Отрывок из рассказа сирень юрия нагибина

От том, что Виктор Иванович Лихоносов — подлинный классик Русской Литературы, я догадался давно и тогда, когда его вряд ли таковым считали даже самые ревностные почитатели и почитательницы, не говоря уже о друзьях по писательскому цеху. Ну какой классик при жизни и в 39 лет?!

Хотя с первой публикации в «Новом Мире» А.Т.Твардовского его рассказа «Брянские» в 1963 году исключительность его литературного дарование сразу была замечена не только Александром Трифоновичем, но и критиками, и читателями. Позже А.Т.Твардовский отмечал: «… проза Лихоносова светится, как у Бунина».

Читал «Брянских» и я в ту пору, когда с шестого по десятый класс, а потом в год работы в Историческом музее и на первом курсе журфака «проглатывал» литературу целыми собраниями сочинений, а также почти полным комплектом «Нового Мира» с 1961 года, который выписывала моя Мама и сохраняла при всех неоднократных наших переездах. Были дома и множество разрозненных номеров «Нашего Современника» прошлых лет. Храню те журналы до сих пор.

Но «Брянские», «Чалдонки», «Осень в Тамани» и некоторые другие читаные «ранние» вещи В.И.Лихоносова хотя и были замечены мной в бурном потоке литературного чтения, какого-то исключительного впечатления на меня первоначально не произвели. Но я хорошо помню день, точнее, вечер и ночь, когда по-настоящему «открыл» для себя прозу В.И.Лихоносова. Дело точно было перед майским праздниками 1975 года, возможно, в тот самый день, когда Виктору Ивановичу исполнилось всего тридцать девять лет.

В.И.Лихоносов. 2016-й

В ту пору напряженно готовился к сдаче вступительных экзаменов на истфак МГУ. Приходилось себя немного ограничивать в чтении художественной литературы. История и особенно английский требовали многих сил и времени. В ту пору я не очень ревностно трудился в Государственном историческом музее на Красной площади. Английский и вузовские учебники истории зубрил и на работе, и дома. Но всякая новая книга, оказывавшаяся тогда в руках, когда от неё ещё исходил неповторимый «букет» из аромата типографской краски, столярного клея и материала обложки, оказывала притягательное магическое действие, хотя тогда я ни в какую магию не верил: был материалистом и рационалистом, но с развитым воображением и эмоциональным восприятием.

У моего Отца был начальник — редактор «Известий» по отделу пропаганды Михаил Иванович Тюрин, Отец был его замом. М.И.Тюрин, как номенклатурный работник, по абонементу ЦК мог приобретать дефицитные книжки в «Академкниге» на улице Горького — как раз напротив «Известий». Часть из них, неинтересных ему, он предлагал выкупать Отцу. Таким путем к нам в дом и попал сборник «“Наш Современник”: Избранная проза журнала 1964–1974» (М.: Современник, 1975). Редкие для обычных книжных магазинов подобные «номенклатурные» новинки ценил особо и решил посвятить вечер «постороннему» чтению.

Полагаю, книжку составлял либо сам главред «Нашего Современника» — поэт Сергей Васильевич Викулов (13 Сентября 1922 — †1 Июля 2006), либо после подготовки кем-то из опытных редакторов краткого списка кандидатов и произведений он сам тщательно перебрал и обдумал «звёздный» состав книги и написал к ней совсем краткое, но весьма емкое предисловие «Первая веха».

Открывала книгу пронзительная повесть Евгения Ивановича Носова «Шопен, соната номер два», она публиковалась в третьем номере «Нашего Современника» за 1973 год, я уже слышал о ней от Мамы, но сам погрузился в неё впервые, чапая по грязи вместе с духовым оркестром, забытым под дождем в поле после открытия обелиска на могиле 49 павших воинов. Звуки траурного марша, сыгранного в доме крестьянки-вдовы, муж которой пропал без вести, вспоминаются и сейчас.

Героем следующей повести — «Где-то возле консерватории» Юрия Марковича Нагибина оказался профессор археологии, недовольный своей научной карьерой, да и судьбой. Археологом тогда собирался стать и я.

Ещё не знал, что, как и в прошлом 1974-м, после экзаменационного сочинения на тройку явно буду не проходить по баллам. Не знал, что Отец потребует от меня отнести документы на журфак, где ещё шел творческий конкурс… Годы спустя я благодарил судьбу, что археологом так и не стал, иначе бы спился к сорока годам и вряд ли бы дотянул до докторской.

Нагибинская проза с её лирическим трагизмом, добротная, но хорошо знакомая мне по другим вещам, немного увлекала, но её можно было листать в режиме просмотра, приходя в себя после шока от Евгения Носова.

«Постой в Кудеярове» Григория Коновалова и «Первый гонорар» Александра Яшина понравились. Повесть Валентина Распутина об умирающей старухе Анне «Последний срок» успел прочитать ещё школьником, поэтому на отрывке из неё, помещенном в сборнике, не стал останавливаться.

А уже хорошо знакомый рассказ Василия Белова «Кони» о коноводе Лабуте и его конях, сданных колхозом в город — на мясо, с удовольствием перечитал. Прочитал славный рассказ Георгия Семенова «Серый олень», затем историю Владимира Сапожникова «Плачут глухари». Отрывок из «Бима» Гавриила Троепольского пропустил, повесть читал прежде, но восторги других от неё не разделил.

«Где-то я слышал, будто в час синих сумерек рождаются ангелы и умирают грешники. Умирают, стиснув зубы, без стона, чтоб не потревожить печальную тишину…» — это был уже полюбивший мне Виктор Астафьев, его великолепный рассказ «Синие сумерки».

Наступила ночь. Слышал, что наши соседи по коммуналке успокоились, потушил настольную лампу, чтобы её свет не мешал спать сестре, и отправился на кухню покурить, решил проскочить нескольких авторов и перед собственным сном прочитать печальную «Пашу» Владимира Солоухина. Остальное думал отложить на потом.

Но ко сну не клонило, через полуоткрытое окно, утягивающее дым «Пегаса», на восьмой этаж доносился уже совсем негромкий ночной шум весеннего Университетского проспекта, можно сказать, наступила городская тишина.

Краткое ироничное переосмысление гётовского сюжета в страданиях молодого Жоры Ваганова у Василия Шукшина пошло сходу. Однако с блеском исполненное переложение сюжета известного анекдота «Да пошла ты со своим утюгом!» как-то покоробило мою память о недавно ушедшем Василии Макаровиче, поэтому неприятное послевкусие решил «заесть» самым последним рассказом в сборнике — «Свечечка» Юрия Казакова, книгу которого «Осень в дубовых лесах» полюбил «давно уже» —класса с восьмого.

Юрий Павлович Казаков

Не знал теперь, что Юрий Павлович в своей даче в Абрамцево уже переживает многолетний смертельный кризис, хотя ему жить оставалось ещё семь с лишним лет.

Мы со школьными друзьями прежде — в девятом и десятом классах — несколько раз ездили на пикники в Абрамцево. В лесочке жарили шашлыки, а чаще просто пекли картошку, пили дешевое сухое вино, что-то задорное пели, и даже не заходя в музей, веселой гурьбой отправлялись на электричке обратно. Мне было неведомо, что один из дорогих моему сердцу светлых прозаиков тут неподалеку горько спивается. Проникновенный рассказ о сыне «Свечечка», написанный в Декабре 1973 года в Гаграх, был выражением глубокого чувства вины перед собственным ребенком. Ю.М.Нагибин потом вспоминал о заключительном периоде в жизни Ю.П.Казакова: «Казалось, он сознательно шел к скорому концу. Он выгнал жену, без сожаления отдал ей сына, о котором так дивно писал, похоронил отца… С ним оставалась лишь слепая, полуневменяемая мать…»

Но чтение, начатое с дождевой слякоти у Евгения Носова, не хотелось завершать казаковским пассажем: «…Мне пришла вдруг на память поздняя осень на Севере и одинокие мои скитания. Однажды я возвращался с охоты вечером, и была такая же тьма, как и сегодня, вдобавок еще дождь моросил, и я заблудился. Отшагал за день я не меньше сорока километров, ружье и рюкзак казались мне до того тяжелыми, что готов был бросить их. Я уж потерял всякую надежду выйти к жилью, но не это меня угнетало, хоть кругом на сотни километров были глухие леса! — а угнетало то, что все было мокро, под ногами чавкало, и не было никакой возможности развести костер, отдохнуть и обсушиться…»

Ещё читая «Содержание» сборника обратил внимание на заглавие повести «Люблю тебя светло» Виктора Лихоносова. Оно первоначально показалось мне «манерным», «выспренним», и намерился её листание оставить. Как-нибудь в другой раз. А тут после нескольких кружек крепчайшего чая и выкуренной полпачки «Пегаса» все же решил хотя бы бегло просмотреть нечто о светлом. С первых двух абзацев отчего-то забыл всё, что читал вечером и ночью в сборнике до того:

«Ты посадил меня на “Енисей” и пошел по своей Москве привычно-торопливым шагом. Может, ты думал обо мне, а может, вообще о чем-то ласково-летнем, но близком расставанию, потому что всегда так: проводишь кого-нибудь, и сам в мыслях помчишься куда-то к своим берегам.

