Для мирового кино 2021 год прошел под знаком затяжного выхода из пандемии коронавируса. Ситуацией воспользовались стриминговые сервисы, начавшие не только показывать, но и производить фильмы. Классические киностудии более-менее восстановились к концу сезона, выпустив на большие экраны ряд громких премьер.
С острожным оптимизмом рассказываем о десяти наиболее ожидаемых картинах наступающего года.
«Лакричная пицца», реж. Пол Томас Андерсон
Новая картина Андерсона – история любви в декорациях семидесятых между несовершеннолетним Гэри (Купер Хоффман) и 25-летней Аланой (Алана Хаим). Мальчик в свои 15 лет хоть и одарен как актер и бизнесмен, однако по сознанию и поведению, конечно, остается подростком.
Для Андерсона («Ночь в стиле Буги», «Магнолия») эта работа необычна по нескольким причинам. Во-первых, это редкая в его фильмографии настоящая комедия, во-вторых, это практически комедия молодежная, а в-третьих – стилизация. Андерсон передает дух 1970-х, насыщая кадр солнцем и яркими цветами, а саундтрек – соответствующей музыкой, в создании которой участвовал бас-гитарист Radiohead Джон Гринвуд.
Персонажами становятся реальные звезды кино и телевидения 1970-х. Актерский ансамбль также полон знаменитостей, однако Шон Пенн, Том Уэйтс, Брэдли Купер, Бен Стиллер, Кристофер Уокен уступают первый план трогательным, смешным и слегка безумным Хоффману и Хаим.
Ожидаемая премьера – 13 января.
«Морбиус», реж. Даниэль Эспиноса
«Морбиус» – супергеройский фильм ужасов, основанный на комиксах издательства Marvel. Второй фильм в рамках вселенной персонажей Marvel от Sony Pictures. Его премьера планировалась в прошлом году, но была перенесена из-за пандемии.
Главный герой – талантливый ученый-медик Майкл Морбиус (Джаред Лето). Чтобы излечиться от редкого заболевания крови, он ставит над собой опасный эксперимент, в результате которого становится вампиром. Для Джареда Лето это уже вторая роль комиксного антигероя после Джокера в «Отряде самоубийц».
Даниэль Эспиноса известен как режиссер хорроров. Его фильм «Номер 44», запрещенный к широкому показу в России, вывел из себя тогдашнего министра культуры РФ Владимира Мединского: «Не страна, а Мордор, с физически и морально неполноценными недочеловеками. Так показана наша страна – та самая, которая только что победила в великой войне, вырвалась в число мировых лидеров и вот-вот запустит первого человека в космос».
Ожидаемая премьера на экранах – 27 января.
«Смерть на Ниле», реж. Кеннет Брана
Кеннет Брана, похоже, намерен экранизировать наиболее известные сюжеты Агаты Кристи. После «Убийства в «Восточном экспрессе» (2017) он взялся за «Смерть на Ниле». Эркюль Пуаро отправляется в Египет, чтобы отдохнуть на борту роскошного круизного парохода, следующего вниз по Нилу, и, конечно, оказывается втянут в расследование очередного убийства.
Брана сам сыграет роль знаменитого сыщика. Его партнерами на экране стали «Чудо-женщина» Галь Гадот, Летиша Райт, Арми Хаммер, Софи Оконедо, Том Бейтман. Фильм является третьей экранизацией романа. Учитывая режиссерский стиль Браны, зрелищности этой версии будет не занимать.
Ожидаемая премьера на экранах – 10 февраля.
«Бэтмен», реж. Мэтт Ривз
55-летний Ривз известен как мастер зрелищных блокбастеров с большим количеством спецэффектов, насилием и фантастическими чудовищами: «Монстро» (2008), «Рассвет планеты обезьян (2014) и «Война за планету обезьян» (2017).
Бэтмениана Ривза, как и ранее у Кристофера Нолана, станет трилогией. На этот раз нам покажут начало жизни супергероя. Молодой Бэтмен преследует серийного убийцу, известного как Загадочник (Пол Дано). Последний, страдающий раздвоением личности и убивающий людей за неверные ответы на свои загадки, – один из самых интересных персонажей вселенной DC.
Бэтмена в новой трилогии сыграет Роберт Паттинсон, среди других звезд – Зои Кравиц, Джеффри Райт, Джон Туртурро, Энди Серкис и Колин Фаррелл. Для визуального воплощения Ривз, по его признанию, вдохновлялся классикой нуара: «Китайским кварталом», «Французским связным», «Таксистом» и триллерами Хичкока.
Ожидаемая премьера на экранах – 3 марта.
«Фантастические твари: Тайны Дамблдора», реж. Дэвид Йейтс
Это третья картина из цикла «Фантастические твари». На сей раз сюжет разворачивается на фоне Второй мировой. Приквел истории о Гарри Поттере расскажет о взаимоотношениях Дамблдора, его друга Рубеуса Хагрида и молодого Тома Рэддла, еще не ставшего Волан-де-Мортом.
Дэвид Йейтс выступил режиссером предыдущих частей «Фантастических тварей», а также четырех картин цикла о Гарри Поттере. В ноябре 2020 года руководство Warner Bros. попросило Джонни Деппа отказаться от роли темного волшебника Грин-де-Вальда после того, как он проиграл иск о клевете к The Sun. Таблоид обвинял Деппа в насилии в отношении к актрисе и бывшей супруге Эмбер Херд. Новым злодеем стал один из главных красавцев европейского кино Мадс Миккельсен.
Ожидаемая премьера на экранах – 14 апреля.
«Доктор Стрэндж: В мультивселенной безумия», реж. Сэм Рэйми
«Мультивселенная безумия» – новый фильм об одном из самых причудливых персонажей Marvel Докторе Стрэндже. Бывший нейрохирург, а теперь межпространственный путешественник ищет украденный Камень времени, но из-за столкновения с неожиданным врагом высвобождает невероятное зло.
Бенедикт Камбербетч вновь играет Стрэнджа. Его могущественную, но противоречивую союзницу Алую Ведьму – Элизабет Олсен, а Карла Мордо – бывшего друга, ставшего врагом, – Чиветел Эджиофор. Что касается визуального наполнения, то если фильм 2016 года был настоян на психоделической эстетике 1960-х, то новый «Стрэндж» похож скорее на то, что называют bad trip: кошмарную кислотную галлюцинацию.
Ожидаемая премьера – 5 мая.
«Элвис», реж. Баз Лурман
Проект байопика об Элвисе Пресли был впервые анонсирован в апреле 2014 года. Однако съемки начались только в январе 2020-го, были остановлены из-за пандемии и возобновлены осенью.
Роль Короля рок-н-ролла досталась 29-летнему актеру, певцу и модели Остину Батлеру, уже зарекомендовавшему себя у больших мастеров, сыграв в «Однажды в Голливуде» Тарантино и ленте «Мертвые не умирают» Джармуша. Австралийская актриса Оливия Деджондж воплотила Присциллу Пресли, а продюсера Элвиса – полковника Тома Паркера сыграл Том Хэнкс. Среди героев еще одна рок-легенда – скончавшийся весной 2020 года певец Литтл Ричард в исполнении Элтона Мейсона.
