Царь никита и сорок его дочерей о чем сказка

2 часа54 минутыЕще 3 озвучки

История села ГорюхинаСтихотворения4Царь Никита и сорок его дочерей36Медный всадник и другие поэмыСказка о золотом петушке1Стихи45 Аудиокниги жанра «Классика»Сапоги57Король Лир. Антоний и Клеопатра26Калина красная58Нищий22Сон смешного человека17Усадьба11НовинкиКрепость несокрушимая иначе как для СакнотаКоллекция никому не нужных книгГея (Сборник фантастики)Чумовка. Весь циклДьявольская бутылкаОно того стоилоИнтересное за неделюСильмариллионЯ, снова я и ещё раз яЛовушка для простаковНескончаемый дождьЧеловек, который научился любитьСоната звезд. АллегроПрямой эфир DimazKa 17 минут назад Очень тонко написана книга, однако это пересказ с красивыми незаметными вставками аля » Как мы хорошо живём при… Балашов Лев — Занимательная философия Sinner696 1 час назад Пффф, а я и не желал твоего убеждения в истине данного мнения, я просто желал, что бы ты не отрицал, что это мнение… Exterminatus — Арка 3. Побуждения Евгений Г. 3 часа назад Спасибо. Это был рассказ из сборника. Я конечно готов озвучить что нибудь другое. Пока только эти авторы дали… Тихомиров Максим — Ключ к сердцу midia 3 часа назад Книга понравилась. Прекрасно прочитана. Спасибо. Пирс Йен — Загадка Рафаэля Михаил 3 часа назад Понравился рассказ. Стивенсон Роберт — Дьявольская бутылка Михаил 3 часа назад Вы правы, перепутал. Гея (Сборник фантастики) Катерина 3 часа назад Вот так же ироничный Чехов написал о Душечке, которая полностью мимикрировала под каждого мужчину в ее жизни, не имея… Чехов Антон — Розовый чулок Светлана Курбатова 3 часа назад Книга замечательная, до слез!!! Сейчас приемным родителям рекомендуют ещё в детстве рассказывать ребенку, что он… Белахова Мария — Дочь Gregor Arth 3 часа назад А как земляки Ф. Раневской гордятся тем, что живут в её родном городе, Вы не представляете… ) Юрский Сергей — Последняя роль Фаины РаневскойАвторизацияРегистрацияРазделыЖанрыАвторыИсполнителиВход на сайт Авторизуясь, вы даете согласие на обработку персональных данных.

Два соседа помещика, Троекуров Кирилла Петрович – богатый знатный барин и Дубровский Андрей Гаврилович – отставной поручик гвардии, несмотря на разное положение очень дружны. И судьбы их несколько похожи. У обоих умерли жены, у Троекурова осталась дочь Маша, у Дубровского сын Володя, который восп итывался в Петербурге.

Однажды при гостях слуга Троекурова оскорбляет Дубровского. Андрей Гаврилович уезжает и на последующие приглашения друга отвечает отказом. Он требует наказания нерадивого псаря, что возмущает Троекурова. Он решает отомстить Дубровскому за дерзость, отобрав у него его имение Кистеневку.

II

Воспользовавшись тем, что документы на владение Кистеневкой у Дубровского сгорели, Троекуров начинает судебное дело. Некий лжесвидетель Антон Панфутьевич Спицын говорит, что Кистеневка Дубровскому никогда не принадлежала. В суде Андрей Гаврилович устроил скандал и, приехав домой слег больным. Торжество Троекурова омрачено болезнью Дубровского.

III

Андрей Гаврилович продолжает болеть и Володя Дубровский получает письмо с этим известием. Через три дня он уезжает к отцу. Войдя, увидел его больным и ослабевшим.

IV

Андрей Гаврилович болеет, сын не успевает разобраться в деле об отчуждении имения и не успевает подать апелляцию в суд. Имение переходит в собственность Троекурова. Но тот уже не рад. Он стыдится своего поступка, чувствует свою вину в болезни старого друга и решает отдать Кистеневку назад. С этим намерением едет в дом Дубровских. Андрей Гаврилович, завидев в окно подъезжающего Троекурова, пришел в сильное волнение и с ним случился припадок. Сын, которому в этот момент доложили о приезде соседа, велел прогнать его прочь. Троекуров уезжает, а старый Дубровский умирает.

