Цвет бардо или бордо пишется как

Алексей Тарханов
До востребования, Париж

«Редакция Елены Шубиной» благодарит компанию Louis Vuitton за поддержку в издании этой книги́

Мой Париж

#парижскийадрес #парижскиевремена́

В Париже я бываю почти каждый день.

Случаются моменты, конечно, когда работа заедает. Нет никакой возможности даже высунуть нос на улицу.

Дело в том, что я здесь работаю журналистом.

Статьи образуются неожиданно. Проснешься с утра, а надо писать. Очень мешают террористы. Они вечно не вовремя со своими дикими выходками. Или политические инициативы. Или разные культурные фейерверки. Или демонстрации по субботам.

Но всегда есть возможность открыть дверь, спуститься по лестнице. Два этажа бегом.

А там Париж.

Я к этому так до конца и не привык, хотя живу здесь аж с 2012 года.

До этого я, конечно, приезжал во Францию не раз, упражнялся во французском, гулял, смотрел, ел, пил, слушал фонтаны, но каждый раз мой путь был таким: Тверская, потом Ленинградка, такси, пробка, спешка, зеленый коридор, пристегнуть ремни и открыть шторки иллюминатора, опять открыть, опять пристегнуть.

Потом еще один зеленый коридор, опять такси, пробка, спешка, отель уже в сумерках и наконец-то возможность выйти на улицу и вдохнуть парижский воздух. Тот самый, который в моем детстве привозили в сувенирных баночках Air de Paris.

А тут прямо сразу. За окном.

Во времена перестройки мы забавлялись фильмом «Окно в Париж». Режиссер Юрий Мамин снял кино про то, как изредка в питерской коммуналке открывалось окошко, через которую можно было выйти на парижскую крышу.

Ловко закрутил – думал я тогда. Хорошая история. Фантастика. Очень смешно. Понятно же, что никогда ни один советский человек не пролезет в Европу ни через какое окно. Ни через игольное ушко даже.

Он пойдет в соответствующие органы, подаст бумаги, ему сделают паспорт, поставят визу на выезд, потом он выпросит визу на въезд, потом он выстоит очередь за билетами в агентстве «Аэрофлота» напротив «Парка Культуры». Обменяет валюту – 30 рублей в капстрану. И поедет себе на здоровье.

Но вот так прямо открыть окно и выйти – не смешите.

Оказалось, сказка – ложь, да в ней намек. Не представлял, что вдруг настанет момент, когда это окошко откроется и для меня. И даже не окошко. Целая дверь. Парадное! А там – Париж. Немыслимо.

Я бы понял, если бы у меня в парадном сидел человек в зеленой фуражке. Выходишь из дома, тебе корректный вопрос: «Цель поездки?»

– Личная. За хлебом.

– Проходите!

Увидеть Париж и умереть

#парижскийадрес

Если мне грустно, я выглядываю в окно и думаю: «Там – Париж. Мой Париж».

Вы, наверно, думаете, что я совсем дурачок? Дался мне этот Париж?

Есть богатый Лондон, там все намазано взбитыми сливками с файф-о-клока. Есть Нью-Йорк, оу-вау-Нью-Йорк, где все так и пышет энергией! Только приезжаешь, и сразу энергия, как будто бы тебя подкручивают динамкой. И прямо прет, так и прет.

А Париж? Стар, неопрятен, хамоват, демократичен.

Конечно, я дурачок, но не совсем.

Мне много раз объяснили, что ни во что нельзя влюбляться. И ни в кого.

Стоит влюбиться в женщину, как она уже сидит у тебя в доме и порицает твои порядки.

Стоит влюбиться в квартиру, как нахлынут водопроводные воды, грянет ремонт, выскочат налоги с коммуналками, зачем тебе связываться с недвижимостью, надо снимать жилье и быть как ветер, что ты зациклился на этом Париже, вот сколько неудачного в нем.

Есть неудачное, не спорю. Про это я тоже расскажу.

Когда много лет назад я сочинял путеводитель по Парижу, я выписывал разные умные слова про страсть к этому городу. «Париж стоит мессы». Или вот, только послушайте: «Увидеть Париж и умереть».

Красиво!

У меня случилось всё наоборот.

Сначала как раз я. Я умер. В мозгу моем что-то хлопнуло, лопнуло, в нем неожиданно оказалась кровь, я стал заговариваться, на меня посмотрели с ужасом и отправили на хирургический стол.

Все это я помню смутно, но, когда я ожил, а я таки ожил, я выглядел как персонаж модного тогда фильма «Аватар»: из моей головы тянулись трубочки, по которым из мозга выкачивали всякое ненужное дерьмо, сложные, лишние мысли. Мне сразу стало легче.

Потом ко мне зачастили психологи, которые показывали мне картинки про жирафа, задавали простые задачи и просили что-то сосчитать. Считать я еще в школе не умел, но жирафа знал, мне было лучше, мне было уже не хуже.

Жена звонила мне из Нью-Йорка, где она находилась в важной служебной командировке. Она плакала и говорила: «Держись! Ты только держись. Теперь все будет по-другому». Она сама даже не знала, как была права. Всё стало по-другому. Мы развелись. Я живу в Париже, она в Лондоне. И я держусь.

Холодный прием

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Самое удивительное было в том, как просто оказалось переехать в Париж. В Москве всё прошло очень легко.

Меня знали в посольстве: есть такой восторженный чувак, любит Францию, хочет туда журналистом. Бог с ним, да пускай едет! Крым тогда еще был не наш, и относились к нам по-другому.

Совсем оказалось несложно. Москва меня отпустила, Париж меня принял, и все мое как-то уместилось в одном чемодане.

Я приехал под Новый год. Это, значит, зима.

– Ну какая зима в Париже! – фыркнете вы мне.

Так вот, не фыркайте. Чтобы я не испытывал ностальгии, мне включили настоящую зиму. Не обычную парижскую – которая, конечно, леденцовая, тут вы правы.

Я приехал в дикий холод. Старожилы не припомнят. Минус семь на улице, плюс пятнадцать в спальне. Я вспоминал, что именно при такой температуре выдерживал Николай I маленьких Александра с Константином в детских комнатах в Царском Селе, и проникался ненавистью к самодержавию.

Говоря про минус семь, я вовсе не смеюсь над парижанами – «горя они не знают». Просто минус семь в Париже – это даже не минус двадцать в Москве. Это, считай, под сорок. Полюс холода. Вечная мерзлота.

Здесь не привыкли к морозам, потому что они приходят настолько редко, что их можно не учитывать, как ничтожно малую погрешность. Но уж когда они приходят, горько вспоминаются и одно стекло в оконной раме, и слабые батареи, и привычка ходить по улицам без шапок.

И океан в двух часах, близостью которого раньше можно было только гордиться, теперь наполняет Париж гадкой ледяной сыростью.

Я был счастлив тем, что захватил с собой московскую, почти полярную парку, и первое время ходил в ней: плотно застегнувшись – на улице, нараспашку – в доме. Парижане же сначала относились к холоду наплевательски и, весело хохоча, выбегали на улицу в расстегнутом пальтишке и размотанном шарфике. Я лично пытался остановить безумца, который вел по лестнице ребенка в школу. Куда пошел расстегнутый, запахнись!

– Странно, – сказал мне сосед, удивившись моей горячности, – вы же, кажется, русский, вам ли бояться холода?

– Вы считаете, месье, что мы, русские, не боимся холода? Это совершенно не так! Мы, русские, не боимся жары. Мы считаем, что комната должна быть нагрета докрасна, и тогда нам наплевать, что там на улице. Невыносима ведь не температура на мостовой сама по себе, а отсутствие разницы между улицей и домом.

Что такое мороз для французов? В конце концов, вам надо, стиснув зубы, продержаться две холодные недели, а там весна вознаградит вас сполна. Мы же, погруженные в зиму на полгода, не можем ждать помилования во глубине сибирских руд. Мы можем только яростно бороться, согреваясь снаружи и изнутри.

Мы никогда не шутим с морозом, потому что знаем, как он лют! Мы уважаем его как нашего главного генерала, героя отечественной войны, и не одной. Врагов мы не просто уничтожаем, мы их вымораживаем, как вшей.

А вот сейчас выморозить пытались меня.

Путь к теплу через прописку

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Отсиживаться дома я не мог. Моя виза действовала три месяца, и за эти три месяца Французская республика должна была решить, достоин ли я дальше мерзнуть в ее объятиях.

Сначала следовало прописаться в моей квартире.

Нам в Москве говорили, что «прописки в цивилизованных странах нет». Я помню. Как бы не так! Просто в Париже это происходит вовсе не в полиции. А в коммунальных службах. В так называемой EDF – национальной электрической компании.

Главное доказательство, что ты проживаешь по указанному адресу, это справка электриков о том, что ты там платишь за свет. Мысль о том, что ты можешь платить за свет сразу в двух квартирах, кажется абсурдной и не рассматривается.

Контора EDF в морозы была переполнена, как московская сберкасса в дни выдачи пенсии. Дело в том, что большинство квартир в центре обогреваются электрическими радиаторами, и мороз выгнал из нор злостных неплательщиков. Все, кто с лета откладывал свой визит к электрикам, встали в срочную очередь. Так бегут к ночному зубному люди, прежде надеявшиеся, что пломба сама как-нибудь вернется на место.

Чтобы открыть счет в EDF, надо иметь счет в банке. Чтобы открыть счет в банке, надо иметь счет в EDF. Логически эта головоломка не решается, никак. Практически – да.

Кто-то первый из операционисток верит вам на слово:

– Принесете счет, как только? Обещаете?

– Гадом буду!

К вечеру мне подключили свет, радиаторы заработали, и в абсолютных рекордах потребления электричества, которые ставила в эти дни Франция, была отныне и моя доля.

Отовсюду приходили тревожные известия. Враг наступал – вымерзли посевы салата, страшный урон понесли артишоки. Ночью в пригороде человек, решивший свести счеты с жизнью, прыгнул в пруд с моста, но пруд замерз. Лед выдержал, счеты не свелись. Это была единственная хорошая новость в последнем выпуске по TV.

Утром следующего дня я открыл счет в банке, автоматические двери которого замерзли от холода и не открывались. Надо было идти дальше – в министерство иностранных дел на аккредитацию. А уже оттуда мне предстоял рывок в полицию, в префектуру – вместе с другими понаехавшими, чтобы получить «титр де сежур» – разрешение и дальше согревать Париж своим человеческим теплом.

Бюрократия с мороза́

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Раньше документы подавали сразу чуть ли ни напротив Нотр-Дама, в здании главной парижской префектуры. Но в год моего приезда пункт первоначального приема чертовых иностранцев был перенесен подальше, за Триумфальную арку. В эту общую контору, куда отправляются все понаехавшие из всех парижских районов, я пришел морозным утром и встал в бесконечную очередь, черную на белом снегу.

В дни моей юности я видел такую перед мавзолеем на Красной площади и другую напротив – в ГУМ.

Когда я увидел, что у двери пишутся списки, я окончательно почувствовал себя как дома, в юности. Пропускали только по списку. Доброволец с бумажкой бойко выкликал имена: «Синдих! Али! Нджайе! Мбаке! Ашраф!»

Всерьез он запнулся только на моей фамилии.

Картина напоминала иммиграционный пункт инопланетян из «Людей в черном». Понаехавшие – всех цветов кожи, всех размеров, с губами и черепами всех форм, говорящие со всевозможными акцентами – окружали меня, как инсталляция в этнографическом музее, и я чувствовал себя таким же инопланетянином. Совершеннейшим чужаком, хоть и белым, и седым. Вдвойне чужаком – чуждым и французским полицейским, и очереди.

Люди, стиснув зубы, топтались на морозе, ожидая, когда их пропустят через рамку посидеть на стульях. Мне было жалко уроженцев юга – в очереди не было ни одного эскимоса, а вот им-то погода вполне бы подошла.

Три слова витали в морозном воздухе: «титр», «ресеписе́», «рандеву». Титр – вожделенное разрешение, ресеписе – временное разрешение, а рандеву – то, посредством чего добывается и первое и второе. То есть прием у инспектора. Путь ко всему тогда был один – очередь. Теперь – неработающие сайты в интернете. Даже не скажу, что хуже.

Мне не приходилось в длинной жизни стоять ни в одной приятной очереди, но в этой, довольно противной и холодной, не было ничего оскорбительного. Нас держали не для того, чтобы унизить, но для того, чтобы, как ни странно, помочь.

Мне повезло. В тот день многие остались дрожать дома у печек, и народа было меньше, чем обычно. Через каких-то полдня с ресеписе в кармане я вышел обратно на мороз и двинулся домой по проспекту Великой Армии.

Начинается он там, где кончаются Елисейские Поля – у Триумфальной арки. Это широкий проспект с боковыми улицами наподобие московского Комсомольского или питерского Московского и такой же ветреный в холодное время года.

Он назван в честь Великой армии – шестисоттысячного войска Наполеона, отправившегося в Россию испытывать нашу зиму.

На фризе Триумфальной арки размещены названия мест, где великая армия одержала великие победы. Со стороны проспекта есть и надпись «Москва». Уже двести лет спорят, какая армия там победила, но возвращение из Москвы в Париж, несомненно, относится к самым ужасным страницам французской военной истории.

Сейчас по стопам Великой армии в город входил сибирский антициклон и гнал перед собой прохожих, закутанных, как на картине Прянишникова «Французы в 1812 году».

Москва – Париж

#парижскиевремена́

Французы вскоре прознали, откуда сей колотун, мощный антициклон, атаковавший Европу. Это был мой соотечественник. Гость с северо-востока. По имени «Москва – Париж». Нет, это название больше не ассоциируется с названием знаменитой выставки 1980-х в Центре Помпиду и Пушкинском музее (если бы мы только знали тогда про ветер на афише!). Это холодный фронт, который раз в два-три года налетает на Францию. О нем на третий день, когда колотун просто достал, заговорили все французские телеканалы.

Девушки у метеорологической доски делали страшные жесты, показывая, как пробирает их до костей этот ужасный сибирский мороз.

Картинки, которые показывали в телевизионных прогнозах погоды, напоминали карты военной операции, в которой «синие» из Сибири, как танковые армии СССР, легко проникают вглубь Европы, не встречая на своем пути никакого сопротивления. В общем, наблюдалось начало международной истерии, холодной войны, не придуманной, а подлинной. Леденящая рука Кремля тянулась к Эйфелевой башне. Департамент за департаментом объявляли о введении в действие плана «Большой холод» (Grand Froid).

Тут я снижу пафос, чтобы не слишком пугать. Что такое «Большой холод» по-французски? Это когда минусовые температуры ожидаются, о ужас, даже и в дневные часы. Тем не менее метеорологи не поддавались унынию и пообещали, что, несмотря на холод, дни будут ясными и солнечными. И призывали французов не бояться следующего этапа – так называемого Froid Extreme. План «Лютый холод» не вводился в действие во Франции с февраля 1956 года, когда тоже пришедшие из России морозы остановили течение Сены.

Вечером, когда я включил телевизор и стал греться обретенным электричеством и купленным вином, пришло облегчение. Синоптики из Meteo сообщили, что парижанам идет на помощь атлантический циклон и надо только ночь простоять и день продержаться.

Утром термометр заплясал за окном от радости, температура шла в плюс, снег таял, закапал дождь. Великая армия была спасена, и я вместе с ней.

Парижские люди́

#парижскиевремена #парижскиелюди́

Я слыхал от некоторых многих моих соотечественников, что Париж был бы прекрасен, кабы не мешали парижане.

В моем Париже живет всего 2,2 миллиона человек. Утром в метро кажется, что все 40 миллионов, а летним воскресеньем гуляешь просто-таки в пустыне.