Лента показывает жизнь Пресли от первых шагов на сцене до взлета к славе, не упуская также изменения в культурном ландшафте Америки. Центральный конфликт строится вокруг сложных отношений Элвиса с Паркером, стремившимся контролировать каждый аспект жизни знаменитого подопечного.
Выбор Батлера на столь ответственную роль режиссер пояснил стремлением «не только показать необычные движения и вокальные качества звезды рок-н-ролла, но и передать внутреннюю уязвимость Элвиса Пресли». Для Лурмана («Мулен Руж», «Великий Гэтсби») это первая работа для большого экрана после девятилетнего перерыва.
Ожидаемая премьера – 23 июня.
«Черная пантера: Ваканда навеки», реж. Райан Куглер
Продолжение одного из крупнейших хитов Marvel «Черная пантера» (2018) прямо перед началом съемок столкнулось с труднейшим препятствием: в августе 2020 года Чедвик Боузман, сыгравший главную роль, умер от рака. Продюсеры решили не искать замену.
В знак уважения к ушедшему актеру фильм обрел название «Ваканда навеки». Режиссер картины Райан Куглер сообщил, что работа без Боузмана – самое тяжелое, что он когда-либо преодолевал в своей карьере. Новая работа будет сфокусирована на других персонажах, сценарий фильма перерабатывался как минимум пять раз.
Остальные исполнители – Летиша Райт, Лупита Нионго, Данай Гурира, Мартин Фримен, Уинстон Дьюк, Анджела Бассетт и Доминик Торн – вернулись к своим ролям. Основной акцент теперь перенесен на Летишу Райт, играющую сестру Т’Чаллы – Шури, изобретательницу и воительницу.
Ожидаемая премьера – 10 ноября.
«Аватар 2», реж. Джеймс Кэмерон
Сразу после премьеры первого «Аватара» (2009) Кэмерон заявлял, что это только начало цикла из четырех картин. Выход второй части планировался еще на 2014 год. Его уже прозвали главным «долгостроем» кинематографа.
В «Аватаре 2» Кэмерон продолжает рассказ о народе на’ви и бывшем землянине, а ныне вожде лесного клана Оматикайе Джейке (Сэм Уортингтон) и его жене Нейтири.
По словам продюсера Джона Ландау, «Аватар 2» и последующие сиквелы будут частями «семейной саги», причем независимыми друг от друга: «Каждый фильм – самостоятельная история. Чтобы понять, о чем «Аватар 2″, не обязательно смотреть первую часть. Каждая часть будет иметь собственный исчерпывающий сюжет».
В первом «Аватаре» сначала мы наблюдали за похождениями героев в джунглях Пандоры, а затем они покоряли воздушную стихию, летая на крылатых ящерах. Во втором «Аватаре» мы переместимся под воду. Ради более достоверного воспроизведения океанского дна Кэмерон в марте 2012 года на борту одноместного батискафа погрузился на дно Марианского желоба, став первым человеком за полстолетия, совершившим подобную экспедицию.
Не обошлось без воскрешений. В действие вернется Грейс Огустин в исполнении Сигурни Уивер, также восстанет из мертвых главный антигерой – полковник Майлс Куоритч (Стивен Лэнг). Что интересно, «Аватар 2» и «Аватар 3» снимались параллельно, став первыми крупными голливудскими блокбастерами, производство которых возобновилось после остановки съемок из-за пандемии.
Ожидаемая премьера – 15 декабря.
«Вавилон», реж. Дэмьен Шазелл
В июле 2019 года стало известно, что новой работой Дэмьена Шазелла, ворвавшегося на кинематографический олимп с музыкальными фильмами «Одержимость» и «Ла-Ла Ленд», станет историческая драма «Вавилон» о золотой эре Голливуда и появлении звука в кино. Исполнители главных ролей – Брэд Питт и Марго Робби. Также в фильме снимутся Эрик Робертс, Оливия Уайлд, Тоби Магуайр и Спайк Джонз.
Робби досталась роль Клары Боу – звезды немого кино и секс-символа 1920-х. Биография it-girl, как Клару называла пресса, изобиловала крутыми поворотами: став знаменитой в 19 лет, Боу шокировала Америку своими похождениями, а ее карьера пошла на спад после скандального судебного процесса.
Другая актриса тех времен с драматической судьбой, которая предстанет на экране, – Анна Мэй Вонг (Ли Цзюнь) – первая добившаяся известности голливудская исполнительница китайского происхождения. Ее карьеру разрушило принятие в 1930 году дискриминационного «кодекса Хейса», запрещавшего режиссерам показывать межрасовые любовные отношения.
Ожидаемая премьера – 25 декабря.
Глава~VМИР НЕ-СЛОВ
__________
Многие теми или
иными словами говорили, что проблемы
знания и понимания удастся
объяснить с точки зрения отношения
языка к реальности, или символа к факту.
Каким таким образом
отметины,
по которым вы ведёте глазами и которые
мы соглашаемся называть словами, которые,
в свою очередь, мы соглашаемся принимать
как «платёжное средство» в обмене
информацией, выполняют свои странные
функции? Если смотреть на печатное
слово достаточно долго,
оно станет для вас простыми отметинами,
узором из линий. Сначала слово выглядит,
будто оно написано правильно, затем
уверенность в этом начинает пропадать,
а потом доходит, что простые раздумья
о правописании этого слова ведут нас в
самые запутанные лабиринты человеческого
понимания.
Конечно, если посмотреть на
что угодно достаточно долго и вдумчиво,
происходит переход в состояние, в котором
увиденное не поддаётся словесному
выражению. Один известный философ как-то
отметил, что самым странным изобретением
в истории человечества он считал вещь
для прикрытия ступней, которую мы
называем «носок». Он внимательно смотрел
на один носок на протяжении нескольких
минут. Порой, однако, кажется, что никакое
другое человеческое изобретение не
может сравниться своей странностью и
удивительностью со словом; например,
словом «носок».
Мы
можем задаться
вопросом, откуда слова изначально
появились, и как они «обретают» свои
«значения». Таким вопросом задавались
Чарльз Огден и Айвор Ричардс в своей
книге о «значении значения». Мы
можем уверенно
сказать, что человек, задавшийся таким
вопросом рано или поздно узнаёт, что
слово «значит» нечто большее, чем просто
другие слова. Например, люди привыкшие
сверяться со словарями, поддаются
заблуждению,
что они могут найти в них полное значение
слова. Находят они лишь определение
слова, состоящее из других слов. К тому
же, словарь представляет
собой закрытую систему.
