Печать не предусмотрена как пишется

Бизнесмен Евгений Пригожин требует наказать лингвиста Ирину Левонтину за ее экспертизу по искам о защите чести и достоинства к журналисту Максиму Шевченко и главному редактору “Эха Москвы” Алексею Венедиктову. Пригожин обвиняет Левонтину в неправомерном использовании печати института, где она работает. Левонтина считает, что Пригожин просто хочет избавиться от ее экспертизы по своим судебным искам. В чем суть этого дела и что не так с экспертизой в российских судах, Ирина Левонтина рассказала корреспонденту Север.Реалии.

Евгений Пригожин подал иск к журналисту Максиму Шевченко за то, что тот во время YoTube-стрима в августе 2020 года сказал, что пригожинские структуры следили за российскими журналистами, убитыми в Центральноафриканской Республике, «до момента их расстрела». Другой иск бизнесмен подал к главному редактору «Эха Москвы» Алексею Венедиктову, к самой радиостанции и главному редактору ее сайта Виталию Рувинскому – из-за того, что в июле 2020 года Венедиктов назвал Пригожина хозяином «ЧВК Вагнера».

Экспертизу по обоим искам готовила известный ученый-лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, кандидат филологических наук, автор книг «Русский со словарем» и «О чем речь» Ирина Левонтина.

– Никаких претензий по существу у Пригожина ко мне нет, главное для него – чтобы мои заключения, которые уже есть в деле, отвели как недопустимое доказательство, ради этого все и делается, – говорит Ирина Левонтина. – Интересно при этом, что у них ведь есть и свое заключение, где говорится противоположное тому, что написала я, но, видимо, они так в нем не уверены, что хотят выбросить мое заключение на ближних подступах, чтобы оно даже не звучало в суде, чтобы его и близко не было.

В своей экспертизе на иск к Шевченко Левонтина написала, что считает его высказывания оценочными, выражающими его личное мнение, и не нашла в них ничего, что могло бы унизить честь и достоинство истца. Вывод по второму иску заключался в том, что Венедиктов выражал «свое личное видение» предмета, о котором шла речь в эфире, что выражал он свое мнение в исключительно пристойной форме и что однозначно негативной информации о Пригожине в его словах не прозвучало.

В своей жалобе, поданной в прокуратуру на Левонтину, «повар Путина» Пригожин, как его часто называют в СМИ, не оспаривает экспертного заключения по существу, а обвиняет его автора в том, что она якобы неправомерно использовала гербовую печать института им. В.В. Виноградова в своих документах.

– На прошлом судебном заседании они сказали, что якобы против меня возбуждено административное производство. Мне об этом ничего не известно, никаких документов они не представили, судья направил запрос в МВД, чтобы узнать, действительно ли это так. Мне никто не звонил, никаких повесток я не получала – я думаю, что вообще-то сначала у меня должны были взять объяснение. Но пока ничего такого нет. То, что я неправомерно использовала печать института, – это полная ерунда. Позовут – пойду, принесу все соответствующие нормативные акты, документы, пусть разбираются. Пойду, конечно, с адвокатом, если проиграю, буду обжаловать – что поделаешь.

– Вы уже обсуждали с юристами плохой вариант развития событий, чем это может вам грозить?

– Ну, это административное дело, до расстрела вряд ли дойдет, хотя сторона Пригожина заявила, что будет добиваться моего наказания по всей строгости, а как будут развиваться события, я не знаю.

Когда Ирина Левонтина подготовила заключения по искам Пригожина, его представители стали звонить в институт им. В.В. Виноградова и выяснять, действительно ли она там работает и от чьего имени проводилась экспертиза. И узнали, что Левонтина провела ее не от имени института, а лично от себя. Потом прокуратура потребовала ответить на вопрос, как именно использовалась в этой экспертизе печать института, и исполняющему обязанности директора Федору Успенскому пришлось отвечать, что печать удостоверяла не качество экспертизы, а подлинность подписи ее автора. 8 ноября прокуратура вынесла институту представление, потребовала устранить нарушения и наказать всех причастных. Институту пришлось проводить служебную проверку.

– Поддерживают ли вас ваши коллеги по институту, или там недовольны, что вы влезли в это дело, и теперь у них неприятности?

– Поддерживают, но, конечно, нервничают. Ведь каждому учреждению можно испортить жизнь, если начать все перетряхивать и каждые три секунды требовать новых ответов и объяснений.

– Юристы Пригожина считают , что вы злоупотребили своим положением и что заключения необъективны. Они ссылаются на некие интервью, в которых вы указываете на «солидарность с оппозиционными СМИ и готовность помогать им уходить от ответственности».

– Это чушь какая-то – что я готова помогать кому-то уходить от ответственности, такого я точно не говорила. Насколько я понимаю, они процитировали какое-то мое интервью, где я говорю – дорогие граждане, вы, пожалуйста, осторожнее со словом – когда кого-то ругаете, не забывайте говорить – «по-моему мнению», «вероятно», – чтобы четко отделить мнение от утверждений о фактах. Но тут речь не об уходе об ответственности, а просто об аккуратном использовании языка… Гораздо важнее не мои личные неприятности – будем надеяться, что когда-то они закончатся и все обойдется более или менее малой кровью. Тут важнее другое – что институт независимой экспертизы находится в России в плохом положении. Стороны процесса совершенно неравноправны: следователь может назначить официальную экспертизу, а адвокат – нет. Он может только привести специалиста, а следователь скажет: специалист не предупреждался об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, поэтому ваши бумажки для нас ничего не значат. Адвокат говорит: «Так вот, специалист в коридоре сидит, давайте его пригласим». – «А нам не надо», – говорит следователь. Все и так неравноправно, и пространство для маневра все время уменьшается, и новые решения только ухудшают положение независимой экспертизы. А уж когда на экспертов начинается давление, то адвокату вообще не найти специалиста, особенно если дело громкое, неприятное. Люди не хотят связываться, а теперь еще прочитают про меня и подумают: да ну, вот еще. И многие институты не разрешают своим сотрудникам принимать участие в таких экспертизах, тоже опасаются неприятностей. Вдруг люди, недовольные экспертами и адвокатами, нашлют какую-то прокурорскую проверку в качестве «ассиметричного ответа». А если уж просто заверив подпись на документе и поставив «копия верна» на копии кандидатского диплома, институт оказывается под ударом, то ситуация совсем плохая.

