Читать рассказ паустовского струна

другие презентации на тему «К.Г.Паустовский «Корзина с еловыми шишками»»

«Рассказ Телеграмма Паустовский» — выявить, какие «зарубки на сердце» учащихся оставил рассказ К.Г.Паустовского «Телеграмма». Работа учащихся по темам проекта, отслеживание и оценка предварительных результатов. График работы над проектом: Уведомление родителей и учеников о предстоящем проекте. Что нового внёс писатель, а что не изменил?

«Писатель Паустовский» — Паустовский стал вожатым на московском трамвае, работал на санитарном поезде. Преображению действительности, созданию рукотворных субтропиков посвящена повесть Колхида (1934). К.Г.Паустовский. Могила располагается в зеленом квадрате, окруженном дорожками. К.Г. Паустовский с сыном Алешей. После нескольких переездов семья поселилась в Киеве.

«Корзина» — Как работает метод render? Что позволяет делать метод replace_html? При вызове фрагмента мы можем использовать метод render. Возможные проблемы. Код между do и end – тело формы. «Аяксификация» корзины: Какие возможности предоставляет технология AJAX? Шаг Г2: корзина, использующая технологию AJAX.

«Урок Паустовский Телеграмма» — Какие причины находит Настя, чтобы не ехать к матери? Что читает Настя в глазах скульптуры Гоголя? Для чего автор вводит в рассказ эпизод с клёном? О не будьте, не будьте В гуманности лживы! Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете. Какой урок совести я вынес из рассказа?

«Паустовский Заячьи лапы» — Панкрот. Мергле. Чтение мы очень любим, Обещаем не болтать. К.Д. Паустовский. Уитнс. Акту. План: Рассказ «Заячьи лапы». И выразительно читать! Ваня у ветеринара. Лесной пожар. Карл Петрович вылечил зайца. Раскрыть характер персонажей, Идею автора понять!

«Константин Георгиевич Паустовский» — В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом на Южном фронте Награждён орденом Ленина и другими орденами и медалями Умер 14 июля 1968 года. Константин Георгиевич Паустовский. Барсук. К.Г. Паустовский. Паустовский писал и для взрослых, и для детей. Паустовский тогда был ещё гимназистом.

КОРЗИНА С ЕЛОВЫМИ ШИШКАМИ

Рассказ К. ПАУСТОВСКОГО

Инсценировка А. Столбова
Музыка Ю. Никольского
по мотивам Э. Грига

Григ и ведущий К. Вахтеров
Дагни — девочка М. Корлбельиикова
Дагни — взрослая Е. Коровина
Маг да 3. Станго
Нильс А. Кубацкий
ОРКЕСТР п/у Ю. Никольского
Соло на рояле — Г. Орентлихер
Песенку Дагни исп. В. Иванова
Режиссер А. Столбов

КонстантинГеоргиевич Паустовский (р. 1892) — один из крупнейших совет¬ских писателей, автор увлекательных рассказов и повестей, ярких очерков и литературных воспоминаний.
Произведениям Паустовского характерны взволнованная лиричность и искренность повествования, глубина жизненных наблюдений и отточенность стиля. К аждый его рассказ — это тонкая и глубоко выразительная миниатюра, созданная кистью подлинного художника слова.
Первый рассказ «На реке» был опубликован в 1912 году, когда автору едва исполнилось двадцать лет. Юноша Паустовский прекрасно понимал, что он еще
недостаточно знает жизнь; чтобы сказать людям что-то важное, новое, поэтому, по примеру М. Горького, ушел «в люди», скитался по России, меняя профессии, никогда не оставляя мысли стать писателем. В «Золотой розе», книге о писательском труде, вспоминая эти годы, Паустовский говорит: «Я жил, работал… мечтал… что рано или поздно, в зрелом возраста или, может быть, даже в старости, но я начну писать». Этого требовало мое существо… потому что литература была для меня самым великолепным явлением е мире».
В годы странствий К. Паустовский много и упорно работает. Однако известность пришла к нему лишь в 1932 году, когда вышел «Кара-Бугаз»— талантливая и яркая книга о покорении пустыни.
Тогда же, в 90-е годы, Паустовский перебирается с Юга в Центральную полосу России, открыв для себя заповедную землю — Мещору. Здесь было все, что привлекало его с детства; глухие леса, озера, извилистые лесные реки, заброшенные дороги… «Я, — признается писатель, — навсегда полюбил Среднюю полосу России, с ее низкими к сиротливыми, но милыми небесами, с молочным дымком деревень, ленивым колокольным звоном, поземками
и скрипом розвальней»…
На рязанской земле К. Паустовским создано большинство его самых проникновенных и искренних произведений, навеянных русской природой в дни долгих скитаний по лесу, в предрассветные часы над рекой.
Может быть, шум сосен над Окой, пересвист лесных птиц и гулкое эхо подсказа¬ли писателю и одну из замечательных но¬велл «Корзину с еловыми шишками» — взволнованный рассказ о жизни великого норвежского композитора Эдварда Грига.
Эта новелла близка к «литературному портрету» — жанру, в котором Паустовский создал удивительно точные и поэтичные образы (сказочник Андерсен, писатель-романтик Александр Грин и др.). Литературный портрет знаменитого сказочника был создан писателем еще в детства…
Однажды мальчику Паустовскому была подарена книжка андерсеновских сказок. Играла музыка, горели разноцветные свечи… Он с трепетом раскрыл книгу, и вдруг сверкающие огни елки померкли, и из тумана, внезапно наполнившего комнату, поя¬вилась нескладная фигура великого датского сказочника. «Он долго рассматривал меня, прищурив один глаз и посмеиваясь, — впоследствии вспоминал ату «встречу» Паустовский, — потом достал из кармана белоснежный душистый платок, встряхнул им, и из платка вдруг выпала большая белая роза…».
Все мы представляем себе Андерсона именно таким, каким его изобразил Паусустовский… Таково уж свойство большого таланта уметь в немногих словах сказать о главном, одной фразой дать характер человека, показать его сущность, подметить то, что грезилось многим.
Вот так и в рассказе «Корзина с еловыми шишками» Паустовский несколькими яркими штрихами создает портрет Грига. О внешности композитора писатель почти не говорит. Но по тому, как герой новеллы прислушивается к голосу леса, как он добрыми смеющимися глазами присматривается к жизни земли, мы узнаем в нем великого норвежского композитора. Мы верим, что Григ мог быть только таким: беспредельно чутким и талантливым на добро человеком…
Вот он, невысокий, седоволосый, идет по осеннему лесу, наполненному солнцем и терпким запахом смолы… Беззвучно по¬качиваются ветви, тихо опадают желтые листы. Вокруг густая таинственная тишина. Но для Грига даже тишина была полна неповторимых мелодий и звуков. Для него весь мир — это величественная и прекрасная симфония, в которую вплетают свои голоса и золотисто-зеленые сосны, и сумрачные громады скал, и зыбкий воздух над фьордами, и даже корзина, наполненная смолистыми шишками.
Да, мир прекрасен, и его красота особенно чувствуется на закате жизни. Дочь лесника восьмилетняя Дагни Педерсен, без¬заботно собирающее шишки, даже не подозревает до чего красива земля: горы, море, люди, как красива она сама… Ста¬рый композитор, встретивший её в лесу, задумывает сделать Дагни подарок.
Это будет не тряпичная кукла и не безделушка, решает Григ, он напишет для нее музыкальную пьесу — о тишине весенних рассветов, о рокоте моря, бьющегося у норвежских берегов, о синеве неба и золотой осени. Это будет его подарок ко дню совершеннолетия Дагни, чтобы она, всту¬пая в жизнь, шла рука об руку с прекрасным, а, главное, чтобы помнила, что чело¬век счастлив и красив только тогда, когда отдает людям всю свою жизнь, работу, талант».
Мы не знаем, какова была дальнейшая жизнь Дагни Педерсен, но невольно верим, что её жизнь не прошла впустую.
«Корзина с еловыми шишками» — одно из наиболее лирических произведений Паустовского. Эта новелла радостна и чиста, как и сама музыка Эдварда Грига.
Б. Заболотских