Какое-либо
слово
в нём
определяется другими словами, и эти
слова, в свою очередь, тоже определяются
другими словами, и если пойти достаточно
далеко по этой тропе определений слова,
мы
обнаружим,
что это тропа ведёт нас
по кругу, что и позволяет понять, что
слова применяются
для определения друг друга. Пространство
определяется с точки зрения длины,
а длина
определяется с точки зрения пространства;
красоте
приписывается характеристика хороший,
а в
определении
слова
хороший
в
пример приводится красота
и т. д. Тщательно исследовав словарь,
то, что вы в итоге знаете представляет
собой слова,
и всё, что вы о них знаете тоже представляет
собой
слова. Если
всё, что вы
знаете,
представляет собой слова, у вас остаётся
вопрос, с которого вы начали: что слова
«значат», кроме других слов?
Этот
вопрос
представляется
невероятно сложным,
и множество простых ответов, которые
мы на него даём, показывают
нашу глупость. Мы можем в некоторой
степени избежать повторений этой
глупости, предупредив, что не исчерпаем
эту тему. Мы
ставим
скромные
цели. Пока
что нас
волнуют три аспекта «значения»:
не-вербальные факты, которые
мы представляем словами;
оценки,
которые мы
ими выражаем;
и эффекты
производимые на тех, кто их слышит или
читает, включая тех, кто их произносит
или пишет. Например, слово блондин(ка)
может относиться к определённому
человеку; мы
можем произнести
его
так, чтобы выразить оценку
от любви до отвращения; или его произнесение
может привести к реакциям от дружелюбных
улыбок до убийства человека. Что
блондин(ка)
«значит» по словарю, ведёт,
опять же, в
направлении,
которое
нас пока
не особо интересует. Оно
интересует других исследователей языка,
которые
занимаются своей важной работой.
Мы
можем рассматривать
«значение» слова множеством
других способов.
Эта проблема видится
не
менее глубокой
и сложной,
чем другие проблемы человечества, так
что исчерпать её не получится. Но в
пределах наших интересов, мы попробуем
разобраться с ней по порядку.
Что есть факт?
Начнём с обозначения основных
этапов простого, процесса, в котором
мистер А разговаривает с мистером Б –
процесс коммуникации. Имеется «факт»;
что-то происходит, что стимулирует
мистера А. Он что-то чувствует и
интерпретирует. Он говорит, переводя
свою интерпретацию в словесную форму.
Мистер А производит звуковые волны,
которые вызывают вибрации мембран и
жидкостей в ухе мистера Б. Это запускает
деятельность в его слуховом нерве и в
коре его мозга, после чего он интерпретирует
то, что происходит в его коре. Затем он
что-то говорит или делает, на что в свою
очередь реагирует мистер А, затем мистер
Б снова реагирует на мистера А, и т. д.
Подобные вещи происходят между сотнями
миллионов людей тысячи лет, и в результате
человеческое общество становится всё
более сложным. Разговор мистера А с
мистером Б – как широко поставленный
вопрос – играет важную роль. Он связывает
практически все наши проблемы
межчеловеческого понимания и согласия,
сотрудничества и конфликтов, знания и
глупости, мира и войны.
Так
что же происходит, когда мистер А
разговаривает с мистером Б? Мы начали
с того, что имеется некий факт. Именно
этот этап процесса мы рассмотрим в
данной
главе. Перед нами стоит
простой вопрос: «Что есть
факт?»
Так называемые специалисты по пропаганде
предостерегают нас от опасностей того,
что они называют призывом к эмоциям.
Они настойчиво призывают нас взглянуть
на факты, требовать фактов и не спускать
глаз с фактов. Эта рекомендация кажется
обезоруживающе простой.
Если ей следовать, придётся многое
оставлять на волю случая или
принимать как данное. В ней имеется
предположение о том, что факт есть
факт, и что любой узнает факт, когда его
увидит. Здесь,
однако,
стоит кое-что учесть. Во-первых, знать
факты
– если
подразумевается знание всех
фактов о чём-либо – не
представляется возможным.
Если кто-то не советует предпринимать
действий до тех пор пока не станут
известны
факты, этот кто-то заклинает вас на
вечное бездействие, если только он не
указывает конкретно, какие и сколько
фактов вам следует
знать. Вспомним
также,
что называемое
фактами,
может меняться. Вчерашняя статистика
может стать сегодняшними байками. К
тому же, факт видится по-разному в
зависимости от точки зрения; ваши факты
не представляют собой в точности факты
кого-то другого. Нередко факт одного
человека может оказаться
выдумкой другого. Это означает, что
факты, в значительной мере, определяются
социальной согласованностью. Если это
не признать,
советы придерживаться фактов обычно
верно ведут к безнадёжным спорам.
Если мы и можем
узнать факт, когда его видим, нам стоит
учитывать четыре важных сопровождающих
его условия: мы
не испытываем
весь факт; он меняется с
течением времени; он
зависит от личной точки зрения; а польза
от него зависит от степени согласованности
вашей точки зрения на него с точками
зрения других людей.
Факт всегда остаётся
неполным.
Наши способности наблюдать мир вокруг
нас имеют ограничения.
Существуют некоторые звуковые волны,
которые мы не распознаём как звук, и
энергетические излучения, которые мы
не видим, не чувствуем и не распознаём
каким-либо другим способом. Чтобы
преодолеть такие ограничения, мы можем
пользоваться, например, микроскопами,
которые обладают своими
ограничениями. Иными
словами, мы можем добраться
лишь до той доли фактов, до которой нам
позволяют добраться органы чувств и
усиливающие их устройства. За пределами
того, что мы можем наблюдать, существует
микроскопический мир, а за ним –
субмикроскопический мир, который мы
можем представить не лучше, чем слепой
ребёнок может представить себе осеннее
дерево.
То, что мы наблюдаем как факт
неизбежно представляет собой отрывок,
адаптированное издание, так сказать,
чего-то, о чём мы можем лишь строить
догадки. «Если мы проявим достаточную
изобретательность, то сможем составить
некоторую картину механизма, стоящего
за тем, что мы наблюдаем…». «Мы можем
сравнить наши попытки разобраться в
реальности с попытками механизмы работы
закрытых часов», которые никак не
открываются. На нашем пути исследования
реальности приходится учиться по этому
пути ходить. Наши «факты» остаются
неполными. Доводы
против нетерпимости и догматизма, в
конечном счёте, представляют собой не
«моральные» доводы;
они твёрдо стоят на том условии, что
человек не может знать всех фактов, или
всё о каком-то отдельном факте. Человек,
придерживающийся догм сбился с толку;
«аморальным» его мы можем лишь называть.
И
всё же, кое-что мы знать можем. Факты
меняются, но некоторое подобие вчерашнего
дня присутствует в том, что мы видим и
слышим сегодня. Факты меняются, но нам
их хватает
в данный день. Мы
можем считать
самым важным фактом само
изменение.
Факты, как мы их наблюдаем, представляют
собой нечто большее, чем мелькающие
обрывки нескончаемых
преобразований,
как если бы мы смотрели на отдельные
кадры движущейся
плёнки, не понимая, что смотрим, именно
что, на движущуюся плёнку. Если
присмотреться, мы увидим, что каждый
кадр немного отличается от предыдущего.
