Прочитано в 2021 г. Выпуск 464
Александр Пелевин «Покров-17»
-
Изд-во «Флюид ФриФлай», 2020 г.
Дорогие мои, рад приветствовать вас в новом году. И каждый год «Читатель Толстов» по традиции начинает с обзора, посвященного новинкам отечественной прозы. Новый роман Александра Пелевина вышел в серии «Книжная полка Вадима Левенталя», и он круче, сильнее, мощнее его предыдущей книги «Четверо». Потому что «Четверо» был таким оммажем советской фантастике, а «Покров-17» — мрачная антиутопия. Писатель Андрей Тихонов приходит в себя в машине, обнаруживает рядом тело милицейского майора с ножом в груди и произносит «говнище». Но он еще не догадывается, во что он влип. Потому что он оказался на территории закрытого административно-территориального (ЗАТО) образования Покров-17 в Калужской области. А там такое творится! Военный институт, забравший себе всю власть на территории, проводит эксперименты, в результате которых часть населения превращается в уродцев-ширликов, а оставшиеся в живых пытаются всеми правдами и неправдами вырваться отсюда. А куда бежать-то — события происходят как раз в сентябре 1993 года, за считанные дни до кровавых событий в Москве, расстрела Белого Дома и всего такого. Александр Пелевин написал книгу, от которой невозможно оторваться. Все эти трупы, уродцы, бесплотные духи (мертвые святые) и живые кадавры только оттеняют реальность российских 90-х. Стивен Кинг нервно курит в сторонке.
Сергей Носов «Книга о Петербурге»
-
Изд-во «Азбука», 2020 г.
Даже если вы помните, что Носов 15 лет назад написал «Тайную историю петербургских памятников» и опасаетесь найти в новой книге повторение уже известных текстов, это не так, совсем не так. Да, это книга про историю Петербурга, но написал ее Сергей Носов, обладатель одного из самых стратегических запасов юмора в рамках отдельной человеческой особи. Потому что Носов начинает историю Петербурга с Большого взрыва и формирования Земли (а как еще рассказать о появлении гранита, который пошел на питерские набережные?). Он умеет в рамках одной страницы сопрягать философа Секацкого и Григория Распутина. Он водит нас по Петербургу, но постоянно останавливается покурить и вспомнить забавный случай из собственной практики. Это восхитительная книга, ребята. Даже при наличии еще тысячи книг о Петербурге, которые вы читали раньше. Носов — это Носов.
Дарья Еремеева «Родственные души»
-
Изд-во «Городец», 2020 г.
Негромкая, скромная проза, мне понравилось. Автор не пытается поразить читателя стилистическими и вкусовыми фейерверками, глобальными идеями, прочими извращениями ума — Дарья Еремеева всего лишь рассказывает истории. Те, о которых принято писать — «истории о простых людях». Книга состоит из двух разделов — «Легкие рассказы» и «Простые рассказы». Признаться, в чем между ними разница, не совсем уловил, можно было обойтись без излишней авторской классификации. Рассказы в «Родственных душах» одинаково простые, легкие, остроумные временами. Больше всего рассказы Дарьи Еремеевой напомнили мне полузабытые публикации в советских журналах, в «Юности» или даже «Студенческом меридиане», житейские такие истории из жизни обычных горожан. Никакой политики, никаких великих страстей, повседневные происшествия, которые случаются с клерками, мамашами, соседями, пешеходами. Хорошо.
Павел Селуков «Как я был Анной»
-
Изд-во «Редакция Елены Шубиной», 2020 г.
В книге (это уже третья за последние два года книга пермского автора — до этого выходили «Халулаец» и «Добыть Тарковского») есть несколько отличных, вот по-настоящему отличных рассказов. С сюжетным ядром, стержнем, что там вообще должно быть в хорошем рассказе. Вот, скажем, «Игра в куклы», совершенно меня восхитил: одинокий мужик едет в Адлер поездом, и заливает-заливает своим соседям по купе, пожилой супружеской паре, какая, мол, у него семья прекрасная, как он любит свою жену, как они придут его встречать на перрон. Потом Селуков прикидывает несколько возможных концовок, каждая из которых, в общем, вполне подходит. А заканчивается рассказ таким финалом, что сразу тянешься за сигаретами — это ж надо, так придумал, молодец. В каком-то смысле «Как я был Анной» — книга переходная для Селукова. Он пишет все сильнее, и видно, как растет его творческая мощь, хотя примерно половина текстов — те же байки из Фейсбука, временами прекрасно написанные, но все же не очень обязательные. Я верю, что Селуков станет лучшим в российской прозе мастером короткой прозы, уровня Прилепина и Рябова, все данные у него есть, он талантливый, драйвовый, хулиганистый, страстный — настоящий рассказчик.
Антон Носик «Лытдыбр. Дневники. Диалоги. Проза»
-
Изд-во «Редакция Елены Шубиной», 2020 г.
