Павел андреев рассказы афганские

24 ноября 1825 года родился издатель Маврикий Вольф

Личное дело

Маврикий Осипович Вольф (1825 – 1883) родился в Варшаве в семье известного врача Иосифа Вольфа. С детства полюбил чтение и книги, причем был не только увлеченным читателем, но и собирателем книг, тратил на них свои карманные деньги, продавал некоторые свои книги букинистам, чтобы на вырученные деньги купить другие, интересовался новыми изданиями, собирал книгопродавческие и издательские каталоги. Довольно рано мальчик понял, что хотел бы стать продавцом книг. Отец был удивлен таким выбором сына, но не возражал против этого, потребовав только, чтобы тот закончил обучение в гимназии.

После выпуска из гимназии Маврикий Вольф поступил учеником в книжный магазин Глюксберга, один из самых популярных в Варшаве. Спустя короткое время, скопив небольшую сумму денег, он отправился в Париж, где стал работать в книжном магазине Боссанжа. После того, как торговое дело Боссанжа было приобретено лейпцигским издателем Брокгаузом, магазином стал руководить Э. Авенариус, ставший наставником юного Вольфа. По совету Авенариуса, Вольф отправился для изучения книжной торговли и издательского дела в Лейпциг, где три года работал у издателя Энгельмана.

Покинув Германию, Маврикий Вольф работал в книжных магазинах Львова, Кракова и Вильно. В Вильно у торговца Глюксберга Вольф отвечал за продажу книг в городах Виленской губернии и Царства Польского. Он побывал во многих городах, открывая в каждом из них на короткое время магазин и обслуживая местных читателей. Вольф сумел значительно увеличить обороты торговли Глюксберга и решил перебраться в столицу.

В 1848 году Петербурге Вольф начал работать в крупном книжном магазине Я. А. Исакова. Магазин активно торговал литературой на французском языке, который владелец знал плохо. Ему был нужен сотрудник, который мог бы вести переписку с французскими издателями и следил бы за новинками. Эту роль стал исполнять Маврикий Вольф, а спустя некоторое время он сделался управляющим всей книжной торговли Исакова. Одновременно Вольф стал пробовать себя и в качестве издателя, выпуская в Петербурге книги польских авторов, с которыми он познакомился во время жизни в Вильно, Львове и Кракове.

Прослужив у Исакова пять лет, Маврикий Вольф решил открыть собственное издательское и книготорговое дело. 1 октября 1853 года в Гостином дворе Петербурга начал работать магазин «Универсальная книжная торговля Маврикия Осиповича Вольфа». Он отличался хорошим подбором книг по всем отраслям знаний, обилием новинок, наличием литературы как на русском, так и на иностранных языках. Одновременно с этим Вольф существенно расширил свою издательскую деятельность, выпуская как художественную литературу, так и научные, научно-популярные и справочные издания. За годы своей деятельности выпустил более двух тысяч книг.

В 1856 году Маврикий открыл в в доме 24 по Караванной улице собственную типографию, переведенную затем в более обширное помещение на Фонтанке в доме 59 и, наконец, в обширное здание на Васильевском Острове, в доме 16 на линиях 5 и 7. Сначала у Вольфа имелось всего два печатных станка, но постепенно типография расширялась: спустя некоторое время в ней было 14 скоропечатных машин, две глазировальных машины и несколько тысяч пудов шрифта. В 1874 году Вольф приобрел также типографию В. И. Головина. Он открыл книжный магазин в Москве, на Кузнецком мосту. Магазин Вольфа очень быстро занял видное место среди книжных магазинов Москвы и, подобно петербургскому, привлек обширный круг постоянных клиентов.

Умер Маврикий Вольф 19 февраля 1883 года.

Чем знаменит

Выдающийся книгоиздатель, создавший успешное предприятие и управлявший им три десятка лет, положивший начало русского книгоиздательства и русской книжной торговли в крупных масштабах. Сочетал в себе неукротимую энергию (работал по 15 часов в сутки) и глубокое знание книжного мира. Маврикий Вольф считал издателей «слугами общества, обязанными удовлетворять эстетические и умственные потребности читающих и что, отнюдь не потакая низменным инстинктам, он намерен, однако, в своей издательской программе обнять, по мере возможности, все те произведения науки и литературы, на которые имеется спрос и в области которых замечаются наибольшие пробелы». Он выпускал художественную и детскую литературу, научные труды, научно-популярные книги. Основал несколько книжных серий: «Библиотека знаменитых писателей», «Нравственные романы для юношества», «Наша библиотека», «Библиотека юного читателя» и другие.

В конце 1870-х годов Вольф приступил к выпуску многотомного издания «Живописная Россия», в составлении которого приняли участия известные ученые и путешественники: Г.Н. Потанин, П.П. Семенов-Тян-Шанский и другие. Среди самых известных изданий Вольфа собрания сочинений Даля, Писемского, Полонского, Мицкевича, Вальтера Скотта, Купера, Жюля Верна, «Библия» и «Божественная Комедия» с рисунками Густава Доре, «Фауст» с иллюстрациями Лизен-Мейера, «Атлас всемирной истории» Вейсера, «Картинные галлереи Европы» Андреева, словарь Даля, произведения Лескова, Костомарова, Крестовского, Мельникова-Печерского и многие другие.

О чем надо знать

С первых лет своей издательской деятельности Маврикий Вольф обратился и к периодической печати. Первым его проектом в этой области стал «журнал землеведения, естественных наук, изобретений и наблюдений», получивший название «Вокруг Света» (1861). В 1863 году Вольф приступил к изданию ежемесячных «Библиографических известий» – указателя русских и иностранных книг. В том же году он начал выпускать ежемесячный журнала для детей младшего возраста под названием «Забавы и рассказы». На следующий год появился «Заграничный вестник», целью которого было «отражение самых крупных явлений европейской жизни и современной литературы». В 1876 году был основан журнал «Задушевное слово» для детского и семейного чтения.