Таким же образом, присматриваясь к
«факту», мы видим, что он выглядит немного
– или заметно – по-другому
от одного момента к следующему.
Трава растёт, плод зреет, мальчик
становится мужчиной. Знакомый
человек,
каким мы его знаем, представляется
чем-то средним, своего
рода
смешением или абстракцией множества
того, что мы в нём пронаблюдали. Каждый
факт случается лишь однажды. В
силу того,
что факты
меняются, любой факт получается
уникальным,
и поэтому двух в точности одинаковых
фактов не
случается.
Однако, говоря в общем, все факты в нашей
досягаемости не изменяются настолько
резко и в такой качественной мере, чтобы
внезапно нас одурачить. Конечно, случается
и так,
что
изменения
происходят для нас неожиданно, но покуда
мы поддерживаем готовность и понимание
факта самих изменений, меняющиеся факты,
как правило, не пугают нас слишком
сильно.
В простом смысле, факт
представляет собой наблюдение. Под
наблюдением мы подразумеваем поступок
индивидуума, и поэтому говорим, что факт
зависит от личной точки зрения этого
индивидуума. Мы говорим, что факт
неизбежно остаётся неполным, потому
что индивидуум, который наблюдает факт,
имеет ограничения в своих способностях
наблюдать. К этому, факт меняется не
только сам, но меняется и индивидуум,
который его наблюдает, и поэтому наблюдает
он по-разному в разное время. Перефразировав
Гераклита, мы можем сказать, что один и
тот же человек не может войти в реку
дважды. Узнав об этом впервые, мы можем
расстроиться от утраты прежних радужных
ожиданий, но должным образом усвоив
это, мы начнём ценить обретённые
способности составлять прогнозы.
Стоит
также
отметить, что мы не просто находим факты,
как они «есть»;
скорее, мы их формируем. «Мир, как мы его
знаем, представляет собой продукт
деятельности наблюдателя и наблюдаемого».
Важность личного баланса
в том, что мы называем фактами, хорошо
передаёт
простыми и эффективными терминами
нижеследующий
отрывок
из вступительной главы к пятому тому
Коллоидной Химии,
под редакцией Джерома Александера:
В
качестве предостережения от излишней
уверенности в наших знаниях о
чувствительности, стоит вспомнить, что
Блэксли и Фокс продемонстрировали, что
способность людей распознавать вкус
фенилтиокарбамида обусловливается
рецессивным геном, и что даже те, кто
распознаёт его вкус (около 70 процентов
участников), описывают его по-разному:
горький, сладкий, солёный или кислый.
Это показывает, что чувствительность
реализуется с
определённой относительностью.
Мойер протестировал шестьдесят человек
на способность распознавать четыре
простых вкуса: апельсина, лимона, лайма
и ванили. Среди участников лишь один
показал идеальный
результат. Пятеро
показали точность
более 75 процентов, но сорок восемь из
них не смогли набрать даже 50 процентов.
Ваниль определяли как чёрную смородину,
лайм, абрикос, сливу, тернослив, лимон,
ананас, апельсин, мандарин, миндаль,
красную смородину, клубнику. Распознавать
вкус бензоната натрия может лишь
ограниченное число людей, а в способностях
распознавать такие ароматы как вербена
и различать вина люди
существенно расходятся.
Уильямс сообщает (журнал Science,
декабрь, 1931), что человек с обонянием,
которое по всем
остальным
тестам
оценили нормальным,
не мог распознать запах скунса, а запах
н-бутил меркаптана – «парфюма», который
скунсы переносят – не показался ему
неприятным. Лэйсэл и Уильямс, в попытках
распознать
вещество как креатинин, сочли его
безвкусным, хотя в литературе пишут,
что на вкус
креатинин ощущается
горьким.
Им пришлось протестировать образец на
нескольких других людях, чтобы найти
тех, кому он показался горьким. Так как
постное мясо
содержит много
креатинина (около 1 грамма на килограмм),
а супы на постном мясе содержат
экстрагированный креатинин, у нас
имеется ещё одна основа для различий
во вкусах. Уильямс считает, что эта
проблема входит
в проблему
более общего характера – индивидуальные
метаболические
особенности, которые иногда встречаются
в медицине (например, реакции на морфий,
новокаин, йодоформ, и т. д.) или в
промышленности (реакции на косметические
средства, «химикаты», и т. д.).
Вкус не удаётся
определить строго словами,
потому что в общем физиологическом
смысле вкус проявляется индивидуально,
а индивидуальные отличия – которых уже
насчитывается много
– становится крайне сложно разобрать,
когда к ним начинают добавляться факторы
научения, или так называемой физиологической
обусловленности. Чувство вкуса, при
этом, мало чем отличается от других
чувств. Индивидуальные отличия в
способностях что-то чувствовать описали
многие учёные
на основе своих
лабораторных экспериментов. Стоит
признать, что наблюдение зависит от
личной точки зрения, и не есть
универсальная
истина.
Практически, это
означает, что степень
пользы
и надёжности
факта
зависит от согласованности наблюдений
других людей с вашими. (Здесь мы, конечно,
говорим о фактах первого порядка, а не
о выводимых из них
заключениях.
Заключения
одного человека могут оказаться
лучше заключений
тех, кто с ним не соглашается.)
Если большинство людей называют
что-то зелёным
каждый раз, когда вы называете
это красным,
возможно, стоит доверится их слову. Если
врач, два интерна и медсестра соглашаются
в том, что на вашем пиджаке не живут
кузнечики,
возможно, стоит оставить попытки их
стряхнуть. Говоря в общем, чем больше
людей соглашаются в отношении факта,
тем надёжнее мы считаем
этот факт.
К этому, однако,
стоит добавить два квалификатора.
Во-первых, одни могут наблюдать
надёжнее других. Если бы вы работали
менеджером по персоналу
на заводе,
и нанимали контролёров
брака в
металлических пластинах, вы бы не стали
брать кандидатов беспорядочно. В партии
из 100 металлических пластин по определению
десяти опытных контролёров может
выявиться,
например, 27 дефектных. Кандидата,
нашедшего
только 17 или 36 дефектных пластин в
партии, не посчитают
надёжным наблюдателем в
сравнении с тем, кто нашёл
27. На современных заводах
применяются различные
виды так называемых проверок на
пригодность, которые позволяют определить
потенциальную надёжность кандидатов
для работы, при которой требуется хорошая
наблюдательность. В таких проверках в
качестве основной
меры надёжности наблюдателя
пользуются
согласованностью
его наблюдений с наблюдениями других
наблюдателей. Мы
считаем надёжным
такого наблюдателя, с которым другие
наблюдатели – с большим опытом и
высокой компетентностью
– соглашаются.
Представление о том, что сообщение о
факте одного человека не
отличается надёжностью от сообщения
любого другого, далеко
не всегда оказывается
верным.
