Эрнест сетон томпсон рассказы о животных читать

Домино

Семья лисиц таскала кур у Джюкса – и его сыновья динамитом разрушили нору. Потом собаки разорвали лиса-отца. На выросшего черно-бурого в маске на морде красавца Домино началась охота. Зимой он нашел себе подругу – Белогрудку. Весной у них появились лисята. Однажды Домино отвел от норы собаку Геклу. И чуть не погиб от копыт лани-матери. Раз он попал в капкан мальчиков Бентонов, но лань случайно ударом копыта освободила его. Он видел, как собака Гекла убивала овец, но все подумали на лиса. На лис пошли облавой. Обессиленного Домино спасла девочка, впустив его в дом. Она со слезами умоляла отца не отдавать его охотникам. Но он отдал. Те дали лису отбежать – и бросились в погоню. Лис и пес оказались на льдинах. Но лис сумел чудом выпрыгнуть на берег.

Мустанг-иноходец

Ковбой Джо Калон первым заметил у источника Антилопы вороного жеребенка. Подросший мустанг увел кобылиц из стада пастухов. Его хотели убить. Рассказчик увидел его зимой 1893 года, и не стал стрелять в такого красавца. Наконец, коня решили изловить. Но смогли только отбить кобылиц. И команда Дикого Джо решила взять коня измором. Его преследовали много дней, меняя лошадей на свежих. Восемь из них загнали до смерти, а жеребец – ушел! Старик Том Индюшиный След решил действовать хитростью: привел к одинокому мустангу свою кобылку. Поймал его петлей, заклеймил. Но мустанг сбросился с утеса и погиб свободным.

По следам оленя

20-летний Ян охотится на оленей. Он заворожен их красотой, не стреляет, и больше наслаждается любовным общением с природой. Охотничьим хитростям его обучил индеец Часка. Наконец, вместе с Дуффом он подстрелил подругу оленя, тот прирезал это прекрасное животное. Ян догнал и большого оленя, но не смог его убить. Ведь «мы дети – матери-природы. Мы – братья».

Бинго

Рассказчик был свидетелем схватки овчарки Фрэнка и волка. Ему продали щенка Бинго от Фрэнка. «Связь между человеком и собакой может исчезнуть только с жизнью». Бинго вел волчью жизнь: обнюхивал столбы, узнавая, как дела у других собак или волков, шатался по ночам, ел падаль, и пугался грозы и выстрелов. Жил он в конюшне, потом его хозяином стал Райт. Однажды умерла гончая Райта. Бинго не был виноват, но обвинили его. Спустя пару лет только бывшему хозяину он разрешил снять с лапы капкан. Однажды этот хозяин сам попал в капкан. И уже ждал смерти, но верный Бинго принес ему отвертку. Погиб он, наевшись отравленной падали, у порога первого хозяина.

Лобо

Хозяином пастбищ Куррумпо в Новой Мексике был серый вожак небольшой волчьей стаи Лобо. Он ели лучших коров из стада, счет шел уже на тысячи, скотоводы хотели их убить, выстрелом или отравой. За голову огромного старого волка обещали 1 тысячу долларов. Охотники ни могли его одолеть. Вместе с Бланкой Лобо вывел волчат в пещере на утесе. Рассказчик рассчитывал только на хитрую отраву. Но Лобо ее не ел. Тогда рассказчик поставил капканы. В них герой и разбойник не попал, зато попалась его белая подруга Бланка. Ее убили. В горе Лобо искал ее труп – и попал в капкан. «Он потерял силу, свободу и подругу» – и умер в лагере ковбоев от «разбитого сердца». Его труп положили рядом с трупом Бланки.

Вулли

В желтой дворняжке Вулли была кровь шакала, его ум и жизнестойкость. Пастух старый Робен был его хозяином. Вулли пас овец. Однажды Робен послал его искать пропавшую овцу в другом городе. А все овцы был на месте. Робен уехал на пароме без собаки. Вулли 2 года ждал у парома хозяина. Его взял в пастухи Дорли, приятель Вулли. К нему свирепый пес пошел. У всех бешеная лиса таскала скот, кроме фермы Дорли. Фермеры решили, что виновна не лиса, а Вулли. Среди ночи увидели, что он выходит к стадам с целью убивать. Коварный и верный пес был убит топором…

Красношейка

Куропатка, прикинувшись раненой, спасла выводок от лисы. К июлю птенцы окрепли, сами стали добывать пищу. Только самый слабый погиб. После купания в ручье птицы заразились паразитами – опять выжили не все. Еще одного съела выдра. Еще пару застрелил охотник Кэдди, одного проглотила сова. У оставшихся трех птенцов были воротнички, как у настоящих куропаток. Один петушок, самый сильный, и был Красношейкой. К зиме он жил один. Весной он создал семью с Буркой, и был заботливым отцом. Кэдди охотился даже, когда тогда была запрещена. И он убил Бурку. Красношейка один вырастил птенцов. Однажды они с трудом выбрались из-под наста. Потом Кэдди перестрелял всех. А Красношейка попал в его силки, долго бился в них. И его сожрала сова. Это были последние куропатки в тех местах.

