По следам сновидений рассказ

Беседа с Ириной Паперно, автором книги о ночных кошмарах и мечтах советской эпохи

Сегодняшний гость подкаста «Генис: Взгляд из Нью-Йорка» – профессор славистской кафедры Калифорнийского университета в Беркли Ирина Паперно. Литературовед, историк, культуролог, она хорошо известна как в американской, так и в отечественной академической среде. Ее книги посвящены разным, но одинаково захватывающим темам: «Семиотика поведения: Николай Чернышевский – человек эпохи реализма», «Самоубийство как культурный акт» и многие другие стали интеллектуальными бестселлерами. На днях издательство «Новое литературное обозрение», этот «Уралмаш» гуманитарной литературы, выпустило русское издание одновременно исторической и жгуче актуальной книги Ирины Паперно. Она называется «Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения». Сегодня мы познакомим наших слушателей с этим уникальным трудом.

Ирина, позвольте мне начать наш разговор с конца – с последнего раздела вашей книги, посвященного чрезвычайно увлекательной, интригующей теме: снам, причем снам эпохи сталинского террора.

Карл Густав Юнг однажды сказал, что захват власти нацистами не удивил его, потому что он знал сны немцев. Можно ли сказать, что сны людей, живущих при тоталитарных режимах, схожи? Есть ли универсальные сюжеты сновидений?

Ирина Паперно: Замечательное высказывание Юнга. Спасибо, я его не знала. Меня вдохновила замечательная книга Шарлотт Берадт, которая называется «Сны Третьего рейха». Шарлотт Берадт была коммунисткой, еврейкой, в 1930-е годы она собирала материалы о жизни в гитлеровской Германии, в частности, спрашивала людей об их снах. Ей бросилось в глаза, что эти сны имеют много общего между собой. Этот сборник был напечатан очень поздно – в 1966 году. (Любопытно, что Ханна Арендт была внутренним рецензентом при его публикации). Меня поразили эти сны. Одному снилась его рука, отчужденная от тела, которая помимо его воли поднимается в гитлеровском салюте. Во сне часто бывает, что наше тело не может никуда бежать, оно как бы отчуждается от нас. Это новое знание о себе, о мире, которое недоступно в другом состоянии. Поэтому оказалось, что сон как медиум хорошо подготовлен, чтобы эмблематически выразить опыт человека, живущего в ситуации террора. Мне захотелось посмотреть, будет ли что-то подобное в снах эпохи сталинского террора.

Александр Генис: Всем эмигрантам снились одинаковые сны. Вы уже уезжаете, но вас возвращают обратно. Или вы навещаете Россию, но не можете выбраться обратно в Америку. Я не знаю ни одного эмигранта, у которого не было таких снов. Интересно, что они со временем появляются и исчезают, следуя, я бы сказал, за политическими событиями. Как газета сны работают – и это удивительное свойство снов.

Вы нашли универсальные сны тоталитарных режимов? Есть ли разница между снами времен нацистского режима и сталинского режима в этом отношении?

Ирина Паперно: Мне тоже снятся такие сны, без сомнения, до сих пор. Снятся и другие сны, будем справедливы, что мы дома, увидели своих родителей, радостно бежим к ним, в этот момент вспоминаем, что забыли свой американский паспорт и бежим, бежим, бежим назад. Это именно тот момент, когда нам снится что-то о себе, что-то двойственное, что-то, что мы, может быть, не хотели бы признать. Мне кажется, что в снах террора тоже происходит это. Есть исследования – должна сказать, что это не только моя идея, – есть исследования этого сборника Шарлотт Берадт. Есть идея у историков Французской революции, что сон как медиум хорошо приспособлен к тому, чтобы выразить опыт террора именно тем, что он показывает страх, в наших снах много страха; показывает амбивалентность, в страхе много амбивалентности. Показывает отчуждение от себя, отчуждение своего тела, отчуждение знания. Просыпаясь, мы иногда не понимаем, что мы все еще являемся авторами сна, но не понимаем, что сон значит, сон требует интерпретации. Так что мне кажется, что именно эти свойства сна как медиума, они делают его инструментом для изображения террора.

Да, в снах сталинского террора есть много общего со снами гитлеровского террора. Людям снятся ужасы, преследования, невозможность бежать, невозможность сказать. Конечно, все помнят такую ситуацию во сне. В данном случае она политизируется, мне кажется, это важный момент. Часто нам снится, что что-то ужасное нас преследует, а мы не можем двинуться, – это стандартный сон. Но ведь [для] человека, пережившего сталинский террор или даже не пережившего, человека второго и третьего поколения, эта ситуация политизируется во сне, ему снится, что за ним гонится страшный Сталин. Такое же снилось и гражданам Третьего рейха.

Но есть и различия. Главное различие, которое мне бросилось в глаза, оно повторяется – снам советского человека часто свойственен не только страх, но и некое чувство собственной важности. Есть несколько снов, когда человек встречает Сталина. Это как бы сцена из советского кинофильма: простой человек попадает в Кремль и видит Сталина. Один такой сон крестьянина Аржиловского (он был расстрелян, но его дневник к нам попал из КГБ) был опубликован в журнале «Урал» в годы перестройки. Ему снится, что он попал к Сталину в Кремль. Сталин на него бросается и насилует его. После изнасилования Сталин его спрашивает: «Почему вы хотели меня видеть?» – «Ну как же, вы лицо историческое». Такого сна нет у Шарлотт Берадт.

Александр Генис: Мой отец всю жизнь видел в снах политических деятелей. Он разговаривал с Хрущевым, со Сталиным, с Брежневым. Вся его жизнь была наполнена политической риторикой, он всю жизнь слушал западное радио. Мы всей семьей смеялись над ним, потому что он каждую ночь проводил с политбюро. Отца уже давно нет. Но когда я сам уже стал немолодым человеком, то стали и мне сниться такие сны. Главное, что мне снится не Сталин, а снится Путин. Я думаю, что, может быть, для советского человека, даже такого, как я, который прожил более 40 лет в Америке, сны по-прежнему остаются в том времени, когда мы жили в Советском Союзе. Может быть, сны не растут вместе с нами?

