Письмо мальчику из рассказа честное слово

Леонид Пантелеев, настоящее имя — Алексей Иванович Еремеев — русский советский писатель. После революции, в годы гражданской войны, был беспризорником. В 1921 году он попал в Школу социально-индивидуального воспитания им. Достоевского (ШКиД), созданную В. Н. Сорока-Росинским, где познакомился с Г.Белых. После школы жил в Ленинграде и работал журналистом.

Детство и юность

Алёша с детства пристрастился к книгам, домашние даже подтрунивали над ним, называя его «книжным шкафом». С самого раннего возраста он начал сочинять и сам. Детские его опусы — пьесы, стихи, приключенческие повести — слушала только мать. С отцом быть не могло никакой душевной близости — это был человек военный и суровый.

Маленьким Алексей привык называть его на «вы», да так и осталось это благоговение навсегда. Образ отца писатель Леонид Пантелеев навсегда сохранил в своей памяти и нёс его по жизни с любовью и гордостью. Этот образ не был светлым, скорее, цвета чернёного серебра, как старинное оружие — благородный рыцарский образ.

Зато мать — наставница в вере, самый добрый и задушевный друг для своих детей. В 1916 году, когда Алёшу отдали на учёбу в реальное училище, мама была в курсе всех его уроков, оценок, взаимоотношений с учителями и однокашниками, и во всём помогала сыну. Училище он так и не окончил — не успел.

Л. Пантелеев

А. Н. Акимова Л. Пантелеев (Алексей Иванович Еремеев) родился 22 августа 1908 года в Петербурге в семье военного. О сложном, тяжелом, но, несомненно, незаурядном характере отца, о его неудавшейся жизни писатель с любовью рассказал в первой главе автобиографической повести «Ленька Пантелеев». Со страниц повести встает также образ матери писателя, Александры Васильевны, женщины одаренной, начитанной, хорошей музыкантши. Духовная близость с матерью много значила для будущего писателя, особенно в детские и отроческие годы. Очень рано Алеша пристрастился к чтению, недаром брат и сестра прозвали его «книжным шкафом». Еще до поступления в 1917 году в реальное училище он познакомился с Купером, По, Твеном, Диккенсом, Тургеневым, Л. Толстым, с Достоевским и Мопассаном, с Леонидом Андреевым и другими писателями. Позже пришли книги Чехова, а любовь к нему осталась на всю жизнь. Мальчик не только рано сделался «запойным» книгочеем, но и сам пробовал писать. К. Чуковский, отличая «крепкую литературную хватку», свойственную юным авторам – Г. Белых и Л. Пантелееву – «словно «Республика Шкид» для них не первая проба пера, а по крайней мере десятая или, скажем, пятнадцатая», – относится к этим первоначально детским опытам всерьез, не без основания зачисляя их в литературный стаж автора: «Чего только не писал этот необыкновенный мальчишке: и статьи для самодельных журналов, и стихи, и драмы, и памфлеты, и частушки, и сатиры, и повести. Перепробовал все стили и жанры» (1). Страсть к литературе и те жизненные впечатления, которые приобрел в юности будущий писатель, оставшись сиротой и скитаясь по России, определили тематику и направленность первых его произведений. Значительными для Алексея Еремеева оказались годы жизни и учения в «Школе социально-индивидуального воспитания им. Ф. М. Достоевского», куда он был направлен как малолетний правонарушитель в 1921 году. После школы, в которой он пробыл неполных три года, переменил несколько профессий: пробовал себя в молодежной журналистике, работал учеником повара в ресторане, пытался стать киноактером, был рабфаковцем… Жизненный путь определился после выхода в свет повести «Республика Шкид» (1927), созданной в соавторстве с Григорием Белых (1906–1938), в недавнем прошлом также воспитанником школы им. Ф. М. Достоевского. Неповторимы история создания и появления в печати первой книги молодых авторов. Вместе с тем сам их приход в литературу – явление для 20-х годов чрезвычайно типичное. Это было время, когда насыщенность новым жизненным опытом, творческое мироощущение, социальная активность молодого поколения вызвали приток новых сил в литературу. М. Горький, радостно встретивший книгу, неоднократно рекомендовавший ее другим писателям и педагогам, поддержал стремление молодых авторов создать художественную обобщенную «модель» действительности. Е. Путилова, исследователь творчества Л. Пантелеева, справедливо указывает на то, что они сумели взглянуть на события глубже, чем только из вчерашнего дня, что и придало повести широкое общественное звучание (2). Г. Белых и Л. Пантелеев в своем произведении художественно полно исследовали те важнейшие условия, при которых происходит возрождение детской личности. Таким главным условием была прежде всего сама революция. Видный критик 20-х годов А. Воронский один из первых отметил эту особенность произведения: «Главный герой «Республики Шкид» – наша революция. Она воспитывает этих юных бандитов, бродяг, уличных воришек, рецидивистов, она отогревает их своим могучим, освежающим и благоуханным дыханием, она присоединяет к себе эту дефективную республику» (3). Для того чтобы этот глубокий вывод стал возможен, необходимы были широта художественного обобщения и незаурядное мастерство в изображении жизни школы в органической связи с той жизнью, что вершилась за ее пределами. Пожалуй, самое сильное впечатление на юного читателя повести производят картины великой всешкидской, никогда не затухающей «бузы». Что-что, а бузить шкидцы умели и любили, и юные авторы виртуозно передали самый ее дух. Но может быть, неожиданно для них самих изображение «бузы» приобрело символическое значение. Тот напор жизненных сил, молодой энергии, который толкал к «бузе», тот веселый радостный ритм, что пронизывает повесть от начала до конца, – все это необычайно созвучно эпохе. Авторы четко выстраивают сюжет книги. Каждая глава произведения существует как бы самостоятельно, посвящена какому-нибудь одному событию: кража табака у простака-эконома, война с «халдеями», история взлета и падения ростовщика Слаенова, расцвет шкидской журналистики, возникновение нового государства Улигании… Но все вместе главы составляют единое целое, раскрывают историю возрождения, духовного обогащения человеческой, детской личности. Недаром М. Горький писал об этой повести следующее: «Для меня эта книга – праздник, она подтверждает мою веру в человека, самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей» (4). С большим мастерством нарисованы портреты шкидцев: Япошки, Дзе, Цыгана, Купца, Янкеля (он же Гришка Черных) и Леньки Пантелеева, «халдеев», а также подлинных воспитателей и наставников, среди которых первое место до праву принадлежит Викниксору, «фигуре, по образному выражению М. Горького, совершенно монументальной». Викниксор – центр этой вольной республики, направляющий ее силы в единое русло. Об него разбиваются волны стихии, поднятые во время «бузы». Он – тот реальный источник человечности, в котором черпают шкидцы силу для перестройки, под его руководством происходит «присоединение» республики как полноправного члена к Советскому государству. Образ Викниксора, вернее, педагогические методы реального руководителя школы Виктора Николаевича Сороки-Росинского, как они отразились в повести, вызвали после появления книги полемику. Н. К. Крупская в статье «Воскресшая бурса» (5), отметив злободневность темы и безусловную талантливость произведения, обращается к материалу повести, чтобы поделиться своими размышлениями о постановке воспитания и обучения молодого поколения Советской страны. Читательский успех книги был поистине ошеломляющим. 3а первые десять лет она выдержала более десяти изданий, неоднократно издавалась за рубежом. Вышедшая вновь после большого перерыва в 1960 году, повесть своим веселым молодым оптимизмом покорила новое поколение читателей, доказав, что она по-настоящему современна. Жизнь школы им. Ф. М. Достоевского еще не раз становилась темой произведений Пантелеева: рассказ «Магнолии» («Кляузная слама», 1927), очерки разных лет, составившие цикл «Последние халдеи», рассказ «Американская каша» (1932) и др. В них заметен рост мастерства Пантелеева-новеллиста. По сравнению с первой повестью глубже становится лирическая интонация («Маруся Федоровна», «Магнолии»), с большей определенностью проявляются гражданские чувства шкидцев («Налетчик», «Господин академик», «Американская каша»). Уже зрелым мастером, в рассказе «Зеленые береты» (1962), посвященном 40-летию пионерской организации, Пантелеев показал зарождение дружбы между шкидцами и пионерами и тем самым продолжил основную тему «Республики Шкид» – тему приобщения бывших беспризорников к большой, социально насыщенной жизни. Этот рассказ естественно стал основой сценария кинофильма «Республика Шкид», над которым Пантелеев, начал работать в 1964 году (6). В восприятии современного читателя все эти произведения складываются вместе с «Республикой Шкид» в своеобразную эпопею, углубляют наши представления о героях первой повести. «Республика Шкид» решила судьбу обоих авторов: и Г. Белых, и Л. Пантелеев выбирают литературу основной профессией, причем один из них – Л. Пантелеев навсегда связывает свою жизнь с детской литературой (7). Большую роль в становлении Л. Пантелеева-писателя в эти годы сыграли его общение с М. Горьким и творческая дружба с С. Маршаком, который стал для него учителем, наставником, большим другом на всю жизнь. Об этом Пантелеев рассказал в воспоминаниях «Маршак в Ленинграде» (1965). Среди произведений Пантелеева, созданных в конце 20-х годов, выделяются рассказы «Карлушкин фокус», «Портрет» и в особенности повесть «Часы» (1928). Жизнь беспризорников открывается в них по-новому, автор показывает сложность неустроенной детской судьбы, ее непохожесть ни на какую другую и вместе с тем общность этих судеб в главном: в необходимости найти правильный путь в жизни. Пришло более глубокое понимание трудностей процесса перевоспитания и разнообразия тех конкретных условий и ситуаций, при которых это перевоспитание может состояться. Характерной особенностью творчества Пантелеева на рубеже 20-х – начала 30-х годов является также настойчивый поиск художественной выразительности. Он приходит к «сказу», чему способствует такое свойство его таланта, как обостренная чуткость к различным интонациям речи» (К. Чуковский). Известно пристрастие молодой советской литературы 20-х годов (И. Бабель, Л. Леонов, М. Зощенко, Вс. Иванов) к сказовой манере повествования, когда речь ведет вымышленный – иногда даже не названный (как, например, в «Часах») – повествователь, резко обособленный своей речью от автора, точнее, от принятой традиционно-литературной манеры повествования. В 20-е годы советские писатели, воспроизводя живые интонации речи рассказчика, передавая через слово и в слове его жест, мимику, сохраняя его особые словечки, характерные обороты и восклицания, стремились к тому, чтобы в их прозе зазвучал живой голос народной массы. Они ввели в литературу принципиально нового героя и хотели, чтобы он был активным выразителем времени не только в идейном смысле, но и в эмоционально-изобразительном отношении, вот почему они нередко передоверяли ему рассказ об этом времени, сделав этот прием художественным компонентом произведения. «Органические силы живого сказительства» (Б. Эйхенбаум), стремление сделать слово и интонацию элементами образа питали прозу и молодого Л. Пантелеева. В повестях «Часы» и «Пакет» (1932) сказ как нельзя более отвечал замыслу автора, его внутреннему ощущению: ведь он уже не хотел, да и не мог, вести повествование «от себя», как это было в «Республике Шкид». …Стремительно развивается сюжет повести. Все события ее так или иначе связаны с часами; герой предпринимает отчаянные попытки, чтобы удержать часы у себя; в них для него надежда на счастье и привольную жизнь. Причем все его действия, далеко не безупречные с моральной точки зрения, как будто вызывают у рассказчика полное понимание, сочувствие и одобрение. Кажется, автор целиком доверил рассказчику право эмоциональной оценки событий. Но возможности сказа таковы, что постепенно возникает и начинает все явственнее просвечивать иное, авторское отношение к происходящему; чем ближе к концу повести, тем больше оно становится также отношением самого Петьки. Исследование жизни беспризорников, предпринятое Пантелеевым в 20-х годах, получилось многоаспектным и глубоким. В 30–40-е годы в книги Пантелеева приходит новая тема. «Пакет» (1932), «Ночка» (1940), «Рассказы о Кирове» (1941) то, что составило впоследствии ядро его цикла «Рассказы о подвиге» – посвящены событиям гражданской войны. Казалось бы, в творчестве писателя наметился поворот: изменилась не только тематика, изменились и герои его новых книг – люди, безошибочно и сразу связавшие свою судьбу с революцией, те, кто строит своими руками новую жизнь. Но если вдуматься, Пантелеев остается верен себе. Художественные его поиски развертываются в прежнем направлении («Пакет» и «Ночка» написаны в сказовой манере), а главное, не изменилась творческая целенаправленность автора, его стремление научить, воспитать своего юного читателя, только теперь – на примере героической судьбы. Причем к изображению героизма в книге для детей Пантелеев подходит со всей ответственностью, понимая сложность задачи, о чем свидетельствует его статья «Юмор и героика в детской книге» (1937), не утратившая глубокого теоретического значения до нашего времени. Написанная уже после «Пакета», она подытожила раздумья писателя о природе героического. Пантелеев видит принципиальную связь между категориями героики и народности в искусстве, справедливо указывая, что «это – вопросы большой литературы. Это вопросы эпоса» (8). И наконец, он намечает пути создания героического произведения для детей, возражая против упрощенного изображения и героического деяния, и самого героя. Он утверждает: «…нам нужна – книга, детская книга вообще, где были бы и юмор, и героика, и лирика, и настоящие человеческие страсти, и большая мысль» (9). Такой книгой для детей стала повесть Пантелеева «Пакет». Интересно возникновение ее замысла. Коллектив авторов и сотрудников детского отдела Госиздата: М. Зощенко, Т. Габбе, Л. Пантелеев, Г. Белых, 3. Задунайская, А. Любарская, Е. Шварц, В. Кетлинская и др. – задумали, вдохновленные идеей С. Маршака, создать в Ленинграде альманах для детей («Костер», 1932). «Михаил Михайлович Зощенко, – вспоминает Пантелеев, – предложил делать каждую книгу альманаха так, чтобы все рассказы были на одну тему. Например, – сказал он, – пусть первая книга будет на тему о героях. Пусть каждый из нас расскажет о каком-нибудь замечательном поступке в жизни того, от чьего имени ведется рассказ» (10). Герой «Пакета» хочет всего лишь рассказать «небольшой пустяковый случай», как он «однажды на фронте засыпался». Это полемическое начало явилось стилевым и интонационным ключом ко всей повести. В нем дана и существенная заявка на характер героя. Выбирая темой гражданскую войну, автор не уходит от самых сложных моментов в ее истории, повесть насыщена драматическим, даже трагедийным содержанием. Почему же дети, читая или слушая «Пакет», как утверждает К. Чуковский, «каждое новое приключение отчаянно храброго буденновца Пети Трофимова… встречают даже не смехом, а хохотом» (11). Во-первых, Петя Трофимов – человек веселый, любящий шутку, и это его отношение к жизни пронизывает все повествование, определяет тональность повести. Во-вторых, оптимистическое звучание произведения усилено для детского читателя самим фактом рассказывания героем истории своей жизни. Раз рассказывает – значит, жив, уцелел. История пленения героя, его бегства, дружбы с мамонтовцем Зыковым – белогвардейцем «поневоле», а в сущности, таким же крестьянским парнем; три встречи с сумасшедшим крестьянином, сыгравшим роковую роль при втором пленении Трофимова, когда уже «буденновец к Буденному в плен попал» (12). И наконец, встреча с самим командармом как апофеоз и желанная награда после всех злоключений – все эти исполненные динамики повороты сюжета художественно оправданы, подчинены логике развития характеров персонажей. Большая удача писателя – образ главного героя Пети Трофимова, человека из народа, с оружием в руках защищающего революцию. Е. Путилова справедливо указывает на близость этого героя другим героям молодой советской литературы: и безымянному бойцу из «Первой Конной» Вс. Вишневского (1929), и Шванде из «Любови Яровой» К. Тренева (1926); такими чертами своего характера, как любовь к шутке, жизнестойкость, он близок толстовскому солдату Чикину («Рубка леса»); больше того, этот образ, несомненно, уходит корнями в сказочную народную традицию. С другой стороны, эта традиция продолжает развиваться в советской литературе и после Л. Пантелеева («Василий Теркин» А. Твардовского и др.) (13). Повесть была инсценирована, долгие годы шла на сцене ТЮЗа в Москве, дважды экранизирована. Среди произведений Л. Пантелеева о гражданской войне заслуживает внимания и небольшая повесть «Ночка» – рассказ-воспоминание героини о своем детстве. Для нее революция, Красная Армия, Советская власть – свое, родное, кровное. Главная идея повести – необходимость, естественная потребность каждого защищать эти ценности в меру своих сил и умения. Повесть рассчитана на читателя младшего возраста. Она состоит из маленьких, точно и емко названных главок («Подслушала разговор», «Мост горит», «Успеем или не успеем?»). В событиях раскрывается обаятельный, скромный и самоотверженный характер героини, предшественницы любимых героинь писателя уже другой поры – Великой Отечественной войны. Великая Отечественная война (ее писатель встретил в Ленинграде) явилась особой страницей в творчестве Л. Пантелеева. В рассказах, очерках, дневниках и зарисовках военных лет Пантелеев исследует военное детство, становясь в первые ряды тех писателей (А. Платонов, М. Пришвин, М. Зощенко, Н. Тихонов, В. Каверин и др.), которые изобразили жизнь детей в эти годы многосторонне и проникновенно. Для Пантелеева тема «военного детства» сделалась личной, она неотрывна от всего пережитого автором, она становится лирической, приобретая одновременно и эпический размах. В рассказе «Маринка» писатель одним из первых дал образ ленинградского ребенка, обычной девочки, разделившей участь взрослых жителей города. Три встречи с шестилетней Маринкой составляют сюжетную основу рассказа. В первой, еще предвоенной встрече встает перед читателем как бы само детство во всей его прелести, живости и неосознанном счастье. Вторая встреча, уже в блокадную пору, выглядит совсем по-другому. Мы замечаем, что изменился не только быт, переменился душевный строй героев. Рассказ создан по закону контраста: печать недетских переживаний, мужество, внутреннюю силу, несломленную душу чувствуем мы в этой ослабевшей от голода девочке. Весной, выжив после страшной зимы, встречаются два товарища, встречаются как равные… Рассказ «На ялике» (1943) также строится на противопоставлении спокойного, погожего летнего дня, плеска невской волны – близости фронта, грохоту зениток, разрывающих тишину, тяжелой недетской работе, которая легла на мальчишеские плечи главного героя, «Матвея Капитоновича». Спокойствие и выдержка мальчика, который в любой обстановке перевозит на своем ялике пассажиров через Неву, настолько поразительны, что рассказчику, взрослому и нетрусливому человеку, легче поначалу объяснить это детской беспечностью, непониманием опасности, чем сознательным мужеством: «… он еще маленький… еще не понимает, что такое смерть поэтому, небось, и улыбается так беспечно и снисходительно». Но рассказчик узнает, что совсем недавно «… с этими же веслами в руках погиб на своем рабочем посту отец этого мальчика», а Мотю всегда готова сменить младшая сестренка Манька. «Подвиг многоступенчато нарастает» (В. Шкловский). Героическое деяние ребенка рождается в «первичной» клеточке общества – семье. И в этом самоотверженном «нарастании подвига» исполнение семейного долга воспринимается уже как традиция народа, единого от мала до велика. Рассказы Пантелеева военных лет отличает глубокий реализм в изображении детской судьбы, вера в человеческие силы, исследование истоков детского мужества и подвига, вызывающих восхищение и гордость взрослого человека. Автору свойственно умение видеть подвиг не только во внешнем героическом действии, но и в будничных обычных фактах жизни блокадного Ленинграда, которые в условиях фронтового города становятся смертельно опасными, оказываются сродни солдатскому подвигу. Первая половина 50-х годов связана у Пантелеева с продолжением работы над задуманной еще в 30-е годы автобиографической повестью. В 1954 году работа над нею была закончена, и повесть опубликована под названием «Ленька Пантелеев». Повесть «Ленька Пантелеев» построена на достоверном, во многом автобиографическом материале, в нее вошли годы скитания Алеши Еремеева, безотцовщина и беспризорничество, пережитые события гражданской войны, детские дома и побеги… И все же герой повести – не сам автор, а человек с очень похожей судьбой и знакомым ему характером (14). Детство и отрочество героя в годы революции показаны у Пантелеева как необыкновенная пора жизни, когда происходит формирование личности человека – социальной и нравственной – под влиянием революционной среды и людей, которые своей энергией, прямотой и справедливостью своего дела привлекают к себе беспризорного мальчишку (таковы, например, эпизоды с комсомольцами Мензелинска). К самым изначальным истокам детского мира обращается Л. Пантелеев в автобиографическом рассказе «Лопатка» (1973), где он с тонким и ярким мастерством показывает мир детства как мир серьезный и неисчерпаемый, каждый миг которого насыщен, драматичен и свеж. Этот рассказ находится в ряду увлекающих писателя в последние десятилетия произведений о внутреннем мире, психологической самобытности восприятия жизни и поведения детей младшего возраста. Первый большой замысел Пантелеева, связанный с этим возрастом, относится еще к довоенному времени, когда вместе и следом за своими современниками – А. Гайдаром («Чук и Гек»), Е. Шварцем («Приключения Шуры и Маруси»), М. Зощенко (цикл рассказов о малышах) – он начинает работу над «Рассказами о Белочке и Тамарочке». Первые из этих рассказов – «На море», «Испанские шапочки», «В лесу» – были опубликованы еще в 1940 году, заключительный – в 1947-м. Писатель любит своих милых и непослушных героинь, но он далек от умилении, ибо знает, что в детстве не бывает мелочей, что здесь, в переплетении будничных событий, нужно искать начала будущих судеб, основы характеров. В этих рассказах он выступает и как чуткий, проницательный педагог, тонко и умело прикасающийся к сложной детской душе, и как смелый художник, создающий образ детства крупными и сочными мазками. Словесный образ, интонация, ритм рассказов создают подлинную иллюзию непринужденного и свободного дыхания жизни, которой живут героини рассказов. Среди рассказов Пантелеева, соединяющих в себе чувство «детскости» и глубину педагогической мысли, выделяется своим особым нравственным напряжением рассказ «Честное слово» (1941), написанный в канун войны. В этом рассказе проявляются лучшие качества Пантелеева – «педагога, наставника, жаждущего пробудить в сердцах детей добрые, великодушные чувства» (15). В этом рассказе, может быть, наиболее цельно выражена «наставническая» природа таланта Пантелеева. Другой своеобразной страницей художественно-педагогической работы Пантелеева в последние годы явилась книга «Наша Маша» (1966). Это, по словам самого писателя, «книга для родителей». Она представляет собою дневник, который ведет отец с рождения дочери до того времени, когда она начинает готовиться к школе. Это книга о воспитании, которое начинается «буквально с той минуты, когда ребенок появляется на свет» (Л. Пантелеев), о внимании к «молекулярному» процессу физического, психического и нравственного становления детской личности, к детству как полноправной и важнейшей поре жизни. «Наша Маша» по своей значимости выходит далеко за рамки «семейного дневника», являясь своеобразной историей ребенка и детства – в их динамике, в связях с жизнью, полной драматизма и поэзии. К. Чуковский справедливо писал о том, что в книге глубоко выразилась и личность ее автора: «Для меня эта книга – автопортрет Пантелеева, и я, старейший из детских писателей, горжусь, что к нашему славному цеху принадлежит такой светлый талант, человек высокого благородства, стойкий и надежный товарищ – Алексей Иванович Пантелеев» (16).