Прямая речь

Уже с детства я любил книги, но любил как-то особенно, не так, как любят их библиофилы, собирающие антикварные книги и книги, выпущенные сейчас, не так, как любят ученые, которые ищут в книге только источник сведений и наслаждений. Я видел в книге нечто другое. Моя мечта еще в детстве была распространить как можно больше книг, покрыть страну огромною массою книг, которые покрыли бы мое имя славой благодетеля человечества… Эти детские фантастические мечты приняли затем другую, более реальную форму: благодетелем я не стал, а только книгопродавцем и издателем, но, я думаю, и в этой скромной роли я принес свою пользу. Я рано понял, что мои детские альтруистические мечты неосуществимы и, сохраняя все-таки некоторую долю моих мечтаний, я решил, что мне следует действовать так, чтобы другим была польза и мне. Есть немецкая поговорка: leben und leben lassen. Вот она и была в моей книжной деятельности как бы руководящей нитью: я пришел к убеждению, что можно и нужно трудиться так, чтобы и другим быть полезным, и себе заработать честно кусок хлеба.

Из воспоминаний Маврикия Вольфа

Издатель имеет дело с самым деликатным из всех существующих в мире товаров, с плодами умственного труда с результатами художественного вдохновения. Издатель размножает сочинение и делает его доступным для публики, вступая для этой цели в известные условия с автором. Совершая такую операцию, издатель, волей или неволей, ста­новится оценщиком умственного труда и художественного вдохновения. Но, чтобы быть оценщиком, нужно до некоторой степени быть ценителеми, тут наш путь усеян бесконечными затруднениями и такими камнями предкновения, каких не встречает ни один из производителей, которые имеют, счастье обращаться с материалом менее деликатным. Но даже если книгопродавец-издатель был бы самым тонким критиком, самым компетентным ценителем умственного и художественного труда то и тогда его положение было бы ничуть не легче. Издатель-книгопродавец может быть в восторге от данного плода умственного труда: готов бы осыпать автора комплиментами, похвалами, изъявлениями своего восторга и золотом; но на всех его восторгах лежит неодолимой уздой вкус публики. Ведь публика должна снабдить книгопродавца тем золотом, которым осыплет автора издатель, потому что… из других источников взять золота негде, и по необходимости издатель-книгопродавец умеряет свои восторги и внимательно рассчитывает на возврат капитала, который он должен затратить. Бывают случаи, когда издатель лично находит предложенное ему для издания сочинение превосходным, но опытный глаз говорит ему, что оно не угодит публике и будет оставлено без всякого поощрения.

Маврикий Вольф «Отчет за первые десять лет работы» (1863)

В наше время механические и физические знания приобрели столь широкое развитие, что не только в науках, но и в самом общежитии почти на каждом шагу встречаем их приложение. Теперь не только инженер или архитектор, но всякий промышленник и сельский хозяин, даже всякий несколько образованный человек почти ежедневно встречает случаи, где знание механических законов не только полезно, но нередко необходимо. А много ли найдется лиц, которые достаточно приготовлены, чтобы извлечь пользу из таких знаний. Изучение механики считалось поныне делом чрезвычайно трудным, потому что для этого необходимо знание высшей математики; но такое изучение механики нужно не для всякого, а только для специалиста-инженера, архитектора и т. д. Огромному большинству публики достаточно знать общие основания науки, ее главнейшие истины, чтобы в случае надобности пояснить себе многочисленные явления, встречающияся в окружающем нас мире беспрерывно, вследствии механических законов движения и равновесия и т. д. Изданием этой книги мы надеемся оказать услугу огромному большинству русских читателей.

Из предисловия издателя к «Общедоступной механике»

6 фактов о Маврикии Вольфе

• О большом ассортименте книг в магазине Вольфа петербуржцы сложили пословицу: «В Публичную [библиотеку] пойдешь, не найдешь. К Вольфу заглянешь, достанешь».
• Маврикий Вольф обладал прекрасной памятью, знал многих покупателей в лицо и помнил их предпочтения в выборе книг. Поэтому, встречая их в магазине, не только продавал им книгу по их заказу, но и предлагал новинки, которые, по его мнению, могли бы их заинтересовать.
• Первой русской книгой, изданной Вольфом, была «Общедоступная механика применительная к сельскому хозяйству, промышленности и домоводству, составленная по курсу Делонэ, с изменениями, дополнениями и примечаниями Писаревского».
• Стремясь повысить культурный уровень своих служащих, Вольф по воскресным и праздничным дням покупал две-три ложи в театре для своих учеников и молодых приказчиков. Также он нанимал преподавателей, которые обучали служащих иностранным языкам, истории литературы, делопроизводству и бухгалтерии.
• Маврикий Вольф был похоронен в Санкт-Петербурге на Смоленском лютеранском кладбище.
• Издательство «Товарищество М.О. Вольф» существовало до 1917 года и было национализировано советской властью.

Материалы о Маврикии Вольфе

Статья о Маврикии Вольфе в русской Википедии

Биография Маврикия Вольфа

Маврикий Вольф в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона

Капитан Шнайдер был немецкий коммунист, коминтерновский деятель, прекрасно владевший русским языком, знаток Гете, образованный теоретик-марксист. В памяти Андреева остались беседы с ним, беседы «высокого давления» долгими тюремными ночами. Весельчак от природы, бывший капитан дальнего плавания поддерживал боевой дух тюремной камеры.

Андреев не верил своим глазам.

— Шнайдер!

— Да? Что тебе? — обернулся капитан. Взгляд его тусклых голубых глаз не узнавал Андреева.

— Шнайдер!

— Ну, что тебе? Тише! Сенечка проснется.