V

После похорон представитель Троекурова, некий Шабашкин приехал в Кистеневку с намерением «вводить во владение» Троекурова. Кистеневские крестьяне сопротивлялись, Андрей Владимирович отправляет всех по домам. А приехавшим чиновникам позволил переночевать в имении.

VI

Владимир, собираясь из отцовского дома, натыкается на кузнеца Архипа, с топором и запрещает ему убивать: «Не приказные виноваты». Андрей решает поджечь дом, оставив окна и двери открытыми, во избежание смертей. Архип ослушивается и замыкает приказных внутри. Все погибают. Дубровский покидает имение.

VII

Начато дело о поджоге. Подозрение падает на Дубровского. Найти его никто не может, а в уезде появляется шайка разбойников. Троекуров понимает, что это Володя со своими крестьянами и ждет нападения злодеев.

VIII

Семнадцатилетняя Маша Троекурова проживает вместе с отцом и сводным братом Сашей. Отец нанимает француза Дефоржа для воспитания Саши и преподавания музыки Маше. Барин решает пошутить над новым человеком, заперев его в клетке с медведем. Дефорж убивает медведя, чем производит на Машу большое впечатление и она влюбляется.

IX

Храмовый праздник в имении Троекурова. За обедом речь заходит о разбойнике Дубровском. Среди гостей Спицын, который боится мести разбойника и опасается за большую сумму денег, которая находится при нем. Хозяин заявляет, что не боится нападения и рассказывает случай с французом и медведем.

X

Спицын остается ночевать у Троекурова, просится спать в комнате француза, а ночью тот открывает ему, что он и есть Дубровский.

XI

Оказывается, что Володя познакомился с настоящим Дефоржем на станции. За десять тысяч француз отдает ему свое рекомендательное письмо, все документы и уезжает. Дубровский под именем Дефорж поселяется в доме Троекурова, все домашние любят его. А когда в праздник Спицын напросился к нему в комнату, Володя отбирает у него сумку с деньгами и, пригрозив, велит уезжать из дома.

XII

Через время Дубровский передает Маше записку, в которой назначает ей свидание. Маша приходит. Он раскрывает ей всю правду. Говорит о том, что он полюбил ее и поэтому не может причинить вред ее отцу, но он всегда готов помочь ей. Володя спешно уезжает, а исправник, прибывший в дом Троекурова, передает слова Спицына, который показал, что Дефорж и Дубровский это один и тот же человек. Хозяин дома не верит и велит позвать учителя, но его не находят.

XIII

Неподалеку от имения Троекурова находится имение богатого пятидесятилетнего князя Верейского, который долгое время жил за границей. Теперь же князь возвратился и встретился с Троекуровым. Марья Кирилловна ему приглянулась.

XIV

Маша получает записку от Дубровкого, не успевает прочесть, ее вызывает отец и сообщает, что Верейский к ней сватается. Маша плачет. Отец выгоняет ее осушить слезы и Маша читает записку. Дубровский назначает ей свидание.

XV

Маша приходит. Встреча очень волнует влюбленных. Маша рассказывает о сватовстве, но просит не трогать Верейского, надеясь уговорить отца не отдавать ее замуж. Дубровкий соглашается, и просит ее в случае безысходности положить кольцо в дупло дуба, у которого они встречаются. Это будет сигналом к действию.

XVI

Маша посылает письмо Верейскому, в котором просит его отказаться от свадьбы, умоляет отца. Все тщетно. Троекуров запирает ее в комнате, через три дня ее свадьба.

XVII

Маша под домашним арестом оскорблена и озлоблена. Решается сообщить Дубровскому и Саша относит кольцо в дупло. Замечает мальчишку, который забирает кольцо, завязывается драка, мальчишку задерживают, но потом отпускают. Кольцо не передано.

XVIII

День свадьбы. Маша венчается с Верейским, а по пути домой на карету нападают разбойники. Князь стреляет в Дубровского и ранит его. Маша отказывается от помощи Володи.

«Поздно, я обвенчана, я жена князя Верейского.»