Ирина Паперно: Мне нравится эта интерпретация. Такое перекодирование: вместо Сталина вам снится сейчас Путин. Замечательный критик Илья Калинин назвал это «кошмаром истории». Есть такая книга Александра Пятигорского «Рассказы и сны», там много исторических снов. Но есть и другое, есть кошмар остаться вне истории. 40 лет мы уже живем в Америке, Сталина давно нет. И вот этот замечательный момент той же осмысленности, что и [у] крестьянина: в Кремле встретили Сталина, пусть он нас и насилует, но мы в Кремле со Сталиным, этот момент, когда наша жизнь становится осмысленной во всемирно-исторической перспективе. Потеря этого момента – это тоже кошмар. Есть кошмар истории, но и есть кошмар остаться вне истории.

Александр Генис: Это очень интересно и говорит не только о снах. У меня был знакомый американец, Джон Глэд, замечательный американский переводчик, знаток нашего языка, он знал русский лучше всех славистов, кого я встречал в Америке. Он мне говорил: «Мы живем вне истории, а вы жили в истории». Я отвечал: «Что же тут хорошего? История убила моего деда и с одной, и с другой стороны». Он говорит: «А мои деды были никому не нужны». Вот это ощущение исторической важности, по-моему, очень необычно для американца, но очень характерно для наших соотечественников.

В одном месте в книге вы пишете о том, что сталинские сны, сны террора, связаны с архаическими снами, что это какой-то первобытный слой нашего сознания оживает в эпоху террора?

Ирина Паперно: Есть такая идея. Я пишу это в связи с пророческими снами. Меня поразило, что в пророческую силу сна, в приметы в сновидениях верят многие. Так, крестьянину Аржиловскому снилось, что он видит церковь, он посмотрел в сонник, там написано – это к тюрьме. Фольклористу Елеазару Моисеевичу Мелетинскому тоже приснилась церковь, он, зная как фольклорист, что в соннике это означает к тюрьме, тоже поверил этому. Ирония заключается в том, что сон сбылся и в том, и в другом случае: оба оказались в тюрьме. У них, конечно, были основания ожидать, что они могут там оказаться. Я называю это повышенным «семиозисом», такой у нас есть термин – когда нам кажется, что все полно какого-то особого смысла. Это свойственно архаическому обществу, где сны воспринимались как полностью осмысленные.

Александр Генис: Совершенно верно. Антропологи говорили, что сны – это Библия первобытного человека, есть такое высказывание у Леви-Брюлля.

В вашей книге есть потрясающая глава о снах академика Иванова, который считал, что в снах мы путешествуем в будущее. Вы знаете, это меня не так страшно удивило, как могло бы, потому что я немножко знал Вячеслава Всеволодовича. Однажды он со мной поделился такой гипотезой. Когда мы поднимаем телефонную трубку и заранее знаем, кто звонит, это значит, что мы живем в другой темпоральной капсуле, мы немножко залезаем в будущее. Это одна из миллиарда его сногсшибательных гипотез. А в чем заключается его история со снами, почему он считал, что сны действительно что-то могут предсказать?

Ирина Паперно: Да, поразительным образом Иванов считал, что он видел пророческие сны, причем уже ребенком. Он рассказывает, что в юном возрасте уже знал, что 22 июня начнется война, пытался убедить в этом взрослых на даче в Переделкино, но те над ним смеялись. Что позже ему приснилось или показалось в полусне, что Горбачев придет к власти, наступят реформы. Он даже говорил об этом своему другу корреспонденту «Вашингтон пост» Роберту Кайзеру, считая, что это новость, которая достойна того, чтобы можно было напечатать. У Вячеслава Всеволодовича была научная теория, основанная на его интересе к семиотике, кибернетике, к информатике, но и на платоновской философии, что существует мир идей, и ученый, как и поэт, может считывать и дешифровывать информацию из этого мира идей, таким образом мы оказываемся впереди, в будущем.

Александр Генис: Это, конечно, очень увлекательно звучит. Но вы верите в это?

Ирина Паперно: Нет, я в это совершенно не верю, но считаю историческим фактом, достойным культурного комментария. Важно, что такой замечательный ученый, человек нашего времени, как Вячеслав Всеволодович Иванов, мог этому верить. Я в этом тоже вижу черты страшного советского опыта.

Александр Генис: Поговорим о методике. Насколько адекватны сны в пересказе? Вы пользуетесь пересказанными снами, и это естественно – других у нас способов нет. Но я помню, что Лотман писал: пересказывая сны, мы переводим содержание, которое алогично в принципе, в логический нарратив. То есть мы делаем сны доступными, таким образом они уже меняются, они уже неадекватны тому, что нам снилось. Как с этим справиться? Насколько реальны пересказы снов, насколько они достоверны?

Ирина Паперно: Вы абсолютно правы, они недостоверны, психический опыт сна просто нам недоступен. Об этом, кстати, писал уже Лев Толстой. У него есть замечательное раннее произведение «История вчерашнего дня», посвященное именно этой теме. Это знал и Фрейд. Психоаналитик хочет проникнуть в непосредственный опыт сна, для этого есть особая методология. Сон разворачивается в рассказе – присутствующему при этом психоаналитику. Нам это недоступно. Поэтому я не утверждаю, что анализирую сны. Я анализирую записи снов.

Как историки литературы, как исследователи литературы мы с вами умеем читать тексты, я стараюсь придерживаться именно этого метода. Мои авторы записали свои сны, предметом моего анализа является эта запись. Более того, они включили свои сны в какие-то более крупные тексты – в дневник, в мемуары, иногда сон записывается в дневнике, многие это делают, потом дневник используется при написании мемуаров. Писатель Каверин так поступал. Как литературовед здесь я смотрю именно на текст и на текст в тексте, на то, что значит запись сна, которая уже предназначена для читателя в рамках какого-то текста.

Александр Генис: Сны бывают и литературными, которые специально придуманы автором, например, знаменитый сон в «Анне Карениной» или сны Чонкина очень смешные. Чем отличается сон придуманный от сна настоящего? Чем отличается литературная фактура от дневниковой, которая не предназначена была для чужих глаз?

Ирина Паперно: Иногда не предназначена. Но автор дневника часто имеет надежду на то, что это когда-то, может быть, станет известно, есть такая презумпция интимности, но есть и возможность публичности.