Хорошее мемориальное издание, обстоятельный такой том получился, 576 страниц. Самого Антона Носика не стало три года назад. По нашим временам — срок достаточный, чтобы о человеке забыли навсегда, а вот, оказывается, не забыли. И книга о Носике (потому что там не только его тексты, но и воспоминания, которые написали разные известные люди, от Павла Пепперштейна и Демьяна Кудрявцева до Дмитрия Быкова и Льва Рубинштейна) получилась, еще раз повторю, достойной. Прежде всего — после ее чтения мне стал лучше понятен масштаб личности Антона Носика и его бесспорные заслуги перед отечественной культурой. Я вот знать не знал, что именно он стоял у создания главных интернет-изданий Рунета, от «Газеты.ру» до «Вести.ру». Не знал, что он писал очень оригинальные и глубокие тексты о русской литературе. Конечно, как и все, я читал его ЖЖ, который Носик вел под ником dolboeb (в книге, кстати, можно найти объяснение, почему он выбрал себе именно такой хулиганский псевдоним). Но на фоне других звезд ЖЖ тексты Носика меня не очень впечатляли. А вот после чтения «Лытдыбра» должен сказать, что был неправ — он был великолепным автором. И «Лытдыбр» — редкий случай издания текстов из блога, из Живого Журнала, когда собранные под одной обложкой тексты становятся чем-то большим, чем просто откликами на актуальные события, становятся хроникой, историей, летописью. Это редко происходит с изданием постов из ЖЖ — вспомните, какими унылыми выглядели книги «из Живого Журнала» Евгения Гришковца, например, «Один год в ЖЖ». А здесь — действительно сильные тексты, почти не утратившие своей эмоциональной силы. Составители книги — Виктория Мочалова и Елена Калло, редактор — Алексей Портнов, спасибо вам, ребята, отличная работа.
Ксения Букша «Адвент»
-
Изд-во «Редакция Елены Шубиной», 2020 г.
Сдается мне, что Ксения Букша постоянно экспериментирует, пробует себя в разных жанрах, поэтому одни ее книги мне нравятся безоговорочно, другие совершенно нет. Биография Казимира Малевича для серии «ЖЗЛ» великолепна, «Открывается внутрь» бесспорная удача, «Завод «Свобода», принесший писательнице «Нацбест» в 2014 году — это книги отличные, а вот «Рамка» или предыдущая книга «Чуров и Чурбанов» — ну, не очень понравились. Но «Адвент» (заявлен как роман, но это скорее повесть) — сильная, зрелая, цельная вещь. Думаю, что это лучшее из всего, что написала Ксения Букша. Питерская семья: папа Костя, гениальный математик, весь в себе, не помнит, какие у дочери кофточки и какой подарок ей выбрать к Новому году (покупает десять метров упаковочной пленки с пузырьками). Мама Аня, бывший музыковед, работала в банке, теперь фрилансер. Пятилетняя Стеша, которую Аня каждый день отводит в садик. Заданный автором временной отрезок — до Нового года осталось немного, Стеша каждый день открывает адвент-календарь, вырезает очередное окошко с шоколадкой. Милые домашние ритуалы. Забредающие в повествование герои и мотивы из других книг Букши — дочка гендиректора завода, пухлый семейный доктор… И совершенно чудесно организованная система второстепенных сюжетных линий, мотивов, флэшбеков, каких-то вспомогательных историй (Аня с Костей решают коллекционировать смех, и все персонажи «Адвента» смеются на разные лады, и я теперь тоже хожу и слушаю, как люди смеются, а они не смеются, Букша точно заметила).
Ольга Фатеева «Скоропостижка»
-
Изд-во «Бомбора», 2020 г.
Это записки судебного медика, но поскольку Ольга Фатеева имеет в прошлом три курса филфака, да и пишет она не сухие профессиональные мемуары, а скорее сборник рассказов из жизни, это вполне можно рассматривать как прозу. «У врачей психика устроена каким-то другим, особым образом, а у судебно-медицинских экспертов еще более особым», признается она, и после этого не стоит удивляться таким, например, признаниям: «Красивым может быть убийство. Например, огнестрел с изящными раневыми каналами. Когда ты нашел все, кроме одной, пули в трупе, даже если для этого пришлось распилить позвоночник, а ее послушные следователи по твоей наводке выковыряли из пола, из-под застывшей желеобразной лужи крови, подпекшейся до черноты». Главная героиня работает в судебной экспертизе, вскрывает трупы, составляет заключения, рассказывает о своей работе, и эти рассказы отличаются не только шокирующими деталями, но и неожиданными признаниями. Которые прочитываешь, сглатывая непрошенный комок в горле — редко какая проза так сильно действует на читательские эмоции. Плюс, отдельно замечу, сочетание жутких подробностей и некоторым изяществом стиля, вот, оцените сами: «За пятнадцать лет работы по-настоящему, до дрожи, страшно стало один раз — когда упал самолет в Сочи. Пригодными для опознания и сохранными из сочинского самолета выловили в море человек пять… Нечеловеческая сила вырвала кости и внутренние органы, превратила тела в полупустые мешки с лохмотьями мышц, отслоила кожу, мышцы от костей, на руках и ногах сняла их и вывернула, как перчатки и чулки. Вырвала спинной мозг из позвоночника, набила образовавшиеся пустоты в позвоночном канале песком и галькой. От кого-то оставила ухо, а с ухом вместе кусок кожи и руку с маникюром и впечатавшимся в палец кольцом. От кого-то мелкий осколок кости, анатомическую принадлежность которого определить не представилось возможным. Или ногу без ногтей, с грязно-серо-красными, набухшими от воды, голыми лунками».
Евгений Алехин «Рутина. Книга первая»
-
Изд-во «Флюид ФриФлай», 2020 г.