– Около года назад вы дали очень интересное интервью «Новой газете» о неправомерных методах экспертизы. И сказали, что ваши коллеги, лингвисты, годами не замечавшие, что творится в этой области от имени их уважаемой науки, наконец посмотрели в эту сторону и ужаснулись. Этот процесс продолжается, они больше не безучастны?

– Этот процесс начался в 2019 году, с дела Егора Жукова. Ведь экспертная деятельность в большинстве случаев осуществляется какими-то специальными людьми, часто не имеющими профильного образования, как одиозный эксперт Наталья Крюкова, которая по огромному количеству «экстремистских» дел давала заключения, на основании которых людей сажали. Но у нее нет лингвистического образования, она учитель математики – и таких довольно много, иногда они оканчивают какие-нибудь двухмесячные курсы, и все. Они не лингвисты – и дают лингвистические заключения. Никакой репутации в лингвистическом мире у них нет, их никто не знает, им это безразлично. Но есть некоторое количество настоящих профессиональных лингвистов с учеными степенями, часть из них пишет заказные ужасные экспертизы. Но они всегда были уверены, что этого никто не увидит, не прочитает. Сделает он такую экспертизу, посадит человека за какой-нибудь репост, сломает ему жизнь, а потом приходит на лингвистическую конференцию и делает трогательный доклад про русские слова, грамматические формы. А тут эти дела стали вытаскиваться на свет, и я надеюсь, что хотя бы профессиональные лингвисты теперь будут оглядываться на то, что они пишут в своих заключениях. Ну, а «лингвисты» типа Крюковой – им, конечно, наше мнение безразлично: суд принимает экспертизу, выполненную человеком без профильного образования, – ну, что тут поделаешь. Надеюсь, что когда-то это изменится и требования к квалификации возрастут.

– Крюкова же не единственная?

– Есть еще Александр Коршиков, он делал экспертизу в деле Егора Жукова, и это еще не худший вариант, он во многих местах сказал, что там того нет, сего нет, но несколько мест все же притянул за уши, на основании чего Жукова осудили, хоть и условно. По образованию Коршиков не лингвист, в своем заключении он трогательно ссылался на методичку, один из авторов которой, Сафонова, явилась в суд и хотела выступить в качестве специалиста, но судья ее отвел за недостаток квалификации. Так же как и многих других специалистов с учеными степенями судья слушать не стал – впрочем, все это было опубликовано, и это имело значение, срок Жукову дали условный, хотя и это совершенно несправедливо.

– И все же – есть у нас институт репутации или нет?

– До некоторой степени есть. Действующему лингвисту дать вот такое чудовищное заключение страшновато – все коллеги прочитают и узнают. По какому-нибудь делу вроде «Мемориала» всякий нормальный лингвист побоится позориться перед коллегами. Но это лингвисты! А судебная экспертиза – это отдельный мир каких-то людей, которые не написали ни одной научной работы, не сделали доклада ни на одной лингвистической конференции, не опубликовались ни в одном лингвистическом журнале, чего им бояться – это параллельная вселенная. Может, у той же Крюковой в своем кругу и высокая репутация, потому что она очень востребована – но она же не претендует на то, что она академический лингвист.

– Кто же будет экспертом, если многие институты запрещают своим сотрудникам выступать в этом качестве?

– И не только в этом, многие организации берут подписку, что люди не будут высказываться по политическим вопросам. Все боятся неприятностей, стараются себя обезопасить.

– А разве это сообразуется со свободой слова – запрещать сотрудникам говорить что-то не от имени организации, а в частном порядке?

– Корпоративные нормы – это сложно, это во всем мире проблема. К сожалению, гражданские свободы сейчас много где поджимаются – иногда по политическим причинам, иногда из-за политкорректности, увы.

– Что же получается: с одной стороны, люди сами боятся выступать экспертами в суде, с другой – их работодатели им это запрещают, чуть только вы сделали свое заключение, а Пригожин тут как тут, и у вас административное дело маячит. Не получится ли так, что через некоторое время экспертизу вообще будет некому делать?

– Это «некоторое время» уже наступило. Поговорите с любым адвокатом, участвующим в громких делах, он скажет, что невозможно найти специалиста. Еще лингвиста туда-сюда, а психолога, искусствоведа – уже нет. Сейчас масса дел, где речь идет о защите чувств, о порнографии – и специалиста очень трудно найти. Но с другой стороны, надо сказать, что не все дела – заказные, так что экспертная деятельность все-таки продолжается. Другое дело, что вот по таким громким делам трудно найти человека, который захочет с этим связываться.

– А вы после всех этих передряг будете продолжать свою экспертную деятельность?

– Конечно, буду продолжать. Посмотрим, как будут развиваться события, но бросать я не собираюсь. Тем более что ведь полно не таких громких дел – а дел о защите товарного знака, защите чести и достоинства, если речь идет не о таком одиозном персонаже, а о каком-нибудь среднем чиновнике, обидевшемся на средней руки газету или на другого чиновника – таких дел огромное количество, работы очень много. А по поводу громких дел посмотрим – может, кто-то сочтет, что и вовсе не надо меня приглашать, ухудшать свое положение.

