Фазиль Искандер (Фазиль Искандер) 14:18
2 И вот с аттестатом, зашитым в кармане
Фазиль Искандер (Фазиль Искандер) 08:13
3 Москва, увиденная впервые, оказалась очень похожа на свои бесчисленные снимки
Фазиль Искандер (Фазиль Искандер) 12:26
винил М40—42711-2
ПОХВАЛА ЗДРАВОМУ СМЫСЛУ
В рассказе, который вы только что услышали (или вот-вот услышите), Фазиль Искандер вздумал пожаловаться – то ли в шутку, то ли всерьез, а скорее, и так и этак: «Вот что плохо. Читатель начинает мне навязывать роль юмориста, и я уже сам как-то невольно доигрываю ее. Стоит мне взяться за что-нибудь серьезное, как я вижу лицо читателя с выражением добродетельного терпения, ждущего, когда я наконец начну про смешное».
Что говорить, скверно, ежели читатель рвется читать только «про смешное», – но тут-то дело не только в нашей с вами непонятливости. Стиль Искандера, такого вроде бы простодушного весельчака, на самом деле сложен. В нем и ловушки имеются. В одну из них я, помнится, угодил – правда, я-то как раз жаждал читать «про серьезное».
То был рассказ «Тринадцатый подвиг Геракла», школьное воспоминание о невыученном уроке, о страхе двойки, о язвительном учителе с экзотическим именем Харлампий Диогенович, мастере изощренного и обидного вышучивания своих учеников. Когда я читал это впервые, я закипал нешуточным гневом против этого виртуоза недоброй насмешки, делающего, по сути, страшное дело первоначального разобщения: «Когда учитель выставляет тебя смешным, сразу же распадается круговая порука учеников и весь класс над тобой смеется. Все смеются против одного».
Невеселая картина? И вдруг в самом конце я прочитал следующее: «Мне хочется благодарно возвысить метод Харлампия Диогеновича. Смехом он, разумеется, закалял наши лукавые детские души».
Тогда я встретил это благодушие недоуменно. Да и теперь, перечитывая рассказ, не тороплюсь распахивать объятия злоязычному наставнику. Тут другое: упрямое и обаятельное стремление автора увидеть добрый помысел даже там, где его скорее всего и не было. А уверенное «разумеется» – не слишком уверенная защитная реакция доверчивости, предпочитающей верить скорее в доброе, чем в злое. И, главное, вера в силу юмора!
У Искандера большие запасы оптимизма, веселья, доброжелательности, и оттого он может себе позволить даже о печальном говорить смеясь. Он не рыщет в поисках смешного; он доверительно и пристально всматривается в окружающее и видит, что смешное разлито повсюду – в нас, в нем…
Приведу цитату из повести «Созвездие Козлотура», цитату не краткую… надо сказать, Искандера вообще трудно цитировать коротко. То есть вообще- то – легко: у него бег взлетающих самолетов напоминает «смешноватую побежку орлов за вольером зоосада», горшочек с цветами, подвешенный к потолку вагона-ресторана, раскачивается как «некое вегетарианское паникадило», юнцы в приморской кофейне скучно шумят «порожняком своей юности» – и вообще пропасть шуток, афоризмов, парадоксов… чего проще взять то или иное на вынос? Нет, однако. Обаяние искандеровского стиля (и рассказ «Начало» это доказывает вполне наглядно, вернее, на этот раз, так сказать, «наслышно») в том, что повествование течет себе и течет, мысль не пряма, как телеграфный столб, а ветвиста и кустиста, как живое дерево, у которого жалко рубить ветку – даже для того, чтобы выставить ее напоказ.
Итак, цитирую длинно:
«Возле меня остановился фотограф в коротких белых штанах, с мощными бронзовыми ногами пилигрима. Он снимал женщину, вытягивавшую голову из пены прибоя.
– Еще один снимок, мадам.
Отходящая волна обнажила тело пенорожденной и руки, крепко упершиеся в песок растопыренными ладонями.
– Фотографирую…
Он так тщательно, с видом старого петербуржца, програссировал, что компания приготовилась смеяться. Женщина попыталась изобразить блаженство, но выражение тусклой озабоченности не сходило с ее лица. Пена прибоя вокруг нее казалась будничной, как мыльная.
– Снимаю, – неожиданно сказал фотограф и посмотрел на ребят.
Но они все равно засмеялись. Фотограф сам теперь улыбался. Он улыбался долгой, выжженной солнцем улыбкой. Улыбка эта означала, что он понимает, какие эти ребята еще глупые и молодые, и что в жизни вообще много не менее смешного, чем его профессия, только надо иметь терпение пожить, чтобы понять кое-что».