Я удалялся от нашего короткого свидания на московских горах, глядел на первые подмосковные поляны, еще соединенный с тобой прощальными словами и сожалением, соединенный уже и с миром попутчиков, с солнечными зайчиками на пыльных окошках, на бревнах, с хмурой сибирской родиной, куда полетела с утра моя телеграмма. А ты шел по надоевшей столице мимо машин, мимо спрятанного во дворе страдающего Гоголя и домов, в которых живут знакомые постаревшие вдовы русских писателей, повторял, может быть, свое тайное выражение, что у нашей литературы остались одни вдовы, и тебе смертельно хотелось унестись поскорее в белые чумацкие степи к свежим ночам над черной дорогой, по которой, мнилось тебе во тьме, совсем будто недавно пропылили и княжеские полки, и калмыцкие кони твоих дедов, и тачанки»[i].

Вроде бы совсем ничего особенного не было в тех фразах теплого воспоминания о расставании после какого-то, надо полагать, дорогого лирическому герои общения. Предельно простое соединение слов, выстраданное с творческой мукой, а скажу сейчас, возможно, и с молитвой, содержит неведомую силу, которая, как весенний талый поток, и увлекла меня в свою стремнину. Никакой «манерности» в названии повести я уже не чувствовал. Именно так, только так она и должна была назваться! Дочитал в конце до слов о старушке в есенинском Константиново:

«Я ухожу далеко по улице, а она еще бредет, стукая палочкой, ко двору, цепляя подолом траву. Что видела, что слышала, что думала и пела — все уже далеко от нее, будто не на этом свете. Но пусть еще долго живет. Раз уж не достается протяжной доли избранникам, хоть матерям бы, Арине Родионовне или простоволосой соседке отпустил Бог безсрочную жизнь. Мы бы все-все почувствовали, глядя на них, мы бы со слезами на глазах шли к их воротам от самого края земли. Шли бы и думали: “Это еще оттуда… от его времени… Это еще Русь…” Вот, дорогой мой историк, о чем я подумал на прощание».

И… вернулся к началу повести. Однако, прервав повторное чтение в начале, в предутреннем полумраке сходил в родительскую комнату, стащил у Отца пачку «Явы», вернулся на кухню, заварил очередную кружку крепкого-прекрепкого чая и вернулся к повести. Читалось так, будто её только что вовсе не прочитывал. Слова звучали во мне совсем по-новому, омутно глубже и одновременно небесно выше. Вот тогда-то, в свои семнадцать с небольшим, и подумал, что такой должна быть современная Русская Литература, которую потом обязательно назовут классикой.

Мне было непонятно, откуда возникло такое чувство, как было непонятно многое в самой повести… Кто такой историк и писатель Ярослав Юрьевич Белоголовый: реальный человек или обобщенный образ? О том же самом вопрошал и по поводу Кости Олсуфьева. Если последнее, есть ли у них прототипы? Поскольку вся вещь была пропитана глубоко личностным мотивом от первого лица и главный герой, как и автор, зовется Виктором. Конечно, однозначно понимал, что повествуется о дружбе с какими-то реальными людьми.

Но сколько ни интересовался потом у Отца, хорошо знакомого со столичной творческой жизнью, у широко начитанной Мамы, позже сам — в литературной и журналистской среде, никто не знал историка и писателя Я.Ю.Белоголового, никто не слышал и о прозаике Косте Олсуфьеве. Повесть В.И.Лихоносова читали многие мои знакомые, но тайна годами оставалась тайной.

Потом уже во время учебы на журфаке, в пору более глубокого ознакомления с историей русской литературы, узнал, что в XIX веке был позабытый писатель со знакомой фамилией Белоголовый. Думал, может быть, кто-то из детей или внуков стал героем В.И.Лихоносова.

Сейчас легко навести в Сети справку и узнать: уроженец Иркутска из купцов Николай Андреевич Белоголовый (17 Октября 1834— +18 Сентября 1895) — врач, общественный деятель, писатель, автор мемуаров о С.П.Боткине, Н.А.Некрасове, М.Е.Салтыкове-Щедрине, декабристах А.П.Юшневском, А.В.Поджио, братьях Борисовых. Долго жил в эмиграции, но умер в Москве и был похоронен на кладбище Покровского монастыря. В советское время кладбище сравняли с землей, но приблизительное место захоронения Н.А. Белоголового известно.

О дворянском и даже графском роде Олсуфьевых тоже попадались упоминания, но о литераторах с такой фамилией ничего не слышал. Теперь на запрос «Константин Олсуфьев» Интернет откликается: Олсуфьев Константин Петрович, родился в 1880 году, окончил Александровский лицей в 1904-м, чиновник Министерства Двора Его Императорского Величества и Уделов, умер в Симбирске, то есть до Января 1924 года, когда Симбирск стал Ульяновском. Был ещё Петр Петрович Олсуфьев (1842—+1900) — цензор Главного Цензурного комитета в Санкт-Петербурге, возможно, отец К.П.Олсуфьева. К Косте Олуфьеву советского времени они могли относиться весьма опосредованно…

Стал перечитывать всё, что принадлежало перу В.И.Лихоносова, — сначала дома, потом все его книги, какие были в ближайшей районной библиотеке, потом и в «некрасовке». Влюбился в «Брянских», очаровывался «Осенью в Тамани». А сборник «Нашего Современника» только из-за повести «Люблю тебя светло» стал повсюду возить с собой, в дорогах урывками перечитывая куски из неё.

После восьми лет житья в двух комнатах коммуналки на Университетском в конце 1975 года наша умножающаяся семья — родители, беременная сестра с мужем — получила большую отдельную квартиру в известинском доме на Селезневке, рядом с небольшим живописным прудом Антропова яма. Тут когда-то стояла кузня некоего Антропа. Вниз вдоль трамвайной линии попадал на Самотёку с уголком Дурова. Когда-то его основатель дрессировщик Владимир Дуров водил на неглубокую Антропову яму купать слона. Совсем как в басне Ивана Крылова: «По улицам Слона водили, Как видно, напоказ…» (1808). Поскольку купание слона в рекламных целях из года в год совершалось в определенные дни и часы, толпы зевак с детьми на безплатное зрелище собирались со всей Москвы. Ну а детишки уже потом уговаривали родителей посетить и сам уголок. Мне об Антроповой яме, старинной кузне, о дуровском слоне когда-то рассказывал в прошлом старожил здешних мест Илья Владимирович — отец моего рано ушедшего факультетского друга фотографа Александра Викторова (1957 — +1996).

Были на Самотёке и другие достопримечательности. Памятник маршалу Федору Ивановичу Тобухину (1894 — + 1949) и прижизненный бюст летчику-асу, дважды Герою Советского Союза Виталию Ивановичу Попкову (1922 — +2010). В Самотёчном сквере любил в хорошую погоду посидеть на скамейке с книжкой в руках или просто так. Напротив был книжный магазин «Поэзия». В нём-то и приобрел в 1976 году новенький зеленый с просинью четырехсотстраничный томик В.И.Лихоносова «Элегия»[ii].

Книги В.И.Лихоносова в московских книжных никогда не залеживались, а часто и вовсе не попадали на прилавок, так как были в числе «дефицитных», хотя и тиражом в астрономические 150 тысяч экземпляров. Для тогда вовсю читающего и собирающего книги в домашних библиотеках Союза такой тираж был каплей в море… Когда в магазине увидел «Элегию», даже глазам не поверил. Поэтому считал свое приобретение настоящим счастливым случаем, чудом. «Элегия» с той поры стала моим то ли «талисманом», то ли «оберегом» в моих разнообразных странствиях. При моем материалистическом суеверии если, выходя из дома в дальний путь, вдруг вспоминал, что не взял с собой «Элегию», то мог с полдороги на вокзал вернуться домой, чтобы захватить заветную книжку, потому что знал: в поезде не засну, если не прочту хотя бы несколько страниц оттуда. Сколько дорог от прилавка «Поэзии» с той поры прошла со мной дорогая сердцу книжка? Тысячи верст, да пожалуй, и десятки тысяч. Сначала в моих студенческих поездках. Только в Ташкент и обратно она сопровождала меня не меньше трех раз. На три «картошки», на практике — в первых журналистских командировках. И потом она колесила со мной в редакционных заданиях, побывала со мной в Болгарии, Молдавии, Эстонии, Латвии, Литве, Каракалпакии, Таджикистане, во Львове и Ужгороде, на Урале. Потом уже — в Дивеево, Жировицах и Псковских Печорах — в первых моих паломничествах. И на отдыхе — в Юрмале, там же на семинаре литературных критиков. В 1980–1990-е годы, даже когда бывал загружен журналистскими делами, в пути всегда находилось время прочесть несколько страниц, а то и лежа на верхней полке перечитать её всю целиком.