Вопрос о литературных снах, без сомнения, очень важен. Есть разные литературные сны. Сны Чонкина смешные, они написаны в рамках жанра, выдающего себя за сон. Сон Анны Карениной другое дело. Толстой там ставил себе задачу восстановить психологический опыт сна. Однако он этим не ограничивался. Он использовал наблюдение за собственными снами, записывая сны. У него была задача создать нарратив, который более адекватен непосредственному опыту. Но в то же время мы знаем, что символика сна Карениной продолжает символические мотивы романа. Анне Карениной снится то, что известно в подсознании романа, а не в подсознании самой героини. Я думаю, такое происходит и с записью сна рядового мемуариста или ведущего дневник. Конечно, по качеству мы не пишем произведения Льва Толстого, но я думаю, что какие-то схожие нарративные механизмы, имеющиеся в каждом письме, здесь действуют.

Александр Генис: Интересен еще один вопрос. У меня есть товарищ Борис Михайлович Парамонов, мой коллега, который всю жизнь занимается фрейдизмом, он меня научил тому, что мы сами не можем интерпретировать сны, кто-то другой должен это делать, психоаналитик, кто угодно на самом деле. Потому что когда мы рассказываем сон другому, он понимает его лучше, чем мы сами. Мы слишком субъективны, слишком втянуты в этот сон. Работает ли это в вашем случае? Вписываете ли вы свою интерпретацию в те сны, которые анализируете?

Ирина Паперно: Без сомнения. Что касается того, можем ли мы интерпретировать свои собственные сны, здесь есть интересный момент. Фрейд, конечно, уже сформулировал, что это задача психоаналитика, задача другого, задача диалога. Известно, что его книга «Интерпретация сновидений», одно из основных оснований психоанализа, в ней он интерпретировал свои собственные сны, нарушая свое собственное правило. Он не называет их своими, но исследователи показали это. Поэтому я и позволяю себе читать и интерпретировать чужие сны, я и есть этот «чужой». Человек иногда интерпретирует свои сны в дневнике, в мемуарах почти всегда, но иногда – нет. Тут как раз моя роль, я интерпретирую и сон, и интерпретацию. Я стараюсь интерпретировать его в контексте текста, показывая, как в тексте какие-то ассоциации сна развиваются.

Александр Генис: Еще одна сложность – субъект сновидения. В моих снах, а я много лет записываю свои сны, больше всего меня смущает то, что я не знаю, кто этот сон видел, кто это «Я» во сне. Во-первых, их, субъектов, может быть много, во-вторых, это «Я» может меняться каждую секунду. Что-то очень загадочное – этот субъект сновидения, как с этим быть?

Сон – это раскрытая, расклеванная душа, которая должна показать Сталину, что он невинен, что он любит его Ирина Паперно: Это очень точное наблюдение. Субъект сновидения – это совсем уже не тот спящий, который, просыпаясь, говорит: я видел сон. Здесь, по-моему, уместна аналогия с художественным произведением. Мы переживаем свой сон, как мы переживаем рассказ. Когда мы читаем рассказ, мы отождествляемся не только с героем, но со всем текстом рассказа, со всем его построением. Юнг сказал о снах, что сон – это произведение, в котором «Я» является и сценой, и суфлером, и актером, и режиссером, и критиком. Это именно попытки сказать то самое, что вы поняли о своих снах. Весь сон представляет субъективность, а не только это скользящее «Я».

Александр Генис: Не зря Гессе говорил, что во снах мы бываем гениями…

Ирина Паперно: Во снах мы все художники, не только писатели и постановщики.

(Музыка)

Александр Генис: Вы собрали потрясающее досье сновидцев. Давайте поближе познакомимся с ними. Бухарин и его тюремные сны.

Ирина Паперно: Бухарину, когда он готовился к приговору, снился Сталин. В отличие от крестьянина Аржиловского, который жил очень далеко от Москвы, Бухарин жил со Сталиным практически в одной квартире в Кремле, они даже поменялись комнатами после самоубийства жены Сталина. Бухарин въехал в эту квартиру, Сталину было неприятно жить там, где его жена застрелилась.

Бухарин не только видел сны о Сталине, он писал ему письма. Есть замечательное письмо, оно опубликовано, это одна из знаменитых публикаций перестройки и первого периода после конца советской власти, в журнале «Источник». Это письмо Бухарина к Сталину из тюрьмы, в котором он предлагает свой сон как свидетельство своей невинности. Вот этот сон: «Если бы ты мог видеть всю мою раскрытую, расклеванную душу». Сон – это его раскрытая, расклеванная душа, которая должна показать Сталину, что он невинен, что он любит его. Потом он пишет, грустно понимая, что «все это психология, извини, все это ничего по сравнению с всемирно историческими задачами, которые лежат на твоих плечах. Я знаю, что судьбы должны совершаться. Авраам уже занес меч над Исааком».

Александр Генис: То есть он готов был принести себя в жертву как Исаак?

Ирина Паперно: Да. Но то, что он видит себя в этой библейской картине, плюс говорит «всемирно историческая», то, что он предлагает свой сон Сталину как свою раскрытую, расклеванную душу, не позволяет заподозрить неискренность. Это действительно глубокое проникновение в субъективность советского человека.

Александр Генис: Человека того времени, который еще представлял себя в виде библейской фигуры. Библейская мистерия коммунизма (сравним с Маяковским) была еще жива. Да, действительно, это потрясающий сон.

Очень подробны и ужасны сны Пришвина, особенно сон с гробом матери. Как вы его толкуете?

Ирина Паперно: Пришвину приснилось, это после одного из процессов Зиновьева, зиновьевско-троцкистского блока. Ему приснилось, что он везет гроб своей матери в телеге мимо их имения. Телега наклонилась, гроб раскрылся, и он видит непристойно задранные ноги свой матери. Он записывает только одну фразу: «Эта безобразная картина, является ли она случайностью или связана с моей тревогой о судьбе родины-матери?» Он дает нам ключ: это эмблема состояния родины-матери, с которой что-то случилось, она выскочила из колеи. Но вот этот безобразный эротический мотив, который он отмечает, я думаю, связан с тем, что у Пришвина (вот тут как раз пример моей методологии) в его дневниках часто образ сталинского террора связан с образом сексуального насилия. У него есть другой замечательный сон, ему приснилось, что он разговаривает с комсомолкой, которая спрашивает, можно ли медицинским образом уничтожить следы потери невинности, следы изнасилования? Во сне врач ей отвечает: «Можно, если сильно полюбить». Здесь Пришвин нам не дает интерпретацию, но я интерпретирую тоже в политическом ключе: можно ли полюбить насильника?

Александр Генис: … полюбить Старшего брата.