_________________________________

1. Чуковский К. Пантелеев. – Пантелеев Л. Собр. соч., т. 1, с. 9. 2. См. в кн.: Путилова Е. Л. Пантелеев. Очерки жизни и творчества. Л., 1969, с. 31. 3. Воронский А. Литературно-критические статьи. М., 1963, с. 412. 4. Горький М. Собр. Сочю в 30-ти т., т. 30. М., 1955, с. 17. 5. «Правда», 1927, 30 марта. 6. Кинофильм «Республика Шкид» вышел на экран в 1966 году. 7. Г. Белых создал в 1930 году автобиографическую повесть «Дом веселых нищих», по праву занявшую сегодня место среди лучших советских книг о детстве и революции. 8. Пантелеев Л. Юмор и героика в детской книге. – «Дет. лит.», 1937, N 5. с, 38. 9. Пантелеев Л. Юмор и героика в детской книге. – «Дет. Лит.», 1937, № 5, с. 37. 10. Пантелеев Л. Гори, гори ясно! (К тридцатилетию «Костра»). – «Нева», 1966, № 5, с. 183–184. 11. Чуковский К. Пантелеев Л. – Собр. соч., т. 1, с. 12. 12. Пантелеев Л. Пакет. – Пантелеев Л. Собр. соч., т. 3, с. 50. 13. См.: Путилова Е. Л. Пантелеев. М., 1969. с. 109. 14. См.: Путилова Е. Л. Пантелеев. М., 1969, с. 184. 15. Чуковский К. Пантелеев. – В кн.: Пантелеев Л. Собр. соч., т. 1, с. 25. 16. Там же, с. 28.

Скитания

В 1919 году отец мальчика был арестован, некоторое время его держали в тюремном изоляторе, а потом расстреляли. Александра Васильевна, как настоящая мать, решила бежать из холодного и голодного Петербурга, чтобы сохранить жизнь детей. Сначала осиротевшая семья поселилась в Ярославле, затем — в городке Мензелинск в Татарстане.

В этих скитаниях будущий писатель Леонид Пантелеев очень хотел помочь родным, искал работу, иногда находил, знакомился с разнообразными людьми, и некоторые из них оказывались связанными с криминалом. Очень юный и доверчивый человек быстро попал под нехорошее влияние и научился воровать. За отчаянную смелость, доставшуюся, видимо, по наследству от отца, новые друзья называли его кличкой знаменитого питерского налётчика — Лёнькой Пантелеевым. Отсюда и появился впоследствии такой писательский псевдоним.

Рассказы

В русле этого жанра писатель Леонид Пантелеев трудился ещё до того, как в свет вышла «Республика ШКИД». Юмористические произведения и небольшие фельетоны печатались в периодических изданиях, таких как «Кинонеделя», «Смена», «Бегемот».

После смерти Сталина Леонид смог вернуться к открытой литературной деятельности, чему также поспособствовала забота друзей – людей уважаемых, имеющих в обществе вес. Поэтому Леонид Пантелеев, рассказы которого вместе с другими произведениями находились практически под запретом, наконец-то смог опубликовать новые, написанные за годы забвения произведения. Сюда относятся ставшие впоследствии хрестоматийными «Буква «ты»», «Честное слово», «На ялике», «Маринка», «Гвардии рядовой», «О Белочке и Тамарочке» и другие.

Школа Достоевского

Поскольку новая «деятельность» Алексея часто была связана с милицией и чекистами, мальчик постарался забыть свои имя и фамилию. Лучше уж фамилия бандита, чем расстрелянного казачьего офицера. Тем более маменька из архангельских крестьян, выбившихся в купцы. К новой фамилии он привык быстро и даже при знакомстве с обыкновенными людьми, далёкими от воровских его приятелей, своё настоящее имя держал в секрете. И правильно сделал, словно предвидел, что, как долго верёвочке ни виться… Его, конечно же, поймали.

Сразу после окончания Гражданской войны правительство страны вплотную взялось решать проблему беспризорных детей. Отвечал за результат сам Феликс Эдмундович Дзержинский. Самое интересное то, что уже через два-три года беспризорного ребёнка найти стало невозможно, а ещё в 1919-м они на улицах бегали толпами. Вот так и Пантелеев Леонид: биография конца 1921 года пополнилась неудачной попыткой воровства. Он был пойман и отправлен в специальную комиссию, которая занималась беспризорниками Петрограда. Оттуда его направили в Школу Достоевского, ту самую знаменитую «Шкиду».

Предисловие от издательства

Часто бывает так, что писатели придумывают своих героев – дают им вымышленные имена и отправляют на поиски невероятных приключений, которых на самом деле никогда не было. Но в этой книге все иначе. Ленька Пантелеев – это псевдоним автора, Алексея Ивановича Еремеева (1908–1987). И все, что написано в этой повести, – правда.

Герой и автор этой книги, Ленька Пантелеев, родился в Петербурге. Он хотел бы жить как обыкновенный человек – любить родителей, ходить в школу, дружить с хорошими детьми. Но ему не повезло – он рос в сложное для страны время. Началась Первая мировая война (1914–1918), потом в Российской империи за один 1917-й год случились две революции, после чего разразилась кровопролитная гражданская война (1918–1922).

В России наступила новая жизнь. Город Санкт-Петербург переименовали, превратили в Петроград, а затем в Ленинград. Вот только жить там стало невозможно. Свирепствовал голод, царила безработица. Люди умирали от холода, потому что топить печи было нечем, гибли от инфекционных болезней, потому что не хватало врачей и лекарств. Многие дети остались без попечения родителей и оказались на улице. Армия оборванных, голодных, нищих детей промышляла мелкими кражами и была постоянной головной болью городских обывателей.

Из этой книги вы узнаете, как Ленька Пантелеев стал беспризорником. Он встретил немало замечательных людей, которые помогли ему выжить и остаться человеком. Ему посчастливилось попасть в число воспитанников Школы-коммуны имени Достоевского (ШКИД).

Как складывалась дальнейшая судьба Леньки и его друзей, рассказывает повесть Леонида Пантелеева и Григория Белых «Республика ШКИД», по которой был снят знаменитый одноименный художественный фильм.

Маленькая республика

Это удивительное учебное заведение можно было сравнивать и с дореволюционной бурсой, и с пушкинским лицеем. Малолетние беспризорники учились в школе, изучая предметы глубоко и с удовольствием, писали стихи, ставили пьесы, учили иностранные языки, выпускали собственного производства газеты и журналы.

Пантелеев Леонид, биография которого как писателя начала закладываться именно тут, получил все предпосылки, чтобы вернуться к нормальной жизни, без ночлежек в котлах, без воровства, голода и побегов от милиции.

Здесь мальчик прожил два года, которые зарядили его энергией на всю жизнь. Появились друзья, чьё прошлое тоже было не безоблачным, оставшиеся с Алексеем Еремеевым навсегда. Так, судьба свела его с таким же воспитанником школы — Григорием Белых. Именно он станет соавтором первой и самой знаменитой книги о беспризорниках — «Республика ШКИД». Белых тоже рано потерял отца, мать зарабатывала стиркой белья жалкие копейки, но занята была всегда, потому что работа долгая и очень тяжёлая. Сын решил помочь ей: бросил школу и пошёл в носильщики. Там же, на вокзалах, тоже попал под влияние тёмных личностей и стал воровать.

Пантелеев Леонид – биография вкратце

Вариант 1

Пантелеев Леонид, настоящее имя — Алексей Иванович Еремеев (1908 — 1987), прозаик.

Родился 9 августа (22 н.с.) в Петербурге в семье военного. В годы гражданской войны потерял родителей и в 1921 попал в школу имени Достоевского для беспризорных. Об этой школе рассказано в первой книге Пантелеева (в соавторстве с Г.Белых) — “Республика Шкид”. Воспоминания об этой школе легли в основу очерков “Последние халдеи” (1939) и рассказов “Карлушкин фокус”, “Портрет”. Пантелеев стремился, чтобы детская книга была книгой глубокого содержания, “где были бы и юмор, и героика, и лирика, и настоящие человеческие страсти, и большая мысль”. Этими качествами книги Пантелеева заслужили свою популярность.

В 1930 — 40 ряд своих произведений объединил в цикл “Рассказы о подвиге: “Пакет” (1932), рассказывающий о гражданской войне, “Ночка” (1939), “Гвардии рядовой” (1943), посвященный событиям Отечественной войны, “Новенькая”, “Платочек” (1952), знаменитый рассказ “Честное слово” (1941).

В 1966 была опубликована книга “Наша Маша”, дневник о дочери писателя, который он вел много лет.

Пантелеев был автором очерков, рассказов, дневников, посвященных блокадному Ленинграду: “В осажденном городе” (1964), “Январь 1944” (1965), а также воспоминаний о писателях — С.Маршаке, Е.Шварце, М.Горьком.

Некоторые повести и рассказы Пантелеева были экранизированы (“Часы”, “Честное слово”, “Республика Шкид”, “Пакет” и др.). Умер Л.Пантелеев в 1987 в Москве.

Вариант 2

В Петербурге в 9 августа 1908 г. родился Леонид Пантелеев (настоящее имя Еремеев Алексей Иванович). В 1916 г. Леонид поступил в Петроградское училище, но в 1917 г. революция и его болезнь не дали продолжить учебу.

С 1918 года юный Леонид, увезенный в Ярославскую губернию, сталкивается с голодом, болезнями, постоянной нехваткой денег, разлучением с семьей и бродяжничеством. Эти жизненные перипетии подтолкнули его к воровству. Бродяжничая и воруя, Леонид сменил несколько интернатов для детей и в итоге был заключен в колонию имени III Интернационала. Леонида, сбежавшего из заключения, заметила Мензелинская организация комсомола и, выделив ему комнату для проживания, направили в профессиональную школу, где он и увлекся литературой.

В 1920 г. после кулацкого восстания, в котором погибло много комсомольских друзей Леонида, он решил вернуться в Петроград. И только в 1921 г., преодолев множество препятствий, он доехал до дома и разыскал своих родных. Поступил учиться, пробовал работать, но из-за нехватки денег опять стал красть. Его поймали и отправили в республику ШКиД. Во время учебы в школе для беспризорников Леонид знакомится с Гришей Белым. Их связали долгие годы дружбы, обучение на курсах кинематографа, скитальчество и, конечно, соавторство знаменитой «Республика ШКиД». Издание этой повести в 1927 г. делает Леонида известным и знакомит его с лучшими литераторами своего времени. С 30‑х г. все творения Пантелеева печатают журналы «Бегемот», «Смена», «Кинонеделя». С начала ВОВ Пантелеев остался в Ленинграде и вел заметки из осажденного города. После войны Леонид встретил свою будущую жену и в 1956 г. у них родилась дочь Маша.

Скончался Леонид Пантелеев 9 июля 1987 г. в родном городе, прожив долгую жизнь.

Вариант 3

Русский писатель Леонид Пантелеев (настоящее имя Алексей Иванович Еремеев) родился в Санкт-Петербурге 22 августа 1908 г. Учился во 2‑м Петроградском реальном училище (не окончил, как и многие другие учебные заведения – от приготовительного училища до курсов киноактера). Отец пропал без вести, мать увезла детей от голода в Ярославскую губернию. Через три года мальчик вернулся в Петроград, занимался мелкой торговлей, зарабатывал игрой в рулетку и пр., позднее описал это в автобиографической повести «Ленька Пантелеев». Был направлен в школу им. Достоевского (Шкид), где получил прозвище по имени известного питерского урки — Ленька Пантелеев, и встретил своего будущего соавтора и друга Григория Белых.

Друзья начали печататься в журналах «Бегемот», «Смена» и «Кинонеделя». Позже ими была написана повесть «Республика Шкид», принесшая успех, широкие литературные знакомства и восторженную поддержку М. Горького. «Преоригинальная книга, веселая, жуткая», — отметил мэтр советской литературы. Книга «Республика Шкид» вновь увидела свет лишь в 1960 г. И вновь имела большой успех. Как и поставленный по ней в 1966 г. одноименный фильм режиссера Г. Полоки.

Г. Белых в 1938 г. репрессировали. Л. Пантелееву повезло: он остался в живых. Но его имя больше нигде не упоминалось. Писатель пережил Ленинградскую блокаду, но он не оставил литературу. За годы забвения были написаны рассказы: «Честное слово», «На ялике», «Маринка», «Гвардии рядовой», «О Белочке и Тамарочке», «Буква «ты», книги «Живые памятники» («Январь 1944»), «В осажденном городе», воспоминания о писателях – М. Горьком, К. Чуковском, С. Маршаке, Е. Шварце, Н. Тырсе.

Леонид Пантелеев скончался 9 июля 1987 г.

Соавторы

Мальчики подружились и решили вместе стать киноактёрами. Для достижения этой цели они оставили «Шкиду» и поехали в Харьков. Поучившись немного на курсах киноактёров, вдруг поняли, что актёры из них никакие. Оставив это занятие, некоторое время бродяжничали, в «Шкиду» не вернулись — им было, наверное, совестно. Однако школу свою подростки любили беззаветно, скучали о ней настолько, что решили написать об этом книгу.

В конце 1925 года они вернулись в Ленинград, поселились у Григория в пристройке на Измайловском проспекте — комната узкая, длинная, заканчивающаяся окошком во двор, а в ней — две кровати и стол. Что ещё нужно для летописи? Купили махорку, пшено, сахар, чай. Можно было приниматься за дело.

Жизненные истории

1. Отец участвовал в войне с Японией, получил дворянский титул за героизм. Казак, офицер, начал развивать семейное дело: продавал лес, дрова. Был человеком с тяжелым характером, мрачным, скрытным, поэтому семья жила в напряжении. Мать – веселая, открытая, образованная потомственная купчиха. Из-за несносного характера мужа брак распался. Иван Андреевич уехал на заработки. Александра Васильевна в одиночку тянула детей. Кроме Алексея, у Еремеевых подрастали еще двое детей: Вася и Ляля.
2. В 8 лет поступил в училище. Но окончить его не смог. Отца арестовали и расстреляли. Александра с детьми покинула большой город и уехала в Ярославскую губернию. Она хотела сохранить сыновьям и дочери жизнь. При жизни Ивана Андреевича Алексей боялся его, но всегда вспоминал только хорошо и гордился им.
3. Алексей стал воровать, часто встречался с милиционерами, которые называли мальчика именем известного тогда вора Пантелеева. В 13 лет его отправили в школу для трудных подростков. Ученики занимались иностранными языками, сочиняли стихи. Существовал и театр, в котором играли бывшие беспризорники, воры и налетчики. В школе выпускались самодельные газеты и журналы. Пробыл здесь два года.
4. В трудовой школе познакомился с Гришей Белых. Он тоже, оставшись без отца, не слушался мать, оставил учебу, носил пассажирам на вокзале вещи, воровал. Став взрослыми, Еремеев и Белых станут писать вместе и выпускать книги в соавторстве. Уехали в Харьков, хотели получить профессию киноактера. Учиться быстро надоело, и они стали бродяжничать. Два года ушли у будущего писателя на то, чтобы найти свою семью.
5. В 17 лет вернулись в Ленинград, задумали написать книгу о своей школе. Всего у них был план на три с лишним десятка глав. Разделили все поровну, написали за два месяца и отнесли в отдел образования. Им повезло: пройдя много инстанций, книга была напечатана, в библиотеках пользовалась спросом читателей. Ее оценили писатели Маршак, Житков, Шварц.
6. Продолжает писать вместе с Григорием. Выходят еще несколько их произведений. Это небольшие рассказы о новой жизни, людях. Задумал написать повесть, в основу которой положить случай из военной биографии своего отца. Книга снова имела успех. По ее мотивам был поставлен кинофильм.
7. В 36-ом его друга и соавтора арестовали по доносу. Алексей пытался выручить его, писал в правительство, собирал деньги, вещи. После трех лет тюрьмы Гриша заболел туберкулезом и, не достигнув своего 30-летия, умер. Их совместные книги убрали из издательств, библиотек и книжных магазинов. Власти хотели, чтобы книги были переизданы без имени Григория, но писатель не согласился. Тогда его самого признали сыном врага народа. Несколько лет не издавался, хотя написал больше 10 произведений разных тематик и жанров.
8. Когда началась война, его объявили ненадежным, испортили паспорт, лишили карточек на продукты. Чуть не умер от голода. Его спас врач, который читал книги Пантелеева. Друзья стали добиваться, чтобы писателя вывезли из Ленинграда. Потом он напишет об этом книги. Его произведения снова стали печатать уже в середине пятидесятых годов.
9. Его женой была писательница-грузинка Сулико. Единственная их дочь Маша родилась, когда Алексею исполнилось почти 50 лет. Она была очень талантливой девушкой, хотела стать актрисой. Но у нее стало развиваться психическое заболевание. Об артистической карьере пришлось забыть. Отец вел дневниковые записи, главной героиней которых была дочка. Потом он издаст целую книгу о ней. Это своеобразные советы родителям по воспитанию детей.

Составление плана

Было задумано — из того, что вспомнилось — тридцать два эпизода с собственной сюжетной линией. Каждому из них предстояло написать шестнадцать глав. Алексей попал в «Шкиду» позже Григория Белых, поэтому он писал вторую половину книги, а потом всегда охотно и великодушно отдавал все лавры соавтору, сумевшему в первой части книги настолько заинтересовать читателей, что они дочитали книгу до конца.

И действительно, именно в первой части завязались все конфликты, там были заложены механизмы для взрыва, там случилось также всё самое яркое и самое прекрасное, что и было отличительной особенностью «Шкиды».

Публикация

Писали с азартом, быстро, весело. Тем не менее, абсолютно не думали, что с рукописью случится потом: куда её? А уж о каком-либо успехе они даже и не мечтали. Никого из писателей или издателей мальчики, разумеется, в Ленинграде не знали. Единственный человек, которого они два раза видели давным-давно в «Шкиде» на каких-то торжественных вечерах, это товарищ Лилина, начальник отдела из Наробраза.

Можно себе представить тот ужас на лице бедной женщины, когда два потрёпанных жизнью бывших детдомовца принесли ей огромную, просто неподъёмную рукопись. Тем не менее, она её прочитала. И не только. Соавторам везло просто сказочно. Она, прочитав, передала толстую, растрёпанную папку настоящим профессионалам — в Ленинградский Госиздат, где рукопись прочитали Самуил Маршак, Борис Житков и Евгений Шварц.

Как авторы прятались от славы

«Ищут пожарные, ищет милиция…». Да, действительно, их целый месяц искали все и повсюду, потому что книга получилась такой… Ну, словом, книга получилась! Адреса они не оставили никому. Ничего, кроме рукописи. Кроме того, поссорились, выйдя из кабинета. Белых кричал, что вся эта идея с обустройством рукописи — полностью идиотская, ну написали и написали, что он больше позориться не собирается и приходить сюда за результатом постыдится. Потом помирились и решили никуда больше никогда не ходить. Актёров из них не вышло, да и литераторов, похоже, тоже. Вот грузчики — да, неплохие из них получились.

Писатель Леонид Пантелеев, однако, не выдержал. Прошло время томительное и странное, как будто некуда себя деть. Хотя и ожидать как будто бы нечего, но сосёт и сосёт под ложечкой, всё хочется узнать, что там с их книжкой? И Алексей, потихоньку от более устойчивого и волевого друга, всё-таки решил навестить товарища Лилину из Наробраза.