Автобиографическая проза, она у Алехина получается лучше, чем у других. Хотя многих персонажей я встречал в предыдущем сборнике рассказов «Ядерная весна» (он, как и «Рутина», вышли в «Книжной полке Вадима Левенталя» — и, кстати, поздравим издателя, это юбилейный, 50-й том в импринте!). Появляются реальные люди — Валерий Айрапетян, Олег Зоберн, Марат Басыров, Кирилл Рябов, да и сам Вадим Левенталь возникнет в эпизоде, где главный герой пытается пристроить свою рукопись — кажется, первое появление Левенталя в книгах серии, которую он издает. Как говорит главному герою кто-то из его друзей — «мы сейчас находимся в романе. Это все материал для одной из твоих лучших книг». Чтение «Рутины» — хороший способ скататься в 2008-й год: кнопочные «нокии», нетбуки, романы Уэльбека (кто-нибудь помнит, кто это?), первый альбом «Ночных грузчиков»… С другой стороны, Алехин, человек, безусловно, талантливый, но писать ему, похоже, не о чем. Однообразна жизнь главного героя: сочинил, налил, встретился, выпил, вставил, кончил, и потом еще раз, еще много-много раз по кругу. Такая вот рутина. Скушно читать про чужие пьянки, вот что скажу.
Анастасия Миронова «Мама!!!»
-
Изд-во «Редакция Елены Шубиной», 2020 г.
Ну, это конечно никакая не «главная книга про 90-е», как успела Анастасия Миронова прожужжать нам все уши в Фейсбуке. Это история маленькой девочки, которая живет в начале 90-х с мамой в пролетарском районе Лесобаза. Со всеми особенностями и приметами времени, от очередей за сметаной до пьяной стрельбы из окон по гуляющим детям. Уже с самого начала понятно, что Саше живется не ах — каша невкусная, подъезды вонючие, одеяло колючее. Ну, мы уже где-то на пятой странице поняли, что Саше плохо, а история все длится и длится. Саша переходит во второй, третий, четвертый класс, и повествование о том, как вокруг все плохо, напоминает звуки заевшей шарманки. Какой уж тут «главный роман о 90-х» — эту книгу и рядом не поставишь ни с «Журавлями и карликами» Леонида Юзефовича, ни с «Романом с простатитом» Александра Мелихова, ни с «1993» Сергея Шаргунова — называю первые пришедшие на ум книги о 90-х, хотя их много, очень много, и «Мама!» занимает в этом гипотетическом рейтинге не первые строчки, совсем не первые. Ближе всего (исходя из того, что главная героиня — ребенок) роман «Мама!» похож на «Контур человека» Марии Авериной, я писал о нем в «Читателе Толстове». Но у Авериной детство — это волшебная страна, а мерзости хоть и присутствуют (как без них, там тоже про 90-е), но где-то на периферии. А «Маму» читать невыносимо — сначала страшно, а после скучно. Хотя как дебют это интересно. Посмотрим, какой будет вторая книга Анастасии Мироновой.
Карина Добротворская «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже»
-
Изд-во «Редакция Елены Шубиной», 2020 г.
А вот эта книга куда лучше передает и дух 90-х, и атмосферу того времени, и вообще написана она настолько вдохновенно, что можно читать с любого места, не ошибешься. Причем это, как выяснилось, переиздание, приуроченное к выходу экранизации, и книга выходит с кинообложкой. Карина Добротворская шесть лет была женой Сергея Добротворского, самого успешного в 90-е годы кинокритика (даже я, к кино в целом равнодушный, помню его тексты). Потом они развелись, а спустя несколько месяцев Сергей умер. Прошло почти 20 лет, уже и жизнь другая, и у Карины новая семья, и карьера, и работа, — а вот не отпускает ее мертвый возлюбленный. И она пишет ему письма, целиком построенные на приеме «а помнишь?» — первая встреча, ночные разговоры, 90-е, какими их увидели молодые супруги-интеллектуалы. Это очень пронзительные, очень эмоциональные письма, временами просто физически ощущаешь, как клокочут невысказанные чувства.
Маша Трауб «Плохая дочь»
-
Изд-во «Эксмо», 2020 г.
Было бы упрощением полагать Машу Трауб автором таких легких, солнечных книжек о всяких семейных недоразумениях. Трауб — очень серьезный автор, разноплановый, способный видеть в отношениях людей не только забавные курьезы. «Плохая дочь», которая является продолжением написанной десять лет назад книги «Плохая мать» — чрезвычайно жесткая, суровая, исповедальная проза, признание лирической героини (которая, можно предположить, и есть сама писательница) в сложных и противоречивых отношениях с собственной матерью. Невысказанные обиды, недополученные ласки — все это продолжает жить в бывших детях даже после того, как они сами становятся родителями. «Плохая дочь», как мне видится, одна из важнейших книг в творчестве Маши Трауб: надо иметь немалое мужество, чтобы вот так трезво, честно и беспристрастно (хотя какая уж там беспристрастность — некоторые страницы буквально сочатся болью, невозможно читать) рассказать о том, что это такое — изживать свои детские травмы, причиненные тебе самым близким человеком. Потрясающая книга, конечно.
Александр Стесин «Птицы жизни»
-
Изд-во «Новое литературное обозрение», 2020 г.
