От чьего лица идет рассказ в опере иисус христос суперзвезда

Недавно я разговаривала с ребятами 10-11 лет со своего курса, и разговор зашел о том, что они не хотели бы видеть в экранизациях любимых сказок и книг героев, которые по цвету кожи отличаются от персонажей, описанных в  книге. Они заявили, что не представляют себе Алису или Русалочку с черным или желтым цветом кожи. «Это страшно даже себе представить!» — воскликнул ребенок.  Я попыталась разобраться, в чем причина такого их неприятия. Связано ли оно с тем, что режиссер часто представляет персонажей не такими, какими мы, читатели, их себе представляем? Если так, то тогда мы обречены на постоянное недовольство экранной версией фильма и режиссерской интерпретацией. Если речь идет только о наших с режиссером расхождениях в представлениях о том, каким должен быть герой, то в этом нет ничего страшного, но… Сравнивая фильм с книгой, мы портим себе настроение и не можем получить удовольствие от просмотра, так как нас больше интересуют не события, не приключения и переживания героев, а «соответствия» и «несоответствия» нашим представлениям и образам.

Если режиссер приглашает на роль героя, которого мы всю жизнь представляли белокожим, талантливого актера с темным цветом кожи, то должен ли сам этот факт портить впечатление от фильма? Не наказываем ли мы, зрители, себя сами, когда выбираем главным критерием оценки фильма не достоинства актерской игры, не прекрасный сценарий, операторскую работу или спецэффекты, а исключительно наше представление о том, что Золушка должна быть белокожей? Кстати, кто сказал, что она «должна»? 

Сюжет сказки «Золушка» один из самых распространенных сказочных сюжетов в мире. Одна из древнейших «золушек» жила еще до нашей эры в Древнем Египте. И теряла она  не хрустальную туфельку, а сандалию. Когда мы читаем об африканской Золушке, разве мы  меньше ей сопереживаем только потому, что ее угораздило родиться на свет не на Европейском континенте? Конечно же, мы будем ей сопереживать! Когда смотрю в театре постановку спектакля по мотивам повести Н.В.Гоголя «Шинель» Башкирского драматического театра или театра из Якутии, то мне совершенно не мешают национальные черты лиц актеров воспринимать драму, которую переживает петербургский чиновник XIX века Акакий Акакий Башмачкин. Это может быть драмой «маленького человека» нашей эпохи, живущего в любом месте земного шара.

В Мультимедиа Арт музее каждый год представляют календарь Pirelli на следующий год. В 2018 году я выводила ребят на выставку Pirelli, что показать им необычную интерпретацию сказки «Алиса в стране чудес». Календарь на 2018-й год, снял которой фотограф Тим Уолкер в привычной ему кинематографичной манере. Посвящен он сказке «Алиса в стране чудес», а его главными героями стали темнокожие модели, музыканты и актеры . Стилист съемки Эдвард Эннинфул, который в этом году возглавил редакцию британского Vogue, рассказывает: «Увидев темнокожую Алису, дети с детства будут понимать, что наш мир разнообразен, а красота может быть любого цвета». Так, в героев любимой сказки перевоплотились Наоми Кэмпбелл, Вупи Голдберг, Пи Дидди, Адвоа Абоа и Люпита Нионго. (Любимых актеров вы можете увидеть на иллюстарциях к моему посту). Ребята были поражены и выражали неудовольствие и досаду, но я с ними поговорила так, как сейчас с вами говорю, и они успокоились. Некоторые из них признали, что эта интерпретация «необычная и интересная и даже красивая».  А поскольку выставка проходила декабрьские дни, то уже в студии. где мы занимаемся, я рассказала ребятам о Черной мадонне….

Могут ли Мария и Иосиф быть похожими на испанского сапожника Пауло и его жену Марию, что живут на соседней улице, или на итальянского продавца скобяными изделиями Джованни, который каждое утро обменивается с вами новостями, выглядывая из своей лавочки?

Путешествуя по Европе, я видела несколько вертепов с черноликими героями. Я молилась Черным мадоннам в Польше и в Испании. И их черные статуи никогда не вызывали у меня отторжения. Когда-т о я заинтересовалась этим вопросом и узнала, что цвет кожи Богородицы — это не влияние времени, ни многовековая копоть свечей. Искусствоведы сходятся во мнении, что цвет ее кожи был выбран художниками умышленно; на это, в частности, указывает тот факт, что чёрный цвет покрывает лишь участки кожи, но не одежды или предметы второго плана.