В отличие от некоторых других книг, которые я иногда таскал с собой, «Элегия» затрепалась не сильно, так как обращался с ней бережно, заворачивал в полиэтиленовый пакет, и только потом укладывал в дорожную сумку или рюкзак. Давно уже в командировки и паломничества никуда надолго не езжу, и «Элегию» не открывал лет пять, наверное. А сейчас отрыл, стародавнее всколыхнулось на таком знакомом месте: «…Не донкихотствовать… Не потакать улице… По мере сил способствовать осуществлению безспорных положений добра. Их немного. Беречь их как сокровище». Слова из повести «Люблю тебя светло…». Когда в середине восьмидесятых воцерковлялся, то думал, что В.И.Лихоносов так прикровенно пишет о Заповедях Божиих из Ветхого и Нового Заветов…

С Виктором Ивановичем познакомился сначала заочно через Отца Сергия Разумцова в девяностые. Тогда Виктор Иванович сопровождал по Кубанским достопримечательностям Ольгу Николаевну Куликовскую-Романову.

Матушка Ольга Николаевна. Екатеринбург, Покров 1992 года

Мне тогда поехать с Матушкой на Юг не довелось. Но и Отец Сергий, и Матушка Ольга Николаевна сказали что-то заветное обо мне Виктору Ивановичу, возможно, о том, каким горячим почитателем его творчества являюсь. А вскоре Виктор Иванович сам был в Москве, и я познакомился с ним очно. Не помню уже, было ли это в общественном месте или на одной из квартир, где проживала в Москве Ольга Николаевна.

Нынешним 1 Мая исполняется годовщина со дня Её кончины. Царствие Небесное Болярыне Ольге!

Мой тогдашний восторг и робость от общения с живым классиком трудно передаваемы словами и сейчас. В очередной из приездов Виктора Ивановича в Москву Отец Сергий привел знаменитого и любимого писателя ко мне домой на Бутырку. Виктор Иванович держал себя со мной как уже со старым знакомым и очень быстро сократил дистанцию моего взволнованного пиетета к нему. Как главный редактор журнала «Родная Кубань» он предложил мне что-нибудь дать для журнала. Понимая, что мои царистские материалы вряд ли заинтересуют кубанских читателей, чтобы не ставить его в последующем в неловкое положение возможным отказом, сразу распечатал для него несколько своих старых «лирических» миниатюр. Через некоторое время они были опубликованы в лихоносовском журнале[iii].

С тех пор раз в два-три года или даже чаще мы встречаемся хотя бы ненадолго во время приездов Виктора Ивановича в Москву. Иногда обмениваемся письмами. Но, несмотря на «простецкий» по видимости и доверительный характер нашего общения, никогда не забываю исключительное, уникальное достоинство Виктора Ивановича Лихоносова в Русской Литературе и в Русской Жизни. Какого-то панибраства себе никогда не позволял. Но был один случай, когда я позволил себе некоторую «развязность». Лет десять назад Отец Сергий Разумцов повез нас на Крещение Господне на Истру, в Дарну. После морозного окунания в освященной проруби мы отправились в Крестовоздвиженский храм к Отцу Константину на ночную службу. Как обычно, после службы Батюшка Настоятель устроил для прихожан и гостей застолье. Наверное, я выпил лишнего и на обратном пути в машине, пользуясь полумраком дороги, безцеремонно спросил Виктора Ивановича, кто же именно в его повести «Люблю тебя светло» подразумевается под фигурой Ярослава Юрьевича Белоголового, ведь такого историка и писателя с таким именем не было. Виктор Иванович ответил коротко:

— Юрий Домбровский… Но не только он…

Уже в проговоре вопроса хмель у меня стал слетать, я ощутил крайнюю дерзость и уже никаких уточняющих вопросов задавать не стал, а Виктор Иванович тему не продолжил. Несмотря на досаду из-за своего обывательского любопытства, из-за безтактности, я все же и благодарен собственному нахальству, что для меня раскрылась столь важная сторона любимого мной повествования.

С ранней юности читал в старом «Новом Мире» и роман Ю.Домбровского «Хранитель древностей», с гораздо большим жизнеутверждающим сочувствием читал о строительстве железной дороги «Салехард — Игарка», чем «Один день Ивана Денисовича». И многое для меня в лихоносовском повествовании «встало на свои места».

Юрий Осипович Домбровский

Конечно, в своей изумительной повести Виктор Иванович пишет о большой Любви к Русской Земле, Русской, Литературе, Русской Культуре, Русской Истории. Вот что в ней главное и поучительное. Его дружба или добрые отношения с писателями — Александром Трифоновичем Твардовским, Юрием Осиповичем Домбровским, Олегом Николаевичем Михайловым, Юрием Павловичем Казаковым, Василием Ивановичем Беловым, Юрием Львовичем Прокушевым, Валентином Григорьевичем Распутиным, Юрием Ивановичем Селезневым, Сергеем Артамоновичем Лыкошиным, его заочная дружба с Георгием Викторовичем Адамовичем и Борисом Константиновичем Зайцевым, дружба с детства с великим русским актером Юрием Владимировичем Назаровым являются лишь средствами выражения такой необъятной Любви.

И потому Ярослав Белоголовый и Костик Олсуфьев не только прикровенное изображение Юрия Домбровского и Юрия Казакова, но их образы несут в себе черты и душевные лучи сейчас названных людей, а больше и от неназванных.

Ещё же в большей степени образы Ярослава и Костика в их лучших чертах — сам Виктор Иванович в том человеческом идеале, к которому он стремился и стремится по сей день в свои восемьдесят пять.

Оттого-то и вышла в небольшой по размеру с озерцо повести такая неисчерпаемая глубина и небесная высота. И Любовь Виктора Ивановича к такому глубокому и высокому во многом воспитала и меня, а возможно, и приблизила к духовной Надежде и Вере, к Святому Крещению. И чувству благодарности за это к великому русскому писателю — нашему современнику.

В.И.Лихоносов у дуба Болконского

Простите, Дорогой Виктор Иванович, если в своих суетных чувствах как-то неловко рассказал о Вас и постарался объяснить моё отношение к Вам.

Дай, Боже, рабу Твоему Виктору доброго здравия, многая и благая лета! Дай, Боже, ему сил успешно и далее творить, воплощать в Слове свою жизненную мудрость и Любовь.

Леонид Евгеньевич Болотин, научный редактор Информационно-исследовательской службы «Царское Дело»

Юрий Нагибин

Биография

Личность Юрия Нагибина в некотором роде феноменальная в истории советской литературы. В течение полувека менялись правители, цензура то ослабевала, то снова перекрывала воздух прозаикам и поэтам. Нагибин никогда не писал в стол, умел подстраиваться под новые литературные веяния. При этом, как сказал Андрон Кончаловский, сочинял произведения, которые останутся в памяти читателей как образцы классической прозы.

Детство и юность

В биографии Нагибина немало удивительных фактов. Так, имя настоящего отца писатель узнал, будучи взрослым. Кирилла Нагибина расстреляли. Он так и не успел увидеть сына. Однако участник Антоновского мятежа, дворянин по происхождению, успел написать письмо другу Марку Левенталю с просьбой позаботиться о жене и ребенке, который скоро появится на свет.

Юрий Нагибин

Адвокат Левенталь сдержал обещание: дал мальчику свою фамилию. В Ксению Алексеевну, мать будущего писателя, он был давно влюблен. В 1927 году Левенталя отправили в ссылку. Мать вскоре вышла замуж в третий раз – за неизвестного сегодня прозаика Якова Рыкачева. Этот человек поощрял литературные начинания пасынка.

Но третьего мужа Ксении Алексеевны ожидала участь предшественников. Репрессии 1937 года не обошли стороной семью Рыкачева: писателя посадили за год до того, как Юрий получил аттестат зрелости и подал документы в медицинский институт.

Юрий Нагибин в молодости

Врачом Нагибин не стал. Однажды в числе прочих студентов побывал в морге. Картина, которую там увидел, отбила желание учиться в мединституте. Решил стать сценаристом. К тому времени молодой писатель уже опубликовал первый рассказ. Нагибин перевелся во ВГИК, но проучился недолго. Началась война.

На фронте Нагибин работал инструктором политотдела: выпускал пропагандистские листовки, разбирал вражеские документы. В 1942 году получил контузию. До конца войны проработал корреспондентом. Даже в те годы продолжал писать прозу. Первый сборник вышел за два года до Великой Победы.

Литература

Ни один успешный советский писатель не писал то, что думает. Нагибин – не исключение. В 60-е по Москве ходили слухи о несметных богатствах писателя. Книги Нагибина печатали, по его сценариям снимали фильмы. Но писательской удовлетворенности не было. Искренним и откровенным сочинением стал «Дневник», опубликованный после смерти автора.

Писатель Юрий Нагибин

В начале 50-х заработок составляли гонорары, получаемые за статьи. Нагибину приходилось сочинять невероятные истории, дабы выжить. Так, в сталинские времена появилась заметка о цыганах, прибывших на кибитках к избирательному участку, чтобы отдать голоса за «вождя». Нагибин получал за невероятные сюжеты неплохие гонорары и называл подобное творчество халтурой.

По словам Кончаловского, писатель дорого заплатил за место под солнцем. Да и сам Нагибин считал, что халтура разрушает душу художника. Причем стремительнее, чем алкоголь, к которому он, как и прочие мастера слова, был неравнодушен.

Книга Юрия Нагибина

Сейчас рассказы советского классика изучают школьники на уроках литературы. В «Зимнем дубе» рассказано о сложных взаимоотношениях молодой учительницы и Савушкина – ученика посредственного, но умеющего ценить красоту родного края. Взаимоотношению человека с природой посвящен рассказ «Эхо». В коротком произведении «Котят топят слепыми» рассказано о спившемся солдате, повидавшем на своем веку много горя, бывавшем на передовой, но неспособном лишить жизни животного.

