Ðîññèè è ñîâåòñêîì íàðîäå ãîâîðÿò ñàìè çà ñåáÿ!
Îá ýòîé èäåîëîãè÷åñêîé ëîâóøêå, â êîòîðóþ ïîïàëà íîâàÿ Ðîññèÿ, ñåãîäíÿ ìàëî êòî ãîâîðèò è ìàëî êòî ïîíèìàåò ñèòóàöèþ, õîòÿ ïðàâèòåëüñòâî è ñàì Ïðåçèäåíò ïðåäïðèíèìàþò ïîïûòêè âîññòàíàâëèâàòü ïîäëèííûå ñîáûòèÿ, ïèøóò áîëüøèå ñòàòüè î íåîáõîäèìîñòè ïðîòèâîñòîÿòü ïåðåïèñûâàíèþ èñòîðèþ. Íî èì ìàëî êòî âåðèò, ïîòîìó ÷òî îäíîé ðóêîé îíè îáâèíÿþò Ñòàëèíà è ñîâåòñêóþ âëàñòü, à äðóãîé ñòàðàþòñÿ ïðîïàãàíäèðîâàòü ïîäâèã ñîâåòñêîãî íàðîäà âî âðåìÿ Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé. Íî âåäü ñîâåòñêèé íàðîä âîåâàë âî ãëàâå ñ áîëüøåâèêàìè è Ñòàëèíûì, î êîòîðûõ îíè ñòàðàþòñÿ íå óïîìèíàòü è ñòàðàòåëüíî çàáûâàþò î èõ ñóùåñòâîâàíèè! Íî êàê àðìèÿ ìîæåò âîåâàòü áåç êîìàíäóþùåãî ïîëó÷àåòñÿ àáñóðä?
Ïîïûòêè îñòàâèòü çà ñêîáêàìè ðîëü Ñòàëèíà â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå îáðå÷åíû íà ïðîâàë, ïîêà ðîññèéñêàÿ âëàñòü íå ïðèçíàåò ãëàâíîé îøèáêè ñîâåðøåííîé Õðóù¸âûì è åãî ïîñîáíèêàìè èç ðÿäîâ ïàðò íîìåíêëàòóðû, îáëèâøèì ãðÿçüþ íå òîëüêî èìÿ óìåðøåãî ê òîìó âðåìåíè Ñòàëèíà, íî è âñþ èñòîðèþ ÑÑÑÐ íà÷èíàÿ ñî âðåìåíè ñîâåðøåíèÿ Ïðîëåòàðñêîé Ðåâîëþöèè è çàêàí÷èâàÿ íà÷àëîì ïðàâëåíèÿ íåäàë¸êîãî «Ìèêèòû».
Ñåãîäíÿ ÿ ïåðåïå÷àòûâàþ ñòàòüþ «Êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», êîòîðàÿ áûëà íàïèñàíà ïÿòíàäöàòü ëåò íàçàä è â êîòîðîé, ÿ ïûòàþñü àíàëèçèðîâàòü íå òîëüêî «êðåñòîâûé ïîõîä» ïðîòèâ Ñîâåòñêîé Ðîññèè îðãàíèçîâàííûé Ãèòëåðîì, íî ïðîäîëæàþùèéñÿ â çàâóàëèðîâàííîì âèäå àíòèñòàëèíèçì è àíòèñîâåòèçì íå òîëüêî íà Çàïàäå, íî è â ñàìîé îôèöèàëüíîé Ðîññèè!
Âìåñòî ýïèãðàôà — ãîëîñ èç âîåííîãî ïðîøëîãî. Ìàðøàë ×óéêîâ îáëè÷àåò ëîæü Ñîëæåíèöèíà:
«…ß ðîâåñíèê âåêà, 1900 ãîäà ðîæäåíèÿ. Ñûí êðåñòüÿíèíà ñåëà Ñåðåáðÿíûå Ïðóäû Òóëüñêîé ãóáåðíèè. Ìîè ïðåäêè çåìëåðîáû. Íå îò ñëàäêîé æèçíè ìíå ïðèøëîñü â 12 ëåò óåõàòü èç ðîäèòåëüñêîãî äîìà â Ïèòåð íà çàðàáîòêè è èñïûòàòü ýêñïëóàòàöèþ êàïèòàëèñòîâ. Ìîÿ ïîñëåäíÿÿ ñïåöèàëüíîñòü ñëåñàðü øïîðíîé ìàñòåðñêîé.
Íèêîãäà íå äóìàë áûòü ïðîôåññèîíàëüíûì âîåííûì. È åñëè áû áûë ïðèçâàí â öàðñêóþ àðìèþ, ìîé âûñøèé ïîòîëîê ïî çâàíèþ áûë áû ñîëäàò èëè ìàòðîñ, êàê ó ìîèõ ÷åòûðåõ ñòàðøèõ áðàòüåâ. Íî â íà÷àëå 1918 ãîäà ÿ ïî ïðèçûâó ïàðòèè Ëåíèíà äîáðîâîëüöåì ïîøåë â Êðàñíóþ Àðìèþ íà çàùèòó ñâîåãî ðîäíîãî Îòå÷åñòâà ðàáî÷èõ è êðåñòüÿí. 56 ëåò ñîñòîþ â êàäðàõ Ñîâåòñêîé Àðìèè. Èìåþ çâàíèå Ìàðøàëà Ñîâåòñêîãî Ñîþçà. Êîììóíèñò ñ 1919 ãîäà. Ó÷àñòíèê Ãðàæäàíñêîé âîéíû, ñ 19 ëåò êîìàíäîâàë ïîëêîì. Ó÷àñòíèê ìíîãèõ ñðàæåíèé ñ áåëîãâàðäåéöàìè è èíòåðâåíòàìè íà Þæíîì è Çàïàäíîì ôðîíòàõ äî íà÷àëà 1922 ãîäà. Ïîñëå ãðàæäàíñêîé äî Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû òàêæå ñðàæàëñÿ ïðîòèâ òåõ, êòî õîòåë ïðîùóïàòü øòûêîì ìîùü íàøèõ Âîîðóæåííûõ Ñèë. Êîãäà ÿ ïðî÷èòàë â «Ïðàâäå», ÷òî â íàøè äíè íàøåëñÿ ÷åëîâåê, êîòîðûé ïîáåäó ïîä Ñòàëèíãðàäîì ïðèïèñûâàåò øòðàôíûì áàòàëüîíàì, íå ïîâåðèë ñâîèì ãëàçàì.
Ìíå èçâåñòíî, ÷òî À. Ñîëæåíèöûí ëàóðåàò Íîáåëåâñêîé ïðåìèè. ß íå âíèêàþ â òî, êàêèå îáñòîÿòåëüñòâà ñïîñîáñòâîâàëè ïðèñâîåíèþ åìó ýòîãî çâàíèÿ. Íî çâàíèå ëàóðåàòà Íîáåëåâñêîé ïðåìèè êî ìíîãîìó îáÿçûâàåò. Íà ìîé âçãëÿä, îíî íåñîâìåñòèìî ñ íåâåæåñòâîì è ëîæüþ.
Ïåðåäî ìíîé íà ñòîëå êíèãà ïîä íàçâàíèåì «Àðõèïåëàã Ãóëàã», àâòîð À. Ñîëæåíèöûí. Íå çíàêîì ñ Ñîëæåíèöûíûì, êîòîðûé, îïåðèðóÿ âûäóìàííûìè «ôàêòàìè» (ïîïðîáóé ïðîâåðü èõ!), ñíàáæàåò âðàãîâ ìèðà è ïðîãðåññà ïîòîêîì ëæè è êëåâåòû íà íàøó Ðîäèíó è íà íàø íàðîä.
Íå ìîãó ïåðåíåñòè òàêîé êëåâåòû. Êëåâåòû íà àðìèþ, êîòîðàÿ ñïàñëà ÷åëîâå÷åñòâî îò êîðè÷íåâîé ÷óìû è êîòîðàÿ çàñëóæèëà áëàãîäàðíîñòü âñåõ ïðîãðåññèâíûõ ëþäåé ìèðà.
Íàøà àðìèÿ äåòèùå ñâîåãî íàðîäà. Îñêîðáëåíèå àðìèè ýòî âåëè÷àéøåå ïðåñòóïëåíèå ïåðåä íàðîäîì, êîòîðûé ïîðîäèë è âîñïèòàë åå äëÿ çàùèòû îò âðàãîâ è íåäðóãîâ…»
 íà÷àëå Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû ïðîïàãàíäèñòñêàÿ ìàøèíà Ãèòëåðîâñêîé Ãåðìàíèè, ðàáîòàëà íà ïîëíóþ ìîùíîñòü. Âîéíà ïðîòèâ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, áûëà îáúÿâëåíà «êðåñòîâûì ïîõîäîì ïðîòèâ áîëüøåâèçìà» èëè åù¸ «Åâðîïåéñêîé îñâîáîäèòåëüíîé âîéíîé».
Ýòèìè ëîçóíãàìè, Ãèòëåð è Ãåááåëüñ ìàñêèðîâàëè ñâîè çëîäåéñêèå ïëàíû óíè÷òîæåíèÿ ìèðîâîãî åâðåéñòâà è ñëàâÿí — ðóññêèõ ëþäåé, êîòîðûõ îíè íàçûâàëè íåäî÷åëîâåêàìè.
Ïî íàçâàíèÿì, ýòî âñ¸ î÷åíü íàïîìèíàåò ñîâðåìåííîñòü è âîéíû Àìåðèêè è ÍÀÒÎ «çà äåìîêðàòèþ» ïðîòèâ «òèðàíèè».
Ñåãîäíÿ â Ïðèáàëòèêå, çàáûâøåé î ñîòíÿõ òûñÿ÷ æåðòâ ñîâåòñêèõ ñîëäàò ïðè îñâîáîæäåíèè å¸ îò íàöèçìà, Ðîññèþ è ðóññêèõ îòêðûòî íàçûâàþò ðàñîé óáèéö. Íåäàâíî, â Ïðèáàëòèêå áûë ñîçäàí ôèëüì, ãäå ñîâåòñêèõ âîèíîâ îñâîáîäèòåëåé íàçûâàþò áåñïîùàäíûìè óáèéöàìè è îêêóïàíòàìè.
 Ëàòâèè, øåñòíàäöàòîãî ìàðòà, â î÷åðåäíîé ðàç ïðîøëè, ïðîøåñòâîâàëè âåòåðàíû ïîäðàçäåëåíèÿ ëàòûøñêèõ ÑÑ.
È âîçíèêàåò åñòåñòâåííûé âîïðîñ — ïî÷åìó â Åâðîïå, âíîâü âîçðîæäàåòñÿ ôàøèçì, è ïî÷åìó äåìîêðàòè÷åñêàÿ» îáùåñòâåííîñòü Åâðîïû ñìîòðèò íà ýòî ñêâîçü ïàëüöû!?
Ó òîãäàøíèõ è íûíåøíèõ èäåîëîãîâ ôàøèçìà áûëî íàìåðåíèå, ñ ïîìîùüþ ôàëüøèâûõ, àíòèñîâåòñêèõ ëîçóíãîâ çàâîåâàòü ñèìïàòèè ñâîèõ ñòîðîííèêîâ âî âñ¸ì ìèðå, â òîì ÷èñëå è ñðåäè ðóññêèõ àíòèêîììóíèñòîâ ðàññåÿâøèõñÿ ïîñëå ãðàæäàíñêîé âîéíû â ýìèãðàöèè, ïî ìíîãèì ñòðàíàì Åâðîïû.
È òîãäàøíèå íåìåöêèå íàöèñòû, ýòîé ïðîïàãàíäîé íåíàâèñòè ê ñîâåòñêîìó ñòðîþ ñâîåãî äîáèëèñü — íàïîìíþ, ÷òî áîëåå ïÿòíàäöàòè ñòðàí â Åâðîïå, â òå ãîäû èìåëè ôàøèñòñêèå èëè ïðîôàøèñòñêèå ðåæèìû.
À Ãèòëåð â òî âðåìÿ, çàáîòèëñÿ îáî âñåõ îðãàíèçàöèÿõ, êòî âûñòóïàë ïðîòèâ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà è ïðîòèâ «áîëüøåâèñòñêîãî ðåæèìà», â òîì ÷èñëå è îá ÐÏÖÇ.
Ìèòðîïîëèò Àíàñòàñèé, (Ãðèáàíîâñêèé), ãëàâà òîãäàøíåé Ðóññêîé Ïðàâîñëàâíîé Öåðêâè çà ðóáåæîì, âñÿ÷åñêè ñëàâîñëîâèë ñâîåãî íàöèñòñêîãî ïàòðîíà ôþðåðà è ïèñàë åìó áëàãîäàðåíèÿ îò ëèöà ñâîåãî Ñèíîäà, îáåùàÿ ìîëèòñÿ çà íåãî, òåì ñàìûì ïðÿìî íàòðàâëèâàÿ Ãèòëåðà íà Ñîâåòñêèé Ñîþç.
Î ñîòðóäíè÷åñòâå ÐÏÖÇ ñ Ãèòëåðîì, ÿ ïèñàë â ýññå «Âèíà èëè îáèäà», íàïå÷àòàííîì â ýëåêòðîííîì æóðíàëå «×òî åñòü èñòèíà?», â íîìåðàõ ïÿòíàäöàòîì è øåñòíàäöàòîì
Ê ñîæàëåíèþ, ñåãîäíÿøíåé ðîññèéñêîé ïðîïàãàíäîé, âðåìåíà Ñîâåòñêîãî Ñîþçà íåãëàñíî îáúÿâëåíû èñòîðè÷åñêîé îøèáêîé åñëè íå ïðåñòóïëåíèåì è èìÿ Ñòàëèíà, êðîìå êàê â îêðóæåíèè ðóãàòåëüíûõ ýïèòåòîâ, íåâîçìîæíî óâèäåòü.
Ê áîëüøîìó ñòûäó, èäåîëîãèÿ ÐÏÖ ÌÏ ñåãîäíÿ òîæå âî ìíîãîì íàïîìèíàåò òîò ïðîïàãàíäèñòñêèé «Êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», â ðåçóëüòàòå êîòîðîãî âåñü ìèð ïîòåðÿë áîëåå ïÿòèäåñÿòè ìèëëèîíîâ ÷åëîâåê óáèòûìè è óìåðøèìè, ïîëîâèíó èç êîòîðûõ ñîñòàâëÿëè ñîâåòñêèå ëþäè, â êîíöå êîíöîâ ïîáåäèâøèå ýòèõ «ñâåðõ÷åëîâåêîâ».
Äëÿ ðóññêîãî, ðîññèéñêîãî ÷åëîâåêà îñêîðáèòåëüíî, ÷òî öåëè è ìåòîäû Ãèòëåðà è íûíåøíèõ õóëèòåëåé Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, âî ìíîãîì ñîâïàäàþò, ïîíèìàþò ýòî íîâûå «ïðàâîñëàâíûå» ôàðèñåè ëèöåìåðû, èëè íåò?!
ñåãîäíÿ ÷àñòî ìîæíî óñëûøàòü ãîëîñà èåðååâ, â òîì ÷èñëå èç îôèöèàëüíûõ êðóãîâ ÐÏÖ, êîòîðûå òðåáóþò ëþñòðàöèè, è ïðèçíàíèÿ Ñîâåòñêîé âëàñòè, âëàñòüþ ïðåñòóïíîé.
Òàêèì ëèöåìåðàì ìíå õîòåëîñü áû íàïîìíèòü ïîñëàíèå Ìèòðîïîëèòà Ñåðãèÿ, Ìåñòîáëþñòèòåëÿ Ðóññêîé Ïðàâîñëàâíîé Öåðêâè â òå ãîäû. Óçíàâ î íà÷àëå âîéíû, îí íàïèñàë îò èìåíè ÐÏÖ, ïîñëàíèå êîòîðîå, ÿ è ïðèâîæó íèæå:
«ÎÁÐÀÙÅÍÈÅ ÌÈÒÐÎÏÎËÈÒÀ ÌÎÑÊÎÂÑÊÎÃÎ È ÊÎËÎÌÅÍÑÊÎÃÎ, ÃËÀÂÛ ÏÐÀÂÎÑËÀÂÍÎÉ ÖÅÐÊÂÈ Â ÐÎÑÑÈÈ ÑÅÐÃÈß
Ê «ÏÀÑÒÛÐßÌ È ÏÀÑÎÌÛÌ ÕÐÈÑÒÎÂÎÉ
ÏÐÀÂÎÑËÀÂÍÎÉ ÖÅÐÊÂÈ»
22 èþíÿ 1941 ã.
 ïîñëåäíèå ãîäû ìû, æèòåëè Ðîññèè, óòåøàëè ñåáÿ íàäåæäîé, ÷òî âîåííûé ïîæàð, îõâàòèâøèé åäâà íå âåñü ìèð, íå êîñíåòñÿ íàøåé ñòðàíû. Íî ôàøèçì, ïðèçíàþùèé çàêîíîì òîëüêî ãîëóþ ñèëó è ïðèâûêøèé ãëóìèòüñÿ íàä âûñîêèìè òðåáîâàíèÿìè ÷åñòè è ìîðàëè, îêàçàëñÿ è íà ýòîò ðàç âåðíûì ñåáå.
Ôàøèñòâóþùèå ðàçáîéíèêè íàïàëè íà íàøó ðîäèíó. Ïîïèðàÿ âñÿêèå äîãîâîðû è îáåùàíèÿ, îíè âíåçàïíî îáðóøèëèñü íà íàñ, è âîò êðîâü ìèðíûõ ãðàæäàí óæå îðîøàåò ðîäíóþ çåìëþ. Ïîâòîðÿþòñÿ âðåìåíà Áàòûÿ, íåìåöêèõ ðûöàðåé, Êàðëà øâåäñêîãî, Íàïîëåîíà. Æàëêèå ïîòîìêè âðàãîâ ïðàâîñëàâíîãî õðèñòèàíñòâà õîòÿò åùå ðàç ïîïûòàòüñÿ ïîñòàâèòü íàðîä íàø íà êîëåíè ïðåä íåïðàâäîé, ãîëûì íàñèëèåì ïðèíóäèòü åãî ïîæåðòâîâàòü áëàãîì è öåëîñòüþ ðîäèíû, êðîâíûìè
çàâåòàìè ëþáâè ê ñâîåìó îòå÷åñòâó.
Íî íå ïåðâûé ðàç ïðèõîäèòñÿ ðóññêîìó íàðîäó âûäåðæèâàòü òàêèå èñïûòàíèÿ. Ñ
Áîæåþ ïîìîùüþ è íà ñåé ðàç îí ðàçâååò â ïðàõ ôàøèñòñêóþ âðàæåñêóþ ñèëó. Íàøè ïðåäêè íå ïàäàëè äóõîì è ïðè õóäøåì ïîëîæåíèè, ïîòîìó ÷òî ïîìíèëè íå î ëè÷íûõ îïàñíîñòÿõ è âûãîäàõ, à î ñâÿùåííîì ñâîåì äîëãå ïðåä ðîäèíîé è âåðîé è âûõîäèëè ïîáåäèòåëÿìè.
Íå ïîñðàìèì æå èõ ñëàâíîãî èìåíè è ìû — ïðàâîñëàâíûå, ðîäíûå èì è ïî ïëîòè,
è ïî âåðå. Îòå÷åñòâî çàùèùàåòñÿ îðóæèåì è îáùèì íàðîäíûì ïîäâèãîì, îáùåé ãîòîâíîñòüþ ïîñëóæèòü îòå÷åñòâó â òÿæêèé ÷àñ èñïûòàíèÿ âñåì, ÷åì êàæäûé ìîæåò. Òóò åñòü äåëî ðàáî÷èì, êðåñòüÿíàì, ó÷åíûì, æåíùèíàì è ìóæ÷èíàì, þíîøàì è ñòàðèêàì. Âñÿêèé ìîæåò è äîëæåí âíåñòè â îáùèé ïîäâèã ñâîþ äîëþ òðóäà, çàáîòû è èñêóññòâà.
Âñïîìíèì ñâÿòûõ âîæäåé ðóññêîãî íàðîäà, íàïðèìåð Àëåêñàíäðà Íåâñêîãî, Äèìèòðèÿ Äîíñêîãî, ïîëàãàâøèõ ñâîè äóøè çà íàðîä è ðîäèíó. Äà è íå òîëüêî âîæäè ýòî äåëàëè. Âñïîìíèì íåèñ÷èñëèìûå òûñÿ÷è ïðîñòûõ ïðàâîñëàâíûõ âîèíîâ, áåçâåñòíûå èìåíà êîòîðûõ ðóññêèé íàðîä óâåêîâå÷èë â ñâîåé ñëàâíîé ëåãåíäå î áîãàòûðÿõ Èëüå Ìóðîìöå, Äîáðûíå Íèêèòè÷å è Àëåøå Ïîïîâè÷å, ðàçáèâøèõ íàãîëîâó Ñîëîâüÿ-ðàçáîéíèêà.
Ïðàâîñëàâíàÿ íàøà Öåðêîâü âñåãäà ðàçäåëÿëà ñóäüáó íàðîäà. Âìåñòå ñ íèì îíà è èñïûòàíèÿ íåñëà, è óòåøàëàñü åãî óñïåõàìè. Íå îñòàâèò îíà íàðîäà ñâîåãî è òåïåðü. Áëàãîñëîâëÿåò îíà íåáåñíûì áëàãîñëîâåíèåì è ïðåäñòîÿùèé âñåíàðîäíûé ïîäâèã.
Íàì, ïàñòûðÿì Öåðêâè, â òàêîå âðåìÿ, êîãäà îòå÷åñòâî ïðèçûâàåò âñåõ íà
ïîäâèã, íåäîñòîéíî áóäåò ëèøü ìîë÷àëèâî ïîñìàòðèâàòü íà òî, ÷òî êðóãîì äåëàåòñÿ, ìàëîäóøíîãî íå îáîäðèòü, îãîð÷åííîãî íå óòåøèòü, êîëåáëþùåìóñÿ íå íàïîìíèòü î äîëãå è î âîëå Áîæèåé. Ïîëîæèì æå äóøè ñâîÿ âìåñòå ñ íàøåé ïàñòâîé. Ïóòåì ñàìîîòâåðæåíèÿ øëè íåèñ÷èñëèìûå òûñÿ÷è íàøèõ ïðàâîñëàâíûõ âîèíîâ, ïîëàãàâøèõ æèçíü ñâîþ çà ðîäèíó è âåðó âî âñå âðåìåíà íàøåñòâèé âðàãîâ íà íàøó ðîäèíó. Îíè óìèðàëè, íå äóìàÿ î ñëàâå, îíè äóìàëè òîëüêî î
òîì, ÷òî ðîäèíå íóæíà æåðòâà ñ èõ ñòîðîíû, è ñìèðåííî æåðòâîâàëè âñåì è ñàìîé æèçíüþ ñâîåé.
Öåðêîâü Õðèñòîâà áëàãîñëîâëÿåò âñåõ ïðàâîñëàâíûõ íà çàùèòó ñâÿùåííûõ ãðàíèö
íàøåé ðîäèíû.
Ãîñïîäü íàì äàðóåò ïîáåäó.
Ïàòðèàðøèé ìåñòîáëþñòèòåëü ñìèðåííûé Ñåðãèé, ìèòðîïîëèò Ìîñêîâñêèé è Êîëîìåíñêèé».
Ñðàâíèâàÿ ýòó ïîçèöèþ ðóññêîé Öåðêâè òîãäà è ñåé÷àñ, íåâîëüíî íà÷èíàåøü ïîíèìàòü íåíàâèñòü è ëîæü, êîòîðûìè îïåðèðóþò ñåãîäíÿ ïñåâäîèñòîðèêè èç öåðêîâíîé îãðàäû, ïî îòíîøåíèþ ê ïàòðèàðõó Ñåðãèþ è ïàòðèîòàì ñâÿùåííèêàì òîé ïîðû.
 îòëè÷èå îò ñåãîäíÿøíèõ ñòîðîííèêîâ ðîññèéñêîãî ÷èíîâíîáàíäèòñêîãî êàïèòàëèçìà, îí áûë è îñòàëñÿ äî êîíöà ñ ðóññêèì, Ñîâåòñêèì íàðîäîì, êîòîðûé ïîñëå ðåâîëþöèè, íà÷àë ñòðîèòü íîâîå ñîâåòñêîå ãîñóäàðñòâî, â îêðóæåíèè âðàãîâ ñîöèàëèñòè÷åñêîé èäåè.
Ñ ãîðå÷üþ íàäî ïðèçíàòü, ÷òî îôèöèàëüíàÿ ðîññèéñêàÿ ïðîïàãàíäà è öåðêîâíàÿ ïðîïàãàíäà â òîì ÷èñëå, ÷àñòî îïåðèðóåò ïî÷òè òåìè æå àíòèñîâåòñêèìè ëîçóíãàìè, ÷òî Ãèòëåð è Ãåááåëüñ, ÷åì ïîòâîðñòâóåò øåëüìîâàíèþ íàøåãî äðàìàòè÷åñêîãî ïðîøëîãî è âîçðîæäàþò ôàøèçì, íå òîëüêî â áûâøèõ ðåñïóáëèêàõ Ñîþçà, íî è â ñàìîé Ðîññèè.
Ðîñòêè ýòîãî «íîâîãî ôàøèçìà» ïðîðàñòàþò «áëàãîäàðÿ» øåëüìîâàíèþ, ñîâðåìåííûìè «áàòþøêàìè» è ïðàâîñëàâíûìè èåðàðõàìè, íàøåãî ðîññèéñêîãî, ñîâåòñêîãî ïðîøëîãî è îäíîãî èç ãëàâíûõ åãî ïðèíöèïîâ — «ïðîëåòàðñêîãî èíòåðíàöèîíàëèçìà».
 ðîññèéñêîé Äóìå íåäàâíî ðåøàëè, ÷òî äåëàòü ñ àðìåéñêîé ñèìâîëèêîé. Îäíè, óæå ñàìûå íàãëûå àíòèñîâåò÷èêè, ïðåäëàãàëè óïðàçäíèòü êðàñíóþ çâåçäó íà áîåâûõ çíàì¸íàõ ãâàðäåéñêèõ ÷àñòåé è íà áîðòàõ ñàìîë¸òîâ, âåðòîë¸òîâ, ÁÒÐîâ è òàíêîâ. Äðóãèå êîëåáàëèñü.
Íî íà ñåé ðàç, ðåøèëè ïîéòè íà êîìïðîìèññ — îáâåñòè æèðíûì ðîññèéñêèì «òðèêîëîðîì», ìàëåíüêóþ çâåçäó, à áîåâûå çíàì¸íà Ñîâåòñêîé Àðìèè, òîæå ðåøåíî çàìåíèòü íà íîâûå
ß íå óäèâëþñü, åñëè óæå â áëèæàéøåì áóäóùåì, âëàñòè «êàïèòàëèñòè÷åñêîé» Ðîññèè, óáåðóò êðàñíóþ çâåçäó — çíàê îòëè÷èÿ è äîáëåñòè Ñîâåòñêîé Àðìèè ïîáåäèòåëüíèöû Ãèòëåðà, ïîäëèííî íàðîäíîé àðìèè ñîöèàëèñòè÷åñêîãî Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, è ïðîâåäóò «äåêîììóíèçàöèþ», íàïîäîáèå íûíåøíåé óêðàèíñêîé.
Èáî ìíîãèå èç äóìöåâ, îñîáåííî òå êîìó ñåãîäíÿ åù¸ íåò ïÿòèäåñÿòè, ñòàëè æåðòâîé äîëãîâðåìåííîé ïðîïàãàíäèñòêîé àêöèè, ñìûñë êîòîðîé ìîæíî îáîçíà÷èòü ëîçóíãîì: «Êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèçìà».
È ëîãèêà â èõ äåéñòâèÿõ, ïðèñóòñòâóåò. Íî ýòî ëîãèêà ïðîâîêàòîðîâ, èëè ëþäåé ïîääàâøèõñÿ íà ïðîâîêàöèþ
Òåïåðü ñòàíîâèòñÿ ïîíÿòíåé, ïî÷åìó âñ¸ áîëüøå è áîëüøå áðèòîãîëîâûõ ïîäðîñòêîâ ãîòîâû êðè÷àòü âñëåä çà ñâîèìè âîæàêàìè: «Çèê õàéëü!
Ñåãîäíÿ ê ñ÷àñòüþ, íå âñå òàê ëèöåìåðíî îòíîñÿòñÿ ê íàøåìó ãåðîè÷åñêîìó ïðîøëîìó. Âûäâèíóòà èíèöèàòèâà î ïðèíÿòèè çàêîíà, êîòîðûé áû ñóäèë òåõ ëþäåé, êîòîðûå îòðèöàþò ïîáåäû Ñîâåòñêîãî Ñîþçà â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå, è øåëüìóþò ñîâåòñêîå ïðîøëîå, áåçæàëîñòíî «óáèâàÿ» â íàøèõ äåòÿõ è âíóêàõ ãîðäîñòü çà äåëà ñâîèõ ïðåäêîâ.
Íî âåäü èçâåñòíî, ÷òî áåç ðåàëüíîãî ïðîøëîãî, íåâîçìîæíî ïîñòðîèòü ðåàëüíîãî áóäóùåãî òîãäà íà ÷òî ðàññ÷èòûâàþò òå, êòî äðàïèðóþò ìàâçîëåé Ëåíèíà, ñ êîòîðîãî Ñòàëèí è ÷ëåíû Ïîëèòáþðî, ïðèíèìàëè ïàðàä Êðàñíîé Àðìèè, ïîñâÿù¸ííûé ãîäîâùèíå Ïîáåäû ïðîëåòàðñêîé Ðåâîëþöèè, â ñàìûé êðèòè÷åñêèé ìîìåíò áèòâû çà Ìîñêâó?!
Ñêàæó áîëüøå — ýòè ëèáåðàëüíûå ïðîïàãàíäèñòû «êðåñòîâîãî ïîõîäà ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», âîëüíî èëè íåâîëüíî âîçðîæäàþò ôàøèçì è àãðåññèâíûé íàöèîíàëèçì â ñåðäöàõ äåòåé è ïîäðîñòêîâ, êîòîðûå ïîòîì âûõîäÿò íà óëèöû è èçáèâàþò, à òî è óáèâàþò ïî ðàñîâîìó è íàöèîíàëüíîìó ïðèçíàêó âñåõ «íå íàøèõ»!
Íåñêîëüêî ãðîìêèõ ïðîöåññîâ î ïðîÿâëåíèÿõ ðàñîâîé íåíàâèñòè íåäàâíî ïðîøëè â Ìîñêâå è Ïåòåðáóðãå.
Ñàìîå ÷óäîâèùíîå, â äåéñòâèÿõ è ñëîâàõ òàêèõ ëèáåðàëîâ îáðàçîâàíöåâ òî, ÷òî îíè äåëàþò âñå íàøè èñòîðè÷åñêèå æåðòâû íàïðàñíûìè, è âîñïèòûâàþò èç íàøèõ äåòåé «ìîëîäûõ ëþäîåäîâ».
Îá ýòîé ïðîáëåìå ïèñàë æóðíàëèñò Àëåêñàíäð Ìèíêèí, â ñòàòüå «Ìîëîäûå ëþäîåäû», ñ êîòîðîé âû ìîæåòå ïîçíàêîìèòüñÿ íà ñòðàíèöàõ íàøåãî èçäàíèÿ.
Êàê íè ïå÷àëüíî, íî «êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», òåïåðü óæå âîçðîäèëñÿ â ñîâðåìåííîé Ðîññèè, è ïî íàóùåíèþ áûâøèõ ïðîòèâíèêîâ ÑÑÑÐ â õîëîäíîé âîéíå, èñïîëüçóåòñÿ ëæèâîé ïðîäàæíîé ïðîïàãàíäîé â ñðåäñòâàõ ðîññèéñêèõ ÑÌÈ, êîòîðûå, â ñâîþ î÷åðåäü ïîäðàæàþò çàïàäíûì ðóñîôîáàì!
È åñëè âû äóìàåòå, ÷òî õîëîäíàÿ âîéíà çàêîí÷èëàñü â äåâÿíîñòûå ãîäû, òî âû îøèáàåòåñü — ýòà âîéíà ïðèíÿëà äðóãèå, íîâûå ôîðìû, íî ïî-ïðåæíåìó, Ðîññèÿ ïðåäñòàåò â ãëàçàõ Çàïàäà «ìèðîâûì èçãîåì»!