Меня все время спрашивают, завел ли я знакомства. И если завел, то с кем. Но мне кажется, что Париж – это вам не сайт знакомств. Чтобы с кем-то из парижан познакомиться, нужен веский повод.

Ну вот как я познакомился с очень симпатичной семьей, живущей этажом ниже? Очень просто – у меня протекла ванна. Я спускался к соседям понятно в каком настроении. Но соседи тоже волновались и поставили передо мной виски с орешками, и в результате мы долго извинялись друг перед другом за несовершенство сантехники 1930-х.

Но это же должно повезти, труба прохудиться, например.

Вот другое везение – когда на дороге в Париж столкнулись аж четыре машины и моя во главе. Я мог ждать в итоге чего угодно, но в результате мы дождались полиции, заполнили справки для страховой инспекции, и ни один из потерявших вечер не стал бить меня, по доброй русской традиции, бейсбольной битой по голове.

На этой несчастной дороге мне встретились три человека: седовласый представитель старой Франции, финансист, управляющий чужими деньгами; молодой парень с итальянской фамилией из министерства сельского хозяйства; арабский юноша из Лилля. Последний крепко пожал мне руку на прощание и сказал: «Так было решено, чтобы мы столкнулись, не переживайте».

Теперь вы понимаете, почему я завожу друзей очень осторожно.

Но к счастью, моя работа заставляет оторваться от стула и гонит к людям. Про одних я должен писать, с другими – встречаться и делать интервью, с третьими – работать вместе. В итоге у меня создалась неплохая коллекция парижан. Точнее, людей, живущих вместе со мной в Париже. Тут и политики, и актеры, и художники, и просто модные ребята и девчата разных лет. Одни мне нравятся, другие не очень, с одними встретился бы снова с удовольствием, с другими нет, спасибо, не надо, только за деньги.

Парижанка в естественной среде обитания

#парижанки #парижскиелюди́

О парижанках написано много восторженных слов: «Утром по дороге на работу вы встретите ее – строгую, элегантную и провокативную. Вы узнаете ее по юбке и жакету из дорогой натуральной ткани классического кроя в строгую черно-белую клетку в сочетании с черной шелковой блузкой, как бы невзначай расстегнутой на одну пуговицу ниже, чем это принято».

Утром по дороге на работу я все оглядывался в надежде опознать по жакету. Тщетно! С утра затеялся дождик и подул холодный ветер, и парижанки вокруг, как сговорившись, надели резиновые сапоги, куртки и тулупчики, возможно, и вправду расстегнутые на одну пуговицу ниже, чем это принято.

Со временем я понял, что так восторженно парижанок описываем только мы, русские, убежденные в том, что за счастье родиться женщиной в Париже надо побороться.

Парижанки так не думают. Они с рождения парижанки, и, что бы они с собой ни делали, они не станут провинциалками. Если вы возьмете, например, книгу Инес де ля Фрессанж, которая так и называется – «La Parisienne» («Парижанка»), вы прочтете там совсем другое описание гардероба: «Стиль парижанки – это – почти – просто. Мужской пиджак, тренч, голубой свитер, жилетка, маленькое черное платье, джинсы и кожаная куртка. Далее – вопрос сочетания».

Итого семь вещей для всяческих сочетаний. Каждой хватит как минимум на год. Что парижанке после этого делать в магазинах?

Моя первая квартира была расположена на улице Камбон, шагах в двадцати от бывшей квартиры Коко Шанель, где теперь проживают вещи ее имени. Пересекает Камбон улица Сен-Оноре – настоящее ожерелье парижского люкса, на которое нанизана Вандомская площадь с ее ювелирами. Именно здесь, вероятно, парижанки должны роиться стаями, привлеченные ароматами парфюма и блеском драгоценностей.

Однажды я отправился в одну из славных ювелирных лавок по соседству. Не то чтобы мне с утра захотелось бриллиантов, но бывают в жизни мужчины такие даты и моменты, когда ювелирную лавку не объедешь даже на кривой козе.

Каково же было мое удивление, когда ни одной француженки – ни за прилавком, ни перед – в магазине не оказалось. Беседа шла исключительно на непонятном мне языке – и этот язык не был европейским. Девушки в любой момент готовы были перейти на английский. Но не на французский, для этого из подсобки позвали даму постарше, которая учила, наверно, язык еще в Пекинской разведшколе. Она согласилась со мной поговорить, хотя я явно не входил в список предпочтительных клиентов. Да, были у нас русские, сказала она, до сих пор заходят, но куда меньше, были арабы, но они исчезли. «А парижанки?» – взволновался я. «Парижанки? Как не быть – вот месяца два назад заглянула одна».

Продавщицы, щебетавшие между собой и с покупательницами, были красотками, я сразу вспомнил моего папу, воевавшего в Манчьжурии, который говорил мне, что нет женщин прекраснее китаянок. Они не стеснялись с каблуками и косметикой, и их черные шелковые блузки при малейшем движении как бы невзначай раскрывались на несколько пуговиц сразу. В этом они напомнили мне русских женщин, безошибочно узнаваемых на парижских тротуарах.

Хватит нам семи вещей? Да никогда! У нас свой козырь – мы вечно «а ля гер ком а ля гер» и даже в булочную оденемся как в оперу. В этом мы не парижанки – которые легко оденутся в оперу как в булочную. Ювелирные украшения – это для нас, часы – для нас, сумки с плетением монограмм – тоже для нас. Парижанки смотрят на нас с завистью и сомнением, вот они, новые варвары, пришельцы с Востока, которые покупают все, на чем написано «француженка». Они, конечно, видят в этом нашу слабость, которую надеются использовать, пока такая возможность сохраняется. На самом же деле в этом – наша сила.

Когда я спросил одного из главных людей во французском люксе, какое место занимают в его личной классификации русские покупатели, он ответил, что китайцы, конечно, их основная надежда, китайцев много, и денег они приносят немерено. Но в охоте за очень дорогими штучными вещами русские – главные. Мы жадно впитываем парижскую моду и глазами, и всем телом. Мы любим ее не только умом, но и деньгами, что, согласитесь, куда ответственнее.

Другое отличие в том, что парижанки не помешаны так, как мы, на идее здорового питания. Они помешаны на идее хорошего, вкусного, и в этом совершенно правы. Им нечего делать в магазинах, где торгуют диетой и указывают путь к себе. В пекарню же или в мясную лавку стоят женщины аппетитные, как французские булочки (и такие же стройные), кровь с молоком (предельно недиетическое сочетание). На них приятно посмотреть.

Они это, думаю, понимают. Парижанки вообще умеют посмотреть на себя со стороны мужскими глазами и, как правило, не ошибаются в нашей оценке. Они отлично знают, с какой стороны особенно хороши, а с какой неплохо бы и подтянуться. Но не подтягиваются, и я их за это не просто уважаю, а искренне люблю. У меня плоский зад, скажет француженка, зато длинные ноги, так пусть же все о них узнают. Что у меня хорошо – то у меня хорошо, добавит она, а об остальном – забудем.

Французские женщины реже ложатся под нож ради лица и тела и не боятся морщин, потому что морщины всяко красивее начищенного пятака. Если они едут в разные очистительные клиники и спа, то не для того, чтобы провести отныне всю жизнь с клизмой на знамени – они едут немножко промыться и обсушиться, чтобы и дальше ни в чем себе не отказывать. И даже если они толстеют – а ведь они толстеют, как все европейцы вслед за американцами (есть что-то недиетическое в нынешнем плотоядном мире), – они не воспринимают это как повод для суицида.

Да, конечно, мы мало знаем парижских женщин в их естественной, домашней среде обитания. Для нас они все-таки скорее эстетический феномен. И даже больше чем феномен, они – торговый бренд. Чтобы выглядеть как парижанки, наши подруги готовы на многое. Как и во всяком великом бренде, есть здесь и лукавство, и нахальство, и накрутка цены, тем не менее есть и очевидная правда в основе. Но из того, что это бренд, следует и то, что подделки преследуются по закону – чтобы стать француженкой, лучше бы сначала ею родиться.

Французские женщины остаются последней нашей надеждой: они пьют – и не дистиллированную воду, они едят – и не кашу на пару, они интересуются мужчинами, но не охотятся на них. Парижанки нас не разочаровали, в них вся наша надежда, в них разрешение делать все, что нам самим нельзя, но ведь хочется.

Задница в штанах

#лудуайон #парижскиелюди́

Я иду встречаться с Лу Дуайон. Это модель. Модель для подражания. Актриса, манекенщица, художница, дизайнер, певица. Только не говорите мне, что таких девиц сейчас полно: немножко то, немножко другое, а значит, ни то и ни се. Лу Дуайон – она, знаете ли, не такая. Она и то и се.

– С сестрами у меня прекрасные отношения, – говорит Лу Дуайон, – у меня их много, и Шарлотт, и Кейт, и Лола, и Лили. Настоящая девчачья банда.

Банда сестер от разных отцов и матерей.

Лу Дуайон – дочь Джейн Биркин и Жака Дуайона. Старшие сестры – фотограф Кейт, дочь их общей с Лу мамы от композитора Джона Барри (помните музыку в первых кадрах «Джеймса Бонда»?), и Шарлотта – от знаменитого хулигана французского рока Сержа Генсбура. Третья старшая сестра, Лола – первая дочь папы (от монтажерки Ноэль Буассон). Наконец, младшая – Лили, рожденная уже после того, как Биркин и Дуайон расстались. В Средние века так считали принцесс крови, в нынешние – родословные парижской богемы. Большущая, в духе бунтарских 1960-х, семья, где на один брак два развода и никто не считает, кто от какой матери и от какого отца.

– У мамы нет любимиц, – говорит Лу, – но с каждой у нее – особые отношения. Я ей рассказывала все. Почти все – есть все-таки вещи, которыми ты ни с кем не можешь поделиться. И она от меня ничего не скрывает. Я подарила ей «блэкберри», и теперь я получаю сто сообщений в день, у меня ощущение, что я радистка. Как слышите меня? Прием.

Папа-Дуайон – типичный режиссер французского кино, настоящий деятель культуры с философским факультетом в анамнезе, из протестантской семьи, с собственным мнением по любому поводу. Однажды, включив телевизор, он попал на сериал с Лу Дуайон. «Наутро он прислал мне факс. Четыре страницы: кое-что понравилось, но есть и недостатки, такие, такие и еще вот такие. Такой вот он у меня зануда. Когда я посылала ему в детстве открытки, он исправлял в них грамматические ошибки».

В школе у Лу были прекрасные шелковистые волосы. Все пели хором: «Какие прекрасные у вашей девочки волосы», и так продолжалось до тех пор, пока однажды папа не взял ножницы и не срезал их со словами: «Пусть же они теперь увидят, какое у тебя красивое лицо!» В нем бурлил педагогический талант.

Лу Дуайон сыграла у него молодую бунтарку в Trop (peu) d’amour («Слишком (мало) любви»). Она и в жизни была такая, заплетала дреды, носила гвоздик в языке и шлепала босиком по улицам, чтобы досадить буржуазному кварталу, в котором жила. Она готова была на горе всем буржуям сжечь свою жизнь с двух концов, как ее любимый крестный и бывший муж ее мамы Серж Генсбур. Пока вдруг не сообразила, что ее мятеж великолепно вписывается в систему буржуазных ценностей, где полагается ходить босиком и курить косячки в клубах, прежде чем надеть меховое манто и выгуливать детей на газонах эспланады Дома инвалидов.

В 14 лет мама подарила ей собаку. Когда ее сверстницы сходили с ума в дискотеках, она должна была приходить домой – «каждый вечер, чтобы с ней погулять». Лучше иметь кого-то, за кого отвечаешь, чем не иметь, считает Дуайон. «С 14 лет до 19 я работала, а в 19 родился сын. Я не знала той свободы, которая есть у всех двадцатилетних. Я не жалею об этом, но это так».

Ночи она проводит дома, а не ездит с кем-нибудь по клубам: «Не вижу кандидата. Я очень разочарована в моем поколении. Да и времени нет». В конце концов, если 85 процентов молодых людей ее возраста сутки напролет как подорванные скачут по клубам, почему бы, всем наперекор, не посидеть дома с ребенком?

Парижанки знамениты своим умением экономить на распродажах. Лу Дуайон здесь пасует, ее покупки всегда импульсивны. Увидеть витрину из окна автобуса – стоп машина, я хочу это платье немедленно! В общем, вожатый удивился, трамвай остановился. Но с модой Лу не спорит. И не понимает людей, которые моду презирают. Папина дочка, она защищает не идею роскоши как таковой, а идею человеческой коммуникации: «Ваша одежда – это первое, что вы говорите о себе незнакомым людям. Как иначе вы определите при первой встрече идиота без чувства вкуса, от которого надо держаться подальше?»

Однажды она даже сделала для британской марки целую джинсовую коллекцию. Во-первых, она дочь джинсового поколения и помнит, как к родителям приходили гости и она играла под столом, глядя на тридцать пар джинсовых ног. Во-вторых, не зря же она любила кино и профессионально училась рисунку. Она вспомнила двух британских комиков, два бессмертных образа, знакомых всем: трогательное щегольство чаплинских обносок в «Малыше» и «Огнях большого города» и нахальный прикид Джека Даукинса по имени Артфул Доджер из «Оливера Твиста».

Она предложила особый стиль – узкие, как будто бы немного с чужого плеча, но очень породистые вещи. Джинсы она натянула выше пояса, чтобы они больше не висели на бедрах. Рубашки она выпустила из рукавов жакетов и подняла воротник на шее: «Старалась, чтобы было секси. А что самое важное у женщин – если уж ниже пояса, – длинные ноги и круглая попа. Все остальное – приложится».

У нее вполне мужской взгляд – быть может, весьма плодотворный подход к женской моде: «Мне писали письма: в ваших джинсах у меня такая красивая задница! Спасибо вам, спасибо за это! Девушки на самом деле более внимательны к своей заднице, чем мужчины».

Недаром, выйдя голой грудью вперед на обложку «Плейбоя», она получила больше восхищенных отзывов от своих подружек, чем от своих приятелей. Лу Дуайон не боится раздеваться на площадке. Она считает, объективно говоря, что ее тело не очень-то сексуально: «Мне, может, хотелось бы иметь более крутые груди и ягодицы». С некоторой даже завистью она говорит о своих подружках, которые просто не рискуют раздеваться перед камерой, потому что никто не знает, чем это может кончиться. Катастрофой! Сексуальность из них так и пышет сквозь все платья.

– Я не стесняюсь своего тела, в конце концов, это всего лишь мое наследство, его дали мне папа с мамой. И вообще, это мой инструмент для работы – вы ведь не стесняетесь своего диктофона. Но внутри него есть эмоции, которые я берегу от чужих взглядов больше, чем само тело. В этом смысле я очень и очень old fashion. Когда я влюблена, я могу ждать полгода, чтобы лечь в постель с этим человеком, и я скорее умру, чем сделаю это при свете. Мне наплевать на сто бездельников на площадке, которые на меня глазеют, – на здоровье, но перед ним одним я никогда не могу раздеться так же легко, как на пляже.

С видами на квартиру

#парижскийадрес

Мой первый год льстил моему самолюбию. Как вы помните, я поселился сначала в дивном месте – на улице Камбон, напротив польской церкви, что в центральном 1-м округе. Центрее некуда. Центральнее были бы только острова Ситэ и Сен-Луи посреди Сены (кстати, 4-й округ), но там живут только богатейшие снобы, которые всецело пребывают в плену островного сознания и свои острова считают экстерриториальными. Когда им надо перейти мост, они говорят жене: «Дорогая, я в Париж».