Другой аспект этого общего
высказывания состоит в том, что
согласованность в наблюдениях частично
зависит от сходства условий, в которых
их проводили. Если вы пользуетесь
микроскопом, а я нет, вы можете пренебречь
моим несогласием с вами. Если же мы с
вами пользуемся одним микроскопом, наши
несогласия становятся важными. О каждом
впервые открытом микробе, синтетическом
веществе и факте некоторое время знает
лишь один человек. Никто не может его
оспорить, просто потому что никто другой
ещё не наблюдал его надлежащим методом.
Надёжность этого факта повышается с
тем, что его наблюдает больше людей. До
тех пор пока его не пронаблюдали, по
меньшей мере, двое человек, он остаётся
необоснованным. Вышесказанное мы можем
свести к тому, что некоторые наблюдатели
наблюдают надёжнее других в силу разницы
в способностях пользоваться тем же
оборудованием и техниками, и в силу
разницы в доступном оборудовании и
техниках.
Другой
квалификатор состоит в том, что некоторые
наблюдения не
получится подтвердить напрямую
вторым лицом. Если я вам скажу, что у
меня болит зуб, вам придётся поверить
мне на слово, до тех пор пока вы не найдёте
прямое тому подтверждение. Вы не можете
чувствовать мою зубную боль, а
я
не могу вам
её
сказать; я могу сказать
только о
моей зубной боли. Каким же тогда образом
удастся
проверить
такой факт? Опосредованно.
Мы
обычно говорим: «Он говорит, что у него
болит голова, но по
его поведению не скажешь».
Или: «Он говорит, что у него болит голова,
но я
не вижу тому причин».
Врачи различают два типа таких состояний:
симулирование и истерия. Когда человек
говорит, что он потерял слух, он мог
оглохнуть в
обычном смысле, но он также может
притворяться (симулировать) или страдать
истерической глухотой. Надлежащие
методы осмотра позволяют получить
веские косвенные (опосредованные)
свидетельства,
подкрепляющие заключения
о
состоянии
того или иного типа. В сущности, если мы
можем выявить,
что известные физические причины глухоты
отсутствуют, а затем выявить, что человек
слышит, мы говорим, что он симулирует –
он не только передаёт ложное сообщение,
но и осознаёт свой поступок. Если же
известные физические причины отсутствуют
и человек не слышит – по крайней мере,
не в условиях достаточных, чтобы выявить
способность слышать в симулянте – мы
говорим, что он действительно оглох,
или же истерически оглох.
Отсутствие известных физических причин
глухоты служит веским свидетельством
того, что человек на самом деле не оглох,
но в таком случае остаётся возможность,
что имеются некоторые физические
причины, которые до сих пор не обнаружили
или
не
признали
медициной. Говоря в общем, диагноз
истерической глухоты ставят,
когда удаётся
определить,
что физические причины отсутствуют и
человек не врёт в сообщении о своей
глухоте. Под истерической глухотой мы
имеем в виду, что
несмотря на то, что у него функционирует
всё
необходимое для слуха, он всё равно не
слышит из-за эмоциональных конфликтов,
которые вызывают в нём нетерпимость к
слуху. Когда эмоциональные конфликты
разрешаются, а человек слышит и честно
об этом сообщает, мы
принимаем это
как достаточное свидетельство
тому,
что он не симулировал.
Сообщения о внутренних опытах,
– боль, зуд, и т. д. – которые не
представляется возможным пронаблюдать
прямо вторым лицом, мы можем отнести к
(а) надёжным, (б) умышленно ложным или к
(в) таковым истерического происхождения.
То, к какому типу их относить, мы определяем
косвенными свидетельствами. Мы считаем
эти сообщения надёжными, когда они
согласуются с соответствующими им
условиями и поведением. Согласуются
они или нет, и в какой степени, – и таким
образом считаются надёжными – зависит,
даже в этом случае, от согласия между
людьми, способными наблюдать их
согласованность.
Учитывая эти квалификаторы,
мы можем сказать, что факт представляет
собой наблюдение, согласованное двумя
или более человек, квалифицированных,
оснащённых оборудованием и находящихся
в положении для проведения этих
наблюдений; при этом, чем больше таких
человек участвует в согласовании, тем
выше мы оцениваем надёжность факта.
Процесс абстрагирования:
невербальные уровни
Мы уже сказали, что факт
первого порядка – как наблюдение –
остаётся неполным и представляет собой
грубую картину более полной и подробной
реальности, которую наблюдаем напрямую
лишь частично. Мы также отметили, что
наблюдения невооружённым глазом
совершенствуются с помощью различных
устройств и приборов, таких как микроскопы,
телескопы, высокоскоростные камеры, и
т. д. (Мы их называем экстра-неавральными
средствами наблюдения, потому что они
позволяют преодолевать ограничения
органов чувств.)
Для того чтобы сделать эти
высказывания наглядными, мы воспользуемся
диаграммой и начнём только с одной её
части (Рис. 4), и разовьём её дальше по
мере наших объяснений.
 |
| Рис. 4:
|
Рисунок 4 обозначает
то, что мы называем фактами в нашей
повседневной речи. В этом смысле факты
представляют собой что-либо, что мы
наблюдаем – видим, слышим, чувствуем
запах, вкус, прикосновения, или чувствуем
кинестетически, внутренне. Таким образом,
что-либо, от бегемота до микроба, от жара
до зуда, представляет собой факт, покуда
он испытывается напрямую. На диаграмме
мы обозначили два
уровня фактов: макроскопический, или
уровень прямого неврального наблюдения,
и микроскопический – уровень
экстра-неврального наблюдения. Мы
называем их уровнями абстракции,
потому что, как мы сказали, наблюдения
остаются неполными.
Они представляют собой абстракции, и
таким образом наблюдение тоже относится
к процессу абстракции как один из его
обозначенных видов.
Мы
можем внести немного ясности, добавив
ещё один уровень к нашей диаграмме (Рис.
5). Этот третий, или самый низкий, уровень,
говоря словами Эйнштейна и Инфельда,
представляет «механизм в часах».
Иными
словами,
мы
обозначаем им реальность,
существующую
за гранью нашей способности наблюдать,
в субмикроскопической области, о которой
мы знаем только за счёт заключений.
Поэтому мы называем его также уровнем
выведенных
данных. Слову
«данные» мы
придаём важность.
В его употреблении подразумевается,
что эту субмикроскопическую область
следует
считать
фактической. Научно, мы говорим о ней с
точки зрения атомов, электронов, и т.
д., и то, что мы при этом говорим, не служит
выражением некой фантастики. Мы стараемся
говорить так, чтобы то, что мы говорим
имело смысл.
Например, вы можете налить
воды в стакан и оставить его на столе.