Ïî÷èòàéòå ãàçåòû è ãàçåò¸íêè, âûõîäÿùèå â Ïðèáàëòèêå, èëè íà òîé æå Óêðàèíå. Óêðàèíöû, âîåâàâøèå è ïîãèáøèå â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå ïðîòèâ ãèòëåðîâñêîé Ãåðìàíèè, ñåãîäíÿ çàáûòû, ñòàëè èçãîÿìè, à ãåðîÿìè îáúÿâèëè ãèòëåðîâñêèõ ïðèñëóæíèêîâ, îóíîâöåâ è èõ ãëàâàðåé.
À âåäü çàùèòíèêîâ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, â òîì ÷èñëå è óêðàèíöåâ, â òîé âîéíå ïîãèáëè ìèëëèîíû è ìèëëèîíû.
Íî ñàìîå ñòðàøíîå, ÷òî ïîäîáíîìó øåëüìîâàíèþ ìîãóò óäîñòîèòüñÿ è íàøè îòöû, äåäû è ïðàäåäû, êîòîðûå áëàãîäàðÿ óõèùðåíèÿì íàøèõ «ëèáåðàëîâ», òîæå ñòàíóò èçãîÿìè, à Âëàñîâ è äðóãèå ïðåäàòåëè, ñòàíóò ãåðîÿìè îòå÷åñòâà!
Ñ æåðòâàìè Ãðàæäàíñêîé âîéíû, ýòî óæå ïðîäåëàëè è «êðàñíûå», äëÿ ìíîãèõ íûíåøíèõ îáðàçîâàíöåâ, ñòàëè áàíäèòàìè è ìàðîä¸ðàìè.
Ïî÷èòàéòå ñòàòüè íà íàöèîíàëèñòè÷åñêèõ ñàéòàõ è âû ïîéì¸òå, ÷òî ÿ íå ïðåóâåëè÷èâàþ!
Âäóìàéòåñü! Âåäü âî ìíîãîì ïîýòîìó, ñåãîäíÿ ðóññêèå ñêèíõåäû ðîìàíòèçèðóþò ïîäâèãè íåìåöêèõ «ñâåðõ÷åëîâåêîâ» è åñëè â Ãåðìàíèè òàêàÿ ïðîïàãàíäà çàïðåùåíà, òî â Ðîññèè íàöèñòñêèå áàíäû ðàñòóò êàê ãðèáû ïîñëå äîæäÿ.
È ñòûäíî, ÷òî ïðîïàãàíäèñòàìè «íîâîãî ôàøèçìà», ïî ñóòè âî ìíîãîì ÿâëÿþòñÿ ðîññèéñêèå ÑÌÈ ãàçåòû, ðàäèî è òåëåâèäåíèå.
Ïåðåïèñûâàíèåì íåäàâíåé ãåðîè÷åñêîé èñòîðèè ñîâåòñêîãî íàðîäà ïîä ôëàãîì «áîðüáû ñ áîëüøåâèçìîì», ñåãîäíÿ â Ðîññèè çàíèìàþòñÿ ñîòíè ïñåâäîèñòîðèêîâ îáðàçîâàíöåâ, äåðæàùèõ «íîñ ïî âåòðó» è ðóêè, ãîòîâûìè ñõâàòèòü âîçíàãðàæäåíèå çà îòêðîâåííóþ ëîæü è ôàëüñèôèêàöèè. Íî ýòèì æå ãðåøàò íåêîòîðûå âûñøèå ÷èíîâíèêè â ïðàâèòåëüñòâå, ÷òî óæå ñîâåðøåííî íåäîïóñòèìî è òðåáóåò îñóæäèíèÿ!
 ñâî¸ âðåìÿ Ãèòëåð â ñâî¸ì êðóãó, ãîòîâÿñü íà÷àòü âîéíó íà óíè÷òîæåíèå ñ Ñîâåòñêèì Ñîþçîì, ãîâîðèë:
«Îáùååâðîïåéñêóþ âîéíó çà ñâîáîäó, íå ñëåäóåò ïîíèìàòü, òàê, áóäòî Ãåðìàíèÿ âåä¸ò âîéíó äëÿ Åâðîïû. Âûãîäó èç ýòîé âîéíû äîëæíû èçâëå÷ü òîëüêî íåìöû»!
Ñåãîäíÿ, ïåðåôðàçèðóÿ ýòî âûñêàçûâàíèå ìîæíî ñêàçàòü óñòàìè âðàãîâ áîëüøåâèçìà è ïîáîðíèêîâ çàïàäíîé «ñâîáîäû»:
«Ñåãîäíÿøíèé êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèçìà, ÿâëÿåòñÿ áîðüáîé íå çà áëàãîïîëó÷èå è ïðîöâåòàíèå ðîññèéñêîãî íàðîäà, à ïîïûòêîé î÷åðíèòü è ïåðåïèñàòü èñòîðèþ Ðîññèè!
Âûãîäó îò ýòîãî «ïîõîäà», èçâëåêóò òîëüêî âðàãè Ðîññèè âîâíå, è ðóññêèå îáðàçîâàíöû — áóðæóà, äà åù¸ áþðîêðàòû ÷èíîâíèêè âíóòðè.
Èì íå âàæíî, êàêàÿ âëàñòü — îëèãàðõè÷åñêàÿ èëè ôàøèñòñêàÿ, ïðèä¸ò â Ðîññèþ èì âàæíî ÷òîáû èì ïëàòèëè ïîáîëüøå çà àíòèñîâåòèçì, äà áûëà áû âîçìîæíîñòü áåçíàêàçàííî áðàòü âçÿòêè.
À èíòåðåñû ýòèõ ïðîâîêàòîðîâ-àíòèñîâåò÷èêîâ, êàê âñåãäà îáñëóæèâàþò ðóññêèå îáðàçîâàíöû èç ÑÌÈ, êîòîðûì âñå ðàâíî êîìó ïðèñëóæèâàòü, îïÿòü æå ëèøü áû äåíåæåê ïîáîëüøå ïëàòèëè.
È êîíå÷íî, âûèãðàþò îò ýòîãî ðàçðóøåíèÿ íàøåé èñòîðèè òîëüêî òå, êîìó Ðîññèÿ — ñèëüíàÿ, ñâîáîäíàÿ è íåçàâèñèìàÿ Ðîññèÿ âî âñå âðåìåíà, â òîì ÷èñëå â ñîâåòñêîå âðåìÿ — áûëà è åñòü êàê êîñòü ïîïåð¸ê ãîðëà!
Ñàìîå îòâðàòèòåëüíîå â ñîâðåìåííîé èíôîðìàöèîííîé âîéíå ïðîòèâ íàðîäíîãî ðîññèéñêîãî ïðîøëîãî, ýòî ìåòîä ôàëüñèôèêàöèé è ïîäòàñîâîê èñòîðè÷åñêèõ ôàêòîâ è ñîáûòèé.
Èñòîðè÷åñêèå ôàêòû è äàæå öåëûå ýïîõè íàðîäíîé æèçíè âûäåðãèâàþòñÿ èç èñòîðè÷åñêîãî êîíòåêñòà, èç íåïðåðûâíîé è âçàèìîñâÿçàííîé êàðòèíû æèçíè òîãî âðåìåíè.
Ñ ë¸ãêîé ðóêè Ñîëæåíèöûíà, Àñòàôüåâà, è äðóãèõ «ïåâöîâ» ëàïîòíîé, ñåðìÿæíîé Ðîññèè, íà ïåðâîå ìåñòî âûäâèãàåòñÿ «Àðõèïåëàã ÃÓËÀû è ïîäîáíûå ïðîèçâåäåíèÿ, ïðè ýòîì ñîâåðøåííî çàáûâàþòñÿ è ñòàíîâëåíèå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, è ïîáåäà â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé, è âîññòàíîâëåíèå ïîñëå ðàçðóøèòåëüíîé êðîâîïðîëèòíîé è ãåðîè÷åñêîé âîéíû.
ß çíàþ, ÷òî ÃÓËÀà áûë, íî ÿ çíàþ, óæå è ïî ñâîåé æèçíè, ÷òî íå îí áûë îïðåäåëÿþùèì ôàêòîðîì ñîâåòñêîé æèçíè — óòâåðæäàòü îáðàòíîå çíà÷èò ïîòâîðñòâîâàòü èäåîëîãè÷åñêîé ëæè.
Òî÷íî òàê æå, ìîæíî ãîâîðèòü óòâåðäèòåëüíî, ÷òî Àìåðèêà áûëà è åñòü ðàáîâëàäåëü÷åñêîé ñòðàíîé, êóäà èç Àôðèêè áûëè ïåðåâåçåíû áîëåå äåñÿòè ìèëëèîíîâ ðàáîì, íî î÷åâèäíî, ÷òî íå ðàáñòâî áûëî îïðåäåëÿþùåé ÷åðòîé àìåðèêàíñêîãî ãîñóäàðñòâà.
Òî÷íî òàêæå, ìîæíî îáâèíÿòü êàòîëè÷åñêóþ Öåðêîâü â ìèëëèîíàõ ñîææ¸ííûõ åðåòèêîâ è êîëäóíîâ âî âðåìåíà Êðåñòîâûõ ïîõîäîâ è Èíêâèçèöèè, íî î÷åâèäíî, ÷òî íå ýòî ÿâëÿåòñÿ îïðåäåëÿþùèì ìîìåíòîì â èñòîðèè êàòîëè÷åñòâà.
Ìîæíî îáâèíÿòü Ðóññêóþ Ïðàâîñëàâíóþ Öåðêîâü â òûñÿ÷àõ ñîææåíèé è ñàìîñîææåíèé âî âðåìåíà ïðåñëåäîâàíèÿ ïàòðèàðõîì Íèêîíîì è öàðñêîé âëàñòüþ ðîññèéñêèõ «åðåòèêîâ ðàñêîëüíèêîâ». Íî è ýòî áûëî òîëüêî òðàãè÷åñêèì ýïèçîäîì èñòîðèè ðóññêîãî ïðàâîñëàâèÿ
Äëÿ òîãî ÷òîáû ïîíèìàòü ïðîèñõîäÿùåå â íåäàë¸êîì ïðîøëîì, äà è â íàñòîÿùåì, íàäî ïîíèìàòü ãëóáèíà òðàãèçìà, à âðåìåíàìè è áåçûñõîäíîñòè èñòîðèè — îá ýòîì íàäî ïîìíèòü è íå êëåéìèòü òî âðåìÿ, è òåõ ëþäåé ñ ïîçèöèé ñåãîäíÿøíåãî, «ÿêîáû íåçàâèñÿùåãî îò ïðîøëîãî, ñëó÷àéíîãî áëàãîïîëó÷èÿ ñòðàíû». Ýòî ïóòü, êîòîðûé íàâÿçûâàþò íàì ðàçíîãî ðîäà ïðîâîêàòîðû, êàê âíóòðè ñòðàíû, òàê è èç-çà ðóáåæà. Ïîñëåäñòâèÿ ýòèõ ïðîâîêàöèé ïî íàñòîÿùåìó ñòðàøíû, íî ìû èõ íå çàìå÷åì, èëè íå õîòèì çàìå÷àòü.
Âîò íåêîòîðûå öèôðû, êîòîðûå êàñàþòñÿ ñàìîãî äîðîãîãî, ÷òî, åñòü â ëþáîì ÷åëîâå÷åñêîì îáùåñòâå äåòåé. Ýòè öèôðû î äåòÿõ, êîòîðûå ÷åðåç 10 15 ëåò ñòàíóò âçðîñëûìè, òî åñòü ñòàíóò íàøèì áóäóùèì.
Íåñêîëüêî ñðàâíåíèé, êîòîðûå èëëþñòðèðóþò âìåíÿåìîñòü è ýôôåêòèâíîñòü äåéñòâèÿ íà ëþäåé, òîé èëè èíîé ñîöèàëüíîé ñèñòåìû óïðàâëåíèÿ, òîé èëè èíîé èäåîëîãèè.
Ïî äàííûì ìèíèñòåðñòâà îáðàçîâàíèÿ, â 2007 ãîäó, íà ó÷¸òå â Ðîññèè, íàõîäèëèñü 742 òûñÿ÷è äåòåé ñèðîò è äåòåé, îñòàâøèõñÿ áåç ïîïå÷åíèÿ ðîäèòåëåé
Äëÿ ñïðàâêè: «Ïîñëå Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû â ÑÑÑÐ, áûëî 680 òûñÿ÷ ñèðîò».
À â 1989 ãîäó, ïåðåä ñìåíîé «ðåæèìà áîëüøåâèêîâ» ðåæèìîì «äåìîêðàòè÷åñêèì», ïðèâåäøèì â Ðîññèþ áàíäèòñêèîëèãàðõè÷åñêèé êàïèòàëèçì, ñèðîò áûëî 87 òûñÿ÷.
Íî íàñåëåíèå Ñîþçà ñîñòàâëÿëî îêîëî 300 ìèëëèîíîâ ÷åëîâåê, à ñåãîäíÿ â Ðîññèè 141 ìèëëèîí!
Ïî äàííûì Ãåíïðîêóðàòóðû, ñåãîäíÿ â ñòðàíå íàñ÷èòûâàåòñÿ îêîëî 2-õ ìèëëèîíîâ áåñïðèçîðíûõ äåòåé. Ïî äàííûì äåòñêîãî ôîíäà èõ îêîëî 3 ìèëëèîíîâ
Ïî äàííûì ÌÂÄ, îò ïðåñòóïíûõ ïîñÿãàòåëüñòâ, â 2008 ãîäó, ïîñòðàäàëî 126 òûñÿ÷ íåñîâåðøåííîëåòíèõ äåòåé — ïîëîâèíà èç íèõ ïîäâåðãëàñü ñåêñóàëüíîìó íàñèëèþ
Òàêîâà òîëüêî ÷àñòü ïîñëåäñòâèÿ ïðîâîêàöèè, êîòîðóþ ðóññêèå îáðàçîâàíöû íàçûâàþò «äåìîêðàòèçàöèåé» è óñòðàíåíèåì ïîñëåäñòâèé «êóëüòà ëè÷íîñòè»; íî íàäî ïîíÿòü, ÷òî ýòî ñàìàÿ ñòðàøíàÿ ÷àñòü, êîòîðàÿ âî ìíîãîì îïðåäåëÿåò áóäóùåå Ðîññèè.
Åù¸ îòâðàòèòåëüíåé, ÷òî áîëüøèíñòâî ðîññèéñêèõ ãðàæäàí âåðÿò, ÷òî ñîâðåìåííûé «êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèêîâ» ñòàë íà÷àëîì ïðåâðàùåíèÿ Ðîññèè â ñîâðåìåííîå, ñèëüíîå ãîñóäàðñòâî.
È âî ìíîãîì ýòó ëîæü ïîääåðæèâàþò äåÿòåëè ëèòåðàòóðû, èñêóññòâà è êóëüòóðû, êîòîðûõ ÿ íàçûâàþ ðóññêèìè îáðàçîâàíöàìè, êîòîðûå âûäàþò ñâîè «ïðîèçâåäåíèÿ» çà ëåòîïèñü ñîâðåìåííîé ðóññêîé èñòîðèè.
Íà ñàìîì äåëå, ýòè «ìóëÿæè» èñòîðèè ïèøóòñÿ íà ïðîäàæó àâòîðàìè, ó êîòîðûõ ìîçãè ïðîìûòû äåñÿòèëåòèÿìè ëæè è êëåâåòû.
Íàäî çíàòü è ÷èòàòü ïîäëèííûå è ìíîãîóðîâíåâûå äðàìàòè÷åñêèå îïèñàíèÿ òåõ ëåò è òåõ ñîáûòèé â ðàáîòàõ òàëàíòëèâûõ è ÷åñòíûõ, ãëàâíîå ÷åñòíûõ è íåïðåäâçÿòûõ ïèñàòåëåé è èñòîðèêîâ.
Íî òàêèõ êíèã, åù¸ è áëàãîäàðÿ íåîôèöèàëüíîé «ëèáåðàëüíîé öåíçóðå è ñàìîöåíçóðå», ñåãîäíÿ ïðàêòè÷åñêè íåò, íî çàòî, åñòü ìíîæåñòâî äîìûñëîâ è ïðîâîêàöèé, êîòîðûå ñòðÿïàþò ðóññêèå è çàðóáåæíûå îáðàçîâàíöû, íàçûâàþùèå ñåáÿ «èíòåëëèãåíòàìè», à èõ ñëóøàþò è ÷èòàþò íåñ÷àñòíûå ëþäè ñ ïðîìûòûìè äîëãîâðåìåííîé àíòèñîâåòñêîé ïðîïàãàíäîé ìîçãàìè, åù¸ ñî âðåì¸í õîëîäíîé âîéíû!
Ýòè êíèãè, ìåìóàðû è «âîñïîìèíàíèÿ», îáñëóæèâàþò èíòåðåñû ïîáåäèâøåãî â Êîíòððåâîëþöèè êëàññà áóðæóàçèè, èç êîòîðûõ âûøëè è äîìîðîùåííûå îëèãàðõè, è ïîìîãàâøèå èì ðàçâîðîâûâàòü ñòðàíó ÷èíîâíèêè, îäíàêî îòòóäà æå ïðîèñõîäÿò è áàíäèòû, êîòîðûå ïàðàçèòèðîâàëè è ïàðàçèòèðóþò íà ðàçëîæåíèè ïðàâÿùåãî êëàññà.
Ñàìà ñåãîäíÿøíÿÿ èäåîëîãèÿ ïîòðåáëåíèÿ ïîðîæäàåò áåñ÷åñòíîñòü, âçÿòî÷íè÷åñòâî è ïðåñòóïíîñòü, îòðàâëÿÿ ñîçíàíèå îáùåñòâà è êîíêðåòíûõ ðîññèÿí, âêëþ÷àÿ äåòñêèå íåîêðåïøèå äóøè!
Âåäü «ìîëîäûå ëþäîåäû» ñòàëè òàêèìè ïîñëå «ïðàãìàòè÷åñêèõ ëåêöèé èõ «ëèáåðàëüíûõ» ó÷èòåëåé è ñòàðøèõ òîâàðèùåé, äîáèâøèõñÿ «æèçíåííîãî óñïåõà». È òàêèå ëåêöèè ïðèçûâàþùèå îáîãàùàòüñÿ ëþáîé öåíîé — ýòî ñàìîå ñòðàøíîå â ñåãîäíÿøíåé Ðîññèè!
Âñ¸ íà÷èíàëîñü è ïðîäîëæàåòñÿ ñ «êðåñòîâîãî ïîõîäà ïðîòèâ áîëüøåâèçìà è Ñòàëèíà», à çàêàí÷èâàåòñÿ áàíäèòèçìîì, ïîâàëüíîé êîððóïöèåé, ïðîñòèòóöèåé è âûðîæäåíèåì îäóðà÷åííîãî íàðîäà.
Îäíîé èç ðåäêèõ êíèã, ïðàâäèâî îïèñûâàþùèõ è æèçíü, è ïîëèòèêó è âîéíó òîãî íåäàâíåãî âðåìåíè, íà ìîé âçãëÿä, ÿâëÿåòñÿ ðàáîòà áûâøåãî «óçíèêà ÃÓËÀÃà», (èçâèíèòå çà ãàçåòíûé øòàìï) ïîòîì õðàáðîãî ðàçâåä÷èêà íà ôðîíòàõ Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé, à ïîòîì ïèñàòåëÿ è äàæå ãëàâû Ñîþçà ïèñàòåëåé ÑÑÑÐ, Âëàäèìèðà Êàðïîâà, «Ãåíåðàëèññèìóñ».
Ïðî÷èòàâ, íå îòðûâàÿñü, ýòó áîëüøóþ êíèãó, ÿ ìíîãîå óçíàë è ìíîãîå óâèäåë ïî-íîâîìó èç ïîäëèííîé èñòîðèè æèçíè è áîðüáû çà ïðîöâåòàíèå â Ñîâåòñêîì Ñîþçå ïîñëå Ðåâîëþöèè, â ïåðèîä èíäóñòðèàëèçàöèè è êîëëåêòèâèçàöèè, ïîäãîòîâêå ê âîéíå è î ñàìîé ýòîé áåñïîùàäíîé áèòâå, íå íà æèçíü, à íà ñìåðòü, «Ñ ôàøèñòêîé ñèëîé ãðîçíîþ, ñ ïðîêëÿòîþ îðäîé
».
È ãëàâíîå, â ýòîé êíèãå îùóùàåòñÿ ïóëüñ âåëèêîé èñòîðè÷åñêîé ýïîõè, êîòîðóþ ìû òàê ïîäëî èñêàçèëè è ïðåäàëè, è ïðîäîëæàåì ïðåäàâàòü, ñâîèì ìîë÷àíèåì èëè ïîääàêèâàíèåì ëèáåðàëüíûì îáðàçîâàíöàì, â òîì ÷èñëå è â ðÿñàõ.
Åù¸ îäíà çíà÷èòåëüíàÿ äåòàëü ñåãîäíÿøíåãî îáùåñòâà.
Êîëè÷åñòâî ÷èíîâíèêîâ óïðàâëåíöåâ, èëè êàê ðàíüøå èõ íàçûâàëè «íîìåíêëàòóðû», ïî ñðàâíåíèþ ñ ñîâåòñêèì âðåìåíåì, óâåëè÷èëîñü ïî÷òè â äâàäöàòü ðàç!
Ïðåäñòàâëÿåòå ñêîëüêî ñîöèàëüíûõ «çàõðåáåòíèêîâ», âäðóã îáðàçîâàëîñü â ñòðàíå, êîòîðàÿ ñòàëà ìåíüøå ïî êîëè÷åñòâó íàñåëåíèÿ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, áîëåå ÷åì â äâà ðàçà. Òàêèì îáðàçîì, ñòðàíà ñòàíîâèòñÿ «êîðìóøêîé äëÿ ÷èíîâíèêîâ «óïðàâëåíöåâ» — ñêîðî îíè, à èõ ñåãîäíÿ â Ðîññèè îêîëî òð¸õ ìèëëèîíîâ, «ñîæðóò» ñòðàíó ñ ïîòðîõàìè.
ß ïðèâåäó íåêîòîðûå öèôðû, îïóáëèêîâàííûå ïî èòîãàì ñòàòèñòè÷åñêèõ «èçìåðåíèé» Ðîññòàòà, â ãàçåòå «Ãàçåòà.ðó» îò 19 ìàðòà ýòîãî ãîäà:
 ÑÑÑÐ ïîëèòè÷åñêèé êëàññ (íîìåíêëàòóðà è îôèöåðû ðàçíûõ òèïîâ) ñîñòàâëÿë ïîðÿäêà ÷åòûð¸õñîò òûñÿ÷ ÷åëîâåê, ïðè íàñåëåíèè îêîëî òð¸õñîò ìèëëèîíîâ ÷åëîâåê. Ýòî ñîñòàâëÿëî òîãäà, îêîëî 0,1 % îò âñåãî íàðîäà. Ñåãîäíÿ, òîëüêî íà ãîññëóæáå, íàõîäèòñÿ îêîëî âîñüìèñîò ïÿòèäåñÿòè òûñÿ÷ ÷åëîâåê, ïðè íàñåëåíèè îêîëî ñòà ñîðîêà ìèëëèîíîâ. Íî âñåãî óïðàâëåíöåâ, ñåãîäíÿ îêîëî òð¸õ ìèëëèîíîâ, è ýòî ñîñòàâëÿåò îêîëî äâóõ ïðîöåíòîâ îò æèâóùèõ â íàøåé ñòðàíå. Åñëè èç ÷èñëà æèâóùèõ èñêëþ÷èòü íåðàáîòàþùèõ äåòåé è ïåíñèîíåðîâ, òî öèôðà «áþðîêðàòîâ íà÷àëüíèêîâ» ñòàíîâèòñÿ ñîâåðøåííî êàòàñòðîôè÷íîé!
Ïðîìåæóòî÷íûé ðåçóëüòàò, ìåæäó ÑÑÑÐ è ñîâðåìåííîñòüþ, ãîâîðèò, ÷òî â äâóõòûñÿ÷íîì ãîäó, ÷èíîâíèêîâ áûëî îêîëî ìèëëèîíà äâóõñîò òûñÿ÷. À ýòî çíà÷èò, ÷òî òåíäåíöèÿ íåóïðàâëÿåìîãî ðîñòà «íà÷àëüñòâà», ïðîäîëæàåòñÿ ñ óñêîðåíèåì! ×èíîâíè÷åñòâî ðàçìíîæàåòñÿ ñî ñêîðîñòüþ «óþòíîãî è ò¸ïëîãî» áþðîêðàòè÷åñêîãî «êëîïîâíèêà».
Ýòîò «òðåíä», êàê ãîâîðÿò ñåãîäíÿ «ïðîäâèíóòûå» îáðàçîâàíöû, ðàçðàñòàåòñÿ, ðóêîâîäñòâóÿñü âíóòðåííåé ïñèõîëîãè÷åñêîé óñòàíîâêîé ìåíüøå ðàáîòàòü è áîëüøå çàðàáàòûâàòü — åñëè òåáå óäàåòñÿ òàê óñòðîèòñÿ â ðîññèéñêîé æèçíè çíà÷èò òû «óìíûé» ÷åëîâåê. Ñîãëàñèòåñü, ÷òî ýòî ñîâåðøåííî ðàáñêîå îòíîøåíèå ê òðóäó è ê ðàáîòå!
È ýòî òîæå ñëåäñòâèå Êîíòððåâîëþöèè è ïðîïàãàíäû áóðæóàçíîé èäåè, à ãëàâíîé ïðè÷èíîé òàêîãî ïîëîæåíèÿ âåùåé â ñòðàíå, ÿâëÿåòñÿ âñå òîò æå «êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèñòñêîé ïàðòèè», êîòîðàÿ, êàê èçâåñòíî, áûëà ïàðòèåé ðàáî÷åãî êëàññà.
ß ïîâòîðÿþ, áîëüøåâèñòñêîé, ïîòîìó ÷òî âî âðåìåíà Õðóùåâà, îíà ïîñòåïåííî ïðåâðàòèëàñü â ïàðò íîìåíêëàòóðó, à ïðè Ãîðáà÷åâå ñòàëà ìîãèëüùèêîì ñîöèàëèçìà è ÑÑÑÐ!
Òåïåðü âû óëàâëèâàåòå ïðè÷èííóþ ñâÿçü ìåæäó èäåîëîãèåé Ðåñòàâðàöèè, Êîíòððåâîëþöèåé è øåëüìîâàíèåì ñâîåé ñîâåòñêîé èñòîðèè?!
ß óâåðåí, ÷òî åñëè áû íå áûëî ýòîãî çàñèëüÿ áóðæóàçèè, ñòàâøåé «ïîëèòè÷åñêèì» êëàññîì Ðîññèè, òî íå áûëî áû è ýòîãî ðàçðóøåíèÿ ñâîåé èñòîðèè — íåêîòîðûå àíàëèòèêè, ñ÷èòàþò ýòó òåíäåíöèþ îäíîé èç ãëàâíûõ ïðè÷èí ñåãîäíÿøíåãî ýêîíîìè÷åñêîãî, ïîëèòè÷åñêîãî è íðàâñòâåííîãî êðèçèñà â Ðîññèè.
Ñêàæó áîëüøå, íàâåðíîå, íèãäå íåò òàêîãî êîëè÷åñòâà áåññîâåñòíûõ, áåñ÷åñòíûõ ÷èíîâíèêîâ âî âëàñòè, êàê â ñåãîäíÿøíåé Ðîññèè, ðàçâå ÷òî â Çèìáàáâå èëè â äðóãîé ìàðèîíåòî÷íîé ñòðàíå Àôðèêè, íðàâñòâåííî èçóâå÷åííîé ñòîëåòèÿìè êîëîíèàëèçìà
Ñòîèëî ïîÿâèòüñÿ â ãàçåòàõ ñëîâó «êðèçèñ», êàê ðóññêèå îëèãàðõè è áîãà÷è ïîâåçëè ñâîè äåíåæêè íà Çàïàä äåñÿòêàìè è ñîòíÿìè ìèëëèàðäîâ äîëëàðîâ! Äàæå áàáóøêè íà ðûíêàõ, ñåãîäíÿ, îáúÿñíÿþò ïîâûøåíèå öåíû íà ñâîè «òîâàðû» ýòèì ñàìûì «êðèçèñîì»!
Èíà÷å ãîâîðÿ ñåãîäíÿ, ïðîäàæíîñòü äîñòèãëà òàêèõ ðàçìåðîâ, ÷òî ñëó÷èñü âîéíà èëè ýêîíîìè÷åñêèé êðèçèñ, è òóò æå, ðîññèéñêàÿ áóðæóàçèÿ ïåðåìåòí¸òñÿ íà ñòîðîíó ïðîòèâíèêà
Òðóäíî ïðåäñòàâèòü ñåáå, ÷òîáû òàêîå ïðîèñõîäèëî â ñòðàíàõ Çàïàäà — òàê àíãëè÷àíèí, îñòà¸òñÿ àíãëè÷àíèíîì è ïàòðèîòîì, ïðè âñåõ íåóäà÷àõ è äàæå áàíêðîòñòâàõ ïðîèñõîäÿùèõ â ñòðàíå.
Íå òî ñ ðóññêèìè, ðîññèéñêèìè áîãà÷àìè!
À ãëàâíîé ïðè÷èíîé, òàêîãî ñîñòîÿíèÿ ñîâåñòè ó ìíîãèõ ðóññêèõ ëþäåé, ÿâëÿåòñÿ ñîáñòâåííîå èñòîðè÷åñêîå ñàìîïðåäàòåëüñòâî ñòðàíû è öåëîãî íàðîäà, î êîòîðîì òàê âûðàçèòåëüíî íàïèñàë ôèëîñîô è ñîöèîëîã, íûíå óìåðøèé Àëåêñàíäð Çèíîâüåâ, â ñâîåé ïîñëåäíåé êíèãå «Òðàãåäèÿ Ðîññèè».
Ñåãîäíÿøíÿÿ èäåîëîãèÿ ðîññèéñêèõ îáðàçîâàíöåâ ïîä ëîçóíãîì «êðåñòîâûé ïîõîä ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», ìîæíî íàçâàòü ïîäëèííîé ïðè÷èíîé ýòîé íàöèîíàëüíîé è ãîñóäàðñòâåííîé òðàãåäèè, ââèäó å¸ îïàñíîé ïðîâîêàòèâíîé ðîëè, â âîñïèòàíèè íîâûõ è íîâûõ ïîêîëåíèé ëþäåé íå çíàþùèõ è ïðåçèðàþùèõ ñîáñòâåííóþ èñòîðèþ.
Ðåçóëüòàòîì ýòîé äàâíåé ïðîâîêàöèè ñòàë âñåîáùèé «ïîôèãèçì», âîðîâàòîñòü è àïîëèòè÷íîñòü ÷èíîâíèêîâ, âûðàæàþùàÿñÿ â áåñïðåäåëüíîì ýãîèçìå, ëèöåìåðèè è àë÷íîñòè.
Äàæå â ðóññêîé ïðàâîñëàâíîé öåðêâè âèäíû äåéñòâèÿ ýòîé ïðîâîêàöèè.
Ñïðîñèòå ñåãîäíÿ ó âåðóþùèõ: íàäåþòñÿ ëè îíè ïîñðåäñòâîì ïðàâåäíîé âåðû è ñëåäîâàíèÿ Çàâåòàì Èèñóñà Õðèñòà ñïàñòè ñâîþ äóøó è âîññòàòü â âå÷íîñòè?!
Íà âàñ ïîñìîòðÿò êàê íà èäèîòà, ëèáî êàê íà öèíèêà — ïîäàâëÿþùåå áîëüøèíñòâî òàêèõ âåðóþùèõ è â äóøè-òî íå âåðóþò, êàê â íå÷òî îòäåëüíîå îò òåëà. Äëÿ ìíîãèõ ðóññêèõ îáðàçîâàíöåâ, ñóùåñòâîâàíèå âå÷íîé äóøè â áðåííîì òåëå ñòàëî ïðåäðàññóäêîì
Òàê ñåãîäíÿ ïðîèñõîäèò è ñ ðóññêèì ïàòðèîòèçìîì — ñòîèò âàì çàãîâîðèòü î Ðîäèíå â âîçâûøåííûõ èëè èñêðåííèõ òîíàõ, è íà âàñ ïîñìîòðÿò êàê íà ñóìàñøåäøåãî èëè íà ñòîðîííèêà êîìïàðòèè Ðîññèè, è îáÿçàòåëüíî íàçîâóò âàñ «êðàñíî êîðè÷íåâûì».
