Что помогает найти в сборнике произведений страницу с необходимым рассказом

Издательство «Новое литературное обозрение» представляет Антологию современной израильской драматургии.

Израильское театральное искусство славится на весь мир благодаря выдающейся школе современного танца и дарованию ее главной звезды — Охада Наарина. Гораздо менее известен за пределами Израиля его драматический театр, особенно пьесы, которые идут в нем сегодня. Между тем эти пьесы многое расскажут о современных израильтянах: что они думают о себе и своем образе, сложившемся в других странах, что считают правильным и несправедливым в своей недавней истории, чем гордятся и каких тем стараются избегать, о чем горячее всего спорят. Многое из того, что волнует израильских драматургов, актуально и для россиян. Так, герои одной из пьес — пациенты психоневрологического диспансера, подростки, травмированные отсутствием любви и понимания родителей. В другом тексте исследуется проблема насилия, виктимблейминга и равнодушия к страданиям жертв. Сквозная тема для целого ряда авторов — историческая память о Холокосте, которая остро отзывается в ощущении европейского антисемитизма, переживаемом израильтянами сегодня. Написанные драматургами разных поколений, принадлежащие к разным направлениям и жанрам — от коммерческих комедий до экспериментальных драм, собранные в этой антологии пьесы будет интересно не только читать, но и смотреть на российской театральной сцене.

Предлагаем прочитать фрагмент предисловия к сборнику, написанного Диной Годер.

Одно из самых известных имен израильской драматургии в своей стране и за рубежом, включая Россию, — Ханох Левин. Его слава и скандалы, связанные с его пьесами, которые воспринимались в Израиле как политические и провокативные, при жизни Левина (а он рано умер от рака, в 1999 году) до России не докатились. Его пьесы на российской сцене неоднократно ставили уже после смерти драматурга, но их социальный заряд здесь не считывался. Они воспринимались как парадоксальные и абсурдистские, а герои, увиденные безжалостными глазами сатирика, по русской традиции, превращались в печальных и несчастливых евреев, возможно, смешных, но скорее достойных жалости, чем издевки. Одна из самых значимых пьес Левина для отечественных театралов — «Крум», но не потому что в России ее много ставили, а благодаря знаменитой польской постановке Кшиштофа Варликовского, в 2006 году привезенной на гастроли в Россию и со временем обросшей легендами.

«Крум», написанный в 1975-м и сразу же поставленный самим драматургом в городском театре Хайфы, не раз ставился в Европе уже в двухтысячных, что укрепило Левина на позиции классика — европейское и американское признание всегда много значило для израильской культуры, не лишенной провинциальных комплексов. Но для российского театра, как мне кажется, эта пьеса про человека, обещавшего много и не исполнившего ничего, влюблявшего в себя других, но не любившего, мечтавшего написать великую книгу, но даже не приступившего к ней, — встраивается в свой драматургический ряд начиная с чеховского «Платонова» до вампиловской «Утиной охоты» и более поздних героев — амбициозных, но не состоявшихся. Для этой пьесы особенно существенно ощущение затягивающей и удушающей провинциальной жизни, из которой не выбраться, — это частый мотив для Левина, также отзывающийся в русской драматургии.

Еще один классик израильской драматургии из нашей антологии — Нисим Алони, он был старше Левина, менее плодовит и тоже предпочитал сам ставить свои пьесы. Алони, как и Левин, умер в самом конце ХX века, но его пьесы продолжают ставить — это поэтический и абсурдистский театр, часто далеко уходящий от местных реалий в выдуманный мир, что для израильских пьес нетипично. Впрочем, пьеса 1967 года «Невеста и ловец бабочек», где неврастеничный человек с сачком встречает в парке сбежавшую со свадьбы невесту, как будто полна отсылок к обыденной жизни (как пишут, бедный и живописный южный Тель-Авив, где родился Алони, всегда был для него источником вдохновения), но кажется, что именно от реальности его герои и мечтают сбежать. Не даром в самой пьесе говорится, что она навеяна картинами еврейского сюрреалиста Йоселя Бергнера.

Из драматургов старшего поколения в антологии есть пьеса недавно ушедшего из жизни Йосефа Бар-Йосефа, пожалуй, больше всех ставившегося в России, у него даже двадцать лет назад в издательстве «Текст» выходил сборник «»Трудные люди» и другие пьесы». Бар-Йосеф, автор романов и больших драм, построенных на семейных конфликтах и сложных характерах, как мне кажется, особенно любим в России за то, что в его текстах речь всегда идет о людях и их взаимоотношениях, в них всегда есть яркие характеры и хорошие роли для артистов, что для театра немаловажно. Среди героев пьесы 1982 года «Кнопка», которая публикуется в этом сборнике, кроме пары давно разошедшихся супругов, между которыми теперь возобновляются напряженные и противоречивые отношения, есть пациент психиатрической клиники подросток Рафи, который никак не может взять в толк, что здесь происходит, но пытается отвоевать свое место при докторе. В израильской драматургии образ человека с ментальными и психическими особенностями встречается очень часто, давая возможность как бы через него с другой стороны взглянуть на происходящее, это перекликается с традицией юродивых в русской литературе.

В пьесе еще одного патриарха израильской драматургии, Иегошуа Соболя, «Деревушка», написанной в 1995-м, главный герой, от имени которого ведется рассказ, — дурачок Йоси, работающий могильщиком на деревенском кладбище и разговаривающий с животными. Соболь знаменит политическими и социальными драмами, один из самых известных его текстов — большая многофигурная пьеса «Гетто», действие которой происходит в Вильнюсском гетто в 1941–1943 годах. Но для этой антологии выбрали пьесу более камерную, хотя ее события тоже происходят во время войны, только в Палестине, которая не так далека от боев Второй мировой на севере Африки. В пьесе беспрестанно говорят о войне и слышны отзвуки Холокоста, но оттого, что все это увидено глазами простодушного Йоси, трагические события как будто уходят на задний план, а жизнь наполняется надеждой на лучшее. И кажется, что смысл этой надежды в скором создании на месте патриархальных палестинских деревень независимого Израиля, которое должно спасти гибнущий в Европе еврейский мир.

Эдна Мазия, одна из самых признанных и успешных сегодня израильских драматургов, в этой антологии представлена острой пьесой «Игры на заднем дворе», идущей широко во всей Европе и по подходу к проблеме очень актуальной сегодня в России, несмотря на то что написана в 1993 году. Речь в ней идет о подростковом насилии, в центре сюжета — документальная история о групповом изнасиловании пятнадцатилетней девочки. Но существенно еще и то, что параллельно с рассказом, как это произошло, мы видим ход судебного разбирательства, полного подтасовок и выглядящего столь же опасным и манипулятивным, как разговоры подростков на заднем дворе с испуганной девчонкой, которая хотела выглядеть крутой. В пьесе этой, написанной умно и жестко, есть сильный феминистский заряд, и, как пишут, еще во времена первой израильской постановки почти тридцать лет назад ее считали серьезным аргументом против объективации женщин.