У меня был не просто адрес, а, как говорится, The Adresse. Когда я сообщал его знакомым французам, они поднимали брови и говорили что-то вроде «да, Камбон, о, Камбон». И вспоминали Коко Шанель, она жила здесь, деля время между своей квартирой и номером в отеле «Ритц». Который своим не слишком красивым задом выходил на мою улицу.

Подразумевалось, что я большой сноб и любитель роскоши, раз не могу квартировать, как нормальные понаехавшие, в развеселом 18-м округе, а вот только в 1-м – у ограды Тюильри, в двух шагах от Лувра. И что квартиру эту я искал и выбирал исключительно ради адреса на визитной карточке.

Я никого не хочу разочаровывать. Лучше считаться пройдохой, чем дураком. В таких случаях я покорно соглашался и говорил, что Мадемуазель Коко – моя старая подруга, что Тюильри навевает на меня поэтическое настроение и что я должен ходить в Лувр не реже, чем я хожу в душ, потому что это меня делает чище. Но вам я признаюсь. На самом деле квартиру на Камбон я выбрал методом исключения. Она была мила, но не во всем удобна и уж совсем недешева – просто все другие были заведомо хуже.

В мыслях моих рисовались высокие окна с французскими балконами, виды на Эйфелеву башню и эспланаду Дома инвалидов. И непременно в старом доме. Уже из этого ясно, что, приехав в Париже жить, я оставался натуральным туристом. Риелторы мгновенно понимали, с кем они имеют дело – и не только по акценту. Серьезный француз искал бы квартиру в новом доме с горячей водой, которую не надо греть за отдельные деньги, с гаражом, который не надо специально искать, и с подвалом, который, как говорится в объявлениях о сдаче квартир, «дополняет это сокровище».

Удивительно, но цена зависит не только от парадных покоев, но и от подвала – этой темной норы, маленькой подземной комнатенки. Подвал, он же «кав» – один из главных элементов парижского жилья. Здесь можно хранить всю ту полезную дрянь, которую в Москве держали на балконах и лоджиях. «Кав» бывает мощным и забетонированным, как бункер Атлантического вала (тогда в нем можно встретить все что угодно, даже студию звукозаписи), а бывает с утоптанным полом, как в партизанской землянке, и в нем можно встретить кого угодно – даже мудрую домовую крысу.

В старых домах к квартире, кроме «кава», прилагались еще и chambre de bonne, комнаты прислуги под крышей. Но теперь из этих комнаток прислуги делают парижские студии и продают их жадным до экзотики иностранцам, предполагающим, что там жил какой-нибудь непризнанный гений, проклятый художник, поэт-гашишист, а не богобоязненная португальская нянька.

Еще в квартирах страшно ценится вид из окна. Не то чтобы на Лувр, а хотя бы просто на белый свет. Это называется «вю дегаже́» – открытый вид, и что за «вю» там бы ни открывался – хоть на набережную Сены, хоть на крышу супермаркета, главное, что он «дегаже́», освобожденный. Это означает, что в комнате у вас будет дневной свет, а не отсвет люстры соседей напротив. А может повезти настолько, что в квартире окажется хотя бы маленький, но балкончик. Это уже роскошь. Балкончики как раз ухожены, и на них непременно втиснут столик с двумя стульями. Они заменяют террасу, кафе, здесь можно сидеть и болтать. И главное, невозбранно курить. Но попробуй такое найди и сними.

Каждый раз, когда я искал квартиру, мне был нужен самый сложный вариант из возможных – квартира на одного и в центре. При таких запросах вас воспринимают либо в качестве несчастного рядового солдата мирового люкса с Вандомской площади, готового на любой самый убогий пенал, лишь бы сэкономить время на поездках из пригорода, либо в качестве богатого бездельника, приехавшего в Париж пошвыряться деньгами.

Горько говорить, но хозяина и жильца здесь разделяет страшное взаимное недоверие. Казалось бы, цель у нас общая, его задача – квартиру сдать, моя задача – квартиру снять, и ничто не мешает нам на этой почве объединить усилия. На самом деле законы трактуются в мою пользу до такой степени – здесь они все в пользу неимущих, – что квартирные хозяева, опасаясь участи зайца из лубяной избушки, всячески пытаются от меня застраховаться.

То есть законы все за меня – и все они против меня, потому что жилье мне не сдают.

На просмотры квартир здесь принято ходить с подробнейшим досье, наполненным справками и копиями документов с младенческого возраста. Эти документы передаются хозяину, который делает свой выбор, руководствуясь иногда разумом, но, по многочисленным отказам судя, иногда и чувствами.

Мало того что мне не сдадут квартиру, цена которой превышает треть моей зарплаты, они еще могут попросить, например, заморозить на моем банковском счету сумму годовой или полугодовой аренды. Или потребовать поручительство какого-нибудь достойного члена общества, готового, в случае моих затруднений, прийти на помощь. Нет, не мне – хозяину.

Притом что зарплата в шесть тысяч евро считается огромной, трудно понять, как парижане оплачивают свои квартиры без помощи всемирного банка.

Но в конечном итоге это повод для гордости. Я – столп парижской экономики. На мне зиждется общество. Мне предстоит компенсировать низкие зарплаты и социальную уравниловку, потому что настоящий француз на зарплату не живет. Он живет на ренту, на доходы с того, что прабабушка оставляла бабушке, на сдачу своих квартир и охотничьих угодий. Добыча в этих угодьях – я. Поэтому меня надо пощупать, нагулял ли я достаточный жирок и покрылся ли пухом, чтобы меня общипать.

Мне предлагали и тихий нуворишский 16-й округ, и староденежный 7-й, но эти предложения я не мог принять всерьез. Либо это были старые клоповники (о таких в московских объявлениях деликатно пишут «требует ремонта»), либо квартиры были изукрашены для сдачи сумасшедшим дизайнером, любителем красных кухонных шкафов и ультрамариновой плитки в сортирах. Но даже если квартира сохранилась в неприкосновенности после двух мировых войн, студенческих бунтов и атаки смелого колориста, она бывала пропитана какой-то ужасной тоской, копившейся здесь долгие годы.

Я помню квартиру в 7-м округе. Всем бы хороша. Но она находилась на шестом этаже, и я лез к ней по крутой лестнице, а риелторша, упираясь мне в спину, приговаривала, что вместе с договором аренды я обязательно получу и ключ к лифту, потому что многие на этой лестничной клетке за лифт не платят, вот и ходят ногами. Я, честно сказать, не хотел таких соседей, жадных и одновременно выносливых.

Не хотел я и в новый дом окнами на улицу. В Париже я искал недемократичные стены и ворота, за которыми скрываются частные садики, потому что в демократичном и сложно устроенном пространстве первого этажа современного дома на соседней улице происходит постоянная беда.

У французов, как мы помним, счет этажей начинается со второго, а первый у них – ре-де-шоссе (rez-de-chaussée). И это правда не дом и не этаж, а часто какое-то проходное chaussée, где свинячат ночные прохожие или то и дело селящиеся здесь алкоголики. Последних здесь деликатно называют SDF (sans domicile fix), что звучит, конечно, приятнее нашего «бомж», хотя означает ровно то же самое. Вот потому-то я и предпочел квартирку на собственной дворовой лестнице на втором, то есть, по французскому исчислению, первом этаже.

Старина антиквар

#парижскийадрес

В моем дворе жил французский стилист, который шил платья, а может, продавал то, что сшили другие. Я мог наблюдать из окна, как он сидел за столом и смотрел в пространство поверх висевших на вешалке одежд. За все время, что я там жил, к нему никто не пришел прибарахлиться, но, видимо, это был мощный талант, настоящий художник.

Этажом выше жил английский живописец, который мечтал когда-нибудь прославиться на континенте. Вечером он сидел у окна, что над моим, и покуривал травку в ожидании славы. Работал он редко, выпивал часто, словом, был типичным деятелем культуры из моего детства. Разве что не скандалил, не водил девчонок и не жаловался всем вокруг, что заел Союз художников и что его шедевры зарубил худсовет.

Полдома занимала гостиница, и окна, выходившие в наш двор, иногда открывались. Тогда я видел счастливых приезжих, которые смотрели во все глаза на настоящий аутентичный парижский дворик с настоящими чудаковатыми парижанами (я, русский, да англичанин-живописец).

За интерьер двора отвечал местный антиквар. Выставив во двор столик со стульями, он посиживал за ним с бутылочкой шампанского и доверенными клиентками. Уговорив клиенток и проводив шампанское, он брался за художественные поиски.

Я с упоением наблюдал, как на маленьком верстачке под деревцем он изготавливал антиквариат.

Его рецепт был прост – берется относительно новая вещь, простая как табуретка, да хоть та же табуретка, немного царапается, возится по земле, а затем покрывается несколькими слоями грубой краски или морилки. Предмет становился почтенным, пожившим, видавшим виды. Я смотрел на это раскрыв рот: на моих глазах вещь без истории обретала историю – и удивительным образом с каждым новым годовым слоем становилась не дешевле, а дороже.

Среди вещиц на витрине антиквара были, впрочем, и действительно старые предметы. Возможно, над ними поколдовали антиквары предыдущих поколений. И все эти предметы мой сосед любил как родных, передвигал их за стеклом, а иногда разглядывал их часами, выставив, как молчаливых собеседников, на стол или лавку.

С вещами у нас в стране был разговор короткий, с людьми тоже. Во Франции жили так же бурно, как и мы, но были умнее, и на чердаках и в подвалах сохранили невероятное количество милого барахла, которое с момента своего рождения уже несколько раз сменило хозяев. Не о коллекционных экземплярах, блистающих на аукционах, идет речь, а о нормальном «среднем слое» старых вещей, само присутствие которых в квартире говорит о том, что ее хозяева не вчера на свет родились и не на улице себя нашли.

У этих старых вещей есть одно важное качество. Они человечны. Они окружали нас в те времена, когда мы могли надеяться только на себя и оттого себе доверяли. Они были продолжением нашей руки и использовали только нашу, одну, человеческую силу, а не взывали к электрическим ресурсам из розетки. Драгунской саблей до сих пор можно кого-нибудь зарубить, мельницей с ручкой и сейчас можно смолоть зерна в недоступный современным кофемолкам порошок, а вот старые мобильные телефоны не годятся даже в виде молотка.

Меж тем старье выполняет роль камертона – так иконы висели когда-то в домах советских атеистов. Это единственная для нас возможность коммуницировать с прошлым ежедневно, не отправляясь в музеи. Там – сплошное «руками не трогать». Здесь – вся история в наших руках. Эти вещи объясняют нам, что жизнь не исчезнет вместе с нами и что от нас тоже останется какая-то память. Даже если она вчера сделана у меня под окнами.

Адель после «Адели»

#адельэкзаркопулос #парижскиелюди́

В день встречи с Адель Экзаркопулос я понял, почему люди, работающие с актерами, называются агентами. Агентурная сторона была проработана до мелочей. «Адель вышла», – доложили мне. В ответ я отрапортовал, что занял наблюдательный пост в кафе Arts et Métiers, и получил следующую депешу: «Адель будет через пять минут. Займите место на террасе. Надеюсь, вы ее узнаете?»

Да как же я ее не узнаю! Красавица гречанка, наивная и сексуальная в одно и то же время. Она же занималась передо мной любовью с Леа Сейду, азартно поедала спагетти и давилась устрицами в гостях, считайте, вся ее жизнь прошла у меня на глазах в «Жизни Адель» Абделатифа Кешиша. Сейчас придет. Дохнет духами и туманами.

– Это вы Алексей? – спрашивает меня юная пухлая девочка в тяжелых мартинсах и безразмерном военном бушлате с нашивкой бундесвера на рукаве.

– Ой! Это вы, Адель?

Это она – «надежда французского кино» (согласно «Сезарам» и «Люмьерам»), она – новая Роми Шнайдер (на то и премия Роми Шнайдер). Это в ее честь переименовали фильм и главную героиню, которая вообще-то была в комиксе «Синий – самый теплый цвет» Клементиной. Там крутят любовь две девочки, одна утонченная, другая утолщенная, одна возвышенная, другая приземленная, одна с голубыми волосами, другая со своими собственными. Художницу с голубыми волосами играла Леа Сейду, а Адели Экзаркопулос достался характер простой, народный.

Режиссер Абделатиф Кешиш, хитрец, умница, провокатор, собрал кастинг как для синема-верите. Леа – из богатейшей семьи главнейших кинематографистов Франции, где все таланты и поэты. Адель – дочь гитариста, работающего в ресторане, и аптекарши. С тех самых пор она не просто мадам Экзаркопулос, а Адель из «Жизни Адель». Это ей не надоело?

– Я смирилась. Иногда неприятно, особенно когда пытаешься рассказать в интервью о новой роли, которая в этот момент куда больше занимает. Понимаю, что «Жизнь Адель» повлияла на людей и на меня тоже. Но все, что можно по этому поводу сказать, там и сказано – три часа о воспитании чувств. Что недоговорено, что объяснять?

Когда я спрашиваю ее, что самое противное в кино, она отвечает: «Эгоцентризм людей, которые там работают. Эгоизм, желание покрасоваться за счет других. А еще – замечательные фильмы, которые невозможно снять, потому что не хватает денег, и чушь, на которую деньги находятся сами. Несправедливо все устроено».

Актерствовать в жизни она страшно не любит, хотя опыта ей не занимать. Когда после успеха в «Жизни Адель» о ней заговорили как о «молодой актрисе», «открытии Кешиша» и так далее, мало кто заметил, что фильмов в ее биографии больше, чем у режиссера. А играет она и вовсе с десяти лет.

Родители, решив, что она уж слишком застенчива, отдали ее в театральный кружок. Явно не представляя, что тем самым определят ее судьбу. В любительской студии ее увидела дама, подбиравшая актеров, и вытащила на пробы. «Меня тогда не взяли, хотя я была второй, – говорит Адель, – но я ничуть не расстроилась. Зато съемку увидели другие агенты, и меня начали приглашать на роли, сначала в телевизионные сериалы, потом в кино».

В «Безумно» Пьера Годо она сыграла преступницу, известную всей Франции как Эмма C., участницу «банды варваров», похитившей и замучившей молодого парня. Девушка-приманка, получив восемь лет и пережив две попытки самоубийства, влюбила в себя начальника тюрьмы. Когда дело вскрылось, его посадили. Нечто вроде нашего «Тюремного романса» с Мариной Неёловой, разве что у нас уголовником был мужчина – Александр Абдулов.

В жизни Адель этот фильм значит теперь не меньше, чем синий цвет. В самой большой и перенаселенной тюрьме Франции – парижской «Флери-Мерожи» – она встретила не убийц, а людей: «Если бы я не снималась в кино, я хотела бы работать в тюрьме. Я все время думаю о людях, которые там, во тьме, забытые всеми».

– Думаете, вы им нужны?

– Персонально я? Может, и нет, но им нужны собеседники. Всем нужны собеседники. Мы вели там кружки по актерской импровизации. Ты приходишь, даешь сюжеты и играешь. У женщин там нет актерских амбиций.

Самая влиятельная молодая женщина мира, по версии журнала Forbes, роется во внутренних карманах бушлата в поисках новой пачки сигарет. Не найдя, разживается папироской у парней за соседним столиком.

Мы заговариваем о моде, и Адель хриплым голоском курящей старшеклассницы настаивает, что любит вещи самые простые и не гоняется за брендами. Она знает свое тело и, как и всякая красавица, особенно хорошо знает его недостатки: «У меня слишком большие руки и рельефная попа, я не влезу в наряды моделей. Их, наверное, выбирают так, чтобы, кроме платья, ничего интересного не было видно».