Как слава всё-таки нашла авторов

Увидев Алексея в коридоре Наробраза, секретарша закричала: «Он! Он! Он пришёл!!!». А потом целый час товарищ Лилина ему рассказывала, как хорошо написана их книга. Её прочитала не только она, но все в Наробразе, вплоть до уборщиц, и все сотрудники издательства. Можно себе представить, что чувствовал в это время Леонид Пантелеев! О чем писал даже через много лет, не в силах подобрать слова. И слов-то таких не бывает, чтобы описать то, что он чувствовал в тот момент.

Самуил Яковлевич Маршак подробно вспоминал о первом визите соавторов в редакцию. Они были почему-то хмурыми и мало разговаривали. Поправки вносить чаще всего отказывались. Но были, конечно, рады такому повороту событий. Вскоре после издания книги из библиотек начались отзывы. «Республику ШКИД» читали запоем, разбирали нарасхват! Всем было интересно, кто такие эти Григорий Белых и Леонид Пантелеев, биография для детей была очень важна.

Леонид Пантелеев, «Республика ШКИД» — история появления

Прототипом школы из повести послужило, таким образом, реально существовавшее на территории Петрограда заведение, куда направлялись беспризорные, склонные к разбоям и грабежам или просто оставшиеся без попечения родителей юноши. Здесь обучались наукам, сочиняли стихотворения, устраивали песенные конкурсы и разыгрывали спектакли, знакомились с иностранными языками, занимались журналистским и редакторским делом. Буквально каждый выпускал личный журнал или стенгазету с особенным, отличным от других содержанием и уникальным оформлением.

Пантелеев пробыл в школе им. Достоевского недолго, всего несколько лет, но впоследствии признавался, что именно ШКИД стал местом, придавшим ему колоссальный запас жизненных сил.

Здесь Леонид встретил многих товарищей, дружбу с которыми в результате пронёс через долгие годы. Одним из таких верных приятелей стал для Пантелеева Григорий Белых — будущий соавтор повести, который рано потерял отца, а мать практически не видел, так как она была занята работой. Схожие жизненные пути и истории сблизили ребят, и они стали друзьями.

Из школы Леонид Пантелеев в компании Белых отправился в Харьков, где оба поступили на актерские курсы, но не задержались там надолго и в течение некоторого времени занимались бродяжничеством. По возвращении в Ленинград друзья поселились вместе, и в 1926 году Григорий предложил Пантелееву написать сборник историй о дорогой сердцу школе. С этого момента началась литературная слава ШКИД.

Секреты успеха

«Книга писалась легко и весело, без каких-либо раздумий, поскольку мы почти ничего не сочиняли, а вспоминали и просто записывали, не так много времени прошло с тех пор, как мы покинули стены школы», — вспоминали авторы. Для полного окончания работы потребовалось всего два с половиной месяца.

Алексей Максимович Горький прочитал «Республику ШКИД» с огромным увлечением, рассказал о ней всем своим коллегам. «Прочитайте обязательно!» — говорил он. В. Н. Сорока-Росинский, директор школы, был назван Горьким педагогом нового типа, фигурой монументальной и героической. Горький даже письмо Макаренко написал о Викниксоре, сделав вывод, что директор «Шкиды» — такой же страстотерпец и герой, как великий педагог Макаренко.

Однако Антону Семёновичу книга по нраву не пришлась. Он увидел там педагогическую неудачу, а саму книгу никак не хотел признать художественной, она показалась ему чересчур правдивой.

Полная биография – Пантелеев Леонид

Алексей Еремеев родился 22 августа 1908 года в Петербурге в семье казачьего офицера, участника русско-японской войны, за подвиги получившего дворянский титул.

В детстве домашние звали Алексея «книжным шкафом» за его любовь к чтению. В 9 лет он начал сочинять стихи, пьесы и приключенческие рассказы. Вспо­ми­ная позже сво­их ро­ди­те­лей, пи­са­тель при­зна­вал­ся, что с от­цом у не­го душев­ной бли­зо­с­ти не бы­ло. «О ка­кой бли­зо­с­ти мож­но го­во­рить, – по­яс­нял Алексей, – ес­ли, об­ра­ща­ясь к от­цу, я на­зы­вал его на «вы». Но это не оз­на­ча­ло, что Ереме­ев сты­дил­ся от­ца. Он подчёркивал:

«Но об­раз от­ца я с гор­до­с­тью и лю­бо­вью про­нёс в па­мя­ти сво­ей и в серд­це че­рез всю жизнь. Ска­зать свет­лый об­раз – бы­ло бы не­пра­виль­но. Ско­рее – тём­ный, как по­чер­нев­шее се­ре­б­ро. Ры­цар­ский – вот са­мое точ­ное слово».

Силь­ное вли­я­ние на Ереме­е­ва в дет­ст­ве ока­за­ла его мать. Она, как при­зна­вал­ся пи­са­тель, ста­ла пер­вым на­став­ни­ком сво­их де­тей в вере.

В 1916 году Алексея отдали учиться во 2‑е Петроградское реальное училище, которое он так и не окончил. В 1919‑м году ЧК арестовала отца Еремеева. Он содержался в холмогорском изоляторе и там был расстрелян. Мать Алексея — Александра Васильевна, стараясь сохранить жизнь и здоровье троих детей, отправилась с ними из Петербурга в глубину России. Семья жила в Ярославле, позже — в Мензелинске.

В скитаниях Алексей в поисках быстрого заработка научился подворовывать. Такое времяпровождение часто заканчивалось встречей с работниками уголовного розыска и милиционерами. Именно тогда сверстники прозвали его за отчаянный нрав Ленькой Пантелеевым, сравнивая со знаменитым питерским налетчиком.

Но в 20‑е годы носить фамилию бандита было безопаснее, чем указать, что отец у тебя – казачий офицер, а мать – дочь купца первой гильдии, пусть даже из архангельско-холмогорских крестьян. В конце 1921 года Алексей попал в петроградскую Комиссию по делам несовершеннолетних, а оттуда был отправлен в Школу социально-индивидуального воспитания имени Достоевского, знаменитую Шкиду.

Это удивительное заведение впоследствии сравнивалось то с дореволюционной бурсой, то с пушкинским лицеем. Беспризорники занимались в школе писали стихи, учили иностранные языки, ставили пьесы, выпускали свои газеты и журналы. «Кто поверит теперь, — было написано позже в одной из глав «Республики Шкид», — что в годы войны, голодовки и бумажного кризиса в шкидской маленькой республике с населением в шестьдесят человек выходило шестьдесят периодических изданий — всех сортов, типов и направлений».

В Шкиде Еремеев провел не так много времени, всего два года, но впоследствии не раз говорил о том, что именно здесь он получил энергию на восстановление в жизни.

В Шки­де судь­ба впер­вые столк­ну­ла Ереме­е­ва с его бу­ду­щим со­ав­то­ром Гри­го­ри­ем Бе­лых. Он, как и Алексей, ра­но ос­тал­ся без от­ца. Мать на жизнь за­ра­ба­ты­ва­ла стир­кой бе­лья. Сын ока­зал­ся без при­смо­т­ра. Бро­сив шко­лу, маль­чиш­ка ус­т­ро­ил­ся на вок­зал но­силь­щи­ком. Но де­нег ка­та­ст­ро­фи­че­с­ки не хва­та­ло, и пар­ниш­ка стал подворовывать.

В Шкиде друзья тоже долго не задержались. Они отправились в Харьков, где поступили на курсы киноактёров, но потом оставили и это занятие, и некоторое время занимались бродяжничеством.

В 1925 году друзья вернулись в Ленинград, где Алексей жил у Белых в пристройке к дому на Измайловском проспекте. В 1926 году Белых предложил написать книгу о родной школе.

Будущие летописцы Шкиды купили махорки, пшена, сахара, чая и приступили к делу. Узкая комната с окном, выходящим на задний двор, две койки и небольшой стол — больше им ничего не было нужно.

Они задумали 32 сюжета и разделили их пополам. Каждому автору предстояло написать 16 глав. Поскольку Еремеев попал в школу позже Белых, первые десять глав пришлись на Григория. Впоследствии Алексей Иванович охотно приписывал успех книжки своему соавтору: именно первые главы сконцентрировали все самое яркое, неожиданное, конфликтное и взрывное, чем отличалась Шкида, и приковывали внимание читателя.

Юные соавторы не подозревали, что их ожидает успех. Написав книгу, они понятия не имели, куда ее нести. Единственным «литературным» деятелем, которого ребята знали лично, была товарищ Лилина — заведующая отделом народного образования. Она пару раз присутствовала на торжественных вечерах в Шкиде. Еремеев хорошо запомнил выражение ужаса на лице товарища Лилиной, когда она увидела пухлую рукопись, которую к ней приволокли два бывших детдомовца, и поняла, что ей придется это читать. «Конечно, только по доброте душевной, из жалости она согласилась оставить у себя эту махину».

Соавторам повезло дважды. Лилина не просто прочла повесть, как обещала. Но еще и оказалась заведующей ленинградским Госиздатом, где в то время работали Самуил Маршак, Евгений Шварц и Борис Житков. Она тут же передала рукопись профессионалам.

…Их искали по всему городу. Белых и Еремеев не удосужились оставить даже адреса, мало того, выйдя из кабинета Лилиной, они крепко поссорились. Белых заявил, что идея нести сюда рукопись была от начала до конца идиотской, и он даже не намерен позориться и узнавать о результатах. Еремеев однако же не выдержал и через месяц, тайком от Гриши, все-таки пришел в Наробраз. Секретарша, увидев его, завопила: «Он! Он! Пришел наконец-то! Куда же вы пропали! Где же ваш соавтор?» Целый час Лилина водила его по коридору туда-сюда, рассказывая, как хороша вышла книга. Ничего не соображающий от волнения Еремеев машинально засунул в коробок зажженную спичку, и коробок шумно взорвался, опалив ему руку, которую потом лечили всем Наробразом.

«Все сотрудники редакции читали и перечитывали эту объемистую рукопись и про себя, и вслух, — вспоминал Маршак. — Вслед за рукописью в редакцию явились и сами авторы, на первых порах неразговорчивые и хмурые. Они были, конечно, рады приветливому приему, но не слишком охотно соглашались вносить какие-либо изменения в свой текст».

Скоро из библиотек стали приходить сведения, что повесть читают запоем, берут нарасхват.

«Республику ШКиД» мы писали весело, не задумываясь, как бог на душу положит… — вспоминал Еремеев. — Мы с Гришей написали ее за два с половиной месяца. Нам ничего не надо было сочинять. Мы просто вспоминали и записывали то, что еще так живо хранила наша мальчишеская память. Ведь очень мало времени прошло с тех пор, как мы оставили стены Шкиды».

Когда книга вышла, ее прочитал Горький – и настолько увлекся, что стал рассказывать о ней своим коллегам. «Прочитайте обязательно!» Горький увидел и то, что дебютанты, возможно, изобразили волей-неволей – директора школы Виктора Николаевича Сороку-Росинского, Викниксора. Его он вскоре назовет «новым типом педагога», «монументальной и героической фигурой». А в письме к педагогу Макаренко Горький скажет, что Викниксор «такой же герой и страстотерпец», как и сам Макаренко.

Однако Антону Семеновичу Макаренко, выходившему тогда на лидирующее место в советской педагогике, «Республика Шкид» не понравилась. Он прочел ее не как художественное произведение, а как документальное, и увидел в нем лишь «добросовестно нарисованную картину педагогической неудачи», слабости в работе Сороки-Росинского.

Вместе с Белых Еремеев напишет ряд очерков под общим названием «Последние халдеи», рассказы «Карлушкин фокус», «Портрет», «Часы» и другие произведения.

Когда Алексей стал искать тему для второй книги, ему пришла идея написать рассказ «Пакет». В нем Алексей вспомнил историю, происшедшую с его отцом:

«Добровольцем, или, как тогда принято было говорить, вольноопределяющимся отправился он на фронт Русско-японской войны. И вот однажды молодого офицера с важным донесением послали с боевых позиций в штаб командования. По дороге ему пришлось уходить от преследования, он отбивался от японского кавалерийского разъезда, был ранен навылет в грудь. Истекал кровью, но донесение доставил… За этот подвиг он получил орден Святого Владимира с мечами и бантом и потомственное дворянство… Было это на Пасху 1904 года…

И вот я, зная эту кровно близкую мне историю с детства, словно забыл ее на долгие годы, пока ее незаметно не подсунула мне память. И тогда, в 1931 году, сам не понимая, откуда возник сюжет моего рассказа «Пакет», я с кавалерийской лихостью разрешил моему воображению вольно и бесцеремонно разделаться с фактами жизни.

Из 1904 года события перекинуты на пятнадцать лет вперед – из Русско-японской войны в Гражданскую. Хорунжий Сибирского казачьего полка превратился в рядового бойца буденновской Конной армии. Японцы – в белоказаков. Штаб генерала Куропаткина – в штаб Буденного. Владимирский крест с мечами и бантом – в орден Боевого Красного Знамени. Соответственно и все остальное, весь антураж, колорит, лексика, фразеология и – главное – идейная подоплека подвига стали иными…»

Но впоследствии, не только написав рассказ, но и сделав сценарий о похождениях бывшего буденновца в мирное время, увидев две экранизации «Пакета», Алексей Иванович Еремеев понял, что подвиг отца не очень-то совместился с новыми обстоятельствами, в которых действовал его персонаж.

«Весь этот маскарад потому только и мог состояться и увенчаться каким-то успехом, что автор не знал и не понимал, откуда что… Сознательно я просто не решился бы так поступить, это казалось бы мне кощунством – и по отношению к отцу, и по отношению к герою».

Неграмотный Петя Трофимов, в отличие от отца Алеши Еремеева, не особенно разбирался в происходящем. И приключения его, несмотря на военную обстановку, оказались трагикомичны. Коня он, крестьянский сын и сам крестьянин, ухитрился утопить. Попал в плен к неприятелю. Только по стечению обстоятельств пакет не оказался на столе у казаков-мамонтовцев. Но и до Буденного он его не довез. Съел. И голову свою тоже сложил бы, не помоги Трофимову сметливый Зыков, хозяйство которого разорила Гражданская война. Герой Первой мировой войны превратился в идиота, активизированного большевистской идеологией. «Где хлебом пахнет, туда и ползешь» – его чистосердечное признание.

Еремеев воевал за веру, царя и Отечество с иноземными солдатами. А Трофимов — со своими соотечественниками. «Пакет» удовлетворения Алексею Ивановичу не принес.

В 1936 году соавтор Еремеева Григорий Белых был безвинно арестован. В «органы» настучал муж сестры Григория. Белых по бедности не платил ему за квартиру, и родственник решил проучить «писаку», передав тетрадь со стихами куда следует. Тогда это было в порядке вещей: решать мелкие бытовые проблемы с помощью доносов в НКВД. Белых дали три года. Дома остались жена и двухгодовалая дочка.

Еремеев пытался хлопотать за него, писал телеграммы Сталину, посылал в тюрьму деньги и передачи. Они переписывались все три года. «Трудно мне будет сунуться в Ленинград. Таких, как я, и с намордником не велено подпускать к триумфальным аркам Питера… Ну что ж, лучше смеяться, чем вешаться», — писал Белых.

Жена Белых, добившаяся с ним свидания, написала Еремееву: «Боюсь, что он живым не выйдет. По-моему, ему просто жрать нечего, хотя он скрывает это от меня». Белых скрывал, что врачи обнаружили у него вторую стадию туберкулеза. Последнее его письмо Еремееву: «Сталину писать не надо, ничего не выйдет, время неподходящее… Надеялся я на свидание с тобой. Посидеть бы на табуреточке и поговорить с тобой о самых простых вещах… Разве нечего нам сказать о задуманном, об испорченном, о дурном и хорошем, чем несет в воздухе…»

Последняя фраза была написана корявыми прыгающими буквами: «Все кончено…» Григорий Белых умер в 1938 году в тюремной больнице, едва достигнув 30 лет. А «Республика ШКиД» была надолго изъята из употребления.

В последующие годы Алексею Ивановичу не раз предлагали переиздать «Республику Шкид» без имени соавтора, объявленного врагом народа, но он неизменно отказывался. Его имя в связи с этим отказом больше так же нигде не упоминалось. А в ОГПУ сам Еремеев был так же отмечен как сын врага народа.

После нескольких лет литературного молчания Алексей Иванович возвращается к впечатлениям детства: «Зимой 1941 года редактор журнала «Костер» попросил меня написать «на моральную тему»: о честности, о честном слове. Я, было, подумал, что ничего путного не придумается и не напишется. Но в тот же день или даже час, по пути домой, стало что-то мерещиться: широкий приземистый купол Покровской церкви в петербургской Коломне, садик за этой церковью… Вспомнилось, как мальчиком я гулял с нянькой в этом саду и как подбежали ко мне мальчики старше меня и предложили играть с ними «в войну». Сказали, что я – часовой, поставили на пост около какой-то сторожки, взяли слово, что я не уйду, а сами ушли и забыли обо мне. А часовой продолжал стоять, потому что дал «честное слово». Стоял и плакал, и мучился, пока перепуганная нянька не разыскала его и не увела домой».

Так был написан хрестоматийный рассказ «Честное слово». Рассказ настороженно был встречен коммунистическими хранителями классовой морали. Их обвинения сводились к тому, что герой из рассказа Пантелеева в своих представлениях о том, что такое хорошо и что такое плохо, опирается на собственное понимание о чести и честности, а не на то, как они истолкованы в коммунистической идеологии.

Сам писатель на эти обвинения не обращал внимания. Он нашел ключ к самовыражению.

Ког­да на­ча­лась вой­на, Ереме­ев по­пал в спи­сок не­бла­го­на­дёж­ных. В на­ча­ле сен­тя­б­ря 1941 го­да ми­ли­ция хо­те­ла его вы­слать из Ле­нин­гра­да. Пи­са­те­лю ис­пор­ти­ли па­с­порт, пере­черк­ну­в штамп о про­пи­с­ке, и да­ли пред­пи­са­ние сроч­но от­пра­вить­ся на Фин­лянд­ский вок­зал. Ереме­ев вы­нуж­ден был пе­рей­ти в род­ном го­ро­де на не­ле­галь­ное по­ло­же­ние. Но вско­ре ста­ло яс­но, что без про­дук­то­вых кар­то­чек ему не выжить. К мар­ту 1942 го­ду он сов­сем обес­си­лел. Врач «Ско­рой» по­ста­вил пи­са­те­лю ди­а­гноз – дис­тро­фия III сте­пе­ни и па­рез ко­неч­но­с­тей. От го­лод­ной смер­ти Алексея спас­ла глав­врач боль­ни­цы на ос­т­ро­ве Ка­мен­ный, чья се­мья ока­за­лась его читателями.

Обо всех этих обстоятельствах уз­нал Са­му­ил Мар­шак. Он по­шёл к Алек­сан­д­ру Фа­де­е­ву и до­бил­ся, что­бы боль­но­го пи­са­те­ля вы­вез­ли из бло­кад­но­го го­ро­да в тыл. Поз­же на ос­но­ве сво­их днев­ни­ков Ереме­ев вы­пу­с­тил кни­ги «В осаж­дён­ном го­ро­де» и «Жи­вые па­мят­ни­ки» («Ян­варь 1944»).

Писатель рассказывал:

«Тогда там, на Каменном острове, неподалеку от госпиталя, был лодочный перевоз. На перевозе работал мальчик лет четырнадцати-пятнадцати. И вскоре я написал рассказ «На ялике» – о мальчике, который занял место перевозчика-отца, который погиб от осколка фашистской бомбы.

И не сразу я понял, что в рассказе очень сложно переплелись, сочетались впечатления 1942 года и впечатления года 1913-го, то есть даже до начала Первой мировой войны.

Мне не было и шести лет, мы жили на даче в двадцати верстах от Шлиссельбурга, на Неве. В конце августа утонул молодой перевозчик Капитон, оставив сиротами детей – мальчика и девочку.

Это была первая в моей жизни встреча со смертью, и вот эти ранние детские впечатления и переживания, горечь этих переживаний, перемешавшись с впечатлениями и переживаниями другими, блокадными, и подстрекли, взволновали мое воображение, когда я писал рассказ «На ялике». Память моя даже имя маленького перевозчика мне подсказала: я назвал его Матвеем Капитоновичем. И Неву, с ее запахами, с ее черной водой, я писал не ту, которую видел перед собой блокадным летом, а ту, что сохранила от детских лет моя память».

За годы забвения Леонидом написаны, и впоследствии опубликованы рассказы «Маринка», «Гвардии Рядовой», «О Белочке и Тамарочке», «Буква «ты», «В осаждённом городе», воспоминания о Горьком, Чуковском, Маршаке, Шварце и Тырсе. Пантелеев решает переработать свою довоенную повесть «Ленька Пантелеев», за которую взялся, решив рассказать предысторию героя «Республики Шкид». Но переработка не получилось. Книга «Ленька Пантелеев» вышла в начале 50‑х годов и была названа автором автобиографической повестью, в чем он впоследствии не раз публично раскаивался.

Вернуться в литературу Пантелееву удалось лишь после смерти Сталина, когда в защиту писателя выступили Чуковский и Маршак. Лишь в начале 60‑х годов начались переиздания «Республики Шкид». Кроме того, в 1965 году Алексей Иванович подготовил к печати и выпустил повесть Белых «Дом веселых нищих».