– И вы, и другие эксперты говорили неоднократно о порочных методах проведения экспертизы, когда в текст или в речь человека вчитывается, внедряется смысл, которого там нет, но который нужен обвинению, – вот с этим может что-то сделать ваше профессиональное сообщество? Нужны же какие-то жесткие правила проведения таких экспертиз.

– Это не задача профессионального сообществ. Если есть состязательный процесс, равенство сторон и нормальный суд, то это решается само собой. Придумал эксперт что-то неправдоподобное, приходит другой специалист и представляет альтернативную точку зрения, и всем видно, что из этого более обоснованно. То есть решилась бы проблема не только методов, но и качества экспертизы. Потому что многие экспертизы делаются так: в огромной вводной части долго разъясняются всякие понятия, которые вообще отношения к делу не имеют, после чего идет анализ текста – даются какие-то цитаты и делаются выводы: в тексте содержатся такие-то призывы.

На самом деле это типичная ситуация отсутствия анализа. И некому возразить, спросить – откуда эти выводы, покажите, как вы к ним пришли. Но сказать этого некому – специалист топчется в коридоре, а судья говорит: «Нет оснований не доверять мнению эксперта, а у того специалиста недостаточно квалификации, он всего лишь академик, нам на это наплевать». И если никакой критики такой экспертизы в суде нет, то что мешает эксперту копировать эту вводную часть бесконечное количество раз? Да что там, иногда и куски как бы анализа копируются и кочуют из одного заключения в другое. И к ним непонятно как пришиваются выводы. И что может сделать сообщество – ну, сказать, что нехорошо так писать. Но эксперты-то не принадлежат к нашему сообществу, им все равно, что мы там кричим. Отдельно эту проблему не решишь, нужно, чтобы иначе проходил сам судебный процесс.

– То есть без судебной реформы ничего не получится?

– Мы делаем, что можем, пишем свои заключения, их иногда приобщают, иногда нет, а потом следует замечательная фраза, к которой мы все привыкли, – «суд относится к этому заключению критически». Но мы все равно стараемся, выступаем, лингвистическое сообщество очень заинтересовалось этой проблемой. И что-то все-таки меняется, сообщество нормальных экспертов объединяется, создаются базы данных, одиозные экспертизы и эксперты уже попали в поле зрения, фамилию той же Крюковой, по-моему, знают все. Пока это не помогает, но создание настоящего экспертного сообщества – это все равно хорошо. Адвокатам еще хуже, ведь во многих делах по экстремистским статьям основное доказательство – это заключение эксперта. И мало того что адвокат по закону не может назначить самостоятельно экспертизу, так еще и приведенного им эксперта не факт, что в суде заслушают, а теперь еще и эксперта не найти, потому что вместо научных аргументов может последовать вызов в полицию.

– И все же – может экспертное сообщество составить правила, есть ли какая-то методичка – чего в экспертизе делать нельзя, что надо делать обязательно?

– Этого полно, есть специальная область науки, судебная лингвистика, проводятся конференции, пишутся книги, есть методички – даже в правоохранительных органах, в МВД, в ФСБ, и если бы действовали хотя бы по методичкам, все было бы не так плохо. И они ссылаются на методичку, которой якобы следовали, но мы-то знаем, что там написано совершенно другое. Мы каждый раз говорим: вот, у эксперта нет образования, он действует не по методичке, иногда рецензию на экспертизу удается приобщить к делу и в газете ее опубликовать, как было в случае с Егором Жуковым, где подробно показали все ошибки эксперта. Можно написать в газету, можно в «Спортлото», как поется у Высоцкого, все скажут: ничего себе, на основании чего человека посадили, – и что? Что мешает судье отнестись критически или просто не приобщать к делу мнения лингвистов? Все венчает замечательная формула – «все законно и обоснованно».

Эксперт Наталия Крюкова, о которой говорит Ирина Левонтина, – автор двух экспертиз на двух процессах историка Юрия Дмитриева. Оба первых процесса закончились оправданием Дмитриева, и обе экспертизы Крюковой были признаны судом недопустимыми доказательствами. Кроме того, Крюкова написала экспертизы для полусотни дел против Свидетелей Иеговы, причем нередко они копировали друг друга. В данный момент экспертиза Наталии Крюковой и переводчика Александра Тарасова лежит и в основании иска о ликвидации Правозащитного центра «Мемориал».

WhatsApp – популярный мессенджер, позволяющий пользователям общаться, находясь на расстоянии. В приложении предусмотрена возможность видеть, когда собеседник был в сети последний раз. Однако нередко пользователи сталкиваются с тем, что эта функция не работает.

В статье мы рассмотрим, по каким причинам в Ватсапе может не отображаться последний визит одного или всех контактов, почему не обновляется или стоит неправильное время посещения в мессенджере.

Как в Ватсапе посмотреть время последнего визита контакта

Разработчики WhatsApp постоянно работают над функциональностью приложения, адаптируя его под нужды потребителей. В список полезных опций входит возможность посмотреть, когда определенный пользователь был в сети последний раз. За эту информацию отвечает статус.

Для просмотра статуса конкретного человека нужно сделать следующее:

1. Запустить приложение и открыть чат с пользователем, о котором нужно посмотреть информацию.
2. Прямо под именем человека в верхней части экрана будет указано время его последнего визита.

Если пользователь в данный момент находится в сети и использует приложение, под его именем будет написано «Онлайн». В тот момент, когда он начнет набирать сообщение для отправки в чат, в статусе появится «Печатает». Если пользователь не в сети, под его именем будет располагаться дата и время последнего посещения.

Почему WhatsApp не показывает время посещения

Существует несколько причин, почему в Ватсапе не видно время посещения собеседника. В приложении имеется функция, позволяющая скрыть эту информацию от других пользователей. Кроме того, могут повлиять и другие факторы. Возможность просмотра времени последнего посещения также зависит от настроек блокировки и конфиденциальности.