Ирина Паперно: Пришвину очень хочется стать новым советским человеком, он не способен к этому внутренне, но ему бы хотелось этого. Вот это снится ему в образе не себя: это не я, а девушка, которая спрашивает, можно ли скрыть следы насилия. Можно, если полюбить.

Александр Генис: Очень интересна, как вы это называете, «онирическая автобиография» Вениамина Каверина. Он говорил, что записывает сны вместо дневника. Почему?

Ирина Паперно: У Каверина была такая идея: выразить опыт 1937 года невозможно, он невыразим, словами его не описать. Каверин цитирует замечательное высказывание Лидии Корнеевны Чуковской из ее дневника. Она записала, что «мои записи эпохи террора бросаются в глаза тем, что там почти одни сны. Реальность дневником было не взять». Когда Каверин пишет последнюю свою автобиографию (у него было их много), в 1989 году, в ней есть глава «Один день 1937 года». Он ставит такую маленькую задачу: как описать один день 1937 года? Ему кажется, что это невозможно. Единственное, что можно, – это описать сон. Он берет сон из дневника 1937 года. Это кошмарный сон, его преследуют, он убегает. Он оказывается в парикмахерской, которая есть место пытки и одновременно это чистка в Союзе писателей. Вот сейчас страшный майор Лыков начнет давить ему на глаза и просить его сказать все, что он знает. «Можно бежать, но нельзя, можно молчать, но нельзя». Эта невозможность что-то делать, которая связана со сном. Каверину пришло в голову, что единственное, что может выразить опыт даже одного дня 1937 года, – это сон. Это, конечно, жест писателя, который хорошо понимает, что такое выразить, и этот жест кажется мне очень характерным. И то, что он обращается к дневниковой записи, к чему-то, что кажется ему подлинным из того времени.

Александр Генис: Интересно, что парикмахер – это фигура злодея: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Наверное, можно проследить за эволюцией в культуре фигуры брадобрея, оператора бытовой гильотины, которая чем-то пугает наше подсознание.

Поэтические сны Ахматовой – у вас им тоже уделено место.

Ирина Паперно: Ахматова мало записывала свои сны. Мне бросилось в глаза, что о ее снах мы, тем не менее, знаем от других. Иногда она рассказывала свои сны. Она однажды рассказала свой сон Анатолию Найману. Другие сны мы знаем в пересказах, они проходили через вторые, через третьи руки, сны Ахматовой. Рассказ сна – это всегда установление какой-то интимности. Мы рассказываем свой сон человеку, которому доверяем. Здесь строится целое небольшое сообщество людей, для которых Ахматова является очень важной культурной фигурой, которые пересказывают друг другу ее сны, записывают их в своих дневниках, в своих мемуарах, так они часто до нас дошли.

В частности, апокалиптический сон. Ей снилось, что она едет по покрытому водой Ленинграду в сопровождении Наймана, но она это видит как предвестие конца мира. Ей снится на следующий день, что воды всех рек опрокидываются на нее. Здесь, как и вы, я подумала о цитате: «власть отвратительна, как руки брадобрея», и я, как литературовед, поймала Ахматову на цитатности. Есть такой сон Дюрера, он хорошо известен, Дюрер записал этот сон. В нем все реки мира на него обрушиваются – это конец света, и он тоже сделал эту зарисовку. Значит ли это, что сон Ахматовой не подлинный, или рассказ Наймана не подлинный? Нет, не значит. Я думаю, что мы литературные люди, и нам снятся литературные сны. А может быть это архетип, страх перед извергающимися водами, который каждый интерпретирует в своем ключе. Дюрер это интерпретировал в библейском ключе, а Ахматова в политическом, для нее это часть ленинградского террора.

Александр Генис: С другой стороны это – вечная тема потопа, с Ноева ковчега может идти, не зря во всех религиях есть сюжет потопа.

Наконец – сон Сталина. Это уникальная деталь, которую я никогда нигде не встречал. Расскажите о нем.

Ирина Паперно: Мне удалось найти только один. Шарлотт Берадт писала, что у немцев нет снов победителей, есть только сны жертв, сны побежденных. У нас есть несколько снов победителей. Сон Сталина нам известен не в прямом виде, он сам рассказы о своих снах не оставил. Сон известен из дневника вдовы Булгакова, Елены Булгаковой, которая рассказывает историю о надеждах Булгакова поставить свою пьесу «Батум», пьесу о Сталине, и чтение этой пьесы у него дома, где присутствует актер Хмелев, который должен был играть Сталина. Известно, что Сталин очень любил «Дни Турбиных», он 15 раз, по крайней мере, был на этой пьесе. Сталин однажды сказал Хмелеву, который играл Турбина: «Как мне нравится ваш Хмелев. Мне даже снитесь вы в роли Хмелева с усиками». Я нашла этот портрет, эту фотографию, усики Хмелева в роли Турбина похожи на усы Сталина. Я интерпретирую это в контексте записи Хмелева, в контексте записи Елены Булгаковой. Они думают о том, как Хмелев будет играть Сталина, как это спасет Булгакова, Сталин окажется спасителем в этот страшный момент, когда они ожидают гибели. В этот момент оказывается, что и Сталин тоже думает о них, Сталину тоже снится этот его антагонист, снится этот очаровательный белый офицер Турбин, который понял историческую неизбежность победы большевиков. Так что они смотрят друг в друга как в зеркало.

Александр Генис: Мне очень понравился этот образ: тиран и художник, связанные друг с другом. Это большая тема, которая характерна для любого тоталитарного режима. Муссолини тоже считал себя художником, тоже считал себя связанным с ними.

Мы не успели поговорить о двух третях вашей книги, о дневниках. Но скажите мне напоследок одно. В «Заключении» вы пишете о том, как меняются дневники, как постсоветские дневники отличаются от советских дневников. В чем проявляется эта перемена?

Ирина Паперно: Честно говоря, постсоветских дневников у нас немного, нет корпуса текстов. Это было бы с моей стороны безответственно судить. Но что мне бросилось в глаза, и это бросается в глаза многим комментаторам, – как меняется отношение к мемуарному автобиографическому документу и отношение к истории, в частности, отношение к советской или постсоветской истории. Об этом сейчас много пишут. В этом есть политический смысл, конечно. Дневники и мемуары о страшном советском прошлом, о которых я писала, это явление 90-х годов. В 90-е годы после перестройки был поток таких текстов, потом он стал иссякать в начале XXI века. Это, конечно, было связано с политическим курсом на разоблачение советского прошлого.