Все леса хороши с их грибным воздухом и шелестом листьев. Но особенно хороши горные леса около моря. В них слышен шум прибоя. С моря постоянно наносит туман, и от обилия влаги буйно разрастается мох. Он свешивается с веток зелеными прядями до самой земли.
Кроме того, в горных лесах живет, как птица пересмешник, веселое эхо. Оно только и ждет, чтобы подхватить любой звук и швырнуть его через скалы.
Однажды Григ встретил в лесу маленькую девочку с двумя косичками — дочь лесника. Она собирала в корзину еловые шишки.

Стояла осень. Если бы можно было собрать все золото и медь, какие есть на земле, и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал на горах. К тому же кованые листья показались бы грубыми в сравнении с настоящими, особенно с листьями осины. Всем известно, что осиновые листья дрожат даже от птичьего свиста.

Как тебя зовут, девочка? — спросил Григ.

Вот беда! — сказал Григ. — Мне нечего тебе подарить. Я не ношу в кармане ни кукол, ни лент, ни бархатных зайцев.

У меня есть старая мамина кукла, — ответила девочка. — Когда-то она закрывала глаза. Вот так!

Девочка медленно закрыла глаза. Когда она вновь их открыла, то Григ заметил, что зрачки у нее зеленоватые и в них поблескивает огоньками листва.

А теперь она спит с открытыми глазами, — печально добавила Дагни. — У старых людей плохой сон. Дедушка тоже всю ночь кряхтит.

Слушай, Дагни, — сказал Григ, — я придумал. Я подарю тебе одну интересную вещь. Но только не сейчас, а лет через десять.

Дагни даже всплеснула руками.

Ой, как долго!

Понимаешь, мне нужно ее еще сделать.

А что это такое?

Узнаешь потом.

Разве за всю свою жизнь, — строго спросила Дагни, — вы можете сделать всего пять или шесть игрушек?

Григ смутился.

Да нет, это не так, — неуверенно возразил он. — Я сделаю ее, может быть, за несколько дней. Но такие вещи не дарят маленьким детям. Я делаю подарки для взрослых.

Я не разобью, — умоляюще сказала Дагни и потянула Грига за рукав. — И не сломаю. Вот увидите! У дедушки есть игрушечная лодка из стекла. Я стираю с нее пыль и ни разу не отколола даже самого маленького кусочка.

«Она совсем меня запутала, эта Дагни», — подумал с досадой Григ и сказал то, что всегда говорят взрослые, когда попадают в неловкое положение перед детьми:

Ты еще маленькая и многого не понимаешь. Учись терпению. А теперь давай корзину. Ты ее едва тащишь. Я провожу тебя, и мы поговорим о чем-нибудь другом.

Дагни вздохнула и протянула Григу корзину. Она действительно была тяжелая. В еловых шишках много смолы, и потому они весят гораздо больше сосновых.

Когда среди деревьев показался дом лесника, Григ сказал:

Ну, теперь ты добежишь сама, Дагни Педерсен. В Норвегии много денечек с таким именем и фамилией, как у тебя. Как зовут твоего отца?

Хагеруп, — ответила Дагни и, наморщив лоб, спросила: — Разве вы не зайдете к нам? У нас сеть вышитая скатерть, рыжий кот и стеклянная лодха. Дедушка позволит вам взять ее в руки.

Спасибо. Сейчас мне некогда. Прощай, Дагни!

Григ пригладил волосы девочки и пошел в сторону моря. Дагни, насупившись, смотрела ему вслед. Корзину она держала боком, из нее вываливались шишки.

«Я напишу музыку, — решил Григ. — На заглавном листе я прикажу напечатать: «Дагни Педерсен — дочери лесника Хагерупа Педерсена, когда ей исполнится восемнадцать лет».

В Бергене все было по-старому.
Все, что могло приглушить звуки, — ковры, портьеры и мягкую мебель — Григ давно убрал из дома. Остался только старый диван. На нем могло разместиться до десятка гостей, и Григ не решался его выбросить.
Друзья говорили, что дом композитора похож на жилище дровосека. Его украшал только рояль. Если человек был наделен воображением, то он мог услышать среди этих белых стен волшебные вещи — от рокота северного океана, что катил волны из мглы и ветра, что высвистывал над ними свою дикую сагу, до песни девочки, баюкающей тряпичную куклу.
Рояль мог петь обо всем — о порыве человеческого духа к великому и о любви. Белые и черные клавиши, убегая из-под крепких пальцев Грига, тосковали, смеялись, гремели бурей и гневом и вдруг сразу смолкали.
Тогда в тишине еще долго звучала только одна маленькая струна, будто это плакала Золушка, обиженная сестрами.
Григ, откинувшись, слушал, пока этот последний звук не затихал на кухне, где с давних пор поселился сверчок.
Становилось слышно, как, отсчитывая секунды с точностью метронома, капает из крана вода. Капли твердили, что время не ждет и надо бы поторопиться, чтобы сделать все, что задумано.

Григ писал музыку для Дагни Педерсен больше месяца. Началась зима. Туман закутал город по горло. Заржавленные пароходы приходили из разных стран и дремали у деревянных пристаней, тихонько посапывая паром.
Вскоре пошел снег. Григ видел из своего окна, как он косо летел, цепляясь за верхушки деревьев.
Невозможно, конечно, передать музыку словами, как бы ни был богат наш язык.
Григ писал о глубочайшей прелести девичества и счастья. Он писал и видел, как навстречу ему бежит, задыхаясь от радости, девушка с зелеными сияющими глазами. Она обнимает его за шею и прижимается горячей щекой к его седой небритой щеке. «Спасибо!» — говорит она, сама еще не зная, за что она благодарит его.
«Ты как солнце, — говорит ей Григ. — Как нежный ветер и раннее утро. У тебя на сердце расцвел белый цветок и наполнил все твое существо благоуханием весны. Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительна и прекрасна. Я старик, но я отдал молодежи жизнь, работу, талант. Отдал все без возврата. Поэтому я, может быть, даже счастливее тебя, Дагни.
Ты — белая ночь с ее загадочным светом. Ты — счастье. Ты — блеск зари. От твоего голоса вздрагивает сердце.
Да будет благословенно все, что окружает тебя, что прикасается к тебе и к чему прикасаешься ты, что радует тебя и заставляет задуматься»,
Григ думал так и играл обо всем, что думал. Он подозревал, что его подслушивают Он даже догадывался, кто этим занимается. Это были синицы на дереве, загулявшие матросы из порта, прачка из соседнего дома, сверчок, снег, слетавший с нависшего неба, и Золушка в заштопанном платье.
Каждый слушал по-своему.
Синицы волновались. Как они ни вертелись, их трескотня не могла заглушить рояля.