Серебряное пятнышко

Рассказчик рад знакомству с удивительной дикой вороной Серебряное пятнышко (это пятно было у нее между глазом и клювом). Он верховодил на холме стаей в 200 ворон, и было ему больше 20 лет. Старый ворон спасал стаю от выстрела, ястреба. Рассказчик изучил много сигналов умного ворона. Со своей подругой он жил в старом гнезде, которое обходили мальчишки. Сам ворон, кстати, ел яйца мелких птиц. Но такова уж природа. Летом молодых воронят учат всем премудростям, чтобы выжить. В ноябре, он, как всегда, повел стаю в теплые страны. Убила же его ночная сова. И ворон в округе стало меньше…

Жизнь серого медведя

Мать кормила и опекала своих медвежат. Однажды на них напал бык. Мать прогнала его. Скотовод сразу понял, в чем дело. Он убил все семейство, кроме Уэба. Медвежонка гоняли барсук, черный медведь, лось и шакалы. Друзей у него не было. Ему пришлось уйти вглубь леса. Там он попал в капкан – и случайно снял его. Потом он вырос в большого медведя. Индеец Спават ранил его. Вся жизнь медведя проходила в борьбе. Он растерзал ранившего его охотника Джека. Его друг Миллер начал на медведя охоту, но тоже погиб. Уэб стал властелином всех этих мест. Потом нашел себе приют в Йеллоустонском парке. И вел там себя смирно. А когда состарился – его выгнал из знакомых мест «лохматый» медведь. Вскоре Уэб умер.

Виннипегский волк

Рассказчик зимой приехал в Виннипег, и увидел из поезда Колдуна – знаменитого волка, жившего в городе, и с презрением отбивавшего атаки собак. Его мать и братьев убил скрипач Поль, а сам он вырос на цепи в конуре у трактирщика. Он бился с собаками и ненавидел пьяниц, а друг у него был один Джим – сынишка трактирщика. Однажды на Колдуна науськали догов. Домой волка увел Джим. Когда Джим умер от болезни, волк убежал. Он не тронул Нинетту, девчонку, бегавшую на свидания с пьяницей скрипачом Полем. Зато сам Поль нанес ему рану. В итоге однажды волк убил его. Отец Нинетты Рено был ему благодарен. Четыре года ловили Колдуна. С кучей собаки, с охотниками с ружьями. И однажды убили его. И сделали из него чучело. Колдун мог уйти в леса, но был верен памяти маленького Джима.

Королевская аналостанка

Продавец печенки кормил кошек, за которых платили хозяева. Бездомная кошка, кормившая котят, надеялась урвать подачку. В итоге ее котят сожрал какой-то черный кот, остался один котенок с отметинами. Кошка из-за собаки отчалила на каком-то судне, и трущобный котенок стал выживать один. Лазил по помойкам, чуть не погиб в зоомагазине японца Мали от клыков лисы. Его выручил негр-работник. Котенка гнали собаки, другие коты, мальчишки. Воробьев он ловить не умел. Спустя месяцы он вырос, стал красивой пятнистой кошкой, научился пить молочко из бидонов на порогах домов, его другом стал победитель черного кота – желтый котик. У них появились котята.

Однажды кошечка принесла им живого кролика, но в итоге его никто не тронул, и кролик вошел в семью. Негр перестрелял котят, а кошку с кроликом посадил в клетку. Кролик издох, а кошка осталась у японца. Он вымыл кошку, дал ей имя Королевская Аналостанка, сочинил родословную, и отвел на выставку. Там ее купили в богатый дом. Но она сбежала в родной ящик за зоомагазином. Японец вернул ее в прежний дом. Она полюбила кухарку, но в доме была несчастна. И опять вырвалась на свободу. Но в ее квартале собирались возводить мост – и снесли многие здания. Все помойки были заняты. Ее подкармливал негр, ее единственный друг. Домохозяин давал ему деньги на печенку – ведь кошка ловит крыс. Вид у нее по-прежнему достаточно аристократический, но в душе – это свободная трущобная кошка.

Мальчик и рысь

В этот год было мало добычи, и рысь едва могла накормить своих детенышей. Когда она тащила в логовище куропатку, ее увидел 15-летний мальчик Тор. Он жил на ферме в семье Корни и его сестер. Рысь ненавидела людей – они ее однажды ранили. Мальчику она тоже казалась жестоким зверем. Один раз он имел возможность пристрелить ее рысят – но не стал. Корни заболел лихорадкой и уехал лечиться к матери. А после заболели и остальные. Рысь унесла почти всех их кур и стала заходить в дом. И ослабевший мальчик схватился с ней не на жизнь, а на смерть. Он сумел воткнуть зверю в бок острогу – она притащилась в логово и умерла. А потом приехал Корни и всех поставил на ноги.

Снап

Рассказчик, торговец, получил от друга Джека в подарок щенка белого бультерьера. Подарок чувствовал себя повелителем в доме. Но через неделю, поголодав, признал в человеке хозяина. Щенок не знал страха: он лупил больших собак и мальчишек. Когда рассказчик уехал торговать проволокой в сельскую местность, то подружился с семьей ковбоев Пенруфов. Они гордились своими собаками, но те трусили при виде волка. Тогда рассказчик выписал к ним своего Снапа. Мужества у него было достаточно. Снап помог их своре убить первого волка. Даже спустя год рана малыша не зажила. Но на новой волчьей охоте он не утерпел и кинулся на громадного волка. В этой схватке храбрец Снап победил, но погиб.

Джек – боевой конек

Большой деревенский черно-белый кролик, сын крольчихи Ясноглазки, Джек Боевой Конек мог убежать от любой местной собаки и кошки. Единственным врагом его была черная дворняга. Однажды зимой он смог убежать от борзой собаки. А раз коровы отбили его от собаки. Конечно, владельцы огородов с дынями тоже стерегли его с ружьями. А он жил себе припеваючи со своей подругой. И тут фермеры решили истребить расплодившихся диких кроликов. Многих убили, а лучших, и среди них Конька, отобрали для натаскивания собак. На состязаниях все делали ставки на собак, но ни одна не смогла догнать Боевого Конька. За тринадцатую победу ему была обещана свобода. Но это был обман. Дух Джека был силен. Раз он спасся, прыгнув на руки бедняка и, в общем, добряка, Мики. Но Конек явно был уже загнан. В него даже стреляли. Но он ушел на свободу и больше не попался людям.