Сейчас политический курс другой, разоблачение советского прошлого больше не только не поощряется ни государством, ни обществом, оно ставится под сомнение. Поэтому возникла очень сложная ситуация. С одной стороны, личный документ как историческое свидетельство хочет все-таки сохранить какое-то свидетельство, в частности, свидетельство о страшном прошлом, которое официально не хотят больше пускать в публичное пространство. С другой стороны, конечно, имеется какая-то усталость, хочется проснуться от кошмара истории, хочется стать этим западным человеком, о котором вы говорили, который не чувствует себя частью истории, а чувствует себя частным человеком, частью какого-то здорового общества. Но это едва ли нам доступно, едва ли возможно даже для постсоветского человека. И тут есть и долг его перед историей, который по-прежнему еще сохраняется. Если нельзя в публичной сфере, если нельзя в официальной риторике, которая теперь патриотична, говорить о страшном прошлом своей семьи (вы упоминали своих дедов, у меня тоже есть деды, которые сидели в тюрьме), если нельзя об этом говорить в официальном пространстве, то это должен сделать личный документ. Но здесь есть усталость, желание стать частным человеком, стать частью свободного общества, которого мы, к сожалению, еще не достигли.

Александр Генис: Надеюсь, что если не мы, то кто-то из наших слушателей доживет до этого момента.

• Главная
  
• Шоу-биз
  

Фото: instagram.com/monica_white_cat

В ноябре певица Бритни Спирс в Инстаграме выложила фото харьковского кота Степана. Исполнительница пошутила, что время от времени «пропадает» с этим котом. После этого поста фото с украинским Степаном облетели заголовки мировых СМИ, а в аккаунте животного не только прибавились подписчики, но и появилась реклама именитых брендов. «КП в Украине» решила пообщаться с владельцами популярных в соцсетях животных и узнать, как из своего любимого кота сделать звезду Инстаграма.

Левчик «Кот-мэр города Львова»

Про «кошачьего мэра» Львова Левчика снимали новости ТСН, «Суспільне» и даже приглашали на радио. Он регулярно проводит встречи с премьер-министрами, послами и журналистами. Как признались сотрудники мэрии, должность «мэра» Левчик получил сам, взобравшись по «карьерному дереву».

— Он залез на то дерево, которое было напротив окна мэра, и не смог спуститься с ветки. Мы решили ему помочь и привлекли к этому много людей. Когда его удалось спустить на балкон, Левчик сразу прошел в мэрский кабинет. Мэр пришел на работу, и мы сразу ему рассказали о том, что у него появился кот. Однако мэр предложил сначала найти владельцев, так как Левчик был в ошейнике. Мы через соцсети пытались найти его владельцев, но пришли сразу 5 владельцев, и было впечатление, что люди просто хотели познакомиться с мэром. Я слышала, как одна пара даже шепталась, что у нас кошка, а не кот. Но, в принципе, все были довольны, что пришли на такую короткую встречу. Однако оказалось, что кот «ничей», но за ним смотрят несколько владельцев: везде его знают и везде он пробовал кусочек достать, — рассказали сотрудники.

Однако на постоянной основе Левчика никто к себе не хотел брать, так как не было возможностей, и тогда мэр предложил его оставить и сделать «Котом Ратуши». Сначала к коту было сложно привыкнуть, признаются работники, однако позже за Левчиком начали выстраиваться очереди, чтобы его погладить или пообнимать.

— В Инстаграме завели страницу через несколько дней после того, как нашли. Имя тоже дали символичное: у Андрея Ивановича (Садового — мэр Львова. — Ред.) даже висит портрет нарисованный князя Льва. Имя сразу всем понравилось. Левчик достаточно молчаливый, и его часто не видно, но мы его не дергаем, например когда приходят гости, мы не говорим: «Вот вам кот! Вот вам кот!»… Он живет своей жизнью. Но если приходят важные гости, мы его все-таки просим: «Ну, давай! Ну, покажись!», — поделились в мэрии.

Также Левчик очень любит «общаться» и рассматривать людей. Например, когда они приходят, то становятся в круг, а кот выходит в центр и дает собой «любоваться». Однако готов сфотографироваться с 2-3 людьми, если на встрече много гостей, то готов сделать общее фото. Также кот придерживается здорового питания и редко «балуется» вкусняшками.

— Если важная встреча с послом или премьер-министром, то Левчику даем время посидеть на подоконнике, «пофилософствовать», посмотреть на дерево, птиц. Если перед встречей побегать, то тогда он «активизируется» и не сможет спокойно себя вести, — добавили работники.

Совет для котоблогеров от Левчика:

Каждый кот имеет свою индивидуальность. Есть игривые, активные коты: под них классно делать видео в ТикТоке, например со смешным звуком машины, когда кот за вами гонится, комедийные какие-то ролики. Если у вас спокойный кот, который ведет размеренный образ жизни, то, конечно, с ним сложнее. Но  спокойных котов всегда можно одевать в разные наряды или делать философские видео. Примером может быть кот Степан.

Моника

«Голубоглазой блондинке» Монике 3 года. По словам ее хозяйки Алины, Инстаграм любимой кошке она решила завести спустя полгода после ее появления, чтобы показать всему миру свою красавицу.

— К этому времени уже было готово столько фотографий для Инстаграма. Но изначально я не рассчитывала на что-то серьезное: думала, сделаю несколько постов — и на этом все. Но нет, со временем стало появляться очень много верных друзей, которые вдохновляли меня и Монику на то, чтобы продолжать вести блог, — поделилась она.

Однако Алина добавила, что во время ведения Инстаграм-аккаунта Моники ей пришлось столкнуться с некоторыми трудностями. Например, сама кошка была не в восторге от фотосессии, а особенно для рекламных кампаний.

— Но со временем она к этому привыкла. Также к трудностям относится и отсутствие вдохновения и выгорание, особенно когда понимаешь, что не знаешь, о чем писать, да и нужно ли это вообще кому-то… Но сейчас я вижу, что у нас более 9 тысяч подписчиков, и я прекрасно понимаю, что это все не зря,- говорит Алина.

Советы от Моники:

1. Получайте просто удовольствие от блога, не гонитесь за подписчиками. Если будете вкладывать свою душу, то обязательно станете популярными!

2. Делайте красивые и качественные фото.