Теперь, вы можете наблюдать воду в
стакане, как она в нём стоит, или, например,
вы можете поместить каплю этой воды на
стеклянную пластину и рассмотреть её
под микроскопом. На основе таких
наблюдений вы можете говорить некоторые
вещи о воде, и вы «выскажете
факты».
 |
| Рис. 5:
|
Если
вы
оставите воду на столе на несколько
дней, то сможете
пронаблюдать, что
количество воды в стакане убывает. Вода
не вытекает через трещины в стакане,
никто из него не пьёт, и вы
не видите,
как вода из него уходит. Она, тем не
менее, постепенно исчезает; вы можете
назвать это
фактом,
обозначив его
«испарением». Если вы проявите
достаточную
изобретательность,
то сможете
составить картину
механизма, работой которого обусловливается
испарение. Так делали учёные – с точки
зрения области субмикроскопического.
Конечно, мы можем
«объяснить»
испарение с точки зрения непредсказуемых
плоглов. Учёные объясняют его с точки
зрения молекулярной теории материи.
Они заключают,
что то, что мы называем водой, состоит
из мелких частиц, пребывающих в постоянном
движении на высокой скорости. Эти
частицы, которые они называют молекулами,
несут электрический заряд, за счёт
которого они с той или иной силой друг
к другу притягиваются, и в определённой
степени, по этой причине большинство
из них остаётся в стакане несколько
часов. Определённая их часть подходит
близко к поверхности воды, двигаясь на
очень высокой скорости, и вылетает из
стакана в воздух. Вы
не видите,
как это происходит, потому что ваше
зрение не позволяет вам увидеть частички
такого малого
размера. Если в
комнате стоит
жара, молекулы в
стакане двигаются быстрее, и из стакана
их вылетает больше; если же температура
в комнате опускается настолько, что
вода в стакане замерзает, это означает,
что молекулы сильно замедлились, и
стакан покидает намного меньшее их
число. Иными
словами, учёные
не просто говорят, что молекулы существуют;
они описывают их – конечно, на основе
заключения – таким образом, чтобы это
описание объясняло то, что они собственно
наблюдают. С помощью таких заключений,
они могут составлять прогнозы, которые
в их отсутствие не
представляется возможным составить.
Таким образом, приписав молекулам
качества, которыми
мы можем объяснить
усиленное испарение при высоких
температурах, учёные могут спрогнозировать
скорость испарения при низких температурах,
или при другом атмосферном давлении, и
т. д. Учёным настолько часто удавалось
проверить прогнозы, составленные на
основе таких заключений, что они смогли
выстроить надёжные теории о
субмикроскопическом мире выведенных
данных.
Разработка научных
теорий в попытках описать
этот обширный
субмикроскопический мир выведенных
данных
разворачивается
под стать увлекательной
детективной истории о
творческом воображении, которое позднее
во многих случаях подтверждается
настоящим открытиями
не только электронов, молекул и атомов,
но также гормонов, витаминов, антитоксинов,
бактерий, аллергий, и т. д. В психологии
эта история
складывалась из так
называемых неосознанных конфликтов,
порывов, желаний и других механизмов,
предположительно лежащих в основе
нашего поведения. Помимо этого, история
складывалась из мотивов,
силы
привычек, сдерживаний и других выведенных
обусловливающих элементов научения и
забывания. С другого направления
расследования науки шли по следам
хромосом и генов к необычной истории о
наследственности. Рост и старение,
здоровье и болезни, удовлетворённость
и страдания, гений и глупость понимаются
сегодня – если понимаются вообще – не
просто как факты, а как факты выведенного
типа.
В самом общем
смысле, мы можем описывать
субмикроскопическую область динамическими
терминами процесса, излучений, вибраций,
кружащимся танцем не
поддающихся наблюдениям частиц и
движением волн. Из неё мы
абстрагируем тени, цвета, контуры и
факты, с которыми мы так ограниченно,
порой ошибочно знакомимся
посредством наших наблюдений.
Из всех этих прямо известных нам фактов,
наиболее вездесущим и надёжным выступает
факт перемен. Мы
рассматриваем его
как бесконечный ряд нескончаемых
отличий, о которых мы
знаем из опыта – или,
скорее, опыт учит нас
ими, если мы разрешаем
себе учиться. Наблюдая, отличия и
прогнозируя изменения в мире вокруг и
внутри нас, мы учимся составлять
картины
механизма, которые
могли бы
объяснить то, что нам удаётся наблюдать.
Составляя такие
картины и пересматривая их в
случаях ошибочных прогнозов,
– ведь
новыми
наблюдениями мы выявляем
старые ошибки – мы постепенно достигаем
понимания фактов, с которыми нам
приходится иметь дело каждый день. Это
означает, что значимость факта большей
частью реализуется
теорией,
которой мы пытаемся его объяснить,
потому что теорией мы
определяем
то, как собираемся этим
фактом пользоваться.
>>>Не так давно люди
предполагали, что, например, причины
безумия крылись в духах и дьяволах в
теле страдающего индивидуума. В
наблюдаемых фактах сомневаться не
приходилось, как не приходится и сейчас.
Однако то, что мы делаем, основываясь
на этих фактах сегодня, значительно
отличается от того, что делали тогда,
потому что сегодня мы уже не предполагаем
дьяволов. Демонических плоглов заменили
– не просто исключили, а именно заменили
– на другие формы выведенных данных, и
соответственно прежние жестокие методы
борьбы с безумием уступили место более
гуманным и эффективным процедурам. И
даже сегодня психиатры отличаются в
своих методах лечения «умственных»
заболеваний, потому что отличаются их
предположения, на основе которых они
пытаются их объяснить. Грубо говоря,
существует
две основные точки зрения. Одни склоняются
к убеждению, что безумие обусловливается
наследственностью, или, по меньшей мере,
оно происходит под влиянием биологических
факторов. Другие придерживаются взгляда
на «умственные» заболевания как на
результат научения или факторов среды.
Две этих общих теории, или заключения,
предполагают разные процедуры осмотров,
разные наборы наблюдений и разные виды
лечения. Всё это подчёркивает, что
значимость наблюдаемого факта заключается
большей частью в теории – в выведенных
данных, которыми мы пытаемся его
объяснить.
В повседневных
практических целях прежде всего стоит
учитывать то,
что мы не можем проводить
полные, исчерпывающие
наблюдения. Мы
абстрагируем [отбираем] их из
чего-то, что мы обозначили на диаграмме
субмикроскопическим уровнем выведенных
данных. Нам, по меньшей мере, следует
знать о существовании
этого уровня реальности и
пытаться, насколько у нас получается,
представить себе то, каким мы его
предполагаем, и
если наше представление не помогает
нам составить прогнозы и сформулировать
объяснения фактам,
которые мы наблюдаем, следует
пересмотреть это
представление. Мы
можем считать это
минимальными
требованиями
к человеку, который старается поступать
научно и понять, даже в простой форме,
мир вокруг него и свои реакции на него.
Заметим,
что на диаграмме мы поместили большее
количество точек, обозначающих
подробности, на микроскопическом круге,
чем на макроскопическом. Мы это сделали
с целью показать, что невооружённым
глазом, или другими органами чувств, мы
не можем наблюдать многие аспекты
объекта или явления. Они
становятся видимыми,
только если мы воспользуемся
экстра-невральными
средствами или особыми техниками
наблюдения. Вода под простым наблюдением
может показаться покоящейся и прозрачной.
