Питер пэн однажды в сказке рисунок

Если вы искали добрый и оригинальный сериал, то вам придётся по душе «Однажды в сказке». Это американский телесериал канала АВС в жанре фэнтези. Премьера пришлась на октябрь 2011 года. В центре сюжета — история Белоснежки и Прекрасного Принца, которые поженились и жили бы долго и счастливо, если бы не Злая Королева, которая прокляла их и весь сказочный мир. В третьем сезоне «Однажды в сказке» появляется Питер Пэн. Актер его сыграл здорово, и потому герой оставался в строю два сезона.

Сюжетная линия

Наверное, все помнят милого мальчика Питера Пэна, который не хотел взрослеть, а потому сбежал из дома в Нетландию. Там он познакомился с феями, среди которых обрел подругу — Динь-Динь. Злейший враг Питера — Капитан Крюк. В сериале «Однажды в сказке» Питера Пэна играет актер Роберт Эндрю, которого чаще называют Робби Кэй. Кстати, это единственная экранизация, где Пэн стал отрицательным персонажем. Ход интересный и очень захватывающий, тем более что основные вводные были сохранены. Питер Пэн живёт в Нетландии, общается с феями. На его острове полно мальчишек, но они там не по своей воле. Они — похищенные. Питер появился в Нетландии первым и взял под контроль изначального обитателя острова — Тень. По сюжету, Питер ищет мальчика с сердцем истинно верующего, чтобы спасти себя и обрести бессмертие. Он находит такого человека и сообщает ему, что тот должен пожертвовать своим сердцем для спасения магии острова.

Предыстория

Как же задержался Питер Пэн в «Однажды в сказке»? Актер Робби Кэй оказался настоящей находкой. Особенно зрителей впечатлили его глаза — такие взрослые при внешности юного ангелочка. Ведь по ходу развития сюжета оказывается, что Питер Пэн — отец Румпельштильцхена, а его настоящее имя — Малкольм. В зачарованном Лесу Малкольм был изгоем, недовольным, эгоцентричным и трусливым. Тогда он заключил сделку с Тенью и получил вечную молодость в обмен на отказ от собственного сына. Оказавшись в Зачарованном Лесу Малкольм берет себе новое имя «Питер Пэн» в честь игрушки своего сына. Ему удается забрать у Генри сердце истинно верующего, но после он сталкивается с Реджиной (в прошлом Злой Королевой), которая вырывает у него сердце. Однако погибает Питер Пэн от руки своего сына Румпельштильцхена, успев проклясть целый город. Но и это не все, ведь позже Питер Пэн возвращается в Сторибрук из Подземного мира.

История Робби

Исполнителю роли Питера Пэна в «Однажды в сказке» — актеру Робби Кэю — только 21 год. Он живет в Чехии, увлекается регби и футболом. В кино он пришел из чистого любопытства, когда в школе увидел объявление о наборе актеров на съемки. Опыта не хватало, но Робби получил роль в фильме «Иллюзионист». Правда, при финальном монтаже его сцену вырезали, но зато стали давать маленькие роли в других фильмах. Были съемки в картинах «Ганнибал: Восхождение» и «Мой мальчик Джек», а после канадская кинокомпания утвердила его на роль Джейкоба в фильме «Осколки».

Дальше была «Волшебная история Пиноккио» в тандеме с Бобом Хоскинском и Томасом Сангстером. Сегодня на счету Кэя 14 работ, в том числе и роль Питера Пэна в «Однажды в сказке». Актер посвятил этому герою три года — с 2013-го по 2016-й.

Его словами

Что можно сказать про Питера Пэна из «Однажды в сказке»? Актер и роль категорически не совпадают, но внешне это точное попадание. Робби Кэй сроднился со своим персонажем и смог оправдать или хотя бы принять его действия. Его Пэн находит выход из любых ситуаций и, несмотря на явные отрицательные качества, умудряется вызывать у зрителей симпатию и толику жалости. Все-таки Робби смог передать характер героя, его одиночество и страх настоящей жизни. Первой мыслью Кэя перед съемками было восхищение касательно общей идеи. Заинтересовал подход продюсеров, желающих показать привычных персонажей с тех сторон, с которых их никто не видит. По мнению Робби, Питер Пэн — очень сильный злодей. Актеру понравилось играть роль культового персонажа со своеобразными ценностями и манерами, к которым другие люди не привыкли.

