По англ таня как пишется

Никто не любит уколы

Больным сахарным диабетом нужно постоянно измерять уровень глюкозы. Для этих целей подходят глюкометры и системы непрерывного мониторинга глюкозы (НМГ).

Как работает глюкометр? Пользователь прокалывает палец специальной иголочкой, каплю крови наносит на одноразовую тест-полоску, которую затем вставляет в глюкометр. Прибор выполняет измерение и выводит результат на экран. Минусы этой технологии для детей очевидны: колоть ребенку палец надо по 10–12 раз в день и несколько раз ночью.

Сын Марии Чернышевой с папой

Сыну Марии Чернышевой три года два месяца, а диагноз ему поставили чуть больше полугода назад. «Маленький ребенок после реанимации очень боялся любых врачей и уколов. Делать каждый день по 10–12 проколов, а еще по ночам — для него сплошной стресс», — говорит мама. При выписке из стационара им бесплатно дали глюкометр и тест-полоски из расчета четыре полоски в день. Но поскольку нужно делать 10–12 измерений, тест-полоски приходится докупать: 50 полосок стоят 400 рублей и дороже.

Родители детей с диабетом рассказали Марии, что есть системы НМГ. Один датчик вводится под кожу один раз в 14 дней. Результаты выводятся на экраны телефонов родителей. Преимущества системы для детей и их родителей очевидны. Но стоит один датчик в пределах 5 тыс. рублей, а на месяц нужно два, то есть 10 тыс. рублей. Приобретали их родители самостоятельно и за свои деньги, в год — 100–120 тыс. рублей.

У Натальи Бегуновой дочь ходит в школу. По словам мамы, с глюкометром в школе просто нечего делать, — это иголка, как ни крути. Система НМГ обеспечивает круглосуточные замеры сахара в крови, а главное — появляется возможность среагировать очень быстро на любые важные изменения. Они пользуются системой с 2016 года, и, конечно, ждали, когда системы НМГ появятся в стандартах и клинических рекомендациях, чтобы просить обеспечить ими ребенка за счет бюджета.

Наталья Бегунова с дочкой Софией

В январе 2021 года министерством здравоохранения РФ были утверждены стандарты медицинской помощи детям при сахарном диабете 1 типа (диагностика и лечение), а в марте 2021 года вышли клинические рекомендации «Сахарный диабет 1 типа у детей», разработанные Российской ассоциацией эндокринологов. В стандартах системы НМГ как лабораторный метод исследования были включены в «Медицинские услуги для лечения заболевания, состояния и контроля за лечением». В клинических рекомендациях были отмечены преимущества систем НМГ для детей.

Родители обрадовались и стали писать обращения в поликлиники и в минздрав региона с просьбами о предоставлении систем НМГ за счет бюджета, но получили отказ. «В минздраве нам ответили сначала, что клинические рекомендации не являются суперважным документом. Потом, что нет денег — не заложено в бюджете на 2021 год. Мы считаем, что в бюджете на 2022 год эти расходы должны быть учтены, как в других регионах», — рассказала Наталья Бегунова. По ее словам, министерство здравоохранения региона вообще редко идет навстречу, всего приходится добиваться через прокуратуру и суды. «Никто не любит уколы, тем более маленькие дети, — говорит Наталья. — Эти системы нам точно положены бесплатно, они улучшат жизнь детей».

«Врачи на чьей стороне?»

По словам родителей, система НМГ относится к средствам диагностики наравне с глюкометром. Родители уже обратились в прокуратуру (Перми, Краснокамска, краевую).

У дочки Натальи Масловой (на фото на обложке) сахарный диабет 1 типа. Наталья уже тоже получила отказ и обратилась в Генеральную прокуратуру и в суд. Наталья уверена, что системы НМГ положены им по федеральному законодательству в сфере охраны здоровья. «Почему в других регионах предоставление систем НМГ за счет бюджета поддержано министерствами и главными эндокринологами, а у нас нет? — удивляется Наталья. — У нас врачи на чьей стороне? Пациентов? Или минздрава, который говорит все время, что нет денег? Да есть у них деньги!»

Системы непрерывного мониторинга глюкозы уже предоставляют детям с сахарным диабетом в Брянской, Мурманской, Белгородской, Свердловской, Пензенской областях, Дагестане, Ставропольском крае, ЯНАО, ХМАО и Забайкалье. В Пермском крае всё как обычно: прокуратура, суды, петиции и видеообращения.