В ранних произведениях Нагибин рассказывает о детстве, школьных друзьях. Немалое внимание писатель уделял и военной теме. В конце 60-х написал сценарий к киноленте «Бабье царство». Фильм посвящен сельским жительницам, оставшимся без мужской поддержки после войны.

Юрий Нагибин в кабинете

Повести и рассказы Нагибина разные по содержанию. В 80-90-е советские писатели высказали все, о чем молчали десятилетиями. Не остался в стороне и Нагибин, опубликовав несколько неожиданных произведений. В литературном журнале появилась повесть «Терпение», вошедшая в трилогию, посвященную инвалидам, не пожелавшим возвращаться после войны домой. Герои Нагибина – люди, которые понимали, что в мире здоровых, физически полноценных людей они лишние, а потому поселились на острове Богояр.

Личная жизнь

Детей у Нагибина не было. Как утверждала вдова писателя, Юрий Маркович относился к продолжению рода очень серьезно. После событий в Чехословакии, произошедших в конце 60-х, сказал жене:

«В этой стране детей заводить нельзя».

Первой женой стала Мария Асмус, дочь преподавателя Литературного института. С ней он прожил два года. Затем женился на дочери Ивана Лихачева – политического деятеля, основателя отечественного автомобилестроения. Но и этот брак оказался недолгим – всего пять лет.

Юрий Нагибин и его первая жена Мария Асмус

Третья жена прозаика – Елена Черноусова, о которой ничего не известно. Четвертая – Ада Паратова. С популярной в те годы артисткой эстрады Нагибин сохранил теплые отношения и после развода. В пятый раз писатель женился на Белле Ахмадулиной. Эпизод из личной жизни Нагибина отразил в книге воспоминаний Василий Аксенов.

В некогда нашумевшей «Таинственной страсти» рассказано о некоем литераторе, который, внезапно вернувшись домой, находит жену в компании двух женщин. Обстановка в спальне говорила о том, что вечер дамы провели отнюдь не за милыми дружескими беседами. Имена автор изменил. Однако биографы писателя полагают, что Аксенов отразил в книге сцену из семейной жизни Нагибина.

Юрий Нагибин и его пятая жена Белла Ахмадулина

С Ахмадулиной прозаик прожил восемь лет. Давая интервью газете «Собеседник» в 2012 году, Алла Нагибина, шестая и последняя жена писателя, подтвердила слухи. Прототипы сцены, описанной Аксеновым, – ее покойный муж и знаменитая советская поэтесса. Согласно словам вдовы Нагибина, Ахмадулина не хотела расставаться с писателем, который в отличие от большинства коллег много зарабатывал, пользовался уважением чиновников. Но Юрий Маркович настоял на разводе: поэтесса чрезмерно любила застолья и нестандартные сексуальные эксперименты.

Повезло Нагибину только в последнем браке. С Аллой Григорьевной писатель прожил четверть века, хотя они имели мало общего. Алла родилась в Ленинграде в тот год, когда ее будущий муж оканчивал школу. Она не любила вспоминать детство. Он же отразил события ранних лет в трогательно-ностальгической манере в сборнике «Чистые пруды».

Юрий Нагибин и его шестая жена Алла

С популярным писателем Алла познакомилась в 1966 году. Произведениями Нагибина тогда уже зачитывалась вся страна. Незадолго до первой встречи на экраны вышел фильм «Председатель», снятый по сценарию Нагибина. Сначала Нагибин ездил в Ленинград. Однако поездки из Москвы в Северную столицу быстро утомили. Писатель сделал Алле предложение, как только оформил развод с Ахмадулиной.

Знаменитый прозаик всегда выглядел элегантно. Нагибин покорял женщин аристократическими манерами, которые перенял от матери-дворянки. Виктория Токарева о нем сказала так:

«Он был красавцем и этим отличался от всего писательского поголовья».

Но Нагибин выгодно смотрелся на фоне коллег не только благодаря костюмам, которые приобретал во время заграничных поездок. Писатель прослыл рафинированным интеллектуалом: читал Гете в подлиннике и цитировал Пруста в оригинале.

Юрий Нагибин в последние годы

Слава к Нагибину как к сценаристу пришла в середине 60-х. На экраны вышла кинолента, которая на сегодняшних зрителей не производит впечатление, «Председатель». Однако для тех времен фильм о колхозном быте оказался чересчур смелым. Киноленту долго не пропускали, из-за чего у автора сценария случился инфаркт. Но все же премьера состоялась. Афиши с фото Михаила Ульянова были повсюду. Актер получил известность благодаря Нагибину, который выбрал его на главную роль.

Смерть

Спустя 17 лет после выхода «Председателя» писатель снова перенес инфаркт. Тогда он предсказывал причину смерти, которая настигнет его в 1994 году. Говорил, что однажды сердце его разорвется и случится это во сне. Так и произошло.

Могила Юрия Нагибина

Последние годы Нагибин провел за границей, но умер в родном городе. Вычитал рукопись «Дневника», заснул и больше не проснулся.

Юрий Нагибин

С вои первые рассказы Юрий Нагибин создавал еще в детстве, ему помогал отчим — писатель Яков Рыкачев. Нагибин прославился как автор автобиографических повестей и детских произведений. Помимо этого, он писал сценарии для фильмов, изучал историю Москвы и вел телепрограммы о писателях.

Студент ВГИКа и военный корреспондент

Юрий Нагибин родился 3 апреля 1920 года в Москве. За несколько месяцев до этого его отца, Кирилла Нагибина, расстреляли за связи с белогвардейцами. Мать будущего писателя, Ксения Каневская, пыталась скрыть дворянское происхождение сына. Она указала в документах, что отец ребенка — адвокат Марк Левенталь, друг ее мужа. Друг семьи, писатель Игорь Оболенский вспоминал о Каневской: «Ксения Алексеевна была жестким человеком, довольно острым на язык. Юрку обожала».

В 1927 году Левенталя арестовали и сослали в Ивановскую область. Мать некоторое время воспитывала Юрия Нагибина одна, но вскоре вышла замуж. Ее супругом стал писатель Яков Рыкачёв.

В детстве Нагибин увлекался футболом, даже входил в состав юношеской сборной «Локомотива». Однако мать и отчим часто предлагали ему попробовать себя в литературе. Первые произведения Нагибин создавал под руководством Якова Рыкачёва.

В 1938 году Нагибин окончил школу. Он хотел поступить в Литературный институт имени А.М. Горького, но мать убедила его подать документы в медицинский вуз. Однако уже на первом курсе писатель перевелся на сценарный факультет ВГИКа.

Вскоре произведения Нагибина появились в советской прессе. В 1940 году в журнале «Огонек» напечатали его рассказ «Двойная ошибка», а в 1941 — «Кнут». Писатель вспоминал: «Мартовскими, грязно заквашенными улицами я бегал от одного газетного киоска к другому и спрашивал: нет ли последнего рассказа Нагибина? Первая публикация светится в памяти ярче, чем первая любовь». В свободное от учебы время Нагибин читал свои рассказы на литературных вечерах.

Когда началась Великая Отечественная война, студентов и преподавателей ВГИКа эвакуировали в Алма-Ату. Нагибин не поехал с ними, остался в Москве и записался добровольцем в армию. Он хорошо знал немецкий язык, поэтому попал по распределению в Политическое управление Волховского фронта, в отдел контрпропаганды. Писатель придумывал лозунги для агитационных листовок, переводил документы, вел радиопередачи. В то же время он участвовал в боях на Воронежском и Волховском фронтах, получил Орден Отечественной войны II степени.

В 1942 году Нагибин был тяжело ранен, и его освободили от службы по состоянию здоровья. Тогда писатель вернулся в Москву и устроился журналистом в газету «Труд». Как военный корреспондент, он участвовал в битве за Сталинград, освобождении Минска, Вильнюса и Каунаса.

В газете «Труд» Нагибин публиковал свои рассказы о войне. Часть из них вошла в сборник «Человек с фронта». Книгу напечатали в 1943 году, и вскоре Нагибина приняли в Союз писателей СССР. Позднее он вспоминал: «Все виденное и пережитое тогда неоднократно возвращалось ко мне много лет спустя в ином образе, и я опять писал о Волге и Донбассе военной поры, о Волховском и Воронежском фронтах и, наверное, никогда не рассчитаюсь до конца с этим материалом».

«Очень хорошая проза»: рассказы и сценарии Юрия Нагибина

После войны Юрий Нагибин продолжал работать журналистом. Он публиковался в московских и региональных газетах, много путешествовал по СССР. К литературному творчеству Нагибин вернулся в начале 1950-х годов. Он опубликовал рассказы «Зимний дуб», «Четунов, сын Четунова», «Трубка». Затем вышли сборники «Человек и дорога», «Чистые пруды» и «Ранней весной». Нагибин стал одним из самых популярных прозаиков тех лет. По его произведениям сняли фильмы «Ночной гость», «Трудное счастье», «Братья Комаровы». Писатель вспоминал: «В критических статьях появились высказывания, что я наконец-то приблизился к художнической зрелости».