Все смешно. И все смешно по-разному. Скрестились скептическая усмешка «пилигрима», нетребовательное веселье ребят, шумящих порожняком своей юности, и взгляд автора, тепло задержавшийся на старом фотографе, снисходительно – на молодых пляжниках, с внезапной жалостью – на «пенорожденной», чье неумение вырваться из неодолимой будничности так печально и бедно, что даже прекрасное море вдруг показалось похожим на корыто с мыльной пеной…
То есть смешное как бы имеет свои градусы, его шкала очень определенна, – и это важно, потому что говорит о ясной нравственной позиции. Ясной по-детски.
Не зря Искандер так много пишет о детях и о детстве: «Может быть, самая трогательная и самая глубокая черта детства – бессознательная вера в необходимость здравого смысла. Следовательно, раз в чем-то нет здравого смысла, надо искать, что исказило его или куда он затерялся. Детство верит, что мир разумен, а все неразумное – это помехи, которые можно устранить, стоит повернуть нужный рычаг»,
Детство – верит, и вера его пока бессознательна; писатель Искандер, в отличие от маленьких Архимедов, знает, что такого чудодейственного рычага нету. Что ж! Тем упорнее и настойчивее, тем гражданственнее он отстаивает здравый смысл, который для него – понятие отнюдь не холодно-рассудочное, но горячее, нравственное. Как в народной сказке, где именно согласно ему, здравому, то есть здоровому, прямому и ясному, не кривому и не кособокому смыслу, духовному опыту народа, добро обязано считаться добром. Зло – злом. Не наоборот.
Юмор Искандера – как раз нормальная и оптимистическая реакция здравого смысла, всем воздающего по заслугам. И, пожалуй, никому писатель не дарит такой любовной и гармонической улыбки, как детям. А еще – абхазским старикам, крестьянам, воплотившим мудрость и терпимость, тем, кто испытал на веку немало превратностей, наполнивших их скептицизмом, но не отвративших душу от самоценных радостей жизни, будь то работа, добрая лошадь или хоть кусок вяленого мяса с горячей мамалыгой.
Этих прекрасных старцев Искандер знает с времен своего детства. И учится у них до сих пор. В русской литературе у него положение особое. Он не просто абхазец, пишущий по-русски; он, став русским писателем, не перестал быть абхазцем. Колорит родного юга в его книгах уже не только свойство материала, но свойство кисти, – так, например, Мартирос Сарьян остается верен армянской гамме, пейзажи каких бы стран ни писал. Мне кажется, в превосходной русской речи Фазиля Искандера живет очень национальная, южная, кавказская интонация.
Искандер – прирожденный рассказчик, не в том наипростейшем смысле, что пишет рассказы. Есть выражение, употребляемое чаще всего не слишком одобрительно: «говорит, как пишет». Так вот, Искандер пишет, как говорит. Обратите внимание хотя бы на то, как начинается рассказ, записанный на эту пластинку: «Поговорим просто так. Поговорим о вещах необязательных и потому приятных». И в неспешном повествовании возникает та атмосфера, которая может быть создана только совместными усилиями, только встречными талантами – людей, умеющих говорить и умеющих слушать, готовых внимать доброжелательно и терпеливо, не взрываясь ревнивыми возгласами: «Дайте мне!..», или: «Это что! А вот со мною было!..» Лично мне так и слышится здесь традиция кавказского крестьянского застолья где-нибудь в горском селе, – впрочем, это застолье и у горожан носит именно крестьянский характер, напоминая сотрапезникам, что, как бы далеко ни протянулись их ветви, корни их там, в саду деревенского дома; наполняя их озабоченные души ощущением близости, простой и понятной, как соседство односельчан; возвращая полузабытую радость пристального общения, в котором люди не спешат друг от друга, а не торопясь идут навстречу, и «вещи необязательные» оттого и приятны, что человеку мало необходимого, ему нужно и что-то сверх того…
Однако, кажется, я нечаянно подпал под обаяние искандеровской интонации, но поскольку у меня это выходит неизмеримо хуже, чем у него, то я свою речь прекращаю, а вы лучше слушайте самого автора. Хотя, наверное, читая его книги, вы уже слушали и слышали: ведь он пишет, как говорит.
Станислав Рассадин, 1980 г.
Художник Н. Чернышева
Фото Б. Палатника
Мальчик был уже в постели, когда друг отца вместе со своим взрослым сыном пришел к ним в гости. Звали его дядя Аслан, а сына звали Валико.
Это были гости из Абхазии. Мальчик три года подряд вместе с отцом и матерью отдыхал в Гаграх. Они жили у дяди Аслана. И это были самые счастливые месяцы его жизни. Такое теплое солнце, такое теплое море и такие теплые люди. Они там жили в таком же большом доме, как здесь в Москве. Но в отличие от Москвы там люди жили совсем по-другому. Все соседи-абхазцы, грузины, русские, армяне ходили друг к другу в гости, вместе пили вино и вместе отмечали всякие праздники.
