Чьими то как пишется

По образованию Дарья антрополог, но при всей любви к этой науке не может заниматься ею, потому что она мало применима к жизни и не приносит денег. А героине важно быть финансово независимой, поэтому она стала работать, но всё ещё ищет себя и «строит дом», наполненный историями о людях.

— Помню твоё первое появление на «ВЫСИ» два года назад. Тогда ты говорила о себе в мужском роде. Почему ассоциируешь себя с «пацаном» и иногда пишешь от лица парня?

— Так было раньше, лет до 20. Изначально я считала, что поэтессу воспринимать всерьёз никто не станет, пусть лучше будет поэт — этакий загадочный одиночка, что пишет о любви. Это ушло по ходу моего взросления и выступлений на «ВЫСИ». Позже я поняла, что долгое время отрицала в себе женственность и видела силу — не только физическую, но и моральную — именно в мужских паттернах поведения. Иными словами, косить под пацана — значит быть сильной. Хорошо, что это время прошло, а то самообман какой-то.

— Как относишься к феминизму?

— Это явление многогранное, но, если не углубляться и обобщить, на мой взгляд, это явление положительное и очень нужное для общества в целом. Мужчина и женщина равны в правах, они одинаково ценны, и ни патриархальный уклад, ни амбиции и мнимое превосходство какой-либо из сторон не в силах изменить этого.

— Чем ещё занимаешься? Музыка? Хобби?

— Пою, учусь играть на гитаре, раньше часто рисовала, даже пыталась портреты на заказ писать. Люблю творчество и, если есть силы и время, что-нибудь творю. Чаще это подарков касается, когда хочу показать, насколько мне дорог человек. В школе танцевала — 10 лет в образцовом танцевальном коллективе — теперь это только тёплые воспоминания, видео с концертов и редкие танцы перед зеркалом, пока никто не видит.

— Почему пока никто не видит? Стесняешься?

— Танцы — для души по большей части, поэтому только для меня. Например, когда делаю уборку по дому под музыку: включится хороший трек, под который захочется потанцевать — неважно какой, народный или что-то для контемпа. Или когда уставшая хочу как-то выплеснуть свою усталость, расслабиться. В общем, это что-то спонтанное, нелогичное, так что лучше пусть будет только для меня.

— А поэтический процесс — это спонтанность или продуманность?

— Творческий процесс тоже абсолютно спонтанная штука. Есть одно стихотворение, оно довольно-таки кривенькое, но дорого мне как воспоминание — вот оно было написано внезапно, когда я пришла в общагу с занятий после университета. Надо было заниматься стиркой, но я кинулась писать. В итоге «проспала» стирку, само собой, свою очередь. Поэтому это очень часто спонтанно для меня.

— Расскажи о своих стихах: о чём пишешь, что выражаешь, какую форму предпочитаешь?

— Пишу о людях. Иногда о своих личных переживаниях. Темы старые как мир в обоих случаях: рефлексия по поводу детских воспоминаний, любовь, смерть, несовершенство общества. Тянет и к остросоциальным темам — хочется показать тему изощрённо, сложить её в стихи и усилить ощущение несправедливости и неправильности с помощью художественных приёмов. Иногда стихотворение позволяет пережить и прочувствовать глубже боль человека, будь то потеря близкого, насилие со стороны любимого человека, потеря родителей и т. д. Есть стихи и полегче в эмоциональном плане — стихотворения о любви, пространные, околофилософские, даже что-то о природе — тут уже по настроению. По форме я пробую разное, что навеет. Иногда что-то под Бродского, иногда что-то около рэпа. Терминами не бросаюсь, это ни к чему, да и я особо не заморачиваюсь над «скелетом» — дактиль ли выбрать или амфибрахий. Хотя, может, и зря — время покажет.

Вообще о своём творчестве ничего не хочется заявлять — просто почитайте, послушайте, прочувствуйте. А заявить что-то миру хотелось именно остросоциальными текстами — посмотрите, это всё неправильно: человек ценен, как и его переживания, но что с ним делает жизнь. Это больно, это тяжело, прочувствуйте это на себе хотя бы в момент прочтения. Эмпатия — путь к пониманию и принятию. Это очень важно.

— Ты говоришь, что поэзия позволяет пережить чужую боль от потери близкого или насилия. А в твоей жизни были невосполнимые утраты и сталкивалась ли ты с насилием на личном опыте?

— Утрат было несколько. Оба раза это смерть моих бабушек. Они были в разное время, но, скажем так, в непростое время для меня, когда человек ещё формируется. Поэтому воспоминания ещё остались, и они по-прежнему больные. И я часто думаю о том, что было бы, если бы они были живы, и какой была бы я. Я была бы другим человеком.

Насчёт насилия: нет, в моей жизни всегда было мирно и спокойно. Потому и насилие кажется мне абсолютно диким, неправильным, чем-то животным; тем, от чего человек должен избавиться поскорее, ведь уровень развития общества уже позволяет сделать это. Я не наивна, есть ведь разные теории об агрессии и роли насилия в обществе — головой я это понимаю, но эмоциональное отрицание выключить не могу. Насилие вокруг меня, оно повсюду — как растущая опухоль — по всей стране. Но не в моём окружении, чему я не могу не радоваться.

— Что ещё может порадовать тебя? Растрогать? А что огорчить и сделать больно?

— Радуют мелочи. Всего и не перечислишь. Это и солнце на улице вместо серости, и лишний день, проведённый с семьёй, и классная вещь, что удалось купить по дешёвке. Расчувствоваться же могу от подарков близких людей. Например, от сборника моих стихов я чуть ли не плакала, настолько меня растрогал подарок моего молодого человека. Он сделал один экземпляр своими руками!

Здесь и сейчас огорчает небольшая зарплата и нехватка времени для моих любимых занятий. Если в масштабах мировых проблем — больно видеть ксенофобию, расизм, женоненавистничество и всепоглощающее невежество, нежелание думать. Если о чем-то очень личном говорить, больно от понимания, что моя любовь, мои отношения являются предметом ненависти со стороны родителей как его, так и моих. Мы с ним, как сибирские Ромео и Джульетта.

— У тебя есть паблик во «ВКонтакте», он называется «панелька», и самиздатный сборник, о котором ты говоришь, тоже под названием «Панелька». Почему такое название?

— Когда называла паблик, думала, что в нём будет собрание историй разных людей в стихотворной форме: про детей, про пожилых, про молодых — об их проблемах, болях, печалях, но также об их счастливых моментах. Получился бы такой дом, наполненный историями о людях, будто это жильцы. Ну а панельная многоэтажка — это то, что я привыкла видеть чаще всего как в городе, так и в посёлке. А панелька — просто уменьшительно-ласкательное (улыбается). А сборник мне подарил мой молодой человек на день рождения. Он сделал его в единственном экземпляре своими руками и назвал созвучно паблику.

— У тебя была заветная детская мечта?

— Да, была. Мечтала о том, чтобы, когда я вырасту, у меня была судьба примерно как у какой-нибудь диснеевской принцессы. Чтобы была пышная свадьба, богатый муж. Этим мечта и ограничилась. Но она осталась в детстве, скажем так.

— О чём мечтаешь сейчас?

