Письмо Обломову
Хатанзеева Анастасия, 10 класс, МКОУ ШИС(П)ОО с. Самбург
Письмо Обломову.
Здравствуйте, Илья Ильич!
Пишу Вам я, Хатанзеева Анастасия. Хоть Вы меня и не знаете, зато я много чего узнала о Вас из романа. Искренне надеюсь, что Вам доставит удовольствие моё письмо.
Признайтесь сами себе, Илья Ильич, что Вы лентяй. Ну зачем же так лениться? Почему бы Вам не привести себя в порядок, не заставить Захара добросовестно исполнять свои обязанности? Он же от Вас заразился этой обломовщиной. И всё равно, вы самый милый и добрый из всех лентяев, что я знаю. Я ценю в Вас то, что Вы видите в людях человеческое, не смотрите на «оболочку» человека. Ведь человек – это целый мир, состоящий из радуги смыслов. Вот и Вы – особый мир, который понять трудно. Да, Вы лежите, лежите очень долгое время без движения. Но при этом мы понимаем, что то движение, которого ожидают от Вас друзья, не принесёт никому никакой пользы.
Друзья Ваши очень подвижны, и каждый из них по-своему интересен. У них много дел, они спешат жить, пытаются и Вас вовлечь в активную жизнь. И что в этой их жизни? Бесконечная суета, бестолковые поездки, к моему удовольствию, неинтересные Вам. Чем живут Ваши друзья? Вот Тарантьев просто пользуется Вашей добротой и постоянно выпрашивает у Вас деньги. Он человек хитрый, Вам так не кажется? Кстати, вернул ли он Вам долги?
Близкий Ваш друг Андрей Штольц – полная Вам противоположность. Он человек нового времени. Мне бы хотелось, чтобы в Вас присутствовали некоторые черты его характера. Но, может быть, поэтому вы, такие разные, дополняете друг друга и составляете единое целое… Я поняла, что Вы очень сильно любите Штольца, даже назвали в его честь своего сынишку Андрюшеньку. Ваша дружба со Штольцем достойна восхищения и похвалы.
Перейдём к следующему: Вы беспамятно влюбились в Ольгу Сергеевну, но зачем? Вы умеете любить – это однозначно. Любовь Вас заставила снять удобный домашний халат и надеть солидный костюм. Жаль, что Ольга была влюблена лишь в свою мечту. Возможно, она хотела превратить Вас в Штольца, она ведь и вышла именно за него. Вы же были искренне рады их счастью, добродушный Вы человек.
Живя на Выборгской стороне, Вы вновь вернулись в свой любимый обломовский мир – мир без особых хлопот. Это, конечно, печально. Агафья Матвеевна – простая и заботливая женщина. Вы, наверно, заметили, что она души в Вас не чает? Она ничего от Вас не требует, не пытается изменить. Любит Вас таким, какой вы есть, Илья Ильич, любит искренне. Конечно, ни о каком развитии говорить не приходится, Вы просто не чувствуете в этом никакой необходимости. Может быть, любовь к Агафье Матвеевне не такая, какой была любовь к Ольге Сергеевне, поскольку её Вы любили всем сердцем, но Ваши чувства к Агафье Матвеевне становятся взаимными. Женитьба, рождение сына, семейная жизнь…
Вы такой милый человек, Илья Ильич. Ох, кажется, что я сама в Вас влюбилась.
Пожалуй, всё. Не сердитесь на меня: сколько людей, столько и мнений.
До свидания, сердечно Ваша Анастасия Хатанзеева.
Сочинение на тему письмо обломову от своего имени
Письмо Обломову в позапрошлый век (по роману И.А. Гончарова «Обломов») Многоуважаемый господин Обломов! Прошу Вас не удивляться, когда Вы получите это письмо. Пишет Вам человек, живущий (только, пожалуйста, дочитайте до конца) в начале 21 века. Так уж сложилось, что у меня есть возможность поговорить с Вами вот так, используя эпистолярный жанр. Я не только в каком-то смысле Ваш потомок, но и земляк – живу, как и Вы, в городе Санкт-Петербурге. Мне всего шестнадцать лет, поэтому прошу Вас быть ко мне снисходительным. Однако я, зная историю Вашей жизни, хочу поделиться с Вами некоторыми размышлениями. Во-первых (и это самое главное!), я убежден в вашей уникальности. Я знаю, что Вы человек чрезвычайно тонкой души, ранимый и чувствительный. Недаром небезызвестная Вам госпожа Ильинская называет Вас (да, я и это знаю) «золотым сердцем». Вы умеете любить, умеете дарить людям себя без остатка. Да-да, и я докажу Вам это. Ведь когда Вы были влюблены в Ольгу Ильинскую, Вы полностью отдавались своему чувству. Вы готовы были на все ради нее – на любые изменения, на любые жертвы. Ольга хотела видеть в Вас деятельного, самостоятельного человека, и Вы практически стали таким. Щедро дарите Вы свою любовь и Агафье Пшеницыной, и ее детям, которых считаете своими. Я знаю, что идеал Вашей жизни не был связан с государственной службой. По молодости, сидя в департаменте и занимаясь «пустой» работой, Вы не раз задавались вопросом: «А когда же жить?». Вас мучило ощущение, что настоящая жизнь проходит мимо. А какой же была для Вас эта настоящая жизнь? В чем состоял Ваш идеал? Я знаю – «он понял, что ему досталось в удел семейное счастье и заботы об имении». Это так, не правда ли? Вы хотели покоя, уютной жизни вдали от суеты и пустой беготни. Вы мечтали, чтобы Вас окружали лишь любимые люди – жена, дети, друзья. Вы хотели, после вкусного обеда, беседовать с ними о вещах приятных, возвышенных. И чтобы никто и ничто не омрачал Вашего спокойствия. Не напоминает ли Вам эта картина, уважаемый Илья Ильич, условия Вашего детства, Вашу обожаемую Обломовку? Там тоже царили «тишь да гладь», всегда было тепло, сытно, уютно. Там Вас обожали, холили и лелеяли. Там о Вас всегда заботились – родственники и крепостные. А Вам оставалось лишь наслаждаться жизнью, сибаритствовать. И во взрослой жизни Вы всегда хотели лишь этого. А в доме Агафьи Пшеницыной в какой-то степени обрели этот «потерянный рай». Однако Вам не кажется странным, что этот Ваш идеал медленно, но верно ведет Вас в могилу? Может, он был не совсем идеалом, а стеной, за которой Вы прятались от настоящей жизни? Даже я в свои годы знаю, что жизнь не может состоять из одних лишь удовольствий. Конечно, не все люди добры и милы, как Вам бы того хотелось. Не всегда мы можем лишь радоваться и дарить любовь. Иногда нас подстерегают боль, потери, борьба, в которую неизбежно приходиться вступать. Однако только тогда мы можем чувствовать себя людьми, живущими полной жизнью, людьми, которые способны развиваться. А выбранный Вами способ ведет, уж простите покорно, к полной деградации. Из человека, наделенного большими возможностями, Вы превратились во всеобщее посмешище, байбака, медленно разлагающегося на своем диване. Ведь Вы задумайтесь, до чего дошло – Вы не смогли написать письма старосте, от которого, между прочим, зависело Ваше материальное состояние! Вы боитесь людей, никуда не выходите, ничем не занимаетесь, только едите и спите. И это – в тридцать с небольшим лет! Все мы боимся чего-то, но Ваш страх жизни перешел всякие границы, превратился в манию, в болезнь. Из-за него вы лишили себя удовольствия иметь полноценную семью и детей, удовольствия служить на благо отечества, путешествовать, наслаждаться обществом интересных людей. Я знаю, что Вы можете сказать: «Да где же эти люди? Вокруг все суетливые болваны или карьеристы, а на службе – лишь страх и принужденье». Но человек на то и человек, что он всегда должен стремиться к деятельному счастью, он должен, по крайней мере, попробовать чего-то достичь. В противном случае – горькие сожаления и смерть, духовная, а потом и физическая. Как ни горько мне это говорить Вам, но духовная Вас уже постигла. Не за горами и физическая. И Вы об этом прекрасно знаете. Вы, наверное, мучаетесь вопросом, для чего я пишу Вам? Ведь изменить что-то Вы, Илья Ильич, наверное, уже не в состоянии… Просто мне, как бы высокопарно это ни звучало, горько смотреть, как погибают люди, достойные лучшей жизни. А впрочем, простите, я, наверное, лезу не в свое дело. Желаю Вам всех благ, …..Антон Санкт-Петербург 7 декабря, 2009 г.
Сочинения по русскому языку и литературе
…
Сочинение на тему: «Письмо Захару – герою романа И. Гончарова Обломов» 4.75/5 (95.00%) 4 votes
Роман И. А. Гончарова считается вершиной его творческой деятельности. Это произведение было опубликовано в 1859 году, но до сих пор вокруг характера главного героя романа не утихают споры критиков. В Обломове удивительным образом сочетаются и отталкивающие, и привлекательные черты. С одной стороны – это великодушный, добрый и мягкий человек, с другой – не имеющий интересов и целей, не приспособленный к жизни ленивый барин.
Что касается Захара, то в романе он представляет как бы искривленное отражение Обломова и играет важную идейно-композиционную роль. Он не только воплощает в себе худшее, что есть в Илье Ильиче, но и некоторым образом влияет на процесс физического и нравственного угасания Обломова. Захар – достаточно интересный и колоритный персонаж, и если бы у меня была возможность, я обратился бы к нему с таким письмом:
«Здравствуй, Захар!
Я хорошо знаю, кто ты, потому что внимательно прочитал роман И. А Гончарова «Обломов», в котором ты являешься одним из самых интересных персонажей. В то время, которое описывается в романе, ты уже пожилой человек возрастом более пятидесяти лет, но у Обломовых ты служишь с самой молодости. Сначала ты служил лакеем в барском доме, потом тебя произвели в «дядьки» Ивану Ильичу, а оказавшись в Петербурге, ты стал его камердинером.
Леность тебе, Захар, как и твоему хозяину, была дана от природы. Родился ты в благословенном уголке, где все было сонно и тихо. Ведь крестьяне в обломовской деревне были счастливы, поскольку были уверены, что иначе жить просто нельзя, думали, что жить другой жизнью – грех. До крайних пределов полученную от природы лень ты развил на лакейской службе. В молодости ты был «проворным, прожорливым и лукавым парнем». В твои обязанности входило сопровождение хозяев во время их походов в гости или в церковь. В остальное время ты был совершенно свободным.
Мы видим, что к старости ты, Захар, стал очень неловким. Все из твоих рук валится, все ломается: «Иная вещь… стоит года три, четыре на месте – ничего; чуть он возьмет ее, смотришь — сломалось». Ты, как и твой хозяин, совершенно ничего не делаешь и только создаешь видимость деятельности. Я думаю, что твоя неловкость является удивительным отражением жизни неприспособленного ни к чему Ильи Ильича.