После того как Наталья Маслова обратилась в Генеральную прокуратуру, в поликлинике ей выдали систему НМГ на месяц. Впереди — судебное разбирательство. Наталья опасается, что пока будет идти суд и обжалование, ребенку исполнится 18 лет (в мае 2022 года). Женщина очень хочет, чтобы правительство региона прислушалось к доводам родителей и обеспечило детей с диабетом системами НМГ за счет бюджета.

Родители детей с сахарным диабетом записали видеообращение к губернатору Пермского края Дмитрию Махонину с просьбой обеспечить детей системами НМГ.

Минздрав возражает родителям, юристы минздраву

На запрос Properm.ru минздрав Пермского края ответил, что систем НМГ нет в перечне льготных лекарств и медицинских изделий, утвержденном постановлением правительства РФ от 31 декабря 2018 года № 3053-р, а значит выдать устройство они не могут. И только федералы — уверен пермский минздрав — могут решить проблему. Но это не так. В Свердловской области спокойно приняли решение на местном уровне.

Что под этим постом ВКонтакте пишут пермяки? «Надо уезжать в Екатеринбург», — они пишут.

Юрист Юлия Воевода категорически не согласна с комментариями пермского минздрава. «Указывая, что перечень №3053-р исчерпывающий, специалисты минздрава вводят всех в заблуждение, так как обеспечение медицинскими изделиями проводится и по другим подзаконным актам. Поэтому №3053-р не может носить исчерпывающий характер», — поясняет она.

По словам Юлии Воеводы, также согласно подпункта 1 пункта 3, статьи 80 ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» при оказании медицинской помощи в рамках ОМС не подлежат оплате за счет личных средств граждан оказание медицинских услуг, назначение и применение:

• лекарственных препаратов, включенных в перечень жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов,
• медицинских изделий,
• компонентов крови,
• лечебного питания, в том числе специализированных продуктов лечебного питания.

«По смыслу данной статьи для медицинских изделий не требуется их наличие в каких-либо перечнях при наличии медицинских показаний и наличия медицинского изделия в стандарте медицинской помощи», — поясняет Юлия Воевода.

Родители детей с диабетом, юристы и правозащитники уверены — для того, чтобы облегчить жизнь примерно тысяче детей в Пермском крае (столько больных диабетом 1 типа), достаточно политической воли на местном уровне, а вмешательства федералов не требуется.

28 Ноя 2021, 13:43

Известная российская писательница и телеведущая Татьяна Толстая стала хедлайнером литературного фестиваля «Белое пятно» в Новосибирске. Она провела три встречи с читателями. Поклонников романа «Кысь» и «Школы злословия», которая умудрилась продержаться в рейтинговом телеэфире 12 лет, оказалось очень много. Татьяна Толстая ответила на вопросы, которые ей были заданы в стенах Новосибирской государственной областной научной библиотеки. Получился откровенный рассказ про жизнь и про литературу.

Публикуем выдержки из бесед — о фатализме и живучести интеллигентов, тенденции к реализму и словесной кулинарии, про русский мир и «феминистический раж» и «доносы» в США.

Про жизнь

Это такая сущность. Очень многозначная, много чем наполняется. И это есть некая совокупность, и, однозначно, сила. Есть вещи, которым ты ничем не можешь сопротивляться. Вот где-то в Канаде или в Америке на берегу озера образуется лед и начинает ползти на берег. А там стоит дом, и людям сначала интересно, но лед все давит и ползет. В итоге он разваливает дом… Вот это такая сила, с которой ты ничего не можешь поделать. Это — часть природы — жизнь! Она может быть и неприятной, но она идет по каким-то своим дорогам и путям. И ничего ты с ней сделать не можешь.

Я в принципе не поддаюсь отчаянию. Это у меня отключено.

Я очень легко переношу ограничения, потому что мне как интроверту общение совсем не нужно. Я совершенно легко общаюсь в «Зуме» и не вижу никаких повреждений психических от этого. Я знаю, что многие это не любят, а уж детям тем более тяжело. Но нужно просто искать интересных собеседников и знать, что они интересны.

Про фатализм

В общем и целом, я фаталист. Могут быть какие-то варианты — судьба не ломит так прямо. Ты можешь болтаться туда-сюда, но это как идти в вагоне, который катит по рельсам. Все предначертано

Про интеллигентов

Интеллигент описан Максимилианом Волошиным в поэме. Он считал, что интеллигент умер. Вымер! Он описывает интеллигента русского как порожденного петровской эпохой и как сделанного по слепку против власти: если у одного выгнутое, то у другого выпуклое. И он растворился в горниле революции и гражданской войны.

