«О государственной политике следует судить по результатам, которых она действительно достигла, а не по целям, которых надеялась достичь». Многие страны недовольны мыслью о разрешении лоббирования в том виде, в каком оно существует в Соединенных Штатах. Неосведомленные люди называют это “узаконенной коррупцией”. Другие же считают, что это просто прозрачное средство подкупа. Однако те, кто изучал американскую систему, понимают: пусть она и несовершенна, наша жизнь намного лучше, благодаря тому, что она (система) существует. И именно потому, что она существует, в США редко случаются серьезные публичные коррупционные скандалы.
Лоббирование, по определению, — это не более чем информирование избранных должностных лиц об интересах граждан. Гражданские организации, компании, религиозные группы, профсоюзы, идеологические организации — все участвуют в том, чтобы рассказывать своим представителям, как предлагаемое или действующее законодательство влияет на них, и просят избранное должностное лицо рассмотреть изменения, которые будут в наилучших интересах этих граждан, и какое влияние это окажет на общество в целом.
Видео дня
В Соединенных Штатах существует давняя традиция легализованного лоббирования. Обычно это работает так: мы с друзьями решаем, что на футбольном поле возле нашего дома должно быть установлено освещение, чтобы мы могли играть ночью. Таким образом, мы присутствуем на заседании городского совета и пытаемся поговорить с официальными лицами после заседания, чтобы попросить их рассмотреть возможность установки освещения. То же самое, что уже существует в Украине и в любой другой демократической стране мира, верно?
Более “известное” лоббирование, как показывают по телевизору, — это то, из чего состоит К-стрит в Вашингтоне, округ Колумбия (К-стрит — это район в центре Вашингтона, где расположены офисы многих лоббистов, юристов и групп защиты интересов. Этот термин стал обозначать индустрию лоббирования в целом): крупные фирмы, в основном состоящие из ведущих юристов и бывших конгрессменов, отправляются в Капитолий и информируют нынешних должностных лиц о том, как законы, которые они рассматривают, повлияют на их клиентов. Это же здорово! В качестве примера: представьте, если бы Конгресс рассматривал закон о регулировании некоей отрасли, но конгрессмены не учли, что закон не будет делать то, что он предполагает, и скорее это повредит окружающей среде и будет стоить тысячам людей их рабочих мест, что приведет к бедности десятков тысяч людей. Конечно, конгрессмены не хотят этого делать! Таким образом, если профсоюз, связанный с этой отраслью, поговорит с конгрессменами, конгрессмены смогут принять более обоснованное решение относительно того, стоит ли потенциальная выгода от предлагаемых ими нормативно-правовых актов того, чтобы тысячи людей остались голодными. Польза от комплексного изучения ситуации заранее — трехсторонняя: для отраслей бизнеса, для должностных лиц и, в итоге, для самих избирателей.
Аналогичным образом, поскольку организации, такие как профсоюзы, представляют реальных людей, которые платят за вступление в организацию, лоббистам разрешается вносить политические взносы избранным должностным лицам, которые поддерживают цели своей организации. Это имеет смысл: среднестатистический человек недостаточно внимательно следит за политикой, чтобы знать, кто из 535 членов Конгресса или Сената лучше всего представляет свои цели, а кто противостоит их целям, и, следовательно, их доверенное лицо – профсоюз или другая организация – может внести вклад в политическую кампанию политика или его оппонента. Развращает ли это политика? Маловероятно. Дает ли это конкретику и больше уверенности избирателю? Очевидно.
Максимальный взнос в год составляет всего 5000 долларов США на одного кандидата. В 2020 году США потратили на свои выборы более 14 миллиардов долларов. Всего за время предвыборной гонки в Сенате Южной Каролины демократ собрал 107 568 737 долларов, в то время как республиканец собрал 72 690 495 долларов. Итак, как вы думаете, насколько взнос в размере 5000 долларов изменит мнение избранного должностного лица?