Арно

Маленький Арно – был один из лучших гоночных голубей на голубятне. Он даже смог найти дом, летя из моря. Его рекорды были отмечены на перьях, он также носил колечко с номером 2590 С. Его отобрали для почтовой службы. Записка, принесенная Арно, не раз спасала жизни и состояния людей. Но у почтовых голубей есть враги: хищные соколы и люди, стреляющие их из развлечения. Однажды он ставил очередной рекорд, летел 900 миль, и был пойман вором. Тот дождался потомства от чемпиона и отпустил его. Арно полетел на родину, которую так любил. После выстрела его растерзали соколы. В их гнезде нашли его колечко с номерком.

Уличный певец

Парикмахер с Шестой аллеи подложил воробьиное яйцо в гнездо своих канареек. Воробей Рэнди научился петь лучше канареек, и был знатным драчуном. Однажды он вылетел из упавшей клетки – и стал свободен. Он нашел себе подругу Бидди, свил с ней гнездо, причем, по ее вкусу. Рассказчик подложил им мраморное яйцо – и супруги покинули домик. На новый домик напал воробей Буян, и его прогнал не Рэнди, а Бидди. К несчастью, она удавилась конским волосом из гнезда. А огорченный Рэнди попал под велосипед – и в руки девочки. О нем и его песнях написали в газете, и парикмахер забрал его к канарейкам. Что ж, Рэнди и в самом деле не был по-настоящему дикой птицей. Гнездо он свил, но семьи больше не завел.

Тито

Скотоводы вели войну с шакалами, таскавшими скот. Однажды во главе с пастухом Джеком они убили самку шакала и всех ее детей, кроме одного. Один фермер отнес Тито своим детям. 13-летний Линкольн обижал маленького шакала: охотился на него с лассо, ставил капканы, травил ядом и своей собакой. Взрослые также натравливали на нее собак, обрубили ей, как мертвой, кончик хвоста. От боли Тито сбежала на волю, научилась охотиться. Умная самка шакала, знакомая с хитростями людей, стала главной в стае шакалов. Шакалы «пели» у ферм и ели овец. Весной Тито и Оседланный стали семьей. Из-за нее издали закон с запретом истреблять шакалов отравой – ведь гибли и дорогие собаки. К лету Тито стала счастливой и заботливой матерью. Пастух Джек за деньги открыл на шакалов охоту. Тито пришлось перенести детенышей в новую нору. С последним ее застал Джек с собакой. Была минута, когда жизнь Тито висела на волоске, но Оседланный помог своей семье. Шакалы до сих пор живут в тех местах.

Отчего синицы раз в году теряют рассудок

В былые годы на севере Америки не было зимы. И когда все птицы собрались на юг, синицы над ними смеялись. А потом зима наступила. Но синиц выручили их теплые гнезда. И зимой можно жить. Но раз в году, по осени, они будто сходят с ума, забиваются в опасные места. Все из-за памяти, как их предки по легкомыслию отказались лететь в теплые края.

Медвежонок Джонни

Больной и толстый обжора Джонни жил со своей матерью Злюкой в Йеллоустонском парке. Рассказчик с интересом наблюдал жизнь медведей в этом заповеднике. Ели они со свалки. Рассказчик видел, как у свалки Злюка защитила своего медвежонка от громадного гризли. А от нее самой защитила своих котят кошка у кухни. Впрочем, потом медведица забыла Джонни. И его посадили на цепь. Он полюбил кормившую его кухарку Нору, сидел с ней на кухне. Потом заболел и умер.

Чинк

Глупый, но самонадеянный щенок Чинк жил в Йеллоустонском парке у горца Билла Обри. Однажды Чинк подумал, что поймал сумчатую крысу, но она ускользнула, и пес чувствовал себя дураком. Со временем он поумнел: понял, что люди, кошки, лошади не так безобидны. Один наглый шакал нарочно гонял и кусал щенка. Один раз Билл ушел пить, а голодный Чинк, как настоящий сторож, 4 дня охранял палатку от всех, включая шакала. К ветчине хозяина он не притронулся. Вернувшийся хозяин пожалел маленького мужественного щенка, противостоявшего шакалу.

Читательский дневник «Рассказы о животных» Сетон-Томпсона

Сюжет

Домино: семью черно-бурого лиса Домино убили фермеры. Его самого обвинили в гибели овец, хотя убивала их собака Гекла. Он забежал в дом одной девочки, но ее отец отдал лиса охотникам. Но он смог сбежать по льду реки.

Мустанг-иноходец: вороной дикий конь-иноходец уводит из стад домашних кобылиц. На него открывается охота. Скотоводы загнали своих лошадей, отбили кобылиц, но коня не поймали. Тогда старик Том привел к нему свою кобылу, и смог поймать, заклеймить коня. Но тот, улучив момент, бросился с утеса и погиб вольным.

По следам оленя: Молодой Ян любуется красотой оленей, но он охотник. Он убивает подругу громадного оленя-красавца, но его самого убить у него не поднимается рука. Он чувствует себя братом оленю.

Бинго: щенок Бинго жил волчьей жизнью, но всегда помнил первого хозяина. Однажды, когда тот попал в капкан, спас ему жизнь, принеся отвертку.

Лобо: этот мощный волк стал легендой. Он убил много коров. Отраву он обходил стороной. Поймали его так: убили его подругу Бланку, он пришел к ее трупу, попал в капкан, и умер от горя и несвободы.

Вулли: пес с кровью шакала Вулли служил пастуху Робену. Тому однажды пришлось бросить его. Вулли долго ждал хозяина, потом перешел к его приятелю Дорли. Но почему-то стал не пасти, а убивать овец. Тогда убили его самого…

Красношейка: петушок куропатки Красношейка создал семью, но ее перестрелял браконьер Кэдди. Попал в его силки и сам Красношейка. Его сожрала сова. Так в тех местах перевелись куропатки.