Но Волошин не прав. Интеллигент оказался дико живуч и выжил. Да еще как выжил и до наших дней дошел! Интеллигент — человек чуткий к культурным вещам, имеющий чуткое ухо, внимательный к языку.

Про Чехова

Почему никто не знал, в какой лагерь Чехова отнести? Либералы говорили: как ты можешь с этим дружить и там печататься? В ненаших изданиях! Они его терпели за талант, но не понимали, как он так может? А ему было все равно: для Чехова этих лагерей как бы не существует. Он знает, что они существуют, но для него совсем не важно это. Он воспроизводит жизнь и человека в постоянной динамике. Чехов никогда не осуждает, потому что это глупо — осуждать. Это для примитивных писателей.

Про писателей

Писатель должен почувствовать, должен встать на свой голос. Он должен ощущать этот свой голос. Тяжело молодому и начинающему — обнаглеть надо как-то! Но обнаглеешь — что-то теряешь… Сложно это. И, вообще, нельзя научить писать — это понятное дело. Но можно научить чему-то в этом плане. Я вот учила людей в Америке: называлось это creative writing — творческое письмо. Учила, с чего должен начинать, чем заканчивать и каким-то правилам. В художественном письме нет законов. Очень полезно учить метафоры. Но вот почему-то американское сознание плохо воспринимает метафоры. А ведь метафора — это когда ты отрываешься от реальности и что-то происходит…

Я пишу в разных жанрах. И в каждом из них я другой человек.

Про «Кысь»

У персонажей книги вообще нет прототипов. Технически можно назвать это антиутопией, но не было у меня этой схемы в голове. Привиделось, наверное. Можно сказать, что это такая метафора нашей жизни — о том, что культура уничтожается. Люди начинают делиться на тех, кто помнит старую культуру и на новых — тех, кто ничего не знает. Обрушиваются какие-то пласты, люди не могут наладить коммуникацию. Старый культурный код исчез, а нового нет.

Это и о том, что если ты глупый и у тебя нет какого-то воспринимающего устройства, то книги не несут тебе ни света, ни разума. Да, есть книжная наркомания, но если нету соображения, то не в коня корм. Главный герой — невежественный, глупый; он эгоистичен и у него нет нравственного стержня. Интересно продумать само ощущение героя-дурака! Считается, что очень трудно писать героя умнее себя. Льву Толстому удавались такие фокусы! Но, оказывается, написать героя глупее тебя тоже довольно трудно. Так же трудно, как в Мертвое море нырнуть.

Про «Школу злословия»

Мы — не профессионалы. Мы работали экспромтом. В этом есть фишка, но она может не сработать. Поскольку мы не профессионалы, а организаторы — профессионалы, то они хотели встречаться еженедельно для разбора полетов. Чтобы рассказать, что было плохо, неправильно и как нам надо было себя вести. Я сразу сказала, что ничего не буду делать из того, о чем они говорят. Потому, что я абсолютно ничего не запоминаю и не выучу! Я сказала, что буду делать так, как мне удобно и больше никак… Говоришь с человеком и все как-то летает, поскольку он знаменит, интересно отвечает на вопросы. Тогда и сама программа так и летит…

Возродить передачу невозможно ни в каком виде. Это абсолютно исключено и даже думать об этом не нужно. Мир унесся далеко вперед.

Про современную литературу

Произошло какое-то перенасыщение солевого раствора. Огромное количество вещей, ходов разных, того, что составляет суповой набор литературы, уже много раз использовалось. Все темы конечны, непостижимо только одно — индивидуальность. Ты можешь писать от своего лица, даже если с тобой произошло то же, что с другими. Сегодня действительно есть тенденция идти в реализм какой-то, мемуарный план развивается.

Про новую «Войну и мир»

Нет, не появится! И понятно почему. Для того, чтобы написать роман такого масштаба и такой важности, нужно родиться гением. И потом, время таких кирпичей» все-таки прошло. Многие пробовали, но вот мир у них как-то не присоединился к войне…

Про экранизации

Я плохо к этому отношусь. Это разные вещи. То, что мне было нужно и важно, я в этом вот виде вылила на бумагу. Я это сконструировала и отвечаю за каждую запятую. Любая переделка — кино, театр, еще что-то — это уничтожение моего труда. Это может быть совершенно замечательно по-своему, но мне это не нравится.

Про Русский мир

Русский мир? Это апроприация! Русский мир апроприирован не самыми симпатичными мне группами людей.

