Стихотворный цикл «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», песни «У Черного моря» и «
Семён Кирсанов. Фото: Александр Родченко, 1930
Солдатская энциклопедия
Немногие знают, что у народного любимца Василия Тёркина есть литературный двойник. В Российской государственной библиотеке хранятся несколько экземпляров карманного формата книжечки под названием — «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата» (Военное издательство Народного комиссариата обороны). Это цикл листовок, написанных рифмованной прозой. Первая из них появилась на фронте в сентябре 1942 года. Характерно, что печатались они на специальной бумаге, пригодной для самокруток. Почитал боец во время привала, закурил, обдумал…
Герой солдату был как родной: «Роста Фома невысокого, карий взгляд, говорит он маленько окая, на вологодский лад… Глаза хитроватые, зубы красивые и усы седоватые, сивые. Козью ножку курит, говорит всерьез, а когда балагурит — то смех до слез». Указывается и семейное положение. Два сына: один — летчик, другой — танкист. Дочь — санитарка в госпитале. Супруга трудится на патронном заводе.
Фома Смыслов — образ собирательный. Мужик компанейский, сметливый, любящий отечество. Именно такой боец имеет моральное право наставлять молодежь. Он возвышает однополчан в собственных глазах: «Русский солдат хоть прост, да лукав». Посмеивается над врагом: «Немец, он молодец против овец, а против молодца сам овца». Чеканит фронтовые заповеди: «Без дисциплины солдат не солдат», «От смелого смерть бежит. Важна смелость, да нужна и умелость». И переходит к практическим советам: «Думаешь, пуля — птица, на живого не садится?.. Достань краску, окрась каску. Если халат белый и чистый, тебя на снегу не заметит фашист».
Страницы некоторых выпусков «Заветного слова Фомы Смыслова, русского бывалого солдата»
Иногда заводит речь о большой политике: «Я уважаю союзника; знаю, что время наступит — и Англия к делу приступит, американский флот в Европу войска поведет». В пору, когда всю тяжесть фашистской агрессии Страна Советов приняла на себя, простой солдат (явно знакомый с линией своего высшего руководства) даёт Западу кредит доверия. Хотя не забывает подчеркнуть: «Но наши надежды главные — на Красную Армию». А еще, само собой, на «отца народов». По понятным причинам Фома перегибает палку в славословии: «Сталин скажет — светлеет погода, солнце восходит над жизнью народа. Ему я давал присягу: костьми за Сталина лягу!.. Так душевен и так величав — друг Владимира Ильича».
Как и любой боец, герой мечтает о мирной жизни: «Встретят нас с уваженьем. Что разрушено, то достроим. Кто не женат — поженим. Хороши наши русские Маши». А вот история Фомы про нехорошую Машу: «Встретил бабу — не молодую, не старую. Строит глазки, угощает расстегайчиком… Думаю я: откуда столько еды набрала паскуда? А она трещит, балаболит. Говорит, что войною сыта, что зря пропадает ее красота, что я мужик пригожий, на мужа ее похожий». Только наш не промах: с ходу ведет бойкую подругу в штаб, где выясняется: «Мешок-то вроде добром забит, а внутри — динамит. Бабенка-то шпионка!»
Есть искушение охарактеризовать «Заветное слово…» как типичный продукт эпохи с точно выверенной идеологической нагрузкой. Но так можно умничать с позиций сегодняшнего дня. А в военное время это было насущное, как хлеб, печатное слово. Листовки поднимали боевой дух, веселили, внедряли нужные знания. В общем, достойный вклад в творческую копилку лауреата Сталинской премии Семена Кирсанова. Именно он создал эту солдатскую энциклопедию.
Циркач слова
Кажется, что автор — самородок есенинского типа. Рубаха-парень, скорее всего, из деревни. На самом же деле поэт не тот образ, который невольно возникает в воображении после знакомства с его произведением, совсем не похож.
Семен Кирсанов одессит. Родился в 1906 году в семье портного (и сам всю жизнь прекрасно шил). Учился в гимназии, затем на филфаке Института народного образования. Когда в 1924-м Маяковский приехал в Одессу, его ждал на перроне щуплый паренек. Представился членом местного отделения ЛЕФа, уполномоченным встретить высокого гостя. Тот не удержался: «А сколько вам лет?» Как ни странно, они подружились. Вскоре юноша перебрался в Москву, где погрузился в самую гущу литературной жизни. Дружил с четой Брик и Асеевым. Вместе с Маяковским выступал в разных городах страны. Наставник был требователен и подчас язвил: «Вы, Сема, такое г… написали!»
Семён Кирсанов и Николай Асеев. Фото: Александр Родченко, 1931
Наверное, никто так глубоко не пережил самоубийство Владимира Владимировича, как Семен. В день похорон он «стоял взъерошенный у печки (на таганской квартире, куда привезли тело погибшего. — Прим. Л. Р.) и так рыдал, прямо как маленький ребенок… совершенно безутешно» (М. К. Розенфельд. Из стенограммы воспоминаний о В. В. Маяковском).