— Мечтаю найти свой путь. Звучит забавно: я же не самурай — искать свой путь. Но это правда так. После окончания университета я устроилась на работу, и это как перевалочный пункт, на какое-то время, чтобы понять, куда мне идти, где я смогу быть полезной.

— Ты училась на антрополога. Чем тебя привлекла эта специальность и почему не продолжаешь заниматься антропологией?

— Сложный вопрос. Отвечу честно — мне нужна была гуманитарная сфера и желательно истфак, чтобы коррелировало со сданными мною экзаменами. Так сложилось, что история в чистом, нефильтрованном виде меня не привлекала, а вот антропология выглядела как нечто свежее, интересное, да ещё и с двумя языками в курсах. По ходу обучения стало ясно, что эта специальность в России не что иное, как тепличное растеньице, только вместо теплицы — университеты и институты. Вне стен этих заведений жить она не может. Учиться — очень увлекательно, ты всё больше и больше узнаёшь этот мир, познаёшь его разнообразие и главное — учишься его принимать, принимать то, что одной нормы не бывает. По итогу обучения я не получила профессию, но я стала тем, кем я являюсь сейчас. Я такой человек только благодаря моему универу, общежитию и этой специальности. Это самое важное для меня. Заниматься дальше антропологией я не смогла бы. Мне нужен отдых после бакалавриата, и ещё — я не могу позволить себе дальнейшие ступени обучения без наличия работы, ибо стараюсь обеспечивать себя сама. Кто знает, может, я и вернусь позднее к антропологии.

— От чего бывают мурашки по коже?

— Часто мурашки по коже от музыки, которая мне очень сильно нравится или как-то трогает за душу. Необязательно, чтобы она была со словами, достаточно и нескольких аккордов. Мурашки ещё бывают от любых художественных произведений, если они достают прям до сердца, до души. От фильмов бывают тоже.

— Какие кино- и мультфильмы тебе нравятся?

— Жанры в кино нравятся разные, тут трудно назвать, к чему тяготею. Проще назвать режиссёров, чьими фильмами я восторгаюсь: Жан-Марк Валле, братья Коэн, Эдгар Райт, Пак Чхан Ук. Если брать работы, над которыми нужно крепко призадуматься, поразмыслить, то это Йоргос Лантимос и Ларс фон Триер.

Про мультфильмы — я обожаю анимацию, это самое выразительное, самое гибкое и податливое для воплощения чего угодно, на что только способна человеческая фантазия. Люблю мультфильмы и аниме — от классических произведений до попсовых тайтлов (тайтл — продукт аниме-культуры, — прим. ред.).

— На твоей странице во «ВКонтакте» много видео с Дмитрием Куплиновым. Расскажи, кто это и за что ты его любишь?

— Это летсплейщик (летсплейщик — видеоблогер, который комментирует и демонстрирует в видео прохождение какой-либо компьютерной игры, — прим. ред.), который проходит игры уже лет 10 и весело этот процесс комментирует. Такой контент нужен не столько тем, кто не может купить себе игру или консоль / мощный ПК, сколько тем, кому нужна компания во время прохождения. Многим детям нулевых знакома эта картина — есть игровая приставка, но джойстик и игра в распоряжении старшего брата / друга / одноклассника. И вот это ощущение «младшего брата» из тёплого уютного детства очень похоже, на то, когда ты смотришь прохождения Куплинова и иногда смеёшься до слёз. Он очень вовлечён в игру и комментирует так, будто ведёт со зрителем диалог, это тоже цепляет. Если хочешь посмеяться и разгрузить уставшую голову — самое оно.

— А ты сама играешь? Если да, какие игры тебе нравятся?

— Сама не играю почти, нет ни консоли, ни ПК, чтоб тянул — хотя были попытки установить что-то любопытное мне. Мобильные игры меня не привлекают, неудобно это. Сейчас и времени на игры нет особо. Иногда играем по сети небольшой компанией в «Свою игру».

— В чём твоя сила?

— Моя сила в честности по отношению к себе и к людям.

Фото из личного архива героини публикации

Некоторое время назад я наткнулась на учебник Валентина Евгеньевича Хализева «Теория литературы», изданный в далёком уже 1999 году. 

Учебник этот очень хороший, в нём рассматриваются многие темы, необходимые писателю, как по структуре произведения, так и по общелитературным вопросам. Так как написан он был уже в то время, когда на прилавках книжных громоздились горы книжной мути в вырвиглазных обложках, который сейчас сетевые продолжатели тех традиций с гордостью тычут в нос тем, кто не хочет «писать в жанр» (наверняка многие тут сталкивались с комментариями топовых и не очень авторов «Вспомните девяностые! Там такой трэш печатали. Вы-то чем лучше? Вы что, считаете нас мудаками?! Сами такие!»), вопросы определения качества литературы даны на основе современных и нам тенденций. Конечно, рассматриваются там и определения классики и беллетристики.

Думаю, многим будет интересно узнать, как же определяются понятия классики, беллетристики и массовой литературы. Вот несколько сокращённый фрагмент главы III раздел «Литературные иерархии и репутации». Так как раздел довольно большой, то я выкладываю его двумя постами. Сегодня – определения классики, беллетристики и массовой литературы. Текст сокращён, убраны пространные цитаты из классиков литературы и литературной критики, вместо них многоточия без скобок. Также убраны все ссылки к цитатам.

§ 1. «Высокая литература». Литературная классика

Словосочетания «высокая (или строгая) литература», «литературный верх» не обладают полнотой смысловой определенности. Вместе с тем они служат логическому выделению из всей «литературной массы» … той ее части, которая достойна уважительного внимания и, главное, верна своему культурно-художественному призванию. Некий «пик» этой литературы («высокой») составляет классика — та часть художественной словесности, которая интересна и авторитетна для ряда поколений и составляет «золотой фонд» литературы.

…

В словочетании же художественная (или литературная) классика содержится представление о значительности, масштабности, образцовости произведений. Писатели-классики — это, по известному выражению Д.С. Мережковского, вечные спутники человечества. Литературная классика являет собой совокупность произведений первого ряда. Это, так сказать, верх верха литературы. Она, как правило, опознается лишь извне, со стороны, из другой, последующей эпохи. Классическая литература (и в этом ее суть) активно включена в межэпохальные (трансисторичекие) диалогические отношения.

Поспешное возведение автора в высокий ранг классика рискованно и далеко не всегда желательно, хотя пророчества о будущей славе писателей порой оправдываются (вспомним суждения Белинского о Лермонтове и Гоголе). Говорить, что тому или иному современному писателю уготована судьба классика, подобает лишь предположительно, гипотетически. Автор, признанный современниками, — это лишь «кандидат» в классики. Вспомним, что предельно высоко оценивались в пору их создания произведения не только Пушкина и Гоголя, Л. Толстого и Чехова, но и Н.В. Кукольника, С.Я. Надсона, В.А. Крылова (популярнейшего драматурга 1870–1880-хгодов). Кумиры своего времени — еще не классики. Бывает (и примеров тому немало), что «появляются литераторы, которые художественно-неосмысленным мнением и беспредметно-обывательским вкусом публики поднимаются на несоответственную и не принадлежащую им высоту, при жизни объявляются классиками, помещаются неосновательно в пантеон национальной литературы и затем, иногда еще при жизни (если они живут долго) — бледнеют, отцветают, стушевываются в глазах новых подрастающих поколений». Вопрос о том, кто достоин репутации классика, как видно, призваны решать не современники писателей, а их потомки.