Адель рассказывает, что родители до сих пор вместе (есть чем гордиться, когда все кругом в разводе), у нее двое младших братьев. «Они любят приходить к мне, потому что у меня – свобода. Я стараюсь участвовать в их воспитании, но не мучать нравоучениями, а просто рассказывать, какова жизнь на самом деле».

– Не как в кино?

– Роберт Де Ниро говорил, что в кино живешь чужой жизнью, но без чужого дерьма. И тут я согласна. Кино учит быть внимательнее: выйдешь с площадки, посмотришь вокруг – и все кругом кино».

Она недавно снялась в фильме «Вернуться», где ее героиня, похоронив мужа, одна воспитывает сына: «Я не думаю, что необходимо самой иметь детей, чтобы играть такие роли. Но, кажется, не зря судьба привела мне эту героиню, когда я стала матерью, когда жизнь изменилась».

Вот интересно, что берет она от своих героинь и есть ли такая женщина, которую она нипочем не согласилась бы сыграть?

– Когда ты молодая, есть вещи, которые ты себе обещаешь никогда не делать. Смотришь на взрослых: «Ну как они так могли, я никогда так не буду, никогда в такое не вляпаюсь» – и потом с удивлением обнаруживаешь себя в таком же положении. Есть женщины, которыми бы я ни за что не хотела бы стать в жизни. Это одно. Кино – другое. Я становилась в нем очень разными людьми. Чему я научилась, мне кажется, это никого не судить, или судить, но не осуждать. Я многое узнала о себе самой, причем открытия приходят, бывает, через несколько месяцев, а то и лет после съемок.

– То есть ваши персонажи возвращаются к вам и говорят: «Адель, а помнишь?»

– Да, бывает, я вспоминаю, что у моей героини случилось что-то похожее. И думаю: вот теперь я ее лучше понимаю, чем тогда. Может, это связано с тем, что я и взрослею через свои роли. Каждая оставляла след на коже, как татуировка.

У Адель под левой грудью написано «Pentru tine, de o mie de ori mai mult», что означает на румынском «Для тебя в тысячу раз больше».

– Я сделала ее в шестнадцать лет. Это из книги «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни о дружбе двух мальчиков. Это способ сказать: «Я тебя люблю». А на спине у меня выколоты кинжал и перчатка, знаки верности, в которую я верю. И третья татуировка – на арабском на моем запястье, «Мой ангел» – это для моей тунисской кузины. Все мои тату сделаны в путешествиях. Ошибки молодости? Нет, это рассказ о том, что я пережила, и какая разница, где он записан, в памяти или на теле.

Журналисты числят ее в десятке главных модниц страны, она носит на съемках колье Bvlgari и сумки Louis Vuitton, но это тоже игра Адель, а не ее жизнь. Когда мы встречались с ней в предыдущий раз, обладательница Золотой пальмовой ветви снимала однушку пополам с двоюродной сестрой. «Прекрасные денечки, мы до сих пор близки, хотя нелегко выносить кого-то, когда ты год спишь с ним не только под одной крышей, но на одной кровати. Нам было так весело, я всегда улыбаюсь, когда это вспоминаю».

Ну а как же инстаграм, для которого она снимается в треске и блеске, как и положено героине социальных сетей? «Я люблю это занятие и уважаю моих подписчиков, но, как говорится, “ничего личного”. Моя семья – она моя, я не готова ей ни с кем делиться. Я просто не выдержу, если кто-нибудь соберется обсуждать тех, кого я люблю, потому что инстаграм – это проходной двор, где полно скучающих и злых людей. Там никогда не будет фото моего сына Исмаила, потому что дебильный комментарий со ста пятьюдесятью ошибками причинит мне боль. Я умею себя помучить, но уж лучше не так».

Моя деревня

#парижскийадрес

Москвичи страшно любят жить в центре. Но в Париже обнаружилось, что, где бы ты ни остановился, ты живешь в центре.

Прописавшись в 1-м округе, я из москвича официально превратился в почти что парижанина – одного из примерно двух с половиной миллионов человек, живущих в черте старого города XIX века.

Так вот, у каждого из парижан – старинных, потомственных, как некоторые мои соседи, и у недопарижан, парижан без году неделя, вроде меня, – Париж свой, отдельный.

Разница даже не в том, что жители бедного 18-го округа пользуются всем городом в целом по-другому, чем жители богатого 1-го.

Парижане не живут в городе. По городу ходят туристы. А горожанин живет в своей деревне, ограниченной несколькими улицами. В каждой есть лучший ресторан, моднейший магазин и настоящая традиционная булочная. В булочную соседней деревни – которая за углом – идти совершенно незачем. От добра добра не ищут. Если рынок – то свой, колхозный, районный. Тыква буквально на дом. Устрицы в самом цвету.

Отсюда и насыщенность города разными привлекательными точками местного притяжения: магазинами, ресторанами, музеями, галереями, которые распределяются по всем кварталам. Потому что, если ты не Лувр, не Гранд-опера и не Галери Лафайет, твердо надеяться можешь только на тех, кто по соседству. Они твои клиенты. И лучше их сделать завсегдатаями.

Обычное желание парижанина, когда с ним уговариваются о встрече, назначить ее за углом, поближе. Хотя в нем борются любовь к родному очагу и неукротимое любопытство. Лень и жадность, скажут недоброжелатели.

Задача парижанина при составлении своего личного списка удовольствий и развлечений одна – получить как можно больше радостей жизни и не потратить зря ни одной минуты и ни одного евро. И вот тут-то местный патриотизм и квартальные скрепы могут дать сбой.

Парижский житель держит в голове, что, как ни хорошо вот здесь, теоретически можно найти что-то получше и вот там. Поэтому сколько бы ни было уже в Париже лакомых местечек, а все время появляются новые. Жизнь проходит в исследованиях и открытиях. Вопросы множатся. Люди пребывают в активном поиске пищи. Необязательно духовной. И бездуховной тоже.

Вчера я смотрел на пришвартованные у набережных баржи. Но не потому, что я решил, как Пятачок, убежать из дома и стать моряком. Это тоже квартиры, и они тоже сдаются. Тут тебе и балкон, и река, и «вю дегаже́» и подвал-«кав» в трюме. Да еще и возможность менять адрес хоть пять раз в год – пока не пойдешь ко дну под грузом впечатлений.

Спящие красавицы

#парижскийадрес #парижскиестрахи́

Когда ты ищешь квартиру, у тебя есть отчетливое ощущение, что город перенаселен. Мест нет! Всё занято. На самом деле на каждой улице квартиры пустуют. Иногда годами, иногда десятилетиями. Я помню, как в Париже обнаружили квартиру, в которую никто не входил с 1940-х.

Представьте себе жилище богатой девушки, унаследовавшей перед войной квартиру, мебель, картины, скульптуры, всё, которая в разгар оккупации бросает это самое «всё» и уезжает на юг, туда, где немцы сохранили хоть и декоративную, но французскую республику Виши. И даже после победы так и не возвращается в столицу, живет в своей провинции, хотя и аккуратно платит charges (вода, электричество, налог) и умирает в почтенные сто пять лет.

Когда присланные наследниками адвокаты и оценщики входят в комнаты, их встречают интерьеры начала прошлого века, сохранившиеся в неприкосновенности под густым слоем пыли. Снимки, попавшие в Сеть, и вправду напоминают декорации: слепые зеркала, картины в золотых рамах, не тронутые деликатной молью ковры и красиво отклеившиеся обои. Накрытый стол посреди гостиной, чучело страуса у стенки и кукла Микки-Мауса в углу. Квартиру стали называть «капсулой времени» и «замком спящей красавицы».

Среди прочих вещей в квартире находят портрет работы Джованни Болдини, изображающий красавицу актрису Марту де Флориан, девушку страстную, пользовавшуюся в Париже XIX века огромным успехом. Как выясняется, она приходилась хозяйке квартиры бабушкой. История спящей красавицы была подана как исключительный случай. И я поверил бы в исключение, если бы не слышал о таких же от далеких и близких людей.

Мои приятели купили квартиру в распрекраснейшем и богатом районе Нёйи. Ею владел весьма пожилой человек, нейрохирург – в квартире лежали истории болезней разных людей, которым даже знакомство с великим хирургом не помогло обрести бессмертие. Господин хирург последние двадцать лет жил не в Париже, а на морском берегу, где у него был другой дом, и, кажется, не один. Когда он умер, не оставив ни завещания, ни наследников, адвокаты потерли руки и взялись за розыски.

Поскольку речь шла не о том, чтобы, скажем, выгуливать хирурга в коляске по набережной и поить его микстурой, а о том, чтобы разделить деньги за его квартиру, родственники обнаружились довольно быстро и в немалом количестве. На заключительном этапе покупка превратилась в водевиль. Сделка все время висела на волоске, потому что владельцы увеличивались в числе, как лернейская гидра, на место любой исчезнувшей бабушки становились ее дети и внуки.

Теперь я с большим вниманием разглядываю окна парижских домов и думаю, где еще прячутся эти самые капсулы времени? За запыленными, давно не мытыми окнами на третьем этаже или за вечно закрытыми железными ставнями на четвертом?

Гуляя по городу, я то и дело встречаю витрины, увешанные объявлениями о продаже квартир и домов. И почти перед каждым стоит влюбленная пара иностранцев и разглядывает предложения: квартира в 5-м округе с видом на Люксембургский сад, дом на границе Версальского парка, вилла на Кап-Мартен. Это могут быть и рычащие американцы, и наши соотечественники. Разница в том, что одни говорят: «Ridiculously Expensive!», то есть «До смешного дорого», а другие: «Да это дешевле, чем наша квартира!» Что совершенно не значит, что завтра они пойдут к нотариусу заключать договор. Но если это произойдет, в Париже окажется одной капсулой времени больше.

Это проблема всех знаменитых городов, способных вызывать любовь с первого взгляда. Беда лишь в том, что она проходит – и трудно понять, сколько таких квартир рассеяно тут и там, как склепы былых очарований и заблуждений. В том периоде жизни, когда мы любим, мы спешим расширить нашу территорию любви на разные города – в этом есть что-то от рекомендаций сексологов, советующим супругам разнообразить места сношений и позы. Потом наступает другой период, и мы не можем возвращаться туда, где были счастливы, потому что все там напоминает о том, что счастья больше нет.

В процессе жизни квартира переполняется не только вещами, такими же странными, как чучело страуса, но и чувствами, и ожиданиями, и воспоминаниями. От них становится тесно. Места не хватает. Память отказывает. Очень много пыли. В аукционных залах Drouot в Париже я видел отдельные комнаты, этому посвященные. Когда отсортировано все главное типа портрета бабушки (среди антикваров есть специалисты высокого полета, которые обследуют старые квартиры на предмет неожиданностей и тайников), в дело вступает второй эшелон, вытряхивающий жилплощадь подчистую – от детских игрушек до последнего коврика перед кроватью. На задававшийся нам в школе вопрос «что ты оставишь после себя людям?» продавцы Drouot имеют точный ответ: хлам в картонных ящиках!

Я понимаю людей, которые не могут войти в оставленную ими квартиру, как будто бы там случилось убийство. И то, что в этой квартире была убита всего лишь любовь или совместная жизнь, дела не меняет, запах мертвечины так же непереносим. В сонниках, в которые я время от времени заглядываю, потому что верю в сны, любая квартира – обещание перемен, и какой она предстает перед вами ночью, такую перемену и предвещает. И нет, я не хотел бы увидеть во сне фантастическую квартиру со всеми ее картинами. Это был бы настоящий кошмар. Красавица, которой уже не добудишься, верхом на страусе и с Микки-Маусом в руках.

Пища душевная

#парижскаяплоть

Утренний круассан в Париже – декларация о том, как и с кем вы провели ночь. «Что-то вы сегодня берете четыре, – говорит мне моя булочница, – а обычно ведь два?»

Что тут скажешь. Разве что вспомнишь историю, рассказанную Брижит Бардо в книге ее воспоминаний. Старлеткой она пришла к Роже Вадиму с твердым намерением ему отдаться, но режиссер, даже не просыпаясь, послал красавицу в булочную. Нечего тут зря трясти булками. Лучше неси круассаны к завтраку. Еда важнее всего, важнее работы и даже важнее секса.

Не зря у французов так прямо и говорится про еду: «первое и последнее удовольствие» – le premier et le dernier plaisir. Это про всю жизнь, в плавном течении которой удовольствиям отведены законные места. Но это и про течение дня. Обеденный перерыв для француза неотменяем, как молитва для правоверного. Где бы ни был мусульманин, в нужный час он расстелет коврик и поклонится в сторону Мекки. Где бы ни был француз, двенадцатичасовой дарованный профсоюзом перерыв мощно поднимет его и понесет в ближайшее любимое кафе, где он проведет как минимум час.

Звонить по делу с двенадцати до трех во Франции считается не совсем приличным. И даже не совсем разумным. Если ваш собеседник не полицейский, не пожарный и не неотложный врач, он отнюдь не в конторе, а наслаждается сегодняшней едой. Медленно, спокойно, никуда не спеша.

За соседним столом русская пара возмущенно обсуждает, почему все никак не несут десерт. Не спорьте, сограждане, не мешайте пищеварению. Вы можете мне поверить, что, если горячий десерт принесли сразу, это значит, что он был готов заранее и по пути на стол проведен через микроволновку. А француз спокойно ждет, потому что ожидание гарантирует, что его блюдом занимаются специально.

Он ждет. Ну и вы подождете его первого, второго и третьего. И чашечки кофе, которой обязательно заканчивается обед. Это черная точка в конце. Без кофе счет не полон, и, когда ты собираешься уйти, не отведав десерта и не испив кофе, официанты начинают волноваться: не понравилось? неужели ты спешишь на самолет или опаздываешь к президенту? Ну так и президенты никогда не отказываются от шоколадного пирога – это известно всей Франции и заметно всему миру. Наверно, если в стратегический момент déjeuner грянет ядерный апокалипсис, генеральный штаб попросит отложить развязку, пока не принесут кофе.

Францию долго пытали фастфудом. Но не очень преуспели. Даже сейчас в склонности к фастфуду скорее замечены французы без национальной истории, иммигранты, их дети, которым и биг-мак – еда. Француз с прошлым на это не купится, он не любит, когда в конечном продукте нельзя прочитать историю его возникновения. Ведь он, француз, не с парашютом сюда был сброшен – он знает, где он родился, где и с кем учился и что делали его предки при Людовике XIV, пусть даже они и не делали ничего примечательного. Этого же он требует от пищи – хорошей родословной.

Он должен точно знать, на каких именно пастбищах нагуливал жирок его антрекот. И даже страшный скандал с добавлением некачественной конины в некачественное мясо, который коснулся всех фастфудов, оставил настоящего француза равнодушным. Конечно, он посмеялся над теми, кто ел отравленные дерьмом гамбургеры и промышленные сосиски, но его рацион безопасен. Если даже бык и съел случайно лошадь, то на качестве мяса это никак не отразилось. Готовых котлет из кулинарии уважающий себя француз в рот не возьмет, как булгаковский Филипп Филиппович.

Если уж он согласится на котлету, то только на самую удивительную. Что входит в состав промышленных блюд на неясной котлетной основе, так называемых гамбургеров с конвейера: собственно котлета из какого-то мяса, картонного вкуса хлеб, пласт безымянного сыра, маринованные огурцы, лист салатового цвета. Плюс кетчуп и горчица. А вот в ресторанчике Flottes на улице Камбон гамбургер включает еще и эскалоп из фуа-гра и лесные грибы. Минус горчица и кетчуп. Но и подают его на фарфоровой тарелке и не разрешают поедать стоя.