XIX

В обиталище разбойников направляются войска. Начинается битва, но силы не равны. Дубровский отпускает всех соратников и сам исчезает. Все нападения прекращаются и ни о банде, ни о Дубровском больше никто не слыхал.

Используемые источники:

• https://akniga.org/pushkin-aleksandr-dubrovskiy
• https://dp-adilet.kz/dubrovskij-slushat-kratkoe-soderzhanie/

Царь Никита жил когда-то
Праздно, весело, богато,
Не творил добра, ни зла,
И земля его цвела.
Царь трудился по немногу,
Кушал, пил, молился богу
И от разных матерей
Прижил сорок дочерей,
Сорок девушек прелестных,
Сорок ангелов небесных,
Милых сердцем и душой.
Что за ножка — боже мой,
А головка, темный волос,
Чудо — глазки, чудо — голос,
Ум — с ума свести бы мог.
Словом, с головы до ног
Душу, сердце всё пленяло.
Одного не доставало.
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало,
Всё равно — не доставало.
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры,
Слишком чопорной цензуры?
Как быть?… Помоги мне, бог!
У царевен между ног…
Нет, уж это слишком ясно
И для скромности опасно, —
Так иначе как-нибудь:
Я люблю в Венере грудь,
Губки, ножку особливо,
Но любовное огниво,
Цель желанья моего…
Что такое?.. Ничего!..
Ничего, иль очень мало…
И того-то не бывало
У царевен молодых,
Шаловливых и живых.
Их чудесное рожденье
Привело в недоуменье
Все придворные сердца.
Грустно было для отца
И для матерей печальных…
А от бабок повивальных
Как узнал о том народ —
Всякий тут разинул рот,
Ахал, охал, дивовался,
А иной, хоть и смеялся,
Да тихонько, чтобы в путь
До Нерчинска не махнуть.
Царь созвал своих придворных,
Нянек, мамушек покорных —
Им держал такой приказ:
«Если кто-нибудь из вас
Дочерей греху научит,
Или мыслить их приучит,
Или только намекнет,
Что у них недостает,
Иль двусмысленное скажет,
Или кукиш им покажет, —
То — шутить я не привык —
Бабам вырежу язык,
А мужчинам нечто хуже,
Что порой бывает туже».
Царь был строг, но справедлив,
А приказ красноречив;
Всяк со страхом поклонился,
Остеречься всяк решился,
Ухо всяк держал востро
И хранил свое добро.
Жены бедные боялись,
Чтоб мужья не проболтались;
Втайне думали мужья:
«Провинись, жена моя!»
(Видно, сердцем были гневны).
Подросли мои царевны.
Жаль их стало. Царь — в совет;
Изложил там свой предмет:
Так и так — довольно ясно,
Тихо, шопотом, негласно,
Осторожнее от слуг.
Призадумались бояры,
Как лечить такой недуг.
Вот один советник старый
Поклонился всем — и вдруг
В лысый лоб рукою брякнул
И царю он так вавакнул:
«О, премудрый государь!
Не взыщи мою ты дерзость,
Если про плотскую мерзость
Расскажу, что было встарь.
Мне была знакома сводня
(Где она? и чем сегодня?
Верно тем же, чем была).
Баба ведьмою слыла,
Всем недугам пособляла,
Немощь членов исцеляла.
Вот ее бы разыскать;
Ведьма дело всё поправит:
А что надо — то и вставит».
— «Так за ней сейчас послать!»
Восклицает царь Никита.
Брови сдвинувши сердито:
— «Тотчас ведьму отыскать!
Если ж нас она обманет,
Чего надо не достанет,
На бобах нас проведет,
Или с умыслом солжет, —
Будь не царь я, а бездельник,
Если в чистый понедельник
Сжечь колдунью не велю:
И тем небо умолю».