Началось «самостояние». В столице циркача стиха, как его называли, оценили. Одессит блестяще рифмовал, каламбурил, жонглировал словами. Среди коллег ходила эпиграмма: «У Кирсанова три качества — трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество». Со временем он отошел от футуризма и стал «правильным» поэтом. О чем свидетельствуют регулярно выходившие в свет поэмы и сборники: «Стихи в строю», «Пятилетка», «Актив» и т. п.
К счастью, мощный дар не ушел полностью в пафос социализма. Семен Исаакович умел быть задушевным рассказчиком. И увековечил бы свое имя, сочини он один лишь текст песни «У Черного моря» — визитной карточки Леонида Утесова.
Есть море, в котором я плыл и тонул,
Но на берег вытащен, к счастью.
Есть воздух, который я с детства вдохнул
И вдоволь не мог надышаться.
В войну Кирсанов был корреспондентом армейских газет, руководителем выпускавшей «Окна ТАСС» бригады. Газета «Труд» командировала его в 1945 году на Нюрнбергский процесс. Одна из самых известных поэм того времени — «Небо над Родиной», где удивительный набор персонажей: Земля, Небо, Облако, Низкие Обрывки Облаков, Вихрь, Летчик, Мотор. Прямо-таки космический размах. А иногда «космизм» мог быть заключен в хрупкую форму пейзажной зарисовки.
О, грибной дождь, протяни
вниз хрустальную нить,
все кусты ждут — дай ветвям жить,
дай цветам пить.
Приложи к ним световой луч,
миллион линз,
загляни в грунт, в корешки трав,
разгляди жизнь.
Лирик милостью божьей создавал дивные картины: «Как кувшин из белой глины, свет стоит в саду. А в кувшин из белой глины сыплется сирень». Поэт смотрел на мир, будто это первый день творения, а описывал так, будто пришел последний.
Записка от Судьбы
Я дома не был год,
Я не был там сто лет.
Когда ж меня вернул
Железный круг колес —
Записку от судьбы
Нашел я на столе,
Что Золушку мою убил
туберкулез.
Довоенное стихотворение «Нет Золушки» посвящено памяти жены. Клавдия ушла из жизни молодой. Кирсанов не убегал от горьких воспоминаний, наоборот, фиксировал их.
Спешу —
то причесать тебя,
то прядь поправить,
то постель прибрать.
Ах, эта лихорадочная суета у постели больного, когда по большому счету ничем не можешь помочь. Эти бессильные мечты о чуде.
А что я мог?
Пойти в ЦК?
Я был в ЦК.
Звонить в Париж?
Звонил…
Везти в Давос?
О, я б увез.
Не то, что на Давос, до звезд,
Где лечат!
Овдовев, будет много писать о своей, как выражаются врачи, посттравматической реакции. О том, как ходил на балет в Большой и потом долго сидел на холодной скамье у «Метрополя». Как постоянно знобило, и приходили мысли о самоубийстве. Как сводил с ума запах ее духов в шкафу. Как просил встреч во сне. Однажды приснилось: они идут, не разнимая рук, по цветущему лугу, затем по песчаному пляжу. Вдруг она останавливается и приказывает дальше идти только с маленьким сыном. Туда, где жизнь. И больше не горевать так сильно…
Сын поэта Владимир Кирсанов вспоминал: «Смерть мамы была для отца огромной трагедией, потому что он потерял в каком-то смысле ориентир жизни. Моя мать была человеком сильного характера, очень высоких представлений о совести и порядочности. Она, конечно, отца держала в руках и направляла».
От мира сего
Возвышенные натуры нередко являются ценителями земных благ. Кирсанов явно принадлежал к числу таковых. Вновь обратимся к мемуарам сына: «Моя мачеха страдала, что он ей не покупает дорогих украшений, шуб, хотя человек он был довольно богатый. Вместо этого купил ей машину. Эпатаж такого рода… В молодости он считал, что никакой собственности не нужно, за исключением квартиры. А когда получил Сталинскую премию, решил, что нужна дача. Организовал кооператив в Пахре, стал его председателем и самый первый выстроил себе дачу, затратив денег вдесятеро больше, чем все остальные…Он был человеком вполне от мира сего».
Об этой даче бесконечно судачили. Хозяин обустроил ее на западный лад. Немногочисленных гостей поражало все: стеклянные, до самого потолка двери и многоярусная люстра, подаренная самим королем Испании. Огромный камин, ворсистый ковер, обеденный стол из черного дерева. Кирсанов считался фантастическим гурманом. У себя дома он с любовью раскладывал на красных фаянсовых тарелках листья салата и раков. К блюду полагались французский соус и тонкого вкуса вино.
Такого же уровня ждал и от ресторана ЦДЛ, куда регулярно наведывался. «Там всегда боялись его посещений, — рассказывает режиссер Марк Розовский, — потому что когда этот невысокого роста человек в блестящем костюме с очень ярким красным галстуком появлялся в ресторане, он смотрел, кто что ест, а потом требовал меню, потом сам шел на кухню и давал как член правления ЦДЛ указания повару. Это кажется смешным, но я помню, как все дрожали. И он был прав… Он всегда хотел, чтобы хороший вкус был во всем — и в сервировке, и в еде. Это был аристократ».