В прошлом году Стесин стал лауреатом премии «НОС» за свои африканские травелоги — о книге, которая так и называется — «Африканская книга», я писал в «Читателе Толстове» мне она тогда сильно понравилась. «Птицы жизни» как бы являются after party к «Африканской книге» — снова путешествия, снова какие-то отрывочные автобиографические сведения, которые автор сообщает о себе (Стесин вообще-то врач, у него даже книга об этом есть, «Нью-йоркский обход», а вот о том, что он еще пишет стихи и довольно глубоко внедрен в американскую поэтическую тусовку, я не знал). Здесь и воспоминания о студенческих годах, и истории о своих американских и мексиканских знакомых, и много еще чего. «Птицы жизни», сам Стесин признается — не совсем точный перевод из лексикона бердуотчеров, это такие люди, которые наблюдают за птицами и записывают всех увиденных птиц в специальный дневничок. А определением live birds они называют птиц, которых не видели прежде и впервые увидели. Вот и Александр Стесин составил книгу из людей, ситуаций, напитков и стихотворных строк, которые стали для него своеобразными live birds. У него хороший слог, действительно, человек способен поэтически описывать свои впечатления: «я зачем-то продолжаю сидеть, поддакиваю и киваю, пока лопасти вентилятора медленно перелистывают его нескончаемый монолог, поднимающийся к потолку вместе с дурманным дымом».
Ирина Москвина «Демонология нашего района»
-
Изд-во «Эксмо», 2020 г.
Решительно непонятно, как это сделано, и с чем можно сравнить прозу Ирины Москвиной. Ну, разве что если из рассказов Петрушевской отжать весь пафос и депрессию, если добавить толику волшебства, ну как у, эээ, Вероники Кунгурцевой, да плюс владение слогом на уровне Елены Долгопят или Анны Матвеевой — вот что-то подобное прозе Ирины Москвиной получим. Это сборник рассказов, и каждый рассказ — ну, как лучшие рассказы той же Петрушевской, только повествуют они о нас в наших нынешних обстоятельствах, со всеми этими смешными статусами в соцсетях, с мужиками, посещающими бордель (который они называют «проститутошная») и считающих слово «говноед» не оскорблением, а дружеской обзывалкой. Я когда читал рассказ «Наниматель Анна», пять раз бегал холодной водой отпаиваться, настолько это великолепно — феерично остроумно, метко, изощренно и каждой строке хочется крикнуть «верю!». Там тетка снимает квартиру в спальном районе, и пишет своему арендодателю мозговыносящие смски. А там таких рассказов — ну, примерно четыре пятых, сборник толстенький. А цитаты и меткие мысли там можно просто ковшиком зачерпывать: «Гладить чужую кошку, это как слушать историю чужой любви». Или — «время бежит во все стороны сразу, и даже количество собственных лет невозможно запомнить, чуть ли не каждый год эта цифра меняется». Или вот — «он был пьян настолько, что просто разъезжался по швам, и изо всех швов глядел хаос». Собственно, у меня только единственная претензия к автору — почему она Москвина, ведь путать же опять будут? В современной российской литературе уже есть двое Пелевиных, но две (точнее, даже три, Марину забыл) Москвиных — перебор, мне кажется. А так это великолепный, роскошный, сногсшибательный дебют, читать обязательно. Книга вышла пока только в электронной версии в «Литрес», бумажный вариант обещают издать в марте.
| Прочитано в 2021 г. Выпуск 566 |
| Прочитано в 2021 г. Выпуск 565 |
| Прочитано в 2021 г. Выпуск 564 |
| Прочитано в 2021 г. Выпуск 563 |
| Прочитано в 2021 г. Выпуск 562 |
Текст: Павел Басинский
Главным литературным событием минувшей недели было объявление в ТАСС лауреата премии имени Валентина Катаева за лучший рассказ, в этом году учрежденной журналом «Юность».
Им стал пермский писатель Павел Селуков. В шорт-лист премии имени Катаева он попал с рассказом «Эмигрант из Беднолэнда». Селуков — финалист премий «Большая книга» и «Национальный бестселлер», автор сборников рассказов «Добыть Тарковского. Неинтеллигентные рассказы» и «Как я был Анной».
Победителю вручили денежный приз в размере 300 тысяч рублей.
В жюри премии вошли писатели Татьяна Толстая, Алексей Варламов и Михаил Тарковский, актриса Любовь Толкалина и президент Всероссийской ассоциации рыбохозяйственных предприятий Герман Зверев. Председателем жюри стал главный редактор «Юности» Сергей Шаргунов.
Отвечая на вопрос о критериях, которыми она руководствовалась при выборе лауреата, Татьяна Толстая сказала: «Есть такое неопределимое чувство, как «свежесть». Не новизна, а именно свежесть. Если оно возникает при описании самых обычных событий, то рассказ удался. У профессиональных писателей это порой исчезает. И перед нами не пугливая невеста, а такая… хорошо три раза замужем. Жанр короткого рассказа — самый сложный, все ружья должны не просто выстрелить, но выстрелить с глушителем. Писатели, которые пишут рассказы, должны начитаться Набокова, Бунина, Чехова, Юрия Казакова…»
Получая приз, Павел Селуков сказал: «Я был формовщиком на заводе, начал писать в 30 лет, писал рассказы, мне все говорили: пиши роман! И я все пытался понять, чем рассказ хуже романа? Да вот получается, что ничем».