Если кто-нибудь варил варенье, или пек торт, или готовил еще что-нибудь вкусное, он обязательно угощал соседей. Так у них было принято. В доме все друг друга знали, а на крыше была устроена особая площадка, каких не бывает в московских домах, где соседи собирались на праздничные вечера.
И вот сейчас в Абхазии идет страшная война и люди друг друга убивают. Чего они не поделили, мальчик никак не мог понять. Сейчас возбужденные голоса родителей и гостей раздавались из кухни.
— Ты, кажется, воевал? — спросил отец мальчика у Валико. Валико было лет двадцать пять, он был лихим таксистом.
— Да, — охотно согласился Валико. — Вот что со мной случилось. Когда мы ворвались в Гагры, я взял в плен двух грузинских гвардейцев. Отобрал оружие, веду на базу. А со мной рядом казак. Я вижу — эти гвардейцы сильно приуныли. Я им говорю:
— Ребята, с вами ничего не будет, вы пленные.
И вдруг один из них нагибается и вырывает из голенища сапога гранату. Я не успел опомниться, а автоматы у нас за плечами. Видно, отчаянный парень был, вроде меня. Одним словом, кидает гранату в меня, и они бегут. Граната ударила мне в грудь и отскочила. Слава Богу, на таком близком расстоянии она не взрывается сразу. Ей надо шесть секунд. Я прыгнул на казака, и мы вместе повалились на землю. Взрыв, но нам повезло. Осколки в нас не попали. Мне чуть-чуть царапнуло ногу. Вскакиваю и бегу за этими гвардейцами. Они, конечно, далеко убежать не успели. Забежал за угол, куда они повернули, и достал обоих автоматной очередью. Иду в их сторону и думаю, как это нам повезло, что гранатой нас не шарахнуло.
И вдруг вижу — двое, старик и молодой парень, выходят из дому, как раз в том месте, где лежат убитые гвардейцы. А на спине у них вот такие тюки. Перешагивают через мертвых гвардейцев и идут дальше. Я сразу понял, что это мародеры. Мы берем город, значит, наши мародеры.
— Бросьте тюки! — кричу им по-абхазски.
Молчат. Идут дальше.
— Бросьте тюки, а то стрелять буду! — кричу им еще раз.
Молодой оборачивается в мою сторону. А тюк за его спиной больше, чем он сам.
— Занимайся своим делом, — говорит он, и они идут дальше.
Я психанул. Мы здесь умираем, а они барахло собирают. Скинул свой автомат и дал им по ногам очередь. В старика не попал, а молодой упал. Я даже не стал к ним подходить. Надо было в бой идти. Одним словом, Гагры мы отбили.
Проходит дней пятнадцать. Я вообще забыл про этот случай. Живу в гостинице. Все наши бойцы жили в гостинице. В тот день мы отдыхали. Вдруг вбегает ко мне сосед с нижнего этажа и говорит:
— Приехали за тобой вооруженные ребята. Все с автоматами. Духовитый вид у них. Может, помощь нужна?
— Не надо, — говорю, — никакой помощи.
Я вспомнил того, молодого, которого я в ногу ранил. Что делать? А на мне вот эта же тужурка была, что сейчас. Взял в оба кармана по гранате и выхожу. Руки в карманах. Гранат не видно. Готов ко всему.
Вижу, метрах в двадцати от гостиницы стоит машина. А здесь у гостиницы четыре человека. Все с автоматами.
Я подхожу к ним не вынимая рук из карманов.
— Что надо?
— Ты стрелял в нашего брата? Вот он здесь в машине сидит.
— Да, стрелял, — говорю и рассказываю все, как было. Рассказываю, как нас чуть не взорвали гвардейцы и как их брат вместе со стариком тюки тащил из дома. Рассказываю, а сам внимательно слежу за ними. Чуть кто за автомат, взорву всех и сам взорвусь.
И они немного растерялись. Никак не могут понять, почему я, невооруженный, не боюсь их. Стою, руки в карманах, а они с автоматами за плечами. И тогда старший из них говорит, кивая на машину:
— Подойдем туда. Можешь при нем повторить все, что ты здесь сказал?
— Конечно, — говорю, — пошли.
Я иду рядом с ним, но руки держу в карманах. Подошли к машине. Тот, кого я ранил в ногу, сидит в ней. Я его узнал. И я повторяю все, как было, а этот в машине морщится от злости и стыда. Окна в машине открыты.
— Правду он сказал? — спрашивает тот, что привел.
