Рассказ Михаила Михайловича Пришвина «Предательская колбаса»
Ярик очень подружился с молодым Рябчиком и целый день с ним играл. Так, в игре, он провел неделю, а потом я переехал с ним из этого города в пустынный домик в лесу, в шести верстах от Рябчика. Не успел я устроиться и как следует осмотреться на новом месте, как вдруг у меня пропадает Ярик. Весь день я искал его, всю ночь не спал, каждый час выходил на терраску и свистел. Утром, только собрался было идти в город, в милицию, являются мои дети с Яриком: он, оказалось, был в гостях у Рябчика. Я ничего не имею против дружбы собак, но нельзя же допустить, чтобы Ярик без разрешения оставлял службу у меня!
— Так не годится, — сказал я строгим голосом. — Это, брат, не служба. А кроме того, ты ушел без намордника, значит, каждый встречный имеет право тебя застрелить. Безобразный ты пес!
Я все высказал суровым голосом, и он выслушал меня, лежа на траве, виноватый, смущенный, не Ярик — золотистый гордый ирландец, а какая-то рыжая, ничтожная, сплющенная черепаха.
— Не будешь больше ходить к Рябчику? — спросил я более добрым голосом.
Он прыгнул ко мне на грудь. Это у него значило:
«Никогда не буду, добрый хозяин».
— Перестань лапиться! — сказал я строго.
И простил.
Он покатался в траве, встряхнулся и стал обыкновенным хорошим Яриком.
Мы жили в дружбе недолго, всего только неделю, а потом он снова куда-то исчез. Вскоре дети, зная, как я тревожусь о нем, привели беглеца: он опять сделал Рябчику незаконный визит. В этот раз я не стал с ним разговаривать и отправил в темный подвал, а детей просил, чтобы в следующий раз они только известили меня, но не приводили и не давали там ему пищи. Мне хотелось, чтобы он вернулся по доброй воле.
В темном подвале путешественник пробыл у меня сутки. Потом, как обыкновенно, я серьезно поговорил с ним и простил. Наказание подвалом подействовало только на две недели. Дети прибежали ко мне из города:
— Ярик у нас!
— Так ничего же ему не давайте, — велел я. — Пусть проголодается и придет сам, а я подготовлю ему хорошую встречу.
Прошел день. Наступила ночь. Я зажег лампу, сел на диван, стал читать книгу. Налетело на огонь множество бабочек, жуков, все это стало кружиться возле лампы, валиться на книгу, на шею, путаться в волосах. Но закрыть дверь на террасу было нельзя, потому что это был единственный вход, через который мог явиться ожидаемый Ярик. Я, впрочем, не обращал внимания на бабочек и жуков, книга была увлекательной, и шелковый ветерок, долетая из леса, приятно шумел. Я и читал и слушал музыку леса.
Но вдруг мне что-то показалось в уголку глаза. Я быстро поднял голову, и это исчезло. Теперь я стал прилаживаться так читать, чтобы, не поднимая головы, можно было наблюдать порог. Вскоре там показалось нечто рыжее, стало красться в обход стола, и, я думаю, мышь слышней пробежала бы, чем как это большое подползало под диван. Только знакомое неровное дыхание подсказало мне, что Ярик был под диваном и лежал как раз подо мной. Некоторое время я читаю и жду, но терпения у меня хватило ненадолго. Встаю, выхожу на террасу и начинаю звать Ярика строгим голосом и ласковым, громко и тихо, свистать и даже трубить. Так уверил я лежащего под диваном, что ничего не знаю о его возвращении. Потом я закрыл дверь от бабочек и говорю вслух:
— Верно, Ярик уже не придет, пора ужинать.
Слово «ужинать» Ярик знает отлично. Но мне показалось, что после моих слов под диваном прекратилось даже дыхание.
В моем охотничьем столе лежит запас копченой колбасы, которая чем больше сохнет, тем становится вкуснее. Я очень люблю сухую охотничью колбасу и всегда ем ее вместе с Яриком. Бывало, мне довольно только ящиком шевельнуть, чтобы Ярик, спящий колечком, развернулся, как стальная пружина, и подбежал к столу, сверкая огненным взглядом.
Я выдвинул ящик — из-под дивана ни звука. Раздвигаю колени, смотрю вниз — нет ли там на полу рыжего носа. Нет, носа не видно. Режу кусочек, громко жую, заглядываю — нет, хвост не молотит. Начинаю опасаться, не показалась ли мне рыжая тень от сильного ожидания и Ярика вовсе и нет под диваном. Трудно думать, чтобы он, виноватый, не соблазнился даже колбасой — ведь он так любит ее. Если я, бывало, возьму кусочек, надрежу, задеру шкурку, чтобы можно было за кончик ее держаться пальцами и кусочек бы висел, как на нитке, то Ярик задерет нос вверх, стережет долго и вдруг прыгнет. Но мало того: если я успею во время прыжка отдернуть вверх руку с колбасой, то Ярик так и остается на задних ногах, как человек. Я иду с колбасой, и Ярик идет за мной на двух ногах, опустив передние лапы, как руки, и так мы обходим комнату и раз, и два, и даже больше. Я надеюсь в будущем посредством колбасы вообще приучить ходить его по-человечески и когда-нибудь во время городского гулянья появиться там под руку с рыжим хвостатым товарищем.