Про культуру в США

Сейчас там ужасно — правда, ужасно в смысле выражения своих мыслей. Может быть, даже хуже, чем я себе представляю. Я уехала в 1998 году — они политкорректность свою внедряли тогда сильно. Уже тогда, в 90-е, считалось, что мужчина — это плохо, это белая шовинистическая свинья. Сейчас и другие определения добавились: например, цисгендерность… И существует представление, что классики, как Шекспир и Лев Толстой — это плохо, потому что это мертвые белые шовинистические свиньи… Было такое движение и оно густым липким слоем покрыло кафедры колледжей и университетов.

Представление о России совсем превратное. Ну, сейчас-то уже совсем все плохо. Им казалось, что мы, как бурлаки на Волге, где-то бредем с этой лямкой… А последние два года с этим БЛМ — полный кошмар: феминистический раж, внесудебные расправы, доносы, радостное кликушество и все прочее.

Одна женщина написала неплохую пьесу и напечатала ее. И тут набежали со всех сторон, а они ведь всегда толпой набегают! Стали возмущаться, что в этой пьесе нет ни одного черного персонажа. Начинают ее шеймить, доводят до слез, и она пишет покаянное письмо про то, как она ошибалась.

Это чистый РАПП! У нас были люди, которые пострадали за это. И я им говорю, что вы только сейчас проходите 20-е годы — так сильно от нас отстали. Вы слыхали про наши 30-е годы, про Большой террор, а вот про 20-е вы, голубчики, не слыхали! И даже не представляете себе, как это!

Про кулинарию

Из меня, конечно, кулинар еще тот. Я из рецептов не делаю никакого секрета — я их публикую полностью. Но известно, что по одному и тому же рецепту у людей блюда получаются разные… Тем не менее, все в открытом доступе. Я немножко готовлю, но я готовлю достаточно редко и не увлекаюсь этим делом. Я больше в словесной кулинарии.

Ресторанные критики, конечно, великие люди, но их возможности словесные довольно сильно ограничены. Они начинают метаться, у них там все сочное и хрустит… Читать их невыносимо, особенно, если ты сыт. Противно почему-то становится. Нужно искать какие-то другие ходы для того, чтобы писать о ресторанах. У меня вышло где-то шесть эссе о ресторанах, довольно больших. Я буду это издавать. Добавлю какие-то свои тексты из фейсбука или ЖЖ, которые имеют отношение к еде. И, наверное, туда же впендюрю какие-то рецепты.

Про фейсбук

Я опыты ставила. Например, у меня давно в фейсбуке был пост из одной точки. И что вы думаете?! Уже через десять комментариев драка с украинцами… То есть, людям все равно на какой почве! Им совершенно все равно: они с утра встают и выходят где-то желчь погонять.

Я как-то писала, что комментатор, как и сапер, ошибается только один раз. А потом придумывает себе новую личность, тихо сидит под новым аватаром, помалкивает, посматривает… Я на них абсолютно не обижаюсь, я им говорю: пошел ты в жопу!

Подготовил Владимир Кузменкин

Дмитрий Воденников — один из самых ярких и интересных современных поэтов, эссеист, лауреат нескольких престижных литературных премий, автор четырнадцати книг стихов и прозы. Недавно, после десятилетнего «молчания», вышел в свет новый сборник его поэзии — «Приснившиеся люди». Это и стало поводом для нашей беседы.

— Вы с детства ощущали себя поэтом? Или это пришло потом?

— Ты в детстве не примеряешь на себя слова, названия. То есть все тебе, конечно, твердят, что ты называешься Колей или Таней, что ты мальчик или девочка, что ты русский или нет, но ты-то знаешь, что это какая-то ерунда. Нет, ну ты, конечно, понимаешь, что ты мальчик, что тебя зовут так-то и так-то, что у тебя будет впереди профессия, когда вырастешь, что ты будешь в школе (до того, как вырастешь) сперва октябрёнком, потом пионером — а если очень повезёт, то и комсомольцем. А ещё ты думаешь, что ты станешь, когда вырастешь, инженером. Тебе нравится это слово: «ин-же-нер». Ты даже папу своего считаешь инженером, хотя тот ни разу не он: папа у тебя физик-ядерщик. Ты не считаешь себя поэтом в детстве, хотя чего-то там корябаешь. «Когда я умру, проветри комнату мою/ И можешь убрать мои вещи, я никогда не приду». Дитя, что это за муть? Почему надо проветривать комнату, когда ты умер? Что ты там успел наделать в своей комнате, которой у тебя никогда своей-то и не было (ты спал в одной комнате с прабабушкой и старшей сестрой)?