Âàì ñêàæóò, à, ñêîðåå âñåãî ñ ïðåçðåíèåì ïîäóìàþò:
«Î êàêîé Ðîäèíå îí ãîâîðèò? Îí ÷òî, íàä íàìè èçäåâàåòñÿ?! Âåäü ñåãîäíÿ âñ¸ îïðåäåëÿåò ýêîíîìèêà. Ïàòðèîòèçì ýòî ðåàêöèîííàÿ èäåîëîãèÿ áîëüøåâèçìà! Îí, íàâåðíîå, íàä íàìè èçäåâàåòñÿ!? Äåíüãè! Äåíüãè, ãîñïîäà âîò ãëàâíàÿ öåííîñòü æèçíè! Íåóæåëè ýòîò èäèîò íå ïîíèìàåò òàêîé ïðîñòîé èñòèíû?!»
È òàêîå îòíîøåíèå ê ñâîåé ñòðàíå, ê ñâîåé Ðîäèíå ðàñïðîñòðàíåíî ïîâñåìåñòíî è óæå íå òîëüêî â ïîêîëåíèÿõ ñîðîêàëåòíèõ èëè äàæå ïÿòèäåñÿòèëåòíèõ, à ïî÷òè âñåãäà è ó áîëüøèíñòâà.
Âî ìíîãîì, ê ýòîìó ïðèâåëà áåññìûñëåííàÿ «íàãëÿäíàÿ àãèòàöèÿ è ïðîïàãàíäà» âðåì¸í Õðóù¸âà, Áðåæíåâà è Ãîðáà÷¸âà, íî ñ ìîìåíòà îáðàçîâàíèÿ ÐÔ ïðîøëî óæå ìíîãî ëåò, à ñèòóàöèÿ òîëüêî óõóäøàåòñÿ. Ñåãîäíÿ ðóññêèå îòìîðîçêèîáðàçîâàíöû ãîòîâû çà äåíüãè ïðåäàòü è ïðîäàòü êîãî óãîäíî, à óæ íàä «Ðîäèíîé» ïîñìåÿòüñÿ ýòî äëÿ íèõ ìèëîå äåëî
Ñêîëüêî ïîòåíöèàëüíûõ «íåâîçâðàùåíöåâ»,ãîòîâûõ íà ëþáîå ïðåäàòåëüñòâî, ïîêèäàþò Ðîññèþ êàæäûé ãîä, êàæäûé ìåñÿö?
 ñòàíå ðóññêèõ, ðîññèéñêèõ ëèáåðàëîâ òàêèõ îñîáåííî ìíîãî — ýòè ëþäè íå íàñòîëüêî ìîëîäû è èñêðåííè ÷òîáû âåðèòü â ñîöèàëüíûå, Õðèñòîâû èäåàëû, íî è íåäîñòàòî÷íî ñòàðû, ÷òîáû èì ïðèøëîñü æèòü åù¸ ïðè ðàñöâåòå ñîöèàëèçìà â Ñîâåòñêîì Ñîþçå è áûòü ñâèäåòåëÿìè Ïîáåäû â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé, âîññòàíîâëåíèÿ ïîñëå ýòîé ñòðàøíîé âîéíû â òå÷åíèå ñ÷èòàííûõ ëåò, öåíîþ ñàìîîòâåðæåííîãî òðóäà è ëèøåíèé íà áëàãî îáùåñòâà.
Ãëàâíîå, ÷òî ìîçãè íàøèõ ñîâðåìåííèêîâ òàê ïðîìûòû èäåîëîãàìè «êðåñòîâîãî ïîõîäà ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», ÷òî îíè è ðàäû áûëè áû ñòàòü ïàòðèîòàìè Ðîññèè, íî íå ìîãóò, ïîòîìó ÷òî ñâÿòî âåðÿò â ïîòðåáèòåëüñêóþ èäåîëîãèþ áóðæóàçíîé Êîíòððåâîëþöèè, â ýòè «ñ÷àñòëèâûå» ñâîéñòâà ëè÷íîãî îáîãàùåíèÿ!
Ñëîâà «Íå õëåáîì åäèíûì æèâ ÷åëîâåê» — ñêàçàííûå Èèñóñîì Õðèñòîì äüÿâîëó âî âðåìÿ èñêóøåíèÿ â ïóñòûíå, — äëÿ íèõ íè÷åãî íå çíà÷àò. Ó íèõ ñâîè «ìàêñèìû», òàêèå, íàïðèìåð, êàê: «Äåíüãè íå ïàõíóò»!
È ÷àñòî èõ óâåðåííî ïîâòîðÿþò áûâøèå «êîììóíèñòû» — íûíå äåëüöû, íî è ÷ëåíû ÊÏÐÔ, ñðåäè êîòîðûõ òîæå íåìàëî áîãà÷åé!
Ïîñëå ïîáåäû Êîíòððåâîëþöèè â Ðîññèè, â Ïðàâîñëàâíîé Öåðêâè, óòâåðäèëàñü òî÷êà çðåíèÿ, ÷òî åñëè «ïðàâèëüíî» òîëêîâàòü Åâàíãåëèÿ, èëè äàæå ñëîâà Èèñóñà Õðèñòà, òî çàðàáàòûâàòü äåíüãè, äîïóñòèì â òîðãîâëå èëè â áàíêàõ «ñâÿòîå äåëî».
Òàêèå òîëêîâàòåëè ãîâîðÿò: — Íåâàæíî êàê, ãäå è íà êîì òû çàðàáàòûâàåøü äåíüãè. Âàæíî, êàê òû îòíîñèøüñÿ ê ýòîìó áîãàòñòâó
Òàêèå òîëêîâàíèÿ ìîæíî óñëûøàòü íå òîëüêî îò «ìîäåðíîâûõ» áàòþøåê, íî è îò ïðåñòàðåëûõ åïèñêîïîâ.
«Íàäî îòíîñèòüñÿ ê áîãàòñòâó êàê ê òàëàíòó ãîâîðÿò òàêèå «ïðàâîñëàâíûå» òîëêîâàòåëè. Óìååøü çàðàáàòûâàé, íî âàæíî, êóäà è íà ÷òî òû èõ òðàòèøü. Åñëè âî ñëàâó Áîæèþ, òî ýòî õîðîøî, à åñëè íà ñâîè «õîòåëêè» — òî ýòî ïëîõî, íî áîã ïðîñòèò
ß óæå ãîâîðèë, ÷òî òóò Çàâåòû Èèñóñà Õðèñòà íè÷åãî íå çíà÷àò — âàæíî êàê òû ëîâêî ñìîæåøü ñåáÿ óñïîêîèòü ïîäîáíûìè «òîëêîâàíèÿìè».
È òàêóþ ïîçèöèþ çàíèìàþò ëþäè, öèòèðóþùèå â ñâî¸ îïðàâäàíèå «ñâÿòûõ îòöîâ», êîíå÷íî âûáîðî÷íî, òî÷íî òàê æå êàê îíè «âûäåðãèâàþò» öèòàòû èç Áèáëèè.
Êîíå÷íî, ìîæíî è ãðàá¸æ, è ñàìóþ áåññîâåñòíóþ ýêñïëóàòàöèþ îïðàâäàòü ôàðèñåéñêîé ðèòîðèêîé, íî ìîæíî ëè ýòó ñîôèñòèêó íàçâàòü õðèñòèàíñòâîì — âîò â ÷¸ì âîïðîñ?
Åñòü è áîëåå òîíêîå îïðàâäàíèå íàñëàæäåíèþ, ñëóæåíèþ «ìàìîíå» — íàïðèìåð åñòü öåëûé ñëîé ëþäåé â Ðîññèè, íàçûâàþùèõ ñåáÿ èíòåëëèãåíòàìè è ãîòîâûõ íà ìíîãîå, ÷òîáû ïîêàçàòü ñâî¸ çíàíèå áèáëåéñêèõ ïåðâîèñòî÷íèêîâ, öèòèðóÿ èõ äàæå íà ñîâðåìåííûõ åâðîïåéñêèõ ÿçûêàõ.
Ìíîãèå èç òàêèõ «îáðàçîâàíöåâ» ÷ðåçâû÷àéíî îçàáî÷åíû âíåøíèì âèäîì ñâîåãî äîìà, èëè êâàðòèðû, èëè äàæå âíåøíèì «îáëèêîì» ãîðîäà.
Îíè íà ìíîãîå ñïîñîáíû, ÷òîáû çàùèùàòü «êóëüòóðíûå ïàìÿòíèêè», íî ÷òî òâîðèòñÿ ñ èõ «õðèñòèàíñêîé» äóøîé, îíè íå âèäÿò è íå õîòÿò âèäåòü.
Òî, ÷òî âîêðóã èõ äâîðöîâ ëþäè æèâóò â ðàçâàëþõàõ, â ïîäâàëàõ è íà âîêçàëàõ íî÷óþò òûñÿ÷è è òûñÿ÷è áåçäîìíûõ èõ íå âîëíóåò!
Òî, ÷òî ïðåâðàùàþòñÿ â âîðèøåê ïîïðîøàåê è áàíäèòîâ òûñÿ÷è è òûñÿ÷è áåñïðèçîðíûõ äåòåé, êîòîðûõ íîâàÿ ñîöèàëüíàÿ ñèñòåìà, äåëàþùàÿ âèä ÷òî îíà õðèñòèàíñêàÿ, âûáðîñèëà íà óëèöó, ñäåëàëà äåñÿòêè ìèëëèîíîâ ñîîòå÷åñòâåííèêîâ íèùèìè ýòî èõ íå çàäåâàåò è íå òðåâîæèò, à ëèøü âûçûâàåò ãðèìàñó áðåçãëèâîñòè.
À âåäü â Áèáëèè ñêàçàíî, ÷òî òû êèìâàë çâó÷àùèé, åñëè ó òåáÿ âñ¸ åñòü, íî â òåáå íåò ëþáâè, íå òîëüêî ê Áîãó, íî è ê ëþäÿì!
Êàê òû ìîæåøü ëþáèòü Áîãà íåâèäèìîãî è íåâîîáðàçèìîãî, åñëè òû äàæå áëèæíèõ ñâîèõ íå ñïîñîáåí ïîëþáèòü?!
Îá ýòîì âåäü ïîñòîÿííî íàïîìèíàëè è Èèñóñ Õðèñòîñ, è Àïîñòîëû, è ñâÿòûå îòöû — â ïîëóíèùåé è áàíäèòñêîé Ðîññèè, òàêàÿ ëèöåìåðíàÿ ïîçà, âûçûâàåò òîëüêî ãðóñòíîå ñîæàëåíèå
Ïîãîâîðèòå ñåãîäíÿ ñ ñîðîêàëåòíèìè â Ðîññèè. Îíè óæå ïðèâûêëè è ê îëèãàðõàì ïîêóïàþùèì ìíîãîìèëëèîííûå ÿõòû è ôóòáîëüíûå êëóáû çà ãðàíèöåé, â òî âðåìÿ, êîãäà â Ðîññèè, êîëè÷åñòâî íèùèõ è áåçäîìíûõ èñ÷èñëÿåòñÿ ìèëëèîíàìè.
Îíè ïðèâûêëè ê íåñïðàâåäëèâîñòè ñòàâøåé íîðìîé, ê óáèéñòâàì è ãðàáåæàì íà óëèöàõ ñðåäè áåëà äíÿ, ê äåñÿòêàì òûñÿ÷ åæåãîäíî ïðîïàäàþùèõ áåç âåñòè, ê ìèëëèîíàì àáîðòîâ â ãîä, è ñ÷èòàþò, ÷òî âñåãäà òàê áûëî!
Îíè íå õîòÿò çíàòü ïðàâäèâîé èñòîðèè íåäàâíåãî ïðîøëîãî, ïîòîìó ÷òî èõ ñîçíàíèå èçóâå÷åíî ôàëüñèôèêàöèÿìè è àíòèñîâåòñêèìè, àíòèêîììóíèñòè÷åñêèìè ìèôàìè, êîòîðûìè èõ ìîçãè ïðîìûëè â ñàìûå ìîëîäûå è èñêðåííèå ãîäû èõ æèçíè.
Íàäî îòìåòèòü, ÷òî è ìíîãèå ñòàðèêè òàê èëè èíà÷å îáèæåííûå ñîâåòñêîé âëàñòüþ, ïðåçèðàþò ñîâåòñêîå ïðîøëîå, íî è íûíåøíèì ñîñòîÿíèåì äåë â ñòðàíå, ãäå âëàñòâóåò ñèñòåìà áàíäèòñêè îëèãàðõè÷åñêîãî êàïèòàëèçìà, îíè íåäîâîëüíû.
Äëÿ ìíîãèõ èç ýòèõ ïîêîëåíèé, áóäóùåå ñòðàøíî ñâîåé íåïðåäñêàçóåìîñòüþ, à â ïðîøëîì èì íå íà ÷òî îïåðåòüñÿ, òàê êàê òàì, êàê èì êàæåòñÿ, áûëà äèêòàòóðà èäåàëèñòîâ — êîììóíèñòîâ.
Âîò è æèâóò ýòè ëþäè èùà ñìûñë è ïîääåðæó æèçíè â ëè÷íîì îáîãàùåíèè, õîòÿ âíóòðè ñåáÿ, íå âåðÿò â æèçíåñïîñîáíîñòü òàêèõ öåëåé — âåäü îíè æå ðóññêèå ëþäè è íîñèòåëè, ïóñòü èçóðîäîâàííîé ïðîïàãàíäîé, íî õðèñòèàíñêîé, ïðàâîñëàâíîé èäåè. Ðóññêîãî, íàöèîíàëüíîãî õàðàêòåðà, îïðåäåëÿåìîãî â áîëüøèíñòâå òûñÿ÷åëåòíèì ïðàâîñëàâèåì, íèêòî íå ìîæåò òàê áûñòðî ëèøèòüñÿ. Âîò è ìó÷àþòñÿ îíè îò áåññìûñëèöû ëè÷íîñòíîãî è êîðïîðàòèâíîãî ýãîèçìà. Âîò è çëÿòñÿ îò áåçûñõîäíîñòè íåñîîòâåòñòâèÿ õàðàêòåðà è ñâîèõ äåéñòâèé
Èç ýòèõ ïðîòèâîðå÷èé è âûðàñòàåò çëîáíûé áåñ÷åëîâå÷íûé áàíäèòèçì, æàæäà âëàñòè è äåíåã — õèòðîå ëèöåìåðèå è æåëàíèå ñïðÿòàòü ãîëîâó, íå ïðèçíàâàÿñü â ïîøëîñòè è áåçáîæíîñòè îêðóæàþùåé æèçíè
À âåðèòü-òî õî÷åòñÿ â âûñîêîå è ÷èñòîå, à æèòü-òî õî÷åòñÿ â ñîãëàñèè ñ ñîáñòâåííûì ñåðäöåì!
À êðóãîì âñå êðè÷èò, êðèâëÿåòñÿ, îð¸ò: — Ïîêóïàéòå!!! Ïðèîáðåòàéòå ãîñïîäà! Äàâàéòå äåíüãè è âû ïîëó÷èòå âçàìåí, êîìôîðò è áëàãîïîëó÷èå, à ìîæåò áûòü è ñâîáîäó!
Íî êàêîå ìîæåò áûòü áëàãîïîëó÷èå è ñ÷àñòüå, êàêàÿ ìîæåò áûòü ñâîáîäà, åñëè êðóãîì íèùåòà, âçÿòî÷íè÷åñòâî è öèíè÷íîå, àãðåññèâíîå ðàâíîäóøèå è çàáîòà òîëüêî î ñåáå
Íà ìîé âçãëÿä, îäíîé èç ãëàâíûõ ïðè÷èí âíåäðåíèÿ â ñîâåòñêîå îáùåñòâî, ëîçóíãà «êðåñòîâîãî ïîõîäà ïðîòèâ áîëüøåâèçìà», ÿâëÿåòñÿ òðàãè÷åñêèå ïîòåðè íà ôðîíòàõ Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé, êîòîðóþ âûèãðàëè, öåíîþ ñâîèõ ñìåðòåé, äåñÿòèêëàññíèêè, âûðîñøèå è âîñïèòàííûå óæå Ñîâåòñêîì Ñîþçå.
Îíè áûëè ãëàâíûìè, ñàìûìè ÷åñòíûìè, ñàìûìè óìíûìè è ñàìûìè èñêðåííèìè çàùèòíèêàìè ñâîåé Ðîäèíû.
È ìíîãîìèëëèîííûå ïîòåðè ñàìûõ äîñòîéíûõ è ñàìûõ ñìåëûõ, ñòàëè ïðè÷èíîé äåìîãðàôè÷åñêîé è ïîëèòè÷åñêîé êàòàñòðîôû, ïîñëåäñòâèÿ êîòîðîé ñêàçàëèñü ñðàçó ïîñëå âîéíû è ìíîãî ïîñëå, êîãäà è â ÷èíîâíè÷åñòâî è â ïàðò íîìåíêëàòóðó óñòðåìèëèñü äåòè èç ìåùàíñêèõ, îáûâàòåëüñêèõ ñåìåé
Âòîðàÿ ïðè÷èíà êðóøåíèÿ ñîöèàëèñòè÷åñêîé èäåîëîãèè â ðàçðàñòàíèè «ñîöèàëüíîãî êëàññà ÷èíîâíèêîâ áþðîêðàòîâ», âî ãëàâå ñ ïàðòèéíûìè ëèäåðàìè òàêèìè êàê Ãîðáà÷åâ, Åëüöèí è ßêîâëåâ.
Íî çàðîäèëîñü ýòî íîìåíêëàòóðíîå äâèæåíèå â ïàðòèéíîé ñðåäå, â ïÿòèäåñÿòûå ãîäû äâàäöàòîãî ñòîëåòèÿ — òîãäà, ïîñëå Ñòàëèíà ê âëàñòè ïðèø¸ë Íèêèòà Õðóù¸â, êîòîðûé è âîçãëàâèë ýòî õîæäåíèå âî âëàñòü «íîâûõ ðóññêèõ, ñîâåòñêèõ áþðîêðàòîâ».
È íà ñìåíó ïîêîëåíèÿì ïåðåæèâøèì âîéíó è å¸ âûèãðàâøèì, ïðèøëî ïîêîëåíèå îïïîðòóíèñòîâ, êîòîðûå çàáîòèëèñü òîëüêî î ëè÷íîì áëàãîïîëó÷èè è ïðåóñïåÿíèè.
Êàòàñòðîôè÷åñêèé óäàð ïî ñîöèàëèçìó â íàøåé ñòðàíå íàí¸ñ Íèêèòà Õðóùåâ, êîòîðûé íå âåäàÿ ÷òî òâîðèò, ñâîþ ëè÷íóþ ïîçèöèþ áþðîêðàòà îçâó÷èë íà äâàäöàòîì ñúåçäå ïàðòèè, íàçâàâ âûñòóïëåíèå ïðîòèâ èñòîðèè Ñîâåòñêîé Ðîññèè, «êðèòèêîé ïîñëåäñòâèé êóëüòà ëè÷íîñòè Ñòàëèíà».
Îí ïîñòàðàëñÿ èç òðàãåäèè Ðîññèè âî âðåìåíà èíäóñòðèàëèçàöèè, êîëëåêòèâèçàöèè è ãîëîäà, ñäåëàòü ïîëèòè÷åñêèé «ïèàð» äëÿ ñåáÿ è ñâîèõ ñòîðîííèêîâ- íîìåíêëàòóðùèêîâ.
Ãäå ñåé÷àñ åãî ñûíîâüÿ è ìíîãèå èç åãî ñòîðîííèêîâ?
Îíè óåõàëè íà «áëàãîñëîâåííûé» Çàïàä, ÷òîáû òàì çàðàáàòûâàòü äåíüãè, ïîòîìó ÷òî Ðîññèÿ, ïîñëå èõ èñòîðè÷åñêèõ ôàëüñèôèêàöèé, ïðåâðàòèëàñü â ñòðàíó âçÿòî÷íèêîâ, áàíäèòîâ è îëèãàðõîâ.
Áóäó÷è íåäàë¸êèì ÷åëîâåêîì, íî óñëóæëèâûì èñïîëíèòåëåì, Õðóù¸â â îòìåñòêó Ñòàëèíó, çà ñâîè óíèæåíèÿ ïðè æèçíè «ïàòðîíà», îêëåâåòàë ñâîåãî «Ó÷èòåëÿ» è ïîñòàðàëñÿ íà ýòîì ñäåëàòü ëè÷íûé ïîëèòè÷åñêèé êàïèòàë.
Îäíàêî äî êîíöà ýòî åìó íå óäàëîñü è îí áûë îòïðàâëåí â îòñòàâêó ñâîèìè ïðååìíèêàìè. Íî ñëîâà î «êóëüòå ëè÷íîñòè» áûëè ñêàçàíû, è ýòèì âîñïîëüçîâàëàñü ïðîïàãàíäà ñî ñòîðîíû ïðîòèâíèêîâ èäåè ðàâåíñòâà è áðàòñòâà â ñòðàíàõ Çàïàäà, è ïðåæäå âñåãî â ÑØÀ.
Ê íåñ÷àñòüþ, êëþ÷åâûå ïîñòû â Ñîâåòñêîì ãîñóäàðñòâå, ñî âðåìåíåì çàíÿëè îáûâàòåëè è îïïîðòóíèñòû, êîòîðûå, âûðàæàÿ èíòåðåñû ïàðòèè ÷èíîâíîé íîìåíêëàòóðû, ïîñòåïåííî ïðèâåëè èäåè èíòåðíàöèîíàëèçìà è êîììóíèçìà ê êðàõó, çà÷åðêíóâ òåì ñàìûì âñå îãðîìíûå æåðòâû ìíîãèõ ïîêîëåíèé ñîâåòñêèõ ëþäåé, ñäåëàâ âñå èõ æåðòâû íàïðàñíûìè!
Íî òàêîâ äèàëåêòè÷åñêèé çàêîí èñòîðè÷åñêîãî ðàçâèòèÿ, ïî êîòîðîìó ïîñëå Ðåâîëþöèé íåïðåìåííî ñëåäóåò îòêàò, è íà âðåìÿ ïîáåæäàåò Êîíòððåâîëþöèÿ, ïðèâîäÿùàÿ çà ñîáîé ïîëèòè÷åñêóþ Ðåñòàâðàöèþ.
Òàê áûë âî âñåõ Ðåâîëþöèÿõ, òàê áóäåò è â áóäóùåì — òóò ðàáîòàåò òåîðèÿ öèêëè÷íîñòè èñòîðè÷åñêèõ ïðîöåññîâ…
Îäíàêî, Ðåñòàâðàöèÿ, â ñèëó å¸ ðåàêöèîííîñòè íå ñïîñîáíà äîëãî ïðîäåðæàòüñÿ ó âëàñòè è íà ñìåíó åé, â ñâîþ î÷åðåäü ïðèõîäèò Ñèíòåç, êîòîðûé, ñîñòàâëÿÿ ëó÷øåå èç íàñòîÿùåãî è ðåâîëþöèîííîãî ïðîøëîãî, âûâîäèò îáùåñòâî íà íîâûé óðîâåíü ïîíèìàíèÿ è ðåøåíèÿ çàäà÷ æèçíè, âñòàþùèõ ïåðåä ÷åëîâå÷åñòâîì íåïðåñòàííî è íåîñòàíîâèìî.
Èíà÷å ãîâîðÿ, Ñèíòåç — ýòî ñèòóàöèÿ íåâîçìîæíîñòè ðåñòàâðèðîâàòü ñòàðîå è âìåñòå ñ òåì, âíåäðåíèå â æèçíü, âîññòàíîâëåíèå òîãî íîâîãî, êîòîðîå äîêàçàëî ñâîþ æèçíåñïîñîáíîñòü.
Ðàíû, íàíåñ¸ííûå Ðîññèè âîéíîé è äåìîãðàôè÷åñêèì êðèçèñîì ïîñòåïåííî çàðàñòàþò è ïðèõîäÿò íîâûå ïîêîëåíèÿ èäåàëèñòîâ è áîðöîâ çà ëó÷øåå áóäóùåå ÷åëîâå÷åñòâà.
Ïðîöåññ èñòîðèè âûõîäèò íà íîâûé óðîâåíü, â êîòîðîì ïî-ïðåæíåìó ïðîäîëæàåòñÿ áîðüáà ïðîòèâîïîëîæíîñòåé, áîðüáà ìåæäó ýãîèçìîì è àëüòðóèçìîì, ìåæäó èíäèâèäóàëèçìîì è êîëëåêòèâèçìîì ïðèâîäÿùàÿ ê êà÷åñòâåííûì èçìåíåíèÿì è â æèçíè, è â îáùåñòâå
Åñëè ìû õîòèì, ÷òîáû Ðîññèÿ è ðîññèéñêèé íàðîä ñòàëè äîñòîéíûìè íàñëåäíèêàìè íàøèõ äåäîâ è ïðàäåäîâ, ÷òîáû ðóññêîå ïðàâîñëàâèå íå âûðîäèëîñü â ñåêòó, îáñëóæèâàþùóþ ñåãîäíÿøíèõ áîãà÷åé è ãîñóäàðñòâåííûõ ÷èíîâíèêîâ, òî ìû äîëæíû ïðîòèâîñòîÿòü ïîòîêàì ëæè è èäåîëîãè÷åñêèõ ïîäòàñîâîê íàâîäíèâøèõ ñåãîäíÿ ðîññèéñêèå ÑÌÈ è òåëåýêðàíû.
 ïðîòèâíîì ñëó÷àå Ðîññèÿ îáðå÷åíà íà âûìèðàíèå è ïðåâðàùåíèå â «çàïîâåäíèê» äëÿ ôàðèñååâ è ëèöåìåðîâ!
 êà÷åñòâå ýïèëîãà. «Èç íîâîñòåé»:
«Íà ïðîøåäøèõ 18 ìàðòà ñëóøàíèÿõ â Åâðîïàðëàìåíòå: «Ñîâåñòü Åâðîïû è ïðåñòóïëåíèÿ òîòàëèòàðíîãî êîììóíèçìà: 20 ëåò ñïóñòÿ», Åâðîñîþç, íå ïðèíÿë çàÿâëåíèÿ îñóæäàþùåãî ïðåñòóïëåíèÿ êîììóíèçìà.»
Ñåãîäíÿ òàêàÿ äåêëàðàöèÿ ïðèíÿòà è â íåé, î ÷¸ì óïîìèíàë â ñâîåé ïîñëåäíåé ñòàòüå î ïîäëèííîé èñòîðèè Âòîðîé ìèðîâîé âîéíû, íûíåøíèå ôàëüñèôèêàòîðû èç Åâðîñîþçà, ïðèðàâíèâàþò íàöèñòñêóþ Ãåðìàíèþ è Ñîâåòñêèé Ñîþç!
Îðãàíèçàòîðàìè ñëóøàíèé âûñòóïèëè äåïóòàòû Åâðîïàðëàìåíòà, ïîäïèñàâøèå â ïðîøëîì, òàê íàçûâàåìóþ Ïðàæñêóþ äåêëàðàöèþ.
Õî÷ó åù¸ ðàç íàïîìíèòü, ÷òî ïåðåä âòîðîé ìèðîâîé âîéíîé, â Åâðîïå áûëî áîëåå ïÿòíàäöàòè ôàøèñòcêèõ è ïðîôàøèñòñêèõ ðåæèìîâ, âî ãëàâå ñ ãèòëåðîâñêîé Ãåðìàíèåé.
Ó÷àñòíèêè Ïðàæñêîé äåêëàðàöèè, ïðèçâàëè Åâðîñîþç, îäèíàêîâî îòíîñèòüñÿ ê ïðåñòóïëåíèÿì íàöèçìà è êîììóíèçìà, à 23 àâãóñòà (äåíü ïîäïèñàíèÿ «ïàêòà Ìîëîòîâà Ðèááåíòðîïà») ñ÷èòàòü äí¸ì ïàìÿòè æåðòâ íàöèçìà è êîììóíèçìà
»
Ìàðò 2009 ãîäà. Ëîíäîí. Âëàäèìèð Êàáàêîâ
Ñîöèàëüíàÿ øèçîôðåíèÿ — ðàçäâîåíèå ëèáåðàëüíîãî ñîçíàíèÿ.
«Øèçîôðåíè÷åñêèå ðàññòðîéñòâà, â öåëîì, îòëè÷àþòñÿ õàðàêòåðíûìè ôóíäàìåíòàëüíûìè ðàññòðîéñòâàìè ìûøëåíèÿ è âîñïðèÿòèÿ, à òàêæå íåàäåêâàòíûì èëè ñíèæåííûì àôôåêòîì. Íàèáîëåå ÷àñòûìè ïðîÿâëåíèÿìè áîëåçíè ÿâëÿþòñÿ ñëóõîâûå ïñåâäîãàëëþöèíàöèè, ïàðàíîèäíûé èëè ôàíòàñòè÷åñêèé áðåä ëèáî äåçîðãàíèçîâàííîñòü ðå÷è è ìûøëåíèÿ íà ôîíå çíà÷èòåëüíîé ñîöèàëüíîé äèñôóíêöèè è íàðóøåíèÿ ðàáîòîñïîñîáíîñòè
»
Âìåñòî áîëüøîãî ýïèãðàôà:
«…À òåïåðü äàâàéòå âñïîìíèì, â êàêîé ñòðàíå ìû æèâ¸ì â ïîñëåäíèå 25-30 ëåò (ïåðâûå-òî ðîñòêè åù¸ â ÑÑÑÐ ïðîêëþíóëèñü).  ñòðàíå, ãäå ðåàáèëèòàöèþ ðåïðåññèðîâàííûõ â êîíöå 80-õ îáúÿâèëè ñêîïîì, áåç ðàçáîðà äåë. À çíà÷èò, ïðîñòèëè âñ¸ è âñåì: è êîëëàáîðàíòàì, è áîåâèêàì âñÿ÷åñêèõ ëåãèîíîâ è ïîâñòàí÷åñêèõ àðìèé, ñìåíèâøèõ â 1945 ãîäó «êðûøó» ñ Áåðëèíà íà Ëîíäîí.
Çàòåì âñïîìíèì, êàê áðîñèëèñü ïåñòîâàòü ñîáñòâåííóþ ñòðàííîâàòóþ êîíöåïöèþ èñòîðèè, èçâåñòíóþ êàê Ðîêîìïîò (Ðîññèÿ, êîòîðóþ ìû ïîòåðÿëè), ñíèìàÿ ñêðîåííûõ ïî îäíîé ìåðêå «Àäìèðàëîâ» è «Ãåðîåâ». Âåäü, íåñìîòðÿ íà ñþæåòíûå ðàçëè÷èÿ ýòè ïðîèçâåäåíèé, èõ îñíîâíîé ïîñûë îäèí è òîò æå: ó íàñ áûëà óþòíàÿ çàãîðîäíàÿ èìïåðèÿ, à çàòåì ïðèøëè (èìåííî ïðèøëè êàê áû èç íèîòêóäà) áîëüøåâèêè è å¸ íå ñòàëî.
 òðåíäå ñåãîäíÿ ñòðîèòåëüñòâî ìåìîðèàëà æåðòâàì ïîëèòè÷åñêèõ ðåïðåññèé (èçâåñòåí êàê «Ñòåíà ñêîðáè»). À çàäàâ òåìàòè÷åñêèé ïîèñê â Ãóãëå, ìîæíî ñ óäèâëåíèåì îáíàðóæèòü, ÷òî â Ðîññèè òóò è òàì â ëþáèòåëüñêîì ïîðÿäêå òîæå äåìîíòèðóþò, îñêâåðíÿþò (è äàæå ìèíèðóþò) ïàìÿòíèêè Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé.
Èíûìè ñëîâàìè, â Ðîññèè â 90-å áûëà ïðèíÿòà è äî ñèõ ïîð íå îòìåíåíà âåðñèÿ èñòîðèè, â êëþ÷åâûõ ïóíêòàõ ñîîòâåòñòâóþùàÿ âåðñèè àíòèðîññèéñêèõ ðåæèìîâ â íîâûõ ëèìèòðîôàõ.
1) Ñîâåòû çëî, ñîãëàøàåìñÿ ìû, è áîëüøåâèêè îêêóïàíòû. Îíè âîí âîîáùå â ïëîìáèðîâàííîì âàãîíå ïðèåõàëè.