Я не хочу наврать, что в Париже совсем нет фастфудов. Здесь раскинуты все международные сети, есть и «Старбакс», есть «Макдоналдс», который ласково называют «Макдо» (я всякий раз вспоминаю начало «Криминального чтива»: «Ты не поверишь, как они там называют биг-мак. Ле биг-мак!»), и Pizza Hut, которую здесь читают как «Пицца Ю», и бесконечные блины и сэндвичи из французского багета. Но блины и палки багета часто бросают туристам, а «Пицца Ю» и «Макдо» для бедных, торопливых и укуренных. Поэтому все время французские повара пытаются придумать, как бы приблизить Fast food к Haute Cuisine^[1].

Попытка овладеть кулинарной улицей и дать ей душу и сердце – например, ресторанчики сети boco. На первый взгляд – типичный фастфуд, но у входа вы увидите щит с именем великой поварихи Анны-Софи Пик рядом с совершенно не пиковской ценой 5,60 евро. Сеть boco – это разложенные в стеклянные банки блюда, сделанные из биопродуктов (оговорюсь сразу, что я не поклонник биопродуктов и из зеленых уважаю только змия) и по рецептам от супершефов из ресторанов – героев Мишлена.

В списках не только Анна-Софи Пик, но и Жиль Гужон, и Эмманюэль Рено. В меню несколько произведений кулинарных звезд по совсем не звездным ценам. Плюс графинчик Côtes du Rhône трех основных цветов на выбор, другие вина в бутылках – по желанию.

Впервые я встретил эту лавочку в Берси, а потом нашел и поближе к центру, возле Оперы. Можно унести домой, можно съесть на месте.

Успех boco иллюстрирует еще одну особенность французского питания. Как это ни странно для страны великого Эскофье, основоположника всех правил высокой кулинарии и многозвездных кухонь, прейскурант – один из главных критериев оценки еды, к которому здесь прибегают. Вне этого – разве что произведения гениев, кулинарных моцартов или лобачевских, цены на которые ограничены только их фантазией и вашими возможностями. Если в ресторан уровнем чуть пониже не попасть, это означает вовсе не то, что готовят здесь боги, а только то, что в сравнении с соседями здесь установлены ангельские цены. Практически все рейтинги это учитывают и автоматически соотносят цену с качеством.

В прошлые выходные я отправился в лучший ресторан соседнего округа. Заказать столик заранее было почти невозможно, но по страшному блату у меня приняли заказ. Итог? Было очень вкусно, но не так запредельно вкусно, чтобы сюда записываться за неделю. Но вот счет раскрыл глаза на причины шумной популярности заведения. Французы ценят не только вкус, но и послевкусие.

Дочка пошла в новую школу. В первый же день она пожаловалась, что школа не нравится. Почему? Учителя? Дети дразнятся? «Нет, – отвечала дочка, – не так вкусно, как в прежней». На обед им отводят два часа, многие уходят домой, некоторые остаются на эту огромную переменку, и провести ее невкусно – в сущности, худшее из наказаний.

Сегодня провожаю ее в школу и вижу родителей с детьми, толпящихся перед доской объявлений. Расписание уроков, очередная угроза опаздывающим? Что же это за бумага, которую так живо изучают и комментируют?

Предано гласности новое меню школьной столовой. «Сегодня у них на сладкое шоколадный мусс», – строго говорит один из родителей другому. Читаю и я: «Понедельник. Ягненок с розмарином и пюре из сельдерея. Вторник. Камбала в лимонном масле с запеченным картофелем». Чувствую, учеба наладится.

Кукольный владыка́

#фабрициовитти #парижскиелюди́

Фабрицио Витти живет в Париже на Вавилонской улице в компании шестиста кукол. Когда он придумывает обувь, он спрашивает у них совета.

Что за улица Вавилонская? 7-й округ Парижа. Старые деньги, нафталин и скука, считают французы. «Спокойный, романтический… неинтересный… пустынный. То, что мне надо. Люблю наполнять пустоту, – говорит мне 50-летний итальянец. – Это вам не дворец с видом на Эйфелеву башню, это старая парижская квартира, ну а весь ее декор – вещи из времен моего детства, из Италии 1960-х».

Фабрицио Витти рассказывает, как купил ее с первого взгляда: «Я проходил мимо агентства и увидел молодого человека, он был очень красив – впрочем, он и сейчас красив, – его звали Николя, и я подумал: “Этот мальчик точно найдет мне квартиру по вкусу”. Первая, которую он мне показал, была эта».

Он говорит о своей квартире как о декорациях ситкома, в которых просыпается каждый день. Здесь все, что ему нужно: гостиная с зеркалом над камином, библиотека с телевизором, который никогда не включается, спальня для гостя, если вдруг гость заведется.

Хозяйская спальня – она же рабочий кабинет – через ажурный стеллаж. Здесь за письменным столом он придумывает обувь для Louis Vuitton и для себя: год назад он начал параллельно свою именную марку Fabrizio Vitti.

Фабрицио – коллекционер. Отчасти даже в фаулзовском духе – в его подвале живут куклы, шесть сотен маленьких модниц. «Прошлый владелец хранил в нем коллекцию вин. Я не пью вина, и я отправил большинство кукол туда. Им там удобно в коробках и, надеюсь, не страшно».

Самые близкие, доверенные куклы живут вместе с ним, в библиотеке и в спальнях. «Одна из них сейчас со мной, она не захотела выходить, потому что не одета и стеснялась чужого мужчину. Но я вижу, ей нечего бояться. Пойдемте, я вас познакомлю».

Мы заходим в библиотеку, где на диване сидит в одиночестве прекрасная девушка в полупрозрачном платье из органзы.

– Она немного печальна сегодня, – говорит чуть извиняющимся тоном Витти. – Знакомьтесь, ее зовут Азалия.

– Азалия? Как цветок?

– Я люблю цветы.

Цветов в доме огромное количество. Но сплошь искусственных: «Мне было больно видеть, как они умирают, я перешел на искусственные, они ничем не хуже. Их красота вечна, как красота кукол».

Куклы живут в каждой комнате и выглядят довольными своей кукольной жизнью: «У меня есть портной в Италии, который шьет им платья и белье. Рисую ему модели из старых Vogue. И есть завод Louis Vuitton, который помогает делать для них красивые туфельки. Я всё им покупаю: и юбки Prada, и духи Guerlain, и сумки Louis Vuitton, и платки Hermès».

Он говорит, что родители никогда не мешали ему, мальчику, играть в куклы. Никто в 1960-х не считал это странным. Отец, Карло, был писателем, любил музыку, оперу, кино, «каждый четверг он вел меня на новый фильм». Красавицу маму звали Альда, но она придумала себе имя Рената, которое ей куда больше шло.

– Мама родилась в семье коммунистов, но была ревностной католичкой. На стене моей комнаты висели Че Гевара, потому что сестра Микела была коммунисткой, Дева Мария, потому что мама бы-ла религиозной, и Донна Саммер, моя любовь на все времена.

Первая кукла, которую полюбил Фабрицио, была Барби 1970-х: «Это кукла-женщина с нереальными пропорциями тела и с нереальной жизнью. Куклы – единственное доступное мне изменение сознания. Я никогда не пил вина, ни разу в жизни не был пьян, не принимал наркотики, но с куклами мир меняется».

Куклы помогают ему работать. Они для Фабрицио как макеты для архитектора. Они готовы часами примерять его вещи. Обувь не существует отдельно от тела, она – продолжение ноги, завершение бедра, опора груди, ответ цвету волос и глаз. «Мои туфли – для того, чтобы женщина чувствовала себя в них радостно и легко, а не для того, чтобы на них изумленно смотрели мужчины, – говорит мне Фабрицио. – Ей должно быть приятно, а не только удобно».

В этот момент я вспомнил гениальную выставку дизайнерской обуви в лондонском музее Victoria&Albert «Pleasure and Pain» – про то, как в течение ста лет удовольствие хромает в туфельках рядом с болью. Он прав, Фабрицио. Женщины острее чувствуют боль, особенно такие маленькие.

Есть ли еще женщины в этой квартире, кроме наряженных кукол да горничной-филиппинки, хозяйничающей на кухне? Черно-белые актрисы на стенах, красавицы 60-х. Вот стена Брижит Бардо, а вот стена Катрин Денёв, о которой Витти говорит с особенной нежностью, как о старинной знакомой.

– В первый раз я увидел ее в «Дневной красавице» по телевизору. Старшая сестра столько рассказывала мне об этом фильме. Мама взяла ее тогда на Бунюэля – тринадцатилетнюю, все-таки в головах у людей было гораздо больше свободы. Сейчас всякий раз, когда я встречаю Катрин Денёв на показах, мы подолгу с ней разговариваем. Она не просто красива до сих пор, она одна из тех женщин, кто не загубил себя в угоду своей красоте.

Я представляю себе ежедневную жизнь Фабрицио Витти в этой белой квартире со множеством лилипуток. Он работает, он думает о своей новой коллекции, сидя перед выключенным экраном телевизора: так можно увидеть то, что он хочет, а не то, что ему хотят показать. Новое его увлечение – русские куклы. Он покупает у Натальи Лосевой, у сестер Поповых, у Анны Добряковой из Tender Creation («мне только что прислали Ольгу, взгляните, у нее идеальная физика женщины»).

В коллекции сплошных Барби я почти не вижу Кенов. В спальне сидит плюшевый медвежонок, единственный среди кукол мальчик. Наверно, в отсутствие хозяина он наводит порядок среди обитательниц кукольного дома, когда они начинают сплетничать и ссорится.

– Сейчас я делаю свою обувь, – говорит Фабрицио, – и начал принимать клиентов здесь. Я вижу, что им это нравится. Иногда им настолько здесь нравится, что приходится говорить: «Как? Неужели уже уходите?»

– Да, Фабрицио, спасибо, пора!

Либерте, эгалите и калите́

#парижскаяплоть

Расхваливая французов, к их liberté, égalité и fraternité я бы прибавил еще и qualité. Свобода, равенство, братство – это прекрасно. Но без качества никуда. Франция живет идеей качества, которое всяко дороже братства.

Казалось бы, мы и сами теперь приучены, что за качество надо платить. Стоп. Вот здесь и находится главное отличие нашего взгляда на вещи от французского. Они-то считают, что платить надо – за качество.

Поясню. Мы считаем, что если у нас есть деньги, то мы можем покупать разные дорогие цацки и ими дивно наслаждаться. Цена здесь – синоним качества. Для нас совершенно очевидно, что есть гребешки с фуа-гра, а есть пирожки с капустой. Гребешки – это Haute Cuisine, a пирожки – это низкий жанр. Гребешки должны стоить много, пирожки должны стоить копейки.

Для моих соседей-французов цена не имеет такого прямого отношения к качеству. Я не хочу сказать, что они не ценят деньги. Еще как ценят. Просто от денег здесь не ждут немедленного волшебства.

Вернемся же к нашему пирожку. Пусть он стоит мало, но стоит потратить время на то, чтобы найти лучший пирожок в Париже и уже на него потратить деньги. Самая простая и дешевая еда здесь тоже различается по качеству. Разница между одухотворенным «артизанальным», художественным пирожком, наилучшим в моем районе, и рядовым, качественным пирожком с магазинной полки (вероятно – страшно даже подумать – испеченным на кухне супермаркета из замороженного полуфабриката) может быть значительнее, чем между пирожком и гребешком в модном московском ресторане.

Первое время я страшно удивлялся тому, как много конкурсов и призовых мест вокруг каких-то удивительно примитивных и буквально малостоящих вещей.

Вы думаете, здесь проверяют, что лучше: Chanel или Dior, кит или слон? Нет, то и дело мы узнаем, где в Париже самая прекрасная сосиска андуйет. Или что утренний кофе надо, оказывается, пить не где-нибудь, а в Télescope, что на улице Вилледо в 1-м округе. В рейтингах оцениваются не пенки и сливки, а самый что ни на есть простой продукт.

Ну как определить, кто делает лучший в Париже бутерброд? Это же не кухня, не бланманже на севрском фарфоре, а просто разрезанный пополам хрустящий багет, домашнее масло и ветчина.

Как ты эту разницу вообще почувствуешь, когда у тебя хлеб и так в ассортименте на углу, а ветчина на выбор – напротив? Так вот, в недавнем серьезнейшем рейтинге лучших парижских творцов бутерброда, опубликованном «Фигаро», лидируют гастрономические рестораны и большие шефы. На пьедестале почета – Ив Камдеборд в Avant-Comptoir и Эрик Фрешон в Lazare.

Оказывается, даже между хлебом и хлебом лежит настоящая пропасть. Бывший финансист и продавец недвижимости Бенжамен Тюркье погнался за длинным багетом и нашел себя за прилавком. Его булочная 134 RdT (что означает 134, Rue de Turenne – улица Тюрен) знаменита «хлебным баром» с хлебом сорока сортов и видов. Влиятельнейший профсоюз булочников и пирожников дважды награждал 134 RdT за круассаны и багет. Ему и хлеб с ветчиной в руки.

Мы-то всегда понимали французскую кухню исключительно по-хлестаковски: «Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку – пар, которому подобного нельзя отыскать в природе!» А тут Association amicale des amateurs d’andouillettes authentiques (Дружеская ассоциация любителей настоящих андуйет) присваивает рейтинги лучшим образцам колбасок из свиных кишок.

В общем, напрасно мы представляем себе французов обедающими исключительно за белоснежной скатертью и в ресторанах со звездами. Они вполне готовы к самой простецкой пище, даже к фастфуду. Но к каждому своему обеду они намерены отнестись с последней серьезностью. Хорошо, я буду есть бутерброд, но пусть этот бутерброд изготовит мне мастер своего дела, лицензированный международной бутербродной ассоциацией, настоящий профессор кислых щей. Качество – не против свободы, но вот равенство оно исключает напрочь.

Московская дорога в Сибирь

#парижскаяплоть

Можно ли жить во Франции и не пить вина? Мне говорят, что такое возможно, но я не верю. Мне еще объясняют, что сами французы по всем статистическим данным стали меньше пить, ну и что, они мне не указ. Если надо, выпьем и за это, не станем себя щадить. Как говорил Жан Габен, «начну употреблять молоко не раньше, чем коров станут кормить виноградом».

Сомелье в соседнем ресторане зовется Мишель. На самом деле он Миша, а может быть, даже Мишко, потому что по родителям – серб. Но не любит об этом говорить и если откликается на славянскую речь, то разве что на русскую, из уважения ко мне. Раз рожден во Франции, то считает себя стопроцентным французом. Как настоящий сербо-француз, Мишко-Мишель любит новые винные регионы.

Он считает, что бордо переоценено. Что нечего кормить этих бывших прихвостней англичан и приплачивать им за звонкие имена. Тяжесть и пышность бордоских вин адресованы туристу, гостю, готовящемуся ко встрече с прекрасным. Если бы ему приходилось вкушать это прекрасное два раза в день за обедом и за ужином, организм неизбежно запросил бы чего-нибудь полегче. К примеру, бургундского.

В Бургундии проще найти что-нибудь свое, близкое, здесь маленькие участки, не такие гордые владельцы, не огромные урожаи. «Не зря же, – наставительно говорит Мишель, – мы бордо продаем, а бургундское пьем сами».

Но и бургундское, по его мнению, слишком уж известно. Мишель идет дальше, он пьет и ищет, ищет и пьет. В последний раз он поставил передо мной бутылку, которая называлась Chemin de Moscou – «Московская дорога».

– Пей, русский! Откуда название, как думаешь?

– Может быть, это в честь побед и поражений Великой Армии? – спрашиваю я. – Это же настоящий миф, «Во Францию два гренадера / Из русского плена брели… / Иная на сердце забота: / В плену император, в плену». Идут и отогреваются бутылкой из родных мест, из Лангедока. Так, что ли?