В общем, я считал себя колдуном. Мальчиком-колдуном. Который может создать эликсир то ли вечной молодости, то ли жизни. Я мешал в банке от венгерского горошка поганки на даче, насыпал туда еловых иголок и предлагал это прабабушке выпить. Баба Тата почему-то отказывалась. Понятно, что я сейчас немного дурю, но на самом деле я действительно уже тогда понимал, что в стихах должно быть немного яда, немного ёлки, и много земли (да, я ещё землю туда мешал). Что во всём, непонятно откуда пришедшем (а стихи приходят неизвестно откуда, как и желание колдовать), должно быть много земли…

А по-настоящему я стал писать в 25 лет. Когда я понял, что я должен делать. Что во мне действительно много земли, много яда, но есть и мёд, и лекарство, а главное — свет. Не я источник света (кто я такой?), но я могу его иногда поймать. После этого — самым главным в моей жизни стали стихи. Даже когда они ушли на 10 лет, я знал, что они были самым важным делом в моей жизни. Что я проживу без них (вы не представляете, как сразу тебя начинает любить мир, когда ты мёртвый), и проживу отлично. Но то, что они главное во мне и в моей жизни — я знал всегда.

— Ваша молодость пришлась на 90-е годы прошлого века. Повлияло ли это как-то на ваше творчество? Стало ли это для вас каким-то переломом?

— 90-е годы, которые сейчас принято ругать (а там действительно было много тёмного, плохого), были как внезапно обрушенная стена. Хлынуло столько воздуха, столько света и одновременной уже упомянутой темноты, даже днём, что всё это не могло тебя не изменить. Да, первые настоящие стихи ко мне пришли именно тогда. Произошёл тектонический сдвиг — и я его, как и все, сильно почувствовал (поди не почувствуй, когда твой дом разрушился). И вдруг я прежний тоже разрушился. И стал писать иначе. (Понятно же, что до 25 лет я тоже много писал: но я совсем себя не знал, потому всё это было неправда, не про меня, пусть даже и неплохо. Человек по-настоящему пишет только через провал и травму. Это уже всем надоело — про «травму», и даже мне надоело, но это же правда. Вы обратили внимание, как эти слова чем-то похожи? «Правда», «травма». Сюда же и «рана» немного просится, ну по крайней мере скребётся у дверей.)

— Вы окончили филологический факультет МГПИ. Филологическое образование — оно помогает в творчестве? Или скорее мешает?

— Дело не в филологическом образовании — Бродский вообще ушёл, насколько я помню, в девятом классе из школы. И вроде нигде больше не учился. И были потрясающие поэты, которые работали физиками, математиками или теми же инженерами. Ты просто должен очень много читать. Даже то, что тебе не нравится, что не твоё. У тебя должна накачаться читательская мышца. Она потом тебе поможет в твоих стихах.

— Обычно литературоведы делят поэзию на различные направления — реализм, модернизм, метареализм и т. д. А вы бы себя к какому направлению отнесли?

— Ну, когда-то мы придумали (подхватив у Пригова, но он как раз другой смысл в это вкладывал) с Дмитрием Соколовым и Александром Анашевичем, точнее, не придумали, а сформулировали мысль, что мы теперь пишем в рамках «новой искренности». Это был сознательный жест: лично мне очень надоело, что в стихах можно было работать только в условном постмодернистском фокусе (я знаю, что и сейчас идёт та же эпоха постмодерна или уже постпостмодерна, я не об этом — я про ученически понятую дурную мысль, что в стихах не может быть живого работающего слова, по крайней мере, так тогда говорили, что всё уже сказано, можно только иронически перепевать, так вот — нет, это не так). Хотя, как любое самоназвание — новая искренность хромонога. А что такое старая искренность? А в чём отличие новой? Но нам важно было «отбиться» от всего этого наплывающего массива иронистов и цитатников.

Сейчас же я не знаю, как, где и в чём я работаю. Я слушаю звук (если он соизволит прийти). Моё дело записывать, очищать от шелухи, в первую очередь, своей, вытягивать… Мне некогда в этот момент думать, кто я — метареалист, постмодернист? А когда стихи уходят, время думать у меня появляется, но мне лень: мне это неинтересно.