— Да, — соглашается тот, что в машине, и ругает в Бога, в душу мать своих родственников за то, что они его привезли сюда.
А у меня руки все еще в карманах.
— Что это у тебя в карманах? — наконец спрашивает тот, что привел меня к машине. Уже догадывается о чем-то, слишком близко стоит.
— Гранаты, — говорю, — не деньги же. Я воюю, а не граблю.
— Ты настоящий мужик, — говорит он, — мы к тебе больше ничего не имеем.
— Я к вам тоже ничего не имею, — отвечаю ему и иду вместе с ним назад, но руки все-таки держу в карманах.
Так мы и разошлись. Война.
Бывают ужасные жестокости с обеих сторон. Но я, клянусь мамой, ни разу не выстрелил в безоружного человека. Эти двое не в счет. Я же психанул. Гранатой шарахнули в двух шагах.
— А почему ты не с автоматом вышел, а с гранатами? — спросил отец мальчика.
— Если бы я вышел с автоматом, — ответил Валико, — получилась бы бойня. А так они растерялись, не поняли, почему я их не боюсь. Я правильно рассчитал. Я был готов взорваться вместе с ними. И потому твердо и спокойно себя держал. Если бы они почувствовали мой мандраж, кто-нибудь скинул бы автомат. А так они растерялись, а потом было уже поздно.
— Ладно тебе хвастаться, — перебил его отец, — счастливая случайность тебя спасла и от гранаты гвардейца, и от родственников этого раненого. По теории вероятности, если два раза подряд повезло, очень мало шансов, что повезет в третий раз… Учти!.. А ты знаешь, что доктора Георгия убили?
Он явно обратился к отцу мальчика. У мальчика екнуло сердце. Он так хорошо помнил доктора Георгия. Тот жил в доме друга отца. После работы он выходил во двор и играл с соседями в нарды. Вокруг всегда толпились мужчины. Доктор Георгий громко шутил, и все покатывались от хохота.
Однажды доктор Георгий рассказал:
— Сегодня еду из больницы в автобусе. Вдруг одна пассажирка кричит: Доктор Георгий, вас грабят! Тут я почувствовал, что парень, стоявший рядом со мной, шарит у меня в кармане. Я поймал его руку и говорю: Это не грабеж, это медицинское обследование. Автобус хохочет. Многие меня знают. Парень покраснел, как перец. Тут как раз остановка, и я разжал его руку. Он выпрыгнул из автобуса. Если вор способен краснеть, он еще может стать человеком.
— За что его убили? — спросил отец мальчика.
— Кто его знает, — ответил дядя Аслан. — Но он громко ругал и грузинских, и абхазских националистов. Я о случившемся узнал от нашей соседки. Тогда еще шли бои за Гагры, я места себе не находил, потому что не знал, мой сын жив или нет.
Двое вооруженных автоматами людей ночью вошли в наш дом и постучали в двери соседки. Она открыла.
— Нам нужен доктор Георгий, — сказали они, — он в вашем доме живет. Покажите его квартиру.
— Зачем вам доктор Георгий? — спросила она.
— У нас товарищ тяжело заболел, — сказал один из них, — нам нужен доктор Георгий.
— Зачем вам доктор Георгий, — ответила соседка, — у меня только что умер муж. Он был болен и не выдержал всего этого ужаса. От него осталось много всяких лекарств. Я вам их дам.
Ей сразу не понравились эти двое с автоматами.
— Нам не нужны ваши лекарства, — начиная раздражаться, угрожающим голосом сказал один из них, — нам нужен доктор Георгий. Он должен помочь нашему товарищу.
С каким-то плохим предчувствием, так она потом рассказывала, она поднялась на два этажа и показала на квартиру доктора. Сказать, что она не знает, где он живет, было бы слишком неправдоподобно для нашей кавказской жизни.
Показав им на квартиру доктора Георгия, она остановилась на лестнице, чтобы посмотреть, что они будут делать. Но тут один из них жестко приказал ей:
— Идите к себе. Больше вы нам не нужны.
И она пошла к себе. Ночь. В городе еще идут бои. Одинокая женщина. Испугалась. Через полчаса она услышала, что внизу завели машину, раздался шум мотора и стих. Она решила, что это, скорее всего, они увезли доктора. Доктор с самого начала войны успел отправить семью в Краснодар. Он оставался жить с тещей.
Соседка снова поднялась на этаж, где жил доктор, чтобы у тещи узнать, куда они отвезли его и как с ним обращались. Стучит, стучит в дверь, но никто ей не отвечает. Думает, может, испугалась, затаилась. Громко кричит: Тамара! Тамара! — чтобы та узнала ее голос. Но не было никакого ответа. И тут она поняла, что дело плохо. Эти двое с автоматами увезли доктора вместе с тещей. Если доктор им нужен был для больного, зачем им была нужна его теща, которая к медицине не имела никакого отношения? Она вернулась в свою квартиру.