Загулявшие матросы рассаживались на ступеньках дома и слушали, всхлипывая. Прачка разгибала спину, вытирала ладонью покрасневшие глаза и покачивала головой. Сверчок вылезал из трещины в кафельной печке и поглядывал в щелку за Григом.
Падавший снег останавливался и повисал в воздухе, чтобы послушать звон, лившийся ручьями из дома. А Золушка смотрела, улыбаясь, на пол. Около ее босых ног стояли хрустальные туфельки. Они вздрагивали, сталкиваясь друг с другом, в ответ на аккорды, долетавшие из комнаты Грига.
Этих слушателей Григ ценил больше, чем нарядных и вежливых посетителей концертов.
В восемнадцать лет Дагни окончила школу.
По этому случаю отец отправил ее в Христианию погостить к своей сестре Магде. Пускай девочка (отец считал ее еще девочкой, хотя Дагни была уже стройной девушкой, с тяжелыми русыми косами) посмотрит, как устроен свет, как живут люди, и немного повеселится.
Кто знает, что ждет Дагни в будущем? Может быть, честный и любящий, но скуповатый и скучный муж? Или работа продавщицы в деревенской лавке? Или служба в одной из многочисленных пароходных контор в Бергене?
Магда работала театральной портнихой. Муж ее Нильс служил в том же театре парикмахером.
Жили они в комнатушке под крышей театра. Оттуда был виден пестрый от морских флагов залив и памятник Ибсену.
Пароходы весь день покрикивали в открытые окна. Дядюшка Нильс так изучил их голоса, что, по его словам, безошибочно знал, кто гудит — «Нордерней» из Копенгагена, «Шотландский певец» из Глазго или «Жанна д»Арк» из Бордо.

В комнате у тетушки Магды было множество театральных вещей: парчи, шелка, тюля, лент, кружев, старинных фетровых шляп с черными страусовыми перьями, цыганских шалей, седых париков, ботфорт с медными шпорами, шпаг, вееров и серебряных туфель, потертых на сгибе. Все это приходилось подшивать, чинить, чистить и гладить.
На стенах висели картины, вырезанные из книг и журналов: кавалеры времен Людовика XIV, красавицы в кринолинах, рыцари, русские женщины в сарафанах, матросы и викинги с дубовыми венками на головах.
В комнату надо было подыматься по крутой лестнице. Там всегда пахло краской и лаком от позолоты.
Дагни часто ходила в театр. Это было увлекательное занятие. Но после спектаклей Дагни долго не засыпала и даже плакала иногда у себя в постели.
Напуганная этим тетушка Магда успокаивала Дагни. Она говорила, что нельзя слепо верить тому, что происходит на сцене. Но дядюшка Нильс обозвал Магду за это «наседкой» и сказал, что, наоборот, в театре надо верить Есему. Иначе людям не нужны были бы никакие театры. И Дани верила.
Но все же тетушка Магда настояла на том, чтобы пойти для разнообразия в концерт.
Нильс против этого не спорил. «Музыка, — сказал он, — это зеркало гения».

Нильс любил выражаться возвышенно и туманно. О Дагни он говорил, что она похожа на первый аккорд увертюры. А у Магды, по его словам, была колдовская власть над людьми. Выражалась она в том, что Магда шила театральные костюмы. А кто же не знает, что человек каждый раз, когда надевает новый костюм, совершенно меняется. Вот так оно и выходит, что один и тот же актер вчера был гнусным убийцей, сегодня стал пылким любовником, завтра будет королевским шутом, а послезавтра — народным героем.
— Дагни, — кричала в таких случаях тетушка Магда, — заткни уши и не слушай эту ужасную болтовню! Он сам не понимает, что говорит, этот чердачный философ!
Был теплый июнь. Стояли белые ночи. Концерты проходили в городском парке под открытым небом.
Дагни пошла на концерт вместе с Магдой и Нильсом. Она хотела надеть свое единственное белое платье. Но Нильс сказал, что красивая девушка должна быть одета так, чтобы выделяться из окружающей обстановки. В общем, длинная его речь по этому поводу сводилась к тому, что в белые ночи надо быть обязательно в черном и, наоборот, в темные сверкать белизной платья.
Переспорить Нильса было невозможно, и Дагни надела черное платье из шелковистого мягкого бархата. Платье это Магда принесла из костюмерной.
Когда Дагни надела это платье, Магда согласилась, что Нильс, пожалуй, прав — ничто так не оттеняло строгую бледность лица Дагни и ее длинные, с отблеском старого золота косы, как этот таинственный бархат.
— Посмотри, Магда, — сказал вполголоса дядюшка Нильс, — Дагни так хороша, будто идет на первое свидание.
— Вот именно! — ответила Магда. — Что-то я не видела около себя безумного красавца, когда ты пришел на первое свидание со мной. Ты у меня просто болтун.
И Магда поцеловала дядюшку Нильса в голову.
Концерт начался после обычного вечернего выстрела из пушки в порту. Выстрел означал заход солнца.
Несмотря на вечер, ни дирижер, ни оркестранты не включили лампочек над пультами. Вечер был настолько светлый, что фонари, горевшие в листве лип, были зажжены, очевидно, только для того, чтобы придать нарядность концерту.
Дагни впервые слушала симфоническую музыку. Она произвела на нее странное действие. Все переливы и громы оркестра вызывали у Дагни множество картин, похожих на сны.
Потом она вздрогнула и подняла глаза. Ей почудилось, что худой мужчина во фраке, объявлявший программу концерта, назвал ее имя.
— Это ты меня звал, Нильс? — спросила Дагни дядюшку Нильса, взглянула на него и сразу же нахмурилась.
Дядюшка Нильс смотрел на Дагни не то с ужасом, не то с восхищением. И так же смотрела на нее, прижав ко рту платок, тетушка Магда.
— Что случилось? — спросила Дагни.
Магда схватила ее за руку и прошептала:
— Слушай!
Тогда Дагни услышала, как человек во фраке сказал:
— Слушатели из последних рядов просят меня повторить. Итак, сейчас будет исполнена знаменитая музыкальная пьеса Эдварда Грига, посвященная дочери лесника Хагерупа Педерсена Дагни Педерсен по случаю того, что ей исполнилось восемнадцать лет.