Согласно иносказательному прочтению Песни песней, прообразом Богоматери можно считать возлюбленную царя Соломона, которая говорит о себе: «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня;…» (Песн. 1:5). В Вульгате это место звучит как «Nigra sum sed formosa». Эта цитата иногда встречается на изображениях Чёрной мадонны. В греческой Септуагинте соответствующее место звучит как «μέλαινά εἰμι ἐγὼ καὶ καλή», что можно перевести «Я черна и прекрасна». Споры теологов вызвали разночтения в последней фразе, которую переводили также как «Я черна, но прекрасна». Я видела, как паломники из разны стран и с разным цветом кожи проходят тысячи километров и поднимаются высоко в горы, чтобы попросить у Черной мадонны прощения за прегрешения или помолиться за здоровье родных. И паломников не беспокоят средневековые предрассудки по поводу черного цвета лица Девы Марии. Выскажу предположение, что черноликих мадонн могли создавать художники с темным цветом кожи, представители смуглых этносов. Средневековые творцы в камне или в дереве воплощали такие образы Богоматери и младенца Христа, которые сближали бы с ними их народы.

Их творчество не противоречило той тенденции, о которой упомянул в своей книге «Мимесис» (1953) филолог, специалист по романским литературам Эрих Ауэрбах. Ученый заметил, что уже со Средних веков в Европе, когда потребовалось «перелить содержание христианства в такую форму, которая была бы не простым его переводом, но и приспособлением к собственной традиции мировосприятия и выражения», возникла интерпретирующая традиция. Ее суть заключалась в том, что библейские события представлялись в литературе как события повседневной жизни, происходящие на глазах людей. На этом этапе снижения библейских рассказов изложение по своему характеру было народным: «возвышенное событие древнейших времен должно предстать перед глазами всякого зрителя как современная, всегда возможная, доступная для представления каждого, интимно близкая история», которая должна была «врасти в жизнь и чувствования» любого человека. И это желание вырубить Богоматерь из черного базальта или покрыть черным лаком, на мой взгляд, тоже связано с желанием представить ее как свою мать или знакомую прачку, или торговку виноградом. И в этой тенденции, о которой пишет Ауэрбах, заметно сильное желание художников выявить именно человеческую сущность Сына Божьего.

В 1894 году Поль Гоген начал писать свою картину «Te tamari no atua» (Рождество) в Бретани, а закончил ее в 1896 году уже на Таити. На ней Богоматерь — таитянка, а младенец Христос изображен на руках у повитухи. Он черненький с еле заметным нимбом над головой. Даже если бы мы не знали названия этой картины, мы бы угадали ее сюжет. Он слишком узнаваем, но при этом он не каноничен. Но мы, современные люди, не будем плевать на эту картину и проклинать творца за то, что он показал нам всем, что есть Человек. И тот облик, который принял Божий сын, это не облик афроамериканца, иудея или славянина. Он явил нам Человека во всем его многообразии и во всех возможных ипостасях — от простолюдина до царя.

О возвращении людей к Христу в течение всей истории христианства писал в 1925 году в своей книге «Вечный человек»английский философ и апологет Иисуса Христа Гилберт Кийт Честертон. Название философского труда указывает на связь между оптимизмом философа («христианство приходит в упадок, но Господь с нами остается») и причиной этого оптимизма – демократизмом и реализмом поступков Христа, описанных в Библии («рассказ о Кане Галилейской демократичен, как книги Диккенса»). Честертон убежден, что слова и поступки Христа-человека («Он и человек и нечто большее») носят вневременной характер: «Он не произнес ни единой фразы, ставящей Его учение в зависимость от какого бы то ни было общественного уклада».

Вместе с тем, философ не устает напоминать о том, что сделали бы его современники, увидев такого человека:
«Хорошо напоминать нам о странствиях Иисуса, чтобы мы не забыли, что Он разделял бродячую жизнь бездомных. Очень полезно думать о том, что Его прогоняла бы, а может, и арестовывала бы полиция, потому что не могла бы определить, на что Он живет». Христос в образе хиппи, Христос — чернокожий, Христос — иудей или грузин — для подлинной веры все это не должно иметь никакого значения. Здесь, на мой взгляд, важно другое. Одним из проявлений человеческой сущности Христа, например, в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» или в рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда» является его чувство собственного достоинства, которое очень трудно сохранить в повторяющихся исторических условиях пренебрежения личностью. .