2) Ñîâåòñêàÿ äèêòàòóðà çëî, ñîãëàøàåìñÿ ìû. Äèêòàòóðû ïîëüñêèå, ïðèáàëòèéñêèå, ðóìûíñêèå è ïðî÷èå è ïðî÷èå îíè æåðòâû, äàæå êîãäà äåðèáàíèëè êîãî-òî âìåñòå ñ Ãèòëåðîì. À íàøà íàøà ÷èñòîå çëî.
3) Ñòàëèíñêàÿ ýïîõà äîëæíà áûòü áåçóñëîâíî îñóæäåíà, ñîêðóø¸ííî ïðèçíà¸ì ìû. Íå ìîãóò áûòü îïðàâäàíû òàêèå æåðòâû.
…È ëèøü â îäíîì íàøà îôèöèîçíàÿ âåðñèÿ óïèðàåòñÿ è, ïðîòèâ âñÿêîé ëîãèêè, òðåáóåò ïðèçíàòü îêêóïàíòñêèõ ñîëäàò çëîé ñîâåòñêîé äèêòàòóðû ãåðîÿìè è îñâîáîäèòåëÿìè.
Òàê íå áûâàåò, è ýòî ñàïîãè âñìÿòêó…»
Öèòàòà èç ñòàòüè Âèêòîðà Ìàðàõîâñêîãî, íà ñàéòå «Îäíàêî»
Íåñêîëüêî ïîêîëåíèé ëþäåé æèâóùèõ ñåãîäíÿ â Ðîññèè, ñòðàäàþò î÷åâèäíûì ðàçäâîåíèåì ëè÷íîñòè, êîãäà ðå÷ü çàõîäèò î íåäàâíåì ïðîøëîì, î èñòîðèè Ñîâåòñêîãî Ñîþçà. Ýòîò ïñèõè÷åñêèé ôåíîìåí â ïîñòêîììóíèñòè÷åñêîé Ðîññèè, çàðîäèëñÿ â êðóãàõ ñîâåòñêîãî îáðàçîâàí÷åñòâà è ñòàë ìàññîâûì «çàáîëåâàíèåì» óæå â íàøå âðåìÿ.
Ìíîãèå èç æèâóùèõ ñåãîäíÿ ãðàæäàí Ðîññèéñêîé Ôåäåðàöèè, èçóâå÷åííûå ìàññîâûì «ïðîìûâàíèåì ìîçãîâ», ñòðàäàþò ñâîåîáðàçíûì ðàçäâîåíèåì ïñèõèêè — áóäó÷è ïàòðèîòàìè, îíè íà÷èñòî îòðèöàþò ðîëü è çíà÷åíèå ÑÑÑÐ â èñòîðèè ìèðà, êðàéíå îòðèöàòåëüíî îòíîñÿòñÿ ê äîñòèæåíèÿì ýïîõè ñîöèàëèçìà è âîîáùå ê ïîñëåäñòâèÿì âåëèêîé ñîöèàëüíîé ðåâîëþöèè, ñäåëàâøåé Ñîþç ñóïåðäåðæàâîé.
Ýòè ëþäè, õîòåëè áû âèäåòü «íîâóþ» Ðîññèþ èìïåðèåé, íî íà÷èñòî îòðèöàþò ñâîè èìïåðñêèå êîðíè. Îíè, áóäó÷è ïî ñóòè èìïåðñêèìè íàöèîíàëèñòàìè è íàñëåäíèêàìè âåëè÷èÿ ðàçðóøåííîãî Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, ñî ñëàäîñòðàñòèåì íåçäîðîâîãî ÷åëîâåêà êëåéìÿò ðàçðóøåííóþ ðîäèíó êàê ñâîåãî çëåéøåãî âðàãà.
Îá ýòîì ôåíîìåíå, â ñâî¸ âðåìÿ, ïèñàë îäèí èç äîðåâîëþöèîííûõ ðóññêèõ èíòåëëèãåíòîâ Â.Ñ. Ïå÷åðèí:
«Êàê ñëàäîñòíî îò÷èçíó íåíàâèäåòü
È æàäíî æäàòü åå óíè÷òîæåíüÿ!
È â ðàçðóøåíèè îò÷èçíû âèäåòü
Âñåìèðíóþ äåñíèöó âîçðîæäåíüÿ
»
Íûíåøíèõ ñîöèàëüíûõ øèçîôðåíèêîâ, ìîæíî îòíåñòè ê ñòîðîííèêàì «îáðàòíîãî õîäà», ïîòîìó ÷òî îíè, èäåàëèçèðóÿ ðîññèéñêóþ ìîíàðõèþ êîòîðàÿ ïðèâåëà Ðîññèþ ê ãðàíè ñàìîóíè÷òîæåíèÿ è ÷óäîì ñïàñ¸ííóþ Âåëèêîé Îêòÿáðüñêîé ðåâîëþöèåé, íà÷èñòî îòðèöàþò çíà÷åíèå ÑÑÑÐ â íîâåéøåé èñòîðèè ìèðà è ñòàíîâëåíèå Ñîþçà êàê ñóïåð äåðæàâû.
Ê ýòèì «ïîòåðÿííûì» ïîêîëåíèÿì ìîæíî îòíåñòè âñåõ òåõ, êîìó îêîëî ïÿòèäåñÿòè è ìåíüøå, è êòî ñòàë, áëàãîäàðÿ ñîâåðøåííîé íîâîÿâëåííûìè êàïèòàëèñòàìè Êîíòððåâîëþöèè, èìåòü ñâîé «áèçíåñ» è îáëàäàòü äîõîäàìè, ïîçâîëÿþùèìè ïðèîáðåñòè «Ìåðñåäåñ», äà÷ó èëè çàãîðîäíûé äîì. Òàêîâûõ ñåãîäíÿ íà ïðîñòîðàõ Ðîññèè íà÷èòûâàåòñÿ íå áîëåå ïÿòè ïðîöåíòîâ ñ èõ «÷àäàìè è äîìî÷àäöàìè».
Îíè ÿðîñòíûå ñòîðîííèêè íåðàâåíñòâà è ýêñïëóàòàöèè ÷åëîâåêà ÷åëîâåêîì è ïîòîìó, ñ ÿâíûì èëè ñêðûòûì ïðåçðåíèåì îòíîñÿòñÿ ê òåì äåâÿíîñòà ïÿòè ïðîöåíòàì íàñåëåíèÿ Ðîññèè, êîòîðûå ïî èõ ìíåíèþ, ÿâëÿþòñÿ «áûäëîì» è ñîöèàëüíûì áàëëàñòîì.
Âçãëÿäû ýòè âïîëíå ôàøèñòñêèå, íî êîãäà ïûòàåøüñÿ èì ýòî îáúÿñíèòü, òî íàòàëêèâàåøüñÿ íà ïîëíóþ íåñïîñîáíîñòü ìûñëèòü îòâëå÷¸ííî è îáúåêòèâíî…
 ÷åì æå ïðè÷èíà ýòîãî ñîöèàëüíîãî ôåíîìåíà èëè èíà÷å, êàêîâû îáñòîÿòåëüñòâà æèçíè, ïðèâîäÿùèå ê òàêîãî ðîäà «ïñèõè÷åñêèì çàáîëåâàíèÿì»?!
ß óæå ãîâîðèë, ÷òî ýòà áîëåçíü ñïðîâîöèðîâàíà äîëãîâðåìåííûì, èäåîëîãè÷åñêè íàïðàâëåííûì ïðîìûâàíèåì ìîçãîâ äîâåð÷èâîìó ðîññèéñêîìó îáûâàòåëþ, êîòîðîå áûëî ìàññîâûì â ïîñëåäíèå äåñÿòèëåòèÿ. Ðóïîðîì ïîäîáíûõ âçãëÿäîâ íà íåäàâíåå ïðîøëîå Ðîññèè ÿâëÿþòñÿ âíåøíèå è îñîáåííî âíóòðèðîññèéñêèå ïðîâîêàòîðû: ðàçíîãî ðîäà ïðîäàæíûå ïîëèòîëîãè, ýêñïåðòû, áîéêèå áåññòûæèå æóðíàëèñòû è àë÷íûå òåëåâèçèîíùèêè.
 êà÷åñòâå ïðèìåðà òàêèõ «äåÿòåëåé «ðåñòàâðàöèè», ðàññêàæó îá îäíîì èç íèõ, íàáèðàþùèì ñèëó âëèÿíèÿ è ïîïóëÿðíîñòü â îïðåäåë¸ííîé ñðåäå…
 Ïèòåðå, äà è íå òîëüêî, â ïîñëåäíåå âðåìÿ ñòàë ìîäåí «èäåîëîã» ðóññêîãî ïåðâîíà÷àëüíîãî êàïèòàëèçìà Àëåêñàíäð Íèêîíîâ — ìîëîäîé, áîéêèé æóðíàëèñò, êîòîðûé âûïóñêàåò ñâîè êíèæêè êàê ïèðîãè ïå÷¸ò. Òàêèõ èäåîëîãîâ îëèãàðõè÷åñêîãî êàïèòàëèçìà ñåãîäíÿ ìíîãî, è â èõ ÷èñëå, åñòåñòâåííî, ïðèñóòñòâóþò ïåðâûå ëèöà ðîññèéñêîé âëàñòè âåäü â Ðîññèè âûñòðîåí ïåðâîíà÷àëüíûé îëèãàðõè÷åñêèé êàïèòàëèçì!
Ýòîò ñîöèàëüíûé øèçîôðåíèê, ïî èäåîëîãèè «ïðàâûé êîíñåðâàòîð», à åãî êíèæêè ïî æàíðó ìîæíî îòíåñòè ê ðàçðÿäó «ïñåâäîèñòîðè÷åñêèõ» è «ïñåâäîíàó÷íûõ», ïîñêîëüêó èñïîëüçóÿ ìíîãî÷èñëåííûå öèòàòû, ýòîò ëîâêèé «ïîïóëÿðèçàòîð» ïðåäñòàâëÿåò íà ñóä ÷èòàòåëÿ ñâî¸ òîëêîâàíèå âñåãî ïðîèñõîäÿùåãî è ïðîèçîøåäøåãî â èñòîðèè ñ êðàéíå ïðàâûõ, ÷åëîâåêîíåíàâèñòíè÷åñêèõ ïîçèöèé.
 ëþáîì îïóñå ýòîãî ñòîðîííèêà «îáðàòíîãî õîäà», ìîæíî âñòðåòèòü íàãëûå îáâèíåíèÿ ðåâîëþöèé, â òîì ÷èñëå è Ðóññêîé ðåâîëþöèè â íàðóøåíèè èçâåñòíîãî ïîðÿäêà âåùåé, êîãäà èçáðàííûå «åäóò», à íåäîñòîéíûå «âåçóò».
È âåçäå-òî ýòîò «íèñïðîâåðãàòåëü» õðèñòèàíñêèõ èñòèí, ñòîðîííèê ñèëû è âëàñòè îäèíî÷åê, áåççàñòåí÷èâî êëåéìèò ñëàáûõ è íèùèõ!
Áîëüøåâèêè âûçûâàþò â í¸ì ïëîõî ñäåðæèâàåìóþ ÿðîñòü, à ðåâîëþöèîíåðû âñåõ âðåì¸í è íàðîäîâ øåëüìóþòñÿ èì ñ ïàòîëîãè÷åñêèì ñëàäîñòðàñòèåì.
Êñòàòè, ñåãîäíÿ âî âëàñòíûõ ÷èíîâíûõ ñòðóêòóðàõ Ðîññèè, ñôîðìèðîâàëîñü äâèæåíèå, ãëàâíûì ïðåäñòàâèòåëåì êîòîðîãî ÿâëÿåòñÿ Ãåðìàí Ãðåô, è ýòè ëþäè îòêðîâåííî íàñòðîåíû, âåðíóòü íà ïðîñòîðàõ Ðîññèè ñîöèàëüíóþ ñèñòåìó ïîä íàçâàíèåì «ñîñëîâíîå ãîñóäàðñòâî» — èíà÷å ãîâîðÿ, âîññòàíîâèòü â ñòðàíå òîò ñòðîé, êîòîðûé áûë ñâåðãíóò ðåâîëþöèåé â 1917-îì ãîäó!
Âîò îäíî èç îïðåäåëåíèé ðåâîëþöèîíåðîâ èç êíèãè À. Íèêîíîâà «Êîíåö ôåìèíèçìà»:
«Èòàê, Çàñóëè÷ Âåðà Èâàíîâíà, 1849 ã. ð. ðåöèäèâèñòêà…».
È äàëüøå, Íèêîíîâ ðàçâèâàåò ýòó òåìó â äóõå íàãëîãî ¸ðíè÷åñòâà è øåëüìîâàíèÿ æåðòâ ñåãîäíÿøíåé àíòèñîâåòñêîé, àíòèðåâîëþöèîííîé ïðîïàãàíäû…
Ëþáûå ïîïûòêè ïðîòåñòà ïðîòèâ ðàáñêîãî ñóùåñòâîâàíèÿ â ïðîøëîì, ïðåâðàùàþòñÿ ýòèì ðàäåòåëåì ñïðàâåäëèâîñòè, â àíòèãîñóäàðñòâåííûå ïðåñòóïëåíèÿ, à ðåâîëþöèîíåðû â ãîñóäàðñòâåííûõ ïðåñòóïíèêîâ…
Äàëåå â òåêñòå îí äàåò â öèôðàõ ÷èñëî æåðòâ «êðàñíîãî», òî åñòü ðåâîëþöèîííîãî òåððîðà â öàðñêîé Ðîññèè, âêëþ÷àÿ ðàçíîãî óðîâíÿ òþðåìùèêîâ. È íè ñëîâîì íå óïîìèíàåò ìíîãî÷èñëåííûå æåðòâû, ñî ñòîðîíû ìîëîäûõ, ñàìîîòâåðæåííûõ ðåâîëþöèîíåðîâ — íàðîäíèêîâ è ñîöèàë-ðåâîëþöèîíåðîâ ïîâåøåííûõ, ðàññòðåëÿííûõ, çàìó÷åííûõ â òþðüìàõ.
Åãî ñîñòðàäàíèå íà ñòîðîíå òþðåìùèêîâ, ïîëèöåéñêèõ è ïðî÷èõ âëàñòíûõ ÷èíîâíèêîâ è â ýòîì, ïðåæäå âñåãî ïðîÿâëÿåòñÿ ëàêåéñêàÿ ñóùíîñòü òàêîãî ðîäà ëþáèòåëåé «ñâåòëîãî ïðîøëîãî».
×òî êàñàåòñÿ «êðàñíîãî òåððîðà» â Ãðàæäàíñêóþ âîéíó, òî îí áûë ñïðîâîöèðîâàí ðàíåíèåì Ëåíèíà ýñåðêîé Êàïëàí è óáèéñòâîì íåñêîëüêèõ âèäíûõ áîëüøåâèêîâ.
Òàêèå àâòîðû êàê Íèêîíîâ, à èõ ìíîãî ñðåäè èäåîëîãîâ îëèãàðõè÷åñêîãî êàïèòàëèçìà, ñåãîäíÿ ôàëüñèôèöèðóþò èñòîðèþ Ãðàæäàíñêîé âîéíû, ðàññêàçûâàÿ î óæàñàõ êðàñíîãî òåððîðà è ñòàðàòåëüíî óìàë÷èâàþò ôàêòû áåëîãî òåððîðà.
Îäèí èç ñâèäåòåëåé ñîáûòèé Ãðàæäàíñêîé âîéíû, àíãëèéñêèé æóðíàëèñò ïèøåò, ÷òî êîëè÷åñòâî æåðòâ áåëîãî òåððîðà, â íåñêîëüêî ðàç ïðåâîñõîäèò êðàñíûé òåððîð. Îí óêàçûâàåò, ÷òî òîëüêî «ïðàâèòåëü Ñèáèðè Êîë÷àê, ïî ñóäó óáèë îêîëî ñòà òûñÿ÷ ÷åëîâåê!»
Íî îá ýòîé ñòîðîíå òåððîðà, ñåãîäíÿøíèå àíòèñîâåò÷èêè è ðóñîôîáû ñòàðàòåëüíî óìàë÷èâàþò
ß áû íàçâàë òàêèõ áîéêèõ ïèñàòåëåé, ïîïóòíî ïîòåøàþùèõñÿ íàä ïëîõèì îáðàçîâàíèåì â ñòðàíàõ Çàïàäà, áåññîâåñòíûìè è íàãëûìè êîíúþíêòóðùèêàìè, áðàâèðóþùèìè ê òîìó æå ñâîåé áåçíðàâñòâåííîñòüþ è ïëîñêèì àòåèçìîì, êîòîðûé ñðîäíè ñàìîìó äðåìó÷åìó öåðêîâíîìó ìðàêîáåñèþ.
Íèêîíîâ, â ñâîåé êíèãå ïîñâÿòèë íåñêîëüêî ñòðàíèö îïèñàíèÿì óæàñîâ è æåñòîêîñòåé, êîòîðûå ïðîèñõîäèëè âî Ôðàíöèè âî âðåìåíà Ðåâîëþöèè.
Ìíå ýòî âñ¸ íàïîìíèëî ïðåóâåëè÷åííûé «Àðõèïåëàã Ãóëàã» Ñîëæåíèöûíà, è ÷èòàÿ ýòè æóòêèå è ìàëîïðàâäîïîäîáíûå îïèñàíèÿ, âäðóã ïîäóìàëîñü — îòêóäà æå â ñîâðåìåííîé Åâðîïå ïîÿâèëèñü è äåìîêðàòèÿ, è ðåñïóáëèêè âìåñòî ñðåäíåâåêîâûõ ìîíàðõèé?
Ñåãîäíÿ â Àíãëèè, êîòîðàÿ ñ÷èòàåòñÿ ðîäîíà÷àëüíèêîì íîâîé åâðîïåéñêîé äåìîêðàòèè, Îëèâåðà Êðîìâåëÿ òîæå íàçûâàþò òèðàíîì è ìîíñòðîì îí, âîçãëàâëÿë âîéñêà Ïàðëàìåíòà è íàí¸ñ ïîðàæåíèå âîéñêàì êîðîëÿ ×àðëüçà Ïåðâîãî.
Âî âðåìåíà Ðåñòàâðàöèè â Àíãëèè, Êðîìâåëÿ îáâèíÿëè è ñåãîäíÿ îáâèíÿþò â ðåâîëþöèîííîì òåððîðå, õîòÿ åãî ñòàòóÿ ñ øïàãîé â ðóêàõ, óêðàøàåò ñîâðåìåííûé àíãëèéñêèé Ïàðëàìåíò. Âðàãè äåìîêðàòèè è ñòîðîííèêè ðåñòàâðàöèè â Àíãëèè, ïî ñèþ ïîðó íåíàâèäÿò Êðîìâåëÿ, õîòÿ ãîðäÿòñÿ àíãëèéñêîé ôîðìîé äåìîêðàòèè — èíà÷å ãîâîðÿ, ðàçäâîåíèå ëè÷íîñòè ñóùåñòâóåò è ñðåäè àíãëèéñêèõ «ïàòðèîòîâ»!
Òðàíñëèðóÿ ñâîè âïå÷àòëåíèÿ íà Âåëèêóþ Ðóññêóþ ðåâîëþöèþ, ìíå çàõîòåëîñü ñïðîñèòü Íèêîíîâà — îòêóäà ñàì-òî îí òàêîé áåçãðåøíûé è ñâîáîäîëþáèâûé, ïîÿâèëñÿ? Èëè îí ïðîèçîø¸ë îò ðîäèòåëåé, æèâøèõ â èñòîðè÷åñêîì «áåçâîçäóøíîì» ïðîñòðàíñòâå?
Ìåíÿ âñåãäà ïîðàæàëî òóïîå íå÷óâñòâèå ðàçíîãî ðîäà êðèòèêîâ ïðîøëîãî, â åãî ïåðåëîìíûå òðàãè÷åñêèå è ÷àñòî æåñòîêèå ìîìåíòû — ó òàêèõ ïèñàòåëåé ñîâåðøåííî îòñóòñòâóþò ïîíèìàíèå èñòîðèè êàê ïðîöåññà, â êîòîðîì ðÿäîì ñ Èèñóñîì Õðèñòîì äåéñòâóåò Èóäà è Êàéàôà, à ðÿäîì ñ ×àðëüçîì I — Îëèâåð Êðîìâåëü, ãäå òî ðÿäîì ñ Èìïåðàòîðîì Íèêîëàåì II æèâ¸ò Ëåíèí, à Ãèòëåðó ñ åãî íàöèîíàëèçìîì, ïðîòèâîñòîèò Ñòàëèí ñ áîëüøåâèñòñêèì èíòåðíàöèîíàëèçìîì!
È íåóæåëè ýòè ïèñàòåëè «èñòîðèêè» íå ïîíèìàþò, ÷òî åñëè áû íå áûëî æåñòîêîãî Êðîìâåëÿ, òî íå áûëî áû è ñîâðåìåííîé äåìîêðàòè÷åñêîé, áëàãîïîëó÷íîé Àíãëèè, à åñëè áû âî ãëàâå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà íå áûëî Ñòàëèíà, òî íå áûëî áû ïîáåäû íàä Ãèòëåðîì, íå áûëî áû ñîâðåìåííîé Ðîññèéñêîé Ôåäåðàöèè, íî è ñàìîãî Íèêîíîâà, è íàâåðíîå åãî ðîäèòåëåé òîæå íå áûëî.
Äà è Çàïàäà, â òàêîì áëàãîïîëó÷íîì âèäå, êîòîðîìó ñåãîäíÿ òàê çàâèäóþò ðîññèéñêèå îáðàçîâàíöû, øåëüìóÿ ñâîé íàðîä è ñâîþ Ðîäèíó, óæ òî÷íî áû íå ñóùåñòâîâàëî!
Òàêîâûìè, íå ÷óâñòâóþùèìè èñòîðèþ ëè÷íîñòÿìè, ïðåäñòàâëÿþòñÿ ìíå âñå àíòèñîâåò÷èêè è «çàïàäíèêè» èç ñðåäû ðîññèéñêèõ îáðàçîâàíöåâ, â òîì ÷èñëå â ïðàâèòåëüñòâå, êîòîðûå ÿâëÿþòñÿ ïîäëèííûìè èñòîðè÷åñêèìè «Èâàíàìè íå ïîìíÿùèìè ðîäñòâà».
Òàêîâûì ÿâëÿåòñÿ è Íèêîíîâ, è åãî ÿêîáû àíòèïîäû èç ëèáåðàëüíîé, îáðàçîâàí÷åñêîé òóñîâêè, êîòîðûå ñîâåðøåííî íå çàäóìûâàþòñÿ î ïðååìñòâåííîñòè ÷åëîâå÷åñêîé èñòîðèè, î èçâå÷íîé ðåàëüíîé è ñèìâîëè÷åñêîé áîðüáå çëà ñ äîáðîì, êîãäà çëî ÷àñòî ÿâëÿåòñÿ íå òîëüêî òâîðöîì èñòîðèè, íî è ñîçäàòåëåì ÷åëîâå÷åñêîé êóëüòóðû.
Âñïîìèíàþòñÿ ðàçìûøëåíèÿ ôèëîñîôà Ïëîòèíà, êîòîðûé ãîâîðèë: «Ìèð ýòî ãàðìîíèÿ äîáðà è çëà. Óíè÷òîæü çëî è ðóõíåò äîáðî!»
Íàäî ïðèçíàòü, ÷òî ïîäëèííàÿ æåñòîêîñòü è ïîäëèííûé ñàäèçì ÷àñòî ñêðûâàåòñÿ çà ëèáåðàëüíûìè ðàññóæäåíèÿìè î äåìîíèçìå çëà è ïðåêðàñíîäóøèè äîáðà.
Èìåííî ìå÷òàòåëè òàêîãî ðîäà ïàäàþùèå â îáìîðîê îò îäíîãî âèäà êðîâè, ëþáÿùèå æèâîòíûõ è òùàòåëüíûõ âåãåòàðèàíöåâ, ñòàíîâèëèñü àâòîðàìè ÷åëîâåêîíåíàâèñòíè÷åñêèõ òåîðèé, ïîäòàëêèâàÿ îòêðîâåííûõ ÷åëîâåêîóáèéö, ê âåëèêèì âñå÷åëîâå÷åñêèì áîéíÿì!
Âñïîìíèòå Ãèòëåðà è åãî ëþáîâü ê æèâîòíûì, èëè íûíåøíèõ «ëþáèòåëåé ñîáà÷åê», êîòîðûå íå ëþáÿò, à ÷àñòî è íåíàâèäÿò íå òîëüêî «äàëüíèõ», íî è ñâîèõ «áëèæíèõ»!
Âîçâðàùàÿñü ê êíèãå Íèêîíîâà è ê öèòàòàì èç íå¸, õî÷ó îòìåòèòü — äî êàêèõ æå ñòåïåíåé ëåãêîìûñëåííîé ãëóïîñòè, èíîãäà ìîæåò äîâåñòè ñîâðåìåííîãî ðóññêîãî ÷åëîâåêà èäåîëîãè÷åñêàÿ îáðàáîòêà è áåçíðàâñòâåííîå, àòåèñòè÷åñêîå âîñïèòàíèå.
Êîíå÷íî, ÿ ïîíèìàþ, ÷òî âñå ïîäîáíûå «ïèñàòåëè», — æåðòâû áåñ÷åëîâå÷íîé ïðîïàãàíäû è ïðîìûâàíèÿ ìîçãîâ, íî äîëæíû æå âçðîñëûå ëþäè íåñòè îòâåòñòâåííîñòü çà ñâîþ ïðîòèâîåñòåñòâåííóþ ãëóïîñòü.
Êòî-òî ñêàçàë, ÷òî: «Ãëóïîñòü ýòî ýãîèçì ÷åëîâå÷åñêîé ïëîòè» è ïîòîìó, ÷åëîâåê ðàçâèòûé è íåãëóïûé íå ìîæåò îñòàâàòüñÿ âñþ æèçíü êóñêîì ïëîòè «ïëîòñêèì» ÷åëîâåêîì!
Ìåíÿ ïîðàæàåò öèíèçì ñåãîäíÿøíèõ ðîññèéñêèõ «âëàñòèòåëåé äóì», æèâûõ è óìåðøèõ, òàêèõ êàê Àêñ¸íîâ, Ñîðîêèí, Âåëëåð, Íèêîíîâ.
Âî ìíîãîì, èõ «òâîð÷åñòâî» îòðàâèëî è ïðîäîëæàåò îòðàâëÿòü îáùåñòâåííîå ñîçíàíèå â Ðîññèè, ïðåâðàòèâøååñÿ â àðåíó èäåîëîãè÷åñêèõ ìàíèïóëÿöèé ëèáåðàëüíûõ äåÿòåëåé, êîòîðûå è íå ñêðûâàþò ñâîåé íåíàâèñòè ê ïðîñòûì ëþäÿì…
Âîò åù¸ íåñêîëüêî öèòàò èç êíèãè Íèêîíîâà:
«Âûøëî òàê, ÷òî âòîðàÿ ïîëîâèíà 20-îãî âåêà âûâåëà íà èñòîðè÷åñêóþ àðåíó «ïîñëåäíèé ðåçåðâ óãíåò¸ííûõ» — æåíùèí, ïðåäîñòàâèâ èì ðàâíûå èçáèðàòåëüíûå è ïðî÷èå ïðàâà. È ýòè, â ñóùíîñòè, áåñõèòðîñòíûå êóõàðêè ñ óäîâîëüñòâèåì íà÷àëè óïðàâëÿòü ãîñóäàðñòâàìè. È òàê æå, êàê â÷åðàøíèå ðóññêèå êðåñòüÿíå è ðàáî÷èå, ïðèçâàííûå ðåâîëþöèåé íà êîìàíäíûå ïîñòû, âåçäå âèäåëè «êîíòðó», íûíåøíèå ôåìèíèñòêè âåçäå âèäÿò ïðèçíàêè ñåêñèçìà è ýêñïëóàòàöèè…»
Íèêîíîâ, ïðîñòî íà÷èñòî çàáûë, ÷òî ó íåãî òîæå áûëà ìàòü, èíà÷å áû îí õîðîøåíüêî ïîäóìàë, ïðåæäå ÷åì íà÷àòü èçäåâàòüñÿ íàä «êóõàðêàìè».
À âîò åù¸ îäíî ïðîÿâëåíèå «çàäîðíîãî» õàìñòâà:
«… Æåíùèíû ïðèðîæä¸ííûå ñîöèàëèñòêè. Ïîýòîìó ÷åì áîëüøå æåíùèí â ïàðëàìåíòå, òåì áîëüøå ñèñüêî-ñòðàäàòåëüíûõ çàêîíîâ îí ïðèíèìàåò. Óâåëè÷èâàåòñÿ ñîöèàëüíàÿ íàãðóçêà íà áþäæåò, è ðàñòóò íàëîãè. Íàëîãè ðàñòóò, òàê êàê ïóõíåò äîëÿ ñîöèàëüíûõ âûïëàò ñèðûì, óáîãèì, ýìèãðàíòàì, äåòÿì, áîìæàì… À ðàç ðàñòóò íàëîãè è ðàñõîäíàÿ ÷àñòü áþäæåòà òîðìîçèòñÿ, íà÷èíàåò ñòàãíèðîâàòü ýêîíîìèêà. Àóò. ×åì áîëüøå æàëîñòè è òÿãè ê ñïðàâåäëèâîñòè, òåì õóæå ýêîíîìèêå è òåì ìåíüøå, â êîíå÷íîì ñ÷åòå, ñïðàâåäëèâîñòè âñ¸ òà æå äèàëåêòèêà…»
×åãî áîëüøå â ýòèõ âûñêàçûâàíèÿõ ãëóïîñòè èëè öèíè÷íîé, êîíúþíêòóðíîé áîëòîâíè? Äóìàþ, ÷òî è ïåðâîå è âòîðîå ïðèñóòñòâóþò òóò íà ðàâíûõ!
À âîò ÷òî ïèøåò ýòîò «ñîôèñò» î ïðîñòèòóöèè:
«Ïðîñòèòóöèÿ.  òîëêîâûõ ñòðàíàõ ïðîñòèòóöèþ ñòàðàþòñÿ ëåãàëèçîâàòü èñõîäÿ èç îáû÷íîé ëîãèêè è ïðàêòè÷åñêèõ ñîîáðàæåíèé. Íî íå òàêîâû ôåìèíèñòêè! Ó íèõ ñ ëîãèêîé, êàê ìû óæå çíàåì, ñâîè îñîáûå îòíîøåíèÿ. Ïîýòîìó ïðî÷ü ëîãèêó!»
Ýòîìó «ïðîñòåöó» ñîâåðøåííî î÷åâèäíî, ÷òî îí îäèí óìíûé, à âîêðóã íåãî, îñîáåííî â ñêàíäèíàâñêèõ ñòðàíàõ îäíè äóðàêè. È åñëè áû áûëî íå òàê ïðîòèâíî ÷èòàòü ýòîò áðåä, òî ìîæíî áûëî áû ãðîìêî ñìåÿòüñÿ íàä ñàìîíàäåÿííîñòüþ íåêîòîðûõ ðîññèéñêèõ «ìà÷î». Íåäàðîì â Ðîññèè åñòü ïîãîâîðêà: «Èíîãäà, ïðîñòîòà õóæå âîðîâñòâà!»
À âîò î÷åðåäíîé öèíè÷íûé ïåðë:
«Ïðè Ñîâäåïèè çàõâàòèâøàÿ âëàñòü ãîëûòüáà ññûëàëà êóëàêîâ â Ñèáèðü íàèâíûå áåäíÿêè èñêðåííå ïîëàãàëè, ÷òî â èõ áåäíîñòè âèíîâàòû áîãàòûå. Ñåé÷àñ íàèâíûå øâåäñêèå æåíùèíû, çàõâàòèâøèå âëàñòü, òàêæå èñêðåííå ïîëàãàþò, ÷òî â èõ ïðîäàæíîñòè âèíîâàòû ìóæ÷èíû… Êóõàðêè è äâîðíèêè ó âëàñòè…»
Òàêîé âîò «ñóïåðìåí» îòûñêàëñÿ íà ðîññèéñêèõ ïðîñòîðàõ è «ãâîçäèò» âñ¸ è âñåõ íåñîãëàñíûõ ñ íèì, è ÷èòàÿ åãî îòêðîâåíèÿ, ñòàíîâèòñÿ ñòðàøíî!