Анат Гов, журналистка, драматург и сценаристка, уже, к сожалению, покойная, тоже работавшая с феминистскими темами (она была среди основателей организации, поддерживающей жертв сексуального насилия), участвует в этом сборнике с написанной в 2008 году пьесой на двоих «Боже мой!», которую, наверное, можно назвать коммерческой интеллектуальной комедией (или драмой). Исходная ситуация выглядит парадоксально: к психологу Элле, имеющей частную практику, на прием приходит Бог, нуждающийся в утешении и оправдании, и все действие — это их разговор, споры и рассуждения на религиозные темы с позиции атеиста. Для Израиля, где религия не отделена от государства и связанные с ней вопросы стоят очень остро, особенно в интеллигентской среде, это весьма неожиданный поворот.

Еще три писателя, чьи пьесы входят в сборник, принадлежат к следующему, более молодому театральному поколению. Гур Корен, актер, режиссер и успешный автор, работающий сегодня драматургом в Камерном театре Тель-Авива, имеет явный талант видеть смешное, а еще отличное практическое знание театра, что помогает ему писать очень выигрышные и привлекательные для актеров роли. В пьесе «Пять кило сахара», написанной в 2009 году и впервые поставленной Евгением Арье в театре «Гешер», автор отдал главному герою свое имя и даже сам его сыграл. Фантастическая история, где к говорливому раздолбаю-герою постоянно является покойный дедушка, на короткое время заселяясь в тела случайных встречных, и сама по себе забавна. Но, конечно, настоящая радость и вызов для актеров, играть персонажей любого пола, возраста и рода занятий, которые вот сейчас были кем угодно — подростком, проституткой или любым прохожим на улице — и в одну секунду, не меняясь внешне, превратились в ироничного, витального и настырного деда, пересыпающего речь идишскими словечками. Корен крепко держится за реальность: как тельавивец он наполняет рассказ именами улиц и знаковых мест города, как выпускник театральной школы — цитатами, названиями пьес и именами драматургов, так что его комедия, если ее снабдить комментариями, может неплохо ввести в курс израильской жизни.

Майя Арад Ясур имеет репутацию новатора в израильской драматургии и вместе с тем постоянно работает с острыми социальными проблемами. Ее пьеса «Амстердам», написанная в 2018 году, строится как спор перебивающих друг друга голосов, которые не то припоминают, что происходило с героиней — беременной скрипачкой, израильтянкой, живущей в Амстердаме, — не то на ходу сочиняют ее историю. А может быть, это голоса, звучащие внутри нее — женщины на грани нервного срыва, постоянно ощущающей панику, разрываемой комплексами мигранта и не проходящего еврейского страха перед антисемитизмом. Майя Арад Ясур несколько лет училась и работала в Голландии, в ее пьесе чувствуется знание страны и ее реалий, но куда важнее именно это чувство еврейки, которая везде чужая, которой в спину дышит ужас Холокоста, воспоминаниями о котором полна даже съемная квартира, а в лицо — BDS (антиизраильское движение «бойкот, изоляция и санкции»), требующее признания вины всякого, кто родился в Израиле, за его сегодняшнюю антиарабскую политику. Весь этот сложный комплекс чувств очень понятен израильтянину, особенно левому интеллигенту, кем обычно являются люди искусства, — человеку, в своей стране оказывающемуся в оппозиции к действиям власти, а за пределами страны вынужденного отвечать за эти действия перед негодующими европейскими леваками. В России эта двойственность выглядит особенно узнаваемо, но и на европейские театры горячечная скороговорка пьесы Майи Арад Ясур произвела впечатление: она переведена на десяток языков и перед карантином ее приняли к постановке на многих европейских сценах.

Рои Хен, писатель, переводчик с нескольких языков (включая русский) и глава драматургической части в театре «Гешер», дал для этого сборника пьесу 2019 года «Так же как я», рассказывающую о подростковом отделении психиатрической клиники, куда приходит новая преподавательница театрального кружка. Эта пьеса, на мой взгляд, звучит для отечественной сцены актуально, хотя наши психоневрологические диспансеры, больше похожие на тюрьмы, очень далеки от израильских. Но подростки из пьесы Хена, страдающие самыми разными расстройствами, более всего травмированы отсутствием любви и понимания родителей, не желающих принять «не таких» детей, стыдящихся их перед родней и желающих их «исправить» или спрятать подальше. Это, видимо, общая проблема, и, как рассказывает Рои, после того как пьесу стали играть в «Гешере», какие-то из его идей о работе с подростками, придуманных для пьесы, вошли в практику молодежных отделений израильских психиатрических больниц. После представления публика остается, чтобы откровенно поговорить на волнующие ее темы, это становится частью события и уже очень похоже на то, как проходят спектакли на острые темы в российском новом театре.

Книга сопутствует человеку со времени своего появления. Величайшее изобретение всех времен и народов, она способствовала накоплению и концентрации коллективно¬го опыта поколений.

«Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге, — говорил Александр Иванович Герцен (1812—1870), — племена, люди, государства исчезали, а книга оставалась. Она росла вместе с человечеством, в нее кристаллизовались все учения, потрясавшие умы, и все страсти, потрясавшие сердца; в нее записана та огромная исповедь бурной жизни человеческой, <… > которая называется Всемирной историей. Но в книге не одно прошедшее, она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящего, во владение всей суммы истин и усилий, найденной страданиями, она программа будущего…». Молодой и пылкий двадцатипятилетний философ сказал это 6 декабря 1837 года на открытии Вятской публичной библиотеки.

К книге обращены слова благодарности и восхищения многих прославленных умов человечества. Их высказывания бережно собирают и выпускают в свет. Книги о книгах, составленные из одних цитат, читаются с интересом и волнением. Самая распространенная и популярная из них составлена старейшим советским книгоиздателем и книговедом Ефимом Семеновичем Лихтенштейном (1908—1987); за 15 лет она выдержала 4 издания.

«Книга есть жизнь нашего времени», — говорил великий русский критик Виссарион Григорьевич Белинский (1811—1848). «Книга — памятник ушедшим в вечность умам»,— утверждал английский поэт XVII века сэр Уильям Д’Эвенант (1606—1668). «Книги — это переплетенные люди», — полагал Антон Семенович Макаренко (1888—1939). А известный революционер, просидевший 25 лет в Шлиссельбургской крепости, — Николай Александрович Морозов (1854—1946), — считал, что «книга — это волшебница».

«Книга — это есть мир, видимый через человека», — говорил советский писатель Исаак Эммануилович Бабель (1894—1941). А поэт Виктор Федорович Боков дал такое стихотворное определение:

«Книга — советчик, Книга — разведчик,
Книга — активный борец и боец,
Книга — нетленная память и вечность,
Спутник планеты Земля, наконец».