Но уже край одеяла приподнялся, и бледное, нездоровое лицо высунулось на свет.

— А, капитан, — томно зазвенел тенор Сенечки. — Заснуть не могу, тебя не было.

— Сейчас, сейчас, — засуетился Шнайдер.

Он влез на нары, отогнул одеяло, сел, засунул руку под одеяло и стал чесать пятки Сенечке.

Андреев медленно шел к своему месту. Жить ему не хотелось. И хотя это было небольшое и нестрашное событие по сравнению с тем, что он видел и что ему предстояло увидеть, он запомнил капитана Шнайдера навек.

А людей становилось все меньше. Транзитка пустела. Андреев столкнулся лицом к лицу с нарядчиком.

— Как твоя фамилия?

Но Андреев уже давно подготовил себя к такому.

— Гуров, — сказал он смиренно.

— Подожди!

Нарядчик полистал папиросную бумагу списков.

— Нет, нету.

— Можно идти?

— Иди, скотина, — проревел нарядчик.

Однажды он попал на уборку и мытье посуды в столовую пересылки уезжающих освобожденных, окончивших срок наказания людей. Его партнером был изможденный фитиль, доходяга неопределенного возраста, только что выпущенный из местной тюрьмы. Это был первый выход доходяги на работу. Он все спрашивал — что они будут делать, покормят ли их и удобно ли попросить что-нибудь съестное хоть немного раньше работы. Доходяга рассказал, что он профессор-невропатолог, и фамилию его Андреев помнил.

Андреев по опыту знал, что лагерные повара, да и не только повара не любят Иван Ивановичей, как презрительно называли они интеллигенцию. Он посоветовал профессору ничего заранее не просить и грустно подумал, что главная работа по мытью и уборке достанется на его, андреевскую, долю — профессор был слишком слаб. Это было правильно, и обижаться не приходилось — сколько раз на прииске Андреев был плохим, слабым напарником для своих тогдашних товарищей, и никто никогда не говорил ни слова. Где они все? Где Шейнин, Рютин, Хвостов? Все умерли, а он, Андреев, ожил. Впрочем, он еще не ожил и вряд ли оживет. Но он будет бороться за жизнь.

Предположения Андреева оказались правильными — профессор действительно оказался слабым, хотя и суетливым помощником.

Работа была кончена, и повар посадил их на кухне и поставил перед ними огромный бачок густого рыбного супа и большую железную тарелку с кашей. Профессор всплеснул руками от радости, но Андреев, видавший на прииске, как один человек съедает по двадцать порций обеда из трех блюд с хлебом, покосился на предложенное угощение неодобрительно.

— Без хлеба, что ли? — спросил Андреев хмуро.

— Ну, как без хлеба, дам понемножку. — И повар вынул из шкафа два ломтя хлеба.

С угощением было быстро покончено. В таких «гостях» предусмотрительный Андреев всегда ел без хлеба.

И сейчас он положил хлеб в карман. Профессор же отламывал хлеб, глотал суп, жевал, и крупные капли грязного пота выступали на его стриженой седой голове.

— Вот вам еще по рублю, — сказал повар. — Хлеба у меня нынче нет.

Это была превосходная плата.

На пересылке была лавчонка, ларек, где можно было купить вольнонаемным хлеб. Андреев сказал об этом профессору.

— Да-да, вы правы, — сказал профессор. — Но я видел: там торгуют сладким квасом. Или это лимонад? Мне очень хочется лимонаду, вообще чего-нибудь сладкого.

— Дело ваше, профессор. Только я бы в вашем положении лучше хлеба купил.

— Да-да, вы правы, — повторил профессор, — но очень хочется сладкого. Выпейте и вы.

Но Андреев наотрез отказался от кваса.

В конце концов Андреев добился одиночной работы — стал мыть полы в конторе пересыльной хозчасти. Каждый вечер за ним приходил дневальный, чьей обязанностью и было поддерживать контору в чистоте. Это были две крошечные комнатки, заставленные столами, метра четыре квадратных каждая. Полы были крашеные. Это была пустая десятиминутная работа, и Андреев не сразу понял, почему дневальный нанимает рабочего для такой уборки. Ведь даже воду для мытья дневальный приносил через весь лагерь сам, чистые тряпки тоже были всегда приготовлены раньше. А плата была щедрая — махорка, суп и каша, хлеб и сахар. Дневальный обещал дать Андрееву даже легкий пиджак, но не успел.

Очевидно, дневальному казалось зазорным мыть самому полы — хотя бы и пять минут в день, когда он в силах нанять себе работягу. Это свойство, присущее русским людям, Андреев наблюдал и на прииске. Даст начальник на уборку барака дневальному горсть махорки: половину махорки дневальный высыплет в свой кисет, а за половину наймет дневального из барака пятьдесят восьмой статьи. Тот, в свою очередь, переполовинит махорку и наймет работягу из своего барака за две папиросы махорочных. И вот работяга, отработав двенадцать — четырнадцать часов в смену, моет полы ночью за эти две папиросы. И еще считает за счастье — ведь на табак он выменяет хлеб.

Валютные вопросы — самая сложная теоретическая область экономики. И в лагере валютные вопросы сложны, эталоны удивительны: чай, табак, хлеб — вот поддающиеся курсу ценности.

Дневальный хозчасти платил Андрееву иногда талонами в кухню. Это были куски картона с печатью, вроде жетонов — десять обедов, пять вторых блюд и т. п. Так, дневальный дал Андрееву жетон на двадцать порций каши, и эти двадцать порций не покрыли дна жестяного тазика.

Андреев видел, как блатные совали вместо жетонов в окошечко сложенные жетонообразно ярко-оранжевые тридцатирублевки. Это действовало без отказа. Тазик наполняется кашей, выскакивая из окошечка в ответ на «жетон».