Хочется отметить, что важной деталью в твоем образе является одежда. Она хоть и меняется, но ее носитель не претерпевает никаких изменений. Но если халат Обломова – это символ барства, то твои, Захар, форменные сюртуки являются символом рабской покорности и привязанности к хозяину.
Главной деталью твоего портрета я считаю бакенбарды, с проседью, густые и необъятно широкие, «из которых каждой бы хватило на три бороды». Они, как и твоя ливрея с сюртуком, напоминают о былом величии дома Обломовых.
Из романа мне известна, что женился ты в возрасте пятьдесят лет, а твоей избранницей стала «живая, проворная баба» Анисья. Как это ни удивительно, но она обладала всеми теми качествами, которых не было у тебя и как бы компенсировала твои недостатки своими достоинствами. Она становится твоей спасительницей, поскольку сводит на нет твои конфликты с хозяином, а после смерти Обломова она и вовсе тебя содержит, поскольку без нее ты оказался совсем беспомощным.
С одной стороны ты был безгранично предан Обломову, а с другой стороны – на тебя плохо повлияла жизнь в городе: ты обворовывал барина, сплетничал о нем, пил с приятелями за его счет, грубил и лгал. В этом отношении ты был полной противоположностью барина, при этом ты не мог понять чувства Обломова. При ближайшем рассмотрении ты оказался простым крепостным мужиком, а долгие годы рабства развратили тебя, но не воспитали достойных черт. И если разобраться, то именно ты препятствовал попыткам Обломова выйти из состояния лени. При этом вы с барином не могли обойтись друг без друга, несмотря на постоянные ссоры.
Я уверен, что ты, Захар – зеркальное отражение Обломова и между вами существует удивительное глубинное сходство. Скорее всего, именно поэтому после смерти барина заканчивается и твоя настоящая жизнь, а начинается просто существование. У меня ты, Захар, вызываешь противоречивые чувства, и если задуматься, то тебя мне напоминают некоторые мои знакомые, что говорит о том, что твой образ вечный и будет оставаться актуальным еще не одно десятилетие, а может и столетие.
На этом я хочу закончить свое письмо и выразить тебе благодарность за то, что твой неповторимый образ привнес разнообразие в роман И. А. Гончарова «Обломов» и сделал его более интересным.
Всего доброго и прощай!».
Похожие сочинения
- Сочинение на тему: моя закладка в книге обломова СОЧИНЕНИЕ НА ТЕМУ МОИ ЗАКЛАДКИ В КНИГЕ ГОНЧАРОВА И. А. «ОБЛОМОВ» Произведение И.А. Гончарова «Обломов» было […]
- ЛЮБОВЬ В РОМАНЕ И. А. ГОНЧАРОВА «ОБЛОМОВ» Гончаров сказал: «Любовь движет миром с силой архимедова рычага». Эти слова мож- но взять эпиграфом не только к […]
- ОБЛОМОВЩИНА И ШТОЛЬЦЕВЩИНА КАК ТИПЫ ЖИЗНИ (по роману И. А. Гончарова «Обломов», вариант 1) В романе «Обломов» Гончаров представил два образа, или типа жизни: жизнь в движе- нии и жизнь в состоянии покоя, […]
- ОБЛОМОВЩИНА И ШТОЛЬЦЕВЩИНА КАК ТИПЫ ЖИЗНИ (по роману И. А. Гончарова «Обломов», вариант 2) Осудить бездеятельность и оправдать де- ловитость — такую задачу ставил себе автор в «Обломове». Образы Ильи Ильича […]
- Сочинение на тему: «Самый счастливый и самый мучительный день Обломова» Образ Облома из одноименного романа Ивана Гончарова является одним из наиболее интересных и впечатляющих образов во […]
- ПИСЬМО ОБЛОМОВА (по роману И. А Гончарова «Обломов») Причиной написания письма Обломовым стали сказанные ему слова Ольги. После ее признания в любви он долго […]
Письмо в прошлый век Обломову.
Милый Илья Ильич, друг мой! Ах, как жаль, что далеко позади золотая пора XIX век, когда принято было общаться эпистолярно. Так приятно даже в наш век высоких технологий получить пусть даже короткое письмо от друга! Письма вот что помогает разнообразить будничное существование. Искренне надеюсь, что и тебе доставят удовольствие мои послания.
Письмо первое
О тебе.
Добрейший мой Илья Ильич! Должна тебе признаться, что наши характеры схожи. Если честно, то я пытаюсь это скрывать, дабы избежать той критики, которая сыплется в твой адрес. В одном из своих последних выступлений солнце русского коммунизма В. И. Ленин сказал, что и после трех революций старый Обломов остался, и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел. Мне становится обидно, что для всех лентяев, большинство из которых совершенно не похожие на тебя, придумали собирательный образ, в основу которого легла твоя фамилия Обломовы. Признайся сам себе, Илья Ильич, что ты лентяй. По-моему, самый милый и добрый изо всех лентяев, что я знаю. Твоя голубиная душа, неподкупная честность и чистая доброжелательность в отношении к людям этими качествами ты покорил меня навеки.
Будучи не правым в своем сопротивлении гражданскому долгу, ты оказываешься выше и лучше суетных притязаний вашего бытия.
Письмо второе
О друзьях.
Любезнейший мой Илья Ильич! Что я могу сказать о твоих друзьях? Это люди очень подвижные, каждый по-своему интересен. У них много дел, они спешат жить и развлекаться, а также пытаются и тебя вовлечь в свой активный стиль жизни. Милый мой Обломов! Не кажется ли тебе, что они просто пользуются твоей добротой и гостеприимством. Например, Михей Андреевич Тарантьев, твой земляк. По-моему, он человек ума бойкого и хитрого. Друг мой, Илья Ильич, как ты терпишь его шумные спектакли, постоянные выпрашивания денег? Да, кстати, он принес тебе прежние долги? Если скажешь, что нет, то я не удивлюсь.
Маски друзей разные, но суть одна: пустопорожняя суета, обманчивая деятельность. А ведь в дружеских отношениях прежде всего нужна искренность.
Письмо третье
Об Андрее Штольце.
О друге твоем, Андрее Штольце, я решила написать отдельно, по моему мнению, его образ заслуживает отдельных комментариев.
Вы две совершенно полных противоположности. С раннего детства вы были лучшими друзьями, а впоследствии стали совершенно разными личностями. Он человек нового времени, а ты приверженец старых традиций. Штольц обладает качествами волевого, колкого человека, а ты мягкого, доброго, и вместе вы составляете одно неразделимое целое..
Письмо четвертое
О любви.
Любовь и Ольга для тебя эти понятия верно неразделимы. Представляю, сколько у тебя с ней было связано счастливых моментов в жизни! По моему мнению, Ольга хорошая русская девушка, дочь своего времени и своей среды, задетая стремлением к интересной жизни, мечтающая о счастье и, конечно, не избавленная от ошибок юности. Ольга то безмятежное создание, в последнем объяснении вашем говорит: Я люблю в тебе то, что я хотела, чтобы было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали вместе с ним. Как тебе после этих слов, а Илья Ильич? После этого признания о придуманной любви? Причем придуманной с помощью Штольца. Она начиналась довольно безобидно с любопытства, чувства, с которого часто и начинаются подлинные сердечные чувства. Ольга хочет превратить тебя, мой любезный, в Штольца. Звучит страшно
Ольга Ильинская не может быть Обломовой, и в итоге стала Ольгой Сергеевной Штольц.
Всякое разочарование в любви очень болезненно, но прошу тебя, не разочаровывайся в этом чувстве в дальнейшем.
В конце лишь попрошу: не серчай на некоторые мои замечания, быть может, я и не права сколько людей, столько и мнений. Пиши ко мне, милый Илья Ильич. Письма твои будут мне большим утешением.
До свидания, сердечно твоя
Тома.
P.S. Не бранись с Захаром! Он тебя любит.
Сочинение на тему письмо обломову от своего имени
Письмо Обломову в позапрошлый век (по роману И.А. Гончарова «Обломов») Многоуважаемый господин Обломов! Прошу Вас не удивляться, когда Вы получите это письмо. Пишет Вам человек, живущий (только, пожалуйста, дочитайте до конца) в начале 21 века. Так уж сложилось, что у меня есть возможность поговорить с Вами вот так, используя эпистолярный жанр. Я не только в каком-то смысле Ваш потомок, но и земляк – живу, как и Вы, в городе Санкт-Петербурге. Мне всего шестнадцать лет, поэтому прошу Вас быть ко мне снисходительным. Однако я, зная историю Вашей жизни, хочу поделиться с Вами некоторыми размышлениями. Во-первых (и это самое главное!), я убежден в вашей уникальности. Я знаю, что Вы человек чрезвычайно тонкой души, ранимый и чувствительный. Недаром небезызвестная Вам госпожа Ильинская называет Вас (да, я и это знаю) «золотым сердцем». Вы умеете любить, умеете дарить людям себя без остатка. Да-да, и я докажу Вам это. Ведь когда Вы были влюблены в Ольгу Ильинскую, Вы полностью отдавались своему чувству. Вы готовы были на все ради нее – на любые изменения, на любые жертвы. Ольга хотела видеть в Вас деятельного, самостоятельного человека, и Вы практически стали таким. Щедро дарите Вы свою любовь и Агафье Пшеницыной, и ее детям, которых считаете своими. Я знаю, что идеал Вашей жизни не был связан с государственной службой. По молодости, сидя в департаменте и занимаясь «пустой» работой, Вы не раз задавались вопросом: «А когда же жить?». Вас мучило ощущение, что настоящая жизнь проходит мимо. А какой же была для Вас эта настоящая жизнь? В чем состоял Ваш идеал? Я знаю – «он понял, что ему досталось в удел семейное счастье и заботы об имении». Это так, не правда ли? Вы хотели покоя, уютной жизни вдали от суеты и пустой беготни. Вы мечтали, чтобы Вас окружали лишь любимые люди – жена, дети, друзья. Вы хотели, после вкусного обеда, беседовать с ними о вещах приятных, возвышенных. И чтобы никто и ничто не омрачал Вашего спокойствия. Не напоминает ли Вам эта картина, уважаемый Илья Ильич, условия Вашего детства, Вашу обожаемую Обломовку? Там тоже царили «тишь да гладь», всегда было тепло, сытно, уютно. Там Вас обожали, холили и лелеяли. Там о Вас всегда заботились – родственники и крепостные. А Вам оставалось лишь наслаждаться жизнью, сибаритствовать. И во взрослой жизни Вы всегда хотели лишь этого. А в доме Агафьи Пшеницыной в какой-то степени обрели этот «потерянный рай». Однако Вам не кажется странным, что этот Ваш идеал медленно, но верно ведет Вас в могилу? Может, он был не совсем идеалом, а стеной, за которой Вы прятались от настоящей жизни? Даже я в свои годы знаю, что жизнь не может состоять из одних лишь удовольствий. Конечно, не все люди добры и милы, как Вам бы того хотелось. Не всегда мы можем лишь радоваться и дарить любовь. Иногда нас подстерегают боль, потери, борьба, в которую неизбежно приходиться вступать. Однако только тогда мы можем чувствовать себя людьми, живущими полной жизнью, людьми, которые способны развиваться. А выбранный Вами способ ведет, уж простите покорно, к полной деградации. Из человека, наделенного большими возможностями, Вы превратились во всеобщее посмешище, байбака, медленно разлагающегося на своем диване. Ведь Вы задумайтесь, до чего дошло – Вы не смогли написать письма старосте, от которого, между прочим, зависело Ваше материальное состояние! Вы боитесь людей, никуда не выходите, ничем не занимаетесь, только едите и спите. И это – в тридцать с небольшим лет! Все мы боимся чего-то, но Ваш страх жизни перешел всякие границы, превратился в манию, в болезнь. Из-за него вы лишили себя удовольствия иметь полноценную семью и детей, удовольствия служить на благо отечества, путешествовать, наслаждаться обществом интересных людей. Я знаю, что Вы можете сказать: «Да где же эти люди? Вокруг все суетливые болваны или карьеристы, а на службе – лишь страх и принужденье». Но человек на то и человек, что он всегда должен стремиться к деятельному счастью, он должен, по крайней мере, попробовать чего-то достичь. В противном случае – горькие сожаления и смерть, духовная, а потом и физическая. Как ни горько мне это говорить Вам, но духовная Вас уже постигла. Не за горами и физическая. И Вы об этом прекрасно знаете. Вы, наверное, мучаетесь вопросом, для чего я пишу Вам? Ведь изменить что-то Вы, Илья Ильич, наверное, уже не в состоянии… Просто мне, как бы высокопарно это ни звучало, горько смотреть, как погибают люди, достойные лучшей жизни. А впрочем, простите, я, наверное, лезу не в свое дело. Желаю Вам всех благ, …..Антон Санкт-Петербург 7 декабря, 2009 г.