Работа в сказке

Сразу влился в коллектив сериала «Однажды в сказке» Питер Пэн. Актеры и фото со съемок сохраняют в памяти только позитивные моменты. Сам Робби Кэй по-новому для себя открыл Неверлэнд, ведь в сериале это зловещее место с джунглями и оружием. Мальчики — обитатели этих мест — не очень приветливы с незнакомцами. Герой Робби частенько удивлял не только аудиторию, но и самого исполнителя. Живую эмоцию Кэя можно увидеть в том эпизоде, когда оказалось, что Пэн является отцом Румпельштильцхена. Актера эта новость застала врасплох, и такая реакция по-другому раскрыла персонаж.

Как раз творческий дуэт с Румпельштильцхеном стал самым интересным в работе Кэя. Было очень странно и интересно 20-летнему парню сыграть отца Роберта Карлайла. На съемочной площадке в изобилии сыпались шуточки на отцово-сыновью тематику. Это была серьезная задача для Робби Кэя, ведь Роберт Карлайл имеет признание в кино и на телевидении, а парню было нужно сыграть его отца, ставшего 18-летним. Однако, у молодого актера получилось. Аудитория отметила глубину его взгляда и удивительный контраст взрослых глаз и внешности юноши.

На съемках актеры полностью погружались в сказочную атмосферу. И если раньше многим казалось, что из сказок они выросли, то теперь оказалось, что сказки просто нужно уметь рассказывать по-новому. Например, идея бегства в истории Питера Пэна резонирует со многими детьми. И актеров привлекала возможность изменить мнения людей об этой сказке.

Работа на проекте «Однажды в сказке» много дала молодому дарованию, так как он не только воплотил сущность отрицательного персонажа, но и сумел адаптироваться к новой для своего героя среде. В некоторых эпизодах сложность игры ещё больше увеличивалась, так как Робби играл не только мальчика со взрослым разумом и опытом, но и Питера Пэна после обмена телами с Генри. Это было настоящее сумасшествие, хоть и очень веселое.

Для такого перевоплощения в рамках одной внешности Робби понадобилось изучать мимику и движения Джареда Гилмора с тем, чтобы расставить необходимые акценты на уровне физиологии. Относительно финальных сцен Робби Кэй настроен вполне оптимистично. Он считает, что его герой получил по заслугам, а отснятый финал — это единственно верный.

«Алтапресс»: «Это был гражданский романтизм» – ведущая барнаульская актриса о мудрости, «голой» Смерти и феномене Золотухина

Полвека на сцене – такой грандиозный юбилей в этом году отметила заслуженная артистка России, педагог Нина Таякина. В честь этого в ее родном Молодежном театре Алтая устроили творческий вечер. Altapress.ru артистка рассказала, как в студенчестве «сбегала» в Москву на спектакли с Высоцким, пряталась от билетеров, а также о работе с режиссерами и о феномене Золотухина.

Все должно быть на изломе

– Как прошел ваш творческий вечер?

– Мне трудно судить. Очень волновалась, много думала, нужен ли творческий вечер вообще? Но я влюблена в то, что делаю, и решила, что найдутся еще люди, которые смогут разделить это чувство со мной. Наверное, только так бывает у творческих людей.

Конечно, сложнее всего выступать, когда на тебя смотрят коллеги и ученики. Но мне потом сказали много хороших слов. Так что думаю, вечер прошел достойно.

– Бенефис можно назвать моноспектаклем?

– В какой-то мере так и получилось. Я читала отрывки из Тэффи, воспоминания о «Вишневом саде», стихи Беллы Ахмадулиной из цикла «Времена года», Мандельштама – кстати, по его произведениям раньше шла музыкально-поэтическая постановка.

Долго сомневалась, читать ли Мандельштама – это трагический поэт, к его стихам надо правильно подготовить зрителя. Но его темы гражданина и поэта созвучны с темой любого творчества. Когда на последних строчках все исчезает, остается только пространство, звезды и певец – метафора художника, который через века будет доносить до нас строки Гомера и красоту Микеланджело.