  Только поступки героя, а не цвет кожи Христа и его матери заставляет нас два тысячелетия размышлять о нашей с ними общности, сострадать их страданиям. 
 Только поступки героев и их отношение к вечным ценностям важны для становлении личности ребенка.
Только умение принять Другого, как себя способствует распространению гуманизма в обществе.

Поль Гоген, «Рождество».

Ага, это хот-тейк, во всех смыслах хот: горело у меня знатно.

Мне попался пост о том, что первое лицо это плохо, “с точки зрения литературы это слишком упрощенный способ передачи мысли”. Авторка поста, сама писательница, выступила с рядом обличительных тезисов против текстов, написанных от первого лица. Понятное дело, что мы все — очень разные люди, которые читают очень разные книги, и какой-то прием, который нравится одному, может не нравиться другому. Но идеей поста было не личное “не нравится”, а попытка разобрать, чем же с технической точки зрения плохи тексты от первого лица.

Я прочитала пост несколько раз, чтобы убедиться — я все правильно поняла, это не дурацкая шутка, не попытка троллить, а искренний, более того — уверенный — монолог человека, который пишет книги. И читает книги. В целом, конечно, позиция “я не читаю произведения от первого лица” — это позиция и имеет место быть. Да, она ограничительная, как и другие позиции “я не”, но это полное право конкретного читателя выбирать для себя контент. Но дальнейшие тезисы, к сожалению, выводят пост из категории “личное мнение” и превращают его в еще один миф о писательства.

Ну, знаете, все эти просто не пиши, пиши сложно, описывать персонажа через взгляд в зеркало нельзя и так далее, и тому подобное. Такие мифы — вредны, особенно для молодых авторов, поэтому сегодня я побуду разрушителем мифов и разберу пост, ссылку на который по этическим причинам не дам (но у меня есть скрин, если вы мне не верите, что так бывает!)

Заранее прошу прощения у авторки. Я понимаю, что можно было бы просто пройти мимо, но это такой пример набора феерических заблуждений, которых не может быть у человека с читательским опытом выше среднего — и тем более у писателя или филолога! — что я не могла удержаться.

Погнали!

Итак, первое, что я хотела бы обозначить: выбор лица, от которого ведется повествование, это прием. Прием, метод, способ, жанр, деталь — штуки технические и они вне категории “можно/нельзя”. Они просто есть, остальное — умение конкретного автора в конкретном тексте грамотно ими пользоваться. Первое лицо сокращает дистанцию между читателем и персонажем, но в чем-то ограничивает автора. От первого лица пишут дневники и письма, первое лицо — сказ, исповедь, доверительный монолог. “Но дневник и книга — немного разные вещи, верно?” — спрашивает авторка поста. Да — и нет. Во-первых, история может быть написана как личный дневник, но при этом быть полноценным литературным произведением. Это — форма. Во-вторых, личный дневник может стать базой для истории. Это — автофикшн. Тоже имеет право на существование. Первое лицо — поток сознания и рефлексия, это возможность показать, что в голове персонажа, внутренний мир, страхи, загнанные в глубину сознания желания — тоже вполне себе тема для истории и вполне себе сюжет.

“За всю жизнь прочла только 3 произведения в подобном стиле, которые действительно увлекли и раскрыли автора как человека думающего. Всего 3 книги — одну изданную и 2 неизданных”

Я, признаюсь, не знаю авторку текста лично, но — всего три? “Джейн Эйр” написана от первого лица, от первого лица написана часть произведений Достоевского, рассказы Андреева, множество классических текстов, “Смилла” Хёга, романы Донны Тартт, Лены Элтанг, уж простите, это только то, что я могу вспомнить, не пытаясь гуглить подсказки. Почему — “в подобном стиле”? Первое лицо — не стиль. Это только выбор повествователя, прием. Я правда не хочу грешить на читательский опыт незнакомого человека, но что-то мне подсказывает, что этот опыт очень ограничен

А вот и тезисы. Пойдем попунктно. Цитаты из статьи копирую дословно.

