По рассказам современников они колебались уходить из мира в монастырь

Мария с детства отличалась беспокойным характером и многими странностями. Она часто ходила в церковь, была молчалива и одинока, никогда ни с кем не играла, не веселилась, не занималась нарядами, всегда была одета в рваное, кем-нибудь брошенное платье. Господь особенно о ней промышлял, зная ее будущую ревность по Богу, и она часто во время работ видела перед глазами Серафимо-Дивеевский монастырь, хотя там никогда не бывала.

Через год по смерти отца умерла мать. Тут Марии совсем житья не стало от родных.

Однажды летом несколько женщин и девушек собрались идти в Саров, Мария отпросилась пойти с ними. Домой она уже не вернулась. Не имея постоянного пристанища, она странствовала между Саровом, Дивеевом и Ардатовом – голодная, полунагая, гонимая. Ходила она, не разбирая погоды, зимой и летом, в стужу и жару, в полую воду и в дождливую осень одинаково – в лаптях, часто рваных, без онуч. Однажды шла в Саров на Страстной неделе в самую распутицу по колено в воде, перемешанной с грязью и снегом; ее нагнал мужик на телеге, пожалел и предложил подвезти, она отказалась. Летом Мария, видимо, жила в лесу, потому что когда она приходила в Дивеево, то тело ее было сплошь усеяно клещами и многие ранки уже нарывали.

Чаще всего она бывала в Серафимо-Дивеевском монастыре. Некоторые сестры любили ее, чувствуя в ней необыкновенного человека, давали чистую и крепкую одежду вместо лохмотьев, но через несколько дней Мария вновь приходила во всем рваном и грязном, искусанная собаками и побитая злыми людьми. Иные монахини не понимали ее подвига, не любили и гнали, ходили жаловаться на нее уряднику, чтобы он освободил их от этой «нищенки». Урядник ее забирал, но сделать ничего не мог, потому как она представлялась совершенной дурочкой, и он отпускал ее. Мария снова шла к людям и часто, как бы ругаясь, обличала их в тайных грехах, за что многие ее не любили.

Никто никогда не слыхал от нее ни жалобы, ни стона, ни уныния, ни раздражительности или сетования на человеческую несправедливость. Это было главным в жизненном пути блаженной: внешне неприметное смирение, скрытое под видом грубости.

И Сам Господь за ее богоугодную жизнь и величайшее смирение и терпение прославил Марию Ивановну среди жителей. Начали они замечать: что она скажет или о чем предупредит, то сбывается, и у кого остановится, те получают благодать от Бога.

В Серафимо-Дивеевском монастыре существовала удивительная преемственность блаженных стариц. Первую из них, Пелагию Ивановну Серебренникову, благословил жить в Дивееве преподобный Серафим при личной встрече, говоря: «Иди, побереги моих сирот-то!» После того как она 47 лет «берегла сирот», незадолго до кончины, Пелагия Ивановна благословила остаться в монастыре Пашу, подвизавшуюся 30 лет в Саровском лесу, а затем почти столько же в Дивееве.

Мария Ивановна, в свою очередь, духовно окормлялась у Прасковьи Ивановны, к которой приходила советоваться. Сама Прасковья Ивановна (схимонахиня Параскева), предчувствуя кончину, говорила близким: «Я еще сижу за станом, а другая уже снует, она еще ходит, а потом сядет». А Марии Ивановне, благословив ее остаться в монастыре, сказала: «Только в мое кресло не садись».

В самый день смерти блаженной схимонахини Параскевы 22 сентября/5 октября 1915 года Мария Ивановна была в монастыре. Раздосадованные ее странностями, монахини выгнали ее, велев вовсе сюда не являться, а иначе они прибегнут к полиции. Ничего на это не сказала блаженная, повернулась и ушла.

Перед внесением в церковь гроба с телом блаженной Параскевы в монастырь приехал крестьянин и говорит:

– Какую рабу Божию прогнали вы из монастыря, она мне сейчас всю мою жизнь сказала и все мои грехи. Верните ее в монастырь, иначе потеряете навсегда.

За Марией Ивановной тотчас отправили посыльных. Она себя не заставила ждать и вернулась в монастырь в то время, когда Прасковья Ивановна лежала в гробу в церкви. Блаженная вошла и, оборотясь к старшей ризничей монахине Зиновии, сказала:

– Ты меня, смотри, так же положи, вот как Пашу.

Та рассердилась на нее, как она смеет себя сравнивать со схимонахиней Параскевой, и дерзко ей на это ответила. Мария Ивановна ничего не сказала. С тех пор она окончательно поселилась в Дивееве.

В монастыре Мария Ивановна жила сначала у монахини Марии, а затем игумения дала ей отдельную комнату. Комната была холодная и сырая, особенно пол. В ней блаженная прожила почти восемь лет. Здесь она приобрела сильнейший ревматизм. Сильно скорбела ее келейница мать Дорофея, видя, как постепенно Мария Ивановна наживает мучительную болезнь и лишается ног, но сделать ничего не могла.

Лишь тогда, когда народу, приходящего к блаженной, стало столько, что невозможно было поместиться в тесной комнате, игумения разрешила перевести ее в домик блаженной Параскевы Ивановны, где Мария Ивановна прожила два года.

Тех, кто с ней жил, она приучала к подвигу; за послушание и молитвы блаженной их подвиг становился посильным. Так, матери Дорофее блаженная не давала спать кроме как на одном боку, и если та ложилась на другой бок, она на нее кричала. Сама Мария Ивановна расщипывала у себя место на ноге до крови и не давала ему заживать.

Когда Мария Ивановна слегла из-за ревматизма, до изнеможения уставала монахиня Дорофея, всю ночь поднимая Марию Ивановну, и все «на минуточку». Однажды под утро до такой степени она ослабела, что говорит: «Как хочешь, Мария Ивановна, не могу встать, что хочешь делай». Мария Ивановна притихла. И вдруг просыпается Дорофея от страшного грохота: блаженная сама решила слезть, да не в ту сторону поднялась в темноте, упала рукой на стол и сломала ее в кисти. Кричала: «Караул!», призвать доктора и завязать руку в лубок, как тогда делали, не захотела, а положила руку на подушку и пролежала шесть месяцев в одном положении, не вставая и не поворачиваясь. Сделались у нее пролежни такие, что оголились кости и мясо висело клочьями. И опять все мучения перенесла Мария Ивановна безропотно; только через полгода рука начала срастаться и срослась неправильно, что видно на некоторых фотографиях.

Однажды мать Дорофея ушла в кладовую за молоком, далеко от келлии старицы, а самовар горячий подала на стол. Возвращается и слышит крик Марии Ивановны: «Караул!» Растерянная послушница сначала ничего не поняла, а потом так и осела от ужаса. Мария Ивановна в ее отсутствие решила налить себе чаю, открыла кран, а завернуть не сумела, и кипяток лился ей в колени до прихода матери Дорофеи. Обварилась блаженная до костей. Все тело сплошь покрылось волдырями, которые потом прорвались. Случилось это в самую жару, в июне. Господь хранил Свою избранницу, и только чудом она поправилась.

В Дивеевской обители много лет жил юродивый Онисим, говоривший о себе в женском роде. Рассудком и речью он был как младенец, душой же близок к Богу. Мария Ивановна называла его своим «женихом». Пока она могла ходить, блаженные расхаживали под ручку по монастырю и пели «Со святыми упокой…», наводя на окружающих ужас. Это было в страшные годы войны и революционных переворотов 1917 года.

Всю ночь с 17 на 18 июля 1918 года Мария Ивановна страшно ругалась и бушевала. Келейницу поразили слова: «Царевен – штыками, жиды проклятые!» Только спустя какое-то время в монастыре стало известно, что в эту ночь была убита царская семья.

Блаженная Мария Ивановна говорила быстро и много, иногда очень складно и даже стихами. После 1917 года она сильно ругалась, и очень грубо. Сестры не выдерживали и спрашивали:

– Мария Ивановна, что ты так ругаешься? Мамашенька (Прасковья Ивановна) так не ругалась.

– Хорошо было ей блажить при Николае. А ты поблажи-ка при советской власти!

5/18 августа 1919 года красноармейский отряд, нагрянувший в село Пузо, после зверских побоев и издевательств расстрелял блаженную Евдокию и ее келейниц Дарью, Дарью и Марию. Когда Марии Ивановне рассказали об этом, она произнесла страшные слова:

– Моим именем Пузо три раза сгорит, – и три раза в ладоши хлопнула. – Вон Дунины тряпки горят, ее кровь догорает.

И действительно, на третий день после этого случился пожар, горел дом той женщины, которая больше всех грабила Дунино добро. Осенью 1919 года село Пузо горело трижды. Мария Ивановна ругала пузинских жителей: «Предатели, на что Дуню предали, за то-то они наказаны Богом будут». И говорила, что Дуня выйдет мощами, понесут ее четыре епископа, будет четыре гроба, и народу будут тысячи, и тогда все восплачут, и неверующие уверуют. И еще сказала про колодец в селе Пузо: «Будет колодец до скончания века, все источники посохнут, а этот нет, и все из него будут пить».

Келейница Марии Ивановны жаловалась, что блаженная наводит на нее «головную боль». Вот раз приехал к блаженной военный чин, хочет войти. Время советское, голод. Мать Дорофея предупреждает Марию Ивановну:

– Человек «строгий» приехал. Ты чего не скажи! Про Царя не скажи!

– Не скажу.

Как только «строгий» вошел, Марию Ивановну «прорвало»:

– Когда правил Николашка, так была крупа и кашка. Николай хоть был дурак, а хлеб стоил-то пятак. А теперь «новый режим» – все голодные лежим.

Келейница была в ужасе от испуга, но неприятностей не последовало.

Священномученик Серафим (Чичагов) писал в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», что Господь Бог посылает в Дивеево блаженных, Христа ради юродивых, чтобы они охраняли души сестер монастыря от дьявольских искушений, ведомых блаженным по присущему им дару прозорливости.

Схимонахине Анатолии (Якубович) блаженная за четыре года до ее выхода из затвора кричала:

– Схимница-свинница, вон из затвора.

Мать Анатолия была в затворе по благословению отца Анатолия (схимника Василия Саровского), но ей стала являться умершая сестра. Мать Анатолия напугалась, оставила затвор и стала ходить в церковь. Мария Ивановна говорила: «Ее бесы гонят из затвора, а не я».

Пришел однажды к Марии Ивановне мальчик, она сказала:

– Вот пришел поп Алексей.

Впоследствии, действительно став Саровским иеромонахом, он очень чтил ее и часто к ней ходил. Один раз пришел, сел и молчит. А она вдруг говорит: «Я вон мяса не ем, стала есть капусту да огурцы с квасом, и стала здоровее». Он ответил: «Хорошо».

С тех пор он перестал употреблять мясо, которое начал было есть из-за боязни разболеться.

Отцу Евгению Мария Ивановна сказала, что его будут рукополагать в Сарове. Он ей очень верил и всем заранее это рассказал. А его вдруг вызывают в Дивеево. Келейница блаженной, мать Дорофея, заволновалась. Рукополагали его в Дивееве. Дорофея с упреком сказала об этом Марии Ивановне, а та смеется и говорит:

– Тебе в рот, что ли, класть? Чем тут не Саров? Сама келлия Преподобного и все вещи его тут.

Один архиерей решил зайти к блаженной из любопытства, не веря в ее прозорливость.

Только он собрался войти, как Мария Ивановна закричала:

– Ой, Дорофея, сади, сади меня скорее на судно.

Села, стала браниться, ворчать, жаловаться на болезнь. Владыка пришел в ужас от такого приема и молча ушел. А в пути с ним сделалось расстройство желудка, он болел всю дорогу, стонал и жаловался.

Домик-келлия блаженной Прасковьи Ивановны, в который поселили Марию Ивановну, стоял у самых ворот. Известность и авторитет Марии Ивановны в 1920-е годы были так велики, что со всех сторон России люди тянулись к ней за советом и духовным утешением.

Представители советской власти сочли нужным вмешаться, видя опасность «пропаганды». Была вызвана игумения монастыря, и ей в самой резкой и грубой форме было заявлено, что если хоть один человек появится у блаженной, то она будет арестована вместе с ней и выслана «куда следует». После этого никто к блаженной не допускался из опасения привести угрозу в действие. Марию Ивановну перевели в богадельню, где она и прожила до закрытия монастыря. Игумения разрешила тайно обращаться к блаженной, передавать записки. А.Тимофиевич, посетивший Дивеево в 1926 году, передал записку с именами близких ему людей, прося молитв и благословения. Когда блаженной прочитали записку, она перекрестилась и сказала: «А ведь среди них будут епископы!» Через 15 лет юный келейник его друга детства, чье имя значилось в записке, стал епископом в эмиграции.

