В европейской цивилизации и культуре есть одна удивительная особенность – признание факта поражения как достойного результата состязания, на войне ли, в искусстве или спорте. Более того, мы можем увидеть среди европейских народов своеобразный культ поражения. Ведь проиграть с честью заведомо более сильному врагу совсем не оскорбительно. Можно даже сказать, что в поражении проявляется куда больше достоинств человека, нежели в победе.
Победа всегда одинакова. Слава достается победителям, которых превозносят. Но не только победитель вправе гордиться собой. Потерпевший поражение порой показывает гораздо большую силу духа, способность противостоять ударам судьбы и готовность, поднявшись после почти смертельного удара, вновь вступить в бой. Да и сама готовность принести жертвы, а, возможно, и погибнуть, при этом прекрасно понимая, что победы не добиться – это пример демонстрации доблестей, достойных героев античности. Поражение же каждый раз показывает своих героев с иной стороны, демонстрирует разные сильные стороны тех, кто проиграл, но сохранил твердость духа.
Пожалуй, впервые эта идея была отражена в рыцарской поэме IX века «Песнь о Роланде». Мы найдем немало примеров того, как средневековые менестрели воспевали победы героев, но в истории Роланда предметом восхищения стало самое тяжелое поражение, которое постигло армию императора Карла Великого, правителя франков, отправившегося воевать в Испанию. Когда войско после долгих походов и тяжелых боев возвращалось на родину, командовать арьергардом был назначен бретонский маркграф Роланд – пример рыцарства и чести для всей Франкской империи.
В Ронсевальском ущелье небольшой отряд Роланда попал в засаду, устроенную маврами, басками и арагонцами. Роланд, получивший от своих воинов прозвище Неистовый, сражался как лев. Он сразил множество врагов и отказывался, несмотря на просьбы своего друга графа Оливье, протрубить в волшебный рог Олифант, который обладал способностью призвать в бой армию императора Карла. Ведь он не мог отвлечь уходящие войска франков и был обязан задержать врагов. Поэтому, когда подмога всё же пришла, на поле боя император нашел лишь мертвого Роланда, который с тех пор стал воплощением готовности рыцаря умереть за своего сеньора и свою честь.
«Песнь о Роланде» несла своим слушателям и читателям очень важную идею – бывают ситуации, когда поражение ценится ничуть не меньше, чем победа. Роланд ценой своей жизни и жизней своих воинов спас куда больше людей, которые могли попасть в засаду, устроенную в горах.
Зовет к себе Роланд Готье де л’Она:
«Возьмете вы французов десять сотен,
Займете все ущелья и высоты,
Чтоб император не понес урона».
Так оруженосцы и молодые рыцари, слушавшие «Песнь о Роланде» в сумрачных покоях фамильных замков, готовились к тому, чтобы в любой момент, если король прикажет, повторить подвиг маркграфа бретонского. И это не было пустыми словами. Французское рыцарство не раз демонстрировало готовность умереть, но не лишиться чести. В битве при Пуатье погибло почти всё французское рыцарство, включая высшую знать королевства. Об отношении людей Средневековья к смерти в бою много говорит поступок короля Богемии Иоанна Люксембургского в бою при Креси. Вот что рассказывает об этом хронист: «Когда Иоанн услышал команду к бою, он сказал: «Господа, вы теперь все мои друзья и братья по оружию, поэтому я прошу вас, потому что я слеп, взять меня с собою в бой». Рыцари согласились, и поскольку он не хотел затеряться в толчее, привязали его в седле боевого коня. Король поскакал в рядах французской конницы на англичан. Утром король был найден мертвым на земле».
Великий французский философ конца XVI века Мишель де Монтень писал в своей книге «Опыты» об уже куда более гуманных временах: «Посмотрите, как наша душа придает этой смешной забаве (игре или спортивным состязаниям – прим. авт.) значение и смысл, как напрягаются все наши нервы и как благодаря этому она дает возможность любому человеку познать себя самого и непосредственно судить о себе. Какие только страсти не возбуждаются при этой игре! Гнев, досада, ненависть, нетерпение и пламенное честолюбивое стремление к победе в состязании, в котором гораздо извинительнее было бы гордиться поражением». Вот пример того, как взгляды европейцев ничуть не переменились за прошедшие с момента создания «Песни о Роланде» шесть столетий.
Не стоит думать, что всё это было чуждо русским. Вспомним наш собственный эпос – былины. И увидим, что там герои-богатыри, подобно Роланду, порой терпят самые тяжелые поражения и гибнут от рук врагов. Михайло Поток был убит собственной женой, могущественной колдуньей, Дунай Иванович был побежден Добрыней и на долгие годы брошен им в киевскую темницу. Добрыня же не раз побеждал Алёшу Поповича и даже грозил убить его. Кстати, Алёша, согласно тексту одной из былин, погиб, убитый братьями Збродовичами. Сказители Древней Руси не видели ничего обидного для самых выдающихся витязей оказаться побежденными. На войне или в рыцарском поединке случается всякое, невозможно побеждать всех и всегда. До этого не дошел даже Илья Муромец, который не раз был схвачен врагами. Подобное отношение к поражению характерно для военной знати Европы, а русское боярство и княжеская дружина в этом отношении ничуть не отличались от франкских маркграфов, герцогов или епископов.
В Новое время ситуация ничуть не изменилась. Но теперь уже на битвы выходили не отдельные рыцари, а целые армии.
Конфликты XVIII века даже получили прозвище «войны в кружевах», потому что на сражения было принято украшаться так, будто идешь на бал или на прием к королю. Кружева, золотое шитье, роскошные плюмажи, блеск галунов и полированного серебра и золота сопровождали воинов этого времени, превращая кровопролитие в торжественный ритуал подтверждения делом своей верности присяге. Война приобрела настолько эстетские формы, что это нашло отражение на множестве батальных картин. Никогда еще ни раньше, ни после этой эпохи, смерть в бою не была настолько прекрасна.