Слушая это, я вспоминал, как в 1983 году в ленинградском журнале «Аврора» был напечатан первый рассказ самой Татьяны Толстой «На золотом крыльце сидели…» и как его сразу же заметила читающая публика. Потом ее рассказы — «Соня», «Река Оккервиль», «Поэт и муза», «Вышел месяц из тумана» и другие — выходили в «Новом мире», и каждый, буквально каждый, был литературным явлением и тепло принимался тогда еще многочисленными читателями главного литературного журнала страны. И, наконец, в 1987 году «рвануло»! В издательстве «Молодая гвардия» вышла книга рассказов Татьяны Толстой, названная, как и ее первый опубликованный рассказ, «На золотом крыльце сидели…».
Эта книга стала без всякого преувеличения литературной сенсацией. Как принято говорить сегодня, это был «вынос мозга». Ну хорошо, тогда еще не все читали Владимира Набокова. Но Бунина, Бабеля, Паустовского и того же Валентина Катаева мы ведь читали. Однако в рассказах Татьяны Толстой была та самая стилистическая «свежесть», о которой она сказала на вручении премии. После прочтения каждого из них возникало четкое ощущение: в русской литературе появился новый писатель, со своим языком, своими героями, но самое главное — со своим мировосприятием.
И для того, чтобы это ощущение возникло, было достаточно прочитать даже не весь сборник, а один (всего лишь один!) из рассказов, в него вошедших.
С тех пор, как принято писать в романах, прошло больше тридцати лет. И вот я не помню, чтобы за три десятилетия повторилось нечто подобное. Чтобы одна книга рассказов, не говоря об одном рассказе, опубликованном в не самом главном даже в пределах Ленинграда-Петербурга литературном журнале, стала сенсацией. Чтобы об этом говорили все, кто интересуется современной прозой. Взахлеб писали критики. Обсуждали в читательских клубах. Разбирали на семинарах в Литературном институте. Наконец, чтобы книга тиражом 65 тысяч экземпляров разлетелась с книжных прилавков в мгновение ока и стала реальным дефицитом.
Что же это было? Одно из двух. Или Татьяна Толстая талантливее всех, кто писал и печатал свои рассказы за эти тридцать лет, или… Или что-то произошло с самим жанром короткого рассказа. Я думаю, что все-таки второе.
Однажды на Франкфуртской книжной ярмарке на одном из «круглых столов», посвященном проблеме переводов русских писателей за рубежом, зашел разговор о коротком рассказе. Выяснилось, что зарубежные издатели не хотят переводить сборники рассказов русских авторов. Им подавай роман и только роман.
Но такая же ситуация все эти годы была и в русских издательствах. Процветал роман, а рассказ, традиционнейший русский жанр, вял, как бледный цветок, который забыли в горшочке в темном углу. Да, рассказы печатались в «толстых» журналах. Но не они делали погоду любого журнального номера, а опять-таки роман «с продолжением». Единственная премия за короткий рассказ имени Юрия Казакова, учрежденная журналом «Новый мир», была хотя и престижна в узких литературных кругах, но, конечно, никак не могла соперничать с «Русским Букером», «Национальным бестселлером» и «Большой книгой», где все лавры, за редчайшими исключениями, доставались романам. Впрочем, сегодня и эта премия почила в бозе.
Да, сегодня положение потихоньку выправляется. В Редакции Елены Шубиной выходят сборники рассказов Захара Прилепина, Ольги Славниковой, Анны Матвеевой, Дмитрия Быкова, Игоря Сахновского, Михаила Елизарова, других, на мой вкус, превосходных рассказчиков, именно прежде всего рассказчиков, а не романистов. Никого не имея в виду конкретно, возьму на себя смелость утверждать, что многие авторы насиловали свою художественную природу, когда они писали романы «под премии» или в угоду издательствам, которые ждали от них прежде всего романов.
В итоге мы едва не потеряли наш сокровенный литературный жанр, наше национальное достояние.
Очень надеюсь, что учрежденная «Юностью» премия как-то поможет исправить эту ситуацию.
Источник: rg.ru
Жизнь писателя – не сахар. Денег за свои книги он получает немного: в зависимости от известности автора гонорар колеблется от средней зарплаты по провинции до средней зарплаты по Москве. Роялти (процент с продаж) ничтожно мал и может преподнести приятные сюрпризы только в большой временно́й перспективе.
Так зачем же молодые люди идут в писатели? У меня на этот вопрос два ответа. Во-первых, само по себе творчество в любых его проявлениях – это большое наслаждение. Во-вторых, есть еще какие-то островки лирической свободы, на которых можно в тесной душевной компании таких же неудачников, как и ты, просто жить (а повезет, так и какие-то премии получать).
Однако все это в одночасье может сойти на нет.
Павел Селуков. Фото: zvzda.ru
Есть такой прекрасный прозаик – Павел Селуков. Он из Перми. Новеллист. Его дебютная книга «Халулаец» (2019) прошла незамеченной (может, потому, что вышла не в центральных российских издательствах, а в казахстанском «Фолианте»?). Зато вторая – «Добыть Тарковского» – наделала много шума (видимо, потому, что вышла в лучшем издательстве – в «Редакции Елены Шубиной»). Она номинировалась на все премии. О ней спорили критики. Некоторые рассказы из сборника мгновенно ушли для разборов на парах вузовских преподавателей и на уроках школьных учителей. Вскоре образовалась и третья книга – «Как я был Анной» (все в той же «Редакции Елены Шубиной»). И если она не стала откровением, то точно заставила говорить о Павле Селукове всерьез.