Ученый обычно предпочитает не столь возвышенные, но более точные определения. Впрочем, и в ученых дефинициях понятия «книга» недостатка не было.

Три класса определений

В самом конце 1920-х годов киевское издательство «Культура» выпустило в свет примечательный труд, называвшийся «О книге» и имевший подзаголовок «Опыт анализа понятия “книга”». Автор — украинский книговед М. Ф. Яновский — собрал и проанализировал 51 дефиницию, все их посчитал неудовлетворительными, и в заключение предложил свою: «Книга — продукт человеческого общества, воспринимаемый органами зрения или осязанием, в устойчивой форме, как комбинация знаков, требующих для своего восприятия собственной установки по отношению к указанным органам и объединенных между собой таким образом, что разъединение их невозможно без разрушения книги».

Дефиниция не очень понятная. Что это за «собственная установка» комбинации знаков по отношению к органам чувств? И неужели главное в книге — это невозможность «разъединения» упомянутой комбинации? При всей огромной изыскательской работе, проведенной М. Ф. Яновским, собранные им материалы нельзя признать исчерпывающими. Многое он пропустил. И конечно же, десятки, а может быть и сотни новых определений появились за прошедшие с того времени 70 с лишним лет.

Как разобраться в этом потоке определений?

Если сгруппировать дефиниции, станет ясно, что многие из них (с незначительными и непринципиальными отличиями) повторяют друг друга. Попытаемся в первом приближении выявить наиболее характерные классы определений понятия «книга». Классов таких три. Для первого из них характерен сугубо описательный аспект — к книге подходят как к знакомому всем предмету и описывают его чисто внешне. В определениях второго класса делается попытка отразить содержание книги, а точнее — сущность этого содержания. Определения третьего класса представляют собой комбинацию дефиниций, связанных с внешними признака¬ми книги, и дефиниций, пытающихся отразить ее содержание, читательское назначение и т. п.

История попыток разобраться в том, что такое книга, насчитывает более двух с половиной столетий. История эта изобилует фактами, именами и датами.

Свыше 48 страниц

Старейшее из известных определений первого класса было дано в 1740 году на страницах «Большого исторического словаря», выпущенного в Париже: «Книга — собрание некоторого количества листов, соединенных вместе, на которых что-либо написано или напечатано».

В дальнейшем эта дефиниция всячески варьировалась, неоднократно повторялась во всевозможных обличиях и стала, пожалуй, наиболее распространенным определением книги.

В 1865 году знаменитый лексикограф Владимир Иванович Даль (1801—1872) скажет, что книга — это «сшитые в один переплет листы бумаги или пергамента», добавив, впрочем, что это также «писание, все, что в книге содержится». Французский книговед Эдуард Рувейр на страницах многотомного руководства для библиофилов, неоднократно переиздававшегося во второй половине XIX века, писал, что «книга — общий термин, обозначающий несколько напечатанных листов, сшитых вместе или объединенных общей обложкой». С ним соглашался историк книжного дела Эмиль Эгже, который, однако, посчитал необходимым внести в определение тот факт, что «собрание листов» должно быть «более или менее удобным для передачи из рук в руки или для отправления из одного места в другое».

От внешних признаков книги шли в своих дефинициях многие русские библиографы. Первый редактор «Книжной летописи», на страницах которой регистрируются все вышедшие в пределах нашего отечества книги, Андрей Дмитриевич Торопов (1851—1927) в 1901 году писал, что «книга — есть соединение нескольких листов бумаги, целых или сложенных». Типографы дополнили это определение указанием на то, что листы бумаги должны быть определенным образом соединены и заключены в переплет или обложку. Один из них — Петр Коломнин, автор широко известных в свое время руководств по типографскому делу, писал, что «книга — несколько отдельных листов, написанных или отпечатанных и соединенных вместе одной стороной в корешок». Другой полиграфист, Иван Дмитриевич Галактионов, на страницах составленного им «Типографского календаря» утверждал, что «книга — несколько отдельных, написанных или напечатанных листов, соединенных одной стороной вместе в порядке и покрытых обложкой или переплетом».

Итак, «соединение нескольких листов». Но скольких? Считать ли, например, книгой сложенный пополам листок с текстом или нет?
Известный пушкинист Мстислав Александрович Цявловский (1883—1947), выступая в декабре 1925 года на Первом Всероссийском съезде Русского библиографического общества, пояснил, что под книгой он понимает «произведение печати по крайней мере с четырьмя страницами». Значит, сложенный пополам листок — это книга! В своем предложении Цявловский шел за инструкцией Наркомпроса, данной в июле 1925 года Государственной книжной палате РСФСР.

Были и другие предложения. Когда в послевоенные годы Организация Объединенных Наций по образованию, науке и культуре — ЮНЕСКО — решила организовать международную статистику печати, она столкнулась с тем, что в каждой стране понятие «книга» толковали по-своему. В Италии и Ирландии, например, считали, что в книге должно быть не менее ста страниц. Издания меньшего объема статистикой не учитывались. В Дании «книжную» норму страниц снижали до 60, в Финляндии и Норвегии — до 49, в Чехословакии — до 33, в Исландии — до 17. Статистика в Великобритании исходила совсем из другого принципа. Она признавала книгой лишь такое издание, которое поступало в свободную продажу по цене не менее шести пенсов.

Поставить в этих условиях международный статистический учет произведений печати было невозможно.

Поэтому ЮНЕСКО в первую очередь решила подготовить предложения о том, что такое книга. 19 ноября 1964 года Генеральная конференция этой организации утвердила «Рекомендации по международной стандартизации статистики издания книг и периодических изданий». Здесь дано следующее определение: «Книга есть печатное непериодическое издание объемом не менее 49 страниц, не считая обложки». И далее: «Брошюра есть печатное непериодическое издание объемом не менее 5, но не более 48 страниц, не считая обложки». Произведения печати менее 5 страниц были отнесены к листовкам.

Определение оказалось плодотворным с точки зрения статистики печати. Существа вопроса оно не раскрыло.

Здесь можно отвлечься от проблемы определения понятия книга, чтобы задать вопрос: Сколько книг издается в мире?

Ответ на этот вопрос — и сравнительно точный — до недавнего времени можно было найти на страницах статистических изданий ЮНЕСКО. Сегодня, к сожалению, такие подсчеты на официальном уровне не ведутся.

В нашей стране регулярная публикация статистических данных о печатной продукции в виде отдельных сборников началась в 1924 году, когда вышел в свет сборник «Печать РСФСР в 1922 году». Сейчас Книжная палата ежегодно выпускает сборники «Печать Российской Федерации в … году».