И так вот, зная, как Ярик любит колбасу, я не могу допустить, чтобы он был под диваном. Делаю последний опыт, бросаю вниз не кусочек, а только шкурку и наблюдаю. Но как внимательно я ни смотрю, ничего не могу заметить: шкурка исчезла как будто сама по себе. В другой раз я все-таки добился: видел, как мелькнул язычок.
Ярик тут, под диваном.
Теперь я отрезаю от колбасы круглый конец с носиком, привязываю нитку за носик и тихонечко спускаю вниз между коленками. Язык показался. Я потянул за нитку — язык скрылся. Переждав немного, спускаю опять — теперь показался нос, потом лапы.
Больше нечего в прятки играть: я вижу его и он меня видит. Поднимаю выше кусочек, Ярик поднимается на задние лапы, идет за мной, как человек, на двух ногах, на террасу, спускается по лесенке на четырех по-собачьи, опять поднимается, и так мы подходим к подвалу. Ну, вот теперь он понимает мою страшную затею и ложится на землю пластом, как черепаха. А я отворяю подвальную дверь и говорю:
— Пожалуйте, молодой человек!
—————————————————————-
Михаил Пришвин.Рассказы.Предательская
колбаса.Читаем бесплатно онлайн.
– Странно, очень странно! – произнёс с удивлением нотариус Венедикт Ипполитович Стародубцев, не обращая внимания на то, что его очки начали неудержимо скользить вниз по переносице. Уткнувшись пластмассовыми упорами в картофельный кончик носа, «вторые глаза» прекратили своё дальнейшее движение, избежав таким образом участи упасть кувырком на стол.
Не снимая с лица маски изумления, нотариус по максимуму выгнул мизинец левой руки, поправляя им предательски сползшие очки. Когда окуляры оказались на своём законном месте, стёкла в них заиграли на солнце всеми цветами радуги, отсвечивая на стене игривым солнечным зайчиком.
Тем временем, держа в свободной руке бумажку с гербовой печатью, Стародубцев то подносил её к своему лицу, то наоборот, отодвигал подальше от себя. Казалось, что Венедикт Ипполитович не может поймать фокус, чтобы получше разглядеть документ. На самом деле нейроны его головного мозга, до этого двигающиеся в спокойном умиротворяющем режиме, вдруг запаниковали, образуя хаос. Двигая листок туда-сюда, нотариус пытался выстроить хоть какую-то логическую цепочку и обуздать взбесившиеся нервные клетки.
Всё дело было в тексте деловой бумаги, который и нас с вами мог бы поставить в тупик.
«Податель сего документа является единоличным и полноправным владельцем моря, называемого «Чёрным», в тех границах, кои на момент подачи документа существуют. Как и равно владельцем тех Богоугодных природных и человеком созданных богатств, находящихся на территории указанного моря. Просим немедленно по предъявлении содействовать подателю сего документа во вступлении в законные права. Дата. Подпись. Печать».
Именно три последних атрибута бумажки Венедикт Ипполитович решил изучить особо тщательно. Иначе было никак нельзя. Бабушка – божий одуванчик, которая принесла документ, была настроена по-боевому и не собиралась никуда уходить. Голубенькое платьице со вшитыми белыми рюшечками, открытое улыбающееся личико и вправду делали из старушки Божьего человека.
Нет-нет, вы не подумайте, женщина была в своём уме и наитвердейшей памяти. Это можно было понять по её острому, воинственному и в то же время изучающему взгляду. Он пронзал нотариуса, словно перочинный ножик. Знаете, – такие берут с собой в поезд для нарезки хлеба или докторской колбасы. Но подобная вещица в умелых руках может стать и опасным предметом, если речь зайдёт о чести и достоинстве женщины, нашей бабушки Инессы Абергард.
Её свисающий набок полосатый чепчик мог, конечно, ввести в заблуждение любого. Но намерения у Инессы, немки по папе, были вполне серьезными, можно сказать, захватническими. Она была готова стоять насмерть, чтобы получить своё, согласно документу.
Где она достала данное свидетельство, написанное, кстати, от руки? Кто ей, наконец, выдал его? Было неизвестно. Но нотариус – на то он и нотариус, чтобы не вызывать сразу психушку, а предварительно изучить странное распоряжение о собственности. Тем более, рабочий день приближался к концу, и посетителей у Стародубцева не было. В общем, получаса было достаточно, чтобы понять, что означает сей документ, а затем набрать полицию или скорую помощь.