С начала 1960-х Нагибин часто ездил в Ярославскую и Рязанскую области — в Мещеру и на Плещеево озеро. Там писатель общался с местными жителями, ходил вместе с ними на охоту. Его впечатления от поездок легли в основу так называемого Мещерского цикла: сборников «Зеленая птица с красной головой» и «Погоня. Мещерские были».

В то же время Нагибин писал сценарии для фильмов. По ним в эти годы сняли около 20 кинокартин: «Девочка и эхо», «Бабье царство», «Председатель» и другие. Писатель вспоминал: «Начал я с самоэкранизаций, это был период учебы, так и не завершенной в киноинституте, освоение нового жанра, затем стал работать над самостоятельными сценариями».

В 1964 году Юлий Файт экранизировал автобиографические рассказы Нагибина о Великой Отечественной войне. Режиссер писал: «Нагибин был классиком советской литературы, непререкаемым авторитетом в кино Мы вместе работали над режиссерским сценарием. Далеко не каждый писатель возьмется».

В 1966 году Юрий Нагибин поддержал Андрея Синявского и Юлия Даниэля, которых осудили за «антисоветскую агитацию и пропаганду» в произведениях. Вместе с Беллой Ахмадулиной, Булатом Окуджавой, Варламом Шаламовым и многими другими советскими поэтами и прозаиками Нагибин подписал «письмо 62-х» с требованием освободить писателей.

В 1970-х Нагибин работал над циклом автобиографических рассказов и повестей о своем детстве, в который вошли книги «Школа», «Переулки моего детства» и «Лето». Нагибин писал: «Мои рассказы и повести — это и есть моя настоящая автобиография». Создавал он и произведения для школьников — например, «Рассказы о Гагарине».

Вместе с японским режиссером Акирой Куросавой Нагибин написал сценарий фильма «Дерсу Узала». В основу сюжета легли произведения Владимира Арсеньева «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». Картина вышла в 1975 году, а в 1976-м получила премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке».

«В шестой раз сочетаюсь законным браком»: личная жизнь

Юрий Нагибин был женат шесть раз. Его первой супругой стала Мария Асмус, дочь профессора Литературного института. Они поженились в 1940 году и прожили вместе около двух лет. Марии Асмус Нагибин посвятил автобиографический роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя». В нем он писал о своем первом браке: «Если человек без конца возвращается к какому-то переживанию своей жизни, значит, оно было очень важным, решающе важным, но так до конца и не понятым. Вот и я опять начинаю пережевывать жвачку под названием «первая любовь». Не отпускает меня эта тема моей жизни».

Вторая жена писателя, Валентина Лихачева, была дочерью директора автозавода имени Сталина. Нагибин познакомился с ней в 1943 году. Третьей супругой Нагибина стала Елена Черноусова, а четвертой — артистка эстрады и гимнастка Ада Паратова.

В пятый раз, в 1959 году, Нагибин женился на поэтессе Белле Ахмадулиной. Предложение ей прозаик сделал прямо на дне рождения бывшего мужа Ахмадулиной — поэта Евгения Евтушенко. Нагибин прожил с пятой супругой восемь лет. В автобиографической книге «Дневник» он вспоминал, что Ахмадулина была «холодна, как лед».

Последней супругой Нагибина стала переводчица Алла Нагибина. Они познакомились в 1965 году в гостях у общих друзей, а свадьбу сыграли в 1968-м.

Со своей шестой женой писатель прожил до конца жизни. Детей у них, как и в остальных браках Нагибина, не было.

Историческая проза и мемуары Юрия Нагибина

Летом 1980 года Юрий Нагибин отправился в путешествие на Русский Север. Он побывал в Архангельске, Карелии, на Соловецких островах. Впечатления от этой поездки стали основой для соловецкого цикла рассказов и повести «Встань и иди», которую Нагибин посвятил своему отчиму Марку Левенталю. За это произведение в 1989 году писатель получил венецианскую премию «Золотой лев».

В 1980-х Нагибин продолжал писать детские произведения. Вместе с Ниной Соротокиной и Светланой Дружининой он создал сценарии для фильмов «Гардемарины, вперед!» и «Виват, гардемарины!». На телевидении выходили программы писателя, посвященные жизни Михаила Лермонтова, Николая Лескова и Сергея Аксакова.

В эти же годы Нагибин увлекся историей. Он написал повесть «Квасник и Буженинова», действие которой происходило в XVIII веке. Затем писатель опубликовал серию рассказов о знаменитых музыкантах и писателях.

Нагибин изучал и историю Москвы. Он написал книги «Москва… как много в этом звуке» и «Всполошный звон. Книга о Москве».

Последние годы жизни Нагибин вместе с женой провел в Италии. Несколько раз он выступал с лекциями по русской литературе в университетах США. В эти же годы писатель работал над книгами воспоминаний «Моя золотая тёща», «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя» и «Дневник». Юрий Нагибин умер 17 июня 1994 года. Похоронили писателя на Новодевичьем кладбище в Москве.

Юрий Маркович Нагибин

Фото Все

Видео Все

Юрий Нагибин. Двойная игра

Встречи в Концертной студии Останкино. Писатель Юрий Нагибин (1980)

Интервью писателя Юрия Нагибина (1993)

Юрий Нагибин — биография

Юрий Нагибин – писатель, журналист, сценарист, занимающий особое место в пантеоне советских писателей. Его называли очень гибким человеком, умевшим прекрасно подстраиваться под требования цензуры. Но произведения Нагибина никак нельзя назвать однодневками, все они являются эталонами классической прозы.

О писателе Юрии Нагибине в советские времена ходили легенды. Его считали самым состоятельным литератором страны, к которому благоволили цензоры. При этом прозаику удавалось создавать прекрасные произведения, философский смысл которых всегда будет востребованным у думающего читателя.

Детство и юность

Знаменитый прозаик родился в Москве 3 апреля 1920 года. Это было не самое простое время в истории нашей страны. Представители новой власти устраивали гонения на «бывших», к которым принадлежал и отец Юрия, Кирилл Нагибин. Но и сам Нагибин-старший, представитель дворянского рода, не бездействовал, ему хотелось жить в прежней России. Он боролся с Советской властью, был участником Антоновского мятежа.

Отцу так и не удалось увидеть своего сына. Но зато он позаботился о его будущем – попросил своего друга Марка Левенталя помочь жене и ребенку, который еще не появился на свет. Адвокату Левенталю можно было верить, он давно испытывал нежные чувства к Ксении Алексеевне, матери будущего прозаика. Мужчина женился на вдове своего друга, дал мальчику свое отчество. Через семь лет и сам Левенталь попал в немилость к Советской власти, его отправили в далекую ссылку.

Через некоторое время Ксения Алексеевна вновь вышла замуж. Ее избранником стал прозаик Яков Рыкачев, творчество которого ныне забыто. Но этот человек многое сделал для своего пасынка, он обратил внимание на увлеченность Юрия литературой, поощрял его первые писательские опыты. В 1937 году третий муж Ксении Алексеевны попал под каток репрессий, он оказался в тюрьме за год до того, как его пасынку вручили аттестат зрелости.

Юрий Нагибин в молодости

Юрий мечтал стать врачом. Но он не рассчитал свои силы. Юноше удалось стать студентом мединститута, однако первые жизненные испытания показали ему, что он не годится для этой профессии. Когда студентов собрали в морге, чтобы на примере показать им, что происходит с человеком после кончины, Нагибин пересмотрел свои взгляды на профессию. Он оказался слишком ранимым, непригодным для выбранной специальности.

После такого фиаско Нагибин решил стать сценаристом. К тому времени он уже успел наработать небольшой опыт, опубликовал первый рассказ. Молодой человек перевелся во ВГИК, но его учебе помешала война. Нагибина отправили на фронт в качестве инструктора политотдела. Он занимался выпуском пропагандистских листовок, разбирал документы врага. В 1942 году инструктор политотдела получил контузию. За первой контузией последовала вторая, после которой молодого человека комиссовали.

До конца войны он проработал корреспондентом. Даже в те годы продолжал писать прозу. Первый сборник рассказов Нагибина вышел за два года до Великой Победы. Писатель, как и многие его коллеги, не любил вспоминать войну. Она навсегда оставила глубокий след в его душе. Две контузии тоже не прошли даром, в минуты сильного волнения у писателя непроизвольно двигалась рука.

Творчество

В советское время любому писателю приходилось тщательно скрывать свое настоящее отношение к действительности. Но свои взгляды тяжело таить, некоторые поэты и прозаики так и не научились прятать собственное мировоззрение за вязью слов. Коллеги считали Нагибина большим искусником, он умел думать одно, а говорить и писать другое. В то время по столице ходило много слухов о несметном богатстве прозаика, творчество которого пользовалось большим спросом.

Юрий Нагибин в творческом процессе

Прозу Нагибина печатали огромными тиражами, по его сценариям снимались великолепные фильмы. Но писатель никогда не чувствовал полной удовлетворенности, он много размышлял о жизни, и не мог выразить этих мыслей в своих произведениях. Горечь от этой раздвоенности всегда преследовала его, периоды видимого благополучия часто сменялись депрессиями. Чтобы иметь хоть какую-то возможность показать свое истинное лицо, писатель вел «Дневник», опубликованный только после его кончины.