– Нет, – хохочет Мишель, – к «Войне и миру» это вино не имеет никакого отношения. И к руке Москвы тоже! Мы даже не отчисляем процент компартии.

Оказывается, так испокон века называлась дорога, которая поднимается мимо виноградников. Почему Москва, один бог знает.

А другое вино, бокал которого он мне тоже налил, называется «Маленькая Сибирь», La Petite Siberie. Тут хотя бы понятно: не потому, что его подают с пельменями, а всего лишь потому, что на виноградник наведывается холодный ветер с северо-запада. За такой вот морозный сибирский привкус люди прямо-таки бьются, бутылка «Маленькой Сибири» может дойти до 200 евро, для Франции запредельные деньги, великому бордо впору.

Вино это делает в Руссийоне Эрве Бизёль представитель нового винного поколения. Один из типичных винных золушек: сначала сомелье, потом журналист, который писал про вино и еду, и вот наконец-то сам винодел. Говорят, что он начал с того, что давил грозди чуть не в простынях, не было у него никакого оборудования, ни прессов, ни чанов, а сейчас у него винный заводик и тридцать гектаров виноградника, который называется Clos Des Fées, «Виноградник фей».

Мне очень нравятся эти истории про винных фей, потому что, может быть, во Франции теперь употребляют и меньше, но зато появляются все новые и новые люди, для которых производство вина такое же счастье, как возможность его пить. И не только французы, но англичане и американцы, как будто бы пришедшие из фильма «Хороший год». В стране регулярного, заформализированного, официального, бюрократического виноделия создается этакая конспиративная сеть сопротивления. Мне повезло, что один из пунктов этой сети находится на моей улице. И что Мишель ее резидент.

Теперь я внимательно слежу за блогами виноградарей, которые рассказывают о своей алкогольной жизни и творчестве и, в частности, о том, как время от времени они проверяют свое вино и ставят опыты на себе, превышая медицинскую дозу и внимательно следя за тем, что происходит ночью и велика ли утром сила похмелья. Мне, склонному к излишествам безо всяких научных целей, это страшно завидно. Так и хочется закрыть компьютер и пойти давить виноградный сок. Если другие на это способны, может, и для меня не все потеряно?

Но потом я беру себя в руки и думаю, что выучиться вину уже невозможно, поздно, начинать надо с детства и с настоящего вина, а не с портвейна «три семерки» на большой перемене в московской школе на Сретенке.

Но утешаю я себя тем, что с каждым бокалом можно вливать в себя новый опыт. Главное, не останавливаться. Гениальный русский ресторатор Анатолий Комм, которому я слепо доверяю за столом, перевернул мои взгляды на связь еды и вина. Конечно, сказал он, вино должно сочетаться с едой. Но почему не наоборот? Начинайте чтение меню с карты вин. Есть шедевры, которым вполне стоит подчинить трапезу. Так и работают некоторые рестораны – вы выбираете бутылку, повар организует к ней закуску в правильных сочетаниях. Конечно, это тоже маркетинг, кухня не резиновая, но как же приятно заставить мир вращаться вокруг твоей бутылки. Что там у вас? Несите-ка самое лучшее, самое подходящее.

Сочетания – целая наука. По-прежнему существуют пуристы, которые настаивают, что даже целую курицу нельзя есть с одним вином: для грудки нужно нечто другое, чем для ножки. Но в этих сочетаниях мы стали гораздо более отважными. Красное можно к рыбе, белым можно запивать мясо – людям вышла полная амнистия. Помните, как в фильме «Из России с любовью» Джеймс Бонд разоблачает вражеского агента в тот самый момент, когда тот требует кьянти к рыбе. Возможно ли это – красное к рыбе? Ясно же, что перед тобой негодяй. Сейчас всё сложнее, и поспешный заказ белого вина в этой ситуации выдаст скорее натасканность в Академии внешней разведки.

Остается слепо доверять своему вкусу и снова и снова ставить на красное и белое, если раз выиграл. Мы все помешаны на попытках выработать свою винную карту, запомнить, что пили, и продавцы этим бессовестно пользуются. Можно уже не записывать в тетрадки, появились программы, которые сканируют этикетки и выдают вам не только рейтинг этого вина, но и то, где и за каким пьяным углом вы можете его приобрести.

Но вот что я вам скажу: пусть ваш iPhone сам же его и пьет. Дело не в том, что у всех свой вкус. Никогда мне не удавалось повторить даже свой собственный опыт. И никакие программы и рейтинги, и никакие умные паркеры тут не помогут, потому что для этого надо не просто найти и купить ту же самую бутылку, но собраться в том же самом месте и в той же самой компании. Вести те же разговоры, думать про то же самое – только так déjà vu сможет превратиться, как говорил один мой старый друг, как же мне его не хватает, в – déjà bu^[2].

Хлеб и сыр изгнания

#парижскаяплоть

Дочка была за завтраком ужасно недовольна круассанами.

– Так себе круассаны, – сказала она с обидой, – не круассаны, а булки какие-то! Где ты их только покупал?

На ближайшие дни соседняя лавка, откуда я принес несчастные хлебобулочные изделия, будет подвергнута бойкоту. Пойду в другую. Благо есть из чего выбрать. В трех минутах ходьбы – три булочные, в пяти – пять. Перепроизводство круассанов? Нет, все равно на всех окрестных булочников находятся покупатели, которые заявляются с утра и с непременными «бонжур» и «бон журнэ» сметают выпечку.

На круассаны в Париже смотрят внимательно. Дело в том, что производство хлеба строго контролируется. Если на дверях написано Boulangerie («Булочная»), значит, хлеб пекут здесь, на месте. Но с выпечкой, со сладким, все сложнее. Нет закона, который бы обязывал печь у себя сладкое от А до Я, то есть, простите, от A до Z. Можно выписывать полуфабрикаты, которые привозят, кстати, в белых коробках безо всяких надписей, чтобы не смущать покупателей. Поэтому любой француз на глазок определит, где пекут из замороженного. Сетевая пекарня? – Как пить дать всё из холодильника! Слишком много разнообразных сладостей на витрине, и каждое как на подбор? – С вами все ясно, роботы пекли.

Но зато, если к вам в руки попадает настоящий круассан, вы его сразу отличите по легким неровностям, потемневшему низу, припеченным линиям на макушке и, главное, по тому, как он разматывается на полоски – из которых он изначально должен быть свернут.

У каждой лавки есть фанаты, которые не пойдут к конкурентам даже в тот день, когда дружественная лавка закрыта. А она закрыта как минимум два раза в неделю – надо же отдохнуть и парижским хлебникам. Так вот, напрасно вы думаете, что в эти тяжелые дни старая дама, что живет в моем дворе, изменит своей знакомой булочнице, той самой, которая всегда заранее откладывает ей два бриоша и хлеб с шоколадом. Что она отправится к другому булочнику, который продает ровно то же самое. Ни за что. Дама, жертвуя собой, поджавши губки, пойдет на угол в супермаркет, где тоже пекут с утра разные хлебобулочные изделия – и в этом не будет предательства персонального, есть-то надо, но, как сказал по этому поводу другой мой сосед, «разве я стану болеть за “Манчестер Юнайтед” из-за того, что “Ювентус” сегодня отдыхает?».

Я не раз видел очереди, в которых парижане стояли за хлебом. Ребята из Russia Today могли бы сделать репортаж про то, что в городе кругом нехватка. Но на самом деле хлеба полно. Другой вопрос – какого.

В моем советском детстве хлеб был чем-то самым простым, дешевым, не стоящим внимания. Пищевой добавкой к «настоящей еде», чтобы посытнее. «Ешь с хлебом!» – говорили нам, ставя на стол макароны, картошку или кашу. Мы плохо представляли себе, что хлеб может быть отдельным блюдом и отдельным лакомством. Для настоящего француза семь верст не крюк, чтобы зайти туда, где он найдет лучший в квартале хлеб, к которому он привык – в старинную «артизанальную» пекарню.

Не поверите, там в очереди за хлебом стоят и женщины!

Француженка, стало быть, не боится за свою драгоценную попу и не позволяет сумасшедшим диетологам лишать себя выпечки. Здоровье здоровьем, но здесь не в чести запечатанные в вакуум немецкие хлебцы с их огромной пользой и бесконечным сроком годности. Это мы оставим «бошам». Над всей этим жалкой заботой о мамоне поднимается настоящий французский багет, палка, украшение стола, символ мужественности.

Недавно, гуляя в Версале, я набрел на старинную булочную на углу улиц Анжу и Ориент. Эта булочная знаменита так же, как выражение жившей по соседству Марии-Антуанетты про хлеб и пирожные. Здесь в воскресенье 13 сентября 1789 года хозяин булочной Пьер-Огюстен Буланже, то есть месье Булочник, имел неосторожность поднять на четыре су цену хлеба. Толпа разгромила магазин и чудом не повесила несчастного Булочника – это было начало беды, ожидавшей королевскую Францию.

С тех пор булочников здесь не трогают, как, впрочем, и мясников. Их в квартале поменьше, но четыре мясных лавки торгуют наперебой. Иногда мы спорим с соседом-болельщиком, где нежнее мясо – в лавке напротив (там торгует комическая пара, похожая на Бурвиля и де Фюнеса в «Большой прогулке») или чуть подальше к Сене (где красуется широкоплечий негр, орудующий разным острым инвентарем, как цирковой метатель ножей). Я как раз предпочитаю жонглера и захожу к нему за покупками специально, чтобы посмотреть, как он чистит стейк или четвертует жареную курицу. Тренировка, расчет, знание анатомии.

Попробуйте просто так стать мясником в Париже! Вас заставят учиться и напомнят про прежние годы, когда торговцы мясом были самой влиятельной средневековой гильдией ремесленников. От истории Средних веков до Новейшей истории мясники – элита нации. Они похожи, скорее, на хирургов в белоснежных фартуках и тонких золотых очках.

Сыры в моем квартале продаются в трех местах, и чем эти места отличаются друг от друга качественно, понять невозможно, потому что все три лавки пахнут одинаково. Если бы я жил рядом, я бы радовался насморку и никогда не открывал бы окна. А тут – соседи довольны, что не надо далеко ходить и что к близкому хлебу всегда найдется ближайший сыр. А что пахнет, на то есть даже специальная поговорка: «не стоит превращать это в сыр», en faire tout un fromage, что значит «делать из этого проблему».

– T’a cassé ma voiture!

– Ce n’est qu’un voiture, tu va pas en faire tout un fromage!

(Ты разбила мою машину! – Ну и что? Это всего лишь машина, что ты из всего делаешь сыр!)

Да, я знаю, сейчас на меня набросятся за мелкотемье и зацикленность на житейских радостях («Вот из-за этого французы и сдали Париж во Вторую мировую!»). Но я бы не делал из этого сыр. Нам просто чужда и даже отвратительна мысль о том, что вместо великих свершений совершенствовать можно свое маленькое дело, например выпечку или мясную нарезку. Нам подавай мрамор и стих.

В России перед мясником всегда заискивали, но никогда не уважали. Во Франции существует специальная система поощрений ремесленников – вроде ударника коммунистического труда. Это называется «лучший рабочий Франции», звания присуждают каждый год, и лауреаты гордо носят на воротниках своих белых халатов трехцветный ошейник.

Среди «лучших рабочих» есть и булочники, и мясники, и рыбники, и даже мороженщики. Этим званием страшно гордятся. Чтобы его получить, надо постараться, надо поработать. Единственный человек, который получает этот диплом автоматом, – президент Франции. А уж как он там работает и содержит свою лавочку, бог знает, все равно в другую не пойдешь.

На крыше Парижа́

#zaz #парижскийадрес #парижскиелюди́

Певица Zaz вообще-то поет о Париже.

В котором мы с ней встретились и тут же перешли на «ты». С Zaz мы сидим на крыше. Не то чтобы мы искали романтики, просто бар Perchoir, в котором мы назначили встречу, находится в петербургского вида дворе на парижской крыше.

Такое впечатление, что бар сколотили вчера и в большой спешке – в качестве декораций для нашего интервью. Но это модное парижское заведение, приманка для молодежи, которая вьется вокруг нас, как пчелки вокруг меда, жужжа «zazazazazz».

Изабель (у Zaz есть человеческие имя и фамилия, Жеффруа) растерянно улыбается всеми свои-ми многочисленными зубами. Она знает, что она – кумир, но не понимает, радоваться этому или огорчаться.

Zaz прославилась на всю Францию, когда спела песню «Je veux» – «Я хочу». Сначала там перечислялось все то, что она как раз не хочет: не хочу сьют в Ritz, драгоценности Chanel, особняк в Невшатели и даже Эйфелеву башню – что я с этим буду делать? Па-па-ра-па-па!

«Je veux» стала любимой песней французов в 2010 году. Она страшно понравилась всем, а особенно тем, кому ничего из перечисленного никогда не предлагали. Изабель дала им альтернативу: «Любовь, радость и хорошее настроение не купишь за деньги». Когда денег нет, это очень утешительно, друзья мои.

Zaz помог композитор, певец, продюсер и бывший госчиновник Керредин Солтани. Он искал исполнительницу для «Je veux», и на объявление «нужен хриплый, немного надтреснутый голос» отозвалась Изабель Жеффруа. Итог – диски золотые и бриллиантовые, самая продаваемая за пределами Франции певица, «новая Пиаф», надежда французской песни и так далее.

Раз она – Пиаф, журналисты стали ей подкидывать романтики и рассказывать истории про то, что она жила и пела на улицах. «Я же не спала под мостами, – сердится Изабель. – У меня была обычная семья, мама – учитель испанского, папа – работник EDF, нормальное детство, музыкальная школа».

Девочка пела в хоре, слушала «Времена года» Вивальди и «Петю и волка» Чайковского. На улицу вышла не раньше, чем бросила очередную работу. Полтора года выступала в баре Aux Trois Mailletz на улице Галанд. В иерархии парижских баров «Три молотка» – это Гранд-опера, но все равно петь ежедневно с одиннадцати вечера до четырех утра адски трудно. «Я почувствовала, что погибаю за их хреновы деньги, и сбежала».

С приятелями они выступали на Монмартре. «Полиция гоняла нас каждый день. Один из ментов мне сказал: завтра увижу вас на этом месте, заберу инструменты. Я спросила: вы что, посадите меня в тюрьму за то, что я пою? Он очень смутился и ответил: “Ну ладно, ладно уж”».

Теперь она может коллекционировать свои альбомы, турне, телевизионные интервью. Когда я спрашиваю у нее точные даты концертов, Изабель надолго залезает в расписание своего айфона: «Фестиваль там, фестиваль здесь, концерт там, запись здесь, черт…» Дни сплошь разрисованы цветными полосками. Жить стало труднее, чем на Монмартре.

Люди становятся все более требовательными, и не проходит и дня, чтобы какой-нибудь левак-поклонник не возопил в соцсетях: «Деньги ей не нужны, говорит! А сама вон сколько зашибает!» Изабель устала объяснять, что деньги – вообще-то не абсолютное зло, немалая часть того, что она зарабатывает, идет на благотворительность. «Мне было так плохо в школе, мне никто не помог – теперь я хочу помогать!»

Я спрашиваю, любит ли она чужих детей и хочет ли своих. «Очень, – отвечает Zaz, – очень хочу. Это лучшее, что может случиться со мной на свете, я их заранее люблю». И показывает мне колечко на мизинце: «Смотри. Я купила его для своей внучки. Для дочки будущей дочки».

– Заранее приготовилась?

– Когда я была маленькая, я любила рыться в колечках и брошках моей бабушки и мечтала, чтобы она мне подарила колечко.