Попытки наладить международную статистику печати предпринимались еще в прошлом веке. В 1886 году такие сведения начал публиковать французский журнал «Ле друа д’отор». Первые попытки ЮНЕСКО, предпринятые в этой области, относятся к началу 50-х годов. С 1952 года эта организация начала выпускать ежегодник «Основные факты и цифры. Международная статистика образования, культуры и средств массовой коммуникации».

Подвести первые итоги было поручено английскому литератору, специалисту по авторскому праву Рональду Баркеру (1920—1976). Именно он и столкнулся с тем фактом, что понятие «книга» в разных странах трактовалось по-своему. Привести статистические данные к одному знаменателю было не так-то просто!

Р. Баркер предпринял такую попытку. В 1956 году ЮНЕСКО выпустила в свет его труд «Книги для всех: Исследование международной книжной торговли». Здесь были приведены сведения о книгоиздании шестидесяти стран, сведения интересные и поучительные. Р. Баркер во всеоружии собранных к тому времени статистических данных попытался разобраться в процессах, происходивших в мире книг. Не будет преувеличением сказать, что его труд знаменовал начало нового этапа в истории социолого-книговедческих исследований, получивших столь широкое распространение в наши дни.

Количество изданных в 1954 году во всем мире книг Р. Баркер ориентировочно определил в 270 тысяч названий, а их общий тираж — в 5 миллиардов. Последняя цифра была явно преувеличенной.

Из года в год и из десятилетия в десятилетие выпускалось все больше и больше печатных изданий. Статистические сведения со временем стали более достоверными. Этому способствовало и четкое — с точки зрения статистики — определение понятия «книга» и регулярная публикация данных на страницах «Статистического ежегодника ЮНЕСКО», выпускаемого с 1963 года. К сожалению, такая публикация прекратилась.

В 1952 году на всем земном шаре было выпущено 250 000 названий книг, в 1962 году — 388 000, в 1972 году — 561 000. За 20 лет выпуск более чем удвоился. Тенденция эта была пугающей!

Библиотекари и специалисты по научной информации с тревогой подсчитывали, сколько книг будет издаваться в XXI веке и какой величины книгохранилища для них понадобятся. Заговорили даже об «информационной смерти» человечества, о том, что рано или поздно настанет момент, когда люди не смогут перерабатывать и усваивать то количество информации, которое производится на Земле.

В 1970—1975 годах наблюдался определенный спад прироста количества издаваемой во всем мире книжной продукции. Количество это за указанное пятилетие возросло только на 9,0%. Однако в следующие пять лет (1975—1980) темпы прироста снова значительно увеличились. Рост выпуска книг и брошюр за это пятилетие составил 27,9%. В 1975 году во всем мире было издано 568 000 названий книг и брошюр, в 1979 — 689 000, в 1980 — 726 500, в 1981 — 729 000.

По ориентировочным и приблизительным подсчетам Бориса Владимировича Ленского, генерального директора Российской книжной палаты, в 2000 году свет увидели 1 250 000 изданий.

Если принять средний тираж названий в 10 000 экземпляров, получится, что в мире ежегодно издается 12,5 миллиардов книг. Установить это нам помогла количественная оценка понятия «книга». Понять, что такое книга, она не помогла.

«Сочинение умного человека»

Определения, авторы которых шли не от формы и не от количественной оценки, но от содержания книги, появились еще в XVIII веке. В прославленной «Энциклопедии искусств и ремесел» французских просветителей Дени Дидро (1713—1784) и Жана Лерона Д’Аламбера (1717—1783) дано следующее определение: «Книга — сочинение умного человека по какой-нибудь отрасли знания для образования и развлечения читателя. Можно еще определить книгу как сочинение литературно-образованного человека, написанное для того, чтобы сообщить обществу и потомству нечто им изобретенное, испытанное и собранное; оно должно иметь достаточный объем, чтобы составить том». Французские просветители были прекраснодушными и по-своему наивными людьми!

Аналогичные определения были широко распространены в XVIII и первой половине ХIХ века. Характеризуя их, русский библиограф и библиотековед Константин Николаевич Дерунов (1866—1929) не без остроумия спрашивал, следует ли отказать в наименовании книги псевдонародной поделке «Как чорт сапоги шил в Замоскворечьи», или же считать ее «сочинением умного человека». В дальнейшем, однако, стали говорить не об умном человеке и даже не о человеке вообще, а о человеческой мысли. Советский книговед 1920-х годов Александр Михайлович Ловягин (1870—1925) считал книгу «изложением или изображением человеческих мыслей». Другой книговед — Михаил Николаевич Куфаев (1888—1948) — называл книгу «упаковкой мысли» или «процессом овеществляющейся мысли».

От мыслей отдельного человека авторы дефиниций перешли к культурному наследию всего человечества. На первых порах в определениях шла речь о произведениях печати как хранилищах человеческого опыта. В 1923 году один из зачинателей современной документалистики бельгиец Поль Отле (1868— 1944) подчеркнул, что задача книг не только и не столько хранить, сколько распространять информацию; книги, по его мнению, «являются в одно и то же время вместилищем идей и средством их передачи». Эта лаконичная дефиниция была развернута советским историком книги Михаилом Ильичем Щелкуновым (1884—1938): «Книга есть продукт и орудие материальной и тесно с ней связанной духовной культуры, назначение которого — непосредственная и точная передача фактов и мыслей автора в виде писем и изображений максимальному числу людей с затратой минимальных усилий с их стороны».

Аспект передачи особенно подчеркивают современные исследователи. «Существо книги — в ее распространении», — утверждает французский социолог и литературовед Робер Шарль Этьен Жорж Эскарпи (род. 1918).

В первые послереволюционные годы в нашей стране была сделана попытка отразить в определении классовое лицо книги. Жизнь наша в ту пору начинала идеологизироваться. На все явления общественной жизни, да и природы, стали смотреть с коммунистической точки зрения, объявленной единственно верной. В 1923 году украинский историк H. М. Пакуль писал, что «характер книги, ее содержание, ее элементы (письмена, материал, внешний вид) зависят от того, какой класс или какие классы преимущественно пользуются книгой». Эта точка зрения в начале 30-х годов была развита теоретиками Института книги, документа и письма Академии наук CCCR Один из них, Игорь Всеволодович Новосадский (1907—1941), утверждал, что «книга является продуктом и орудием классовых отношений и в своем развитии отражает борьбу классов». Книга в его представлении была «особой формой идеологии», такой же, как наука или религия. «Законы развития материальной формы книги, — утверждал И. В. Новосадский, — так же как и законы содержания книги, функционально обусловлены, то есть определяются общественной функцией книги как особой формы общественного сознания». Идеи И. В. Новосадского не были выражены в виде дефиниций, это сделали уже в наши дни — с определенными коррективами — библиографоведы Евгений Иванович Шамурин (1889—1962), Константин Романович Симон (1887— 1966) и Абрам Ильич Барсук (1918—1984). Определения, которые они давали, очень похожи. Приведем последнее по времени — то, которое предложил А. И. Барсук: «Книга — это произведение письменности и печати (или определенная их совокупность), являющееся продуктом общественного сознания, идейно- духовной жизни общества, одним из основных средств сохранения, распространения и развития всех форм идеологии (политических взглядов, науки, морали и т. д.), орудием социальной борьбы, воспитания, организации и формирования общественного мнения, орудием научного и технического прогресса».