Однажды дивеевская сестра Прасковья Гришанова, будущая схимонахиня Никодима, была в недоумении, как поступить: блаженная под замком, спросить некого. Пошла она к дому, где жила Мария Ивановна, ходит вокруг, а блаженная ей и говорит в окошко: «Паша, открывай меня». – «Мамашенька, да как же я тебя открою?» – «А ключами, что у тебя на пояске висят». Паша взяла первый попавшийся и открыла большой замок. Получив совет от Марии Ивановны, Прасковья спросила в недоумении: «Мамашенька, а как закрою-то, каким ключом отпирала, не помню». – «А ты любым».

В 1925-1927 годах в Дивееве жили ссыльные архиереи Серафим (Звездинский) и Зиновий (Дроздов).

Епископ Зиновий, бывший когда-то на Тамбовской кафедре, спросил Марию Ивановну:

– Я кто?

– Ты поп, а митрополит Сергий – архиерей.

– А где мне дадут кафедру, в Тамбове?

– Нет, в Череватове.

Епископ Зиновий никогда больше никакой епархией не управлял. Декларации митрополита Сергия владыка Зиновий не принял и в конце 1927 года сам попросил митрополита об увольнении. Епископ Зиновий был арестован и скончался в заточении.

Советами блаженной пользовался и епископ Серафим (Звездинский). В Дивееве он сетовал Марии Ивановне на то, что у него нет полного единомыслия с игуменией Александрой.

– На одной лошади вывезут, – ответила блаженная.

Через несколько месяцев при разгоне Дивеевского монастыря владыку Серафима и игумению Александру арестовали и увезли в Нижний Новгород на одной телеге.

В свое время блаженная Параскева Ивановна сказала архиепископу Петру (Звереву) о «трех тюрьмах». Трижды отсидев, владыка не стал больше ничего бояться: «Четвертой не будет». Но блаженная Мария Ивановна через одну сестру остерегала его: «Пусть владыка сидит тихо, а то Царица Небесная от него откажется». В 1926 году его снова арестовали, приговорили к ссылке на Соловки на 10 лет. Когда владыку увозили, на вокзале он закричал: «Есть ли тут дивеевские?» В толпе были две дивеевские сестры. Он воскликнул: «Передайте от меня поклон блаженной Марии Ивановне!» Он надеялся на ее молитвы и прощался с ней – из Соловецкого лагеря ему не суждено было вернуться. Он скончался от тифа 25.01/7.02.1929 года.

31 декабря, под новый 1927 год блаженная сказала: «Старушки умирать будут… Какой год наступает, какой тяжелый год – уже Илия и Енох по земле ходят…» И правда, с 1 января две недели все время покойницы были, и даже не по одной в день.

На Крестопоклонной неделе Великого поста власти разогнали Саровский монастырь, а после Пасхи явились в Дивеево. По всему монастырю был устроен обыск, описывали казенные и проверяли личные вещи. В эти тяжелые дни Соня Булгакова (впоследствии монахиня Серафима) пошла к Марии Ивановне. Та сидела тихая, безмятежная.

– Мария Ивановна, поживем ли мы еще спокойно?

– Поживем.

– Сколько?

– Три месяца.

Начальство уехало. Все пошло своим чередом. Прожили так ровно три месяца, а под Рождество Пресвятой Богородицы, 7/20 сентября 1927 года, всем велели покинуть монастырь.

После закрытия монастыря Мария Ивановна жила три месяца в селе Пузо, затем ее перевезли в село Елизарьево, затем в Дивеево, потом в Вертьяново, а в 1930 году перевезли на хутор возле села Починок и, наконец, в Череватово.

Когда монастырь был закрыт, сестры оказались в миру. Мария Ивановна их ободряла, говорила, какие кого ждут испытания, кому сколько лет назначено в тюрьме сидеть. Сестра Евфросиния Лахтионова, будущая схимонахиня Маргарита, рассказывала о том, как сестры спрашивали блаженную:

– Маменька, когда же обратно в монастырь?

– Будет, будет вам монастырь, мы с матушкой казначеей (а матушка казначея к тому времени уже 5 лет покойницей была) начнем вас в монастырь вызывать. Только называться вы будете не по именам, а по номерам. Вот тебя, Фрося, будут звать «триста тридцать восемь». Мы тебя позовем с казначеей: «338!»

В тюрьме Евфросинии дали именно этот номер.

Матушке Никодиме Мария Ивановна сказала, что ей будет назначено воспитывать сирот, и дала ей двенадцать конфет. Действительно, спустя много лет ей пришлось воспитывать двенадцать детей-сирот.

Многим Мария Ивановна говорила об их будущей жизни. Одна из сестер как-то сказала блаженной:

– Ты все говоришь, Мария Ивановна, монастырь! Не будет монастыря!

– Будет! Будет! Будет! – и застучала изо всех сил по столу. И так по своему обыкновению разошлась, что разбила бы себе руку, если бы не помешали подложенные подушки.

Всем сестрам в будущем монастыре она назначала послушания: кому сено огребать, кому Канавку чистить, кому что, а Соне Булгаковой никогда ничего не говорила. Та расстраивалась и однажды спросила:

– Мария Ивановна, а я доживу до монастыря?

– Доживешь, – ответила та тихо и крепко сжала ей руку, до боли придавив к столику.

И действительно, монахиня Серафима дожила до возобновления церковной жизни в Дивееве. Некоторые случаи прозорливости, старческого окормления, обличения в тайных и явных грехах, случаи исцелений и различной помощи по молитвам блаженной Марии Ивановны приводятся ниже по ее воспоминаниям.

У женщины по имени Пелагия было двенадцать детей, и все они умирали в возрасте до пяти лет. В первые годы ее замужества, когда у нее умерло двое детей, Мария Ивановна пришла к ним в село, подошла к окнам ее дома и запела: «Курочка-мохноножка, народи детей немножко».

Окружившие ее женщины сказали ей:

– У нее нет совсем детей.

– Нет, у нее много, – ответила Мария Ивановна.

– Да нет у ней никого, – настаивают они. Тогда Мария Ивановна им пояснила:

– У Господа места много.

В другом случае она торопила одну женщину, говоря: «Ступай, ступай скорее, Нучарово горит». А женщина была из Рузанова. Пришла в Рузаново, все на месте, ничего не случилось; встала в недоумении, а в это время закричали: «Горим!» И все Рузаново выгорело с конца до конца.

Пришел однажды к Марии Ивановне мужичок – в отчаянии, как теперь жить, разорили вконец. Она говорит: «Ставь маслобойку». Он послушался, занялся этим и поправил свои дела.

Почти с первого года жизни в монастыре к Марии Ивановне келейницей приставили Параскеву (в монашестве Дорофею), которая вначале не любила Марию Ивановну и пошла к ней келейницей за послушание. Мария же Ивановна еще прежде говорила, что к ней служить приведут Пашу.

Однажды пришла к Марии Ивановне интеллигентная дама с двумя мальчиками. Блаженная сейчас же закричала своей келейнице:

– Дорофея, Дорофея, давай два креста, надень на них. Мать Дорофея говорит:

– Зачем им кресты, они сегодня причастники.

А Мария Ивановна знай скандалит, кричит:

– Кресты, кресты им надень.

Келейница вынесла два креста, расстегнула детям курточки, крестов и вправду на них не оказалось.

Дама очень смутилась, когда мать Дорофея спросила ее:

– Как же вы причащали их без крестов?

Та в ответ пробормотала, что в дорогу сняла их, а то они будут детей беспокоить. Вслед за ней пришла одна схимница.

– Зачем надела схиму, сними, сними, надень платочек и лапти, да крест надень на нее, – говорит Мария Ивановна.

С трепетом мать Дорофея подошла к ней: оказалось, что и она без креста. Сказала, что в дороге потеряла. Однажды приехала к блаженной некая барыня из Мурома. Как только вошла, Мария Ивановна ей говорит:

– Барыня, а куришь, как мужик.

Она действительно курила двадцать пять лет, и вдруг заплакала и говорит:

– Никак не могу бросить, курю и по ночам, и перед обедней.

– Возьми, Дорофея, у нее табак и брось в печь.

Та взяла изящный портсигар и спички и все это бросила в печь. Через месяц мать Дорофея получила от нее письмо и платье, сшитое в благодарность. Писала она, что о курении даже и не думает, все как рукой сняло.

Римма Ивановна Долганова страдала беснованием; оно выражалось в том, что она падала перед святыней и не могла причаститься. Стала она проситься у блаженной поступить в монастырь.

– Ну, куда там такие нужны…

– А я поправлюсь? – с надеждой спросила Римма Ивановна.

– Перед смертью будешь свободна.

Этой же ночью она заболела скарлатиной и сама пошла в больницу, сказав, что уже больше не вернется. Она скончалась, незадолго до кончины исцелившись от беснования.

У Арцыбушевых была очень породистая телка, и вот она за лето не огулялась, и, следовательно, семья должна быть весь год без молока, а у них малые дети, средств никаких. Они задумали продать ее и купить другую и пошли к Марии Ивановне за благословением.

– Благослови, Мария Ивановна, корову продать.

– Зачем?

– Да она нестельная, куда ее нам.

– Нет, – отвечает Мария Ивановна, – стельная, стельная, говорю вам, грех вам будет, если продадите, детей голодными оставите.

Пришли домой в недоумении, позвали опытную деревенскую женщину, чтобы она осмотрела корову. Та признала, что корова нестельная. Арцыбушевы опять пошли к Марии Ивановне и говорят:

– Корова нестельная, баба говорит.

Мария Ивановна заволновалась, закричала:

– Стельная, говорю вам, стельная.

Даже побила их. Но они не послушались и повели корову на базар, им за нее предложили десять рублей. Оскорбились они и не продали, но для себя новую телку все-таки присмотрели и дали задаток десять рублей.

А Мария Ивановна все одно – ругает их, кричит, бранит. И что же? Позвали фельдшера, и он нашел, что корова действительно стельная. Прибежали они к Марии Ивановне и – в ноги ей:

– Прости нас, Мария Ивановна, что нам теперь делать с телушкой, ведь мы за нее десять рублей задатка дали?

– Отдайте телушку, и пусть задаток пропадет.

Они так и сделали.

Михаил Петрович Арцыбушев был предан блаженной всей душой. Он был директором астраханских рыбных промыслов. Без ее благословения он ничего не делал. Как-то врачи прописали ему пить йод. Он спросил Марию Ивановну, как быть?

Та ответила:

– Йод прожигает сердце, пей йодистый калий.

Михаила Петровича поразил сам ответ блаженной. Ведь она же неграмотная, и такая ученость. Спрашивает:

– Ты где училась?

– Окончила уни-вер-си-тет.

Как-то после его отъезда из Дивеева сестры и мать Михаила Петровича надоели блаженной, приступая к ней с одним и тем же вопросом, как он живет, как себя чувствует, на что она сказала:

– Мишенька наш связался с цыганкой.

Те пришли в ужас, потому что она всегда говорила о нем правильно. Когда он через год опять приехал в Дивеево, сестры решились спросить Михаила Петровича о «цыганке». В ответ он залился смехом. Потом рассказал:

– Ну и блаженная! Я много лет не курил, а тут соблазнился и купил в ларьке папиросы «Цыганка».

Михаила Петровича – Мишеньку, как его называла блаженная, безвинно арестовали и расстреляли в 1931 году сразу после смерти Марии Ивановны, перед праздником Воздвижения Креста Господня.

Когда блаженной задавали прямые вопросы, касающиеся предузнания чего-либо, она отвечала: «Я не гадалка».

Как-то приехали к Соне Булгаковой трое бывших подруг. Та повела их к блаженной. Вводит первую.

– Не та, не та, – и говорить не хочет. Вводит вторую.

– Опять не та.

Вводит третью.

– Ах, вот она! У тебя мать-старушка слепая, поезжай к матери, а то умрет, не застанешь.

Девушка не обратила внимания на эти слова. Вскоре ей пришла телеграмма, что мать умирает, и она не застала мать в живых.

Одному молодому человеку, хотевшему принять сан, блаженная открыла всю его прошлую жизнь, после чего уже не могло быть и речи о принятии им священства.

Знакомая Сони Булгаковой просила узнать через Марию Ивановну о сыне: у него не ладилось дело с женитьбой, и она очень волновалась.