Серебряное пятнышко: этот ворон более 20 лет был вожаком стаи, много раз спасал ее и от выстрелов, и от ястреба. А погиб от ночной совы. И стая распалась…

Жизнь серого медведя: Уэб осиротел. Люди убили его семью. Он вырос в громадного медведя, захватил много территории под свою власть, убил охотников на себя. Старость он встретил в Йеллоустонском парке. Потом его изгнал более молодой медведь – и одинокий Уэб умер.

Виннипегский волк: этот волк жил на цепи у трактирщика. Только мальчик Джим, сын трактирщика, был добр к нему. Но ребенок умер от болезни. В конце концов, скотоводы убили волка. А он не покидал город в память о маленьком друге.

Королевская аналостанка: это трущобная пятнистая кошка, которой владелец зоомагазина японец сочинил родословную. Ее купили богачи. Но она убежала на свободу, к родному дому. Ее другом стал негр из зоомагазина, он подкармливал ее.

Мальчик и рысь: когда в доме остались 15-летний Тор и две девушки, больные лихорадкой, он смог убить сильную наглую рысь, зашедшую в дом.

Снап: неукротимый малыш бультерьер, преданный своему хозяину, вел за собой стаю собак для убийства первого волка. Получив раны, он пошел во вторую схватку с громадным волком – и погиб.

Джек – боевой конек: большого рябого кролика, вместе с прочими, как вредителя, изловили для натаскивания собак. Даже хотели отпустить – так ловко он уходил от собак на состязаниях. В итоге он смог вырваться на свободу.

Арно: Почтовый голубок Арно ставил рекорды, спасал жизни, приносил важные вести, но однажды его поймал вор, чтобы получить от чемпиона потомство. А когда отпустил – голубя подстрелили люди, и прикончили соколы.

Уличный певец: воробей Рэнди жил в клетке с канарейками у парикмахера, от них научился хорошо петь. Случайно оказавшись на свободе, он свил гнездо с воробьихой Бидди. Но она умерла – и Рэнди попал под велосипед, в руки девочки, а потом и в газетную заметку. Эту, по сути, не дикую, а домашнюю, птицу забрал старый хозяин.

Тито: убив семью шакалов, Тито принесли на потеху детям. Старший сын фермера Линкольн обижал Тито, травил его, душил. Тито сбежал, создал семью. Когда люди нашли ее нору, она унесла, под выстрелы и лай собак, детенышей в новую нору.

Отчего синицы раз в году теряют рассудок: синицы не поверили, что придет зима. Остались зимовать, намерзлись, но выжили. И все же по осени будто сходят с ума в память того, как по глупости не полетели на юг.

Медвежонок Джонни: вместе с матерью он жил в парке-заповеднике, ел со свалки, был больным. Мать долго оберегала его, потом бросила. Тогда его стала опекать кухарка Нора. Он полюбил ее. А вскоре умер.

Чинк: щенок глуп и весел. Ему надоедал взрослый шакал. Когда хозяин Билл ушел выпить, голодный Чинк несколько дней охранял палатку и припасы от всех, в том числе, от шакала. Хозяин оценил мужество своего маленького сторожа.

Отзыв

Рассказы о диких и домашних животных, о братстве людей и животных, о собачьей преданности. Каждый отличается своим характером, у каждого своя судьба. Но почти все – свободолюбивы, умны, находчивы, верны. У них есть своя индивидуальность, красота, своя правда. Не всегда люди и звери живут в добрососедстве. Каждый выживает, как может. Жизнь происходит в борьбе. Нередко люди предают животных или истребляют их. Рассказы учат любить и изучать природу, быть любознательным, ценить все живое, видеть в животных ум, смекалку, красоту, быть смелым, находчивым, с чувством юмора.

История бультерьера

1

Я увидел его впервые в сумерках.

Рано утром я получил телеграмму от своего школьного товарища Джека:

«Посылаю тебе замечательного щенка. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит».

У Джека такой характер, что он мог прислать мне адскую машину или бешеного хорька вместо щенка, поэтому я дожидался посылки с некоторым любопытством. Когда она прибыла, я увидел, что на ней написано: «Опасно». Изнутри при малейшем движении доносилось ворчливое повизгиванье. Заглянув в заделанное решеткой отверстие, я увидел не тигренка, а всего-навсего маленького белого бультерьера. Он старался укусить меня и все время сварливо рычал. Рычанье его было мне неприятно. Собаки умеют рычать на два лада: низким, грудным голосом — это вежливое предупреждение или исполненный достоинства ответ, и громким, высоким ворчаньем — это последнее слово перед нападением. Как любитель собак, я думал, что умею управлять ими. Поэтому, отпустив носильщика, я достал перочинный нож, молоток, топорик, ящик с инструментами, кочергу и сорвал решетку. Маленький бесенок грозно рычал при каждом ударе молотка и, как только я повернул ящик набок, устремился прямо к моим ногам. Если бы только его лапка не запуталась в проволочной сетке, мне пришлось бы плохо. Я вскочил на стол, где он не мог меня достать, и попытался урезонить его. Я всегда был сторонником разговоров с животными. Я утверждаю, что они улавливают общий смысл нашей речи и наших намерений, хотя бы даже и не понимая слов. Но этот щенок, по-видимому, считал меня лицемером и презрительно отнесся к моим заискиваниям. Сперва он уселся под столом, зорко глядя во все стороны, не появится ли пытающаяся спуститься нога. Я был вполне уверен, что мог бы привести его к повиновению взглядом, но мне никак не удавалось взглянуть ему в глаза, и поэтому я оставался на столе. Я человек хладнокровный. Ведь я представитель фирмы, торгующей железным товаром, а наш брат вообще славится присутствием духа, уступая разве только господам, торгующим готовым платьем.