Творческая работа по русской литературе «Письмо Обломову»
Письмо Илье Ильичу Обломову.
Уважаемый Илья Ильич!
Из далёкого 21-ого века пишет Вам молодой человек, почти совершеннолетний ученик гимназии, не понаслышке знакомый со многими проблемами, которые приходилось Вам решать.
Успешно отменили крепостное право, прогремели революции и войны, трудно сказать, что не изменилось за эти годы. Школьная программа то изучала Вашу светлую и нерешительную личность, то отбрасывала как мешающую бодрым комсомольцам строить коммунизм. Коммунизм не построен, последнее поколение комсомольцев – 45-летние дяденьки и тётеньки с грустью вздыхают о молодых годах, потраченных на изучение марксистко-ленинской философии. Интересно, что лет через «надцать» вызовет во мне чувство глубокого сожаления?
Но я отвлёкся. Хотя неспешные рассуждения о смысле жизни Вам должны быть интересны. Вот Вы – запахнулись себе в удобный халат и полёживаете, и вот – вот готовы сорваться , чтобы совершить … эдакое… всем полезное что-нибудь… а потом — опять на диванчик, лежите в неубранной комнате, переживаете понемногу… Вы меня поймёте. Вставать в половине седьмого – и в гимназию, причём не в собственном экипажике, а в переполненном общественном транспорте. Да прислуги у меня нет, но и я не педант порядка. Зачем раскладывать всё по полочкам, если это тяготит? Может, я Ваш потомок. И, если бы не гимназические порядки, не видела бы меня маменька в пиджаке. Ходил бы я в чём-нибудь удобном, свободном… И, если бы у папеньки было поместье, я бы тоже не прочь жить с его доходов. И ленив бываю, робок и неуверен в себе. Нет, решительно я Ваш далёкий потомок. Но поместий и деревенек у моего батюшки нет – так, домок загородный да клочок землицы, который возделывать нет смысла – живём мы в зоне рискованного земледелия, а к чему рисковать? Матушка, правда, рискует, да вот мы с батюшкой не очень одобряем её сельскохозяйственные опыты. Зачем? Какой такой высший смысл в возделывании грядок под ранний горох и лук на перо, а уж тем более на репку?
Но опять «но». Трёхсот Захаров у меня нет и не предвидится, потому я и вынужден природную натуру ломать и изображать бурную деятельность. И друга такого энергичного, который повыбрасывал мои игры да засадил бы за алгебру, экономику и другие науки, которые придётся зубрить в университете, нет. Вот и приходится жить, вздыхая о том, что хлеб насущный придётся добывать самому, и диван, а уж о квартире на Гороховой улице в Санкт-Петербурге и не помышляю. Вот выучусь на инженера, займусь ремонтом гимназии (видно, потомки Захара её реновируют, столько огрехов), заработаю подъёмный капитал, положу в банк… Но тут, кажется, во мне говорят привычки Андрея Ивановича Штольца, как-никак прапрадед в его доме воспитывался.
А вообще то спите спокойно на Волковом, любезный Илья Ильич! И пусть бури нашей поры не тревожат вашего покоя….
Николай Сергеевич Ступакевич, 17-и лет, мещанин.
Письмо Обломова к Ольге Ильинской в романе “Обломов” Гончарова (текст эпизода)
Любовь всегда приходит в жизнь людей неожиданно и почти всегда преображает их. Такие перемены коснулись и главного героя Гончарова Илью Обломова из одноименного романа. Нежное чувство не только стало причиной отказа Ильи Ильича от привычной ему Обломовщины, но и катализатором к саморазвитию личности.
К сожалению, со временем первые сильные чувства остывают и, вместо первого порыва, приходит критический анализ действий своей второй половинки. Очень часто влюбленным кажется, что их возлюбленные уделяют им недостаточное внимание, а их любовь не искренняя. На такую же уловку попался и Обломов. Томясь недовольством, съедаемый сомнениями, он решается объясниться с Ольгой Ильинской – предметом своего восхищения и преданности. Илья Ильич не обладает решимостью и смелостью, поэтому свои мысли и чувства он не в состоянии огласить устно, эту цель выполняет письмо:
«Вам странно, Ольга Сергеевна (писал он), вместо меня самого получить это письмо, когда мы так часто видимся. Прочитайте до конца, и вы увидите, что мне иначе поступить нельзя. Надо было бы начать с этого письма: тогда мы оба избавились бы многих упреков совести впереди; но и теперь не поздно. Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро, как будто оба вдруг сделались больны, и это мне мешало очнуться ранее. Притом, глядя на вас, слушая вас по целым часам, кто бы добровольно захотел принимать на себя тяжелую обязанность отрезвляться от очарования? Где напасешься на каждый миг оглядки и силы воли, чтоб остановиться у всякой покатости и не увлечься по ее склону? И я всякий день думал: «Дальше не увлекусь, я остановлюсь: от меня зависит» — и увлекся, и теперь настает борьба, в которой требую вашей помощи. Я только сегодня, в эту ночь, понял, как быстро скользят ноги мои: вчера только удалось мне заглянуть поглубже в пропасть, куда я падаю, и я решился остановиться.
Я говорю только о себе — не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на дне этой пропасти, вы все будете, как чистый ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд. Послушайте, без всяких намеков, скажу прямо и просто: вы меня не любите и не можете любить. Послушайтесь моей опытности и поверьте безусловно. Ведь мое сердце начало биться давно: положим, билось фальшиво, невпопад, но это самое научило меня различать его правильное биение от случайного. Вам нельзя, а мне можно и должно знать, где истина, где заблуждение, и на мне лежит обязанность предостеречь того, кто еще не успел узнать этого. И вот я предостерегаю вас: вы в заблуждении, оглянитесь!
Пока между нами любовь появилась в виде легкого, улыбающегося видения, пока она звучала в Casta diva, носилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая ее за игру воображения и шепот самолюбия.
Но шалости прошли; я стал болен любовью, почувствовал симптомы страсти; вы стали задумчивы, серьезны; отдали мне ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое.
Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же — слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование: можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? «Люблю, люблю, люблю!» — сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» — твердо отвечаю я.
Вы не любите меня, но вы не лжете — спешу прибавить, — не обманываете меня; вы не можете сказать да, когда в вас говорит нет. Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая; это только бессознательная потребность любить, которая, за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках. Мне с самого начала следовало бы строго сказать вам: «Вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь; вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль», — вот что следовало бы мне сказать вам, если б я от природы был попрозорливее умом и пободрее душой, если б, наконец, был искреннее… Я и говорил, но, помните, как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось; я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился видеться с вами и думал: «Когда-то еще другой придет, я пока счастлив». Вот она, логика увлечения и страстей.
Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться — сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
Зачем же я пишу? Зачем не пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами растет с каждым днем, а видеться не следует? Сказать это вам в лицо — достанет ли духу, сами посудите! Иногда я и хочу сказать что-то похожее на это, а говорю совсем другое. Может быть, на лице вашем выразилась бы печаль (если правда, что вам нескучно было со мной), или вы, не поняв моих добрых намерений, оскорбились бы: ни того, ни другого я не перенесу, заговорю опять не то, и честные намерения разлетятся в прах и кончатся уговором видеться на другой день. Теперь, без вас, совсем не то: ваших кротких глаз, доброго, хорошенького личика нет передо мной; бумага терпит и молчит, и я пишу покойно (лгу): мы не увидимся больше (не лгу).
Другой бы прибавил: пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть. Вся эта драпировка скрывает обыкновенно умысел глубже пустить корни на почве чувства, а я хочу истребить и в вас и в себе семена его.
Да и плакать пристало или соблазнителям, которые ищут уловить фразами неосторожное самолюбие женщин, или томным мечтателям. Я говорю это, прощаясь, как прощаются с добрым другом, отпуская его в далекий путь. Недели чрез три, чрез месяц было бы поздно, трудно: любовь делает неимоверные успехи, это душевный антонов огонь. И теперь я уже ни на что не похож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю: видел — не видел, увижу — не увижу, приходила — не пришла, придет… Все это к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения; а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь.
Многие бы удивились моему поступку: отчего бежит? скажут; другие будут смеяться надо мной: пожалуй, я и на то решаюсь. Уж если я решаюсь не видаться с вами, значит на все решаюсь.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
Обломов с одушевлением писал: перо летало по страницам. Глаза сияли, щеки горели. Письмо вышло длинно, — как все любовные письма: любовники страх как болтливы.
«Странно! Мне уж не скучно, не тяжело! — думал он. — Я почти счастлив…”
Предлагаем познакомиться с образом Ильи Обломова в романе “Обломов”.