Дагни вздохнула так глубоко, что у нее заболела грудь. Она хотела сдержать этим вздохом подступавшие к горлу слезы, но это не помогло. Дагни нагнулась и закрыла лицо ладонями.
Скачала она ничего не слышала. Внутри у нее шумела буря. Потом она наконец услышала, как поет ранним утром пастуший рожок и в ответ ему сотнями голосов, чуть вздрогнув, откликается струнный оркестр.
Мелодия росла, подымалась, бушевала, как ветер, неслась по вершинам деревьев, срывала листья, качала траву, била в лицо прохладными брызгами. Дагни почувствовала порыв воздуха, исходивший от музыки, и заставила себя успокоиться.
Да! Это был ее лес, ее родина! Ее горы, песни рожков, шум ее моря!
Стеклянные корабли пенили воду. Ветер трубил в их снастях. Этот звук незаметно переходил в перезвон лесных колокольчиков, в свист птиц, кувыркавшихся в воздухе, в ауканье детей, в песню о девушке — в ее окно любимый бросил на рассвете горсть песку. Дагни слышала эту песню у себя в горах.
Так, значит, это был он! Тот седой человек, что помог ей донести до дому корзину с еловыми шишками. Это был Эдвард Григ, волшебник и великий музыкант! И она его укоряла, что он не умеет быстро работать.
Так вот тот подарок, что он обещал сделать ей через десять лет!
Дагни плакала, не скрываясь, слезами благодарности. К тому времени музыка заполнила все пространство между землей и облаками, повисшими над городом. От мелодических волн на облаках появилась легкая рябь. Сквозь нее светили звезды.
Музыка уже не пела. Она звала. Звала за собой в ту страну, где никакие горести не могли охладить любви, где никто не отнимает друг у друга счастья, где солнце горит, как корона в волосах сказочной доброй волшебницы.
В наплыве звуков вдруг возник знакомый голос. «Ты — счастье, — говорил он. — Ты — блеск зари!»
Музыка стихла. Сначала медленно, потом все разрастаясь, загремели аплодисменты.

Дагни встала и быстро пошла к выходу из парка. Все оглядывались на нее. Может быть, некоторым из слушателей пришла в голову мысль, что эта девушка и была той Дагни Педерсен, которой Григ посвятил свою бессмертную вещь.
«Он умер! — думала Дагни. — Зачем?» Если бы можно было увидеть его! Если бы он появился здесь! С каким стремительно бьющимся сердцем она побежала бы к нему навстречу, обняла бы за шею, прижалась мокрой от слез щекой к его щеке и сказала бы только одно слово: «Спасибо!» — «За что?» — спросил бы он. «Я не знаю… — ответила бы Дагни. — За то, что вы не забыли меня. За вашу щедрость. За то, что вы открыли передо мной то прекрасное, чем должен жить человек».
Дагни шла по пустынным улицам. Она не замечала, что следом за ней, стараясь не попадаться ей на глаза, шел Нильс, посланный Магдой. Он покачивался, как пьяный, и что-то бормотал о чуде, случившемся в их маленькой жизни.
Сумрак ночи еще лежал над городом. Но в окнах слабой позолотой уже занимался северный рассвет.
Дагни вышла к морю. Оно лежало в глубоком сне, без единого всплеска.
Дагни сжала руки и застонала от неясного еще ей самой, но охватившего все ее существо чувства красоты этого мира.
— Слушай, жизнь, — тихо сказала Дагни, — я люблю тебя.
И она засмеялась, глядя широко открытыми глазами на огни пароходов. Они медленно качались в прозрачной серой воде.
Нильс, стоявший поодаль, услышал ее смех и пошел домой. Теперь он был спокоен за Дагни. Теперь он знал, что ее жизнь не пройдет даром.

Корзина с еловыми шишками

Константин Паустовский

Корзина с еловыми шишками

1
Композитор Эдвард Григ проводил осень в лесах около Бéргена.
Все леса хороши с их грибным воздухом и шелестом листьев. Но особенно хороши горные леса около моря. В них слышен шум прибоя. С моря постоянно наносит туман, и от обилия влаги буйно разрастается мох. Он свешивается с веток зелёными прядями до самой земли.

Кроме того, в горных лесах живёт, как птица пересмешник, весёлое эхо. Оно только и ждёт, чтобы подхватить любой звук и швырнуть его через скалы.

Однажды Григ встретил в лесу маленькую девочку с двумя косичками – дочь лесника. Она собирала в корзину еловые шишки.

Стояла осень. Если бы можно было собрать всё золото и медь, какие есть на земле, и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал на горах. К тому же кованые листья показались бы грубыми в сравнении с настоящими, особенно с листьями осины. Всем известно, что осиновые листья дрожат даже от птичьего свиста.

– Как тебя зовут, девочка? – спросил Григ.

– Дáгни Пéдерсен, – вполголоса ответила девочка.

Она ответила вполголоса не от испуга, а от смущения. Испугаться она не могла, потому что глаза у Грига смеялись.

– Вот беда! – сказал Григ. – Мне нечего тебе подарить. Я не ношу в кармане ни кукол, ни лент, ни бархатных зайцев.

– У меня есть старая мамина кукла, – ответила девочка. – Когда-то она закрывала глаза. Вот так!

Девочка медленно закрыла глаза. Когда она вновь их открыла, то Григ заметил, что зрачки у неё зеленоватые и в них поблёскивает огоньками листва.

– А теперь она спит с открытыми глазами, – печально добавила Дагни. – У старых людей плохой сон. Дедушка тоже всю ночь кряхтит.

– Слушай, Дагни, – сказал Григ, – я придумал. Я подарю тебе одну интересную вещь. Но только не сейчас, а лет через десять.

Дагни даже всплеснула руками.

– Ой, как долго!

– Понимаешь, мне нужно её ещё сделать.

– А что это такое?

– Узнаешь потом.

– Разве за всю свою жизнь, – строго спросила Дагни, – вы можете сделать всего пять или шесть игрушек?

Григ смутился.

– Да нет, это не так, – неуверенно возразил он. – Я сделаю её, может быть, за несколько дней. Но такие вещи не дарят маленьким детям. Я делаю подарки для взрослых.

– Я не разобью, – умоляюще сказала Дагни и потянула Грига за рукав. – И не сломаю. Вот увидите! У дедушки есть игрушечная лодка из стекла. Я стираю с неё пыль и ни разу не отколола даже самого маленького кусочка.

«Она совсем меня запутала, эта Дагни», – подумал с досадой Григ и сказал то, что всегда говорят взрослые, когда попадают в неловкое положение перед детьми:

– Ты ещё маленькая и многого не понимаешь, учись терпению. А теперь давай корзину. Ты её едва тащишь. Я провожу тебя, и мы поговорим о чём-нибудь другом.

Дагни вздохнула и протянула Григу корзину. Она действительно была тяжёлая. В еловых шишках много смолы, и потому они весят гораздо больше сосновых.

Когда среди деревьев показался дом лесника, Григ сказал:

– Ну, теперь ты добежишь сама, Дагни Педерсен. В Норвегии много девочек с таким именем и фамилией, как у тебя. Как зовут твоего отца?

– Хáгеруп, – ответила Дагни и, наморщив лоб, спросила: – Разве вы не зайдёте к нам? У нас сеть вышитая скатерть, рыжий кот и стеклянная лодка. Дедушка позволит вам взять её в руки.