Границы между классикой и «неклассикой» … размыты и изменчивы. Ныне не вызовет сомнений характеристика К.Н. Батюшкова и Б.А. Баратынского как поэтов-классиков, но долгое время эти современники Пушкина пребывали во «втором ряду» (вместе с В.К. Кюхельбекером, И.И. Козловым, Н.И. Гнедичем, заслуги которых перед отечественной словесностью бесспорны, но размах литературной деятельности и популярность у публики не так уж велики).

Вопреки широко бытующему предрассудку художественная классика отнюдь не является некой окаменелостью. Жизнь прославленных творений исполнена нескончаемой динамики (при всем том, что высокие репутации писателей сохраняют стабильность).

…

При этом прославленные творения прошлого в каждый отдельный исторический момент воспринимаются по-разному, нередко вызывая разногласия и споры. Вспомним широчайший диапазон трактовок пушкинского и гоголевского творчества, разительно не похожие одна на другую интерпретации трагедий Шекспира (в особенности «Гамлета»), бесконечно разнообразные прочтения образа Дон Кихота или творчества И.В. Гете с его «Фаустом», чему посвящена знаменитая монография В.М. Жирмунского. Бурю обсуждений и споров вызвали в XX в. произведения Ф.М. Достоевского, в особенности — образ Ивана Карамазова.

Пребывание литературы в большом историческом времени отмечено не только обогащением произведений в сознании читателей, но и серьезными «смыслоутратами». Для бытования классики неблагоприятны, с одной стороны, авангардистское небрежение культурным наследием и произвольная, искажающая модернизация прославленных творений — их прямолинейное осовременивание (выделено мной – Т.Б.), с другой стороны — омертвляющая канонизация, оказенивание, догматическая схематизация авторитетных произведений как воплощений окончательных и абсолютных истай (то, что называют культурным классицизмом). Подобная крайность в отношении классики неоднократно оспаривалась. Так, К.Ф. Рылеев утверждал, что «превосходные творения некоторых древних и новых поэтов должны внушать <… > уважение к ним, но отнюдь не благоговение, ибо это <…> вселяет <…> какой-то страх, препятствующий приблизиться к превозносимому поэту». Нормой отношения к классике является неимперативное, свободное признание ее авторитета, которое не исключает несогласия, критического отношения, спора (именно такова позиция Г. Гессе, заявленная в его эссе «Благодарность Гете»).

Далеко не бесспорна нередко применяемая то к Шекспиру, то к Пушкину, то к Толстому формула «наш современник», отдающая излишней фамильярностью. Классика призвана к тому, чтобы, находясь вне современности читателей, помогать им понять самих себя в широкой перспективе культурной жизни — как живущих в большом историческом времени.

…

Классику порой характеризуют как канонизированную литературу. Так, имея в виду прославленных русских писателей XVIII–XIX вв., В.Б. Шкловский не без иронии говорил о ряде «литературных святых, которые канонизированы». Однако канонизация классики, выражающаяся в содействии публикациям лучших произведений, в установлении большим писателям и поэтам памятников, во включении их творений в учебные программы, в их настойчивой популяризации, имеет безусловно позитивное значение для художественной культуры.

Вместе с тем между поистине классической литературой и литературой, санкционируемой некими авторитетами (государство, художественная элита) существует серьезное различие. Официальные власти … нередко абсолютизируют значимость определенной части литературы (как прошлой, так и современной) и навязывают свою точку зрения читающей публике, порой весьма агрессивно. … На канонизацию писателей и их творчества порой притязают (и поныне!) культурно-художественные элиты. 

…

Однако репутация писателя-классика (если он действительно классик) не столько создается чьими-то решениями (и соответствующей литературной политикой), сколько возникает стихийно, формируется интересами и мнениями читающей публики на протяжении длительного времени, ее свободным художественным самоопределением. «Кто составляет списки классиков?» — этот вопрос, который порой ставят и обсуждают искусствоведы и литературоведы, на наш взгляд, не вполне корректен. Если подобные списки и составляются какими-либо авторитетными лицами и группами, то они лишь фиксируют общее мнение, уже сложившееся о писателях.

Прославленный не по программе

И вечный вне школ и систем,

Он не изготовлен руками

И нам не навязан никем.

Эти слова Б.Л. Пастернака о Блоке (стихотворение «Ветер»), на наш взгляд, являются поэтической формулой, характеризующей оптимальный путь художника слова к репутации классика.

В составе литературной классики различимы авторы, которые обрели всемирную непреходящую значимость (Гомер, Данте, Шекспир, Гете, Достоевский), и национальные классики — писатели, имеющие наибольшую авторитетность в литературах отдельных народов (в России это плеяда художников слова, начиная с Крылова и Грибоедова, в центре которой — Пушкин). По словам С.С. Аверинцева, произведения Данте — для итальянцев, Гете — для немцев, Пушкина — для русских «отчасти сохраняют ранг «Писания» с большой буквы»[349]. Национальная классика, естественно, входит в классику мировую лишь частично.

…

В XX столетии «колеблемым треножником» нередко оказывалась художественная классика как таковая (в начале века это выражение Пушкина далеко не случайно было подхвачено Ходасевичем). Обосновывая программу символизма, А. Белый видел заслугу «поистине» современного искусства в том, что им «сорвана, разбита безукоризненная окаменелая маска классического искусства». В подобного рода нападках на классическое наследие (имеющих некоторые резоны в качестве протеста против догматически узких толкований прославленных произведений) ему ошибочно приписывается мертвенная неподвижность и забывается неизбывная динамика восприятия созданий поистине художественных.

§ 2. Массовая литература

… более распространено и влиятельно представление о массовой литературе как литературном «низе», восходящее к классицистически ориентированным теориям: к нормативным поэтикам, которые резко противопоставляли друг другу жанры высокие, серьезные, канонические и низкие, смеховые, неканонические. Массовая литература — это совокупность популярных произведений, которые рассчитаны на читателя, не приобщенного (или мало приобщенного) к художественной культуре, невзыскательного, не обладающего развитым вкусом, не желающего либо не способного самостоятельно мыслить и по достоинству оценивать произведения, ищущего в печатной продукции главным образом развлечения. Массовая литература (словосочетание, укоренившееся у нас) в этом ее понимании обозначается по-разному. Термин «популярная (popular) литература» укоренен в англоязычной литературно-критической традиции. В немецкой — аналогичную роль играет словосочетание «тривиальная литература». И, наконец, французские специалисты определяют это явление как паралитературу. Греческая приставка раrа-, с помощью которой образован этот термин, имеет два значения. Она может обозначать явление, подобное другому (например, в медицине паратиф — заболевание, напоминающее тиф по своим внешним признакам), либо предмет, находящийся около, поблизости другого предмета. Паралитература — это подобие литературы, паразитирующее на ней, детище рынка, продукт индустрии духовного потребления.