Итог: Илья Ильич Обломов в своем письме показан как нежный возлюбленный, который ввиду своей отрешенности не обладает умением и тактом в романтических отношений. Обломову сложно принять другое изъявление любовной привязанности. Он считает, что все влюбленные должны руководствоваться принципом поведения Обломова – в любви он меряет всех одной меркой, что гораздо усложняет его позицию по отношению к Ольге. Это приводит в некой доле пренебрежения чувствами девушки и жестокости по отношению к ней, Обломов не пытается окончательно разобраться в ситуации, а выносит несправедливый вердикт – Ольга его не любит. Он слишком категоричен, его подстрекает нежелание привносить изменения в свою жизнь.
5.0
02
ПИСЬМО ОБЛОМОВА (по роману И. А Гончарова «Обломов»)
Надо сказать, что встреча с Ольгой изменила Обломова, он стал более подвижным, иногда даже не замечая этого. Ему уже не лень встать с дивана, пошевелиться хотя бы для того, чтобы изложить свои мысли. По признанию самого Обломова, последний раз он так спешил написать письмо и писал его с таким жаром и лихорадочной поспешностью к хозяину дома.
В письме Ольге Обломов задает вопрос: «Зачем же я пишу?», но до конца так и не отвечает на него. Может быть, в Обломове проснулось чувство вины: если раньше он «спал» и ему было все равно, переживают из-за него другие или нет, то теперь он беспокоится об Ольге. Он решает для себя, что Ольга не может его любить, что-то говорит ему, что он ее недостоин, что Ольга не будет счастлива с ним.
В письме Обломов по-настоящему откровенен, он не прибегает к излишествам, украшательствам, а просто излагает свои мысли, но всегда дополняет сказанное чем-то вроде «перевода»,, то есть он постоянно заботиться о том, чтобы Ольга правильно поняла его мысли. Свои чувства Обломов выражал в форме очень больших, распространенных предложений; это дает более полное представление о том, в каком состоянии он пребывал в это время. Видимо, написание письма так увлекло Обломова, что он
старался написать как можно больше, но без повторов.
Обломов, пишущий письмо, совсем не похож на Обломова, присутствующего в других эпизодах: он становится человеком, перестает быть существом, которого ничего не трогает. Обломов говорит о том, что любовь Ольги — это лишь ее потребность в любви, а не искреннее чувство.
Лишь в письме Обломов по-настоящему раскрывается как добрый, заботливый человек, человек благодушный, добросердечный. Это изменение во внутреннем мире героя очень заметно на фоне предыдущих глав. Благодаря письму мы глубже понимает сложность образа Обломова, — если раньше он казался просто ленивым, бездушным и не заботящимся ни о чем человеком, то теперь мы видим в нем и любовь, и милость, и добросердечие, то есть те черты, которыми, как казалось, он не обладает.
После написания письма Обломов сам признается, что ему стало легче на душе, что он сбросил страшный груз: «Я почти счастлив… Отчего это? Должно быть, от того, что я сбыл груз души в письмо».
Похожие сочинения
Письмо Обломову
Дорогой Илья Ильич Обломов, мне удалось много узнать о вас из достоверных источников, и я решил пообщаться с Вами.
Судя по всему, вы, несмотря на свое положение, тратите жизнь в пустую – днями просиживаете в квартире и мечтаете. Ваш слуга – Захар, глядя на вас тоже обленился и редко работает. Стоит отдать Вам должное за доброту, ведь любой иной дворянин выгнал бы такого работника на улицу или наказал.
Ваши знакомые же делятся на два типа, такие, как Вы, которые проживают свою жизнь в пустую, пропуская дни зря, как Алексеев или Тарантьев.
Вторые же те, кто ведет активную жизнь, а некоторые даже пытались Вас изменить, дать Вам дело, смысл жизни. Ни у Штольца, ни у Ольги ничего не вышло, ведь Вы упорно отстаиваете свои взгляды идеальной жизни, принимая все события как суету, работу или службу. Отчасти это не ваша вина. Это вина уклада жизни в Обломовке, где Вас баловали и опекали. Видимо, такое воспитание имеет большое влияние над Вашем поведением и характером, и Вы не смогли принять перемены.
Если бы Вы все же попытались измениться и взять все в свои руки, то Вы, возможно, могли исправить все плохое в вашем имении и улучшить то, что итак хорошо, если такое имеется. С улучшением имения и связями Штольца можно было бы войти в торговые отношения с различными кампаниями и обеспечить положение, благодаря которому Вы могли бы жить спокойной жизнью без мыслей о прожитой зря жизни. Поступаете в 2020 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.
Конечно, это один из возможных вариантов для Вас. Вы могли бы завести связи с купечеством, другими помещиками или, возможно, духовенством или вовсе идти по пути добродетели, помогая нуждающимся. Я уверен, ваша душа чиста и способна на последний предложенный мной вариант истечения событий, но что есть, то есть.
Пожалуйста, Вы, конечно, не обязаны, но пересмотрите взгляды на жизнь и попытайтесь что-нибудь изменить. По завершению письма желаю Вам счастья и удачи.
Полезный материал по теме:
- Письмо Обломову пример
- Мое письмо к Обломову
- Кто приезжает в гости к Обломову и с какой целью?
- Что такое «обломовщина»? Критика Обломова. Отношение автора к Обломову.
- Почему Агафья Пшеницына оказалась Обломову ближе Ольги Ильинской?
Найди верный ответ на вопрос ✅ «Написать письмо одному из героев «обломова» …» по предмету ? Литература, а если ответа нет или никто не дал верного ответа, то воспользуйся поиском и попробуй найти ответ среди похожих вопросов.
Искать другие ответы
Новые вопросы по литературе
Сочинение на тему письмо обломову от своего имени
Письмо Обломову в позапрошлый век (по роману И.А. Гончарова «Обломов») Многоуважаемый господин Обломов! Прошу Вас не удивляться, когда Вы получите это письмо. Пишет Вам человек, живущий (только, пожалуйста, дочитайте до конца) в начале 21 века. Так уж сложилось, что у меня есть возможность поговорить с Вами вот так, используя эпистолярный жанр. Я не только в каком-то смысле Ваш потомок, но и земляк – живу, как и Вы, в городе Санкт-Петербурге. Мне всего шестнадцать лет, поэтому прошу Вас быть ко мне снисходительным. Однако я, зная историю Вашей жизни, хочу поделиться с Вами некоторыми размышлениями. Во-первых (и это самое главное!), я убежден в вашей уникальности. Я знаю, что Вы человек чрезвычайно тонкой души, ранимый и чувствительный. Недаром небезызвестная Вам госпожа Ильинская называет Вас (да, я и это знаю) «золотым сердцем». Вы умеете любить, умеете дарить людям себя без остатка. Да-да, и я докажу Вам это. Ведь когда Вы были влюблены в Ольгу Ильинскую, Вы полностью отдавались своему чувству. Вы готовы были на все ради нее – на любые изменения, на любые жертвы. Ольга хотела видеть в Вас деятельного, самостоятельного человека, и Вы практически стали таким. Щедро дарите Вы свою любовь и Агафье Пшеницыной, и ее детям, которых считаете своими. Я знаю, что идеал Вашей жизни не был связан с государственной службой. По молодости, сидя в департаменте и занимаясь «пустой» работой, Вы не раз задавались вопросом: «А когда же жить?». Вас мучило ощущение, что настоящая жизнь проходит мимо. А какой же была для Вас эта настоящая жизнь? В чем состоял Ваш идеал? Я знаю – «он понял, что ему досталось в удел семейное счастье и заботы об имении». Это так, не правда ли? Вы хотели покоя, уютной жизни вдали от суеты и пустой беготни. Вы мечтали, чтобы Вас окружали лишь любимые люди – жена, дети, друзья. Вы хотели, после вкусного обеда, беседовать с ними о вещах приятных, возвышенных. И чтобы никто и ничто не омрачал Вашего спокойствия. Не напоминает ли Вам эта картина, уважаемый Илья Ильич, условия Вашего детства, Вашу обожаемую Обломовку? Там тоже царили «тишь да гладь», всегда было тепло, сытно, уютно. Там Вас обожали, холили и лелеяли. Там о Вас всегда заботились – родственники и крепостные. А Вам оставалось лишь наслаждаться жизнью, сибаритствовать. И во взрослой жизни Вы всегда хотели лишь этого. А в доме Агафьи Пшеницыной в какой-то степени обрели этот «потерянный рай». Однако Вам не кажется странным, что этот Ваш идеал медленно, но верно ведет Вас в могилу? Может, он был не совсем идеалом, а стеной, за которой Вы прятались от настоящей жизни? Даже я в свои годы знаю, что жизнь не может состоять из одних лишь удовольствий. Конечно, не все люди добры и милы, как Вам бы того хотелось. Не всегда мы можем лишь радоваться и дарить любовь. Иногда нас подстерегают боль, потери, борьба, в которую неизбежно приходиться вступать. Однако только тогда мы можем чувствовать себя людьми, живущими полной жизнью, людьми, которые способны развиваться. А выбранный Вами способ ведет, уж простите покорно, к полной деградации. Из человека, наделенного большими возможностями, Вы превратились во всеобщее посмешище, байбака, медленно разлагающегося на своем диване. Ведь Вы задумайтесь, до чего дошло – Вы не смогли написать письма старосте, от которого, между прочим, зависело Ваше материальное состояние! Вы боитесь людей, никуда не выходите, ничем не занимаетесь, только едите и спите. И это – в тридцать с небольшим лет! Все мы боимся чего-то, но Ваш страх жизни перешел всякие границы, превратился в манию, в болезнь. Из-за него вы лишили себя удовольствия иметь полноценную семью и детей, удовольствия служить на благо отечества, путешествовать, наслаждаться обществом интересных людей. Я знаю, что Вы можете сказать: «Да где же эти люди? Вокруг все суетливые болваны или карьеристы, а на службе – лишь страх и принужденье». Но человек на то и человек, что он всегда должен стремиться к деятельному счастью, он должен, по крайней мере, попробовать чего-то достичь. В противном случае – горькие сожаления и смерть, духовная, а потом и физическая. Как ни горько мне это говорить Вам, но духовная Вас уже постигла. Не за горами и физическая. И Вы об этом прекрасно знаете. Вы, наверное, мучаетесь вопросом, для чего я пишу Вам? Ведь изменить что-то Вы, Илья Ильич, наверное, уже не в состоянии… Просто мне, как бы высокопарно это ни звучало, горько смотреть, как погибают люди, достойные лучшей жизни. А впрочем, простите, я, наверное, лезу не в свое дело. Желаю Вам всех благ, …..Антон Санкт-Петербург 7 декабря, 2009 г.