Вот секретно, осторожно,
По курьерской подорожной
И во все земли концы
Были посланы гонцы.
Они скачут, всюду рыщут
И царю колдунью ищут.
Год проходит и другой —
Нету вести никакой.
Наконец один ретивый
Вдруг напал на след счастливый.
Он заехал в темный лес
(Видно, вел его сам бес),
Видит он: в лесу избушка,
Ведьма в ней живет, старушка.
Как он был царев посол,
То к ней прямо и вошел,
Поклонился ведьме смело,
Изложил царево дело:
Как царевны рождены
И чего все лишены.
Ведьма мигом всё смекнула…
В дверь гонца она толкнула,
Так примолвив: «Уходи
Поскорей и без оглядки,
Не то — бойся лихорадки…
Через три дня приходи
За посылкой и ответом,
Только помни — чуть с рассветом».
После ведьма заперлась,
Уголечком запаслась,
Трое суток ворожила,
Так что беса приманила.
Чтоб отправить во дворец,
Сам принес он ей ларец,
Полный грешными вещами,
Обожаемыми нами.
Там их было всех сортов,
Всех размеров, всех цветов,
Всё отборные, с кудрями…
Ведьма все перебрала,
Сорок лучших оточла,
Их в салфетку завернула
И на ключ в ларец замкнула,
С ним отправила гонца,
Дав на путь серебреца.
Едет он. Заря зарделась…
Отдых сделать захотелось,
Захотелось закусить,
Жажду водкой утолить:
Он был малый аккуратный,
Всем запасся в путь обратный.
Вот коня он разнуздал
И покойно кушать стал.
Конь пасется. Он мечтает,
Как его царь вознесет,
Графом, князем назовет.
Что же ларчик заключает?
Что царю в нем ведьма шлет?
В щелку смотрит: нет, не видно —
Заперт плотно. Как обидно!
Любопытство страх берет
И всего его тревожит.
Ухо он к замку приложит —
Ничего не чует слух;
Нюхает — знакомый дух…
Тьфу ты пропасть! что за чудо?
Посмотреть ей-ей не худо.
И не вытерпел гонец…
Но лишь отпер он ларец,
Птички — порх и улетели,
И кругом на сучьях сели
И хвостами завертели.
Наш гонец давай их звать,
Сухарями их прельщать:
Крошки сыплет — всё напрасно
(Видно кормятся не тем):
На сучках им петь прекрасно,
А в ларце сидеть зачем?
Вот тащится вдоль дороги,
Вся согнувшися дугой,
Баба старая с клюкой.
Наш гонец ей бухнул в ноги:
«Пропаду я с головой!
Помоги, будь мать родная!
Посмотри, беда какая:
Не могу их изловить!
Как же горю пособить?»
Вверх старуха посмотрела,
Плюнула и прошипела:
«Поступил ты хоть и скверно,
Но не плачься, не тужи…
Ты им только покажи —
Сами все слетят наверно».
«Ну, спасибо!» он сказал…
И лишь только показал —
Птички вмиг к нему слетели
И квартирой овладели.
Чтоб беды не знать другой,
Он без дальних отговорок
Тотчас их под ключ все сорок
И отправился домой.
Как княжны их получили,
Прямо в клетки посадили.
Царь на радости такой
Задал тотчас пир горой:
Семь дней сряду пировали,
Целый месяц отдыхали;
Царь совет весь наградил,
Да и ведьму не забыл:
Из кунсткамеры в подарок
Ей послал в спирту огарок,
(Тот, который всех дивил),
Две ехидны, два скелета
Из того же кабинета…
Награжден был и гонец.
Вот и сказочки конец.

Многие меня поносят
И теперь, пожалуй, спросят:
Глупо так зачем шучу?
Что за дело им? Хочу.

Царь Никита жил когда-то
Праздно, весело, богато,
Не творил добра, ни зла,
И земля его цвела.
Царь трудился понемногу,
Кушал, пил, молился богу
И от разных матерей
Прижил сорок дочерей,
Сорок девушек прелестных,
Сорок ангелов небесных,
Милых сердцем и душой.
Что за ножка — боже мой,
А головка, темный волос,
Чудо — глазки, чудо — голос,
Ум — с ума свести бы мог.
Словом, с головы до ног
Душу, сердце всё пленяло;
Одного недоставало.
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало,
Всё равно — недоставало.
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры,
Слишком чопорной цензуры?
Как быть?.. Помоги мне, бог!
У царевен между ног…
Нет, уж это слишком ясно
И для скромности опасно,—
Так иначе как-нибудь:

Я люблю в Венере грудь,
Губки, ножку особливо,
Но любовное огниво,
Цель желанья моего…
Что такое?.. Ничего!..
Ничего иль очень мало…
И того-то не бывало
У царевен молодых,
Шаловливых и живых.
Их чудесное рожденье
Привело в недоуменье
Все придворные сердца.
Грустно было для отца
И для матерей печальных.
А от бабок повивальных
Как узнал о том народ —
Всякий тут разинул рот,
Ахал, охал, дивовался,
И иной, хоть и смеялся,
Да тихонько, чтобы в путь
До Нерчинска не махнуть.
Царь созвал своих придворных,
Нянек, мамушек покорных —
Им держал такой приказ:
«Если кто-нибудь из вас
Дочерей греху научит,
Или мыслить их приучит,
Или только намекнет,
Что´ у них недостает,
Иль двусмысленное скажет,
Или кукиш им покажет,—
То — шутить я не привык —
Бабам вырежу язык,
А мужчинам нечто хуже,
Что порой бывает туже».
Царь был строг, но справедлив,
А приказ красноречив;
Всяк со страхом поклонился,
Остеречься всяк решился,
Ухо всяк держал востро
И хранил свое добро.
Жены бедные боялись,
Чтоб мужья не проболтались;

Втайне думали мужья:

«Провинись, жена моя!»
(Видно, сердцем были гневны).
Подросли мои царевны.
Жаль их стало. Царь — в совет;
Изложил там свой предмет:
Так и так — довольно ясно,
Тихо, шепотом, негласно,
Осторожнее от слуг.
Призадумались бояры,
Как лечить такой недуг.
Вот один советник старый
Поклонился всем — и вдруг
В лысый лоб рукою брякнул
И царю он так вавакнул:
«О, премудрый государь!
Не взыщи мою ты дерзость,
Если про плотскую мерзость
Расскажу, что было встарь.
Мне была знакома сводня
(Где она? и чем сегодня?
Верно тем же, чем была).
Баба ведьмою слыла,
Всем недугам пособляла,
Немощь членов исцеляла.
Вот ее бы разыскать;
Ведьма дело всё поправит:
А что надо — то и вставит».
— «Так за ней сейчас послать!—
Восклицает царь Никита,
Брови сдвинувши сердито:
— Тотчас ведьму отыскать!
Если ж нас она обманет,
Чего надо не достанет,
На бобах нас проведет,
Или с умыслом солжет,—
Будь не царь я, а бездельник,
Если в чистый понедельник
Сжечь колдунью не велю:
И тем небо умолю».

Вот секретно, осторожно,
По курьерской подорожной

И во все земли концы
Были посланы гонцы.
Они скачут, всюду рыщут
И царю колдунью ищут.
Год проходит и другой —
Нету вести никакой.
Наконец один ретивый
Вдруг напал на след счастливый.
Он заехал в темный лес
(Видно, вел его сам бес),
Видит он: в лесу избушка,
Ведьма в ней живет, старушка.
Как он был царев посол,
То к ней прямо и вошел,
Поклонился ведьме смело,
Изложил царево дело:
Как царевны рождены
И чего все лишены.
Ведьма мигом всё смекнула…
В дверь гонца она толкнула,
Так примолвив: «Уходи
Поскорей и без оглядки,
Не то — бойся лихорадки…
Через три дня приходи
За посылкой и ответом,
Только помни — чуть с рассветом».
После ведьма заперлась.
Уголечком запаслась,
Трое суток ворожила,
Так что беса приманила.
Чтоб отправить во дворец,
Сам принес он ей ларец,
Полный грешными вещами,
Обожаемыми нами.
Там их было всех сортов,
Всех размеров, всех цветов,
Всё отборные, с кудрями…
Ведьма все перебрала,
Сорок лучших оточла,
Их в салфетку завернула
И на ключ в ларец замкнула,
С ним отправила гонца,
Дав на путь серебреца.