Каковы недостатки этой и приведенных выше дефиниций? Главный недостаток в том, что здесь ставится знак равенства между книгой и тем литературным, публицистическим, научным произведением, которое в книге заключено, зафиксировано. На практике это вело к утверждению о существовании отличных одна от другой «феодальной», «буржуазной» и «социалистической» форм книги, о чем прямо говорил И. В. Новосадский. Формы эти, по его мнению, порождение соответствующих социальных отношений. Были книговеды, которые утверждали обратное — изменение формы книги, технических средств фиксирования информации ведет к далеко идущим социальным последствиям.

«Революция в мире книг»

Таково название книговедческого и социологического труда Р. Эскарпи, впервые увидевшего свет в Париже в 1965 году. Он был создан по инициативе ЮНЕСКО и мыслился как продолжение работы Р. Баркера. Впоследствии книгу не раз переиздавали и переводили на другие языки. В 1972 году появилось и русское издание, к которому автор написал специальное предисловие.

Робер Эскарпи — человек энциклопедических знаний. Он родился 24 апреля 1918 года в Сент-Макере (Франция). В 1945—1949 годах был директором Французского института в Мексике, где в 1948 году на испанском языке вышла его первая книга — «История французской литературы». Вернувшись во Францию, он опубликовал исследования о Байроне и Киплинге, стал профессором университета в Бордо. Одновременно вел юмористический отдел в газете «Монд», начал писать повести, одну из которых удостоили престижной премии Э. Эррио. Широкую известность получил его труд «Социология литературы», выпущенный в 1958 году.

О какой «революции в мире книг» писал Робер Эскарпи?

На протяжении нескольких десятилетий столбик количественных показателей на диаграммах книжной продукции крупнейших стран Европы и Северной Америки как бы замер на месте. В США, например, в 1928 году было издано 10 354 книги, а в 1950 году — 11 022; во Франции в те же годы соответственно 11 548 и 9993 названий книг.

Стабилизация, а иногда и спад продолжались до начала 60-х годов. А затем, вроде бы неожиданно, столбики диаграмм стремительно поползли вверх. В США в 1960 году было издано 15 012 названий, а в 1964 году почти вдвое больше — 28 451. Тенденция эта продолжалась и после выхода в свет труда Р. Эскарпи. В 1970 году статистика зарегистрировала уже 79 530 названий книг, изданных в США. В этом случае, правда, на рост количественных показателей повлияло включение в их число официальных правительственных изданий, а также бесплатных публикаций университетов («тезисов» диссертаций), что ранее не делалось.
Резкий рост количества выпускаемых в мире печатных изданий Р. Эскарпи и посчитал «революцией в мире книг».

Труд Р. Эскарпи содержал обильный, исключительно богатый фактический материал о состоянии современного зарубежного издательского дела. Интересны мысли французского социолога о месте книги среди средств массовой информации, о будущем книги, о путях развития книжной торговли. Но его объяснение причин издательского бума 1960-х годов мы принять сложно. Р. Эскарпи утверждал, что книга в своем развитии прошла пять этапов, или «сдвигов». Первый этап — это свиток, древнейшая форма книги. Второй этап — пришедший на смену свитку кодекс, который изготовлялся сначала из пергамена, а затем — из бумаги. Третий этап начинается с изобретения книгопечатания в XV веке замечательным немецким новатором Иоганном Гутенбергом, четвертый — с появления в XIX веке машинной полиграфической техники. Наконец пятый этап, по мнению Эскарпи, связан с появлением дешевой книги в бумажной обложке, получившей название «пейпербэк». Эта новинка, утверждал французский социолог, и вызвала «революцию в мире книг», значительный количественный рост печатной продукции.

Все в этой схеме спутано. В один ряд поставлены развитие форм книги (от свитка к кодексу) и техническое совершенствование полиграфии (от ручного печатного станка к печатной машине).

Замена свитка кодексом произошла примерно в IV веке. Событие это связано было не со сменой общественных формаций, а с появлением нового писчего материала. Использовавшийся ранее папирус был ломок, складывать (фальцевать) его было нельзя. Это стало возможным лишь с появлением пергамена. Возникнув в IV веке, кодекс с равным успехом служил различным общественным формациям. И остается общепринятой формой книги по сей день.

Становление полиграфической машинной индустрии было одной из примет развития капитализма. Но сами по себе печатная и наборная машины не являлись ни «капиталистическими», ни «социалистическими»; их с равным успехом использовали в странах различных социальных систем.

Создание массовой книги в бумажной обложке Р. Эскарпи поставил в заслугу английскому издательству «Пингвин», основанному Алленом Леином в 1935 году. На самом же деле история «пейпербэкс» началась раньше. В XVIII веке издательского переплета практически не существовало. Книги выпускались в бумажных обложках, несли их переплетать сами читатели. Что же касается дешевой книги, то ее история началась в ноябре 1867 года, когда лейпцигский книготорговец и типограф Антон Филипп Реклам (1807—1896) выпустил первые томики «Универсальной библиотеки», каждый из которых стоил два гроша.  К 1929 году появилось 7 000 выпусков общим тиражом в 273 миллиона экземпляров. «Универсальная библиотека Реклам» по сей день выпускается в Германии. Отметим, что популярностью этой серии в свое время пользовались антифашисты, которые маскировали серийными обложками направленную против нацистского режима литературу. Так, томик, на обложке которого значилось: «И. В. Гете. Герман и Доротея» и «Универсальная библиотека Реклам, № 55», на самом деле содержал «Коричневую книгу о пожаре рейхстага и о гитлеровском терроре».

Вернемся к Р. Эскарпи и к его объяснению причин «революции в мире книг». В СССР книговеды искали причины тех или иных изменений в издательской деятельности не в области технических новшеств, а в социально-экономическом строе общества; объясняли количественные и качественные сдвиги, исходя из положений исторического материализма о взаимоотношениях базиса и надстройки. К форме книги это, однако, не относится.

Было время, когда некоторые недалекие люди утверждали, что книги в бумажных обложках отравляют сознание трудящихся, проповедуют чуждые нам взгляды, воспевают насилие. То, что относится к содержанию книги, они переносили на ее форму. Все это давно позади. Ныне мы видим, что книги в бумажных обложках с успехом используются в книгоиздании самых различных стран, служат рычагом удовлетворения читательского спроса, ликвидации дефицита, существующего на книжном рынке.