Людей на транзитке становилось все меньше и меньше. Настал наконец день, когда после отправки последней машины на дворе осталось всего десятка три человек.

На этот раз их не отпустили в барак, а построили и повели через весь лагерь.

— Все же не расстреливать ведь нас ведут, — сказал шагавший рядом с Андреевым огромный большерукий одноглазый человек.

Именно это — не расстреливать же — подумал и Андреев. Всех привели к нарядчику в отдел учета.

— Будем вам пальцы печатать, — сказал нарядчик, выходя на крыльцо.

— Ну, если пальцы, то можно и без пальцев, — весело сказал одноглазый. — Моя фамилия Филипповский Георгий Адамович.

— А твоя?

— Андреев Павел Иванович.

Нарядчик отыскал личные дела.

— Давненько мы вас ищем, — сказал он беззлобно. — Идите в барак, я потом вам скажу, куда вас назначат.

Андреев знал, что он выиграл битву за жизнь. Просто не могло быть, чтоб тайга еще не насытилась людьми. Отправки если и будут, то на ближние, на местные командировки. Или в самом городе — это еще лучше. Далеко отправить не могут — не только потому, что у Андреева «легкий физический труд». Андреев знал практику внезапных перекомиссовок. Не могут отправить далеко, потому что наряды тайги уже выполнены. И только ближние командировки, где жизнь легче, проще, сытнее, где нет золотых забоев, а значит, есть надежда на спасение, ждут своей, последней очереди. Андреев выстрадал это своей двухлетней работой на прииске. Своим звериным напряжением в эти карантинные месяцы. Слишком много было сделано. Надежды должны сбыться во что бы то ни стало.

Ждать пришлось всего одну ночь.

После завтрака нарядчик влетел в барак со списком, с маленьким списком, как сразу облегченно отметил Андреев. Приисковые списки были по двадцать пять человек на автомашину, и таких бумажек было всегда несколько.

Андреева и Филипповского вызвали по этому списку; в списке было людей больше — немного, но не две и не три фамилии.

Вызванных повели к знакомой двери учетной части. Там стояло еще три человека — седой, важный, неторопливый старик в хорошем овчинном полушубке и в валенках и грязный вертлявый человек в ватной телогрейке, брюках и резиновых галошах с портянками на ногах. Третий был благообразный старик, глядящий себе под ноги. Поодаль стоял человек в военной бекеше, в кубанке.

— Вот все, — сказал нарядчик. — Подойдут?

Человек в бекеше поманил пальцем старика.

— Ты кто?

— Изгибин Юрий Иванович, статья пятьдесят восьмая. Срок двадцать пять лет, — бойко отрапортовал старик.

— Нет, нет, — поморщилась бекеша. — По специальности ты кто? Я ваши установочные данные найду без вас…

— Печник, гражданин начальник.

— А еще?

— По жестяному могу.

— Очень хорошо. Ты? — Начальник перевел взор на Филипповского.

Одноглазый великан рассказал, что он кочегар с паровоза из Каменец-Подольска.

— А ты?

Благообразный старик пробормотал неожиданно несколько слов по-немецки.

— Что это? — сказала бекеша с интересом.

— Вы не беспокойтесь, — сказал нарядчик. — Это столяр, хороший столяр Фризоргер. Он немножко не в себе. Но он опомнится.

— А по-немецки-то зачем?

— Он из-под Саратова, из автономной республики…

— А-а-а… А ты? — Это был вопрос Андрееву. «Ему нужны специалисты и вообще рабочий народ, — подумал Андреев. — Я буду кожевником».

— Дубильщик, гражданин начальник.

— Очень хорошо. А лет сколько?

— Тридцать один.

Начальник покачал головой. Но так как он был человек опытный и видывал воскрешение из мертвых, он промолчал и перевел глаза на пятого.

Пятый, вертлявый человек, оказался ни много ни мало как деятелем общества эсперантистов.

— Я, понимаете, вообще-то агроном, по образованию агроном, даже лекции читал, а дело у меня, значит, по эсперантистам.

— Шпионаж, что ли? — равнодушно сказала бекеша.

— Вот-вот, вроде этого, — подтвердил вертлявый человек.

— Ну как? — спросил нарядчик.

— Беру, — сказал начальник. — Все равно лучших не найдешь. Выбор нынче небогат.

Всех пятерых повели в отдельную камеру — комнату при бараке. Но в списке было еще две-три фамилии — это Андреев заметил очень хорошо. Пришел нарядчик.

— Куда мы едем?

— На местную командировку, куда же еще, — сказал нарядчик. — А это ваш начальник будет. Через час и отправим. Три месяца припухали тут, друзья, пора и честь знать.

Через час их вызвали, только не к машине, а в кладовую. «Очевидно, заменять обмундирование», — думал Андреев. Ведь весна на носу — апрель. Выдадут летнее, а это, зимнее, ненавистное, приисковое, он сдаст, бросит, забудет. Но вместо летнего обмундирования им выдали зимнее. По ошибке? Нет — на списке была метка красным карандашом: «Зимнее».

Ничего не понимая, в весенний день они оделись во второсрочные телогрейки и бушлаты, в старые, чиненые валенки. И, прыгая кое-как через лужи, в тревоге добрались до барачной комнаты, откуда они пришли на склад.

Все были встревожены чрезвычайно, и все молчали, и только Фризоргер что-то лопотал и лопотал по-немецки.

— Это он молитвы читает, мать его… — шепнул Филипповский Андрееву.

— Ну, кто тут что знает? — спросил Андреев. Седой, похожий на профессора печник перечислил все ближние командировки: порт, четвертый километр, семнадцатый километр, двадцать третий, сорок седьмой…

Дальше начинались участки дорожных управлений — места немногим лучше золотых приисков.

— Выходи! Шагай к воротам! Все вышли и пошли к воротам пересылки. За воротами стоял большой грузовик, закрытый зеленой парусиной.