Итак, я достал сигару и закурил, сидя по-турецки на столе, в то время как маленький деспот дожидался внизу моих ног. Затем я вынул из кармана телеграмму и перечел ее: «Замечательный щенок. Будь вежлив с ним. Невежливых он не любит». Думаю, что мое хладнокровие успешно заменило в этом случае вежливость, ибо полчаса спустя рычанье затихло. По прошествии часа он уже не бросался на газету, осторожно спущенную со стола для испытания его чувств. Возможно, что раздражение, вызванное клеткой, немного улеглось. А когда я зажег третью сигару, он проковылял к камину и улегся там, впрочем, не забывая меня — на это я не мог пожаловаться. Один его глаз все время следил за мной. Я же следил обоими глазами не за ним, а за его коротким хвостиком. Если бы этот хвост хоть единый раз дернулся в сторону, я почувствовал бы, что победил. Но хвостик оставался неподвижным. Я достал книжку и продолжал сидеть на столе до тех пор, пока не затекли ноги и начал гаснуть огонь в камине. К десяти часам стало прохладно, а в половине одиннадцатого огонь совсем потух. Подарок моего друга встал на ноги и, позевывая, потягиваясь, отправился ко мне под кровать, где лежал меховой половик. Легко переступив со стола на буфет и с буфета на камин, я также достиг постели и, без шума раздевшись, ухитрился улечься, не встревожив своего повелителя. Не успел я еще заснуть, когда услышал легкое царапанье и почувствовал, что кто-то ходит по кровати, затем по ногам. Снап [snap — «хвать», «щелк» (англ.)], по-видимому, нашел, что внизу слишком холодно.

Он свернулся у меня в ногах очень неудобным для меня образом. Но напрасно было бы пытаться устроиться поуютнее, потому что, едва я пробовал двинуться, он вцеплялся в мою ногу с такой яростью, что только толстое одеяло спасало меня от тяжкого увечья.

Прошел целый час, прежде чем мне удалось так расположить ноги, передвигая их каждый раз на волосок, что можно было наконец уснуть. В течение ночи я несколько раз был разбужен гневным рычаньем щенка — быть может, потому, что осмеливался шевелить ногой без его разрешения, но, кажется, также и за то, что позволял себе изредка храпеть.

Утром я хотел встать раньше Снапа. Видите ли, я назвал его Снапом… Полное его имя было Джинджерснап [gingersnap — хрустящий пряник с имбирем (англ.)]. Некоторым собакам с трудом приискиваешь кличку, другим же не приходится придумывать клички — они как-то являются сами собой.

Итак, я хотел встать в семь часов. Снап предпочел отложить вставанье до восьми, поэтому мы встали в восемь. Он разрешил мне затопить камин и позволил одеться, ни разу не загнав меня на стол. Выходя из комнаты и собираясь завтракать, я заметил:

— Снап, друг мой, некоторые люди стали бы воспитывать тебя побоями, но мне кажется, что мой план лучше. Теперешние доктора рекомендуют систему лечения, которая называется «оставлять без завтрака». Я испробую ее на тебе.

Было жестоко весь день не давать ему еды, но я выдержал характер. Он расцарапал всю дверь, и мне потом пришлось заново красить ее, но зато к вечеру он охотно согласился взять из моих рук немного пищи.

Не прошло и недели, как мы уже были друзьями. Теперь он спал у меня на кровати, не пытаясь искалечить меня при малейшем движении. Система лечения, которая называлась «оставлять без завтрака», сделала чудеса, и через три месяца нас нельзя было разлить водой.

Казалось, чувство страха было ему незнакомо. Когда он встречал маленькую собачку, он не обращал на нее никакого внимания, но стоило появиться здоровому псу, как он струной натягивал свой обрубленный хвост и принимался прохаживаться вокруг него, презрительно шаркая задними ногами и поглядывая на небо, на землю, вдаль — куда угодно, за исключением самого незнакомца, отмечая его присутствие только частым рычаньем на высоких нотах. Если незнакомец не спешил удалиться, начинался бой. После боя незнакомец в большинстве случаев удалялся с особой готовностью. Случалось и Снапу быть побитым, но никакой горький опыт не мог вселить в него и крупицы осторожности.

Однажды, катаясь в извозчичьей карете во время собачьей выставки, Снап увидел слоноподобного сенбернара на прогулке. Его размеры вызвали восторг щенка, он стремглав ринулся из окна кареты и сломал себе ногу.

У него не было чувства страха. Он не был похож ни на одну из известных мне собак. Например, если случалось мальчику швырнуть в него камнем, он тотчас же пускался бежать, но не от мальчика, а к нему. И если мальчик снова швырял камень, Снап немедленно разделывался с ним, чем приобрел всеобщее уважение. Только я и рассыльный нашей конторы умели видеть его хорошие стороны. Только нас двоих он считал достойными своей дружбы. К половине лета Карнеджи, Вандербильдт и Астор [три американских миллиардера], вместе взятые, не могли бы собрать достаточно денег, чтобы купить у меня моего маленького Снапа.

2

Хотя я не был коммивояжером, тем не менее моя фирма, в которой я служил, отправила меня осенью в путешествие, и Снап остался вдвоем с квартирной хозяйкой. Они не сошлись характерами. Он ее презирал, она его боялась, оба они ненавидели друг друга.

Я был занят сбытом проволоки в северных штатах. Получавшиеся на мое имя письма доставлялись мне раз в неделю. В этих письмах моя хозяйка постоянно жаловалась мне на Снапа.

Прибыв в Мендозу, в Северной Дакоте, я нашел хороший сбыт для проволоки. Разумеется, главные сделки я заключал с крупными торговцами, но я потолкался среди фермеров, чтобы получить от них практические указания, и таким образом познакомился с фермой братьев Пенруф.