Едет он. Заря зарделась…
Отдых сделать захотелось,
Захотелось закусить,
Жажду водкой утолить:
Он был малый аккуратный,
Всем запасся в путь обратный.
Вот коня он разнуздал
И покойно кушать стал.
Конь пасется. Он мечтает,
Как его царь вознесет,
Графом, князем назовет.
Что же ларчик заключает?
Что царю в нем ведьма шлет?
В щелку смотрит: нет, не видно
Заперт плотно. Как обидно!
Любопытство страх берет
И всего его тревожит.
Ухо он к замку приложит —
Ничего не чует слух;
Нюхает — знакомый дух…
Тьфу ты пропасть! что за чудо?
Посмотреть ей-ей не худо.
И не вытерпел гонец…
Но лишь отпер он ларец,
Птички — порх и улетели,
И кругом на сучьях сели,
И хвостами завертели.
Наш гонец давай их звать,
Сухарями их прельщать:
Крошки сыплет — всё напрасно
(Видно, кормятся не тем):
На сучках им петь прекрасно,
А в ларце сидеть зачем?
Вот тащится вдоль дороги,
Вся согнувшися дугой,
Баба старая с клюкой.
Наш гонец ей бухнул в ноги:
«Пропаду я с головой!
Помоги, будь мать родная!
Посмотри, беда какая:
Не могу их изловить!
Как же горю пособить?»
Вверх старуха посмотрела,

Плюнула и прошипела:

«Поступил ты хоть и скверно,
Но не плачься, не тужи…
Ты им только покажи —
Сами все слетят наверно».
— «Ну, спасибо!» — он сказал..
И лишь только показал —
Птички вмиг к нему слетели
И квартирой овладели.
Чтоб беды не знать другой,
Он без дальних отговорок
Тотчас их под ключ, все сорок,
И отправился домой.
Как княжны их получили,
Прямо в клетки посадили.
Царь на радости такой
Задал тотчас пир горой:
Семь дней сряду пировали,
Целый месяц отдыхали;
Царь совет весь наградил,
Да и ведьму не забыл:
Из кунсткамеры в подарок
Ей послал в спирту огарок
(Тот, который всех дивил),
Две ехидны, два скелета
Из того же кабинета…
Награжден был и гонец.
Вот и сказочки конец.

————

Многие меня поносят
И теперь, пожалуй, спросят:
Глупо так зачем шучу?
Что за дело им? Хочу.

Анализ сказки «Царь Никита и сорок его дочерей» Пушкина

Стихи «Царь Никита и сорок его дочерей» Александра Сергеевича Пушкина – нескромная сказка, писанная в фольклорных традициях.

Поэма датируется весной 1822 года. Поэту почти 23 года, он в опале за крамольные стихи, отправлен служить в отдаленную Бессарабию. Впрочем, генерал И. Инзов делами его особо не обременял, и обращался с поэтом почти с родительской заботой. Сам же А. Пушкин свободное время делил между литературой, дуэлями, драками, балами и любовными похождениями. По жанру – сатира, анекдотическая сказка, по размеру – четырехстопный хорей, в целом, с парной рифмовкой. В письме 1825 года поэт упоминает эту сказку как свою. Позднее брат поэта Лев заново собрал ее текст из фрагментов черновика. В Европе с ней познакомились раньше, чем в России. В советское время сказку толковали в русле обличения нравов самодержавно-крепостнического строя. Название, как и зачин истории, фольклорны. Впрочем, имя царя несколько нетипично. Василий вначале, потом он, видимо, получил имя слуги автора, Н. Козлова. Число «сорок» означает полноту, предел. Итак, царь жил припеваючи, и то и дело становился счастливым отцом «милых сердцем и душой» (эпитеты) девушек, точнее, девушек наполовину. Годы идут, царь задумывается о будущем царевен.