Письмо Обломова к Ольге Ильинской (Анализ 10 главы второй части романа И. А. Гончарова «Обломов»)
Любая повесть, роман состоит из эпизодов, следующих друг за другом в определенной последовательности. Немалую роль в повествовании занимают и в несюжетные эпизоды, например, письма. Их роль — раскрыть внутренний мир героя, проникнуть в самые сокровенные уголки его души. Например, в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин» главные герои в письмах признаются друг другу в любви. Они не в силах сказать об этом словами, поэтому прибегают к перу и бумаге. В романе «Обломов» есть эпизод, в котором главный герой тоже пишет письмо своей возлюбленной,
но с совсем иной целью: он хочет разорвать их отношения, отказаться от Ольги Ильинской. Ольга — совершенство во всем, она умна, красива, грациозна, и рядом с ней Илья Ильич был очень счастлив. Он забывает обо всем, и его любовь — искренняя, но в глубине души Обломов понимает, что эта женщина, увы, не для него. Принимая для себя решение, не видеться больше с Ольгой, он пишет ей прощальное письмо. Но, читая эти строки, читатель понимает, как тяжело Илье Ильичу дается этот шаг, как трудно ему отказаться от любви: «Мы полюбили друг друга так быстро, как будто оба вдруг сделались, больны и это мне мешало очнуться ранее». Действительно, для Обломова любовь — это болезнь, неестественное состояние. И поэтому он считает, что необходимо болезнь вылечить. Лучше расстаться с любимой женщиной в самом начале их отношений, иначе потом для него это сделать будет очень трудно, так как «любовь делает неимоверные успехи, это душевный антонов огонь». Ольга Ильинская для Обломова недосягаемый идеал, ангел в плоти. Он не верит в то, что она его действительно любит, скорее это лишь жалость: «Вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь, вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль». Брак — это серьезный шаг для любого человека. Мужчина, создавая семью, возлагает на свои плечи ответственность и за ту женщину, с которой он решил связать свою жизнь, и за своих будущих детей. А готов ли ленивый, сонный Обломов к такому шагу? Для этого он должен стать другим человеком, достойным Ольги Ильинской. И Илья Ильич признается своей возлюбленной в том, что не сможет изменить свою жизнь: «. а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь». Эти строчки — кульминация письма. Страсть, душевные переживания, волнения — все это не для него. Женитьбу на Ольге Ильинской Обломов считает ошибкой ненужной обузой и для нее самой. Он не хочет эгоистично владеть этой женщиной. Ведь если спустя какое то время она встретит более достойного мужчину, то уже не сможет остаться с Обломовым: «Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь, вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль». Для Ильи Ильича разрыв с Ольгой благородный поступок. Он не хочет загубить и ее жизнь, так как загубил свою. И в то же время Обломов не в силах подняться с дивана, сбросить халат и окунуться в бурю страстей, изменить свою жизнь. И все же в заключении письма он говорит о том, что романтические встречи с Ольгой, «этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам не принеся вреда, послужит руководством в будущей нормальной любви». Прощаясь с Ольгой в письме, отказывая
Написать письмо одному из героев «обломова»
Письмо в прошлый век Обломову Дорогой Илья Ильич! Я пишу тебе из 21 века. Так приятно даже в наш век получить письмо от друга! Надеюсь, ты прочтёшь моё послание.
Илья Ильич, недавно я прочитала твою историю. Должна тебе признаться, что мы с тобой совсем не похожи. Если честно, мне было очень обидно за то, что ты пострадал из-за своей лени. Я думаю, твоя жизнь сложилась бы намного лучше, но, по сути, ты не виноват. Весь твой образ жизни, закладывали родители в твоем детстве. А ты знаешь, что твое имя стало нарицательным? У нас лентяев называют Обломовыми. Признайся сам себе, Илья Ильич, что ты еще какой лентяй! Но по-моему, самый искренний и добрый из всех лентяев, что я знаю. Ты человек с чистой душой, способной на настоящую любовь — этими качествами ты покорил меня.
Мне показалось странным, что ты и Штольц совсем не похожи. С раннего детства вы были лучшими друзьями, а впоследствии стали совершенно разными личностями. Вот мы с моей подругой, как две капли воды! Я считаю, что я с Андреем, твоим другом, чем-то похожа. Его необычный характер воспитали в нем жесткий, требовательный отец и добрая, мягкая мама. От отца он получает «практическое воспитание», от матери же любовь к искусству, которую она так старательно вкладывала в него. Благодаря всем этим качествам, таким как любовь к работе, самостоятельность, упорство в целях и немецким повадкам, Штольц многого добился во взрослой жизни. Но единственное мне не понравилось в нем, что его счастье было в постоянстве, Штольц боялся мечтать. Все в нем кажется идеальным. Я всё же удивляюсь, вы совершенно разные люди, живущие своей жизнью! Но ведь Андрей не единственный твой друг. Что я могу сказать о других? Это люди у которых время расписано по минутам, у них много дел, они спешат жить и развлекаться, а также пытаются и тебя вовлечь в свой активный образ жизни. Не кажется ли тебе, что некоторые просто пользуются твоей добротой и гостеприимством. Например, Михей Андреевич Тарантьев, твой земляк. По-моему, он очень хитрый человек. Друг мой, Илья Ильич, как ты терпишь его? Все твои друзья люди разные, но и чем-то похожи : суета, обманчивая деятельность, светские визиты. А ведь в дружеских отношениях, прежде всего, нужна искренность.
Я хотела бы написать о Захаре. Хоть он вечно бурчит, но дорожит тобой. При внешней разболтанности он довольно собран. Извечная привычка слуг старого века не дает ему разбазаривать барское добро — когда твой земляк жулик Тарантьев, просит дать ему на время фрак. 3 ахар немедленно отказывает: пока не будут возвращены рубашка и жилет, ничего больше Тарантьев не получит. А ты ведь растерялся перед его твердостью. Илья Ильич, ты присмотрись к нему — вы очень похожи!
Ещё один важный человек, о котором я хотела бы сказать — Ольга. Представляю, сколько у тебя с ней было связано счастливых моментов в жизни! Не случайно Штольц привел тебя в дом. Он знал, что она обладает умом и глубокими чувствами, он надеялся, что своими духовными запросами она сумеет пробудить тебя — заставит тебя читать, смотреть, узнавать. С ней жизнь словно просыпается вместе с твоей жизнью. По моему мнению, Ольга хотела превратить тебя, мой любезный, в Штольца. Ольга Ильинская не может быть Обломовой, и в итоге стала Ольгой Сергеевной Штольц. Всякое разочарование в любви очень болезненно, но прошу тебя, не разочаровывайся в этом чувстве в дальнейшем.
В конце лишь попрошу: не сердись на мою «критику», быть может, я и не права — сколько людей, столько и мнений. Буду ждать ответа, милый Илья Ильич.
До свидания,
Романе Гончарова21янв 2010 «Обломов» появился в обстановке подъема демократического движения и имел большое значение в борьбе передовых кругов русского общества против крепостного права. Гончаров в романе критиковал отсталые, косные и застойные нравы, присущие феодально-крепостническому порядку, породившему обломовщину: «Я старался показать в «Обломове», как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в… кисель». Сущность и происхождение обломовщины раскрываются в романе с антикрепостнической, демократической точки зрения. Автор стремится доказать, что Обломова превратила в кисель, в «квашню» крепостная среда. Гончаров показал, что обломовщина сложилась на почве владения «крещеной собственностью», «тремястами Захаров», что Обломова взрастила дворянская усадьба с ее застойным бытом. Сам Илюша, как и большинство обитателей Обломовки, — незлой и добродушный человек. Но, по словам Добролюбова, «гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу». Апатия и неподвижность отражены Гончаровым даже во внешнем облике Ильи Ильича Обломова — изнеженного, обрюзгшего не по летам человека, который «наспал свои недуги». В детстве все внушали Обломову мысль о его исключительности. Он обучался в пансионе, но служить не смог. Герой мечтает о путешествии для созерцания шедевров, а свою исключительность демонстрирует убогому и примитивному Захару. В Обломове загублены живой ум, чистота, доброта, правдивость, кротость, гуманность к нижестоящим, склонность к самоанализу и самокритике, чувство справедливости. Герой погряз в эгоизме, который сметает все хорошие качества, развивать которые в себе Обломов не испытывает необходимости. Об этом свидетельствует его «мысленный» план реформ в 06-ломовке, выражающий инфантильность, архаичность и консерватизм его взглядов на жизнь. Ясно, что Обломов зависит от Захара больше, чем Захар от него.
более месяца назад
Характеризация Обломова
Письмо очень хорошо характеризует Обломова, как героя — очень глубоко чувствуется тема любви. Большинство читателей придерживаются мнения, что всплеск эмоций является признаком глубокого эгоизма.
Илья Ильич попросту боится и не хочет как-либо менять свою жизнь ради неё. Ему легче принять факт, что он обречён на одиночество, чем-то, что его жизнь не будет такой, как прежде.
Часто упоминают такого героя, как Андрей Штольц. Это полный антипод Обломова. Он целеустремлённый, ответственный, интересный мужчина. По мыслям самого героя именно такой человек должен быть рядом с Ильинской вместо него.
Другие же считают, что Обломов действительно настолько любит Ольгу, что не хочет её обременять таким грузом. Он убеждён, что расставание неминуемо из-за различия характеров, и чтобы окончательно не влюбить её в себя, он решается расстаться прямо сейчас.
https://youtu.be/jE3Vr-o6ddg
Письмо Обломову
Дорогой Илья Ильич Обломов, мне удалось много узнать о вас из достоверных источников, и я решил пообщаться с Вами.
Судя по всему, вы, несмотря на свое положение, тратите жизнь в пустую – днями просиживаете в квартире и мечтаете. Ваш слуга – Захар, глядя на вас тоже обленился и редко работает. Стоит отдать Вам должное за доброту, ведь любой иной дворянин выгнал бы такого работника на улицу или наказал.
Ваши знакомые же делятся на два типа, такие, как Вы, которые проживают свою жизнь в пустую, пропуская дни зря, как Алексеев или Тарантьев.
Вторые же те, кто ведет активную жизнь, а некоторые даже пытались Вас изменить, дать Вам дело, смысл жизни. Ни у Штольца, ни у Ольги ничего не вышло, ведь Вы упорно отстаиваете свои взгляды идеальной жизни, принимая все события как суету, работу или службу. Отчасти это не ваша вина. Это вина уклада жизни в Обломовке, где Вас баловали и опекали. Видимо, такое воспитание имеет большое влияние над Вашем поведением и характером, и Вы не смогли принять перемены.
Если бы Вы все же попытались измениться и взять все в свои руки, то Вы, возможно, могли исправить все плохое в вашем имении и улучшить то, что итак хорошо, если такое имеется. С улучшением имения и связями Штольца можно было бы войти в торговые отношения с различными кампаниями и обеспечить положение, благодаря которому Вы могли бы жить спокойной жизнью без мыслей о прожитой зря жизни. Поступаете в 2021 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.