– Спасибо. Сейчас мне некогда. Прощай, Дагни!

Григ пригладил волосы девочки и пошёл в сторону моря. Дагни, насупившись, смотрела ему вслед. Корзину она держала боком, из неё вываливались шишки.

«Я напишу музыку, – решил Григ. – На заглавном листе я прикажу напечатать: «Дагни Педерсен – дочери лесника Хагерупа Педерсена, когда ей исполнится восемнадцать лет».

2

В Бергене все было по-старому.

Всё, что могло приглушить звуки, – ковры, портьеры и мягкую мебель – Григ давно убрал из дома. Остался только старый диван. На нём могло разместиться до десятка гостей, и Григ не решался его выбросить.

Друзья говорили, что дом композитора похож на жилище дровосека. Его украшал только рояль. Если человек был наделён воображением, то он мог услышать среди этих белых стен волшебные вещи – от рокота северного океана, что катил волны из мглы ветра, что высвистывал над ними свою дикую сагу, до песни девочки, баюкающей тряпичную куклу.

Рояль мог петь обо всём – о порыве человеческого духа к великому и о любви. Белые и чёрные клавиши, убегая из-под крепких пальцев Грига, тосковали, смеялись, гремели бурей и гневом и вдруг сразу смолкали.

Тогда в тишине ещё долго звучала только одна маленькая струна, будто это плакала Золушка, обиженная сёстрами.

Григ, откинувшись, слушал, пока этот последний звук не затихал на кухне, где с давних пор поселился сверчок.

Становилось слышно, как, отсчитывая секунды с точностью метронома, капает из крана вода. Капли твердили, что время не ждёт и надо бы поторопиться, чтобы сделать всё, что задумано.

Григ писал музыку для Дагни Педерсен больше месяца.
Началась зима. Туман закутал город по горло. Заржавленные пароходы приходили из разных стран и дремали у деревянных пристаней, тихонько посапывая паром.

Вскоре пошёл снег. Григ видел из своего окна, как он косо летел, цепляясь за верхушки деревьев.

Невозможно, конечно, передать музыку словами, как бы ни был богат наш язык.

Григ писал о глубочайшей прелести девичества и счастья.
Он писал и видел, как навстречу ему бежит, задыхаясь от радости, девушка с зелёными сияющими глазами. Она обнимает его за шею и прижимается горячей щекой к его седой небритой щеке. «Спасибо!» – говорит она, сама ещё не зная, за что она благодарит его.

«Ты как солнце, – говорит ей Григ. – Как нежный ветер и раннее утро. У тебя на сердце расцвёл белый цветок и наполнил всё твоё существо благоуханием весны. Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительна и прекрасна. Я старик, но я отдал молодёжи жизнь, работу, талант. Отдал всё без возврата. Поэтому я, может быть, даже счастливее тебя, Дагни.
Ты – белая ночь с её загадочным светом. Ты – счастье. Ты – блеск зари. От твоего голоса вздрагивает сердце.

Да будет благословенно всё, что окружает тебя, что прикасается к тебе и к чему прикасаешься ты, что радует тебя и заставляет задуматься!»

Григ думал так и играл обо всём, что думал. Он подозревал, что его подслушивают. Он даже догадывался, кто этим занимается. Это были синицы на дереве, загулявшие матросы из порта, прачка из соседнего дома, сверчок, снег, слетавший с нависшего неба, и Золушка в заштопанном платье.

Каждый слушал по-своему.

Синицы волновались. Как они ни вертелись, их трескотня не могла заглушить рояля.

Загулявшие матросы рассаживались на ступеньках дома и слушали, всхлипывая. Прачка разгибала спину, вытирала ладонью покрасневшие глаза и покачивала головой. Сверчок вылезал из трещины в кафельной печке и поглядывал в щёлку за Григом.

Падавший снег останавливался и повисал в воздухе, чтобы послушать звон, лившийся ручьями из дома. А Золушка смотрела, улыбаясь, на пол. Около её босых ног стояли хрустальные туфельки. Они вздрагивали, сталкиваясь друг с другом, в ответ на аккорды, долетавшие из комнаты Грига.

Этих слушателей Григ ценил больше, чем нарядных и вежливых посетителей концертов.

3

В восемнадцать лет Дагни окончила школу.

По этому случаю отец отправил её в Христианию погостить к своей сестре Магде. Пускай девочка (отец считал её ещё девочкой, хотя Дагни была уже стройной девушкой, с тяжёлыми русыми косами) посмотрит, как устроен свет, как живут люди, и немного повеселится.

Кто знает, что ждёт Дагни в будущем? Может быть, честный и любящий, но скуповатый и скучный муж? Или работа продавщицы в деревенской лавке? Или служба в одной из многочисленных пароходных контор в Бергене?

Магда работала театральной портнихой. Муж её Нильс служил в том же театре парикмахером.

Жили они в комнатушке под крышей театра. Оттуда был виден пёстрый от морских флагов залив и памятник Ибсену.

Пароходы весь день покрикивали в открытые окна. Дядюшка Нильс так изучил их голоса, что, по его словам, безошибочно знал, кто гудит – «Нордерней» из Копенгагена, «Шотландский певец» из Глазго или «Жанна д»Арк» из Бордо.

В комнате у тётушки Магды было множество театральных вещей: парчи, шёлка, тюля, лент, кружев, старинных фетровых шляп с чёрными страусовыми перьями, цыганских шалей, седых париков, ботфорт с медными шпорами, шпаг, вееров и серебряных туфель, потёртых на сгибе. Всё это приходилось подшивать, чинить, чистить и гладить.

На стенах висели картинки, вырезанные из книг и журналов: кавалеры времен Людовика XIV, красавицы в кринолинах, рыцари, русские женщины в сарафанах, матросы и викинги с дубовыми венками на головах.

В комнату надо было подыматься по крутой лестнице. Там всегда пахло краской и лаком от позолоты.

4

Дагни часто ходила в театр. Это было увлекательное занятие. Но после спектаклей Дагни долго не засыпала и даже плакала иногда у себя в постели.

Напуганная этим тётушка Магда успокаивала Дагни. Она говорила, что нельзя слепо верить тому, что происходит на сцене. Но дядюшка Нильс обозвал Магду за это «наседкой» и сказал, что, наоборот, в театре надо верить всему. Иначе людям не нужны были бы никакие театры. И Дани верила.

Но всё же тётушка Магда настояла на том, чтобы пойти для разнообразия в концерт.

Нильс против этого не спорил. «Музыка, – сказал он, – это зеркало гения».

Нильс любил выражаться возвышенно и туманно. О Дагни он говорил, что она похожа на первый аккорд увертюры. А у Магды, по его словам, была колдовская власть над людьми. Выражалась она в том, что Магда шила театральные костюмы. А кто же не знает, что человек каждый раз, когда надевает новый костюм, совершенно меняется. Вот так оно и выходит, что один и тот же актёр вчера был гнусным убийцей, сегодня стал пылким любовником, завтра будет королевским шутом, а послезавтра – народным героем.

– Дагни, – кричала в таких случаях тетушка Магда, – заткни уши и не слушай эту ужасную болтовню! Он сам не понимает, что говорит, этот чердачный философ!