На следующий день обо всем мне рассказала. А что я мог сделать? Спросить не у кого. Да и сам места себе не нахожу: не знаю, жив ли сын.
Но вот проходит дней пятнадцать. Бои вокруг Гагр затихли. Однажды стою возле дома и вижу: по улице едет знакомый капитан милиции. Увидев меня, остановил машину.
— Ты можешь признать доктора Георгия? — спрашивает, приоткрыв дверцу.
— Конечно, — говорю, — он же в нашем доме жил. А что с ним?
— Кажется, его убили, — отвечает капитан, — если это он. Поехали со мной. Скажешь, он это или не он.
Мы поехали на окраину города в парк. Там возле пригорка стоял экскаватор, а за пригорком валялись два трупа. Это был доктор Георгий и его теща. По их лицам уже ползали черви. Я узнал доктора по его старым туфлям со сбитыми каблуками.
— Это доктор Георгий и его теща, — сказал я.
Экскаваторщик уже вырыл яму.
— А почему не на кладбище похоронить? — спросил я.
— Столько трупов, мы с этим не справимся, — ответил капитан.
Он приказал экскаваторщику перенести ковшом трупы в яму.
— Не буду я переносить трупы, — заупрямился экскаваторщик, — у меня ковш провоняет.
Капитан стал ругаться с экскаваторщиком, угрожая ему арестом, но тот явно не хотел подчиняться. В городе бардак. Видно, капитан поймал какого-то случайного экскаваторщика.
Тут я подошел к экскаваторщику, вынул все деньги, которые у меня были, и молча сунул ему в карман. Там было около пятнадцати тысяч. Экскаваторщик молча включил мотор, перенес ковшом оба трупа в яму и завалил их землей.
Мальчик затаив дыхание слушал рассказ, доносящийся из кухни. Он никак не мог понять смысла этой подлой жестокости. Он пытался представить, что думал доктор Георгий, когда его вместе с тещей посадили в машину и повезли на окраину города. Ведь он, когда его вывели из дому вместе с тещей, не мог не догадаться, что его везут не к больному. Почему он не кричал? Может, боялся, что выскочат соседи и тогда и их ждет смерть?
В сознании мальчика внезапно рухнуло представление о разумности мира взрослых. Он так ясно слышал громкий смех доктора Георгия. И вот теперь его убили взрослые люди. Если бы они при этом ограбили дом доктора, это хотя бы что-то объясняло. Мародеры. Но они, судя по рассказу друга отца, ничего не взяли и больше в этот дом не заходили.
Мальчик был начитан для своих двенадцати лет. Из книг, которые он читал, получалось, что человек с древнейших времен становится все разумней и разумней. Он читал книжку о первобытных людях и понимал, что там взрослые наивны и просты, как дети. И это было смешно. И ему казалось, что люди с веками становятся все разумней и добрей. И теперь он вдруг в этом разуверился.
Уже гости ушли, родители легли спать, а он все думал и думал. Зачем становиться взрослым, зачем жить, думал он, если человек не делается добрей? Бессмысленно. Он мучительно искал доказательств того, что человек делается добрей. Но не находил. Впрочем, поздно ночью он додумался до одной зацепки и уснул.
Утром отец должен был повести его к зубному врачу. Мальчик был очень грустным и задумчивым. Отец решил, что он боится предстоящей встречи с врачом.
— Не бойся, сынок, — сказал он ему, — если будут вырывать зуб, тебе сделают болеутоляющий укол.
— Я не об этом думаю, — ответил мальчик.
— А о чем? — спросил отец, глядя на любимое лицо сына, кажется осунувшееся за ночь.
— Я думаю о том, — сказал мальчик, — добреет человек или не добреет? Вообще?
— В каком смысле? — спросил отец, тревожно почувствовав, что мальчик уходит в какие-то глубины существования и от этого ему плохо. Теперь он заметил, что лицо сына не только осунулось, но в его больших темных глазах затаилась какая-то космическая грусть. Отцу захотелось поцелуем прикоснуться к его глазам, оживить их. Но он сдержался, зная, что мальчик не любит сантименты.
— Сейчас людоедов много? — неожиданно спросил мальчик, напряженно о чем-то думая.
— Есть кое-какие африканские племена да еще кое-какие островитяне, — ответил отец, — а зачем тебе это?
— А раньше людоедов было больше? — спросил мальчик строго.
— Да, конечно, — ответил отец, хотя никогда не задумывался над этим.
— А были такие далекие-предалекие времена, когда все люди были людоедами? — спросил мальчик очень серьезно.