Я и сам писал о двух последних книгах: в рамках жюрения премии «Национальный бестселлер» и рецензии для питерского толстого журнала «Звезда». И был, понятное дело, в полном восторге от этой прозы.
Встречались, конечно, критические высказывания от лиц нетрадиционной культурной ориентации. Те упрекали Селукова в использовании мата (ох ты господи!.. какие неженки!), в неумелом владении русским языком (героя произведения от нарратора и автора мы еще умеем отличать?), в шествии по проторенной дорожке «пацанской прозы» (якобы Павел плетется вослед за Захаром Прилепиным, Андреем Рубановым и т. п.; что, естественно, не так) и т. п.
Но самое смешное – его обвиняли в грубой стилизации! Некоторые критики полагают, что их пытаются обмануть: выпускник филологического факультета какого-то провинциального вуза рядится под приблатненного пацана с рабочей окраины Перми и пишет от его лица «пацанскую прозу».
Мне кажется это смешным, потому что такая стилизация в принципе невозможна. Если ты не погружен в бедный быт рабочих окраин, дешевое пиво и паленую водку, если ты не корешился с мужиками с автобазы и не ведал девок с пониженной социальной ответственностью, если не в курсах за гаш и забитые пяточки, просто ничего не сможешь достоверно и точно описать.
А Селуков – мог и, надеюсь, еще сможет. Когда-нибудь. Не сейчас.
Сейчас у писателя проблемы. На днях выяснилось, что он обзванивал знакомых литераторов (и не только) и одалживал небольшие суммы денег (не критические, но, как вы знаете, с миру по нитку – и голому рубаха).
До этого Селуков побывал в Барнауле на фестивале «Шукшинские дни». Первыми попались на удочку местные – писатель Анатолий Кирилин и министр культуры Алтайского края Елена Безрукова. У них Павел просил денег, потому что: а) семье есть нечего, б) срочно нужны лекарства от диабета.
Дальше попался я сам. Проводил мероприятия в рамках литературной мастерской на Хуторе Захара Прилепина, и в выходные неожиданно раздался звонок от Павла: так и так, срочно нужны деньги, отцу в деревне плохо, надо ехать и т. д. Конечно, отец – это свято. Как тут отказать? Тем более, что Селуков божился отдать деньги через пару дней: он получил премию им. Валентина Катаева от толстого журнала «Юность» – с нее-то он и рассчитывал отдать долги. И тем более, что сам я находился в такой идиллической обстановке, где каждый – брат или сестра. Как не помочь собрату писателю?
Дальше были и другие «жертвы». Никто, естественно, не отказывал. Павел придумывал новые и новые поводы для материальной помощи.
Сначала не хотелось в это верить. Но потом я связался с коллегами, что организуют премию им. Валентина Катаева, – и они подтвердили, что деньги давно переведены. Следом появился пост в «Фейсбуке» от Анатолия Кирилина: «Не давайте денег Селукову».
В итоге выяснилось, что молодой писатель загулял. И не просто, а с возлияниями и злоупотреблением. Да так, что приходится в ближайшее время ложиться «в наркологию на реабилитацию».
И вся эта ситуация, как мне кажется, позволяет нам выучить два урока.
Во-первых, не надо одалживать деньги, если ты боишься, что их не вернут. Мне очень нравится позиция Марины Кудимовой, тоже пострадавшей. Обращаясь к Анатолию Кирилину, она написала:
«Ты не одинок в добровольных пожертвованиях на спасение молодого дарования. Давай думать, что честно пропили!»
Да и все-таки это очень по-христиански – протянуть руку помощи нуждающемуся. Если тебя обманут, что ж, это уже другая история. Главное – что ты откликнулся.
Во-вторых, приключившаяся история показывает, что критики, не желавшие видеть в Селукове простого пацана с рабочей окраины, прогадали. Были слишком подозрительными. Судьба, рок, писательская биография взяли свое и наглядно продемонстрировали, что Павел не рисуется. Плюс-минус он интонационно и модусом поведения совпадает с героями своих книг. И это хорошо – теперь еще больше веришь этой прозе.
Павлу же остается пожелать выздоровления. И реабилитации – как в чисто медицинском смысле, так и в социальном. История русской литературы знает немало примеров, когда спившиеся и сторчавшиеся люди в силу своего таланта и трагической судьбы (любит наш народ пустить слезу и «милость к падшим призывать») всплывали и воспаряли над действительностью – Сергей Есенин, Михаил Булгаков, Борис Поплавский, Сергей Чудаков, Леонид Губанов и многие другие.
Уверен: и Павел Селуков справится.
И настоящая литература победит прозу жизни.
Павла Селукова на литературных паралимпиадах не жалуют. Толкался в очередях за «Нацбестом», «Большой книгой» и «Ясной Поляной», да без толку, уж простите дурной каламбур. Не знаю, что там приключилось с «БК» и «ЯП», но в «Нацбесте» дальше порога не пустили. А уж комплиментов наговорили – впору веревку мылить.