Дата на документе была проставлена неразборчиво и размыто. Подпись более-менее сохранилась – в ней можно было прочитать имя «Пётр». Почерк передавал крайнюю уверенность человека, поставившего внизу документа личную визу. Печать также присутствовала, хоть и блеклая и выцветшая. В ней были различимы головы двух орлов на фоне щита. Они казались обиженными друг на друга и смотрели в разные стороны. Тем самым этот знак можно было соотнести с гербовой печатью Российского государства. И более того, государства во времена правления царя Петра Первого.
– Милочка, – произнёс с ехидством Венедикт Ипполитович, отстраняя от своего картофельного носа документ, – вы лет эдак на триста опоздали, знаете ли…
Посмотрев с прищуром на бабульку, нотариус будто бы принял вызов Инессы Абергард, готовясь встать на защиту государственных интересов.
– Нет, позвольте, бумага есть? Есть! Печать есть? Есть! Подпись первого лица в государстве есть? Есть. А на листе чёрным по белому написано, что и кому. Так извольте выполнять…
Упрямства старушке было не занимать. Дама сжала свои пальцы, и они образовали ореховый кулачок, который незамедлительно опустился на стол, издав глухой и негромкий, но требовательный стук. От неожиданности нотариус подскочил на стуле и выронил бумажку. Чуть покачавшись в воздухе, листок мягко спланировал на зелёное сукно стола.
«Намаялся, поди! Столько лет лежал без дела», – подумал Венедикт Ипполитович, искоса посматривая на документ, на котором кое-где проступали жёлтые пятна.
– Минутку, барышня, я сверю его с реестрами, – пожилой мужчина, кряхтя, поднялся с кресла.
– Кхе-кхе! – звук мог, конечно, исходить и из самого кресла, но кто сейчас разберёт… И сам нотариус, и то, на чём он сидел, были уже далеко не первой молодости. Подойдя к широкому стеллажу с папками, Венедикт Ипполитович не спеша начал перебирать их взглядом, что-то шепча себе под нос.
До некоторых корешков он дотрагивался пальцами – так бережно, что казалось, будто нотариус наигрывает некую беззвучную мелодию на гигантском бумажном органе. Несколько раз смачно чихнув в такт музыке, Стародубцев в конце мелодии вынул из верхнего ряда коричневую папку.
Пыль, до этого мирившаяся с нежными прикосновениями, накрыла нотариуса серой вуалью с головы до ног. Фигура Венедикта Ипполитовича на мгновение исчезла из поля видимости старушки-посетительницы.
В этот момент текущая реальность дала трещину, и в открытое пространство, словно по лестнице в подпол, спустился наш служащий. Он решил согласовать странный документ с другими нотариусами, работающими в иных реальностях.
Время остановилось, ведь между реальностями оно течёт совсем по-другому. Оно может ускориться или совсем замереть, давая проникающему сквозь пласты «пирога» насладиться разнообразностью мирозданий.
Но дела – дела толкали Стародубцева. Ему было не до кулинарных изысков. Он решил посоветоваться со своими коллегами, как можно поступить в случае с бабулькой.
Оказалось, что и к ним приходили люди с подобными бумагами и разными подписями, начиная с царей и заканчивая генсеками. Видимо, где-то наверху, – на самом верху, выше не бывает, – решили порадовать простой народ и выдать по грамоте на собственность, которая в действительности и так принадлежала только им. А кому же ещё?
Бог добр, и он создал все эти красоты вокруг для одного-единственного человека – тебя. Так что не трясись над своей однушкой или трёшкой, не думай, что этот замок принадлежит тебе, а море ничейное – общее. Оно тоже твоё…
Венедикт Ипполитович, поднявшись из подвала, по-прежнему кряхтя, уселся за свой письменный стол. Вынув перьевую ручку из ножен, он размашисто поставил резолюцию на документе Инессы Абергард: «Выдать в полном объёме!».
Хоть в нашей реальности в обязанности нотариусов и не входит выдача и удержание чего-либо. Но кто вам сказал, что это была наша реальность?
Бог создал Землю за семь дней. И это было началом той дороги, по которой мы топаем своими маленькими ножками до сих пор. Сказки? Не знаю. Но с чего-то всё это началось, и может быть, когда-то, в один из пасмурных дней – закончится. Опустятся флаги. Надувая щёки, вскинув подбородки вверх, протрубят в последний раз горнисты. Пройдут маршем по брусчатке человеческие полки. Матери уронят слезинки, вытирая глаза узорчатыми платочками. С космодрома развернётся рой серебристых звездолётов. Они, сделав прощальный кружок вокруг кругленькой Земли, исчезнут в чёрном как сажа космосе, чтобы там за много миллиардов парсеков найти новый дом для людей.
И какими мы будем тогда, интересно? Сколько останется в нас живой материи по сравнению с искусственной? Будем мы любить, радоваться, восхищаться или эмоции и чувства в нас просто исчезнут за ненужностью, как пережиток прошлых поколений?