Блаженная ответила:

– Он подвижник, он вериги будет носить.

Мать возмутилась ее ответом. Но через некоторое время сына арестовали, он тяжело заболел и умер в лагере. Вот и «вериги»!

Блаженная Мария Ивановна обладала от Господа даром исцеления душевных и телесных болезней. Женщине по имени Елена исцелила глаз, помазав его маслом из лампады.

У одной монахини была экзема на руках. Три года ее лечили лучшие доктора в Москве и в Нижнем Новгороде – не было улучшения. Все руки покрылись ранами. Ею овладело такое уныние, что она уже хотела уходить из монастыря. Она пошла к Марии Ивановне. Та предложила помазать маслом из лампады; монахиня испугалась, потому что врачи запретили касаться руками масла и воды. Но за веру к блаженной согласилась, и после двух раз с кожи исчезли и самые следы от ран.

Однажды Соня Булгакова пришла к Марии Ивановне, а у нее сидела «порченая» молодая женщина. Она рассказала, что ей под венцом посадила беса золовка.

Мария Ивановна приказала настойчиво:

– Выходи!

Не выходит. Тогда велела надеть на нее четки. Враг ходил по болящей явно: то рука раздуется, то нога, то живот. Когда надели четки, раздулась шея. Больная стала задыхаться.

– Выходи, выходи!

– На источнике выйду.

Женщину повели в Саров. Наутро видели, как Мария Ивановна сидела и хлопала в ладоши:

– Вон он, побежал, побежал.

К вечеру вернулись из Сарова и рассказали, что больная исцелилась, когда шли с источника.

Когда Соня Булгакова поступила в монастырь в 1924 году, у нее от истощения появились нарывы на руках. Пробовала их мазать лампадным маслом от мощей, но исцеления не получила. Пошла к Марии Ивановне и рассказала об этом.

Та спросила:

– А как ты мажешь? Просто так? Мажь крестиком и окружай.

Намазала так, и все прошло. Бородавки на руках блаженная велела мазать травой чистотелом таким же образом, и все прошло бесследно.

Люди не переставали идти к блаженной. В стране в конце двадцатых годов началась коллективизация. Тем, кто спрашивал, как избежать «раскулачивания», сохранить жизнь свою и близким, блаженная Мария Ивановна советовала немедленно уезжать из деревни в город.

За домом, где она жила, была сельсоветом установлена слежка. Принимать людей стало опасно и для хозяев дома, и для самой блаженной. Посетители шли к ней по ночам, проходя огородами.

25 мая 1931 года блаженную арестовали и допросили. В обвинении было записано: «Монашка Федина Мария Ивановна… является членом монархической контрреволюционной организации, принимая у себя на квартире монахов, проводя собрания, ставя своей целью свержение советской власти». Но и на допросе Мария Ивановна продолжала «блажить». Отвечая на вопросы следователя, она сказала: «Я, Федина Мария Ивановна (блаженная) жила в Милеевском монастыре около полутора лет монашкой. Принимала в доме монахов, угощала чаем, знаю… лишь только Тамбовских, так как я там родилась. В конце марта собиралась полна изба народу, где мне не было места, и я, Федина Мария Ивановна, ушла на двор».

Своей келейнице блаженная сказала, что та не увидит ее смерти. И действительно, мать Дорофея, не понимая, что Мария Ивановна отходит, вышла из комнаты по каким-то делам, а когда вернулась, блаженная уже умерла. Это было 26 августа/8 сентября 1931 года. В этот день была страшная гроза, которую старожилы запомнили на всю свою жизнь. Кончина блаженной была тихой, безболезненной, мирной. Она умерла в возрасте около 70 лет.

Дивеевские сестры вспоминали, что юродивый Онисим в то время, как умирала блаженная, очень радовался. Его чистая душа ощущала, что душе блаженной Марии Ивановны уготованы вечные обители.

Перед смертью Мария Ивановна всем близким к ней сестрам сказала, сколько они по ней прочитают кафизм до 40-го дня, и все это исполнилось в точности, а Соне Булгаковой сказала, когда та была у нее в последний раз в октябре 1930 года: «А ты обо мне ни одной кафизмы не прочитаешь». Она действительно ничего не прочитала, а вспомнила эти слова лишь на сороковой день.

В Дивеевском монастыре и ныне живет лично знавшая блаженную Марию Ивановну схимонахиня Домника (Грашкина). В 1925 году в монастырь уже не принимали. Александре (в будущем схимонахине Домнике) было 17 лет, и ей очень хотелось поступить в обитель. Мария Ивановна жила тогда в богадельне, и монахиня Клавдия, старшая сестра в богадельне, привела Александру к блаженной. Взглянула она на нее, да как захохочет:

– Ха-ха! Сначала на костыль, а потом в монастырь! В стро-о-гий монастырь!

Тогда никто ничего не понял, но эти слова оказались точным предсказанием. Когда открылся монастырь в 1991 году, мать Домника уже была пострижена в монашество и, так как достигла преклонных лет, уже ходила с палочкой. А когда в монастыре ее постригли в схиму, то и получился «строгий монастырь».

Когда Мария Ивановна жила в Большом Череватове, Александра, певчая Казанской приходской церкви в Дивееве, пошла с регентом их хора, дивеевской монахиней Агафьей Романовной Уваровой, навестить блаженную на четвертый день святок. В дороге Александре сильно захотелось пить, она собралась снега поесть, а Агафья Романовна не разрешает – чтоб голос не потеряла. «Умираю, – говорит Александра, – пить хочу!» – «Придем, – отвечает Агафья Романовна, – чего-нибудь тепленького попьешь». Так и пришлось терпеть, пока шли 12 верст. Как пришли, Мария Ивановна с сестрами только что попили чай – келейницы убирали со стола посуду. Блаженная увидела пришедших, схватилась за живот, раскачивается из стороны в сторону и кричит:

– Умираю, пить хочу! Умираю, пить хочу!

Келейницы в недоумении – ведь она только что три чашки чая выпила. Но, делать нечего, стали опять ставить самовар и собирать на стол. А Мария Ивановна приказывает: и то несите, и то несите, и это несите! Так их и накормили-напоили. «Она истинно святая была, – вспоминает мать Домника. – Как кто к ней придет, она его словно насквозь видит и все будущее его расскажет».

Многие просящие помощи у блаженной Марии Ивановны получают ее. Часто это не прямой ответ, а некая осеняющая человека мысль, вразумление. Водитель Дивеевского монастыря С. однажды заметил в автомобиле поломку непонятного происхождения. Спросил других водителей, но даже самые опытные удивлялись и ничего посоветовать не могли. Вскоре ему случилось побывать на панихиде на Череватовском кладбище в день памяти блаженной. С., как мог, помолился ей, прося об исправлении поломки. На следующий день у него появилась мысль заменить деталь, как будто никакого отношения к делу не имеющую. Оказалось, что на этой детали была маленькая трещинка. Заменил… и поломка устранилась. После всех осмотров в автосервисах и обсуждений со специалистами это было явное чудо.

Те, кто внимательно читали воспоминания монахини Серафимы (Булгаковой) «Дивеевские предания» и применяли совет Марии Ивановны, как мазать больное место святым маслом: «Крестиком и окружать», – неизменно получали облегчение. Раб Божий В. из города Тбилиси в своем письме подробно описал, как он лечился святынями от раковой опухоли на груди. Ему предложили срочно делать операцию, но он, уповая на Божию помощь, стал часто исповедоваться и причащаться Святых Тайн. Одна из прихожанок храма во имя преподобного Серафима Саровского поделилась с ним маслом от святых мощей угодника Божия. С молитвой он стал мазать опухоль крестиком и заметил, что она как бы убегает – передвигается с того места, где была помазана. Когда же он прочитал о совете блаженной Марии Ивановны и стал «окружать» опухоль, она стала с каждым днем уменьшаться, так что он совсем перестал ее ощущать, за что благодарен Господу всем сердцем.

В других случаях совет и, конечно, молитвы блаженной помогали избавиться от головных и суставных болей.

Блаженная Мария Ивановна была похоронена на кладбище в селе Большое Череватово. Многие замечают, что, предприняв незначительный труд отправиться в Череватово и поклониться могиле блаженной Марии Ивановны, они непременно получают подкрепление в силах, мир, тишину и Пасхальную радость. Несомненно, что благодатное это утешение подается по молитвам блаженной Марии, которая, Единого Господа возлюбивши, презрела земное и суетное и Ему Единому отдала всю свою жизнь. Молитвами блаженной Марии Дивеевской Господь да помилует нас, грешных. Аминь.

В предыдущей части (см. Александр Невский связал белорусов и русских. Вторая часть ) мы проанализировали деятельность Александра Невского по защите Руси. В третьей, последней части, мы проанализируем оценку князя современниками и потомками, а также значение Александра Невского для русско-белорусского единства.

В памяти современников Александр Ярославич Невский остался прежде всего как защитник Русской земли. Например, Троицкая летопись:

«много мужьства показавъ на ратехъ…».

Новгородская Первая летопись:

«сице же и за Новьград и за всю Рускую землю живот свой отдавая».

На погребении митрополит Кирилл II (между прочим, уроженец Галицко-Волынского княжества)) сказал:

«Чада моя, разумейте, яко уже заде солнце земли Суздальской!».

В 1547 году Александр Невский был канонизирован Православной Церковью. Эта оценка сохранялась и в последующие века, несмотря на домыслы В. Н. Татищева о том, что Александр способствовал свержению брата Андрея с Владимирского престола. Другими источниками эта версия не подтверждается.

В наше время историческая роль Александра Невского подверглась атаке с другой стороны — его обвиняют в выборе «азиатского пути развития» Руси и в уклонении от военно-политического союза с Западом против монголов. Следует отметить, что данная позиция носит предельно конъюнктурный характер и основана или на глубоком невежестве её авторов, или на сознательной лжи. История 757 лет назад вынесла свой приговор. Можно вспомнить князя Даниила Галицкого, последовательно выступавшего против монголов, принявшего в 1253 году королевский титул от папы Римского Иннокентия IV и покорно пившего кумыс в Орде. Он воевал вместе с литовцами против татар на Киевщине, но так и не получил помощи с Запада, а после прихода монгольского военачальника Бурундая с войском был вынужден капитулировать и срыть все укрепления городов. Впрочем, какая была бы помощь от разгромленных монголами поляков и венгров! Даниил тихо умер в 1264 году, а в последующие годы Галицко-Волынская Русь была поглощена Польшей, Венгрией и Великим княжеством Литовским.

При этом галицко-волынские князья получали ярлык на княжение в Золотой Орде и платили дань, о чём сообщают иностранные источники. Так, польский король Владислав I Локетек сообщал в письме папе Римскому Иоанну XXII от 21 мая 1323 года:

«С прискорбием сообщаем Вашему Святейшеству, что два последних русских князя из рода схизматиков… покинули этот мир. В связи с их кончиной мы опасаемся несказанных бед для нас и наших земель по причине соседства с татарами, которые, мы уверены, захватят смежную с нами русскую землю, с которой они по обычаю собирают ежегодную дань, если только нас не спасут всемогущество Божие и Ваша милость».

А вот что писал папа Римский Иннокентий VI в письме к польскому королю Казимиру III в феврале 1357 года после завоевания части Галицко-Волынского княжества поляками:

«Магистр и братья дома святой Марии Немецкой в Иерусалиме жалуются нам на то, что ты… заключил договор и союз с врагами веры татарами, которые некогда в огромном множестве вторглись в Венгерское королевство и разорили его значительную часть, обязавшись платить хану татар ежегодную дань за определенную часть земли русских схизматиков, которую ты завоевал ценой крови множества христиан».

В итоге Галиция почти 600 лет находилась под иноземным игом. За это время Галиция отказалась от православия и перешли в унию, а на генетическом уровне галичане испытали сильнейшее влияние иноземных колонистов — прежде всего польских, немецких и венгерских, которые переходя в православие и принимая местное наречие потихоньку отдаляли галичан от остальной Руси и изменяли их этническую природу.

И наконец, захват Галицко-Волынской Руси стал возможным благодаря прекращению местных князей из династии Рюриковичей, в том числе потомков Даниила Галицкого, которых заменили польские короли и литовские князья. Кроме того, из-за столетий иноземного ига язык галичан по признанию такого украинского самостийника как гетман Павел Скоропадский, оказался забит огромным количеством заимствований из польского и немецкого языков. Разве русские и белорусы тоже хотели бы подобно галичанам потерять язык, национальную кровь, веру и правителей?