— Насколько я знаю, вы не только пишете стихи, но и ведёте мастер-классы по поэзии. Даже выпустили книгу «Ключи и подсказки. 28 авторских уроков. Блокнот с заданиями для поэтов и писателей от Д. Воденникова». Что все-таки нужно, чтобы стать поэтом? Талант плюс мастерство? А если приходит явный графоман и говорит — научите меня писать хорошие стихи, что вы ему ответите?

— Ко мне приходили ну не явные графоманы, но люди явно не понимающие, что же они должны писать. Моя задача заставить их выбрать свой ключ. Он есть. На столе навалена целая куча разных ключей (от дивных до стальных, для сейфа). Твой ключ самый незаметный, скорей всего. Типа как от почтового ящика. Но он тут. Его просто надо найти. У меня было несколько человек, которые начинали во время семинаров писать свои настоящие тексты. И это была моя лучшая победа. Всё-таки, получается, я умею мешать поганки, еловые иглы и землю в банке, и даже могу заставить это человека выпить. Чтоб он стал бессмертным. (Надеюсь, вы понимаете, что про банку я тут опять шучу).

— Что для вас лично является признаком того, что стихи талантливы?

— Они вдруг показывают тебе мир через щель, в которую ты не удосужился заглянуть. И может, тебе не очень удобно стоять, ты должен нагнуться, чтоб в эту щель заглянуть. Или, наоборот, приходится лезть на шкаф (помните тот советский анекдот про женскую баню?). Пусть они не твои, эти стихи, чужаки, не твоя оптика. Но она заставляет, пока ты читаешь, в неё абсолютно поверить, она тебя убеждает. А потом ты слезаешь со шкафа или разгибаешься от пола — и пусть ты больше никогда туда не заглянешь, но ты знаешь: это — стихи.

— Многие люди называют себя поэтами, но лишь немногим удаётся куда-то пробиться. Вам удалось. Вы неоднократно становились лауреатом литературных премий, ваши книги выходили в крупных издательствах. А есть те, кто вроде бы и талантлив, но дальше публикаций в периодике и выпущенных самиздатом сборников дело у них не идёт. Как вы считаете, с чем это связано? С невезением? С отсутствием пробивных способностей? Или с тем, что всё-таки эти безвестные поэты просто не дотягивают до должного уровня?

— А пробивные способности тут ни при чём. У меня их никогда и не было. Наоборот: я часто ссорился с нужными, так называемыми полезными людьми. Во-первых, дурак был. Во-вторых, взрывной дурак. (Хотя, собственно, почему «был»?) Сейчас я отвечаю всякому, кто меня спрашивает, как ему быть с книгами, с журнальными публикациями: «Сеть». У вас есть сейчас сеть. Если стихи «работают», тебе просто достаточно их выложить в Интернет, в Фейсбук, ВКонтакте или в тот же Инстаграм. И их разнесут с твоей фамилией в придачу, и направят на конкурс, на премию (например, ту же «Поэзию», которую делает Виталий Пуханов), а потом или возникнет скандал или не возникнет. Ты не должен об этом думать. Ты просто должен свои стихи отдать. Выпустить в воздушный поток. Осип Мандельштам говорил своей жене, Надежде Яковлевне: «Если стихи стоят того, люди их сохранят». Он дело говорил.

— Вы десять лет не писали стихов и говорили в интервью, что стихи от вас ушли, вы перестали слышать какой-то особый «гул»… Но в ноябре прошлого года одно из сетевых изданий опубликовало ваш новый поэтический цикл. А в этом году вышла ваша новая книга «Приснившиеся люди» со стихами, написанными после десятилетнего перерыва. То есть стихи снова «стали приходить»? Как вы думаете, это не связано с пандемией? Некоторые люди переболели коронавирусом и начали писать стихи. Об этом есть публикации в Инете…

— Я не думаю, что это связано с коронавирусом (хотя ваша мысль интересная, в таком случае — спасибо ему). Я думаю, они просто пришли (вернулись) тогда, когда я встал на новую ступеньку. Возможно, им просто было неинтересно со мной, с тем, прежним. Я им был скучен. А когда я изменился — они вернулись. (Кстати, тоже на время: я опять год не пишу.) «Ого, — сказали они год назад. — Что-то новенькое. Ну ладно, мы с тобой ещё немного поживем». Помните, в «Настройщике» Рената Литвинова говорила своему парню: «Я ещё с тобой поживу»? Вот так и они мне. А потом опять ушли. Милые такие…

— Есть ли у вас какая-то миссия? Поэтическая, творческая? В чём она состоит? Многие ваши стихи имеют социальный подтекст. Должен ли поэт, по-вашему, стремиться быть «рупором эпохи»? Или он в любом случае будет отражать ту эпоху, в которой живёт?