Всей жизнью на Земле станут управлять алгоритмы и компьютерная логика, в конечном итоге сведённая только к двум значениям – нуля и единицы. Исчезнут взятки, ссоры, разводы и прочие негативные стороны жизни людей. Мы превратимся в правильных, строгих и подтянутых роботов, для которых ошибка по жизни будет считаться чрезвычайным сбоем в системе, а не обычным регулярно происходящим явлением.
Нет, не хочется туда. Хочется сюда и ещё подальше и поглубже. Окунуться с головой в миниатюрный мир уюта и спокойствия – туда, где в человеке скрывается человеческое. Где формулы не работают и в их замысловатых конструкциях может разобраться только Всевышний и то, наверное, с трудом. В этом мире деревянные разукрашенные домики кажутся притихшими и такими родными.
«Тс-с… Не шумите. Вы слышите, как скрипят половицы? Это к окну бодрой походкой подходит бабушка».
Она подвигает стул и садится рядом с окном. Возле него лучше видно. Берёт иголку с ниткой и начинает штопать маленькую дырочку на рубашке. Зачем пускать на тряпки почти новую вещь? Подумаешь, ну, зацепился ребёнок за гвоздь, починим, будет практически незаметно.
Через открытое окно дует приятный тёплый ветерок. Зелёные островки во дворе неспешно колышутся, приветствуя бегущую речку, которая выписывает игривые повороты. Журчит вода. Где-то вдалеке слышна мелодия. Она напоминает нам о далёком детстве.
«Не шумите, ещё тише-тише. Не нужно слов, давайте просто помолчим…»
И мы умолкаем, задумываемся, уходим в себя, погружаясь в иное измерение, где время и координаты не являются однозначными критериями нашего нахождения в мироздании.
– Пора ужинать, – раздаётся ласковый голос бабушки. Она зовёт меня домой.
А как не хочется отрываться от футбола! Мяч, ударяясь о землю, подпрыгивает выше моей головы. Он тоже не хочет прерывать игру. Повиснув в воздухе, кожаный шар на миг замирает, будто бы превратившись во второе солнце.
Я ловлю момент и нажимаю стоп-кадр. Всё, снято. Теперь память ни за что не потеряет снимок, краски на котором поблекнут с годами, но ощущение счастья, испытываемого в те секунды, останется со мной навсегда.
«Бац!» – звонко опустился мячик, а это значит, время опять побежало, набирая ход. Я захожу домой.
– Помой руки и за стол, – строго говорит бабушка. Но в её голосе абсолютно не чувствуется властности и сердитости. Так она разговаривает всегда. К ней надо просто привыкнуть.
Сегодня у нас на обед пельменный суп с пирожками. Папа сейчас на работе, поэтому я сажусь на его место.
– Бабушка, а можно мне деревянную ложку? Хочется попробовать, как ели в старину…
– Хорошо, внучек, возьми, – отвечает она.
На столе появляется ложка с чёрной блестящей ручкой, разукрашенная красно-синими цветами. С её помощью пельмешки, скользнув по тарелке, прямиком попадают в деревянную люльку, а затем исчезают в моем желудке. Аппетит после игры зверский. Через несколько минут я съедаю всё. Насытившись, я развернулся, продолжив разговор:
– Бабушка, а ты действительно живьём видела Крупскую, жену Ленина?
– Да, внучек, я была на первом слёте пионеров в Москве, и там была Надежда Константинова.
За столом появляются красные галстуки, звонкие барабаны, детишки с горящими глазами, с поднятыми перед собой и согнутыми в локте правыми руками.
– Салют тебе, человек из будущего, передаём тебе пламенный пионерский привет, – обращаются они ко мне оттуда, из начала девятнадцатого века.
«Там-тарарам, там-тарарам», – под барабанную дробь проходит строем молодая поросль, опьянённая идеей строительства коммунизма. Прямо по нашему обеденному столу, едва не цепляя пустую тарелку. Они направляются туда, в тридцать седьмой год и ещё дальше, в сорок первый и сорок пятый, в день Великой Победы. Ряды пионеров существенно поредеют, но «там-тарарам, там-тарарам» в их сердцах останется навсегда. Так говорит моя бабушка, живой пример из того времени, а я ей верю… Верил…
Бог создал Землю за семь дней. И я точно знаю, о чём он думал, когда творил им же самим нафантазированное межгалактическое чудо. Всевышний представлял именно такие минуты, когда бабушка и внучек, сидя за столом, ведут неспешную беседу. Черпая разноцветной деревянной ложкой прошлое, два родных человека будут считать, что будущее нисколечко не изменится. Оно останется таким же тёплым и уютным. А может быть, так оно и есть, только мы об этом почему-то не догадываемся.
Вечером Оля сидела в халате на кухне, стирала с лица макияж то и дело поглядывая в окно на ненавистный форд.