— По-моему, — ответил отец, — науке об этом ничего не известно.
Мальчик опять сильно задумался.
— Я бы хотел, чтобы все люди когда-то в далекие-предалекие времена были людоедами, — сказал мальчик.
— Почему? — удивленно спросил отец.
— Тогда бы означало, что люди постепенно добреют, — ответил мальчик. — Ведь сейчас неизвестно — люди постепенно добреют или нет. Как-то противно жить, если не знать, что люди постепенно добреют.
Боже, Боже, подумал отец, как ему трудно будет жить. Он почувствовал всю глубину мальчишеского пессимизма.
— Все-таки люди постепенно добреют, — ответил отец, — но единственное доказательство этому — культура. Древняя культура имеет своих великих писателей, а новая — своих. Вот когда ты прочитаешь древних писателей и сравнишь их, скажем, со Львом Толстым, то поймешь, что он умел любить и жалеть людей больше древних писателей. И он далеко не один такой. И это означает, что люди все-таки, хотя и очень медленно, делаются добрей. Ты читал Льва Толстого?
— Да, — сказал мальчик, — я читал Хаджи-Мурата.
— Тебе понравилось? — спросил отец.
— Очень, — ответил мальчик, — мне его так жалко, так жалко. Он и Шамилю не мог служить, и русским. Потому его и убили… Как дядю Георгия.
— Откуда ты знаешь, что доктора Георгия убили? — настороженно спросил отец.
— Вчера я лежал, но слышал из кухни ваши голоса, — сказал мальчик.
Отцу стало нехорошо. Он был простой инженер, а среди школьников, с которыми учился его сын, появилось немало богатых мальчиков, и сын им завидовал.
Взять хотя бы эту дурацкую историю с мерседесом. На даче сын его растрепался своим друзьям, что у них есть мерседес. Но у них вообще не было никакой машины. А потом мальчишки, которым он хвастался мерседесом, оказывается, увидели его родителей, которые ехали в гости со своими друзьями на их Жигулях. И они стали смеяться над ним. И он выдумал дурацкую историю, что папин шофер заболел и родители вынуждены были воспользоваться Жигулями друзей.
Объяснить сыну, что богатство не самое главное в жизни, что в жизни есть гораздо более высокие ценности, было куда легче, чем сейчас. Сейчас сын неожиданно коснулся, может быть, самого трагического вопроса судьбы человечества — существует нравственное развитие или нет?
Он знал, что мальчик его умен, но не думал, что его могут волновать столь сложные проблемы. Хорошо было людям девятнадцатого века, неожиданно позавидовал он им. Как тогда наивно верили в прогресс! Дарвин доказал, что человек произошел от обезьяны, значит, светлое будущее человечества обеспечено! Но почему? Даже если человек и произошел от обезьяны, что сомнительно, так это доказывает способность к прогрессу обезьян, а не человека. Конечно, думал он, нравственный прогресс, хоть и с провалами в звериную жестокость, существует. Но это дело тысячелетий. И надо примириться с этим и понять свою жизнь как разумное звено в тысячелетней цепи. Но как это объяснить сыну?
Когда они вышли из подъезда, он увидел, что прямо напротив их дома в переулке стоит нищая старушка и кормит бродячих собак. Он ее часто тут видел, хотя она явно жила не здесь. Нищая хромая старушка на костылях кормила бродячих собак. Она вынимала из кошелки куриные косточки, куски хлеба, огрызки колбасы и кидала их собакам.
У него не было никаких сомнений, что старушка все это находит в мусорных ящиках. Она с раздумчивой соразмерностью, чтобы не обделить какую-нибудь собаку, кидала им объедки. И собаки, помахивая хвостами, с терпеливой покорностью дожидались своего куска. И ни одна из них не кидалась к чужой подачке. Казалось, что старушка, справедливо распределяя между собаками свои приношения, самих собак приучила к справедливости.
— Вот посмотри на эту старушку, — кивнул он сыну, — она великий человек.
— Почему, почему, па? — быстро спросил сын. — Потому что она кормит бродячих собак?
— Да, — сказал отец, — ты видишь, она инвалид. Скорее всего, одинокая и бедная, но считает своим долгом кормить этих несчастных собак. Где-то мерзавцы убивают невинных людей, а тут нищая старушка кормит нищих собак. Добро неистребимо, и оно сильнее зла.
Теперь представь себе злого человека, который всю свою жизнь травил бродячих собак. Но вот он сам впал в нищету, стал инвалидом и роется в мусорных ящиках, чтобы добывать объедки и, сунув в них яд, продолжать травить бродячих собак. Если бы это было возможно, мы могли бы сказать, что добро и зло равны по силе. Но можешь ли ты представить, что злой человек в нищете, в инвалидности роется в мусорных ящиках, чтобы травить собак? Можешь ты это представить?