На совете решают послать гонца к старой ведьме-сводне. Если она не справится – ее придется сжечь в первый день Великого поста, чтоб небо не коптила. «По курьерской подорожной»: вторжение современности в сказку, прозаизм. Спустя год ворожея отыскалась и, не моргнувши глазом, обещала пособить «цареву делу». «Уголек» — магический атрибут. Наконец, бес принес в ларце искомое – всей линейки размеров. Чтобы каждой дочери было впору. Гонец-растяпа, обследовав ларчик ухом и носом, решил его открыть: «птички порх – и улетели», еще и с песнями. Это – камень в огород сентиментализма, для любовных сцен которого такие птички на ветках – штамп. Пришлось гонцу снимать штаны в качестве наживки. Дело сладилось, царевны разобрали подношения ведьмы с бесом. Награждает царь по науке, чучелами, скелетами из Кунсткамеры – для красоты и опытов. «Сказочке конец»: типичный финал, как и «пир горой». После него – авторский голос, заявляющий свое право «глупо шутить». В стихах – критика цензуры («дуры»), традиция народных заветных (запретных) сказок, перекличка с непечатной поэзией И. Баркова. Есть версия, что стихи – еще и пародия на балладу В. Жуковского «Двенадцать спящих дев». История написана на русском материале. Комический рассказ чередуется с диалогом. Узнаваемые народные обороты (темный лес, мать родная), просторечная лексика (брякнул, вавакнул, кукиш, водка), глагольные рифмы, уменьшительные суффиксы (глазки), почти нет причастий и деепричастий, идиомы (ухо востро, без оглядки, на бобах), анафоры, перечисления, числительные: три, семь. Упоминаются «ножки», к которым поэт питал слабость. Вопросы. Индивидуальная окраска речи персонажей. Серебрец – платина (чуть позже из нее стали чеканить монеты). Нерчинск: каторга в Забайкалье.

Произведение «Царь Никита и сорок его дочерей» А. Пушкина, построенное на системе намеков, легло в основу комической оперы современного композитора А. Чайковского.

Царь Никита жил когда-то
Праздно, весело, богато,
Не творил добра, ни зла,
И земля его цвела.
Царь трудился понемногу,
Кушал, пил, молился богу
И от разных матерей
Прижил сорок дочерей,
Сорок девушек прелестных,
Сорок ангелов небесных,
Милых сердцем и душой.
Что за ножка — боже мой,
А головка, темный волос,
Чудо — глазки, чудо — голос,
Ум — с ума свести бы мог.
Словом, с головы до ног
Душу, сердце всё пленяло;
Одного недоставало.
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало,
Всё равно — недоставало.
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры,
Слишком чопорной цензуры?
Как быть?.. Помоги мне, бог!
У царевен между ног…
Нет, уж это слишком ясно
И для скромности опасно,—
Так иначе как-нибудь:

Я люблю в Венере грудь,
Губки, ножку особливо,
Но любовное огниво,
Цель желанья моего…
Что такое?.. Ничего!..
Ничего иль очень мало…
И того-то не бывало
У царевен молодых,
Шаловливых и живых.
Их чудесное рожденье
Привело в недоуменье
Все придворные сердца.
Грустно было для отца
И для матерей печальных.
А от бабок повивальных
Как узнал о том народ —
Всякий тут разинул рот,
Ахал, охал, дивовался,
И иной, хоть и смеялся,
Да тихонько, чтобы в путь
До Нерчинска не махнуть.
Царь созвал своих придворных,
Нянек, мамушек покорных —
Им держал такой приказ:
«Если кто-нибудь из вас
Дочерей греху научит,
Или мыслить их приучит,
Или только намекнет,
Что´ у них недостает,
Иль двусмысленное скажет,
Или кукиш им покажет,—
То — шутить я не привык —
Бабам вырежу язык,
А мужчинам нечто хуже,
Что порой бывает туже».
Царь был строг, но справедлив,
А приказ красноречив;
Всяк со страхом поклонился,
Остеречься всяк решился,
Ухо всяк держал востро
И хранил свое добро.
Жены бедные боялись,
Чтоб мужья не проболтались;

Втайне думали мужья:

«Провинись, жена моя!»
(Видно, сердцем были гневны).
Подросли мои царевны.
Жаль их стало. Царь — в совет;
Изложил там свой предмет:
Так и так — довольно ясно,
Тихо, шепотом, негласно,
Осторожнее от слуг.
Призадумались бояры,
Как лечить такой недуг.
Вот один советник старый
Поклонился всем — и вдруг
В лысый лоб рукою брякнул
И царю он так вавакнул:
«О, премудрый государь!
Не взыщи мою ты дерзость,
Если про плотскую мерзость
Расскажу, что было встарь.
Мне была знакома сводня
(Где она? и чем сегодня?
Верно тем же, чем была).
Баба ведьмою слыла,
Всем недугам пособляла,
Немощь членов исцеляла.
Вот ее бы разыскать;
Ведьма дело всё поправит:
А что надо — то и вставит».
— «Так за ней сейчас послать!—
Восклицает царь Никита,
Брови сдвинувши сердито:
— Тотчас ведьму отыскать!
Если ж нас она обманет,
Чего надо не достанет,
На бобах нас проведет,
Или с умыслом солжет,—
Будь не царь я, а бездельник,
Если в чистый понедельник
Сжечь колдунью не велю:
И тем небо умолю».