Поэтому личность Александра Невского и его историческое наследие особенно важны в наше время, когда змагары хотят превратить белорусов в Иванов, не помнящих родства. Как мы уже писали, земли современной Белоруссии входили в состав Древнерусского государства, полоцкие князья принадлежали к династии Рюриковичей и как прочие русские князья, были потомками Владимира Святого, выбравшего православное христианство (см. Александр Невский связал белорусов и русских. Первая часть). Всё это имеет прямое отношение к Александру Невскому, который и в генеалогическом и в духовном смысле объединил потомков Всеслава Полоцкого и Владимира Мономаха. Для этого нужно вспомнить, что в 1239 году Александр Невский женился на Александре, дочери последнего полоцкого князя из династии Рюриковичей Брячислава Васильковича. Александра Брячиславна перенесла в Торопец в 1239 году во время венчания с Александром Невским икону «Богоматерь Одигитрию» — ту, что получила в дар от константинопольского патриарха Луки Хрисоверга сама Евфросиния Полоцкая.

Здесь необходимо обратить внимание на то, что Александра Брячиславна была единственной женой Александра Невского и матерью всех его детей. Дата смерти Александры Брячиславны неизвестна. Однако благодаря надписи на гробнице известно, что она была похоронена в Успенском (Княгинином) монастыре во Владимире-на-Клязьме, причём по данным церковного историка Леонида (Кавелина) жена Александра Невского была местночтимой святой.

Н. М. Карамзин и вслед за ним И. Г. Головин приписывали Александру Невскому вторую жену по имени Васса. Они утверждали это, ссылаясь на подпись к одной из гробниц в Успенском (Княгинином) монастыре во Владимире-на-Клязьме. М. Д. Хмыров в очерке «Александр Ярославич Невский, великий князь Владимирский и всей Руси» убедительно опроверг данное предположение:

«Введённый в недоразумение этим именем, изсечённым над гробом жены Александра, дочери князя полоцкого, во владимирском Княгинине монастыре, Историограф наш ошибается, считая Вассу второю женою Александра (Ист. Гос. Рос. Т. IV. С.58 и прим. 110). Мог и каменосечец, делавший надгробную надпись, спутать имена: Василиссы, жены Андрея, сына Александрова (дочь ростовского князя Дмитрия Борисовича, вышедшая замуж за сына Александра Невского в 1294 году — EADaily), и Вассы, инокини, бывшей жены самого Александра».

Иными словами, единственной женой Александра Невского была полоцкая княжна Александра Брячиславна, которая после кончины супруга теоретически могла уйти в монастырь и стать инокиней под именем Вассы.

К сожалению, по Интернету ходит недостоверная информация о второй жене Александра Невского. Якобы около 1252 года Александр Невский женился на Дарье, дочери рязанского князя Изяслава Владимировича, которая и есть та самая Васса, похороненная в Успенском (Княгинином) монастыре во Владимире-на-Клязьме. Эта информация полностью является недостоверной. Во-первых, по имеющимся данным, в XIII веке жил только один рязанский князь по имени Изяслав Владимирович, который был убит на съезде рязанских князей в селе Исады 20 июля 1217 года. Этот князь женат не был и потомства не оставил. Во-вторых, в авторитетных справочниках по генеалогии вообще не упоминается жена Александра Невского по имени Дарья.

Что же это означает? А это означает, что Даниил, сын Александра Невского и Александры Брячиславны, ставший родоначальником династии московских князей и русских царей, также является потомком и наследником полоцких князей из династии Рюриковичей. Рюриковичи же благодаря браку царя Ивана Грозного с Анастасией, дочерью боярина Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, породнились с династией Романовых.

Поэтому получается следующая картина: настоящими наследниками древней Руси, в частности Полоцкого княжества, стали великие князья московские и русские цари. Именно они, сохранившие наследие православной Византии, с которой дружила Евфросиния Полоцкая, в течение столетий смогли свергнуть ордынское иго, одолеть осколки Золотой Орды, в частности опекаемое турками-османами Крымское ханство и освободить предков белорусов от шляхетского польско-католического ига.

Соответственно, в отличие от Александра Невского отчётливо видно, что литовские князья-язычники, а затем перешедшие в католицизм литовские князья были сначала инородными, а позднее и вовсе враждебными правителями для предков белорусов. И это не говоря уже о польских королях и польских магнатах, выжимавших последние соки из западнорусских крестьян и занимавшихся насаждением католицизма и ополячиванием западнорусского населения.

Поэтому Александр Невский это не только выдающийся государственный и военный деятель, но и незримый хранитель России и Белоруссии, духовно разящий змагарских бесов, оголтело впаривающих бред про райскую жизнь предков белорусов в Великом княжестве Литовском, Речи Посполитой и межвоенной Польше. Так будем же всегда помнить об этом, а не только в год 800-летия князя!

Кому подобает нам доверять более: клятвопреступникам иноземцам Таубе и Крузе, предателю Андрею Курбскому, осужденному приставу Стефану Кобылину — либо составителям Покаянного Синодика, то есть, в том числе, самому Православному Царю Иоанну Васильевичу Грозному, свидетельствам благословенного Царя Алексея Михайловича и составителям Соловецкого летописца конца XVI века, Коряжемских и первых русских печатных Святцев, и самой Церкви, прославившей митрополита Филиппа как святителя и исповедника, но не как мученика и страстотерпца?

Президент России Владимир Владимирович Путин на встрече с губернатором Тверской области Игорем Руденей 30 августа 2021 года заявил, что есть разные мнения историков об обстоятельствах смерти святителя Филиппа (Колычева), Митрополита Московского и Всея Руси. Развивая свою мысль в ответе на вопрос Сергея Брилёва на Восточно-Экономическом форуме, Президент России указал, что Малюта Скуратов, один из руководителей опричнины в то время, возможно, мимо монастыря, где находился святитель Филипп, вообще не проезжал, или проезжал, но мог не иметь никакого отношения к смерти святителя Филиппа.

В дискуссии, разгоревшейся после этого, прозвучали обычные либерально-масонские и большевицкие штампы о Царе Иване Васильевиче Грозном. Так, Николай Сванидзе на радио «Эхо Москвы» заявил, что Царь Иван Васильевич Грозный не только виновен в убийстве святителя Филиппа, но и уничтожил почти весь Новгород, и после него Новгород уже не поднялся, что явно не соответствует фактическим обстоятельствам[1]. Профессор Московской Духовной Академии протоиерей Владислав Цыпин в публичных комментариях слов Президента России о Малюте Скуратове заметил, что жития святых не являются каноническими соборно утверждаемыми текстами и могут исправляться в случае обнаружения исторически недостоверных данных. Дмитрий Быков в «Новой газете» обвинил представителей Русской Православной Церкви в том, что они следуют всем указаниям руководителя Государства и якобы готовы исправлять Священное Писание и Священное Предание Церкви. В своих виршах Быков умудрился оклеветать и Президента, и Церковь, изобразив ее какой-то угоднической политической организацией, и оскорбить чувства верующих, для которых Церковь является святыней.

Известно, что Царь Иван Васильевич Грозный, первый Русский Царь, Православный Государь, Помазанник Божий, принял эстафету правления от Ромейских Православных Императоров и успешно правил страной около полувека, побеждая ее врагов (и внешних, и внутренних); он увеличил вдвое и территорию, и население России. Он сохранил в чистоте Православную Веру, отверг предложения об унии с Римом, боролся с ересями, значительно приумножил количество храмов, монастырей и монашествующих. И он же является одним из главных раздражителей как либералов и масонов, так и большевиков, выросших, что называется «из одного гнезда».

Негоже поддаваться на провокационный шум, поднятый царененавистниками. Давайте лучше еще раз попробуем спокойно разобраться, что же произошло с митрополитом Филиппом.

I. Первоисточники о насильственной смерти митрополита Филиппа

Исследуя источники, сообщающие обстоятельства кончины святителя Филиппа, произошедшей 23 декабря 1569 года, мы, несомненно, должны отдать приоритет наиболее близким к этому событию источникам, которых крайне мало. Конечно, опираться надо на те из них, которые не уличены в заведомо недостоверной информации.

1) Первый источник, сообщающий о якобы насильственной смерти святителя Филиппа — это послание 1572 года ливонских авантюристов Элерта Крузе и Иоганна Таубе к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому[2] (историк А.И. Браудо высказывает соображения, заставляющие думать, что в действительности «Послание» было направлено к литовскому гетману Хоткевичу, а не к Кеттлеру[3]).

Ливонские рыцари Крузе и Таубе были взяты в плен русскими войсками в 1562 году, во время Ливонской войны и, пробыв в плену несколько лет, в 1567 году они будто бы поступили служить в российское войско, где, по их собственному выражению, своими льстивыми речами заслужили определённое положение. В 1570 году они участвовали в осаде Ревеля под руководством датского принца Магнуса (в то время вассала Царя Иоанна Васильевича Грозного), которому обещали способствовать в сдаче крепости, но обманули его и бежали с поля боя в Дерпт. В Дерпте эти беглецы вновь предали Царя Иоанна и пытались поднять восстание немецкого населения, а после неудачи сбежали к польскому королю Сигизмунду. Само пребывание наёмников Крузе и Таубе в вооруженных силах России вполне убедительно: у Царя Иоанна в войске служили многие иностранцы. Но вот факт их пребывания в составе опричного войска никакими свидетельствами, кроме их собственных слов, не подтверждён. Согласно известному окладному списку опричников, никаких иностранцев в их числе не было вовсе. Да и не могло быть, так как они не были православными, а Опрична была не только светское государственное учреждение, но и учреждение духовное по строительству Православного Царства. Называя себя опричниками в своем «Послании», адресованном иностранцам, Крузе и Таубе хотели придать себе и своим словам больший вес и указать на достаточную близость к Царю Иоанну.

В своем послании Крузе и Таубе утверждали, что митрополит Филипп был задушен Малютой Скуратовым в Тверском Отроче монастыре с помощью веревки, а тело его было выброшено в Волгу[4]. Фактически, они говорят о публичной казни митрополита, которую другие источники (за исключением, быть может, Андрея Курбкого) не подтверждают. Как известно, святые мощи святителя Филиппа были обретены в 1591 году[5] нетленными в его гробу, покоившемся за алтарем Успенского храма Тверского Отроча монастыря, и, естественно, тело его в Волгу, которая в середине зимы покрыта толстым льдом, не выбрасывалось. Таубе и Крузе утверждают, что святителю Филиппу в год его сведения с митрополичьего престола было 79 лет, в то время как «Житие» святителя Филиппа называет годом его рождения 7015 от Сотворения мiра (1507 по Р.Х.), то есть в 7077 году (1568 по Р.Х.) ему было 62 года. Это значит, что Таубе и Крузе либо вообще в глаза не видели митрополита Филиппа, либо он имел вид на 17 лет старше своего возраста.

Таубе и Крузе пишут, что поход на Новгород из Александровской Слободы Царь Иоанн Васильевич якобы начал 20 января 1569 года, 30 января был в Клину, а Митрополит Филипп опричниками якобы был задушен в феврале 1569 года! Из многочисленных материалов других достоверных источников[6] известно, что этот поход Царь начал в середине декабря 1569 года, то есть на 11 месяцев позже! А умер митрополит Филипп, согласно «Житию», 23 декабря 1569 года, либо, как установила Церковь по Прологу 1659 года[7] и по указу Царя Алексея Михайловича, 9 января[*] 1570 года.[8] Такая «достоверность» в датах передвижения опричного войска, к которому причисляли себя Таубе и Крузе, свидетельствует о том, что они не участвовали в этом походе, а информацию о нём получили много позже, не являлись очевидцами этих событий и потому путаются в датах. Таубе и Крузе путают и родовую фамилию святителя Филиппа, сообщая, что он то ли из Колычевых, то ли из Челядниных! Видимо, с 1667 года они проводили большую часть времени в русских войсках в Ливонии и не могли знать, что происходит в Москве, Клину, Твери, Новгороде, Пскове и других русских городах, а пользовались лишь слухами оттуда.

Там же Таубе и Крузе заявляют, что якобы в Клину не осталось ничего живого, а все дома в Твери были разорены опричниками, погибло 90 тысяч человек, а 270 тысяч умерло от голода (хотя жителей в этом городе в то время было не больше 30 тыс.). Многочисленные первоисточники и археология полностью опровергают эти бредни. На самом деле, в Твери в декабре 1569 года опричниками было казнено несколько десятков чужестранцев, уже подвергшихся накануне опале за свои преступления[9].