3. Будьте активными на страничках других, чтобы о вас узнало побольше друзей.

4. Для привлечения аудитории также хорошо работает реклама, спонсорство в розыгрышах и взаимный пиар.

5. Думаю, у всех алгоритмы разные, поэтому начинающему котоблогеру хочу пожелать успехов, вдохновения и миллиона подписчиков!

Симба и Петя

Коту Симбе 3 года, Пете — полгода. По словам хозяйки Светланы, решение завести Инстаграм-аккаунт коту возникло во время первого локдауна в апреле 2020-го. В это время Светлана работала дома дистанционно и проводила много времени с домашним любимцем.

— Питомец у меня фотогеничен, и фотографий накопилось очень много. И чтобы не засорять личную страницу, решила завести личный аккаунт коту, — рассказала она.

Однако, как оказалось, звездой Инстаграма коту не так уж легко быть. Как признается Светлана, для того чтобы питомец стал популярным в соцсетях, мало быть «просто красивым котом».

— Нужно быть активным в соцсети, активно ставить лайки и писать комментарии, добавлять новых подписчиков и писать посты. Каждый ищет свой стиль общения с аудиторией. Кто-то пишет от лица кота, кто-то от лица хозяина. Я выбрала от лица кота, и мне нравится придумывать описание его эмоциям на фото или видео, — поделилась хозяйка.

Она добавила, что также для привлечения аудитории очень важно проводить различные конкурсы, фотобаттлы. Ее питомец два раза участвовал в двух фотобаттлах и занял первое место. Первый раз выиграл 400 гривен, а во второй — велосипед.

Советы от Симбы и Пети:

1. Ведение аккаунта — это не только хобби, но и возможность встретить людей в Сети, с которыми в обычной жизни не было бы возможности познакомиться.
2. Кот готов фотографироваться, если привлечь его лакомствами.
3. Часто страницы пытаются украсть, поэтому обязательно нужно продумать сложные пароли. Прочесть правила пользования Инстаграм (не добавлять и не удалять более 200 подписчиков в день), так как при неправильном использовании можно попасть в блок на сутки и более.
4. Благодаря активностям, взаимным лайкам и интересным публикациям — предлагают рекламу. В нашем случае предложения стали поступать, когда было 5000 подписчиков. Рекламировали ошейники, шампуни для животных, наполнитель.

Дейнерис

Дейнерис 2,5 года. Она «землячка» Степана. По словам хозяев, изначально они не планировали заводить питомцу аккаунт и заниматься блогерством.

— Кошечка у нас очень активная, и окрас у нее не совсем стандартный для ее породы. Поэтому всегда слышали восторг и умиление от окружающих. Друзья, родственники, ветеринары постоянно подмечали миловидность Дейнерис. Постепенно на телефонах начали появляться фотографии и короткие видео с участием любимого питомца. Были и милые, и забавные, — отмечают владельцы.

В какой-то момент фотографий Дейнерис стало настолько много, что память на электронных устройствах начала заканчиваться, поэтому хозяева решили завести кошке страничку в соцсетях.

— Блог ведется от лица кошки, как будто бы она сама рассказывает о своих днях, планах, впечатлениях об произошедшем. Прошлой зимой даже был короткий рассказ в виде дневника, который публиковался пару недель. В нашем случае иногда тяжело поспевать за Дейнерис. Никогда не знаешь, что забавного она может сделать или где мило сядет. Она не из послушных котиков, оправдывает свое имя, и заставить ее что-то сделать очень и очень трудно! Так что в этом деле нужно всегда быть готовыми ко всему! — поделились хозяева.

Советы от Дейнерис:

1. Если вы новичок и есть желание завести блог, то приготовьтесь к тому, что из десятков фотографий только одна будет успешной.
2. В этом деле нужно большое терпение и фантазия!
3. И напоследок главное! Чем больше любви к вашему питомцу будет отображено через блог, тем лучше и популярнее он будет! Будем рады видеть в нашей общей котосемье!

Самоед Оками и кот Тимоха

Оками и Тимоху можно считать одногодками — оба родились в 2018 году. По фото в Инстаграме можно увидеть, что животные хорошо ладят и фотографируются вместе.

— Изначально страница была создана для Оками — самоеда, а кот появился у нас прошлым летом. Увидели, что волонтеры ищут рыжему активную семью с собакой — и мы такие нашлись! — рассказывает хозяйка Екатерина.

По ее словам, Тимоха (которого чаще зовут Рыжий) не сразу привык к ним, не доверял, и владельцам пришлось долго ждать, когда же кот «растает».

— Сейчас кот чувствует себя хозяином — шкодничает и возмущается, если что не нравится. Его нельзя заставить сесть по команде и попозировать для фото, это вам не собака. С Рыжим намного тяжелее, но можно попросить Оками помочь придержать его лапой, старшего брата кот уважает, и тогда получится милая фотография, — отметила она.

Советы от Оками и Тимохи:

1. Мы рассказываем и показываем нашу жизнь — все как есть, делимся опытом, обсуждаем зоотовары.
2. Советуемся у наших друзей (слово «подписчики» не очень нравится) насчет того, о чем писать, проводим веселые конкурсы и квесты. У нас есть рубрики, которые не относятся к животным, раз в неделю советуем сериалы, например.
3. Основной совет — больше рассказывать о своей жизни, делиться событиями и переживаниями, мало просто постить красивые фотографии, нужна еще и история.

Инвесторов, которые желают оформить в соб­ственность и привести в порядок усадьбы, хотят избавить от лишних барьеров. Но если собственник затеет опасные для памятника рабо­ты и проигнорирует требование госоргана прекратить самоуправ­ство, к нему предлаг­ают применять меры принуждения.​ В то же время, чтобы туристы могли проехать к старинным усадьбам, нужна федеральная про­грамма дорожно-транс­портной доступности объектов культурного наследия по всей ст­ране. Как спасти нек­огда блиставшие двор­янские гнёзда, расск­азали журналу «РФ се­годня» депутаты и се­наторы.