Вот секретно, осторожно,
По курьерской подорожной

И во все земли концы
Были посланы гонцы.
Они скачут, всюду рыщут
И царю колдунью ищут.
Год проходит и другой —
Нету вести никакой.
Наконец один ретивый
Вдруг напал на след счастливый.
Он заехал в темный лес
(Видно, вел его сам бес),
Видит он: в лесу избушка,
Ведьма в ней живет, старушка.
Как он был царев посол,
То к ней прямо и вошел,
Поклонился ведьме смело,
Изложил царево дело:
Как царевны рождены
И чего все лишены.
Ведьма мигом всё смекнула…
В дверь гонца она толкнула,
Так примолвив: «Уходи
Поскорей и без оглядки,
Не то — бойся лихорадки…
Через три дня приходи
За посылкой и ответом,
Только помни — чуть с рассветом».
После ведьма заперлась.
Уголечком запаслась,
Трое суток ворожила,
Так что беса приманила.
Чтоб отправить во дворец,
Сам принес он ей ларец,
Полный грешными вещами,
Обожаемыми нами.
Там их было всех сортов,
Всех размеров, всех цветов,
Всё отборные, с кудрями…
Ведьма все перебрала,
Сорок лучших оточла,
Их в салфетку завернула
И на ключ в ларец замкнула,
С ним отправила гонца,
Дав на путь серебреца.

Едет он. Заря зарделась…
Отдых сделать захотелось,
Захотелось закусить,
Жажду водкой утолить:
Он был малый аккуратный,
Всем запасся в путь обратный.
Вот коня он разнуздал
И покойно кушать стал.
Конь пасется. Он мечтает,
Как его царь вознесет,
Графом, князем назовет.
Что же ларчик заключает?
Что царю в нем ведьма шлет?
В щелку смотрит: нет, не видно
Заперт плотно. Как обидно!
Любопытство страх берет
И всего его тревожит.
Ухо он к замку приложит —
Ничего не чует слух;
Нюхает — знакомый дух…
Тьфу ты пропасть! что за чудо?
Посмотреть ей-ей не худо.
И не вытерпел гонец…
Но лишь отпер он ларец,
Птички — порх и улетели,
И кругом на сучьях сели,
И хвостами завертели.
Наш гонец давай их звать,
Сухарями их прельщать:
Крошки сыплет — всё напрасно
(Видно, кормятся не тем):
На сучках им петь прекрасно,
А в ларце сидеть зачем?
Вот тащится вдоль дороги,
Вся согнувшися дугой,
Баба старая с клюкой.
Наш гонец ей бухнул в ноги:
«Пропаду я с головой!
Помоги, будь мать родная!
Посмотри, беда какая:
Не могу их изловить!
Как же горю пособить?»
Вверх старуха посмотрела,

Плюнула и прошипела:

«Поступил ты хоть и скверно,
Но не плачься, не тужи…
Ты им только покажи —
Сами все слетят наверно».
— «Ну, спасибо!» — он сказал..
И лишь только показал —
Птички вмиг к нему слетели
И квартирой овладели.
Чтоб беды не знать другой,
Он без дальних отговорок
Тотчас их под ключ, все сорок,
И отправился домой.
Как княжны их получили,
Прямо в клетки посадили.
Царь на радости такой
Задал тотчас пир горой:
Семь дней сряду пировали,
Целый месяц отдыхали;
Царь совет весь наградил,
Да и ведьму не забыл:
Из кунсткамеры в подарок
Ей послал в спирту огарок
(Тот, который всех дивил),
Две ехидны, два скелета
Из того же кабинета…
Награжден был и гонец.
Вот и сказочки конец.

————

Многие меня поносят
И теперь, пожалуй, спросят:
Глупо так зачем шучу?
Что за дело им? Хочу.