— Нет, — сказал мальчик, подумав, — он уже не сможет думать о собаках, он будет думать о самом себе.
— Значит, что? — спросил отец с жаром, которого он сам не ожидал от себя.
— Значит, добро сильней, — ответил мальчик, оглянувшись на увечную старушку и собак, которые со сдержанной радостью, виляя хвостами, ждали подачки.
— Да! — воскликнул отец с благодарностью в голосе.
И сын это мгновенно уловил.
— Тогда купи мне жвачку, — вдруг попросил сын как бы в награду за примирение с этим миром.
— Идет, — сказал отец.
Приблизительное время чтения: 6 мин.
6 марта Фазилю Искандеру исполнилось бы 90 лет. Мы предлагаем нашим читателям подборку его рассказов, адресованных взрослым и детям от 10 лет. Глубокие, мудрые истории прекрасно подходят для семейного чтения. В них есть, о чем подумать, и есть, что обсудить.
Писатель обладает даром передавать ощущения от всех пяти чувств — жар раскаленной земли, запах абхазской пихты, сладость сочной груши, прохладу моря и морскую соль, которую чувствуешь, проводя по коже ладонью…
При этом в центре его внимания всегда остаются этические вопросы. Верность и предательство, доброта и жестокость, мужество и трусость. Ему удается пробудить в читателе мысль и при этом избежать назидания. Вот почему он умеет достучаться до самой взыскательной аудитории — детской, ведь ребенок незамутненным сердцем, чистой совестью легко различает фальшь.
1.
Тринадцатый подвиг Геракла
Фазиль Искандер говорил, что «юмор — остаточная радость жизни после вычета глупости», и превыше всего ценил способность человека посмеяться над собой. Герой рассказа Харлампий Диогенович преподает математику в пятых классах. Он из тех педагогов, о которых ученики складывают легенды. Ему удается удерживать внимание класса не с помощью страха, а благодаря наблюдательности и остроумию. Ученик, от имени которого ведется рассказ, пытается избежать публичного позора на уроке, потому что не решил задачу. С этой целью он решается на интригу и почти что срывает урок. Харлампий Диогенович легко разгадывает лукавство ученика и, дождавшись нужной минуты, виртуозно его высмеивает. Искандер рисует характеры героев одной единственной точной деталью, которая раскрывает образ лучше длинных описаний. Эти детали оживляют один день из жизни сухумских пятиклассников, сидящих на уроке математики в тридцатые годы двадцатого века.
«Мне кажется, что Древний Рим погиб оттого, что его императоры в своей бронзовой спеси перестали замечать, что они смешны».
2.
Мальчик и война
Мальчик случайно слышит разговор взрослых о войне в Абхазии (имеется в виду грузино-абхазская война 1992 года). Мальчик растерян и огорчен. Он помнит, как вместе с отцом отдыхал на приветливом побережье Черного моря, какими добрыми и гостеприимными были живущие там люди. И вот в одночасье мирная жизнь исчезает, сменяется беспощадной, изуверской бойней. Взрослые не знают, что мальчик их слышит, поэтому обсуждают такие ужасные вещи, о которых при детях не говорят.
Рассказ делится на две части. Сначала мальчик впитывает в себя страшные картины несправедливой, бессмысленной войны. А потом начинает размышлять над услышанным и задает трудные вопросы своему отцу. «В сознании мальчика внезапно рухнуло представление о разумности мира взрослых». Он задумался, пожалуй, над самым болезненным и трудным вопросом в истории человечества: «Существует ли нравственное развитие? Добреют ли люди с течением времени или становятся все хуже и хуже?» Фазиль Искандер и сам ищет честные ответы вместе с героем. И несмотря на весь трагизм и безжалостность реальности доказывает себе и читателю, что добро неистребимо.
«Даже если человек и произошел от обезьяны, что сомнительно, так это доказывает способность к прогрессу обезьян, а не человека».
3.
«Мой дядя самых честных правил»
Искандер назвал свой рассказ цитатой Пушкина. На первый взгляд, это странный выбор названия, но на самом деле закономерный. Писатель с теплым чувством и довольно подробно рассказывает о своем душевнобольном чегемском дядюшке, безвредном сумасшедшем, который всю жизнь оставался на иждивении родных.
Помните, как Онегин был недоволен, что ему придется ухаживать за больным? Приехав в деревню, он с облегчением обнаружил, что его дядюшка уже умер. Пушкин рассказывает об умершем сквозь восприятие Онегина, тем самым впервые давая понять, что его герой не умеет любить. Лет сорок с ключницей бранился, в окно смотрел и мух давил. Неповторимая человеческая жизнь — за двумя насмешливыми строчками. Мы редко задумываемся над ними, а вот Фазиль Искандер, отталкиваясь от мысли Пушкина, размышляет о безусловной, божественной ценности души каждого из нас. Он дает понять читателю, что нужно прожить долгую жизнь, чтобы научиться смотреть на человека с жалостью и любовью, чтобы принять его и оплакать сердцем.