В сражении при Фонтенуа между англичанами и французами в 1745 году в атаку пошли все резервы англичан – лучшие части их армии. Под развернутыми знаменами с музыкой маршировали три полка гвардии, за ними следовали армейские полки. Британцы медленно приближались к строю спокойно ожидающих их французов. Шеренги 1-го гвардейского пехотного полка подошли вплотную к линии французской гвардии. Ни один из противников не открывал огонь, не желая показать себя трусами, которые начали стрелять сразу, как увидели врага. По обычаю того времени, офицеры шли впереди строя, демонстрируя подчиненным, как надлежит умирать за своего короля.
Французы и англичане сняли шляпы и церемонно раскланялись, приветствуя друг друга, но приказа стрелять так и не прозвучало. Тогда капитан 1-го пехотного полка гвардии лорд Хей обратился к стоящему напротив него лейтенанту французской гвардии графу д’Отрошу: «Господа французские гвардейцы, стреляйте!». На это д’Отрош ответил еще большей любезностью, заявив: «Господа, мы никогда не стреляем первыми, стреляйте сами». Это соревнование в куртуазности бесконечно продолжаться не могло. Раздался приказ, англичане сделали залп. Граф д’Отрош упал на траву Фонтенуа, обливаясь кровью. Так честь офицеров и аристократов была в очередной раз поставлена выше, чем жизнь. Ведь возможность выжить – ничто в сравнении с тем, что ты обязан не опозорить поколения предков, которые создали твой род, сделали его знатным и могущественным.
Когда в те же времена полководцев награждали за проигранные сражения высокими орденами, это вовсе не означало поощрения неудачливых и некомпетентных. Это были награды за стойкость и храбрость, с которой вверенная генералу армия сражалась и с честью проиграла бой. Точно так же на Триумфальной арке, сооруженной в Париже в честь Наполеона I, значатся не только громкие победы при Аустерлице или Йене, но и поражения при Гейльсберге, Красном или Полоцке. Стоит отметить, что войнам того времени было совершенно не свойственно создание «образа врага». Противник представал в них не чудовищем, а воином, сражающимся, потому что ему так приказал суверен. Поэтому никто не сомневался в том, что враг тоже обладает честью. Плененного вражеского офицера могли просто отпустить на свободу под честное слово, что он больше не поднимет оружие (и обычно такие обещания соблюдались самым строжайшим образом), его не бросали в темницу, а принимали в своем имении, на обеде или балу.
Еще один выдающий пример поражения, как предмета для гордости, дала Крымская война. Тогда под Балаклавой британский барон Реглан приказал бригаде графа Кардигана атаковать русские позиции прямо по фронту. Что это было – ошибка или некомпетентность, историки спорят до сих пор. Но британские всадники выполнили приказ и поскакали прямо на пушки и плотный ружейный огонь русских. Из шестисот человек вернулась всего одна треть. Поэт Теннисон написал об этой атаке проникновенную поэму «Атака легкой бригады», мгновенно ставшей классикой английской литературы.
Долина в две мили – редут недалече…
Услышав: «По коням, вперед!»,
Долиною смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Рассказ о том, как офицеры и солдаты не могли ослушаться приказа и пошли на верную смерть, стал тем поражением, что вдохновлял англичан в тяжелейших сражениях Первой и Второй мировых войн. Эта история стала лучшим примером того, как, по словам В. Овчинникова (автора книги «Корни дуба», очень долго изучавшего английское общество), «…назначение джентльмена возглавить и повести за собой людей в час трудных испытаний». Эта готовность культивируется в британском обществе и поныне, придавая ему моральную силу. Крымская война стала для русских примером такого поражения, которым можно гордиться не меньше, чем победой. Российская империя в одиночку сражалась против Великобритании, Франции, Османской империи и, несмотря ни на что, выстояла, не сдалась, сумела довести дело до заключения мира, который всеми сторонами был признан, как почетный. А в 1812 году император Александр I демонстрировал готовность терпеть любые поражения, отступать хоть до Камчатки, но продолжать сражаться с Наполеоном I.
Столетием раньше долгая и тяжелая война за австрийское наследие 1740-1748 годов была выиграна Австрией не на полях сражений, а с помощью невообразимого упрямства и силы воли императрицы Марии-Терезии. В этой войне австрийцы продемонстрировали не столько способность побеждать, сколько готовность подниматься после самых тяжелых ударов и вновь идти в бой. Именно это умение не раз спасало Австрийскую империю от полной катастрофы. На протяжении XVII – XVIII – XIX веков не раз получалось так, что армия австрийского императора разбита, противники готовятся праздновать победу. И вдруг откуда ни возьмись появляются новые полки, которые упрямо идут в бой, защищая, казалось бы, безнадежное дело.
Увы, готовность принимать поражение, свойственная рыцарскому духу, совершенно исчезла в России при коммунистах. Основывая свою легитимность на выигранной ими Гражданской войне, большевики создали настоящий культ победы, в котором не было места сомнениям. Пропаганда объявляла проигранные сражения выигранными, потому что Красная армия под руководством коммунистов не может проиграть. В одной красноармейской песне звучали такие слова:
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости.
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Это был рассказ о сражении при Замостье, где Первая конная армия Будённого потерпела тяжелейшее поражение от польских войск. Но в стихах поражение объявили славной победой, о которой должны помнить «польские паны». Эта же уверенность в победе над любым врагом, внушаемая обществу в конце 1930-х годов, стала причиной того, насколько тяжело переживали граждане СССР поражения, не раз случавшиеся в ходе большого наступления немцев в 1941-1942 годах. А Таллинская эвакуация флота, которая стала поражением, намного превосходящим Цусиму, либо замалчивалась, либо героизировалась и легендировалась, как тяжело доставшийся успех.
Советская идеология не могла признать поражения. Ведь, во-первых, во главе страны и армии стоит партия, направляемая «единственно верным учением Ленина» – она не может проигрывать или ошибаться. А во-вторых, если коммунисты терпят поражения, то как отвечать на возникающий вопрос: зачем была устроена революция, красный террор и Гражданская война? Именно это сохранившееся преклонение перед победой и страх перед поражением во многом до сих пор служит причиной терзающего современное русское общество посттравматического расстройства, связанного с утратой былого «величия» при СССР. Ведь если мы не смогли спасти великое государство, то значит мы сами плохи, думает типичный носитель такого образа мыслей.