Литературный «низ» русского XIX в. нетрудно представить, хотя бы в самых общих чертах познакомившись со знаменитой, много раз переиздавшейся с 1782 по 1918 г. повестью о милорде Георге, исполненной весьма примитивной сентиментальности, банальных мелодраматических эффектов и одновременно грубовато просторечной. Приведем цитату, в комментариях не нуждающуюся: «Королева начала неутешно плакать, рвать на себе платье и волосы, бегая по своим покоям, как изумленная Бахусова нимфа, хотящая лишить себя жизни; девицы ее держат, ничего не смея промолвить, а она кричит: «Ах! Несчастная Мусульмина, что я над собою сделала и как могла упустить из рук такого злодея, который повсюду будет поносить честь мою! Почто я такому жестокосердому обманщику) прельстясь на его прекрасную рожу) открылась в любви моей?»… Выговоря сие, схватя кинжал, хотела заколоться; но девицы, отнявши оный и взяв ее без всякого чувства, отнесли в спальню и положили на постелю».

…

Паралитература обслуживает читателя, чьи понятия о жизненных ценностях, о добре и зле исчерпываются примитивными стереотипами, тяготеют к общепризнанным стандартам. Именно в этом отношении она является массовой. По словам X. Ортеги-и-Гассета, представитель массы — это «всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как все», и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью».

В соответствии с этим герои книг, принадлежащих паралитературе, лишены, как правило, характера, психологической индивидуальности, «особых примет». «Мой Выжигин, — писал Ф. Булгарин в предисловии к роману «Иван Выжигин», — есть существо, доброе от природы, но слабое в минуты заблуждения, подвластное обстоятельствам, человек, каких мы видим в свете много и часто. Таким я хотел изобразить его. Происшествия его жизни таковы, что могли бы случиться со всяким без прибавления вымысла».

…

Крайний схематизм паралитературных персонажей отличает их от героев высокой литературы и добротной беллетристики: «Люди во плоти мало значат для паралитературы, она более занята разворачиванием событий, где человеку уготовлена роль средства».

Отсутствие характеров паралитература компенсирует динамично развивающимся действием, обилием невероятных, фантастических, почти сказочных происшествий. Наглядное тому свидетельство — бесконечные книги о похождениях и приключениях Анжелики, которые пользуются огромным успехом у невзыскательного читателя. Герой таких произведений обычно не обладает собственно человеческим лицом. Нередко он выступает в обличии супермена. Таков, например, Джерри Коттон, чудо-сыщик, созданный усилиями коллектива анонимных авторов, работавших для одного из западногерманских издательств. «Джерри Коттон — герой-супермен, фанатик справедливости и служебного долга. Правда, в психологическом отношении — он пустое место и его мыслительные способности не подвергаются особым испытаниям (в отличие от Шерлока Холмса, Эркюля Пуаро или Жюля Мегрэ), но зато он не знает себе равных в своих бесчисленных искусствах — стрельбе, боксе, борьбе дзюдо, вождении машины, пилотировании самолета, прыжках с парашютом, подводном плавании, умении пить виски, не хмелея, и т. д. Всемогущество Джерри носит почти божественный характер… оно не лимитируется ни здравым смыслом, ни соображениями правдоподобия, ни даже законами природы…».

Тем не менее паралитература стремится убедить читателя в достоверности изображаемого, в том, что самые невероятные события «могли бы случиться со всяким без прибавления вымысла» (Ф. Булгарин). Паралитература либо прибегает к мистификации (тот же Булгарин в предисловии к роману «Дмитрий Самозванец» утверждал, что его книга основана на малодоступных материалах из шведских архивов), либо «обставляет» невозможные в реальности приключения узнаваемыми и документально достоверными подробностями. Так, авторы книг о похождениях Джерри Коттона «заботятся, чтобы номера телефонов были подлинными (на то есть нью-йоркский список абонентов), чтобы названия и адреса питейных заведений, клубов были правильными, чтобы маршруты автомобильных погонь были точными в смысле расстояний и расчета времени. Все это производит на наивных читателей покоряющее действие».

Паралитература — детище индустрии духовного потребления. В Германии, например, производство «тривиальных романов» в буквальном смысле слова поставлено на конвейер: «Издательство выпускает в месяц определенное количество названий тривиальных романов того или иного жанра (женский, детективный, вестерн, приключенческий, научно-фантастический, солдатский романы), строго регламентированных в смысле сюжета, характера, языка, стиля и даже объема (250–272 страницы книжного текста). Для этого оно содержит на договорных началах авторов, которые регулярно, в заранее спланированные сроки поставляют редакции рукописи, отвечающие предуказанным кондициям. Эти рукописи издаются не под именем автора, а под каким-нибудь звучным псевдонимом, который принадлежит так же, как и рукопись, издательству. Последнее имеет право, не согласовывая с автором, исправлять и переделывать рукописи по своему усмотрению и выпускать рукописи разных авторов под общим псевдонимом».

Таким образом, авторское начало уничтожается в самом процессе производства паралитературы. Эта ее особенность формировалась постепенно. В конце XVIII в. и позже авторство в массовой литературе, сохраняясь по существу, тем не менее оставалось подспудным, неявным. Так, популярнейшие в России XIX в. книги Матвея Комарова, о котором и поныне практически ничего не известно, публиковались анонимно. Современная же паралитература неизменно и последовательно отказывается от категории «автор».

Массовая литература с ее клишированностью и «безавторством» вызывает к себе сугубо негативное отношение у большинства представителей художественно-образованных слоев, в том числе у литераторов. Вместе с тем предпринимаются опыты ее рассмотрения как явления культуры, обладающего и позитивными свойствами. Такова монография американского ученого Дж. Кавелти. В ней (первая глава недавно переведена на русский язык) оспаривается привычное представление о том, что массовая литература составляет низшую и извращенную форму чего-то лучшего, и утверждается, что она не только имеет полное право на существование, но и обладает преимуществами перед признанными шедеврами. Массовая литература здесь характеризуется как «формальная», тяготеющая к стереотипам, воплощающим, однако, глубокие и емкие смыслы: она выражает «эскапистские переживания» человека, отвечая потребности «большинства современных американцев и западноевропейцев» уйти от жизни с ее однообразием, скукой и повседневным раздражением, — потребности в образах упорядоченного бытия и, главное, в развлечении. Эти читательские запросы, считает ученый, удовлетворяются путем насыщения произведений мотивами (символами) «опасности, неопределенности, насилия и секса».

«Формульная литература», по мысли Кавелти, выражает убежденность, что «истинная справедливость — дело рук личности, а не закона». Поэтому ее герой неизменно активен и авантюристичен. «Формульность» усматривается ученым главным образом в таких жанрах., как мелодрама, детектив, вестерн, триллер.

Возвышая массовую литературу, Кавелти подчеркивает, что ее основу составляют устойчивые, «базовые модели» сознания, присущие всем людям. За структурами «формульных произведений» — «изначальные интенции», понятные и привлекательные для огромного большинства населения. Отметив это, Кавелти говорит об ограниченности и узости высокой литературы, «незначительного числа шедевров». Мнение, «будто великие писатели обладают уникальной способностью воплощать главные мифы своей культуры», ученый считает «расхожим», т. е. предрассудком и заблуждением. И делает вывод, что писатели-классики отражают лишь «интересы и отношения читающей их элитной аудитории».