Òàê ìîæíî î÷åíü äàëåêî çàéòè è ïîðîé çíà÷èòåëüíî äàëüøå, ÷åì ýòî äåëàëè íàöèñòû â ãèòëåðîâñêîé Ãåðìàíèè — âåäü íåìåöêèé «ôþðåð» òîæå íå ñòåñíÿëñÿ ðåçàòü «ïðàâäó-ìàòêó» — ÷åì ýòî çàêîí÷èëîñü, ïîìíÿò åù¸ ìíîãèå.
Ñåãîäíÿ âî ìíîãèõ ñòðàíàõ âíîâü ïîÿâèëèñü ïðèìèòèâíûå èäåîëîãè «àðèñòîêðàòèçìà è îñîáåííîñòè» êîòîðûå, âíîâü õîòÿò ïðîéòè ýòîò ñòðàøíûé ïóòü äåëåíèÿ ëþäåé íà ãîñïîä è ðàáîâ. À ðîññèéñêèå ïðîâîêàòîðû îáðàçîâàíöû è çàïàäíûå ïîñëåäîâàòåëè Ãèòëåðà, èìåííî ê ýòîìó è ñòðåìÿòñÿ!
Ðàçíîãî ðîäà àíòèñîâåòñêèå è ðóñîôîáñêèå «ðåçîëþöèè» Åâðîïàðëàìåíòà òîæå íàâîäÿò íà ìûñëü, ÷òî øèçîôðåíèÿ îâëàäåëà óìàìè ìíîãèõ åâðîïåéöåâ, ñ÷èòàþùèõ ñåáÿ äåìîêðàòàìè è óòâåðæäàþùèõ, ÷òî Ãèòëåð è Ñòàëèí ðàâíî âèíîâíû â ðàçâÿçûâàíèè Âòîðîé ìèðîâîé âîéíû.
Òàêàÿ íàãëàÿ ëîæü è çàáûâàíèå èñòîðè÷åñêèõ ôàêòîâ, òàêîå çàáâåíèå ïîäâèãà ñîâåòñêèõ ëþäåé âî ãëàâå ñî Ñòàëèíûì ãîâîðèò î íå âïîëíå çäîðîâîé ïñèõèêå ýòèõ ïàðëàìåíòàðèåâ!
Ê íåñ÷àñòüþ, äîâîëüíî ìíîãî òàêèõ øèçîôðåíèêîâ æèâ¸ò è ïðîöâåòàåò â íîâîé Ðîññèè.
Ïîäàâëÿþùåå ÷èñëî äåÿòåëåé è êëèåíòîâ «Ýõà Ìîñêâû» è ïðî÷èõ ëèáåðàëüíûõ ÑÌÈ, òî÷íî òàê æå ïðèíàäëåæèò ê òàêèì íåàäåêâàòíûì ïåðñîíàæàì, äî ïîðû äî âðåìåíè ñêðûâàþùèõ ñâîé ïñèõè÷åñêèé íåäóã!
(Íî îá ýòîì â äðóãîé ñòàòüå)
Èþëü 2011 ãîäà. Ëîíäîí. Âëàäèìèð Êàáàêîâ.
Îñòàëüíûå ïðîèçâåäåíèÿ Âëàäèìèðà Êàáàêîâà ìîæíî ïðî÷èòàòü íà ñàéòå «Ðóññêèé Àëüáèîí»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ èëè â ëèòåðàòóðíî-èñòîðè÷åñêîì æóðíàëå «×òî åñòü Èñòèíà?»
- Глава первая. Как изменяются языки
- 1. Языки похожие и непохожие
- 2. Какие языки похожи друг на друга?
- 3. Язык и время
- 4. Об изменениях в языке: изменения значений слов
- 5. Еще об изменениях в языке: изменения в произношении слов
- 6. Отступление: как изменялось произношение слов в русском языке
- 7. Еще об изменениях в языке: изменения в грамматике
- 8. Что мы узнали об изменениях в языке?
- Глава вторая. Родство языков и языковые семьи
- 1. Как возникают родственные языки?
- 2. Как определить родственные языки?
- 3. Звуковые соответствия
- 4. Языковые группы и семьи
- Глава третья. Разные языки разных людей
- 1. Язык и география
- 2. А чем язык отличается от диалекта?
- 3. Судьбы диалектов
- 4. Социолингвистика
- 5. Государства и их языки
- 6. Вверх и вниз по ступенькам
- 7. Диглоссия и билингвизм
- 8. Мы говорим на разных языках…
- 9. Речь разных групп людей. Жаргоны
- 10. Мужская и женская речь
- 11. О том, как быть вежливым
^
Глава первая. Как изменяются языки
^
1. Языки похожие и непохожие
Языки бывают совсем непохожи друг на друга, а бывают, наоборот, очень похожи. Иногда два языка настолько похожи, что тот, кто знает один из этих языков, может понять всё или почти всё, что сказано на другом языке. Например, русский и белорусский — разные языки, но они очень похожи. Ни один язык так не похож на русский, как белорусский. Для тех, кто знает русский язык и учился писать по-русски, белорусский текст выглядит немного непривычно, но если вдуматься, то в нем можно понять почти всё. Вот начало одного белорусского стихотворения (в котором я на всякий случай поставил ударения, чтобы читать было удобнее):
Стая´ла я´блыня ля вёскi,
як падаро´жнiк miж даро´г.
Вясно´ю па´далi пялёсткi,
нiбы сняжы´нкi, на муро´г…
Попробуйте сначала сами догадаться, что значит это четверостишие. Какие отличия белорусского языка от русского удается здесь заметить?
А теперь будем разбираться вместе. Прежде всего, оказывается, многие белорусские слова просто пишутся по-другому, а звучат так же, как русские. Например, первое слово в нашем стихотворении и русские, и белорусы произносят одинаково, но по-русски мы напишем: стояла. Еще сразу бросается в глаза, что вместо русской буквы и по-белорусски пишется «латинская» буква i Действительно, буква и в белорусском языке не используется, а i читается так же, как русское и. Поэтому белорусское слово падарожнiк, если его просто прочесть вслух, сразу окажется знакомым нам русским словом подорожник. Кстати, в русском языке до 1918 года использовались обе буквы: и наряду с i; буквы эти читались одинаково, и в конце концов оставили только одну из них. Так же поступили и создатели белорусской письменности. Но букву выбрали другую.
До сих пор мы обсуждали не столько различия между двумя языками, сколько различия в том, как в них принято записывать слова. Лингвисты называют это различиями в орфографии. Орфография — это всё-таки не сам язык. Если бы между русским и белорусским были только орфографические различия, то это был бы, строго говоря, один и тот же язык. Но русский и белорусский языки различаются, конечно, не только орфографией. Во-первых, легко заметить, что некоторые белорусские слова хотя и похожи на русские, но всё же произносятся чуть-чуть иначе. Слово яблоня по-русски произносится приблизительно как яблАня, а по-белорусски — яблЫня; слово весною по-русски произносится приблизительно как вИсною, а по-белорусски — вЯсною (именно так, как написано). Есть и более сложные случаи: интересно, узнали ли вы в белорусском пялёсткi русское лепестки?
Во-вторых, некоторых белорусских слов в русском языке вовсе нет, и в этом-то случае нам как раз трудно догадаться, что они значат. Например, ля — это предлог со значением «возле, около, близ», а вот что такое вёска? Это значит «деревня», но в русском языке есть только слово весь, и то оно употребляется обычно только в составе выражения по городам и весям (не все русские теперь даже хорошо понимают, что это значит на самом деле «по городам и деревням»). Исчезло в русском языке древнее слово весь, а в белорусском осталось, только в своей уменьшительной форме — вёска. А вот для перевода слова мурог помощи, пожалуй, мы уже не найдем. Это слово значит «луг»; было когда-то в русском языке старинное слово мур «трава», от которого образовано сохранившееся в современном языке (хотя тоже редкое) слово мурава.
Вот полный перевод этого четверостишия:
«Стояла яблоня возле деревни, как подорожник меж дорог;
весною падали лепестки, будто снежинки, на луг».
Так что, как видите, похожи-то языки похожи, и даже очень, а не всё так просто для русских в белорусском языке, оказывается.
Все похожие друг на друга языки устроены приблизительно так же, как русский с белорусским: многие слова совпадают, другие слова произносятся чуть-чуть по-разному и, наконец, есть слова совсем разные, но таких не очень много. И главное, почти целиком совпадает их грамматика, а это и позволяет говорящим на похожих языках легко понимать друг друга: те же окончания у глагола в прошедшем времени, те же падежи у существительных, и так далее… Хотя и здесь бывают небольшие сюрпризы: например, мы говорим по-русски: добр-ЫЙ, но молод-ОЙ, а в белорусском языке правильными формами будут добр-Ы и малад-Ы.
^
2. Какие языки похожи друг на друга?
Как видим, определить, похожи два языка или непохожи, в общем, достаточно легко. Но само по себе сходство языков может иметь разные причины, и лингвисты не придают большого значения сходству языков как таковому. Гораздо интереснее понять, почему два языка похожи.
Здесь, как мы уже говорили, языки ведут себя совсем как люди. У людей похожими друг на друга бывают прежде всего близкие родственники. Хотя это и не обязательно: разве мало мы встречали сестер и братьев совсем разных — и по виду, и по характеру. С другой стороны, нередко бывает, что люди, которые вовсе не родня друг другу, но долго живут вместе, становятся удивительно похожими, даже больше, чем братья (не зря говорят: с кем поведешься, от того и наберешься).
Так же и языки. Похожие языки могут быть родственниками — чуть позже мы подробнее объясним, что это значит. Но далеко не все родственные языки похожи, и некоторые похожие языки не родственны. Языки тоже могут становиться похожими оттого, что они долго живут вместе и много слов из одного языка попадает в другой язык.
Как это бывает? Вот, например, английский язык. У него очень сложная и своеобразная история. Это сейчас по-английски говорит чуть ли не весь мир (по-английски говорят целые государства и в Америке, и в Австралии, и в Азии, и в Африке, — а в других странах, как в России, почти во всех школах школьники его хоть немного, но изучают) — а когда-то (ну, скажем, лет семьсот назад) это был язык, на котором говорили только на нескольких островах на северо-западе Европы — одном большом и нескольких поменьше; эти острова называются Британскими. Народами этих островов управляли завоеватели, сначала (не очень долго) датские, а потом (уже гораздо дольше) нормандские. Датские завоеватели говорили на древнем языке, похожем на нынешние датский или шведский, а нормандские — на другом древнем языке, похожем на нынешний французский. Он называется старофранцузским. В результате в современном английском языке оказалось очень много слов, похожих на французские слова, хотя ближайшими родственниками английского языка считаются языки нидерландский и немецкий. Давайте для примера сравним несколько очень употребительных нидерландских, немецких, английских и французских слов (так как некоторые из уважаемых читателей, может быть, не очень хорошо владеют нидерландским или старофранцузским; на всякий случай под каждым словом русскими буквами я записал его примерное произношение):
Значение | Нидерландский | Немецкий | Английский | Старо-французский | Современный французский |
«орел» | adelaar(а´делар) | Adler (а´длер) | eagle (игл) | aigle (а´йгле) | aigle (эгль) |
«гора» | berg (берх) | Berg (берк) | mountain (ма´унтин) | montaine (монта´йне) | montagne (монта´нь) |
«цветок» | bloem (блум) | Blume (блу´мэ) | flower (фла´уэр) | flour (фло´ур) | fleur (флёр) |
«голубь» | duif (дёйф) | Taube (та´убэ) | pigeon (пи´джин) | Pigeon (пиджо´н) | pigeon (пижо´н) |
«воздух» | lucht (лухт) | Luft (луфт) | air (э´ар) | air (айр) | air (эр) |
«стул» | stoel (стул) | Stuhl (штул) | chair (чэ´ар) | chaire (ча´йре) | chaire «престол»(шэр) |
«мир» | vrede (фре´дэ) | Frieden (фри´дэн) | peace (пис) | paiz (пайц) | paix (пэ) |
Не правда ли, хорошо видно, насколько подвергся английский язык французскому влиянию, отдалившись от своих немецких и нидерландских родственников? При этом заметьте, что облик английских слов ближе именно к старофранцузскому варианту, чем к современному французскому: ведь французские заимствования в английском языке очень древние. Например, в старофранцузском языке сочетание ch обозначало
звук ч, а современные французы произносят его как ш; англичане же во французских словах по-прежнему произносят этот звук так, как его произносили далекие предки нынешних французов.
Конечно, английский язык похож и на своих близких родственников — это видно по другим английским словам, которые в нашу таблицу не попали. Вот, например, «мышь» по-нидерландски будет muis (мёйс), по-немецки Maus (маус), и по-английски тоже mouse (маус); а по-французски это слово звучит совсем по-другому: souris (сури). Но важно, что английский язык оказался похожим и на французский — причем, конечно, похож он на него гораздо больше, чем нидерландский и немецкий языки, вместе взятые.
Бывает и наоборот — лингвисты знают, что два языка родственны, но похожие слова в них — на поверхностный взгляд — едва можно определить. Вот у французского языка тоже есть близкие родственники — например, итальянский или румынский языки. Однако попробуем сравнить наугад несколько французских слов с их румынскими и итальянскими «братьями»:
Значение | Французский | Румынский | Итальянский |
«вода» | еаи (о) | а´рã (апэ) | acqua (а´куа) |
«коза» | chèvre (шэвр) | caprã (ка´прэ) | сарга (ка´пра) |
«молоко» | Lait (лэ) | lapte (ла´пте) | latte (ла´ттэ) |
«огонь» | feu (фё) | foc (фок) | fuoco (фуо´ко) |
«орех» | noix (нуа´) | nucã (ну´кэ) | посе (но´че) |
«палец» | doigt (дуа´) | deget (де´джет) | dito (ди´то) |
«печень» | foie (фуа´) | ficat (фика´т) | fegato (фега´то) |
«теленок» | veau (во) | viţel (вице´л) | vitello (витэ´лло) |
«черный» | noir (нуа´р) | negru (не´гру) | пего (нэ´ро) |
Сходство между румынскими и итальянскими словами очень велико (как и положено настоящим близким родственникам — точно так же обстояло дело, если вы помните, в случае русского и белорусского языков): только некоторые гласные и согласные (интересно, сможете ли вы точно сказать какие?) чуть-чуть различаются. А вот французский язык отличается очень сильно. Если не знать, что он родственник итальянского с румынским (а откуда лингвисты это знают — мы расскажем в следующей главе), то такие пары, как о — акуа или во — вицел, едва ли наведут на такую мысль. Посмотрите, как французские слова почти всегда оказываются короче румынских и особенно итальянских и как сильно меняются в них звуки.
Что же мы выяснили? Языки бывают похожими и непохожими; в похожих языках большинство слов или совсем одинаковые, или чуть-чуть отличаются в произношении; похожа у таких языков и грамматика. Если языки очень похожи, они скорее всего родственные, но это не обязательно: бывают непохожие друг на друга родственники, бывают неродственные, но похожие друг на друга языки.
Через некоторое время мы попробуем выяснить, что же такое родственные языки и почему одни родственные языки больше похожи друг на друга, а другие — меньше. Но вначале нам понадобится узнать о некоторых важных свойствах всех языков вообще.
^
3. Язык и время
Я надеюсь, вы уже привыкли к тому, что в языке много загадочного. Поэтому вы не удивитесь, если я скажу, что родство языков тоже связано с одной очень загадочной особенностью, которая присуща всем известным на земле языкам. Любому языку.
Эта особенность состоит в том, что язык постоянно изменяется. Проходит немного времени («немного» для языка — это лет сто или двести) — и язык уже не совсем тот, что был. Проходит еще немного времени — и язык меняется еще больше. И вот уже, если мы сравним то, что было, скажем, восемьсот лет назад, с тем, что есть сейчас, — мы просто не поверим, что возможно столько превращений. Предок и потомок — два совершенно разных языка.
И так происходит всегда и везде, с любым языком, каким бы он ни был и кто бы на нем ни говорил. Ну, может быть, одни языки будут меняться чуть медленнее, чем другие, вот и всё. Но постепенных превращений не избегает ни один язык. Это неумолимый закон.
Опять-таки лингвисты пока не очень хорошо понимают, почему так происходит. Но мы твердо знаем, что это происходит обязательно.
А что значит, что язык изменяется? Давайте посмотрим внимательнее на то, что было написано на русском языке чуть больше ста пятидесяти лет назад (мы нисколько не сомневаемся в том, что это еще — или уже — был современный русский язык). Вот, например, несколько отрывков из хорошо знакомых вам сказок Пушкина:
Там лес и дол видений полны,
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой…В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.…А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть…
…Князь Гвидон тот город правит,
Вся к его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался……Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Попробуйте сами определить, что вам кажется в этих строчках непохожим на тот язык, на котором мы с вами говорим сегодня.
Изменения, которые произошли в русском языке с тех пор — за неполных двести лет, — в общем, небольшие. Но если посмотреть на них внимательно, то окажется, что они очень типичны: такие или примерно такие изменения происходят и во всех других языках. Есть несколько разных типов изменений языка.
^
4. Об изменениях в языке: изменения значений слов
Самый очевидный и самый частый тип изменений связан с тем, что слова в языке перестают иметь свое прежнее значение. После этого со словом могут происходить две вещи: либо оно продолжает употребляться — но в другом, новом значении (отличающемся от старого или незначительно, или порой даже очень сильно), либо это слово исчезает из языка вовсе. В приведенных строчках Пушкина мы встречаем, например, слово рогатка, которое означает кандалы особого рода (надевавшиеся на шею), — в современном языке ни сам этот предмет (к счастью), ни слово рогатка в таком значении не известны. Однако неверно думать, что слова изменяют свое значение (или исчезают) только потому, что изменяются (или исчезают) вещи, для обозначения которых они служат. Конечно, такие случаи бывают, но их ничтожно мало по сравнению с основной массой изменений. Глагол положить у Пушкина значит «решить, поставить целью»; в современном языке он в этом значении не употребляется (хотя мы говорим и полагать, и предположить, и даже положим в значении «допустим») — это, конечно же, не свидетельствует о том, что люди стали думать и принимать решения как-то иначе, чем раньше. Пушкин нередко использует вместо современных слов лоб, пальцы и щеки старинные чело, персты и ланиты, а ведь эти «объекты» — части тела человека — остаются неизменными с незапамятных времен. Так что дело здесь отнюдь не в том, что какая-то вещь вдруг исчезает или появляются новые вещи, которые люди не знают, как назвать. Дело в том, что срок жизни любого слова в любом языке ограничен — рано или поздно слову придется исчезнуть, уступив свое место другому (которое в принципе ничуть не лучше и не хуже своего предшественника). Бывает так, что это новое слово берется из другого языка — обычно это язык соседнего народа или просто широко распространенный (в ту эпоху) язык; такие слова называют заимствованиями.
Заимствования. Про некоторые слова мы сами еще понимаем, что они «чужие»: они, так сказать, пока живут в языке как гости, полуиностранцы. В основном это слова, которые вошли в язык недавно. Всякий скажет, что эксперимент или компаньон — слова не русские; это действительно так. А знаете ли вы, что когда-то были русским языком заимствованы такие слова, как блюдо, буква, изба, осел, хлев (из древнегерманского), грамота, свекла, тетрадь (из греческого), алый, башмак, богатырь, колчан, лошадь (из тюркских языков)? Во всяком языке заимствований очень много: языки, живущие по соседству друг с другом, легко проникают друг в друга и, так сказать, обмениваются своими словами. О французских заимствованиях в английском языке нам уже приходилось говорить; но в современном французском языке (как и во многих других, в том числе и в русском) теперь немало английских заимствований.
Любопытна, например, история слова шапка. Несколько сот лет назад оно было заимствовано русским языком (через польский и немецкий языки) из французского (старая форма chape, современное французское chapeau) в значении «головной убор европейского образца». Однако позднее французский язык сам заимствовал это слово из русского: теперь наряду со словом chapeau в современном французском языке есть и слово chapka, которое обозначает… теплый головной убор на меху «русского образца»! Этот случай не такой редкий, как может показаться: есть довольно много примеров того, как языки «обмениваются» одним и тем же словом поочередно.
А почему слова в языке не живут вечно? Каков «срок жизни» слова? У всех ли слов он одинаков? Это очень интересные вопросы, но, к сожалению, у лингвистов пока нет на них ясного ответа. Можно с уверенностью сказать одно: у разных слов срок жизни разный. В каждом языке есть своя группа «слов-долгожителей», и в очень многих языках (хотя, быть может, и не во всех) долгожителями оказываются близкие по смыслу слова — такие, например, как отец, мать, вода, камень, сердце, кровь, весь, белый, идти, пить, два, три и некоторые другие. Удалось, например, заметить, что слово один живет в языках меньше, чем слово два, а слово хороший — меньше, чем слово новый. Около пятидесяти лет назад американский лингвист Морис Свадеш, опираясь на такие наблюдения своих предшественников, обследовал много разных языков и составил список ста самых «устойчивых» слов. Этот список часто так и называется — «список Свадеша» (или еще «стословный список»). Слова этого списка исчезают из языка очень медленно: например, считается, что за тысячу лет в среднем должно исчезать всего около пятнадцати слов из ста.
Слова-долгожители очень важны для лингвистов: именно на эти слова лингвисты смотрят в первую очередь, когда хотят понять, являются ли языки родственными и насколько тесно их родство.
Изменения значений, появление и исчезновение слов — очень важные изменения в языке. От того, все ли слова в языке нам понятны, прямо зависит то, хорошо ли мы поймем сказанное (вспомните-ка, из-за чего вам труднее всего было расшифровать белорусский текст в самом начале этой главы). Но эти изменения — далеко не единственные, которые бывают в языках.
^
5. Еще об изменениях в языке: изменения в произношении слов
Бывает так, что слово может некоторое время сохранять свое значение, но изменять свое звучание. То же самое слово начинает произноситься немного по-другому, с другими звуками или, например, без некоторых звуков: они как бы проглатываются, стираются, как монета от долгого употребления.
Как и изменения в значении, изменения в звучании тоже происходят постепенно, причем в языке бывают периоды «звукового спокойствия», когда может пройти триста-пятьсот лет без каких-либо значительных изменений, а бывают периоды «звуковых бурь», когда за сто пятьдесят — триста лет язык меняется до неузнаваемости. «Бурные» периоды в истории языка часто совпадают с бурными периодами в истории народа, говорящего на этом языке (завоевания, переселения, растворение среди других народов и т. п.).
В истории русского языка бурная эпоха приходится на XII–XIV века (время татарского нашествия и образования Московского государства — ключевой период русской истории); затем наступает эпоха относительного спокойствия и плавных, малозаметных изменений. Русский язык XVIII века, в общем, уже можно считать современным русским языком, но и многие документы, например,
XV века современный русский может понимать без перевода (это не сложнее, чем понимать современные белорусские тексты). Зато русский язык XI–XII веков нам уже просто так понять не удастся, для нас это в каком-то смысле иностранный язык. И дело не в том, что в нем много незнакомых слов, — даже сохранившиеся в современном языке слова звучали совсем иначе.
Конечно, такое случалось не только с древнерусским языком, подобные изменения обязательно происходят в истории любого языка, и для любого языка такие изменения звуков (конечно, если мы возьмем достаточно большой отрезок, по меньшей мере четы-ре-пять веков) играют большую роль. Посмотрите еще раз, например, на таблицу, в которой приведены английские и французские слова. Вы видите, какая большая разница имеется в произношении старофранцузских (приблизительно XI–XIII века) и современных французских слов. О переходе ч в ш (не отраженном на письме: французская орфография «застыла» где-то на уровне XVI–XVII века, а то и более раннем) мы уже говорили; какие еще переходы вы можете заметить?
А теперь давайте сделаем небольшое отступление от нашего рассказа про родственные языки и немного подробнее поговорим про историю русского языка.
^
6. Отступление: как изменялось произношение слов в русском языке
Начнем с того, что попробуем понять, как обстоит дело со звучанием слов в языке Пушкина. Вернемся назад, перечитаем внимательно наши стихотворные отрывки. На первый взгляд никаких отличий вроде бы нет. Но прислушайтесь — и некоторые мелочи вам удастся подметить.
Вы, конечно, заметили, что отличия касаются прежде всего ударения в словах. Ведь ударение тоже может меняться с течением времени. Пушкинские ударения в словах и´дут или седина´ми — более древние; в XIX веке еще говорили так. А еще вы могли заметить, что на конце некоторых слов появляются как бы «лишние» по сравнению с современным языком гласные (призналася), а на конце других слов гласной, наоборот, «не хватает» (отвесть). В древнерусском языке конечные гласные были всюду: говорили призналася и отвести. В среднерусский период (XV–XVII века) некоторые гласные на конце слов уже начали отпадать, но во времена Пушкина люди говорили и так, и так (это зависело главным образом от местности). Так получилось, что в современном языке в некоторых случаях «победили» более новые формы (призналась), а в некоторых случаях — остались старые (отвести). В языке Пушкина соотношение старых и новых форм, как мы убедились, немного другое.
Итак, мы видим, что со времен Пушкина в нашем языке «потерялись» некоторые гласные на конце слов и немного меняется ударение. Это продолжается и до сих пор: вспомните, что бывают такие слова, в которых и вам самим не очень просто поставить «правильное» ударение. Как надо сказать: зво´нит или звони´т? включа´т или вклю´чат? творо´г или тво´рог? Вы знаете, что некоторые люди произносят эти слова одним способом, а другие люди — ина´че (или, может быть, и´наче?). А это и значит, что произношение слова медленно меняется. Лет через сто скорее всего «победит» какой-нибудь один вариант, как это произошло, например, со словом призналась.
По крайней мере последние триста лет русский язык не знает более крупных изменений звуков, чем те, которые мы только что могли наблюдать. А вот раньше в русском языке происходили изменения куда более серьезные.
Может быть, вы знаете, что в старых русских книгах была особая буква — буква ять (Ѣ). Например, слово семя раньше писали как сѣмя, а слово семь писалось через е, как в современной орфографии. Орфография часто отражает то произношение, которое имелось у слов в глубокой древности; произношение меняется быстрее, чем люди меняют правила письма. Так и в случае с буквой Ѣ: когда-то (приблизительно до XVI века) она обозначала особый звук, близкий к современному русскому [йе] и отличавшийся оттого звука, который записывали буквой е; но писать ее в России перестали только после 1918 года.
Очень важное изменение в истории русского языка касается произношения безударных гласных: теперь в безударных слогах мы можем произносить только [а], [и] и [у], хотя на письме звук [а] могут передавать буквы а и о, а звук [и] — буквы и, е и я. Но произносить о, е и а (после мягких) без ударения мы не умеем: мы говорим кАро´ва, а не кОро´ва, тИну´ть, а не тЯну´ть. Потому-то обучение русской орфографии доставляет сегодня школьникам столько неудобств: написание гласной во многих словах надо просто запоминать или же выбирать нужную гласную, привлекая сложные и не всегда последовательные правила.
Оказывается, и здесь орфография «запаздывает» по сравнению с изменением живого произношения. Конечно, вы уже догадались, что раньше в русском языке без ударения могли произноситься все гласные: и о, и е, и а (после мягких). В древнерусском произношении слова в парах лИса´ и лЕса´, вОлы´ и вАлы´ — звучали по-разному. Да и сейчас во многих русских диалектах к северу от Новгорода, Ярославля и Костромы говорят так. А шестьсот-семьсот лет назад на всей территории России говорили (и писали) кОро´ва, а не кАро´ва, корма´н, а не кАрма´н, пОро´м, а не пАро´м, тЯну´ть, а не тИну´ть, сЕло´, а не сИло´ и т. п. (Как видите, современная орфография иногда всё-таки следует за произношением: пишущие как бы «забыли» древнее произношение слов паром и карман.)
Поэтому, между прочим, диалектное «оканье» нельзя представлять себе так, что говорящие на окающих диалектах просто произносят безударное о там, где мы пишем букву о (а произносим звук а). На самом деле наша современная орфография очень сильно поддалась влиянию «акающего» произношения. Вот, например, известные строки русской народной песни:
Во сумерки буен ветер загулял,
Широки мои ворота растворял.
В каком-нибудь из окающих диалектов они вполне могли бы быть произнесены так: вО сумЁрки буЁн ветЁр загуля´л, ширОки´ мОи вОро´та рОствОря´л…
О других звуковых изменениях в истории русского языка мы расскажем позже.
^
7. Еще об изменениях в языке: изменения в грамматике
Нам осталось узнать еще об одном, последнем типе языковых изменений. Те изменения, о которых мы говорили раньше (если помните, это были изменения значений и изменения в произношении), — это изменения, которые касаются прежде всего отдельных слов: мы узнали, что слова могут изменять или свой облик, или свое значение, или, разумеется, и то и другое одновременно. Но бывают изменения, которые касаются всего языка, или, как говорят лингвисты, строя языка; другими словами, это изменения в грамматике.
Мы уже говорили, что в самом общем виде к грамматике относится всё то, что нужно знать, чтобы уметь соединять слова в языке друг с другом. Есть ли в языке падежи, и если да, то сколько их и как они употребляются? Какие времена бывают в языке у глаголов? Есть ли там предлоги, какие они? Всё это (и очень многое другое) и составляет предмет грамматики. Вы прекрасно понимаете, что, не зная грамматики, нельзя ни правильно говорить на языке, ни хорошо понимать сказанное. Грамматика — основа языка, его «скелет».
Но оказывается, и грамматика языка изменяется с течением времени. Обратимся снова, в последний раз, к строчкам Пушкина. Не кажутся ли вам немного странными такие, например, сочетания, как о заре (в смысле «на заре; с наступлением зари») или Князь Гвидон тот город правит (в смысле «правит тем городом»)? Или вот еще, в «Сказке о рыбаке и рыбке», можно прочесть такие строки:
Перед ним изба со светелкой,
<…>
С дубовыми, тесовыми вороты.
Кажется, будто бы эти строчки написал иностранец, который немного путается в русских падежах: почему с вороты, а не с воротами, почему правит город, а не правит городом?
Все эти отличия не случайны. В древнерусском языке, как и в современном русском, тоже были падежи, однако многие окончания были не такими, как сейчас, да и употреблялись многие падежи не так, как сейчас. Во времена Пушкина большинство этих отличий уже исчезли, но некоторые еще оставались. Вот например, творительный падеж множественного числа слов типа город раньше звучал не городами, а городы. Поэтому, когда Пушкин пишет изба с вороты, — это, конечно, не ошибка, а остатки древнего склонения. Надо сказать, что даже в нашем теперешнем языке есть одно выражение, которое — в окаменелом виде — сохранило этот древний творительный падеж. Это оборот со товарищи (который значит приблизительно «не в одиночку; вместе с помощниками», то есть попросту «с товарищАМИ»); мы не очень вдумываемся в эту странную форму — ну, говорят так, и всё. А на самом деле этот оборот — редкая окаменелость, в которой отпечатались черты древнего русского склонения — точно так же, как в настоящих окаменелостях отпечатываются очертания древних моллюсков.
Еще один пример. На вопрос, сколько чисел у существительного в русском языке, любой школьник сразу ответит: конечно, два — единственное и множественное, разве может быть иначе? Оказывается, может. И как раз в древнерусском языке у существительных было еще одно, третье число. Оно называлось двойственным и употреблялось, когда речь шла только о двух предметах. Например, один сосед назывался по-древнерусски сусѣдъ, много соседей — сусѣди, а вот если их было двое, то говорили — сусѣда (моя сусѣда переводится на современный язык как «два моих соседа»).
Двойственное число в русском языке исчезло приблизительно шестьсот лет назад. Это тоже было грамматическим изменением. Но вы, наверное, уже поняли, что изменения в грамматике происходят не совсем так, как изменения с отдельными словами. Древние грамматические особенности не исчезают бесследно, от них, как правило, остаются какие-то следы, какие-то осколки. Лингвист, как археолог, может, внимательно изучая какой-нибудь современный язык, довольно много сказать о его прошлом.
Вы спросите меня — неужели в современном русском языке осталось что-то напоминающее о двойственном числе? Да, как это ни удивительно, осталось. И этих остатков даже довольно много. Ну, прежде всего: ведь мы же говорим почему-то два соседА, а не два соседИ? Здесь спрятана та самая древняя форма. (Правда, мы теперь говорим также и три соседа, и четыре соседа, чего не было в языке наших предков, однако это уже другая история.) Но и это не всё. Какое «нормальное» окончание множественного числа у слов среднего рода на — о? Правильно, — а, как, например, в паре веслО´ — вёслА. А почему мы не образуем таким же образом множественное число от слов плечо´ или у´хо? Мы ведь говорим не пле´ча, а пле´чи, не у´ха, а у´ши. Да, и здесь замешано древнее двойственное число. Формы плечи и уши — древние формы двойственного числа, которые в современном языке победили «правильные» формы множественного числа (не потому ли, что, когда мы говорим, например, уши, мы обычно имеем в виду всё-таки пару ушей?). Хотя и эта победа была одержана не сразу: например, форма плеча ещё в XIX веке употреблялась достаточно широко. Например, в знаменитом стихотворении Фета «На заре ты ее не буди…» (это середина XIX века) мы читаем:
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И чернеясь бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон…
Даже в стихах Блока (написанных в самом начале XX века)
еще можно встретить плеча.