Так что нам еще только предстоит научиться гордиться своими поражениями. И видеть в них знамение будущих побед. Стимул собраться с силами и победить.
Юрий Курочкин — основатель компании QRate, разрабатывающей оборудование на основе квантовой криптографии. В 2019 году Сбербанк, Газпромбанк, PwC и Российский квантовый центр продемонстрировали на установках QRate первую межкорпоративную квантовую сеть, а в 2021 году проект впервые в мире использовал квантовую криптографию для защиты беспилотных автомобилей.
Интервью Юрия Курочкина — в проекте ТАСС «Беседы с Иваном Сурвилло».
— Юра, как ты обычно объясняешь, чем ты занимаешься?
— Я очень много чем занимаюсь: и наукой, и техникой, и предпринимательством. Считаю, что эти три вещи могут сосуществовать одновременно и приносить пользу и успех. Успел попробовать чистую науку и работу в больших компаниях, но понял, что интересно работать в научной области и создавать устройства, которые будут приносить пользу здесь и сейчас, а не через 10, 20, 30 лет.
Изначально, когда учился на физтехе, шел заниматься физикой высоких энергий. Это просто восхитительная наука! Но в какой-то момент понял, что люди делают в физике высоких энергий что-то, что принесет практическую пользу через 50–100 лет. А в квантовых технологиях этот путь гораздо короче. От идеи до применения проходит пять-шесть лет.
— Тебе важен короткий путь.
— Да. Наверное, это связано с вдохновением. Когда в старших классах люди определяются, чем они хотят заниматься, они, наверное, чем-то вдохновляются. Я вдохновлялся описанием того, что происходило в науке в первой половине XX века, когда люди изобретали квантовую механику и очень быстро теория переходила в какие-то прикладные вещи.
Применение квантовой механики — не только атомная бомба, но и атомная энергетика. От концептуальной идеи — как можно создать атомную электростанцию — до ее создания в те времена проходили очень короткие промежутки времени. А самое главное — люди открывали новые горизонты и лучше понимали, как устроен мир вокруг! Открыли радиацию — и очень быстро появился медицинский рентген, который спас миллионы жизней. То есть наука не просто красивая сама по себе, она меняет жизнь людей, делает ее лучше.
Сегодня что-то похожее может быть в двух больших направлениях: квантовые технологии и искусственный интеллект. Там очень много серьезной науки, и она очень быстро шагает во что-то прикладное. Квантовые коммуникации, которыми я занимаюсь, как раз находятся на стыке науки, техники и бизнеса.
Про важность факторизации чисел, криптографические ключи и выгоду от квантового компьютера: новые лекарства и материалы
— Расскажи поподробнее.
— Концепция квантовых коммуникаций появилась очень давно, еще в 1980-х, но именно сегодня квантовые технологии приходят в практику. Если мы посмотрим на то, что окружает нас, то квантовые коммуникации — везде. Даже телефон построен на квантовых эффектах.
Возьмем, например, задачку факторизации. Что такое факторизация чисел? Это четвертый или пятый класс. Мы учимся раскладывать составные числа на простые. Для того чтобы это сделать, мы берем число и пытаемся делить его на два, на три, на пять, на семь, на одиннадцать… Если вспомнить школьный курс — это достаточно муторные упражнения. Муторные не только для нас, но и для компьютера. Если у числа больше 200 знаков, то решение задачи даже у суперкомпьютера займет миллионы лет. Для квантового компьютера это задачка не на миллион лет, а на десять часов.
При этом для обычного компьютера сложность задачи растет экспоненциально с увеличением длины числа, которое мы пытаемся разложить на простые множители. А квантовому, если увеличить длину числа, потребуются не миллионы миллионов лет, а 20 часов вместо десяти. Время выросло, но оно выросло не экспоненциально.
Почему я так прицепился к задачке разложения числа на простые множители? Она очень важна в нашей жизни. Именно на ней строится большая часть криптографии. Каждый раз, когда мы заходим на сайт, где не http написано, а https, то есть защищенное соединение, компьютер как раз выполняет эту задачу, устанавливая защищенное соединение. Он формирует так называемые криптографические ключи и потом ими шифрует данные.
— А что такое криптографические ключи?
— Если ты смотрел фильм «Семнадцать мгновений весны» — там Штирлиц слушал по радио шифровку, где диктовались цифры, а он эти цифры превращал в текст. Чтобы цифры превратить в текст, нужен был ключ. Это может быть, например, книга, где цифры, которые диктуют, — номер строки и номер буквы в строке. Математически строго доказано, что если мы одну страницу текста передадим с помощью одной страницы этого ключа и потом страничку книги выдернем и сожжем, то взломать этот код будет невозможно.
Дальше возникает вопрос: а как передавать эти ключи, эти единицы и нули в памяти компьютера? Можно, как в случае Штирлица, взять ключ с собой, и, как ни странно, этот способ сейчас широко используется. Другой вопрос, что в системе возникает человеческий фактор. А человеческий фактор в любой системе — самое слабое звено.
Второй способ — использовать асимметричную криптографию. Но для этого способа несет угрозу квантовый компьютер, который может взломать такой шифр. Сейчас появляются все более и более мощные квантовые компьютеры. Недавно IBM объявила о новом квантовом процессоре в 127 кубит (квантовый бит, аналог бита в обычном компьютере, наименьшая единица информации в квантовом компьютере, использующаяся для квантовых вычислений — прим. ТАСС). Это невероятно крутой прогресс! Но надо помнить, что такими темпами квантовый компьютер может взломать существующие криптографические ключи в середине десятилетия.
Конечно, мотивация IBM или Google — не взлом ключей, а, например, моделирование атомов в кристаллические решетки. Для этого надо учитывать квантовый эффект, и классическому компьютеру это сделать очень тяжело, а квантовому — легко. Новые материалы — это миллиарды и триллионы долларов и невероятные возможности для экономики. Страна, которая первая сможет моделировать их, получит невероятное экономическое преимущество.