Еще одна явная ошибка Таубе и Крузе — утверждение, что в ноябре 1568 года в Кремлевский Успенский Собор низлагать митрополита Филиппа Царь Иоанн Васильевич послал Малюту Скуратова. Все другие источники указывают, что послан тогда был боярин Алексей Басманов, а Малюта Скуратов еще не был тогда включен в число руководителей Опричнины, куда он попал только в 1569 году[10]. И подобных ошибок можно найти много.

Как отмечает в своей вступительной статье исследователь М. Рогинский, осуществивший первый перевод на русский язык «Послания» Иоганна Таубе и Элерта Крузе, «в русской исторической науке даны были самые различные оценки “Послания” Таубе и Крузе как исторического источника. Карамзин[11] широко использовал “Послание”; оно легло в основу IX тома “Истории Государства Российского”. В большинстве случаев он вполне доверялся ему и только изредка подвергал сомнению достоверность сообщаемых Таубе и Крузе сведений. Иначе отнесся к посланию талантливый и малоизвестный историк начала XIX века Арцыбашев. В специальной статье о Таубе и Крузе в “Повествовании о России” он оценил его как явную выдумку, как совершенно недостоверный источник. В том же духе суждение профессора Бестужева-Рюмина. “Видели они (Таубе и Крузе), – пишет он, – конечно, много, но, зная, что они переходили от одной стороны к другой, едва ли можно придавать их рассказам значение несомненного документа”»[12].

Многие положения сочинения Таубе и Крузе опровергал ливонский хронист Бальтазар Руссов в своей «Хронике провинции Ливонии» (вторая половина XVI века), хотя он так же, как и те двое авантюристов, был русофобом и противником России.

2) О насильственной смерти митрополита Филиппа писал князь Андрей Курбский, предатель и клятвопреступник, перешедший на сторону врагов России в 1564 году и усердно служивший польскому королю Сигизмунду. Курбский раскрыл планы обороны северо-запада Руси и несколько раз лично водил польско-литовские войска на Русь. В 1573 году, в связи с периодом бескоролевья и предстоящими выборами польского короля, Андрей Курбский составил «Историю Великого Князя Московского», в которой порочил не только Царя Ивана Васильевича Грозного, но и его отца — Великого Князя Василия Ивановича, и деда — Государя Иоанна Васильевича Великого. «История» была специально написана Курбским как «черный пиар» против русского Царя, как агитационный материал к предвыборной кампании для шляхтичей, которые после смерти в июле 1572 года Сигизмунда II Августа должны были выбрать нового короля. В этой истории Андрей Курбский опускается до того, что именует близкое к Царю духовенство Русского Царства «иереями Вельзевула» и «согласниками [первосвященника] Каиафы», требовавшего распятия Христа. А самого Православного Государя неоднократно именует «зверем»[13], что по принятой тогда терминологии из Священного Писания даёт прямое указание на антихриста, каковым Православный Царь, конечно, не был. Литовские князья и шляхтичи рассматривали в то время Царя Ивана Васильевича Грозного как достойного преемника королевского трона Речи Посполитой, в которой более половины населения были православными. Более трети содержащейся в «Истории…» информации заведомо опровергается другими, заслуживающими доверия, источниками, поэтому как в старину, так и сегодня многими историками написанное Курбским не признается достоверным.

В отношении обстоятельств смерти митрополита Филиппа, произошедшей в 1569 году, князь Андрей Курбский, сам уже давно покинувший Россию, пользовался не более чем слухами, в частности, приводил два таких слуха. По одному из них святитель Филипп был сожжен на углях в Александровской слободе, по-другому – некий опричник задушил святителя в Тверском Отроче монастыре[14]. Естественно, когда приводятся две взаимоисключающих версии гибели — в отношении обеих появляются серьезные сомнения в достоверности.

Описывая суд над митрополитом Филиппом, Андрей Курбский, ничтоже сумняшеся, заявляет в своей «Истории….», что Царь Иоанн Васильевич якобы должен был пригласить представителя Константинопольского Патриарха для суда над митрополитом Филиппом, приводя пример Соборного суда в Переяславле в 1313 году над митрополитом Киевским Петром, хотя сам прекрасно знает, что Русская Церковь стала автокефальной еще в 1448 году, 120 лет тому назад, посему Константинопольский Патриарх не утверждал ни поставление, ни удаление Митрополитов с Московской Кафедры и не мог проводить Церковный суд по делам Московской митрополии. Данное утверждение Курбского должно было унизить не только Царя, но и Церковь Русскую тем, что якобы она должна быть зависима от Константинопольского Патриарха, который в то время, с 1453 года, поставлялся Султаном — геополитическим противником Русского Православного Царства.

Современный исследователь В.А. Колобков в своей фундаментальной работе, посвящённой Митрополиту Филиппу, особо подчеркивает, что «Свидетельство А.М. Курбского весьма противоречиво. В нем отразились многочисленные слухи, которые распространились в земщине после трагической гибели опального митрополита. Хронологическое указание о пребывании Филиппа Колычева в тверской ссылке “мало не год целый” прямо указывает на время новгородской экспедиции. Чтобы избежать явного противоречия, А.М. Курбский намеренно скрыл в своем рассказе все подробности, указывающие на историческую обстановку описанного действия»[15].

Другой пример недостоверности сведений Андрея Курбского: он пишет, что Царь Иоанн Васильевич якобы приказал утопить в реке Волхов архиепископа Пимена Новгородского[16]. Этот архиерей тогда же, в январе 1570 года, был подвергнут опале Царём: по решению Архиерейского Собора в Москве лишен кафедры. В одной из сохранившихся грамот Посольского Приказа сказано: «Да под грамотою наказная память Федору Ошанину, как ему вести к Москве Новгородцкого архиепископа Пимина. Да туто ж Государева грамота к Митрополиту Кирилу о походе Царя Ивана Васильевича всеа Русии в Великий Новгород, писана в Великом Новегороде в 78-м году (1570). Да под грамотою от Митрополита Кирила ко Государю отписка, что приговорили они на соборе Новгородцкому архиепископу Пимину против Государевы грамоты за его безчинье священная не действовати. И под отпискою Государева грамота к Митрополиту Кирилу, что архиепископу Пимину служити не велено, а сану б с нево до подлинного сыску и до соборного уложенья не снимати»[17].

Архиепископ Пимен был отправлен в ссылку в Тульский Венёв Свято-Никольский монастырь, а спустя год с небольшим, принеся покаяние, почил в Бозе и был там похоронен. Новгородская Вторая (Архивская) летопись сообщает: «В лѣта 7000 восмъдесятого (1572). Мѣсяца сентября в 25 день вторник преставись владыко Ноугородцкои Пимин на Тулѣ в монастыре у чюдотворца Николы в Вении, томо и положенъ быстъ. А в Новѣгороде был владыкою Пимин 17 лѣт и два месяца и 9 дней. А сведенъ бысть на Москвѣ владыко Пиминъ пять мѣсяцъ и десять дней, а послѣ своего владычество жиль год и два мѣсяца без шести день»[18]. Могила его почитается в этом монастыре на протяжении столетий[19].

3) Теперь рассмотрим третий источник — «Житие» митрополита Филиппа. Как отмечал известный советский историк Р.Г. Скрынников в одной из своих работ, посвящённых эпохе Царя Иоанна Васильевича Грозного: «“Житие Митрополита Филиппа” было написано много позже, в 90-х годах XVI века в Соловецком монастыре. Авторы его не были очевидцами описываемых событий, но использовали воспоминания живых свидетелей: старца Симеона (Стефана Кобылина), бывшего пристава у Филиппа Колычева, и соловецких монахов, ездивших в Москву во время суда над Филиппом»[20].

Об этом же пишет современный исследователь В.А. Колобков: «“Житие Святителя Филиппа” было написано примерно через 20 лет после того, как И. Таубе и Э. Крузе описали гибель Митрополита в тексте своего “Послания”. На много лет опередило создание агиографического памятника также и сочинение князя А.М. Курбского. Можно ли в этой связи доверять относительно позднему житийному рассказу?»[21]

Есть все основания полагать, что «Житие» митрополита Филиппа написано еще позднее, уже после Смутного Времени, во время Царствования Михаила Федоровича Романова, самый ранний его список уверенно датируется 1626 годом, когда прошло 57 лет после смерти митрополита.

И «Житие» митрополита Филиппа, составленное, скорее всего, в Соловецком монастыре и описывающее его труды в этом монастыре, не может считатьcя вполне достоверным источником в отношении деяний митрополита Филиппа в Москве и обстоятельств пребывания в Тверском Отроче монастыре.

Современный исследователь И.А. Лобакова в своем фундаментальном труде, посвященном различным редакциям «Жития» Святителя Митрополита Филиппа, особо отмечает, что именно «Книжниками Соловецкого монастыря было создано “Житие Митрополита Филиппа”. Эта точка зрения поддержана всеми, кто писал о памятнике. Оно имеет богатую рукописную традицию и читается во множестве списков XVII–XVIII вв. Списков Жития ранее XVII в. пока не обнаружено»[22].

И.А. Лобанова указывает, что «Житие» является литературным компилятивным произведением, и поэтому как исторический источник имеет ограниченный характер: «Важно подчеркнуть, что текст «Тулуповской» редакции, который является основным материалом для историков, многими своими реалиями обязан своим источникам».[23] И.А. Лобанова приводит конкретные примеры компиляции из известных литературных источников текста «Жития». «Проделанный анализ обнаруживает, что создатель «Тулуповской» редакции «Жития митрополита Филиппа» обращался к Поучению Агапита 23 раза. В наставлениях, с которыми митрополит Филипп «приступал» к Царю Ивану Грозному, использовались тексты 1-й, 2-й, 3-й, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й, 10-й, 12-й, 15-й, 20-й, 21-й, 22-й, 28-й, 64-й, 67-й, 68-й, 71-й глав [Поучения диакона Агапита]».[24] «В содержательном исследовании О.С. Сапожниковой приведён ряд чтений из «Жития Иоанна Златоуста», близкий, по ее мнению, к тем, что содержатся в «Тулуповской» редакции».[25]«Еще одним из основных агиографических источников «Тулуповской» редакции Жития следует назвать переводное византийское «Житие Феодора Студита».[26]

Поучения диакона Агапита, обращенные к благоверному Ромейскому Императору Юстиниану Великому, правившему в VI веке, были широко известны на Руси. Их, несомненно, знали Царь Иоанн Васильевич и сам митрополит Филипп, но крайне маловероятно, что большую часть своих диалогов с Царем митрополит вел, дословно цитируя «Поучения» Агапита. Эти диалоги, несомненно, были переписаны из Поучений в «Житие» его составителями, наряду с использованием других литературных источников.

Составители «Жития» черпают информацию о жизни святого Филиппа на Соловках из монастырских летописей и преданий, что вполне обоснованно, а вот откуда Соловецкие монахи через полвека берут грешащую многими явными ошибками информацию о деятельности Митрополита в Москве и о его пребывании в Тверском Отроче монастыре?

К сожалению, после Смутного времени, в середине и во второй половине XVII века среди русского дворянства сочинение Курбского стало популярным и, по наущению любителей польских порядков распространялось в России. Написанное в этом сочинении, безусловно, оказало влияние на составителей «Жития» и, видимо, было ими использовано как один из источников. Доктор исторических наук Александр Боханов подробно разбирает и сопоставляет сочинение Курбского и «Житие» и приходит к выводу: «О чём же можно говорить без всякого ёрнического налета, так это о том, что лексика и стилистика некоторых фрагментов «Жития» Филиппа очевидным образом совпадают со стилистикой, словами и фразами из «обличительных творений» князя Курбского. К сожалению, нельзя не признать, что при составлении Жития использовался этот заведомо фальшивый источник»[27].

Кроме того, как это видно из «Жития», в Соловецкий монастырь был заточён и пристав Стефан Кобылин, призванный охранять святителя Филиппа в Тверском Отроче монастыре и виновный в том, что недосмотрел за святителем. Кобылин мог оправдывать свой недосмотр, в том числе и взваливая вину за смерть митрополита на опричников, и его рассказы могли быть включены в «Житие» без должной проверки и критического осмысления.