— Вы будете смеяться надо мной, но миссия есть. Я всегда хотел доказать (просто фактом своего существования), что стихи — это не буковки на листе или экране. Стихи — это Бог. Я атеист, но, когда стихи приходят, я просто физически чувствую, что надо мной открывается (на сутки, на две недели, сколько они там запланировали стучаться в меня) чёрный или белый квадрат (да, я не понимаю его цвета). И тогда я становлюсь больше самого себя. И за это можно многое отдать. Не всё, но многое.

Жительница города Талицы Свердловской области Татьяна Тельминова написала обращение к главе Следственного комитета РФ Александру Бастрыкину с просьбой посодействовать проверке Свердловской областной больницы №1 Екатеринбурга, где несколько месяцев назад умер ее муж. Татьяна рассказала Znak.com, что ее супруг Александр скончался из-за болезни сердца, но она считает, что врачи несвоевременно оказали ему помощь, и если бы ему вовремя провели операцию, он был бы жив. Но экспертиза не нашла нарушений в действиях врачей. 

«У нас в городе такой уровень медицины, что лучше в принципе не болеть»

Александру Тельминову было 39 лет, он совсем не употреблял алкоголь. В браке с Татьяной он прожил 13 лет, у них 6-летняя дочь и 2-летний сын. Больших проблем со здоровьем у Александра не было, но, несмотря на это, он тщательно следил за своим состоянием, каждый год проверялся у разных врачей, рассказывает его супруга. 

О болезни сердца Александр узнал случайно: в 2014 году при плановом медосмотре у него обнаружили небольшую патологию сосудов с подозрением на аневризму (выпячивание стенки артерии). Но врачи в местной больнице не придали этому значения. 

«У нас в городе такой уровень медицины, что лучше в принципе не болеть», – говорит Татьяна.

В 2016 году у Александра был инфаркт, который он, как ни странно, не заметил. По словам Татьяны, муж узнал о нем, когда у него начало скакать давление, он обратился к терапевту и сделал кардиограмму. Александра госпитализировали, вновь возникла проблема с уже забытой им аневризмой. Но, как утверждает Татьяна, врачи «не особо рвались что-то делать» и в этот раз, поэтому она и Александр поехали в частную клинику в Тюмени, где мужчине сделали платное УЗИ и назначили срочную консультацию у сосудистого хирурга.

После этого врач в Талице дал направление уже к кардиохирургу в Областную больницу №1 Екатеринбурга. Здесь он сделал компьютерную томографию, которая наконец-то подтвердила аневризму. Чтобы ее убрать, мужу Татьяны в 2017 году сделали две операции.

«Мне ответили, что сейчас, в конце года, нет хирурга, который будет проводить операцию»

В следующие пару лет Александра ничего особенно не беспокоило, все показания врача строго соблюдал, приходил на контроль. Но летом 2020 года его начало беспокоить артериальное давление: при измерении на левой руке оно составляло 90/60, а на правой – 140/80. В августе того же года Александр вновь поехал в областную больницу в Екатеринбург. 

Принявший его сосудистый хирург назначил мужчине компьютерную томографию, но очередь на исследование в СОКБ была такой большой, что его записали только на 4 декабря. Тогда Александр прошел КТ платно, пришел на повторный прием: сосудистый хирург решил обсудить необходимость операции с заведующим отделения и пообещал позвонить по итогам совещания. 

Как рассказывает Татьяна, она лично звонила врачу, чтобы узнать, нужно ли ее мужу делать операцию, но он откладывал решение. В итоге через несколько недель он дал ответ: «Пока нет явных признаков проблемы со стороны неврологии, операцию делать не нужно».

Через две недели, 1 ноября, у Александра случился приступ: он потерял сознание, у него немели руки, нарушалась речь. В Талицкой городской больнице ему поставили диагноз «транзиторная ишемическая атака» и сказали как можно скорее получить консультацию сосудистого хирурга. 4 ноября случился очередной приступ – ишемическая атака, из-за чего Александру пришлось снова обращаться в приемный покой Талицкой ЦРБ. 12 ноября Александр поехал в Екатеринбург к тому же сосудистому хирургу, и он порекомендовал пациенту лечь в больницу 17 декабря, чтобы подготовиться к операции. 