– Сегодня очень редко можно услышать стихи со сцены.

– Время такое. Я стараюсь смотреть по каналу «Культура» передачи, где молодые поэты собираются и читают свои стихи.

Когда мы были молодые, то устраивали в театре поэтические вечера. Читали алтайских поэтов, писателей. И, конечно, классиков – Гумилева, Ахматову, Цветаеву, всех подряд.

– А вы помните, какое стихотворение читали при поступлении в театральный вуз?

– Я читала своего любимого Лермонтова – «Уж зачем ты, алая заря, просыпалася? На какой ты радости разыгралася?». Это из «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова».

Из современного – «Учительница Элькина» Евтушенко (из «Азбуки революции» – Прим.ред). Я трагическая актриса – мне нравится, чтобы все было на изломе.

– Как вы готовились к поступлению (Нина Таякина закончила Горьковского театральное училище – Прим.ред.)? Слушали, как читают стихи другие артисты? Или брали у кого-то «консультации»?

– Обычно у всех поступающих есть какая-то творческая база. Дети занимаются в театральных кружках при школах. В мое время ходили во Дворец пионеров, Дома культуры.

Но я готовилась сама. Просто читала так, как мне нравится. Не всегда и не у всех это получается хорошо. Поэтому иногда на вступительных экзаменах бывает очень весело. Одна знаменитая актриса рассказывала, как на вступительных она, «гэкая», плакала и падала на колени, а вся комиссия смеялась под столом.

Но все равно – когда готовишься сам, то и проявляешься ты сам, какой ты есть на самом деле. А опытный педагог обязательно рассмотрит игровую природу.

Я готовила то, что знала со школы. На уроках мы читали «Мцыри» Лермонтова – я уливалась слезами на моменте боя с барсом. Потом нашла другое стихотворение, которое мне тоже очень понравилось, я его ярко представляла. Но после Лермонтова на вступительных у меня все равно спросили: «А у вас что-нибудь девичье есть?».

Вообще мне больше нравилась мужская поэзия. И больше Ахматова, чем Цветаева. Хотя у Цветаевой – весь излом женской души. Может быть, я думала, что во мне меньше женственности, чем в ее стихах… Зрительный образ все-таки должен совпадать с поэтическим.

– А вы в юности были бойкой девушкой?

– Я была борцом. Выступала в школе против всякой несправедливости. Мне обязательно нужно было выхлестываться, проявляться каким-то образом.

– Но при этом вы любили книги.

– Я даже вела тетрадку, в которой писала, что прочитала, что понравилось, что запомнилось.

Иногда могла что-то от души сочинить, какой-нибудь «белый стих». Но не все записывала, к сожалению. Помню, на 70-летие мамы (а она всегда красилась в рыжий цвет) написала: «Цвет осени тебе идет».

Гражданский романтизм

– Вы уехали учиться в город Горький (сейчас Нижний Новгород – Прим.ред.), за тысячи километров от дома- не было страшно?

– Нет. А все потому, что было стремление быть похожими на своих героев. Иногда смотришь, как играет какая-то артистка и думаешь: «А я сделаю лучше» или: «Ну почему играет она, а не я?».

Я сначала поехала поступать в Ленинград, но не прошла. С этим опытом пришло понимание, что мои герои – недосягаемые небожители. Но я все равно хочу играть – и неважно, где.

В Горьковском училище я училась у Ривы Яковлевны Левите-Дворжецкой, ученицы Юрия Завадского, сокурсницы Эфроса. Она прожила 95 лет, выпустила много учеников. Недавно посмотрела ее биографию, там написано: «Среди воспитанников Левите – Александр Панкратов-Чёрный, Андрей Ильин и др». Так вот я – «и др.».

Из ее биографии узнала, что она после школы сначала поступила на юридический факультет, как и я. Не выдержала и ушла с третьего курса. А я – со второго. Она пошла в студию Завадского – я в училище. Дома у меня был скандал: как же так, из университета – и в училище!