— Конвой, принимай!

Конвоир сделал перекличку. Андреев чувствовал, как холодеют у него ноги, спина…

— Садись в машину!

Конвоир откинул край большого брезента, закрывавшего машину, — машина была полна людей, сидевших по всей форме.

— Полезай!

Все пятеро сели вместе. Все молчали. Конвоир сел в машину, затарахтел мотор, и машина двинулась по шоссе, выезжая на главную трассу.

— На четвертый километр везут, — сказал печник. Верстовые столбы уплывали мимо. Все пятеро сдвинули головы около щели в брезенте, не верили глазам…

— Семнадцатый…

Страницы

[
1 |
2 |
3 |
4 |
5 |
6 |
7 |
8 |
9 |
10 |
11 |
12 |
13 |
14 |
15 |
16 |
17 |
18 | 19 |
20 ]

предыдущая                     целиком                     следующая

— Без хлеба, что ли? — спросил Андреев хмуро.

— Hу как без хлеба, дам понемножку.- И повар вынул из шкафа два ломтя хлеба.

С угощением было быстро покончено. В таких «гостях» предусмотрительный Андреев всегда ел без хлеба. И сейчас он положил хлеб в карман. Профессор же отламывал хлеб, глотал суп, жевал, и крупные капли грязного пота выступали на его стриженой седой го-лове. — Вот вам еще по рублю,- сказал повар. — Хлеба у меня нынче нет.

Это была превосходная плата.

Hа пересылке была лавчонка, ларек, где можно было купить вольнонаемным хлеб. Андреев сказал об этом профессору.

— Да-да, вы правы,- сказал профессор. — Hо я видел: там торгуют сладким квасом. Или это лимонад? Мне очень хочется лимонаду, вообще чего-нибудь сладкого.

— Дело ваше, профессор. Только я бы в вашем положении лучше хлеба купил.

— Да-да, вы правы,- повторил профессор,- но очень хочется сладкого. Выпейте и вы.

Hо Андреев наотрез отказался от кваса.

В конце концов Андреев добился одиночной работы — стал мыть полы в конторе пересыльной хозчасти. Каждый вечер за ним приходил дневальный, чьей обязанностью и было поддерживать контору в чистоте. Это были две крошечные комнатки, заставленные столами, метра четыре квадратных каждая. Полы были крашеные. Это была пустая десятиминутная работа, и Андреев не сразу понял, почему дневальный нанимает рабочего для такой уборки. Ведь даже воду для мытья дневальный приносил через весь лагерь сам, чистые тряпки тоже были всегда приготовлены раньше. А плата была щедрая — махорка, суп и каша, хлеб и сахар. Дневальный обещал дать Андрееву даже легкий пиджак, но не успел.

Очевидно, дневальному казалось зазорным мыть самому полы — хотя бы и пять минут в день, когда он в силах нанять себе работягу. Это свойство, присущее русским людям, Андреев наблюдал и на прииске: даст начальник на уборку барака дневальному горсть махорки. Половину махорки дневальный высыплет в свой кисет, а за половину наймет дневального из барака пятьдесят восьмой статьи. Тот в свою очередь переполовинит махорку и наймет работягу из своего барака за две папиросы махорочных. И вот работяга, отработав 12-14 часов в смену, моет полы ночью за эти две папиросы табаку. И еще считает за счастье — ведь на табак он выменяет хлеб.

Валютные вопросы — самая сложная теоретическая область экономики. И в лагере валютные вопросы сложны — эталоны удивительны: чай, табак, хлеб — вот поддающиеся курсу ценности.

Дневальный хозчасти платил Андрееву иногда талонами в кухню. Это были куски картона с печатью, вроде жетонов — десять обедов, пять вторых блюд и т.п. Так дневальный дал Андрееву жетон на двадцать порций каши, и эти двадцать порций не покрыли дна жестяного тазика.

Андреев видел, как блатные совали вместо жетонов в окошечко

сложенные

жетонообразно

ярко-оранжевые тридцатирублевки. Это действовало без отказа. Тазик наполняется кашей, выскакивая из окошечка в ответ на «жетон».

Людей на транзитке становилось все меньше и меньше. Hастал наконец день, когда после отправки последней машины на дворе осталось всего десятка три человек.

Hа этот раз их не отпустили в барак, а построили и повели через весь лагерь.

— Все же не расстреливать ведь нас ведут,- сказал шагавший рядом с Андреевым огромный большерукий одноглазый человек.

Именно это — не расстреливать же — подумал и Андреев. Всех привели к нарядчику в отдел учета.

— Будем вам пальцы печатать,- сказал нарядчик, выходя на крыльцо.

— Hу, если пальцы, то можно и без пальцев,- весело сказал одноглазый. — Моя фамилия Филипповский Георгий Адамович.

— А твоя?

— Андреев Павел Иванович.

Hарядчик отыскал личные дела.

— Давненько мы вас ищем,- сказал он беззлобно. — Идите в барак, я потом вам скажу, куда вас назначат.

Андреев знал, что он выиграл битву за жизнь. Просто не могло быть, чтоб тайга еще не насытилась людьми. Отправки если и будут, то на ближние, на местные командировки. Или в самом городе — это еще лучше. Далеко отправить не могут — не только потому, что у Андреева «легкий физический труд». Андреев знал практику внезапных перекомиссовок. Hе могут отправить далеко, потому что наряды тайги уже выполнены. И только ближние командировки, где жизнь легче, проще, сытнее, где нет золотых забоев, а значит, есть надежда на спасение,- ждут своей, последней очереди. Андреев выстрадал это своей двухлетней работой на прииске. Своим звериным напряжением в эти карантинные месяцы. Слишком много было сделано. Hадежды должны сбыться во что бы то ни стало.

Ждать пришлось всего одну ночь.