Нельзя побывать в местности, где занимаются скотоводством, и не услышать о злодеяниях какого-нибудь лукавого и смертоносного волка. Прошло то время, когда волки попадались на отраву. Братья Пенруф, как и все разумные ковбои, отказались от отравы и капканов и принялись обучать разного рода собак охоте на волка, надеясь не только избавить окрестности от врагов, но и позабавиться.

Гончие собаки оказались слишком добродушными для решительной борьбы, датские доги — чересчур неуклюжими, а борзые не могли преследовать зверя, не видя его. Каждая порода имела какой-нибудь роковой недостаток. Ковбои надеялись добиться толку с помощью смешанной своры, и когда меня пригласили на охоту, я очень забавлялся разнообразием участвовавших в ней собак. Было там немало ублюдков, но встречались также и чистокровные собаки — между прочим, несколько русских волкодавов, стоивших, наверно, уйму денег.

Гилтон Пенруф, старший из братьев, необычайно гордился ими и ожидал от них великих подвигов.

— Борзые слишком тонкокожи для волчьей охоты, доги — медленно бегают, но, увидите, полетят клочья, когда вмешаются мои волкодавы.

Таким образом, борзые предназначались для гона, доги — для резерва, а волкодавы — для генерального сражения. Кроме того, припасено было две-три гончих, которые должны были своим тонким чутьем выслеживать зверя, если его потеряют из виду.

Славное было зрелище, когда мы двинулись в путь между холмами в ясный октябрьский день! Воздух был прозрачен и чист, и, несмотря на позднее время года, не было ни снега, ни мороза. Кони ковбоев слегка горячились и раза два показали мне, каким образом они избавляются от своих седоков.

Мы заметили на равнине два-три серых пятна, которые были, по словам Гилтона, волками или шакалами. Свора понеслась с громким лаем. Но поймать им никого не удалось, хотя они носились до самого вечера. Только одна из борзых догнала волка и, получив рану в плечо, отстала.

— Мне кажется, Гилт, что от твоих волкодавов мало будет толку, — сказал Гарвин, младший из братьев. — Я готов стоять за маленького черного дога против всех остальных, хотя он простой ублюдок.

— Ничего не пойму! — проворчал Гилтон. — Даже шакалам никогда не удавалось улизнуть от этих борзых, не то что волкам. Гончие — также превосходные — выследят хоть трехдневный след. А доги могут справиться даже с медведем.

— Не спорю, — сказал отец, — твои собаки могут гнать, могут выслеживать и могут справиться с медведем, но дело в том, что им неохота связываться с волком. Вся окаянная свора попросту трусит. Я много бы дал, чтобы вернуть уплаченные за них деньги.

Так они толковали, когда я распростился с ними и уехал дальше.

Борзые были сильны и быстроноги, но вид волка, очевидно, наводил ужас на всех собак. У них не хватало духа помериться с ним силами, и невольно воображение переносило меня к бесстрашному щенку, разделявшему мою постель в течение последнего года. Как мне хотелось, чтобы он был здесь! Неуклюжие гиганты получили бы руководителя, которого никогда не покидает смелость.

На следующей моей остановке, в Бароке, я получил с почты пакет, заключавший два послания от моей хозяйки: первое — с заявлением, что «эта подлая собака безобразничает в моей комнате», другое, еще более пылкое, — с требованием немедленного удаления Снапа.

«Почему бы не выписать его в Мендозу? — подумал я. — Всего двадцать часов пути. Пенруфы будут рады моему Снапу».

3

Следующая моя встреча с Джинджерснапом вовсе не настолько отличалась от первой, как можно было ожидать. Он бросился на меня, притворялся, что хочет укусить, непрерывно ворчал. Но ворчанье было грудное, басистое, а обрубок хвоста усиленно подергивался.

Пенруфы несколько раз затевали волчью охоту, с тех пор как я жил у них, и были вне себя от неизменных неудач. Собаки почти каждый раз поднимали волка, но никак не могли покончить с ним, охотники же ни разу не находились достаточно близко, чтобы узнать, почему они трусят.

Старый Пенруф был теперь вполне убежден, что «во всем негодном сброде нет ни одной собаки, способной потягаться хотя бы с кроликом».

На следующий день мы вышли на заре — те же добрые лошади, те же отличные ездоки, те же большие сизые, желтые и рябые собаки. Но, кроме того, с нами была маленькая белая собачка, все время льнувшая ко мне и знакомившая со своими зубами не только собак, но и лошадей, когда они осмеливались ко мне приблизиться. Кажется, Снап перессорился с каждым человеком, собакой и лошадью по соседству.

Мы остановились на вершине большого плоскоголового холма. Вдруг Гилтон, осматривавший окрестности в бинокль, воскликнул:

— Вижу его! Вот он идет к ручью, Скелл. Должно быть, это шакал.

Теперь надо было заставить и борзых увидеть добычу. Это нелегкое дело, так как они не могут смотреть в бинокль, а равнина покрыта кустарником выше собачьего роста.

Тогда Гилтон позвал: «Сюда, Дандер!» — и выставил ногу вперед. Одним проворным прыжком Дандер взлетел на седло и стал там, балансируя на лошади, между тем как Гилтон настойчиво показывал ему:

— Вон он, Дандер, смотри! Куси, куси его, там, там!

Дандер усиленно всмотрелся в точку, указываемую хозяином, затем, должно быть, увидел что-то, ибо с легким тявканьем соскочил на землю и бросился бежать. Другие собаки последовали за ним. Мы поспешили им вслед, однако значительно отставая, так как почва была изрыта оврагами, барсучьими норами, покрыта камнями, кустарником. Слишком быстрая скачка могла окончиться печально.