Рива Яковлевна учила нас даже своим обликом – как она заходила в аудиторию, как выглядела, как говорила, как вела себя. Все это оставляло в нас след. Как говорила Аркадина в «Чайке» у Чехова: «Я никогда не выглядела фефелой, не распускала себя. Хоть пятнадцатилетнюю девочку играть». Вот Левите была такая. И судьба у нее, как у чеховской героини, трагическая – она похоронила своего сына, актера Евгения Дворжецкого.

Мне везло на педагогов – глубоких, мудрых. Я же сама не всегда себя так вела. Когда у Ривы Яковлевны случилось несчастье с сыном, я два года ей не звонила. Хотя до этого мы постоянно были в переписке, созванивались. Просто не знала, что сказать. А когда, наконец, позвонила, услышала ее голос в трубке: «Ой, Ниночка!». И мы очень долго разговаривали. И думаю – дура ты, дура, Ниночка, чего ждала, надо было раньше позвонить…

– А как сложилась судьба ваших однокурсников?

– Из девочек в артистки ушла только я. Другие стали преподавать, одна работала ведущей в филармонии. Мальчишки почти все ушли в режиссуру.

До сих пор переписываюсь с Александром Мюрисепом – он заслуженный артист, служит в Нижегородском театре драмы. Уникальный человек – играет роли, ставит спектакли, пишет книги.

– Есть ли у вас какие-нибудь теплые воспоминания об учебе?

– Как с подружкой на выходных ездили в Москву. От Горького до столицы – ночь на поезде. В субботу и воскресенье мы ходили на спектакли, а утром в понедельник возвращались на учебу. За два дня взахлеб могли посмотреть четыре-пять спектаклей.

– Куда ходили, что смотрели?

– Конечно, на Таганку. Прорывались туда с боем. Стояли на одной ноге на балконе.

Обычно в театр всегда пропускали студентов. Но однажды мы приходим на «Отелло» в театр на Малой Бронной, а нам говорят: «Мест нет!». А мы понимаем, что в другой раз на спектакль можем и не попасть.

И тут я вижу, что у входа стоит сам Эфрос и разговаривает с какими-то женщинами. Я снова подхожу к билетеру и говорю: «Я к Анатолию Васильевичу, мне к нему на минуточку надо!». Подхожу к ним, стою минуту-две. Эфрос раз на меня покосился, два, потом говорит: «Здравствуйте!», а я: «Ой, наверное, я вам мешаю, я отойду!» – и бегом в гардероб. А потом, дрожа, пряталась от контролеров по углам на втором этаже, ждала, пока поскорее выключат свет, чтобы занять какое-нибудь свободное местечко.

– В чем был феномен Таганки?

– Юрий Любимов (тогда он занимал должность главного режиссера – Прим.ред.) очень чутко чувствовал время. И подбирал актеров, в которых соединялись гражданственность, талант и веяния времени.

Тогда поэты собирали стадионы – Евтушенко, Вознесенский, Высоцкий. Молодежь страстно упивалась их стихами. Они были одержимы не желанием купить новую кровать, диван, квартиру, а бурлящей жизнью, творчеством. Я бы назвала это гражданским романтизмом.

Высоцкого я видела в роли Лопахина и Гамлета – конечно, этого забыть нельзя. Мне кажется, что сейчас так сложно найти хорошего исполнителя на роль Гамлета, потому что это должно быть соединение личности и того самого гражданского романтизма. Гамлет должен быть поэтом. Иначе все превратится в бытовую историю о том, как сын мстит за отца, без всякого философского звучания.

– А Золотухина видели на Таганке?

– Да, видела его в «Вишневом саду», он играл Петю Трофимова.

– Вы знали, что он ваш земляк?

– Не помню, не буду врать. Возможно, знала, но не принимала близко к сердцу. Но когда узнала его поближе – а я была педагогом его курса в Алтайском институте культуры – для меня он стал иконой русскости.

Его уникальный голос – это потрясение. Особенно хорошо Золотухин раскрывается в песнях. Когда он поет – такое ощущение, что можно кинуться к нему, обнять, поцеловать, просто и по-свойски, рассказать ему что-то свое – и он обязательно поймет.