Кавелти, как видно, радикально пересматривает издавна укорененное оценочное противопоставление литературного «верха» и «низа». Его смелая новация представляется далеко не бесспорной. Хотя бы по одному тому, что «формульность» является не только свойством современной массовой литературы, но и важнейшей чертой всего искусства прошлых столетий. Вместе с тем работа о «формульной литературе» будит мысль. Она побуждает критически отнестись к традиционной антитезе (литература «вершинная» и литература массовая), стимулирует уяснение ценностной неоднородности всего того в литературе, что не является шедеврами классики. В этой связи, на наш взгляд, перспективно разграничение массовой литературы в узком смысле (как литературного низа) и беллетристики как срединной области.

§ 3. Беллетристика

Слово «беллетристика» (от фр. belles lettres — изящная словесность) используется в разных значениях: в широком смысле — художественная литература (это словоупотребление ныне устарело); в более узком — повествовательная проза. Беллетристика рассматривается также в качестве звена массовой литературы, а то и отождествляется с ней.

Нас же интересует иное значение слова: беллетристика — это литература «второго» ряда, необразцовая, неклассическая, но в то же время имеющая неоспоримые достоинства и принципиально отличающаяся от литературного «низа» («чтива»), т. е. срединное пространство литературы.

Беллетристика неоднородна. В ее сфере значим прежде всего круг произведений, не обладающих художественной масштабностью и ярко выраженной оригинальностью, но обсуждающих проблемы своей страны и эпохи, отвечающие духовным и интеллектуальным запросам современников, а иногда и потомков. Подобного рода беллетристика … подобна «высокой литературе», с ней неизменно соприкасаясь.

Таковы многочисленные романы, повести и рассказы Вас. Ив. Немировича-Данченко (1844–1936), неоднократно переиздававшиеся на протяжении 1880–1910-х годов. Не сделавший каких-либо собственно художественных открытий, склонный к мелодраматическим эффектам и нередко сбивавшийся на литературные штампы, этот писатель вместе с тем сказал о русской жизни нечто свое и оригинальное. Немирович-Данченко был пристально внимателен к мирскому праведничеству как важнейшему фактору национальной жизни, к облику и судьбам людей с «большими сердцами», которых «не разглядишь сразу»…

Часто бывает, что книга, воплотившая думы и потребности исторического момента, нашедшая живой отклик у современников писателя, позже выпадает из читательского обихода, становится достоянием истории литературы, представляющим интерес только для специалистов. Такая участь постигла, например, повесть графа Вл. Соллогуба «Тарантас», имевшую громкий, но недолговечный успех. Назовем также произведения М.Н. Загоскина, Д.В. Григоровича, И.Н. Потапенко.

Беллетристика, откликающаяся (или стремящаяся отозваться) на литературно-общественные веяния своего времени, ценностно неоднородна. В одних случаях она содержит в себе начала оригинальности и новизны (более в сфере идейно-тематической, нежели собственно художественной), в других — оказывается по преимуществу (а то и полностью) подражательной и эпигонской.

Эпигонство (от др. — гр. epigonoi — родившиеся после) — это «нетворческое следование традиционным образцам» и, добавим, назойливое повторение и эклектическое варьирование хорошо известных литературных тем, сюжетов) мотивов, в частности — подражание писателям первого ряда.

…

Опасность эпигонства порой угрожает и писателям талантливым, способным сказать (и сказавшим) в литературе свое слово. Так, по преимуществу подражательный характер имели первые произведения Н.В. Гоголя (поэма «Ганс Кюхельгартен») и Н.А. Некрасова (лирический сборник «Мечты и звуки»). Случается также, что писатель, ярко себя проявивший, позже не в меру часто прибегает к самоповторам, становясь эпигоном самого себя…

Случается, что творчество писателя сочетает в себе начала эпигонства и оригинальности. … Эпигонство не имеет ничего общего с опорой писателя на традиционные художественные формы, с преемственностью как таковой. Для художественного творчества оптимальна установка на преемственность без подражательности. Это прежде всего отсутствие у писателя своих тем и идей и эклектичность формы, которая взята у предшественников и ни в коей мере не обновлена.

Но поистине серьезная беллетристика неизменно уходит от соблазнов и искусов эпигонства. Лучшие из писателей-беллетристов … выполняют в составе литературного процесса роль благую и ответственную. Они насущны и необходимы для большой литературы и общества в целом. Для крупных художников слова они составляют «питательный канал и резонирующую среду»; беллетристика «по-своему питает корневую систему шедевров»; обыкновенные таланты порой впадают в подражательство и эпигонство, но вместе с тем «нередко нащупывают, а то и открывают для разработки те тематические, проблемные пласты, которые позднее будут глубоко вспаханы классикой».

Беллетристика, активно откликающаяся на «злобу дня», воплощающая веяния «малого времени», его заботы и тревоги, значима не только в составе текущей словесности, но и для понимания истории общественной и культуро-художественной жизни прошлых эпох. «Есть литературные произведения, — писал М.Е. Салтыков-Щедрин, — которые в свое время пользуются большим успехом и даже имеют немалую долю влияния на общество. Но вот проходит это «свое время», и сочинения, представлявшие в данную минуту живой интерес, сочинения, которых появление в свет было приветствовано общим шумом, постепенно забываются и сдаются в архив. Тем не менее игнорировать их не имеют права не только современники, но даже отдаленное потомство, потому что в этом случае литература составляет, так сказать, достоверный документ, на основании которого всего легче восстановить характеристические черты времени и узнать его требования. Следовательно, изучение подобного рода произведений есть необходимость, есть одно из непременных условий хорошего литературного воспитания».

В ряде случаев беллетристика волевыми решениями сильных мира на какое-то время возводится в ранг классики. Такой оказалась участь многих произведений литературы советского периода, каковы, например, «Как закалялась сталь» Н.А. Островского, «Разгром» и «Молодая гвардия» А.А. Фадеева. Их правомерно назвать канонизированной беллетристикой.

Наряду с беллетристикой, обсуждающей проблемы своего времени, широко бытуют произведения, созданные с установкой на развлекательность, на легкое и бездумное чтение. Эта ветвь беллетристики тяготеет к «формульности» и авантюрности, отличается от безликой массовой продукции. В ней неизменно присутствует авторская индивидуальность. Вдумчивый читатель всегда видит различия между такими авторами, как А Конан-Дойль, Ж. Сименон, А Кристи. Не менее ощутимо индивидуальное своеобразие в таком роде беллетристики, как научная фантастика: Р. Брэдбери невозможно «спутать» со Ст. Лемом, И.А. Ефремова — с братьями Стругацкими. Произведения, которые поначалу воспринимались как занимательное чтение, могут, выдержав испытание временем, в какой-то мере приблизиться к статусу литературной классики. Такова, например, судьба романов А Дюма-отца, которые, не являясь шедеврами словесного искусства и не знаменуя обогащение художественной культуры, однако, любимы широким кругом читателей уже на протяжении целых полутора столетий.

Право на существование развлекальной беллетристики и ее положительная значимость (в особенности для юношества) сомнений не вызывают. В то же время для читающей публики вряд ли желательна полная, исключительная сосредоточенность на литературе подобного рода.

…

Беллетристика как «срединная» сфера литературного творчества (и в ее серьезно-проблемной, и в развлекательной ветви) тесно соприкасается как с «верхом», так и с «низом» литературы. В наибольшей мере это относится к таким жанрам, как авантюрный роман и роман исторический, детектив и научная фантастика.