Итак, все мы отстали; я же, человек, непривычный к седлу, отстал больше всех. Время от времени мелькали собаки, то скакавшие по равнине, то слетавшие в овраг, с тем чтобы немедленно появиться с другой стороны. Признанным вожаком был борзой Дандер, и, взобравшись на следующий гребень, мы увидели всю картину охоты: шакал, летящий вскачь, собаки, бегущие на четверть мили сзади, но, видимо, настигавшие его. Когда мы в следующий раз увидели их, шакал был бездыханен, и все собаки сидели вокруг него, исключая двух гончих и Джинджерснапа.

— Опоздали к пиру! — заметил Гилтон, взглянув на отставших гончих. Затем с гордостью потрепал Дандера: — Все-таки, как видите, не потребовалось вашего щенка!

— Скажи пожалуйста, какая смелость: десять больших собак напали на маленького шакала! — насмешливо заметил отец. — Погоди, дай нам встретить волка.

На следующий день мы снова отправились в путь.

Поднявшись на холм, мы увидели движущуюся серую точку. Движущаяся белая точка означает антилопу, красная — лисицу, а серая — волка или шакала. Волк это или шакал, определяют по хвосту. Висячий хвост принадлежит шакалу, поднятый кверху — ненавистному волку.

Как и вчера, Дандеру показали добычу, и он, как и вчера, повел за собой пеструю стаю — борзых, волкодавов, гончих, догов, бультерьера и всадников. На миг мы увидели погоню: без сомнения, это был волк, двигавшийся длинными прыжками впереди собак. Почему-то мне показалось, что передовые собаки не так быстро бегут, как тогда, когда они гнались за шакалом. Что было дальше, никто не видел. Собаки вернулись обратно одна за другой, а волк исчез.

Насмешки и попреки посыпались теперь на собак.

— Эх! Струсили, попросту струсили! — с отвращением проговорил отец. — Свободно могли нагнать его, но чуть только он повернул на них, они удрали. Тьфу!

— А где же он, несравненный, бесстрашный терьер? — спросил Гилтон презрительно.

— Не знаю, — сказал я. — Вероятнее всего, он и не видел волка. Но если когда-нибудь увидит — бьюсь об заклад, он изберет победу или смерть.

В эту ночь вблизи фермы волк зарезал нескольких коров, и мы еще раз снарядились на охоту.

Началось приблизительно так же, как накануне. Уже много позже полудня мы увидели серого молодца с поднятым хвостом не дальше как за полмили. Гилтон посадил Дандера на седло. Я последовал его примеру и подозвал Снапа. Его лапки были так коротки, что вспрыгнуть на спину лошади он не мог. Наконец он вскарабкался с помощью моей ноги. Я показывал ему волка и повторял «Куси, куси!» до тех пор, пока он в конце концов не приметил зверя и не бросился со всех ног вдогонку за уже бежавшими борзыми.

Погоня шла на этот раз не чащей кустарника, вдоль реки, а открытой равниной. Мы поднялись все вместе на плоскогорье и увидели погоню как раз в ту минуту, когда Дандер настиг волка и рявкнул у него за спиной. Серый повернулся к нему для боя, и перед нами предстало славное зрелище. Собаки подбегали по две и по три, окружая волка кольцом и лая на него, пока не налетел последним маленький белый песик. Этот не стал тратить времени на лай, а ринулся, прямо к горлу волка, промахнулся, однако успел вцепиться ему в нос. Тогда десять больших собак сомкнулись над волком, и две минуты спустя он был мертв. Мы мчались вскачь, чтобы не упустить развязки, и хоть издали, но явственно рассмотрели, что Снап оправдал мою рекомендацию.

Теперь настал мой черед похваляться. Снап показал им, как ловят волков, и наконец-то мендозская свора доконала волка без помощи людей.

Было два обстоятельства, несколько омрачивших торжество победы: во-первых, это был молодой волк, почти волчонок. Вот почему он сдуру бросился бежать по равнине. А во-вторых, Снап был ранен — у него была глубокая царапина на плече.

Когда мы с торжеством двинулись в обратный путь, я заметил, что он прихрамывает.

— Сюда! — крикнул я. — Сюда, Снап!

Он раза два попытался вскочить на седло, но не мог.

— Дайте мне его сюда, Гилтон, — попросил я.

— Благодарю покорно. Можете сами возиться со своей гремучей змеей, — ответил Гилтон, так как всем теперь было известно, что связываться со Снапом небезопасно.

— Сюда, Снап, бери! — сказал я, протягивая ему хлыст.

Он ухватился за него зубами, и таким образом я поднял его на седло и доставил домой. Я ухаживал за ним, как за ребенком. Он показал этим ковбоям, кого не хватает в их своре. У гончих прекрасные носы, у борзых быстрые ноги, волкодавы и доги — силачи, но все они ничего не стоят, потому что мужество есть только у бультерьера. В этот день ковбои разрешили волчий вопрос, что вы увидите сами, если побываете в Мендозе, ибо в каждой из местных свор теперь имеется свой бультерьер.

4

На следующий день была годовщина появления у меня Снапа. Погода стояла ясная, солнечная. Снега еще не было. Ковбои снова собрались на волчью охоту. К всеобщему разочарованию, рана Снапа не заживала. Он спал, по обыкновению, у меня в ногах, и на одеяле оставались следы крови. Он, конечно, не мог участвовать в травле. Решили отправиться без него. Его заманили в амбар и заперли там. Затем мы отправились в путь. Все отчего-то предчувствовали недоброе. Я знал, что без моей собаки мы потерпим неудачу, но не воображал, как она будет велика.