Группа «Сплин» пела новую песню «Я был влюблён в Вас». – Нет надо выпить. А то я сдурею… – Ольга открыла холодильник, там стояла бутылка «Jack Daniels». Из морозилки она достала кубики льда, налила виски в широкий стакан накидала туда льда, первые два глотка были не вкусными страшно. Не аристократично она отрезала большой кусок колбасы вспомнив, что весь день ничего не ела. Напиток пробежал по жилкам, аж пальчики защекотало, страшно захотелось кушать. Оля широко распахнула холодильник и стала всё подряд накладывать в тарелку. Посмотрев на то, что она наложила, она немного подумала, потом сказала – а пофиг… Всё равно такие как он на таких, как я не смотрят…- и налила себе в стакан на две трети коричневатого напитка. Отпив почти половину содержимого она откусила огурец, потом колбасы, сыра, зеленого лука и черного хлеба. Закрыв глаза с наслаждением жевала откинув голову на спинку стула и зажмурив глаза.
– Дзынь-дзынь — взорвался в её голове дверной звонок.
– Какого хрена! Если это баба Клава за солью или Колька просить в долг, я стану серийным убийцей соседей — Оля пошла к двери. Не спрашивая, кто там, так как все в доме друг друга знали, Оля открыла дверь. Там стоял он.
–Чё надо? – спросила Оля
– Слышь соседка, давай это, не ссориться с самого начала. Покажи где есть общие места, я свою ма… – он носом втянул воздух который, шел с кухни – а, понятно, не сегодня… Давай короче завтра, выспишься и мы машины переставим.
– Выпить хочешь? Меня с работы выгнали…
– За что?
– Из-за тебя. Мне возле речки птицы машину обосрали и я договора слила.
– А я тут с какого боку?
– С прямого, не хрен было моё место занимать.
– Связь трудно уловима, для целостности этой информации надо проводником закинуться.
– Заходи, виски будешь?
– У тебя есть из чего выбирать?
– Не-а.
– Тогда чё спрашивать? Наливай.
Они вместе прошли на кухню.
– Ух ты у тебя столько еды, можно я тоже немного поем?
– Ешь.
Он взял нож, доску и из всего что было на столе сделал очень красивые маленькие бутербродики.
Ольга смотрела как он ловко управляется.
– Ты повар?
– Нет, я айтишник.
– Я так и думала, что ты компьютераст.
– Ух ты, ты обо мне думала?
– Да, я хотела сжечь тебя с твоей машиной и плясать в языках пламени над твоими корченьями в муках злобно хохоча.
– Как романтично.
– Так ты готовить сюда пришел или выпьем, открой шкафчик, там стакан как у меня, в морозилке лёд. Меня Оля зовут.
– Это красивей, чем то как ты первый раз представилась.
– Дурак.
– Знаю — он налил себе и ей виски, кинул лед — давай за знакомство.
Они чокнулись и Оля сделала два глотка, не успела поставить стакан на стол как он скомандовал — быстро открой рот — Она от неожиданности по команде как маленькая раззявила рот, и он ловко сунул туда маленький бутерброд — жуй!
Разжевав она почувствовала приятный вкус с долгим послевкусием украшенный виски. Проглотила. – Ух ты как вкусно, где ты так научился?
– Потом расскажу.
Эти слова, как и алкоголь согрели её вены, значит будет какое-то потом. Да нет, бред. У него наверняка кто-то есть.
– Ты женат?
– Нет.
– Голубой?
– Розовый
– Это как?
– Лесбия н, вокруг смотри как много красивых мужчин, а меня к бабам тянет — он засмеялся.
– Чё ржёшь, мне и так хватает весёлых моментов в жизни, не хватало мне чтоб ещё твои подружки мне космы драли.
– Не бойся, а у тебя кто, то есть, мне готовиться к дуэли?
– Не я своего мачо прогнала уже три месяца назад.
– Мачо? Это как?
– Как в анекдоте.
– Не слышал.
– Ну это как алкаши во дворе пили и один говорит — настоящего мужика бабы называют, Мачо. – Самый плюгавенький воспрянул, говорит — так это… это я. Меня жена так называет. Тут окно раскрылось, и жена кричит. – Эй, чмо, а ну домой…
Андрей весело рассмеялся. – А с работы серьезно выгнали?
– Да.
– Жалеешь?
– Не, не знаю как маме сказать. Мой шеф друг отца, это как сын маминой подруги, во всем положительный. Такой пример… Скажу, что он меня выгнал, начнётся. Непутёвая… и прочее. Эх…
– Так не говори пока, найдешь другую работу, тогда скажешь.
– Я то да, только он первый отцу скажет, и тогда мне хана. Дятлы всех лесов прилетят клевать мой мозг.
– У тебя он есть?
– Кто?
– Мозг?
– Ты чё, офигел?