Первый пункт.

Отсутствие переживаний за ГГ
Особенно плохо, если книга содержит мистическую или детективную линии, или же является эпическим фэнтези. В общем, любой текст, в котором присутствует угроза жизни ГГ. «Я, мой, мое…» подразумевает то, что сей персонаж обязательно выживет, какая бы жесть на него ни обрушилась.
Плохо — нет интриги.

Давайте мы просто вспомним, что Артур Конан Дойл писал о Шерлоке Холмсе от лица доктора Ватсона и разойдемся?
Но нет, подождите, у нас еще есть угроза жизни. Которая, по мнению авторки, не может существовать в рассказе от первого лица — ведь тогда герой точно выживет (и потому нет интриги).
Но разве интрига — это исключительно “умрет или нет”? Есть масса других интриг и конфликтов, способных удержать читателя в напряжении. Сторителлинг строится не на том, чтобы узнать, что произошло, а на том, как это произошедшее поменяло героев. Или как они оказались в той точке, где мы их видим. Персонаж, который рассказывает нам историю, может умереть до того, как начался рассказ, быть в секунде от гибели или не подозревать о ней — и дойти до самого края. Автор может оставить открытый финал.
Что касается детектива, то здесь авторка очень сильно заблуждается: сама идея жанра такова, что его главный герой, тот, кто возвращает миру нарушенную гармонию, обычно не умирает. В детективе нет интриги “умрет или нет рассказчик”, его основная задача — показать процесс распутывания узелков. Умирает там обычно кто-то другой, причем в самом начале, а иногда и за кадром.
С эпическим фэнтези отчасти соглашусь, но не потому что фантдоп, а потому что эпическое в принципе сложно уживается с первым лицом. Здесь слишком многое происходит вне головы героев, акцент смещен, первое лицо — сомнительный прием в этом конкретном жанре, но при должном искусстве, пожалуй, прокатит.

А еще в мире существует прекрасная книга Элис Сиболд “Милые кости”, которая начинается буквально со смерти главной героини. И читателю даже известно, что именно произошло, но это не мешает книге быть интересной.
«Меня звали Сюзи, фамилия – Сэлмон, что, между прочим, означает «лосось». Шестого декабря тысяча девятьсот семьдесят третьего года, когда меня убили, мне было четырнадцать лет».

Пункт второй.

Однобокий взгляд на других персонажей
По сути, мы видим мир только глазами ГГ. И составляем мнение об окружающих его/ее персонажах, исходя из его/ее предпочтений. Грубо говоря, читателю сложно понять, нравится или нет ему определенный герой, так как постоянно приходится отвлекаться на чувства к нему ГГ.
Плохо — трудно анализировать характеры героев независимо от мнения ГГ.

Да ладно, серьезно? Вы видите здесь только ограничение, а не возможности?
В целом, да, согласна: первое лицо дает нам мир с точки зрения рассказчика, что ограничивает угол зрения. Но, во-первых, рассказчика можно сделать наблюдательным и позволять ему фиксировать детали, которые, не говоря ничего ему, скажут многое читателям. А во-вторых, существует такая штука как ненадежный рассказчик.
Ненадежный рассказчик — плут, лжец и обаяшка, которому мы верим, но постепенно понимаем, что нас водят за нос и все на самом деле не совсем так. Я обожаю этот типаж, это же такой простор для игры с читателем!
Что же касается “читателю сложно понять, нравится ему или нет определенный герой”, то эта позиция отдает странным отношением к самому читателю. Читатель — не дурак. Он вполне может составить свое мнение о персонаже, если вы дадите ему нужную информацию. Не описания, а факты, то есть — действия. Даже если ваш рассказчик искажает эти действия своим восприятием и предвзятым, в любую сторону, отношением к актору, читатель все равно делает выводы.
Так что это вопрос не “первое лицо — плохо”, а неумения с ним работать.

Пункт третий.

Узкое представление о мире
Мы видим мир глазами ГГ. Много ли увидим? Нет. Нам доступны только те места, где этот человек успел побывать, а также его к ним отношение. По сути, перед нами несколько отдельных частей паззла, которые не соберешь в единую картину. Почему? Потому, что описать целый мир не под силу одному персонажу.
Плохо — читатель видит куски мира, но не его весь.