Само «Житие» носит крайне противоречивый характер и содержит ряд заведомо недостоверных исторических сведений о деяниях митрополита Филиппа в Москве и пребывании его в Тверском монастыре, что отмечали большинство историков, исследовавших «Житие»[28]. Например, введение опричнины на Руси в «Житии» происходит якобы по решению Собора в Москве и отнесено ко времени пребывания Святителя Филиппа на митрополичьем престоле (с 20 июля 1566 года) и указывается, что митрополит был против этого введения[29]. В действительности, опричнина была введена Царским указом полутора годами раньше – в феврале 1565 года[30], когда Московским Митрополитом был Афанасий, а Филипп был игуменом далёкого Соловецкого монастыря. И Царь Иоанн Васильевич его мнения не спрашивал. Царь получил в то время всеобщую народную поддержку против своих оппонентов из отдельных бояр, и Опричнина была духовным и воинским орудием по искоренению боярского разделения Царства. На это указывал и доктор исторических наук И.Я. Фроянов[31].

В то же время, в «Житии» ни слова не говорится о сохранившейся грамоте, подписанной Архиереями и самим святителем Филиппом 20 июля 1566 г. и гласившей, что митрополит Филипп не будет вмешиваться в дела Опричнины и домашний обиход Царя. Такое незнание важнейших событий жизни Москвы и всей Руси в 1565 и 1566 годах составителями «Жития» явно указывает, что ни они сами, ни их источники не были ни современниками, ни свидетелями этих событий, известных в то время и всему духовенству, и монашествующим, и дворянам, и большинству купцов и посадских людей, и другим сословиям страны. Более того, о событиях в Москве составители «Жития», видимо, судят по многочисленным слухам и устным преданиям полувековой давности, идущим от людей, бывших в то время в опале (как, например, Андрей Курбский) и потому судивших предвзято.

Второй пример — это обвинение Царя Иоанна Васильевича в том, что он судил митрополита Филиппа своим Царским судом с боярами, а не судом с участием епископов, как это положено по правилам Святых Апостолов[32], которые Царь строго соблюдал (например, в отношении суда над архиепископом Пименом Новгородским)[33]. Данное обвинение выдвигает и Андрей Курбский, но опровергают его даже Таубе с Крузе, которые пишут о Соборном суде духовенства над митрополитом Филиппом в ноябре 1568 г.[34] И в самом «Житии» тут же указывается на то, что святитель Филипп обличает архиепископа Пимена в том, что он хочет получить митрополичий престол, поддерживая обвинение против святителя[35]. Также в «Житии» указывается, что виновниками гонения на митрополита Филиппа были епископы Филофей Рязанский, Пафнутий Суздальский, архиепископ Пимен, то есть они, видимо, участвовали в Соборе, сместившем его с Митрополичьего Престола. Во всяком случае, епископ Пафнутий Суздальский несомненно должен был участвовать в этом Соборе и представлять результаты работы возглавляемой им комиссии по сбору сведений об игумене Филиппе в Соловецком монастыре.

Третий пример. Описывая встречу митрополита Филиппа с Малютой Скуратовым, автор «Жития» пишет, что она происходила наедине в келье святого, то есть никто третий не мог быть её свидетелем, однако тут же цитатами он пересказывает разговор святителя с Малютой Скуратовым и обстоятельства якобы произошедшего «удушения» митрополита Филиппа. Кто мог видеть и слышать происходящее в закрытой келье? В то же время, здесь же в «Житии» приводятся слова Малюты Скуратова, сказанные им игумену и братии монастыря и, естественно, слышанные всеми: митрополит Филипп скончался от неуставного келейного жара, так как келия его была слишком сильно натоплена. Условия строгой постнической монашеской жизни и непрестанных трудов святителя Филиппа могли подорвать его здоровье. А возраст митрополита по тем временам был немалым: 63 года по данным «Жития»[36], а по сочинению Таубе и Крузе — 78 лет! И версия о его ненасильственной смерти от сильного жара является наиболее достоверной и поддерживается рядом современных историков.

Еще один пример недостоверности событий, изложенных в многочисленных списках и редакциях «Жития»: в них говорится, что Святитель был похоронен за алтарем храма в честь Святой Троицы, но такого храма в обители не было! Этот храм стоял в центре города Твери.[37] А как свидетельствует вполне достоверный Соловецкий летописец конца XVI века, перенос мощей святителя состоялся именно из Отроча монастыря, то есть похоронен святитель был на самом деле за алтарем главного храма обители в честь Успения Пресвятой Богородицы![38] Для составителя жития святого такая неточность недопустима! В некоторых поздних списках Тулуповской редакции «Жития» в 1640 годах встречается уже исправленный вариант. Переписчики, осведомлённые о том, что в Тверском Отроче монастыре нет храма в честь Святой Троицы, исправляют ошибку авторов «Жития» и указывают, что святитель был похоронен за алтарем церкви Пречистой Богородицы.[39]

Неправдоподобным выглядит версия о том, что якобы Малюта был послан Царём для того, чтобы казнить Митрополита. Если бы это было так, то зачем это было скрывать Малюте Скуратову – одному из руководителей Опричнины? Царь своей опалы на кого-либо не скрывал, и уж тем более в этот период конца 1569 — начала 1570 годов, когда в Новгороде были открыто и публично казнены сотни опальных бояр, помещиков, посадских людей и даже несколько монахов, обвинённых в измене. В то же время, в Тулуповской редакции «Жития» прямо указано, что Малюта Скуратов явился к митрополиту Филиппу по своей инициативе.[40] В других редакциях жития нет прямых указаний на то, по чьей инициативе действовал Малюта Скуратов, лишь в Колычевской редакции указано, что послан он был Царём, видимо, за благословением на поход на Новгород.[41] Но в печатных Прологах 1661 и 1675 годов, в проложных редакциях «Жития» сразу после описания сцены в келье митрополита Филиппа говорится, что Царь Иоанн Васильевич наказал всех гонителей святителя. А сам Грозный Царь назван в этих редакциях «Жития» благоверным, то есть прославленным в лике святых![42]

Согласно «Житию», боярин Малюта Скуратов, призванный участвовать в это время в важнейшем походе на Великий Новгород с целью искоренения измены, на много часов оставляет свою важнейшую государственную службу, ждёт в монастыре, когда в промерзшей земле будет вырыта особо глубокая могила (ров) святителю Филиппу, участвует в его отпевании и погребении. То есть на целый день сам отстраняется от руководства Опричным войском, спешно направляющемся в Новгород?! Для исполнителя смертного приговора его поведение нелогично, и ничего подобного в источниках XVI века не встречается. Напротив, для православного государственного мужа, стремящегося почтить память Митрополита Московского и всея Руси, и выяснить обстоятельства последнего года его жизни и обстоятельства смерти — это понятно и естественно.

Характерно, что ни одна из редакций этого «Жития» не была включена святителем Димитрием Ростовским в составленные и изданные им в 1689-1705 годах Четьи Минеи. Святитель Димитрий внимательно относился к источникам и был чуток ко всякой недостоверности. В этом издании святителю Филиппу был посвящен лишь один абзац мелким шрифтом, где ни Малюта Скуратов, ни Царь Иоанн Васильевич не упоминались[43]. Полностью этот абзац приводится в Приложении 1. В современные издания «Житие» Митрополита Филиппа, содержащее ряд недостоверных сведений, попало по воле либеральных редакторов, дополнявших «Жития святых» Димитрия Ростовского начиная с ХIХ века, то есть уже после смерти великого агиографа и, естественно, без его воли. Здесь налицо агиографический подлог, с использованием авторитета Святителя Димитрия. Ведь именно Святителю Димитрию некоторые современные справочники, ничтоже сумняшеся, приписываю текст со сценой «убиения» святителя Филиппа Малютой Скуратовым. Митрополиту Димитрию Ростовскому наверняка наряду с «Житием» были известны и память святителя Филиппа из первых русских печатных святцев 1646 года, и тропарь, и кондак святителя, и сама служба новому исповеднику 1636 года, явно противоречившие «Житию» в обстоятельствах кончины Святителя (да и в других местах). Была известна Димитрию Ростовскому и позиция Патриарха Никона и его последователей, пытавшихся использовать «Житие» для подтверждения своего преимущества в отношениях с Царём и Государевой Думой. Видимо, учитывая всё это, святой Димитрий Ростовский и воздержался от составления нового жития митрополита Филиппа, а вставил в свои Четьи-Минеи лишь короткий текст памяти из современного ему печатного месяцеслова конца XVII века.

В «Житии» святителя Филиппа нет ни слова о том, что Царь Иоанн Васильевич отдавал какое-либо указание Малюте Скуратову убить Митрополита Филиппа. Это отмечает и современный историк, В.В. Шапошников, автор фундаментального исследования о Царе Иоанне Васильевиче Грозном[44]. В своем интервью интернет-журналу «Православие.фм» о смерти Митрополита Филиппа он говорит: «В Житии Митрополита Филиппа описывается, что Малюта задушил его подушкой, причем указывается, что записано это со слов пристава, который находился при Митрополите, когда тот жил в Отрочем монастыре. Но вот отдавал ли Царь Иван Грозный Малюте приказ задушить Митрополита Филиппа или не отдавал, мы не знаем. Есть у людей такая особенность: слышать между словами, читать между строк. Можно предположить, что Малюта не получал приказа, а убил по собственной инициативе — желая угодить Царю. С другой стороны, не исключено, что все произошло так, как пишет официальная версия, согласно которой Митрополит Филипп умер в жарко натопленной келье (была зима, сильно топили)»[45].

4) Летописные источники, сообщающие о насильственной смерти митрополита Филиппа от руки Малюты Скуратова, пишут о митрополите Филиппе как об уже всероссийски прославленном святом. Так, запись в Новгородской третьей летописи[46] составлена, самое раннее, в середине семидесятых годов XVII века, видимо, на основе «Жития». Мазуринский летописец, сообщая о смерти митрополита Филиппа[47], прямо ссылается уже на его «Житие», получившее распространение в середине XVII века[48]. Сам же Мазуринский летописец датируется концом XVII века.

Воспоминания современников событий XVI века, иностранцев Генриха Штадена, Альберта Шлихтинга, Бальтазара Руссова, Джерома Горсея, Джильса Флетчера, папского легата Антонио Поссевино и других, не содержат утверждений о насильственной смерти митрополита Филиппа, хотя многие из них с удовольствием включили бы этот русофобский сюжет в свои сочинения, если бы услышали хоть намек на это.

Известные русские ученые историки XVIII века В.Н. Татищев (1686–1750) и М.В. Ломоносов (1711–1765) в своих трудах по истории России также ничего не упоминают о насильственной смерти Митрополита Филиппа.

Известный беллетрист, историк, воспитанник масонов Н.М. Карамзин положил лживые сочинения изменников Таубе и Крузе и писания предателя Андрея Курбского в основу своего 9 тома Истории Государства Российского, изданного в 1823 году, что впоследствии отрицательно сказалось на трудах многих историков XIX века. Лишь после клятвопреступного бунта 1917 года и ухода Православной Монархии под спуд, после начавшегося после этого массового геноцида народов России революционерами стало появляться осознание того, что потеряла Россия, отказавшись от Самодержавия, и наметился поворот в оценке деяний благоверного Царя Иоанна Грозного, начало которому положил академик Роберт Виппер в 1922 году[49], а в наше время продолжили митрополит Иоанн (Снычев)[50], профессора Игорь Фроянов[51], Александр Боханов[52] и другие известные историки. И даже те из историков, которые отрицательно относятся к фигуре Царя (например, Р. Скрынников), вынуждены были отметить явную клевету иностранцев и изменников на нашего Государя.

II. Достоверные свидетельства о мирной кончине святителя Филиппа

Перейдём теперь к заслуживающим доверие источникам, указывающим на то, что ни опричники, ни сам Царь Иван Васильевич Грозный не имели отношения к смерти митрополита Филиппа.

Конфликт между опричниками и митрополитом Филиппом развивался в течении десяти месяцев, с начала 1568 года. Как уже указывалось, игумен Филипп подписал решение Собора 1566 года о своем избрании, одним из условий которого было то, что, став митрополитом, он не будет вмешиваться в домашний обиход Царя и в дела опричнины. Для этого была даже составлена особая грамота от 20 июля 1566 г.: «Приговор Освященного собора об избрании Митрополитом Московским игумена Соловецкого монастыря Филиппа (Колычева) и о невмешательстве его в дела опричнины»[53].

Однако митрополит Филипп, проявляя христианское милосердие к падшим и печалуясь об опальных, неоднократно обращался к Царю, призывал его прекратить суровые действия опричников и вернуться к старине, что было, конечно, невозможно. Царь Иоанн Васильевич Грозный выстраивал в государстве Российском систему единодержавия, при котором боярские вольности и разделения должны были быть уврачёваны жёсткими, но законными действиями опричнины. Другого пути созидания Российского Православного Самодержавного Царства, наследника Ромейской Империи, защитника христиан во всей Вселенной, Удерживающего, по словам Апостола Павла (2 Сол. 2: 7) — в то время не было.