Распространенные причины, почему в Ватсапе не отображается последний визит пользователя:

1. Занесение профиля в черный список. В приложении предусмотрена блокировка контактов, которая закрывает доступ к профилю. Владелец заблокированного аккаунта не сможет писать и звонить своему собеседнику. Вместе с этим у него не получится посмотреть информацию о последних визитах. Будет скрыт даже аватар. На его месте появится обычный белый значок.
2. Использование настроек приватности. Если пользователь становится невидим для других пользователей, вполне возможно, что он активировал режим «Никто». Это можно сделать через настройки конфиденциальности приложения, активировав бегунок рядом с нужной опцией. Нужно помнить, что при нахождении в режиме невидимки пользователь не сможет видеть время последних визитов других пользователей.
3. Применение сторонних программ. Чтобы Ватсап перестал показывать время последнего посещения, можно прибегнуть к дополнительным программам, расширяющим его функционал, например Hide Whatsapp Status. Скрыть свой статус с помощью этой программы можно всего одним нажатием кнопки.
4. Технический сбой. Если причина проблемы в некорректной работе приложения, то время последнего визита перестанет отображаться сразу у нескольких контактов. Как правило, ситуация решается сама собой.
5. Плохое интернет-соединение или его отсутствие. Иногда статус человека и время его последнего визита исчезает из-за проблем с интернетом. Ситуация меняется сразу после того, как соединение восстанавливается.

Чтобы понять, почему WhatsApp перестал показывать время посещения пользователя, достаточно попробовать ему написать. Если сообщение не доходит до адресата, вероятнее всего, он занес номер в черный список. Его аватар при этом виден не будет. Если сообщения доходят до пользователя, значит, проблема в техническом сбое или целенаправленном изменении настроек конфиденциальности.

Долго не меняется время посещения в Ватсапе

Иногда пользователи сталкиваются с другой нестандартной ситуацией – долго не меняется дата последнего посещения Ватсапа, но собеседник заходит в приложение и даже отвечает на сообщения. Отправленные сообщения в этом случае помечены двумя синими галочками, но время всегда стоит одно и то же. Дело в том, что в Ватсапе предусмотрена возможность отвечать через всплывающие окна на экране. Заходить для этого в приложение совсем не обязательно. Получается, что пользователь полноценно общается со своими друзьями, но время его последнего визита не меняется.

Другая причина неверного отображения времени – некорректная работа приложения. Например, при необходимости произвести обновление. Чтобы избавиться от этой проблемы, нужно зайти в App Store или Play Market, найти через поисковую строку WhatsApp и нажать на «Обновить». После обновления приложение должно заработать должным образом.

Ватсап показывает неправильное время последнего посещения

Чтобы узнать, почему Ватсап показывает неправильное время последнего посещения, необходимо проверить настройки часового пояса на телефоне. Вполне возможно, что проблема заключается именно в этом.

Алгоритм действий:

1. Зайти в раздел «Настройки» на телефоне и выбрать «Дата и время».
2. Открыв раздел «Часовой пояс», нужно подобрать вариант, соответствующий региону проживания. Также можно поставить галочку возле пункта «Использовать время сети». В этом случае оно установится автоматически.

Время последнего визита в WhatsApp отображается неправильно достаточно часто. В большинстве случаев это свидетельствует о том, что пользователь изменил настройки конфиденциальности в своем телефоне. Не менее распространенная причина – технический сбой, который решается с течением времени.

Куаныш Султанович с удовольствием рассказывает о трех тысячах книг, переданных им в дар Национальной академической библиотеке Казахстана. В библиотечном кабинете, где проходит наша беседа, бок о бок стоят художественные произведения, фолианты мемуаристики, документальные материалы. По признанию политика, он скучает по этим книгам, а потому приходит сюда и берет что-то почитать домой, обязательно отмечаясь у библиотекаря.

Такая преданность печатному слову неудивительна: Куаныш Султанов окончил университет по специальности “журналистика”. Любимая профессия и привела на пост министра печати и информации. Возглавить ведомство заведующему отделом ЦК Компартии Казахстана довелось в год обретения нашей страной независимости.

— Мне посчастливилось оказаться, что называется, в моменте: в моменте провозглашения суверенитета, в моменте моего понимания, что это для нас значит. Назревающие события разворачивались перед моими глазами — трудно было не понять, что грядут серьезные перемены, — вспоминает Куаныш Султанович. — Велись разговоры: куда идем? что нас ждет? Все понимали, что прежний формат существования тяжел и неадекватен времени.

Тогда, в столь шаткий период, грамотно модифицировать Союз — превратить его сначала в конфедерацию независимых государств — предложил Нурсултан НАЗАРБАЕВ, первый секретарь ЦК КП Казахстана.

— Как прагматик, он понимал: разбрестись по квартирам, уединиться не выход. Что будет завтра? Ведь все союзные республики повязаны между собой предприятиями, разрыв связей между которыми губителен, — говорит Куаныш Султанович.

Еще до того как 1 декабря 1991 года состоялись первые всенародные выборы президента Казахской ССР, Куаныш Султанов объездил полреспублики в ходе избирательной кампании в поддержку Назарбаева.

— Тогда Нурсултан Назарбаев мог выступать перед народом в театре, а потом выходил на улицу, и его тут же окружала толпа. Ставился микрофон, задавались прямые вопросы, на которые будущий глава государства так же прямо отвечал, — рассказывает политик.

Оказавшись у штурвала независимой страны, Назарбаев первым делом взялся за экономику.