Конечно, это один из возможных вариантов для Вас. Вы могли бы завести связи с купечеством, другими помещиками или, возможно, духовенством или вовсе идти по пути добродетели, помогая нуждающимся. Я уверен, ваша душа чиста и способна на последний предложенный мной вариант истечения событий, но что есть, то есть.
Пожалуйста, Вы, конечно, не обязаны, но пересмотрите взгляды на жизнь и попытайтесь что-нибудь изменить. По завершению письма желаю Вам счастья и удачи.
Полезный материал по теме:
- Письмо Обломову пример
- Мое письмо к Обломову
- Кто приезжает в гости к Обломову и с какой целью?
- Что такое «обломовщина»? Критика Обломова. Отношение автора к Обломову.
- Почему Агафья Пшеницына оказалась Обломову ближе Ольги Ильинской?
К 200-ЛЕТИЮ И. А. ГОНЧАРОВА. Иван ВАСИЛЬЦОВ. ПИСЬМА ОБЛОМОВА. Эссе
Посвящается памяти моих родителей,Пыркова Владимира Ивановича и Васильцовой Нэли Даниловны
Кто же не помнит знаменитой обломовской чернильницы, этой ярчайшей архетипической детали, иллюстрирующей пресловутую леность Ильи Ильича Обломова? «На этажерках… лежали две-три развёрнутые книги, валялась газета, на бюро стояла и чернильница с чернилами; но страницы, на которых развёрнуты были книги, покрылись плесенью и пожелтели… а из чернильницы, если бы обмакнуть в неё перо, вырвалась бы разве только с жужжанием испуганная муха». Иван Александрович Гончаров, великий мастер эпистолярного жанра, придаёт заброшенному его героем атрибуту письменности особое, конечно, значение. Сам-то он священнодействовал, когда писал письма: «Я сажусь за перо и бумагу, как музыкант садится за фортепьяно, птица за своё пение, и играю, пою, т. е. пишу всё то, что в ту минуту во мне делается». Так что высохшие чернила – это серьёзная характеристика обломовского быта. И дело тут, разумеется, не столько в лени Ильи Ильича (да и можно ли всерьёз назвать ленивым человека, с таким упорством отбивающегося от щипков и прикосновений жизни – «Жизнь трогает!»), сколько в принципиальном, вполне осознанном нежелании его поддерживать связь с внешним миром. И всё-таки письма играют в судьбе Обломова не последнюю роль. Из-за чего, к примеру, Илья Ильич вынужден был в своё время уйти со службы? Из-за письма, конечно! Из-за деловой бумаги, которую он ухитрился отправить «вместо Астрахани в Архангельск» (С. 62). Да, если уж Обломов ошибается, то по- крупному, масштабно, путая, по меньшей мере, юг и север. А две беды, точнее, «два несчастья», о которых твердит обитатель квартиры в Гороховой каждому своему утреннему визитеру? Это ведь два письма: одно пришло из деревни, от старосты, другое же нужно написать «к домовому хозяину», чтобы отсрочить переезд или вовсе, как выражается Обломов, «избегнуть крайностей» (С. 55). Но избегнуть крайностей, то есть найти «золотую середину», «золотую рамку жизни», по-обломовски, Илье Ильичу так легко не удастся. Как ни красноречив будет он, объясняя готовому сквозь землю провалиться Захару, почему переезд, то есть «ломка», «шум», это удел «других», а не его, барина, переехать ему всё-таки придётся. Проводник авторской воли Тарантьев, стоящий уже на пороге и отчаянно звонящий в дверь, позаботится об этом. И за ум Илье Ильичу предстоит взяться, и за перо. Об этом позаботятся Штольц с Ольгой. И каким же блестящим слогом напишет Обломов своё послание к Ольге! Напишет «быстро, с жаром, с лихорадочной поспешностью, не так, как в начале мая писал к домовому хозяину» (С. 221). Пока же именно начало мая, и Илья Ильич всё никак не может избежать «близкой и неприятной встречи двух которых и двух что», кряхтя над полулистом серой бумаги, которым Захар закрывал на ночь стакан, чтоб туда не попало «что-нибудь… ядовитое» (С. 80). Высохшие же совершенно чернила Захар, этот «рыцарь со страхом и упрёком», разводит по такому особенному случаю квасом. «– Какие скверные чернила!» – восклицает укоризненно Обломов и принимается всё-таки за письмо. Вот его текст: «Квартира, которую я снимаю во втором этаже дома, в котором вы предположили произвести некоторые переустройки, вполне соответствует моему образу жизни и приобретённой вследствие долгого пребывания в сем доме привычке. Известясь через крепостного моего человека, Захара Трофимова, что вы приказали сообщить мне, что занимаемая мною квартира…» (С. 80). Заметим, что собственный стиль не устраивает в данном случае Илью Ильича, отлично разбирающегося в хорошем слоге. Он несколько раз переставляет слова местами, зачеркивает, переправляет их, но всё выходит «бессмыслица». «– Э! да чёрт с ним совсем, с письмом-то! Ломать голову из таких пустяков! Я отвык деловые письма писать» (С. 80). И на пол летят клочки разорванной бумаги… А вот от другого письма, или «несчастья», отделаться куда как тяжелее. Тут, пожалуй, и голову в пору поломать. И Обломов ломает. Дело в том, что Илья Ильич какое-то время назад получил депешу от Прокофия Вытягушкина – старосты, заправляющего теперь в Обломовке. Вся первая часть романа вплоть до «Сна Обломова» осенена унылым светом этого мято-
Гончаров И.А. Собрание сочинений. – М.: Художественная литература,1980. – т.3. го, «грязного такого», «с печатью из бурого сургуча» донесения. Плохие вести пришли из родной Обломовки. «Пятую неделю нет дождей»; «озимь ино место червь сгубил»; «под Иванов день ещё три мужика ушли»; «холста нашего сей год на ярмарке не будет» (С. 44). Отсюда печальный и весьма тревожащий далекого от дел и все-таки живущего доходами, собственно только, из деревни Илью Ильича итог: «В недоимках недобор: в нынешний год пошлём доходцу, батюшка ты наш, благодетель, тысящи яко две помене против того года…» (С. 44). И каждому из своих утренних гостей Обломов пытается рассказать о не дающем ему покоя письме, но кто-то, как солнечный зайчик грядущего лета Волков, франт Волков, легко и изящно отмахивается от обломовских несчастий тончайшим батистовым платком, ссылаясь на интенсивность светской жизни («– Pardon, некогда…»), кто-то, как деликатный Судьбинский, обременённый чиновными думами, обещает заехать на днях, кто-то, как литературный поденщик Пенкин, примитивно истолковывающий существо писательского труда, втягивает Обломова в полемику совсем о другом. Хотя, если вдуматься, о том же самом, конечно, – о человеке: «Человека, человека давайте мне! – говорил Обломов, – любите его…» (С. 39). Письмо же от старосты выслушивает сначала на всё согласный Алексеев, а после не соглашающийся ни с чем и никогда Тарантьев. Алексеев, этот «неполный, безличный намёк на людскую массу» (С. 41) – плохой советчик, точнее говоря – никакой. Его резюме звучит глухим и совершенно бесполезным для Обломова отголоском извечных – прописных – истин: «– Что ж так тревожиться, Илья Ильич?.. Никогда не надо предаваться отчаянию: перемелется – мука будет» (С. 45). И всё-таки в старых, как мир, словах Алексеева угадывается перспектива романного действия, чувствуется некое иное знание. Уж не великая ли хозяйка Агафья Матвеевна Пшеницына, где-то там, в дальнем конце романа, по ту сторону Невы, печёт из этой муки так полюбившийся Илье Ильичу пирог с цыплятами и грибами. Настоящий, обломовский! Михей Тарантьев, «земляк» Обломова, бесцеремонно навязывающий ему переезд на Выборгскую сторону, даёт, в отличие от Алексеева, самые решительные рекомендации. «– Ступай в деревню сам: без этого нельзя; пробудь там лето, а осенью прямо на новую квартиру и переезжай» (С. 55). Интересно, что Михей Андреевич сразу же разоблачает старосту и ставит, что называется, все точки над «и». «– Староста твой мошенник… а ты веришь ему, разиня рот. Видишь, какую песню поёт! Засухи, неурожай, недоимки да мужики ушли. Врёт, всё врёт!.. Ах, он разбойник, я бы его выучил!» (С. 55). А ещё Тарантьев наущает ошарашенного Обломова написать к самому губернатору: «Примите, дескать, ваше превосходительство, отеческое участие и взгляните оком милосердия на неминуемое, угрожающее мне ужаснейшее несчастие… и крайнее разорение, коему я неминуемо должен подвергнуться, с женой, и малолетними, остающимися без всякого призрения и куска хлеба, двенадцатью человеками детей…» (С. 56) Сильно сказано! Как тут не вспомнить крыловскую «Почту духов», где можно неожиданно наткнуться на такой вот, вполне актуальный и сегодня диалог: «– …Скажите мне, что это за бумаги, которые друг другу показывают многие, находящиеся в сей комнате. – Это бумаги… называемые просительными письмами; просители… самыми живыми красками доказывают в них свою бедность… – Они, конечно, смягчают… сих бояр? – Нимало… знатные имеют предосторожность не заглядывать в сии письма…» Обломов догадывается об этом обстоятельстве, и лишь смеётся в ответ на тарантьевскую тираду. И, правда, какой-либо практической пользы от гремящих разоблачений, угроз и советов Тарантьева не больше, чем от неопределённых сентенций Алексеева. «Тарантьев, – предупреждает читателя Гончаров, – мастер был только говорить; на словах он решал всё ясно и легко, особенно, что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем… применить им же созданную теорию к делу… его не хватало…» (С. 47). В окружении таких-то советчиков бедный Илья Ильич ждёт единственного, пожалуй, человека, который действительно может помочь ему справиться со свалившимися на голову «несчастьями», – Андрея Штольца. «Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос, учился и жил с ним вместе» (С. 49). А пока вечно занятый, но на всё находящий время Штольц «в отлучке», Илья Ильич вновь и вновь обращается к письму от старосты, то просто упоминая его, то едва ли не наизусть цитируя (« – А?.. «яко тысячи две помене!»), то пытаясь забыть и даже теряя, чтобы снова отыскать где-нибудь в складках одеяла и с ужасом прочесть. Приглядимся же и мы повнимательнее к этому своеобразному шедевру письменности. Прокофий Вытягушкин, судя по всему, мастер составлять подобные отчё-ты. Как тут не вспомнить утверждение Тарантьева о том, что «все мошенни-ки пишут натурально» (класс натуральной школы уже блестяще закончен ищущим новых путей автором!). Безрадостные факты, свидетельствующие, между прочим, о его, старосты, упущениях или, скорее всего, просто о его плутовстве, ловко окутываются заверениями преданности, комплиментар-ными обращениями, самоуничижительными характеристиками, вроде такой: «Авось, милостивый государь, Господь помилует твою барскую милость, а о себе не заботимся: пусть издохнем!» (С. 44) К тому же в письме смешивают-ся календарно-обрядовые ориентиры, что для сегодняшнего читателя не столь заметно, но для Обломова, с издетства, как и его предки, живущего «по указанию календаря» – вопиющая несостыковка: « – Месяца и года нет, – качает головой Илья Ильич, – … тут и Иванов день, и засуха…» (С. 