Или, например, новые лекарства. Сейчас, чтобы создать новое лекарство, люди берут классические компьютеры и пытаются как-то что-то моделировать на уровне белка. Дальше идут научные гипотезы, готовят белки, тысячи образцов, берут вирус, проверяют несколько тысяч белков, из них сотни похожи на то, что искали, потом выясняется, что из этих сотен 99% несут жуткие побочные эффекты, а дальше все сужается, сужается, и на выходе может ничего не получиться. Но инвестиции в создание новых лекарств колоссальные.
На квантовом компьютере можно моделировать взаимодействия белков с оболочкой вируса, убрав очень большой кусок исследований, и, может быть, даже с одной попытки найти то самое лекарство. Например, я простыл, прихожу в лабораторию, сдаю анализы, и мне сразу синтезируют действующее вещество, которое именно мне идеально подходит
Или катализаторы. Процесс Габера — синтез аммиака — самый массовый химический процесс в мире, требующий огромного потребления энергии. Порядка полутора процентов энергии всего человечества расходуется на него. Но если мы посмотрим, как аммиак синтезируется в живых клетках, то там это делается гораздо эффективнее.
Если найти способ создания катализатора, который будет синтезировать аммиак хотя бы в два раза эффективнее, чем он синтезируется сейчас, то он окупит все инвестиции в квантовую экономику. С этим как раз связаны колоссальные инвестиции в квантовые вычисления. Кроме Google, IBM, Microsoft в гонку включились США, Китай, Евросоюз, Россия… Сейчас стартапы поднимают инвестиции на стадии идеи. Есть университетская лаборатория, она создает стартап — и тут же привлекает $400 млн на создание прототипа и сразу становится компанией-единорогом.
Про стандартизацию квантовой криптографии, невозможность ее взлома и красоту
— Ты рисуешь очень безоблачное будущее.
— Как и в любой технологии, есть две стороны медали. Квантовый компьютер дает невероятные возможности, но, с другой стороны, может порушить информационную инфраструктуру. Так что уже сейчас разрабатываются способы защиты. Если кто-то создаст квантовый компьютер, способный взломать криптографию, он, скорее всего, громче всех будет кричать, что такой квантовый компьютер создадут лет через десять. История уже показывала такие случаи.
Например, «Энигма», немецкая шифровальная машина, которую взломали англичане во время войны. Сообщили же они об этом только в 70-х. Почему? Эти трофейные машины продали в развивающиеся страны, сказав, что никто их сломать не может. То же самое произойдет и с квантовыми компьютерами. Так что сейчас подход для всех регуляторов и для бизнеса рисковый: есть вероятность реализации этого события, и достаточно большая.
С автором проекта «Беседы с Иваном Сурвилло»
© Александр Щербак/ТАСC
Международные регуляторы уже занимаются стандартизацией квантовой криптографии, чтобы к 2024–2025 годам иметь стандарты и рекомендации, потому что есть достаточно серьезная вероятность появления квантовых компьютеров к этому моменту. Хотя никто не запрещает завтра произойти прорыву в масштабировании квантовых компьютеров. Анализируя ситуацию в таком ключе, уже сейчас надо закладывать в информационную инфраструктуру способы защиты от квантовых компьютеров. Квантовая криптография как раз делает это.
Вспоминая наши ключи, которые нужно передавать, чтобы потом ими зашифровать информацию. Мы перечислили два основных способа передачи: курьер и асимметричная криптография, которая сейчас широко используется и будет взломана квантовыми компьютерами. Третий способ — квантовые коммуникации, в частности квантовая криптография. В ней каждый бит ключа передают одиночным фотоном. Он играет роль того самого курьера, который перевозит ключи между двумя участниками коммуникации. Только в отличие от курьера фотон является идеальным курьером.
— Идеальным курьером?
— Мы отлично знаем, что письмо можно незаметно вскрыть и потом закрыть, пластиковую упаковку тоже можно вскрывать, курьера с бумагой можно перехватить, подкупить… С фотоном такое невозможно.
И самое главное: если я что-то пишу на бумаге и ты посмотришь на то, что я написал, то на бумаге это никак не скажется. А если кто-то попытается прочитать, что записано в фотоне, тот бит информации, которую он передает, то фотон неизбежно изменится. Это фундаментальные законы физики
Представьте: отправляются миллионы фотонов получателю. Если приходят фотоны с ошибками, это можно проверить. Если получатель видит большое количество ошибок, то ключ скомпрометирован и его нельзя использовать.
Что важно: в случае квантовой криптографии есть строгое математическое доказательство, что ее невозможно взломать. Ученые говорят, что это впервые в истории, когда в криптографии есть строгое математическое доказательство, которое опирается на законы физики. Те самые законы, корректность которых ученые наблюдают в том числе при испытаниях на адронном коллайдере при большой энергии и скоростях. Из этого следует, что в квантовой криптографии ключ известен только передатчику и приемнику.
Про квантовую защиту беспилотного автомобиля и другие применения квантовых ключей
— Если переходить к практике: квантовую криптографию уже где-то применяют?
— Да. У нас есть большое количество фундаментальных исследований и прикладная коммерциализация. Сейчас мы с тобой в центре НТИ МИСиС (Национальный исследовательский технологический университет МИСиС, бывший Московский институт стали и сплавов — прим. ТАСС), у которого есть очень сильный консорциум. Здесь делается большая наука и создаются прикладные железки. У нас есть компания QRate, которая как раз делает железо, передающее и измеряющее фотоны. Мы делали тесты с Газпромбанком, со Сбербанком, с «Ростелекомом», с Росатомом, и в каждом случае это был не какой-то суперсложный проект. Мы приходили, устанавливали оборудование. Там уже были шифраторы аппаратные, которые потребляли симметричные ключи. Но потребляли их от курьера. Мы запитывали квантовыми ключами эти шифраторы и, вместо того чтобы менять этот ключ раз в год, как положено приходить курьеру, меняли ключ раз в секунду. То есть мы убираем физические факторы из системы и передачу информации мастер-ключом раз в год снижаем до одной секунды.
На примере той же самой «Энигмы» в криптографии известно, что чем больше информации передается с помощью одного мастер-ключа, тем легче ее взломать. То есть мы делаем систему значительно надежнее. Надеемся, что скоро мы пройдем процедуру сертификации в России. Регулятор как арбитр скажет: «Да, мы QRate проверили, вы можете их использовать».