Вот и всё, что оставил полет
Семена Кирсанова интересовали фигурные стихи: стихотворение «Мой номер» написано в виде канатоходца, фрагмент поэмы «Ночь под Новый век» напечатан в подлиннике в виде новогодней елки. Среди последних стихотворений — трагический «Ад» в форме ромба:
Иду
в аду.
Дороги —
в берлоги,
топи, ущелья
мзды, отмщенья.
Врыты в трясины
по шеи в терцинах,
губы резинно раздвинув,
одни умирают от жажды,
кровью опившись однажды.
Ужасны порезы, раны, увечья,
в трещинах жижица человечья.
Кричат, окалечась, увечные тени:
уймите, зажмите нам кровотеченье,
мы тонем, вопим, в ущельях теснимся,
к вам, на земле, мы приходим и снимся.
Выше, спирально тела их, стеная, несутся,
моля передышки, напрасно, нет, не спасутся.
Огненный ветер любовников кружит и вертит,
по двое слипшись, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь свою среди них дорогую заметить подругу.
Мелькнула. Она ли? Одна ли? Ее ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Франческа? Она? Да Римини? Теперь я узнал: обманула!
К другому, тоскуя, она поцелуем болящим прильнула.
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою,
он шлейф с кружевами, как паж, носил за тобою.
Я вижу: мы двое в постели, а тайно он между.
Убить? Мы в аду. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
Слежу, осужденный на вечную ревность.
Ревную, лететь обреченный вплотную,
вдыхать их духи, внимать поцелую.
Безжалостный к грешнику ветер
за ними волчком меня вертит
и тащит к их темному ложу,
и трет меня об их кожу,
прикосновенья – ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Эти двое
наказаны тоже.
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот
ад.
Конечно, красивый антураж не заслонял главное — творчество. Поэт переводил Пабло Неруду, Луи Арагона, Назыма Хикмета. Писал глубокие философские стихи, порой с примесью мистицизма, в известной мере повлиявшие на формирование шестидесятников. А в семидесятых страна испытала культурный шок от песни на его стихи «Жил-был — я…» (в оригинале «Строки в скобках»). Она вошла в альбом композитора Давида Тухманова «Как прекрасен этот мир» и затмила все остальные. Купить альбом было нереально. Огромную роль сыграли не только равноценные по уровню текст и музыка, но и пронзительное исполнение Александра Градского. До сих пор во время своих концертов певец непременно получает заявку на этот шедевр.
Жил-был — я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол.
(Молод был и мил…)
В порт плыл флот.
(С выигрышным билетом
жил-был я.)
Помнится, что жил.
Зной, дождь, гром.
(Мокрые бульвары…)
Ночь. Свет глаз.
(Локон у плеча…)
Шли всю ночь.
(Листья обрывали…)
«Мы», «ты», «я» нежно лепеча.
Знал соль слез
(Пустоту постели…)
Ночь без сна
(Сердце без тепла) —
гас, как газ, город опустелый.
(Взгляд без глаз, окна без стекла).
Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
Где ж тот пляж?
(С золотым песком!)
Где тот лес?
(С шепотом — «поближе».)
Где тот дождь?
(«Вместе, босиком!»)
Встань. Сбрось сон.
(Не смотри, не надо…)
Сон не жизнь.
(Снилось и забыл).
Сон как мох
в древних колоннадах.
(Жил-был я…)
Вспомнилось, что жил.
Четверостишие «Знал соль слез / (Пустоту постели…) / Ночь без сна / (Сердце без тепла)» заставило цензоров забить тревогу. Еще до выхода в свет альбома с композитором состоялся разговор в Доме звукозаписи. «Какая такая постель?! Вы поняли, о чем здесь идет речь?» — спросили его. Секса в СССР не было, но Тухманов понял.
«Я вышел в полном раздрае. Я не знал, что делать… Нашарил в кармане двухкопеечную монету и из уличного автомата набрал номер Кирсанова… «Не хотят — как хотят», — отрезал Кирсанов. По интонации чувствовалось, что он взбешен. Но потом смягчился. Попросил перезвонить через две недели. Созвонились: «Нежилые стены, — буркнул он. — Нежилые стены вместо пустоту постели“. Через год его не стало».
Семён Кирсанов и его фигурное стихотворение «Мой номер»
Поэт сгорел от рака в 1972 году. С мыслью о собственной смерти никогда не мог смириться, был великий жизнелюб. Хотя отчаянных нот у него немного. Больше грусти.
Жизнь моя, ты прошла,
Ты прошла…
Самолет улетел, но светла
в синеве меловая петля.
Но она расплылась и
плывёт.
Вот и всё, что оставил полет.
Как полагается, сначала отмазка: все совпадения случайны и ни одно животное не пострадало.
Больше 20 лет назад я попал в Финляндию. Случилось это почти как по приколу.
Жил я, переезжая из одного городка в другой, около Иркутска. В 90-е работы по специальности не было. Ходили слухи, что в Москве и Питере работу можно было найти, но переехать туда реальным не выглядело — прописку никто не отменял, проблем для переезда с семьей было выше крыши.