– Есть такое устойчивое убеждение, что раньше артисты играли лучше. Вы с ним согласны?

– От поколения к поколению мир меняется, меняется и манера игры.

Даже театры в одно время предлагали разные манеры игры. Например, в «Современнике» говорили очень естественно, как в кино, ничего не наигрывая. В Таганке говорили громко, пафосно – звучание совсем другое.

Но что обидно – это 90-е годы, когда произошел разлом, потеря почвы под ногами, своей социально-гражданской идентичности. Я наблюдаю поколение мальчишек и девчонок, которые не следят за современностью. Мы знали всех своих современников, которые играли и в театре, и в кино – Высоцкого, Демидову, Румянцеву и других, восторгались ими. А они не знают своих артистов, но зато прекрасно знают голливудских. И уже воспитаны на западной манере игры.

Пошел другой тип актеров – сейчас мало таких «глыб», чтобы выдавались и ростом, и статью, и громким голосом. Сейчас артисты «помельче». Это не лучше и не хуже – они другие.

«Слепые» пионеры и «голая» Смерть

– Помните свой первый рабочий день в ТЮЗе (прежнее название Молодежного театра Алтая – Прим.ред.)?

– Это была осень 1971 года. Я зашла к главному режиссеру Владимиру Чернину, сказала, что закончила Горьковское театральное училище, вот мой красный диплом. Тут живут мои родители, жилья мне не надо. Нужна ли я вам тут? Он сказал: «Идите, оформляйте документы».

Меня сразу же стали вводить в спектакль «Вечно живые» на главную роль Вероники. Это стало моей «проверкой». Артисты удивились моей ретивости, тому, что я даже на репетициях все делала по-настоящему – и рыдала, и целовала. Я говорю: «Ну как учили, так и играю, иначе это будет вранье». И дальше пошло-поехало, много разные интересных ролей удалось сыграть.

Режиссер Михаил Бычков, который сейчас руководит театром в Воронеже, ставил «Бумажный патефон» по пьесе Червинского. Главной героине в произведении – 17 лет, а мне уже было 30. Прочитала пьесу дома, заплакала – потому что поняла, что это должна быть моя роль, но мне ее не дадут, по возрасту не подхожу. Но когда увидела распределение, была поражена – Бычков дал эту роль мне. Это было такое счастье! Я все думала – как он угадал, что я хотела именно ее?

– А как складывалась работа с другими режиссерами?

– Моим «крестным отцом» был Захар Китай. Он задал мне планку, дал актерский трамплин. Например, я сильно выросла в спектакле «Поэма о любви» – это история казахских Ромео и Джульетты. Помню, специально из Алма-Аты нам привезли красивые шапки, костюмы, украшения.

Для постановки пластики он пригласил Андрея Дрознина, с которым я потом училась в Щукинском училище на режиссерском факультете. Дрознин ходил с чемоданчиком, в котором были разные чаи, он себе заваривал для здоровья. Всегда был очень худым. Потом он стал настоящей звездой, ставил спектакли в Студии Табакова, Московском ТЮЗе, новосибирском «Глобусе», работал по пластике с актерами и студентами во многих театрах.

Потом Бычков поставил одиозный спектакль «Прости меня» по Астафьеву. Мы сыграли его всего два раза, и постановку закрыли.

История в постановке следующая – мальчик уходит на фронт, и за ним по пятам ходит Смерть. Когда его раненого положили в госпиталь, она снимает с себя бушлат, и зрители видят, как голая Смерть ложится рядом с ним. То есть, она, как женщина, хочет его соблазнить, забрать с собой. А я – медсестра Лида – ее прогоняю.

Обнаженная Смерть не понравилась крайкому партии. Хотя она не была совсем голой – актриса Елена Зотова (сейчас она работает в театре драмы) надевала телесные тонкие колготки и натягивала их выше груди, все было закрыто. Еще не понравилось, что в госпитале пионеры пели в черных очках. Задавали вопрос: «У нас что, пионерская организация слепа?». Режиссер не захотел ничего менять. Спектакль закрыли, а Бычков тут же подал заявление об уходе.