Чтобы написать весь мир, а не его куски, нужно написать энциклопедию. И, поверьте, это будет так скучно, что никто не будет это читать. Энциклопедия о мире не существует в отрыве от этого мира. А чтобы заинтересовать кого-то миром, нужна хорошая история.
Мой любимый британский дядька Чайна Мьевиль в одном интервью сказал, что мы даже наш-то с вами мир не знаем, что уж говорить про миры, которые мы творим? У любого автора, даже если он десять лет вбухал в ворлдбилдинг, будут слепые места, белые пятна и туман войны — нельзя предугадать все. Важнее — уловить принцип.
В целом, даже эпическое фэнтези не даст читателю всего мира. Этой задачи вообще не стоит, потому что история — это система элементов, связанных друг с другом. Даже если вы пишете от всезнающего автора, у вас будут знания о мире, которые вы не отдадите читателю — читателю они не нужны. Они нужны вам, как факт, как способ лучше понимать законы и принципы вашей истории.
Идея здесь в том, чтобы у читателя было достаточно кусочков паззла, из которых он может сложить картинку, которую вы пытаетесь ему передать. Ему нужно знать о том, что происходило и где, только если это связано с историей и влияет на него. А у автора, даже пишущего от первого лица, есть все необходимые инструменты, чтобы дать читателю эти знания. Слухи. Диалоги. Письма. Случайные детали. Сны. Оговорки. Выпуски новостей.
Лена Элтанг, к примеру, пишет полифоничные романы с тремя-четырьмя ненадежными рассказчиками, каждый из которых говорит через документ — письмо, дневник, текст. У каждого есть голос, культурный бекграунд и прошлое. Все вместе складывается в историю, иногда с удивительными поворотами сюжета.
“Пиранези” Сюзанны Кларк написан от первого лица — от лица человека, блуждающего внутри странного мира. И этого достаточно, чтобы читатель и поверил в тот мир, и узнал все остальное.
Так что тут опять же дело не в первом лице — дело в неумении пользоваться этим инструментом. В неумении видеть в ограничениях — возможности.

К слову, третье лицо тоже накладывает ряд ограничений. У персонажа, который находится в фокусе внимания автора, даже если это третье лицо, будут свои слепые пятна, свои интонации и отношение к происходящему. У нас любят называть это термином “фокал”, не уверена, что правильно, но суть, в общем-то передается. Персонаж — око камеры в руках оператора-автора. Постоянный панорамный вид быстро надоедает, нужен и мелкий план тоже

Пункт четвертый. Мой любимый!

Отождествление автора с ГГ
Явление далеко не обязательное, но частое. Авторам нередко приходится объясняться, что они вовсе не хотят быть изнасилованными, жить в гареме или превратиться в русалку. Однако психологически читатель будет ассоциировать ГГ с автором (вспоминаем аналогию с дневником).
Плохо — об авторе может сложиться неправильное мнение.

Господи, ну что за бред-то?!
Серьезно? Это пишет взрослая женщина с литературным опытом? Давайте мы еще заведем песню про то, что Набоков и Гумберт Гумберт — одно лицо.
Да, первое лицо сокращает дистанцию и наивные читатели часто думают, что кто книгу написал — с тем все и происходило. Особенно, если автор фанат мистификаций.
Но тут, скорее, справедливо говорить, что сокращается дистанция с самим читателем. Многие жанровые, эмоциональные книги написаны от первого лица именно потому, что так целевому читателю легче их воспринимать, погружаться, сочувствовать персонажам. Даже типажи главных героев выстроены под читателя — это совершенно нормально. Наши фантазии, наши сказки и истории — это часть нашей работы с миром, важная, но не отражающая всех нас, а иногда — вообще не имеющая ничего общего с реальностью. Желание прочувствовать через текст опыт (гарема, бытия русалкой, насчет изнасилования — хз, но фантазия распространенная) — ок, если человек понимает разницу между реальностью и вымыслом.
Здесь еще такой момент. Многие авторы действительно выписывают свои черты и опыт в героев, и это тоже совершенно нормально. Я отлично отношусь к селф-инсерту и понимаю его. Но речь даже не о нем: авторский опыт, точка зрения, идеи — все это проявится в выборе рассказчика и действующих лиц. И вот тут уже все равно, от чьего лица будет идти рассказ, на диапазон автора это не влияет. Мне сложно придумать исключения, пожалуй, разве что в массовой литературе, где категория автора размывается и иногда исчезает, потому что под псевдонимом пишет коллектив.
Что же касается “неправильного мнения” — оставим его на совести читателя. К счастью, люди с хоть каким-то читательским опытом принимают тот скорбный факт, что автор текста — не тот, кто в тексте действует.