Кроме того, поскольку вся информация о взносах на выборы является общедоступной, политики не берут деньги у людей или организаций, которые могли бы повредить их репутации. То есть не берут скрытых взяток. Таким образом, поскольку все прозрачно, у наших политиков есть очевидная мотивация не ассоциироваться с “плохими парнями” и получать деньги только от организаций, узнав о которых их избиратели не расстроились бы.
Мы должны понимать, что деньги всегда будут частью политики. Это никогда не изменится. Поэтому мы должны спросить себя, какова наша цель: продолжать прятать голову в песок, как страус, надеясь, что однажды это прекратится? Или лучше признать, что политические кампании стоят денег, и лучше регулировать, и публиковать отчеты о их, чтобы граждане знали, что происходит на самом деле? Я решительно выступаю за прозрачность и демократию – и против тех, кто пытается поддерживать законы, запрещающие лоббирование, которые позволяют только темным силам, не заботящимся о Конституции, манипулировать политикой.
Важно: мнение редакции может отличаться от авторского. Редакция сайта не несет ответственности за содержание блогов, но стремится публиковать различные точки зрения. Детальнее о редакционной политике OBOZREVATEL поссылке…
Светлана Тихановская 24 ноября выступила в Европарламенте, призвав его депутатов к более решительным действиям в отношении белорусских властей. «Сейчас в Беларуси больше политических заключенных, чем здесь членов палаты», – эти слова экс-кандидата в президенты Беларуси в Брюсселе встретили овацией.
В интервью Настоящему Времени сразу после этого выступления Светлана Тихановская рассказала, каких именно активных действий она ждет от Евросоюза.
Санкционные списки: ожидания и реальность
— Светлана, вы, выступая перед Европарламентом, сказали, что ждете более активного давления на власти Беларуси. Скажите, в чем именно оно должно заключаться и каких решительных действий вы ждете от Евросоюза?
— Во-первых, надо закрыть все те пробелы в санкциях, которые возникли после четвертого пакета санкций, секторальных санкций. Также пятый пакет санкций, который сейчас обсуждается, касается больше всего миграционного кризиса. Мы всегда говорим о том, что только давление на экономику, на те предприятия, которые монополизированы Лукашенко и его семьей, могут привести к изменениям, поэтому мы говорим о более решительных действиях.
Это [значит] не вводить санкции, потом ждать полгода, смотреть, сработают или не сработают, потому что за эти полгода, к сожалению, мы знаем, как это работает: появляются новые дочерние предприятия, чтобы обходить эти санкции. В это же время другие страны могут воспользоваться моментом и прийти на рынок со своей продукцией, заместив тем самым санкционные продукты.
То есть надо уменьшать эти риски и быть быстрыми с такой конкретной, понятной санкционной политикой, с одной стороны. С другой стороны, помощь гражданскому обществу. То есть все, что делается сейчас, только немножко активнее.
— Если говорить о тех санкциях, которые вводились ранее, то как вы оцените их эффективность?
— Они могли бы быть очень эффективными, как я уже говорю, если бы не были оставлены пробелы. Потому что около 80% калийных удобрений, которые являются одним из главных источников подпитки режима, оказались не в санкционном списке, их можно обходить. Такие вот «дырявые» санкции.
Но все равно это была очень отважная попытка, и я уверена, что Европейский союз должен гордиться собой, такой быстрой реакцией. Санкции работают, и я об этом пытаюсь все время донести европейцам, где работают пропагандисты и говорят: «Вот, санкции не работают, только люди страдают». Нет, это не так. Люди страдают из-за действий режима, из-за репрессий. Санкции еще не начали работать в полную силу, потому что они не были пока достаточно конкретными и мощными.
— Если говорить о пятом пакете санкций, который в данный момент согласовывается Европейским союзом, сможет ли он восполнить пробелы, о которых вы говорите?
— Я думаю, что пятый санкционный список касается в большей степени тех туристических компаний, которые связаны с доставкой людей из других стран. Возможно, там будут транспортные компании, я не могу предполагать. Но мне кажется, там не будет тех предприятий, которые оказывают реальную помощь режиму внутри страны. Будет видно.