Еремеев был женат на писательнице, очень красивой и темпераментной грузинке Элико. Элико Семёновна открыто исповедовала православие, ходила в храм. В 1956 году у них родилась дочка Ма­ша. Пан­те­ле­е­ву бы­ло уже 48 лет. Она бы­ла не­о­бы­чай­но та­лант­ли­ва, хо­те­ла стать ак­т­ри­сой. Её очень це­ни­ла се­мья Кор­нея Чу­ков­ско­го, осо­бен­но Ли­дия Чу­ков­ская. К ней бла­го­с­клон­но от­но­си­лась Ан­на Ахматова.

В 1966 году вышла книга Еремеева «Наша Маша», дневник о дочери, который Еремеев вёл в течение многих лет. Она стала своеобразным руководством для родителей, а некоторые критики даже поставили её в один ряд с книгой Чуковского «От двух до пяти».

Но судьба у Маши не сложилась. «Ма­ша учи­лась на пер­вом кур­се Гер­це­нов­ско­го ин­сти­ту­та, – пи­сал Пан­те­ле­ев в сво­ей по­след­ней кни­ге «Ве­рую…», – ког­да по­сле ви­рус­но­го грип­па у неё на­ча­лось ней­ро­ин­фек­ци­он­ное за­бо­ле­ва­ние. Пол­то­ра го­да она про­ве­ла в нерв­но-пси­хи­а­т­ри­че­с­кой кли­ни­ке». Со вре­ме­нем бо­лезнь ста­ла прогрессировать.

Тем временем писатель снова завоевал былую известность: его произведения не только печатали, но и активно экранизировали. В 1966 году режиссер Геннадий Полока поставил по книге «Республика Шкид» фильм с одноименным названием. Картина также стала невероятно популярной. Но Еремееву фильм не понравился. Прочитав сценарий, он разнервничался, выставил около 200 замечаний.

На студии «Ленфильм» проигнорировали претензии Еремеева. «Шкида не была институтом благородных девиц, — писал он. — Сюда привозили со всех концов Петрограда самых отъявленных бузовиков и головорезов, процветали воровство, картежные игры, ростовщичество. Но было и другое — то, что позволило Маршаку сравнить нашу школу Достоевского с Царскосельским лицеем. Мы учились, и учились охотно, без принуждения, по 10 часов в день. Мы много и с увлечением читали, писали стихи. Ничего этого, или почти ничего, в фильме нет».

В повести «Верую…» он честно и без поблажек к себе рассказал о своей жизненной драме, драме верующего человека в атеистическом государстве, каким был Советский Союз. Он регулярно ходил в Князь-Владимирский собор на службы.

Друг писателя Николай Браун рассказывал:

«Что его мучило? Дочку Пантелеева, описанную им в детском рассказе «Наша Маша», я лично знал. Это был разумный ребёнок, она бы всё поняла. И даже если бы Маша проговорилась в школе, что дома молится перед иконой, Пантелеева вряд ли за это наказали или посадили бы, режим-то при Брежневе стал мягче. Помню, в нашей квартире, на кухне, у бабушки висела икона с негасимой лампадой, и когда к нам приходили гости, то мы просто закрывали дверь на кухню.

Однажды пришёл переводчик Павел Кобзаревский, которого я хорошо знал, и случайно увидел лампаду. Тут же он рассказал в Союзе писателей: «У советской поэтессы Марии Комиссаровой икона с лампадой. Вот какие у нас члены Союза, куда же вы смотрите?» Ему ответили: поэтесса беспартийная, а верующая – её мать, чувства которой надо уважать. И всё. Так, в частности, ответил Прокофьев. А ведь это было в 1947 году, когда начались послевоенные репрессии, гремело расстрельное «ленинградское дело».

Думаю, Алексей Иванович не за себя опасался, а за Машу, что её будут потом преследовать. Как я уже говорил, сам он на церковные службы открыто ходил, на улицах крестился на купола с крестами. Как-то мы шли с ним в Князь-Владимирский собор, и на улице Большой Пушкарской, ещё далеко до храма, он стал креститься, только завидев крест над крышами. И когда с женой ездил в Грузию – там тоже при множестве народа стоял на службах. Нет, он никак не скрывал своего исповедования христианства…

Господь удивительным образом хранил Алексея Ивановича в разных жизненных ситуациях. Одна блокада Ленинграда чего стоит. Но посылал ему и страдания тоже, словно во искупление чего-то. Дочка Маша очень сильно болела, Пантелеев давал ей лекарства 18 раз в сутки. В середине 70‑х трагически умерла жена. Элико Семёновна, как всегда изящная, бежала за трамваем, который подходил к остановке, но почему-то проехал дальше – и Элико продолжала бежать… Вдруг у неё остановилось сердце, она упала. До приезда «скорой» она долго лежала на мостовой – такая стройная, красивая, с остановившимся взглядом в небо… Дочь Маша мало прожила, скончалась от болезни в 1990 году, через два года после смерти Пантелеева. Вот такая судьба».

Алексей Еремеев с детства и до последних дней был глубоко верующим человеком. Но жизнь его сложилась так, что он вынужден был скрывать свою религиозность. «Всю жизнь, исповедуя христианство, я был плохим христианином…» – так начинается повесть «Верую…», опубликованная после его кончины в 1987 году. И там же он заметил: «Исповедование христианства не может быть комфортабельным».

В «Верую…» Еремеев подводит итоги своей жизни:

«И все-таки я не могу не считать себя человеком счастливым. Да, жизнь моя пришлась на годы самого дикого, самого злого, жестокого и разнузданного безбожия, всю жизнь меня окружали неверующие люди, атеисты, в юности было несколько лет, когда я на себе испытал чёрный холод безверия, а между тем я считаю, что мне всю жизнь самым чудесным образом везло: я знал очень многих людей духовно глубоких, верующих, ведающих или хотя бы ищущих Бога. Я не искал этих людей, ни они меня не искали, а просто так получалось, будто сам Господь посылал нас друг другу навстречу…»

Алексей Еремеев скончался в Ленинграде 9 июля 1987 года. Похоронен в Ленинграде на Большеохтинском кладбище.

После славы

Соавторы ещё некоторое время не расставались: писали очерки, рассказы. «Часы», «Карлушкин фокус» и «Портрет» оказались очень удачными. На этом и закончилась совместная работа, которую дружно вели Григорий Белых и Леонид Пантелеев. Краткая биография их содружества была завершена.

Алексей написал ещё множество книг для детей, среди которых нужно отметить превосходный рассказ «Честное слово», ставший хрестоматийным, и рассказ «Пакет», которым, впрочем, сам автор никогда не был доволен: ему казалось, что он этим рассказом обесценил память о своём отце. Тем не менее, этот сюжет был экранизирован дважды.

Наследие и значение для потомков

Леонид Пантелеев, биография которого представляет собой переплетение как лёгких, так и сложных жизненных ситуаций, в результате оставил миру и русской культуре большое количество стихотворений, повестей, рассказов и сказок. Но есть ещё одна вещь, которую, пусть и косвенно, подарил человеку уже следующего, XXI века Леонид Пантелеев. Книги – ещё не всё наследие автора, не стоит забывать и об известном, любимом вот уже несколькими поколениями фильме «Республика ШКИД» 1966 года производства, режиссер которого – Геннадий Полока. Снятый по мотивам легендарного произведения, фильм не теряет своей популярности благодаря игре актёров, таких как Сергей Юрский, Юлия Бурыгина, Александр Мельников и другие. Картина, которая идет чуть более 1,5 часа, относится к жанру семейного, комедийного и одновременно драматического кино и рекомендуется к просмотру и взрослым, и детям, ведь вне зависимости от возраста, посмотреть на перипетии судеб подростков-школьников будет интересно всем. Также был экранизирован и ряд других книг: «Пакет», «Честное слово», «Часы» и др.

Сегодня можно найти много сведений о том, кем был Л. Пантелеев. Биография, книги, отзывы, цитаты из книг писателя не перестают приковывать к себе внимание общества.

Соавтор

Григорий Белых в 1936 году был безвинно арестован, донос написал муж его сестры, приложив тетрадку стихов. Квартирный вопрос виноват. Белых получил три года тюрьмы, а дома у него остались молодая жена и маленькая дочь. Леонид Пантелеев даже Сталину телеграфировал, обегал все инстанции, но напрасно. Оставалось только носить в тюрьму передачи и писать другу письма.

Григорий сам отговорил Алексея от продолжения хлопот. Причину не назвал, но она была. Тюремные врачи обнаружили у Белых туберкулёз. Ему ещё даже не исполнилось тридцати лет, когда бывший беспризорник, воришка, а впоследствии замечательный писатель умер в тюремной больнице. Леонид Пантелеев после этого много лет отказывался переиздавать «Республику ШКИД». Белых был признан врагом народа, а убирать имя друга с обложки было делом немыслимым. Однако со временем пришлось…

Юношество

Малолетний парень рано остался без должного присмотра и за неимением средств даже на краюху хлеба начал подворовывать. Подобное занятие часто оканчивалось времяпрепровождением в стенах милиции или уголовного розыска. Именно в этот период за Алексеем Еремеевым прочно закрепилось прозвище «Лёнька Пантелеев» – так звали известного в то время налётчика Петербурга.

Пантелеев не возражал, ведь прослыть бандитом со знаменитой, пусть и не очень хорошей по меркам общества, фамилией было куда безопаснее, чем открыто афишировать свои считающиеся «буржуйскими» корни. Наконец, подобная разгульная и удалая жизнь привела к тому, что Леонид Пантелеев попал в Комиссию по делам несовершеннолетних в Петрограде, откуда был определён в Школу социально-индивидуального воспитания им. Достоевского. Именно она впоследствии превратится в известную «Республику ШКИД».

Это был сорок восьмой год, тогда главному герою рассказа едва исполнилось одиннадцать лет. Мальчик благополучно отучился в четырех классах школы, но получить дальнейшее образование не имел возможности: для продолжения обучения нужно было уезжать в город.

То были тяжелы послевоенные годы, семья ребенка осталась без отца, мать его едва сводила концы с концами в попытке прокормить троих детей. Голодали все. Однако вопреки всему он все-таки смог достойно обучиться грамоте и в деревне слыл грамотеем.

Ребенок часто читал для пожилых людей, помогал писать письма и, что более важно, немного разбирался в облигациях, из-за чего часто помогал деревенским выигрывать деньги, пусть и небольшие. Те в благодарность иногда подкармливали ребенка.

Понимая, что у сына ее есть большой потенциал к учебе, и ежедневно слушая наказания других людей, в конце концов мать главного героя решилась отправить его учиться дальше. Да, жить было не на что, но и хуже быть уже не могло, а грамотность нынче дорого стояла. Женщина рассудила, что риск того стоял.

Кое-как собрала ребенка в школу, договорилась со знакомой из района поселить к ней своего сына, отправила ребенка в город. Так началась самостоятельная жизнь главного героя, и для него она была очень тяжела. Есть ему часто было совершенно нечего: тех крупиц, что кое-как отправляла мать, едва хватало, не говоря уже о том, что хозяйка дома часто забирала тайком часть еды своим детям.

Мальчику было одиноко и тоскливо в чужом городе, но обучение он свое не забросил и учился так же хорошо, как до этого в деревне. Единственной его проблемой в учебе оставался французский язык. Ребенок прекрасно понимал грамматику, спокойно учил слова, но произношение его было очень плохое. Из-за этого его учительница французского, Лидия Михайловна, оставалась им недовольна и никогда не ставила оценок выше четверки, в остальном же он был круглым отличником.

Дни шли за днями, и где-то в конце сентября к парнишке приехала мать. Навестить. Увиденное привело ее в ужас: сын сильно исхудал и выглядел крайне измученно. Но решив, что не хочет расстраивать мать, главный герой вел себя сдержанно, при ней не плакал и на жизнь не жаловался. Однако когда женщина уже собралась уезжать, он не выдержал и, зарыдав, бросился вдогонку за машиной. Мать его не выдержала и, остановив машину, предложила вернуться домой. Напуганный тем, что все ими сделанное уйдет впустую, он убежал. Дальше жизнь его пошла по накатанной.

Однажды к главному герою, это было еще в конце сентября, подошел один из его одноклассников и поинтересовался, не боится ли тот играть в Чику. Главный герой сказал, что не знает об этой игре вовсе, на что получил приглашение поучаствовать. Ни денег, ни каких-либо навыков он не имел, поэтому на первое время дети порешали просто понаблюдать за игрой. В уговоренном месте уже собралась небольшая компания детей, предводил которую старшеклассник по имени Вадик и его правая рука — Птаха.

Игра была в самом разгаре. Наблюдая за ней, главный герой смог понять правила игры и отметить, что Вадик играл не совсем честно и большую часть времени именно из-за этого выигрывал деньги, хотя и его навыки к игре были на высоте. Постепенно в голове мальчика крепла мысль о том, что и он мог бы спокойно играть в эту игру.

Время от времени вместе с посылками от мамы приходил конверт с несколькими монетами, за которые можно было купить пять небольших баночек молока. Они были нужны ребенка из-за малокровия. Когда в очередной раз в руки мальчика попала эта посылка, он решил не покупать молоко в этот раз, а разменять деньги на мелочь и попробовать сыграть в Чику. Так он и сделал. Первое время ему не везло.

Однако чем больше он играл, тем лучше его игра становилась. Он придумал стратегию, день ото дня набивал руку, и вот наконец настал тот день, когда он начал побеждать. Мальчик играл осторожно и точно, уходил, как только получал рубль, несмотря на все уговоры остаться. Жизнь его начала налаживаться. Теперь у него, по крайней мере, была еда.

Но, как позже уяснил для себя ребенок, подобный успех делать столь очевидным было нельзя. Сначала Вадик и Птаха, заподозрив неладное, начали всячески мешать главному герою, но видя, что это не помогает, решили действовать радикально. Так, во время очередной игры они пошли на откровенные жульничество, после чего избили главного героя и с позором выгнали его из компании. Идя домой избитым и с пустыми руками, мальчик чувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

Утром в отражении зеркала ребенка встретило избитое лицо. Спрятать следы от побоев не удалось, и мальчик со страхом решил пойти в школу так, потом что прогуливать без веской причины не решался. В школе Лидия Михайловна, что очевидно, состояние мальчика заметила и поинтересовалась причиной стольких увечий. Главный герой солгал, что упал с лестницы, но один из одноклассников выболтал всю правду. На минуту воцарилась тишина. После этого, к удивлению главного героя, ябеду наказали, а его трогать не стали вовсе, но попросили зайти после уроков.

Весь день мальчик сидел как на иголках, боясь того, что его (как всех нарушителей порядка в этой школе) поставят в центр толпы учеников и при людно начнут ругать. Однако этого не произошло. Не было и скандала. Лидия Михайловна просто посадила его перед собой и тихим голосом начала расспрашивать. Пришлось все рассказать: и про голод, и про азартную игру. К его беде женщина отнеслась с пониманием, обещала ничего не рассказывать в ответ на обещание больше в такие игры не играть. На том и порешили.

Продержался он, на самом деле, долго. Но нарушить слово пришлось. С урожаем в деревне были проблемы, и больше посылок ребенок не получал. А голод никуда не уходил. В очередной раз собрав всю мелочь, мальчик начал скитаться по окрестностям в надежде наткнуться на любую другую играющую компанию, но наткнулся только на знакомую. Находясь в состоянии полного отчаяния, он, к своему же удивлению, решил подойти.

Его не выставили и не избили только потому, что Вадику с неумелой шпаной играть было уже давно скучно. Главного героя даже пустили играть. Как он не пытался играть минимально мелькая, но на четвертый день история с избиением повторилась. Счастье продлилось, увы, не долго. Путь в игру закрылся окончательно.

На утро учительница снова отметила его побитое лицо. Никак это не комментируя, она позвала его к доске и снова услышав ожидаемо ужасное произношение, сказала, что дальше так продолжаться не могло и позвала его на дополнительные занятия.

Так начались дополнительные занятия с Лидией Михайловной, которые проходили в ее доме. Мальчик чувствовал себя в связи с этим крайне неловко. Занятия шли тяжело, произношение по-прежнему было плохое, но учительница продолжала его обучать. К концу дня она неизменно предлагала ему присоединиться к ней за ужином, но мальчик не соглашался. Он не мог позволить себе попрошайничать, постоянно говорил ей, что сыт.

Женщина знала, что это не так и каждый раз после отказа тень обиды мелькала на ее лице. Вскоре после очередного отказа предлагать разделить с собой трапезу женщина прекратила. Взаимоотношения их улучшились. Ребенок прекратил видеть перед собой строгого преподавателя, но начал видеть добрую молодую девушку. Уроки также начали давать свои плоды, но чувство неловкости никуда не ушло. Помощь женщины он так и не принял, несмотря на все уговоры, но зато воспылал интересом к французскому языку.

Однажды, находясь в своей комнате, мальчик узнал о пришедшей к нему посылке. Обрадованный тем, что мать все-таки нашла для него еду, он бросился вниз, но вместо ожидаемого мешка обнаружил внизу небольшую коробку. Ребенок ушел с ней в тихое место и, открыв ее, охнул. В ней была картошка, хлеб и макароны, которых он не видел очень давно.

Для его семьи это всегда было непозволительной роскошью. Но, обезумев от голода, он принялся спешно есть это богатство. И, только утолив первый голод, внезапно понял, что эта посылка не могла быть от его матери. Неоткуда было взяться в деревне макаронам. Немного подумав, он пришел к выводу, что посылка была от его учительницы. Больше трогать содержимое коробки он не стал и к утру вернул ее женщине. Та снова попыталась уговорить его принять подарок, но ребенок, боясь быть уговоренным, просто выскочил из помещения.

Занятия с Лидией Михайловной продолжились, результат был на лицо, но работать еще было над чем. Они продолжали. В один из дней женщина поинтересовалась у мальчишки, в какую игру он играл тогда с другими детьми. Поначалу тот зарделся и не хотел рассказывать такое учительнице, но потом все таки рассказал. В ответ та удивилась, потому что, по ее словам, в ее время играли в совершенно другую игру. Она предложила научить его этой игре, чем ввела ученика в еще больший шок и стеснение.

Играть во что-то с преподавателем! На это учительница засмеялась и рассказала ему свою тайну о том, что она до сих пор чувствует себя той озорной девочкой, которой была еще совсем недавно. Что учителя — тоже люди и им не чужды веселые игры. Уговоры подействовали и они каждый день посвящали некоторое время игре. Поначалу у главного героя мало что получалось, но вскоре он приноровился и даже начал выигрывать.

Как-то после очередной победы Лидия Михайловна предложила ему попробовать сыграть на деньги, объясняя это тем, что без ставок игра теряла свою изюминку, и играть они собирались только на маленькие суммы. Снова возникла стена непонимания, но вскоре учительница добилась своего, и они начали играть с небольшими ставками.

Пару раз главный герой ловил Лидию Михайловну за попытками поддаться, чему очень обижался, но вскоре эти попытки прекратились и дела пошли гладко. Теперь у ребенка снова были деньги, а свободное время он проводил за играми с Лидией Михайловной. Наверное, именно так ощущалось его счастье.

Знал бы главный герой, к чему эти игры могли их привести… Но сделанного не воротишь. Все шло хорошо, пока однажды их за разговорами об игре не поймал директор. Шокированный, он пытался узнать правду, на что учительница спокойно ему во всем призналась. На следующий день она была уволена.

Они с главным героем встретились прямо перед ее уходом. В ту последнюю встречу учительница сказала мальчику, что ему не о чем беспокоится, женщина сама была во всем виновата и ничего плохого с ней не случится. Она просто уедет домой. Разговор был недолгий, но расстались учительница и ребенок на очень теплой ноте.

Спустя несколько месяцев главный герой получил посылку от неизвестного отправителя. В ней он нашел макароны. И самое драгоценное — несколько яблок, которых прежде не видел никогда в жизни.

Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, — нет, а за то, что сталось с нами после.

Трудно сказать, как решилась мать отпустить меня в район (райцентр у нас называли районом). Жили мы без отца, жили совсем плохо, и она, видно, рассудила, что хуже уже не будет — некуда. Учился я хорошо, в школу ходил с удовольствием и в деревне признавался за грамотея: писал за старух и читал письма, перебрал все книжки, которые оказались в нашей неказистой библиотеке, и по вечерам рассказывал из них ребятам всякие истории, больше того добавляя от себя. Но особенно в меня верили, когда дело касалось облигаций. Их за войну у людей скопилось много, таблицы выигрышей приходили часто, и тогда облигации несли ко мне. Считалось, что у меня счастливый глаз. Выигрыши и правда случались, чаще всего мелкие, но колхозник в те годы рад был любой копейке, а тут из моих рук сваливалась и совсем нечаянная удача. Радость от нее невольно перепадала и мне. Меня выделяли из деревенской ребятни, даже подкармливали; однажды дядя Илья, в общем-то скупой, прижимистый старик, выиграв четыреста рублей, сгоряча нагрёб мне ведро картошки — под весну это было немалое богатство.

И все потому же, что я разбирался в номерах облигаций, матери говорили:

Башковитый у тебя парень растёт. Ты это… давай учи его. Грамота зря не пропадет.

И мать, наперекор всем несчастьям, собрала меня, хотя до того никто из нашей деревни в районе не учился. Я был первый. Да я и не понимал, как следует, что мне предстоит, какие испытания ждут меня, голубчика, на новом месте.