Отсюда как будто бы следует, что форма книги безразлична к общественным отношениям между людьми. Книговеды, называвшие себя марксистами, забеспокоились: «Не противоречит ли это известному положению материалистической диалектики о том, что содержание определяет форму?»

Содержание и форма книги

Когда говорят о содержании книги, обычно подразумевают произведение, которое в ней заключено. Формой книги именуют ее конфигурацию, конструкцию, иногда — художественное оформление. Так ли это?

Если пользоваться научными определениями, то содержание — это упорядоченная совокупность элементов и процессов, образующих предмет или явление. А форма — это структура, это организация содержания, его способ существования и выражения.

По отношению к содержанию книги, то есть к произведению науки, литературы, искусства, формой является совсем не конфигурация и не художественное обличие книги, а совокупность некоторых изобразительно-выразительных средств этого произведения, его композиция, его художественный язык. Здесь уже у нас нет никаких оснований сомневаться в том, что содержание определяет форму и, вместе с тем, что новая форма способствует развитию содержания.

Что же касается самой книги, то это лишь материальная субстанция, цель которой способствовать оптимальному распространению и восприятию вполне определенного произведения науки, литературы, искусства. Причем распространению во вполне определенной среде, в некотором людском сообществе, и восприятию именно этой, а не какой-либо иной средой. Причем совсем не обязательно классовой, а, например, возрастной. Есть книги, написанные специально для детей. Именно это и является определяющим для формирования облика книги, для выбора ее размера, приемов оформления, шрифта, которым она набирается. Подойдем к этому вопросу несколько с иной стороны, привлекая категории политической экономии.

Книга как продукт, изготовленный для продажи, является товаром, имеющим определенную потребительную стоимость. И в этом случае необходимо различать книгу как литературное и научное произведение, с одной стороны, и книгу как материальное вместилище этого произведения — с другой. В первом случае книга — продукт не материального производства, что не мешает ей оставаться потребительной стоимостью. Писатель, отдавая свое детище издателю, рассчитывает получить некоторое вознаграждение, гонорар.

Характеризуя подобные потребительные стоимости, Карл Маркс в свое время писал, что они «обладают самостоятельной формой, обособленной как по отношению к производителю, так и по отношению к потребителю, (и)… способны сохранять свое существование в промежутке времени между производством и потреблением и, стало быть, могут обращаться в течение этого времени как пригодные для продажи товары: таковы, например, книги, картины и вообще все произведения искусства, существующие отдельно от художественной деятельности создающего их художника».

Карл Маркс говорил о книгах, но вполне очевидно, что он подразумевал здесь произведения. Продавцом в этом случае выступает литератор или художник, товаром же является овеществленный в виде литературного или художественного произведения труд его творца — писателя или ученого. Создавая произведение, автор большей частью вынужден оглядываться на идеологические представления, распространенные в стране, в которой он живет и творит. И лишь немногие, наиболее смелые, а может быть, и безрассудные не делают этого, а иногда и оспаривают идеи, воспринимаемые обществом как фетиш.

Если же говорить о книге как о материально-вещественной субстанции, то она в равной степени служила различным общественным формациям и была безразлична к экономическим отношениям между людьми.

Итак, мы выявили, что хорошо знакомое нам слово «книга» является омонимом: оно обозначает два различных по значению понятия — произведение науки, искусства, литературы и собственно книгу, инструмент для чтения.

Образно и точно выразился великий чешский просветитель Ян Амос Коменский (1592—1670): «Книги — это инструмент насаждения мудрости».

О сочетании в книге духовного и вещественного писал и  Робер Эскарпи: «Книга — “инструмент для чтения” (“machine de lire”), но невозможно пользоваться ею механически. Книгу продают, покупают, обменивают, но нельзя относиться к ней, как к обычному товару, ибо она одновременно многочисленна и единственна, неисчислима и незаменима».

Книга должна соответствовать как самому произведению, в ней заключенному, так и той читательской среде, для которой она предназначается. Найти оптимальную форму книги не так легко. В этом, собственно говоря, и состоит главная задача книговедения — комплексной науки о книге и книжном деле. Задача эта значительно усложнилась в условиях современной научно-технической революции.

Конструкция книги

Конструкция современной книги практична и удобна. Она — результат многовекового развития, плод мысли и трудов сотен и тысяч неизвестных нам по имени умельцев.

Основное содержание печатного издания несет книжный блок. Предохранять его от превратностей судьбы и времени — таково назначение защитных элементов: обложки или переплета, суперобложки, футляра.

Переплет возникает одновременно с кодексом, сменившим древний свиток. В средние века переплетные крышки изготовляли из деревянных дощечек, которые обтягивали кожей или тканью. Иногда их заключали в металлическую оболочку— оклад, украшенную драгоценными камнями и слоновой костью. Позднее сторонки стали изготовлять из картона или из плотного пергамена. В настоящее время переплеты делают из картона, ткани, бумаги, пластмассы, различных синтетических материалов. Есть два основных вида переплетов: с кантом и без него. Переплет имеет кант в том случае, когда размеры переплетных крышек превышают размеры книжного блока и выступающий кант его надежно предохраняет. Когда, например, мы ставим книгу на полку, она опирается на кант; страницы же блока с полкой не соприкасаются. Книга живет дольше.

В свое время был разработан государственный стандарт на переплеты. Они обозначались различными номерами в зависимости от конструкции крышки. Так, например, переплет № 2 — цельнокартонный с кантом, № 7 — твердый цельно-тканевый с кантом, № 9 — пластмассовый.

Для соединения блока с переплетом служит форзац. Это сложенный пополам лист бумаги, одну из сторон которого прикрепляют к блоку, а другую — к крышке. Форзац может быть пустым, чистым. Но может быть украшен каким-либо узором или рисунком. В этом случае он становится важным элементом оформления книги.

Суперобложка предохраняет переплет от загрязнения и одновременно служит важным элементом внешнего оформления книги. Это лист бумаги, ткани или пленки, которым как бы обертывают переплет, загибая концы листа — клапаны — под края крышки. Суперобложка рекламирует книгу, призывает читателя купить ее; оформление ее яркое и броское. Появились суперобложки сравнительно недавно — лет 80 назад.

Иногда книгу помещают в картонную коробку—футляр; он сберегает издание при его путешествии из типографии — в книжный склад, а затем в магазин и из магазина — в библиотеку или к читателю. Футляр может объединять и несколько книг, составляющих серию, или же несколько томов многотомного издания.

А теперь познакомимся с книжным блоком. Он составлен из отдельных тетрадей, скрепленных между собой. А что такое тетради? Понять это мы сможем, предварительно уяснив себе, как печатаются книги.