45). Вдобавок письмо заканчивается странной подписью, оставляющей, так сказать, некоторый простор для маневра. «Староста твой, всенижайший раб Прокофий Вытягушкин собственной рукой руку приложил». За неумением грамотности поставлен был крест. «А писал со слов оного старосты шурин его, Дёмка Кривой» (С. 44). (Любопытная параллель: история Обломова ведь тоже рассказана писателем со слов Штольца). Но сейчас о другом – о подписи, благодаря которой можно почти физически ощутить, как на Илью Ильича надвигаются разрозненные ряды кривых букв. Надвигаются неровным и всё же непобедимым строем. О почерке Дёмки Кривого Гончаров, кстати, не говорит ни слова, да этого и не требуется. Само собой ясно: буквы несут для адресата дополнительную, подспудную информацию, их функция, в том числе и художественная, близка здесь предназначению родовых знаков, родовых мет. Родовой знак – это, как известно, лаконичный рисунок, значок-символ, рассказывающий о том, чем живёт, чем славится, как работает, какие болести преодолевает тот или иной род. С помощью подобных значков издревле составлялись на Руси целые послания. Причём долгое время, даже в XIX ещё веке, родовые знаки соседствовали с письменностью. Угол – соха, прямая линия – земля, волнистая линия – вода или слёзы, конь у привязи – возвращение домой… А был и такой нерадостный знак – перечеркнутый каравай хлеба, символ неурожая и голода. Остается только догадываться, какие меты различает Илья Ильич в письме из родового своего имения. В любом случае это какая ни на есть, а всё же весточка из настоящего Обломовки, из неутешительного настоящего. А из прошлого? Знаменитый сон, который видит Обломов, это ведь, если разобраться, его заветная родовая мета, это то, что помогает ему оставаться самим собой – всегда. (Изменяется не Обломов, а мир!) Это его солнечный родовой знак. «Увертюрой ко всему роману» назвал Гончаров IX главу первой части. Без «Сна…» образ Обломова потерял бы своё обаяние, потому что лишился бы связи «с почвой родной Обломовки». А роман лишился бы главного источника света. Заметим, писатель до определённого времени всеми возможными способами приглушает свет, затемняет его, «забывает» про слово «солнце». От серого сюртука Захара уже некуда деться, в некоторых абзацах текста он многократно тиражируется, а рядом – «паутина, напитанная пылью», «пожелтевшие страницы» давно открытой на одном и том же месте книги, замасленные тетрадки, какая-то грязноватая бумажка из кармана Тарантьева, колеблющийся дым его сигары, тёмный камень перстня на пальце доктора… И «серая бумага письма», написанного бледными чернилами. («На небе ни облачка, а вы выдумали дождь…» – говорит Алексеев, чей точно бы сотканный из пыли и муки образ неизбежно рухнул бы рядом со словом «солнце»). Автор до поры бережёт солнечные лучи и только один раз упоминает про Обломовку, название которой само по себе не может пока вызвать у нас никаких эмоций. Но «Сон…», как огромный проран света, вот-вот уже заставит читателя зажмуриться: солнечные берёзы, солнечные пространства, речка, отражающая солнце и слепящая глаза, пылкое солнце выпеченных по весне жаворонков, снежное солнце Рождества… «Но лето, лето особенно упоительно в том краю… Как пойдут ясные дни, то и длятся недели три-четыре…». Где же ещё, как не в Обломовке, «искать ясных дней, слегка жгущих, но не палящих лучей солнца…» (С. 97). А ещё «Сон Обломова» одухотворён утренним светом материнской молитвы – чистым светом любви. «Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две тёплые слезы» (С. 101). Когда-то ведь и Гончаров, рано покинувший родные пенаты, ждал весточек с родины, когда-то и его звали вернуться родные голоса. Такое вот солнечное, до горящей в глазах слезы светлое письмо получает Илья Ильич из былого, и действительно счастлив, когда читает только его. «Обломов» – самый тёплый, самый просторный роман Гончарова. В нём столь много обжитого, удобного к жизни пространства, так светлы солнечные лучи и ясны дали, настолько близка и зрима сама земля, так чисты помыслы и мечты, до того искренни слова и слёзы, что роман сам по себе воспринимается читателем, как нечто с издетства ему сопутствующее, родное. Даже планы, которые постоянно вынашивает Илья Ильич. Мы понимаем, что они для Обломова неосуществимы, как неосуществимы, скажем, рекомендации доктора, предлагающего Илье Ильичу поехать в Киссенген, Швейцарию, Тироль и развлекать там себя верховой ездой. Понимаем умом. Но сердцем понять этого не хотим и не можем. А ведь и вправду хорошо мечтает наш «поэт в жизни»: « – Погода прекрасная, небо синее-пресинее… одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на восток, к саду, к полям, другая – к деревне. В ожидании, пока проснётся жена, я надел бы шлафрок и походил по саду… Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную, тёмную аллею… Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то в поле, на скошенную траву, разостлали бы между стогами ковры и там блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса…» (С. 162). Ответ на вопрос, почему Обломов не едет в деревню, всё медлит, всё откладывает возвращение на родину, всё никак не может завершить и осуществить свой план, вполне очевиден: он ведь прекрасно понимает, что Обломовки, в которой вырос он, давно уже нет, нет в живых матери с отцом, изменилась сама жизнь, дрогнули её привычные устои, исчезло равновесие. Вот и получается, что Обломовка теперь там, где Обломов, потому что он свято несёт её в сердце, живёт по её ритму и времени. Да, Илья Ильич пытается жить по индивидуальному – обломовскому – летоисчислению, хотя и терпит в итоге сокрушительное поражение от главного своего противника – времени. Так тема лишнего человека становится в романе Гончарова темой лишнего мира. В истории отечественной словесности само чудо письма всегда имело глубочайшую морально-нравственную основу. Взять, хотя бы, одно из последних писем А. Н. Некрасова, когда он, умирающий, нашёл в себе силы ответить простой сельской учительнице А. Малоземовой… (См.: Некрасов А. Н. Полн. Собр. соч. и писем: В 12 Т. – М., 1948-1952. – Т.11 – С. 413) Письма и письмена гончаровского романа тоже тяготеют к некоему нравственному полю, соприкасаясь с трепещущими вопросами бытия. Когда романное действие начнёт разгораться и прерывистое дыхание поющей Ольги станет почти различимым, Илью Ильича потрясёт до глубины души одно слово, «ядовитое» слово, которому суждено будет в своё время озариться пламенем гениальной добролюбовской статьи. Да, да, «обломовщина». Это слово Илья Ильич произносит на разные лады, повторяет, обдумывает, так и сяк мысленно примеривает к себе, а ещё и пытается записать. Но поскольку, как мы помним, обломовская чернильница вышла из строя, Илья Ильич бессознательно прибегает к другому средству: «Он задумался и машинально начал чертить пальцем по пыли, потом посмотрел, что написал: вышло Обломовщина. Он проворно стёр написанное рукавом. Это слово снилось ему ночью, написанное огнём на стенах, как Бальтазару на пиру» (С. 168). Вспомним, по библейской легенде, на стенах дворца, где пировал царь Валтасар, неожиданно начали выступать огненные слова: исчислено, взвешено, разделено, предвещавшие скорую гибель его царства. Пламенные письмена судьбы! К слову, письмо и огонь порой неразделимы. Читая хрестоматийно известное стихотворение боготворимого Гончаровым Пушкина «Храни меня, мой талисман…», мы даже не задумываемся порой, что «талисманом» Пушкин называл перстень, подаренный ему на юге Е. К. Воронцовой. Этим перстнем Александр Сергеевич мог запечатывать письма или оставлять его сургучный оттиск на подаренных книгах со своим автографом. В стихотворении «Сожжённое письмо» поэт ещё раз возвращается к теме перстня-талисмана: Прощай, письмо любви, прощай! Как долго медлил я, как долго не хотела Рука предать огню все радости мои!.. Но полно, час настал: гори, письмо любви. От подобных страстей обломовцы были далеки. Не случайно же они так не любили писать и особенно получать письма, опасаясь не то чтобы дурных вестей, а вестей вообще, в принципе. Череда жизни, её обрядовая последовательность не должна была нарушаться чем-то или кем-то извне, раз и навсегда установленный самой, кажется, природой порядок событий неукоснительно чтился обитателями «избранного уголка». Как знать, может именно поэтому в Обломовке рождались «розовые купидоны», а доживали люди чуть ли не до зелёных волос. Отец Обломова, например, долго распекал мужика, доставившего на свою беду письмо из города: « – Да ты где взял?»; « – Кто тебе дал?»; « – А ты бы не брал!» (С. 124). Когда же ясно стало, что от письма никак не отделаться, его спрятали под замок. « – Полно, не распечатывай, Илья Иванович, – с боязнью остановила его жена, – кто его знает, какое оно там, письмо-то? может быть, ещё страшное, беда какая-нибудь. Вишь ведь народ-то какой нынче стал! Завтра или послезавтра успеешь…» (С. 125). Вскоре тревожное любопытство взяло все-таки верх, и письмо распечатали. Правильно тревожились обломовцы, ведь послание оказалось от… Радищева! Речь идёт, понятное дело, об однофамильце, о соседе обломовцев – Филиппе Матвеевиче Радищеве, который попросил всего лишь прислать ему рецепт пива. Однако тень, так сказать, великой фамилии, производит сильное и грозное впечатление, такие совпадения запоминаются читательским подсознанием. Что и говорить, Гончаров, обладающий опытом цензора и прекрасно владеющий искусством подтекста, умел задавать загадки… И действительно, «неизвестно, дождался ли Филипп Матвеевич рецепта» (С. 126). В удивительных своих, трепетных, полных отцовской любви и мудрости «Письмах к сыну» Честерфилд справедливо заметил: «Хороший химик из любого вещества сможет извлечь ту или иную эссенцию: так и человек способный… может извлечь нечто для себя интересное из каждого, с кем он вступит в общение». Общаясь, иногда поневоле, с людьми, Илья Ильич Обломов, как ни странно, проявлял недюжинную проницательность. Будучи совершенно не сведущим в вопросах быта («Я ничего не знаю!»), запросто доверяя судьбу проходимцам, вроде Мухоярова и Затертого, он вместе с тем насквозь видел суетную сущность чиновного или светского Петербурга, безошибочно мог угадать главные болевые точки современной ему действительности. « – Что ж не обломовщина? – задает он риторический вопрос Штольцу. – Разве не все добиваются того же, о чём я мечтаю? Помилуй!.. Да цель всей вашей беготни, страстей, войн, торговли и политики разве не выделка покоя, не стремление… к идеалу утраченного рая?» (С. 163). Но в настоящую «химическую реакцию» с жизнью благородная теория Ильи Ильича о выделке покоя вступает лишь тогда, когда