Учился я и тут хорошо. Что мне оставалось? — затем я сюда и приехал, другого дела у меня здесь не было, а относиться спустя рукава к тому, что на меня возлагалось, я тогда ещё не умел. Едва ли осмелился бы я пойти в школу, останься у меня невыученным хоть один урок, поэтому по всем предметам, кроме французского, у меня держались пятёрки.

С французским у меня не ладилось из-за произношения. Я легко запоминал слова и обороты, быстро переводил, прекрасно справлялся с трудностями правописания, но произношение с головой выдавало все моё ангарское происхождение вплоть до последнего колена, где никто сроду не выговаривал иностранных слов, если вообще подозревал об их существовании. Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок, половину звуков за ненадобностью проглатывая, а вторую половину выпаливая короткими лающими очередями. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая меня, бессильно морщилась и закрывала глаза. Ничего подобного она, конечно, не слыхивала. Снова и снова она показывала, как произносятся носовые, сочетания гласных, просила повторить — я терялся, язык у меня во рту деревенел и не двигался. Все было впустую. Но самое страшное начиналось, когда я приходил из школы. Там я невольно отвлекался, все время вынужден был что-то делать, там меня тормошили ребята, вместе с ними — хочешь не хочешь приходилось двигаться, играть, а на уроках — paботать. Но едва я оставался один, сразу наваливалась тоска — тоска по дому, по деревне. Никогда раньше даже на день я не отлучался из семьи и, конечно, не был готов к тому, чтобы жить среди чужих людей. Так мне было плохо, так горько и постыло! — хуже всякой болезни. Хотелось только одного, мечталось об одном — домой и домой. Я сильно похудел; мать, приехавшая в конце сентября, испугалась за меня. При ней я крепился, не жаловался и не плакал, но, когда она стала уезжать, не выдержал и с ревом погнался за машиной. Мать махала мне рукой из кузова, чтобы я отстал, не позорил себя и ее, я ничего не понимал. Тогда она решилась и остановила машину.

Собирайся, — потребовала она, когда я подошел. Хватит, отучился, поедем домой.

Я опомнился и убежал.

Но похудел я не только из-за тоски по дому. К тому же ещё я постоянно недоедал. Осенью, пока дядя Ваня возил на своей полуторке хлеб в Заготзерно, стоявшее неподалёку от райцентра, еду мне присылали довольно часто, примерно раз в неделю. Но вся беда в том, что мне ее не хватало. Ничего там не было, кроме хлеба и картошки, изредка мать набивала в баночку творогу, который у кого-то под что-то брала: корову она не держала. Привезут кажется много, хватишься через два дня — пусто. Я очень скоро стал замечать, что добрая половина моего хлеба куда-то самым таинственным образом исчезает. Проверил — так и есть: был нету. То же самое творилось с картошкой. Кто потаскивал — тётя Надя ли, крикливая, замотанная женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из ее старших девчонок или младший, Федька, — я не знал, я боялся даже думать об этом, не то что следить. Обидно было только, что мать ради меня отрывает последнее от своих, от сестренки с братишкой, а оно все равно идёт мимо. Но я заставил себя смириться и с этим. Легче матери не станет, если она услышит правду.

Голод здесь совсем не походил на голод в деревне. Там всегда, и особенно осенью, можно было что-то перехватить, сорвать, выкопать, поднять, в Ангаре ходила рыба, в лесу летала птица. Тут для меня все вокруг было пусто: чужие люди, чужие огороды, чужая земля. Небольшую речушку на десять рядов процеживали бреднями. Я как-то в воскресенье просидел с удочкой весь день и поймал трёх маленьких, с чайную ложку, пескариков — от такой рыбалки тоже не раздобреешь. Больше не ходил — что зря время переводить! По вечерам околачивался у чайной, на базаре, запоминая, что почём продают, давился слюной и шел ни с чем обратно. На плите у тети Нади стоял горячий чайник; пошвыркав гольного кипяточку и согрев желудок, ложился спать. Утром опять в школу. Так и дотягивал до того счастливого часа, когда к воротам подъезжала полуторка и в дверъ стучал дядя Ваня. Наголодавшись и зная, что харч мой все равно долго не продержится, как бы я его ни экономил, я наедался до отвала, до рези и животе, а затем, через день или два, снова подсаживал зубы на полку.

* * *

Однажды, ещё в сентябре, Федька спросил у меня:

Ты в «чику» играть не боишься?

В какую «чику»? — не понял я.

Игра такая. На деньги. Если деньги есть, пойдём сыграем.

И у меня нету. Пойдём так, хоть посмотрим. Увидишь, как здорово.

Федька повёл меня за огороды. Мы прошли по краю продолговатого, грядой, холма, сплошь заросшего крапивой, уже чёрной, спутанной, с отвисшими ядовитыми гроздьями семян, перебрались, прыгая по кучам, через старую свалку и в низинке, на чистой и ровной небольшой поляне, увидели ребят. Мы подошли. Ребята насторожились. Все они были примерно тех же лет, что и я, кроме одного — рослого и крепкого, заметного своей силой и властью, парня с длинной рыжей чёлкой. Я вспомнил: он ходил в седьмой класс.

Этого ещё зачем привёл? — недовольно сказал oн Федьке.

Он свой, Вадик, свой, — стал оправдываться Федька. — Он у нас живёт.

Играть будешь? — спросил меня Вадик.

Денег нету.

Гляди не вякни кому, что мы здесь.

Вот ещё! — обиделся я.

Больше на меня не обращали внимания, я отошел в сторонку и стал наблюдать. Играли не все-то шестеро, то семеро, остальные только глазели, болея в основном за Вадика. Хозяйничал здесь он, это я понял сразу.

Разобраться в игре ничего не стоило. Каждый выкладывал на кон по десять копеек, стопку монет решками вверх опускали на площадку, ограниченную жирной чертой метрах в двух от кассы, а с другой стороны, от валуна, вросшего в землю и служившего упором для передней ноги, бросали круглую каменную шайбу. Бросать ее надо было с тем расчётом, чтобы она как можно ближе подкатилась к черте, но не вышла за нее, — тогда ты получал право первым разбивать кассу. Били всё той же шайбой, стараясь перевернуть. монеты на орла. Перевернул — твоя, бей дальше, нет — отдай это право следующему. Но важней всего считалось ещё при броске накрыть шайбой монеты, и если хоть одна из них оказывалась на орле, вся касса без разговоров переходила в твой карман, и игра начиналась снова.

Вадик хитрил. Он шел к валуну после всех, когда полная картина очерёдности была у него перед глазами и он видел, куда бросать, чтобы выйти вперёд. Деньги доставались первым, до последних они доходили редко. Наверное, все понимали, что Вадик хитрит, но сказать ему об этом никто не смел. Правда, и играл он хорошо. Подходя к камню, чуть приседал, прищурившись, наводил шайбу на цель и неторопливо, плавно выпрямлялся — шайба выскальзывала из его руки и летела туда, куда он метил. Быстрым движением головы он забрасывал съехавшую чёлку наверх, небрежно сплёвывал в сторону, показывая, что дело сделано, и ленивым, нарочито замедленным шагом ступал к деньгам. Если они были в куче, бил резко, со звоном, одиночные же монетки трогал шайбой осторожно, с накатиком, чтобы монетка не билась и не крутилась в воздухе, а, не поднимаясь высоко, всего лишь переваливалась на другую сторону. Никто больше так не умел. Ребята лупили наобум и доставали новые монеты, а кому нечего было доставать, переходили в зрители.

Мне казалось, что, будь у меня деньги, я бы смог играть. В деревне мы возились с бабками, но и там нужен точный глаз. А я, кроме того, любил придумывать для себя забавы на меткость: наберу горсть камней, отыщу цель потруднее и бросаю в нее до тех пор, пока не добьюсь полного результата — десять из десяти. Бросал и сверху, из-за плеча, и снизу, навешивая камень над целью. Так что кой-какая сноровка у меня была. Не было денег.

Мать потому и отправляла мне хлеб, что денег у нас не водилось, иначе я покупал бы его и здесь. Откуда им в колхозе взяться? Все же раза два она подкладывала мне в письмо по пятерке — на молоко. На теперешние это пятьдесят копеек, не разживешься, но все равно деньги, на них на базаре можно было купить пять поллитровых баночек молока, по рублю за баночку. Молоко мне наказано пить от малокровия, у меня часто ни с того ни с сего принималась вдруг кружиться голова.

Но, получив пятёрку в третий раз, я не пошел за молоком, а разменял ее на мелочь и отправился за свалку. Место здесь было выбрано с толком, ничего не скажешь: полянка, замкнутая холмами, ниоткуда не просматривалась. В селе, на виду у взрослых, за такие игры гоняли, грозили директором и милицией. Тут нам никто не мешал. И недалеко, за десять минут добежишь.

В первый раз я спустил девяносто копеек, во второй шестьдесят. Денег было, конечно, жалко, но я чувствовал, что приноравливаюсь к игре, рука постепенно привыкала к шайбе, училась отпускать для броска ровно столько силы, сколько требовалось, чтобы шайба пошла верно, глаза тоже учились заранее знать, куда она упадёт и сколько ещё прокатится по земле. По вечерам, когда все расходились, я снова возвращался сюда, доставал из-под камня спрятанную Вадиком шайбу, выгребал из кармана свою мелочь и бросал, пока не темнело. Я добился того, что из десяти бросков три или четыре угадывали точно на деньги.

И наконец наступил день, когда я остался в выигрыше.

Осень стояла тёплая и сухая. Ещё и в октябре пригревало так, что можно было ходить в рубашке, дожди выпадали редко и казались случайными, ненароком занесёнными откуда-то из непогодья слабым попутным ветерком. Небо синело совсем по-летнему, но стало словно бы уже, и солнце заходило рано. Над холмами в чистые часы курился воздух, разнося горьковатый, дурманящий запах сухой полыни, ясно звучали дальние голоса, кричали отлетающие птицы. Трава на нашей поляне, пожелтевшая и сморенная, все же осталась живой и мягкой, на ней возились свободные от игры, а лучше сказать, проигравшиеся ребята.

Теперь каждый день после школы я прибегал сюда. Ребята менялись, появлялись новички, и только Вадик не пропускал ни одной игры. Она без него и не начиналась. За Вадиком, как тень, следовал большеголовый, стриженный под машинку, коренастый парень, по прозвищу Птаха. В школе я Птаху до этого не встречал, но, забегая вперёд, скажу, что в третьей четверти он вдруг, как снег на голову, свалился на наш класс. Оказывается, остался в пятом на второй год и под каким-то предлогом устроил себе до января каникулы. Птаха тоже обычно выигрывал, хоть и не так, как Вадик, поменьше, но в убытке не оставался. Да потому, наверно, и не оставался, что был заодно с Вадиком и тот ему потихоньку помогал.

Из нашего класса на полянку иногда набегал Тишкин, суетливый, с моргающими глазёнками мальчишка, любивший на уроках поднимать руку. Знает, не знает — все равно тянет. Вызовут — молчит.

Что ж ты руку поднимал? — спрашивают Тишкина.

Он шлепал своими глазенками:

Я помнил, а пока вставал, забыл.

Я с ним не дружил. От робости, молчаливости, излишней деревенской замкнутости, а главное — от дикой тоски по дому, не оставлявшей во мне никаких желаний, ни с кем из ребят я тогда ещё не сошелся. Их ко мне тоже не тянуло, я оставался один, не понимая и не выделяя из горького своего положения одиночества: один — потому что здесь, а не дома, не в деревне, там у меня товарищей много.

Тишкин, казалось, и не замечал меня на полянке. Быстро проигравшись, он исчезал и появлялся снова не скоро.

А я выигрывал. Я стал выигрывать постоянно, каждый день. У меня был свой расчет: не надо катать шайбу по площадке, добиваясь права на первый удар; когда много играющих, это не просто: чем ближе тянешься к черте, тем больше опасности перевалить за нее и остаться последним. Надо накрывать кассу при броске. Так я и делал. Конечно, я рисковал, но при моей сноровке это был оправданный риск. Я мог проиграть три, четыре раза подряд, зато на пятый, забрав кассу, возвращал свой проигрыш втройне. Снова проигрывал и снова возвращал. Мне редко приходилось стучать шайбой по монетам, но и тут я пользовался своим приемом: если Вадик бил с накатом на себя, я, наоборот, тюкал от себя — так было непривычно, но так шайба придерживала монету, не давала ей вертеться и, отходя, переворачивала вслед за собой.

Теперь у меня появились деньги. Я не позволял себе чересчур увлекаться игрой и торчать на полянке до вечера, мне нужен был только рубль, каждый день по рублю. Получив его, я убегал, покупал на базаре баночку молока (тётки ворчали, глядя на мои погнутые, побитые, истерзанные монеты, но молоко наливали), обедал и садился за уроки. Досыта все равно я не наедался, но уже одна мысль, что я пью молоко, прибавляла мне силы и смиряла голод. Мне стало казаться, что и голова теперь у меня кружится гораздо меньше.

Поначалу Вадик спокойно относился к моим выигрышам. Он и сам не оставался внакладе, а из его карманов вряд ли мне что-нибудь перепадало. Иногда он даже похваливал меня: вот, мол, как надо бросать, учитесь, мазилы. Однако вскоре Вадик заметил, что я слишком быстро выхожу из игры, и однажды остановил меня:

Ты что это — загрёб кассу и драть? Ишь шустрый какой! Играй.

Мне уроки надо, Вадик, делать, — стал отговариваться я.

Кому надо делать уроки, тот сюда не ходит.

А Птаха подпел:

Кто тебе сказал, что так играют на деньги? За это, хочешь знать, бьют маленько. Понял?

Больше Вадик не давал мне шайбу раньше себя и подпускал к камню только последним. Он хорошо бросал, и нередко я лез в карман за новой монетой, не прикоснувшись к шайбе. Но я бросал лучше, и если уж мне доставалась возможность бросать, шайба, как намагниченная, летела точно на деньги. Я и сам удивлялся своей меткости, мне надо бы догадаться придержать её, играть незаметней, а я бесхитростно и безжалостно продолжал бомбить кассу. Откуда мне было знать, что никогда и никому ещё не прощалось, если в своем деле он вырывается вперёд? Не жди тогда пощады, не ищи заступничества, для других он выскочка, и больше всех ненавидит его тот, кто идёт за ним следом. Эту науку мне пришлось в ту осень постигнуть на собственной шкуре.

Я только что опять угодил в деньги и шел собирать их, когда заметил, что Вадик наступил ногой на одну из рассыпавшихся по сторонам монет. Все остальные лежали вверх решками. В таких случаях при броске обычно кричат «в склад!», чтобы — если не окажется орла — собрать для удара деньги в одну кучу, но я, как всегда, понадеялся на удачу и не крикнул.

Не в склад! — объявил Вадик.

Я подошел к нему и попытался сдвинуть его ногу с монеты, но он оттолкнул меня, быстро схватил ее с земли и показал мне решку. Я успел заметить, что монета была на орле, — иначе он не стал бы ее закрывать.

Ты перевернул её, — сказал я. — Она была на орле, я видел.

Он сунул мне под нос кулак.

А этого ты не видел? Понюхай, чем пахнет.

Мне пришлось смириться. Настаивать на своем было бессмысленно; если начнётся драка, никто, ни одна душа за меня не заступится, даже Тишкин, который вертелся тут же.

Злые, прищуренные глаза Вадика смотрели на меня в упор. Я нагнулся, тихонько ударил по ближней монете, перевернул ее и подвинул вторую. «Хлюзда на правду наведёт, — решил я. — Все равно я их сейчас все заберу». Снова наставил шайбу для удара, но опустить уже не успел: кто-то вдруг сильно поддал мне сзади коленом, и я неловко, склонённой вниз головой, ткнулся в землю. Вокруг засмеялись.

За мной, ожидающе улыбаясь, стоял Птаха. Я oпeшил:

Чего-о ты?!

Кто тебе сказал, что это я? — отперся он. — Приснилось, что ли?

Давай сюда! — Вадик протянул руку за шайбой, но я не отдал её. Обида перехлестнула во мне страх ничего на свете я больше не боялся. За что? За что они так со мной? Что я им сделал?

Давай сюда! — потребовал Вадик.

Ты перевернул ту монетку! — крикнул я ему. — Я видел, что перевернул. Видел.

Ну-ка, повтори, — надвигаясь на меня, попросил он.

Ты перевернул её, — уже тише сказал я, хорошо зная, что за этим последует.

Первым, опять сзади, меня ударил Птаха. Я полетел на Вадика, он быстро и ловко, не примериваясь, поддел меня головой в лицо, и я упал, из носу у меня брызнула кровь. Едва я вскочил, на меня снова набросился Птаха. Можно было ещё вырваться и убежать, но я почему-то не подумал об этом. Я вертелся меж Вадиком и Птахой, почти не защищаясь, зажимая ладонью нос, из которого хлестала кровь, и в отчаянии, добавляя им ярости, упрямо выкрикивая одно и то же:

Перевернул! Перевернул! Перевернул!

Они били меня по очереди, один и второй, один и второй. Кто-то третий, маленький и злобный, пинал меня по ногам, потом они почти сплошь покрылись синяками. Я старался только не упасть, ни за что больше не упасть, даже в те минуты мне казалось это позором. Но в конце концов они повалили меня на землю и остановились.

Иди отсюда, пока живой! — скомандовал Вадик. — Быстро!

Я поднялся и, всхлипывая, швыркая омертвевшим носом, поплёлся в гору.

Только вякни кому — убьём! — пообещал мне вслед Вадик.

Я не ответил. Все во мне как-то затвердело и сомкнулось в обиде, у меня не было сил достать из себя слово. И, только поднявшись на гору, я не утерпел и, словно сдурев, закричал что было мочи — так что слышал, наверное, весь поселок:

Переверну-у-ул!

За мной кинулся было Птаха, но сразу вернулся — видно, Вадик рассудил, что с меня хватит, и остановил его. Минут пять я стоял и, всхлипывая, смотрел на полянку, где снова началась игра, затем спустился по другой стороне холма к ложбинке, затянутой вокруг чёрной крапивой, упал на жесткую сухую траву и, не сдерживаясь больше, горько, навзрыд заплакал.

Не было в тот день и не могло быть во всем белом свете человека несчастнее меня.

* * *

Утром я со страхом смотрел на себя в зеркало: нос вспух и раздулся, под левым глазом синяк, а ниже его, на щеке, изгибается жирная кровавая ссадина. Как идти в школу в таком виде, я не представлял, но как-то идти надо было, пропускать по какой бы то ни было причине уроки я не решался. Допустим, носы у людей и от природы случаются почище моего, и если бы не привычное место, ни за что не догадаешься, что это нос, но ссадину и синяк ничем оправдать нельзя: сразу видно, что они красуются тут не по моей доброй воле.

Прикрывая глаз рукой, я юркнул в класс, сел за свою парту и опустил голову. Первым уроком, как назло, был французский. Лидия Михайловна, по праву классного руководителя, интересовалась нами больше других учителей, и скрыть от нее что-либо было трудно. Она входила, здоровалась, но до того, как посадить класс, имела привычку внимательным образом осматривать почти каждого из нас, делая будто бы и шутливые, но обязательные для исполнения замечания. И знаки на моем лице она, конечно, увидела сразу, хоть я, как мог, и прятал их; я понял это потому, что на меня стали оборачиваться ребята.

Ну вот, — сказала Лидия Михайловна, открывая журнал. Сегодня среди нас есть раненые.

Класс засмеялся, а Лидия Михайловна снова подняла на меня глаза. Они у нее косили и смотрели словно бы мимо, но мы к тому времени уже научились распознавать, куда они смотрят.

И что случилось? — спросила она.

Упал, — брякнул я, почему-то не догадавшись заранее придумать хоть мало-мальски приличное объяснение.

Ой, как неудачно. Вчера упал или сегодня?

Сегодня. Нет, вчера вечером, когда темно было.

Хи, упал! — выкрикнул Тишкин, захлёбываясь от радости. — Это ему Вадик из седьмого класса поднёс. Они на деньги играли, а он стал спорить и заработал. Я же видел. А говорит, упал.

Я остолбенел от такого предательства. Он что — совсем ничего не понимает или это он нарочно? За игру на деньги нас в два счета могли выгнать из школы. Доигрался. В голове у меня от страха все всполошилось и загудело: пропал, теперь пропал. Ну, Тишкин. Вот Тишкин так Тишкин. Обрадовал. Внёс ясность — нечего сказать.

Тебя, Тишкин, я хотела спросить совсем другое, — не удивляясь и не меняя спокойного, чуть безразличного тона, остановила его Лидия Михайловна. — Иди к доске, раз уж ты разговорился, и приготовься отвечать. Она подождала, пока растерявшийся, ставший сразу несчастным Тишкин выйдет к доске, и коротко сказала мне: — После уроков останешься.

Больше всего я боялся, что Лидия Михайловна потащит меня к директору. Это значит, что, кроме сегодняшней беседы, завтра меня выведут перед школьной линейкой и заставят рассказывать, что меня побудило заниматься этим грязным делом. Директор, Василий Андреевич, так и спрашивал провинившегося, что бы он ни творил, разбил окно, подрался или курил в уборной: «Что тебя побудило заниматься этим грязным делом?» Он расхаживал перед линейкой, закинув руки за спину, вынося вперёд в такт широким шагам плечи, так что казалось, будто наглухо застёгнутый, оттопыривающийся тёмный френч двигается самостоятельно чуть поперёд директора, и подгонял: «Отвечай, отвечай. Мы ждем. смотри, вся школа ждёт, что ты нам скажешь». Ученик начинал в свое оправдание что-нибудь бормотать, но директор обрывал его: «Ты мне на вопрос отвечай, на вопрос. Как был задан вопрос?» — «Что меня побудило?» — Вот именно: что побудило? Слушаем тебя». Дело обычно заканчивалось слезами, лишь после этого директор успокаивался, и мы расходились на занятия. Труднее было со старшеклассниками, которые не хотели плакать, но и не могли ответить на вопрос Василия Андреевича.