— Какие люди и какие предприятия, которые оказывают реальную помощь режиму, должны оказаться в санкционном списке?
— Это предприятия, которые монополизированы режимом: это нефтяные предприятия, это калийные удобрения, это азотные удобрения, это транспортные компании, это деревообработка. Я не буду называть поименно.
— Вы говорите об этом с руководством Евросоюза, с американским руководством, с которым вы встречаетесь?
— Мы говорим направления, по которым надо работать, мы не подаем людей либо предприятия в санкционные списки – есть специальная организация, которая этим занимается.
— И что вам на это отвечают? Будут они добавлять компании в санкционные списки по этим направлениям?
— А тут уже дело за Евросоюзом, дело за американскими организациями, которые составляют санкционные списки. Мы должны понимать, что работают лоббисты. Почему в последний момент иногда исключаются фамилии либо целые предприятия из санкционных списков? Потому что где-то у кого-то свои интересы – мы это все понимаем. Мы продолжаем [собирать] доказательства того, что та или иная компания поддерживает режим.
«Ни о каком признании речи не идет». Звонок Меркель Александру Лукашенко
— Вы были недовольны прямым диалогом с Александром Лукашенко. Ангела Меркель звонила ему дважды, после этого она позвонила вам – и, собственно, как объяснила эту прямую коммуникацию?
— «Недовольна» – наверное, неподходящее слово, потому что я была крайне удивлена. Я понимала, почему это было сделано с ее стороны. Она все-таки человек очень добрый и, чтобы деэскалировать ситуацию на границе, чтобы помочь людям, детям, она решила этот звонок сделать.
Но со стороны белоруски – а в моей стране тысячи людей сейчас испытывают ужаснейшие условия в тюрьмах, их пытают, их каждый день унижают – мне это было непонятно. Потому что больше года Европейский союз ведет политику непризнания Лукашенко легитимным и от своей стратегии не отступает. Такой звонок – наверное, это было очень неожиданно и странно, но мы поговорили. Так, как мы и предполагали, это было сделано из гуманитарных соображений, ни о каком признании речи не идет.
— В интервью BBC Лукашенко сказал, что Меркель к нему обращалась «господин президент». У Меркель это не опровергали. Как Меркель к вам обращается? Вы обсуждали этот момент с ней?
— Это не тот момент, который обсуждается при таких телефонных разговорах. У нас есть более глобальные вопросы. Как кто там кого называл, наверное, не имеет значения, хотя мы знаем, что не было к нему обращения, которое не соответствует его должности.
Возможны ли переговоры с Лукашенко
— Скажите, пожалуйста, вы бы сами сели с Александром Лукашенко за один переговорный стол, чтобы были освобождены политзаключенные, если бы это помогло? Те политзаключенные, имена которых вы упоминали в Европарламенте.
— За переговорным столом должны быть представители режима и представители демократических сил, а также медиаторы, чтобы все договоренности, которые достигаются за этим импровизированным столом переговоров, выполнялись. Если бы возникла такая необходимость и это было бы точной гарантией того, что мы переговариваемся о новых выборах – как вы знаете, условием для таких переговоров было освобождение политзаключенных, – то мы будем разговаривать с кем угодно из представителей режима.
— Лукашенко сказал, что сядет с вами за один стол только в случае, если Путин с Навальным – мы понимаем, что это из области фантастики, – окажутся за одним столом переговоров.
— Это же был ответ не мне, это был ответ господину Путину. Надо спросить, как там восприняли такой ответ.
— Последний вопрос. Звучали заявления от литовского руководства, в частности, что миграционный кризис мог быть спровоцирован специально, чтобы отвлечь внимание от того, что Россия накапливает войска на границах с Украиной. Скажите, пожалуйста, насколько реальна угроза военной операции против Украины со стороны России?
— Вы знаете, всегда очень много конспирологии вокруг таких событий. И миграционный кризис на границе мог быть отвлекающим маневром от чего угодно. Мы пока не видим никаких военных угроз, поэтому будем жить, посмотрим.