Авантюрному роману с его занимательностью, с его напряженной интригой многим обязаны такие признанные классики мировой литературы, как Ч. Диккенс и Ф.М. Достоевский. 

…

Один из разительных в мировой литературе примеров взаимодействия ее высот «срединной сферы» — художественная практика Ф.М. Достоевского. В критико-публицистической статье «Книжность и грамотность» (1861) Достоевский пишет о необходимости «доставления народу» «как можно более приятного и занимательного чтения». «Скажут мне, пожалуй, умные люди, что в моей книжке будет мало дельного, полезного? Будут какие-то сказки, повести, разная фантастическая дичь, без системы, без прямой цели, одним словом, тарабарщина, и что народ с первого раза мою книжку и от «Прекрасной магометанки» не отличит. Пусть с первого разу не отличит, отвечаю я. Пусть даже задумается, которой из них отдать преимущество. Значит, она ему понравится, коли он ее с любимой книгой будет сличать <…> А так как я все-таки буду помещать хоть и любопытнейшие, завлекательнейшие, но вместе с тем и хорошие статьи в этой книжке, то мало-помалу достигну следующих результатов: 1) что народ за моими книжками забудет «Прекрасную магометанку»; 2) мало того, что забудет; он даже отдаст моей книжке положительное преимущество перед нею, потому что свойство хороших сочинений — очищать вкус и рассудок <…> И наконец, 3) вследствие удовольствия <…> доставленного моими книжками, мало-помалу распространится в народе и охота к чтению».

(окончание в следующем посте)

____________

Вот такая характеристика уровней литературы. В некоторых моментах можно поспорить. Например, сейчас массовая, паралитература (мне этот термин показался наиболее точным) не стремится показать, что «всё это обыденное и может случиться с каждым»; наоборот, и боевик в антураже (без разницы, фантастика ли это, фэнтези, РПГ или альтернативка), и лыр в антураже (с почти тем же самым перечислением жанров) показывают миры, которые не могут существовать в реальности, события, полностью оторванные от повседневности обычного читателя таких книг. Любое упоминание «это может быть в реальности» сейчас уменьшает количество читателей осмелившегося написать такое автора. Это не моё наблюдение, об этом уже давно говорят Олди. Обычны в таких текстах не ситуации, не люди, а психология очень среднего, ограниченного человека, мечты которого сводятся к «быть крутым властелином-бабником и иметь кучу железок/быть женой крутого властелина-пластилина и иметь кучу побрякушек и тряпок».

При этом паралитература как деятельность, удовлетворяющая некоторые запросы читателей, имеет такое же право на существование, как и классика и беллетристика. Ведь читали же все эти критики XIX века того же самого Комарова с его «Ванькой Каиным», а писатели XX века в детстве зачитывались «Пещерой Лехтвейса» Редера (об этой «Пещере» упоминают многие, в том числе Каверин). Проблема не в паралитературе как таковой, а в том, что она начинает необоснованно претендовать на ниши, ей не принадлежащие, ставит знак равенства между собой и беллетристикой только на основе некоторого сходства формы (и там, и тут приключения), полностью игнорируя содержание и качество написанного. И самое опасное, что авторы паралитературы не просто не признают классику, они часто осознанно стараются отказать ей в праве на существование (я тут несколько раз сталкивалась с высказываниями вроде «Гомер никому не нужен, я пишу круче»).

Ещё одно, что вызвало у меня не то чтобы вопросы, скорее не полное согласие с формулировкой. Дюма-отец повлиял на художественную культуру в неменьшей степени, чем Гюго или Флобер. Возможно, даже больше. Да, там нет новых форм литературного выражения, но Дюма до сих пор формирует вкусы и интересы и читателей, и теперь уже зрителей. Мне кажется, что наиболее качественная и влияющая на многие поколения читателей и писателей беллетристика подчас важнее пусть и классики, но доступной очень узкому кругу читателей. «Улисса» читали немногие, а опять же Дюма – большинство знающих грамоту и включённых в сферу европейской культуры. Но это не значит, что главный критерий популярность и известность. Тут важно сочетание качества и влияния на многие поколения читателей, на литературу в целом.

И ещё один интересный момент. Постоянно раздаются плачи «где высокая литература нашего времени, где новые классики?» (некоторые завсегдатаи сайта особо этим славятся). Но мы не можем знать, что именно выберут в качестве классики наши потомки. Должны пройти десятилетия, чтобы ушла пена и осталось настоящее золото. Достаточно вспомнить, что Пушкин в своё время не был единственным кумиром, были писатели намного популярнее его. А Льву Толстому не дали Нобелевку, предпочтя ему теперь никому, кроме литературоведов, не известного автора (к слову, я Толстого очень не люблю). Сейчас все видят в мутной взбаламученной смеси только пену, и кажется, что то, что наверху, как раз и есть вершина литературы (без разницы, «боллитра» это или местный «формат»). Но стоит помнить, что золото и драгоценные камни всегда оседают на дно, и нужно терпеливо и долго промывать породу, чтобы найти сокровище.

Правописание глагола «забирать»: грамматика, формы, примеры употребления

Правильное написание слов с корнями «-бир-» и «-бер-» сложилось исторически. Слово «забирать» правильно пишется с «и» в корне, как здесь. Писать его через «е», к примеру: «заберать ребёнка», ошибка объяснимая, но очень грубая, сразу выдающая безграмотность автора. Тем более, что выговорить «заберать» никак не легче, чем, например, «извените». Если уж устно язык, простите, колом встаёт, так зачем же ещё и писать, так сказать, на излом пера?

Правило

В русском языке имеются так называемые сменные и беглые гласные. Пара «и» – «е» в корнях «бир» и «бер» такой и является. Когда нужно писать ту или другую, определяется суффиксом в слове, см. далее. Правила смены «и» – «е» или их «бегства» таковы:

В глаголах несовершенного вида и во всех их словоформах (причастиях, деепричастиях) с суффиксом «-а-» в корне пишется «и»:

• забира́ть, забира́ю, забира́л, забира́ла, забира́ешь, забира́й, забира́ет, забира́ло, забира́ем, забира́ете, забира́ют, забира́ли, забира́йте, забира́ющий, забира́вший, забира́я, забира́в, забира́вши, забира́емый.

В глаголах совершенного вида и их формах с тем же суффиксом гласная из корня вообще выпадает, от него (корня) остаётся только «-бр-»:

забра́ть, забра́л, забрала́, забра́ло, забра́ли, забра́вший, забра́в,забра́вши, за́бранный.

Во всех остальных случаях пишется корень «бер»:

• заберу́, заберёт, заберёшь, заберём, заберёте, заберу́т, забери́, забери́те, заберём, заберёмте.

Обоснование этого правила уходит корнями в глубь веков, к условиям жизни предков славян. Условия обитания определяют в том числе и фонетику (звучание) языка. Самые древние правила значит самые живучие, самые естественные. Отказываться от них всё равно, что от исторической памяти. Конкретнее: высказывания носителей языка, игнорирующих исконные его правила, лишаются выразительности. Отсюда – теряется взаимопонимание и самосознание со всем вытекающим, в котором (вытекающем) рано или поздно не обнаруживается ничего хорошего. В лучшем случае – пустота.