появляется Ольга Ильинская. Кстати, звонкая пощёчина – единственная в романе! – дело, если так можно выразиться, руки именно Обломова, который не прощает Тарантьева, решительно заступаясь за честь любимого человека. С момента встречи Ильи Обломова и Ольги Ильинской сердце романа начинает биться сильнее, меняется его ритм, меняется, так сказать, наклон его письма, время движется скачками, то замедляясь и почти останавливаясь, то неудержимо летя вперед, как в разговоре между влюблёнными: « – Что со мной? – в раздумье спросил будто себя Обломов. – Сказать что? – Скажите. – Вы… влюблены. – Да, конечно, – подтвердил он, отрывая её руку от канвы… – Ну пустите, довольно, – сказала она. – А вы? – спросил он. – Вы… не влюблены… – Влюблена, нет… я не знаю, боюсь этого: я вас люблю! – сказала она и поглядела на него долго и задумчиво, как будто мысленно поверяла и себя, точно ли она любит. – Лю-блю! – произнёс Обломов…» (С. 215) «Мариенбадское чудо» помогает перу Гончарова вдохновенно летать над страницами. В недрах художественного текста происходит, как характеризовал подобные процессы Ю. М. Лотман, определённый «стилистический слом». И ярче всего этот титанический сдвиг стиля отражается в письме, которое пишет Илья Ильич Ольге. «Пока между нами любовь появилась в виде лёгкого, улыбающегося видения, пока она звучала в Casta diva, носилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая её за игру воображения и шёпот самолюбия. Но шалости прошли; я стал болен любовью, почувствовал симптомы страсти; вы стали задумчивы, серьёзны; отдали мне ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое. Я сказал, что люблю вас, вы ответили тем же – слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я буду уже в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в моё существование: можно ли вам любить меня?.. «Люблю, люблю, люблю!» – сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» – твёрдо отвечаю я» (С. 222). Сразу видно, эти строки написаны любящим сердцем! Обломов совершенно по-детски пытается объяснить Ольге, что она достойна лучшей участи, раскрывает душу перед ней, и в каждом его «нет» слышится «да». Отрицание становится утверждением. Такая тонкая натура, как Ольга Ильинская, не может не чувствовать этого. Обломов добился своего, «всё изгадил», как он выражается, и Ольга плачет, прочитав его исповедь. Но слёзы её светлы. « – У сердца, когда оно любит, есть свой ум… оно знает, чего хочет, и знает наперёд, что будет…» (С.229) – говорит Ольга, глядя любящими глазами на Обломова. « – Ведь письмо-то было совсем не нужно…» – бормочет Илья Ильич. « – Неправда, оно было необходимо», – возражает, почти уже играя с ним, Ольга. И далее растолковывает Илье Ильичу – почему именно: «…потому, что в письме этом, как в зеркале, видна ваша… забота обо мне, боязнь за моё счастье, ваша чистая совесть… Вы высказались там невольно: вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не для того, чтоб расставаться, – этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня… это говорила честность… Видите, я знаю, за что я люблю вас…» (С. 232). И далее следует потрясающая фраза автора, многое объясняющая в отношениях Ильи Ильича и Ольги Ильинской: «Она показалась Обломову в блеске, в сиянии, когда говорила это» (С. С. 232). Да, любящее сердце знает наперёд, что будет. Трудно поспорить с этим. Но ведь и читатель, знакомый с гончаровским романом, тоже знает кое-что наперёд. О том, например, что «бездна», о которой постоянно упоминает в письме Обломов, и впрямь разверзнется перед ним, что «душевный антонов огонь» превратится в горячку, а Ольга, как и предполагал Илья Ильич, дождётся другого. Мало того, настанет время, когда Ольга Ильинская расскажет тому, другому, то есть, собственно, Андрею Штольцу, «о прогулках, о парке, о своих надеждах… о ветке сирени, даже о поцелуе». И отдаст ему в руки письмо Обломова. И Штольц, подойдя к свечке, будет читать это письмо вслух и препарировать его, как прекратившее уже биться сердце. «Письмо любви» – вспомним вновь пушкинскую формулу! – не сгорает, как и быть должно, а становится предметом холодного анализа. Гончаров огромное значение придает интонации штольцевского прочтения, тем акцентам и логическим ударениям, которые ставит он. « – Слушайте же! – и читал: – «Ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая. Это только бессознательная потребность любить, которая, за недостатком настоящей пищи, высказывается иногда у женщин… даже просто в слезах или в истерических припадках!.. Вы ошиблись (читал Штольц, ударяя на этом слове): перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Погодите – он придёт, и тогда вы очнётесь, вам будет досадно и стыдно за свою ошибку…» – Видите, как это верно! – сказал он. – Вам было и стыдно, и досадно за… ошибку» (С. 362). Потрясающе, но это то же самое и вместе с тем совершенно другое письмо. В нём каждое утверждение есть утверждение, а каждое отрицание есть отрицание. И только. Из него ушло дыхание, из него ушёл свет. «Сирени отошли, поблекли…» Умница Штольц, так понимающе сравнивший когда-то душу Обломова со светлой берёзовой рощей, многого не смог понять, или понял, напротив, слишком многое, а Ольга поступила так, как, верно, никогда не поступил бы Обломов…
«– Что же вы не пишете?» – доносится до нас воркующий голосок Алексеева. «– Я бы вам пёрышко очинил» (С.60). …Роман Ивана Александровича Гончарова «Обломов», этот родовой символ русской литературы, чем-то похож на письмо с родины, которое мы, сегодняшние его получатели, читаем – совершенно по разным причинам – со слезами на глазах.
Васильцов Иван (Пырков Иван Владимирович) родился в 1972 году в Ульяновске. В 1995 году окончил Саратовский педагогический институт. Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и культуры Саратовской государственной академии права. Автор книг: «Дубовый меч», «Ищите мир». Лауреат Международной премии «Золотое перо России». Член Союза писателей России, член Союза журналистов России.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Сочинение на тему письмо илье ильичу обломову
Дорогой Илья Ильич Обломов! Я пишу вам из двадцать первого века. Если бы вы могли попасть к нам, то очень удивились бы: многое изменилось. Достижения в разных областях науки составляют прогресс современного мира. Мы во многом продвинулись, но общество не изменилось. Прошло столько лет, а люди такие же. И в нашем веке можно встретить копии вас, Обломов, с небольшими изменениями и дополнениями. Даже если бы прогресс дошел до того, что возможным стало бы изменить человеческую сущность, был бы тогда человек личностью? Человек превратился бы в усовершенствованного запрограммированного робота с только положительными качествами и эмоциями. Правильно ли это? Конечно, нет. Ведь у каждого человека есть свой выбор, и он вправе выбирать тот или иной путь. Как бы печально ни было, но часто человек выбирает не лучшую жизненную дорогу. Не ваш ли это случай, Обломов? Был ли лучшим из всех возможных путь, выбранный вами? И почему вы на нем остались? И. А. Гончаров пишет о вас как о человеке с тонкой, чувствительной душой. Согласны ли вы с ним? Он пишет о трагедии, произошедшей с маленьким мальчиком Илюшей и превратившей его в того Обломова, которым вы стали. Эта злая сила, осуществившая превращение, названа четко и определенно: «Обломовщина». Вы сами говорили об этом: «Обломовщина — одно слово, а такое ядовитое!». Вы признали, что не можете преодолеть эту силу. Ведь вы и с Ольгой расстались из-за господства этой силы над вами. Как вы думаете, было ли правильно, что только из-за Ольги вы стали деятельным человеком? Вам не кажется, что человек должен стараться для себя? Иногда тот стимул, который толкает нас вперёд, не вечен. Помните, вы остановились, перестали жить деятельно, когда в вас умерла мечта быть с Ольгой? Стимула не стало, и всё вернулось на круги своя. Сидение дома, сон, мечтания… Помните, как раньше: «Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться этим делом как следует. С полчаса он всё лежал…». Разве нельзя интересоваться жизнью ради себя? Ведь это нужно в первую очередь вам. Как вы считаете, кто виноват в том, что вы вступили на столь унылый и бесполезный путь? Может, в том, что произошло виноват родной дом, окружение, отец… Но отчасти, даже в большей степени, виноваты вы сами. Вас ведь никто не заставлял спать, лежать без дела. Вы сами хотели этого. Обломовщина. Обломов. Я думаю, рядом с этими понятиями можно написать слово «лень» и поставить знак равно. Ну, или знак приблизительного равенства. Илья Ильич, вы стали символом лени. Ваша фамилия произносится в адрес ленивого человека. Но знаете, я вижу в вас не только физическую лень, но и лень душевную. Вы не насыщаетесь духовно. Пара-тройка книг, прочитанных вами во времена общения с Ольгой, не считаются. Я говорю о постоянной жажде знаний, личных открытий. Не только ваше тело, ваша душа ленится. Гончаров пишет об этом: «Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, ещё реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте». Видите, Обломов, ваша душа — ленивая. В даже не можете (или не хотите?) додумать мысль хорошенько. Мне жаль вас. И не только вас, но и своих современников, не имеющих и не тренирующих душевные мышцы. Илья Ильич, если бы я жила в ваше время и знала бы вас, то непременно прочитала бы вам стихотворение Николая Заболоцкого. В этом стихотворении важна каждая строчка, потому привожу его целиком, а вы не поленитесь, прочитайте его от начала до конца: Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! Гони ее от дома к дому, Тащи с этапа на этап, По пустырю, по бурелому Через сугроб, через ухаб! Не разрешай ей спать в постели При свете утренней звезды, Держи лентяйку в черном теле И не снимай с нее узды! Коль дать ей вздумаешь поблажку, Освобождая от работ, Она последнюю рубашку С тебя без жалости сорвет. А ты хватай ее за плечи, Учи и мучай дотемна, Чтоб жить с тобой по-человечьи Училась заново она. Она рабыня и царица, Она работница и дочь, Она обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! Илья Ильич, стихотворение как под вас писали, вы не находите? Как показано в последнем четверостишии, душа — «рабыня и царица», то есть она владеет человеком, но и подчиняется ему. Ваши желания и мысли должны подчиняться вам, а вы, Обломов, всё надеялись на «авось». Я с надеждой думаю, что ваш горький опыт послужит уроком для моих современников — обломовых, ведь у них ещё есть шанс исправиться. Благодарю вас, Илья Ильич, за преподнесенный вами урок и сожалею, что вы так и не встали на лучший путь. Всего хорошего, Обломов. Объем: 776 слов.