Однажды первый урок у нас начался с опозданием на десять минут, и все это время директор допрашивал одного девятиклассника, но, так и не добившись от него ничего вразумительного, увёл к себе в кабинет.

А что, интересно, скажу я? Лучше бы сразу выгоняли. Я мельком, чуть коснувшись этой мысли, подумал, что тогда я смогу вернуться домой, и тут же, словно обжегшись, испугался: нет, с таким позором и домой нельзя. Другое дело — если бы я сам бросил школу… Но и тогда про меня можно сказать, что я человек ненадёжный, раз не выдержал того, что хотел, а тут и вовсе меня станет чураться каждый. Нет, только не так. Я бы ещё потерпел здесь, я бы привык, но так домой ехать нельзя.

После уроков, замирая от страха, я ждал Лидию Михайловну в коридоре. Она вышла из учительской и, кивнув, завела меня в класс. Как всегда, она села за стол, я хотел устроиться за третьей партой, подальше от нее, но Лидия Михайловна показала мне на первую, прямо перед собой.

Это правда, что ты играешь на деньги? — сразу начала она. Она спросила слишком громко, мне казалось, что в школе об этом нужно говорить только шёпотом, и я испугался ещё больше. Но запираться никакого смысла не было, Тишкин успел продать меня с потрохами. Я промямлил:

Ну и как — выигрываешь или проигрываешь? Я замялся, не зная, что лучше.

Давай рассказывай, как есть. Проигрываешь, наверное?

Вы… выигрываю.

Хорошо, хоть так. Выигрываешь, значит. И что ты делаешь с деньгами?

В первое время в школе я долго не мог привыкнуть к голосу Лидии Михайловны, он сбивал меня с толку. У нас в деревне говорили, запахивая голос глубоко в нутро, и потому звучал он вволюшку, a у Лидии Михайловны он был каким-то мелким и легким, так что в него приходилось вслушиваться, и не от бессилия вовсе — она иногда могла сказать и всласть, а словно бы от притаенности и ненужной экономии. Я готов был свалить все на французский язык: конечно, пока училась, пока приноравливалась к чужой речи, голос без свободы сел, ослаб, как у птички в клетке, жди теперь, когда он опять разойдётся и окрепнет. Вот и сейчас Лидия Михайловна спрашивала так, будто была в это время занята чем-то другим, более важным, но от вопросов ее все равно было не уйти.

Ну, так что ты делаешь с деньгами, которые выигрываешь? Покупаешь конфеты? Или книги? Или копишь на что-нибудь? Ведь у тебя их, наверное, теперь много?

Нет, не много. Я только рубль выигрываю.

И больше не играешь?

А рубль? Почему рубль? Что ты с ним делаешь?

Покупаю молоко.

Она сидела передо мной аккуратная, вся умная и красивая, красивая и в одежде, и в своей женской молодой поре, которую я смутно чувствовал, до меня доходил запах духов от нее, который я принимал за самое дыхание; к тому же она была учительницей не арифметики какой-нибудь, не истории, а загадочного французского языка, от которого тоже исходило что-то особое, сказочное, неподвластное любому-каждому, как, например, мне. Не смея поднять глаза на нее, я не посмел и обмануть её. Да и зачем, в конце концов, мне было обманывать?

Она помолчала, рассматривая меня, и я кожей почувствовал, как при взгляде ее косящих внимательных глаз все мои беды и несуразности прямо-таки взбухают и наливаются своей дурной силой. Посмотреть, конечно, было на что: перед ней крючился на парте тощий диковатый мальчишка с разбитым лицом, неопрятный без матери и одинокий, в старом, застиранном пиджачишке на обвислых плечах, который впору был на груди, но из которого далеко вылезали руки; в перешитых из отцовских галифе и заправленных в чирки марких светло-зеленых штанах со следами вчерашней драки. Я еще раньше заметил, с каким любопытством поглядывает Лидия Михайловна на мою обувку. Из всего класса в чирках ходил только я. Лишь на следующую осень, когда я наотрез отказался ехать в них в школу, мать продала швейную машину, единственную нашу ценность, и купила мне кирзовые сапоги.

И все-таки на деньги играть не надо, — задумчиво сказала Лидия Михайловна. — Обошелся бы ты как-нибудь без этого. Можно обойтись?

Не смея поверить в свое спасение, я легко пообещал:

Я говорил искренне, но что поделаешь, если искренность нашу нельзя привязать верёвками.

Справедливости ради надо сказать, что в те дни мне пришлось совсем плохо. Колхоз наш по сухой осени рано рассчитался с хлебосдачей, и дядя Ваня больше не приезжал. Я знал, что дома мать места себе не находит, переживая за меня, но мне от этого было не легче. Мешок картошки, привезённый в последний раз дядей Ваней, испарился так быстро, будто ею кормили, по крайней мере, скот. Хорошо ещё, что, спохватившись, я догадался немножко припрятать в стоящей во дворе заброшенной сараюшке, и вот теперь только этой притайкой и жил. После школы, крадучись, как вор, я шмыгал в сараюшку, совал несколько картофелин в карман и убегал за улицу, в холмы, чтобы где-нибудь в удобной и скрытой низинке развести огонь. Мне все время хотелось есть, даже во сне я чувствовал, как по моему желудку прокатываются судорожные волны.

В надежде наткнуться на новую компанию игроков, я стал потихоньку обследовать соседние улицы, бродил по пустырям, следил за ребятами, которых заносило в холмы. Все было напрасно, сезон кончился, подули холодные октябрьские ветры. И только по нашей полянке по-прежнему продолжали собираться ребята. Я кружил неподалёку, видел, как взблескивает на солнце шайба, как, размахивая руками, командует Вадик и склоняются над кассой знакомые фигуры.

В конце концов я не выдержал и спустился к ним. Я знал, что иду на унижение, но не меньшим унижением было раз и навсегда смириться с тем, что меня избили и выгнали. Меня зудило посмотреть, как отнесутся к моему появлению Вадик и Птаха и как смогу держать себя я. Но больше всего подгонял голод. Мне нужен был рубль — уже не на молоко, а на хлеб. Других путей раздобыть его я не знал.

Я подошел, и игра сама собой приостановилась, все уставились на меня. Птаха был в шапке с подвернутыми ушами, сидящей, как и все на нем, беззаботно и смело, в клетчатой, навыпуск рубахе с короткими рукавами; Вадик форсил в красивой толстой куртке с замком. Рядом, сваленные в одну кучу, лежали фуфайки и пальтишки, на них, сжавшись под ветром, сидел маленький, лет пяти-шести, мальчишка.

Первым встретил меня Птаха:

Чего пришёл? Давно не били?

Играть пришёл, — как можно спокойней ответил я, глядя на Вадика.

Кто тебе сказал, что с тобой, — Птаха выругался, — будут тут играть?

Что, Вадик, сразу будем бить или подождём немножко?

Чего ты пристал к человеку, Птаха? — щурясь на меня, сказал Вадик. — Понял, человек играть пришёл. Может, он у нас с тобой по десять рублей хочет выиграть?

У вас нет по десять рублей, — только чтобы не казаться себе трусом, сказал я.

У нас есть больше, чем тебе снилось. Ставь, не разговаривай, пока Птаха не рассердился. А то он человек горячий.

Дать ему, Вадик?

Не надо, пусть играет. — Вадик подмигнул ребятам. — Он здорово играет, мы ему в подметки не годимся.

Теперь я был учёный и понимал, что это такое — доброта Вадика. Ему, видно, надоела скучная, неинтересная игра, поэтому, чтобы пощекотать себе нервы и почувствовать вкус настоящей игры, он и решил допустить в нее меня. Но как только я затрону его самолюбие, мне опять не поздоровится. Он найдет, к чему придраться, рядом с ним Птаха.

Я решил играть осторожно и не зариться на кассу. Как и все, чтобы не выделяться, я катал шайбу, боясь ненароком угодить в деньги, потом тихонько тюкал по монетам и оглядывался, не зашел ли сзади Птаха. В первые дни я не позволял себе мечтать о рубле; копеек двадцать-тридцать, на кусок хлеба, и то хорошо, и то давай сюда.

Но то, что должно было рано или поздно случиться, разумеется, случилось. На четвертый день, когда, выиграв рубль, я собрался уйти, меня снова избили. Правда, на этот раз обошлось легче, но один след остался: у меня сильно вздулась губа. В школе приходилось ее постоянно прикусывать. Но, как ни прятал я ее, как ни прикусывал, а Лидия Михайловна разглядела. Она нарочно вызвала меня к доске и заставила читать французский текст. Я его с десятью здоровыми губами не смог бы правильно произнести, а об одной и говорить нечего.

Хватит, ой, хватит! — испугалась Лидия Михайловна и замахала на меня, как на нечистую силу, руками. — Да что же это такое?! Нет, придётся с тобой заниматься отдельно. Другого выхода нет.

* * *

Так начались для меня мучительные и неловкие дни. С самого утра я со страхом ждал того часа, когда мне придётся остаться наедине с Лидией Михайловной, и, ломая язык, повторять вслед за ней неудобные для произношения, придуманные только для наказания слова. Ну, зачем ещё, как не для издевательства, три гласные сливать в один толстый тягучий звук, то же «о», например, в слове «beaucoup» (много), которым можно подавиться? Зачем с каким-то пристоном пускать звуки через нос, когда испокон веков он служил человеку совсем для другой надобности? Зачем? Должны же существовать границы разумного. Я покрывался потом, краснел и задыхался, а Лидия Михайловна без передышки и без жалости заставляла меня мозолить бедный мой язык. И почему меня одного? В школе сколько угодно было ребят, которые говорили по-французски ничуть не лучше, чем я, однако они гуляли на свободе, делали что хотели, а я, как проклятый, отдувался один за всех.

Оказалось, что и это ещё не самое страшное. Лидия Михайловна вдруг решила, что времени в школе у нас до второй смены остаётся в обрез, и сказала, чтобы я по вечерам приходил к ней на квартиру. Жила она рядом со школой, в учительских домах. На другой, большей половине дома Лидии Михайловны жил сам директор. Я шел туда как на пытку. И без того от природы робкий и стеснительный, теряющийся от любого пустяка, в этой чистенькой, аккуратной квартире учительницы я в первое время буквально каменел и боялся дышать. Мне надо было говорить, чтобы я раздевался, проходил в комнату, садился — меня приходилось передвигать, словно вещь, и чуть ли не силой добывать из меня слова. Моим успехам во французском это никак не способствовало. Но, странное дело, мы и занимались здесь меньше, чем в школе, где нам будто бы мешала вторая смена. Больше того, Лидия Михайловна, хлопоча что-нибудь по квартире, расспрашивала меня или рассказывала о себе. Подозреваю, это она нарочно для меня придумала, будто пошла на французский факультет потому лишь, что в школе этот язык ей тоже не давался и она решила доказать себе, что может овладеть им не хуже других.

Забившись в угол, я слушал, не чая дождаться, когда меня отпустят домой. В комнате было много книг, на тумбочке у окна стоял большой красивый радиоприемник; с проигрывателем — редкое по тем временам, а для меня и вовсе невиданное чудо. Лидия Михайловна ставила пластинки, и ловкий мужской голос опять-таки учил французскому языку. Так или иначе от него никуда было не деться. Лидия Михайловна в простом домашнем платье, в мягких войлочных туфлях ходила по комнате, заставляя меня вздрагивать и замирать, когда она приближалась ко мне. Я никак не мог поверить, что сижу у нее в доме, все здесь было для меня слишком неожиданным и необыкновенным, даже воздух, пропитанный лёгкими и незнакомыми запахами иной, чем я знал, жизни. Невольно создавалось ощущение, словно я подглядываю эту жизнь со стороны, и от стыда и неловкости за себя я еще глубже запахивался в свой кургузый пиджачишко.

Лидии Михайловне тогда было, наверное, лет двадцать пять или около того; я хорошо помню ее правильное и потому не слишком живое лицо с прищуренными, чтобы скрыть в них косинку, глазами; тугую, редко раскрывающуюся до конца улыбку и совсем чёрные, коротко остриженные волосы. Но при всем этом не было видно в ее лице жёсткости, которая, как я позже заметил, становится с годами чуть ли не профессиональным признаком учителей, даже самых добрых и мягких по натуре, а было какое-то осторожное, с хитринкой, недоумение, относящееся к ней самой и словно говорившее: интересно, как я здесь очутилась и что я здесь делаю? Теперь я думаю, что она к тому времени успела побывать замужем; по голосу, по походке — мягкой, но уверенной, свободной, по всему ее поведению в ней чувствовались смелость и опытность. А кроме того, я всегда придерживался мнения, что девушки, изучающие французский или испанский язык, становятся женщинами раньше своих сверстниц, которые занимаются, скажем, русским или немецким.

Стыдно сейчас вспомнить, как я пугался и терялся, когда Лидия Михайловна, закончив наш урок, звала меня ужинать. Будь я тысячу раз голоден, из меня пулей тут же выскакивал всякий аппетит. Садиться за один стол с Лидией Михайловной! Нет, нет! Лучше я к завтрашнему дню наизусть выучу весь французский язык, чтобы никогда больше сюда не приходить. Кусок хлеба, наверное, и вправду застрял бы у меня в горле. Кажется, до того я не подозревал, что и Лидия Михайловна тоже, как все мы, питается самой обыкновенной едой, а не какой-нибудь манной небесной, настолько она представлялась мне человеком необыкновенным, непохожим на всех остальных.

Я вскакивал и, бормоча, что сыт, что не хочу, пятился вдоль стенки к выходу. Лидия Михайловна смотрела на меня с удивлением и обидой, но остановить меня никакими силами было невозможно. Я убегал. Так повторялось несколько раз, затем Лидия Михайловна, отчаявшись, перестала приглашать меня за стол. Я вздохнул свободней.

Однажды мне сказали, что внизу, в раздевалке, для меня лежит посылка, которую занёс в школу какой-то мужик. Дядя Ваня, конечно, наш шофёр, — какой ещё мужик! Наверное, дом у нас был закрыт, а ждать меня с уроков дядя Ваня не мог — вот и оставил в раздевалке.

Я с трудом дотерпел до конца занятий и кинулся вниз. Тётя Вера, школьная уборщица, показала мне на стоящий в углу белый фанерный ящичек, в каких снаряжают посылки по почте. Я удивился: почему в ящичке? — мать обычно отправляла еду в обыкновенном мешке. Может быть, это и не мне вовсе? Нет, на крышке были выведены мой класс и моя фамилия. Видно, надписал уже здесь дядя Ваня — чтобы не перепутали, для кого. Что это мать выдумала заколачивать продукты в ящик?! Глядите, какой интеллигентной стала!

Нести посылку домой, не узнав, что в ней, я не мог: не то терпение. Ясно, что там не картошка. Для хлеба тара тоже, пожалуй, маловата, да и неудобна. К тому же хлеб мне отправляли недавно, он у меня ещё был. Тогда что там? Тут же, в школе, я забрался под лестницу, где, помнил, лежит топор, и, отыскав его, оторвал крышку. Под лестницей было темно, я вылез обратно и, воровато озираясь, поставил ящик на ближний подоконник.

Заглянув в посылку, я обомлел: сверху, прикрытые аккуратно большим белым листом бумаги, лежали макароны. Вот это да! Длинные жёлтые трубочки, уложенные одна к другой ровными рядами, вспыхнули на свету таким богатством, дороже которого для меня ничего не существовало. Теперь понятно, почему мать собрала ящик: чтобы макароны не поломались, не покрошились, прибыли ко мне в целости и сохранности. Я осторожно вынул одну трубочку, глянул, дунул в нее, и, не в состоянии больше сдерживаться, стал жадно хрумкать. Потом таким же образом взялся за вторую, за третью, размышляя, куда бы мне спрятать ящик, чтобы макароны не достались чересчур прожорливым мышам в кладовке моей хозяйки. Не для того мать их покупала, тратила последние деньги. Нет, макаронами я так просто не попущусь. Это вам не какая-нибудь картошка.

И вдруг я поперхнулся. Макароны… Действительно, где мать взяла макароны? Сроду их у нас в деревне не бывало, ни за какие шиши их там купить нельзя. Это что же тогда получается? Торопливо, в отчаянии и надежде, я разгреб макароны и нашел на дне ящичка несколько больших кусков сахару и две плитки гематогена. Гематоген подтвердил: посылку отправляла не мать. Кто же в таком случае, кто? Я еще раз взглянул на крышку: мой класс, моя фамилия — мне. Интересно, очень интересно.

Я втиснул гвозди крышки на место и, оставив ящик на подоконнике, поднялся на второй этаж и постучал в учительскую. Лидия Михайловна уже ушла. Ничего, наедем, знаем, где живёт, бывали. Значит, вот как: не хочешь садиться за стол — получай продукты на дом. Значит, так. Не выйдет. Больше некому. Это не мать: она бы и записку не забыла вложить, рассказала бы, откуда, с каких приисков взялось такое богатство.

Когда я бочком влез с посылкой в дверь, Лидия Михайловна приняла вид, что ничего не понимает. Она смотрела на ящик, который я поставил перед ней на пол, и удивленно спрашивала:

Что это? Что такое ты принес? Зачем?

Это вы сделали, — сказал я дрожащим, срывающимся голосом.

Что я сделала? О чем ты?

Вы отправили в школу эту посылку. Я знаю, вы.

Я заметил, что Лидия Михайловна покраснела и смутилась. Это был тот единственный, очевидно, случай, когда я не боялся смотреть ей прямо в глаза. Мне было наплевать, учительница она или моя троюродная тётка. Тут спрашивал я, а не она, и спрашивал не на французском, а на русском языке, без всяких артиклей. Пусть отвечает.

Почему ты решил, что это я?

Потому что у нас там не бывает никаких макарон. И гематогену не бывает.

Как! Совсем не бывает?! — Она изумилась так искренне, что выдала себя с головой.

Совсем не бывает. Знать надо было.

Лидия Михайловна вдруг засмеялась и попыталась меня обнять, но я отстранился. от нее.

Действительно, надо было знать. Как же это я так?! — Она на минутку задумалась. — Но тут и догадаться трудно было — честное слово! Я же городской человек. Совсем, говоришь, не бывает? Что же у вас тогда бывает?

Горох бывает. Редька бывает.

Горох… редька… А у нас на Кубани яблоки бывают. Ох, сколько сейчас там яблок. Я нынче хотела поехать на Кубань, а приехала почему-то сюда. — Лидия Михайловна вздохнула и покосилась на меня. — Не злись. Я же хотела как лучше. Кто знал, что можно попасться на макаронах? Ничего, теперь буду умнее. А макароны эти ты возьми…

Не возьму, — перебил я ее.

Ну, зачем ты так? Я знаю, что ты голодаешь. А я живу одна, денег у меня много. Я могу покупать что захочу, но ведь мне одной… Я и ем-то помаленьку, боюсь потолстеть.

Я совсем не голодаю.

Не спорь, пожалуйста, со мной, я знаю. Я говорила с твоей хозяйкой. Что плохого, если ты возьмешь сейчас эти макароны и сваришь себе сегодня хороший обед. Почему я не могу тебе помочь единственный раз в жизни? Обещаю больше никаких посылок не подсовывать. Но эту, пожалуйста, возьми. Тебе надо обязательно есть досыта, чтобы учиться. Сколько у нас в школе сытых лоботрясов, которые ни в чем ничего не соображают и никогда, наверное, не будут соображать, а ты способный мальчишка, школу тебе бросать нельзя.

Ее голос начинал на меня действовать усыпляюще; я боялся, что она меня уговорит, и, сердясь на себя за то, что понимаю правоту Лидии Михайловны, и за то, что собираюсь ее все-таки не понять, я, мотая головой и бормоча что то, выскочил за дверь.

* * *

Уроки наши на этом не прекратились, я продолжал ходить к Лидии Михайловне. Но теперь она взялась за меня по-настоящему. Она, видимо, решила: ну что ж, французский так французский. Правда, толк от этого выходил, постепенно я стал довольно сносно выговаривать французские слова, они уже не обрывались у моих ног тяжёлыми булыжниками, а, позванивая, пытались куда-то лететь.

Хорошо, — подбадривала меня Лидия Михайловна. — В этой четверти пятёрка ещё не получится, а в следующей — обязательно.

О посылке мы не вспоминали, но я на всякий случай держался настороже. Мало ли что Лидия Михайловна возьмётся ещё придумать? Я по себе знал: когда что-то не выходит, все сделаешь для того, чтобы вышло, так просто не отступишься. Мне казалось, что Лидия Михайловна все время ожидающе присматривается ко мне, а присматриваясь, посмеивается над моей диковатостью, — я злился, но злость эта, как ни странно, помогала мне держаться уверенней. Я уже был не тот безответный и беспомощный мальчишка, который боялся ступить здесь шагу, помаленьку я привыкал к Лидии Михайловне и к ее квартире. Все ещё, конечно, стеснялся, забивался в угол, пряча свои чирки под стул, но прежние скованность и угнетенность отступали, теперь я сам осмеливался задавать Лидии Михайловне вопросы и даже вступать с ней в споры.