Как раз самое интересное начинается в части применения квантовых ключей. Сейчас большинство фокусируется на защите передачи данных. Но потенциал квантовых ключей гораздо больше, потому что их можно использовать для проверки «свой — чужой». А это вся критическая инфраструктура.
Сейчас в России активно автоматизируются электроподстанции. Лет 10–15 назад большинство из них управлялись вручную: был управляющий центр, диспетчерская, был человек, который брал телефон, происходил телефонный звонок по какой-то внутренней телефонной линии, и на подстанцию поступала команда направить мощность отсюда туда. Сейчас это все отдается на автоматизированные системы. Это очень сильно повышает эффективность, а если огромная распределительная энергосистема работает хоть немного оптимальнее, то в итоге это миллионы сэкономленных рублей.
Подобные системы автоматизации внедряют на горизонте десяти лет точно. Это значит, что они внедряются на горизонте, когда ожидается появление квантового компьютера. То есть уже сейчас в них нужно закладывать решения, которые защитят критически важные системы от квантовых компьютеров. То же самое относится к трубопроводной инфраструктуре.
Плюс мы видим еще одну колоссальную часть инфраструктуры будущего — беспилотные автомобили. Сейчас их уже можно увидеть на улицах Москвы и Казани, и на горизонте пяти лет они пойдут в серию. Это опять те же самые горизонты времени, когда квантовые угрозы становятся реальностью. Значит, уже сейчас в беспилотные автомобили нужно закладывать алгоритмы защиты от атаки квантовых компьютеров.
Беспилотный автомобиль — это же суперкомпьютер на колесах. Когда он попадет в сложную ситуацию, оператор будет перехватывать управление. Значит, будет возможность вклиниться в этот канал. А еще возникнет желание обновлять прошивку, только не на сервисном центре, а когда автомобиль заедет на парковку. Для этого нужна проверка в режиме «свой — чужой», и здесь как раз квантовые ключи идеально подходят, потому что квантовым ключом можно сверить: а действительно ли эта прошивка пришла из управляющего центра
Здесь мы находимся на переднем крае в мире. Именно в России наша команда провела первый в мире тест квантовой защиты беспилотного автомобиля. Мы скооперировались с Университетом Иннополиса, установили нашу систему квантового распределения ключей в беспилотный автомобиль и по оптоволокну во время заправки/зарядки забрасывали туда одиночные фотоны как ключи.
Еще одно направление — распределенное хранение данных. Возьмем ту же самую атаку вирусов-шифровальщиков типа REvil. Почему они так сильно бьют? Потому что люди не делают бэкап. Бэкап — штука сложная, и когда мы отправляем данные, нам хочется, чтобы они были невзламываемыми. Оказывается, что если мы возьмем пять центров обработки данных и пять серверов, объединим их в квантовую сеть, то сможем распределять между ними данные таким образом, что даже если из двух серверов кто-то физически вынесет диски, он не сможет получить никакую информацию. При этом если у нас осталось больше 50%, то есть три сервера, то мы можем восстановить полностью все данные. На научном языке — мы одновременно обеспечим и конфиденциальность — никто не узнал, и целостность — если часть пострадала или физически случился пожар, мы все равно данные восстановим.
Мы, кстати, были первые в мире, кто предложил квантозащищенный блокчейн. Почему это важно? Если взять те же самые биткойны или криптовалюты будущего — они основаны на двух технологиях: хеш-функции и цифровой подписи. Цифровая подпись рушится при атаке квантовыми компьютерами. Это значит, что, если у тебя есть квантовый компьютер, ты можешь просчитать по номерам открытых кошельков пароли к их управлению и рассчитаться с любого кошелька. Это полностью рушит криптовалюту. Опять же уже сейчас надо закладывать квантовое защищенное решение.
В чем еще красота реализации — не используется майнинг, который жрет безумное количество электроэнергии и приносит вред экологии, а используется задача византийских генералов, когда есть узлы, между которыми есть доверенная связь, и они могут договариваться. Тут мы можем уже представить себе какую-то межбанковскую криптовалюту, когда банки объединяются в квантовую сеть. Банки могут вырабатывать блоки, а пользователи к ним присоединяться, например, с помощью технологии постквантовой криптографии.
Еще одно непонятное слово — «постквантовая криптография». Это не железное решение, где мы отправляем фотоны физически, а алгоритмическое решение. По защищенности она находится посередине: лучше существующей асимметричной криптографии, но хуже квантовой криптографии.
На Востоке — в Китае, в Корее, в Японии — делают акцент в первую очередь на квантовую криптографию. А в США, например, делают ставку на постквантовую, потому что она быстрее внедряется и ее можно быстро масштабировать по всему миру. Мы считаем, что идеальным успехом будет комбинация двух моделей, когда, например, офисы банков соединены квантовой криптографией, а рядовые пользователи подсоединяются с помощью постквантовой, там уровень рисков меньше.
То, что я рассказал, — лишь небольшая часть экспоненциальных решений.
Про квантовую сеть, удовольствие превращать идеи в работающее железо, прогноз на будущее и радость
— Что тебя больше всего волнует и заботит в плане будущего?
— Я вижу большую проблему в том, что приложениями для квантовой криптографии занимаются обычно разработчики квантовой криптографии. Несмотря на то что у нас есть много классных идей и мы их демонстрируем, мы находимся в ситуации подобной той, в которой находились телефоны до появления iPhone.
У нас первых в мире есть экосистемная квантовая сеть. Пока она соединяет МИСиС и МТУСИ (Московский технический университет связи и информатики — прим. ТАСС), два университета. Но основное ее преимущество в том, что внешние разработчики приложений, которые требуют криптографической защиты информации, могут подключаться к ней снаружи, отлаживать свои приложения, отрабатывать потребление квантовых ключей этими приложениями и даже проводить демонстрации для потенциальных потребителей. Внешний разработчик может подключиться удаленно или прийти к нам, оставить свои машины рядом с нашими системами квантового распределения ключей, позвать своих клиентов и показать.