Мы забрались уже далеко, блуждая среди холмов, как вдруг, мелькая в кустарнике, примчался за нами вдогонку белый мячик. Минуту спустя к моей лошади подбежал Снап, ворча и помахивая обрубком хвоста. Я не мог отправить его обратно, так как он ни за что не послушался бы. Рана его имела скверный вид. Подозвав его, я протянул ему хлыст и поднял на седло, «Здесь, — подумал я, — ты просидишь до возвращения домой». Но не тут-то было. Крик Гилтона «ату, ату!» известил нас, что он увидел волка. Дандер и Райл, его соперник, оба бросились вперед, столкнулись и упали вместе, растянувшись на земле. Между тем Снап, зорко приглядываясь, высмотрел волка, и не успел я оглянуться, как он уже соскочил с седла, и понесся зигзагами, вверх, вниз, над кустарником, под кустарником, прямо на врага. В течение нескольких минут он вел за собой всю свору. Недолго, конечно. Большие борзые увидели движущуюся точку, и по равнине вытянулась длинная цепь собак. Травля обещала быть интересной, так как волк был совсем недалеко и собаки мчались во всю прыть.

— Они свернули в Медвежий овраг! — крикнул Гарвин. — За мной! Мы можем выйти им наперерез!

Итак, мы повернули обратно и быстро поскакали по северному склону холма, в то время как погоня, по-видимому, двигалась вдоль южного склона.

Мы поднялись на гребень и готовились уже спуститься, когда Гилтон крикнул:

— Он здесь! Мы наткнулись прямо на него.

Гилтон соскочил с лошади, бросил поводья и побежал вперед. Я сделал то же. Навстречу нам по открытой поляне, переваливаясь, бежал большой волк. Голова его была опущена, хвост вытянут по прямой линии, а в пятидесяти шагах за ним мчался Дандер, несясь, как ястреб над землей, вдвое быстрее, чем волк. Минуту спустя борзой пес настиг его и рявкнул, но попятился, как только волк повернулся к нему. Они находились теперь как раз под нами, не дальше как в пятидесяти футах. Гарвин достал револьвер, но Гилтон, к несчастью, остановил его:

— Нет, нет! Посмотрим, что будет.

Через мгновение примчалась вторая борзая, затем одна за другой и остальные собаки. Каждая неслась, горя яростью и жаждой крови, готовая тут же разорвать серого на части. Но каждая поочередно отступала в сторону и принималась лаять на безопасном расстоянии. Минуты две погодя подоспели и русские волкодавы — славные, красивые псы. Издали они, без сомнения, желали ринуться прямо на старого волка. Но бесстрашный его вид, мускулистая шея, смертоносные челюсти устрашили их задолго до встречи с ним, и они также примкнули к общему кругу, в то время как затравленный бандит поворачивался то в одну сторону, то в другую, готовый сразиться с каждой из них и со всеми вместе.

Вот появились и доги, грузные твари, каждая такого же веса, как волк. Их тяжелое дыхание переходило в угрожающий хрип, по мере того как они надвигались, готовые разорвать волка в клочья. Но как только они увидели его вблизи — угрюмого, бесстрашного, с мощными челюстями, с неутомимыми лапами, готового умереть, если надо, но уверенного в том, что умрет не он один, — эти большие доги, все трое, почувствовали, подобно остальным, внезапный прилив застенчивости: да, да, они бросятся на него немного погодя, не сейчас, а как только переведут дух. Волка они, конечно, не боятся. Голоса их звучали отвагой. Они хорошо знали, что несдобровать первому, кто сунется, но это все равно, только не сейчас. Они еще немного полают, чтобы подбодрить себя.

В то время как десять больших псов праздно метались вокруг безмолвного зверя, в дальнем кустарнике послышался шорох. Затем скачками пронесся белоснежный резиновый мячик, вскоре превратившийся в маленького бультерьера. Снап, медленно бегущий и самый маленький из своры, примчался, тяжело дыша — так тяжело, что, казалось, он задыхается, и подлетел прямо к кольцу вокруг хищника, с которым никто не дерзал сразиться. Заколебался ли он? Ни на мгновение. Сквозь кольцо лающих собак он бросился напролом к старому деспоту холмов, целясь прямо в глотку. И волк ударил его с размаху своими двадцатью клыками. Однако малыш бросился на него вторично, и что произошло тогда, трудно сказать. Собаки смешались. Мне почудилось, что я увидел, как маленький белый пес вцепился в нос волка, на которого сейчас напала вся свора. Мы не могли помочь собакам, но они и не нуждались в нас. У них был вожак несокрушимой смелости, и когда битва наконец закончилась, перед нами на земле лежали волк — могучий гигант — и вцепившаяся в его нос маленькая белая собачка.

Мы стояли вокруг, готовые вмешаться, но лишенные возможности это сделать. Наконец все было кончено: волк был мертв. Я окликнул Снапа, но он не двинулся. Я наклонился к нему.

— Снап, Снап, все кончено, ты убил его! — Но песик был неподвижен. Теперь только увидел я две глубокие раны на его теле. Я попытался приподнять его: — Пусти, старина: все кончено!

Он слабо заворчал и отпустил волка.

Грубые скотоводы стояли вокруг него на коленях, и старый Пенруф пробормотал дрогнувшим голосом:

— Лучше бы у меня пропало двадцать быков!

Я взял Снапа на руки, назвал его по имени и погладил по голове. Он слегка заворчал, как видно, на прощание, лизнул мне руку и умолк навсегда.

Печально возвращались мы домой. С нами была шкура чудовищного волка, но она не могла нас утешить. Мы похоронили неустрашимого Снапа на холме за фермой. Я слышал при этом, как стоящий рядом Пенруф пробормотал:

— Вот это действительно храбрец! Без храбрости в нашем деле недалеко уйдешь.

Выбранный для просмотра документ Паспорт проекта.docx

Выбранный для просмотра документ Э. Сетон-Томпсон.pptx