— Словоблудие было отброшено, президент все взял в свои руки, — говорит Куаныш Султанович. — По сути, все министерства глава государства создавал лично. Назначая главу нового ведомства, Нурсултан Назарбаев давал установку: теперь вы — министр самостоятельного государства, имеющий равные права с министрами других стран. Хватит компетенции и силы воли — будешь министром, не потянешь — найдется другой человек. Вопросы решались жестко и оперативно. Не было времени для неспешности и дремы.

Первый министр печати признается: было тяжело и морально, и физически. Первые годы работали днями и ночами, уходить домой раньше полуночи не получалось.

— Чаще всего было так: заходишь к президенту с документами, он делает итоговые правки, ты доводишь бумаги до ума — и только потом домой если не выспаться, то хотя бы привести себя в порядок. Приходишь к восьми утра, а президент уже на рабочем месте, — разводит руками Куаныш Султанович. — Но тут дело, конечно, и в харизме, и в энергетике: мы, министры, по нескольку раз в день встречались с Нурсултаном Назарбаевым, слушали его мнение, а он прислушивался к нашему. А для этого, согласитесь, нужно огромное терпение.

Терпение и умение слушать пригодились не раз. Политик вспоминает те дни: площадь перед резиденцией, на площади — люди, настроенные негативно, требующие решить проб­лемы. При этом не было противников политики или реформ: собравшиеся требовали улучшения материального положения.

— Выходить к людям было крайне ответственно. Настраиваешь себя, внутренне готовишься, понимаешь, что это входит в твои прямые обязанности — слушать и слышать народ, — объяс­няет Куаныш Султанов.

Вспоминая свои действия в бытность министром печати и информации, политик говорит: был убеж­ден, что не стоит торопиться с приватизацией издательств. Тем более что новые появлялись чуть ли не каждый день, никому не чинили препятствий: хотите создать телеканал, основать газету — приходите, рассказывайте, как будете работать, в соответствии с Конституцией пройдете регистрацию.

— Желающих было много. Правда, заканчивались эти начинания довольно быстро — как-то сами затухали. Но ни один из них не может сказать, что их заставили закрыться или диктовали, о чем писать и говорить. Аналогичная ситуация, к слову, была и с политическими партиями: за короткое время, буквально за год, их количество выросло до 43. Каких только названий не было! Пятеро собрались — уже партия. Строгих требований и тут не было, — рассказывает Куаныш Султанович.

По мнению политика, перемены в информационном поле были разительные: долгое время курируя всю молодежную печать, будучи заведующим идеологическим отделом ЦК партии, Куаныш Султанович вспоминает, как прежде приходилось практически все согласовывать.

— Теперь же надо мной стоял лишь президент, и мы каждую неделю клали ему на стол 30 страниц экспертно-аналитических материалов — тогда еще не было интернета и соцсетей, как сейчас. Но это был не просто обзор прессы, а, скажем так, общественное мнение из первых уст, чтобы было понятно, не замалчивают ли какие-то волнующие народ ситуации, верно ли подана информация. Нурсултан Назарбаев уже делал пометки: уточнить, разобраться, принять меры, — рассказывает почетный журналист Казах­стана.

Говоря о том времени, Куаныш Султанович повторяет: радовало ощущение свободы и новизны, и это настраивало стараться еще больше.

— Был одержим чувством, что мы — создатели нового государства, было интересно представлять, каким оно будет через много лет. И было порой очень волнительно и от ответственности, и от масштабов созидаемого, и от собственных возможностей. Это ведь простое человеческое чувство — переживать, что о тебе скажут потомки, твои последователи, люди, которые были свидетелями твоей работы и ее результатов, — считает политик.

Уже после, в самом начале 1993 года, заняв новую должность — заместителя премьер-министра, Куаныш Султанович, по его словам, ощутил еще большую ответственность за вверенные ему полномочия.

— Мыслей “не успел” хватает, как и у каждого человека, — заключает Куаныш Султанов. — Но мне был дан небольшой срок: уже через год, в 1994-м, я был назначен заместителем председателя Верховного Совета Казахстана, еще через год — чрезвычайным и полномочным послом Республики Казахстан в Китайской Народной Республике, где для меня открылся совершенно новый мир и где я прослужил шесть лет.

Ольга КЕЦ, Нур-Султан

Недавно норвежцы попросили меня выступить на конференции и рассказать им об иноагентах. Через zoom. Смотрю фотографии с конференции: Мария Захарова приехала. Ладно, думаю, сейчас все выскажу, сейчас объясню ей, что такого закона быть не должно в природе, что это ненормально, античеловечно и что-то там ещё – заставлять человека писать капслоком ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

В кои-то веки подготовился, написал речь, вот она:

Я, по идее, должен иллюстрировать весь ужас «иноагентского положения». Иначе Мария Владимировна скажет: «Нормально всё у этих иноагентов, видите». Положа руку на сердце, так и есть: всё нормально, вопрос только в том, что считать нормой? Сейчас объясню. Вот, например, на митинги, на акции протеста, на прогулку я всегда беру с собой книгу и наивно думаю, что если меня арестуют, мне будет чем заняться. То есть я как минимум лет 6–7 своей деятельности журналистской готовлюсь к задержанию, оглядываюсь по сторонам, когда захожу в подъезд, меняю и без того сложные пароли в телефоне, сношу на всякий случай все приложения, когда меня задерживают, например, 31 декабря за съемку рядом с колонией под Петрозаводском, ну и так далее.

Или другой пример: приехал я недавно из Армении, только с ретрита, где научили нас вдыхать и выдыхать, вдыхать и выдыхать, вдыхать и выдыхать – в тот же день, то есть в день приезда, звонят коллеги, спрашивают: что там у тебя с административным протоколом? А я знать не знаю ни о каком административном протоколе, а они: ну административный протокол на тебя завели за то, что ты сменил аватарку в фейсбуке, вот даже бумага есть, смотри. Я смотрю, бегу на почту за письмом, к счастью, письмо из налоговой, но дыхание уже сбилось, сердце стучит, коллеги снова пишут под ночь: так и что там у тебя с административным протоколом? Я говорю: не было административного протокола. Они говорят: понятно, и наутро пишут: «На Маркелова завели административный протокол за то, что он сменил аватарку в фейсбуке». Обычный день.