– Нет, я просто вспомнил как ты мою машину сумкой била, я в окно видел — Андрей засмеялся.
– Потому, что ты меня бесишь.
– И сейчас?
– Немного.
– Слышь Оль, давай я такси закажу, поедем в клуб, потанцуем. Как ты?
– Такая?
– В смысле?
– Ну мне накраситься надо.
– Давай, ты красься, я пойду переоденусь и такси вызову.
– А тебе завтра на работу не надо?
– Я договорюсь, у меня гибкая система.
Через пятнадцать минут Андрей заглянул в дверь.
– Готова?
– Нет ещё.
– Ладно, я на улице подожду, такси внизу. Ты давай побыстрее, ок?
– Сейчас накрашусь и спущусь.
Оля нанесла последние штрихи боевой раскраски, оценивающе себя оглядела. Блеск хмеля в её глазах озарял путь, цели у того пути не было. – Я долбаный самурай. Вжих-вжих — покривлялась она перед зеркалом как бы махая в воздухе воображаемой катаной. Хлопнула входной дверью и легко по лестнице сбежала со второго этажа вниз.
Андрей разговаривал с таксистом, увидев Ольгу, открыл дверь своего форда и сказал — Все что ты взяла с собой оставь здесь.
– Что всё?
– Ключи, карточки, документы, возьми то, что не жалко потерять.
– Ты собрался меня напоить до беспамятства?
– Это ты сделаешь сама, я не хочу завтра весь день ездить это всё искать.
– А как я без денег?
– Не бойся, это я тебе за аренду места парковки компенсацию выплачу.
– Ох какие мы благородные…
– Есть малехо… Ладно, не выделывайся, оставь всё здесь, вернёмся всё возьмешь назад.
– Предупреждаю, не надейся, между нами ничего не будет. Понял?
– Ты тоже не надейся, поняла?
– Как это?
– Так это. Давай, ложи все в бардачок, поехали, такси ждёт.
Таксист вырулил со двора, и машина понеслась по ночному городу.
– Куда мы едем? – Оля посмотрела на Андрея.
– Давай сначала пожрём. Ты что хочешь кебаб, пиццу или шаурму?
– Как правильно шаурма или шаверма?
– Если будем её есть сидя на бордюре, тогда шаурма, если на поребрике, тогда шаверма.
– Понятно.
Таксист остановил машину в центре города. Ольга с Андреем направились к ярко украшенной аппетитными картинками витрине. С горячими свертками в руках они устроились на лавочке, и запивая минералкой с аппетитом молодых людей слопали каждый свою порцию.
– Куда теперь? – спросила Оля
– Забыл спросить, ты привита?
– Да, у меня QR код в телефоне.
– Ф-ух, здорово. Тогда давай, тут есть один хороший клуб, и мне дай свой номер, а то потеряешься, где тебя потом искать?
– Заботливый?
– Не прикалывайся, я серьезно. Без тебя мне в наш дом возвращаться нельзя, соседи решат, что я тебя из-за парковки в речке утопил, или на органы продал. А если серьезно то это на всякий случай, ты мой тоже запиши.
В клубе громко играла музыка, диджей что-то зажигал… Низкие звуки басов заставляли громко говорить.
Андрей с Ольгой, подошли к барной стойке, Андрей заказал два коктейля. Оля попробовала, было вкусно.
– Идем танцевать — предложила она.
– Пошли — Андрей спрыгнул с высокого стула, подал ей руку и они задвигались в ритм музыки.
Тут неожиданно Ольга встала как вкопанная, раскрыла рот, и приложила к нему сложенные ладошки. Андрей тоже остановился глядя на неё недоуменно.
– Что?
– Мой шеф с Ленкой! – она схватила Андрея за руку и утянула обратно к барной стойке. Смех распирал её.
– Что будем делать?
– Сейчас — она махом допила свой коктейль — идем.
Виктор Вадимович с пышно грудой секретаршей ушли в самый конец зала за столик с мягкими диванами, к ним мигом прибежал официант, а Ольга с Андреем незаметно по периметру обошли зал и очутились у начальника с секретаршей за спиной.
Встав сзади Виктора Вадимовича Ольга одним пальцем постучала начальника по лысине. Он резко обернулся и увидел Ольгу.
– Добрый вечер Виктор Вадимович, я извиняюсь, увидела Вас и хотела спросить, что мне папе с мамой сказать? За что меня уволили? – она невинно подняла глазки к верху.
Здравствуй Оленька — заерзал бывший начальник — Ничего не говори, ты не уволена. Ты в отпуске до понедельника, по семейным обстоятельствам – в уме он добавил, по моим — Вот я специально секретаршу Леночку с собой взял, тебя ищу, чтобы тебе это сообщить. Хорошо, что тут тебя встретил. Лена — обратился он к спутнице — подготовишь соответствующие документы.
– Ага — хлопая большими ресницами ничего не понимая ответила Лена.