На пальцах несколько колец: «Это я купила на блошином рынке в Польше. А вот это в Аргентине. А вот это в Париже, на улице, это ласточка, мой добрый ангел».

Она увлекается и рассказывает, что обожает камни: «В лавках с камнями я счастлива, как ребенок в магазине игрушек». Из-за ворота достает три подвески: «Вот это турмалин, вот это малахит, который я купила в Лаосе, вот это – сапфир».

В черной полупрозрачной кофточке («не знаю, как называется, какая разница, купила здесь по соседству»), узких коротких брючках и черных кроссовках она выглядит в свои 35 как школьница. Опасливо закуривает сигарету, заказывает пиво. «Вот напишешь теперь, что Zaz пиво пила и смолила сигаретки». Подумав, отвечаю, что это останется между ней и читателями.

Для диска «Paris» она перепела под оркестр главные хиты французской эстрады. И уговорила на это Куинси Джонса.

– Как было работать с восьмидесятидвухлетним дяденькой?

– Он настоящий мальчишка, – отвечает Изабель. Ей льстит то, что Джонс подарил ей свое драгоценное время, которого у него остается все меньше.

Когда слушаешь «Paris», есть странное ощущение, что Изабель не выступает, а просто поет песни, которые она слышала в детстве, как будто бы подпевая радиоточке. Но это ведь не так? Это песни не ее детства. Даже не моего.

– Нет, я их не слушала, но теперь, когда я их перепела, мне кажется, что они написаны сегодня и про меня – вроде «Парижанки», я сама смеялась, когда ее пела.

«Je ne suis pas parisienne» – это песенка про то, как провинциалка ищет свое место в столице и видит, что она ни то, ни другое, ни философ, ни художник, ни дива, ни рыба, ни мясо, пока ей не объясняют, что у нее есть свой талант – «это секс».

Песни этого диска подзабыли во Франции, но многие помнят в России, где до сих пор готовы повторять за ней «О-о-о, Шанз-Элизе! О-о-о, Шанз-Элизе!» Изабель впервые приехала к нам, когда она еще не была Zaz. Не в Москву и не в Питер, а во Владик, о чем сохранила удивительные воспоминания – о холодной воде в гостиницах и о раскаленных эмоциях. С тех пор многое изменилось.

– Я не жалуюсь, но я потеряла возможность свободно встречаться с людьми. Теперь либо они нервничают, либо задираются: «Что ты о себе возомнила?» Раньше у меня была игра: в метро я смотрела людям прямо в глаза, чтобы увидеть реакцию. Больше не могу. Они сразу достают телефоны и начинают меня фоткать.

– Они думают, что, если они купили ваш диск, они купили заодно и вас.

– Но это же неправда! Я так не хочу!

Друзья детства́

#крутоеяйцоиромоваябаба #парижскаяплоть

Помню французскую книгу про войну в Индокитае, где злодеи, русские моряки со шпионской подводной лодки, уписывали за обе щеки свое любимое блюдо Tchornoklib, то есть черный хлеб.

Как ни странно, Tchornoklib во Франции существует, просто называется «балтийский хлеб». А вот бородинского хлеба нет. Как-то он не лезет в горло. До сих пор не решено, кто же там победил под Бородино, так что невозможно преломить такой хлеб.

Или вот «блини». Странным образом считается, что пресные Blini – это кушанье русское, а сладкие Crepes – французское, хотя мало кто найдет десять отличий. Молчаливо договорились, что дрожжевые «блини» съедаются с чем-нибудь соленым, вроде семги и, конечно, икры, черной (которая ах! «кавьяр»!) и красной, которую называют по-честному «рыбьи яйца», oeuf du poisson. Хотя в последнее время, махнув рукой на бассейны Каспия, французы стали разводить осетров в бассейнах Аквитании, так что когда-нибудь в любой забегаловке могут появится сладкие блины с соленой икрой.

Блуждая в лабиринтах французской кухни, я не раз и не два встречался со старыми знакомыми – блюдами, которые я помнил еще по советским столовым. Сначала я смотрел на них с изумлением: надо же, что французы в них нашли. Потом робко пробовал и с удивлением обнаруживал, что имею дело с чем-то совершенно иным, неожиданным и неизведанным. Самые простые вещи, вроде яиц под майонезом или ромовых баб, оказывались сложными кушаньями со своей историей и культурной традицией. Мы этого за ними не знали. Не ждали мы этого от них.

В ресторане Vin et Marée у Пале-Рояля, куда я иногда захожу есть рыбу, недавно появилось меню на русском. Переведено оно, конечно, компьютерными мозгами («Сюрприз краба-паука заливного»), но перечень десертов в основном соответствует словарю Ушакова. Там есть, в частности, ромовая баба.

Те, кто встречались с этой печеной женщиной в школьной столовой и помнят впечатление от скукоженного кекса величиной с карательный кулак старшеклассника, никогда ее не закажут. Так вот – очень зря, потому что простая французская баба выглядит совсем не так.

Настоящая baba au rhum – королевское сладкое с истинно славянскими корнями. По рассказам, ее изобрел лакомка Станислав Лещинский, король Польши и князь Литвы, тесть Людовика XV, в период своей французской пенсии.

Она весела и воздушна в Vin et Marée и несет на голове шляпку из свежевзбитых сливок. В одиночку ее не съесть. Это групповая баба.

Перед употреблением ее разрезают легким движением ножа на две, три или четыре части и орошают ромом. Ром добавляют по вкусу и для этого подают на стол в больших стеклянных графинах. Вы льете на мягкую плоть столько, сколько хотите. При некоторой ловкости и жажде алкоголя ромовую бабу можно превратить в тарелку рома со сладким хлебом.

Стоит ли говорить, что введение русского меню потребовало модификации подачи. После первых посещений русских туристов большие графины были заменены на маленькие детские поильнички. Иначе беда. Русские бабы впитывали ром не по-детски.

Ну, а радость детского сада – картофельное пюре? Попробуйте настоящее французское картофельное пюре! И не говорите мне: «Что мы, пюре не ели?» Великий Жоэль Робюшон, повар с самым большим на свете количеством мишленовских звезд, собранным за долгую жизнь (как-никак, тридцать две звезды), всегда говорил, что гениален кулинар, который сможет придумать хо-тя бы одно собственное блюдо. Сам же придумал множество, удачно сочетая благородные и простые продукты. Парижские повара знают, что ему принадлежат лучшие рецепты торта с трюфелями, спагетти с икрой или равиоли с лангустинами.

Самый же знаменитый его рецепт связан с картофельным пюре. Пюре Робюшона – такой же эталон, как метр из Парижской обсерватории. Его не назовешь диетическим, на килограмм картофеля здесь положено двести грамм сливочного масла, но забыть его невозможно. Робюшона нет с нами, он умер в 2018-м, но пюре его живет.

И так с каждым, буквально с каждым блюдом, вне зависимости от его сложности и цены. Только вчера я отведал яйца под майонезом, или Oeuf Mayo в ресторане Flottes на моей бывшей улице Камбон, которыми они гордятся так, будто сами их снесли.

Еще бы. Они награждены дипломом ASOM – Association de sauvegarde de l’œuf-mayonnaise (Ассоциации по защите яиц под майонезом), учрежденной несколько лет назад и проводящей соревнования между парижскими ресторанам: какой из них круче готовит яйца. Вот он, диплом, висит под специальной лампой.

Считается, что Oeuf Mayo – это эмблематичное блюдо настоящих французских bistrot: дешевое, всеми любимое, простое, но требующее безукоризненного приготовления и свежайших ингредиентов. Это пробный камень для повара. Если на кухне не умеют варить яйца, что они тогда вообще умеют? Встали, плюнули и ушли!

Идеальный рецепт Oeuf Mayo, каким его представляет президент ASOM Клод Лебей, – это три половинки яиц, сваренных в течение 8–9 минут, под нежным домашним майонезом, чуть смягченным сметаной и чуть обостренным горчицей. А рядом какие-нибудь хрустящие овощи или, как это делают во Flottes, местный вариант салата оливье (между прочим, хозяина зовут Оливье Флотт).

Два вопроса, конечно, не дают мне покоя. Куда девается при приготовлении этого блюда четвертая половина яйца? И второй: неужели у нас в школьном буфете был французский шеф?

Шефская помощь

#парижскаяплоть #парижскиелюди́

В Париже работают кулинарные школы, поступить в которые потруднее, чем в балетную школу Большого театра. Про учение мы даже не говорим, мучение такое же, как у станка. Но есть и такие заведения, которые возьмут вас к себе на несколько часов – не проходить всю науку, а хотя бы попробовать, что же это такое: стоять у плиты трехзвездочного ресторана.

Ученики с пеналами и книжками собираются с утра, короткая вводная часть, практические занятия, энергичный семинар по курице и морковке, к обеду готов обед. Публика самая разная: мужчины и женщины, взрослые – и, конечно, дети. Лучший вариант – родители с детьми. Гарантия, что полдня в Париже запомнятся надолго.

Я отправляюсь на урок в Atelier Guy Martin. Во Франции никому не нужно объяснять, кто такой Ги Мартен. Великий повар, он владеет сокровищем Республики, старинным рестораном Grand Vefour в Пале-Рояле. Много лет работал там шефом, а теперь стал хозяином. И не стал навязывать ресторану свое имя вместо исторического, которое тот носит с 1820 года. Зато в особняке на улице Миромениль в 8-м округе Парижа он открыл именную мастерскую, место для собственных экспериментов, а заодно – учебные классы для тех, кто хочет понять новую французскую кухню по Ги Мартену.

Занятия проходят в комнате с двумя плитами и огромным кухонным столом посередине. Кухне нужен простор. В классе на сей раз четверо. Меня не считаем. Французская мама с сыном Адриеном. Они живут под Парижем. Адриену исполнилось 13 лет, и курс в мастерской Ги Мартена – подарок ему на день рождения. Французы приходят за четверть часа до начала и вместе со мной внимательно смотрят, как готовится к уроку преподаватель.

Американская мама с дочкой Александрой. Они из Сан-Франциско, в Париже на каникулах и являются через пять минут после звонка. Александре десять лет, она говорит только по-английски, а вот ее мама неплохо владеет французским. Она рассказывает, что в Сан-Франциско немало французских ресторанов и ей хочется показать девочке, как готовят настоящие французские повара.

Четыре – отличное число. Учеников может быть и шесть, в редких случаях восемь, больше не стоит: даже четыре ребенка с острыми кухонными ножами – большая разрушительная сила. Наш преподаватель, конечно же, не сам мэтр Мартен, но один из его учеников и подмастерьев, Франсуа Ферье. Он раскладывает перед каждым из пришедших на урок разделочные доски, универсальные, со сменным покрытием, и два ножа – большой couteau de chef (им режут и шинкуют) и маленький couteau d’office, которым пользуются для чистки овощей и фруктов и для вспомогательных операций.

Рассказ о ножах – уже начало урока, за которым следует борьба с куриными крылышками. Их надо правильно разделать. Освободить часть косточки и приготовить к быстрой обжарке и дальнейшему медленному пребыванию в печи. Лучшим оказывается Адриен, который действует быстро, аккуратно и на удивление красиво. Александра за ним не поспевает, но явно этим не заморачивается и ждет, пока месье Ферье придет ей на помощь. Похоже, долго еще в Сан-Франциско будут готовить французы.

Готовка начинается, потом разделяется на два потока: отдельно курица, отдельно соус, которым предстоит потом слиться в экстазе на наших тарелках. Второе блюдо – рыба. Следует лекция о разнице между фермерским домашним и диким лососем. Наш – домашний, безопасный и предусмотрительно разделанный – отправляется в печь доходить в своем соусе из соевого молока и черного рисового уксуса.

Дети оживляются при приготовлении сладкого. Нежное манго нарезается тонкими ломтиками и укладывается на дно мисочки, а сверху в могучей машине взбиваются сливки с сахарной пудрой и парой желтков, которые потом, чуть подогретые, сделают взбитые сливки еще более густыми и плотными.

Попутно нам рассказывают про работу с овощами, про пряности и приправы. Ферье поет оду кориандру, мы чистим палочку ванили и нарезаем правильными овалами морковку, отдельно тушатся лук и фенхель, в дело идет апельсиновая цедра и зубчик чеснока, который повар не режет и не чистит, а давит прямо на столе привычным жестом каратиста. Работа идет быстро, но без спешки, и ровно в нужный момент блюда появляются на столе, накрытом здесь же, в мастерской. Дополнительный приз: обед от Ги Мартена всего за сорок евро – такова стоимость занятия.

Мне всегда казалось, что момент поедания – лучший в кулинарии, но на сей раз я провожал глазами каждый кусочек и считал, сколько сил и стараний на него было положено. Смысл урока именно в этом, а не в рецепте куриного крылышка или лосося, который будет вам потом выдан на отдельной бумажке.

Кухня – такое же великое изобретение человечества, как и живопись и музыка. Мы стараемся, чтобы наши дети понимали в искусстве, но часто забываем развивать в них самое прямое чувство вкуса, отдавая их в лапы производителей фастфуда. Это то, о чем говорит Ги Мартен: «Я научился готовить, потому что я умел есть».

Ни Адриена, ни Александру, я надеюсь, больше не поймают на убогие «детские меню» с вечными спагетти болоньезе. Французы – большие молодцы, потому что готовят себе смену. Не поваров, повара у них, Dieu merci, и так есть. А людей, которые этих поваров оценят, возвысят голос в пользу высокой кухни и не дадут заткнуть себе рот гамбургером с картошкой фри.

Плач над раковиной

#устрицывольду #парижскийадрес #парижскиевремена́

В сентябре на Париж наступают устрицы. Стройными рядами, закованные в раковины, упакованные в корзинки, они катят к нам из Нормандии и Бретани. За ними идут раки и омары и ползут улитки. Все это называется «дары моря», хотя, конечно же, их не раздают даром. Устрицы дорожают, как будто бы они сговорились с правительством о том, чтобы обложить парижан дополнительным налогом на роскошь, каковой, не без основания, они сами себя считают.

– Да пусть хоть все берут, санкюлоты беспорточные, – горячится мужчина за соседним столиком. – Или пусть лучше сами зарабатывают. А я и без них проживу. Политика, она где? А устрицы-то вот они.

Месье успокаивается, затыкает за ворот салфетку, и они с почтенной спутницей разом тянутся к ледяному блюду. Налог мгновенно забыт – и за соседним столиком воцаряется тишина, прерываемая характерным причмокиванием.

С устрицами горожане встречаются как со старыми подругами. Не то чтобы они уходили на все лето, нет. Любознательный турист, много читавший про устрицы, имеет полную возможность в самую дичайшую жару наесться ими до отвала в любой из больших исторических брассери (пивных), вроде того же «Бофанже» у площади Бастилии.

Можно и самим отправиться на берега Бретани или Нормандии, на остров Ре или, например, в маленький городок Канкаль, где даже летом берег усижен поедателями устриц и усеян пустыми раковинами. Что нам к устрицам, что устрицам к нам – два часа на поезде.

Просто раньше считалось, что надо делать перерывы на май, июнь, июль и август. Эти неустричные месяцы легко узнать, потому что на всех европейских языках (и даже на русском) в этих месяцах нет буквы «Р» – цезари были неравнодушны к дарам моря.

В этом был смысл. Поздней весной и летом люди, ошалев от жары, переставали есть сестер наших меньших. Считалось, что в это время они не так вкусны, потому что сами наедаются всего без разбору, плодятся и размножаются.

Ð§Ð¸ÑÐ°ÑÑ Ð´Ð°Ð»ÑÑÐµ

Источник

Роскошный, благородный, невероятно универсальный винный цвет марсала в одежде. Он подходит практически всем и выглядит всегда великолепно. Как его правильно носить и сочетать с другими цветами.