Да, есть плюсы, несомненно – стали звать в эфир как местные, так и федеральные телеканалы. Прямыми эфирами я тоже не брезгую. Говорю там журналистам: представьте себе, вот объясняю я, объясняю про иноагентство, люди слушают меня, слушают, и вворачивают в конце: «А ты деньги-то брал из- за границы?» Журналисты слушают меня, слушают, и такие: «Да, кошмар… так а ты деньги-то брал из-за границы?» И тень сомнения вырисовывается на лицах, мол: лох, чё – dura lex, sed lex. Ведь В. В. Путин, отвечая на вопрос Д. А. Муратова, объяснил, что «иноагент» если занимается политической деятельностью, то его деньги должны быть окрашены, но…

Вот я сейчас сижу в машине (а когда я сочинял этот текст, то действительно сидел в машине), у меня за окном столб (у меня тогда, действительно, был за окном столб), на столбе наклейка с надписью: УБЕРЕМ ДЕРЬМО 19 СЕНТЯБРЯ. Денис Базанков. Денис Базанков – журналист. Это – политическая деятельность (я думал, что во время эфира эффектно поверну камеру в окно и скажу: вот это – политическая деятельность). Где моя политическая деятельность? Где огромные гонорары за неё?

Если бы каждый понедельник на планерке я получал задание от заграничных медиа: «Сергей, понедельник уже, хватить лениться, давай, доедай «Доширак» и ступай раскачивать лодку», и ступал бы я, и раскачивал бы лодку, а в конце года вселялся, например, в самую дорогую квартиру самого дорогого дома в самом дорогом жилом комплексе Петрозаводска «Аквамарин», в котором одна из квартир, например, числится за супругой бывшего главы Карелии, или достраивал бы коттедж в коттеджном городке, один из коттеджей в котором записан на родственника… да был бы я хоть подпольный миллионер Корейко или даже зицпредседатель Фунт, можно было бы как-то ещё оправдать эту дикость, но я слишком ленив для этого (даже сочинил шутку о том, что я настолько ленив, что недавно выступал на конференции и даже тезисы к выступлению поленился дописать, не говоря о самом выступлении).

Спросите одного редактора, спросите другого редактора, спросите любого редактора, с которыми я работал: как это – работать со мной? И любой редактор ответит: «Он то от темы откажется, потому что конфликт интересов или неохота, то в ответ на просьбу редактора что-то исправить скажет: нет, я художник, я так вижу, и ничего не исправит, а ещё он дедлайны пропускает годами». Можно ли такому человеку доверить столь ответственную деятельность по дестабилизации политической обстановки в стране? И как сказал мне недавно один лауреат одной престижной премии: ладно бы были гонорары!

Написал я всё это и многое другое, норвежцы, наконец, подключили меня к зуму. Вижу, на том конце сидят сонные скандинавы, готовятся слушать историю об «иноагентах» в маленькой аудитории, извиняются за ограниченное время, просят рассказывать побыстрее. В конце спрашивают: «Чем мы можем помочь?» Ни Марии Захаровой, ни Сергея Лаврова. Чем тут поможешь?

Сергей Маркелов – петрозаводский журналист. Оригинал этого текста опубликован на сайте Seveal.org

Высказанные в рубрике «Блоги» мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции

11 ноября исполнилось 200 лет со дня рождения Федора Достоевского. Почему Достоевский до сих пор актуален, о мифах и правде вокруг имени великого писателя корреспонденту Север.Реалии рассказал ведущий научный сотрудник Пушкинского Дома, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Сергей Кибальник.

– За 200 лет многих писателей прочно забыли, а Достоевский с нами – почему? Чем он важен и нужен нам сегодня?

– В этом году наша группа в Пушкинском Доме как раз выпустила книжку «Достоевский в медийном пространстве современной русской культуры» под моей редакцией, там мы пытаемся ответить и на этот вопрос. И говорим о том, что пора пересмотреть облик Достоевского, сложившийся в массовом сознании. Потому что это превратная и тлетворная картина, что Достоевский – это такой садо-мазохист, культивирующий некие комплексы, ненавидящий Европу. Это на самом деле относится к «достоевщине», к его героям, а не к нему самому – так думает и большинство исследователей. Блок в 1921 году впервые сказал о веселом имени Пушкин, и я предложил заговорить, наконец, о светлом имени Достоевского. Ведь он ставил целью возрождение человеческой души, спасение человека, предотвращение его гибели – тема погибшего человека у него одна из центральных. И не стоит путать его с некоторыми его героями, которые воплощают мрачные стороны жизни. Все это встречается – и смерти, и болезни, и разные отклонения в психике, за описание которых Достоевского так оценил мир, пытаясь присвоить его – начиная с Ницше и Фрейда вплоть до Лакана и философов французского экзистенциализма.

– Это прекрасная идея – очистить Достоевского от достоевщины. Но почему же все-таки разные темные силы, в том числе националистические, изоляционистские, так часто пишут имя Достоевского на своих знаменах?