Был тёплый июнь. Стояли белые ночи. Концерты проходили в городском парке под открытым небом.

Дагни пошла на концерт вместе с Магдой и Нильсом. Она хотела надеть своё единственное белое платье. Но Нильс сказал, что красивая девушка должна быть одета так, чтобы выделяться из окружающей обстановки. В общем, длинная его речь по этому поводу сводилась к тому, что в белые ночи надо быть обязательно в чёрном и, наоборот, в тёмные сверкать белизной платья.

Переспорить Нильса было невозможно, и Дагни надела чёрное платье из шелковистого мягкого бархата. Платье это Магда принесла из костюмерной.

Когда Дагни надела это платье, Магда согласилась, что Нильс, пожалуй, прав – ничто так не оттеняло строгую бледность лица Дагни и её длинные, с отблеском старого золота косы, как этот таинственный бархат.

– Посмотри, Магда, – сказал вполголоса дядюшка Нильс, – Дагни так хороша, будто идёт на первое свидание.

– Вот именно! – ответила Магда. – Что-то я не видела около себя безумного красавца, когда ты пришёл на первое свидание со мной. Ты у меня просто болтун.

И Магда поцеловала дядюшку Нильса в голову.

Концерт начался после обычного вечернего выстрела из пушки в порту. Выстрел означал заход солнца.

Несмотря на вечер, ни дирижёр, ни оркестранты не включили лампочек над пультами. Вечер был настолько светлый, что фонари, горевшие в листве лип, были зажжены, очевидно, только для того, чтобы придать нарядность концерту.

Дагни впервые слушала симфоническую музыку. Она произвела на неё странное действие. Все переливы и громы оркестра вызывали у Дагни множество картин, похожих на сны.

Потом она вздрогнула и подняла глаза. Ей почудилось, что худой мужчина во фраке, объявлявший программу концерта, назвал её имя.

– Это ты меня звал, Нильс? – спросила Дагни дядюшку Нильса, взглянула на него и сразу же нахмурилась.

Дядюшка Нильс смотрел на Дагни не то с ужасом, не то с восхищением. И так же смотрела на неё, прижав ко рту платок, тётушка Магда.

– Что случилось? – спросила Дагни.

Магда схватила её за руку и прошептала:

– Слушай!

Тогда Дагни услышала, как человек во фраке сказал:

– Слушатели из последних рядов просят меня повторить. Итак, сейчас будет исполнена знаменитая музыкальная пьеса Эдварда Грига, посвящённая дочери лесника Хагерупа Педерсена Дагни Педерсен по случаю того, что ей исполнилось восемнадцать лет.

Дагни вздохнула так глубоко, что у неё заболела грудь. Она хотела сдержать этим вздохом подступавшие к горлу слёзы, но это не помогло. Дагни нагнулась и закрыла лицо ладонями.

Скачала она ничего не слышала. Внутри у неё шумела буря. Потом она наконец услышала, как поёт ранним утром пастуший рожок и в ответ ему сотнями голосов, чуть вздрогнув, откликается струнный оркестр.

Мелодия росла, подымалась, бушевала, как ветер, неслась по вершинам деревьев, срывала листья, качала траву, била в лицо прохладными брызгами. Дагни почувствовала порыв воздуха, исходивший от музыки, и заставила себя успокоиться.

Да! Это был её лес, её родина! Её горы, песни рожков, шум её моря!

Стеклянные корабли пенили воду. Ветер трубил в их снастях. Этот звук незаметно переходил в перезвон лесных колокольчиков, в свист птиц, кувыркавшихся в воздухе, в ауканье детей, в песню о девушке – в её окно любимый бросил на рассвете горсть песку. Дагни слышала эту песню у себя в горах.

Так, значит, это был он! Тот седой человек, что помог ей донести до дому корзину с еловыми шишками. Это был Эдвард Григ, волшебник и великий музыкант! И она его укоряла, что он не умеет быстро работать.

Так вот тот подарок, что он обещал сделать ей через десять лет!

Дагни плакала, не скрываясь, слезами благодарности. К тому времени музыка заполнила всё пространство между землёй и облаками, повисшими над городом. От мелодических волн на облаках появилась лёгкая рябь. Сквозь неё светили звёзды.

Музыка уже не пела. Она звала. Звала за собой в ту страну, где никакие горести не могли охладить любви, где никто не отнимает друг у друга счастье, где солнце горит, как корона в волосах сказочной доброй волшебницы.

В наплыве звуков вдруг возник знакомый голос. «Ты – счастье, – говорил он. – Ты – блеск зари!»

Музыка стихла. Сначала медленно, потом всё разрастаясь, загремели аплодисменты.

Дагни встала и быстро пошла к выходу из парка. Все оглядывались на неё. Может быть, некоторым слушателям пришла в голову мысль, что эта девушка и была той Дагни Педерсен, которой Григ посвятил свою бессмертную вещь.

«Он умер! – думала Дагни. – Зачем?» Если бы можно было увидеть его! Если бы он появился здесь! С каким стремительно бьющимся сердцем она побежала бы к нему навстречу, обняла бы за шею, прижалась мокрой от слёз щекой к его щеке и сказала бы только одно слово: «Спасибо!» – «За что?» – спросил бы он. «Я не знаю… – ответила бы Дагни. – За то, что вы не забыли меня. За вашу щедрость. За то, что вы открыли передо мной то прекрасное, чем должен жить человек».

Дагни шла по пустынным улицам. Она не замечала, что следом за ней, стараясь не попадаться ей на глаза, шёл Нильс, посланный Магдой. Он покачивался, как пьяный, и что-то бормотал о чуде, случившемся в их маленькой жизни.

Сумрак ночи ещё лежал над городом. Но в окнах слабой позолотой уже занимался северный рассвет.

Дагни вышла к морю. Оно лежало в глубоком сне, без единого всплеска.

Дагни сжала руки и застонала от неясного ещё ей самой, но охватившего всё её существо чувства красоты этого мира.

– Слушай, жизнь, – тихо сказала Дагни, – я люблю тебя.

И она засмеялась, глядя широко открытыми глазами на огни пароходов. Они медленно качались в прозрачной серой воде.

Нильс, стоявший поодаль, услышал её смех и пошёл домой. Теперь он был спокоен за Дагни. Теперь он знал, что её жизнь не пройдёт даром.