Приходится довольствоваться малым, журнальными регалиями. Одинокая ефрейторская лычка украсила погон прозаика в 2019-м: премия «Знамени». Намедни появилась вторая: премия имени Катаева, учрежденная журналом «Юность» в конце прошлого года. Поздравляю с очередным званием, товарищ младший сержант. К пенсии, пожалуй, до старшины доберетесь.
***
На свет Божий пермского самородка вытащил Леонид Юзефович. Что само по себе аттестация. От Юзефовичей может ли что добро быти? Иванов, который утопленников варит, да Сальников, который скрипит деревянными скрипами.
Селукова, по-видимому, надо квалифицировать как особо тяжелый случай, ибо татэле ун тохтер дуэтом исполнили такой фрейлехс с выходом, что зай гезунт.
Леонид Юзефович: «Мне кажется, Павел Селуков из Перми – именно тот писатель, которого не хватало нашей литературе, чтобы напрямую, без сложной системы зеркал, отразить современность и при этом вернуться к своим истокам – к раннему Достоевскому, например…»
Галина Юзефович: «Мелкую, почти мусорную материю жизни он ухитряется переплавить в самую высокую поэзию, наследуя в этом непростом деле Веничке Ерофееву и Сергею Довлатову».
Это, если кто не в курсе, про сборник «Добыть Тарковского». Но Юзефовичи влюбчивы, как восьмиклассница, и столь же ветрены. К следующей книжке «Как я был Анной» пенистый шампанский энтузиазм этак невзначай выдохся, и семейное предприятие встретило новинку железобетонным молчанием.
Вот вам и глория, куды не на фиг, мунди. И целы башмаки.
***
Для полноты картины надо бы еще раз нацбесов вспомнить. Уж на что всеядная публика, без аллергии на литературные суррогаты, но на Селукове и она сломалась. Аглая Топорова: «Поддельные нарративы в сочетании с незамысловатыми сюжетами превращаются совсем уж в тошнотворный коктейль». Анна Жучкова: «Обычный разговор за пивасом, нулевой градус сознания». Владимир Козлов: «Не зацепило практически ничего. Картонные, “сериальные” герои. Банальные, шаблонные, вторичные ситуации».
Разговоры вокруг да около – материя, спору нет, увлекательная, да пора бы и меру знать. Давайте уже про лауреата.
***
Детской болезнью нового реализма современная русская литература переболела к началу 2010-х. Но рецидивы иногда случаются. Вот вам очередной, Селуков его фамилия.
В очередной раз повторю: этот ваш реализм был в новинку только для восторженных и малограмотных критикесс вроде Пустовой. На самом деле идеи, тематика и система образов там не обновлялись с «Очерков бурсы», «Подлиповцев» и «Нравов Растеряевой улицы»: пьянь-рвань, сума-тюрьма, и над всем этим египетская тьма. Власть тьмы и тьма власти. Социокритический дискурс, понимаете ли, с присущим ему надрывом: все мы униженные и оскорбленные, когда же придет настоящий день? – актуально и для 1866-го, и для 2006-го.
Да вот проблема: закон отрицания отрицания никто не отменял, и переход из одного качественного состояния в другое неизбежен, как смена времен года. Там, где ранний Сенчин скрипел зубами и ронял скупую мужскую слезу, Селуков хихикает.
А может, все гораздо проще, и не диалектика тут виновата, а мимикрия. Хочешь, чтобы тебя читали, – иди на поводу у публики, выпрямляй, елико возможно, любую синусоиду: идейную, сюжетную, жанровую. На фиг читателю американские горки? Высоты и бездны неуместны по определению: пипл не схавает. По той же самой причине исключены эстетические и психологические открытия. Это многих славный путь, от Довлатова до Снегирева: возгонка вакуума в прозу.
В нашем случае до истины все равно не докопаться, так что попросту констатирую: Селуков редуцировал жанры чуть ли не до полной неузнаваемости.
Комедия его незамысловата, какъ нѣмая фильма съ Максомъ Линдеромъ, будто и не было ни Ильфа с Петровым, ни Булгакова: «Кошка мелкая, что крыса. Утром на ногу нассала. Левую. Сука ты, говорю, Анфиса. Подтер, дальше лег. Через полчаса проснулся обосранным».
Трагедия обычно издыхает в эмбриональном состоянии – какая жизнь с насильно имплантированным хэппи эндом: «Непринужденно насвистывая, Витя достал полотенце и зашел в ванную. Отдернул занавеску. В ванне лежал полуразделанный труп незнакомого мужчины. Шучу. Никого там не было. Вообще».
Мне это напоминает прозаический вариант рэпа, причем, не слишком качественного. Впрочем, к пустопорожним текстам льнет любое определение. Назовите их как угодно: байками, анекдотами, пляжным чтивом, – не ошибетесь.
***
Извините, но я опять про свое, про Гегеля: из неудовлетворительности содержания проистекает неудовлетворительность формы. Как раз наш случай. Если идее прописали высшую меру социальной защиты, то неизбежна цепная реакция: сюжет уродится рахитичным, а стиль – вообще никаким. Тоже не в первый раз говорю: на кой сдались выразительные средства, если выражать нечего?
Как правило, это оборачивается обнищанием языка: повествовательное, невосклицательное, большей частью нераспространенное. А то и вовсе назывное. Что и наблюдаем:
«Я не поддаюсь панике. Когда паника, я подрочить могу. Это с войны еще».