Мы рассчитываем, что подобная инфраструктура позволит значительно ускорить развитие квантовых коммуникаций и мы увидим взрывной рост количества бизнес-решений, потребляющих квантовые ключи. На них возникнет спрос, а это, в свою очередь, ускорит развитие квантовых сетей. Квантовые сети — как базовая инфраструктура. За счет того, что сейчас появилось оптоволокно в крупных городах, трафика стало больше, и люди теперь могут смотреть видео онлайн, не предзакачивая его. Точно так же квантовые сети будут строить телеком-операторы, а на них уже будет опираться много приложений для бизнеса.
Причем сейчас мы понимаем, что технология квантовых коммуникаций — достаточно дорогое hi-end-оборудование, и она доступна крупным корпорациям. Но у нас уже есть дорожная карта: как снизить стоимость и сделать этот продукт более массовым. Мы планируем сделать один дорогой сервер, но который сможет работать с десятками, сотнями дешевых клиентских устройств, делить время между ними и распределять ключи. Это, в свою очередь, позволит сделать технологию доступной не только для крупнейших компаний, а, например, для компаний с оборотом от миллиарда рублей. Это уже гораздо более массовый рынок, которого сейчас просто не существует.
Я очень большой оптимист этой технологии. Я еще помню то время, когда в дома к людям интернет приходил по смешным dial-up-модемам. Когда мы подключались к телефонной линии, там раздавался такой смешной звук «зззззз», и данные приходили в дома по телефонным проводам. Но уже тогда существовали оптоволоконные коммуникации — оптоволокно лежало на дне океана, и трафик по оптоволокну использовали крупные корпорации. Это было дорогое оборудование, но оно было востребовано для своих ниш. Прошло буквально 15 лет — и ко мне в квартиру постучались представители телеком-оператора, спросили, не хочу ли я протянуть оптоволокно до квартиры бесплатно, главное — пользоваться их тарифом, которым я и так уже пользовался.
Я уверен, что в случае с квантовыми коммуникациями тоже пройдет такой цикл. Первый цикл — доступность технологии для бизнесов поменьше. Следующий цикл — доступность технологии для индивидуальных пользователей. Мы будем получать государственные услуги, банковские услуги из дома квантово защищенным образом.
На горизонте 15–20 лет квантовый компьютер перестанет быть экзотикой. Я даже готов прогноз дать: сначала появятся два мощных квантовых компьютера — один в США, другой в Китае. Они просто больше всего инвестируют в эту технологию. На следующем этапе, витке, компьютеров станет десять, в том числе в России. Мы пока отстаем от мировых лидеров, но поддерживаем базовые технологии, чтобы, когда у них случится технологический прогресс, мы смогли быстро повторить. Дальше, на третьем витке, квантовых компьютеров станет тысяча, и они станут доступны уже недобросовестным игрокам. Именно поэтому защищать необходимо уже сейчас крупнейшие корпорации, потому что искушение посмотреть, что там происходит в банковских транзакциях крупнейших российских банков, будет велико.
— А тебе это все зачем?
— У меня есть несколько причин. Первая — как ученому нравится, насколько красива квантовая технология. Это все невероятно красиво и кайфово. Во-вторых, с точки зрения технологий это большое удовольствие — превращать идеи в работающее железо. Для многих инженеров, которые у нас работают, это одна из главных мотиваций. В-третьих, как для стартапера, предпринимателя, мне хочется сделать в России высокотехнологичный бизнес. Это очень интересный большой челлендж для меня лично.
Мне хотелось бы оставить после себя что-то, что будет приносить радость. В будущем квантовые технологии позволят решить проблемы со здоровьем, с новыми материалами, с логистикой и будут приносить людям пользу и радость.
— Как ты хочешь умереть?
— Мне все равно. Главное — перед этим прожить насыщенную и достойную жизнь.
— Что такое достойная жизнь?
— Это очень сложный вопрос, потому что я перфекционист.
Какого бы уровня я ни достигал, я все время нахожу какие-то планки, которые для меня остаются вверху, не достигнутыми.
В какой-то сфере жизни я хочу сильно-сильно преуспеть, стать чемпионом. Хочу быть в чем-то лучше всех, но при этом хочу, чтобы у меня был достойный, насыщенный уровень жизни. Ученый, который пишет невероятно крутые статьи, но не замечает ничего вокруг, и его семья живет только его наукой, — это не мой идеал.
Часто я даже комбинирую планки, противоречащие друг другу. Мне хочется добиться успехов и в науке, и в бизнесе, хотя одновременно это почти невозможно. Но достигнуть одной из них, а в другой достаточно преуспеть — вот, наверное, что хочу.
Критики и аудитория определились с лучшими играми сезона, а значит пора предвкушать новинки, которые будут нас развлекать уже через несколько месяцев. Среди самых ожидаемых проектов 2022 года — продолжение культовой серии S.T.A.L.K.E.R., которое вернет фанатов в мрачные декорации Чернобыля. А пока проект шлифуют и полируют, мы вместе с VOKA вспоминаем, как вообще в видеоиграх появился жанр постапокалипсиса и какие ключевые игры этого направления стоит успеть открыть для себя.
Человечество с момента своего появления шло нога в ногу с гипотетическим апокалипсисом — и если своими действиями не приближало стрелку часов судного дня к полуночи, то по крайней мере активно фантазировало на эту тему в различных произведениях искусства. Параллельно с этим авторы задумывались и о том, с чем столкнутся счастливчики, пережившие конец света.
Первым постапокалиптическим произведением по своей сути можно считать уже библейский рассказ о Ное и его ковчеге. Мужчина после всемирного потопа восстанавливает жизнь на Земле — чем вам не представитель жанра? Но формально, конечно, его отсчет начался чуть позже: в 1816 году в литературе появляется видение конца света от лорда Байрона в стихотворении «Тьма», благодаря которому в искусстве возникает архетипический сюжет о «последнем человеке».
К популяризации таких историй приложила руку и Мэри Шелли, королева готического романа, которая в произведении «Последний человек» рассказывала о мужчине, спасающем семью в охваченном чумой мире. Изучал тему и Герберт Уэллс, посвятивший постапокалипсису «Машину времени» и «Войну миров». А в ХХ и ХХI веках сюжеты и вовсе ушли в народ и получили множество вариаций: фантасты представляли гибель человечества от рук пришельцев, из-за экологической катастрофы, падения метеорита, пандемии, ядерной войны и даже восстания суперзлодеев.