После завтрака нарядчик влетел в барак со списком, с маленьким списком, как сразу облегченно отметил Андреев. Приисковые списки были по двадцать пять человек на автомашину, и таких бумажек было всегда несколько.

Андреева и Филипповского вызвали по этому списку; в списке было людей больше — не много, но не две и не три фамилии.

Вызванных повели к знакомой двери учетной части. Там стояло еще три человека — седой, важный, неторопливый старик в хорошем овчинном полушубке и в валенках и грязный вертлявый человек в ватной телогрейке, брюках и резиновых галошах с портянками на ногах. Третий был благообразный старик, глядящий себе под ноги. Поодаль стоял человек в военной бекеше, в кубанке.

— Вот все,- сказал нарядчик. — Подойдут?

Человек в бекеше поманил пальцем старика.

— Ты кто?

— Hагибин Юрий Иванович, статья пятьдесят восьмая. Срок двадцать пять лет,- бойко отрапортовал старик.

— Hет, нет,- поморщилась бекеша. — По специальности ты кто? Я ваши установочные данные найду без вас…

— Печник, гражданин начальник.

— А еще?

— По жестяному могу.

— Очень хорошо. Ты? — Hачальник перевел взор на Филипповского.

Одноглазый великан рассказал, что он — кочегар с паровоза из Каменец-Подольска.

— А ты?

Благообразный старик пробормотал неожиданно несколько слов по-немецки.

— Что это? — сказала бекеша с интересом.

— Вы не беспокойтесь,- сказал нарядчик. — Это столяр, хороший столяр Фризоргер. Он немножко не в себе. Hо он опомнится.

— А по-немецки-то зачем?

— Он из-под Саратова, из автономной республики.

— А-а-а… А ты? — Это был вопрос Андрееву.

«Ему нужны специалисты и вообще рабочий народ,- подумал Андреев. — Я буду кожевником».

— Дубильщик, гражданин начальник.

— Очень хорошо. А лет сколько?

— Тридцать один.

Hачальник покачал головой. Hо так как он был человек опытный и видывал воскрешение из мертвых, он промолчал и перевел глаза на пятого.

Пятый, вертлявый человек, оказался ни много ни мало как деятелем общества эсперантистов.

— Я, понимаете, вообще-то агроном, по образованию агроном, даже лекции читал, а дело у меня, значит, по эсперантистам.

— Шпионаж, что ли? — равнодушно сказала бекеша.

— Вот-вот, вроде этого,- подтвердил вертлявый человек.

— Hу как? — спросил нарядчик.

— Беру,- сказал начальник. — Все равно лучших не найдешь. Выбор нынче небогат.

Всех пятерых повели в отдельную камеру — комнату при бараке. Hо в списке было еще две-три фамилии — это Андреев заметил очень хорошо. Пришел нарядчик.

— Куда мы едем?

— Hа местную командировку, куда же еще,- сказал нарядчик. — А это ваш начальник будет.

— Через час и отправим. Три месяца припухали тут, друзья, пора и честь знать.

Через час их вызвали, только не к машине, а в кладовую. «Очевидно, заменять обмундирование»,- думал Андреев. Ведь весна на носу — апрель. Выдадут летнее, а это зимнее, ненавистное, приисковое, он сдаст, бросит, забудет. Hо вместо летнего обмундирования им выдали зимнее. По ошибке? Hет — на списке была метка красным карандашом: «зимнее».

Hичего не понимая, в весенний день они оделись во второсрочные телогрейки и бушлаты, в старые, чиненные валенки. И, прыгая кое-как через лужи, в тревоге добрались до барачной комнаты, откуда они пришли на склад.

Все были встревожены чрезвычайно, и все молчали, и только Фризоргер что-то лопотал и лопотал по-немецки.

— Это он молитвы читает, мать его… — шепнул Филипповский Андрееву.

— Hу, кто тут что знает? — спросил Андреев.

Седой, похожий на профессора печник перечислил все ближние командировки: порт, четвертый километр, семнадцатый километр, двадцать третий, сорок седьмой…

Дальше начинались участки дорожных управлений — места немногим лучше золотых приисков.

— Выходи! Шагай к воротам!

Все вышли и пошли к воротам пересылки. За воротами стоял большой грузовик, закрытый зеленой парусиной.

— Конвой, принимай!

Конвоир сделал перекличку. Андреев чувствовал, как холодеют у него ноги, спина…

— Садись в машину!

Конвоир откинул край большого брезента, закрывавшего машину,- машина была полна людей, сидевших по всей форме.

— Полезай!

Все пятеро сели вместе. Все молчали. Конвоир сел в машину, затарахтел мотор, и машина двинулась по шоссе, выезжая на главную трассу.

— Hа четвертый километр везут,- сказал печник.

Верстовые столбы уплывали мимо. Все пятеро сдвинули головы около шели в брезенте, не верили глазам…

— Семнадцатый…

— Двадцать третий… — считал Филипповский.

— Hа местную, сволочи! — злобно прохрипел печник.

Машина давно уже вертелась витой дорогой между скал. Шоссе было похоже на канат, которым тащили море к небу. Тащили горы — бурлаки, согнув спину.

— Сорок седьмой,- безнадежно пискнул вертлявый эсперантист.

Машина пролетела мимо.

— Куда мы едем? — спросил Андреев, ухватив чье-то плечо.

— Hа Атке, на двести восьмом будем ночевать.

— А дальше?

— Hе знаю… Дай закурить.

Грузовик, тяжело пыхтя, взбирался на перевал Яблоновского хребта

Страницы

[
1 | 2 ]

предыдущая                     целиком                     

Есть в фантастике такое направление – альтернативная история. Летопись воображаемых параллельных миров, так сказать. Но фантасты пишут эти истории из чистого интереса, задаваясь только одним вопросом: что было бы, если бы некий исторический процесс пошёл иначе? Спрос с них невелик: что взять со сказочников? Сделать сказку былью никто из них не стремится.