В начале 50-х годов он жил только на гонорары, получаемые за статьи. Чтобы их печатали, автору пришлось пускаться на всяческие ухищрения. Он выдумывал невероятные сюжеты, выдавал желаемое за действительность. Широкую известность получила история, полностью выдуманная Нагибиным. Во времена правления Сталина он опубликовал статью о цыганах. Вольные дети степей подъехали в кибитках к избирательному участку, потому что им не терпелось проголосовать «за вождя всех народов».

Нагибин был неплохим фантазером, и это позволяло ему зарабатывать солидные деньги. Но ему самому категорически не нравились подобные выдумки, прозаик считал такое творчество даже не ремеслом, а откровенной халтурой. Кончаловский полагал, что место под солнцем этот писатель зарабатывал слишком дорогой ценой. Сам Нагибин тоже прекрасно понимал, что халтурная работа уничтожает душу художника. У него был еще один серьезный недостаток – пристрастие к алкоголю, с помощью которого прозаик старался избавиться от депрессий.

Юрий Нагибин пишет в молодости

Несмотря на непростое положение в обществе своих коллег, которое только с виду казалось благополучным, Нагибин писал прекрасную прозу. Его недаром называли советским классиком, однако критики всегда считали, что этот автор пишет непростым, дворянским языком. Тем не менее, еще со времен СССР рассказы прозаика изучают на уроках литературы. Многие из нас помнят «Зимний дуб» Нагибина, повествующий о непростых отношениях троечника Савушкина с молодой учительницей. Но именно этот, ничем не примечательный мальчик может научить любого взрослого видеть и ценить красоту родной природы.

Той же самой теме – взаимоотношению человека с природой прозаик посвятил другой рассказ «Эхо». Есть у него и другое короткое произведение под названием «Котят топят слепыми». Здесь читатели знакомятся солдатом, который видел на своем веку немало горя и бед. Он не раз бывал на передовой, но не ожесточился сердцем, неспособен убить беззащитное животное.

В своих лучших произведениях прозаик писал о детских годах, школьных товарищах, о верности и дружбе. Военная тема тоже всегда волновала этого писателя. В конце 60-х годов он стал автором сценария к фильму «Бабье царство». Эта картина о жительницах села, которые после войны остались без мужской поддержки.

Юрий Нагибин

Рассказы, повести Юрия Марковича имеют многообразные сюжетные линии. В годы перестройки советские литераторы, получив долгожданную свободу слова, стали высказывать то, о чем им приходилось молчать десятилетиями. Нагибин тоже опубликовал несколько откровенных произведений. Одним из них стала повесть «Терпение», которая вошла в трилогию, посвященную инвалидам войны. Герои этого автора живут на острове Богояр, прекрасно осознав, что в жестоком мире здоровых людей им будет совсем непросто найти своем место.

Личная жизнь

Юрий Нагибин среди многих своих коллег выглядел настоящим красавцем, импозантным мужчиной. Он прекрасно одевался, обладал изысканными манерами, хорошим вкусом, был очень эрудированным человеком. Молодой человек, воспитанный в дворянской среде, пользовался бешеным успехом у женщин.

Юрий Нагибин и Мария Асмус

Писатель был женат шесть раз, детей у него не было. И это был вполне осознанный выбор Нагибина. Он считал, что в Советском Союзе нельзя иметь детей, поскольку у них нет будущего. Первой женой прозаика стала Мария Асмус, второй – Валентина Лихачева, третьей – Елена Черноусова. После развода с Черноусовой, о которой почти ничего неизвестно был брак с Адой Паратовой, знаменитой актрисой. Пятой супругой любвеобильного писателя стала Белла Ахмадулина.

Жизнь Нагибина с поэтессой была непростой. Писатель Василий Аксенов рассказал об этом в своем произведении «Таинственная страсть». Здесь речь шла о литераторе, внезапно вернувшемся домой. События развивались, как в плохом анекдоте, только обескураженному супругу было еще горше. В своей спальне он застал не любовника, а двух красивых дам в обществе своей жены. Имена героев Аксенов изменил, но в столичном бомонде сразу догадались, что он имел ввиду Нагибина и Ахмадулину.

Юрий Нагибин и Белла Ахмадулина

Любовь Ахмадулиной к нестандартным сексуальным экспериментам и частым застольям стала причиной развода прозаика с пятой женой. Провинившаяся супруга, с которой он прожил 8 лет, была против расставания. Материальное положение Нагибина ее очень устраивало, кроме того, он всегда находился в прекрасных отношениях с представителями цензуры. И только в шестом браке с переводчицей Аллой Сергеевной писатель обрел счастье и спокойствие.

Причина смерти

Прозаик скончался от второго инфаркта 17 июня 1994 года. Он предчувствовал свою смерть, знал, по какой причине расстанется с жизнью.

Могила Юрия Нагибина

Несколько последних лет Нагибин жил за границей, однако умер в Москве.

Ссылки

Для нас важна актуальность и достоверность информации. Если вы обнаружили ошибку или неточность, пожалуйста, сообщите нам. Выделите ошибку и нажмите сочетание клавиш Ctrl+Enter .

Краткая биография нагибин

Нагибин Юрий Маркович (1920/1994) — советский писатель, сценарист. Известность Нагибину принесли в начале 50-х годов рассказы «Трубка», «Зимний дуб», «Комаров», «Четунов», «Ночной гость». Рассказы Нагибина сложились в циклы, объединенные общей тематикой, героями и образом автора, например, цикл путевых рассказов. Повесть «Страницы жизни Трубникова» послужила основой для фильма «Председатель» (1964), поставленного режиссером Алексеем Салтыковым.

Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 181.

Нагибин Юрий Маркович (1920 — 1994), прозаик, журналист.

Родился 3 апреля в Москве, у Чистых прудов, в семье служащего.

В 8 лет, после развода родителей, остался с матерью, которой «обязан основополагающими качествами своей человеческой и творческой личности». В литературном обучении обязан своему отчиму, писателю.

Нагибин не сразу нашел себя, свое призвание. В юности увлекался футболом, ему даже предсказывали большое будущее на этом поприще. Отчим посоветовал ему писать рассказы, обратив внимание на его талант передавать свои впечатления об увиденном и услышанном легко и с юмором. Однажды будущий писатель сделал попытку написать рассказ, который оказался неудачным, но сам процесс писания захватил юношу.

Однако после окончания школы он поступил в медицинский институт (исполняя желание матери), но остается в вузе только до конца первой сессии. В это время во ВГИКе открывается прием на сценарный факультет, куда Нагибин проходит. Учеба дается ему легко, времени для писания рассказов, очерков, рецензий, статей — сколько угодно. В 1940 был напечатан его первый рассказ.

Закончить ВГИК не удалось — началась война. Ушел на фронт. Знание немецкого языка решило его судьбу — он был направлен в VII отдел ПУ (контрпропаганда) Волховского фронта, где пришлось не только выполнять свои прямые обязанности, но и воевать с оружием в руках, и выходить из окружения. Все впечатления и наблюдения фронтовой жизни позже вошли в его военные рассказы.

В ноябре 1942 был контужен, вернулся в Москву и до конца войны работал в газете «Труд». Как корреспондент побывал в Сталинграде, под Ленинградом, при освобождении Минска, Вильнюса, Каунаса.

В 1943 выпустил сборник прозаических произведений «Человек с фронта». Приняли в Союз писателей. Корреспондентские впечатления вошли в рассказы, составившие сборники «Большое сердце», «Две силы» и др.

После окончания войны занимался журналистикой, но не оставляя работать над прозой: рассказы «Трубка», «Зимний дуб» были очень популярны.

Середина 1950-х была очень плодотворной: один за другим выходят сборники рассказов «Человек и дорога», «Чистые пруды», «Далекое и близкое», «Ранней весной».

Однажды по приглашению своего друга едет в Мещеру на утиную охоту, и мещерская тема входит в его жизнь и творчество. Написаны сборники рассказов: «Погоня. Мещерские были» (1963), «Зеленая птица с красной головой» (1966).

В 1980-е Нагибин пишет цикл рассказов о «великих» (Гете, Бах, Тютчев, Лесков и др.).

Много сил Нагибин отдает кино, написав сценарии таких известных фильмов, как «Председатель», «Директор», «Красная палатка», «Чайковский», «Ночной гость» и др. Работая и для телевидения, сделал ряд передач о жизни и творчестве Лермонтова, Аксакова, И. Анненского, А. Голубкиной.

Работал Нагибин до конца дней своих. Уже после его смерти вышла автобиографическая проза писателя — «Тьма в конце туннеля»; «Моя золотая теща». Умер в Москве 17 апреля 1994.

Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

Нагибин Юрий Маркович [3.4.1920, Москва — 17.6.1994, Москва] — прозаик, кинодраматург.

Родился в семье служащего. В начале 1930-х родители расстались (в конце жизни Нагибин узнал, что его настоящим отцом был К.А. Калитин, убитый в год рождения сына: см. повесть «Тьма в конце туннеля»). Мать вышла замуж за Я.С. Рыкачева, писателя, произведения которого в свое время были замечены А.М. Горьким. Я.С. Рыкачев умер в ссылке в 1952 в г. Кохме.