Грамматика

Слово «забирать» переходный глагол несовершенного вида. Состав приставка «за-», корень «-бир-», суффикс (предокончание) «-а-» и глагольное окончание «-ть». Постановка ударения и разделение переносами за-би-ра́ть. Соответствующий глагол совершенного вида «забрать».

Кой-какие пояснения

Переходный значит, что действие совершается субъектом (человеком) над кем-то или чем-то. То есть, мама или няня по её поручению забирает ребёнка. Несовершенный вид глагола значит, что действие или уже ещё не закончено (не совершено), или его только предстоит совершить. А вот если чадо любимое благополучно доставлено домой, то можно вздохнуть с облегчением: ну вот, всё, забрала. Или же персонал садика вздохнёт облегчённо: ну вот, всё, забрала. Чада бывают ещё те.

Суффикс – одна из словообразовательных единиц, частей слова, с помощью которых образуются новые слова. Суффикс это, попросту говоря, приставка позади корня слова. От окончания суффикс отличается тем, что не изменяется при склонении и спряжении. Если исходное слово богатое по смыслу, то приставки, суффикса и окончания бывает недостаточно, чтобы образовать все его формы. Тогда используют составные суффиксы и постфиксы (послеокончания), напр. в слове «увидимся».

Значение

«Забирать» тоже слово не из бедных. Его основные значения в русском языке таковы (они же синонимы в соотв. случаях, кроме п. 3):

Как правильно пишется слово «забирать»

/>Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!

Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.

Вопрос: возобновить — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?

Ассоциации к слову «забирать&raquo

Синонимы к слову «забирать&raquo

Предложения со словом «забирать&raquo

• Вы выработали чёткую политику, согласно которой родители должны забирать детей домой не позднее четырёх часов вечера.

Цитаты из русской классики со словом «забирать»

• Пользуясь их отсутствием, воры срывали с шестов белье и прятали его тут же, а к вечеру снова приходили в бани и забирали спрятанное.

Сочетаемость слова «забирать&raquo

Значение слова «забирать&raquo

ЗАБИРА́ТЬ 1 , —а́ю, —а́ешь; несов., перех. 1. Несов. к забрать 1 .

ЗАБИРА́ТЬ 2 , —а́ю, —а́ешь. Несов. к забрать 2 . (Малый академический словарь, МАС)

Афоризмы русских писателей со словом «забирать&raquo

• Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое, ожесточающее мужество, — забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!

Отправить комментарий

Дополнительно

Значение слова «забирать&raquo

ЗАБИРА́ТЬ 1 , —а́ю, —а́ешь; несов., перех. 1. Несов. к забрать 1 .

Предложения со словом «забирать&raquo

Вы выработали чёткую политику, согласно которой родители должны забирать детей домой не позднее четырёх часов вечера.

Считалось, что отвлёкший внимание злоумышленника амулет мог забирать часть отрицательной энергии.

Если вы всё же не большой охотник забирать деньги у себя, есть другой способ.

Синонимы к слову «забирать&raquo

• забрать
• относить
• засовывать
• подбирать
• красть

Ассоциации к слову «забирать&raquo

• конфискат
• сдача

Сочетаемость слова «забирать&raquo

Морфология

Карта слов и выражений русского языка

Онлайн-тезаурус с возможностью поиска ассоциаций, синонимов, контекстных связей и примеров предложений к словам и выражениям русского языка.

Справочная информация по склонению имён существительных и прилагательных, спряжению глаголов, а также морфемному строению слов.

Словари

1. Брать кого-либо или что-либо себе или с собой.

отт. разг. Присваивать.

Захватывать кого-либо или что-либо силой, принуждением.

отт. перен. Арестовывать.

3. перен. разг.

Овладевать чьими-либо чувствами, вниманием; увлекать, захватывать.

4. перен. безл.

Оказывать сильное воздействие, давать себя чувствовать.

II несов. неперех. разг.

Отклоняться в сторону, меняя направление при движении.

III несов. перех. разг.

Убирать, заправляя куда-либо свободный край одежды, волосы и т.п.

IV несов. перех. разг.

Убавлять одежду по ширине или длине, чтобы сузить или укоротить.

ЗАБИРА́ТЬ — глаг., нсв., употр. сравн. часто

Морфология: я забира́ю, ты забира́ешь, он/она/оно забира́ет, мы забира́ем, вы забира́ете, они забира́ют, забира́й, забира́йте, забира́л, забира́ла, забира́ло, забира́ли, забира́ющий, забира́емый, забира́вший, забира́я; св. забра́ть

1. Если вы забираете у кого-то (или откуда-то) какой-то предмет, значит, вы берёте этот предмет у человека (или откуда-то) и предмет теперь у вас.

По дороге в аэропорт он заезжает к сестре и забирает посылку, которую она собрала для их общих друзей. | св.

Утром я забрал у друга кассету, так что вечером мы можем посмотреть фильм вместе.

2. Если вы забираете кого-то из школы, из больницы значит, вы встречаете человека и уводите (или увозите) его оттуда.

Обычно меня из школы забирает бабушка.

3. Если кого-то забрали (в милицию, в отделение), значит, его арестовали, отвели (отвезли) в отделение милиции за какое-то правонарушение.

Забирали их и прежде, но до суда обычно дело не доходило.

4. Если кто-то забрал себе что-то в голову, значит, он уверен в чём-то и его нельзя убедить в том, что на самом деле он ошибается. св.

Если он забрал себе в голову, что тебе опасно ехать, с ним бесполезно спорить.

5. Если вы говорите, что какое-то событие или чьи-то слова забирают вас за живое, вы хотите сказать, что это очень вас волнует, так как касается чего-то важного, интересного для вас. св.

Он никак не ожидал, что этот спектакль так заберёт его за живое, и ему не терпелось поделиться впечатлениями.

ЗАБИРА́ТЬ, забираю, забираешь (разг.). несовер. к забрать.

ЗАБИРА́ТЬ(СЯ) см. забрать, -ся.

ЗАБИРАТЬ, забрать, забирывать что, о человеке брать все или много;

| о снаряде: захватывать, зацеплять, врезываться;

| перегораживать, загораживать, городить забор, перегородку, класть или ставить жерди, доски или бревна в паз.

| О снадобье, о хмельном, разбирать, стать действовать.

| новг. занять чем, запростать, загромоздить. Зимой у нас верхняя изба забрана, а летом нижняя, сами переходим наверх. Забирай свое, да убирайся. Я чужого не забирывал. Он забрал жалованье, взял вперед. Забирать в счет, в долг, должать за припасы, Рубанок туп, не забирает. Соха мелко забирает. Забирать реку, архан. перегораживать кольями. (Шейн). Хмель забирает; охота меня забирает на то и то, одолевает, проникает. Забрало его за живое. Больно вправо забираешь, иди или держи левее. Якорь забрал. Пустяков в голову не забирай. Забрать закромы. за(от)городить. Забери перегородку досками в паз. Закол забран. Забери сведенья. В одну охапку всего не заберешь. Забрать лето, архан. о скоте, тучнеть, отъедаться на пастве. Забрало Фоку с левого боку. Забираться, забраться, запасаться;

| заходить куда, залезать;

| быть забираему. Купцы забрались товарами на ярмарке. Портной забрался работою. Ты забираться забираешься в лавочках, а платить не думаешь. Судно забирается, идет круто к ветру или против теченья. Забраться на чердак, в погреб. Не на свое место забрался, залез, затесался. Припасы забирались от жителей, с выдачей ярлыков для платежа. Промежки клеток забираются досками. Забирать речку, ставить забойку, закол, учуг, яз, заязок. Позабрал, призабрал, попризабрал всех в руки. Позабрался, набрал много, лишку. Забаранье ср., ·длит. забранье ·окончат. забир или забор муж. забирка, заборка жен., ·об. действие по гл.