Она сделала ещё попытку посадить меня за стол — напрасно. Тут я был непреклонен, упрямства во мне хватало на десятерых.

Наверное, уже можно было прекратить эти занятия на дому, самое главное я усвоил, язык мой отмяк и зашевелился, остальное со временем добавилось бы на школьных уроках. Впереди годы да годы. Что я потом стану делать, если от начала до конца выучу все одним разом? Но я не решался сказать об этом Лидии Михайловне, а она, видимо, вовсе не считала нашу программу выполненной, и я продолжал тянуть свою французскую лямку. Впрочем, лямку ли? Как-то невольно и незаметно, сам того не ожидая, я почувствовал вкус к языку и в свободные минуты без всякого понукания лез в словарик, заглядывал в дальние в учебнике тексты. Наказание превращалось в удовольствие. Меня ещё подстёгивало самолюбие: не получалось — получится, и получится — не хуже, чем у самых лучших. Из другого я теста, что ли? Если бы ещё не надо было ходить к Лидии Михайловне… Я бы сам, сам…

Однажды, недели через две после истории с посылкой, Лидия Михайловна, улыбаясь, спросила:

Ну, а на деньги ты больше не играешь? Или где-нибудь собираетесь в сторонке да поигрываете?

Как же сейчас играть?! — удивился я, показывая взглядом за окно, где лежал снег.

А что это была за игра? В чем она заключается?

Зачем вам? — насторожился я.

Интересно. Мы в детстве когда-то тоже играли, Вот и хочу знать, та это игра или нет. Расскажи, расскажи, не бойся.

Я рассказал, умолчав, конечно, про Вадика, про Птаху и о своих маленьких хитростях, которыми я пользовался в игре.

Нет, — Лидия Михайловна покачала головой. — Мы играли в «пристенок». Знаешь, что это такое?

Вот смотри. — Она легко выскочила из-за стола, за которым сидела, отыскала в сумочке монетки и отодвинула от стены стул. Иди сюда, смотри. Я бью монетой о стену. — Лидия Михайловна легонько ударила, и монета, зазвенев, дугой отлетела на пол. Теперь, — Лидия Михайловна сунула мне вторую монету в руку, бьёшь ты. Но имей в виду: бить надо так, чтобы твоя монета оказалась как можно ближе к моей. Чтобы их можно было замерить, достать пальцами одной руки. По-другому игра называется: замеряшки. Достанешь, — значит, выиграл. Бей.

Я ударил — моя монета, попав на ребро, покатилась в угол.

О-о, — махнула рукой Лидия Михайловна. — Далеко. Сейчас ты начинаешь. Учти: если моя монета заденет твою, хоть чуточку, краешком, — я выигрываю вдвойне. Понимаешь?

Чего тут непонятного?

Сыграем?

Я не поверил своим ушам:

Как же я с вами буду играть?

А что такое?

Вы же учительница!

Ну и что? Учительница — так другой человек, что ли? Иногда надоедает быть только учительницей, учить и учить без конца. Постоянно одёргивать себя: то нельзя, это нельзя, — Лидия Михайловна больше обычного прищурила глаза и задумчиво, отстранено смотрела в окно. — Иной раз полезно забыть, что ты учительница, — не то такой сделаешься бякой и букой, что живым людям скучно с тобой станет. Для учителя, может быть, самое важное — не принимать себя всерьёз, понимать, что он может научить совсем немногому. — Она встряхнулась и сразу повеселела. — А я в детстве была отчаянной девчонкой, родители со мной натерпелись. Мне и теперь ещё часто хочется прыгать, скакать, куда-нибудь мчаться, что-нибудь делать не по программе, не по расписанию, а по желанию. Я тут, бывает, прыгаю, скачу. Человек стареет не тогда, когда он доживает до старости, а когда перестаёт быть ребёнком. Я бы с удовольствием каждый день прыгала, да за стенкой живёт Василий Андреевич. Он очень серьёзный человек. Ни в коем случае нельзя, чтобы он узнал, что мы играем в «замеряшки».

Но мы не играем ни в какие «замеряшки». Вы только мне показали.

Мы можем сыграть так просто, как говорят, понарошку. Но ты все равно не выдавай меня Василию Андреевичу.

Господи, что творится на белом свете! Давно ли я до смерти боялся, что Лидия Михайловна за игру на деньги потащит меня к директору, а теперь она просит, чтобы я не выдавал её. Светопреставление — не иначе. Я озирался, неизвестно чего пугаясь, и растерянно хлопал глазами.

Ну что — попробуем? Не понравится — бросим.

Давайте, — нерешительно согласился я.

Начинай.

Мы взялись за монеты. Видно было, что Лидия Михайловна когда-то действительно играла, а я только-только примеривался к игре, я еще не выяснил для себя, как бить монетой о стену ребром ли, или плашмя, на какой высоте и с какой силой когда лучше бросать. Мои удары шли вслепую; если бы вели счёт, я бы на первых же минутах проиграл довольно много, хотя ничего хитрого в этих «замеряшках» не было. Больше всего меня, разумеется, стесняло и угнетало, не давало мне освоиться то, что я играю с Лидией Михайловной. Ни в одном сне не могло такое присниться, ни в одной дурной мысли подуматься. Я опомнился не сразу и не легко, а когда опомнился и стал понемножку присматриваться к игре, Лидия Михайловна взяла и остановила её.

Нет, так неинтересно, — сказала она, выпрямляясь и убирая съехавшие на глаза волосы. — Играть — так по-настоящему, а то что мы с тобой как трёхлетние малыши.

Но тогда это будет игра на деньги, — несмело напомнил я.

Конечно. А что мы с тобой в руках держим? Игру на деньги ничем другим подменить нельзя. Этим она хороша и плоха одновременно. Мы можем договориться о совсем маленькой ставке, а все равно появится интерес.

Я молчал, не зная, что делать и как быть.

Неужели боишься? — подзадорила меня Лидия Михайловна.

Вот ещё! Ничего я не боюсь.

У меня была с собой кой-какая мелочишка. Я отдал монету Лидии Михайловне и достал из кармана свою. Что ж, давайте играть по-настоящему, Лидия Михайловна, если хотите. Мне-то что — не я первый начал. Вадик попервости на меня тоже ноль внимания, а потом опомнился, полез с кулаками. Научился там, научусь и здесь. Это не французский язык, а я и французский скоро к зубам приберу.

Мне пришлось принять одно условие: поскольку рука у Лидии Михайловны больше и пальцы длиннее, она станет замерять большим и средним пальцами, а я, как и положено, большим и мизинцем. Это было справедливо, и я согласился.

Игра началась заново. Мы перебрались из комнаты в прихожую, где было свободнее, и били о ровную дощатую заборку. Били, опускались на колени, ползали, но полу, задевая друг друга, растягивали пальцы, замеряя монеты, затем опять поднимаясь на ноги, и Лидия Михайловна объявляла счёт. Играла она шумно: вскрикивала, хлопала в ладоши, поддразнивала меня — одним словом, вела себя как обыкновенная девчонка, а не учительница, мне даже хотелось порой прикрикнуть. Но выигрывала тем не менее она, а я проигрывал. Я не успел опомниться, как на меня набежало восемьдесят копеек, с большим трудом мне удалось скостить этот долг до тридцати, но Лидия Михайловна издали попала своей монетой на мою, и счет сразу подскочил до пятидесяти. Я начал волноваться. Мы договорились расплачиваться по окончании игры, но, если дело и дальше так пойдёт, моих денег уже очень скоро не хватит, их у меня чуть больше рубля. Значит, за рубль переваливать нельзя — не то позор, позор и стыд на всю жизнь.

И тут я неожиданно заметил, что Лидия Михайловна и не старается вовсе у меня выигрывать. При замерах ее пальцы горбились, не выстилаясь во всю длину, — там, где она якобы не могла дотянуться до монеты, я дотягивался без всякой натуги. Это меня обидело, и я поднялся.

Нет, — заявил я, — так я не играю. Зачем вы мне подыгрываете? Это нечестно.

Но я действительно не могу их достать, — стала отказываться она. — У меня пальцы какие-то деревянные.

Хорошо, хорошо, я буду стараться.

Не знаю, как в математике, а в жизни самое лучшее доказательство — от противного. Когда на следующий день я увидел, что Лидия Михайловна, чтобы коснутся монеты, исподтишка подталкивает ее к пальцу, я обомлел. Взглядывая на меня и почему-то не замечая, что я прекрасно вижу ее чистой воды мошенничество, она как ни в чем не бывало продолжала двигать монету.

Что вы делаете? — возмутился я.

Я? А что я делаю?

Зачем вы ее подвинули?

Да нет же, она тут и лежала, — самым бессовестным образом, с какой-то даже радостью отперлась Лидия Михайловна ничуть не хуже Вадика или Птахи.

Вот это да! Учительница, называется! Я своими собственными глазами на расстоянии двадцати сантиметров видел, что она трогала монету, а она уверяет меня, что не трогала, да еще и смеется надо мной. За слепого, что ли, она меня принимает? За маленького? Французский язык преподаёт, называется. Я тут же напрочь забыл, что всего вчера Лидия Михайловна пыталась подыграть мне, и следил только за тем, чтобы она меня не обманула. Ну и ну! Лидия Михайловна, называется.

В этот день мы занимались французским минут пятнадцать-двадцать, а затем и того меньше. У нас появился другой интерес. Лидия Михайловна заставляла меня прочесть отрывок, делала замечания, по замечаниям выслушивала ещё раз, и мы не мешкая переходили к игре. После двух небольших проигрышей я стал выигрывать. Я быстро приловчился к «замеряшкам», разобрался во всех секретах, знал, как и куда бить, что делать в роли разыгрывающего, чтобы не подставить свою монету под замер.

И опять у меня появились деньги. Опять я бегал на базар и покупал молоко — теперь уже в мороженых кружках. Я осторожно срезал с кружка наплыв сливок, совал рассыпающиеся ледяные ломтики в рот и, ощущая во всем теле их сытую сладость, закрывал от удовольствия глаза. Затем переворачивал кружок вверх дном и долбил ножом сладковатый молочный отстой. Остаткам позволял растаять и выпивал их, заедая куском чёрного хлеба.

Ничего, жить можно было, а в скором будущем, как залечим раны войны, для всех обещали и счастливое время.

Конечно, принимая деньги от Лидии Михайловны, я чувствовал себя неловко, но всякий раз успокаивался тем, что это честный выигрыш. Я никогда не напрашивался на игру, Лидия Михайловна предлагала ее сама. Отказываться я не смел. Мне казалось, что игра доставляет ей удовольствие, она веселела, смеялась, тормошила меня.

Знать бы нам, чем это все кончится…

…Стоя друг против друга на коленях, мы заспорили о счете. Перед тем тоже, кажется, о чем-то спорили.

Пойми ты, голова садовая, — наползая на меня и Размахивая руками, доказывала Лидия Михайловна, — зачем мне тебя обманывать? Я веду счёт, а не ты, я лучше знаю. Я трижды подряд проиграла, а перед тем была «чика».

— «Чика» не считово.

Почему это не считово?

Мы кричали, перебивая друг друга, когда до нас донёсся удивлённый, если не сказать, поражённый, но твердый, звенящий голос:

Лидия Михайловна!

Мы замерли. В дверях стоял Василий Андреевич.

Лидия Михайловна, что с вами? Что здесь происходит?

Лидия Михайловна медленно, очень медленно поднялась с колен, раскрасневшаяся и взлохмаченная, и, пригладив волосы, сказала:

Я, Василий Андреевич, надеялась, что вы постучите, прежде чем входить сюда.

Я стучал. Мне никто не ответил. Что здесь происходит? объясните, пожалуйста. Я имею право знать как директор.

Играем в «пристенок», — спокойно ответила Лидия Михайловна.

Вы играете на деньги с этим?.. — Василий Андреевич ткнул в меня пальцем, и я со страху пополз за перегородку, чтобы укрыться в комнате. — Играете с учеником?! Я правильно вас понял?

Правильно.

Ну, знаете… — Директор задыхался, ему не хватало воздуха. — Я теряюсь сразу назвать ваш поступок. Это преступление. Растление. Совращение. И еще, еще… Я двадцать лет работаю в школе, видывал всякое, но такое…

И он воздел над головой руки.

* * *

Через три дня Лидия Михайловна уехала. Накануне она встретила меня после школы и проводила до дому.

Поеду к себе на Кубань, — сказала она, прощаясь. — А ты учись спокойно, никто тебя за этот дурацкий случай не тронет. Тут виновата я. Учись, — она потрепала меня по голове и ушла.

И больше я ее никогда не видел.

Среди зимы, уже после январских каникул, мне пришла на школу по почте посылка. Когда я открыл её, достав опять топор из-под лестницы, — аккуратными, плотными рядами в ней лежали трубочки макарон. А внизу в толстой ватной обертке я нашел три красных яблока.

Раньше я видел яблоки только на картинках, но догадался, что это они.

Мальчику, которому одиннадцать лет, пора идти в пятый класс. Это было в 1948 году. Но из-за того, что живет далеко, приходится переезжать в райцентр к знакомой мамы, с которой она договорилась. Дядя Ваня шофер, подвез мальчика в последнее воскресение августа до улицы Каменной, где ему предстояло квартировать. Высадил, выгрузил узел с вещами и, похлопав по плечу, пожелал ему удачи.

В то время голод еще не отступил. У мамы мальчика было трое детей, включая его. Он чтобы не умереть с голоду заставлял себя и свою сестру глотать глазки не проросшей картошки, овса, зерна и ржи. Они думали, что таким образом в животе образуются посадки этих культур и им не придется думать о голоде. Но урожая они так и не почувствовали. Думали, что делали что-то не так.

Жила семья мальчика не богато, да только его считали самым умным в деревне. Хорошо учился, да и с удовольствием. Бабушкам читал и писал письма, часто перебирал местную библиотеку, и по вечерам рассказывал из тех книг истории, которые от себя частенько приукрашивал. А самое главное в него часто верили, когда дело касалось облигаций, которых скопилось, за время войны, очень много. И часто в его руках они становились выигрышными. Пусть не большими выигрышами, но на то время и это было за счастье. И ему частенько на радостях за это что-то давали. Однажды очень жадному дяде Илье, мальчик выиграл 400 рублей, за что тот подарил ведро картошки ему под весну, это было очень не плохо на тот момент.

И поэтому вся деревня в один голос твердила его маме, чтоб та отдавала его учиться. И та, несмотря на все трудности нашла способ как устроить его в школу.

Мальчик учился и тут хорошо. Другого выхода не было. Да и всегда делал уроки, ничего не упускал. По всем предметам пятерки стояли, только вот по французскому у него не получалось. Он знал все правила, мог применять их, понимал язык, и все остальное, но говорить он не мог, в его произношение ему часто мешало его деревенское происхождение. Учительница – Лидия Михайловна всегда морщилась, когда он говорил, и снова и снова пыталась объяснить ему технику произношения отдельных звуков. Дома у него не получалось работать над ним, а когда был на уроках трудился не покладая рук.

Но как только мальчик оставался один на один, он начинал тосковать за домом. Он очень скучал за мамой, да так, что аж похудел. Мать приехала к нему в конце сентября и даже испугалась за мальчика, за его здоровье. Он даже не выдержал и, когда она уезжала, побежал за машиной и плакал. Мать остановилась и вышла, сказала, чтоб собирался, но мальчик вовремя одумался и ушел в дом.

Похудел он не только от тоски, а и от недоедания. Мама передавала еду, но ее не хватало. В основном это была картошка и хлеб. Иногда еще творог. Передавала она раз в неделю, но хватало еды максимум на пару дней. Позже он стал замечать, что часть девается куда-то в неизвестность. Но матери говорить этого он не хотел, так как она старалась из-за всех сил достать эти продукты.

Голод там совсем был не похож на голод в деревне, ведь в деревне всегда можно было найти, что покушать. А тут приходилось постоянно думать, как и где чего отхватить. Рыбалка не приносила улова. Только кипятком на ночь спасался он от голода. И с нетерпением ждал, когда ему тот шофер дядя Ваня привезет передачку от мамы. Но он понимал, что на долго ему не хватит той еды.

Однажды сын той женщины, у которой жил мальчик, показал ему, как играют в игру «Чика». Игра проходила на самом конце города, он сразу понял, в чем суть. Но играли на деньги, а их у него совсем не было, но понял, что это было бы спасением для него.

Мама ему присылала 5 рублей, на которые он должен был покупать молоко, у него было малокровие. И вот однажды, после очередного такого конверта, мальчик рискнул играть. Сначала он проигрывал, но вскоре он набил руку и выиграл первый рубль, больше ему и не нужно было. Этих денег хватило бы на пол литра молока.

Однако он стал очень хорошо играть и совершенно не умел этого скрывать. И вот однажды, после очередного выигранного рубля, мальчика подкараулили и избили.

На следующий день он естественно пришел на занятия с избитым лицом. Его классный руководитель хотела узнать, что с ним, но мальчик не отвечал, а его одноклассники все выдали. Она его совсем не ругала, не оправдывая тем самым мысли мальчика. Она просто спросила, сколько он выигрывает и на что тратит деньги.

Ответив, что на молоко, молодая красивая и умная учительница ничего не сказала. Да только в душе она его жалела. Ведь перед ней сидел голодный худой деревенский мальчишка, да еще и побитый, без матери и отца в этом городе.

Она стала переживать, что только по французскому у него не пятерка и предложила позаниматься с ним дополнительно. Мальчик согласился. И каждый раз после занятий Лидия Михайловна хотела накормить ужином мальчика, да тот отказывался.

И даже один раз в школу принесли для него посылку, он думал что это от мамы, обрадовался, но, открыв, он понял, что это Лидия Михайловна хочет его подкормить, так как там были макароны и гематоген а таких продуктов в деревне никогда не было. Он взял коробку и отнес обратно учительнице.

Но с этих пор занятия не прекратились. А наоборот взяли еще большие обороты. Мальчик стал лучше говорить и ему легче давались французские фразы.

Но однажды Лидия Михайловна, спросив, не играет ли мальчик снова на деньги, на его отрицательный ответ стала рассказывать о своих играх. И через некоторое время они уже ползали по полу, играя в игру. С этих пор французский отошел на второй план, а основное время их дополнительных занятий занимали игры.

Но этому пришлось закончиться, так как их увидела директор школы. После этого Лидия Михайловна перевелась на Кубань.

Среди зимы мальчику пришла посылка. Там были макароны и яблоки. Это передала та самая учительница. Раньше мальчик видел яблоки только на картинках, но понял что это именно они.

Мальчик пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней сказать, поехал: у них в деревне была только начальная школа, поэтому его отправили учиться дальше в райцентр.

Голод в тот год еще не отступил, а их у матери было трое.

Трудно сказать, как решилась мать отпустить сына в район: жили они без отца, очень плохо, она, видно, рассудила, что хуже не будет — некуда. Учился мальчик хорошо и с удовольствием, писал за старух письма, и все считали его «башковитым». И мать, наперекор всем несчастьям, собрала его.

Учился мальчик и в райцентре хорошо. По всем предметам, кроме французского, были пятерки. С французским у него не ладилось из-за произношения. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая его, бессильно морщилась и закрывала глаза.

В райцентре мальчик сильно похудел из-за тоски по дому и потому, что он постоянно недоедал. Осенью, когда из их деревни возили зерно, мать присылала еду довольно часто. Но ее не хватало.

Голод в городе совсем не походил на голод в деревне. Там всегда, особенно осенью, можно было что-то перехватить, сорвать, выкопать. Здесь же были чужие люди, чужие огороды, чужая земля.

Однажды в сентябре приятель мальчика спросил у него, умеет ли он играть в «чику», и позвал посмотреть. Игра происходила на окраине города. Мальчик понаблюдал и понял, в чем состоит суть игры. Главное — игра шла на деньги, и он понял, что это будет спасением для него.

Денег, конечно, у матери не было. Но очень редко она присылала в конверте 5 рублей. Предполагалось, что сын должен покупать на них молоко — от малокровия. И вот, когда у него снова появились деньги, он решил попробовать играть. Сначала мальчик проигрывал, но с каждым разом он чувствовал, что его рука становится увереннее. И вот наступил день, когда он выиграл свой первый рубль. Больше ему было не надо — этого хватало на пол-литровую банку молока. Голод уже не был так страшен.

Но у мальчика не хватало хитрости скрыть свое умение, и вскоре, когда после очередного выигранного рубля он собирался уходить, его остановили и избили.

На следующий день с разбитым лицом он пришел в школу. Лидия Михайловна, которая была их классным руководителем, поинтересовалась, в чем дело. И кто-то с задних парт, крикнув, раскрыл его тайну.

Мальчик ждал наказания, но учительница спокойно восприняла эту новость. Она только стала расспрашивать, сколько он выигрывает и на что тратит деньги.

— На молоко, — ответил он.

Она сидела перед ним, умная, молодая, красивая, и внимательно рассматривала его.

Перед ней крючился на парте тощий мальчишка с разбитым лицом, неопрятный без матери и одинокий.

Вздохнув, Лидия Михайловна перевела разговор на другое. Она пожалела, что у него только по французскому не пятерка, и предложила заниматься с ним дополнительно.