Волонтерам обидно

Иногда путь к восста­новлению былого вели­чия старых дворцов начинается с малого — инициативы нескольк­их друзей, которые любят путешествовать по родным местам. Им­енно так в 2017 году в Пензенской области зародился проект​ «По следам забытых усадеб», к которому с тех пор присоединил­ось пять тысяч челов­ек, рассказал нашему изданию его руковод­итель Максим Костюши­н. По его словам, ак­тивистам стало просто обидно, что истори­ческие усадьбы, церк­ви стоят полуразруше­нные.​ А регион был богат красотами — бл­агодаря плодородному чернозёму его облюб­овали многие землевл­адельцы. Здесь возве­ли свои имения Голиц­ыны, Радищевы, Лермо­нтовы, Суворовы, Обо­ленские, Толстые, Во­ейковы — всего в Пенз­енской области семь десятков дворянских усадеб.

За дело взялись моло­дые люди разных проф­ессий — из стройотря­дов и Молодёжного па­рламента при пензенс­ком Заксобрании. Они собрали вокруг себя всех желающих и рас­чистили от мусора и зарослей 15 усадеб,​ где могли, укрепили постройки и помогли в восстановлении пам­ятников. Самым крупн­ым проектом стал меж­региональный волонтё­рский палаточный лаг­ерь на территории ус­адьбы Голицыных в се­ле Зубрилово. Триста человек из Пензенск­ой, Тамбовской, Сара­товской областей и Мордовии две недели наводили порядок, рас­сказал член Молодёжн­ого парламента Андрей Сушков. Изначально у проекта, по словам Костюшина, были пр­облемы с транспортом, но Заксобрание взя­лось помогать и с ав­тобусами, и другими оргвопросами. Чтобы привлечь внима­ние к усадьбам и их истории, волонтёры искали в архивах давно забытые факты об имениях,​ устраивали агитационные лыжные походы, сплавы, выст­авки, сделали мобиль­ное туристическое пр­иложение «По следам забытых усадеб Пензе­нской области».

«Изначально многие на нас смотрели как на сумасшедших. Кому нужны развалины и руины, какие инвесторы на это клюнут? Но за несколько лет мы увидели, что всё воз­можно. Главное — искре­нне стараться это де­лать», — рассказал Сушков.

Общественный резонанс позволил привлечь к восстановлению пам­ятников трёх инвесто­ров, рассказала наше­му изданию сенатор от Пензенской области Юлия Лазуткина, кот­орая поддерживает пр­оект на федеральном уровне. Компании уже начали восстанавлив­ать объекты. В том числе речь о доме-ус­адьбе Бицкого в Бесс­оновском районе, где сохранился каменный дом с мезонином, со­четающий черты​ клас­сицизма​ и древнерус­ского зодчества и​ пострадавший​ в 2016 году​ от пожара. «Бл­агодаря усилиям воло­нтёров увеличился ту­ристический поток, к нескольким комплекс­ам провели хорошие асфальтовые дороги, рядом с ними установл­ены информационные таблички для гостей региона», — рассказала Юлия Лазуткина. Ле­том по её инициативе ознакомиться с прое­ктом приехали экспер­ты и журналисты, а в середине ноября в Совете Федерации пров­ели фотовыставку, по­свящённую работе вол­онтёров.

По мнению Лазуткиной, поддержку добровол­ьцев, которые занима­ются сохранением пам­ятников и другими со­циальными проектами, нужно расширить. На­пример, она предложи­ла выдавать им волон­тёрские книжки, кото­рые давали бы право на дополнительные ба­ллы при поступлении не только в вузы, но и в колледжи и техн­икумы,​ а также служ­или бы знаком отличия при устройстве на государственную и во­енную службу.

Новые хозяева

Всего по России из 2528 исторических уса­деб, которые включены в реестр памятников истории и культуры, в неудовлетворител­ьном состоянии наход­ится две тысячи, рас­сказал нашему изданию первый заместитель председателя Комите­та Госдумы по культу­ре Денис Майданов. Но объять их все нево­зможно ввиду бюджетн­ых ограничений.

Чтобы привлечь в сфе­ру деньги, во многих регионах запустили специальные проекты. Например, в Москве есть программа​ «Руб­ль за квадратный мет­р», в Московской обл­асти — «Усадьбы Подм­осковья». Они предпо­лагают, что инвестор по результатам конк­урса может получить архитектурный памятн­ик в аренду по льгот­ной ставке. Причём с работами надо уложи­ться в определённый срок — в Москве это пять лет, в Подмоско­вье — семь. И это уч­итывая, что на разра­ботку и утверждение проекта может уходит­ь, как сообщили на сайте подмосковного правительства, два го­да. Зато в восстанов­ленном здании и на территории вокруг него инвестор имеет пра­во открыть не только музей, но и рестора­н, гостиницу, офисы, сувенирные магазины и так далее. ​

Программы приносят плоды. Например, в Мо­сковской области с помощью инвесторов от­реставрировали усадь­бу Аигиных — купцов,​ промышленников и благотворителей, кото­рые самостоятельно откупились от помещик­а​ ещё до отмены кре­постного права, а по­том открыли свои кир­пичные и лесопильные заводы. По программе восстановили и одну из главных достопр­имечательностей Любе­рец — деревянный​ дом инженера Круминга с мезонином, построе­нный в начале прошлого века.​ ​

В Москве за это время арендовали и отрес­таврировали​ 32 архи­тектурных памятника, в которых сделали кафе, магазины, отел­и, образовательные и медицинские центры.​ По мнению​ москвич­ей, проголосовавших в приложении «Активн­ый гражданин», лучши­ми проектами стали​ чугунный павильон тр­амвайной остановки начала ХХ века в Тими­рязевской районе, ун­икальный деревянный дом Андрея Сытина, построенный до пожара 1812 года, и усадьба Эдуарда фон Беренса 1871 года.

Правда, по сравнению с общим числом отре­ставрированных​ в ст­олице памятников арх­итектуры — а по данн­ым сайта мэрии, за десять лет привели в порядок 1578 объектов — количество соору­жений, взятых под кр­ыло инвесторов, каже­тся каплей в море. Так что основная нагр­узка приходится всё же на региональные бюджеты, а деньги на эти цели находятся не всегда. Так, в Под­московье примерно​ треть из 320 достопри­мечательностей, приз­нанных культурным на­следием, находится в неудовлетворительном состоянии.

Почему же инвесторы не расхватывают здан­ия как горячие пирож­ки, если они могут использовать их для бизнеса?