Добрался жанра и до кинематографа. В картине «Пятерка» 1951 года выпуска Арч Оболер рассказывал о разномастной компании в традициях классических анекдотов (обычном жителе Нью-Йорка, беременной женщине, неонацисте, афроамериканце и банковском клерке), пережившей нуклеарную катастрофу. Джордж Ромеро еще в 1968 году привел на экраны зомби-апокалипсис в «Ночи живых мертвецов». А Джордж Миллер исследовал тревожное будущее, связанное с истощением природных ресурсов, в «Безумном Максе». У светлых умов кинематографа идей было немало, и с каждым годом они только эволюционировали.
Конечно, эта тема не могла миновать растущий рынок видеоигр, для которого это был оптимальный сеттинг: фантастические реалии здорово сочетались с оправданным насилием, против которого сложно было бы возразить даже самым ярым моралистам — на следующий день после конца света не приходится считаться с зомби и злобными мутантами, так и норовящими отгрызть голову случайному выжившему. И первые попытки исследовать плодотворный жанр начались уже в 80-х.
На грани катастрофы
Пожалуй, первой постапокалиптической игрой можно считать шутер для аркадных автоматов под названием Robotron: 2084. Проект, реализованный в 1982 году, предлагал пользователям спасти захваченную враждебными роботами Землю. Или, по крайней мере, помочь редким уцелевшим людям. Правда, сто процентов времени геймерам приходилось сражаться с пикселями на экране и только — ни о каком кинематографическом развитии событий речь не шла.
Годом позже появились и другие эксперименты в жанре. Экшн Ant Attack отправлял всех желающих на поиски выживших в город, захваченный гигантскими муравьями, причем выглядело это более чем достойно для 1983 года: разработчики в принципе позиционировали свой продукт как «первую трехмерную изометрическую игру». Среди серых декораций постапокалиптики разворачивалась пронзительная история любви — пользователь мог определить пол своего персонажа и спасти свою вторую половинку.
Впрочем, оба проекта в свое время никто не рассматривал как исследование постапокалипсиса. Robotron: 2084 вызывал восторг из-за сумасшедшего геймплея, построенного на максимальном вовлечении всех доступных человеку рефлексов, и таким образом оказал нешуточное влияние на индустрию. Ant Attack в принципе относили скорее к прародителям подходам survival horror. С этим несложно согласиться: кроме краткого синопсиса, обе игры вряд ли могли похвастаться детальным сеттингом, который так важен для жанра.
С другой стороны были проекты вроде WarGames, адаптации фильма 1983 года «Военные игры». Он подбирался к миру после ядерной катастрофы иначе, изучая скорее тот самый момент, когда человечество взяло курс в неизвестность с радиоактивным пеплом и румяными грибными шляпками. Разрушенных городов и полчищ мутантов там нет — потому что цель игры как раз и состоит в том, чтобы такой исход не допустить. Так или иначе, именно с этого момента тема нуклеарной катастрофы надолго пришла в индустрию.
Первые рейнджеры ядерных пустошей
В 1988 году в уже подготовленную почву попало зерно идеи Брайана Фарго — талантливого разработчика и основателя компании Interplay Entertainment. Как и многих, его безумно привлекал постапокалипсис: «Одна из вещей, которые, как мне кажется, делают постапокалиптическую фантастику интересной, — это то, что все происходящее кажется крайне правдоподобным — мы всего лишь на расстоянии одного нажатия кнопки от ядерной пустоши».
Именно такой сеттинг Брайан определил для своего грядущего хита Wasteland. Выпущенная сразу для трех платформ — ПК, Apple II и Commodore 64, — игра рассказывала о постъядерной Америке и «Пустынных рейнджерах» — потомках солдат США, которые даже спустя десятилетия пытаются всеми силами охранять порядок и спокойствие на радиоактивных территориях.
На просторах пустоши пользователи могли собирать персональные отряды из нескольких бойцов и отправляться в приключения по миру, который чутко реагировал на действия команды и сохранял все изменения. Бои проходили по типу других популярных ролевых игр того времени: со строками текста и тщательно выверенными показателями характеристик игроков. Новинкой для жанра стал тот факт, что неигровым персонажам из команды игрока можно было давать приказы, которые они без лишних слов выполняли.
Дополнительный антураж в весьма хардкорную игру привносили так называемые «Параграфы» — пространные блоки текста, которые сопровождали игру в бумажном виде и помогали раскрыть ее сюжет. История в принципе оказалась запоминающейся, вплоть до кратких боевых комментариев о том, что враги «превращаются в тонкий слой красной пасты» или «взрываются, как кровяная колбаса».
Wasteland стала мгновенным хитом, которому обязаны многие современные постапокалиптические игры. Увы, продолжение серии под названием Fountain of Dreams оказалось куда более глупым и нескладным — и почти поставило крест на проекте Брайана Фарго.
Но на самом деле почти убил сагу о рейнджерах в пустошах не этот своеобразный сиквел, а компания EA, которая отказалась делиться с разработчиками из Interplay правами на франшизу.
Дивный новый мир и бутылочные крышки вместо денег
Wasteland 2 в конечном счете вышла — уже в ХХI веке. А пока возможности поработать над ней не было, студия Interplays залечивала разбитое сердце и продумывала новый проект в знакомых декорациях ядерного постапокалипсиса. Им стала культовая сага Fallout.
Сюжет вселенной развернулся не в самом далеком и вполне понятном будущем Земли, в котором серия войн за ресурсы привела к тотальному ядерному Армагеддону. Малая часть населения спаслась благодаря технологичным бункерам компании Vault-tec и, проснувшись в новом мире, в котором Штаты превращены в выжженные Пустоши, вынуждена привыкать к новым обстоятельствам. Деньги заменили бутылочные крышки, биологическое оружие превратило чудом спасшиеся формы жизни в жутких мутантов, бывшие солдаты США трансформировались в своеобразный рыцарский орден, защищающий технологии и знания, а бандиты запустили свои руки в ростки новой цивилизации.