На духовное формирование будущего писателя значительное воздействие оказала мать, привив «умение ощутить драгоценность каждой минуты, любовь к людям, природе и животным». Отчим приобщил к хорошей литературе — русской классике, Дюма, Жюлю Верну.

В детские годы Нагибин увлекался спортом, особенно футболом, и тогдашний тренер «Локомотива» предсказывал своему питомцу большое будущее. Однако верх взяло увлечение литературой, о чем впоследствии Нагибин написал в рассказе «Почему я не стал футболистом». Одной из первых проб пера стала юношеская повесть «Я» — попытка разобраться в себе, своих увлечениях. В 1940 был опубликован первый рассказ Нагибина «Двойная ошибка» (журнал «Огонек»).

Учился Нагибин сначала в Первом московском медицинском институте, перейдя затем на сценарное отделение ВГИКа (Институт киноискусств). В годы Великой Отечественной войны служил на Волховском фронте, был дважды контужен.

В 1943 вышел первый сборник «Человек с фронта». Работал корреспондентом газеты «Труд», рассказывая об освобождении родины от захватчиков. В конце войны и послевоенные годы вышли сборник рассказов и очерков «Большое сердце», «Две силы», «Зерно жизни».

После победы Нагибин много ездил по стране, писал о тружениках села, о деревенских женщинах, «пахавших на коровах, а то и на себе». На Курщине он познакомился с председателем колхоза «Луч» Т.П. Дьяченко, ставшей впоследствии прототипом главной героини повести «Бабье царство», сценария одноименного фильма, пьесы «Суджанские мадонны». По мотивам произведения композитор К. Молчанов написал оперу «Русские женщины».

В послевоенные годы жизнь одарила Нагибин знакомством с А.П.Платоновым, оказавшим на него сильное влияние. Нагибин в числе первых выступил популяризатором платоновского творчества.

Самоопределение Нагибин как писателя, мастера рассказа, произошло в 1950-60-е, когда были созданы такие рассказы, как «Трубка» (позже стал основой повести «Трудное счастье»), «Зимний дуб», «Комаров», «Зимнее эхо». В них с большим мастерством, поэтической силой раскрыт мир детства с его радостями, тревогами, нешуточными проблемами. Известность у читателя приобрели автобиографические циклы «Чистые пруды», «Книга детства». Произведения о предвоенном московском отрочестве, трогательной юношеской дружбе, первых влюбленностях пронизаны грустной мелодией — повествование в них ведется о сверстниках, многие из которых не вернулись с поля боя.

С конца 1950-х Нагибин много работал в кино, написав или приняв участие в создании сценариев таких известных фильмов, как «Председатель», «Страницы жизни Трубникова», «Бабье царство», «Спасите наши души» («Красная палатка»), «Чайковский», «Дерсу Узала», «Ночной гость», «Девочка и эхо» и др.

В ходе работы над сценарием фильма о Чайковском возник замысел двух повестей о дружбе композитора и меценатки Н. фон Мекк: «Как был куплен лес» и «Когда погас фейерверк». Эти произведения вошли в цикл историко-биографической прозы Нагибина, посвященной преимущественно деятелям русской культуры и литературы — протопопу Аввакуму, Тредиаковскому, Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Аполлону Григорьеву, Иннокентию Анненскому, Бунину, Рахманинову, которые составили книгу «Царскосельское утро» (1983). Несмотря на очевидную худож. неравнозначность произведений, составивших сборник, он свидетельствовал о хорошей культурной оснастке автора, создавшего обширную беллетристическую галерею, вызванную стремлением, по словам Нагибина воздать должное тем, кому не было додано при жизни.

Писателю была присуща чуткая творческая интуиция, позволявшая предугадать будущую популярность находившихся в долгом забвении имен — Платонова, Лескова (очерк, рассказ «День крутого человека»). Нагибин приобщил читателя к тайне обаяния великого певца С.Я.Лемешева, посвятив ему очерк и проникновенный рассказ «Меломаны».

Нагибин был не только профессионалом-рассказчиком, но и литературным наставником, поддержавшим своим авторитетом и напутствиями многих дебютантов — от В.Шукшина до В.Беломлинской. Своим творческим опытом писатель делился также в статьях, интервью, рецензиях, которые составили книгу «Не чужое ремесло» (1983). Среди публикаций в этой книге следует особо выделить «Признания», «Достоинство жанра», «Открытое письмо Борису Кравченко», «Чехов редактирует».

Ряд произведений Нагибин вызвал особый читательский интерес и дискуссии в печати: написанная в 1960-е и увидевшая свет два десятилетия спустя повесть о встречах с ссыльным отцом «Встань и иди», мелодраматическая повесть «Терпение». Вместе с тем у читателя подчас возникало ощущение недовоплощенности творческого дара Нагибина. С годами это же чувство все острее испытывал и сам автор. Еще в 1942 он записал в «Дневнике»: «Нигде и никогда литература для себя не сольется с литературой для печати. Надо четко разграничить ящики стола, налево для себя, направо для всех. Это нужно для душевной гигиены, иначе путаница, из которой никогда не выберешься». Нередко это сделать удавалось, однако часто бывало и так, что граница между «ящиками» исчезала, и тогда происходило вторжение конъюнктуры в прозу, в сценарии, работа над которыми все больше тяготила автора: «Мне надо всерьез обновить отравленный кинохалтурой организм»; «Сценарии меня расхлябали»; «Халтура заменила для меня водку» (записи, сделанные в разные годы в «Дневнике»).

Писатель одним из первых дал ответ на рыночную ситуацию, опубликовав книгу «Любовь вождей» (1991) — собрание повестей и рассказов, среди действующих лиц которых Сталин, Гитлер, Берия, Брежнев. Сюда же вошла грубо-фельетонная, написанная в неправом раздражении «Повесть о том, как не поссорились Иван Сергеевич с Иваном Афанасьевичем». И только в самом конце жизни Нагибин попытался выйти на исповедь, о чем свидетельствуют посмертно опубликованные произведения Нагибина «Тьма в конце туннеля», «Моя золотая теща» (1994), «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя» (Октябрь. 1994. №9-10), «Дневник» (1995). Последние повести, как и дневниковая проза, сближены по содержанию с действительностью, передают текучесть, прихотливую смену настроений, оценок, суждений. Общим достоянием стало интимное, то, что годами таилось в душе, нарывало, болело. Предчувствуя близкий конец, Нагибин подготовит к печати прозу, где смешались свет и тьма, тонкие поэтические зарисовки и предельно интимные признания. В ней — откровенность, подчас доходящая до бесстыжести, пряный эротизм (особенно в повести «Моя золотая теща» — дань времени, когда все позволено), пренебрежение общественным мнением, почти детская беззащитная искренность, а рядом — беспощадные инвективы, проникновенные пейзажные зарисовки, напоминающие стих, в прозе.

При всей событийной насыщенности, калейдоскопе портретных зарисовок (подчас тенденциозных и шаржированных), откликах на поездки по миру, зарубежные встречи «Дневник» Нагибина прежде всего является автопортретом, развернутым во времени.

Со страниц прощального произведения Нагибин предстает образ одинокого и в жизни, и в литературе человека. Сильный, энергичный, он чуть ли не с 30-летнего возраста все чаще обращался к мыслям о близком конце, испытывая чувство «призрачности существования»: «Из любого соприкосновения с жизнью я выношу простое и глубокое презрение к себе, ибо всякий раз убеждаюсь, что я не настоящий». Как писал прозаик и издатель «Дневника» Ю.Кувалдин, «Дневник» Юрия Нагибина — «это лучшая, главная его книга».

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З — О. с. 596-598.

Далее читайте:

Письмо 42-х (документ 1993 года, который подписал Ю. Нагибин).

LiveInternetLiveInternet

• Регистрация
• Вход

—Метки

—Рубрики

• живопись (9857)
• зарубежные творцы (7471)
• русские творцы (3527)
• фотография (2464)
• графика (1554)
• прикладное творчество (1190)
• музыка (1162)
• интересные статьи (1089)
• культурные события (761)
• архитектура (743)
• скульптура (698)
• поэзия (674)
• литература (604)
• ссылки (581)
• «документальное» (576)
• дизайн (551)
• кинематограф (490)
• ретро (407)
• история стилей (407)
• Компьютерное искусство (384)
• юмор (309)
• театр (243)
• календарь (181)
• обсуждения,вопросы и пр. (178)
• анимация (175)
• термины и техники (98)

—Музыка

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Статистика

Юрий Нагибин (1920–1994), прозаик, журналист.

Он р одился 3 апреля 1920 года в Москве , у Чистых прудов, в семье служащего . Еще накануне его появления на свет отец, Кирилл Александрович, был расстрелян как участник белогвардейского восстания в Курской губернии. Он успел «завещать» беременную жену Ксению Алексеевну другу Марку Левенталю, который усыновил Юрия. Лишь в зрелые годы Нагибин узнал, кто его настоящий отец. Марк Левенталь вскоре был репрессирован. С 8 лет Юра остался с матерью. В юности увлекался футболом, ему даже предсказывали большое будущее на этом поприще. Вторым отчимом стал писатель Яков Рыкачев, который посоветовал ему писать рассказы, обратив внимание на его талант передавать впечатления об увиденном и услышанном легко и с юмором. Однажды Юрий попытался написать рассказ, который оказался неудачным, но сам процесс писания захватил юношу.