Текст и иллюстрации печатают на больших листах бумаги. Форматы их регулируются Государственным стандартом. Есть, например, такие форматы: 60 х 84, 60 х 90, 70 х 108, 84 х 108 см. На каждом листе можно разместить много страниц — или полос — будущей книги. После того как лист отпечатан, его фаль¬цуют, иначе говоря, особым образом складывают его. В процессе фальцовки и образуется тетрадь. Она может иметь 4, 8,16 или 32 страницы.

Чем в большее количество сгибов сфальцован лист, тем меньше формат издания. Если лист сложен пополам, получается формат «ин-фолио» (в 12 долю листа). Это очень большая книга. При формате листа 84 х 108 см ее размеры — 54 х 84 см. Отсюда и слово «фолиант», которым обозначают книги большого формата. В современной издательской практике они встречаются редко.
Поражает своими размерами и том, составленный из тетрадей в формате «ин-кварто», или в 14 долю листа. Еще один сгиб листа — и перед нами тетрадь в формате «ин-октаво», или в 1/8 долю.

Современные читатели чаще всего встречаются с форматами в 132 и 1/64 долю листа. А любителям миниатюрных изданий приходится иметь дело с 1/l28 или с 1/256 долями.

Формат издания непременно указывают в его выпускных данных, которые можно найти почти в каждой книге и журнале. Указывают таким образом: 84 х 108, 1/32. Первые два числа обозначают формат бумаги, на которой напечатана книга, а дробь — долю листа.
Чтобы получить блок, тетради нужно скрепить между собой в одно целое. Сделать это можно, сшивая их. Существуют и бесшвейные способы крепления, когда листы скрепляются клеем или скобами. Край блока, в котором осуществляется скрепление, называют корешком. Чтобы книга была более прочной, осуществляют окантовку блока — наклеивают на корешок бумагу. Прочность повышает и каптал — тесьма, которую приклеивают к краям корешка.

Иногда в книгах можно встретить и ляссе — тесьму, которая служит закладкой.

Структура книги

Современная книга — это сложный организм, отдельные элементы которого несут определенные функции и тесно связаны друг с другом.

Знакомство с книгой мы начинаем с титульного листа, где размещены основные выходные сведения — данные, характеризующие издание. Здесь указывают инициалы и фамилию автора, заглавие книги и выходные данные: место выпуска издания в свет, название издательства, год выпуска. Здесь же — подзаголовочные и надзаголовочные данные, которые весьма разнообразны. Первые из них могут включать сведения о жанре произведения (роман, повесть, учебное пособие, инструкция), о читательском назначении, о лицах, принимавших участие в подготовке издания (составители, редакторы), о порядковом номере издания. А над заголовком указывают название организации, в которой было подготовлено издание, название серии и т. д.

В книге может быть несколько титульных листов. Если титульный лист занимает две страницы, его называют распашным, или разворотным. При этом напротив основного титула находится контртитул. Распашной титул чаще всего встречается в многотомных или в серийных изданиях. При этом на контртитуле помещают сведения, относящиеся ко всему изданию в целом (например: «Жизнь замечательных людей. Серия биографий. Основана в 1933 году М. Горьким»), а на основном титуле — сведения, относящиеся к данному тому (например: «Н. Павленко. Петр Первый. Издание 2-е, испр. М.: Молодая гвардия, 1976»). Оборотную сторону контртитула называют авантитулом, или фортитулом. Здесь могут быть помещены издательская марка, эпиграф, наименование серии или какие-либо другие выходные сведения.

Отдельные разделы книги предваряют шмуцтитулы, на которых помещают названия разделов.

Напротив титульного листа (в том случае, если контртитул отсутствует) или же сразу после него можно встретить главную иллюстрацию книги — фронтиспис. Иллюстрация эта воспроизводит кульминационный момент произведения или же раскрывает его смысл, идею. Фронтисписом может служить портрет автора книги или ее героя.

Структура книги должна выявить структуру произведения, помочь читателю освоить его, уяснить цель, поставленную автором. Во всяком произведении есть самостоятельные или подчиненные друг другу отрезки текста: разделы, части, главы, параграфы…
Структура произведения может быть выявлена с помощью рубрикации. Это совокупность текстовых и графических средств, облегчающих читателю пользование книгой. Разделы книги могут быть отделены с помощью шмуцтитулов. Ту же цель преследуют начальные полосы. Они короче обычных — в верхней их части текста нет. Они, как говорят, начаты со спуска — белым пространством. Начальная полоса раздела может быть и уже обычных. Если она такая же, как остальные страницы книги, то ее особенность можно подчеркнуть графическими средствами — например, большим инициалом, начинающим первую фразу.

О завершении раздела читателю сигнализирует концевая полоса, нижняя часть которой обычно свободна от текста. Здесь можно поместить украшение — концовку.

Рубрикацию внутри крупных разделов выявляют, чаще всего, с помощью различных шрифтов. Чем шрифт крупнее или чем его начертания толще, тем значительнее его графическая весомость.

Подчеркнуть рубрикацию можно и изменяя положение заголовка на странице. Иногда заголовок как бы «врезают» в текст, помещают его в пустом пространстве, напоминающем форточку. Такой заголовок и называют «форточкой». Если заголовки вынесены на поле, их именуют маргиналиями. Существуют и другие способы графического или шрифтового выделения рубрикации.

В конце или в самом начале книги читатель встречается с оглавлением или с содержанием. Оглавление — это перечень основных рубрик произведения. О содержании говорят в том случае, если в книге помещено несколько произведений одного или разных авторов. Содержание — это перечень произведений.

Рубрики оглавления соотнесены с порядковыми номерами страниц — колонцифрами, на которых они помещены. Вся же система нумерации страниц называется пагинацией. В некоторых случаях нумеруются не страницы, а листы. Так по¬ступали и наши предки — русские печатники XVI—XVII веков. В этом случае говорят о фолиации.

С колонцифрой на страницах книги иногда соседствует колонтитул. Это название произведения или его раздела, а иногда — фамилия автора. В сборниках колонтитул помогает быстро отыскать нужный текст. В энциклопедиях в колонтитулы выносят название статьи, которой начата страница (на четных полосах) или закончена (на нечетных полосах). А в словарях мы видим здесь начальные буквы слов, открывающих и завершающих страницу (или разворот).

В книгах можно встретить и нумерацию тетрадей — сигнатуру. Ее помещают на нижнем поле 1-й и 3-й страниц тетради. Читателю сигнатура не нужна. Ее цель — помочь полиграфистам правильно и последовательно подобрать тетради в книжный блок.

Аппарат книги

Так называется совокупность текстов, которые призваны помочь читателю понять идею произведения и облегчить ему пользование книгой. Сюда относятся и элементы, о которых шла речь выше — оглавления и содержания, колонтитулы…

Книги нередко открываются предисловиями или вступительными статьями, а завершаются послесловиями. Это важная составная часть аппарата. Предисловие может написать и сам автор. Но чаще его пишет редактор или приглашенный издательством специалист. «Предисловия пишутся, чтобы облегчить читателю понимание книги», — говорил Максим Горький. Они знакомят читателя с автором, рассказывают о его творческом пути, раскрывают его общественное лицо. Здесь дается характеристика произведения, рассматривается роль, сыгранная им в истории общества, дается его политическая, научная, профессиональная оценка.