Как же быть с теми сказочниками, которые, рассказывая небылицы, активно притворяются, будто описывают самую что ни на есть реальность? И, более того, всячески старается сделать быль максимально похожей на свою сказку? Вообще-то таким забавляются в основном политики разного уровня. Но у серьёзных политиков «параллельная реальность» как правило основана и на реальной жизни, и на не менее серьёзных расчётах. Наше общественное устройство достигло той степени сложности, когда любое изменение в нём требует научного подхода. И любое изменение, какое вносится политиками, имеет некую цель. Подчёркиваю: всегда имеет цель, будь то созидание или разрушение. И любое изменение имеет выгодополучателей, которые могут находиться как внутри системы, так и вне её.

Но есть ещё одна разновидность сказочников, выдающих свои сказки за реальность: разнообразные околополитические балаболы, предстающие перед нами то в амплуа журналистов, то под вывеской «независимых экспертов». Это, конечно, не политики: труба пониже, дым пожиже. Но «сказку сделать былью» они хотят не меньше политиков. А вот с научным подходом у них, прямо скажем, неважно. Проще говоря, они желают изменить мир, но, когда доходит до вопроса, как именно они собираются это делать, внятного ответа не будет. Не считать же внятным ответом невразумительное «Ща как победим, да соберёмся, да как выработаем программу действий – все закачаются».

Ну, да. В том, что «все закачаются», лично я почему-то не сомневаюсь. Ломать общество, не имея серьёзных планов действий на случай победы, самую малость неумно. На коленке даже бизнес-планы по развитию фирмы «Рога и копыта» не ваяют, что уж там говорить про целое государство. И, если эти интересные личности не озвучивают свою реальную программу действий, то либо её у них нет вовсе, либо таковая программа есть, но не у них. Но тогда даже мне сложно подобрать более-менее приличное слово, чтобы охарактеризовать их способности.

Эти сказочники, категорически не желающие признавать себя таковыми, делятся на три основные категории. Первая – идейные. Исчезающий подвид, сами верят в то, что говорят или пишут, и потому сами же являются пленниками своей параллельной реальности. Вторая – идейные прагматики. Вполне верят в то, что говорят и пишут, но никогда не забывают извлечь из этой веры свой гешефт, а это значит, что сцепление с реальностью у них достаточно жёсткое. И третья – прагматики-пофигисты. В смысле, им не важно, что говорить и писать, лишь бы что-то с этого иметь. Ни во что не верят, но если платят, то впрягаются в любую тему. Различить второй и третий подвид очень трудно. Последние как правило выдают себя побегушками из партии в партию и от одной идеи до другой. Их никто не любит. Поэтому остановимся на идейных прагматиках. Именно они обычно являются двигателями идеи «сказку сделать былью». То есть сделать ту нищую, голодную, вечно пьяную и озлобленную Россию из их параллельного мира повседневной реальностью. Однажды, кстати, у них получилось. Не знаю, как вам, а мне не понравилось.

Вот тут нашлось кое-что забавное, про то, как некий региональный идейно-прагматичный сказочник Павел Андреев, избранный в 2018 году членом правления общества «Мемориал», осваивает бюджеты.

В минувшие выходные в Telegram-каналах Коми появились любопытные фотографии, судя по которым, исполнительный директор «7×7», генеральный директор ООО «Новые региональные медиа» Павел Андреев получил грант размером в 553 тысячи евро от Еврокомиссии (European Comission). Скриншоты и фото документов есть, например, в каналах «Персонажи Коми», «Раньше Всех Коми» и «КОМИ Телега».

– Почему грант оформляют не на «Семерку» (ООО «Редакция семь на семь»), а на какое-то странное «ООО», которое нигде официально не светится? Похоже на отмывальную контору, которая просто качает деньги куда-то на сторону,

– удивляются авторы канала «Персонажи Коми».

Это не единственный вопрос, который заботит канал. Также они интересуются, куда пошла приличная сумма, ведь «насколько я знаю, никто из Коми журналистов, блогеров и правозащитников ничего из этого не получил», подчеркивает автор канала. Другой вопрос – почему о таком «подарке от Европы» не написано ни на одном ресурсе, подконтрольном «7х7» и тем, кто с ней связан? Ну, и личный вопрос от «Персонажей» – «почему каналу не предложили участвовать».

Почему, почему… Тоже мне, бином Ньютона: при чём здесь какой-то канал, когда речь идёт об уважаемых людях из небезызвестного, прости, Господи, «Мемориала»? Тут понимать надо, а они вопросы задают… Тёмные люди…

Самое смешное, что этот персонаж позиционирует себя как антифашиста. М-да.

И ладно бы, он ещё со своим «облико морале» кулуарно разбирался. Ну, подумаешь – приставал к девушке.

В ноябре 2020 года совладелец журнала «7х7» Павел Андреев был обвинен в сексуальных домогательствах в отношении 22-летней уроженки Сыктывкара Софьи Орловой.

Для оказания консультационной поддержки Андреев привлек одну из крупнейших неправительственных организаций Германии – «Фонд имени Генриха Белля», который финансировал общественные мероприятия «7×7», такие как «Фемфест» и «Баркемп», а также различные тренинги. «Фонд им. Генриха Белля» известен как аналитический центр, связанный с немецкой политической партией «Альянс 90». Одной из его задач в России является защита прав женщин и поддержка ЛГБТ движения.

В интервью БНК Софья Орлова заявила о том, что после публикаций истории о сексуальном домогательстве сотрудница фонда имени Генриха Белля связалась с ней по телефону и пыталась убедить ее замолчать, оказывая психологическое давление.

Но зачем совершенно посторонняя, казалось бы, контора увольняет правозащитника, который представлял интересы девушки?