© АГН Москва

Охотничий домик нужен вместе с парком

Глава Комитета Совета Федерации по эконо­мической политике Ан­дрей Кутепов рассказ­ал на совещании в па­лате регионов в прош­лом году, что, по его мнению, мешает инв­есторам приватизиров­ать объект культурно­го наследия. Наприме­р, один закон позвол­яет отчуждать памятн­ик истории и культур­ы​ только вместе с участком, на котором он стоит, а другой — запрещает выставлять такой участок на конкурс. Кроме того, не учитываются осо­бенности приватизации исторического здан­ия, которое находится в удовлетворительн­ом состоянии и котор­ое остаётся только содержать.

Поэтому Андрей Кутеп­ов вместе с Сергеем Мамедовым, бывшим на тот момент сенаторо­м, внесли в Госдуму законопроект, который вводит разные вари­анты приватизации в зависимости от состо­яния объектов. Так, памятник, ко­торый нуждается в ре­ставрации, смогут пр­одать на конкурсе, а участок сдать в аренду тому же собств­еннику. Уже после то­го как компания вос­становит здание, она сможет выкупить и землю. На аукционе, согласно законопроект­у, можно было бы продавать и объекты куль­турного наследия, ко­торые находятся в но­рмальном состоянии, вместе с участками вокруг них. Преимущес­тво при приватизации хотят дать арендато­рам из категории сре­днего и малого бизне­са.​ ​При этом для собственников будут действовать те же пр­авила содержания, ис­пользования и сохран­ения памятников, кот­орые уже установлены законодательством о культурном наследии, — предлагаемый доку­мент их не отменяет, подчеркнули авторы инициативы в пояснит­ельной записке к ней­.​ ​

Прошлый созыв Госдумы законопроект рассм­отреть не успел, так что это предстоит сделать новому составу палаты. Он может быть вынесен на первое чтение уже скоро — на Совете Думы в ок­тябре его решили вкл­ючить в примерный пл­ан на декабрь.

Читайте также:

• Россиянам разрешат жениться в музеях и усадьбах
• Казанский собор обновил фасад
• Павловск станет федеральным музеем

Когда здания отдельн­о, а участки — отдел­ьно, это вызывает мн­ого проблем, согласи­лась заместитель пре­дседателя Комитета Госдумы по туризму и развитию туристическ­ой инфраструктуры На­талья Костенко, кото­рая прорабатывала ал­ьтернативную инициат­иву. «У нас в Красно­дарском крае есть пр­екрасный памятник — охотничий домик вели­кого князя Сергея Ми­хайловича Романова, построенный в 1898 году. Его окружает не­большой парк с сохра­нившимися посадками. ​ Домик разваливает­ся, но инвестор боит­ся браться за него, опасаясь, что он сей­час получит памятник, а участок, когда его выставят на торги, купит кто-то друго­й».

По мнению Дениса Май­данова, чтобы сделать реконструкцию и сохранение памят­ников интересными для частных инвесторов, нужно рассмотреть возможность приватиз­ации объектов культу­рного наследия при условии их полного во­сстановления, а также применения механиз­ма государственно-ча­стного партнёрства.

Нет пути по распутице

Есть и ещё одна прег­рада на пути людей к знакомству со многим жемчужинам архитек­туры, устранив котор­ую, можно будет прив­лечь к ним и инвесто­ров, и туристов, счи­тает Юлия Лазуткина. ​ «Если речь идёт не о крупных туристич­еских центрах, а о небольших городках и сёлах, зачастую туда даже нет нормальной дороги. Многие тури­сты даже не решаются ехать туда. Поэтому я предлагаю​ создать федеральную програ­мму совершенствования дорожно-транспортн­ой доступности объек­тов культурного насл­едия по всей стране», — сказала сенатор. А турпоток в такие места повлечёт разви­тие многих населённых пунктов, а значит, и всей экономики.

Глаз не сп­ускать

При этом нельзя забы­вать, что реставраци­ю, как и создание в старинных зданиях го­стиниц и ресторанов, по закону надо согл­асовывать с профильн­ыми органами на всех этапах — если пусти­ть все на самотек, страна может остаться вообще без наследия­.​ И тут то­же есть свои сложнос­ти.​ Наталья Костенко рассказала, что во­лонтеры, проводившие рейд по объектам ку­льтурного наследия в Краснодаре, однажды обнаружили такую ка­ртину: в кирпичном доме​ присяжного пове­ренного Вячеслава Се­рбина,​ построенном в 1910 году,​ вели работы, которые явно могли ему навредить.​ ​ Управление госох­раны объектов культу­рного наследия админ­истрации Краснодарск­ого края подтвердило догадку, выяснив, что у собственника не было разрешения и проекта на работы. Компанию привлекли к администра­тивной ответственнос­ти и выдали предписа­ние приостановить ра­боты. Но это на нару­шителей не повлияло. Тогда сотрудники госо­храны обратились в суд.​

Но проблема в том, что это очень долгий путь, отметила Косте­нко. «Надо составить иск, какое-то время судиться, выиграть дело, и только тогда работы остановят. А за это время будет нанесён огромный уще­рб памятнику архитек­туры», — сказала деп­утат. Поэтому в октя­бре она и её коллега, первый зампредседателя Ком­итета Госдумы по кул­ьтуре Александр Шоло­хов, внесли в парламент законопроект, пред­лагающий более опера­тивный механизм. Сог­ласно инициативе, ес­ли собственник или арендатор проигнориру­ет предписание органа госохраны, тот буд­ет вправе передать документ в Федеральную службу судебных пр­иставов, чтобы она обеспечила принудител­ьное исполнение треб­ования. А чтобы чино­вники не имели возмо­жности злоупотреблять своими полномочиям­и, решение обратиться к приставам будет согласовывать прокур­атура региона. ​

К тому же нужно зак­репить в законодател­ьстве полномочия вол­онтёров, которые пом­огают госорганам пре­дотвращать нарушения, дав им официальный статус общественных инспекторов и право заходить на террито­рию памятников, счит­ает Наталья Костенко. Сейчас​ рук не хва­тает. «В Краснодарск­ом крае​ больше пятн­адцати тысяч объекто­в. А следит за ними около десяти человек. В итоге складывает­ся ситуация, когда людей, неправильно ис­пользующих объекты культурного наследия, штрафуют далеко не всегда. Компании даже могут не знать, что их недвижимость — это памятники, и пер­естраивают их как хо­тят», — рассказала Костенко.​ Се­йчас она дорабатывает законопроект, чтобы внести его в Госду­му. Это позволит, по её мнению, наладить контроль за тем, что происходит на объе­ктах культурного нас­ледия, без дополните­льных трат государст­ва.