С голоду я не умирал, какая-то работа, близкая к специальности находилась, одно время даже собственное предприятия было — но предприниматель я, мягко выражаясь, никакой. С какого-то времени основной доход стал приносить ремонт электронных систем только появившихся иномарок. Но кто на них в то время ездил — это известно людям постарше. Это была ходьба по краю — сам я никого особо не интересовал, но под чужие разборки запросто попасть можно было. Или шестерки могли наехать — те, кто что-то решал, были знакомые, с ними проблем вообще никаких не было. Но не очень приятные воспоминания — ходил вечером в гости к знакомому, а на следующее утро узнал — к нему ночью заявились бывшие друзья из соседней банды и застрелили. А ведь давно ли все были друзья-товарищи, одноклассники и так далее? — а тут как с цепи сорвались.
Супруга предложила — а поехали в Финляндию? В то время все бежали кто куда мог, поэтому — а почему нет, поехали, только кто нас там ждет? Скажете — крысы первыми бегут с тонущего корабля. Но корабль действительно тонул. А, как учили на военной кафедре, когда мы пытались списывать — каждый умирает за себя сам.
Написала она письмо в посольство (в то время в ходу были бумажные письма, а почта работала не очень, и сам факт, что письмо до куда-то дошло, уже вызывал удивление).
Через какое-то время приходит ей ответ — приезжайте, но не сейчас. Вызов будет позднее.
Мы рекомендуем Оулу. Пойдет?
Из Сибири, что Оулу, что Хельсинки — где это все? Посмотрели на карте — полярный круг рядом. Меня полярными кругами не напугать — у меня младший брат родился на Тунгуске.
Нет, метеорита я не видел — это было задолго до того. И динозавры тоже вымерли намного раньше.
Прошло года два после того письма, мы уже благополучно забыли про него, и переехали в другой городок — естественно, в Финское посольство никто ничего не писал. Вдруг уже на e-mail падает сообщение — откуда у них взялся адрес? Может, мы где-то оставляли?
-Квартира вас уже две недели ждет, где вы шляетесь и почему не едете? Бесконечно ждать вас никто не будет.
Началась суета — у меня загранпаспорт давно просрочен, у жены и дочки его отродясь не было. Но самой большой проблемой и, в итоге, самым дорогим членом семьи, оказалась беспородная кошка Варя, брюнетка без единого пятнышка. Без нее куда-бы то ни было ехать супруга отказывалась категорически.
Присказка получается длинная, но, может, кому интересно будет.
Приехали мы в итоге в Оулу, и кошка при нас. Или мы при ней.
То ли мы попали в деревню, то ли Земля в этом месте особенно круглая.
Отправили нас по приезду на курсы — финский учить. Сразу скажу, ученик из меня оказался никакой, я так эти курсы и не закончил, сбежал работать. Никто, вроде, особо против и не был, дураков работа любит — иди, работай.
Народ на курсах подобрался интересный, хоть анекдоты придумывай — трое англичан, трое русских, немец, швейцарец, дамочка из Дании. По одному человеку из экзотических стран — Египет, Ливан, Таиланд, Филиппины, Перу. Милка 
(имя очень похоже звучало) из Перу оказалась супругой production engineer из Fincitec. Одна их преподавателей финского оказалась двоюродной сестрой одного из основателей той же фирмы.
По вечерам ходил еще на уроки финского в вечернюю школу для взрослых — там познакомился с молодым инженером-цифровиком, как понимаете, тоже из Fincitec. Он из Эстонии, но молодой, русский уже практически не знал, несколько слов. Как-то вечером зашел в гости в то время незнакомый финн, узнавший, что в соседнем доме поселились русские. Для финнов такое поведение абсолютно нетипично, но он большой поклонник России, часто ездит в Россию, немного говорит по-русски, ездил в то время на Ладе и мотоцикл Урал у него был. К бабке ходить не надо, он оказался цифровиком из Fincitec.
Кроме всего этого, по приезду, еще до курсов, я сразу разослал резюме в десятки фирм, ответили, может, две-три, но на собеседование пригласили только в одну — в Fincitec, само собой. Казалось, судьба расставила флажки со всех сторон, деваться уже просто некуда.
На курсах полагалась языковая практика — кого отправили в магазины работать, кого — на почту на сортировку, у меня же выбора уже не было — естественно, Fincitec.
Что такое был Fincitec? Очень небольшая фирма — чуть больше полусотни человек, пара офисов в соседних городках плюс маленькое подразделение в Таллине. Занимались они проектированием микросхем, по большей части на заказ. Приходившие кремниевые пластины тестировали, отдавали на резку и, при необходимости, на корпусирование. В частности, они делали микросхемы бесконтактных автобусных билетов, сейчас это обыденность, а в то время было большой экзотикой. Еще один большой проект — бесконтактные датчики спортивных кардиомониторов.