Когда Александр приехал в СОКБ к назначенному дню, госпитализацию отложили, так как у него не было справки от стоматолога. Татьяна утверждает, что лечащий врач ее мужа, сосудистый хирург, не указал эту справку в перечне документов, необходимых для госпитализации.

«Я позвонила сосудистому хирургу и попросила его срочно положить в больницу мужа, сделать ему операцию. Но он ответил, что сейчас, в конце года, нет хирурга, который будет проводить операцию. И вообще «все самое страшное, что могло случиться, уже случилось»», – говорит Татьяна. 

«Мне не позвонили и не сообщили, что он умер»

Александра положили в больницу лишь 11 января и «самое страшное» началось после этого. Утром 20 января 2021 года Татьяна позвонила мужу, но он не слышал ее из-за сильного шума в ушах. Лечащий врач рассказал ей, что Александру стало хуже – пропал слух, кружится голова. На следующий день у него подтвердился инсульт, мужчину перевели в палату интенсивной терапии, он полностью потерял слух, речь, у него была нарушена координация движений. Через три дня его перевели в палату ранней реабилитации. 

предоставлено Татьяной Тельминовой

При каждом звонке она спрашивала медиков, может ли приехать к Александру, чтобы ухаживать за ним, но ей не разрешали из-за антиковидных мер. Ее уверяли, что в стационаре хороший круглосуточный уход за пациентами, но когда произошел инцидент с травмой, оказалось, что в палате ранней реабилитации нет круглосуточного поста медперсонала. 

А 26 января Татьяна узнала, что ее муж упал и получил травму. В больнице ей сказали, что он не послушался врачей и пытался встать, но женщина в это не верит. После падения у Александра обнаружили гематому мозга, ему провели срочную операцию по ее удалению. В следующие дни ему становилось хуже. 

Татьяне разрешили звонить два раза в день, но в назначенное время сухо сообщали про тяжелое состояние ее мужа, не говоря подробностей. Только потом она узнала, что мужа отправили в реанимацию, он находится на искусственной вентиляции легких. 

28 января у Александра снова случился инфаркт, а вечером 29 января он умер.

«Мне не позвонили и не сообщили, что он умер. Мне позвонили только из морга – искали родственников умершего. Когда я начала выяснять у врачей, они сказали, что я не брала трубку. Это неправда, я все эти дни не выпускала телефон из рук», – рассказала Татьяна. 

«Мне никто не вернет мужа, мне никто вернет прежнюю жизнь»

Женщина осталась одна с двумя маленькими детьми и пытается добиться привлечения медиков к ответственности. Жительница Талицы считает, что они не оказали ее мужу неотложную помощь своевременно, халатно отнеслись к мужчине, что привело к его смерти. 

предоставлено Татьяной Тельминовой

«Мне никто не вернет мужа, мне никто не вернет прежнюю жизнь, которую просто вывернули наизнанку. Она разделилась на до и после. Мой младший сын не будет помнить отца. Но я это делаю, чтобы в следующий раз врачи задумались – может, лишний раз подойти к пациенту, спросить его о самочувствии? Или просто хотя бы выполнить должностные обязанности», – говорит Татьяна. 

Женщина обратилась в Верх-Исетский районный отдел Екатеринбурга СУ СКР по Свердловской области, но, по ее мнению, следователи не уделяют достаточного внимания ее обращению, поэтому она, написала главе СК России Александру Бастрыкину, объединившись с жительницей Екатеринбурга Юлией Липинской, которая стала бесплодной после отказа врачей Областной больницы сделать ей операцию на сердце. После этого Татьяна  попала на личный прием к руководителю Свердловского следственного управления Михаилу Богинскому. После этого было возбуждено уголовное дело по части 2 статьи 109 УК РФ («Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей»). Дело расследует СУ СКР по Свердловской области. 

В ближайшее время будет назначена повторная судмедэкспертиза для установления причинно-следственной связи между действиями персонала и смертью Александра.

В министерстве здравоохранения Свердловской области Znak.com сообщили, что обращение жительницы Талицы Татьяны Тельминовой направлено в территориальный орган Федеральной службы по надзору в сфере здравоохранения по Свердловской области и Территориальный фонд обязательного медицинского страхования Свердловской области (ТФОМС) для проведения проверки инцидента и медучреждения. 

«По результатам реэкспертизы ТФОМС при оказании помощи Александру Т. в специализированной медицинской организации Свердловской области нарушений медицинских технологий и неквалифицированных действий медицинских работников не выявлено», – сказано в официальном ответе регионального минздрава.