Мой муж, Виктор Захаров, подходил к театру как к дому. Все знали, что я не получу главную роль только потому, что я его жена. У него я исполнила только две главные роли, но одна из них – Раневская – роль всей жизни.

Так сложилось, что у меня сейчас осталась только одна роль в театре – бабушки в спектакле «Валентин и Валентина» Алексея Бурдыко. Свой столик в гримерке я делю вместе со своей ученицей Дашей Чиж, которая только пришла в МТА.

– Какими качествами обладает хороший режиссер?

– Талант, ощущение сегодняшнего времени. А про работу с актерами сложно сказать. Тактичность? Ерунда. Бычков иногда доводил меня до слез. Он не вмешивался в то, что я делаю. Но когда наступал момент, когда я не знала, как играть и спрашивала у него, он отвечал: «Ты играешь эту роль. Почему ты спрашиваешь? Делай». Я начинала рыдать, он смягчался: «Ну, давай думать».

Многие говорят, что режиссер должен быть еще и педагогом, но я считаю, что не всегда это уместно. Все-таки он должен знать, чего он хочет и попытаться разными способами это сделать. Тогда получится хорошо, даже если в работе есть неприятие, слезы и прочее.

– Самая главная пьеса всех времен и народов, по вашему мнению?

– Банально, но «Вишневый сад». Удивительно, что Чехов в свои 40 с небольшим смог написать Фирсу такие слова – «Прошла жизнь, словно и не жил». И до сих пор пьесу ставят, и ищут в ней что-то новое. А все потому, что написан «Вишневый сад» про человека – это самое важное.

Что известно о собеседнице

Нина Таякина родилась 2 апреля 1949 года в Барнауле.

В 1971 году окончила актёрский факультет Горьковского театрального училища, позже режиссёрский факультет Театрального училища имени Бориса Щукина.

Сразу после учебы стала работать в Алтайском ТЮЗе. К бесспорным актёрским удачам относятся роли Раневской в спектакле по пьесе Антона Чехова «Вишнёвый сад», Состраты в «Мандрагоре» Никколо Макиавелли, Счастливой в «Дамах с комедиями» Надежды Тэффи, Алёны Ивановны в «Преступлении и наказании» по роману Фёдора Достоевского.

В 1998 году Нине Васильевне Таякиной присвоено звание заслуженной артистки Российской Федерации.

Больше 15 лет работает педагогом по актерскому мастерству в Алтайском институте культуры. В 2021 году выпустила свой актерский курс.

Надежда Чехович

Источник: «Алтапресс»

Когда большинство людей думают о феях, они, чаще всего, представляют себе миленькую фею Динь-Динь (Тинкер Белл) из сказки Джеймса Барри «Питер Пэн» или других трогательных и милых фей и фей-крестных, которые населяют детские фильмы и мультфильмы.

Но эти существа имеют гораздо более темное происхождение — и когда-то считалось, что они больше похожи на нежить или кровососущих вампиров.

В книге «Тайное содружество эльфов, фавнов и фей» (1682) фольклорист Роберт Кирк утверждал, что феи — по своей природе «мертвые» или «находятся посреди между человеком и ангелами». Эта ассоциация особенно заметна в кельтских преданиях. В 1887 году ирландская поэтесса Джейн Уайлд заявляла следующее:

«Феи — это падшие ангелы, которые были низвержены Господом Богом с неба за их греховную гордыню, а дьявол дает этим созданиям знания и силу и посылает их на землю, где они творят много зла».

Нынешние представления о невинной сказочной волшебной стране фей кажутся очень далекими от невидимых царств мертвых, и все же между ними есть немало общего. Феи летают, они могут сиять и обладают чем-то вроде «волшебных палочек», но они также являются чем-то очень мрачным и пугающим. Как же так получилось, что мы превратили этих темных созданий в нечто, связанное с детьми, и перестали их бояться?

Как феи перестали кусаться

Когда в начале 1900-х годов Джеймс Барри представил британской публике сказку «Питер Пэн, в обществе в то время было очень широко распространено мнение, что феи — это призрачный мир духов. Очарованные ангелами, призраками и вампирами  люди викторианской эпохи (впоследствии также и эдвардианцы) все чаще считали фей просто душами мертвых. 