Глубокий, насыщенный оттенок выглядит непревзойденно, какой бы детали вашего гардероба он не принадлежал. Он достаточно капризен и подобрать ему цветовую пару не так просто. В этом вам поможет список из самых эффектных комбинаций, фото, которые вы можете смело использовать в своих образах.

цвет марсала фото

Он подходит как девушка со светлыми волосами, так и брюнетка, шатенкам — обладательницы любого цветотипа могут смело использовать данный оттенок в своем гардеробе.

В 2015-ом он был признан цветом года, сегодня же он по-прежнему актуален.

Марсала это какой цвет?

Многие слышали про Марсала, но не все могут с уверенностью сказать, как именно он выглядит. На самом деле, это оттенок бордового цвета с коричневым подтоном. Его часто можно встретить в природе, он смотрится очень естественно.

цвет марсала фото

Оттенки марсала

Условно их разделяю на три основные группы:

темные ( преобладание коричневого тона над бордовым)
насыщенные (больше бордового, что повышает активность, динамику колора)
пыльные (равное соотношение бордового с коричневым).

А теперь, давайте посмотрим, с чем лучше всего комбинировать предметы гардероба блузку (рубашку), брюки, пальто, туфли, платье, юбку, комбинезон, жакет, кардиган, сумку. цвет марсала с разной одеждой

Кому идет в одежде

Как лучше носить марсала девушкам разных цветотипов? Все просто — он подходит всем. Летним и Зимним красавицам подойдет любой оттенок. Обладательницам цветотипа внешности Весна, Осень стоит быть аккуратнее с темными тонами.

Если у вас контрастная внешность (выразительные темные брови, глаза и светлый тоном кожи), то подчеркнуть внешность можно при помощи насыщенного оттенка. образы с цветом марсала

Цвет марсала — сочетание, фото

Если цвет, который вы планируете сочетать с другими цветами, «сложный», выглядит роскошно, дорого и элегантно, то задача — максимально подчеркнуть его красоту богатство колора. Для этого лучше выбирать простые варианты, которые тем не менее будут смотреться очень стильно за счет интересной цветовой гаммы.

+ Черный

В паре с черным марсала смотрится отлично, использовать такую комбинацию можно в самых разных вариациях: за основу наряда можно взять бордовый оттенок, а черный использовать лишь в качестве аксессуаров и наоборот (как на фото). Визуально такой комплект смотрится очень стильно и совсем не выглядит перегруженным.

Вы можете взять данное сочетание добавлять к нему другие цвета из нашей подборки.

цвет марсала фото марсала и черный в одежде

+ Черно-белый

Хотите сделать комплект с черным более легким? Просто добавьте к этой паре белый (белоснежный, молочный)! Наряд мгновенно «зазвучит», станет более нарядным и динамичным.

Используйте вещи с черно-белыми принтами, рисунками или узорами. Очень эффектно смотрится обычная черно-белая полоска. Комплекты на фото

жакет марсала + блузка (рубашка, водолазка, тонкий джемпер) в черно-белую полоску (тельняшка) + черные зауженные брюки (юбка-карандаш).
черные джинсы, короткая куртка (дубленка в авиаторском стиле), белый свитер и винный шарф.
Бордово-коричневое пальто, молочные пуловер, черная кожаная юбка, шляпа и сумка через плечо плюс ботильоны.

цвет марсала фото

+ Серый

Одно из самых удачных сочетаний можно получить, и объединив цвет марсала с серым. Выбирайте светлые или средние оттенки серого (стальной, сизый, серебристый) — они смотрятся лучше всего. Вы можете составить образы с серыми джинсами, брюками или юбкой, используя при этом верх винного оттенка.

Вещь белого или бежевого цвета подойдет в такой комплект великолепно.

марсала сочетание серый

+ Бежевый

Бежевый (телесный, песочный) является великолепной основой для любого сочетания и в случае с цветом марсала будет работать на 5+. Наш бордовый оттенок с ним паре приобретает большую глубину и насыщенность. Поэкспериментируйте с разными оттенками бежевого от классического до нежного молочно и почти белого оттенков.

Можно дополнить наряд также оттенками коричневого (терракотового), голубым или золотистым.

цвет марсала в одежде

+ Красный

Эти цвета относят к паре «родственных», ведь оттенок марсала создан именно на основе красного. Главное не слишком увлекаться красным и использовать его в небольшом количестве, например, в аксессуарах.

Слишком большое количество красного (алого) в данной комбинации будет смотреться напряженным и агрессивным.

цвет марсала в одежде

+ Зеленый

Одно из самых естественных сочетаний в природе можно получить в комбинациях с зеленым. В своем образе следует избегать перегруза с зеленым, лучше используйте его в небольшом количестве. Самый идеальный вариант для марсала — это изумрудный, темно-зеленый, оливковый, хаки, болотный, зелено-бирюзовый, травяная зелень.

цвет марсала в одежде

С синим (голубым)

Многообразный синий имеет множество оттенков. Самые эффектные комплекты можно получить, используя классический синий, электрик, цвет морской волны, темно-синий (нави, индиго, чернильный, сапфир). Главное, помните, что в таких нарядах важна пропорция, где одного цвета больше, чем другого. Это же касается и голубого.

Дополнить наряд можно при помощи бежевого, светло-серого или коричневого.

цвет марсала в одежде

Список пополнят красивые комплекты с сиреневым, мятным, золотистым, пыльным розовым.

Тотал лук

Total look — одно из идеальных решений для этого цвета. Такой образ вызывает восхищение, выглядит элегантно и женственно. Это может стать универсальным цветовым решением для любого случая: свидание, праздник, на каждый день или вечеринку.

цвет марсала в одежде

Вы легко можете объединять в одном комплекте данные цветовые пары, если же вам захочется добавить еще один колор, то остановитесь на нейтральных оттенках, которые являются универсальными — белом, черном, сером, бежевом. Вы также можете составлять пару и брать в качестве дополнительного оттенок (синий, голубой).

С чем носить цвет марсала

Данный оттенок идеально подходит праздничного или торжественного образа, но не стоит ограничивать его присутствие в вашем гардеробе лишь этих рамках. В повседневной жизни от также найдет отлично применение и поможет вашим будничным нарядам приобрести особое звучание и настроение.

♥ Свитер, джемпер, пуловер, кардиган

цвет марсала в одежде

Какие вещи в данном оттенке можно приобрести в свой гардероб.

♥ Платье цвета марсала

Самым первым решением станет, конечно вариант праздничного вечернего платья в пол (с элементами кружева, атласное, шелковое, с декоративными вставками из бисерной ткани или кожи, принтами). Цвет придаст ему неуловимый шарм, сделает фигуру визуально более стройной, женственной (особенно модели годе, в греческом стиле, с рукавами или без). Подберите к нему золотистый, серебристый или черный клатч.
Платье-футляр классического кроя, прямое подойдет для работы в офисе.
Модель а-силуэта, трапеция из плотной ткани (хлопка, шерсти, трикотажа, экокожи) актуально на каждый день.

цвет марсала в одежде

Верх наряда. Сюда относится блузка, футболка, водолазка, пиджак (жакет), джемпер и свитер, кардиган. Подберите к ним джинсы (джинсовую юбку, платье) классического колора, кожаные брюки, шорты.

цвет марсала в одежде

♥ Брюки или джинсы марсала

Хороши все модели — прямые, зауженные, скинни, широкие, чинос, укороченные, с высокой талией. Им можно найти массу применений : деловая встреча, повседневные образы, праздники. Конечно, многое будет зависеть от модели и материала, но в целом данный оттенок поможет визуально скрыть некоторые недостатки фигуры и сделает образ более завершенным. В качестве цвета для верха можно выбрать молочный, кремовый, сливочный, черный, бежевый или любой из этой подборки.
Белая рубашка, блузка из хлопка плюс жакет в тон помогут дополнить образ.

цвет марсала в одежде

Актуальны также брючные костюмы.

аутфиты с костюмом марсала

♥ Юбки

Самые разные модель и фасоны — солнце, карандаш, трапеция, плиссе, годе короткие, миди и длинные — могут быть представлены в этом колоре. Материалы также самые разнообразные, очень интересно смотрятся кожа, кружево (гипюр), ткань с пайетками, с бахромой.

цвет марсала в одежде

♥ Верхняя одежда

Конечно, более серьезные плащи, пальто, шуба, дубленка в данном цвете будут смотреться наиболее выигрышно и актуально.

цвет марсала в одежде Однако, куртка (например замшевая или кожаная) станут стильным дополнением в образе с голубыми джинсами, черными брючками, легинсами.

♥ Обувь, аксессуары, украшения в оттенке марсала

Туфельки, как простые лаконичные модели, так и нарядные, великолепно дополнят ваш образ — он может быть праздничным или повседневным. При этом не следует подбирать сумку точно в таком оттенке, чтобы ваш наряд не казался перегруженным. Также актуальны: лоферы, оксфорды, мокасины, монки, балетки.
В прохладное время года смело используйте сапоги, ботфорты, ботильоны, полуботинки, ботинки цвета марсала. Верх может быть черного или темно-синего тона.
Сумка (объемная, маленькая на цепочке, рюкзак) будет отлично смотреться в паре с другим аксессуаром, например, шляпкой или перчатками, но и это необязательно, можете брать сумку (клатч) просто под черное платье — это уже сделает образ намного более интересным.
Объемный шарф крупной вязки, снуд, шапка или берет украсят темно-синее, зеленое, черное, серое пальто.
Небольшие нюансы ремень (пояс), оправа очков, часы, браслеты, лак на ногтях, помада придадут особый шарм, индивидуальность вашему образу.
Объемные украшения (серьги-кисточки, браслеты, колье, бусы) добавят выразительности вашей внешности.

цвет марсала в одежде

Детали украсят комплекты с серым пальто, черной шубой, бежевой косухой.

Макияж

макияж в цвете марсала В цвете марсала make up выглядит роскошно, дорого, благородно. Визажисты считают его особенно подходящим для вечернего образа. Помада винного колора подойдет как брюнеткам, так и блондинкам. макияж марсала

Маникюр

Лак для ногтей завершит аутфит.

маникюр марсала Цвет на модных показах

Источник

10 ответов:

4

0

Название этого цвета правильно пишется так: «бордовый», то есть через гласную «о».

Это слово нужно запомнить, так как проверочных к нему нет.

примеры предложений:

Это платье бордового цвета ей очень идет.

3

0

Прилагательное бордовый является производным словом от существительного «бордо«, названия темно-вишневого цвета. В заимствованном слове «бордо» из французского языка (по названию города Бордо), все слово пишется с двумя буквами «о». Следовательно, и производное прилагательное «бордовый» пишется аналогично.

Бордо — борд-ов-ый (суффиксальный способ образования).

Первый безударный звук проверить нет возможности, так как в русском языке существует всего два однокоренных слова: несклоняемое слово «бордо» (название цвета, сорта вина) и производное прилагательное «бордовый». В обоих словах первый гласный безударный.

Следовательно, его написание следует запомнить.

2

0

Интересный вопрос, такой цвет не часто используется. Правильность слова определяет его история, так как корни его идут из франции, есть там такой город Бордо. Бордо это существительное, от которого произошло ваше прилагательное, поэтому единственный правильный вариант написания бордовый, т.е. через букву о.

1

0

Прилагательное Бордовый образовано от существительного Бордо, которое является названием города во Франции, топонимом, центром местного виноделия. Изначально бордовый цвет и означал цвет красного вина, производимого в этом французском регионе. С развитием химической промышленности появились многочисленные красители имеющие похожий оттенок, и про них стали говорить, что они дают бордовый оттенок, бордовый цвет. Так что верно это прилагательное писать бОрдовый.

А прилагательное Бардовый должно по логике иметь какое-то отношение к бардам, певцам-исполнителям своих собственных песен. Хотя здесь чаще используется прилагательное бардовский.

1

0

Данное слово которое отображает собой определенный цвет, обязано своим существованием имени собственному, а именно городу Бордо, которое по всему миру известно своим вином и именно по сути и винный цвет, отображает слово БОРДОВЫЙ. Оно пишется через две буквы -О-, как и город от которого оно образовалось.

1

0

Хочу сразу обозначить правильный вариант для написания — это будет «бордовый». Именно так и никак иначе. Всё дело в том, что данное слово, определяющее цветовые характеристики предметов, образовано от слова «бордо», поэтому то и писать нужно исключительно через «о».

0

0

У меня не возникало проблем с написанием слова «бордовый» так это слово пошло от существительного Бордо — есть такой город во Франции. Это легко запомнить и впредь на задаваться вопросом как же правильно пишется такое слово.

0

0

Интересный случай с этим словом: нужно серьезно подумать цвет бордовый происходит от барда-исполнителя чудесных песен или от названия великолепного французского города Бордо, где этот цвет ценится сексапильными француженками? Всё-таки это слово импортировано из Бордо, Поэтому надо писать только через -. Бордовый.

0

0

Правильно писать слово — «бордовый».

Давайте теперь разберем написание слова «б о р д о в ы й»:

о, о, ы — являются гласными буквами, всего три;
о — ударная буква;
о, ы — являются безударными буквами, всего две;
б, р, д, в, й — являются согласными буквами, всего пять;
б, р, д, в, й — являются звонкими согласными буквами, всего пять;
глухие согласные буквы в слове отсутствуют;

Итого слово состоит из восьми букв (бордовый) и делится на три слога ( бор — до — вый).

0

0

Верным написанием будет «бордовый» через букву о в корне слова.

Данное прилагательное, обозначающее оттенок цвета, является заимствованным для русского языка. В корне безударная непроверяемая гласная.

Написание слова нужно заучить.

Алексей ТархановДо востребования, Париж

Мой Париж

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Увидеть Париж и умереть

#парижскийадрес

Холодный прием

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Путь к теплу через прописку

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Бюрократия с мороза́

#парижскийадрес #парижскиевремена́

Москва – Париж

#парижскиевремена́

Парижские люди́

#парижскиевремена #парижскиелюди́

Парижанка в естественной среде обитания

#парижанки #парижскиелюди́

Задница в штанах

#лудуайон #парижскиелюди́

С видами на квартиру

#парижскийадрес

Старина антиквар

#парижскийадрес

Адель после «Адели»

#адельэкзаркопулос #парижскиелюди́

Моя деревня

#парижскийадрес

Спящие красавицы

#парижскийадрес #парижскиестрахи́

Пища душевная

#парижскаяплоть

Кукольный владыка́

#фабрициовитти #парижскиелюди́

Либерте, эгалите и калите́

#парижскаяплоть

Московская дорога в Сибирь

#парижскаяплоть

Хлеб и сыр изгнания

#парижскаяплоть

На крыше Парижа́

#zaz #парижскийадрес #парижскиелюди́

Друзья детства́

#крутоеяйцоиромоваябаба #парижскаяплоть

Шефская помощь

#парижскаяплоть #парижскиелюди́

Плач над раковиной

#устрицывольду #парижскийадрес #парижскиевремена́

Марсала это какой цвет?

Оттенки марсала

Кому идет в одежде

Цвет марсала — сочетание, фото

+ Черный

+ Черно-белый

+ Серый

+ Бежевый

+ Красный

+ Зеленый

С синим (голубым)

Тотал лук

С чем носить цвет марсала

♥ Свитер, джемпер, пуловер, кардиган

♥ Платье цвета марсала

♥ Брюки или джинсы марсала

♥ Юбки

♥ Верхняя одежда

♥ Обувь, аксессуары, украшения в оттенке марсала

Макияж

Маникюр

Алексей Тарханов
До востребования, Париж