Аналогичные цели преследует комментарий, который обычно помещают в конце книги. Текстологический комментарий раскрывает историю создания произведения, сопоставляет различные варианты его — рукописные и печатные. Лингвистический комментарий трактует вопросы языка произведения. А в реально-историческом комментарии читатель найдет сведения об исторических лицах и событиях, упоминаемых в книге, а также разъяснения непонятных ему терминов.

Работу с книгой облегчают всевозможные указатели. Если нужно отыскать сведения о каком-либо человеке, обращаются к указателю имен, или именному указателю. Это размещенные в алфавитном порядке фамилии лиц, упоминаемых в произведении или в сборнике произведений. Вслед за фамилиями указаны номера страниц, на которых эти фамилии встречаются. Отыскать их можно легко, пользуясь пагинацией книги. Именной указатель бывает глухим или аннотированным. В первом случае мы не найдем в нем ничего, кроме фамилий с инициалами. Во втором — приводятся полностью имя и отчество, указываются годы жизни, дается краткая характеристика лица, о котором идет речь.

Предметный указатель помогает отыскать информацию, относящуюся к какому-либо явлению, событию, предмету. Названия их также размещены в алфавитном порядке. Если же вместо алфавита принят какой-либо смысловой порядок, говорят о предметно-систематическом указателе.

Разновидностями предметного указателя являются указатели географических названий, организаций и предприятий, животных, растений, минералов, химических элементов и соединений…

В книгах встречаются и другие указатели, например, хронологический, списки иллюстраций и таблиц, библиографические указатели.

А теперь познакомимся с выпускными данными, состав которых определен Государственным стандартом. В книге их размещают на самой последней странице (иногда — на обороте титульного листа). Сюда входят даты сдачи оригинала в набор и подписания издания в печать. Далее указывается формат бумажных листов, на котором напечатано издание, и доля листа в процессе фальцовки. «Бум. тип. № 1» — сокращенные словосочетания такого типа — это сведения о сорте бумаги. Иногда указывается также способ печати — «высокая печать», «офсетная печать» и т. д. Помещены сведения об объеме издания и произведения. Объем издания указывают в условных печатных листах. Такой лист равен площади одной стороны бумажного листа формата 60 х 90 см. Если книга печатается на листах другого формата, чтобы определить объем издания, множат количество листов на переводной коэффициент. Так, например, в листе формата 84 х 108 см содержится 1,68 листов формата 60 х 90 см.

Объем произведения измеряют в учетно-издательских листах. Лист этот содержит 40 000 знаков. При их подсчете учитывают не только буквы, но и пробелы между словами. 40 000 знаков это примерно 23—24 страницы, отпечатанных на машинке через два интервала. К ним приравнивают 700 строк стихотворного текста или 3 000 кв. см. графического материала.

В состав выпускных данных включают также сведения о тираже издания. Правда, в последнее время об этом нередко намеренно забывают, ибо считают, что тираж — коммерческая тайна фирмы. Мы можем найти в выходных сведениях номер заказа полиграфического предприятия. Указывают, наконец, названия и почтовые адреса издательства и полиграфического предприятия.
Над выпускными данными печатают имя, отчество и фамилию автора, название произведения, фамилии редактора, художника, художественного и технического редакторов и корректора.

Надо сказать о том, что за последнее десятилетие издательская дисциплина ослабла. Мы уже не найдем в выходных сведениях всех тех данных, о которых говорилось выше. А иногда издатели вообще игнорируют выходные сведения.

https://ria.ru/20211216/ukraina-1764076938.html

Украина настучала на Америку. Она плохо помогает в борьбе с Россией

На Украине пожаловались на недостаточную поддержку США — РИА Новости, 16.12.2021

Украина настучала на Америку. Она плохо помогает в борьбе с Россией

Посол Украины в Великобритании Вадим Пристайко заявил, что его не устраивает взаимодействие Киева с Вашингтоном, пишет американский журнал Newsweek. РИА Новости, 16.12.2021

2021-12-16T16:23

2021-12-16T16:23

2021-12-16T16:39

в мире

киев

сша

джо байден

владимир зеленский

евросоюз

нато

вадим пристайко

https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e5/0c/01/1761648497_0:0:3072:1728_1920x0_80_0_0_7e8c3a38514867ff1a73277545702392.jpg

МОСКВА, 16 дек — РИА Новости. Посол Украины в Великобритании Вадим Пристайко заявил, что его не устраивает взаимодействие Киева с Вашингтоном, пишет американский журнал Newsweek.Дипломат считает, что США недостаточно активно помогают стране, в первую очередь в вопросе отношений с Россией.»Я в целом недоволен уровнем поддержки. Я считаю, что Соединенные Штаты очень осторожны в своем подходе. Они не заходят намного дальше того, что они считают необходимым. &lt;…&gt; Мы очень благодарны за многие, многие годы поддержки. В то же время, если вы уверены, что ваши политические инвестиции будут безопасными, вам нужно вложить в нас немного больше. Если вы решите, что нынешнего уровня достаточно, мы можем просто рухнуть у того барьера, который нам выставили перед НАТО и Евросоюзом», — заметил Пристайко в интервью изданию.Также дипломат заявил, что после видеовстречи с Владимиром Путиным американский президент Джо Байден отложил намеченные переговоры с Владимиром Зеленским.Владимир Путин и Джо Байден 7 декабря провели переговоры в закрытом режиме по защищенному каналу видеосвязи. Общение длилось два часа. Как сообщал Белый дом, американский лидер выразил обеспокоенность ситуацией вокруг Украины, призвал к дипломатическому урегулированию и пригрозил, что на военную эскалацию Запад ответит коллективными экономическими санкциями и другими ограничениями.Российский президент, со своей стороны, обратил внимание коллеги на то, что Киев не выполняет Минские соглашения и саботирует договоренности. Кроме того, российский лидер обозначил красные линии — дальнейшее продвижение НАТО на восток и размещение на Украине и в других граничащих с Россией странах наступательных вооружений.

https://radiosputnik.ria.ru/20211215/peskov-1763948716.html

https://radiosputnik.ria.ru/20211216/nato-1764070719.html

киев

сша

россия

2021

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e5/0c/01/1761648497_0:0:2732:2048_1920x0_80_0_0_3dea4c005ad1f478be6321cb2688ebec.jpg

в мире, киев, сша, джо байден, владимир зеленский, евросоюз, нато, вадим пристайко, россия

На Украине пожаловались на недостаточную поддержку США