Там задачу поставили просто — у тебя практика языковая? Вот у нас есть тестовый стенд, все остальное у нас на LabView, а у этого программное обеспечение на Паскале. Вот тебе исходники, вот стол и стул — садись и переводи. Не скажу, чтобы я не знал о существовании LabView, но вот использовать его не доводилось. Сразу успокоили — да ты попробуй, тебе понравится, потом за уши не оттянешь. Пару дней ушло на изучение основ LabView, но к концу двухнедельной практики все было перенесено, все были счастливы. Даже еще пара дней лишних осталось, не помню, чем занимался — наверно, груши околачивал. Практика закончилась, все вернулись, набравшись знаний языка, а я все, чему учили, уже позабыть успел — не особо там финский понадобился.
На работу они, тем не менее, не позвали. В то время у фирмы был глубокий финансовый провал и, чтобы платить зарплату тем, кто уже работал, фирма брала кредиты. Лишний рот им был никак не нужен. Это была плохая новость. Но была и получше — National Semiconductor вел переговоры о покупке этой фирмы. Была ли эта новость для меня хорошая или нет — спорный вопрос. Для того, чтобы работать в National российскому гражданину, нужна была какая-та лицензия от госдепа США. Ее могли оформлять и год, и два.
Я уже потом вспомнил, что заполнял у них какие-то бумажки, но какие и зачем — в памяти не сохранилось. Видимо, это и была заявка на эту лицензию.
Пошел я, не солоно хлебамши, обратно на свои курсы. Если уж совсем вдаваться в детали, зарплату они не платили, но, так как дело было в соседнем городке, жилье там предоставили и кормили за счет фирмы. Так что программировал за еду Хотя они не обязаны были делать даже это — на курсах деньги давались, чтобы с голоду не помер.
Потом попал на собеседования в Polar Electro (в свое время знаменитая фирма, которая производила всякую спортивную электронику, наподобие кардиомониторов и тому подобное), у них открылась вакансия инженера-тестировщика, как раз нужно было знание LabView. С начальником отдела вроде как приятно пообщались, следующий этап — какие-то дурацкие психологические тесты с кадровиками. Видимо, я им не понравился — не взяли. Через некоторое время, буквально через неделю, у Polar еще вакансия появилась — Embedded Engineer. За спрос денег не берут, пошел опять к ним. Опять приятно пообщался с начальником другого отдела. Через пару дней приходит сообщение от него — приходи в понедельник.
— Опять к кадровикам вашим? Я их уже видел и не пойду к ним больше.
— Выбрось из головы и приходи работать.
Контракт дали полугодовой со смешной, по местным меркам, зарплатой. Потом контракт продлевали каждые полгода и зарплату сильно повышали, постоянку получил года через полтора — нормальный местный инженер на такие условия не согласится, но я в то время не имел никакого представления о нормальности.
С курсами пришлось скоропостижно закончить — говорю, все, спасибо, я, кажется, уже достаточно ученый. Вроде не очень обиделись — типа курсы были от местной биржи труда с целью пристроить приезжих. Раз пристроился — можно галочку поставить, задача выполнена.
У недалеких людей отношение к русским сформировано местной прессой — мужики, пляшущие в обнимку с пьяными медведями под балалайку. Когда кончается водка — начинают ракеты в космос запускать, ядрены бомбы делать и прочими глупостями заниматься. Оно, в общем, и ежу понятно, это в России пропаганда, а тут свободная пресса, раз пишут — значит, так оно и есть.
У тех, кто пообразованнее, отношение несколько другое. Ты же в Советском Союзе учился? Значит, не знать математики не можешь. Объяснения типа — я двоечник был, в оправдание не принимаются. Не сачкуй, иди, работай.
Это к тому, что первая моя задача была — сплошная арифметика. Был велокомпьютер, который, помимо всего, показывал усилие ног при кручении педалей и разницу вкладов между правой и левой ногой. Если делать в лоб — это просто, но нужно было не вносить никаких изменений в конструкцию велосипеда и иметь максимально дешевое устройство. Идея была проста до безобразия: цепь — эта струна, частота ее колебаний зависит от степени натяжения. Правда, она еще крутится и состоит из отдельных звеньев, которые создают всякие паразитные сигналы на датчике. И уже был в производстве один компьютер на базе какого-то 8-разрядного и довольно медленного процессора. Они решили, что если поставить в то время современный MSP430, то точность получится поднять.
Вот тут и пригодился LabView снова. Чем писать программы для процессора и потом смотреть, есть ли прогресс, проще записать сигналы с датчиков, а потом играться с кубиками LabView, подбирая алгоритмы и проверяя точность измерения. Ну и какую-то свою методику сделал — когда на LabView алгоритм отлажен, потихоньку разбираешь все кубики на составляющие и уже ближе к концу пишешь свои DLL на С, чтобы все ошибки разрядности и переполнения вылезли. Тем более, смоделировать граничные условия становится очень просто. Получившуюся программу перенести на микроконтроллер — уже проще простого.
Надо сказать, запорол я этот проект. Что не делал — точность лучше, чем у уже существующего устройства, не получалась. Но быстро остановить бессмысленный проект — это тоже работа.
С тех пор я заработал карт-бланш — если остальным в группе задачу ставили по часам и конкретно, то мне — делай, что хочешь и как хочешь, только побыстрее.
В конторе везде стояли цифровые замки и у каждого были свои допуски, чтобы народ где попало не шатался. Через несколько месяцев работы мой ключ открывал уже почти все замки, исключая маркетинг и женские раздевалки, но это уже другая история. К хаку замков никакого отношения не имеющая — допуск был совершенно легальный.