– Потому что темные силы на то и темные, что они стараются использовать в своих интересах все, что угодно. В том числе и светлые силы, когда те уже обрели такой непререкаемый авторитет, что с ними уже ничего нельзя сделать – только присвоить, извратив и перетолковав их смысл. Но на то и существует научное достоевсковедение, нормальная ученая среда, которая должна своих героев защищать. А Достоевский – один из наших культурных героев, гордость русской культуры. В основном, все, в чем его обвиняют – это мифы. Возьмем ту же ненависть к Западу, к Европе, которая у него якобы была. Но кто сказал «страна святых чудес», кто устами Версилова говорил, что нам Европа дорога не меньше, чем самим европейцам, дорога не меньше, чем Россия? Да, есть у него образы отрицательных героев-иностранцев, в которых он отразил свое неприятие буржуазной цивилизации: Де-Грие и Бланш, барон и баронесса Вурмергельм из «Игрока», Ламберт и Альфонсина из «Подростка». Но вспомним, что в том же «Игроке» у него есть мистер Астлей. На самом деле, у Достоевского в каждом романе есть много положительных героев, их гораздо больше, чем принято считать, это не только князь Мышкин и старец Зосима. Так вот, в светлых образах князя Мышкина и Елизаветы Прокофьевны Епанчиной в “Идиоте” видны отчетливые авто-реминисценции из образа мистера Астлея. Хоть он, не побоюсь этого слова, англичанин, но он у Достоевского – прообраз по-настоящему прекрасного человека. Да, он, возможно, отличается излишним рационализмом, европейской чертой, как полагал Достоевский, но в целом это положительно прекрасный человек.

– Так, значит, это миф – о нелюбви достоевского к Европе?

– Не просто миф, а прямо надо сказать – клевета. Да, Достоевский был оклеветан при жизни – и это обычная вещь, большинство писателей были оклеветаны критиками. Пока писатель жив, он с этим борется, а когда умирает, остается совершенно беззащитным, и тут налетает море всяких интерпретаторов, происходит извращение, иногда невольное. А как только мы возвращаемся к текстам, мы чувствуем совсем другое. Есть замечательный американский исследователь Роберт Джексон, он разделяет концепцию катарсического Достоевского, есть книга финского исследователя Оскара фон Шульца, она так и называется «Светлый, жизнерадостный Достоевский» – такие блестящие исследователи прекрасно понимают светлую сторону Достоевского. А ведь Достоевский был еще и блестящим комическим писателем. «Село Степанчиково» и «Дядюшкин сон» – очень смешные произведения. Любимым писателем его был Диккенс, а одна из книг, на которую ориентирован роман «Идиот» – это «Записки Пиквикского клуба». И даже в романах так называемого великого пятикнижия – «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы» куча очень смешных героев, чего стоит один капитан Лебядкин из «Бесов» или госпожа Хохлакова из «Братьев Карамазовых». И есть у него не только сатирические герои, но и очень трогательные комические, как отец Петра Верховенского, и роман «Бесы» на самом деле заканчивается проникновенными строками о гибели Степана Трофимовича. А многочисленные экранизации, театральные адаптации, к сожалению, в большинстве своем представляют искажения – там обязательно фоном идет какая-нибудь трагическая музыка, ударные инструменты, сплошной мрак. А Достоевский создал целый мир, где есть все – и прекрасное, и ужасное, и смешное, как в жизни, как в человеке.

– А антисемитизм Достоевского – реальная вещь или миф?

– Да не было у него никакого антисемитизма. Достоевский сам прямо об этом говорит в «Дневнике писателя». Он говорил о сложных отношениях – и о том, что эти два народа живут вместе и будут жить дальше. Да, я не спорю, есть у него неосторожные слова – человеком он был увлекающимся, пылким, публицистика – это такой жанр, где часто какие-то слова лишние проскакивают. На самом деле «Дневник писателя» в большой степени укрепил репутацию Достоевского, не зря сейчас о Достоевском говорят как о первом блогере. Он ведь не просто откликался на злобу дня, поддерживал суд присяжных, заступался за огромное количество людей, лично способствовал освобождению многих. Между прочим, то, что за его гробом шла такая толпа, это было в значительной степени благодаря «Дневнику писателя», упрочившего его славу. Мало того, что в «Братьях Карамазовых» он устами старца Зосимы выдвигает идею деятельного добра, говорит, что уверовать в Бога можно только опытом деятельной любви – так он это опыт сам воплощает в жизнь. О «Братьях Карамазовых» говорят как о мучительном произведении, но ведь там провозглашается идея братской любви и взаимной ответственности, та идея, которую потом брали на вооружение такие люди, как Волошин, спасавший во время революции и гражданской войны и белых, и красных. И с Некрасовым, издававшим журналы не близкого Достоевскому направления, Достоевский в конце жизни примирился – так что куда не кинь, всюду идет клевета или чрезмерное упрощение, а на самом деле все гораздо сложнее.

– А то, что Достоевский сейчас так популярен во всем мире – разве не говорит о том, что он на деле давно перешагнул границы России, что он не только наш, но и европейский писатель?

– Конечно, и Достоевский, и Толстой, и Чехов прочно вошли в плоть западных культур, да и восточных – взять хоть того же Акутогаву Рюноскэ. Без Достоевского невозможно представить Камю или Сартра, у них идет переосмысление Достоевского. А если кто-то от него отталкивался, критиковал, как Набоков, то, в основном, это связано с тем, что Достоевский на самом деле сильнее их всех. За редким исключением – может быть, еще Томас Манн рядом встанет. Тот же Набоков прекрасно чувствовал, что сравнение с Достоевским ему невыгодно, что образы у Достоевского более жизненные и правдивые. Когда Набоков еще только начинал писать, в Берлине он читал лекцию о «Братьях Карамазовых» и откровенно восхищался Достоевским. А потом он начал отзываться о нем как о детективном писателе, критиковать его. Сегодня Достоевский нас объединяет – несмотря ни на какие политические обстоятельства, мы как дружили с учеными из разных стран, так и дружим, есть Международное общество Достоевского, которому в этом году исполнилось 50 лет. И в прошлом году мы провели в Бостоне международный симпозиум по Достоевскому. И сегодняшние философы, интерпретируя современность, даже самую острую, не могут обойтись без Достоевского. Отказаться от Достоевского – это для нас как отказаться от общего языка.