К.Паустовский. Секреты «Корзины с еловыми шишками»

Автор: Вершинина Тамара Борисовна, преподаватель по классу фортепиано МБУ ДО ДШИ №1, г.Димитровград Ульяновской области

Уважаемые коллеги, предлагаю вашему вниманию методическую разработку «К.Паустовский. Секреты «Корзины с еловыми шишками». Данный материал будет интересен учителям начальной школы, педагогам русского языка и литературы, музыки и МХК СОШ, преподавателям школ искусств.
Цель
: Анализ композиции рассказа К. Паустовского «Корзина с еловыми шишками»
Много лет мне не давала покоя эта тема. Я посмотрела конспекты уроков на различных сайтах и в печати, побеседовала с коллегами, познакомилась с литературой о писателе и его творчеством. Ответ на вопрос, почему рассказ был назван именно так — «Корзина с еловыми шишками»- сводился к следующему:
а) если бы Дагни не пошла за шишками в лес, она не встретила бы Эдварда Грига;
б) композитор помог девочке донести тяжёлую корзину, так началось их знакомство;
в) девочка понравилась Григу, и у него появилась мысль написать музыку для Дагни.
План рассказа был, примерно, таким:
1. Встреча в лесу
2. В доме Э.Грига
3. Дагни на концерте.
4. Долгожданный подарок.
Но было ощущение, упущено что-то важное в тексте. Ведь почему-то К.Паустовский не назвал рассказ, например, «Дагни» или «Э.риг», «Музыка»! Значит, есть какой-то секрет в корзине с еловыми шишками!
Подумалось, что нужно идти от главной идеи рассказа. Это слова композитора, обращённые к Дагни: «Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительна и прекрасна». К этой мысли ведёт нас писатель. В конце рассказа мы слышим тихий голос Дагни: «Слушай, жизнь, я люблю тебя. Девушка счастлива!
Двигаемся в обратном направлении. Дагни благодарна композитору за музыкальный подарок, который был обещан ей десять лет назад во время встречи в лесу, когда Э. Григ помог ей донести тяжёлую
корзину с еловыми шишками. Почему автор несколько раз повторяет, что корзина тяжела
? Недавно встретились слова К.Паустовского, звучащие как «завещание» нам: «Читайте, читайте и читайте, чтобы не терять ни одной капли драгоценного содержания книг». Мне кажется, что писатель хотел, чтобы мы «вчитались» в каждое слово рассказа и «докопались» до понимания того, что «Корзина с еловыми шишками» — это трудная Жизнь Дагни, это синоним безрадостного детства
ребёнка!
Это первый
секрет писателя. Смотрим, что написано в тексте и поражаемся мастерству автора:
«Однажды Григ встретил в лесу маленькую
девочку(ей 8 лет) с двумя косичками – дочь лесника. Она собирала в корзину еловые шишки. Он предложил свою помощь: «А теперь давай корзину. Ты ее едва тащишь
. Я провожу тебя, и мы поговорим о чем-нибудь другом….Дагни вздохнула и протянула Григу корзину. Она действительно была тяжелая
. В еловых шишках много смолы, и потому они весят гораздо больше сосновых…..Дагни, насупившись, смотрела ему вслед. Корзину она держала боком, из нее вываливались шишки
».
Что мы узнаём из коротких фраз о жизни Дагни. В доме есть «маленькая стеклянная лодка (у дедушки), вышитая скатерть, рыжий кот, старая мамина кукла,.когда-то она закрывала глаза… А теперь она спит с открытыми глазами». Здесь единственный раз упоминается мама
ребёнка. Видимо, её нет. Нет материнского тепла и заботы (иначе бы её не послали одну
в лес собирать тяжёлые еловые шишки), девочке не дарят игрушки, ей нечем и не с кем играть. На ней лежит обязанность по уборке дома. Поэтому она и хотела сразу же получить подарок от композитора и не поняла, почему тот отсрочил его на десять лет. Дагни добрая девочка. Она жалеет старую куклу и больного дедушку. Может быть, шишки с целебным запахом хвои и смолы помогают ему дышать. Но, главная мысль экспозиции — радости и счастья в жизни маленькой героини нет.
Описание осени и состояние девочки контрастируют друг с другом. Потому что красоту природы видит автор и Э.Григ, а печаль девочки выражается в её словах, вздохах и коротких взглядах. Потому композитор и решил написать для неё музыку, которая изменила бы её мироощущение, сделала её счастливой.

Мне нравится иллюстрация Екатерины Чудновской, которая очень точно передаёт настроение и характер первой части рассказа
Второй
секрет рассказа в следующем: композитор спрашивает девочку: «Как зовут твоего отца?» – Хагеруп,–ответила Дагни. В переводе со скандинавского языка это имя означает «герой», но самое главное то, что полное имя композитора – Эдвард Хагеруп Григ!
Об этом умалчивает писатель, но можно предположить, что он хотел сказать, что музыкант становится как бы «духовным» отцом девочки. Перед расставанием он «пригладил волосы девочки». Это «родительский» жест. Когда писатель называет жилище Грига домом «дровосека» (в нём нет ничего лишнего, как и у отца Дагни – лесника Хагерупа), он указывает на их близость к Дагни и родство взглядов.
Во второй части рассказа композитор-«волшебник» сочиняет музыку для Дагни. Он представляет её то девочкой, баюкающей тряпичную куклу, то Золушкой, в заштопанном платье и обиженной сестрами. Но постепенно девочка становится девушкой с зелеными сияющими глазами
, и вот уже появляются хрустальные туфельки, и впереди — встреча с прекрасным – с музыкой, со счастьем!
К.Паустовский вкладывает в уста Э.Грига главную мысль рассказа, обращённую не только к Дагни, но и ко всем нам, об удивительной красоте жизни. А далее композитор добавляет, что он счастливее Дагни, потому что «отдал молодежи жизнь, работу, талант. Отдал все без возврата». Это, по моему мнению, другая, более высокая, «героическая
» сторона счастья. Не всем она дана, но среди выдающихся людей можно назвать К.Паустовского и Э.Грига.

В заключительной части рассказа Дагни на концерте слушает музыку, написанную для неё. Её охватывает чувство благодарности к композитору, который когда-то помог ей донести корзину с еловыми шишками(появляется связующая нить с первой частью), а теперь открыл перед ней «то прекрасное, чем должен жить человек».

Писатель показывает, как «занимается северный рассвет, как мучительно рождается новая
Дагни.
«Дагни сжала руки и застонала
от неясного еще ей самой, но охватившего все ее существо чувства красоты этого мира.
– Слушай, жизнь, – тихо сказала Дагни, – я люблю тебя.
«И она засмеялась, глядя широко открытыми глазами
на огни пароходов. Нильс, стоявший поодаль, услышал ее смех и пошел домой. Теперь он был спокоен за Дагни. Теперь он знал, что ее жизнь не пройдет даром». Думаю, что план рассказа может быть таким:
1.Корзина с еловыми шишками (безрадостное детство Дагни). Обещанный подарок.
2.Э.Григ музыкант – «волшебник».
«Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она(жизнь) удивительна и прекрасна».
3. Дагни на концерте. Благодарность композитору, он открыл «то прекрасное, чем должен жить человек»
. 4.«Слушай, жизнь, – тихо сказала Дагни, – я люблю тебя».
« Её жизнь не пройдёт даром».
Это уже другая, обновлённая
, Дагни. Для неё начинается новая
жизнь.
А вот и третий
секрет К. Паустовского: имя Дагни в переводе со скандинавского языка означает «Новый день»!