В грамматике могут происходить и более серьезные изменения. Например (если по-прежнему говорить о падежах), слова одного склонения могут заимствовать окончания у слов другого склонения. В древнерусском языке последовательно различались окончания так называемого «твердого» и «мягкого» склонения существительных. Вот как это выглядело (я приведу, конечно, не всю таблицу склонения, а только один небольшой ее фрагмент; падеж, который в древнерусском языке назывался «местным», в общем, соответствует тому падежу современного русского языка, который в учебниках обычно называют «предложным»).
Падеж | Твердый тип («стена») | Мягкий тип («земля») |
Родительный | (у) стѣн-ы | (у) земл-ѣ |
Местный | (на) стѣн-ѣ | (на) земл-и |
В современном языке мягкий тип просто исчез: стало на одно склонение меньше. Слова мягкого типа утратили свои особые окончания и приобрели взамен окончания твердого типа: сейчас мы говорим у земл-и — как у стен-ы, на земл-е — как на стен-е. Но некоторые русские диалекты распорядились иначе: в каких-то из них, например, тоже вместо двух типов склонения остался только один, но за счет того, что слова твердого типа потеряли свои окончания и приняли окончания мягкого типа! В таких диалектах говорят: у стене, у земле. Таких изменений в истории русского языка было очень много; знакомы они и почти всем другим языкам, различающим несколько типов склонения: в ходе истории эти типы обязательно начинают, так сказать, «смешиваться» друг с другом.
А могут ли падежи вообще исчезнуть? Бывает и такое. Существительные в языке вообще перестают склоняться и в любом месте в предложении начинают выступать в одной-единственной форме. Это и значит, что падежей в таком языке нет — как, например, в английском или французском. Кстати об английском и французском: ведь и в том, и в другом языке падежи тоже были! И в старофранцузском, и в староанглийском (точнее, в древнеанглийском, как принято говорить). Правда, например, в старофранцузском их осталось всего два — а в латыни, которая была предком старофранцузского языка, падежей было целых пять даже в позднюю эпоху. Если в языке из пяти падежей осталось только два, то ясно, что жить им осталось недолго. Но всё же лет двести или триста язык с двумя падежами во Франции просуществовал.
Исчезли падежи и в болгарском языке. У болгарского языка такой же предок, как и у русского, — праславянский язык. А падежей в этом языке (да и в древнеболгарском, тексты на котором сохранились) было не меньше, чем в русском. Зато теперь от них не осталось и следа. Судите сами: например, «стол» по-болгарски будет маса; «на стол» и «на столе» будет на маса, «под стол» и «под столом» — под маса и так далее. Слово употребляется только в одной форме — совсем как в современном английском или французском.
Изменения в грамматике больше всего отдаляют одно состояние языка от другого. Ведь если слова звучат чуть-чуть иначе или некоторые из них имеют другое значение — это разница не такая заметная. А вот если в языке, например, меняется склонение — это затрагивает его целиком, и настолько глубоко, что мы сразу говорим: да, древний язык и новый, его наследник, — это действительно два разных языка…
^
8. Что мы узнали об изменениях в языке?
Теперь вы — в общих чертах — уже представляете себе, как изменяется язык. Прежде всего, непрерывно меняется значение слов; одни слова исчезают, на смену им приходят другие — нередко это бывают слова, заимствованные из языков других народов. Изменяется звучание, произношение слов; могут исчезать одни звуки и появляться новые. Наконец, разнообразными способами изменяется грамматика языка, самая его основа.
Что касается русского языка, то в его истории, как и в истории других языков, все эти изменения происходили тоже. О многих из них нам уже приходилось говорить. Русский язык первых памятников (приблизительно XI век) совсем непохож на современный язык, и нам его очень трудно понимать. Это трудно даже лингвистам, специально занимающимся историей русского языка.
Я не стану, пожалуй, приводить сейчас отрывки на древнерусском языке — вам было бы слишком сложно в них разобраться, ведь даже многие буквы, которые тогда употреблялись, вам незнакомы. Но мы можем поставить более простой опыт.
Когда поэт Алексей Константинович Толстой написал балладу о князе Курбском и царе Иване Грозном, он решил передать речь Курбского так, чтобы она была как можно более далека от современного языка и как можно более напоминала ту старинную эпоху (хотя время Ивана Грозного — это не XII и не XIII, а «всего лишь» XVI век). Вот что у него получилось:
«Безумный! Иль мнишись ничтожнее нас,
В небытную ересь прельщенный?
Внимай же! Приидет возмездия час,
Писанием нам предреченный,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду, лиях и лиях,
С тобой пред судьею предстану».
Так Курбский писал к Иоанну.
Интересно, всё ли вам удалось понять в этом отрывке? Наверное, не всё. Но не так всё просто обстоит с тем языком, на котором он написан (точнее — с тем языком, под который он «подделан» поэтом). Это не совсем русский язык, это — русский язык, смешанный со старославянским (не путайте его, пожалуйста, с праславянским, о котором мы только что говорили!). Впрочем, наш современный литературный русский язык по своему происхождению точно такой же. Если бы не было старославянского языка, мы не имели бы, может быть, трети тех слов, которыми пользуемся.
Но вы, наверное, хотите спросить, что такое старославянский язык и почему он так сильно повлиял на русский.
Это очень интересный вопрос, и знать ответ на него очень важно для тех, кто хочет правильно представлять себе историю русского языка.
Но для подробного на него ответа требуется много дополнительных знаний.
Поэтому мы вернемся к старославянскому языку через некоторое время — в третьей главе.
А пока — как и было обещано, поговорим о родственных языках.
^
Глава вторая. Родство языков и языковые семьи
^
1. Как возникают родственные языки?
Мы так долго говорили в предыдущей главе об изменениях в языке не случайно. Ведь постоянные изменения в языке — основная причина того, что возникают родственные друг другу языки.
Какая же здесь связь? Очень простая. Представьте себе, что мы на протяжении многих лет наблюдаем жизнь какого-нибудь народа. Назовем этот народ… ну, например, эндорским — и представим себе, что он живет в государстве Эндора и говорит на эндорском языке. Если эндорский язык устроен так же, как все остальные языки на земле, то он будет непрерывно изменяться всеми теми способами, о которых мы уже знаем. Слова в этом языке через какое-то время начнут произноситься иначе, чем раньше; некоторые слова исчезнут вовсе, другие слова изменят свое значение. Наконец, изменится грамматика: у глаголов появятся новые окончания, падежи существительных будут употребляться не так, как прежде, а может быть, и вовсе исчезнут, и так далее. Самых разных изменений будет много, и чем больше времени будет проходить, тем больше этих изменений будет накапливаться.
Если государство Эндора маленькое и если его историческая судьба складывается благополучно, без войн, катастроф и переселений, то это означает, что все эндорцы веками живут там, где жили, и сохраняют возможность постоянно общаться друг с другом на своем языке. Единственное, что происходит с этим языком, — он постепенно превращается… ну, скажем, из староэндорского в среднеэндорский, а из среднеэндорского — в новоэндорский. Фактически староэндорский и новоэндорский — это уже два совершенно разных языка, так что эндорские студенты в эндорских университетах должны будут с большим трудом обучаться грамматике староэндорского языка, чтобы уметь читать староэндорские рукописи.
История разных государств на земле, конечно, далеко не всегда складывалась так, как только что было изображено. И всё же, если люди, которые говорят на определённом языке, на всём протяжении своей истории могут беспрепятственно общаться друг с другом, картина развития этого языка будет очень похожей на наше эндорское государство. Язык просто постепенно перейдет из своей древней стадии в новую (с бо´льшими или меньшими изменениями), и ничего другого с ним не произойдет. Главное для этого — чтобы на протяжении всей истории языка между говорящими на нем людьми сохранялся, как выражаются лингвисты, постоянный контакт.
А что же произойдет, если это условие не будет выполнено? Ведь таких случаев в истории человечества тоже было очень много. Представьте себе, что в глубокой древности часть эндорцев села на корабли и уплыла далеко в неизвестные страны, где основала какую-нибудь Новую Эндору. Или еще: нашу Эндору могли завоевать какие-нибудь грозные пришельцы и разделить ее на два государства (например, Западную Эндору и Восточную Эндору); граница между этими государствами могла бы стать очень прочной, и каждое из них потом стало бы развиваться совершенно изолированно от другого. Да разве мало еще что могло бы произойти, в результате чего единый прежде народ разделился бы на несколько групп?
А между тем именно это событие — деление одного народа на несколько изолированных групп — и есть самая главная причина того, почему возникают родственные друг другу языки. Я думаю, вы уже догадались, в чем здесь дело.
Язык не просто постоянно изменяется — он в принципе способен изменяться разными способами. Может получиться так, что, например, звук [м] на конце всех слов станет произноситься как [н], а может получиться так, что этот звук вообще исчезнет. Слово со значением «падать» может изменить свое значение на «случаться» (ср. в русском: мне выпало на долю), а может изменить свое значение на «не получаться» (как это произошло с близким по смыслу русским словом проваливаться, ср.: он сдавал экзамен, но провалился). В каждый момент своей истории язык похож на знаменитого витязя на распутье: перед ним одновременно множество дорог. По какой из них язык пойдет — зависит от многих сложных причин; в какой-то степени, может быть, это еще и игра случая.
Теперь представим себе, что единый прежде народ разделен на две области, две страны. Его единый прежде язык продолжает изменяться, потому что язык ни одного дня не существует без того, чтобы хоть немного не измениться (так же как наше сердце, пока мы живы, ни одной секунды не может не биться). Но доро’г-то множество! И если в одной из стран язык пошел по одной дороге, то ведь в другой стране он вполне может пойти по другой дороге! А дальше — различия будут всё больше и больше накапливаться, и в конце концов части когда-то единого языка разойдутся так далеко, что никто, кроме лингвиста, и не скажет, что некогда они были одним целым.
Возникнут два разных языка, и люди, на них говорящие, даже не смогут понимать друг друга. Но мы помним, что эти два языка когда-то были одним языком: они произошли из одного и того же языка, потому что народ, говорящий на нем, разделился.
Такие языки и называются родственными. Теперь скажем об этом же немного точнее. Когда староэндорский язык, постепенно изменяясь, превращается в новоэндорский, мы говорим, что староэндорский язык — предок новоэндорского языка. Про всякий язык можно сказать, кто его предок. Бывают такие языки, у которых предок один и тот же. Родственные языки — это и есть языки, у которых один и тот же предок. Почему так получается — об этом мы уже сказали.
Итак, история языка (и говорящего на нем народа) может складываться так, что контакты между всеми говорящими никогда не прерываются и язык просто изменяется от древнего состояния к современному. Такой путь прошел, например, русский язык, развиваясь от древнерусского (XI–XII века) к современному русскому (XVIII–XXI века); такой же путь прошел, например, испанский язык, развиваясь от староиспанского к современному испанскому. Ни русский, ни испанский язык с того момента, как они образовались, больше не делились на родственные языки.
А вот судьба латинского языка была совсем иной. Как вы, наверное, знаете, на латинском языке говорило большинство населения древней Римской империи (которая существовала вплоть до V века). Это было огромное государство, простиравшееся от Северной Африки до Британских островов, от берегов Атлантического океана до берегов Черного моря. После того как Римская империя была завоевана германскими племенами, она распалась на множество мелких областей, население которых в ту эпоху, естественно, не могло поддерживать контакты между собою. И в каждой из этих областей латинский язык продолжал изменяться по-своему. В результате этого получилась целая большая группа родственных языков. Это языки, у которых есть один общий для всех предок — латинский язык. Лингвисты называют их романскими языками (romanus по-латыни значит «римский»). Самые известные романские языки — это итальянский, испанский, португальский, французский и румынский. Все они и сейчас распространены в Европе на тех территориях, которые когда-то были римскими провинциями.
Таких примеров тоже очень много — когда единый язык перестает существовать и распадается на несколько самостоятельных родственных языков. Лингвисты говорят, что такие языки-потомки образуют группу родственных языков.
^
2. Как определить родственные языки?
Этот вопрос может вас удивить. Мы же только что договорились, что родственными называются языки, у которых есть общий язык-предок (его еще называют праязык).
Так-то оно так, но как узнать, есть у каких-то двух языков общий предок или нет?
Конечно, в некоторых случаях нам может повезти, и мы благодаря сохранившимся документам, хроникам, памятникам и другим свидетельствам сумеем совершенно точно восстановить события, которые происходили с народом, говорившим на некотором языке. Мы будем точно знать, что этот язык распался, будем знать, когда он распался и на сколько языков.
В случае с латинским языком лингвистам, можно сказать, повезло. Современные люди довольно много знают про историю Римской империи и населявших ее народов. Во всяком случае, у нас нет никаких причин сомневаться в том, что испанский или итальянский языки произошли от латинского.
Но так бывает очень редко. Возьмем, например, славянские языки. Это группа родственных языков, а значит, когда-то должен был существовать единый народ древних славян, говоривших на славянском праязыке. Но историкам ничего не известно ни про такой язык, ни про такой народ — несмотря на то что вообще история жизни разных славянских народов (чехов, поляков, сербов, русских) известна с довольно давнего времени. То же самое мы наблюдаем и в случае с германскими языками. Про историю германских народов мы тоже знаем довольно много, но все эти знания относятся к тому периоду, когда германцы уже были разделены на группы, жившие порознь.
Есть немало и таких народов, про прошлое которых нам совсем ничего не известно.
Тем не менее лингвисты находят способ говорить о родственных языках даже жителей Амазонки, даже жителей Тропической Африки, об истории которых они не знают совсем (или почти совсем) ничего.
Как же они это делают? Оказывается, такую возможность им дает сам язык. Если внимательно сравнить два языка, они почти всегда дадут ясный ответ — родственны они друг другу или нет.
Дело в том, что язык изменяется не произвольно, а по определенным правилам. И, кроме того, в языке почти всегда остаются следы произошедших изменений (по крайней мере, если речь идет об изменениях относительно недавних, возрастом двести-четыре-ста лет). Помните, как мы находили в современном русском языке следы старого двойственного числа?
В лингвистике есть специальные методы, которые позволяют восстанавливать тот облик, который имел язык несколько сот лет назад — перед последними изменениями. Эти методы называются реконструкцией.
Предположим, лингвист исследует какие-то два языка и видит, что их можно реконструировать так, что их более древний облик окажется одним и тем же. Это и означает, что у двух таких языков имеется общий предок, а сами эти языки — родственны. Только от этого языка-предка ничего не сохранилось — ни длинных рукописей, ни коротких текстов, ни даже просто записанных кем-то когда-то отдельных слов. Никто не засвидетельствовал его существование.
Поэтому такой язык называют реконструированным.
Если реконструкция выполнена хорошо, то реальность реконструированного языка-предка почти не вызывает сомнения. Хотя не надо забывать, что его существование всё-таки остается гипотезой (пусть часто это очень правдоподобная гипотеза). Чем дальше мы отходим от нашего времени, тем менее надежны наши реконструкции. И когда лингвисты начинают рассуждать о языках, на которых люди могли говорить десятки тысяч лет назад (а люди ведь говорили тогда на каких-то языках, не правда ли?), то уже едва ли найдутся два лингвиста, которые согласились бы друг с другом полностью. Ну что ж, в науке такое бывает часто.
Но мы еще не узнали ничего существенного про метод реконструкции. Конечно, я не стану излагать его целиком — это слишком сложно, да и заняло бы слишком много места. Но про самую главную его особенность, думаю, рассказать будет очень полезно. Она касается того, как следует сравнивать разные языки, чтобы получить достоверные результаты.
^
3. Звуковые соответствия
Лингвисты, которые занимаются индоевропейскими языками (о том, что это за языки, вы узнаете в следующем разделе), утверждают, что слова, которые обозначают число 100 и звучат как сто в русском языке, centum (ке´нтум) по-латыни и çatam (ща´там) в санскрите, — родственны друг другу. Иначе говоря, все эти слова имеют одно и то же слово-предок в индоевропейском праязыке, которое по-разному изменялось в каждом из языков-потомков.
На первый взгляд, эти три слова совсем не похожи. Точно так же, как не похожи французское дуа´ и румынское де´гет, про которые лингвисты тоже говорят, что эти слова родственные.
С другой стороны, слово со значением «плохой» звучит, можно сказать, почти одинаково и в английском языке, и в персидском. По-английски оно пишется bad, а произносится приблизительно как бэд; по-персидски оно пишется (если писать латинскими буквами — хотя в Иране обычно пишут арабскими) bäd и произносится приблизительно так же. И английский, и персидский — индоевропейские языки, тем не менее лингвисты категорически отказываются считать английское bad и персидское bäd словами-родственниками. Лингвисты говорят, что их сходство — случайное совпадение.
Значит, дело совсем не в том, похожи ли внешне слова одного языка на слова другого языка. Впрочем, в этом мы убедились еще раньше, когда сравнивали родственные языки.
До сих пор многие люди, не знакомые с методами научного изучения языков, пытаются доказывать родство самых далеких друг от друга языков, просто подбирая похожие слова. Оказывается, что некоторые слова африканского языка хауса похожи на слова английского языка, а то и языка древних египтян или шумеров. Или два-три слова из языка жителей какого-нибудь из островов Полинезии вдруг почти совпадут со словами древнегреческого языка.
Однако такие совпадения ничего не доказывают. Вообще, во всех языках мира так много слов (а звуков довольно мало), что нет ничего удивительного, если вдруг из десяти-двадцати-тридцати тысяч слов пять-шесть слов в разных языках окажутся похожими.
Нужно всегда помнить: в родственных языках слова не обязательно похожи (особенно если речь идет о дальнем родстве), а похожие слова в разных языках — не обязательно родственны. Это — одно из самых главных положений сравнительного языкознания (специальной отрасли лингвистики, занимающейся сравнением разных языков для того, чтобы установить степень их родства).
Так как же определить родственные языки? Всё дело в том, что между всеми родственными друг другу словами родственных языков должны существовать особые отношения. Лингвисты называют их регулярными звуковыми соответствиями.
Что же это такое? Речь идет вот о чем. Когда в языке происходят звуковые изменения (то есть слова начинают произноситься не совсем так, как прежде), то оказывается, что эти изменения обладают одним удивительным свойством, которое, надо сказать, очень облегчает работу лингвиста. Не будь этого свойства — мы, наверное, не смогли бы так хорошо восстанавливать облик исчезнувших языков. Свойство это состоит в том, что изменения звуков регулярны. Проще говоря, если, например, мы видим, что в каком-то одном слове звук [п] изменился в [б], то это значит, что и во всех остальных словах этого языка должно было произойти то же самое изменение: то, что произносилось как [п], теперь произносится как [б].
Впрочем, это можно сформулировать точнее. Неверно, что во всех словах один и тот же звук всегда изменяется одинаково. А верно то, что один и тот же звук всегда изменяется одинаково в одинаковых условиях. Или, как говорят лингвисты, в одинаковых контекстах. Например, может оказаться, что [п] изменяется (еще говорят: «переходит») в [б] только в положении между двумя гласными: какое-нибудь слово плим так и продолжает произноситься плим, а вот слово упум превратится в слово убум. Но зато все слова, в которых звук [п] — между двумя гласными, должны будут изменить свое произношение.
Поэтому главное для лингвиста — обнаружить такие звуковые соответствия. Если он видит, что во многих словах двух разных языков повторяются одни и те же сходства и различия звуков, то это — очень верное доказательство того, что перед нами действительно родственные языки. И не так уж важно, похожи ли они друг на друга. Звуковые изменения могут быть очень большими и менять облик слова до неузнаваемости. Обратимся еще раз к французскому языку (среди других языков именно французский известен тем, что пережил необычайно сильные изменения звуков: на территории других римских областей произношение латинского языка менялось заметно меньше). Узнаем ли мы с ходу в современном французском chaud «горячий» (произносится: шо) его предка — позднелатинское caldu- (произносится: калду-)? Вряд ли, и, наверное, очень удивимся, если нам скажут, что это — исторические родственники.
Однако посмотрим внимательнее на судьбу других латинских слов, оставшихся во французском языке. Первый звук в латинском слове «горячий» — звук [к]. Посмотрим, что произошло с другими латинскими словами, которые начинались с [к].
Поздняя латынь | Французский язык |
cadena-(кадэна) «цепь» | chaine (шэн) |
capillu- (капиллу) «волос» | cheveux (швё) |
сарга- (капра) «коза» | chèvre (шэвр) |
сари- (капу) «главарь» | chef (шэф) |
Оказывается, во всех случаях, когда слово начиналось с [к] (точнее, [к] с последующим [а] — это и был тот самый контекст, в котором обязательно происходило изменение), — это [к] переходило во французском языке в [ш]! (Вы уже знаете, что у этого изменения была промежуточная ступень: сначала [ш] произносилось как fч], но сейчас это для нас не важно.) Каким бы странным нам ни казалось это изменение — оно совершенно регулярно, а следовательно, свидетельствует о родстве слов в каждой из этих пар.
Кстати, из приведенных примеров видно и то, что латинское конечное [у] во французских словах отпадало. Что касается конечного [д], то во французском слове оно пишется, но не произносится. Еще совсем недавно (несколько веков назад) его произносили, но потом французы перестали произносить почти все конечные согласные в своих словах. Следы его еще заметны — например, форма женского рода («горячая») звучит как шод — в этой форме [д] еще произносится, потому что в ту эпоху, когда конечные согласные исчезали, форма женского рода была длиннее и д не находился на конце слова.
Итак, [к] (перед а) всегда дает [ш], конечные [у] и (следом за ним) [д] — всегда отпадают. Нам осталось не так много: понять, что происходило с латинским сочетанием [ал]. Ну что ж, повторим наш опыт, рассмотрев еще несколько слов.
Поздняя латынь | Французский язык |
calce- (калке) «известь» | chaux (шо) |
malva- (малуа) «мальва» | mauve (мов) |
saltare (салтарэ) «прыгать» | sauter (соте) |
Не правда ли, во всех словах имеется регулярное соответствие латинского [ал] — французскому [о]?
Значит, калду превратилось в шо абсолютно закономерно. Ни в какое другое слово оно и не могло превратиться — таковы были законы звуковых изменений в истории французского языка. Им подчинялись все слова, какими бы они ни были.
Впрочем, тут нужно сразу предупредить, что, говоря «все слова», я всё же не совсем прав. Небольшое число слов в истории языка нередко представляют собой исключения: звуковые изменения либо не происходят в них вовсе, либо происходят иначе, чем в большинстве других слов. Однако обычно и эти исключения можно объяснить действием каких-то других законов, которые просто отменяют «основные». Как бы то ни было, при сравнении языков немногочисленные исключения всё равно нельзя принимать в расчет — их нужно потом исследовать и объяснять отдельно.
Конечно, на самом деле установление звуковых соответствий — гораздо более сложное занятие. Но в общих чертах всё происходит именно так, как мы показали. Обнаружить регулярные звуковые соответствия между словами двух языков — это и есть главная задача лингвиста, если он хочет понять, родственны два языка или нет.
Попробуйте сами, взглянув еще раз на таблицу с французскими, румынскими и итальянскими словами, определить хотя бы некоторые регулярные соответствия между этими языками.
Собственно, это почти всё, что можно сказать о методе сравнения языков, если не касаться более сложных подробностей. Поиск регулярных соответствий — главное средство избежать опасности случайного сравнения похожих слов.
Но есть еще одна опасность, более коварная. Помните ли вы пример из английского языка? В английском и французском языках много похожих слов, между ними вполне можно установить звуковые соответствия (английское [ч] = французское [ш] и т. п.). Но ведь эти слова — не родственные, они не развились из общего англо-французского праязыка (такого никогда не было), они были просто заимствованы английским языком из французского. Это не родные братья: у них нет общего отца. Это скорее сбежавшие из своего дома в чужой пришельцы.
Как отличить этих пришельцев от настоящих родственных слов? И тут нам на помощь приходит еще одно удивительное свойство языка, которое тоже немало помогает лингвистам. Оказывается, что далеко не все слова могут быть заимствованы. Помните, мы с вами рассуждали о том, что срок жизни каждого слова в языке ограничен, рано или поздно любое слово исчезнет из языка. Но есть слова, которые считаются более устойчивыми, чем другие; самые устойчивые слова входят в список Свадеша, о котором мы говорили выше. Так вот, слова из списка Свадеша почти никогда не заимствуются, и начинать сравнение языков надо именно с них.
Тогда меньше всего риска поддаться обману пришельцев-заимствований, «замаскированных» под родственников.
Значит, сравнивать языки и определять их родство можно, если помнить о двух вещах: сравниваются самые устойчивые слова и доказательством родства должны быть только регулярные соответствия, а не случайные сходства в звучании отдельных слов.
^
4. Языковые группы и семьи
Итак, один язык может, разделившись, дать начало нескольким родственным между собой языкам-потомкам. Такие языки, имеющие общего предка, называются группой родственных языков.
Родственные языки, принадлежащие к одной группе, как правило, похожи друг на друга — конечно, не всегда так сильно, как, например, русский и белорусский языки, но, во всяком случае, их сходство обычно видно, так сказать, «невооруженным глазом». Любой испанец (даже если он далек от лингвистики) скажет вам, что испанский и итальянский языки «очень похожи», а французский язык, конечно, не так похож на испанский, но и по-французски он иногда «почти всё понимает». Так или примерно так говорящие на родственных языках одной группы всегда будут оценивать языки своих лингвистических «родственников». Примерно то же русский скажет о болгарском и польском языке, датчанин — о шведском и исландском языке, бенгалец — о языках гуджарати и маратхи (все они распространены в разных штатах Индии, а бенгальский, кроме того, еще и в Бангладеш; вы, может быть, никогда не слышали таких названий, а между тем на родственных языках индоарийской группы говорит почти восемьсот миллионов человек), эстонец — о финском и карельском языке и т. д.
Тут, может быть, кому-то из вас станет интересно, у всех ли языков мира есть такие близкие родственники. Оказывается, не у всех (хотя и у очень многих). У каждого языка есть какой-то предок, но, как у людей бывают семьи с одним ребенком, так и язык может не оставить много потомков. Кроме того, другие родственные языки могут со временем исчезнуть, так что наш язык и останется один на белом свете, без ближайших родственников (о дальних — разговор особый, об этом немного погодя). Такой язык будет образовывать группу, состоящую из него одного. Вот, например, современный греческий язык (он называется «новогреческий») образует греческую группу, в которую, кроме него самого, больше никто и не входит (если, конечно, не считать древнегреческий и новогреческий язык двумя разными языками, но мы всё-таки говорим о языках современных).
Теперь представим себе, что мы исследуем две разные группы родственных языков. Ну, например, ту, которую лингвисты называют славянской, и ту, которую лингвисты называют балтийской.
К славянской группе, кроме русского, белорусского и украинского, относятся еще польский, чешский, словацкий, болгарский, македонский, сербскохорватский, словенский и некоторые другие; все славяне живут на западе Восточной Европы (или на востоке Западной — как кому больше нравится думать), а русские живут еще и в Сибири, на Урале, в Средней Азии — всюду, где простирается Россия, и даже за ее пределами.
Балтийская группа сейчас состоит всего из двух языков — литовского и латышского. Они тоже похожи друг на друга: например, «медведь» по-литовски будет lokys (читается локи´с), а по-латышски — lãcis (читается ла´цис); правда, понять друг друга латышу и литовцу «с ходу» будет трудновато.
Мы знаем, что у всех славянских языков есть общий предок — праславянский язык. Когда-то народ, говоривший на нем, разделился на несколько групп, и так возникли современные славянские языки. Есть, конечно, общий предок и у литовского языка с латышским. Это прабалтийский язык.
А что получится, если мы попробуем сравнить праславянский язык с прабалтийским? Оказывается, эти два языка будут очень похожи — гораздо больше, чем похожи друг на друга любой славянский язык с любым балтийским. Праславянский и прабалтийский языки похожи друг на друга так, как бывают похожи языки, принадлежащие к одной языковой группе.
А это значит, что прабалтийский и праславянский языки тоже родственны между собою, что они принадлежат к одной группе и у них был общий предок — балтославянский язык.
Правда, это мы уже не можем утверждать с полной уверенностью. Ведь чем дальше в глубь веков, тем больше простора для гипотез, окончательно не доказанных. Есть лингвисты, которые думают об отношении балтийских и славянских языков иначе.
Впрочем, для нас это пока не важно. А важно вот что: среди групп родственных языков, безусловно, могут найтись такие, языки-предки которых тоже родственны между собою.
Вот такие группы образуют новые большие группы «дальнеродственных» языков. Их в лингвистике принято называть семьями.
Если про два языка внутри одной группы почти всегда можно с уверенностью сказать, что они очень похожи, то про два языка, принадлежащие к одной семье (но к разным группам) этого уже просто так не скажешь. Их родство — не лежит на поверхности, ведь оно, так сказать, двоюродное или троюродное. Поэтому лингвисты специальным образом его доказывают. Слова из языков, принадлежащих к разным группам одной семьи, нельзя сравнивать непосредственно друг с другом — нужно сначала понять, как выглядели эти слова в языках-предках каждой группы, а потом уже сравнивать древние слова между собой. Именно поэтому не стоит сопоставлять персидские слова с английскими — нужно сравнивать предка английского и других германских языков (это прагерманский язык) с предком персидского и других иранских языков (это праиранский язык).
Сейчас на земле насчитывается не менее двадцати разных языковых семей. Конечно, возникает вопрос о том, могут ли быть родственны друг другу уже целые семьи языков. То есть можно ли сравнивать друг с другом праязыки, из которых эти семьи возникли? Действительно, некоторые лингвисты пытаются это делать. У них получаются макросемьи, в которые входят семьи родственных (по их мнению) языков. Но эти макросемьи должны были возникнуть из праязыка, возраст которого — десятки тысяч лет. Трудно сказать, насколько надежны гипотезы, которые касаются такой древности: ведь в ту эпоху в Европе, например, люди еще ходили в шкурах и пользовались каменными топорами. Но некоторые результаты, полученные при изучении дальнего родства языков, очень интересны.
Однако вернемся к более изученной области — к существующим семьям языков (кстати, почти ни одна из них не изучена досконально, а многие изучены совсем поверхностно). Самая известная семья языков, наверное, — индоевропейская. Она названа так потому, что охватывает языки, на которых говорят во всей Европе и на значительных пространствах Азии — вплоть до Индии. Славянские языки тоже входят в индоевропейскую семью.
Предполагается, что некогда был единый индоевропейский праязык, который позднее распался на много языков-потомков, а те дали начало разным языковым группам внутри индоевропейской семьи. В истории индоевропейских языков еще много неясного, хотя сейчас, пожалуй, ни одна другая семья языков не изучена лучше.
Лингвисты начали заниматься индоевропейскими языками еще в XVIII веке, когда англичанин сэр Уильям Джоунз обратил внимание на то, что древнеиндийский язык санскрит (который играл в Индии приблизительно ту же роль, что латынь в Европе — язык религии, философии, литературы, общения между разными народами) содержит много слов, поразительно похожих на латинские и древнегреческие. Совпадений было так много и они были такими явными, что это сходство, конечно, не могло быть случайным. Оставалось одно — предположить, что и санскрит, и древнегреческий, и латынь, и язык древних германцев, и язык древних славян, и многие другие языки, обнаруживающие те же черты сходства, — что все они имеют одного общего предка, один язык, из которого все они когда-то произошли. Так возникла наука о родстве языков — сравнительное языкознание, или компаративистика.
Со времен Джоунза, конечно, было сделано немало открытий, да и про сами индоевропейские языки стало известно намного больше. Сейчас в индоевропейскую семью объединяют семь крупных групп и некоторые отдельные языки, у которых нет близких родственников. Вот что это за группы (перечислим только те языки, на которых говорят в современную эпоху).
Прежде всего, это уже известные нам славянские и балтийские языки. Другие важные самостоятельные группы образуют: в Европе — германские (немецкий, нидерландский, английский и др.), романские (итальянский, французский, испанский, португальский, румынский и др.) и (увы, близкие к исчезновению) кельтские языки; в Южной Азии — иранские и индоарийские языки.