Капля «той же» воды, но
под микроскопом, уже
таковой не покажется.
Например, мы можем увидеть в ней активность
мелких форм жизни. А если поместить
туда песчинку пыльцы, мы сможем наблюдать
странное броуновское
движение, которое обсудили в предыдущей
главе.
Факты человеческого
поведения, такого как гнев, плачь или
смех, если их рассматривать без учёта
выведенных факторов, едва ли вообще
получится понять.
Конечно, на основе обыкновенного
наблюдения, мы можем более
или менее описать такое
поведение, как и условия,
в которых оно происходит, а
затем
выработать объяснение этого поведения
с точки зрения его условий
– стимулов, на которые мы реагируем.
Однако наши
наблюдения поведения и стимулирующих
условий по-прежнему
остаются настолько
неполными,
что мы навряд ли сможем достичь значимого
понимания, имея только эти наблюдения,
как таковые. Более того, осознаём мы это
или нет, мы редко высказываем объяснения
наших действий в форме простых описаний
этих действий или условий их среды. Мы
шагаем за грань очевидных фактов и
пытаемся объяснить своё поведение
«человеческой природой», «наследственностью»,
«волей божьей», «инстинктом», «привычками»,
и т. д., или же более современным научным
способом, когда мы говорим адекватнее
определёнными физиологическими,
психологическими или семантическими
терминами, которые относятся к выведенным
данным. Собственная осознанность, от
которой во многом зависит личностная
адаптация, предполагает
осознанность выведенных факторов или
предположений, которыми мы пытаемся
себя понять. Если мы не осознаём эти
предположения, мы не можем относится к
ним критически – не можем проверить и
пересмотреть их, чтобы они
принесли больше пользы
в составлении прогнозов и в контроле
нашего поведения.
Для того чтобы проверить
такое предположение, следует установить
(а) насколько эффективно оно объясняет
прошлое поведение, (б) насколько оно
позволяет прогнозировать будущее
поведение, и (в) можем ли мы учесть
какие-либо другие факторы или предположения,
которые поспособствовали бы более
эффективным объяснениям и прогнозам.
Если, например, вы предполагаете, что
ваша раздражительная реакция на шум
обусловливается наследственностью,
вам сначала следует как можно яснее
постараться вспомнить свои прошлые
реакции на шум. Наследственные
характеристики, по определению,
проявляются относительно постоянно.
Узор отпечатков пальцев, цвет глаз,
текстура волос, и т. д., мы считаем
наследственными чертами, и они почти
не меняются с течением времени. Если
ваши реакции сильно варьируются, и вы
едва можете подобрать им объяснение
или спрогнозировать их в рамках
наследственности, то дальнейшее изучение
может указать, что ваша раздражимость
представляет собой приобретённую
реакцию, связанную только с определёнными
типами шума. Или, например, вы обнаружите,
что раздражаетесь от шума, только когда
испытываете голод. Медицинский осмотр
может выявить у вас язву желудка, и в
этом случае, врач, скорее всего, пропишет
вам какую-нибудь форму лечения. Если
лечение сработает, любое понимание
того, почему оно работает, зависит от
предположений о каких-то физико-химических
процессах, потому что полное объяснение
не представляется возможным привести,
опираясь на то, что вы можете наблюдать
на деле.
Объект или событие, или
человеческая реакция, в том, как они
наблюдаются на макроскопическом уровне,
представляет собой абстракцию того,
что могли бы наблюдать на микроскопическом
уровне. Иными словами, наши глаза не
показывают нам полную картину яблока,
карандаша или, например, вспышки гнева,
и даже на микроскопическом уровне мы
составляем не полные картины, а лишь
абстракции того, что там, на
субмикроскопическом уровне, происходит.
На нашей диаграмме мы обозначаем
субмикроскопический уровень пунктирной
спиралью, чтобы чётко отличить его от
двух других уровней и чтобы показать
относительно более динамический характер
выведенных процессов в сопоставлении
с фактами, которые мы из них абстрагируем
наблюдениями. Кроме того, мы не складываем
окончательные понятия о выведенных
данных, а постоянно подвергаем их
пересмотру и предполагаем, что
субмикроскопические события создают
отличия и перемены в реальности, как мы
её наблюдаем. Это мы обозначаем
незаконченностью спирали. Спираль
включает больше «точек», чем круг над
ней, потому что даже на микроскопическом
уровне мы не наблюдаем или не абстрагируем
всё. Определённые подробности неизбежно
упускаются.
Факты
первого порядка
То,
что мы обозначили на макроскопическом
и микроскопическом уровнях, мы
можем называть
фактами первого порядка. Под фактами
первого порядка мы имеем в виду факт,
который удаётся
устойчиво
наблюдать. Предметы падают, деревья
покрывает
кора, бумага горит: это мы называем
фактами первого порядка. В
одном коротком рассказе
для детей повторяется фраза «Просто
так утки делают». В нём рассказывается
о жёлтом утёнке, который плавает, окунает
голову в воду, и делает другие вещи,
которые «утки делают». На вопрос «Почему
они так делают?» следует разумный ответ
на уровне наблюдаемых фактов: «Просто
утки так делают». Это мы
рассматриваем как факт
первого порядка об утках. Им
высказывается, так
сказать,
норма. Почему
мы дышим и почему бьются наши сердца? В
практическом смысле – на макроскопическом
и микроскопическом уровнях – «почему»
не удастся
применить;
просто описываются
факты первого порядка. Жизнь и реальность,
как мы их напрямую испытываем, мы
рассматриваем как факты первого порядка,
а
доступное
нам понимание жизни и реальности
представляется нам выведенными
процессами,
которыми мы стреимимся
объяснить факты первого порядка. В связи
с этим, нам ни
в коем случае не следует спутывать наши
фактические
данные
с
выведенными.
Мы начали обсуждение
с процесса разговора мистера
А с мистером
Б, который начинается,
как правило, с факта. Другими словами,
изучение языка стоит начинать с изучения
того, на чём он стоит.
Понимание любого символа во многом
зависит от знаний о том, что им
обозначают,
так что для
того чтобы понять язык, требуется
знать, хотя бы в общем, что мы
можем им обозначать.
В сущности, это мы рассматриваем в рамках
макроскопического, микроскопического
и субмикроскопического уровней –
невербальных уровней абстрагирования.
Отличия между уровнями
Мы добавим больше уровней в
нашу диаграмму в следующей главе. До
сих пор мы обозначили то, что можем
назвать миром не-слов, элементами схемы,
которые служат символами «реальности»,
«физического мира», наблюдаемых данных
и не-наблюдаемых выведенных данных, за
счёт которых мы можем узнавать о мире,
в котором живём и о процессах жизни,
происходящих внутри нас. Этот мир не-слов
мы можем наблюдать, или знать о нём, или
абстрагировать, на разных уровнях, из
которых мы пока что узнали о трёх.