Если ранняя ядерная фантастика 70-х и 80-х ставила перед собой цель скорее предупредить новые поколения о гипотетических угрозах «мирного атома», то серия Fallout принимала такой вариант развития событий как данность. Катастрофа случилась, и авторы не хотели сюсюкать и читать доктрины о том, как это предотвратить. Вместо этого они сконцентрировались на дивном новом мире и правилах выживания в нем.
«Идея состояла в том, что Пустоши — новый дом для уцелевших людей, а мир, который был до катастрофы, почти не имеет к ним отношения, — делился своими впечатлениями вице-президент Bethesda Пит Хайнс. — Их реальность такова: „Это то место, где я живу, это моя жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была хороша…“».
Впрочем, сама серия, которая продолжает оставаться актуальной по сей день, эволюционировала из одной части в другую. Поначалу она продолжала изометрическое дело Wasteland с характерными диалоговыми экранами и системой найма помощников. Затем пересела на фирменный движок Bethesda с видом от третьего лица, заполучила большой открытый мир и фирменную систему прицеливания VATS, которой бы позавидовал даже самый прогрессивный шутер.
В 2018 году сага получила даже масштабное развитие в онлайн-режиме — и хотя Fallout 76 все еще остается сырым и совсем не обязательным, с этим можно смириться. Менялся и тон игр: если в третьей части серии атмосфера была донельзя безнадежной и депрессивной, то четвертый эпизод серии все чаще спешил подбодрить игрока.
Влияние Fallout переоценить сложно. Миссию, полученную от Wasteland, проект унес в массы и популяризировал по всему свету. В том числе благодаря ему, пожалуй, родился и горячо любимый на постсоветском пространстве проект S.T.A.L.K.E.R., более близкий, понятный и в то же время болезненный.
Декорации опустошенных Штатов сменила Зона отчуждения, ядерную войну — авария на Чернобыльской АЭС, а горстку уцелевших, стремящихся найти место под новым солнцем, — сталкеры, мужчины честной судьбы, ищущие финансовое благополучие и личностное развитие в богом забытом месте. И хотя кажется, за пределами периметра мир жив и более-менее здоров, внутри его рыщут мутанты, а пейзажи нагоняют тоску не меньше Пустоши.
Все сорта конца света
Сейчас постапокалипсис в индустрии видеоигр уже не кажется экспериментом: жанр ушел в мейнстрим, ярчайшие представители которого с завидным постоянством претендуют на звания игр года. И неумолимо меняют представление о том, какими вообще должны быть проекты в таком сеттинге.
Например, видеоигра Rage от id Software дерзко смешала узнаваемые черты Wasteland и Fallout с подходом классического «Безумного Макса»: герои будущего Земли, пережившие столкновение с астероидом, борются за каждый новый день жизни на унылой и разбитой планете с мутантами и бандитами, а адреналиновые перестрелки регулярно уступают место не менее адреналиновым гонкам на монструозных машинах, словно сошедших с кадров ленты Джорджа Миллера.
Экшн I Am Alive взял курс на исследование социальной катастрофы — после землетрясения американский город, срисованный с Чикаго, оказывается в руинах, а власть в нем переходит к бандам мародеров. Взаимопомощь оказывается немодной, и люди могут надеяться только на себя. В таких условиях герой должен воссоединиться со своей семьей, выживая и поступательно пробираясь к цели, сражаясь как с очевидными бандитами, так и с просто загнанными в угол горожанами. Игра на деле оказывается самым настоящим сурвайвалом: с постоянной нехваткой боеприпасов, голодом и усталостью.
Культовая серия The Last of Us, как бы ни пыталась мимикрировать под классический зомби-апокалипсис, в первую очередь рассказывает пронзительную историю отношений контрабандиста Джоэла и его новой «дочери» Элли. А заодно делает невеселые выводы о человечестве в духе «Ходячих мертвецов»: даже в мире после пандемии, превратившей бóльшую часть населения в кровожадных зомби, для человека зачастую куда более опасным противником остается другой человек.
А другой шутер с зомби в качестве пушечного мяса, Left 4 Dead, в свою очередь, концентрируется не столько на сюжете о последствиях эпидемии, сколько на ярком игровом процессе. Разработчики не рассуждают о нормах морали нового мира, его иерархии и философии, а просто бросают группу игроков в мясорубку войны с чудовищами — это здорово освежает на фоне заумных конкурентов проекта
Постсоветские геймеры получили свою альтернативу S.T.A.L.K.E.R. — шутер «Метро 2033», основанный на серии книг Дмитрия Глуховского. В нем ядерная перестрелка между главными мировыми сверхдержавами отправила жителей Москвы в подземку — единственное место, способное укрыть от опасностей новой радиоактивной реальности. Работали над серией «Метро» отчасти те же люди, которые выпускали «Тени Чернобыля», поэтому выглядит игра первоклассно, а одновременно знакомый и неуютный мир из книг Глуховского раз за разом искусно меняет понятия о том, кто в новых условиях друг, а кто враг.
В конце концов, благодаря гениальности Хидео Кодзимы мы увидели Death Stranding — притчу, позволяющую пересмотреть свое отношение к курьерскому делу, которое, оказывается, может быть единственной тропой к цивилизации даже в совсем потерянном мире. Но если серьезно: кажется, игра предложила одну из самых необычных постапокалиптических историй за все время существования жанра — с сырыми пейзажами, темпоральными дождями, жуткими Тварями из другого мира и младенцами в колбах, способными их обнаружить.
Кажется, пока что авторы из индустрии видеоигр и близко не исчерпали все идеи развития для жанра. Да и реальная жизнь подбрасывает только новые поводы — с некоторыми, например, мы живем уже два года. А значит, постапокалипсис на экранах компьютеров и консолей закончится совсем не скоро.
VOKA — это видеосервис, где каждый найдет что-то интересное для себя: фильмы и сериалы в HD-качестве и без рекламы, более 130 ТВ-каналов, премьеры новых эпизодов и сезонов одновременно со всем миром, live-трансляции концертов, спортивных матчей, контент собственного производства, а также удобные рекомендации по жанрам, настроению и новинкам.
Весь контент VOKA доступен к просмотру бесплатно для всех новых пользователей в течение первых 30 дней.
Спецпроект подготовлен при поддержке УП «А1», УНП 101528843.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by