«Биология. Что там в учебнике писали? Половые губы? Не похоже на губы. Да какая, <censored>, разница!»
«Миша взял сто и бутерброд. Я тоже взял сто и бутерброд».
Ага. Мама мыла раму, у Шуры шары. Анекдот в том, что и на тесном пространстве выхолощенной фразы свежий кавалер ухитряется круто накосячить. Если захотите причаститься, избегайте шубинских книжек. Рассказы Селукова рекомендую читать либо в соцсетях, либо в «Журнальном зале». Ибо П.С. без редакторского намордника и поводка – это, говоря языком Галины Юзефович, беспримесное читательское счастье. Приступ здорового смеха гарантирован:
«Смоляные волосы, образованные в прическу»; «презерватив с содержанием», – добыть Розенталя. Ср-рочно!
«Вечером мужика встретил. Идет, а туфли по локоть грязные». Ну, где волосы образованные, возможны и туфли, грязные по локоть, и перчатки, грязные по щиколотку.
Пока суд да дело, становится ясно, отчего премия, учрежденная Шаргуновым, досталась Селукову. У первого губа красноязыко вываливается изо рта, и полудурок необычно вечно бледный, у второго солома колосится, и туфли по локоть грязные.
Понимать надо: родственные ведь души. Братья по разуму.
***
Хотя, если быть совсем уж точным, вторую лычку Селуков получил не по совокупности заслуг, а за рассказ «Эмигрант из Беднолэнда» – историю слегка юродивого христианина-охранника и девицы нетяжелого поведения, которую чудесным образом преобразило знакомство с героем. Евангельская аллюзия, доступная мало-мальски начитанной старшекласснице, отчего-то не на шутку впечатлила катаевский ареопаг.
Тарковского Селуков и впрямь добыл – да столько, что торгует им оптом и в розницу.
Ну, вы в курсе: 1972-й, после приза FIPRESCI в Канне и Prix Léon Moussinac «Андрея Рублева» пустили-таки на советские экраны. Образованщина, до полусмерти измученная социалистическим реализмом, млела: Христос-Донской в лаптях и Магдалина-Мирошниченко в сермяге на фоне родных сугробов, – какой дерзкий вызов режиму, русское религиозное возрождение! Знать бы еще болезным, что Тарковский к этому времени в православие уже наигрался и нашел себе новую забаву, антропософию. И еще бы знать, что к началу 70-х христианских вызовов режиму вокруг было пруд пруди: скажем, Венедикт Ерофеев успел отождествить себя со Спасителем аж дважды – в «Благой вести» и «Петушках». Духовный подвиг в ту пору мастерили из любых подручных материалов. Тот же Ерофеев: «Все равно пригвожденность, ко кресту ли, к трактирной ли стойке…» Да кто же тогда в таких тонкостях разбирался? – уж никак не публика в зале.
Но Селуков-то не может не знать: после публикации всяко-разного сам- и тамиздата опусы вроде «Эмигранта» числятся если не моветоном, то трюизмами. Или, что не в пример хуже, конъюнктурной пошлостью, глубокой философией на мелких местах. Тут ее – ложкой хлебай:
«Я его спросила – равви, почему нельзя говорить, учить, проповедовать, а можно только показывать и являть? А он ответил – потому что говорящий не знает, а знающий не говорит».
Павел Владимирович, явная неувязка: знающий не учит и не говорит, а вы аж две тыщи слов чистейшей дидактики выдали. Да еще и не лучшим образом. Это надо уметь – запихать в невеликий текст не идущие до дела ретардации. Вроде этой: «С планировкой клуба и новыми обязанностями знакомил Бориса сменщик Андрей. Он был радостен и слегка взбудоражен от недосыпа и нового третьего айфона, который на днях взял в кредит. Айфон он не выпускал из рук, гладил экран большим пальцем и лишь изредка кривился, когда нечаянно вспоминал о двенадцатитысячной зарплате и ежемесячном платеже, но платеж был далеко, а айфон приятно лежал в руке, и поэтому Андрей не заморачивался».
Думали, быть Андрею Первозванным? – ага, уже: персонаж разового пользования. Чудо об айфоне, чтоб вы знали, тоже отменяется. И что это было?..
На главную сюжетную коллизию – духовное преображение героини – Селуков вообще ни слова не потратил. Не айфон же, о чем тут толковать? А читатель у нас привычный, давно на самообслуживании.
Про Шаргунова со товарищи и впрямь остается говорить по-евангельски: не ведают, что творят. А может, и наоборот: слишком хорошо ведают.
***
На знаменскую лычку Селуков отреагировал рассказом «Девушка, читавшая журнал “Знамя”»:
«Брюнетка. Худенькая. Потрепанная. То ли наркоманка, то ли бродяжка, то ли все сразу. Лет двадцати пяти. Я бы не обратил на нее внимания, если бы не журнал, который она читала. Она читала журнал “Знамя” за 1996 год. Это было странно и красиво. Рассвет. Лучи подсвечивают ее со спины. Вокруг заводской район, а она читает толстый литературный журнал в эпоху интернета. Дикий контраст».
Высокая символика: тут тебе и наркота, и рань несусветная, и заводской район, и интернет, – но ничто не властно над вечными ценностями. Ненавязчивый такой product placement.
Надо думать, не за горами сиквел – «Девушка, читавшая журнал “Юность”». Вы уж постарайтесь, товарищ младший сержант.