В Новгородской Второй летописи о конфликте Митрополита Филиппа с Царем Иоанном Васильевичем читаем: «Лѣта 7076, мѣсяца марта 22 день, на самое середокрестное недѣли, учалъ Митрополитъ Филипъ съ Государемъ на Москвѣ враждовати о опришнины, и вышелъ изъ двора митрополича, и жилъ въ монастырѣ у Николы Старого[54].

Лѣта 7077, владыка Новгородцкой въ тѣ поры на Москве былъ 15 недѣль безъ дву денъ. Да той же осени, на Москвѣ мѣсяца ноября въ 4 день, Филипа Митрополита изъ святительского сану свергоша, на Москвѣ, въ четвертокъ, и жилъ въ монастырѣ у Николы у Старого. Да того же мѣсяца, ноября 11 день, въ четвертокъ, на его мѣсто поставиша митрополита Кирила, Сергiевского архимандрита»[55].

Указанные даты в Новгородской Второй летописи относятся к марту и ноябрю 1568 года современного летоисчисления.

Несомненно, можно понять и приветствовать действия митрополита Филиппа, стремившегося к достижению мира и согласия, к прекращению междоусобных конфликтов в Русском Царстве. Но жёсткие меры Царя Иоанна Васильевича Грозного были вынужденными: боярские заговоры неоднократно угрожали лично ему и его наследникам свержением с прародительского Престола и смертью. Речь шла и о борьбе между боярами за влияние на Царя.

Главными участниками заговора против митрополита Филиппа были, видимо, Алексей Басманов, один из руководителей опричнины с момента ее учреждения в 1565 году, и архиепископ Новгородский и Псковский Пимен, боровшийся с митрополитом Филиппом за влияние на Царя. Пимен рассчитывал в 1566 году, что именно его Царь Иоанн Васильевич Грозный поставит на митрополичий престол. В начале декабря 1569 года был раскрыт сепаратистский заговор архиепископа Пимена, который в обход Царя сносился с польским королем Сигизмундом. Переписка новгородских бояр и архиепископа Пимена с польским королем была обнаружена Царскими слугами в алтаре Софийского Собора в Новгороде Великом! Именно такое предательство и вызвало поход Царя Иоанна Васильевича Грозного с опричным войском на Новгород: необходимо было искоренить новгородскую и псковскую измену, грозившую разрушением русского Царства. Во время своего наместничества в Новгороде в 1556-1557 годах Алексей Басманов, несомненно, имел тесные связи с владыкой Пименом, являвшимся архиепископом Новгородским с 1552 года, и с новгородскими боярами. Некоторые из руководителей опричнины (Алексей и Федор Басмановы и князь Афанасий Вяземский) также были обвинены в готовившемся сепаратистском заговоре, о чем свидетельствует сохранившееся в Посольском приказе следственное дело[56].

Митрополит Филипп, находившийся в заточении в Тверском Ороче монастыре после извержения его из сана в ноябре 1568 года Архиерейским Собором, никак не мог участвовать в этом заговоре или вообще стоять на стороне заговорщиков, потому что именно эти люди отправили его в Тверской Отроч монастырь. Ни у нового руководителя опричного сыскного ведомства Малюты Скуратова, возглавившего это ведомство в 1569 году, ни у самого Царя Иоанна Васильевича Грозного не было никакой государственной необходимости в смерти митрополита Филиппа. Напротив, он мог сообщить Царю ценные сведения о заговорщиках. Свое наказание митрополит Филипп уже понёс, а в Российском государстве, как и во всех православных странах, твердо соблюдалось правило: за один проступок дважды не наказывают. Каких-либо проступков в заточении в Отроче монастыре митрополит Филипп не совершал и совершить не мог.

Трудно доказывать отрицательный факт — отсутствие события, поэтому в Римском праве и составленной на его основе системе права европейских стран (в том числе и России) и Америки есть фундаментальное положение о презумпции невиновности. По заповеди Христовой: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы» (Мф. 7: 1-2). Попробуем все же найти доказательства невиновности в смерти митрополита Филиппа и Царя Иоанна Васильевича, и Малюты Скуратова.

1) В нашем случае важнейшим точным и достоверным свидетельством того, что Царь Иоанн Васильевич Грозный и руководство опричнины того времени не имеют никакого отношения к смерти святителя Филиппа, является то, что в покаянный Синодик Царя, тщательно составленный в 1580 году при участии приказных дьяков и разосланный по десяткам монастырей, имя митрополита Филиппа не вошло. В этот покаянный Синодик включались как лица, попавшие в опалу по личному указанию Царя, так и те, кто был подвергнут наказанию опричниками без прямого указания Царя, но в ходе их расследования изменных дел. В Синодик вошли и имена тех, кого просто почитал Царь. Например, архиепископ Новгородский Геннадий, почивший в Бозе еще в 1505 году, Князь Даниил Дмитриевич Пронский, умерший в 1553 году, когда никаких опал Царь не налагал[57].

Итак, Царь просит молитв за опальных, однако имени митрополита Филиппа в Синодике нет, и это с достоверностью указывает на то, что, во-первых, низвержение святителя Филиппа с Митрополичьего Престола относится исключительно к ответственности Архиерейского Собора, а во-вторых — что ни сам Царь, ни опричники к смерти митрополита Филиппа отношения не имели[58].

В «Синодике опальных 7091 года [1583]», реконструированном советским историком Р.Г. Скрынниковым, числятся опальными только митрополичьи старцы Митрополита Филиппа: «[Митрополичьих]: [старца] Левонтия [Русинов], Никитоу [Опухтин], Федора [Рясин], Семена [Мануйлов]»[59].

Историк В.В. Шапошников в своем интервью интернет-журналу «Православие.фм», также отметил: «Вот какая особенность: имена Евфросинии и Корнилия есть в Синодике опальных, а имени Митрополита Филиппа — нет. Это значит, сам Царь Иван Грозный не считал, что смерть Филиппа — на нём»[60].

Для православного человека и, конечно, для православного Государя Иоанна Васильевича покаяние — важнейшее деяние на пути Спасения для жизни вечной, и любые, даже благие политические соображения должны были отойти в сторону. Поэтому данным Синодика Царя можно вполне доверять.

2) В Соловецком летописце конца XVI века, составленном иеромонахом-современником событий, келарем монастыря Петром (Ловушкиным), сказано: «В лето 7078-го….Того же году не стало во Твери Филиппа митрополита. Тое же зимы государь ходил на Новгород и на Псков с опалою, а мы в ту пору зимовали на Москве с Горонтеем. Того же году на Москве в государеве опале казнь была многим, князем и боярам, и детям боярским, и дьякам новгородским и владычным»[61]. То есть повествующий не считает, что митрополит Филипп был подвергнут казни! Его просто «не стало», то есть он умер, а не был казнён. Сам Соловецкий летописец конца XVI века был обнаружен и опубликован академиком М.Н. Тихомировым относительно недавно, в 1951 году[62]. Составитель этого Соловецкого летописца келарь Пётр (Ловушкин), заведовавший хозяйственными делами монастыря, часто и подолгу бывал по своим делам в Москве, Новгороде, Вологде, Холмогорах, Соли Вычегодской и других городах, он лично ходатайствовал о нуждах монастыря самому Царю Иоанну Васильевичу, Митрополитам Афанасию, Кириллу, архиепископам Новгородским Пимену, Леониду. Автор был в курсе не только Соловецких, но и всероссийских событий, которые он отражал в своем Летописце. Именно он в этом Летописце привёл одно из самых полных описаний нашествия крымцев на Москву в 1572 году и битвы при Молодях. Он, несомненно, был сопостником и духовным соратником святителя Филиппа в бытность его в Соловецком монастыре, и без сомнения посещал его могилу в Тверском Отроче монастыре по дороге из Москвы в Новгород.

В своем Летописце келарь отразил и опалу, наложенную Царём Иоанном Васильевичем на изменников из среды бояр и духовенства. Поэтому его записи особенно ценны как записи очевидца главных событий царствования Иоанна Грозного. В конце сего Летописца есть приписка другим почерком: «Месяца декабря в 23 день преставися преосвященный митрополит Филипп московский и всея Руси во Твери в Отроче монастыре, в лето 7078-го» [63].

3) В древнейших сохранившихся рукописных Святцах Николо-Коряжемского монастыря, писанных в 1621 году, под 23 декабря святитель Филипп назван новым исповедником, но не мучеником. То есть не христианином, принявшим смерть за Христа, а пострадавшим, гонимым за Христа, но умершим своей смертью. «В то и же день — память иже во святыхъ отьца нашего Филиппа, митрополита Московьскаго и всеа Русiи, новаго исповҍдника. Преставися Филиппъ, митрополитъ Московьскiи, Калычевъ в лҍто 7078.»[64] «Преставися Филипп, митрополит Московский Колычев», а не был убиен или казнён — свидетельствуют и составители святцев известного крупного монастыря, расположенного близ Устюга Великого на пути к Холмогорам, Архангельску и Соловкам. Об убиенных в этих святцах писали, например, так: «В тои же дьнь — страданiе святаго великомученика, новаго страстотерпца Христова Авраамiя. Сеи убиенъ в болгарехъ за православную веру». Коряжемские святцы составлены в 1621 году, за 15 лет до общецерковного прославления святителя Филиппа, что явно указывает на тесную связь и общение братии Николо-Коряжемского монастыря с братией Соловецкого монастыря и обмене свидетельствами о подвигах и трудах митрополита Филиппа, что делает свидетельство Коряжемских святцев о мирной кончине святителя особенно ценным.[65]

4) Четвертым несомненным свидетельством того, что к смерти митрополита Филиппа не причастны ни Царь Иван Васильевич Грозный, ни опричники, является то, что митрополит Филипп был прославлен как святитель и исповедник в 1590-х годах местночтимо на Соловках, а в 1636 году как общероссийский святой, а не как священномученик. Это подтверждено 400-летней духовной практикой Русской Церкви. Хотя Андрей Курбский много раз в своей «Истории…» именует Филиппа священномучеником, Церковь митрополиту Филиппу этот чин святости не усваивает, прямо отвергая клевету Курбского на Царя Иоанна Васильевича и Григория Скуратова-Бельского. В службах святителю Филиппу, составленных и в 1636 году и позднее в Царское время, не упоминается то, что он был умерщвлён опричниками или был убит по указанию Царя, хотя в одном из стихов службы 1636 года и говорится, что кровь святителя Филиппа вопиет Богу как кровь Авеля.[66]

5) В первых печатных общероссийских святцах с тропарями и кондаками, изданных в 1646 году на Московском печатном дворе тиражом тысяча двести экземпляров, под 23 декабря слово в слово повторяется запись о преставлении митрополита Филиппа (а не о его убиении) из Коряжемских святцев 1621 года, и он также именуется новым исповедником[67], а не мучеником и страстотерпцем, как именуются в этих же святцах князья Борис и Глеб, Михаил Черниговский, Михаил Тверской, об убиении которых с определёнными подробностями сообщают эти первые печатные русские святцы. В Приложении 2 приводится дословно цитата из этих святцев с тропарями и кондаками святителю. Особенно важно, что память святителя Филиппа в изданных святцах, наряду со службами ему от 1636 года свидетельствует о его общероссийском почитании задолго до перенесения в 1652 году его мощей из Соловков в Москву по инициативе благоверного Царя Алексея Михайловича и будущего Патриарха Никона.

6) 3 сентября 1653 года Царь Алексей Михайлович в письме ближайшему боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому (по поводу перенесения мощей Святителя Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву) пишет о гонителях святителя Филиппа, ложно осудивших его на Соборе 1568 года, и в первую очередь об архиепископе Пимене: «А как принесли его [свт. Филиппа], света, в соборную и апостольскую церковь и поставили на престоле его прежебывшем, кто не подивится сему, кто не прославит и кто не прослезится, изгонимаго вспять возвращающася и зело с честию приемлема? Где гонимый и где ложный совет, где облавники и где соблазнители, где мздоослепленныя очи, где хотящий власти восприяти гонимаго ради? Не все ли зле погибоша; не все ли изчезоша во веки; не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего Царя и Великого Князя Ивана Василиевича всеа России, и тамо месть вечную примут, аще не покаялися?»[68]. Естественно, ни Царь, ни Малюта Скуратов не собирались «власти восприяти» митрополита Филиппа. Такие намерения мог иметь архиепископ Пимен, либо кто-то из других епископов. Это явно свидетельствует о невиновности Царя Иоанна в смерти митрополита Филиппа, по мнению Царя Алексея Михайловича.