– А есть идеи Достоевского, которые ближе российским читателям и исследователям или западным – или такого разделения нет?

– Пожалуй, нет. О чем идет речь в «Сне смешного человека» – о том, что мы живем в раю, только не осознаем этого. Надо просто осознать свое счастье – когда мы видим дерево или другого человека, особенно когда мы беседуем с ним. Стоит это понять, и все изменится. Сам Достоевский критиковал западных социалистов, но в то же время многие его образы на них похожи. Его кумир – Пушкин, и он многое берет у русских славянофилов, но, в то же время, он в значительной степени выходит из европейской мысли, его идеалы во многом – это идеалы социального христианства, идеалы внутреннего преображения человека, понимания того, что при всей важности социальных институтов, пока человек не разовьется до определенного уровня, ничего не произойдет. Достоевский – плоть от плоти европейской культуры, он создал сплав русской и европейской культур и тем самым продвинул вперед и ту, и другую.

– Насколько актуальны сегодня «Бесы» Достоевского?

– Нельзя их вырывать из контекста. Не зря говорят – тот подлец, кто смолоду не был либералом, и тот дурак, кто к старости не стал консерватором. Достоевскому повезло, его молодость пришлась на время николаевской реакции, и он, как всякий порядочный человек, был либералом. Судили их ни за что, хотя и в кружке Петрашевского Достоевский был одним из самых увлекающихся и активных заговорщиков, недаром он говорил, что Нечаевым он не стал бы, а вот нечаевцем – вполне мог бы стать. Не надо забывать, что Достоевский написал этот роман в эпоху, когда правительство провело очень значительные реформы и собиралось их продолжать, но социалисты устроили настоящую охоту на императора, организовали около 20 покушений и, в конце концов, убили. Это, естественно, привело к тому, что новый самодержец вообще отказался от реформ. Но все же это не антинигилистический роман – Достоевский до самого конца верил в возможность социальной гармонии и очень уважал тех, кто за нее боролся. Но ведь в своем романе он не изображает настоящих социалистов, он изображает мошенников. И Нечаев, один из прототипов Петра Верховенского, и Петрашевский, кстати, во многом похожий на Нечаева – это были люди совершенно безо всяких принципов. Петрашевский еще в Сибири устраивал заговор против Николая Николаевича Муравьева-Амурского, губернатора Восточной Сибири, очень много сделавшего и для нее, и для России и серьезно смягчившего участь декабристов. А в результате его сместили – хотя Петрашевский чуть ли не в его доме жил. Вот о чем идет речь в романе.

– Так, может, это тоже предвидение – разве мы не знаем, как личные амбиции вмешивались в работу всяких революционных органов?

– Конечно, Мережковский это и имел в виду, говоря о Достоевском как о пророке русской революции. В романе изображены наивные люди, действующие ради своих идеалов, а Петр Верховенский просто использует их в своих целях, ведет себя, как мошенник. Как вел себя и Нечаев, хотевший завладеть Бахметьевским фондом (речь идет о средствах, переданных Герцену помещиком Бахметьевым на нужды русской революции. – СР) – вот о чем писал Достоевский. Социалистов он критиковал, потому что был убежден, что обобществлением собственности проблему не решишь – что это так и есть, доказал нам наш советский опыт.

– Говорят ли нам сегодня о чем-то важном «Бесы”»Достоевского?

– Конечно, говорят. «Бесы» – это протест против политического имморализма, маккиавелизма. Это ведь еще очень резкая сатира и на губернаторское правление – похлеще щедринской сатиры. И на маккиавелистов, которые встречались в освободительном движении, начиная с Пестеля и кончая Ткачевым. Вот против чего выступает Достоевский, а ни в коем случае не против идеалов и необходимости бороться за них. «Бесы» в советское время были запрещены, и первое полное издание вышло только с 1972 по 1990 год, а сейчас мы в Пушкинском Доме делаем новое издание Достоевского в 35 томах.

– То есть опять же речь о том, что пока человек не изменит свою душу, хороших изменений в общественной жизни ждать не стоит?

– Конечно. В какой-то степени Достоевский следует Пушкину, чей бюст стоят у него на рабочем столе до смерти, и у которого в «Капитанской дочке» мы читаем: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». Достоевский учит нас тому, что чем сложнее ситуация, тем больше мы должны сплачиваться. Эпоху «Братьев Карамазовых» он называл «эпохой уединенности» – имея в виду разъединенность людей. И нынешняя обстановка, да и пандемия тоже объединению не способствует. Но Достоевский всегда говорит, что в конечном итоге все решают люди, и все зависит от них. Если бы каждый человек не забывал о взаимной ответственности друг перед другом, наверное, и социальная наша жизнь иначе бы развивалась.

– Достоевский ведь сам в свое время очень пострадал, не только от каторги, но и от постоянного полицейского надзора…

– Да, вот все говорят – чего это он столько говорит о страданиях, но ведь через что ему пришлось пройти! Одна инсценировка расстрела чего стоит – его товарищ, Григорьев, на том Семеновском плацу просто сошел с ума, а у Достоевского в Сибири начались эпилептические припадки. С социалистами он потом отношений не поддерживал, но со стороны государства было еще хуже – у него изымались письма, прочитывались, надзор полицейский был постоянным. И есть письма, где Достоевский возмущается и пишет, что любого патриота России можно таким образом отвадить от какого-либо желания ассоциироваться с властью, которая себя так ведет.

– Кажется, все так и осталось…

– К сожалению, все плохое изживается с большим трудом – и хорошее тоже приживается трудно.