Нам стоит
сделать несколько резюмирующих
высказываний об этих уровнях
абстракции:
1. Каждый
из уровней отличается
от каждого другого уровня.
По мере построения этой диаграммы, мы
коснулись того, как эти уровни отличаются
друг от друга, и эти отличия, как мы их
выразили, могут показаться очевидными.
Тем не менее, нам не
следует, говоря
об очевидности
отличий, пренебрегать их
значимостью. Наша склонность принимать
такие вещи как данное, не обращая особого
внимания на их последствия, составляет
важный аспект семантических расстройств,
о которых мы поговорим в последующих
главах.
Некоторые
из более ясных последствий отличий
факта на одном уровне абстракции от
факта на любом другом уровне мы
видим,
когда
исследуем то,
что происходит, когда ими пренебрегают.
Ими, кстати, пренебрегают не только
примитивные люди, которые реагируют на
выведенных призраков своих предков,
будто они есть
объективные,
живые
существа, но и так называемый
«современный»
индивидуум, который отказывается,
например, есть яйца, потому что он
оценивает субмикроскопический процесс
яйцо как
идентичный
макроскопическому яйцу, которое он
имеет возможность
видеть, нюхать и пробовать на вкус.
Некоторым людям не стоит есть некоторую
пищу, потому что у них на неё следует
аллергическая реакция,
но обычные неприязни к некоторым видам
пищи служат примером спутывания одного
уровня абстракции с другим – иными
словами,
неспособности различать уровни и
поступать с пониманием того, что уровни
ощущаемых данных отличаются от уровней
выведенных данных. Мы вернёмся к этому
позднее. На данный момент хватит
сказать,
что простое, на первый взгляд, высказывание
о
том, что один уровень абстракции
отличается
от любого
другого
уровня,
обладает существенной значимостью.
2.
Чем
ниже мы
спускаемся по уровням
абстракции, тем более подробной,
динамичной и процессо-подобной
представляется реальность. Поэтому по
мере продвижения вниз по уровням,
мы получаем возможность наблюдать всё
более завершённую картину; мы приближаемся
к тому, что Эйнштейн и Инфельд называли
«идеальным пределом знаний» – мы
приближаемся к нему, но никогда его не
достигаем. Мы никогда не достигаем его
в
силу наших физических ограничений,
а также потому что исследуя
реальность или какой-либо этап реальности,
мы
исследуем процесс; и перед тем, как мы
можем достичь полных
знаний
о процессе, процессу, по меньшей мере,
придётся
остановиться.
Но раз уж мы не можем достичь полных и
окончательных знаний
о процессе, который мы называем
реальностью, то,
по крайней мере, знания, которые нам
удаётся получить,
мы
можем поддерживать
в актуальном
состоянии. К тому же, даже грубая
осознанность о субмикроскопическом
уровне абстракции, выведенная современными
учёными, уменьшает восприимчивость к
принятию на веру всего и только того,
что мы
видим своими
глазами. Веря
только в то, что мы
можем видеть
и в то, что мы
можем видеть
всё, мы
практикуем заблуждения.
Такие заблуждения имеют серьёзный
потенциал губительных и даже
катастрофических последствий. Эффекты
таких заблуждений наблюдаются
при
некоторых «умственных» заболеваниях.
3.
Абстракции
на всех этих уровнях
мы относим к не-произносимым.
Мы можем говорить о них, но не преобразовать
их
в слова полностью. Высказывание о
непосредственном опыте не может служить
дубликатом
или полным, точным заменителем опыта.
Прикусить язык не
составляет труда,
но попробуйте сказать
это
ощущение. Что бы вы ни сказали, ваши
слова не есть
ощущение, о котором вы говорите; оно
остаётся
не-произносимым.
Это означает, что человек не может
передать нам всё,
что он ощущает,
и всё, что с ним происходит. Мы передаём
столько,
сколько слова или другие символы
могут «унести». Поэтому мы никогда не
можем позволить
себе уверенность в
том, что мы «знаем», что человек ощущает.
Понимание этого факта составляет основу
того, что мы называем толерантностью
или гуманным пониманием. Осознанность
абстрагирования даёт нам основу науки
ценностей и
для адекватной оценки в общественных
и личных делах, а также в естественных
науках.
Касаемо определения
Давайте на время оставим мир
не-слов, и зайдём на территорию мира
слов. Для этого, мы вернёмся к нашей
диаграмме, и когда мы закончим её
построение, мы сможем сказать больше
об уровнях абстракции и процессе
абстрагирования.
Стоит
отметить, что мы пока не пытались дать
краткое и удобное словесное определение
абстрагированию,
но
это обязательно сделаем. Мы определим
его с точки зрения диаграммы, которую
мы строим и с точки зрения того, что мы
об этой диаграмме говорим. Мы
продолжим
постепенно двигаться
таким образом, пока
не подойдём
к формулировке
краткого
словесного
определения
абстрагирования,
но к тому моменту, оно нам не так сильно
понадобится. К тому времени, мы узнаем,
в той мере, в которой слова и диаграмма
позволяют нам знать, что термин
абстрагирование
обозначает и что мы под ним подразумеваем;
и
мы
это узнаем,
мы обнаружим, что сможем обсуждать
достаточно ясно и эффективно впечатляющее
многообразие человеческих проблем,
включая наши личные проблемы, с точки
зрения процесса абстрагирования.
Именно этот процесс
лежит в основе изучения и практики общей
семантики. Принципы общей семантики
сообщают о нормальном функционировании
этого процесса, а то, что мы называем
семантическими расстройствами,
представляет собой неэффективное
поведение, возникающее
при нарушении этих принципов. Философы
и психологи веками изучали процесс
абстрагирования, но они это делали
подобно шести слепцам, изучавшим слона.
Они пытались понять его со своих точек
зрения, каждая из которых в той или иной
степени сводилась к
какому-то одному аспекту целого процесса.
Логики
ограничивали себя изучением отношений
типа «слово-слово», уделяя больше
внимания вербальным, нежели не-вербальным
уровням абстракции. Философы традиционно
фокусировались только
на одной
определённой части процесса абстрагирования,
но обходили
вниманием другие,
что приводило к возникновению так
называемых философских школ, которые
проводили нелепо длительное
время
за спорами между собой. Психологи
пытались разделить этот процесс на
«мысли», «эмоции», «чувства», «двигательные
функции», «высшие мыслительные процессы»,
и т. д. Такое разделение видится
искусственным и произвольным, и в лучшем
случае направленным на удобство изучения
и обсуждения. Судя по
нашим наблюдениям, процесс
абстрагирования представляет собой
нечто единое; таким его рассматривают
с точки зрения общей семантики. Мы
ясно видим его организацию
в форме уровней абстракции.
В этой главе мы обсудили не-вербальные
уровни. В следующей – мы рассмотрим
вербальные.