Пункт пятый.

Статьи с женских форумов / пабликов ВК и т.д.
К сожалению, книга в подобном стиле выглядит именно так — словно это большая статья с сомнительного сайта или паблика, где люди не очень-то любят думать. Я не хочу кого-то обидеть — я лично попробовала писать книгу от первого лица и ужаснулась, как резко и с грохотом рухнуло качество текста. В процессе появилось ощущение, что я пишу пост в блоге — просто, доступно, бессмысленно. Книгу закрыла и удалила. После этого случая, а также прочтения многих произведений в подобном стиле, сделала вывод: книга от первого лица — это длинная журнальная статья с диалогами, с которой можно скоротать вечерок, не более.
Плохо — падение качества текста, зачастую отсутствие моральной составляющей; банальный пересказ событий.

Мне кажется, здесь у авторки идет искажение: она сама не умеет пользоваться приемом и его возможностями, поэтому, как та лиса из басни, находит недостатки в нем. Я не читаю женские форумы и паблики ВК, но я читала немало книг, написанных от первого лица. Да, среди них был и чиклит — простенькие романы об отношениях и гламуре, действительно похожие на статьи из глянца и во многом этим глянцем и вдохновленные. Но среди книг от первого лица в моем читательском багаже есть “Ребекка”, “Джейн Эйр”, “Пиранези”, “Картахена”, “Смилла”, “Тайная история”, я не говорю про пару десятков отличных жанровых текстов. В некоторых из них мало диалогов. Другие — совсем не про скоротать вечерок, они написаны интеллектуалами, они получали престижные премии, их сложно читать без определенного бекграунда.
Кстати, Довлатов тоже писал от первого лица — несложные, но меткие вещи, прекрасно владел деталью и умел емко описать мир вокруг.
А чем плохи посты в блогах и почему они бессмысленны? Может быть, чтобы они были осмысленными, нужно, эм, наполнять их смыслом?
А причем здесь моральная составляющая?
Честно, если предыдущие пункты еще можно было списать на некую наивность, то здесь я впала в ступор. Не то, чтобы я страдала читательским снобизмом, но всему есть предел, и мой начинается здесь.

“После десятков классиков, а также некоторых замечательных мастеров своего дела из современной эпохи, пишущих от ТРЕТЬЕГО лица, я не могу читать и писать тексты, напоминающие по стилю и содержанию личные дневники. Опять же — не хочу никого обидеть. Это всего лишь мое мнение как читателя, с которым вы можете не согласиться”

И вот тут мне становится интересно, каких таких мастеров читали и готовы привести в пример
И я все еще не согласна с идеей “похоже на личный дневник”, тем более, что личный дневник — офигенский материал, на котором можно выстроить отличную историю (и Лермонтов, кстати, это сделал). Было бы желание понять, как именно это работает. Я вообще категорически не согласна со всем текстом и хочу об этом поговорить.

Ни в одном приеме нет ничего плохого. Если вас пытаются убедить в обратном — не верьте. Да, когда прием или клише используется бездумно, неосознанно, это бывает скучно, грубо, неправильно, но идея “так нельзя” — еще более неправильная. После нее мы получаем геноцид “я” в текстах от первого лица, вагоны заместительных, когда в пределах абзаца словно бы действует дюжина персонажей, и многое, многое другое. Поэтому, пожалуйста, дорогие начинающие авторы, не слушайте вредных советов — слушайте свое чувство стиля и, ради Гермеса Трисмегиста и Аполлона, читайте. Читайте разные тексты, разных авторов, анализируйте их и обращайте внимание на то, как работает система внутри этих текстов. Чтобы потом не было такой вот поразительной невежественности.

Всех благ!

P.S. Если хотите, чтобы я разрушила еще какой-нибудь миф, предлагайте тему и тезисы в комментарии