| Забор также что забрано, взято вдолг. У тебя, за тобой рубль в заборе.

| Ограда, чем двор или место забрано, обнесено, огорожено;

| архан. ряд кольев, который ставится поперек реки для ловли семги, (Шейн). Забор забирается из досок, пластинника или жердей, из заборника муж., собир.; жердяной, прясельник, городьба; огорожа стойком, тын, частокол, палисадник; плетеная, из хворосту по кольям, плетень; битая земляная или кладеная каменная, стена; из кустарника, саженая, живая изгородь.

| Заборка сев. заборка, перегородка в избе. Заборец ·умалит. ·в·знач. долга и тына; заборик, заборчик, ·в·знач. тына, ограды; заборишка ·унизит. в обоих ·знач., заборища ·увел. ·в·знач. ограды. Где забор, тут и вор, на дрова. Без забора, без запора не уйдешь от вора. На двор через забор, а в тюрьму дверьми. Где забор, там и двор, где щель, там и постель. Губы да зубы, два забора: а удержу нет! Пиши долг на забор: забор упадет, и долг пропадет! Забора жен., южн. перебор, перекат, сарма, шивера, порожек в реке. Забрало ср. подъемная решеточка впереди шлема, для лица; личник, наличник. Забирный рукав, кишка насоса, которым вода набирается из водоема и вливается в насос; другой рукав пожарной трубы по(за)ливной. Забирный счет, тому, что забрано в долг. Забирный, заборный коготь, у ловчих птиц шпора, бодец. Забирчивый человек. много забирающий в долг; рукав, много всасывающий. Забирчивость жен. свойство забирчивого. Забиратель муж. -ница жен. забирщик муж. -щица жен. заборщик, -щица, кто что-либо забирает;

| обычный покупатель, давалец (нем. Kunde). Это наш старый заборщик.

| Заборщик сев. закольный, учужный. урал.-казач. водолаз, на ком ответ за исправность забора в реке, закола, учуга. Забирала муж. забируша, забиру(о)ха ·об. то же, укорно; хапала, грабитель.

| Забирала, смол. собирающий в мешок припасы, при щедрованье, колядованье, мехоноша.

| Забируха, вят. растение Potentilla argentea, червичник, червечник, червец, червивка или червивая, железник, граблик, молка? улабник, пятилистник, собачка.

| Подбируха, повилика, Cuscuta.

| растение Sedum purpurascens. Забериха, добрая водка, крепкая. Забирательный, забирный, к забиранью относящийся. Играть в забирашки, шутл. делать поборы, брать взятки. Забирошничать твер., пск. грабить, присваивать себе чужое. Заборный, к забору и забиранью относящийся. Заборная жердь или заборина жен. или собир. заборник. Заборная книжка, куда пишутся взятые в долг припасы. Заборный коготь, бодец у ловчих птиц. Заборная сущ., жен., смол. праздничная, тонкая крестьянская рубаха. Забористый, цепкий, привязчивый;

| крепкий, острый, пьяный. Он забористо пишет, заманчиво, занимательно. Вино да табак забористы. Забористый насос. Железо глупо, а тело забористо, о бритье. Хорош напев, да забориста и песня.

1. ЗАБИРА́ТЬ, -а́ю, -а́ешь; нсв.

1. кого-что. к Забра́ть (1.З.). Ежедневно мы забираем у молочницы по два литра молока.

2. Разг. и спец. Увеличивать скорость, быстрее двигаться.

3. Разг. Давать себя чувствовать, оказывая сильное действие. Мороз забирает (кого-л.).

2. ЗАБИРА́ТЬ см. 2. Забра́ть.

-а́ю, -а́ешь; несов., перех.

1. несов. к забрать 1.

Постоянно покупать где-л., у кого-л., а также покупать в долг с последующей оплатой.

Неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения. Гоголь, Мертвые души.

— Это, бабушка, не письмо, а счет за шерсть, за узоры; я забирала у него [купца]. И. Гончаров, Обрыв.

3. также чего и

без доп. прост. и спец.

Увеличивать скорость, быстрее двигаться.

[Яков] слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать, они обогнали несколько колясок, карет. Писемский, Люди сороковых годов.

Забирая ходу, тендер летел к выходу с рейда. Станюкович, Пари.

4. также без доп. разг. Давать себя чувствовать, оказывая сильное действие.

— Славный табак! — Что? забирает-с? — сказал столоначальник, очень довольный тем, что попортил носовую перепонку своего помощника. Герцен, Кто виноват?

Семи- или восьмилетние нянюшки дули в кулаки, перескакивали с одной ножки на другую, когда чересчур забирал их холод. Григорович, Антон-Горемыка.

Забираю или забераю как правильно?

В русском языке глаголы «беру», «заберу», «забирать» и им подобные, имеют общий корень слова с чередующимися гласными — «бер/бир». Если в конкретном слове после корня стоит суффикс «-а», значит в слове пишется корень «бир», во всех остальных случаях — «бер». Поэтому через «и» пишется только слово «забирАть» и все его производные (забирАю, забирАй, забирАете и т.д.)

Правильно

Производные инфинитива «брать»

Беру, бери, берите — так как после корня слова «бер» не следует гласная «а», значит корень пишется через «е».
Я беру с собой много вещей.
Бери больше теплых вещей, будет холодно.
Эти документы берите с собой.

Производные инфинитива «забрать»

Заберу, забери, заберите — так как после корня слова «бер» не следует гласная «а», значит корень также пишется через «е».
Я заеду и заберу свои вещи.
Забери свой телефон, его починили.
Перед каникулами заберите все свои вещи.

Производные инфинитива «забирать»

Забирать, забираю, забирай — после корня слова следует гласная «а», значит корень слова, согласно правилу, будет писаться через «и».
Не нужно забирать всё, оставьте другим.
Я забираю все свое имущество с собой.
Забирай свои вещи и уходи.

Неправильно

Биру, бири, бирите
Забиру, забири, забирите
Заберать, забераю, заберай

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите левый Ctrl+Enter.

Звуко буквенный разбор слова: чем отличаются звуки и буквы?

Что такое фонетический разбор?

Как сделать фонетический разбор слова?

Пример фонетического разбора слова

Фонетика и звуки в русском языке

Гласные звуки в словах русского языка

Фонетика: характеристика ударных гласных

Безударные гласные буквы и звуки в словах русского языка

Звуко буквенный разбор: йотированные звуки

Фонетический разбор: согласные звуки русского языка

Позиционные изменения согласных звуков в русском языке

Мягкие согласные в русском языке

Шпаргалка по уподоблению согласных звуков по месту образования

Непроизносимые согласные звуки в словах русского языка