Кроме того, к индоевропейским языкам, не имеющим близких родственников и образующим каждый свою отдельную группу, относятся албанский, армянский и греческий языки.
Народы, говорящие на этих языках, занимают сейчас огромные пространства на территории нескольких континентов. Индоевропейская семья — одна из самых больших в мире, и входящие в нее языки на редкость разнообразны. А ведь мы перечислили далеко не все из них. И совсем ничего не сказали о мертвых языках — например, о загадочном хеттском языке, тексты на котором на несколько веков древнее даже санскритских. Это самый древний из известных нам индоевропейских языков, а говорили на нем в Малой Азии, на территории современных Турции и Сирии, начиная по крайней мере с XVIII века до н. э.
Но есть еще много других языковых семей. Например, афразийская семья включает самые разные языки Северной Африки и Восточного Средиземноморья — от древнеегипетского до арабского, языков берберов Северной Африки и даже языка хауса, на котором говорят в самом сердце Тропической Африки — в Нигерии, Нигере и соседних странах. Большая алтайская семья языков включает группу тюркских языков (турецкий, татарский, казахский, киргизский, узбекский, чувашский и многие другие), распространенных по всей Азии — от Якутии до Турции, а также монгольский язык и, может быть, даже японский и корейский языки (хотя еще не все лингвисты с этим согласны).
Уральская семья языков включает две группы, из которых вам наверняка известны языки большой финно-угорской группы. В нее входят финский и венгерский языки (одни из немногочисленных не-индоевропейских языков Западной Европы); у финского языка есть много близких родственников, в числе которых прежде всего эстонский и карельский языки, а также саамский язык на самом севере Европы и языки народов, живущих по берегам Волги, Камы и Печоры, — марийский, мордовский, коми, удмуртский. А вот у венгерского языка родственники очень неожиданные. Это языки хантов и манси, живущих в Сибири, у реки Обь. Когда-то они с венграми составляли единый народ, да вот как далеко разошлись за два последних тысячелетия.
Но и это еще далеко не всё. Назовем только самые крупные языковые семьи мира. Народы, говорящие на языках австронезийской семьи, живут в Индонезии, на Филиппинах, на Мадагаскаре, на островах Полинезии в Тихом океане. Языки китайско-тибетской семьи распространены, как легко догадаться, в Китае и в горах Тибета (конечно, самый знаменитый из них — это китайский язык, превосходящий по числу говорящих все другие языки мира). Большинство населения Тропической Африки говорит на языках семьи нигер-конго (например, народы банту, населяющие почти всю территорию Африки к югу от экватора). А сколько еще разных языковых семей есть на Кавказе, в Сибири, в Южной и Северной Америке, в Австралии! Впрочем, на этом сейчас лучше поставить точку. Подробнее о языках разных континентов будет рассказано позже.
Так что, как видите, лингвисту есть чем заняться. До сих пор в некоторых труднодоступных уголках нашей планеты продолжают открывать новые, прежде никем не изучавшиеся языки.
Мы уже знаем, что языки мира, в общем, очень непохожи друг на друга. Но чем же всё-таки они отличаются? И как можно их сравнивать друг с другом?
Об этом мы поговорим во второй части нашей книги.
^
Глава третья. Разные языки разных людей
^
1. Язык и география
Раньше мы много говорили про изменение языка во времени. Но ведь каждый язык существует не только во времени, но и в пространстве. И если во времени язык меняется непрерывно, то и в пространстве он тоже не остается неизменным.
Мы часто отвлекаемся от этой разницы и говорим просто: русский язык, английский язык. Иногда добавляем: современный русский язык; русский язык XVIII века. Делая это, мы хотим подчеркнуть, что понимаем, как язык меняется с течением времени; и язык XVIII века хоть и называется тоже русским, но всё же не совсем тот, что современный. Русский язык в деревне под Москвой, в деревне под Рязанью и в деревне под Вологдой — это тоже не совсем один и тот же язык, а может быть даже — совсем не один и тот же. Английский язык в Австралии, в Индии и в Америке — тоже, можно сказать, разные языки, австралийцу и американцу не всегда будет просто понять друг друга при встрече. А если вы хорошо знаете немецкий язык и разговаривали с немцами, то, должно быть, вы знаете, как важно понять, откуда родом ваш собеседник: баварец из Мюнхена говорит совсем не так, как житель Берлина, а речь берлинца, в свою очередь, отличается от речи жителя приморского Гамбурга. Да, в общем-то, во всех тех языках мира, которые занимают сколько-нибудь обширное пространство, вы найдете мелкие, не очень мелкие или даже очень крупные отличия, свойственные языку в разных «точках» этого пространства.
Ничего удивительного в этом нет. Ведь даже в нашу эпоху жители одного города не так уж много общаются с жителями другого города, даже соседнего, не говоря о более отдаленных. А уж раньше, когда не существовало ни компьютеров, ни телефона, ни телеграфа, ни быстроходных машин и самолетов, ни радио с телевидением (совсем недавно, между прочим), — общение людей в разных частях даже единой страны, особенно живших в сельской местности, было очень ограниченным. Вот и получалось, что изменения, возникавшие на одном участке языка, отличались от изменений, возникавших на другом его участке.
Такие страны, как Германия и Италия, вплоть до XIX века состояли из множества мелких государств (часто это были просто отдельные города с прилегающими деревнями). Каждое государство жило своей замкнутой жизнью, и потому-то именно немецкий и итальянский языки в Новое время оказались наиболее «разнородными», как бы собранными из разных лоскутов. Поэтому было очень трудно определить, что же такое «стандартный», или литературный, немецкий или итальянский язык. Англичанам, французам, русским было проще: стандартный английский язык — это такой, как в Лондоне; стандартный французский — такой, как в Париже, ну а стандартный русский — конечно, такой, как в Москве. А как быть в стране, где совсем недавно не было единой столицы и где речь, например, жителей Рима кажется ничем не хуже и не лучше речи жителей других городов? В конце концов оказалось, что литературный итальянский язык больше всего похож на речь жителей Флоренции, а литературный немецкий — на речь жителей южной и особенно средней Германии; это объяснялось разными особенностями истории этих стран.
Мы привели этот пример для того, чтобы легче было понять: язык, неоднородный в пространстве, — такая же проблема, как и язык, неоднородный во времени.
Разные варианты одного и того же языка, распространенные в разных географических «точках», называют диалектами этого языка. Есть русские, немецкие, итальянские диалекты. Да, собственно, очень мало найдется в мире языков, у которых вообще диалектов нет. Может быть, такими будут только языки одного селения (как это бывает в горах Дагестана): тут уже диалекту взяться неоткуда. А если селений хотя бы два — пожалуйста. По крайней мере, в Дагестане, где так трудно добираться из одного горного аула в другой, в разных селениях обязательно будут говорить если не на разных языках, то уж точно на разных диалектах одного языка.
^
2. А чем язык отличается от диалекта?
Действительно, чем? Почему мы говорим, что в Вологде — вологодский диалект русского языка, а не вологодский язык? Почему итальянцы говорят про сицилийский диалект итальянского, а не про сицилийский язык? Ведь они же разные!
Вы можете сказать, что они не такие уж разные. Ведь москвич понимает вологодца, а миланец — сицилийца.
Ну, во-первых, понимать-то понимает, да только не всегда так уж хорошо. А во-вторых, русские и белорусов тоже понимают не хуже, и даже поляков — не так уж плохо. А белорусский и тем более польский — конечно, отдельные языки, а не русские диалекты.
А с другой стороны, бывает, например, так, как в Китае. Там тоже есть диалекты китайского языка. Но когда житель Пекина слышит речь уроженца китайского юга — он может вообще не понять в ней ни слова. А всё равно мы говорим о диалектах.
Зато датчане прекрасно понимают язык норвежцев. И норвежские газеты могут читать почти так же свободно, как свои, датские. Однако никто почему-то не называет норвежский язык — диалектом датского или наоборот. А в Китае никто не говорит о «пекинском языке».
Почему? Вы, наверное, скажете на это: да очень просто! Все китайцы живут в одной стране и все русские в одной стране — вот у них поэтому и язык один и тот же. А датчане с норвежцами, русские с поляками — в разных странах. Значит, и языки у них считаются разными.
Очень хорошо. Предположим, вы правы (доля правды в таком утверждении действительно есть). Но скажите тогда, почему австрийцы, живущие в Австрии, говорят на австрийском диалекте немецкого языка, а не на австрийском языке? А бразильцы в Бразилии — на бразильском диалекте португальского (или, как иногда говорят, на «бразильском варианте» португальского), но уж никак не на особом бразильском языке? Тем более не существует ни австралийского, ни канадского, ни американского, ни прочих отдельных языков, а есть только разновидности английского языка во всех этих странах.
Не правда ли, найти простой ответ не удается? Отчасти, конечно, потому, что названия язык и диалект употребляются не всегда последовательно. Но главным образом потому, что эти названия в общем случае не имеют прямого отношения к степени лингвистической близости и вообще ни к каким «внешним» данным. Отличие языка от диалекта нельзя измерить никаким прибором. Когда лингвисты решают, как называть речь жителей определенной местности — отдельным языком или диалектом другого языка, — они опираются прежде всего на то, что жители этой местности сами думают о своем языке.
У диалекта есть два главных признака. Во-первых, все диалекты некоторого языка, конечно, должны быть лингвистически (близко родственны друг другу (вспомните, что вы читали о родственных языках в первых двух главах). На севере России встречаются деревни, в которых живут русские и карелы. Русский и карельский язык много столетий сосуществуют друг с другом как соседи, но мы никогда не скажем, что русский и карельский — диалекты одного языка. Русский язык относится к славянским, а карельский — к финно-угорским языкам (еще раз загляните во вторую главу!), и это исключает всякую возможность считать их диалектами друг друга.
Во-вторых, диалект всегда используется говорящими не так, как «полноправный» (или «стандартный», или «литературный») язык. Если вы говорите на литературном языке, то вы можете использовать его в любой ситуации: и дома, и разговаривая с друзьями, и в школе, и на работе; тот же язык звучит по радио, используется в книгах и газетах, и т. д. В своей стране, в своем «доме» у литературного языка, как правило, нет конкурентов: этот язык может (и должен) использоваться везде, в любой сфере. (Впрочем, из этого правила бывают некоторые интересные исключения — о них мы подробнее расскажем немного позже. Но обычно дело обстоит именно так.) Иначе используется диалект: на нем не издают газет и обычно вообще не пишут (а если начинают писать, значит, это уже, так сказать, не совсем диалект), на нем не говорят по радио (по крайней мере, обычно не говорят дикторы радио), на нем вообще редко говорят за пределами своего дома, своего села, своей местности; при этом на диалекте говорят друг с другом только жители этой местности и только когда они считают, что идет разговор «между своими». «С чужими» или «в официальной ситуации» (назовем это так) использование диалекта сразу становится невозможно. А использование литературного языка возможно всегда. Не правда ли, отношения между диалектом и литературным языком не симметричны: одному позволено всё, а другому достается только ограниченная область применения? Лингвисты так часто и называют это явление — функциональная асимметричность (то есть неравноправие функций, сфер применения).
Итак, чтобы речь жителей какой-то местности называлась, например, диалектом немецкого языка, нужно, чтобы она:
— была ближайшим образом родственна литературному немецкому языку (а это, кстати, совсем не значит, как вы помните, что она всегда будет очень похожа на немецкий язык!);
— использовалась только как речь «среди своих», а в остальных случаях уступала место литературному немецкому.
Обычно говорящие хорошо осознают такое положение дел. И поэтому, например, баварцы на вопрос о том, на каком, собственно, языке они говорят, без колебаний ответят: конечно, на немецком. Это последняя, но очень важная особенность диалекта: говорящие на нем часто как бы «не замечают», что их диалект не совпадает с литературным языком. Жители Баварии считают себя немцами, хотя речь жителей Баварии отличается от речи жителей Берлина куда больше, чем речь норвежца от речи датчанина. Но норвежцы не считают себя датчанами, и норвежский язык используется в Норвегии абсолютно везде — от книг и газет до школьных дворов.
Это очень важная разница: что люди думают о своем языке, как они его оценивают. И лингвисты, употребляя термин диалект, стремятся эту разницу учитывать. Поэтому таким запутанным кажется на первый взгляд отношение между языками и диалектами в разных странах.
^
3. Судьбы диалектов
Образование диалектов — своего рода промежуточный этап на пути от единого языка к группе родственных. Раньше мы много рассуждали о том, как из одного языка-предка может получиться несколько языков-потомков. Но такой распад языка не происходит внезапно. Он уже во многом подготовлен тем, что и до распада язык обычно неоднороден: в разных точках своего распространения он имеет разные варианты.
Таким образом, можно было бы считать, что диалект — это будущий самостоятельный язык (или пока еще не полностью выделившийся самостоятельный язык). Однако здесь многое зависит от исторических обстоятельств. На самом деле диалекту далеко не всегда «удается» стать полноправным языком. Причина этого — в той неполной самостоятельности, функциональной ущербности диалекта, о которой уже шла речь.
Диалект нередко оценивается говорящими на нем (а тем более не говорящими на нем) как речь в какой-то степени неполноценная, вторичная по отношению к «правильной». На самом деле это, конечно, не так: мы уже говорили, что в языке бывают только изменения от одной системы к другой, а не изменения от «плохой» системы к «хорошей» или наоборот. Но так уж устроен человек, что, поскольку он находит где-то в мире (например, в поступках других людей) «плохое» и «хорошее», «правильное» и «неправильное», ему хочется то же самое находить и в языке. Диалект, конечно, не «лучше» и не «хуже» литературного языка. Но он функционально ограничен, и это ему мешает.
Люди, когда они много общаются друг с другом, стремятся всё же обходиться единым языком: это гораздо удобнее. Поэтому языки дробятся сильнее в те эпохи, когда общение между людьми становится более слабым; а в те эпохи, когда связи между людьми в разных местах усиливаются, дробление языков замедляется. Изменение языка невозможно остановить полностью, так как изменяться — это глубинное свойство всякого живого языка; но изменение и распад языков можно сильно замедлить. Периоды разделений и ускоренных изменений чередуются в истории языков (и народов) с периодами объединений и замедленных изменений.
Например, лингвисты и историки сейчас думают, что после образования Русского государства (IX–XII века) диалектов на его территории постепенно становилось меньше и они становились более похожими друг на друга. Это была «объединительная» эпоха. К концу ее язык на территории Русского государства стал более однородным. Да и сейчас, надо сказать, современный русский язык на удивление однороден — особенно если подумать о том, на какой большой территории он распространен. Русские диалекты по степени отдаленности от литературного языка нельзя даже сравнивать с итальянскими или немецкими — этими европейскими «рекордсменами» по части разнородности и раздробленности.
Вместе с тем и в истории Русского государства были периоды большей раздробленности. Самый значительный из них наступил после монгольского нашествия и последовавших за ним изменений в судьбе самых разных народов и государств. Именно в это время (XIII–XIV века) окончательно оформилось новое разделение объединенного и «выровненного» до этого языка — на русский, украинский и белорусский. Большинство современных русских диалектов начали формироваться тогда же. А древние диалекты, существовавшие до «объединительной» эпохи, успели к тому времени исчезнуть. Например, в Новгороде в древности говорили на таком языке, который отличался от соседних гораздо сильнее, чем современные новгородские диалекты отличаются, например, от современных среднерусских. Это стало ясно после исследований новгородских берестяных грамот, сохранивших для нас множество образцов подлинной речи людей двенадцатого и последующих веков.
При образовании единого государства различия между диалектами на его территории всегда сглаживаются. Образуется единый язык, как часто говорят, наддиалектная норма. Но при распаде государства прежние различия могут ожить и дать начало нескольким разным родственным языкам. Здесь почти всё зависит не от языка, а от условий, в которых он развивается.
Интересно, к какому периоду ближе всего наша современная эпоха? Наверное, всё же она больше похожа на период объединения: слишком многое сейчас помогает разным людям поддерживать друг с другом контакт, даже если они сами к этому не очень стремятся. Впрочем, на этот вопрос мы сможем с уверенностью ответить только лет через двести.
^
4. Социолингвистика
До сих пор мы говорили о языках и государствах, как если бы дело всегда обстояло так: в одном государстве — только один язык (не считая его диалектов, конечно). Но такого почти никогда не бывает. На одной и той же территории обычно «сосуществуют» (причем, к сожалению, далеко не всегда мирно) много десятков разных языков. И в их сосуществовании, в их влиянии друг на друга тоже есть определенные закономерности. Их изучает особая отрасль лингвистики — социолингвистика. Вы помните, что современная лингвистика очень молодая наука: современным методам изучения родства языков — чуть более двухсот лет, изучения грамматики языков — немногим менее ста (конечно, не надо забывать, что и в прошлом — например, в античности или в Древней Индии — возникали замечательные догадки об устройстве языка). Но социолингвистика — еще моложе: пристально изучать влияние языков друг на друга лингвисты стали всего около сорока лет назад (хотя, конечно, и здесь у них были предшественники — ведь в науке почти ничего не возникает «на пустом месте»).
В сущности, социолингвистика возникла из нескольких очень простых (на первый взгляд) вопросов.
Вспомним наш придуманный эндорский язык. Мы можем изучать его структуру, его грамматику. Мы можем написать о том, что нам удалось узнать, целую книгу, и она так и будет называться: «Грамматика эндорского языка». Мы можем сравнивать грамматику этого языка с грамматиками других языков. (Об этом мы еще будем говорить во второй части книги.) Это значит, что мы займемся «обычной» лингвистикой (ее еще иногда называют внутренней лингвистикой — наверное, потому, что она изучает язык как бы «изнутри», его скрытые пружины, внутреннее устройство). Мы можем, кроме того, пытаться выяснить, есть ли у нашего языка родственники, в какую группу и семью он входит, как давно он отделился и начал существовать как самостоятельный язык. Всё это будет значить, что мы занимаемся исторической лингвистикой (или сравнительной — потому что мы сравниваем историю разных языков; впрочем, чаще всего такую лингвистику называют на всякий случай сразу сравнительно-исторической). О проблемах исторической лингвистики мы говорили в первой и второй главах.
Но мы можем пытаться ответить и на другие вопросы. Где, в каких странах и областях говорят на этом языке? Есть ли у этого языка письменность и как давно она возникла? Говорят ли люди, владеющие этим языком, еще и на других языках? Если да, то когда и с кем они говорят на каждом из этих языков? Наконец, все ли говорящие на этом языке говорят на нем одинаково: мужчины и женщины, молодые и старики, люди разных профессий и занятий? Вот это и будет значить, что мы занимаемся социолингвистикой. Мы изучаем язык не «изнутри» и не с точки зрения его истории и структуры, а, так сказать, «извне». Мы задаем про этот язык много вопросов и выясняем всё, что нам известно о «поведении» этого языка в мире людей.
Конечно, это совсем не то, что выяснять, как в этом языке спрягаются глаголы и склоняются существительные. Но «внешние», социолингвистические сведения тоже могут быть очень важными и интересными. Правда, с их помощью нельзя выучить язык. Но, зная их, можно научиться правильно использовать язык — то есть в нужное время, в нужном месте и в нужной форме. А иначе вас поймут совсем не так, как вы хотели. И в лучшем случае будут смеяться — как, например, в такой истории, которую я слышал от своих друзей-лингвистов.
Один иностранный профессор приехал в Россию. Он был специалистом по русскому языку и знал русский язык очень хорошо. Он знал даже такие слова, которые еще не успели попасть в словари. Однажды, войдя в комнату, он спросил: «А у вас тут смолить можно?» Он имел в виду — не разрешат ли ему закурить. Конечно, среди говорящих по-русски некоторые люди в некоторых ситуациях говорят смолить вместо курить. Но совсем не тогда и не так, как наш иностранный профессор. Он не учел как раз социолингвистических сведений: с кем и в какой ситуации можно и нужно употребить данное слово. И не понял, почему все начали смеяться после его вопроса. Конечно, потом ему объяснили его ошибку, и, поскольку он был всё-таки хороший лингвист, он сразу всё запомнил и больше уже не просил разрешения немного посмолить.
^
5. Государства и их языки
Для нас в первую очередь интересен тот случай, когда в одном государстве используется несколько разных языков. Таких многоязычных государств в современном мире очень много, но их было много и в прошлом. Почему так происходит? Причин несколько.
Во-первых, в одном государстве могут просто жить много разных народов. И это относится не только к большим или очень большим государствам, которые всегда многонациональны (как Россия, Индия, Канада, Бразилия), — даже в маленьких странах часто живут несколько народов. В Бельгии живут валлоны, говорящие по-французски, и фламандцы, говорящие по-нидерландски. В Испании — кроме, конечно, испанцев — живут еще галисийцы (говорящие на галисийском языке, близком к португальскому), каталонцы (говорящие на каталанском языке, который тоже относится к романской группе и немного похож на французский) и баски (язык которых не похож ни на один из известных науке). В Финляндии, кроме финнов, живут шведы (ведь еще двести лет назад Финляндией управляли шведские короли) и саамы (саамский язык родствен финскому, но довольно сильно от него отличается; больше всего саамов — их еще называют лопарями или лапландцами — живет в Норвегии; есть они и в Швеции, и на севере России, на Кольском полуострове). А вот в маленькой Швейцарии (которая возникла в XIII–XIV веках как объединение нескольких независимых областей — кантонов) говорят даже на четырех языках: немецком (большинство населения), французском, итальянском и ретороманском (этот язык близок к итальянскому, небольшое число говорящих на нем живут в Швейцарии и на севере Италии). На швейцарских деньгах, например, обязательно делают надписи на всех четырех языках, но в «общегосударственной» жизни самым употребительным из этих четырех языков остается всё же немецкий. Правда, тот немецкий диалект, на котором говорят в швейцарских кантонах, отличается от литературного немецкого языка гораздо больше, чем, например, нидерландский, который считается самостоятельным языком (вот и еще один случай, когда разные языки ближе друг к другу, чем диалекты одного и того же языка). Но если вы знаете немецкий, не отчаивайтесь: в Швейцарии вас поймут. Литературный немецкий там изучают в школах, на нем пишут в книгах и газетах. Правда, в швейцарской деревне вам всё равно придется трудновато.
Государственные границы часто разделяют единый народ, и люди, говорящие на одном языке, оказываются жителями разных стран. Именно так обстоит дело с саамами, о которых мы только что говорили; а баски живут не только в Испании, но и во Франции.
Даже если народ имеет свое государство, большие группы говорящих на том же языке людей нередко оказываются за его пределами — уж очень сложной была история многих стран и народов. Например, венгры живут не только в Венгрии, но и в Румынии, на Украине (в Закарпатье), в Словакии; итальянцы (говорящие на разных диалектах итальянского языка) — живут не только в Италии, но и в Австрии, Швейцарии, на принадлежащем Франции острове Корсика. (Этот остров, наверное, более всего известен тем, что на нем родился император Наполеон Бонапарт; мы привыкли произносить его имя и фамилию на французский лад, а на самом деле фамилия его итальянская и звали его по-итальянски так; Наполеоне Буонапарте.) Раньше почти во всех многонациональных государствах в общественной жизни использовался только один язык — или самого многочисленного народа, или народа-завоевателя; проще говоря, язык правителя и был языком государства. В современном мире положение постепенно меняется, и многие государства стремятся обеспечить равные возможности для языков всех своих народов. Например, в Финляндии двести лет назад основным языком был шведский (хотя основным населением были финны); теперь же, когда Финляндия стала независимой страной, там два государственных языка: финский и шведский. Если вам когда-нибудь попадется упаковка от товара, изготовленного в Финляндии, обратите внимание на надписи на ней: они обязательно будут на двух языках — финском и шведском. (А знаете, как отличить надписи на этих языках друг от друга? В финском больше длинных слов и часто попадаются двойные гласные — аа, уу и т. п.; а в шведском больше коротких слов и еще есть особая буква å, которая не употребляется в финском.)
Но несколько разных языков могут использоваться не только в многонациональных государствах. Бывает так, что в стране государственным оказывается такой язык, который вообще не является родным ни для кого из коренных жителей этой страны. И бывает это не так уж редко. В чем здесь дело? Обычно такие страны в недавнем прошлом были колониями, и язык бывших правителей остался им как бы «в наследство» — в Индии, Нигерии, Кении продолжают пользоваться английским, а на Мадагаскаре или в Сенегале — французским, хотя англичане и французы уже несколько десятилетий не управляют этими странами.
А почему же английский и французский языки остались в этих странах государственными? На то было несколько причин. Во-первых, местные языки этих стран часто не имели письменности, не было традиции использовать эти языки для создания всего того, что люди обычно закрепляют на бумаге: законов, правил, новостей повседневной жизни (в газетах), научных открытий и гипотез (в научных журналах и книгах), наконец, художественного вымысла (в произведениях литературы). Такая традиция создается постепенно, а пока ее нет, приходится обходиться другими языками, где уже есть в готовом виде нужные слова и выражения, которые приспособлены ко всем этим задачам. В принципе к этому можно приспособить любой язык — ведь любую мысль можно выразить на любом языке, но для этого надо, чтобы все говорящие на этом языке привыкли к новым словам и понятиям и стали ими свободно пользоваться, а это тоже не происходит быстро. Когда-то и английский, и французский языки находились примерно в таком же состоянии, как многие современные языки Африки или Азии. Лет шестьсот-семьсот назад образованные люди в Европе были абсолютно уверены, что ученые, юристы, поэты могут писать только на латинском языке, поскольку их родные языки для этого «не приспособлены». Пригодность французского или английского языка для науки или художественной литературы приходилось долгое время доказывать в ожесточенных спорах (не правда ли, теперь нам это кажется довольно странным?) — и те же споры вновь приходится слышать уже в наше время, например, в молодых государствах Африки.
Есть еще одна причина, которая затрудняет переход на местные языки в этих странах. Местных языков в большинстве из этих стран слишком много: десятки и даже сотни (как, например, в Нигерии или в Индии: в Индии это, пожалуй, основная проблема, так как там многие местные языки как раз имели свою письменность, причем очень древнюю). Сделать государственными все сразу — невозможно (по крайней мере пока); сделать только два или три — значит вызвать обиды со стороны других народов. Вот и остается государственным «ничей» английский или французский язык — он для всех чужой, и поэтому никому не обидно.
^
6. Вверх и вниз по ступенькам
Мы видим, что для оценки места языка в обществе очень важно, какие функции он может выполнять. Самый ограниченный набор функций — у «домашних» языков, на которых можно говорить только дома, в семье, в своей деревне, среди своих. На них уже нельзя объясниться даже в соседнем городе (потому что там люди говорят на других языках) и, конечно, нельзя ни писать, ни читать. Диалекты, о которых мы говорили в начале этой главы, по своим функциям — тоже своего рода «домашние» языки.
Поднимемся на одну ступеньку выше — и найдем там языки «уличные» (их еще иногда называют «региональными»). Это языки, на которых говорят уже целые большие области; приехав в город из деревни, на таком языке вполне можно объясняться. Но за пределами «своей» области этот язык уже мало кто понимает; обычно (хотя и не всегда) на таком языке только говорят, но не пишут или пишут очень мало.
И только на последней, самой верхней ступеньке находятся языки, которые способны к любому использованию: на них можно объясняться в любом месте своей страны (а нередко и в чужой стране), на них можно писать и рассуждать о чем угодно, издавать книги и журналы — и так далее. Это национальные и государственные языки, языки, как говорят лингвисты, «функционально развитые».
Языку не так-то легко подняться на самую высокую ступеньку функционального развития (хотя любой язык по своей природе к этому, безусловно, способен). Иногда для этого требуются не годы и не десятилетия, а века. Люди часто предпочитают использовать пусть и чужой, но уже «развитый» язык, чем развивать свой собственный. Так было с латинским языком в средневековой Европе. Так теперь происходит с английским и французским языком в бывших колониях.
А как обстояло дело с использованием русского языка? Оказывается, и русский язык часто в своей истории уступал место другим языкам, в ту эпоху функционально более развитым.
Славяне получили письменность (вместе с христианством) от греков, из Византии, которая в ту пору была могущественным государством, наследницей Римской империи на Востоке. Вначале письменность получили южные славяне, предки современных болгар и македонцев. Их язык называют старославянским — это самый древний из известных нам по письменным памятникам славянский язык (если помните, мы немного говорили о нем в первой главе). Это язык первых переводов Нового Завета и других христианских книг, которые были сделаны Кириллом и Мефодием и их учениками, жившими приблизительно в районе современной северной Греции; язык, на котором они писали, был более близок к древнеболгарскому языку, чем к древнерусскому. Например, слова, которые у древних болгар (как и у других южных славян) звучали приблизительно как брег, влас, град, ношть, прах, у древних русских (и у других восточных славян) звучали приблизительно как берег, волос, город, ночь, порох — и т. п. Из старославянского языка в русский попали такие слова, как время, глагол, гражданин, мощь, награда, пещера, храм, — и многие десятки других. Как видите, старославянский язык был и похож, и не похож на тот язык, на котором говорили восточные славяне от Новгорода до Киева (язык этот теперь называют древнерусским). Достаточно похож, чтобы легко стать литературным языком Древней Руси, быстро подняться на самую верхнюю ступеньку. Не на древнерусском, а на старославянском языке было принято и молиться, и, например, писать летописи, на него переводили с греческого языка важные книги. Вообще, чаще всего писали именно на нем, хотя по-древнерусски предпочитали писать многие «деловые» документы: судебные решения, описи имущества и т. п. Конечно, старославянский язык очень сильно влиял на древнерусский. Можно даже утверждать, что тот современный русский язык, на котором мы говорим (и особенно пишем), — это смешанный язык, это, так сказать, сплав двух родственных языков: он возник из древнерусского, но подвергся мощному южнославянскому влиянию. Достаточно сказать, что, например, все окончания русских причастий на — щий — старославянские по своему происхождению: формы типа бегущий или горящий на самом деле — заимствования. Собственно русские формы — это нынешние прилагательные типа бегучий или горячий, в современном языке в целом довольно редкие.
Таким образом, в древнерусском государстве на самой верхней ступеньке стоял старославянский язык. Древнерусский язык какое-то время стоял на одну ступеньку ниже. А вот начиная с XVIII века в России на верхнюю ступеньку забирается… французский язык. В ту пору Франция была одним из самых влиятельных государств Европы. Постепенно сложилось так, что образованные люди в России стали предпочитать писать и говорить друг с другом по-французски; во многих дворянских домах по-русски обращались только к слугам. Это постоянное присутствие французского языка в русском «высшем обществе» хорошо передал Лев Толстой в романе «Война и мир»: там есть целые страницы, где герои говорят друг с другом по-французски. Положение постепенно изменилось лишь к середине XIX века; к тому времени — после Пушкина, Лермонтова, Гоголя — уже, бесспорно, существовал русский литературный язык (собственно, он начал складываться еще в XVII веке). Но многие письма Пушкина написаны по-французски, и даже планы своих будущих произведений он иногда писал по-французски — наверное, так ему легче было думать. А вот что Пушкин пишет про Татьяну в «Евгении Онегине»:
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И изъяснялася с трудом
На языке своем родном.
Это можно было сказать про многих русских дворян той эпохи.
В истории очень многих стран были периоды, когда на самой верхней ступеньке находился какой-нибудь чужой язык. Помните, что было рассказано в первых главах про историю английского языка? Несколько веков высшие слои английского общества говорили на старофранцузском языке. В Венгрии несколько веков говорили по-немецки, а, например, в древней Польше… по-чешски (потому что чешские короли были в ту эпоху очень могущественными и польские земли от них зависели). Для многих стран Востока «верхним» языком долгое время был арабский. Конечно, в языках сохраняются следы такого положения — прежде всего в виде многочисленных заимствований. Ведь заимствуются чаще всего слова в направлении «сверху вниз» — из языка, стоящего на верхней ступеньке, в языки, стоящие на нижних ступеньках. Это не значит, правда, что не бывает других заимствований — например, заимствований «снизу вверх» или из социолингвистически равноправных языков — друг в друга. Но заимствований «сверху вниз» всё-таки больше.
^
7. Диглоссия и билингвизм
В заголовке этого раздела — два лингвистических термина. Оба они имеют одинаковое значение: «двуязычие». Только первое слово составлено из греческих корней, а второе — из латинских.
Два разных слова специально придуманы потому, что двуязычие может быть разным. Это — одно из первых открытий, которое сделала социолингвистика. Бывают двуязычные люди, а бывают — двуязычные государства, которые ведут себя совсем не так, как люди. Потому-то и понадобились два разных слова. Кстати, и люди, и государства бывают не только двуязычными, но, как мы уже знаем, и трехъязычными, и даже, может быть, сорокаязычными. Но мы будем для простоты говорить пока только о двуязычии: этот случай самый наглядный.