– А ты тут одна? – спросил он у Ольги.
– Нет, с захватчиком.
Виктор Вадимович вопросительно посмотрел на Ольгу и симпатичного парня у неё за спиной.
– Это захватчик, он мою парковку у дома захватил, мне пришлось машину возле речки под деревом ставить, там её птицы обосрали, потом меня… тоже. Вот по этому я так поздно пришла.
– А-а, теперь понятно, это мы оформим как производственная необходимость, негоже сотрудникам солидной фирмы на грязных автомобилях к офису подъезжать. Лена, это тоже отметь, и сегодня на 100% к оплате. Поняла?
– Да Витя, ой, Виктор Вадимович…
– Ну вот и славненько! Производственные вопросы порешали, а теперь по домам! К семьям, женам и детям! Так что Оля после короткого отпуска жду тебя отдохнувшей и посвежевшей в офисе.
Он встал и пошел к выходу. Официант с подносом замер посреди зала. Лена неуклюже на длинных шпильках засеменила за начальником следом.
Андрей махнул официанту рукой и они с Ольгой хохоча рухнули на мягкие диваны.
Оля проснулась, с трудом, через головную боль открыла глаза. Ну как открыла? Свет в них попадал. Горло болело, нёбо жгло, в ушах звенело. А о запахе во рту лучше не упоминать. Страшная мысль молнией мелькнула в голове, она резко двумя руками подняла одеяло, трусы и лифчик были на ней. Облегчение прокатилось по организму, хотя это ничего не доказывало. Потом стала возвращаться память, клуб, танцы, коктейли, потом такси, за ним поочередно, то белый унитаз, то белая ванная и его большие ладони умывают ей лицо. Он держал её за нос и заставлял высморкаться, потом она пила воду, и снова он нес её к унитазу, там поддерживал, и снова умывал…
– У-ууу – завыла она, вспоминая, весь этот кошмар.
На кухне что-то звякнуло. Ольга натянула одеяло до подбородка боясь пошевелиться.
– Проснулась? Жива?
– Ничего мне не говори и уходи — тихим голосом проговорила она.
В руках у него была литровая банка наполненная на треть водой, а в другой столовая ложка с прозрачной жидкостью. Он опустил ложку в воду и стал быстро мешать. Вода зашипела и вспенилась — Пей быстро!
Она сухими губами прильнула к банке и с наслаждением большими глотками пила сладковато кисленькую шипящую воду. Выпив почти до конца она громко нечаянно отрыгнула — Ой — посмотрела на него виновато.
– Жить будешь! Всё, я домой, спать… Возле кровати минералка, на тумбочке парацетамол. Отдыхай. Чё надо, звони. – Он встал и пошел к двери.
Предательский низ живота снова напомнил о себе.
Весь день Оля провалялась в кровати, то засыпала, потом потела, пила минералку и хотела забыть навсегда этот кошмар. Вечером стало лучше, она вылезла из кровати и долго стояла под теплыми струями воды. Села на кухне, и написала ему сообщение.
* Привет*
* привет * – пришел ответ
* что делаешь? *
* о тебе думаю*
* придешь? *
* да*.
Ярик очень подружился с молодым Рябчиком и целый день с ним играл. Так, в игре, он провел неделю, а потом я переехал с ним из этого города в пустынный домик в лесу, в шести верстах от Рябчика. Не успел я устроиться и как следует осмотреться на новом месте, как вдруг у меня пропадает Ярик. Весь день я искал его, всю ночь не спал, каждый час выходил на терраску и свистел. Утром, только собрался было идти в город, в милицию, являются мои дети с Яриком: он, оказалось, был в гостях у Рябчика. Я ничего не имею против дружбы собак, но нельзя же допустить, чтобы Ярик без разрешения оставлял службу у меня!
— Так не годится, — сказал я строгим голосом. — Это, брат, не служба. А кроме того, ты ушел без намордника, значит, каждый встречный имеет право тебя застрелить. Безобразный ты пес!
Я все высказал суровым голосом, и он выслушал меня, лежа на траве, виноватый, смущенный, не Ярик — золотистый гордый ирландец, а какая-то рыжая, ничтожная, сплющенная черепаха.
— Не будешь больше ходить к Рябчику? — спросил я более добрым голосом.
Он прыгнул ко мне на грудь. Это у него значило:
«Никогда не буду, добрый хозяин».
— Перестань лапиться! — сказал я строго.
И простил.
Он покатался в траве, встряхнулся и стал обыкновенным хорошим Яриком.
Мы жили в дружбе недолго, всего только неделю, а потом он снова куда-то исчез. Вскоре дети, зная, как я тревожусь о нем, привели беглеца: он опять сделал Рябчику незаконный визит. В этот раз я не стал с ним разговаривать и отправил в темный подвал, а детей просил, чтобы в следующий раз они только известили меня, но не приводили и не давали там ему пищи. Мне хотелось, чтобы он вернулся по доброй воле.