Как-то получилось, что никто никогда не интересовался моим дипломом, даже обидно как-то. В Polar на собеседовании я спросил будущего шефа — диплом-то хоть посмотреть хотите? -Ну покажи, интересно. Не, забери обратно — ничего не понятно.
Хотя вру, один раз даже затребовали подтвержденный диплом, чего у меня отродясь не было. Я тогда был членом одного профсоюза, взносы они брали в процентах от зарплаты. Когда эта сумма стала выглядеть совсем уж неприлично, решил поменять профсоюз. Нашел профсоюз инженеров, который брал фиксированный взнос, независимо от зарплаты. Ну и попросился — возьмете меня? И тут они затребовали подтвержденный диплом. Да идите вы лесом, я вам деньги предлагаю, а у вас какие-то дурацкие требования? Короче, плюнул на все профсоюзы, толку он них все равно ноль. Есть другая система — касса по безработице, или как она называется, не помню. Платишь туда раз в год смешную сумму, если останешься безработным — тебе почти 3 года будут платить пособие в зависимости от твоей зарплаты. Без такой кассы выплаты будут значительно меньше и никак не привязанные к уровню зарплаты. А разницы между профсоюзом и такой кассой я не увидел. Профсоюзы предлагают какие-то льготы, но они никак не компенсируют взносов. По крайней мере, за несколько лет я никакой пользы от профсоюза не получил. От кассы, впрочем, тоже.
Года два проработал в Polar. Тут звонок от одного знакомого из бывшего Fincitec — а не зайдешь ли к нам в гости на чашку кофе? Почему не зайти к хорошим людям, непременно зайду. Зашел — для начала даже не понял, а что столько народу-то сидит у кофейника? И время уже не рабочее. Оказалось, флажки все-таки расставлялись не зря, и меня зовут работать.
Должность называлась staff application engineer, зарплата для начала полагалась практически в два раза больше, чем в Polar — это было предложение, от которого, словами дона Корлеоне, отказаться было невозможно.
В Polar от меня такой прыти не ожидали, предложили перейти в research and development department, на который я и работал фактически последнее время, хотя числился в другом. Предложили максимальную зарплату, которую могли предложить — но контракт уже был подписан.
Бросать так просто все в Polar показалось неприличным, попросил отсрочку у National, довел проект до конца и передал работы коллеге. А в National тоже спешка была — работа должна быть сделана к определенной дате, времени почти не было. Короче, я остался без летнего отпуска в том году.
Структура небольшого дизайнерского центра в Финляндии несколько отличались от аналогичных структур материнской компании. Здесь не было системного инженера, инженера по применению, по верификации и так далее. Было только несколько инженеров по применению, которые решали все эти задачи — и постановка задачи, и даташиты писали, тестировали получившийся кремний на соответствие той спецификации, что они же и писали. Спроектировать демонстрационную плату, написать для нее при необходимости программное обеспечение, руководства по применению и поддержка клиентов — это все их задачи, хоть и звучит, как бред.
В этой гоп-компании я и оказался. Причем поначалу я был единственным, кто мог разводить печатные платы и писать программное обеспечение. Какое-то время так и было — я занимался в основном этим, а бумажную работу, лабораторные тесты и поддержку клиентов на меня не вешали. Из бумажной работы — время от времени application notes только.
Группа потихоньку росла, часть работ уходило к другим. С программным обеспечением я себе несколько облегчил работу — написал универсальную программу, достаточно было в отдельном файле описать регистры новой микросхемы — и графический интерфейс худо-бедно генерировался автоматически. Для скриптов был встроенный форто-подобный стековый язык, для несложных микросхем этого хватало.
В благодарность за это на меня свалилась еще и верификация кремния. А это особая головная боль — как правило, где-то через неделю, после того, как получен новый кремний, первые образцы микросхем должны быть отправлены заказчикам. А до этого основные функции и параметры должны быть проверены. Опять LabView — между tape-out и получением микросхемы, писались программы тестирования. Естественно, кроме всего прочего. Когда микросхема приходила — программы крутились день и ночь, собирая данные. В основном приходилось только результаты документировать — хотя это очень идеализированная картинка, на самом деле было далеко не так, но очень хотелось, чтобы так было.
В тех evaluation board. которые я проектировал в National, я, по старой памяти, в основном использовал микропроцессоры семейства MSP430, за что подвергался нелицеприятной критике. В то время Texas Instruments был для National злобный Буратино и конкурент, использование его комплектующих не приветствовалось. Типа у нас есть свои микроконтроллеры — COP8 или CR16, вот их и используй. Кто нибудь еще помнит такие контроллеры? Вот такой оппортунист и ренегат.
По приходу на работу народ, для начала, шел на кухню пить кофе. У меня же была глупая привычка сперва хотя бы заголовки сообщений, упавших на почту, посмотреть. Однажды посмотрел — и чуть сам не упал — нас Texas покупает! Даже слухов таких не было.
Пошел на кухню коллег поздравить — они сочли это моей шуткой:
— Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие.