Диглоссия — это состояние, которое может быть только в двуязычном государстве (при этом — еще далеко не во всяком двуязычном государстве!); оно тоже связано с функциональным неравенством языков. При диглоссии язык, стоящий на самой верхней ступеньке, не пускает наверх другой, «нижний» язык. Образуются целые зоны, в которых можно использовать только «верхний» язык. Например, писать на нем. Или обращаться к правителю этой страны. Или молиться. Или петь песни… Не так важно, какая это будет зона. Важно, что один из языков не пускает в нее другой.
Диглоссия была в древнерусском государстве; была она и в Российской империи XVIII и начала XIX века (какие языки участвовали в этом, вы уже можете сказать сами). Диглоссия, конечно, была и в Англии после нормандского завоевания, и в средневековой Европе. А вот, скажем, в современной Бельгии диглоссии нет, несмотря на то что в этом государстве тоже два языка — французский и нидерландский (фламандский). Просто в одних районах Бельгии предпочитают говорить по-французски, а в других — по-фламандски. Но эти языки функционально, в общем, равноправны: читать и писать можно и на том, и на другом, слушать лекции в университете — тоже (правда, «французские» и «фламандские» университеты обычно находятся в разных городах Бельгии), разговаривать с полицейскими, выступать в парламенте и так далее. Нет такой области жизни, куда французский язык «не пускал бы» фламандский — и наоборот.
В отличие от диглоссии билингвизмом называется двуязычие отдельного человека, такого, как мы с вами. Если человек одинаково хорошо владеет двумя языками, он называется билингвом. Правда, заслужить это название не так просто. Если, например, вы выучите английский язык (пусть даже очень-очень хорошо) — вас всё равно билингвом не назовут. И дело не в том, что вы говорите по-английски хуже, чем англичане, американцы, австралийцы или канадцы. Дело в том, что быть билингвом — это значит постоянно пользоваться обоими языками в повседневной жизни. Например, дома говорить на одном языке, а на улице, в магазине, на работе — на другом. И при этом легко, без затруднений переходить с одного языка на другой, часто даже не замечая этого перехода.
Билингвом трудно стать взрослому человеку, если до этого он жил в одноязычной стране. Билингвом лучше всего — родиться. Вернемся опять в Бельгию и представим себе, что у вас отец — француз (точнее, валлон — вы помните, что именно так называются бельгийцы, говорящие по-французски), а мать — фламандка. Тогда с самого рождения в доме будут звучать два языка и ребенок привыкнет обращаться к отцу на одном языке, а к матери — на другом. И во дворе он будет играть с детьми, которые говорят то по-французски, то по-фламандски. Так он и привыкнет постоянно пользоваться двумя языками сразу — и вырастет настоящим билингвом. Но, конечно, те, кто родились в обычной фламандской семье, где-нибудь на севере Бельгии, билингвами не будут: они всё равно научатся говорить по-французски, для любого бельгийца это обязательно, но будут пользоваться им гораздо реже и знать его не так хорошо.
Многие образованные африканцы, живущие в городах, тоже билингвы: дома они обычно говорят на своем местном языке, а на работе (особенно если это государственная служба) — пользуются французским или английским. Да и с детьми, например, они могут говорить то на своем языке, то на английском, так что дети тоже почти с самого рождения привыкают свободно переходить с одного языка на другой. А вот в африканской деревне, где большинство жителей пока еще не умеют ни читать, ни писать, такого билингвизма, конечно, не будет. Правда, не надо забывать, что ребенок, родившийся в африканской деревне, может свободно говорить на трех-четырех местных языках; мы уже обсуждали раньше, как это бывает.
Теперь, когда вы уже немного разбираетесь в проблемах двуязычия, я хотел бы, чтобы вы попробовали ответить на такой вопрос: в государстве с диглоссией — все ли люди билингвы? Это совсем не простой вопрос, поэтому не торопитесь отвечать сразу «да». Казалось бы, раз диглоссия требует от человека непременного знания одного языка для одних занятий и другого языка — для других занятий, то все люди должны быть в такой стране двуязычными. И всё-таки на самом деле это не так. Потому-то, в частности, и понадобились лингвистам два разных слова, что диглоссия в государстве не обязательно предполагает билингвизм всех его жителей. А дело здесь в том, что круг занятий у каждого человека ограниченный. И можно прожить всю жизнь, ни разу не испытав потребности проникнуть в те области, где командует «второй» язык. Это было особенно заметно в средневековых государствах, где люди более резко делились на сословия и группы и даже по одежде можно было сразу отличить крестьянина от купца, солдата от придворного, шута от лекаря. Государство с диглоссией немного напоминает слоеный пирог: одни занятия внизу, в одном слое, другие — наверху, в другом слое. Но жители этого государства не обязательно помещаются одновременно в двух слоях: можно спрятаться в нижнем слое и не подниматься наверх, можно расположиться в верхнем и не спускаться вниз. Вспомните к тому же, что диглоссия часто связана с письменным языком, то есть языком, на котором пишут, — а ведь грамотных людей раньше было не так уж много. Вот и получается, что древнерусские крестьяне могли почти совсем не пользоваться старославянским языком, а древнеанглийские крестьяне (их называли йоменами — вы должны знать это слово, если читали книги про Робин Гуда или романы Вальтера Скотта), как правило, имели очень отдаленное представление о французском языке. И наоборот, нормандские бароны-завоеватели часто даже не считали нужным знать английский язык: пусть слуги понимают их французскую речь, это казалось им вполне достаточным.
^
8. Мы говорим на разных языках…
Если я долго убеждаю другого человека в чем-то для меня важном, а он со мной не соглашается, я могу сказать ему в конце концов: «Мы с тобой говорим на разных языках». Хотя мы оба говорим по-русски. Но вы уже знаете, что русский язык (как и любой другой) бывает разным: он разный в разных точках пространства. А в одной «точке» — например, в одном и том же городе? Все ли его жители говорят одинаково? А вы и ваши друзья? Вы и ваши родители? Вы и ваши дети?
А может быть, каждый из нас говорит на своем особом языке? Но тогда как же мы понимаем друг друга?
Оказывается, что все мы действительно говорим на разных языках. Речь каждого из нас имеет особые, неповторимые признаки. Но различия эти не настолько велики, чтобы мешать нам понимать друг друга, — зато они вполне достаточны для того, чтобы узнавать друг друга так же, как мы узнаем близких людей по голосу или по походке. Лингвисты не очень любят обращать внимание на такие различия — они им обычно мешают, поэтому лингвисты делают вид, что их нет.
Конечно, когда мы пишем «Грамматику эндорского языка», придуманного нами, нам совершенно необходимо сделать вид, что все эндорцы говорят одинаково, — иначе никакой грамматики у нас не получится. Не можем же мы написать столько грамматик, сколько есть на свете эндорцев. Да и если бы даже могли, то все эти грамматики получились бы очень похожими друг на друга, а иностранцы не знали бы, какую из них им читать, чтобы лучше научиться говорить по-эндорски.
Но сейчас мы с вами говорим не о грамматике, а о социолингвистике. Поэтому мы имеем полное право думать о различиях внутри одного языка — это ведь и есть главный предмет социолингвистики.
Представьте себе, что вам объясняют, как найти дорогу в незнакомом месте. Вам долго объясняли, а потом спросили: «Ну как, доберетесь?» Что бы вы ответили в таком случае (если вы считаете, что поняли объяснение и что найти дорогу будет не так уж трудно)?
Обычно человек, говорящий по-русски, скажет в таком случае что-то вроде: «Конечно», «Разумеется», «Естественно». Это самые обычные, как говорят лингвисты, нейтральные ответы: их можно ожидать практически от любого говорящего. Но этими ответами еще далеко не исчерпывается список того, что можно услышать. Например, можно услышать: «Натурально», «Спрашиваешь!», «Ясное дело». Это ответы тоже довольно распространенные, но встретиться они могли бы уже не во всяком разговоре. Скорее всего так ответит молодой человек своему сверстнику. Напротив, от людей постарше мы бы ожидали услышать что-то вроде: «Не сомневайтесь» или «Непременно». Молодые люди так теперь, пожалуй, не говорят.
Все эти ответы по-прежнему характерны для многих людей (хотя уже и не для всех). Но вы хорошо знаете, что почти у каждого из нас есть какие-то свои любимые словечки; иногда они бывают общими для небольшой компании друзей и не употребляются другими людьми — пусть даже того же возраста, той же профессии и так далее. Например, мне рассказывали про одну компанию, в которой было принято говорить не «Ясное дело», а «Ясная поляна». Может быть, в первый раз кто-то так пошутил, но постепенно этот ответ просто вошел в привычку и стал уже не шуткой, а скорее отличительным знаком этой компании. А еще есть такой вариант: «Ясный перец». Вы не слышали?
Подходя у себя дома к телефону, мы говорим «Алло!» (чаще всего), иногда — «Слушаю» или просто «Да». Но у меня был один знакомый, который неизменно снимал трубку со словами «Крылов у аппарата!». Потом, правда, это у него прошло.
Всё это — и многое другое, конечно, — образует то, что называется индивидуальными речевыми различиями. То, что отличает речь каждого отдельного человека от речи всех других людей, говорящих на том же языке.
Индивидуальные особенности речи легко запоминаются: человека можно, как мы уже говорили, узнавать по ним, можно пытаться копировать, передразнивать и так далее. Это особенности, которые бывают очень важны для психологов, для актеров или для писателей: для всех тех, чья профессия связана с человеческой личностью.
Но лингвисты интересуются не столько отдельными личностями и их причудами (хотя, конечно, и это может иметь значение), сколько тем, что можно было бы считать закономерностью. То есть особенностями речи не столько отдельных людей, сколько групп людей. Речь разных групп лингвисты изучают много и охотно и даже придумали для нее специальное название. Если это язык замкнутой группы людей, объединенных общими внешними признаками (например, профессией), то обычно его называют жаргоном.
^
9. Речь разных групп людей. Жаргоны
Раньше нам приходилось много рассуждать о том, как различия языков мешают людям общаться и как люди стремятся преодолевать эти различия. Это — одно из основных желаний человека: чтобы его понимали.
Однако бывает у человека, оказывается, и другое желание, полностью противоположное: чтобы его не понимали. Кто не должен понимать? Конечно же, «чужие», «враги». А как быть, если «чужие» говорят на том же самом языке? Выход один — надо изобрести особый язык, понятный только «своим». На этом языке можно будет разговаривать о самом важном, о самом тайном — о «своем», о том, что «чужим» не положено знать.
Из этого желания и рождаются особые языки отдельных групп — жаргоны. Языки, которые не положено знать всем тем, кому не положено. Обычно жаргон не отличается от «большого» языка по грамматике, зато отдельные слова в нем совсем не похожи на слова «большого» языка. Они могут заимствоваться из других языков (из одного или сразу из нескольких), могут браться из «большого» языка, но в измененном значении, могут (реже) — специально переделываться из слов большого языка. В жаргоне может быть немного собственных слов (только для самых важных понятий, о которых и идет обычно речь между «своими»), но может быть и так, что почти все слова в нем отличаются от слов «обычного» языка. Тогда это уже скорее не жаргон, а особенный тайный язык. Такие тайные языки были широко распространены в Средние века, когда разные группы людей вообще, как вы помните, сильнее отличались друг от друга.
Самые известные жаргоны — воровские, преступные: эта группа людей всегда была больше других заинтересована в том, чтобы не быть понятой «чужими». Есть такие жаргоны и сейчас. Раньше, кроме того, у разных преступников были разные жаргоны: например, особым был жаргон карточных шулеров (выражение втирать очки пришло в русский язык именно оттуда: если незаметно втереть очки, например, в шестерку — ее можно превратить в восьмерку или десятку). В современном русском языке, особенно в нашу эпоху, прижилось немало слов и выражений из языка преступного мира; теперь они стали понятны практически всем говорящим по-русски. Это катить бочку («несправедливо обвинять»), стоять на стреме («на страже»), стучать (в значении «доносить»), раскалываться (в значении «признаваться»), тусовка («сборище „своих“; компания») и многие, многие другие.
Другая известная группа жаргонов — профессиональные. Они касаются прежде всего той области, с которой имеют дело люди одной профессии (бывает жаргон моряков, солдат, торговцев и так далее); за пределами своей профессии моряки или торговцы обычно говорят (даже друг с другом) так же, как все остальные люди. В старину на Руси был известен жаргон (или даже тайный язык — это как раз тот случай) бродячих торговцев, коробейников (их называли офенями); это один из самых богатых и самых загадочных жаргонов (между прочим, одним из слов «офенского языка» было хорошо знакомое теперь многим клёвый «отличный, замечательный»).
В нашу эпоху среди других профессиональных жаргонов (помимо богатого армейского жаргона) выделяется, пожалуй, жаргон музыкантов.
Впрочем, профессия (или, точнее, род занятий) — не единственное, что может объединять людей, говорящих на жаргоне. Важным признаком бывает возраст говорящих: во всем мире известны молодежные жаргоны (или, например, школьные; впрочем, школьник — это не только возраст, но и занятие). Молодежные жаргоны — не последний источник языковых изменений: ведь, вырастая, говорящие на этих жаргонах не всегда забывают их, и каким-то «молодежным» словам вполне может повезти — они останутся в «большом» языке. Кто знает, вдруг популярные сейчас молодежные жаргонные тормозить (в значении «плохо соображать; замедленно действовать») и тормоз (соответственно «тот, кто склонен тормозить») когда-нибудь войдут в «настоящий» русский язык, и никто не будет удивляться такому, например, объявлению в газете:
Даю уроки латинского, и греческого языка.
Уникальная современная методика.
Особая программа для занятий с тормозами.
Ведь такой была судьба очень многих слов. Даже привычное из привычных русское слово глаз когда-то было таким же жаргонным, как нынешнее слово тормоз. «Нормальным» словом было око (оно и сейчас широко употребляется практически во всех славянских языках — например, в украинском, польском, болгарском), а глаз вплоть до XVI века был известен только в значении «шарик, камушек». Позднее это слово почти полностью вытеснило слово око из русского языка. Первоначально же называть «очи» «глазами» было примерно то же самое, что называть «глаза» «шарами» (как это, кстати, принято в ряде русских жаргонов и до сих пор).
Так бывает не только в русском языке. Во многих романских языках слово со значением «голова» восходит к латинскому слову testa (например, французское tete [тэт] и др.). Однако в латинском языке голова называлась словом caput, а слово testa появилось в латыни позднее и означало нечто вроде «черепок; твердая скорлупа» (так и в современных русских жаргонах голова называется то котелок, то черепок или просто череп).
Так что никто не может знать заранее судьбу того или иного жаргонного слова. Слово может забыться и потеряться уже через десять-двадцать лет, а может остаться в языке надолго. Слово может долгое время прозябать где-то на обочине языка, а потом вдруг «ожить» и снова стать употребительным (как это произошло, например, со словом клёвый).
^
10. Мужская и женская речь
По-разному на одном и том же языке говорят не только жители разных местностей, не только представители разных профессий, не только люди разного возраста. Оказывается, по разному говорят еще мужчины и женщины. Впрочем, в европейских языках это различие обычно не столь заметно, хотя лингвистам в последнее время и здесь удалось обнаружить мелкие, но любопытные отличия. Они проявляются главным образом в выборе отдельных слов. Например, женщины, говоря по-русски, чаще употребляют уменьшительные суффиксы (хорошенький, миленький, славненькая сумочка); слова отличный или здоровенный скорее встретятся в речи мужчины, а какое-нибудь прелестный или безумно очаровательный мы почти наверняка услышим только от женщины. Есть и другие отличия. Конечно, не следует забывать, что в реальной жизни бывают разные мужчины и разные женщины, со своими особыми привычками (в том числе и речевыми привычками — мы не зря начали наш рассказ с индивидуальных отличий говорящих); у нас же речь идет прежде всего о типичных мужчинах и типичных женщинах.
Бывают, однако, языки, в которых речь мужчин и женщин различается гораздо сильнее — вплоть до того, что выделяют особые женские и мужские языки внутри одного и того же языка. Это различие может проявляться в выборе отдельных слов: например, мужчины называют дом одним словом, а женщины — другим; но оно может проявляться даже в грамматике: женщины употребляют особые формы существительных или глаголов, которые не встречаются в языке мужчин.
Значительные различия между речью мужчин и женщин характерны для языков Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока (в том числе, например, для японского языка), встречаются они и в языках Австралии, в языках американских индейцев, в языках народов Дагестана. Например, в небольшом андийском языке (на нем говорят жители горного села Анди в Северном Дагестане и еще нескольких соседних сел) слова «я», «ты», «человек», «убивать» и некоторые другие звучат по-разному в речи мужчин и женщин: женщинам положено употреблять одни слова для выражения этих понятий, а мужчинам — другие.
Откуда возникают такие грамматические различия между мужской и женской речью? Лингвисты иногда объясняют их обычаем брать жену из другого племени или народа — обычаем, который был когда-то довольно широко распространен. Естественно, женщины сохраняли какие-то элементы своего родного языка, которые постепенно стали восприниматься как признаки особой «женской» речи. Впрочем, такие объяснения годятся далеко не во всех случаях.
Различия между мужской и женской речью — тоже предмет социолингвистики; сейчас появляется много исследований на эту тему.
^
11. О том, как быть вежливым
Нас с детства учат, что надо вести себя «вежливо». Но попробуем задуматься о том, что же это на самом деле значит — быть вежливым? Это тем более важно, что представления о вежливости (более или менее похожие в своей основе) есть, по-видимому, во всех без исключения культурах, во всех человеческих обществах, известных нам на сегодняшний день.
Начнем с самых очевидных наблюдений. Прежде всего, человек не может быть вежливым сам по себе. Он может быть вежлив (или невежлив) только по отношению к другому человеку (или другим людям). Значит, вежливость — это некоторый способ относиться к другим людям. Точнее, не просто относиться. Правильнее будет сказать, что это некоторый способ вести себя по отношению к другим людям. Можно даже сказать — некоторый способ общаться с другими людьми.
Мы (ограничимся пока русской культурой) довольно легко можем определить, вежлив ли тот или иной конкретный человек, просто наблюдая, как он общается с другим человеком. Мы можем легко это определить, но не так легко будет объяснить, почему мы так считаем. Тем не менее отметим пока это важное наблюдение — вежливость связана с общением, а значит — и с языком. Потому-то мы и говорим о ней в этой главе.
Конечно, можно проявить вежливость (или невежливость), и не вступая непосредственно в общение, под которым мы обычно понимаем обмен словами. Например, не вернуть вовремя взятую у кого-то книгу — безусловно, невежливое поведение. Прочесть чужое письмо — тоже невежливо. Всё это поступки, которые касаются других людей, но они не входят в то, что обычно называют общением. Нас же (поскольку мы занимаемся лингвистикой) в первую очередь будут интересовать те проявления (не)вежливости, которые как-то отражены в словах, в языке. Эти проявления очень разнообразны.
Например, мы знаем, что вежливый человек специально употребляет некоторые «вежливые» слова: спасибо, пожалуйста, простите. Кажется, эти слова почти ничего другого и не выражают, как только желание сообщить другому человеку о своем (к нему) вежливом отношении. Кроме того, вежливость часто проявляется в том, как человек обращается к другим людям, то есть как он их называет. Например, я полагаю, вам нетрудно будет догадаться, что из двух следующих способов привлечь внимание собеседника:
Эй, Санька!
и
Александр Николаевич, позвольте вас отвлечь на секунду! —
второй способ вежливее первого. И тут мы обнаруживаем еще одну любопытную закономерность, касающуюся природы вежливости. Оказывается, быть вежливым особенно важно по отношению к незнакомым людям. Это не означает, конечно, что со своими знакомыми надо вести себя грубо. Ваш приятель не только не обидится, если вы к нему обратитесь первым способом (из приведенных только что), но и сочтет это абсолютно нормальным; более того, он, пожалуй, мог бы обидеться, если бы вы применили к нему способ номер два (в лучшем случае он бы решил, что вы странно шутите).
Почему это так? Наверное, всё дело здесь в том, что ваш приятель давно и хорошо знает вас и знает, как вы к нему относитесь. Вам не надо каждый раз об этом ему специально напоминать. А незнакомый человек этого не знает, и ваша задача (особенно если вы к нему обращаетесь впервые) — показать ему, что вы относитесь к нему хорошо (или, по крайней мере, не относитесь к нему плохо, то есть не желаете ему зла). А если он этого заранее не знает, то откуда же ему это и узнать, как не из ваших самых первых слов, обращенных к нему?
Итак, мы можем сказать, что вежливость — это способ показать незнакомому человеку, что говорящий относится к нему хорошо (или не относится к нему плохо, что почти одно и то же). Не случайно в мире так распространены приветствия (а ведь приветствие — это первое, что незнакомые люди слышат друг от друга), которые состоят из пожеланий чего-то хорошего. Например:
— Мир вам! (а по-арабски это звучит примерно так: Ас-саламу алейкум!);
— Хорошего (вам) дня! (это в точности немецкое Гутен таг! или французское Бонжур!);
— Будьте здоровы! (кстати, именно по такому образцу, в сущности, устроено и русское Здравствуйте!).
Но если бы дело ограничилось только этим, всё было бы слишком просто. На самом деле вежливость — это далеко не только доброжелательное отношение к незнакомым.
Вернемся еще раз к нашим двум примерам. Представьте себе, что Александр Николаевич — это ваш преподаватель математики. Вы можете его знать очень давно и хорошо, но, даже если вы с ним знакомы с самого раннего детства, я сомневаюсь, что вы (будучи в здравом уме) можете применить к нему способ номер один. Это будет, мягко говоря, не очень вежливо. А вот сам Александр Николаевич, между прочим, вполне может назвать одного из своих учеников просто по имени. И никто не упрекнет его в недостатке вежливости.
В чем же здесь дело? Дело в том, что люди, принадлежащие к одному обществу, к одному человеческому коллективу, считают, что между ними существуют различия. И эти различия делают людей в каких-то отношениях неравными. Они как бы образуют длинную лестницу (ученые еще говорят: иерархию), в которой одни группы людей занимают нижние ступеньки, а другие группы — верхние. Помните, как мы похожим образом рассуждали об отношениях между разными языками в обществе? Конечно, взрослые и дети в любом обществе стоят на разных ступеньках (увы, взрослые — выше), и тем более это относится к преподавателям и их ученикам. От учеников общество требует, чтобы они были согласны признать «превосходство» учителей, так же как дети должны быть согласны признать «превосходство» взрослых. И это согласие выражается, между прочим, в том, что чем выше по отношению к тебе находится на воображаемой общественной лестнице твой собеседник, тем вежливее ты должен вести себя по отношению к нему. Заметим, что обратное, вообще говоря, неверно.
Значит, вежливость — это еще и способ показать человеку, что он находится выше тебя на общественной лестнице.
В русском языке (и во многих других языках) способы выражения вежливости по отношению к вышестоящему и по отношению к незнакомому почти во всем совпадают. Это и понятно: про незнакомого человека мы заранее не знаем, кто он, поэтому вежливее всего предположить, что он — уважаемый и знатный господин. Вежливость — это как раз такой замечательный способ общения, где всегда лучше пересолить, чем недосолить.
Теперь, когда мы в общих чертах представляем себе, что такое вежливость, нам легче ответить на вопрос, с кем же надо быть особенно вежливым.
Общий ответ здесь очень простой: с теми, кто стоит выше тебя.
А как узнать, кто стоит выше? А вот это уже вопрос не такой простой. Это в сильной степени зависит от общества, в котором мы живем, от той культуры человеческих отношений, которая там принята. Такая культура есть в любом обществе, и на юге Африки она не менее сложна, чем на севере Европы. И разные культуры дают на этот вопрос очень разные ответы.
Хотя можно попытаться выделить и некоторые общие черты. Во всех обществах взрослый стоит выше ребенка и вообще старший по возрасту — выше младшего по возрасту. Начальники стоят выше подчиненных (будь то предводители воинов, деревенские старосты, верховные жрецы или директора заводов). В остальном — возможны варианты. Могут различаться позиции на общественной лестнице для мужчин и женщин, близких и дальних родственников, вдов и незамужних женщин, земледельцев и воинов; одни профессии или занятия могут считаться «низкими», а другие — «благородными»; многое еще может иметь значение. В качестве общего правила, пожалуй, можно принять, что в современных обществах таких различий между людьми становится меньше — люди в большей степени готовы осознавать себя равными; в обществах, похожих на те, которые существовали в Средние века в Европе (историки часто называют их «феодальными»), таких различий было очень много.
Чем больше таких различий в обществе — тем больше в языке имеется средств для выражения вежливости. Особенно знамениты в этом отношении, как мы уже говорили, языки Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока — например, японский, тайский (на котором говорят в Таиланде) или яванский (на котором говорят жители острова Ява). У японских глаголов, например, имеется даже несколько специальных грамматических категорий, связанных с выражением вежливости (об этом мы еще немного расскажем и во второй части книги).
А как вообще выражается вежливость в разных языках? Об особой системе приветствий (существующей в каждом языке) и об особых формах обращений мы уже говорили. Чтобы правильно поздороваться со своим собеседником и правильно обратиться к нему, вам совершенно необходимо знать, что говорящие на этом языке считают вежливым, а что — нет; чтобы вас должным образом поняли и не вышло недоразумений, это так же необходимо знать, как правила употребления падежей или глагольных времен в этом языке.
Вот, например, как устроена (в самом общем виде) система обращений в русском языке. Мы можем обратиться к человеку на «ты» или на «вы»; мы можем назвать его по имени (при этом имя может быть полным: Послушай(те), Александр — или уменьшительным: Послушай(те), Саша), а можем — по имени-отчеству; наконец, мы можем назвать человека просто по фамилии (без имени и отчества), но зато в этом случае можем еще кое-что добавить перед фамилией, например: Петров, к доске! — или: Гражданин Баранов, пройдите к третьему окошку! (Как-то неприятно это звучит; я, например, не люблю, когда ко мне обращаются просто по фамилии: часто ничего хорошего это не сулит.)
Чтобы выбрать, какое обращение в каждом из этих случаев годится, говорящие по-русски должны знать очень многое. Дети обращаются к взрослым на «вы», но со своими родителями они обычно на «ты» (когда-то это было иначе). Младшие обращаются к старшим на «вы» и называют их по имени-отчеству; старшие обращаются к младшим на «вы» или на «ты» (это зависит от степени близости, от степени «фамильярности» и других причин), но называют их обычно только по имени. Так, студент может сказать преподавателю что-то вроде:
— Простите, Александр Николаевич, я сегодня не успел подготовить эту главу о поверхностном синтаксисе.
(На всякий случай я могу сказать, что поверхностный синтаксис — это сложный лингвистический термин; может быть, когда-нибудь вы узнаете, что это такое.) А преподаватель (если он добрый), скорее всего ответит так:
— Ну что же, Миша, к следующему разу постарайтесь (может быть даже: постарайся) обязательно подготовить!
Интересно, что не все сочетания здесь одинаково возможны. Так, в стенах университета мы вряд ли услышим обращения типа Ты, Александр Николаевич или Ты, Николаич. Во всяком случае, иностранца я бы так говорить не учил. Уж если ты с человеком на «ты» — так называй его просто по имени. Такова современная норма, хотя, например, в деревне (да, пожалуй, и кое-где в городе) и сейчас такие обращения встречаются часто.
Русская система кажется довольно сложной, но системы многих других языков во много раз сложнее. В русском языке всего одно «вежливое» местоимение (Вы), а есть языки, в которых до десятка таких местоимений: одними пользуются дети, когда обращаются к взрослым, другими — слуги, когда обращаются к хозяевам, третьими — жены, когда обращаются к мужьям, и т. д. и т. п. Кстати, почему сказать человеку «вы» (как бы считая, что здесь не один человек, а много) — это вежливее, чем сказать ему «ты»? Некоторые причины для этого, конечно, есть, но во многом это просто культурная условность («Так просто вежливее, и всё», — скажет вам говорящий по-русски). А в итальянском языке «вежливым» местоимением является не столько «вы», сколько «она», «Lei» (первоначально — «она, ваша милость»). Желая вежливо предложить вам сесть, итальянец так и скажет: «Она хочет сесть? Она не устала?» Это значит просто: «Вы хотите сесть? Вы не устали?» Но во многих языках вообще нет «вежливых» местоимений, зато вместо них имеются специальные вежливые слова-обращения. Так, в Польше вежливые люди никогда не будут говорить вам «вы», а скажут «пан» или «пани»: «Пан не хочет сесть? Пан не устал?»
Зато в современном английском языке (особенно в США) система явно проще, чем в русском. Нет двух разных местоимений — «ты» и «вы», — и поэтому что к кошкам и собакам, что к королю и королеве англичане обращаются одинаково—you. И приветствие в Америке есть одно, почти универсальное — короткое Hi! («Хай!»). И студент преподавателю говорит «Хай!», и преподаватель — студенту. Легко, и никаких проблем, правда?
Но вернемся к языкам со сложно устроенной вежливостью — для лингвиста они интереснее. До сих пор мы говорили только об одном типе вежливости — по отношению к собеседнику. Мы выяснили, что собеседника можно по-разному называть и по-разному к нему обращаться. Но ведь в языке это далеко не единственный способ быть вежливым. Например, в японском языке можно (и даже нужно) быть вежливым, рассказывая о ком-то или о чем-то отсутствующем. По-русски мы можем сказать:
Вчера я купил эту книгу для профессора Баранова;
Вчера мой друг купил эту книгу для меня/для профессора Баранова;
Вчера профессор Баранов купил себе эту книгу.
Во всех этих случаях мы употребляем одну и ту же глагольную форму (купил), и это кажется нам абсолютно естественным. А вот для японца такое почти немыслимо. Как профессора Ивана Ивановича Баранова русский студент никогда не назовет, например, «Ваней Барановым», так же точно японский студент не скажет, что его профессор что-то «купил», используя ту же глагольную форму, что и говоря о себе или своем друге. Например, во всех трех приведенных выше предложениях ему понадобятся разные формы одного и того же глагола. Если очень приблизительно передать это по-русски, то получится что-то вроде следующего (только не забудьте, что по-японски будут просто разные формы глагола «купить»):
Вчера я сподобился купить эту книгу для профессора Баранова;
Вчера мой друг купил эту книгу для профессора Баранова;
Вчера профессор Баранов-сан изволил купить себе эту книгу.
О себе в связи с вышестоящим (в данном случае профессором) японец всегда говорит чуть-чуть уничижительно, о близком друге — нейтрально, как о равном, а о профессоре самом по себе — с подчеркнутым уважением.
Этот пример интересен еще и тем, что показывает другую сторону вежливости. Оказывается, вежливость может заключаться не только в повышенном внимании к собеседнику — она может проявляться и в том, что говорящий как бы готов пренебречь собой; он намеренно ставит себя на низкую ступеньку общественной лестницы (может быть, гораздо более низкую, чем та, на которой он на самом деле находится). Такой тип вежливости свойствен многим восточным культурам, но можно вспомнить и русскую старину: ведь когда русский боярин (человек, понятно, не последний в государстве) обращался, например, с просьбой («челобитной») к царю, он писал нечто вроде: «…Бьет тебе челом холоп твой, Гришка…» Заметьте: обращение на «вы» («возвеличивающее» собеседника) тогда не было принято (даже царю говорили «ты»!), а вот «уничижительная» форма вежливости была очень распространена. Зачастую говорящий «принижал» не только себя (называя себя «холопом», «рабом», «Гришкой», а не, например, «Григорием» или тем более «Григорием Романовичем») — уничижительная форма распространялась на всё, что его окружало или имело к нему отношение. Вот, например (в несколько упрощенном виде), очень характерный отрывок из одной челобитной XVII века (пишет стрелецкий полуголова — то есть важный чин! — царю Алексею Михайловичу):
…А как я, холоп твой, дочеришку свою за него, Василья, замуж выдал, и он, Василей, мне, холопу твоему, с дочеришкою моею свиданья мне и по се число не даст…
Здесь говорящий не только себя называет «холопом», но и дочь свою — «дочеришкой»; обычная форма «дочь» в такой челобитной выглядела бы — по нормам того времени — невежливо и даже вызывающе. А если бы он вел речь о своем доме, то должен был бы назвать его — «домишко», двор — «дворишко», ну и так далее. Вежливость бывает и такой тоже.