В темном подвале путешественник пробыл у меня сутки. Потом, как обыкновенно, я серьезно поговорил с ним и простил. Наказание подвалом подействовало только на две недели. Дети прибежали ко мне из города:
— Ярик у нас!
— Так ничего же ему не давайте, — велел я. — Пусть проголодается и придет сам, а я подготовлю ему хорошую встречу.
Прошел день. Наступила ночь. Я зажег лампу, сел на диван, стал читать книгу. Налетело на огонь множество бабочек, жуков, все это стало кружиться возле лампы, валиться на книгу, на шею, путаться в волосах. Но закрыть дверь на террасу было нельзя, потому что это был единственный вход, через который мог явиться ожидаемый Ярик. Я, впрочем, не обращал внимания на бабочек и жуков, книга была увлекательной, и шелковый ветерок, долетая из леса, приятно шумел. Я и читал и слушал музыку леса.
Но вдруг мне что-то показалось в уголку глаза. Я быстро поднял голову, и это исчезло. Теперь я стал прилаживаться так читать, чтобы, не поднимая головы, можно было наблюдать порог. Вскоре там показалось нечто рыжее, стало красться в обход стола, и, я думаю, мышь слышней пробежала бы, чем как это большое подползало под диван. Только знакомое неровное дыхание подсказало мне, что Ярик был под диваном и лежал как раз подо мной. Некоторое время я читаю и жду, но терпения у меня хватило ненадолго. Встаю, выхожу на террасу и начинаю звать Ярика строгим голосом и ласковым, громко и тихо, свистать и даже трубить. Так уверил я лежащего под диваном, что ничего не знаю о его возвращении. Потом я закрыл дверь от бабочек и говорю вслух:
— Верно, Ярик уже не придет, пора ужинать.
Слово «у ж и н а т ь» Ярик знает отлично. Но мне показалось, что после моих слов под диваном прекратилось даже дыхание.
В моем охотничьем столе лежит запас копченой колбасы, которая чем больше сохнет, тем становится вкуснее. Я очень люблю сухую охотничью колбасу и всегда ем ее вместе с Яриком. Бывало, мне довольно только ящиком шевельнуть, чтобы Ярик, спящий колечком, развернулся, как стальная пружина, и подбежал к столу, сверкая огненным взглядом.
Я выдвинул ящик — из-под дивана ни звука. Раздвигаю колени, смотрю вниз — нет ли там на полу рыжего носа. Нет, носа не видно. Режу кусочек, громко жую, заглядываю — нет, хвост не молотит. Начинаю опасаться, не показалась ли мне рыжая тень от сильного ожидания и Ярика вовсе и нет под диваном. Трудно думать, чтобы он, виноватый, не соблазнился даже колбасой — ведь он так любит ее. Если я, бывало, возьму кусочек, надрежу, задеру шкурку, чтобы можно было за кончик ее держаться пальцами и кусочек бы висел, как на нитке, то Ярик задерет нос вверх, стережет долго и вдруг прыгнет. Но мало того: если я успею во время прыжка отдернуть вверх руку с колбасой, то Ярик так и остается на задних ногах, как человек. Я иду с колбасой, и Ярик идет за мной на двух ногах, опустив передние лапы, как руки, и так мы обходим комнату и раз, и два, и даже больше. Я надеюсь в будущем посредством колбасы вообще приучить ходить его по-человечески и когда-нибудь во время городского гулянья появиться там под руку с рыжим хвостатым товарищем.
И так вот, зная, как Ярик любит колбасу, я не могу допустить, чтобы он был под диваном. Делаю последний опыт, бросаю вниз не кусочек, а только шкурку и наблюдаю. Но как внимательно я ни смотрю, ничего не могу заметить: шкурка исчезла как будто сама по себе. В другой раз я все-таки добился: видел, как мелькнул язычок.
Ярик тут, под диваном.
Теперь я отрезаю от колбасы круглый конец с носиком, привязываю нитку за носик и тихонечко спускаю вниз между коленками. Язык показался. Я потянул за нитку — язык скрылся. Переждав немного, спускаю опять — теперь показался нос, потом лапы.
Больше нечего в прятки играть: я вижу его и он меня видит. Поднимаю выше кусочек, Ярик поднимается на задние лапы, идет за мной, как человек, на двух ногах, на террасу, спускается по лесенке на четырех по-собачьи, опять поднимается, и так мы подходим к подвалу. Ну, вот теперь он понимает мою страшную затею и ложится на землю пластом, как черепаха. А я отворяю подвальную дверь и говорю:
— Пожалуйте, молодой человек!
Мой легавый щенок называется Ромул, но я больше зову его Ромой или просто Ромкой, а изредка величаю его Романом Василичем.
Расскажу случай, который был со мной в голодном году. Повадился ко мне на подоконник летать желторотый молодой грачонок. Видно, сирота был.