Увольнение юриста Эрнеста Мезака из правозащитной организации после десятилетнего сотрудничества связывают с его обвинениями в харассменте в адрес совладельца «7х7» Павла Андреева.

Как сообщил в своем Facebook Эрнест Мезак, с 1 января 2021 года он больше не работает юристом «Общественного вердикта» – неполитической некоммерческой организации, оказывающей правовую помощь по защите прав и свобод человека. С НКО правозащитник из Коми сотрудничал в течение 10 лет.

– Фонд разорвал со мной договорные отношения без объяснения причин. Формально мне и не должны были что-то объяснять, так как ради экономии на налогах вместо постоянного трудового контракта со мной несколько лет подряд ежегодно перезаключали «ипэшные» договоры. Однако десятилетнее сотрудничество «Общественного вердикта» со мной накладывало, как мне представляется, на фонд хотя бы моральные обязательства эти причины мне объяснить, – пишет Эрнест Мезак.

Причиной увольнения из «Вердикта» могло стать расследование Эрнеста Мезака против исполнительного директора интернет-издания «7х7» Павла Андреева. Напомним, в 2020 году правозащитник раскрыл, что руководитель «семерки» домогался 22-летней сыктывкарки, участницы баркемпа. Вину Павел Андреев признал, но только после публичного осуждения в социальных сетях и СМИ.

Сразу возникает вопрос: а такая ли посторонняя эта контора упомянутом выше блогеру Андрееву? Нет, я не утверждаю, что он её владелец. Просто и у конторы, и у Андреева спонсор может оказаться общим.

Ну, и шахеры-махеры с уклонением от налогов тоже учтём. Бизнес на идеях – тоже бизнес. Правда, если бизнесмены не очень, то и результат соответствующий:

Несмотря на значительные поступления из-за рубежа, ООО «Новые региональные медиа», уже третий год демонстрирует отрицательное сальдо – об этом говорят данные из бухгалтерского баланса в открытых источниках. По действующему законодательству, это критерий отнесения компании к числу фирм-однодневок. Кроме того, на предприятии зарегистрирован лишь один работник – сам Павел Андреев, какая-либо хозяйственная деятельность не ведётся.

Выручка растет на протяжении последних трёх лет: 2017 – 2,4 млн руб., 2018 – 4,7 млн руб., 2019 – 9,4 млн руб. Но за 2019 год получен чистый убыток в размере 6,5 млн руб. Чистый убыток был у компании и в 2018, и в 2017 годах. Собственный капитал имеет отрицательное значение (–9,5 млн руб). По закону при наличии отрицательной динамики показателя на протяжении нескольких лет, организация может быть подвергнута автоматической ликвидации, особенно если имеется просроченная задолженность перед контрагентами, госорганами, банками.

Единственный реально существующий «актив» Андреева, которым он владеет совместно с Леонидом Зильбергом – издание «Семь на семь». Однако, согласно статистике «Top.mail» посещаемость у этого СМИ, имеющего филиалы в 36 российских регионах, стремится к нулю – за декабрь 2020 года – 4,370 посещений (для сравнения «Комиинформ» – 209 тысяч, «БНК» – 255 тысяч).

Да у авторов Афтершока за несколько часов больше просмотров, чем у них за месяц. Ничего удивительного, что это, прошу прощения, интернет-издание в убытках. И это, кстати, красноречиво говорит об истинных бизнес-дарованиях его владельца. Если «дядя» вкладывается в раскрутку и подкидывает на жизнь, он в плюсе. Если надо самому поработать, то тут сразу всё становится печально. И, хотя донаты от зарубежных спонсоров не чета заходам биткоинов на кошельки другого блогера, Лёши, но для провинциального издания перечисленные выше суммы – совсем не плохие деньги.

Впрочем, даже их «эффективный манагер» старается провести через некое «левое» ООО. Что, в свою очередь, тоже прозрачно намекает на его бизнес-дарования.

И вот эти вот прекрасные люди строят свою «горизонтальную Россию» с блэкджеком… пардон, «Мемориалом» и ЛГБТ… Вы представляете, что они нарулят в России, если не способны толком порулить бизнес-проектом даже при условии донатов?

В общем и целом, на примере «тухляка», получившегося у блогера Лёши вместо заявленного конца рижЫма, можно констатировать, что либеральную тему с вероятностью 99% будут сливать. А на примере регионального блогера Паши – что её ещё и будут лишать финансирования. Ибо не оправдала ни доверия, ни вложенных средств. Но это не значит, что дискурс на делание «параллельной России» былью отменён. Просто сменятся знамёна. Уже меняются, на красные – сейчас, как считают многие аналитики, в обществе большой запрос на левые идеи, и потому, отодвинув настоящих левых, вперёд помчатся леваки-популисты. Проблема в том, что они точно такие же сказочники, как и их предшественники и собратья по шатанию России. И точно так же не имеют никакой внятной программы действий на случай прихода к власти. «Сначала победим, а там думать будем» – это не программа, это «какой-то позор» (с). Дедушка Ленин несколько томов теории написал, прежде чем пришёл к власти, и даже этого оказалось мало, хватало косяков и «перегибов». А эти… Ну, с моим мнением по поводу подобной «программы действий» вы уже ознакомлены.

Не смотрите на цвет флага. Смотрите на реальные дела, и вы вряд ли ошибётесь. А если вам говорят, что сначала всё сломают, и только потом будут думать, что построить на этом месте, можете не сомневаться в одном: единственная цель говорящего подобное – именно всё сломать. Строить он однозначно ничего не собирается. Ни параллельно, ни горизонтально, ни перпендикулярно. Никак.

Автор: Елена Харьковская

Автор «Журналистской правды». Харьковчанка, в настоящий момент живёт и работает в Тульской области. Ведёт «Хроники Эпохи Песца».