Потом случилось то, что случилось. Я заболел, пару лет меня ждали, пока смогу выйти на работу, но в конце концов эскулапы отправили меня не пенсию по инвалидности. Сначала пришла бумага из пенсионного фонда о назначении пенсии, потом — из страховой информация, что моя медицинская страховка больше не работает и на счет пришли какие-то деньги за переработанное время за те работы, которые были сделаны много лет назад. Никаких фанфар и даже простого «спасибо» не было — мавр свое дело сделал, мавр может идти. Ключ от входной двери был просто заблокирован — вот и все проводы.
За годы, прошедшие от Fincitec до Texas Instruments, фирма потеряла скромное обаяние и душевность маленькой финской фирмы, очень много людей поменялось. Свой неоценимый вклад в потерю душевности внес один из бывших менеджеров центра (менеджер — это не то, что под этим подразумевают в последнее время, а руководитель этого центра), которого, впрочем, впоследствии «ушли» безо всяких сантиментов и он очень обижался по этому поводу.
А что обижаться? — за что боролся, на то и напоролся.
Дизайнерский центр уже не был рабочим местом мечты. Зарплата очень хорошая, работа интересная с технической точки зрения, но атмосфера оставляла желать много лучшего. Многие мои хорошие знакомые и очень грамотные специалисты ушли в другие места, невзирая на то, что при этом сильно теряли в зарплате.
В Финляндии две системы пенсий — накопительная и социальная. Если не заработал нормальной пенсии сам — будут платить социальную. Социальная пенсия небольшая и гарантирует, что вам придется обращаться за пособием на оплату жилья и по прочим поводам к социалке.
В случае инвалидности накопительная пенсия считается, как будто вы проработали до пенсионного возраста, получая текущую зарплату. Очень гуманно по отношению к инвалидам, у которых была большая зарплата :). Есть одно маленькое «но» — если вы не гражданин Финляндии и решили переехать куда-то — накопительную пенсию по старости вам будут платить в любом месте. Пенсию по инвалидности — только пока вы живете в Финляндии.
Инвалид, если в состоянии, имеет право подрабатывать. Но до определенной суммы — если его месячный заработок превысит 40% от последней зарплаты — пенсию он потеряет. Если потом вернуться назад к пенсии или попытаться доработать с небольшой зарплатой до пенсионного возраста, можно оказаться так наказанным за чрезмерное трудолюбие, что мало не покажется. С вполне достойной пенсии можно и на социалку скатиться.
Поэтому мы с моим другом, пенсионером по возрасту (как, наверно, догадались — одним из бывших владельцев бывшего Fincitec), владельцем новой собственной фирмы, понемногу развлекаемся — он находит небольшие контракты, просит за их выполнения демпинговые суммы и мы, вроде как, при деле. Впрочем, совсем недавно я описывал один такой проект здесь: Большой дисплей. Замороженный проект
Последний год контрактов вообще нет, приходится самому придумывать развлечения — такой проект я тоже недавно здесь описал: Пепелац из ховерборда. Делаем трайк для инвалида
Что-то вступление затянулось, похоже, до основной части дело уже не дойдет. Все-таки я не Лев Толстой и это не «Война и мир», не каждый станет читать такую длинную статью. Если позволите, я позднее продолжу, хорошо?
С другой стороны, может быть нет смысла повторяться, основную часть без вступления я уже публиковал, правда, на другом сайте: Генератор сигналов JUNTEK JDS6600 DDS — подключаем к виртуальной лаборатории
Меня зовут Дмитрий Руднев. Обычно я пишу в хабы «Электроника для начинающих», «Схемотехника», «DIY или Сделай сам» и некоторые другие. Мне очень нравится просто и понятно писать о разработке радиоэлектронных устройств. Примером в этом для меня служат В.Г. Борисов (автор «Юного радиолюбителя»), В.Т. Поляков (RA3AAE, в представлении не нуждается), Б.Г. Степанов (RU3AX, ex. UW3AX, редактор журнала «Радио»).
Из этой публикации вы узнаете, почему я так не люблю писать туториалы.
Смотрим в разделе «Для авторов»:
Туториал — это обучающий материал, инструкция, которая по шагам описывает процесс и рассказывает, как достичь конкретного результата. В идеале туториал должен дать читателю исчерпывающую информацию и не оставить никаких вопросов. Если вы справились с непростой задачей, расскажите другим как ее решить — вам будут благодарны.
Ограничения достаточно жёсткие. Ключевые слова: «инструкция», «по шагам», «результат», «никаких вопросов». Хотелось бы ещё добавить: «понятность» и «наглядность».
Написание туториала – серьёзный вызов для профессионала. Только профессионал может писать по делу, кратко, понятно и «без воды».
Что же служит профессионалу образцом для разработки обучающих материалов, инструкций, описывающих по шагам процесс, направленных на достижение конкретного результата, дающих исчерпывающую информацию, не требующую дополнительных пояснений?
Разработка вышеперечисленной текстовой документации должна производиться на основании требований разделов 4.10 «Пояснительная записка» и 4.11 «Программа и методика испытаний» ГОСТ Р 2.106-2019, требований разделов 5 «Руководство по эксплуатации» и 6 «Инструкция по монтажу, пуску, регулированию и обкатке изделия» ГОСТ Р 2.610-2019, требований РД 50-34.698-90 в части описания автоматизированных систем, далее АС.