Так начались для него мучительные и неловкие дни. Каждый вечер после занятий Лидия Михайловна пыталась усадить его ужинать, но ученик упорно отказывался.

Однажды в школе ему сказали, что внизу, в раздевалке, для него лежит посылка. Мальчик обрадовался: конечно же, это кто-то привез от матери. Взяв фанерный ящик и тут же открыв, он с удивлением обнаружил там макароны и гематоген. И он все понял! У них в деревне никогда таких продуктов не было. Это учительница решила подкормить его таким образом. Взяв посылку, мальчик отнес и отдал ее Лидии Михайловне.

Уроки французского на этом не прекратились. Лидия Михайловна взялась за мальчика по-настоящему. И вскоре это дало результаты: произносить фразы по-французски стало гораздо легче.

Однажды учительница спросила, по-прежнему ли он играет на деньги.

— Нет, — ответил мальчик. — Ведь сейчас зима.

Лидия Михайловна стала вспоминать свое детство и их игры. Оказывается, они тоже играли на деньги. Как-то Лидия Михайловна попыталась вспомнить эту полузабытую игру, и вскоре, ползая.по полу и крича друг на друга, они азартно сражались в «пристенок».

Теперь французским они занимались мало, все время проводя в игре. Выигрывали поочередно, но мальчик — больше и чаще.

Знать бы, чем это кончится.

Стоя друг против друга, они заспорили о счете. Они кричали, перебивая друг друга, когда до них донесся удивленный, если не сказать, пораженный, но твердый, звенящий голос:

— Лидия Михайловна, что здесь происходит?

В дверях стоял директор школы.

Через три дня Лидия Михайловна уехала. Накануне она встретила мальчика после школы.

— Поеду к себе на Кубань, — сказала она, прощаясь. — А ты учись спокойно… Тут виновата я. Учись, — она потрепала меня по голове и ушла.

И больше он никогда ее не видел.

Среди зимы, уже после январских каникул, ему пришла по почте посылка. Там были макароны и три красных яблока.

Год:
1973 Жанр:
рассказ

Главные герои:
мальчик и учитель французского языка Лидия Михайловна.

В рассказе в. Распутина «Уроки французского» повествование идет от лица главного героя, одиннадцатилетнего деревенского мальчика. История происходит в голодное послевоенное время. Мальчик со своей семьей, мамой и двумя сестрами, живет в деревне. Он окончил начальную школу и считается грамотным человеком. К нему за помощью обращаются все односельчане: прочитать или написать какую-либо бумагу, проверить по таблице розыгрыш облигаций. Односельчане считают мальчика удачливым и делятся с ним небольшой частью выигрыша.

Мать растит детей одна и, видя стремление старшего сына к знаниям, отправляет его в райцентр, чтобы он мог продолжить учебу. Колхозный шофер привозит его к знакомой матери, у которой мальчик будет теперь жить. Так начинается его самостоятельная жизнь, полная горестей и постоянного чувства голода. Мать не могла посылать ему денег на питание, поэтому изредка передавала немного продуктов. Однако их хватало ненадолго. Хозяйка, а может быть, и ее дети, воровали продукты у мальчика, и он оставался голодным.

В школе же дела шли неплохо. По всем предметам мальчик был отличником, единственным, что он никак не мог освоить, был французский. Грамматику и чтение он осваивал быстро, а вот произношение никак не давалось, слова звучали грубо и сухо. Учительница очень старалась научить мальчика правильному произношению, но ее усилия были напрасны.

Однажды, после очередных голодных скитаний по улице, к мальчику подошел сын хозяйки дома, Федя, и спросил его, умеет ли он играть в игру на деньги – «чику». Федя познакомил его с мальчишками, которые, спрятавшись от взрослых на пустыре, играли на деньги. Правила игры были простые: нужно шайбой ударить по монеткам так, чтобы они упали орлом. Получилось – деньги твои.

Мальчик долго присматривался и отрабатывал броски, тренируя силу удара, и, когда мать прислала ему с посылкой немного денег, впервые решил поучаствовать в игре. Вначале у него не получалось, но со временем он стал выигрывать, все чаще и чаще. Когда в сумме у него накапливался рубль, мальчик шел с ним на рынок и покупал молоко, которое спасало его от голода. Но так длилось не долго. Самому старшему из игроков, Вадику, не понравилось, что мальчик постоянно выигрывает.

Во время очередной игры Вадик и его приятель Птаха, играли не честно, специально переворачивая монеты. Это заметили все, но только мальчик решился оспорить результат игры. Завязалась драка и его сильно избили, разбили нос и щеку. Никто из других присутствовавших на игре не пришел ему на помощь, даже его одноклассник.

На следующий день учительница спросила у мальчика, где он разбил лицо, и одноклассник его выдал, рассказав об игре на деньги. Учительница оставила мальчика после уроков. Он признался ей, что действительно играет на деньги, но покупает не конфеты, как думала учительница, а молоко, которое ему нужно пить от малокровия.

Вместо того чтобы доложить об игре директору, учительница приглашает его домой, на дополнительные занятия французским. Мальчик идет к ней с боязнью и неохотой, ведь в том же самом доме находится и квартира директора школы. На занятиях он не может сосредоточиться, хочет уйти как можно скорее.

Лидии Михайловне жаль голодающего мальчика, она пытается накормить его. Ради этого она даже отправляет на имя мальчика посылку в школу, якобы из деревни. Но Лидия Михайловна городская, она не знает, какие в деревне могут быть продукты, а каких нет, и этим выдает себя. Сначала мальчик радуется неожиданной посылке, но увидев среди содержимого макароны и гематоген, понимает, что ее послала учительница.

Со временем французский дается мальчику все легче, он уже неплохо разговаривает на нем. Но учительнице все не удается накормить мальчика, и она решает прибегнуть к хитрости. Во время очередного урока она просит мальчика рассказать об игре и предлагает сыграть с ней. Сначала мальчик очень удивляется, но соглашается. Лидия Михайловна явно жульничает, подыгрывая мальчику, и его это обижает. Он отказывается играть, и тогда учительница начинает играть по-настоящему. Постепенно французский отходит на второй план, и большую часть урока они посвящают игре. Игроки играют эмоционально, громко ссорятся, подсчитывая баллы. Во время одного из таких споров в комнату неожиданно входит директор. Поняв, что происходит, он ужасается, ведь такого поведения никак нельзя было ожидать от благопристойной учительницы.

Лидия Михайловна решает ничего не объяснять и уходит в работы. Она уезжает Кубань, где родилась и выросла, а мальчик остается учиться. Прощаясь с мальчиком, учительница просит его не бросать учебу, и ничего не боятся, с ее отъездом об этой истории забудут. Через некоторое время в школу на имя мальчика приходит посылка с Кубани. В ней лежали макароны и красные яблоки, которых мальчик до этого никогда не пробовал.

Картинка или рисунок Уроки французского

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Куприн Суламифь

  В начале автор повествует о времени правления Соломона, о его жизни. Сорока пяти летний царь Персии был необыкновенно мудр и красив, щедр и богат. У Соломона было много женщин, только жён в гареме семьсот человек. А ещё наложницы

• Краткое содержание Вино из одуванчиков Рэй Брэдбери

  В книге рассказывается о двенадцатилетнем мальчике Дугласе, его семье и друзьях. Каждый его день своей юной жизни он совершает удивительные открытия

• Краткое содержание Платонов Возвращение

  Главный герой-Алексей Алексеевич Иванов пробыл на войне четыре года и был демобилизован. С ним прощаются по всем законам, есть музыка, уважение и любовь со стороны сослуживцев, после чего он отправляется домой. 8 класс

• Краткое содержание Шукшин Беседы при ясной луне

  Пенсионеру Николаю Баеву было 63 года. Всю жизнь он проработал в конторах, вначале работал счетоводом, потом бухгалтером. Нажил себе бессонницу. А одной его знакомой, Марье Селезневой, незадолго до выхода на пенсию пришлось

• Краткое содержание Воспитание чувств Флобер

  Юный бакалавр Фредерик Моро осенью 1840г. возвращается из Парижа домой в Ножан — на — Сене. На пароходе он знакомится с четой Арну. Господин Арну — хозяин газеты, рассказывающей о живописи

Этапы урока

Деятельность учителя

Деятельность учащихся

Формируемые УУД

Организационный момент

Прозвенел звонок для нас!

Все зашли спокойно в класс!

Приветствуют учителя

Постановка темы и цели урока

На слайде размещены обложки книг автора, произведения которого мы читали на прошлых уроках. Назовите их? Кто является автором этих рассказов?

Какое произведение вам не знакомо?

Сформулируйте цель урока.

Л.Пантелеев «Фенька», «Новенькая»

«Честное слово»

Познакомиться с произведением Л.Пантелеева «Честное слово»

ПУУД: Умение добывать новые знания, используя свой жизненный опыт.

КУУД: Умение слушать и понимать речь других.

ЛУУД: Умение определять и высказывать общие для всех людей правила поведения.

Рассмотрите иллюстрацию на слайде и предположите, о чем это произведение.

У вас на партах листы с планом урока. Пункты плана в произвольном порядке. Восстановите последовательность их выполнения на уроке.

Ответы детей

1. Прочитать произведение;

2. Проанализировать главного героя;

3. Сравнить литературного героя и героя в жизни.

Открытие нового знания

Первичное восприятие текста Как вы понимаете значение слова «Честный»? «Честь»?

Посмотрите на слайд, возьмите смартфоны и отсканируйте коды. Это определения из толкового словаря.

Ответы детей

Словарная работа с QR-кодами.

Проверка первичного восприятия текста

Учитель читает произведение до диалога.

Как вы думаете, почему мальчик плакал?

Давайте выясним, что было на самом деле.

Послушайте аудиозапись.

(до слов «- Я честное слово сказал…»)

Какие чувства испытывал мальчик?

Почему мальчик не уходил с поста?

Трудно ли держать честное слово? Почему?

Как вы думаете, мог ли этот взрослый человек помочь мальчику?

Дочитываем произведение самостоятельно.

Дал честное слово

Ответы детей

(что значит дать честное слово?)

Предположения детей

Предположения детей

ПУУД:

Умение добывать новые знания, используя свой жизненный опыт;

Умение перерабатывать полученную информацию, делать выводы в результате совместной деятельности класса.

РУУД: Способность принимать, сохранять цели и следовать им в учебной деятельности;

Планирование своей деятельности.

Прогнозирование деятельности.

КУУД: Умение сотрудничать и работать в группе;

Умение слушать и понимать речь других.

ЛУУД: Оценивание жизненной ситуации с точки зрения общепринятых норм и ценностей.

Во время чтения произведения производится словарная работа с помощью QR-кодов.

СТОРОЖКА — небольшой домик, помещение для сторожа.

ЧАСОВОЙ — вооружённый караульный, выполняющий боевую задачу по охране и обороне порученного ему поста (военнослужащий, стоящий на посту, на часах).

КРАСНОАРМЕЕЦ — воинское звание и должность военнослужащего Красной Армии.

КРАСНАЯ АРМИЯ — название армии в советское время (1918-1946 гг.).

Физкультминутка «Солдаты»

Встали ровненько, ребята,

Пошагали, как солдаты.

Влево, вправо наклонись.

На носочках потянись.

Раз — рывок (прыжок),

Два — рывок,

Отдохнул ли ты дружок?

Помаши кистями дружно

Нам работать сейчас нужно!

(ученики работают в программе «сканер QR-кодов). ПУУД: рассуждение по теме урока в соответствии с возрастными нормами; логический анализ объектов с целью выделения признаков.

КУУД: выражение своих мыслей с достаточной полнотой и точностью

ПУУД: рефлексия способов и условий действия, контроль и оценка процесса и результата действия

Вернемся к задачам урока. Какую задачу мы выполнили?

Какие чувства вы испытали после прочтения?

Что подтвердилось из ваших предположений?

1. Прочитать произведение

Учитель делит класс на 3 группы.

Первая группа ищет в тексте описание внешнего вида мальчика. Вторая группа — чувства и переживания. Третья — поступки, поведение. Один человек из группы презентует. Прочитайте последний абзац рассказа. Почему именно так автор заканчивает свое произведение?

Хорошо читающий ученик читает последний абзац рассказа.

Ответы детей

Как вы думаете, какая главная мысль рассказа «Честное слово»?

Как вы считаете, выполнили ли мы вторую задачу урока?

На ваших столах лежит конверт с разрезанными пословицами. Соедините их.

Проверяем (слайд). Ответы детей:

(Как аукнется, так и откликнется.

Нечистая совесть спать не даёт.

Не давши слово — крепись, а давши — держись.

Не по виду суди, а по делам гляди.) Из этих пословиц выберите ту, которая передает главную мысль произведения с помощью бумажных карточек с QR-кодами Plickers.

Как вы думаете, было ли это произведение поучительным?

«О детях и для детей».

Ответы детей

Как называется раздел, в котором мы работаем на уроках литературного чтения?

Какие еще произведения из этого раздела мы изучали?

— Что объединяет эти рассказы?

— Что общего в характерах главных героев?

— Чем отличается главный герой этого произведения от других?

— Кто из современного мира для вас является героем, который может сдержать свое честное слово? Ответы детей

Рефлексия

Расположите иллюстрации в хронологическом порядке (пояснить слово хронология).

Чему учит рассказ?

Какова главная мысль рассказа «Честное слово?

Оцените свою работу. Поставьте «+» в нужной графе таблицы.

Ответы детей: честь превыше всего.

Оценивают себя…

РУУД: Самоконтроль процесса и результатов деятельности.

КУУД: Умение слушать и понимать речь других

Домашнее задание

Выбери домашнее задание:

— Пересказ от лица главного героя произведения;

— Нарисовать иллюстрацию к понравившемуся отрывку;

— Составить план произведения.

Название

этапа урока

Задача, которая должна быть решена (в рамках достижения планируемых результатов урока)

Формы организации деятельности учащихся

Действия учителя по организации деятельности учащихся

Действия учащихся (предметные, познавательные,

регулятивные)

1

Мотивация  (самоопреде-ление) к учебной деятельности

Мотивировать обучающихся на изучение  темы

«Л. Пантелеев «Честное слово»

Фронтальная

— Повернитесь друг к другу, посмотрите в глаза, улыбнитесь.

— Разверните ладони друг к другу, но не прикасайтесь. Теперь соединяем пальцы со словами:

Желаю (большой)                  

Успеха (указательный)                    

Большого (средний)

Всегда (безымянный)                  

Во всем (мизинец)

Здравствуй (всей ладонью).

 (АМО)

— А с гостями поздоровайтесь глазами и подарите им свои улыбки. Слайд 1.

Приветствуют учителя.

Настраиваются на работу.

Проверка дз

Чтение по желанию стихотворений наизусть

По каким критериям будем оценивать?

Организация самооценки.

2

I этап

Работа с текстом до чтения

Организовать подготовку обучающихся к работе с текстом.

Определить тему урока

Определить цели урока.

Словарная работа

Работа в парах

Работа в группах

Попробуйте составить из букв слова

ОБОРДАТ   ВИЧОТЫЗТЬОВС   ВЖИЛСЬТО    НССЕТЬЧТО

(доброта)   (отзывчивость)   (лживость)    (честность)

У. Попробуйте назвать эти понятия одним словом.

Д. Это качества человека.

У. Назовите, пожалуйста, “лишнее” слово.

Д. Лживость.

У. Почему вы так решили?

Дети предлагают варианты ответов.

У. Объясните, как вы понимаете смысл слов: доброта, отзывчивость, честность. Какие это качества?

 — Зачеркните буквы английского алфавита и вы узнаете тему сегодняшнего урока. Слайд 2.

ЧFЕСТНDSILНRОЕ

СWZЛОGВО.

— Вам уже знакомо это словосочетание? Сегодня мы будем знакомиться с новым произведением которое так и называется

— Кто автор?   Это знакомый или новый автор?

У. Сегодня на уроке мы познакомимся с произведением Леонида Пантелеева “Честное слово”.  Давайте послушаем сообщение об этом авторе, которое приготовили ребята.

Д.Л. Пантелеев, настоящее имя – Алексей Иванович Еремеев (1908–1987). Родился в Петербурге в семье военного. В годы гражданской войны потерял родителей и в 1921 г. попал в школу имени Достоевского для беспризорных. Воспоминания об этой школе легли в основу очерков и рассказов. Пантелеев стремился, чтобы детская книга была книгой глубокого содержания, “где были бы юмор, и героика, и лирика, и настоящие человеческие страсти, и большая мысль”. Этими качествами книги Пантелеев заслужили свою популярность.

Некоторые повести и рассказы Пантелеева были экранизированы (“Часы”, “Республика Шкид” и др.).

Умер писатель в 1987 г. в Москве.

Работа с колесом баланса…

Перед тем, как начать работать с произведение вспомним чему мы учимся на уроках чтения.

Возьмите колесо баланса и попробуйте определить на каком уровне каждый из перечисленных навыков у вас. Для этого возьмите карандаши и раскрасьте каждый раздел своим цветом.

Чему мы должны учиться в процессе работы над произведением?

Как вы думаете чему будем учиться сегодня

— К слову «честное» подберите родственные слова.

— Давайте посмотрим, какое толкование слова «честь» даётся в словаре Ожегова. Для экономии времени, я вынесла значения этого слова на экран.  Слайд 4.

— Честь – достойное уважения и гордости моральное качество человека;

.

Подготовимся к чтению текста

  — Задание: Соотнесите слово и его лексическое значение.

Помещение для сторожа — …

Военнослужащий, стоящий на посту, на часах — …

Не находя утешения — …

Воинское подразделение, несущее охрану кого-чего-либо — …

Ни с чем — …

Слова для справок: безутешно, часовой, сторожка, караул, несолоно хлебавши.

Выполняют задание,

определяют тему урока, оценивают себя.

Ответы детей

—

+

—

—

+

—

Отрабатывать технику чтения, работать с содержанием , анализировать текст выделять главную мысль

Работа в группах (честный, чествовать, честь)

Сторожка

Часовой

Безутешно  

Караул

Без всего несолоно хлебавши.

3.

II этап

во время чтения

2.Перечиты-вание текста.

первичное восприятие.

Организовать «вдумчивое» чтение отдельных фрагментов текста.

Коллективно-индивидуальная

—  2. Работа с текстом

а) Чтение учителем. Учителем и учащимися (по частям) 1 часть

До слов “ Вдруг я остановился …”

– От чьего имени идет повествование?

– Где происходили действия?

До слов “Я подошел и спросил…”

– Что узнали о мальчике?

До слов “Мне очень хотелось ему как-нибудь помочь.”

– Почему мальчик плакал?

– В какую ситуацию он попал?

– Как к этому отнесся рассказчик? (Сначала улыбнулся, а затем задумался над ситуацией.)

– Поставьте себя на место этого мальчика. Как бы вы поступили в подобной ситуации?

Чтение до конца.

– Какая мысль пришла в голову рассказчику?

– Почему только военный мог снять мальчика с караула?

Вопросы после чтения.

– Каким вы представили себе мальчика?

– Какой он? Докажите строчками из текста.

– Какую оценку поступку старших мальчиков вы бы дали?

– Могли ли вы поступить также?

2 часть

Чтение по ролям до слов “Не успели мы втроем выйти из сада, …”

– Постарайтесь голосом передать настроение и состояние героев?

– Как понимаете выражение: “Кажется еще никогда в жизни я так не радовался, как обрадовался в эту минуту”?

– Как вы думаете, почему майор согласился помочь?

– Как повел себя мальчик при виде военного? Почему?

– Что значит “весело и с облегчением засмеялся”?

Прочитать до конца самостоятельно.

– Почему майор, прощаясь с мальчиком, сказал, что из него выйдет настоящий воин?

Отметить на колесе баланса индивидуальные достижения в чтении и анализе текста.

От имени рассказчика.

в городском саду

Он остался один, боялся.

Старшие ребята пригласили играть и забыли про него

Сначала улыбнулся, а затем задумался над ситуацией.

Мальчик играл честно, не хотел подводить других ребят. Он как в жизни, так и в игре дорожил своим честным словом

Два взрослых человека – герой-рассказчик и молодой майор  понимают, что стойкость и верность своему слову – это очень важные качества характера

Они относятся к мальчику очень серьёзно, с уважением

Маленький мальчик, который несмотря ни на какие обстоятельства, не нарушил своего слова, конечно, заслуживает такого серьёзного отношения. Он проявил мужество и стойкость взрослого человека

Потому что уважает.

Потому что у него сильная воля и крепкое слово.

4.

III этап после чтения

составление модели обложки

Организовать коллективную дискуссию.

Работа в группах

Составить модель обложки и выступить

Что будем оценивать? (правильность и точность.

Оценка и взаимооценка работы групп

5

Контроль и оценка результатов деятельности (рефлексия)

Организовать оценку результатов  собственной деятельности.

Фронтальная,

индивидуальная

 Работа с колесом баланса

Что получилось?

Что не получилось?

Над чем будем работать дома?

Оценивают себя.

6

Домашнее задание

Прочитать рассказ отработать выразительное чтение (мин 2 листа)

Ответы на вопросы по содержанию.

индивидуальная

Комментирует задание.

Даёт задания на выбор.

Выбирают уровень и вид  задания.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.

Задание № 1.  Работа в парах.                                                                                                            

Зачеркните буквы английского алфавита, и вы узнаете тему сегодняшнего урока.

ЧFЕСТНDSILRОЕ СWZЛОGВО.