«Все-таки жизнь и его не обделила счастливыми минутами. Ведь он пел, и пение его было простым и радостным, как пение птиц».
4.
Чик и Пушкин
Из цикла «Рассказы о Чике».
Однажды в класс Чика пришел новый руководитель драматического кружка в поисках талантов. Чик сразу привлек внимание режиссера смелостью и громогласностью, его выбрали на главную роль в пьесе по сказке Пушкина о Балде. Очень польщенный, мальчик гордился своим привилегированным положением и похвастался об этом своей тетке, которая немедленно разнесла приятную весть по друзьям и соседям.
Вместе с Чиком в драмкружок пришел Жора Куркулия, но в актеры его не взяли из-за сильного мингрельского акцента. Скоро выяснилось, что Чика раздражали репетиции, с каждым разом он играл все хуже и хуже. И наоборот, Жора Куркулия показывал очевидные актерские способности. Ко дню представления Чика разжаловали — из Балды он превратился в заднюю часть лошади. С мягкой самоиронией Искандер рассказывает о том, как действует в человеке тщеславие, как оно порождает зависть и мешает искренне радоваться чужому успеху. Но самое главное, писатель дает свой собственный рецепт, как избавиться от этого греха — оказывается, нужно научиться смеяться над собой.
«Она смеялась, как и все, но при этом смотрела на Чика любящим, любящим, любящим взглядом! Даже издалека это было ясно видно. Волна бодрящей благодарности омыла душу Чика. Какая там разница, задние ноги лошади или Балда? Главное, что все это смешно».
5.
Чик знал, где зарыта собака
Из цикла «Рассказы о Чике».
Семья Чика, как следует из истории, живет небогато. Все детство мальчик наблюдает за бытом своих более обеспеченных соседей и пытается вывести какие-то закономерности из того, что видит. Он вообще постоянно пытается структурировать жизнь, сделать ее объяснимой и ко всему подвести научную базу. Даже к игре на деньги. Однажды он замечает, что на сырой, влажной земле всякая монета плохо отскакивает и потому почти всегда ложится точно. Вооружившись своим наблюдением, Чик отправляется играть у колонки с водой, потому что там влажно.
Сначала теория полностью оправдывает себя, и Чику удается баснословно, по мальчишеским меркам, разбогатеть. Но вскоре удача его подводит, и он остается лишь с воспоминанием о своем ошеломительном успехе.
Искандер исследует природу человеческого суеверия. Будучи мудрецом, он ставит знак равенства глупостью и суеверием и осмеивает то и другое.
«Возможно, это был день великого везения. Бывают же такие дни у людей. Вот и Чику выпал такой день, хотя везение и не дотянуло до заката».
6.
Запретный плод
Герой рассказа, абхазский мальчик, живет в дружном многонациональном дворе (действие происходит в 30-е годы прошлого века). Здесь все на виду, и в то же время за каждой дверью — свои обычаи. В семье героя, например, не едят свинины. Ее дразнящий запах и неведомый вкус становятся для мальчика навязчивой идеей, но он стойко удерживается от того, чтобы попробовать запретное лакомство. Однажды он вместе с сестрой попадает в гости к русским соседям. Те предлагают детям сало с хлебом. Мальчик героически отказывается от угощения, а девочка соглашается его принять.
Фазиль Искандер талантливо и точно описывает муки зависти, которые испытывает герой, глядя, как ест его сестра. Мальчик провожает каждый проглоченный кусочек жадным взглядом, и в его сердце растет «праведное» возмущение. По возвращении домой он принимается шантажировать сестру, держа ее на грани разоблачения, а затем не выдерживает и злорадно докладывает отцу об ее отступничестве. И что же? Отец неожиданно встает на сторону дочери и впервые наказывает любимого сына: «Ещё предателей мне в доме не хватало!» Подчеркну, что действие происходит в 30-е годы, в разгар репрессий, и реплика отца вписывается в очень понятный контекст.
Этот рассказ — наглядное доказательство, что в воспитании человека нет мелочей, что благородство и честь прививаются с детства вот такими нравственными уроками.
«Никакой высокий принцип не может оправдать подлости и предательства, да и всякое предательство — это волосатая гусеница маленькой зависти, какими бы принципами оно ни прикрывалось».
Читайте также: «Праздник – это оправдание выполненного долга». Интервью с писателем Фазилем Искандером