Композиция рассказа К.Паустовского построена таким образом, чтобы показать постепенное изменение мироощущения человека, понимание красоты и счастья жизни, и в этом помогает музыка великого композитора Э.Грига.
«Дарить людям «сказку жизни»- способность открывать прекрасное и романтичное в самом обыденном — вот основная задача человека на земле» Э.Григ

Коротенький, но очень трогательный рассказ Струна переносит нас в тяжелые годы войны. Горе и страдания не смогли лишить людей способности воспринимать прекрасное. В 1941 году на осажденном фашистами острове плечом к плечу с бойцами сражалось несколько артистов. По вечерам, несмотря на обстрелы, они давали концерты. Скрипка музыканта Егорова была «ранена» осколком: на ней осталась единственная струна. Но, подобно Паганини, Егоров прекрасно играл на одной струне, пока та не лопнула. Вскоре музыкант погиб, а инструмент отправили в Ленинград. Скрипка, на которую натянули новые струны, попала в руки дирижера симфонического оркестра. Оказалось, что она сделана прекрасным итальянским мастером. С тех пор на ней играл лучший скрипач консерватории.

Осколок снаряда порвал струны на скрипке. Осталась только одна, последняя. Запасных струн у музыканта Егорова не было, достать их было негде, потому что дело происходило осенью 1941 года на осажденном острове Эзеле в Балтийском море. Даже не на самом острове, а на небольшом его клочке – на косе Цераль, где советские моряки отбивали непрерывные атаки немцев.

Оборона этого полуострова войдет в историю войны как одна из ее величавых страниц. Он прославлен бесстрашием советских людей. Эти люди дрались до последней пули.

Налетали ветры, и неспокойно шумело море. Оно было блестящим и серым, как свежий разрез на свинце. Окончились северные летние ночи, но закаты, как всегда на Эзеле, медленно горели над водой, и сонно шумел сосновый лес, разросшийся на дюнах. Шум сосен не проникал в окопы. Его заглушали взрывы, свист бомб, визг мин и хватающий за сердце рев бомбардировщиков.

Война застала на Эзеле нескольких советских актеров – мужчин и женщин. Днем мужчины вместе с бойцами рыли окопы и отбивали немецкие атаки, а женщины перевязывали раненых и стирали бойцам белье. А ночью, если не было боя, актеры устраивали концерты и спектакли на маленьких полянах в лесу.

«Хорошо, – скажете вы, – конечно, в темноте можно слушать пение или музыку (если актеры поют вполголоса, а музыканты играют под сурдинку, чтобы звуки не долетали до неприятеля), но непонятно, как актеры ухитрялись разыгрывать спектакли в ночном лесу, где мрак плотнее, чем в поле или над открытой водой. Что в этом мраке могли увидеть зрители? Музыканты привыкли играть в темноте, но как же другие актеры?»

А они показывали морякам сцены из Шекспира, Чехова и «Профессора Мамлока» Фридриха Вольфа.

Но война и отсутствие света по ночам создали свои традиции и выдумки. Как только начинался спектакль, зрители наводили на актеров узкие лучи карманных электрических фонариков. Лучи эти все время перелетали, как маленькие огненные птицы, с одного лица на другое, в зависимости от того, кто из актеров в это время говорил. Но чаще всего лучи останавливались на лице молоденькой актрисы Елагиной и подолгу замирали на нем, хотя Елагина и молчала. В ее улыбке, в глазах каждый из моряков находил любимые черты, которые он давно, с первых дней войны, берег в самом надежном уголке сердца.

На Егорова зрители никогда не наводили лучи фонариков. Всегда он играл в темноте, и единственной точкой света, которую он часто видел перед собой, была большая звезда. Она лежала на краю моря, как забытый маяк. Ее не могли погасить залпы тяжелых батарей, не мог задушить желтый дым разрывов. Она сверкала, как напоминание о победе, неизменности мира, будущем покое, и, может быть, за это моряки и актеры полюбили эту звезду и прозвали ее «подругой».

Струны на скрипке были порваны, и Егоров больше не мог играть. На первом же ночном концерте он сказал об этом невидимым зрителям. Неожиданно из лесной темноты чей-то молодой голос неуверенно ответил:

– А Паганини играл и на одной струне…

Паганини! Разве Егоров мог равняться с ним, с великим музыкантом!

Егоров медленно прижал скрипку к плечу. Большая звезда спокойно горела на краю залива. Свет ее не мерцал, не переливался, как всегда. Звезда как будто притихла и приготовилась слушать музыканта. Егоров поднял смычок. И неожиданно одна струна запела с такой же силой и нежностью, как могли бы петь все струны.

Тотчас вспыхнули электрические фонарики. Впервые их лучи ударили в лицо Егорова, и он закрыл глаза. Играть было легко, будто сухие, легкие пальцы Паганини водили смычком по изуродованной скрипке. Слеза сползла из-под закрытых век музыканта, и в коротком антракте войны, в глухом лесу, где пахло вереском и гарью, звенела и росла мелодия Чайковского, и от ее томительного напева, казалось, разорвется, не выдержит сердце.

Последняя струна действительно не выдержала силы звуков и порвалась. Она зажужжала, как шмель, и затихла. Сразу же свет фонариков перелетел с лица Егорова на скрипку. Скрипка замолчала надолго. И свет фонариков погас. Толпа слушателей только вздохнула. Аплодировать в лесу было нельзя – могли услышать немцы.

Я рассказываю подлинный случай. Поэтому напрасно читатель будет ждать ловко придуманной развязки. Она оказалась очень простой: Егоров умер. Он был убит через два дня во время ночного боя. Ему не на чем было играть, и он стал обыкновенным бойцом обыкновенной пехотной части.

Его похоронили в грубой песчаной земле, когда накрапывал дождь, море затянулось туманом. На ветвях сидели мокрые синицы. Они уже привыкли к свисту пуль и только удивленно попискивали, когда пуля ударяла в ствол дерева и с листьев сыпались брызги.

Скрипку Егорова бойцы положили в футляр, зашили в старое байковое одеяло и передали летчику, улетавшему в Ленинград. Летчик сразу же набрал высоту, чтобы уйти от немецких зениток. Десятки огней вспыхивали за хвостом самолета.

В Ленинграде летчик отнес скрипку главному дирижеру Консерватории. Тот взял ее двумя пальцами, взвесил в воздухе и улыбнулся, – это была итальянская скрипка, потерявшая вес от старости и многолетнего пения.

– Я передам ее лучшему скрипачу нашего симфонического оркестра, – сказал летчику дирижер Консерватории.

Летчик – простой белобрысый парень – кивнул головой и улыбнулся.

Где теперь эта скрипка – я не знаю. Говорят, что она в Москве. Но где бы она ни была, она играет прекрасные симфонии, знакомые нам и любимые нами, как старое небо Европы, как слово Пушкина, Шекспира или Гейне. Она играет мелодии Чайковского, Шостаковича и Шапорина.

Звуки симфонии так могучи, что рождают ветер. Вы, должно быть, заметили, как он порывами налетает на вас со сцены, шевелит волосы, заставляет сердца слушателей дрожать от гордости за человека.

Поют сотни струн, поют гобои и трубы, – победа придет! Потому что не может не победить наша страна, где люди идут в бой, унося в душе звуки скрипичных песен, где так просто умирают за будущее скромные музыканты и где созданы могучие симфонии, потрясающие мир.

2021

Россия

русский

12:59:19