В 1938 году Юрий Нагибин окончил школу с отличием и поступил в Московский медицинский институт. Интереса к врачебному делу не возникло и он переходит учиться на сценарный факультет ВГИКа. Учеба дается ему легко, времени для писания рассказов, очерков, рецензий, статей было достаточно. В 1940 опубликован первый рассказ «Двойная ошибка», в 1941 году » Кнут».

Закончить институт не удалось. В начале войны институт эвакуировали в Алма-Ату, а Нагибин был призван в армию. Знание немецкого языка решило его судьбу, осенью 1941 он был отправлен на Волховский фронт в отдел политуправления. В 1942 Нагибин – в должности «инструктора-литератора» на Воронежском фронте. В ноябре 1942 был контужен, вернулся в Москву и до конца войны работал в газете «Труд». В том же году вступил в Союз писателей СССР.

Как корреспондент побывал в Сталинграде, под Ленинградом, при освобождении Минска, Вильнюса, Каунаса. В его фронтовые обязанности входит разбор вражеских документов, выпуск пропагандистских листовок, ведение радиопередач. На фронте был дважды контужен, по выздоровлению комиссован по состоянию здоровья. Фронтовой опыт воплощен в рассказах, собранных в сборники Человек с фронта (1943), Большое сердце, Две силы (оба – 1944), Зерно жизни (1948).

В конце 1940-х – начале 1950-х подружился с Андреем Платоновым (1899–1951). В результате, как он позже вспоминал в Автобиографии, «целый период моей литературной учебы состоял в том, что отчим вытравлял Платонова из моих фраз».

Булат Окуджава. «ГОРИ, ОГОНЬ, ГОРИ» — посвящается Юрию Нагибину.

Известность приходит к Нагибину в начале 1950-х. Рассказы Трубка (1952), Зимний дуб и Комаров (1953), Четунов (1954), Ночной гость (1955) оказались «добро замеченными читателями». Рассказы Хазарский орнамент и Свет в окне, опубликованные в рожденном «оттепелью» альманахе «Литературная Москва» (1956, № 2), вызвали гневный окрик в партийной печати (наряду с Рычагами Александра Яшина). Однако буквально год спустя в «Библиотечке „Огонька»» появились рассказы, препарированные по законам соцреализма, и Нагибина «реабилитировали». Как отмечает Юрий Кувалдин, «ему постоянно приходилось балансировать на грани диссидентства и правоверности».

Большинство рассказов Нагибина, объединенные общей темой, «сквозными» героями и образом повествующего, складываются в циклы – военный, «охотничий», историко-биографический, цикл путевых рассказов. Долгие годы на автора смотрели, как на новеллиста, стремящийся «сказать в малом о большом».

Для военных рассказов характерен поиск индивидуальной авторской манеры. Среди лучших из них, включенных писателем в свое последнее, оплаченное им самим 11-томное собрание сочинений, – На Хортице, Связист Васильев (под названием Линия впервые был напечатан в газете «Красная Звезда» в 1942), Переводчик (1945), Ваганов (1946). Военный материал был также использован в повестях Путь на передний край (1957), Павлик (1959), Далеко от войны (1964). Раскрытие военных будней и героизма простого солдата становится все более психологически углубленным и драматичным, появляется тонкость и рельефность в контурах характеров. Особенно выделяется среди произведений этой тематики повесть Павлик, герой которой преодолевает в себе страх смерти с помощью разума.

За десятилетие, с 1954 по 1964 сложился «Охотничий» цикл боле чем из 20 рассказов. Своим рождением они обязаны пейзажам Мещеры и окрестностей Плещеева озера. В них заметно влияние классической литературной традиции, восходящей к тургеневским Запискам охотника. Повествование здесь ведется от первого лица: Ночной гость, Погоня (1962), Мещерская сторона, Молодожен (1964). Нагибин здесь – тонкий художник природного мира и испытатель человеческих характеров в природной среде, во взаимоотношениях человека и природы он рассматривает социально-нравственную и экологическую стороны.

Охотничьи рассказы подготовили почву для деревенской темы, написанные на основе материалов и наблюдений послевоенных журналистских лет, когда писались очерки о колхозной жизни для «Правды», «Труда», «Социалистического земледелия», «Смены». Так родилась повесть «Страницы жизни Трубникова» (1962), ставшая исторически самым «звездным» часом Нагибина. Эта повесть послужила сценарной основой для поставленного режиссером Салтыковым фильма «Председатель» (1964). Этот фильм стал событием, вызвавшим прорыв в общественном сознании тех лет. За столкновениями Егора Трубникова, образ которого ярко воплощен впервые Михаил Ульянов, и Семена Силуянова, людей страстных и одержимых своими идеями, зрители прочитали столкновение противоположных жизненных принципов.

Творчество Нагибина органично вписывалось в набиравшие в 1950–1960-е силу тенденции «деревенской» прозы. Писатель попытался сразу же повторить кинематографический успех, предложив проект нового фильма Директор. В заявке автор прямо сообщал, что в свое время волею судьбы он вошел в семью одного из основоположников отечественного автомобилестроения, бывшего революционного матроса и чекиста, партийного выдвиженца Ивана Лихачева, женившись на его дочери. Сюжетной основой, таким образом, стала насыщенная биография тестя (бурный роман с женой которого, то есть с собственной тещей, будет откровенно описан позже в произведении «Моя золотая тёща»). Во время работы над первым варианта фильма «Директор» погиб известный актер Евгений Урбанский. Отснятый после большого перерыва второй вариант запомнился разве что тем, что дал путевку в творческую жизнь актеру Николаю Губенко.

По повести Нагибина, в сценарной обработке Владимира Арсеньева японский режиссер Акира Куросава снял фильм Дерсу Узала, отмеченный «Оскаром» (к огорчению сценариста, только за режиссуру). В его сценарном активе более 30 фильмов – Бабье царство, Девочка и эхо, Самый медленный поезд, Чайковский, Красная палатка (где пришлось в последний момент оперативно вводить «лирическую» линию для Клаудио Кардинале, бывшей в то время близкой подругой итальянского спонсора фильма), Загадка Кальмана, трилогия о гардемаринах.

Появляются «городские» автобиографические циклы Нагибина , составившие книги Чистые пруды (1962), Книгу детства (1968–1975) и Переулки моего детства (1971). В них он обращается к истокам формирования духовного облика своего лирического героя Сережи Ракитина и его поколения. Не только фоном, но и своеобразным «героем» цикла становится образ Москвы с ее городским бытом и нравами. Тема Москвы развивалась в последующих публицистических статьях, собранных в книге Москва… как много в этом звуке (1987). Успех книг Нагибина в целом в эти годы объясняется волнующей лирической исповедальностью, естественной искренностью интонаций, легкостью и ясностью слога, богатой метафоричностью, оригинальной ритмической структурой повествования с обязательным финальным аккордом, в котором давалась морально-этическая оценка рассказанной истории.

В 1970-е его привлекает тема творчества как такового на историко-культурном материале в цикле Вечные спутники (1972–1979). «Героями» таких художественных «микроэпопей» стали протопоп Аввакум, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Чайковский, Рахманинов ( Рассказ Ю. Нагибина «Сирень) , И. Анненский. Среди устойчивых тем Нагибина – яркая и разнообразная любовь и драматизм несостоявшегося или упущенного счастья. Писал ли он реалистическую вещь или сказку, в отношениях мужчины и женщины у Нагибина сложилась устойчивая расстановка характеров: он всегда раним и беззащитен, до самоубийства включительно, она всегда сильнее и устойчивей в этом мире. Светлую, с легкими ностальгическими мотивами прозу Нагибина в начале 1980-х сменила трагическая напряженность, большая злободневность и острота, склонность к социально-философским отступлениям. Неожиданностью стали его сатира с фарсом и пародией, а также эротика. Рассказы синего лягушонка – это исповедь «лягушки с человеческой памятью и тоской», оставшейся у него от былой человеческой жизни (тогда как любимая превратилась в постчеловеческом бытии в грациозную косулю). Критика осудила новую прозу за «отсутствие нравственной определенности».

Среди наиболее известных произведений Нагибина – «Моя золотая теща», «Срочно требуются седые человеческие волосы», сценарии к фильмам «Председатель», «Бабье царство», «Гардемарины, вперед!».

В последние годы жизни «синий лягушонок» не то чтобы в очередной раз сменил шкуру, а полностью вывернул себя наизнанку. Нагибин с демонстративным, не свободным от шутовского самолюбования самообнажением, показал самые «потаенные» страницы своей биографии. Повесть «Встань и иди» (1987) — о трудном времени эпохи культа личности, о взаимоотношениях несправедливо осужденного человека и его сына. «Дафнис и Хлоя» – о первой любови в эпоху культа личности, волюнтаризма и застоя (1994). Юрий Нагибин оставил крайне пессимистическую повесть-завещание «Тьма в конце туннеля». Его посмертно опубликованный «Дневник» (1995) полон крайней откровенностью и нелицеприятными оценками окружения. Именно эти последние произведения продолжают вызывать интерес у современного читателя.

Метки: Нагибин писатель

Процитировано 12 раз
Понравилось: 8 пользователям