Разрабатываемые документы должны иметь структуру согласно вышеперечисленным требованиям. Вводная часть должна содержать информацию о назначении документа и актуальности раскрываемой темы. Содержание разделов основной части должно точно соответствовать раскрываемой теме. Изложение материала должно быть сжатым, логичным и не допускать неоднозначных трактовок. Оформление списка используемых источников должно соответствовать требованиям ГОСТ 7.1-2003.
Стиль написания текстовой технической документации на русском языке оттачивался десятилетиями. Три абзаца выше я привёл в качестве иллюстрации, как профессионалы пишут для профессионалов.
Когда я решил начать публиковаться на Хабре, я понял, что должен поменять стиль. Для этого я стал читать статьи из раздела «Радио – начинающим» журнала «Радио», перечитывать «Юного радиолюбителя» Борисова и заново открывать для себя Полякова. Это замечательные образцы того, как можно понятно объяснять сложные вещи. Любителям.
Моё становление как радиолюбителя шло на фоне тотального дефицита: необходимость постоянно ремонтировать телевизоры и радиоприёмники; самостоятельное изготовление и наладка любительской радиостанции; самостоятельная сборка усилителей и акустических систем, цветомузыкальных приставок, автоматических определителей номеров и компьютеров ZX Spectrum, наконец. В результате мне пришлось знать и ламповую электронику, и транзисторную, я разбираюсь и в аналоговой электронике, и в дискретной. А ещё я умею пилить, строгать и писать программы на C для микроконтроллеров.
Жизнь с тех пор сильно изменилась. Дефицита нет, можно свободно купить что угодно. Потребность что-то делать самостоятельно или отремонтировать перешла в разряд хобби.
У меня иногда возникает ощущение, что, большинство туториалов, которые я вижу на Хабре, опубликовано любителями.
Профессионалы используют устоявшуюся в их профессиональном сообществе терминологию, любители – изобретают свою. И тогда появляется то, что я называю «хрустальный осциллятор».
«Хрустальный осциллятор» — это, как уже все догадались, «вольный перевод» словосочетания «crystal oscillator». В принципе, понятно, когда знаешь, о чём речь. Вот только «осциллятор» — это из области физики, а в электронике используют «генераторы».
Применение терминологии очень хитрая вещь: «Wien bridge» это «мост Вина», но «Darlington transistor» — не «транзистор Дарлингтона», а «составной транзистор». И так сложилось исторически, что «push-pull output» переводится с английского на русский как «двухтактный выходной каскад».
И сразу видно любителя, когда в туториале описывается тернистый путь автора к очевидному решению из учебника или справочника. Признаюсь, сам в молодости грешил этим, но тогда был дефицит, и найти «Искусство схемотехники» Хоровица и Хилла было очень трудно, практически невозможно. Да и интернета не было…
Опубликованные любителями туториалы могут содержать фактические ошибки, в них могут быть непроверенные решения со спорным обоснованием, но их читают и «плюсуют». Их обсуждают, критикуют в комментариях, предлагают альтернативные решения.
Иногда мне кажется, что плашка «Tutorial» в публикации любителя означает не столько учебный материал, не столько справочное пособие, сколько призыв посмотреть на то, что получилось. А оно получилось! Поэтому там и история о себе, и рассказ о трудностях выбора решения, и о том как перепутал полярность питания и всё сжёг, и о том что китайцы прислали не те комплектующие…
Получается, что все эти «туториалы» – живой рассказ о себе, о своей истории успеха, а не сухая инструкция по ГОСТ.
Окончательно я утвердился в этом мнении, когда несколько лет назад на Хабре был парад публикаций на тему «Как я сделал метеостанцию на Arduino».
Казалось бы, даже в магазин ходить не надо, можно готовую метеостанцию с доставкой на дом заказать. Но, оказывается, гораздо интересней собрать её самому из готовых блоков и без применения паяльника, а затем опубликовать код на GitHub, а отчёт – на Хабре.
Слово «радиолюбитель» составлено из слов «радио» и «любить». Я всецело поддерживаю всё, что объединяет людей. Если увлечённый человек напишет задорный рассказ о том, как он набил себе шишек, изобретая очередной «велосипед», и приклеит к нему плашку «Tutorial», я только порадуюсь за него.
Я в своих публикациях пишу только о том, что испытал на практике. Пишу достаточно сухо, в среднем по 1000 слов на публикацию. Этого объёма хватает, чтобы описать проблему, указать решение и обосновать его.
Любую свою публикацию я могу превратить в «туториал», переписав её согласно требованиям, и сократив раза в три таким образом. Это будет идеально структурированная инструкция со списком аббревиатур и терминов, ссылками на нормативные документы и внешние источники. Выполнение этой инструкции будет гарантировать результат. Комментаторам останется только выразить благодарность за отлично выполненную работу. Хотелось бы вам побольше таких публикаций?
Мне – совсем не хочется, вот поэтому я и не люблю писать туториалы.