7) Следующим важнейшим свидетельством является разбирательство Царя Алексея Михайловича с Патриархом Никоном на Соборе 1666-1667 годов при участии Восточных Патриархов. Как известно, будучи митрополитом Новгородским, Никон написал от имени Царя Алексея Михайловича покаянное письмо, обращённое к мощам митрополита Филиппа, где Царь каялся в грехах его пращура — Царя Ивана Васильевича Грозного. В этом письме не указывалось, что Царь Иван Васильевич Грозный виновен в смерти Филиппа, а лишь указано, что он виновен в опале на Святителя Филиппа. Даже если такое обвинение в адрес Царя Иоанна относительно опалы Святителя и было основано на каких-то документах, которые в то время могли находиться в Царском архиве, на Соборе 1666-1667 годов оно было признано недопустимой ошибкой, которая была поставлена в вину Патриарху Никону.

Во время следствия по делу Патриарха Никона в декабре 1666 года, Царём Алексеем Михайловичем был задан вопрос владыке о Царе Иоанне Васильевиче Грозном:

«И Великий Государь с ево Никонова листа перевод указал честь на соборе по статьям, и тот перевод чтен. И как прочли, что он написал, как посылан был в Соловецкой монастырь для мощей Филиппа Митрополита.

И Великий Государь говорил: для чего он Никон такое безчестье и укоризну Блаженные памяти Великому Государю Царю и Великому Князю Ивану Васильевичу всеа Русии написал … и по которым правилам учинил и чтоб ево про то допросить.

И бывшей Никон Патриарх о Государе Царе и Великом Князе Иване Васильевиче всеа Русии ответу никакова не учинил». То есть, никаких слов в защиту своей позиции по данному вопросу Патриарх Никон на этом Соборе так и не произнес[69].

В соответствии с 90 правилом Карфагенского Собора (393-419 гг.), клирик, в том числе и патриарх, обязан, если он не согласен с выдвинутыми против него обвинениями, возражать, а не молчать. Поэтому, по Канонам Церкви, молчание Патриарха Никона в данном случае могло говорить о том, что он признал обвинение Царя Алексея Михайловича справедливым или просто не имел доказательств своей позиции.

Среди причин, по которым Патриарх Никон стремился принизить Царя Иоанна Васильевича и возвысить митрополита Филиппа, было то, что сам Никон был воспитанником Соловецкого монастыря (его Анзерского скита), где особо почитался святитель Филипп и где было составлено указанное выше его «Житие», но главное — то, что Патриарх стремился духовную власть первоиерарха Церкви (то есть, в том числе, и свою власть) поставить наравне с Царской властью или даже выше её не только в духовной сфере, но и в светских государственных делах. Покаяние и молитвы за своих предков — важнейшие деяния христианина. Православный Царь Алексей Михайлович считал Государя Иоанна Васильевича своим пращуром и внимательно исследовал его взаимоотношения с митрополитом Филиппом, наверняка располагая в XVII веке гораздо большим количеством первоисточников (в том числе из Тверского Отроча монастыря), утраченных впоследствии в пожарах и войнах или сознательно уничтоженных врагами Русского Царства. Поэтому его свидетельству о невиновности Царя Иоанна Васильевича в смерти митрополита Филиппа вполне можно доверять.

На основании этих семи достоверных свидетельств, которые не были никем опровергнуты, и базируется позиция многих историков прошлого и современности, уверенно утверждающих, что ни Малюта Скуратов, ни Царь Иван Васильевич Грозный не виновны в смерти митрополита Филиппа, а гонения на святителя Филиппа осуществляли архиепископ Пимен Новгородский и Псковский, епископы Филофей Рязанский и Пафнутий Суздальский[70] и, возможно, Алексей и Фёдор Басмановы, а также князь Афанасий Вяземский. Именно эти гонители митрополита Филиппа вскоре после его смерти, как известно из разных источников, были подвергнуты жёсткой опале. Архиепископ Пимен Новгородский, епископы Филофей Рязанский и Пафнутий Суздальский были лишены сана и отправлены в ссылку, Алексей Басманов был казнён, Фёдор Басманов отправлен в заточение, где скончался, а князь Афанасий Вяземский умер под следствием.[71] Наказаны были и монахи Соловецкого монастыря во главе с игуменом Паисием, давшие на Соборе 1568 года ложные показания против святителя Филиппа. Они были разосланы по другим монастырям в заточение.[72] Наказанию подвергся и пристав Стефан Кобылин, который недосмотрел за святителем Филиппом и попустил его смерть, возможно, наступившую из-за тяжелых условий содержания в Тверском Отроче монастыре. Он бы пострижен в монахи и отправлен в Соловецкий монастырь в ссылку.[73] Нельзя исключить и того, что противники митрополита Филиппа, обличённые в заговоре, могли быть виновниками его смерти, дабы святитель Филипп не мог обличить их перед Царём Иваном Васильевичем Грозным, как об этом пишет митрополит Иоанн (Снычев).[74]

Признавая и допуская, что между Царём Иваном Васильевичем Грозным и святителем Филиппом были недопонимание и конфликты, которые бывают и между святыми людьми, мы в тоже время должны сделать вывод, что Царь Иван Васильевич Грозный и опричник Малюта Скуратов не виновны в смерти митрополита Филиппа, что особенно подтверждается наказанием Царём лиц, действительно виновных в гонениях на митрополита Филиппа.

III. Образы Царя Иоанна Васильевича и боярина Григория Скуратова Бельского в Священном Предании Церкви

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский (Малюта Скуратов) как один из руководителей опричнины проявил себя мужественно и верно: он принял героическую смерть при штурме ливонской крепости Пайда во главе опричных отрядов 1 Января 1573 года[75]. А большая часть опричного войска положила свои жизни, защищая Россию и Москву от нового нашествия крымских татар и османов ещё в великой битве при Молодях в июле–августе 1572 года.

В Священном Предании Православной Церкви есть еще одно благочестивое свидетельство, подтвержденное многовековой Церковной традицией. В начале 1572 года по заказу Григория Лукьяновича был сделан список Владимирской иконы Божьей Матери, который он из своего имения в Больших Вяземах передал в Иосифо-Волоцкий монастырь[76]. И пока слуги Малюты Скуратова переносили икону в монастырь крестным ходом, от этой иконы начались чудеса еще до ее прибытия в монастырь[77]. По своем прибытии в монастырь, эта дарственная икона, названная впоследствии Волоколамской иконой Божией Матери (день памяти 3/16 марта), стала одной из главных святынь Иосифо-Волоцкого монастыря и остаётся ею на протяжении трех с половиной веков наряду с гробницей преподобного Иосифа Волоцкого, основателя монастыря. И ныне эта икона является святыней монастыря, хотя её оригинал и пребывает еще в светском Музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева, расположенном в Москве, на территории Андроникова монастыря. В 2017 году по ходатайству наместника монастыря архимандрита Сергия (Воронкова) и братии обители эта икона была препровождена для поклонения в монастырь, где оставалась на протяжении недели[78]. Надеемся, что со временем Волоколамская икона Божией Матери будет возвращена в Иосифо-Волоцкий монастырь.

Сам Григорий Лукьянович завещал похоронить себя в Иосифо-Волоцком монастыре, около могилы отца. Оба они на протяжении десятилетий являлись ктиторами этого монастыря. Известно также, что его дочь Мария Григорьевна стала супругой Бориса Годунова и впоследствии — Русской Царицей, а его внук — Царём Фёдором Борисовичем. С их злодейского убийства боярами-клятвопреступниками и началось в 1605 году Смутное время, терзавшее Россию более десяти лет. Все они поминались в Иосифо-Волоцком монастыре и других монастырях на протяжении веков. «Не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити. (Мф. 7: 18).

Многовековое Священное Предание Православной Церкви подтверждает благочестие Царя Иоанна Васильевича Грозного:

1) Два сына Государя – Царь Федор Иоаннович и Царевич Дмитрий Иоаннович прославлены Церковью в лике святых.

2) На протяжении четырех веков с 1606 года в православных храмах поется соборно утверждённый тропарь святому Царевичу Димитрию Углицкому и Московскому, младшему сыну Царя Иоанна Васильевича: «Яко благочестивого Царского корене боголюбивый произыде плод…», где под благочестивым Царским коренем однозначно понимается Царь Иоанн Васильевич Грозный.

3) В Соборной Грамоте 1613 года об обретении Царя Михаила Федоровича Романова утверждено: «Великий государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич, всеа Русии Самодержец, благочестию рачитель, и по хрестьянской вере крепкий поборник, и в своих государственных чинех и поведениях премудр, и высочайшую часть и вышехвалную славу Царствия венец на главу свою восприят (…) и от премудраго его разума и от храбрского подвига вси окрестные государства имени его трепетали, зане знаменит бе и храбр, и в победах страшен». Данная грамота была подписана 235 участниками Великого Московского Собора, в том числе 8 архиереями, более 40 архимандритами и игуменами, более 50 боярами, князьями, окольничьими, десятками дворян, детей боярских, выборных дворян и посадских людей со всей России. Сие соборное решение никто не отменял[79].

4) Святитель Иов, первый Патриарх Московский, в 1602 году писал: «Благочестивый Царь и Великий Князь Иван Васильевич всеа Русии бе разумом и мудростию украшен и в храборских победах изряден и к бранному ополчению зело искусен и во всех Царских исправлениих достохвален явися, великия израдные победы показа и многия подвиги по благочестии совершив»[80].

Фактически, до начала кампании по умалению благочестивого образа Царя Иоанна Васильевича Патриархом Никоном в середине XVII века и положению в 1656, 1666-1667 годах клятв на Стоглавый Собор, созванный Царем в 1551 году,[81] Царь Иоанн Грозный справедливо почитался как благочестивый правитель, и клеветнические сочинения про него не имели какого-либо широкого распространения в России. Подробнее об этом — в книге «Материалы к жизнеописанию (Житию) великомученика благоверного Царя Иоанна Васильевича Грозного» (М.: РИЦ, 2017).

Невиновность Царя Иоанна Васильевича Грозного и Малюты Скуратова в смерти митрополита Филиппа в наше время подтверждают церковный историк митрополит Иоанн (Снычев), профессор, доктор исторических наук Александр Боханов, историки Леонид Болотин, Олег Платонов, Вячеслав Манягин и другие, в том числе, авторы этой статьи. Полагаем, утверждения на эту тему Президента России Владимира Путина на встрече с Тверским губернатором и на Восточном экономическом форуме основаны и на первоисточниках, и на трудах вышеуказанных современных историков.

Вполне научно обоснованно и канонически верно заявление профессора Московской духовной академии, члена Синодальной комиссии по канонизации святых и Издательского Совета Московской Патриархии протоиерея Владислава Цыпина информационному агентству «РИА-новости» о возможности церковно-научного исправления «Жития» Святителя Филиппа, поскольку сами по себе жития Святых соборно не утверждаются и не относятся к каноническим текстам Церкви. Тем более, что текстов с вариантами жития Святителя Филиппа уже к середине XVII века имелось несколько (так называемые Тулуповская, Колычевская, краткая, Проложная и другие редакции, которые весьма существенно различаются по фактам и по оценке деяний Царя Иоанна Васильевича Грозного). Возможно, они были написаны по заказу представителей дворянских и боярских родов, по-разному относившихся к Царю Иоанну, и противников Православного Самодержавия в Смутное время.

Более того, «Житие» Митрополита Филиппа уже подвергалось исправлениям к нашему времени. В соответствии с данными исторической науки, еще в XIX веке из него был удалён важнейший фрагмент «Жития», фактически признанный Церковью недостоверным. Это фрагмент о якобы проходившем в конце 1566 или 1567 года Соборе по учреждению Опричнины, на котором якобы митрополит Филипп выступал против введения Опричнины. И в ныне издаваемом Московским Патриархатом Житии митрополита Филиппа (в том числе на сайте Патриархия.ру http://www.patriarchia.ru/db/text/909578.html) этого недостоверного эпизода нет.

Поэтому весьма актуальным и сегодня является уточнение жития угодника Божия Святителя Филиппа с учетом данных современной исторической науки и первоисточников, снимающих с Григория Скуратова-Бельского обвинение в его причастности к смерти митрополита Филиппа.

Василий Вадимович Бойко-Великий, президент Просветительного Фонда имени святителя Василия Великого; Павел Геннадиевич Петин, кандидат исторических наук