Вместо того, чтобы изгонять фей как нечто зловредное, люди из-за последствий Первой Мировой войны и потери многих близких укрепили веру в духов воздуха (элементалей) и начали популяризировать оккультные методы общения с ними.

Однако из-за большого успеха Питера Пэна и в том числе его подружки феи Динь-Динь, феи начали быстро терять свой мрачный и злобный ореол и становились все ближе связанными с детьми

Сам Барри в «Питере Пэне» прямо указывал происхождение фей из-за детей:

«Когда первый ребенок засмеялся … его смех разбился на тысячу кусочков … которые превратились в фей».

Это очень далеко от злобных фей и их призрачной истории в народном фольклоре. В традиционных историях феи не только крадут детей (так называемый феномен подменышей), но сводят людей с ума, портят скот и урожай и даже по-настоящему пьют человеческую кровь как вампиры. 

Барри, конечно же, знал об их темной стороне и даже каким-то образом отразил это в описании Динь-Динь. Несмотря на волшебную пыль и гламур, эта маленькая фея очень опасна, ревнива и мстительна. Когда Питер Пэн ведет Венди и ее братьев на волшебный остров, Динь-Динь прилетает туда первая и подговаривает Потерянных мальчиков убить Венди. И эта ее задумка почти удается, если бы не случайность.

Пьеса «Питер Пэн или Мальчик, который не хочет взрослеть» дебютировала на театральной сцене на Рождество в 1904 году. Считается, что сочиняя эту историю, Барри был вдохновлен сказкой «Bluebell in Fairyland» Сеймура Хикса, которая вышла несколькими годами ранее.

Сюжет повествует о девочке, продающей цветы, которая однажды отправляется в сказочную страну фей. Эта сказка тоже была представлена как пьеса и удачно отыграна в театре, но по какой-то причине не стала такой же популярной как «Питер Пэн».

В 1953 году истории про Питера Пэна была дана вторая жизнь, когда вышел одноименный диснеевский мультфильм и именно тогда образ феи, как крошечной красивой (и совсем не злой) девушки в зеленой одежде со стрекозиными крылышками стал окончательно каноническим. Все нынешние анимационные и телевизионные феи — результат этой диснеефикации.

И все-таки феи это кровожадные демоны

Вернемся к народному фольклору, где у феи часто являются поистине демонической силой или злобной нежитью, от которой людям нужно искать защиты. Фольклористка Кэтрин Бриггс в своем «Словаре фей» пишет следующее:

«У людей, идущих ночью в одиночестве, особенно по местам , где часто видят привидений и фей, было много способов защитить себя. Главными могли быть священные символы — знак креста на одежде или неся крест в руке, особенно железный, с молитвами или пением гимнов, святой водой, окропленной или в бутылке, а также посыпанием церковной плесени на дорогу. 

Хлеб и соль также были эффективны против фей, и оба они также считались священными символами, один из жизни, а другой из вечности».

Части в историях можно найти упоминаний, что «сказочная» страна феи буквально жаждет человеческой крови. Это связывает фей с мстительными мертвецами и вампирами. В самых ранних историях вампиры определяются как тела мертвых, воскрешенные злыми духами, которые выходят из своих могил ночью, высасывают кровь живых и тем самым убивают их. 

В книге «История фей» Дайан Пуркисс есть легенда Шотландского нагорья, которая предупреждает, что вы должны заносить ведро с водой в дом на ночь, чтобы феи не утоляли жажду вашей кровью. Говорят, что очень старые феи, как и вампиры, сморщиваются и высыхают без свежей крови.

Сит Баобан — такими словами называют шотландских фей-вампиров. Они выглядят как красивые женщины, которых можно опознать лишь по копытам вместо ступней. Они заманивают мужчин, танцуют с ними и высасывают из них кровь, а потом разрывают их на куски. Как и многих фей, их можно убить железом.

Дирг-Дью — ирландские феи-вампиры или «красные кровососы». Считалось, что они оказали влияние на рассказ Шеридана Ле Фану о женщинах-вампирах «Кармилла» (1871).